Глава
20
К Месту Голодного Черта
Утром следующего дня я
проснулся раньше обычного, что со мной бывает редко. Обычно меня надо будить
громким криком в ухо "Подъем!" или (что очень противно) щекотанием.
Когда я все-таки встаю (а это случается каждый день), я минимум час хожу как
зомби, ничего не соображая, - куда уж тут сделать зарядку или умыться, окропив
водой хотя бы кончик носа, в туалет сходить - и то лень, - приходится терпеть.
Но рано или поздно я просыпаюсь, и тогда, вспомнив, что я все-таки шеф экспедиции,
я начинаю бурную деятельность, поругиваясь на тему о том, что мы опять поздно
выйдем на маршрут, забывая о том, что главной причиной позднего выхода являюсь,
все же, я сам. А когда все уже готово к выходу, я достаю свой умывальный набор
в полиэтиленовом мешке с вечно сырым полотенцем, от которого несет половой
тряпкой, и начинаю процедуру умывания, в которой особое место уделяю чистке
зубов, порой даже не вспомнив про лицо, не говоря уже о шее. Иногда я достаю
замызганное зеркальце и, пытаясь разглядеть себя сквозь разводы грязи, бреюсь,
помазав лицо (конечно же, без горячей воды) раскисшим куском мыла с приставшими
к нему кусочками гальки и не уставая приговаривать - "Ну и рожа, а?!".
Я всегда завидую моему брату Альберту, который, будучи "жаворонком",
легко встает утром, готовит на костре для всех завтрак и, в конце концов,
начинает громко орать - "Подъем! Подъем!", порой даже исполняя какой-либо
куплет из серии советских песен типа "Вставай, проклятьем заклейменный...".
Мы, спящие, конечно же, долго не сдаемся и даже иногда применяем хитрость,
похлопывая изнутри по палатке рукой, что должно, вроде бы как, свидетельствовать
о том, что мы уже встаем. Но Альберт тоже не сдается и продолжает орать -
"Завершающая стадия подъема! Финальная стадия подъема!", барабаня,
к тому же, по чашке ложкой. Наконец, из палаток появляются, на радость Альберту,
наши заспанные... рожи.
Заспанная физиономия,
конечно же, отличается от всех состояний лица человека самой высокой степенью
неприглядности, когда понятие "мятое лицо" приобретает натуральный
смысл. Когда я вижу заспанные... лица и мои руки невольно начинают совершать
мнущие движения, я всегда вспоминаю рассказ моего друга Юрия Ивановича Васильева
о красоте женщины, в котором он смачно подчеркивает то, что "реальную"
красоту женщины можно увидеть только утром, сразу же после сна, когда она
свободна от... "штукатурки".
Утренние
мысли
А в то утро, когда я проснулся
на удивление рано, я просто лежал в палатке с совершенно ясными мыслями. Я
вспоминал рассказы лам, и прежде всего лам Кетсуна-Зангпо, Бонпо-ламы и монаха
Тленнурпу, о Месте Голодного Черта, куца я собрался пойти сегодня.
Мне вспомнилось, как Бонпо-лама рассказывал, что в районе Кайласа до VII-VIII
века нашей эры существовало Королевство Йогов, называемое Шанг-Жонг, где жили
адепты или йоги, которые знали мантры и через них могли пользоваться тантрической
силой Кайласа. Столица этого королевства была построена с помощью тантрических
сил Кайласа и называлась Тунь-Лонг-Вали (что означает Вавилон). Это место,
уже покрытое барханами песка, заколдовано и сейчас называется Местом Голодного
Черта.
В голове всплыли также наши беседы с Бонпо-ламой о том, что, вполне возможно,
именно здесь шли эксперименты (говоря современным языком) по клонированию
постпотопного человека, то есть человека, адаптированного к суровым условиям
Земли после Всемирного Потопа. Большие люди (предположительно, атланты подземной
Шамбалы) вели эти эксперименты, используя "семена" допотопного человека
арийской расы, сохраненные в Варе - генных хранилищах Шамбалы. Эксперименты
шли один за другим, но вскоре Большие люди поняли, что зарожденный постпотопный
человек требует опеки, поскольку клонированные тибетцы имели склонность входить
в грех и никак не могли нормально пользоваться психическими технологиями,
как это обычно делали Большие Люди. Поэтому недалеко от Кайласа был создан
город (тибетский Вавилон или Тунь-Лонг-Вали), в котором Большие Люди учили
маленького роста тибетцев... жизни. Так продолжалось очень долго, пока тибетцы
не расселились по земному шару, теряя при этом, к сожалению, способности к
психическим технологиям. Но на Земле уже стали жить люди. Шамбала выполнила
свою миссию. А Большие Люди стали уходить под землю - в родную Шамбалу, оставляя
тибетцев без опеки. Тибетцы, оставшиеся на "Вечном Материке", уже
и забыли, что их предки, давно расселившиеся по Земле и создавшие разные народы
и нации, есть их братья, - они и не вспоминали о них, они ждали возвращения
Больших Людей. А Большие Люди все не возвращались и не возвращались. Тибетцы
все звали и звали их, но Больших Людей уже не было на поверхности Земли. Тибетцы
тосковали и очень быстро полностью утратили остатки психических технологий,
которым их когда-то научили Большие Люди.
Только величественный Кайлас напоминал об этом. С утерей психических технологий
пришли дикость и примитивизм. Пророки, изредка появляющиеся невесть откуда,
создали много религий и повелели тибетцам создать теософическое (религиозное)
государство и... вспоминать, вспоминать... о своем прошлом, которое является
главным для всей Земли. Страной Воспоминаний стали называть Тибет.
Очень часто тибетцы приходили к тому месту, где находились уже... развалины
их древнего великого города - тибетского Вавилона, где когда-то вместе с ними
жили Большие Люди, и... вспоминали, вспоминали и вспоминали... о своем былом
величии. А развалины города все заносились и заносились песком. Тибетцы шли
к священному Кайласу, совершали священную парикраму (обход горы по священной
тропе) и просили Кайлас вернуть Больших Людей, без которых им было так одиноко.
Но Кайлас молчал.
Вскоре тибетцы стали замечать, что на месте их великого города, уже занесенного
песками, поселилась какая-то черная сила. Люди, приходящие сюда, стали убивать
друг друга безо всяких причин. Говорили, что Кайлас заколдовал это место,
и там поселилось бестелесное существо, которое питается злыми мыслями людей.
Существо это было всегда голодным и всегда требовало, чтобы от людей исходили
злые мысли. И люди поддавались ему. Даже друг мог убить друга. Люди стали
говорить, что Кайлас не зря создал такое место, где воочию можно увидеть,
чего стоят злые мысли людей... ведь здесь злые мысли нельзя скрыть, ведь здесь
они реализуются. Люди перестали ходить в это место, а если и ходили, то ходили
поодиночке. Но даже те, кто ходил туда поодиночке, часто не выдерживали влияния
тех злых мыслей, которые исходили от них самих, и сходили с ума или просили
Бога, чтобы их тело... окаменело.
Тибетцы прозвали это место Местом Голодного Черта. Они всегда рассказывали
другим людям страшные истории об этом ужасном месте, поскольку знали, что
там притупляется страх. Они были глубоко убеждены в том, что страх - это святое
чувство, предостерегающее людей от злых мыслей и злых деяний. А там, в Месте
Голодного Черта, страх не защищает человека, и человек делает все, что хочет.
Рафаэль Юсупов резко всхрапнул. Я даже вздрогнул. Потом он поднял голову,
посмотрел на меня туманным взглядом и спросил:
- Ты чо, не спишь что ли?
- Да так, не спится что-то... - ответил я.
- Да! Воздуха мало... - проговорил Юсупов и снова мелодично захрапел, "выдувая"
низкие ноты.
Слушая храп, я думал о том, что сегодня, перед тем как пойти к Месту Голодного
Черта, хорошо было бы вновь встретиться с монахом Тленнурпу, келья которого
(монастырь Чу-Гомпа) располагалась совсем недалеко от нас и с которым мне
не дал обстоятельно поговорить "водитель" Лан-Винь-Е, выполнявший
указание китайских спецслужб препятствовать длительным контактам иностранцев
с монахами Тибета.
Я вспомнил короткий рассказ монаха о том, что когда-то Тибетом управлял Бог
Демонов, "сидевший" на Кайласе, и что жена его "сидела"
на... Месте Голодного Черта. А также я вспомнил его рассказ, что когда 28
Добрых Богов победили Бога Демонов, Кайлас светился, и еще светилось... Место
Голодного Черта. А светиться мог, как нам говорили, только камень Шантамани.
- Вполне возможно, что
один из фрагментов легендарного камня Шантамани (по-тибетски - Норбу-Ринпоче)
находится там - в Месте Голодного Черта, - подумал я. - А почему бы нет? Фрагмент
этого чудесного камня тоже должен иметь защиту, такую же защиту, как и основной
камень Шантамани, расположенный, по нашему мнению, внутри совершенно недоступной
пирамиды Малого Кайласа. Вполне возможно, что Голодный Черт послан Кайласом
для того, чтобы защищать фрагмент камня Шантамани.
Я тихонько вылез из палатки, достал за - мызганный умывальный набор в полиэтиленовом
мешке с полотенцем, похожим на половую тряпку, и с удовольствием, побрившись,
умылся в ручейке, напоследок даже отмыв давно не мытое зеркальце и поморщившись
от прикосновения к лицу "половой тряпки".
Потом я разжег примус, вскипятил воду для приготовления каши и громко, вспомнив
Альберта, заорал:
- Подъем! Подъем! Финальная стадия подъема! Вставайте, е-к-л-м-н!
