VI
Смерть Моисея
Когда Моисей привел свой
народ до входа в Ханаан, он почувствовал, что дело его завершилось.
Чем являлся Иегова - Элоимом
для ясновидца Синая? Божественным порядком, проявленным сверху донизу на протяжении
всех сфер вселенной и осуществленным на видимой земле по образу небесных иерархий.
Он не вотще созерцал лик Вечного, который отражался во всех мирах. Его Книга
Бытия была заключена в Ковчег, Ковчег охранялся сильным народом, живым храмом
Господа.
Основание культа единого
Бога совершилось на земле, имя Иеговы сияло пламенными буквами в сознании
Израиля. Отныне века могут катить свои волны над изменчивой душой человеческой,
они уже не в силах будут стереть с нее имя Вечного.
Убедившись в этом, Моисей
стал призывать Ангела смерти. Он благословил своего преемника Иисуса Навина
перед Ковчегом Завета, чтобы Дух Божий сошел на него, он благословил все человечество
в лице двенадцати племен Израиля и поднялся на гору Нево, сопровождаемый Иисусом
и двумя левитами.
Аарон в это время был
уже отозван к праотцам и пророчица Мария последовала за ним. Настала очередь
и Моисея. Каковы были мысли столетнего пророка, когда из глаз его исчезал
лагерь Израиля и когда он поднимался в великое одиночество Эло-има? Что испытывал
он, окидывая глазами обетованную землю, от Галаада до Иерихона, оттененного
пальмами?
Истинный поэт, рисуя рукою
мастера состояние его души, влагает в уста Моисея такое восклицание:
О Господи! Я жил могучим
и одиноким, Дай же мне уснуть сном всей земли.
Эти стихи говорят о душе
Моисея более, чем комментарии сотни теологов. Эта душа похожа на великую пирамиду
Гизеха, массивную, обнаженную и замкнутую извне, но содержащую в своих недрах
великие тайны и хранящую в своем центре саркофаг Воскресения из Мертвых. Оттуда
через проход, пробитый вкось, можно было видеть Полярную звезду. Подобным
же образом и непроницаемый дух Моисея взирал из своего центра на конечную
цель всех вещей.
Да, все могучие души познали
одиночество, которое создается истинным величием. Но Моисей был особенно одинок,
потому что его руководящее начало было наиболее абсолютным и трансцендентным.
Его Бог был по преимуществу олицетворением мужского начала, олицетворением
чистого духа.
Чтобы внедрить Его в человечество,
он должен был объявить войну началу женскому, богине Природе, Еве, Вечной
Женщине, которая живет в душе Земли и в сердце человека; он должен был бороться
с ней беспощадно, не для того, чтобы уничтожить ее, но чтобы подчинить и овладеть
ею.
Что же удивительного,
если природа и женщина, между которыми существует таинственный союз, дрожали
перед ним? Что удивительного, если они радовались его уходу и, желая снова
поднять головы, ожидали, чтобы тень Моисея перестала бросать на них предвиденье
смерти.
Таковы были, вероятно,
мысли ясновидца, когда он поднимался на пустынную гору Нево. Люди не могли
любить его, ибо сам он любил только Бога. Но дело его - будет ли оно жить
вечно? Его народ останется ли верным его миссии? О роковое ясновидение умирающих,
трагический дар пророков, который срывает все покровы в последний час!
По мере того как дух Моисея
освобождался от земного праха, он провидел будущее: он видел измены Израиля,
анархию, поднимающую голову, царства, сменяющие Судей, преступления царей,
пятнающие храм Господа; свою Книгу, искаженную и непонятую, его идею, искалеченную
и униженную невежественными священниками или лицемерами, отступничества царей,
греховную связь иудейского племени с идолопоклонниками, чистое предание и
священное учение, потерявшее свою чистоту, владеющих живым глаголом пророков,
преследуемых и изгоняемых в глубину пустыни.
Во время своего пребывания
в пещере горы Нево Моисей созерцал все эти образы внутри своей души. Но приближавшаяся
смерть уже развернула над ним свое темное крыло и прикоснулась холодной рукой
к его сердцу. И тогда это львиное сердце вспыхнуло еще раз великой яростью.
Разгневанный на свой народ, Моисей призвал на него возмездие Элоима.
Он поднял свою отяжелевшую
руку. И Иисус Навин, и левиты, окружавшие его, с ужасом услыхали следующие
слова, исходившие из уст умиравшего пророка: "Израиль предал своего Бога,
да будет он рассеян по всем четырем концам света!"
Между тем левиты и Иисус
смотрели с трепетом на своего господина, который не подавал более признаков
жизни. Последним его словом было проклятие. Испустил ли он и дух свой вместе
с ним? Но Моисей открыл глаза в последний раз и сказал:
"Вернитесь к Израилю.
Когда настанут времена, Господь воздвигнет пророка из среды братьев ваших,
такого, как я, и вложит в уста его, и он будет говорить им все, что Господь
повелит ему. А кто не послушает слов его, которые пророк тот будет говорить
именем Божиим, с того Господь взыщет" (Второзаконие, XVIII, 18, 19).
После этих пророческих
слов Моисей испустил дух.
Ангел света с пылающим
мечом, который являлся ему на вершине Синая, увлек его в глубокие недра небесной
Изиды, в блистающие волны ее света. Вдали от земных пространств они проносились
мимо легионов душ все увеличивающейся славы до тех пор, пока Ангел света не
показал ему Духа с печатью чудной красоты и небесной кротости и такого великого
сияния и такой сверкающей ясности, что его собственный свет показался ему
тенью рядом с ним. Он нес не меч возмездия, а пальму жертвы и победы. Моисей
понял, что именно Он закончит его дело и приведет людей к Отцу силою Вечной
Женственности, Благодатью Бога и совершенством Любви.
И Законодатель простерся
перед Искупителем, Моисей поклонился Иисусу Христу.
КНИГА ПЯТАЯ
ОРФЕЙ
МИСТЕРИИ ДИОНИСА
Как вьются и ищут друг друга эти бесчисленные души, которые исходят из единой
великой Души Мира! Они падают с планеты на планету и оплакивают в бездне забытую
отчизну... Это - твои слезы, Дионис... О великий Дух, о божественный Освободитель,
прими обратно твоих дочерей в твое лоно неизреченного света.
Орфический отрывок
- Эвридика! О божественный Свет!- проговорил Орфей, умирая. - Эвридика! -
простонали, обрываясь, семь струн его лиры. И его голова, уносимая навсегда
потоком времени, продолжает призывать: Эвридика! Эвридика!
