Парамахамса Йогананда - "Вино мистики. Духовный взгляд на "Рубайят" Омара Хайяма"

ПРЕДИСЛОВИЕ
Парамахамсы Йогананды

Много лет назад я встретил в Индии седого поэта-перса, который рассказал мне, что в персидских стихах часто бывает два смысловых уровня: внутренний и внешний. Помню, какое удовольствие мне доставило его объяснение двойного смысла нескольких персидских стихотворений. Однажды, глубоко сосредоточившись на страницах "Рубайята" Омара Хайяма, я вдруг увидел, как стены их внешнего значения раздвинулись и моему взору открылось обширное внутреннее пространство, усыпанное духовными сокровищами.

Даже раньше я любовался (тогда еще снаружи) красотой мудрости "Рубайята". Я чувствовал, что если этот замок грез истины будет открыт чьим-то проницательным взором, то он сможет укрыть многих, ищущих убежища от армии неведения.

Благодаря определенным тайным божественным законам такие бесценные духовные сокровища, как "Рубайят", не исчезают с земли и по прошествии столетий неверного понимания. Даже в Персии не всё из глубокой философии Омара Хайяма понято в той полноте, в которой я старался представить его стихи.
Так как скрытая духовная основа "Рубайята" противостоит разрушительному действию времени, то ищущие утешения любящие истину души все еще могут обратиться к его мудрости.

В Персии Омара Хайяма часто воспринимают как возвышенного учителя-мистика, а его "Рубайят" - как вдохновенный суфийский текст .

"Омар Хайям был первым великим суфийским автором, - пишет профессор Чарльз Хорн в предисловии к "Рубайяту", вышедшему в восьмом томе серии "Священные книги и древние тексты Востока" (Лондон, 1917). - К сожалению, большинство западных читателей воспринимают Омара как языческого поэта эротики и пьяницу, которого интересует только вино и земные удовольствия. Это характерное недоразумение имеет место и по отношению к суфизму вообще. Запад судит об Омаре, исходя из собственных представлений. Но если мы хотим понять Восток, нужно попытаться взглянуть на восточные тексты глазами людей, живущих там. Для многих жителей Запада будет неожиданностью узнать, что в Персии нет споров относительно стихов Омара и их значения: автор почитается как великий религиозный поэт.

Его восхваления вина и любви представляют собой классические суфийские метафоры: под вином понимается духовная радость, а любовь - восторженная преданность Богу...

Омар не выставлял свое знание напоказ, а завуалировал его. Абсурдно относиться к подобному человеку как к бражнику и бездельнику, однако его глубокие стихи, кажущиеся на первый взгляд поверхностными, вводят в заблуждение" .

Омар, как и другие поэты-суфии, использовал популярные метафоры и изображал привычные радости жизни, чтобы обычный человек мог сравнить их с высшими духовными радостями. Аюдям, которые привыкли пить вино, чтобы на время забыть о своих печалях и непреодолимых трудностях жизни, Омар предлагает нечто лучшее - нектар просветления и божественный экстаз, которые позволяют человеку навсегда избавиться от всех скорбей. Конечно, Омар не взял бы на себя труд составить столько четверостиший просто для того, чтобы посоветовать людям искать забвения в пьянстве!

Ж. Б. Никола, чей французский перевод 464 рубай (четверостиший) увидел свет в 1867 г., спустя несколько лет после первого издания Эдварда Фитцджеральда, оспаривал его утверждение о том, что Омар был материалистом. Фитцджеральд так говорит об этом в предисловии ко второму изданию:
"Никола, чей перевод напомнил мне кое о чем, а в чем-то послужил и уроком, считает Омара не материалистом-эпикурейцем (которым я изобразил его, передав буквальный смысл рубай), а мистиком, скрывшим Божество под масками вина, виночерпия и т.д., как предположительно делал Хафиз и остальные поэты-суфии... Таково традиционное предположение относительно "вина" и "кравчего" Хайяма; некоторые ученые просто уверены в этом, видя в Хайяме суфия, чуть ли не святого".

Омар недвусмысленно показал, что вино символизирует собой опьянение божественной любовью и радостью. Многие его строфы настолько духовны, что им просто трудно приписать какое-либо материальное значение: таковы, например, рубай XLIV, LX и LXVI.

С помощью персидского ученого я перевел "Рубайят" с языка оригинала на английский. Однако в таком дословном переводе четверостишия Хайяма потеряли свою искро-метность. Когда же я сравнил этот перевод с работой Фитцджеральда, то понял, что божественное вдохновение помогло ему передать в музыке английских слов сущность написанного Хайямом. Поэтому я решил раскрывать внутреннее значение стихов Омара, пользуясь именно переводом Фитцджеральда (а не своим или каким-либо еще) Мне хотелось бы надеяться, что вы будете читать не только "духовные интерпретации", но и "глоссарии" - это поможет понять логику и глубину толкования. А читатели, пожелавшие прочесть "практические приложения", найдут в них много искренних и практичных советов о том, как с пользой применить эти истины в повседневной жизни.

Так как истинным вином грез Омара было опьянение божественной любовью, в приложении я поместил несколько абзацев о Божественной Любви, которые были обретены мною в священном храме внутреннего восприятия. Именно эту Божественную Любовь Омар предлагал в качестве ответа на все вопросы и как панацею от всех бед.

Работая над духовной интерпретацией "Рубайята", я блуждал в бесконечных лабиринтах истины, пока не застыл в восхищении от увиденного. Скрытая в стихах Хайяма метафизика и практическая философия напомнили мне Откровение святого Иоанна Богослова. Поэтому "Рубайят" вполне мог бы носить название "Откровение Омара Хайяма".