Ребята выползали из палаток. Я любовался их заспанными лицами, ощущая свежесть
своего умытого и даже побритого лица.
Разговор с монахом
Тленнурпу
Когда мы позавтракали, я подошел к проводнику Тату и стал уговаривать его
устроить мне встречу с монахом Тленнурпу втихаря, без разрешения "водителя"
Лан-Винь-Е, который должен был ждать нас там же, в монастыре Чу-Гомпа.
- Нет, нет, нет! - вскричал проводник Тату. - Этого нельзя делать! Лан-Винь-Е
видит все! От него трудно скрыться! Лучше поговорить с Лань-Винь-Е.
Мы с Тату и Равилем угрюмо побрели по ровному полю в сторону монастыря Чу-Гомпа.
Лань-Винь-Е встретил нас первым. Его восточное лицо не выражало никаких эмоций.
Я, вложив всю свою психическую энергию во взгляд, попросил его разрешения
вновь поговорить с монахом Тленнурпу. Лань-Винь-Е на удивление легко разрешил
мне это, но в его присутствии.
Когда мы встретились с монахом, я обратился к нему:
- Дорогой монах! Я бы хотел продолжить наш разговор о Месте Голодного Черта.
Сегодня я хочу пойти туда... - сказал я.
- Туда? - монах Тленнурпу поднял брови, а глаза его расширились.
-Да.
- Не ходите туда. Это заколдованное место.
- Вы были там?
- Да, я был там... один. Вдвоем туда ходить нельзя. Я понимаю...
- Динь, динь, динь, динь, - вставился в разговор Лан-Винь-Е, толкнув в плечо
"переводчика" Тату, знавшего, кроме родного тибетского языка, еще
и английский и китайский.
- Дуау, дуау, дуау..., - стал отвечать ему Тату, из чего я "понял",
что Тату поведал о моем желании пойти к Месту Голодного Черта.
- Бя, бя, бя, бя, - стал говорить Лан-Винь-Е, из чего я "понял",
что он против моего желания.
- Позвольте мне продолжить мой разговор с монахом! - попросил я.
- Please, - первым ответил Тату.
- Как Вы себя чувствовали там, в Месте Голодного Черта, дорогой монах?
Тленнурпу поднял на меня темно-карие глаза и ответил: - Плохо.
Ну... - монах замешкался,
- ну... злым становишься там.
- Сильно злым?
- Сильно.
- Хочется убить кого-нибудь?
-Ну... Злишься там сильно все плохим кажется. Плохие мысли в голову лезут,
короче, - ответил монах.
- А если бы рядом был друг? - я пристально посмотрел на монаха.
Монах посмотрел на меня и уклончиво сказал:
- Туда можно ходить только в одиночку и... только...
- Только...?
Только после того, как человек совершит священную па-рикраму вокруг Кайласа.
Кайлас очищает человека, сильно очищает, поэтому, став более чистым, там можно
выжить.
- А не "очищенные" люди там выживают?
-Нет.
- Никогда?
- Никогда! - монах опустил глаза и исподлобья зыркнул на Лан-Винь-Е.
Я знал, что уже совершил парикраму, поэтому я тоже мог... выжить.
- "Неочищенные" люди туда ходят? - продолжал я.
- Нет... Они боятся смерти. Кто же хочет умереть?
- Совсем не ходят?
- Ну... если только не знают.
- А как умирают люди в Месте Голодного Черта?
Они обычно... просят Бога, чтобы их тело... окаменело, - монах как бы виновато
посмотрел на меня, видимо, понимая, что для европейца понятие "окаменеть"
кажется глупым и фантастичным.
- Ну и... окаменел кто-нибудь?
- усмехнулся я.
- Окаменеть - это счастье, -с напором сказал монах. - Он, Бог, только избранным
давал такое счастье - окаменеть. А простым людям он не дает этого счастья.
Простые люди там просто умирают, а их кости растаскивают грифы и орлы. - Окаменеть,
значит... - только и проговорил я.
- Это очень хорошо - окаменеть, - простодушно добавил монах.
В тот момент я уже знал про феномен Сомати, то есть про феномен самоконсервации
человеческого тела, когда высочайшего уровня йог за счет медитации мог перевести
воду своего организма (как я думаю!) в воду 4-го состояния, после чего обменные
процессы останавливались и тело переходило в так называемое "ка-менно-неподвижное
состояние", способное сохраняться тысячи и даже миллионы лет при температуре
+4°С. Я сам, не совсем понимая почему, интерпретировал гипотетическую воду
4-го состояния как воду, похожую на ту, которая содержится в... хрящах. А
хрящи, как известно, имеют склонность к минерализации, то есть к накоплению
в них минеральных веществ, в частности, солей кальция. Из этого можно было
сделать вывод, что тело человека в Со-мати может... подвергнуться минерализации
или... окаменеть.
Неужели состояние Сомати
не вечно? Неужели существует опасность окаменения? - подумал я.
Рассуждая про себя на эту тему, я предположил, что, наверное, "сверху
видно все": или, может быть, такое количество тел в Сомати и не нужно
для Генофонда Человечества; или, возможно, Дух этого тела, живущий на Том
Свете, совершил грех, и тело должно быть ликвидировано; или люди вошли в состояние
Сомати в неподходящих условиях (нет стабильной температуры +4°С, как в пещерах),
в связи с чем тело должно деградировать или... окаменеть.
- Дун вяо као? - послышался голос Лан-Винь-Е.
- Лан-Винь-Е спрашивает меня, о чем Вы сейчас думаете, - сконфузился Тату,
обращаясь ко мне.
- Ну... ответьте, что не знаете, - проговорил я. - Вы же, Тату, не можете
знать, о чем я думаю.
- Дань мэ, - ответил Тату. Наступила минутная пауза.
- Скажите, монах, а в Месте Голодного Черта есть окаменелые люди? - первым
прервал я паузу.
- Есть, есть, - ответил монах. - Их восемь.
- Какие они?
- Большие.
- Сидят или стоят?
- Сидят, конечно.
- Как они сидят?
- В виде треугольников или... треугольных каменных глыб.
- Не понял.
- Медитирующий человек (в позе Будды - прим. автора) все гда напоминает треугольник.
- А-а-а... И где они там?
- Давайте я нарисую.
Монах взял мою полевую тетрадь и стал рисовать. Я сразу понял, что художественных
способностей Бог ему не дал, но терпел, без конца, правда, встревая с уточняющими
вопросами.
Выяснилось, что это место находится недалеко от небольшой речки. Там есть
площадка между скал, где и расположены восемь "тел окаменелых людей".
Эти "тела" напоминают треугольники, но каждый треугольник имеет
индивидуальные черты. Высота каждой треугольной "статуи" составляет
то ли два, то ли... пять метров, а может быть, и больше (видимо, монах Тленнурпу
не обращал внимания на это!). "Тела окаменелых людей" расположены
в ряд с северо-запада на юго-восток. Рядом расположен горячий источник, в
котором много круглых камней, а также есть три родника со святой водой разного
вкуса. В двух местах есть песчаные барханы со святым песком, который может
использоваться в лечебных целях.
- А почему Вы, дорогой
монах, считаете, что треугольные глыбы есть тела окаменелых людей? - спросил
я.
- Как так? - удивился он. - Человек в позе медитации (позе Будды) всегда образует
треугольник. Он стремится к этому. В этом смысл медитации.
- Это не маленькие пирамиды?
- Вы что! Прирамида - это, например, Малый Кайлас.
- Ну ладно тогда.
- Окаменевших людей мы называем иногда статуями, хотя это неправильно, - добавил
монах. - Кстати, каждая из этих "статуй" имеет свое название.
- Вы их знаете?
- Так, так... - стал вспоминать монах. - Пишите!
Я достал блокнот и записал следующее:
1. Пема-Самбоа
2. Согэ-торче-чань
3. Пема-Кяльбао
4. Санго-таго
5. Лонден-чази
6. Чанья-санги
7. Торче-толи
8. Пема-джуньгни
Монах победно взглянул на меня.
- Интересно? - спросил он.
- Ну... да, - ответил я. - А что это означает?
- Это означает разные проявления одного человека.
- Как понять?
- Ну... человек ведь по-разному проявляется, - монах недоуменно посмотрел
на меня.
- В чем проявляется-то?
- Как в чем? В теле. А как же еще?!
- Не понял. Это как - один и тот же человек каменел восемь раз, что ли? -
удивился я.
- Да, каменел восемь раз и каждый раз оставлял после себя статую, - с невозмутимым
лицом ответил монах.
- Такого не может быть!
- Как не может быть?! - монах искренне удивился. - Такое как раз и бывает.
- Я понимаю, что если человек вошел в состояние Сомати, то его тело в неподходящих
условиях может минерализоваться, то есть
окаменеть, - заметил я. - Тело ведь не может восемь раз минерализовываться
и каждый раз оставлять... каменный слепок.
- Может, - утвердительно сказал монах.
- И... как это происходит?
- Очень просто. Человек, если Вы понимаете, есть, прежде всего, Дух. А Дух
может войти в одно тело, потом в другое, потом в третье и, если захочет, может
входить в тела по очереди. Так ведь?
-Ну...
- Так вот, один человек, то есть Дух, решил когда-то давным - давно окаменеть
восемь раз. Ясно? - монах посмотрел на меня.
-Нет.
- И вот он, Дух этот,
вошел в одно тело, пришел в Место Голодного Черта, начал медитацию и вскоре
окаменел. Ясно?
Видимо, он вошел в состояние Сомати, и из-за неподходящих условий (не было
главного - стабильной температуры +4°С) его тело окаменело, - пробурчал я
себе под нос.