Легенда Орфея
КНИГА
ПЯТАЯ
ОРФЕЙ
(Мистерии Диониса)
I Доисторическая Греция. - Вакханки. - Появление Орфея
В святилищах Аполлона,
которые владели Орфическим преданием, во время весеннего равноденствия праздновалось
мистическое торжество. Это было время, когда нарциссы расцветали вновь у источника
Кастальского. Треножники и лиры храма звучали сами собой, и были знамения,
что невидимый Бог возвращается из страны гиперборейской на колеснице, влекомой
лебедями.
И тогда великая жрица
в одеждах Музы, увенчанная лаврами, со священной повязкой на челе, начинала
петь посвященным гимн о рождении Орфея, сына Аполлона и жрицы священного храма.
Она призывала душу Орфея, отца мистиков, создателя священных мелодий, властителя
душ, Орфея бессмертного и трижды увенчанного: в аду, на земле и в небесах,
шествующего с звездою на челе, среди Светил и Богов.
Мистическое пение дельфийской
жрицы давало указание на одну из тайн, хранимых жрецами Аполлона и неведомых
непосвященной толпе. Орфей был животворящим гением священной Греции, будителем
ее божественной души. Его лира о семи струнах обнимала всю вселенную. Каждая
из струн соответствовала также одному из состояний человеческой души и содержала
закон одной науки и одного искусства. Мы потеряли ключ к ее полной гармонии,
но ее различные тона никогда не переставали звучать для человечества.
Теургический импульс и
веяние духа Диониса, которые Орфей сумел сообщить Греции, перебросились позднее
в Европу. Наш век перестает верить в красоту жизни, и если, несмотря ни на
что, он продолжает сохранять о ней воспоминание, исполненное тайной и непреодолимой
надежды, этим он обязан великому Вдохновителю - Орфею. Преклонимся перед этим
великим посвященным Греции, перед Отцом Поэзии и Музыки, понимая последнее
как откровение вечной истины.
Но прежде чем извлекать
историю Орфея из преданий святилища, посмотрим, что представляла собой Греция
при его появлении.
Это было в эпоху Моисея,
пять веков до Гомера, тринадцать веков до Христа. Индия погружалась в Кали-Югу,
в века темноты, и являла лишь тень своего прежнего величия. Ассирия, благодаря
вавилонской тирании, спустилась в мир анархии и продолжала топтать Азию. Египет,
все еще крепкий наукой своих жрецов и фараонов, противодействовал всеми своими
силами этому всеобщему разложению, но влияние его останавливалось у Евфрата
и у Средиземного моря. Израиль развернул в пустыне знамя единого Бога, внушенного
ему гремящим голосом Моисея, но отголосок этого клича еще не пронесся над
землей.
Греция того времени была поглощена религией и политикой.
Гористый полуостров, развернувший
свои тонкие вырезы на лазури Средиземного моря и окруженный гирляндой островов,
был населен с незапамятных времен отпрыском белой расы, близкой к герам, скифам
и первобытным кельтам.
Эта раса подвергалась
смешению и получала воздействие со стороны всех предшествовавших цивилизаций.
Колонисты из Индии, Египта и Финикии толпились на ее берегах, населяли ее
мысы и вносили в ее долины разнообразные обычаи и верования. Множество кораблей
с распущенными парусами скользили между ногами колосса Родосского, опиравшегося
на каменные стены своей гавани.
Цикладское море, где в
ясные дни мореплаватель может увидеть то тот, то другой остров, выплывающий
на горизонте, было все испещрено красными кораблями финикийцев и черными галерами
лидийских пиратов. Они уносили внутри своих кораблей все богатства Азии и
Африки - слоновую кость, расписную посуду, сирийские ткани, золотые кубки,
пурпур и жемчуг, часто и женщин, похищенных на каком-либо пустынном берегу.
Благодаря постоянному
скрещиванию рас образовалось гармоническое и легкое наречие, смесь первобытного
кельтского, зендского, санскритского и финикийского. Этот язык, который величие
именем Посейдона изображал океан, а именем Урана - ясность небес, подражал
всем голосам природы, начиная со щебетания птиц до удара мечей и шума грозы.
Язык Эллады был многоцветен, как ее темно-синее море с переливающейся лазурью,
многозвучен, как тревожные волны, то журчащие в ее заливах, то разбивающиеся
с ропотом о бесчисленные подводные рифы. Poluph-losboio Thalassa, как говорил
Гомер.
Во главе этих купцов или
пиратов часто стояли жрецы, которые распоряжались ими. В своей барке они скрывали
деревянное изваяние какого-то божества. Изваяние было грубо вырезано, но моряки
тех времен выказывали ему такое же поклонение, какое многие из наших матросов
оказывают Мадонне. Но жрецы эти обладали известным количеством знаний, и божество,
которое они переносили из своего храма в чужую страну, представляло для них
определенное понятие о природе, совокупность законов, а вместе с тем религиозную
и общественную организацию. Ибо в те времена вся руководящая жизнь исходила
из святилищ.
В Аргосе поклонялись Юноне,
в Аркадии - Артемиде, в Коринфе финикийская Астарта превратилась в Афродиту,
рожденную из пены морской.
Некоторые эзотерические
наставники появились в Аттике. Египетские колонисты перенесли в Элевзис культ
Изиды под видом Деметры (Цереры), матери Богов. Эрехтей основал между горой
Гиметтой и Пентеликом культ Богини-Девы, дочери неба, покровительницы мудрости.
Во время враждебных нашествий, при первом знаке тревоги, население укрывалось
в Акрополе, теснясь вокруг богини и вымаливая у нее победу.
Над местными божествами
царило несколько космогонических богов. Но в уединении, на своих высоких горах,
вытесненные блестящим кортежем божеств, представлявших женское начало, они
имели мало влияния. Бог солнечного цикла, Аполлон дельфийский, уже существовал,
но не играл еще выдающейся роли. У подножия снеговых вершин Иды, на высотах
Аркадии и под дубами Додона жили жрецы Зевса Вседержителя. Но народ предпочитал
таинственному и всемирному Богу своих богинь, которые представляли собою природу
в ее могуществе, с ее силами, ласкающими или грозящими.
Подземные реки Аркадии,
горные пещеры, спускающиеся до глубоких недр земли, вулканические извержения
на островах Эгейского моря вызывали с давних времен у греков наклонность к
обоготворению таинственных сил земли. Благодаря этому и на ее высотах и в
ее глубинах природу познавали, боялись и почитали. Но ввиду того что все эти
божества не сливались в религиозном синтезе, между ними происходила ожесточенная
война.