ВВЕДЕНИЕ

Эта книга, представляющая собой полный комментарий Парамахамсы Иогананды на "Рубайят" Омара Хайяма, соединяет в себе поэтические и духовные прозрения трех весьма известных людей, чьи жизни разнесены во времени более чем на девять столетий. Написанные в одиннадцатом веке стихи Омара Хайяма и выполненный Эдвином Фитцджеральдом в девятнадцатом столетии перевод на английский язык долгое время восхищали читателей. Однако истинный смысл стихов вызывал многочисленные
споры. В своих интерпретациях-озарениях Парамахамса Иогананда снимает с "Рубайята" загадочную вуаль метафор и являет нам мистическую сущность литературной классики. Признанный автор "Автобиографии йога" и других книг, Парамахамса Иогананда широко почитаем как один из современных индийских святых.

Данная книга является составной частью наполнявших всю его жизнь усилий по пробуждению в людях как Востока, так и Запада более глубокого осознания божественности, скрытой в каждом человеческом существе. Подобно просветленным мудрецам всех духовных традиций, Шри Иогананда видел, что в основе доктрин и практик разных религий лежит единая Истина, одна трансцендентная Реальность. Именно эта вселенская широта видения позволила ему объяснить глубинное родство йоги (древней индийской науки самоосознания) и произведений одного из величайших, но менее всего понятых поэтов-мистиков исламского мира - Омара Хайяма.

ТАЙНА ОМАРА ХАЙЯМА

В истории мировой литературы Омар Хайям остался загадкой. Несомненно, за всю историю человечества ни один другой поэт не снискал такой чрезвычайной славы при абсолютно неверном понимании его произведений. Любимая сегодня всем миром, поэзия Омара Хайяма вполне могла бы пылиться в безвестных архивах древностей, если бы не чудесный английский перевод "Рубайята", осуществленный Эдвардом Фитцджеральдом. Парадокс состоит в том, что Фитцджеральд неверно представил характер и намерения персидского поэта, на чьем имени стяжал себе бессмертную славу.

В свое издание "Рубайята" Фитцджеральд включил биографический очерк "Омар Хайям - персидский астроном и поэт", в котором выразил свою уверенность в том, что Хайям был материалистом-безбожником, видевшим единственный смысл жизни в вине, песнях и мирских удовольствиях:
Не сумев найти Судьбы и Провидения, а также иного, чем наш, мира, он решил извлечь максимум из того, что есть. Он предпочитает успокаивать душу, предоставляя чувствам те из окружающих вещей, которые они требуют, а не заботиться о том, что лишь может быть потом... Он находит извращенное удовольствие в возвышении плотских утех над разумом, которым мог бы восхищаться несмотря на то, что тот и не дал ему ответов на вопросы, которые были для него (как и для всех) жизненно важными... Особенно его ненавидят и боятся суфии, чью практику он высмеивает.

Исторически более точный портрет вырисовывается из работ современного ученого (как в восточном, так и в западном смысле этого слова), установившего, что Омар не только не смеется над суфиями, но, возможно, и причисляет себя к их последователям. В 1941 г. Свами Говинда Тиртха опубликовал одно из самых подробных исследований жизни и письменного наследия Омара Хайяма, основанное на исчерпывающем обзоре большинства (если не всех) существующих материалов о Хайяме, включая биографические свидетельства его современников". Этот и другие научные труды позволяют привести сумму следующих фактов.

Полное имя Хайяма - Гияс ад-Дин Абу-ль-Фатах Омар ибн Ибрагим аль-Хайям. (Хайям переводится как "палаточник". Очевидно, таким было ремесло его отца, Ибрагима. Омар взял это прозвище в качестве своего такхаллуса - псевдонима.) Он родился в Нишапуре, в провинции Хорасан (северо-восточная часть современного Ирана) 18 мая 1048 г.

Рассказывают, что благодаря острому уму и крепкой памяти Хайям уже в 17 лет был сведущ в разных отраслях науки того времени. Рано испытав нужду (после смерти своего отца), Омар начал поиск средств существования и уже в восемнадцатилетнем возрасте сделал блестящую карьеру.

Благодаря написанному им трактату по алгебре, Хайям снискал покровительство богатого и влиятельного ученого Самарканда. Позже он занял место при дворе султана Мелик-шаха; в частности, исполнял обязанности личного врача монарха. В двадцать с чем-то лет Хайям возглавил астрономическую обсерваторию и написал трактаты по математике и физике. Он играл ведущую роль в реформе персидского календаря: разработанный им новый календарь был даже точнее григорианского, принятого в Европе лишь спустя пять столетий. Суммируя профессиональные достижения Хайяма, Свами Говинда Тиртха сообщает, что современники считали Хайяма "вторым во величине ученым после Авиценны . Но он был сведущ в других областях" - досконально изучил Коран, историю и языки, астрологию, механику и лепку из глины. (Интерес к лепке впоследствии отразился в тех четверостишиях, где Хайям, используя образы глины, горшков и горшечника, матафорически излагает духовные истины.)

После смерти султана Мелик-шаха в 1092 г. Омар лишился места при дворе и впоследствии совершил паломничество в Мекку. Вернувшись в Нишапур, он, по-видимому, жил затворником. О последних десятилетиях его жизни сохранились весьма скудные сведения. В частности, "последние шестнадцать лет его жизни скрыты за непроницаемой завесой . Некоторые ученые считают, что вторую половину своей жизни он посвятил суфийской духовной практике и поэтическому творчеству, дошедшему до нас в виде "Рубайята". Так это или нет, но известно, что в это время он написал трактат по метафизике, озаглавленный "Джуллиат-и-Ваджуд" (или "Роудат уль-Кулуб"), в котором наглядно отражены его взгляды на суфийский мистицизм. Свами Говинда Тиртха, относящий эту работу Хайяма примерно к 1095 г., приводит его выводы:
Ищущих познания Бога можно поделить на четыре категории.

1. Мутакаллами, предпочитающие придерживаться традиционных верований и строить свои рассуждения и доказательства сообразно им.

2. Философы и хакимы, не полагающиеся ни на какие догмы и стремящиеся найти Бога посредством логики и аргументов. Но подобные люди в конце концов видят, что их аргументы и логика бессильны.