Увидев, что его тело окаменело, человек (то есть Дух) покидал "каменное
тело" и вселялся в новое тело во время беременности какой - нибудь женщины.
Когда его новое тело рождалось и вырастало, он опять шел к Месту Голодного
Черта, опять садился там и входил в состояние медитации, после чего его тело
опять каменело! Тогда он опять покидал окаменевшее тело, опять вселялся в
новое... и так продолжалось восемь раз. Восемь названий статуй, которые я
Вам перечислил, есть имена этого человека во время восьми его жизней. Ясно?
- Ясно, - ответил я. - Но для чего он это делал?
- О-о! - воскликнул монах.
-Что "о-о"?!
- Это так не просто...
- Он что, восемь статуй, что ли, хотел создать таким путем? -усмехнулся я.
- Да нет, - усмехнулся уже монах.
- Ну, для чего он каменел-то восемь раз?
- Для того чтобы... - монах замолчал.
- Но для чего?
- Для чего?!
- Для того, - монах искоса
посмотрел на меня, - чтобы бороться с... Черным Ангелом.
Он, этот человек, хотел победить Черного Ангела или... Ангела Зла.
- А кто такой Черный Ангел? - спросил я.
Так это же Голодный Черт, -монах посмотрел на меня, как на несмышленое дитя.
- А-а...
- Этот человек очень хотел стать Мертвым, ведь только Мертвые могут соперничать
с ангелами, - добавил монах.
Эти слова задели меня.
Я, конечно же, ничего не понимал в ангелах, но чувствовал, что Мир Ангелов,
наверное, и в самом деле существует на Земле - неведомый и чудесный голографи-ческий
Мир Ангелов, где, вполне возможно, течет... более высокоразвитая, чем наша,
жизнь. Я, конечно же, читал об ангелах в Библии и Коране и даже знал имя одного
из главных ангелов (то ли Джабраил, то ли Гавриил), но относился к этому достаточно
скептически, представляя слово "ангел" больше как символ нежности
телесной женщины или как человеское определение неземной красоты какой-нибудь
длинноногой особы с томным взглядом и небольшим телом, состоящим преимущественно
из грудей, которой родители, волей судьбы, дали имя Анжела или Анжелика. Но
я никак не мог представить, чтобы ангелы были злыми или даже черными. Всю
свою жизнь, когда я то отсюда, то оттуда слышал про ангелов, я даже ни на
йоту не задумывался над тем, что слово "ангел" есть не только символ
пресловутой нежности или красоты большегрудых и длинноногих женщин с томными
глазами, но и вполне конкретное понятие, свидетельствующее о том, что на Земле,
кроме нас -- похотливых до всего, существует еще и ангелоподобная форма жизни,
где ангелы не ходят, тяжело переставляя ботинки на толстой подошве или туфли
на шпильках высотой 20 см, а летают, свободно и легко летают, порой в любовном
порыве начиная парить, взявшись за руки.
В последние годы, когда судьба забросила меня в Гималаи и принудила заняться
экспедиционными исследованиями, я, конечно же, немножко поумнел и даже перестал
при упоминании ангелов представлять эту самую женщину с томными глазами и
верхним преимуществом, а вполне четко осознал, что история человечества начиналась
с ангелов, которые в ходе эволюции видоизменялись, уплотнялись и... в конце
концов создали нас - телесных и... похотливых... до всего. А также я, еще
больше (но немного!) поумнев, понял, что ангелоподобная жизнь не растаяла
как призрак во тьме, а сохранилась, и даже, возможно, в ходе невероятной по
длительности эволюции, набрала такие обороты, такие обороты... и создала такую
совершенную голографическую жизнь, такую... что нам, телесным людям, нужно
будет еще долго переступать в ботинках на толстой подошве или в туфлях на
шпильках, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к ним - ангелам, среди которых,
возможно, и в самом деле есть ангелоподобные особы... с большей голографической
грудью.
Надо к тому же отметить, что судьба дала мне возможность кое-что узнать про
Мертвых, тела которых покоятся в затаенных пещерах, а Души летают там где
хотят, будь то на Том Свете, будь то на Земле, порой даже, возможно, обгоняя
ангелов в свободном парении. Я понимал, что Мертвые - это особая форма "жизни",
по уровню превосходящая... "живую жизнь". Я также понимал, что Мертвыми
могли стать только "Богом помеченные" телесные люди, способные за
счет своего мощного Духа перевести свое тело в законсервированное состояние
(то есть в состояние Сомати), чтобы не только пополнить Генофонд Человечества,
столь необходимый для сохранения гарантий жизни на Земле, но и для того, чтобы
свободный от тела Дух очищал ауру Земли. Я вспомнил свои собственные рассуждения
о том, что свободный от тела Дух есть космический и первоначальный Человек-Время,
созданный Богом в Мире Свободного Времени (Том Свете) и прошедший в ходе вечной
жизни горнило высочайшей степени очищения в периоды своих бесчисленных вояжей
в земные жизни, называемых инкарнациями, и... тут я осознал, что только Человек-Время
(Дух) может выступить в качестве наставника по очистке земной ауры.
От чего же надо очищать ауру Земли? Мне было вполне ясно, что не мне - банальному
двуногому существу - судить об этом.
Но я предполагал, что ауру Земли надо очищать не только от злых мыслей телесных
людей, столь приверженных силе дьявольского доллара, но и от чего-то другого.
Чего?
Я задумался над этим вопросом, сморщил лоб... и, вдруг, что-то подсказало
мне, что Землю надо очищать и... от злых (или черных) ангелов.
Я сразу представил Черного Ангела в виде черной большегрудой летающей женщины
с неприятными холодными глазами... потом помотал головой, чтобы освободиться
от этого образа... помотал еще... и понял, что, к сожалению, еще не пришло
время анализировать жизнь ангелов.
В голове неожиданно всплыло словосочетание "радужка глаза". О, как
много должно было еще утечь воды! Я еще не знал в то время, что жизнь поведет
меня по тернистому пути, когда я в ходе своих размышлений буду тыкаться в
колючие препятствия, но этот путь, волей-неволей, будет выводить меня в поле
знаний, касающихся странного и невидимого Мира Ангелов. Но об этом, дорогой
читатель, мы поговорим в следующем томе этой книги, где... воочию столкнемся
с ангелами.
- А почему только Мертвые могут соперничать с ангелами? - спросил я монаха
Тленнурпу.
- Мертвые очень сильные, - ответил он.
- Живой человек слабее Мертвых?
- Конечно слабее.
- А тот человек, тела которого окаменели восемь раз, в конце концов смог победить
Черного Ангела по прозвищу Голодный Черт?
- Нет, не смог. Черный Ангел оказался сильнее, - монах потупил взгляд. - Черный
Ангел ждал, когда тело этого человека войдет в состояние Сомати, и тут же
превращал его в камень, не давая возможности стать полноценным Мертвым. Но
этот человек, стремящийся победить Черного Ангела, обретал новое тело в новой
жизни, опять добирался до Тибета, опять шел к Месту Голодного Черта, опять
входил в состояние Сомати и, став Мертвым, боролся с Черным Ангелом. Но Черный
Ангел опять превращал его тело в камень, опять не давая возможности вобрать
в себя всю силу Мертвых. Так продолжалось восемь раз.
- Значит, Мертвые бывают полноценные и неполноценные... - пробурчал я себе
под нос.
- Конечно. Не каждого человека, ставшего Мертвым, принимают в когорту Мертвых.
Если его не приняли в когорту Мертвых, то его тело в Сомати каменеет. Но если
когорта Мертвых приняла нового Мертвого, то этот "счастливый Мертвый"
овладевает силой всех Мертвых на Земле. А Мертвых на Земле очень много, и
сила Мертвых велика.
Я подумал о том, что Мир
Мертвых, наверное, отнюдь не прост, и туда, наверное, принимают не каждого
человека, вошедшего в Сомати, но если уж примут, то этот Мертвый становится
воистину счастливым, чувствуя в самом себе колоссальную мощь всего Царства
Мертвых, выражающуюся в том, что ему, "счастливому Мертвому", становится
подвластным не просто жить в мире мыслей одновременно и людей, и ангелов,
и призраков, и даже Шамбалы, но и влиять на этот мир, очищая его от грязных
мыслей.
Я понял, что если бы тот человек, тело которого каменело восемь раз, смог
влиться в когорту Мертвых, то он смог бы победить Черного Ангела своей мыслью,
усиленной всем Царством Мертвых, победил бы он этого Голодного Черта, питающегося
злыми мыслями людей.
Я на мгновение отвлекся и представил, как животные и люди перед дракой обязательно
"борются мыслями", направляя в сторону ненавистного противника негодующую
мыслительную энергию. У животных, например, кошек, это выражается в том, что
эти мягкие и приятные животные стоят друг перед другом, изогнув спины, и сверлят
друг друга глазами, сузив свои и без того щеле-видные зрачки, и издают дикие
пугающие звуки: "Мяу, Мяу-у-у-у-у". У людей, особенно в деревне,
"борьба мыслей" выражается в том, что два парня, например, механизатор
и скотник, тоже стоят друг перед другом, тоже сверлят друг друга глазами,
и тоже сузив зрачки, издают пугающие звуки, но облаченные в слова, среди которых
превалирует выражение - "А ты кто такой?!", ответом на которое звучат
те же самые слова - "А ты кто такой?!".
Борьба мыслей" присуща
всему живому, будь то куры (чаще петухи!), будь то кошки, будь то люди, и
очень часто "физической" драки и не бывает, а побеждает тот, кто
смог "мысленно подавить соперника", то ли громче издав звук "Мяу-у-у-у-у",
то ли с более устрашающими нотками в голосе сказав - "А ты кто такой?".