Враждебные храмы, соперничающие
города, разъединенные религиозными обрядами и честолюбием жрецов и королей,
народы, разделенные различием форм богослужения,- все ненавидели друг друга
и вели между собой кровавые битвы.
Севернее Греции находилась
дикая и суровая Фракия. Цепи гор, покрытые гигантскими дубами и увенчанные
скалистыми вершинами, следовали одна за другой, то понижаясь, то повышаясь,
то развертываясь огромными амфитеатрами. Северные ветры взрывали лесистые
горные склоны, и частые грозы проносились над их вершинами. Пастухи горных
долин и воины равнин принадлежали к сильной белой расе дорийцев. Эта мужественная
раса отличалась в своей красоте резко очерченными чертами и решительным характером,
а в безобразии - тем устрашающим и в то же время величественным выражением,
которое служит отличием маски Медузы и античных Горгон.
Как все древние народы,
получившие свою организацию из центров мистерий, каковы Египет, Израиль и
Этрурия, Греция также имела свою священную географию, по которой каждая страна
становилась символом той или другой области духа, разумной и сверхфизической.
Почему греки почитали
всегда Фракию за священную страну мира и истинную родину муз? Потому что на
ее высоких горах находились самые древние святилища Кроноса, Зевса и Урана.
Оттуда спустились в священных мольпических рифмах Поэзия, Законы и священные
Искусства.
Баснословные поэты Фракии
убеждают в этом. Возможно, что имена Тамариса, Линоса и Амфиона соответствуют
действительным личностям, но на языке храмов они олицетворяют прежде цсего
три рода поэзии.
В тогдашних храмах история
писалась не иначе, как аллегорически. Личность была ничто, доктрина и дело
- все. Тамарис, который воспевал борьбу титанов и был ослеплен музами, олицетворяет
поражение космогонической поэзии и победу новых веяний. Линос, который ввел
в Грецию меланхолические песни Азии и был убит Геркулесом, указывает на вторжение
во Фракию чувственной поэзии, слезливой и сладострастной, которая вначале
оттолкнула от себя мужественный дух северных дорийцев. Тот же Линос означает
и победу лунного культа над солнечным.
Наоборот, Амфион, который,
судя по аллегорической легенде, приводил своими песнями в движение камни и
воздвигал целые храмы звуками своей лиры, представляет собой ту пластическую
силу, которая таилась в солнечном мифе и в дорийской поэзии, отражаясь на
эллинском искусстве и на всей эллинской цивилизации.
Совсем иным светом сияет
Орфей. Он просвечивает на протяжении веков лучом индивидуального творческого
гения, душа которого трепетала любовью к Вечно-Женственному, и на эту любовь
отвечало такою же любовью то вечное Начало, что живет и дрожит под тройным
видом в Природе, в Человечестве и в Небесах. Поклонение святилищам, предание
Посвященных, голоса поэтов, мысль философов и более всего остального - его
творение, прекрасная Греция, свидетельствует о его живой реальности!
В эту эпоху Фракия была
добычей ожесточенной борьбы. Солнечные культы и культы лунные оспаривали главенство
одни у других.
Эта борьба между поклонниками
солнца и луны не была, как можно бы подумать, пустой распрей двух суеверий.
Эти два культа представляли две теологии, две космогонии и две общественные
организации совершенно противоположного характера. Культы Урана и солнечный
имели свои храмы на возвышенностях и на горах; представителями их были жрецы,
и они обладали строгими законами.
Лунные культы царили в
лесах, в глубине долин и имели жрицами женщин. Они отличались сладострастными
обрядами, беспорядочным применением оккультных искусств и наклонностью к оргиям.
Между жрецами солнца и
жрицами луны происходила борьба не на жизнь, а на смерть. То была борьба полов
между мужским началом, идущая из древности, открытая или замаскированная,
никогда не прекращавшаяся, и началом женским, наполняющая своими превратностями
всемирную историю и в которой отражается тайна миров. Так же как совершенное
соединение мужского и женского начал образует самую суть и тайну божественности,
так и одно лишь равновесие этих двух начал может создавать великие цивилизации.
Всюду во Фракии, как и
в Греции, боги мужского начала, космогонические и солнечные, принуждены были
удалиться на высокие горы, в безлюдье пустынных местностей. Народ предпочитал
им тревожный характер божеств женского начала, которые вызывали к жизни опасные
страсти и слепые силы природы. Эти культы приписывали высшему божеству женское
начало.
В результате появились
страшные излишества. У фракийцев захватили верховную власть жрицы луны или
тройной Гекаты, овладев древним культом Вакха и придав ему страшный и кровавый
характер. Как признак своей победы, они приняли имя вакханок, чтобы подчеркнуть
свое главенство, верховное царство женщины, ее господство над мужчиной.
Поочередно то волшебницы,
то соблазнительницы, то жрицы кровавых человеческих жертв, они устраивали
свои святилища в уединенных равнинах.
В чем же состояло мрачное
очарование, которое притягивало одинаково и мужчин и женщин в эти пустынные
места, заросшие роскошной растительностью?
Обнаженные формы, похотливые
танцы в лесных чащах... Крики, хохот. Сотни вакханок бросались на любопытного
чужеземца, чтобы повергнуть его на землю. Он должен был выразить полную покорность
и подвергнуться их церемониям и обрядам или же погибнуть. Вакханки приручали
пантер и львов, которые должны были участвовать в их празднествах. По ночам
они поклонялись Гекате, затем в бешеных круговых плясках вызывали подземного
Вакха, двуглавого и с лицом быка1. Но горе чужеземцу, горе жрецу Юпитера или
Аполлона, приблизившемуся, чтобы подсматривать за ними,- его беспощадно растерзывали
бы на куски.
Первые вакханки были,
таким образом, друидессами Греции. Многие из начальников Фракии оставались
верными древнему мужскому культу. Но вакханки проникли к некоторым из фракийских
царей, которые соединяли в своей жизни варварские нравы с азиатской роскошью
и утонченностью. Они соблазняли их сладострастием и укрощали страхом.
Таким образом, Боги разделили
Фракию на два враждебных лагеря. Но жрецы Юпитера и Аполлона, уединившиеся
на пустынных, озаряемых молниями вершинах, были бессильны перед Гекатой, которая
приобретала все большее влияние в знойных долинах и оттуда начинала угрожать
алтарям сынов Света.
В эту эпоху во Фракии
появился молодой человек из царского рода, обладавший непобедимой силой обаяния.