3. Исамаили и талыми, которые говорят, что знание о Боге не будет истинным, пока не получит подтверждения из верных источников, ибо на пути познания Созда-теля, Его Бытия и Свойств есть разные стадии, на которых аргументы теряют свою силу, а умы смущаются. Поэтому нужно в первую очередь искать Слово, исходящее из верного источника.

4. Суфии, которые стремятся познать Бога не просто в процессе концентрации и медитации [на священное писание], но очищают сердце и познавательную способность от естественных загрязнений и от порабощенное™ телом. Когда благодаря этому человеческая душа очищается, она становится способной отражать Образ Бога. Нет сомнений в том, что этот путь наилучший, ибо мы знаем, что Господь не
утаивает от человеческой души никаких совершенств. Если и есть препятствия на пути, так это тьма и нечистота. Когда покров снят и препятствия устранены, истина видна такой, какова она есть. И наш Пророк (мир ему) намекал на это.

В данных строках примечательно не только подтверждение Омаром своих симпатий к суфизму, но и выражение его духовных целей в терминах, почти идентичных тем, которые используются в древней индийской науке самоосознания - йоге.

Парамахамса Иогананда утверждает, что в основе великих религиозных традиций как Востока, так и Запада лежат принципы и техники йоги (даже если они и не называются так). Суфийские авторы описывают свое учение почти так же. "Хотя и принимаемые ошибочно за мусульманскую секту, - пишет английский поэт Роберт Грейвс, - суфии чувствуют себя как дома во всех религиях... Если они называют ислам "оболочкой" суфизма, то лишь потому, что считают суфизм тайным учением всех религий".

Хотя сравнение йоги и суфийской мистики выходит за рамки данного введения, интересно отметить следующие слова из предисловия Роберта Арнота к "Суфийским четверостишиям Омара Хайяма": "Философские и религиозные взгляды Хайяма в значительной степени базировались на учении веданты. Он должен был знать основы этой философии, хотя, как мы видим, относил себя к числу мистиков-суфиев. Он является путеводным маяком не только в истории суфийского мистицизма, но и в анналах поисков Бога".

Исламский философ и поэт Мухаммад Икбал (1877-1938) в своем исследовании тоже писал, что суфийские учителя "перечисляют четыре ступени духовного обучения, по которым душа восходит к осознанию своего единства с высшим источником всего": 1) вера в Невидимого; 2) поиск Невидимого; 3) знание о Невидимом; 4) осознание. Описав традиционные религиозные методы, Икбал говорит, что "некоторые поздние суфийские братства (например, накшбанди ) изобрели, вернее заимствовали из индийского ведантизма, иные способы достижения такого осознания. Подражая индийской доктрине кундалини, они говорят о существовании в теле человека семи разноцветных великих сияющих центров".

Также он описывает, как суфии применяют "определенные методы медитации" для достижения духовного просветления, и цитирует "Историю индийской литературы" Вебера, в которой сказано, что с начала одиннадцатого века "Йога-сутры" Патанджали (классический индийский текст по йоге) были переведены на арабский; это же относится и к санскритским трудам по санкхье (одной из шести основных ортодоксальных систем индийской философии: мимансы, вайшешики, ньяи, санкхьи, веданты и йоги)

Не известно, читал ли Омар Хайям эти работы. Однако, согласно Парамахамсе Иогананде, Омар несомненно овладел духовными состояниями, описанными в данных текстах. II Три Иогананда утверждает, что в момент ухода Хайям достиг высшей цели йоги: полного освобождения, единения с Богом. (См. комментарии к четверостишиям 74 и 75.)

Описанные родственником Хайяма обстоятельства его смерти подтверждают, что он был великой душой. Бейхаки (младший современник Омара), записавший рассказ, сообщает, что поэт изучал трактат Авиценны по метафизике. Дойдя до главы "Единое и множественное", он вложил между двумя листами золотую зубочистку и сказал: "Позовите праведных, чтобы я произнес свое завещание". Сделав это, он встал и помолился. Его последней молитвой было:

О Боже, Ты знаешь, что я познал Тебя в меру своих сил. Прости мои грехи. Мое знание Тебя - мой путь к Тебе.

После этого он умер. Говинда Тиртха датирует смерть поэта и ученого 1122 годом; другие исследователи называют 1131 год. Могила Омара Хайяма находится в Ни-шапуре.

ФИТЦДЖЕРАЛЬД И "РУБАЙЯТ"

Несмотря на достижения Хайяма в математике и астрономии, его слава и имя с годами были бы преданы забвению, не опубликуй Эдвард Фитцджеральд более чем через семьсот лет стихотворения Омара Хайяма.

"Именно рубай, отраженные в зеркале поэтического мастерства Фитцджеральда, принесли Омару-поэту славу намного большую, чем та, которой удостоился Омар-ученый, - пишет профессор Гарвардского университета Р. Н. Фрай. - Похоже, что именно эти краткие стихотворения (которыми не пренебрегали и профессиональные поэты) часто создавались богословами и учеными (возможно, в минуты отдыха, для развлечения или в назидание - их содержание и серьезно, и шутливо) для внутреннего круга своих учеников... Первоначально такие к месту сказанные слова передавались только устно. Однако авторы последующих поколений цитировали их в своих работах, и постепенно, на протяжении столетий, стихи оказались собранными в антологии (рубайяты ). Именно так было с четверостишиями Хайяма... Из известных собраний лучшим является Бодлеанская рукопись, которой пользовался Фитцджеральд. Она была составлена в Ширазе и содержит 158 рубай".

Кем был Эдвард Фитцджеральд? Родился он в ирландской семье 31 марта 1809 г. в Суффолке (Англия) и был записан в метрику как Эдвард Паркелл. (Фитиджералъд - фамилия его матери; отец присоединил ее к своему имени в 1818 г.) Семья была богатой, и оба родителя вели свою родословную от норманнских воинов, пришедших в Англию с Вильгельмом Завоевателем.

В юности Фитцджеральд учился в Тринити Колледже (Кембридж), где на всю жизнь завязал дружбу со многими людьми, ставшими фигурами первой величины в литературной жизни викторианской Англии, включая Алфреда (лорда Теннисона) и Уильяма Мейкписа Теккерея. Современники описывали его как застенчивого, скромного человека, наделенного большим разумом и обаянием.