- А все-таки Царство Мертвых не приняло того человека, тело которого окаменело
восемь раз, - с грустью проговорил я.
- Да, не приняло, - промолвил монах.
- Но почему? Он ведь, этот человек, хотел побороть Голодного Черта с благородной
целью?!
- Не знаю. Но старые ламы говорили, что там, в этом месте, называемом Местом
Голодного Черта, сокрыто
что-то священное. Именно это священное и охраняет Голодный Черт, не допуская
туда людей, - тихо проговорил монах. - Заколдовали это место и... очень хитро
заколдовали.
- А что такое - это "священное"? - спросил я.
- Я не знаю, - ответил монах.
Мои мысли разбежались в стороны, потом собрались в кучку, и я представил,
что это "священное" есть, скорее всего, фрагмент камня Шантамани.
К сожалению, монах Тленнурпу не знал про камень Шантамани.
- О, как многолик и гениален Создатель! - подумал я. - Он послал Черного Ангела
по прозвищу Голодный Черт в то место, где когда-то существовал прекрасный
город Тунь-Лонг-Вали (или тибетский Вавилон) и где, наверное, хранился фрагмент
чудесного камня Шантамани. Послал, чтобы Черный Ангел охранял это священное
место и оставшийся там фрагмент чудесного камня, но охранял очень специфическим
образом, в реалиях показывая людям, чего стоят их злые мысли, и превращая
в камень тех людей, которые хотели бороться с ним с помощью силы Мертвых,
не понимая того, что сам Создатель определил его - Черного Ангела, - как защитника
фрагмента камня Шантамани и... защитника памяти священного города, создавшего
людей на Земле.
Я откинулся на скамеечке, на которой сидел, и... вдруг увидел "водителя"
Лан-Винь-Е, склонившего на бок голову и крепко спавшего.
- Ах, вот почему меня так долго не перебивали! - мелькнула радостная мысль.
Продолжая размышлять о Голодном Черте, я еще раз осознал не просто гениальность,
но и оригинальность решений Создателя. Я вспомнил, что всю свою жизнь в науке
я думал, думал и думал, ощущая внутреннее негодование от тупости и нелепости
своих мыслей. И только иногда, довольно редко, я вдруг приходил в восторг
от возникшей, наконец-то, оригинальной мысли, которая отличалась исключительной
простотой и обладала свойством как бы светиться особым светом. Я даже недоумевал
- "Как же я до этого раньше не догадался?". Вначале от этой мысли
у меня в закоулках сознания начинала клокотать гордость, но потом, когда со
временем я все же чуть-чуть поумнел, я начал понимать, что это не мое личное
достижение, а подарок мне - стремящемуся создать что-нибудь новое - подарок
от Создателя.
Вскоре, когда я еще чуть-чуть поумнел, я стал отличать "божественную
мысль" в виде подарка мне - несмышленому - от человеческой "гениальной"
мысли. "Божественная мысль" и в самом деле как бы светилась, вызывая
легкость и восторг своей беспредельной простотой и оригинальностью, а "гениальная"
человеческая мысль всегда оставалась облаченной в футляр из тяжелых сомнений.
И в конце концов я перестал быть ученым, я превратился в "просителя мыслей"
у Бога и даже понял "принцип попрашайничества" - думать, думать
и думать на тему своих исследований (но не безвольно клянчить!), зная, что
Бог - Владыка Мира Мыслей - почувствует твои потуги и поможет тебе... своей
мыслью. Так и живу я сейчас... в виде Раба Божьего и... горжусь этим, очень
горжусь, потому что понимаю, что и меня создал Бог.
- Дань, линь, вэ! - проснулся
Лан-Винь-Е.
Ой! - невольно проговорил я.
Чего он сказал? - через переводчика спросил Лан-Винь-Е, показав на меня.
Я сконфузился. Лан-Винь-Е вопросительно смотрел на меня.
- "Ой" переводится как "доброе утро", - сказал я полную
чушь.
Тату перевел. Лан-Винь-Е улыбнулся.
Понимая, что наш разговор скоро прервут, я быстрее задал очередной вопрос
монаху:
- А тот самый "человек, тело которого каменело восемь раз", был
обычным или Большим Человеком?
- Не знаю. Но "статуи" большие.
Мне подумалось о том, что, может быть (а кто его знает!), гигантские статуи
в Египте есть не просто статуи, а окаменевшие тела людей из параллельных миров,
которые, уходя в свой родной мир, оставляли свои тела здесь, в чужом мире,
вводя их в состояние Сомати и тем самым создавая все предпосылки для минерализации
(или окаменения) тела. Уж слишком идеально исполнены эти "статуи"!
- Динь-дэ, динь-дэ, - стал приговаривать "водитель" Лан-Винь-Е.
- Пора заканчивать, говорит он, - Тату показал на Лан-Винь-Е.
- Сейчас, сейчас!
- Винь-лео-бео?
- Он спрашивает, когда Вы конкретно закончите разговор? - Тату опустил голову.
- Через три минуты.
- Лань-Винь-Е кивнул.
- Дорогой монах! - начал я, собравшись с духом. - Сегодня или завтра я хочу
пойти к Месту Голодного Черта... в одиночку. Я только что совершил парикраму,
то есть ритуальный обход священной горы Кайлас, в связи с чем, наверное, немного
очистился.
Как по-Вашему, смогу ли я выжить в Месте Голодного Черта?
- Может быть выживете,
а может быть - нет, - ответил он.
- Отчего я могу погибнуть там?
- Злые мысли, которые есть в Вас, многократно усилятся и "разорвут"
Вас.
-М... да.
- А еще, - монах насупился, - Вы начнете просить Бога, чтобы Ваше тело превратилось
в камень. Тело Ваше будет страдать, сильно страдать и... Вам будет очень хотеться,
чтобы оно стало каменным... ведь камень не чувствует боли.
- М... да, - только и произнес я.
- Вот так вот, - добавил монах.
- М... да, - еще раз произнес я.
- Я хотел бы еще вот что сказать, - монах почесал затылок. - Вы ведь, - он
указал на меня, - совершили священную парикраму, обойдя гору Кайлас. Так ведь?
- Да, - ответил я.
- Человек, совершивший
парикраму, как я уже говорил, способен выжить в Месте Голодного Черта, потому
что Кайлас очистил его и злых мыслей у него осталось мало.
Да, - нелепо произнес я.
Но, - продолжал монах, - я Вам не рекомендую близко подходить к окаменевшим
людям.
Почему?
- Стоит ли пачкаться?
Не понял.
Именно там, около окаменевших людей, обитает Голодный Черт - "катализатор"
злых мыслей людей. Если Вы будете стоять около окаменевших людей, Вас накроет
собой огромный Черный Ангел - Голодный Черт, и Ваши злые мысли, многократно
усиленные, разорвут Вас. А если злые мысли не разорвут Вас, то Вы так и останетесь
во власти Зла. Стоило ли тогда совершать священную парикраму?
- Не надо пачкаться, значит...?
- Вам и так повезло в
жизни, - монах поднял на меня глаза, - Вы смогли совершить парикраму, не умерли
и очистились. Если Вы подойдете к окаменевшим людям, то Вам надо будет еще
раз совершить парикраму, чтобы изгнать злые мысли, усиленные Черным Ангелом.
Я, перед тем как пойти к Месту Голодного Черта, два раза совершил парикраму,
а сразу после посещения этого места мне пришлось еще раз совершить парикраму;
и скажу Вам, что последняя парикрама далась мне труднее всего -злые мысли,
усиленные во мне Черным Ангелом, с болью выходили из моего тела. Монах замолчал.
- Динь ел-ки, - раздался голос Лан-Винь-Е.
Даже без перевода я понял, что он просит закончить разговор.
- Елки-палки, сейчас! - ответил я Лан-Винь-Е. - Скажите монах, а я точно там
запачкаюсь?
- Точно, - кивнул монах. - Кстати, не берите с собой фотоаппарат, а если возьмете,
не фотографируйте Место Голодного Черта.
- Почему?
- Иногда на фотоснимках проявляется Голодный Черт. Он это знает и... чаще
всего тот, кто фотографирует,
умирает, потому что Голодный Черт начинает злиться и еще больше усиливает
злые мысли человека, которые прямо-таки... разрывают человека изнутри.
В этот момент я еще не знал, что через несколько лет у меня скопится целая
пачка фотографий с хорошо видными светящимися объектами, анализ которых приведет
нас к выводу, что, скорее всего, эти светящиеся объекты есть различные варианты...
ангелоподобной жизни на Земле, невидимые глазом, но почему-то получающиеся
на фотографиях.
Я посмотрел на монаха Тленнурпу и понял, что сделать все так, как сделал он
(то есть совершить парикраму, посетить Место Голодного Черта и вновь совершить
парикраму), я не успею. Для еще одного ритуального обхода горы Кайлас у меня
не хватало времени: поджимал срок отлета в Россию, да и холодало с каждым
днем.
Гроздь сомнений возникла в душе.
Лань-Вин-Е встал, всем своим видом показывая, что пора идти.
Я тоже встал.
- Так Вы пойдете туда? - спросил, нахмурившись монах.
- Пойду, - ответил я.
- Идите в одиночку, - бросил напоследок он.
Когда мы вышли из монастыря, я остановился, потом развернулся, опять вошел
в монастырь и позвал монаха.
- В каком направлении мне искать Место Голодного Черта, и сколько километров
до него? - спросил я.
- Там... туда надо идти... - монах махнул рукой.
- Точнее, точнее! Я хочу взять азимут по компасу.