Его считали сыном одной из жриц Аполлона. Его музыкальный голос производил
необычайное очарование. Он говорил о Богах с особым, ему одному свойственным
ритмом, и на нем была ясная печать вдохновения. Его белокурые волосы, гордость
дорийцев, падали золотистыми волнами на плечи, а музыка его речей проникала
до глубины души. Его темно-голубые глаза сияли нежно и проникновенно, и взгляд
их был полон магической силы. Свирепые фракийцы боялись его взгляда, но женщины,
всегда чувствовавшие более тонко, говорили, что в его глазах соединялся могучий
свет солнца с нежным сиянием луны. Даже вакханки, привлеченные его красотой,
бродили вокруг него, жадно прислушиваясь к его непонятным речам.
Так продолжалось некоторое
время, пока молодой человек, которого называли сыном Аполлона, внезапно не
исчез. Говорили, что он умер и спустился в ад. В действительности он удалился
втайне в Самофрас, затем в Египет, где и попросил убежища у жрецов Мемфиса.
Приобщившись к их мистериям, он через двадцать лет возвратился на родину под
новым именем, которое получил от своих учителей при посвящении после ряда
выдержанных испытаний. В этом имени выражалась его миссия, он назывался теперь
Орфей, или Арфа, что означает исцеляющий светом.
Самое древнее святилище
Юпитера возвышалось тогда на горе Каукаион. В древние времена его иерофанты
считались великими первосвященниками. С вершин этой горы они господствовали
над всей Фракией, но с тех пор как божества долин приобрели перевес, их приверженцы
сохранились лишь в небольшом числе и храм их почти опустел. Жрецы горы Каукаион
приняли Посвященного египетского храма как спасителя. Своими знаниями и своим
энтузиазмом Орфей увлек большую часть Фракии, совершенно преобразил культ
Вакха и укротил вакханок.
Скоро его влияние проникло
во все святилища Греции. Он установил первенствующее значение Зевеса во Фракии
и Аполлона в Дельфах, где и положил основу для трибунала Амфикти-онов, который
привел Грецию к общественному единству. И наконец, созданием Мистерий он сформировал
религиозную душу своей родины. Ибо на вершине посвящения он слил религию Зевеса
с религией Диониса в единую мировую идею.
В его поучениях посвященные
получали чистый свет духовных истин, и этот же свет достигал до народных масс,
но умеряемый и прикрытый покровом поэзии и очаровательных празднеств.
Таким образом, Орфей стал
первосвященником Фракии, великим жрецом Олимпийского Зевеса, а для Посвященных
- Учителем, раскрывшим значение небесного Диониса.
II
Храм Юпитера
Вблизи источников Эбра
возвышается гора Каукаион. Густые дубовые леса опоясывают ее со всех сторон.
Дикие скалы и циклопические камни венчают ее. В течение тысячелетий это место
считалось священным.
Пелазги, кельты, скифы
и геты, изгоняя последовательно друг друга, приближались одни за другими к
священной горе, чтобы поклоняться на ее вершине различным богам. Поднимаясь
на такую высоту и созидая с таким напряжением в царстве вихрей и молний свой
храм, не ищет ли человек все того же единого Бога, каким бы именем он ни называл
его?
Храм Юпитера возвышался
в центре священной ограды, прочной и недоступной, подобно крепости. Перистиль
из дорийских колонн вел в темный входной портик. Сияющее небо Греции нередко
заволакивалось грозовыми тучами над горами Фракии, и тогда ее изрытые долины
расстилались подобно бурному морю, изборожденному молниями.
Настает час жертвоприношения.
Жрецы Каукаиона не приносят иной жертвы, кроме жертвы огню. Они спускаются
по ступеням храма и зажигают принесенным из святилища факелом костер, сложенный
из ароматического дерева. Затем из храма выходит первосвященник. Как и другие
жрецы одетый в белые льняные ткани, он отличается от них венком из мирт и
кипариса, священным скипетром и золотым поясом, который сверкает темными огнями
драгоценных камней, символами таинственной власти. Это - Орфей.
Он ведет за руку ученика,
молодого жреца Дельфийского храма, который, побледнев и дрожа от восторга,
ожидает слов великого Посвященного. Орфей видит его дрожь, и, чтобы успокоить
избранного ученика, он нежно обнимает его плечи рукой. Его глаза полны глубокой
нежности и в то же время сверкают силой. И пока внизу, у их ног, жрецы обходят
вокруг зажженного жертвенника и поют гимн огню, Орфей торжественно произносит
слова посвящения, которые проникают в самую глубину сердца молодого миста.
Постараемся привести окрыленные
слова Орфея:
"Погрузись в свою собственную глубину, прежде чем подниматься к Началу
всех вещей, к великой Триаде, которая пылает в непорочном Эфире. Сожги свою
плоть огнем твоей мысли, отделись от материи, как отделяется пламя от дерева,
когда сжигает его. Тогда твой дух устремится в чистый эфир предвечных Причин,
подобно орлу, как стрела летящему к трону Юпитера.
Я раскрою перед тобой
тайну миров, душу природы, сущность Бога. Прежде всего узнай великую мистерию:
единая Сущность господствует и в глубине небес, и в бездне земли - Зевес-громовержец,
Зевес-небожитель. В нем одновременно и глубина указаний, и мощная ненависть,
и восторг любви. Дыхание всех вещей, неугасимый Огонь, мужское и женское Начало.
Он и Царь, и Бог, и великий Учитель.
Юпитер - и божественный
Супруг, и Супруга, Отец и Мать. От Их священного брака исходят непрерывно
Огонь и Вода, Земля и Эфир, Ночь и День, гордые титаны и неизменные Боги и
разносятся семена человеческого рода.
Любовный союз Неба и Земли
чужд для непосвященных. Мистерии Супруга и Супруги раскрыты только перед людьми,
достигшими божественности. Но я хочу провозгласить истину. Сейчас гром потрясал
эти скалы, молнии падали на них с неба подобно живому огню, подобно катящемуся
пламени, а эхо гор разносило вдаль радостные раскаты грозы. Но ты дрожал,
не зная, откуда этот огонь и куда он упадет. Это - огонь мужского Начала,
семя Зевеса, творческое пламя, оно исходит из сердца и ума Юпитера, оно проникает
все существа. Когда падает молния, она вырывается из Его правой десницы. Но
нам, Его жрецам, известна Его Сущность; мы можем отстранять, а иногда и направлять
Его стрелы.
А теперь взгляни на небесный
свод. Взгляни на этот блестящий круг созвездий, на который наброшено легкое
покрывало Млечного Пути, сверкающая пыль миров и солнц. Взгляни, как пылает
Орион, как переливаются Близнецы и как сияет Лира. Это тело божественной Супруги,
которая вращается в гармоническом круговороте под пение Супруга. Взирай очами
духа, и ты увидишь ее опрокинутую голову, ее простертые руки, и ты поднимешь
ее покрывало, усеянное звездами. Юпитер одновременно и Супруг и Божественная
Супруга. Вот - первая тайна.