Позже Фитцджеральд познакомился с Эдвардом Ковеллом, считавшимся в то время одним из ведущих специалистов по культуре Азии. Именно он научил Фитцджеральда читать по-персидски и познакомил с исламской поэзией - в том числе (в 1856 г.) с малоизвестными четверостишиями Омара Хайяма, обнаруженными Ковеллом в персидском манускрипте пятнадцатого века, хранившемся в Бодлеанской библиотеке Оксфордского университета. Впоследствии Ковелл, будучи профессором истории в Калькутском окружном колледже, прислал Фитцджеральду копию другой древней персидской рукописи "Рубайята", найденную им в библиотеке Бенгальского азиатского общества. Вскоре Фитцджеральд на основе этих двух источников осуществил перевод.

Первое издание поэмы Фитцджеральда вышло в свет в 1859 г. анонимно, и многие годы никто не знал имени переводчика. Говорили, что он "прилагал столько усилий к тому, чтобы избежать славы, сколько другие прикладывают к ее обретению". В биографических очерках, сопровождавших многие посмертные издания перевода Фитцджеральда, утверждалось, что "он был скромнейшим человеком, обогатившим английскую литературу поэзией вечных ценностей... Его любимым девизом было "жить просто, думать возвышенно", и он выражал великое почтение ко всему мужественному, простому и истинному... Вся его карьера отмечена неизменной благостью сердца и гениальной добротой. Никто не может пожаловаться, что Фитцджеральд причинил ему вред или дурно с ним обошелся".

Второе, пересмотренное и дополненное издание "Рубайята" вышло в 1868 г. Далее последовали издания 1872 и 1879 годов. До своей смерти (к 1889 году) Фитцджеральд подготовил пять различных редакций перевода.

Нельзя сказать, что успех переведенного Фитцджеральдом "Рубайята" последовал сразу же за его публикацией. Было напечатано от силы 250 экземпляров, и только два журнала заметили эту новинку (причем один из них посвятил "Рубайяту" всего одно предложение). Первоначальная цена (пять шиллингов) была быстро снижена, и брошюра заняла место среди дешевых книжек стоимостью в пенни за штуку.

Казалось бы, работу должно постичь забвение, но постепенно она стала привлекать к себе внимание уважаемой публики. Среди этих примечательных фигур, открывших и защитивших произведение, был Данте Габриел Россетти , а также писатель и исследователь Ричард Бартон.

Вскоре популярность "Рубайята" распространилась и на Соединенные Штаты, где, из-за отсутствия американского издания, "читатели, заразившиеся стихами, взяли в привычку закупать сразу много экземпляров (английского издания) книги, чтобы раздаривать их. Где бы ни случалось встретиться двум незнакомцам, влюбленным в Омара, между ними сразу устанавливалась тесная дружба".

ПОЛЕМИКА НАЧИНАЕТСЯ

По мере появления новых переводов Хайяма, развернулась полемика относительно точности представления Фитцджеральдом персидского поэта. В частности, когда другие ученые просмотрели оригинал, они быстро обнаружили, что Фитцджеральд допустил в своем переводе много вольностей - сочетал в одном английском четверостишии строки разных рубай, а многие стихотворения отбросил вовсе.

Во введении к работе Фитцджеральда издания 1900 года Джесси Риттенхауз констатировал: "Несомненно, Фитцджеральд уменьшил правдоподобие работы, придав ей связанный вид, которого у Омара не было. В оригинале каждое четверостишие представляет собой законченную мысль; они выстроены одно за другим просто в алфавитном порядке, тогда как у Фитцджеральда наблюдается определенное единство содержания, которого он достиг, отбирая фрагменты мыслей и группируя их в виде восточной поэмы..."

Фитцджеральд, собственно, и не скрывал, что был свободен в "переписывании" (как он юмористически это называл) оригинала на английский. Но он всегда настаивал на том, что правильно передал дух персидского текста. Согласно биографическому очерку, "он считал, что, ввиду отсутствия совершенного поэта, который мог бы воссоздать на своем языке тело и душу оригинала, лучшим выходом будет парафраз, несущий в себе дух автора, - своеобразный вид литературного метемпсихоза".

Действительно ли передал Фитцджеральд дух Омара Хайяма - об этом написано много. Тем не менее велась не столько полемика вокруг точности перевода Фитцджеральда, сколько оспаривалось его представление о том, что Омар не был суфием. Похоже, что эти дебаты никогда не завершатся: то Омара клеймят как материалиста, то осуждают Фитцджеральда за приписывание материалистических взглядов почтенному персиянину. Многие, придерживающиеся последнего мнения, в запальчивости решили, что раз Фитцджеральд совершенно не понял намерений поэта, то его перевод не может быть верным.

С одной стороны дискуссионного поля находились все те, кто видел в Хайяме "грубого остряка и поверхностного человека", "пьянчугу, недалекого бродягу", "богохульника,
поэта рационального пессимизма", чьи "атеистические и парадоксальные высказывания" были "направлены против диких завывании суфиев". С другой стороны были те, кто видел в стихах Хайяма глубочайший символизм. Один из них - Е. Винфельд, который в 1883 г. сам перевел рубай Омара. Впоследствии он писал в одной из своих книг:

В этих четверостишиях мы постоянно встречаемся с признанием ограниченности науки, ее неспособности охватить начало и конец Космоса... Абсурдно обвинять Омара в материализме... Омар восставал лишь против того, что считал злоупотреблением религией и ее извращением. В глубине он был весьма религиозен... Весьма маловероятно, чтобы человек, который посвятил жизнь изучению всех теорий, философий и наук своего времени, был просто горьким пьяницей, как мог бы поспешно решить читающий его вакхические излияния... Иногда он пользуется языком, который заставляет думать о его согласии с остальными суфийскими доктринами о духовной интуиции, экстазе и единении души с Единым.