- Вон там... вон! До этого места километров семьдесят. Дороги туда нет. Но
проехать на автомобиле можно, везде пологие холмы или ровное поле. Ориентиром
будет речка, на противоположной стороне которой Вы должны увидеть как бы выросшие
из-под
земли скалы.
- Точно там? - я показал направление, взятое по азимуту.
- Да, там.
- Спасибо, дорогой монах!
Мы пошли.
- Не пачкайтесь! - крикнул вслед монах.
Шагая в направлении нашего лагеря вместе с Тату и Лан-Винь-Е, я думал о перипетиях
своей судьбы, которая взрастила меня как глазного хирурга, а потом повела
в те места, где сказки переплетаются с былью. Вот и сейчас судьба вела меня
к Месту Голодного Черта, которое здесь, на Тибете, все называли заколдованным.
В лагере я налил немного спирта Лан-Винь-Е и Тату. Мы чокнулись и выпили.
- Завтра поедете вместе со мной к Месту Голодного Черта, - сказал я им приказным
тоном.
- Нет, нет! Не поедем! - вдруг вскричал Лан-Винь-Е.
- Почему это?! - спросил я, набычившись.
- У нас не хватит бензина!
- Чепуха! Бензина мы взяли с двойным запасом. Вон, целый грузовик едет за
нами и везет несколько бочек с топливом, - парировал я.
- Нет, не хватит бензина! - опять вскричал Лан-Винь-Е.
- Хватит болтать чепуху! - я стукнул кулаком о колено.
Лан-Винь-Е замолк и опустил глаза. Тату подтянулся к моему уху и тихо проговорил:
- Он боится туда ехать. Он думает, что он там обязательно умрет. Ему много
рассказывали про это страшное место. Вы, сэр, должны понять его! Страх есть
страх!
- А что чепуху-то болтать? - продолжал кипятиться я.
- Простите его, - промолвил Тату.
- Я же, Тату, пойду туда один! Я всего лишь прошу подвезти меня поближе. Скажи
ему, этому трусу, об этом!
Тату перевел.
- Нет, нет! - опять закричал Лан-Винь-Е.
- У нас не хватит бензина!
Я почувствовал, что мое терпение лопается. Но я собрал свои нервы в кулак
и сказал:
- Хорошо! Мы поедем туда вдвоем - вместе с тобой, Тату!
Скажи ему об этом!
Когда Тату перевел это, Лан-Винь-Е опять вскричал:
- Нет! У нас не хватит бензина! А Тату не имеет права водить автомобиль.
Я побагровел.
- Бензина у нас хватит, - почти по слогам произнес я.
- Если вы не подбросите меня ближе к Месту Голодного Черта, то я пойду туда
пешком, прямо отсюда. Не сомневайтесь, я пройду эти 70 км туда и вернусь обратно!
А вы будете ждать здесь, долго ждать... А к этому времени выпадет снег...
поднимутся реки...
Когда Тату перевел эти слова, Лан-Винь-Е опустил глаза и, покачивая головой,
почти прошептал:
- У нас не хватит бензина...
У меня сузились зрачки.
- Я никогда не думал, что представитель великой китайской нации может быть
трусом, - раскаленным шепотом произнес я. - Тату, переведи это!
Тату перевел.
Лан-Винь-Е побагровел. У него сжались кулаки. Он встал. Я тоже встал. У Лан-Винь-Е
подергивался уголок рта. Я смотрел ему в глаза. Он тоже.
Потом я нагнулся, взял в руки фляжку со спиртом, налил хорошую дозу в кружку
и подал ее Лан-Винь-Е. Он отодвинул мою руку с кружкой. Я выпил спирт сам.
Потом налил снова хорошую дозу спирта и снова протянул Лан-Винь-Е. Он опять
отодвинул кружку. Я опять выпил.
Наступила гробовая тишина.
Я налил третью кружку и вновь протянул ее Лан-Винь-Е. Он взял ее.
- Завтра мы выедем пораньше. Вы с Тату останетесь за 10 - 20 км до Места Голодного
Черта, а дальше я пойду пешком. Один.
А вы будете ждать меня, - ледяным тоном, не терпящим возражений, произнес
я.
Лан-Винь-Е продолжал держать кружку. Я налил еще, себе и Тату. Я выпил первым.
Вслед за мной выпил Тату, а затем и... Лан-Винь-Е.
Потом... мы поели китайских супчиков. Было вкусно.
Ночью я спал хорошо. Желудок не болел.
Навстречу
Голодному Черту
Утром, обращая особое
внимание на заполнение бака, Лан-Винь-Е осмотрел машину. Мы - Тату, Лань-Винь-Е
и я сели в нее и поехали в направлении, которое я указал по компасу. Мы медленно
ехали по целине, преодолевая холм за холмом. Периодически я выходил из машины,
чтобы сверить направление по компасу. Вскоре местность начала понижаться,
и по характеру ее я понял, что километров через 12-15 мы окажемся у речки.
На первом же бугре я остановил машину, вышел из нее, достал бинокль и стал
смотреть вперед. У меня заколотилось сердце. Прямо по ходу, на той стороне
речки, я увидел группу скал, как бы торчащих из земли.
- Вот оно - Место Голодного Черта! - прошептал я. - Я нашел его! Я нашел его!
Я нашел... нашел... нашел...
Я попросил Тату и Лан-Винь-Е выйти из машины.
- Заколдованное место вон там, - я показал рукой. - Ждите меня здесь. Мне
надо пройти 12-15 км туда и столько же обратно.
Если наступит темнота, включите фары... в мою сторону. А если я не вернусь,
подождите еще один день... но не ищите.
Потом я полез в рюкзачок, достал фляжку со спиртом и протянул ее Тату с Лан-Винь-Е.
- Выпейте! Чо так сидеть-то?!
А потом я опять полез в рюкзачок, достал фотоаппарат и попросил Тату сфотографировать
меня, уходящего... туда. Тату сделал это.
- Фотоаппарат-то возьми! - крикнул он мне вслед.
- Оставь его! - крикнул я в ответ.
Я уходил к Месту Голодного Черта.
Бугор за бугром, низину за низиной преодолевал я, шагая по азимуту к Месту
Голодного Черта. Порой я уставал и садился на землю, чтобы отдохнуть; все
же высота была не менее 4600 метров.
Вскоре я приблизился к
речке. Скальные выходы, обозначающие Место Голодного Черта, становились все
лучше видимыми. А я все шел и шел вперед.
- Лишь бы не особенно запачкаться! - думал я, шагая.
- Как это сделать? Как найти баланс между любопытством и тибетскими предречениями?
Верить ли в существование Черного Ангела по прозвищу Голодный Черт или нет?
Не осталось ли там свидетельств существования древнего тибетского Вавилона,
где был
"выпестован" земной человек? Там ли находится фрагмент камня Шантамани?
Эти мысли, конечно же, увлекали меня. Исследовательский инстинкт глубоко сидел
в моем сознании и, как мне казалось, напоминал любопытство кошки, которая
сиганула (выбежала!) в коридор и начала обнюхивать каждый угол, сама не зная,
почему она это делает. Но самым неприятным в этом сравнении было то, что кошка,
обнюхав углы коридора, начинала валяться, как бы "отмечая" (то ли
запахом, то ли чем-то еще) тот факт, что она была здесь. Вот и я... ведомый
исследовательским инстинктом, нередко походил на пресловутую кошку, желая
посетить то или иное загадочное место лишь с той целью, чтобы "отметиться"
там, хотя у меня, конечно же, хватало ума на то, чтобы... не валяться. Вот
и сейчас я шел, может быть, всего лишь за тем, чтобы ... отметиться.
Сравнение с кошкой, естественно, не могло ублажить моего самолюбия. Я даже
приостановился, подумав - а стоит ли вообще идти туда?! Но... "кошачье"
любопытство было столь велико, что я по-бычьи согнул шею и, как осел, упрямо
зашагал вперед.
Я все шел и шел, шагая по тибетским кочкам. Погода была хорошей. На душе было
легко. Желудок не болел.
- И каков же ты, Голодный Черт? - залихватски думал я.
Трусом я, конечно же, никогда себя не считал. Походная жизнь научила меня
перебарывать страх. Более того, во мне сидело и сидит одно качество, которое
уж никак нельзя назвать высокопарным или интеллигентным, - я был драчуном.
Я понимал, что драться - это плохо, но уж очень я любил (и люблю!) подраться.
Причем, почти всегда я забиячничаю и обычно "вступаю в бой" первым.
Эффект неожиданности, связанный с тем, что... в бой идет именитый профессор,
почти всегда обеспечивает успех. Но, будучи все же... в чем-то интеллигентным
человеком, я никогда не бью кулаком в лицо, а толкаю ладонью в грудь, от чего
соперник чаще всего падает и, поверженный наземь, видит перед собой "нравоучительное"
лицо профессора. Правда, иногда я беру соперника, как говорится, "за
грудки" и сверлю его взглядом, в глубине души осознавая, что биологически
я прежде всего... самец, хотя и... самок-то... вокруг, чаще всего, не бывает.
Чаще всего я дерусь на рыбалке, отвоевывая у браконьеров "свою территорию"
для ловли рыбы, будто бы без рыбы я умру голодной смертью. Инстинкт "борьбы
за свою территорию", существующий у волков, оленей и даже, возможно,
у червей, сидит и во мне. И сидит крепко, как бы... подтверждая дарвинистскую
теорию происхождения человека.
Главное, из-за чего дерутся люди, - это желание заставить "уважать"
себя. Я даже (намедни подравшись) порой думаю о значимости этого самого "уважения",
ради достижения которого, как говорится, все средства хороши. Фактор "достижения
уважения к самому себе", на мой взгляд, распространяется на все формы
жизни на Земле, будь то волки, будь то олени, будь то даже черви и... наверное,
ангелы.