А теперь приготовься ко
второму посвящению. Трепещи, плачь, радуйся, обожай! Ибо дух твой должен проникнуть
в пылающую область, в которой великий демиург смешивает души и миры в чаше
жизни. Утоляя свою жажду в этой опьяняющей чаше, все существа забывают свое
небесное происхождение и опускаются в страдальческую бездну рождений.
Зевес есть великий демиург.
Дионис - Его сын, Его проявленный Глагол, Дионис - Дух светлый, живой Разум,
сиял в обителях Отца Своего, в храме неизменного Эфира. Однажды, когда он
склонившись созерцал бездны неба через покров созвездий, он увидал в голубой
бездне свой собственный образ, простирающий к нему руки. Увлеченный этим прекрасным
видением, очарованный своим двойником, он бросился, чтобы схватить его. Но
призрак удалялся все более и более и притягивал его в глубину бездны.
И наконец он спустился
в тенистую долину, обвеянную страстными дуновениями, которые ласкали его тело.
В одном из фотов он увидал
Персефону. Прекрасная Майя ткала покров, в котором переливались образы всего
сущего. Перед божественной девственницей Дионис остановился в немом восторге.
В это время гордые титаны и свободные титаниды увидели его. Первые - завидуя
его красоте, вторые - охваченные безумием любви, подобно грозным элементам,
бросились на него и растерзали его в куски. Распределив между собой его члены,
они бросили их в кипящий котел и погребли его сердце. Юпитер поразил своими
громами титанов, а Минерва поднялась в высоты эфира с сердцем Диониса. Там
это сердце превратилось в пылающее солнце.
Из клубов же фимиама,
которые поднимались от сжигаемого тела Диониса, произошли человеческие души
и поднялись к небу. Когда их бледные тени достигнут пылающего сердца Бога,
они зажгутся ярким пламенем, и тогда Дионис воскреснет, более живой, чем прежде,
в высотах Эмпирея.
Теперь ты познал мистерию
о смерти Диониса. Выслушай мистерию его воскресения. Человечество - плоть
и кровь Диониса. Страдающие люди - это его растерзанные члены, которые ищут
друг друга, терзаясь в ненависти и преступлениях, в бедствиях и в любви, на
протяжении многих тысяч существований.
Огневая теплота земли,
бездна низших сил, притягивает их все более и более в пропасть, все более
разрывает их. Но мы, Посвященные, знающие то, что наверху и что внизу, спасители
душ, Гермесы человечества, подобно магниту, мы притягиваем их к себе, сами
притягиваемые Богами. Таким образом с помощью небесных чар мы воссоздаем живое
тело божества. Мы заставляем небо проливать слезы и землю издавать ликование;
подобно драгоценным камням, мы несем в сердце своем слезы всех живых существ,
чтобы преобразить их в улыбки. Бог умирает в нас, в нас же Он воскресает".
Так говорил Орфей. Ученик
Дельфийского храма преклонил колена перед своим учителем, а первосвященник
Юпитера простер руку над его головой и произнес следующие слова посвящения:
"Да будет неизреченный Зевес и Дионис, трижды проявляющийся в аду, на
земле и в небесах, милостив к твоей молодости и да прольет он в твое сердце
науку Богов".
Затем посвященный покидал
перестиль храма и шел к жертвеннику, чтобы бросить в его огонь стиракс и трижды
призвать Зевеса-Громовержца. Жрецы, образовав круг, медленно двигались вокруг
него, распевая гимны. Первосвященник оставался под портиком, пока вновь принятый
ученик снова не подошел к нему.
"Сладкозвучный Орфей,
- сказал он, - возлюбленный Сын Бессмертных и нежный целитель душ! С того
дня, как я услыхал твои гимны Богам на празднестве Аполлона Дельфийского,
ты восхитил мое сердце, и я готов следовать за тобой повсюду. Твои гимны подобны
опьяняющему нектару, твои поучения подобны сильному напитку, который возрождает
увядшее тело, разливая по его членам новую силу".
"Тяжел путь, ведущий
отсюда к Богам! - произнес Орфей, который, казалось, прислушивался к внутренним
голосам более, чем к голосу своего ученика. - Цветущая тропинка, крутой подъем
и затем острые скалы, над которыми сверкают молнии, и безграничное пространство
- вот судьба Ясновидца и Пророка на земле. Оставайся же, дитя мое, на цветущих
тропинках равнины, не ищи того, что за ними".
"Моя жажда усиливается
по мере того, как ты ее утоляешь, - отвечал молодой Посвященный. - Ты поучал
меня о сути Богов, но поведай мне, великий учитель Мистерий, вдохновляемый
божественным Эросом, смогу ли я их увидеть когда-нибудь?"
"Очами духа, - ответил
первосвященник Юпитера, - но не телесными очами. Ныне же ты в состоянии видеть
лишь земными очами. Необходим великий труд или же тяжелые страдания, чтобы
открылся внутренний взор".
"Ты один можешь открыть
его, Орфей! Оставаясь с тобой, я не ведаю страха".
"Если ты хочешь того,
слушай. В Фессалии, в долине Тэмпей-ской, возвышается мистический храм, закрытый
для непосвященных. В этом храме Дионис обнаруживается перед мистами и ясновидящими.
Через год приходи на его праздник. Я погружу тебя в магический сон, раскрою
твои очи, чтобы они увидели божественный мир, а до тех пор сохраняй целомудрие
жизни и белизну души, ибо знай, что божественный огонь ужасает слабых и убивает
нечестивых".
После этих слов учитель
повел дельфийского ученика во внутренность храма и указал ему назначенную
для него келью. Там была зажжена египетская лампа, которую поддерживал крылатый
гений, а в сундуках из душистого кедра находились многочисленные свитки папирусов,
покрытые египетскими иероглифами и финикийскими письменами, а также свитки,
написанные Орфеем на греческом языке, которые содержали его тайное учение.
Учитель и ученик беседовали
в келье до глубокой ночи.