Однако большинство ученых придерживаются популярного мнения, несущего на себе отпечаток взглядов Фитцджеральда (хотя впоследствии, во втором издании, он допустил возможность мистической интерпретации Хайяма). Так продолжалось до шестидесятых годов XX столетия, когда Запада достигло авторитетное мнение об этом самих суфиев. Вышедшая в 1964 г. книга уважаемого суфийского лидера и писателя Идрис-шаха содержит в себе целую главу об Омаре Хайяме. В 1967 г. был издан перевод "Рубайята", выполненный Робертом Грейвсом в сотрудничестве с поэтом-суфием и ученым Омаром Али-шахом . Работая с манускриптом, который хранился в семье Али-шаха с XII в. (почти со времени смерти Хайяма), Грейвс и Али-шах постарались опровергнуть материалистическую интерпретацию "Рубайята", которой с подачи Фитцджеральда придерживалось не одно поколение. Во введении к этой работе Грейвс отмечает:

[Издание Фитцджеральдом "Рубайята"] совпало с сильным антиклерикальным движением среди молодых английских экспротестантов, которых вдохновляла на бунт новая эволюционная доктрина Чарльза Дарвина. В результате "Рубайят" Фитцджеральда вдруг обрел известность и является сегодня наиболее часто цитируемым произведением... Но, по иронии судьбы, четыре поколения жителей Запада ошибочно воспринимали мистическую поэму Омара Хайяма как бессвязное провозглашение пьяницей своего кредо: "Давайте есть и пить, ибо завтра умрем". Хайяму также приписывается отрицание наличия в жизни какой-либо цели или смысла, несогласие с тем, что Создателя считают милосердным, мудрым или совершенным. Все эти взгляды полностью противоположны истинному мировоззрению Хайяма.

Независимо от того, верна или нет данная Фитцджеральдом характеристика Омара как человека, он, вопреки мнению некоторых, внедрил в поэму Хайяма не так уж много собственных мыслей. Эдвард Герон-Аллен, тщательно сравнив четверостишия Фитцджеральда с персидским оригиналом, пришел к следующему выводу:

Из четверостиший Фитцджеральда 49 представляют собой чудесный яркий парафраз соответствующих рубай из Бодлеанской или Калькуттской рукописей. Сорок четыре основаны на более чем одном стихотворении, и их можно назвать компиляционными четверостишиями. Два обязаны своим появлением четверостишиям, имеющимся только в тексте Никола. Два отражают общий дух поэмы. Два ведут свое происхождение исключительно от "Мантик ут-Таир" Фарид уд-Дина Аттара. Еще на два четверостишия Фитцджеральда вдохновил Омар, но на них сказалось влияние од Хафиза.

Значение знакомства Фитцджеральда с Аттаром, Хафизом и другими поэтами-суфиями трудно переоценить. Джесси Риттенхауз пишет:

Первоначально он познакомился с Хафизом и Сзади... Но, возможно, из-за нежелания вторгаться в поле деятельности своего друга Ковелла, переводившего Хафиза, а также из-за недооценки себя, его первые попытки не были столь амбициозны. Он обратился к Джами , ...[переведя труды этого поэта-суфия] в таком стиле, который заслуживает чтения и комментирования. Жаль, что это не имело места, - особенно если учесть эффект, произведенный впоследствии его переводом "Рубайята". В работе над Джами перо Фитцджеральда окрепло, а сущность восточной поэзии так глубоко вошла в его сознание, что стала уже не внешними ухищрениями, а внутренним темпераментом. Он говорил от имени Омара так, словно это были его собственные слова.

Эту точку зрения разделяет и Идрис-шах, который пишет: "Фитцджеральд буквально пропитался учением суфиев, почерпнутым из основных персидских текстов. Оно зрело в его сознании, пока, соединившись с поэзией Омара, не вылилось в английский "Рубайят"... Бессознательно Фитцджеральд способствовал суфийскому влиянию на английскую литературу".

Таким образом становится ясно, что, отделив мнение Фитцджеральда об Омаре как человеке от перевода Омара-поэта, мы сможем посмотреть на "Рубайят" Фитцджеральда с гораздо большей симпатией. В биографическом очерке, сравнивающем его перевод с другими, более буквальными, делается вывод:
Его фразы воспризводят дух и стиль оригинала с совершенством, которое кажется пределом возможного.

Обычно предполагается, что в английском "Рубайяте" больше Фитцджеральда, чем Хайяма, и что английский джентльмен просто использовал стихи старого перса для выражения своей поэтической энергии, однако ничего не может быть дальше от истины, чем это заблуждение. Французский переводчик Ж. Б. Никола и английский ученый Винфельд передали смысл каждой строфы способом, близким к механическому, тогда как перевод Фитцджеральда в некоторых случаях почти дословен, а в других - содержит в себе фразы сразу из нескольких четверостиший оригинала, являя чудеса поэтической проницательности.

Он часто слово в слово передает на английском те странные чужеземные образы, которые Винфельд счел необходимым заменить более понятными банальностями. Фитцджеральду удалось гениально пересадить в сад английской поэзии восточный цветок, который успешно прижился здесь.

Похоже, что Идрис-шах соглашается с этим, когда говорит: "Никогда не предпринималось попыток улучшить английскую версию Хайяма, предложенную Фитцджеральдом, ибо для передачи идеалов суфизма во все века и всем поколениям требовалась определенная степень соответствия идей формам выражения данного времени. Но это не означает, что все должны смотреть на Хайяма именно так..."

Возможно, одним из гениальных достоинств перевода Фитцджеральда является то, что он может быть прочитан на нескольких смысловых уровнях (вопреки убежденности Фитцджеральда в том, что только буквальная интерпретация передает намерение автора). Все больше ученых признают мистическую философию Омара Хайяма. Многие отмечают, что он использовал термины из мистического словаря поэтов-суфиев. Например, под "вином" понималось опьянение божественной любовью. Однако ни на Востоке, ни на Западе не было интерпретаторов, которые полностью подняли бы вуаль загадочного символизма Омара, за которой скрываются духовные истины. Только интерпретации Парамахамсы Иогананды всецело раскрыли смысл образов Хайяма.

ДУХОВНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПАРАМАХАМСЫ ИОГАНАНДЫ

Свою духовную интерпретацию "Рубайята" Парамахамса Иогананда подготовил в начале тридцатых годов двадцатого века. Первоначально этот труд публиковался по частям с 1937 по 1944 год в журнале Общества Самоосознания. Более обширный вариант, содержавший дополнительные материалы, не вошедшие в ранние публикации, появлялся в журнале с 1971 по 1990 г. Предлагаемое вашему вниманию издание представляет собой полный комментарий Парамахамсы Иогананды, впервые собранный в одной книге.

Перед каждым четверостишием помещен оригинальный персидский текст Хайяма. Так как в своем переводе Фитцджеральд часто сочетал строки нескольких рубай (а также вставлял фразы из других источников), персидский текст не полностью соответствует переводу. С помощью нескольких персидских ученых мы выбрали те четверостишия Хайяма, которые ближе всего к тексту Фитцджеральда.

Мы надеемся, что представленная во введении информация поможет читателям более полно почувствовать глубину и красоту бессмертной классики Омара Хайяма, отраженной в комментариях Парамахамсы Иогананды. Однако нужно отметить, что ПТри Иогананду не очень интересовали различные литературные и исторические теории, касающиеся поэмы и ее автора. Без сомнения, он мог бы повторить за Омаром: "Пусть эти "мудрецы" ведут друг с другом спор". Иогананда стремился не подтвердить или опровергнуть ту или иную из противоречащих друг другу теорий, а указать путь к Богу - путь, на котором каждый может найти, в экстазе божественной любви, воплощение всех устремлений сердца и души.

Эта книга не просто комментарий, а духовное руководство к жизни. Парамахамса Иогананда открыл, что за внешними образами Омара Хайяма скрыто глубокое понимание радости и смысла человеческого существования.

Общество Самоосознания

Вино мистики

Светило в сеть огня поймало каждый кров,
И в чаше бусинкой отметил день Хосров.
Пора открыть вино. "Вставай! Упейся утром!"
Со светлой башни к нам летит рассветный зов.

ГЛОССАРИИ: Светило - устраняющая заблуждения мудрость Востока. День - божественный свет мудрости, рассеивающий тьму неведения, которая окружает душу. Чаша - ночная тьма неведения, поработившая бессмертную душу и удерживающая ее в бренном мире. Бусина - духовная дисциплина. Хосров - Кей-Хосров, могущественный царь персидского героического эпоса; здесь - человек, посредством самодисциплины обретший власть над чувствами. Вино - внутреннее духовное естество человека. Светлая башня - мир Духа.

ДУХОВНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Внутреннее безмолвие взывает: "Проснись! Стряхни с себя сон неведения, ибо наступило утро мудрости. Брось сияющую бусину духовной дисциплины в чашу ночной тьмы неведения!

Смотри, светило, мудрость Востока, готово наполнить своим сиянием каждую душу, освободить ее от порабощающей тьмы бренного существования".

Я воспринимаю это вводное четверостишие как личное обращение Омара к тем, кто погружен в духовный сон:

"О жители города Иллюзии! С минарета духовного видения я обращаюсь к вам! Хватит спать! Взошло несущее пробуждение солнце моего послания, полного мистической мудрости. Узнайте, как с помощью сияющей бусины духовной дисциплины разбить окружающую вас оболочку тьмы неведения, избавиться от стремления к сиюминутным мирским удовольствиям.

Смотрите, светило мудрости ищет духовно зрелых людей и мягко, заботливо обращает к себе всех стремящихся к Истине, наполняет их души сиянием вечного света свободы. Этим упоительным утром пришло время проявить свое духовное естество, так долго томившееся внутри".

ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ

Большинство людей хотя и выглядят бодрствующими, на самом деле спят в иллюзии. Идя на поводу у своих привычек, они не обращаются к истине, не ходят ее восхитительными путями. Пока в жизни есть опасность потерять бдительность, спать не безопасно. Неразумно через темную дверь порочных привычек входить в дремотное состояние, грозящее гибелью мудрости и истинного счастья.

Средний обыватель зарабатывает себе на жизнь, три раза в день ест, тривиально развлекается, оставаясь поглощенным механическим исполнением материальных обязанностей, и даже не понимает, как важно осознать цель жизни, достичь истинного счастья и поделиться им с другими. В процессе самосовершенствования мудрец отказывается от гордыни, от мысли: "Я и сейчас хорош собой". С помощью сети интроспекции он может поймать иллюзию и рассеять ее чары. Стряхнув дремоту привычной жизненной колеи и пробудив мудрость, он обретает благие привычки, без которых нельзя освободить жизнь от нависшей над ней угрозы и увенчать ее прочным счастьем.

Бессмысленно быть одурманенным рутиной бесполезных привычек, многие годы позволять противоречиям изо дня в день раздирать вас. Разрушьте гордыню. Пробудите душу; пусть она всегда бодрствует. Пусть каждый день во всех отношениях отличается от предыдущего и будет лучше его. Душа не должна прозябать в темнице похоти, за запорами сна неведения. Выйдите из ленивого оцепенения, продвигайтесь вперед, совершайте правильные поступки. Вы достигнете успеха на пути духовного созидания.

Стряхните с себя меланхолию и духовную летаргию. Грейтесь в лучах созерцательного покоя и самоосознания, которые уничтожают гордыню материалистического существования и рассеивают мрак, скрывающий душу.

Рано утром я слышу призыв кабака:

"О безумец, проснись, ибо жизнь коротка!
Чашу черепа скоро наполнят землею.
Пьяной влагою чашу наполним пока!"

ГЛОССАРИИ: Утро - рассвет мудрости, первые попытки разгадать тайну жизни. Призыв - интуиция души. Кабак - святилище внутреннего безмолвия. Череп, наполненный землей - смерть. Наполнить чашу влагой - исполниться осознания.

ДУХОВНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

"Я еще не вполне проснулся от спячки материалистического невежества и еще дремал на заре пробуждения мудрости, когда услышал голос интуиции. Моя душа взывала из святилища внутреннего безмолвия: "Оставь безумные мирские взгляды! Лелей ростки истинной мудрости! Наполни чашу сознания пьянящей влагой божественной радости, пока твоя нынешняя жизнь не закончилась и череп не наполнился землей".

ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ

Когда человек еще не проснулся, но уже начинает ощущать духовное вдохновение, внутренний голос души побуждает его стряхнуть дрему, серьезнее относиться к мыслям о цели жизни и быть практичным: пока жизнь не подошла к концу, наполнить сознание истинным счастьем - божественной радостью.

Внутренний голос здравого смысла часто выводит человека из ментального ступора, побуждая собраться с силами и направить их на реализацию главной цели жизни. Однако человеческая природа такова, что, даже услышав этот голос, большинство людей год за годом продолжают влачить полусонное существование - пока не осознают, что жизнь подходит к концу.

Не оказавшись на пороге смерти, никто не хочет предпринимать решительных шагов для наполнения чаши своего сознания пьянящим вином духа, не решается пить этот эликсир, утоляющий жажду души, стремящейся к самому важному в жизни. День за днем следует с открытым сердцем пить обретенное вино сокрытого бочонка божественной радости.

Торопится, летит за часом час, Саки ,
Ты кубок для меня уже припас. Саки?
Заря уж занялась! Мы в дверь замком колотим.
Уж солние хлынуло!.. Впусти же нас, Саки!

"ГЛОССАРИИ: Летит за часом час - быстротечность земного существования. Саки - Дух. Дверь - вход во внутреннее безмолвие.
Поток солниа - самоосознание, освобождающее от реинкарнации - круговорота рождении и смертей.

ДУХОВНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

На заре восхода мудрости пробуждающиеся ото сна иллюзии люди собираются перед дверью телесной жизни и кричат: "О душа, проснись! Открой внутреннюю дверь безмолвия, ведущую к богопознанию. Как мало нам осталось быть на земле. Если за этот короткий отрезок времени мы сможем испить божественной мудрости, мирские желания никогда больше не заставят нас инкарнировать".

ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ

Причиной реинкарнации являются мирские желания. Чтобы реализовать свои неосуществленные стремления, душа вынуждена жизнь за жизнью воплощаться в разных телесных оболочках. Однако если все желания осуществлены или сублимированы, то больше нет необходимости возвращаться на эту планету, полную страданий и ограничений.

Когда первый призыв мудрости пробудит вас ото сна иллюзии, постарайтесь прожить краткую земную жизнь так, чтобы обрести в бого-познании свободу, прерывающую цепь перевоплощений души и несущую с собой избавление от несчастий.

Каждому следует извлечь из нынешнего воплощения максимум пользы, ибо каждая конкретно жизнь дается лишь раз. Хотя вам и придется воплотиться вновь, вы никогда не будете той же самой индивидуальностью. Томас Эдисон никогда больше не инкарнирует в таком теле, какое было у него, с теми же личными чертами. Это же верно и по отношению ко всем душам. Последуйте совету мудрости. Прислушайтесь к голосу здравого смысла, побуждающего вас жить ради долговременных целей. Раскройте и активизируйте в себе дремлющие свойства души. Прежде чем эта эфемерная жизнь завершится, пусть она принесет как можно больше блага вам и другим людям.

В свете интроспекции осознайте высшие жизненные цели и избегайте полусонной жизни в иллюзии, сторонитесь механических, бесполезных действий. Живите ради долговременных целей, подобно пчеле, запасающей нектар во время сезона медосбора. Так вы и те, кого вы любите, сможете до самого конца наслаждаться сладостной удовлетворенностью. И если в духовной медитации душа, познав Бога, обретет свободу, блаженство содержимого Его кубка наполнит все ваше естество.

Вновь радостна земля, вновь радугой росы
Манит степной ковер чарующей красы.
В ветвях - в перстах Мусы - цветов благоуханье,
В целебном ветерке дыхание Исы.

ГЛОССАРИИ: Радость земли - пробуждение мудрости. Влечение к радуге - исконное стремление души к духовности. Степь - внутреннее безмолвие духовного сознания. Ветвь - вселенская мудрость. Персты Мусы - очищенное сознание. Дыхание Исы - сознание Христа.

ДУХОВНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Пробуждение вечно свежей мудрости радует человека и возрождает исконное влечение души к Богу. Души, обращенные внутрь себя и способные отличить истину от иллюзии, уединяются в "степи" внутреннего безмолвия, где ощущается прикосновение ветви мудрости очищенного сознания Моисея и где пребывает Иисус, воскресший благодаря своему дыханию бессмертия, которое исцеляет смертельно больных и оживляет погребенных в иллюзии.

ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ

Когда в вас начнет пробуждаться мудрость и вы ощутите желание понять тайну своей души, не подавляйте его. Уединитесь в святая святых безмолвного покоя, в которую путем медитации входили все великие души, и обретите там мудрость и свободу.

Жажду понимания можно утолить только в том случае, если ежедневно пить свежую мудрость, которая черпается из колодца прозорливости. Жгучее желание воплощения можно смягчить только умиротворяющей росой покоя, собранной в глубокий сосуд уединения. Моисей, Иисус, мы с вами - все существа могут обрести вечно искомое утешение в безмолвии души.

У этого четверостишия есть также и мирское значение. Приход весны пробуждает старое желание добиться в жизни успеха. Большинству людей не удается найти редкий полевой цветок успеха, так как они не затратили достаточно времени на предварительное обдумывание: где среди колючек-трудностей может произрастать этот цветок.

Каждый стремящийся к успеху - и даже великий человек, достигший его, - должен часто погружаться в безмолвие и рассматривать свои проблемы во внутреннем свете. С помощью духовной прозорливости и медитации можно сделать свой ум восприимчивым к указаниям духовной интуиции, и, в соответствии с этими указаниями, планировать свою жизнь. Узел казалось бы неразрешимых проблем развяжется в степи уединенной задумчивости.