- "Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог", - вспомнил
я стихи Пушкина, шагая.
По пути встретилось болотце. Я пошел через него напрямик, набирая в сухие
ботинки воду.
- Как противно чавкает болото! - отметил я про себя.
Выбравшись на сухую землю, я вздохнул:
- Ух! Хорошо-то как идти!
Но мысли мои, как я признался самому себе, вертелись все же вокруг Черного
Ангела. Я все-таки боялся его! Я не хотел соперничать с ним, я не хотел драться
с ним, нет... - он, этот Голодный Черт, был интересен мне, и... любопытство
вело меня туда, где... я мог встретить свою смерть.
А Место Голодного Черта шаг за шагом приближалось.
- Наверное, Черный Ангел уважает себя! - подумал я.
Я понимал, что меня не надо заставлять уважать Черного Ангела - я уже уважал,
его, понимая, что он охраняет фрагмент легендарного камня Шантамани. Бог ведь
не зря создал разные вариации Черной Силы, чтобы, как говорится, жизнь медом
не казалась и чтобы любой человек, даже самый высокородный и высокопоставленный,
и даже, может быть, бирюзово-голубой, мог не просто красоваться или жить,
наслаждаясь "совершенством" своих генов, но и вспомнить иногда стихи
Пушкина "...он уважать себя заставил..." и, дав кому-нибудь пощечину,
приговаривая: "На тебе, противный!", и, даже получив в ответ "повальный"
удар кулаком, зауважать себя - настоящего мужчину.
Я уважал Черную Силу - силу, которая была создана Богом с одной целью - чтобы
человек не "зажрался". Ведь "зажир" страшнее Черной Силы,
а зажравшегося человека легче убить, чем, так сказать, перевоспитать, потому
что он, этот зажравшийся дурак, думает, что он почти Бог; он вальяжно выпрямляет
колено, на котором, не дай Бог, разгладится стрелка на брюках и сгладит впечатление
от него как от Бога. Такого трудно пронять словами (он их не понимает), такому
мордобой нужен, который, извините, быстро ставит все на свои места.
Вот и приходится иногда... драться и... выступать в качестве "черной
силы". В этом мире все относительно и трудно понять -где белое, а где
черное. Да и в каждом из нас есть "черные пятна", чтобы к ним, "родинкам
от черта", когда-либо кто-либо прицепился и начал то ли морально (сверля
тебя взглядом и говоря обидные слова), то ли физически (в бою) выбивать из
тебя... тебя самого - Великого. "Заманухой" можно назвать на блатном
жаргоне эти черные пятна человека.
Мне кажется, что людей без "черных пятен" не бывает; важно, чтобы
"черные пятна" не выводили нас в поле жадности и зависти - глобальных
уродств человечества (стервозность еще можно пережить); да и важно, чтобы
"пятнистые" по своей природе люди не брали пример с "благородства"
героев американских боевиков, где по беспробудной тупости режиссуры бывает
только белое и черное, когда примитивный герой "благородно мстит",
а "черный дурак" только и делает, что страдает, извиваясь в болевых
конвульсиях. После просмотра американского боевика возникает впечатление,
что для того, чтобы быть белым, надо быть обязательно тупым и мстительным,
в связи с чем многие люди во многих странах мира начинают воспринимать американцев
именно такими. Миной замедленного действия можно назвать Голливуд для Америки!
И не дай Бог, какой-нибудь талантливый актер какой-либо страны сыграет в голливудском
фильме - к нему тут же приклеится клеймо "правдивого, но... тупого человека",
которое трудно отмыть даже голливудскими деньгами, полученными за счет эксплуатации
"поля тупости человечества". Ну уж, если соединить американские
боевики с рекламой, то их вместе можно назвать "стимуляторами тупости"
человечества. А люди, извините, хотят умнеть, а не... Такими их создал Бог,
- направленным на прогресс, прежде всего умственный.
Впереди послышалось журчание воды. Я привстал на цыпочки и увидел речку. Сразу
за ней находилось Место Голодного Черта. - Да разве можно назвать Голодного
Черта черной силой?! -промелькнула мысль. - Ведь он выполняет благородную
миссию - защищать от погрязших в "денежной грязи" людей фрагмент
чудесного камня Шантамани, который, не дай Бог, попадет в руки этих нечистоплотных
людей и даст им неограниченную власть, которая, конечно же, обратится во власть
денег - тупую власть под символом накопительства... с одним лишь непонятным
нюансом - для чего же нужно копить на сто жизней вперед? Ведь жизнь человека
столь коротка!
Я вспомнил слова моего
друга - Венера Габд-рахимовича Гафарова, когда он однажды, у костра, тихо
произнес: "Бог уравнял людей в одном -смерти".
Вспомнив эти слова, я даже остановился. Я понимал, что впереди, вот-вот, через
пару сотен метров, меня самого может ожидать смерть.
Я задумался. - А ведь ты, молодец, Голодный Черт... - почти прошептал я. -
Тебя считают черным, тебя дазы-вают чертом, а ты, дорогой мой Ангел, выполняешь
благороднейшую миссию - показываешь людям, чего стоят их злые мысли, которые
они, люди, так привыкли таить в себе, чтобы когда-нибудь эти злые мысли прорвались
и мстили, разрушали и служили... в угоду тебе - Злому. Ты, дорогой... Голодный
(до злых мыслей!) Черт, усиливаешь людские злые мысли в них же самих - злых
людях, а они, эти злые люди, наконец начинают понимать (дураки!), чего стоят
их злые мысли, и... будут понимать еще очень долго, но... уже на Том Свете.
Я смело шагнул вперед, прошел эти двести метров и дошел до речки. На той стороне
речки, как монумент, высилась скала, за которой тянулась гряда скальных останцев,
как бы вырастающих из земли.
- Статуи окаменевших людей должны быть чуть-чуть выше по реке, на той ее стороне,
- прикинул я, вспоминая слова монаха
Тленнурпу.
Я прошел немного вверх по течению, выглянул из-за скалы и там, в промежутке
между двумя грядами каменных останцев, увидел ряд треугольных камней. Я их
пересчитал. Их было восемь! У меня заколотилось сердце.
Я достал бинокль и всмотрелся в эти треугольные камни, -каждый из них имел,
вроде бы как, лицо, руки, раскинутые по сторонам, контуры тела, ноги, сложенные
так, как сидят в позе Будды... вроде бы как....
- Это окаменелые люди... что ли? - проговорил я.
Я пошел бродом через речку. Дошел до ее середины и... остановился. Ледяная
вода с шумом плескалась о мои колени.
Я простоял в воде минуту, вторую... третью… Холод воды был приятен мне.
- Я не должен подходить к окаменелым людям! Не должен!
Не должен! - пронеслась мысль.
И вдруг я понял, что... фрагмент легендарного камня Шанта-мани находится...
внутри окаменевшего человека.
- Внутри! Именно внутри!! - вслух сказал я. - Он внутри камня, внутри... окаменевшего
человека.
Холодная вода плескалась и бурлила между моих ног... живая вода.
- Неужели этот человек, который... каменел восемь раз, хотел в себе... запрятать
фрагмент чудесного камня Шантамани... надежно
запрятать в окаменевшем теле? Неужели? - подумал я.
А холодная вода плескалась о мои ноги. Мне не хотелось выходить из воды. Дул
пронзительный холодный ветер. Но мне не было холодно.
- А почему, почему этот человек каменел восемь, а не один раз?
Если он хотел запрятать в себе фрагмент легендарного камня Шантамани, то...
хватило бы... окаменеть один раз, погрузив в каменеющее тело этот фрагмент,
например, проглотив его? Почему? - клокотала мысль.
Холодная вода немного успокоила мой клокочущий разум, и ко мне вернулась способность
спокойно думать.
- Да, - думал я, - запрятать
в своем каменеющем теле фрагмент легендарного камня Шантамани - самый надежный
способ сокрыть его; даже если кто-то будет разрушать окаменевшее тело, то
трудно будет найти внутри одного камня другой камень - легендарный камень
Шантамани. Но почему он, этот человек, каменел восемь раз? Это неспроста...
Холодная вода еще более остудила мой разум. Я начал мыслить логически. И тут
меня прострелила мысль.
- Так ведь, так ведь, - стал про себя заикаться я, - так ведь здесь, в этом
месте, был не один фрагмент, их было восемь - восемь фрагментов камня Шантамани.
Почему же этих фрагментов легендарного камня, принесенных сюда (где располагался
некогда тибетский Вавилон - колыбель человечества), было восемь, именно восемь?!
Почему? Может быть, "выхаживание" нового клонированного тибетского
человека было разделено на восемь этапов, во время каждого из которых использовался
отдельный кусочек камня Шантамани? Может быть? Может быть!
Я почувствовал, что мои ноги начали деревенеть от холодной воды.
- Как мало мы знаем! И как противно признавать, что мы этого не будем знать
никогда! - про себя воскликнул я. - Я вынужден всего-навсего предполагать
и только предполагать! Я не могу Утверждать! Не могу... И не смогу! Никогда!
Мне показалось, что холодная вода образовала ручеек и стала течь внутри моего
правого ботинка. Дрожь пробежала по телу.
- Ну пусть, пусть мы будем только предполагать и никогда не сможем утверждать!