III
Праздник Диониса в долине Тэмпейской
Это было в Фессалии, в
свежей долине Тэмпейской. Святая ночь, посвященная Орфеем мистериям Диониса,
наступила. В сопровождении одного из служителей храма дельфийский ученик шел
по узкому и глубокому ущелью между островерхими скалами. В темноте ночи не
было слышно иного звука, кроме журчания реки, которая протекала в зеленых
берегах долины. Наконец, серебряный диск луны показался из-за черной гривы
скал. Ее магнетический свет скользнул по всем глубинам, и вдруг волшебная
долина осветилась неземным светом. Словно сдернули с нее покрывало и вся она
раскрылась со своими зелеными оврагами, рощами из ясеней и тополей, своими
хрустальными ручьями, фотами, заросшими вьющимся плющом, и со своей извилистой
речкой, то охватывающей своими рукавами тенистые островки, то катящей свои
волны под сплетенными ветвями больших деревьев. Бледный туман и сказочный
сон окутывали все растения. Казалось, что вздохи нимф проносились по зеркальной
поверхности реки и смутные звуки флейт поднимались из чащи неподвижных тростников.
Над всей долиной носились незримые чары Дианы.
Дельфийский ученик шел
как во сне. Он останавливался время от времени, чтобы вдохнуть аромат жимолости
и горького лавра. Но магический свет длился лишь одну минуту. Луна закрылась
облаком, и все потемнело: скалы приняли угрожающий вид и блуждающие огни засветились
во всех направлениях, под густою тенью деревьев, на берегу реки и в углублениях
долины.
"Это мисты, - сказал
проводник, - пускаются в путь. Каждая группа имеет своего проводника-факелоносца.
Мы последуем за ними".
Наши путники встречали
много живописных процессий, выходивших из глубины рощ. Сначала они увидели
мистов молодого Вакха, юношей, одетых в длинные туники из тонкой льняной ткани
и в венках из плюща.
Они несли чаши из резного
дерева, символ чаши жизни. Затем прошли молодые люди с гордой и смелой осанкой,
которых называли мистами сражающегося Геркулеса; на этих были короткие туники,
львиные шкуры, спадающие с одного плеча, оливковые венки на головах. Затем
появились мисты растерзанного Вакха с пятнистыми пантеровыми шкурами на плечах,
с пурпурной повязкой на волосах, с тирсом в руке.
Проходя мимо одной пещеры,
они увидели распростертых на земле мистов Аидонаи и подземного Эроса.
Это были люди, оплакивающие
своих умерших родственников и друзей, они пели тихими голосами:
"Аидонаи! Аидонаи!
Возврати нам тех, кого ты взяла у нас, или дозволь нам спуститься в твое царство".
Ветер, врываясь в пещеру, как бы продолжал под землей протяжные стоны мрачного
напева. Внезапно один из мистов повернулся к ученику Дельфийского храма и
сказал ему: "Ты переступил порог Аидонаи. Ты не увидишь более света живущих".
Другой мист, проходя мимо,
задел его и шепнул ему на ухо: "Тень, ты сделаешься жертвой тени. Ты,
который принадлежишь ночи, ты вернешься в царство Эреба!" И он пустился
бежать.
Ученик Дельфийского храма
почувствовал себя оледеневшим от страха. Он шепнул своему проводнику:
"Что означает все
это?" Служитель храма, казалось, ничего не слыхал. Он произнес равнодушным
тоном:
"Нужно перейти через
мост. Никто не может избежать конца". Они перешли деревянный мост, переброшенный
через Пенею.
"Откуда, - спросил
ученик, - исходят эти печальные голоса и эта жалобная мелодия? Кто эти светлые
тени, проходящие длинными вереницами под тополями?"
"Это женщины, которые
собираются принять участие в мистериях Диониса".
"Знаешь ли ты их имена?"
"Здесь никто не знает
имени другого и старается забыть свое собственное имя. Ибо, как при входе
в священную обитель мисты оставляют свои запыленные одежды, чтобы искупаться
в реке и облечься в чистые льняные ткани, так же покидает каждый из них свое
прежнее имя и принимает новое. В течение семи дней и семи ночей люди преображаются,
как бы переходят в новую жизнь. Посмотри на все эти вереницы женщин. Они соединились
не по семьям или странам, а по тому Богу, который вдохновляет их".
И они увидели шествие
молодых девушек, которых проводник называл нимфами Персефоны. Все они были
в венках из нарциссов и в голубых пеплумах. Они несли в своих руках урны и
другие предметы, отданные ими в силу обета. Затем появились в красных пеплумах
мистические возлюбленные, пламенные искательницы Афродиты, они углубились
в темную рощу, и оттуда понеслись горячие призывы, смешанные со слабыми рыданиями.
Затем из другой темной миртовой рощи раздались страстные напевы, они поднимались
к небу медленными призывами:
"Эрос! Ты ранил наше
сердце! Афродита! Ты сокрушила наши члены! Мы покрыли грудь нашу кожей молодого
оленя, но в груди мы несем кровавый пурпур наших ран. В нашем сердце пожирающий
огонь. Мы умираем, но не от болезни - нас ежигает любовь. Поглоти нас, Эрос!
Эрос! Или освободи нас, Дионис! Дионис!"
Затем приблизилось другое
шествие. Здесь женщины были совершенно закутаны в черные одежды, с длинными
вуалями, падавшими на землю. И все казались огорченными, словно они были в
большой скорби.
Проводник назвал их оплакивающими
Персефону. В этом месте возвышался большой мраморный мавзолей, опутанный плющом.
Женщины опустились на колени возле него, распустили свои волосы и стали испускать
жалобные крики. На каждую строфу желания они произносили ответную строфу скорби.
"Персефона! - стонали
они. - Ты умерла, похищенная Аидо-наи, ты спустилась в царство мертвых. Но
мы, оплакивающие возлюбленного, мы - живые мертвецы. Да не взойдет над нами
заря нового дня. Да дарует нам вечный сон та земля, которая покрывает тебя,
о великая богиня! И пусть моя тень бродит в объятиях возлюбленной тени! Услышь
нас, Персефона!"
Перед этими странными
сценами, под заразительным восторгом всех этих глубоких ощущений, ученик Дельфийского
храма почувствовал себя объятым тысячью разнородных и мучительных ощущений,
он перестал быть самим собою. Желание, мысли и страдание всех этих существ
проникли в него и сделались его желаниями и его страданиями. Его душа как
бы раздробилась, проникая в тысячи тел, смертельное томление овладело им.
Он не знал более, живой ли он человек или лишь тень человека.
Проходивший по той же
тропе Посвященный высокого роста подошел к женщинам и сказал: "Мир опечаленным
тенями! Страдающие женщины, стремитесь к свету Диониса, вас ожидает Орфей!"
И все женщины окружили его в молчаливом ожидании, сняли с себя венки, а он
своим тирсом показал им дорогу.