Давно уже не видно роз Ирама,
Забыты семь колеи, на чаше Джама,
Но старое вино в ней как огонь горит
И слышен шум ручья в саду у храма.

ГЛОССАРИИ: Ирам - внешнее состояние сознания, жизнь человека, идущего на поводу у чувств. Джам - царственное осознание душой Бесконечности. Чаша с семью кольцами - спинально-цереб-ральный канал, в котором располагаются семь кольцеобразных центров сознания. Через эти семь сплетений сознание и жизнь души нисходит из сферы Духа в ограниченность тела и в конечном счете поднимается до осознания свободы в Бесконечности. Забыты - большинство людей не знает о существовании спинальных центров и о их духовном значении. Вино - душа. Огонь - блаженство души. Вода - мудрость. Сад храма - самоосознание, расцвет духовных качеств.

ДУХОВНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Когда в глубокой медитации человек отстраняется от внешнего сознания, оно пропадает из виду вместе со всеми "розами" удовольствий, связанных с чувствами и их желаниями. Однако царственное осознание душой Бесконечности остается и пьет взахлеб блаженное божественное сознание из чаши позвоночного канала, чьи семь "колец" сокрыты от мирского взгляда и не известны обычному сознанию.

ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ

Посредством глубокой медитации отвлеките сознание от мирских соблазнов и направьте его на внутреннее восприятие семи позвоночных центров. Там душа сможет интуитивно воспринимать пьянящую радость самоосознания.

В саду внешних чувств растут дурманящие цветы мимолетных наслаждений, но во внутреннем саду храма сознания душа тайно лелеет цветущие качества, радость благоухания которых никогда не увядает. Земные цветы лишь на время привлекают ум человека, тогда как лепестки духовного блаженства никогда не осыпаются.

Вся пышность и величие царства жизни человека может исчезнуть; всё наличное, все инструменты царственных наслаждений могут быть отняты. Однако счастье всегда можно найти, если идти вдоль ручья живой воды мудрости и понимания, текущего в саду блаженства души.

Когда люди, бывшие прежде богатыми, попадают в нищету или после успеха терпят поражение, они часто впадают в полное отчаяние и не видят, в чем найти опору. Поражение увечит хрупкий образ надежды на будущий успех. Но посредством мудрости и прозорливости человек может понять, что счастье не зависит от внешних обстоятельств. Напротив, его можно найти в простых радостях жизни, а больше всего - в вечно свежем блаженстве глубокой медитации. Даже если суждено исчезнуть всем земным наслаждениям, человек все же сможет быть счастлив, найдя опору в простой, истинной, непрерывной радости души. Она приходит благодаря глубине мышления, интроспекции, духовному вдохновению и медитации.

Ищите поэтому не только здоровых наслаждений из сада материальной жизни, но научитесь также (вместе с теми, кого вы любите) бродить по саду медитации и самоосознания, чтобы находить там непрекращающуюся радость.

Дауд сомкнул уста во мраке давних дней,
И все ж на пехлеви стихами соловей,
На тайном языке, взывает к бледной розе:
"Красавица, вина пурпурного испей".

ГЛОССАРИИ: Дауд сомкнул уста - внешне голос Бесконечности не слышен. На пехлеви - высоким языком божественной мудрости. Как пехлеви символизирует собой язык героической эры Персии, так божественная мудрость является языком бесконечности. Тайный язык соловья - голос интуиции. Подобно соловью, поющему ночью, истина обращается к человеку во мраке внутреннего безмолвия, в котором неразличимы никакие материальные феномены. Бледная роза - искатель духовности, чьи щеки побледнели из-за самодисциплины и самоограничений. Пурпурное вино - живительное духовное блаженство.

ДУХОВНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Хотя губы Бесконечности сомкнуты в молчании, искатель духовности может услышать ее голос как истинную песнь соловья-интуиции, вечно поющего на чистом языке божественной мудрости. Этим голосом Господь предлагает верующему, побледневшему из-за самодисциплины и самоограничений, испить пурпурного вина блаженства медитации, которое окрасит щеки его жизни румянцем божественного вдохновения.

ПРАКТИЧЕСКОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ

Воздержанный человек, избегающий опьянять себя мирскими удовольствиями, может постоянно пить вечно свежий нектар духовной радости, тайно хранящийся в бочонках вдохновения божественной интуиции. По плану божественной милости жажда, вызванная самоограничениями, в должное время будет полностью утолена.

У мудреца, переставшего потакать внешним чувствам, развивается вкус к утонченному наслаждению жизнью, дающему постоянное ощущение счастья. Путь к такому счастью пролегает через воздержание; достичь его не так легко, как мирских целей и соблазнов.

Самодисциплина не обязательно подразумевает лишения, самоистязание или чрезмерный аскетизм. Она действенно направляет потерявший ориентацию разум в нужном направлении, предохраняя его от бесполезных поисков счастья в глухих переулках иллюзии. Идущий по пути самодисциплины вовсе не отказывается от стремления к счастью: духовный закон гарантирует ему, что он будет вознагражден достижением своей цели. Самодисциплина призвана не дать человеку сбиться с пути истинного счастья.

К сожалению, большинство людей ради мимолетных удовольствий предпочитают близоруко потакать инстинктивным импульсам и не пытаются овладеть искусством самоконтроля, позволяющим обрести высшую радость. Того, кто старается упорядочить свою жизнь, не должны смущать временные лишения, вызванные самоограничением. Следует утешаться предвкушением вечной и всепоглощающей радости, которую самодисциплина принесет чуть позже.

Таким образом, самодисциплина должна не погружать в угрюмость, а нести радость: только посредством самоконтроля можно привести в действие Космический закон, приносящий вечное счастье. Если ученик будет настойчив, безмолвный Бог посредством голоса интуиции в должное время обратится к нему и наградит за лишения воздержанности пурпурным вином живительного блаженства.