- продолжал возбужденно думать я. - Пусть это так! Но это очень хорошо, что
мы уже можем предполагать! Никто не может зарыться в глубины мироздания и
истории, никто не может увидеть воочию то, что происходило много-много тысячелетий
назад! Наукой, базирующейся на предположениях, можно назвать историю! И пусть
археологи и историки говорят с серьезным видом слово "факт", доставая
из ящика стола черепок примитивного кувшина, пусть они напускают важность
на свои далеко не всегда одухотворенные лица, пусть... Но никто из них, археологов
или историков, не может окунуться в прошлое и увидеть то, что было! Прошлое
уже позади, а мы живем будущим! Поэтому остается одно - предполагать, предполагать
и предполагать... а это уже неплохо.
Я ощутил, что ручеек потек
и в моем левом ботинке.
- По моим предположениям, - начал думать я, дрожа от холода, - по моим предположениям,
после того, как клонированный в подземельях Шамбалы постпотоп-ный Человек
был взращен на Тибете и заселил всю Землю, его колыбель - тибетский Вавилон
- стал постепенно приходить в упадок. Пришло время сокрыть все восемь фрагментов
камня Шанта-мани. Это было возложено (скорее всего, Шамбалой!) на одного человека,
который в каждой своей жизни выполнял одну миссию - спрятать в себе один фрагмент
камня Шантамани. Ничего умнее и надежнее придумать было нельзя. Этот человек,
в очередной раз рождаясь и вселяясь в новое тело, шел туда, где некогда процветал
тибетский Вавилон, брал очередной кусочек камня Шантамани, глотал его, входил
в состояние Сомати и... каменел, скрывая в своем каменном теле кусочек чудесного
камня. А в следующей жизни все происходило так же. Так повторялось восемь
раз - такова была миссия этого человека!
Я почувствовал, что мои
зубы колотятся друг о друга, выбивая мелкую дробь.
- Ах вот в чем дело! Восемь окаменевших тел (статуй!), и в каждой из них -
кусочек камня Шантамани! Но попробуй их достань! Среди камня камень не найдешь!
Холодная вода текла по ногам, мои зубы начали натуральным образом лязгать.
-Что такое камень Шантамани? Что это? - задумался я. - Что это? Это, это...
скорее всего, программа создания и становления телесного человека, записанная
в... каменном файле. Главный файл находится внутри пирамиды Малого Кайласа,
в камне Шантамани. А восемь кусочков -это программы восьми этапов становления
нового человека, который был когда-то, после Всемирного Потопа, заново создан
на Земле.
Холод совсем достал меня.
Я захотел выйти из воды, но почему-то побоялся. Вода казалась мне моим защитником.
- Но почему, почему каждый кусочек камня Шантамани надо хранить внутри каменного
тела? Разве камень Шантамани не выполнил уже свою роль? Ведь земной человек
уже создан!
Я задумался, забыв про холод.
- Новый человек! На Земле должен быть создан новый человек! - вслух воскликнул
я.
В то время, когда я стоял по колено в воде, я еще не знал, что новый человек
уже создан и... создан в противовес нам, погрязшим в мелочных дрязгах.
Я сделал шаг вперед. Стало глубже. Я шагнул еще и провалился в какую-то яму
почти по пояс. Я посмотрел вниз, на булькающую вокруг меня воду: она, эта
текущая вода, была чистой-чистой и какой-то веселой-веселой. Вода веселилась,
обтекая меня. Ей, воде, возможно, было смешно, что она обтекает не мои колени,
а мое, не самое престижное, заднее место.
- Странно, что в этом
зловещем месте вода такая веселая. А ведь она, вода, живое существо, и уж
она наверняка знает про это место, рядом с которым протекает, - подумал я.
- Не боится ведь этого места, не злится, бушуя на порогах, не впадает в истерику,
низвергаясь водопадом, и... не умирает, превращаясь в болото, а течет себе
ласковой и уютной речкой, весело радуясь жизни, течет здесь... в зловещем
месте, которого так боятся люди, погрязшие в....
Я подвигал ногами, постаравшись еще больше углубиться в воду ... в уютную
и веселую воду. Я даже захотел присесть, чтобы погрузиться в нее по плечи,
но испугался, что промочу карты, полевые дневники и многое другое - то, что
было в карманах и рюкзачке.
Мне сейчас уже не было холодно. Нет. Мне было просто хорошо... вместе с водой.
Мне даже показалось, что ее веселье передалось мне. Я уже верил, что вода
есть такое же живое существо, как и мы - люди, и есть тоже божье создание,
но ... наверное, более чистое, чем мы, погрязшие в... Вода, наверное, уже
прошла те этапы эволюции, когда злость в виде бушующих порогов и водопадов
переполняла ее, но потом вода успокоилась, поняв, что главным стержнем жизни
является Чистая Душа... ее водная Чистая Душа.
Я похлопал ладонью по поверхности воды.
- Шлеп, шлеп, шлеп, - уютно раздалось вокруг.
Я похлопал еще раз.
- Шлеп, шлеп!
Я улыбнулся. И еще раз хлопнул по воде.
- Шлеп!
Я провел мокрой ладонью по обветренному лицу. Оно показалось мне... по-человечески
шершавым.
- Вода не боится Голодного Черта, потому что она чистая, - подумал я. - И
люди бы не боялись, если бы были...
Я шагнул еще вперед, шагнул еще, еще... и вылез на противоположный берег.
Вода стекала с меня, а мне... этого не хотелось.
На негнущихся ногах я сделал несколько шагов вперед и совсем рядом увидел
статуи окаменевших людей.
- Шантамани! - прошептал я. - Легендарный камень! Каменная программа жизни!
Вода уже стекла с меня, и вихрь сомнений закружился в моей Душе.
- Достоин ли я, достоин ли приближаться к кусочкам легендарного камня Шантамани?
Я ведь всего-навсего порождение той
"каменной программы", которая была Кем-то вложена в этот камень
и сокрыта в каменном теле! Могу ли я себе это позволить?
Я сделал глупое движение рукой, будто бы шлепая по воде. Но шлепка не раздалось.
- Мои биополя, мои биополя... мои не очень чистые биополя... мои банальные
человеческие биополя ... мои биополя, впитавшие жизнь в окружении злости ...
мои биополя, вобравшие в себя необходимость приспосабливаться к грязи... мои
биополя, впитавшие все, чем дышит наше человечество ... мои биополя, в которые
независимо от тебя всочился даже дух Америки с Чужим Богом во главе и колокольным
звоном доллара... мои биополя не могут быть чистыми. Они, мои биополя, могут
нарушить и даже стереть программу жизни в каменном файле Шантамани! - почти
прокричал я про себя.
Я понял, что не имею права приближаться к статуям окаменевшего человека. И
от этого мне стало грустно. А как хотелось в
противовес всему человеческому обществу быть чистым! Но я понимал, что такого
не бывает. И ты, индивидуальность, являешься прежде всего частицей, что даже
далекая Америка через общечеловеческое биополе может влиять на тебя - уральского
россиянина с татарско-украинскими корнями!
А чистым быть хотелось.
Очень хотелось. Таким как... вода.
Я опустил голову. Потом поднял ее, вскинул руки и громко, чтобы слышало все
Место Голодного Черта, закричал: Спасибо тебе - дорогой Черный Ангел! Спасибо
тебе, что ты охраняешь фрагменты легендарного камня Шантамани, что ты охраняешь
каменную программу созидания и становления земного человека! Спасибо тебе,
что ты не пускаешь сюда людей, наяву показывая им, чего стоят их затаенные
злые мысли, которые могут разрушить каменную программу жизни человека! Спасибо
тебе, ангел; и зря злые люди называют тебя Голодным Чертом! Спасибо тебе...
добрый Черный Ангел! Спасибо тебе за твою миссию - охранять истоки телесного
человека! Спасибо тебе, мой дорогой!
Мне даже показалось, что ангел услышал меня. Но я его не видел. А он меня,
наверное, видел и, возможно, даже накрыл меня своими черными крылами. Я его
не чувствовал, я не мог осязать его ангельское тело, оно было прозрачным для
меня. А как хотелось поговорить с ним! Но жизнь нас развела по разным материальным
сторонам созидания; мы не могли, да и... не имели права общаться, мы могли
только думать друг о друге.
Я уже понимал, что главный
камень Шантамани находится в неприступной пирамиде Малого Кайласа, установленной
на трех каменных столбах высотой свыше 600 метров каждый, куда могут добраться
только ангелы. Странные штыри, торчащие из скал и похожие на перископы, как
бы наблюдают за этой святыней из загадочных подземелий Кайласа, боясь пропустить
что-нибудь, что может нарушать покой того, где записана программа жизни на
Земле... по которой строился Город Богов.
- По программе, записанной в главном камне Шантамани, строился Город Богов!
- прошептал я, еле шевеля обветренными губами.
А потом я задумался и
добавил:
- Город Богов - Город Жизни!
Я еще не понимал смысла этих слов. Должны были пройти годы, чтобы этот смысл
со скрежетом вошел в мою душу и вызвал в ней глубочайший восторг великим разумом
Шамбалы и... Создателя, конечно.
- А по программам, записанным в восьми фрагментах камня Шантамани, строился
легендарный тибетский Вавилон - колыбель земного человека, - еще раз прошептал
я. - Но почему, почему все же этих каменных программ было восемь, а не одна?
Почему нельзя было вложить все в одну каменную программу? Ведь "технические
возможности", наверное, позволяли. Я задумался.
- Ах вот в чем дело! Ах вот в чем дело! - почти вскричал я. - Период становления
(или адаптации к земной жизни) клонированного постпотопного человека длился
очень долго. И, видимо, Шамбала разбила весь этот долгий период на восемь
этапов, программа каждого из которых была введена в отдельный каменный файл.