Тогда некоторые из них наклонились к источнику и зачерпнули воды в резные
чаши, затем шествие пришло в порядок и двинулось вперед. Молодые девушки пошли
впереди. Они пели гимн с таким припевом:
"Потрясайте цветами
мака! Утоляйте жажду из волн Леты! Дай нам желанный цветок и да расцветает
нарцисс для сестер наших! Персефона! Персефона!"
Ученик еще долго шел со
своим проводником. Они проходили через луга, покрытые златоцветом, шли под
тенью кипарисов, грустно шелестевших над их головами. Они слышали заунывное
пение, которое носилось в воздухе и долетало до них неизвестно откуда. Они
видели на деревьях страшные маски и фигурки из воска, напоминавшие спеленутых
детей.
То там, то здесь через
реку переплывали лодки, наполненные, словно привидениями, молчаливыми людьми.
Наконец долина раздвинулась, вершины гор осветились, появилась заря. Вдали
виднелись темные ущелья горы Осса, прорезанные пропастями, в которых громоздились
обломки скал. Ближе к путникам, посреди гористого амфитеатра, на лесистом
холме засиял, освещенный розовой зарей, храм Диониса.
Уже солнце золотило вершины
гор. По мере того как они приближались к храму, со всех сторон появились толпы
мистов, шествие женщин и группы посвященных. Все это множество людей, серьезных
с виду, но внутренне взволнованных тревожным ожиданием, встретилось у подошвы
холма и начало подниматься по тропинкам к святилищу. Все приветствовали друг
друга как друзья, потрясая миртовыми ветвями и тирсами.
Провожатый ученика исчез,
а сам ученик Дельфийского храма очутился неожиданно для себя в группе посвященных,
которые отличались разноцветными повязками, придерживавшими их волосы на голове.
Никогда он не видал их
ранее этой минуты, а между тем ему казалось, что он узнает их, и это вызывало
в нем чувство большой радости. И они также, казалось, ожидали его и приветствовали
как брата и поздравляли его с благополучным прибытием.
Смешавшись с ними и как
бы несомый на крыльях, он поднялся на самые высокие ступени храма, когда внезапно
яркий луч света ослепил его глаза. Это было восходящее солнце, которое бросило
свои первые снопы света на равнину, осветив яркими лучами всех мистов и Посвященных,
теснившихся на ступенях храма и группами подвигавшихся к нему.
В это время хор запел
священный гимн. Бронзовые двери храма открылись бесшумно, и, сопровождаемый
факелоносцем, появился иерофант Орфей. Ученик Дельфийского храма, узнав его,
задрожал от радости. Одетый в пурпуровые одежды, с лирой в руке, Орфей сиял
вечной юностью. Он заговорил:
"Привет всем вам,
которые пришли, чтобы возродиться после страданий земной жизни, привет вам,
возрождающимся в этот части. Войдите, чтобы испить от источника света, вы,
которые пришли из темноты, мисты, женщины, Посвященные!
Войдите и радуйтесь, вы,
которые страдали. Войдите и отдохните, вы, которые боролись. Солнце, которое
я призову на ваши головы и которое засияет в ваших сердцах, не есть солнце
смертных; оно - чистый свет Диониса, великая звезда посвященных. Силою ваших
пережитых страданий и того усилия, которое вас привело сюда, вы победите,
а если вера ваша в божественное слово крепка, вы победили уже и теперь. Ибо
после долгого круговорота темных существований вы освободитесь из скорбного
круга рождений и соединитесь все, как единое тело и как одна душа, в свете
Диониса.
Божественная искра, которая
освещает нам путь на земле,- в нас самих; в храме она становится ярким факелом,
на небесах - светлой звездой. Так растет свет Истины!
Послушайте, как звучит
лира о семи струнах, лира Бога... Она вызывает движение миров. Слушайте! И
да проникнут ее звуки в вас, и да откроются перед вами глубины небес!
Здесь дается помощь ослабевшим,
утешение страждущим, надежда всем! Но горе злым и нечестивым, они будут уличены.
Ибо в экстазе мистерий каждый видит душу другого до самой глубины. Злые поражаются
ужасом, а нечестивые смертью.
Ныне, когда свет Диониса
засиял над вами, я призываю небесного Эроса, милостивого и всемогущего. Да
будет он в вашей любви, в ваших слезах и в ваших радостях. Любите, ибо все
любит: и демоны в безднах, и боги в эфире. Любите, ибо все любит, но любите
свет, а не мрак. Вспоминайте во время пути о цели.
Когда души возвращаются
в обитель света, они несут на своих звездных телах, подобно безобразным пятнам,
все грехи жизни... И чтобы изгладить их, душа должна перенести искупление
и возвратиться на землю... И одни лишь чистые и сильные входят в обитель света
Диониса.
А теперь воспоем: "Эвохэ!"
"Эвохэ!" - возгласили
герольды в четырех концах храм а, и раздалась священная музыка. "Эвохэ!"
- ответили все собравшиеся с энтузиазмом, теснясь на ступенях святилища. И
крик Диониса, священный призыв к возрождению и к вечной жизни, прокатился
по долине, повторяемый тысячью голосов и отбрасываемый всеми горными эхо.
И пастухи в диких горных проходах Оссы, затерявшиеся со своими стадами в тени
лесов, задеваемых облаками, отвечали тем же криком: "Эвохэ!"
IV
Видения Посвященного
Празднество прошло как
сон, наступил вечер. Священные танцы, гимны и молитвы словно растаяли в розовом
тумане. Орфей и его ученик спустились по подземной галерее в священный склеп,
находившийся в середине горы, куда один иеро-фант имел свободный доступ. Там
предавался он своим одиноким медитациям или занимался со своими адептами высшими
искусствами магии и теургии.
Они ступили в обширную
пещеру. Два факела, вставленные в полу, слабо освещали трещины ее стен и таинственный
мрак ее далей. В нескольких шагах от них зияла черная расщелина, горячий ветер
исходил из нее, и казалось, что глубокая трещина спускается до самых недр
земли. На краю ее стоял небольшой жертвенник, на котором горели куски лаврового
дерева и стоял сфинкс, высеченный из порфира. Очень далеко, на неизмеримой
высоте, пещера освещалась продольной трещиной, через которую в эту минуту
виднелось звездное небо. Этот слабый луч голубоватого света являлся как бы
оком небес, проникающим в черную бездну.
"Ты пил из источника
божественного Света, - сказал Орфей, - ты вступил с чистым сердцем в недра
Мистерий. Торжественный час пробил, и я дам тебе проникнуть до самых источников
жизни и света. Те, которые еще не приподняли густой покров, скрывающий невидимый
мир от взора человеческого, те еще не приобщились к сынам Божиим.