Как только программа первого из восьми этапов выполнялась, появлялся... этот
самый человек, брал отработанную программу в виде кусочка камня Шантамани
и сокрывал его в себе... в своем каменеющем теле... для потомков. Как только
выполнялась программа второго этапа, этот человек появлялся снова, и... так
повторялось восемь раз, пока человечество, зарожденное на Тибете, не пустило
крепко свои постпотопные корни на всей планете.
Я сделал еще несколько шагов вперед, в сторону окаменевших тел, внутри которых,
как я думал, находились фрагменты камня Шантамани. Вдруг мне показалось, что
что-то остановило меня.
- Все сокровенное, что
есть на Земле, имеет как минимум двойной уровень защиты. Если главный камень
Шантамани находится в совершенно неприступном месте, внутри пирамиды Малого
Кайласа, да еще и под бдительным надзором людей из подземелий Шамбалы, то
эти восемь фрагментов, накрепко замурованные в каменные тела, охраняются еще
и ангелом, которого так несправедливо прозвали Голодным Чертом, -подумал я.
Мне снова страстно захотелось... пообщаться с этим ангелом. Я ведь не хотел
зла! Я ведь просто хотел знать! Я ведь стремился... Я ведь...
Мне показалось, что что-то как бы стукнуло меня сверху. Я даже пригнулся.
- Как я не подумал об этом! - воскликнул я. - Мои биополя! Мои биополя, впитавшие
грехи человечества! Разве я имею право приближаться к священным каменным программам?!
Не только я виновен в том, что мои биополя далеки от кристальной чистоты,
но и... люди, среди которых я живу!
Машинально я сделал еще пару шагов вперед... несмотря на то, что я и не хотел
этого делать. Резкая желудочная боль внезапно пронзила меня.
- Ух! - выдохнул я и присел.
Боль была ужасной. Корчась от боли, я поднял голову и посмотрел на "окаменевшие
тела". Мне показалось, что одно из каменных изваяний сказало мне:
- Уходи отсюда!
Я развернулся. Согнувшись, прошел несколько метров и остановился. Боль терзала
меня. Обессилев, я упал на землю и громко, не стесняясь, заплакал.
- А-а-а-а-а-а-а-а, - плакал я - взрослый здоровый мужик, мастер спорта.
Потом я встал на четвереньки и как-то глупо и нелепо стал продвигаться к воде.
Расстояние до воды мне показалось очень большим, хотя... вода была совсем
рядом.
Наконец я добрался до воды. Скребя руками прибрежную гальку, я подполз к воде,
продвинул тело подальше в речку, где было поглубже, и с удовольствием опустил
туда голову, стараясь погрузить ее полностью в воду, хотя для этого мне пришлось
разгребать носом дно. Я выдохнул разреженный воздух из легких:
- Буль, буль, буль, буль! - послышался уютный и веселый звук.
Я высунул голову из воды и так, лежа, стал жадно пить воду. Я пил ее - эту
хрустальную и... веселую чистую воду, и мне казалось, что ее, этой чистой
и веселой воды, мне все мало, все мало... Жадность до воды обуяла меня, жадность...
до ее хрустальной чистоты.
Холодная вода успокоила боль. Но я продолжал лежать на берегу, ощущая, как
по моей голове плещутся волны. Периодически я поворачивал голову на бок и
шлепал щекой по воде.
- Шлеп, - слышалось, когда я опускал щеку.
Я даже подвигал щекой вверх-вниз.
- Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп, - весело разнеслось вокруг.
Я улыбнулся.
- Жив! - прошептал я.
Я еще попил воды до той степени, что уж больше было некуда. Боль каким-то
отголоском точила изнутри, но уже не мучила меня.
Я встал. Кружилась голова. Меня колотило от холода.
Я развернулся, опять посмотрел на окаменевшие тела, потом поднял вверх голову
и тихо, с чувством, сказал:
- Спасибо тебе, мой добрый Черный Ангел! Спасибо, что не пустил меня, неразумного,
дальше! Мое любопытство этого не стоит! Я не достоин... камня.
А потом я снова повернулся к воде, присел, пошлепал по воде рукой и сказал:
- Спасибо тебе, водичка - кладезь чистоты!
Покачиваясь, я перешел вброд речку и, остановившись на берегу, взял обратный
азимут, по которому должен был пройти еще около пятнадцати километров до нашего
автомобиля. Качаясь от слабости и трясясь от холода, я прошел несколько метров
по азимуту. Но вдруг резко развернулся, посмотрел в небо над окаменевшими
телами, улыбнулся и громко, по-детски, крикнул:
- До свидания, добрый Черный Ангел!
Я шел, шел и шел по компасу. Кружилась голова, сбивая меня с линии азимута.
Порой я тряс головой, пытаясь сосредоточиться, но меня все равно мотало из
стороны в сторону.
Сильной боли не было. Но мучила слабость. Ватные ноги плохо слушались меня.
- Давай, давай, Мулдашев... давай! - приговаривал я, заставляя себя шагать.
- Ты жив, ты жив, ты жив! Давай, давай!
Упрямо согнув шею, я шагал вперед.
- Быстрее шагай, Мулдашев, быстрее! Скоро темнеть будет, - повторял я раз
за разом.
Стало смеркаться. Оставалось еще километров пять. Я не был уверен в том, что
иду точно по азимуту, ведь меня мотало из стороны в сторону. А надо было выйти
в точку, где должны были ждать меня Тату с Лан-Винь-Е. И выйти надо было точно
туда.
Я знал, что у меня достаточно большой опыт хождения по азимуту, но... меня
мотало, и я никак не мог сосредоточиться.
- Черт побери! Давай, давай! - постоянно повторял я.
И вдруг, непонятно почему, мне стало страшно. Я остановился. Мне показалось,
что я что-то услышал.
- У-у-у-у! - раздалось вдалеке.
- Собаки! Дикие собаки! Или... волки?! - тихо проговорил я.
Я почувствовал, как бешено заколотилось сердце.
- Тук, тук, тук, тук, - стучало сердце.
Я задрожал всем телом.
- Смерть преследует меня! - прошептал я.
_ у.у-у-у-у! - раздалось в ответ, но уже ближе.
Я сжал кулаки... безоружные кулаки. Потом достал нож. Смеркалось, но кое-что
еще было видно.
Вскоре я увидел собак. Они резво пронеслись поперек моего хода и где-то сбоку
остановились, с любопытством поглядывая на меня. Их было пять.
- Смерть преследует меня! - еще раз прошептал я.
Я упрямо согнул шею и пошел прямо на собак, отклоняясь от линии азимута.
- Уже который раз смерть преследует меня! Уже который! Не возьмешь и сейчас!
Не возьмешь! Не возьмешь! Не возьмешь! -
твердил я. - Давай-ка, сразимся! Эй, собаки, сюда! Нападайте!
Посмотрим, кто сильнее!
Собаки опешили оттого, что я пошел прямо на них, не боясь их. Они стали бегать
вокруг и даже разделились на две группы. - Самое главное - не бояться! Страх
притягивает смерть! -подумал я.
Одна из собак громко завыла. Остальные ответили ей хором. Потом собаки собрались
в кучу и внезапно ринулись на меня.
Я на мгновение растерялся, но потом выставил нож и пошел на них, набычив шею.
Я не боялся их, потому что уже... не боялся смерти. Я просто хотел сразиться
с ними - исчадиями дьявола - и посмотреть, кто кого победит в бою. Я хотел
боя, я жаждал его! Страха у меня не было. Была только жажда боя.
Собаки метрах в тридцати-сорока от меня остановились и стали рычать.
- Р-р-р-р-р, - передразнил я их, продолжая шагать в их сторону.
- У-а! - вдруг взвыла одна из собак.
Все собаки замолкли. И тут самая крупная из них, наверное, вожак, побежала
в сторону, а за ней ринулась и вся стая.
Меня трясло. Я взял направление по азимуту и, в каком-то опустошении, пошел
вперед. Почти стемнело.
- Я переборол смерть, потому что не испугался ее, - устало подумал я.
Я шагал и шагал в темноте. Только иногда, где-то сбоку, раздавался противный
вой - "У-у-у-у!".
Вскоре, чуть-чуть в стороне от линии азимута, я увидел свет фар.
- Молодец, Тату... и Лан-Винь-Е, - проговорил я, - включили фары!
Лан-Винь-Е встретил меня восторженным криком.
- Мень, мень, мень! - услышал я.
Я обнял его, этого китайского парня. Он тепло смотрел мне в глаза. Тату отодвинул
его и обнял меня. А Лан-Винь-Е задержался, включая свет в салоне автомобиля,
достал мою фляжку и протянул ее мне вместе с кружкой.
- Пень! - сказал он.
Я понял правильно и сделал хороший глоток из... горла. Потом я протянул фляжку
им обоим. Они с удовольствием выпили оставшийся спирт.
- Спасибо, мужики! - проговорил я по-русски.
Они ничего не поняли.
А потом мы лихо доехали до нашего лагеря, конечно же, хорошо поплутав.
Из палаток высунулись
сонные лица ребят. Сергей Анатольевич Селиверстов сказал:
- Ну, как ты, шеф?! Поешь, каши много осталось...
Утром, проснувшись, я заставил себя умыться и переодеться.
А потом я отошел в сторонку и сел на землю - тибетскую землю. Она была холодной,
но уютной.
- А ведь смерть-то прошла стороной! -отстранение подумал я.
Ко мне подошли Лан-Винь-Е с Тату.
- Среди китайцев не бывает трусов, - сказал Лан-Винь-Е.
- Великая нация не может иметь трусов, - важно подтвердил я.
Я вспомнил ангела с нелепым прозвищем "Голодный Черт", встал и прошептал:
- Спасибо тебе, добрый Черный Ангел!
Сегодня мы отправлялись домой.