Внимай же истинам, которые
необходимо умалчивать перед толпой и которые составляют силу святилищ.
Бог един и всегда подобен
Себе Самому. Он управляет всей вселенной. Но Боги разнообразны и бесчисленны,
ибо божественное - вечно и не имеет конца. Величайшие из них - души светил.
Солнце, звезды, земли, луны, каждое светило имеет свою душу, и все они изошли
из небесного огня и из первозданного света. Недоступные, неизменные, они управляют
великим целым своими ритмическими движениями. И каждое светило, вращаясь,
вовлекает в свою эфирную сферу сонмы полубогов или просветленных душ, которые
были когда-то людьми и, спустившись по лестнице воплощенных царств, победоносно
вознеслись снова на высоту, где кончается круг рождений. Посредством этих
чистых духов Бог дышит, действует, проявляется. Более того, они являются дыханием
Его Души, лучами Его вечного Разума. Они направляют целые воинства низших
духов, которые действуют в элементах, они же управляют мирами. Вдали и вблизи
они окружают нас, и, хотя по сути своей они бессмертные, они облекаются в
формы, меняющиеся сообразно временам, народам и странам. Нечестивый отрицает
и все же боится их, праведный поклоняется им, хотя и не видит их, Посвященный
знает их, видит и способен привлекать их.
Если я боролся, чтобы
найти их, если я не побоялся смерти и, как говорят, спускался в ад, я делал
это, чтобы победить демонов бездны и призвать свыше Богов на мою возлюбленную
Грецию. Я делал это, чтобы глубокое небо сочеталось с землей и очарованная
земля услыхала музыку божественных голосов...
Небесная красота воплотится
в тело женщины, огонь Зевса потечет в крови героев, и ранее, чем поднимутся
к светилам, сыны Богов засияют славой, подобно Бессмертным.
Известно ли тебе, что
такое Лира Орфея? Это - звук вдохновенных храмов. Струны ее - Боги, под их
мелодии Греция настроится, подобно лире, и самый мрамор запоет в стройных
размерах и в светлых гармониях небожителей.
А теперь я вызову моих
Богов, дабы они появились перед тобой живыми и показали тебе в пророческом
видении мистический гименей, который я готовлю миру и который узрят Посвященные.
Ложись в углубление этой скалы. Не бойся ничего. Магический сон сомкнет твои
вежды, сначала ты будешь содрогаться и увидишь страшные вещи, но затем чудный
свет и неведомое блаженство овладеет всем твоим существом".
Ученик лег в нишу, высеченную
в виде ложа в скале. Орфей бросил горсть благовоний в жертвенный огонь. Затем,
взяв в руку свой скипетр, на вершине которого переливался всеми цветами радуги
сверкающий кристалл, подошел к сфинксу и начал взывать: "Цибела, Цибела!
Великая Мать, услышь меня! Первозданный свет, эфирное пламя, вечно вспыхивающее
в беспредельных пространствах, в котором таятся отголоски и образы всех вещей!
Я призываю твоих сверкающих Вестников, о душа вселенной, согревающая бездны,
сеющая солнца, влачащая в Эфире свою звездотканую мантию... тончайший Свет,
скрытый и невидимый для телесных очей... великая Мать всех миров и Богов,
хранящая все первообразы в недрах своих... Цибела! Ко мне! Ко мне! Силой моего
магического жезла, силой моего договора с великими Властями, душою Эвридики
заклинаю тебя: явись! Явись, Супруга многоликая, покорная и отзывчивая под
огнем вечного творчества... Из высочайших пространств, из глубочайших бездн,
со всех сторон, появляйся, притекай, наполняй эту пещеру твоими эманациями!
Окружи сына Мистерий прозрачной оградой и дай ему узреть в твоем глубоком
лоне Духов бездны, земли и небес..."
При этих словах подземный
гул потряс недра горы, и скала задрожала. Тело ученика покрылось холодным
потом. Орфея он видел уже неясно сквозь клубы разраставшегося дыма. В первую
минуту он пробовал бороться со страшной силой, которая одолевала его, но он
почувствовал, как сознание его ослабевает и воля перестает действовать. Он
испытывал ужас утопающего, задыхающегося под напором воды и в страшной борьбе
теряющего сознание.
Когда он пришел в себя,
ночь окружала его. Ночь, в которой прокрадывался ползучий полусвет, мутный
и призрачный. Он долго смотрел, ничего не видя. Время от времени он словно
чувствовал прикосновение к своему телу крыльев невидимых летучих мышей. Наконец
он начал смутно различать двигавшиеся во мраке чудовищные формы центавров,
гидр и горгон. И первое, что он различил явственно, была большая фигура женщины,
сидящей на троне. Она была окутана длинным покрывалом, в складках которого
бледно мерцали звезды, а на голове ее виднелся венок из распустившихся маков.
Ее широко открытые глаза бодрствовали, неподвижные. Множество человеческих
теней носилось вокруг нее подобно усталым птицам, и они шептали вполголоса:
"Царица мертвых! Душа земли! О Персефона! Мы - дочери неба. Почему находимся
мы в изгнании, в темном царстве теней? О Жница небесная! Зачем сорвала ты
наши души, которые, блаженно-счастливые в волнах света, свободно двигались
среди своих сестер в безграничном пространстве эфира?"
Персефона ответила: "Я сорвала нарцисс, я спустилась на брачное ложе,
я выпила смерть вместе с жизнью, и так же, как вы, я страдаю во мраке".
"Когда же мы будем
освобождены?" - со стоном спрашивали души.
"Когда появится мой
небесный Супруг - божественный Освободитель", - ответила Персефона.
Вслед за тем появились
страшные женщины, глаза их были налиты кровью, на головах были венки из ядовитых
цветов. Вокруг их обнаженных рук и вокруг бедер извивались змеи, которыми
женщины размахивали, как плетями. "Души, призраки, лавры! - кричали они
своими свистящими голосами. - Не верьте безумной царице мертвых! Мы - жрицы
жизни во мраке, слуги элементов и чудовищ бездны, мы - вакханки на земле и
фурии в преисподней! Мы - ваши истинные царицы, несчастные души! Вы не выйдете
из проклятого круга рождений! Мы заставим вас возвращаться в него снова и
снова нашими бичами! Извивайтесь вечно между свистящими кольцами наших змей,
в сетях желания, ненависти и раскаяния!" И они бросились, разъяренные,
на сонм обезумевших от ужаса душ, и под ударами их би чей души начали кружиться
в воздухе, подобно вихрям сухих листьев, испуская томительные стоны.
При этом зрелище Персефона
начала бледнеть. Теперь она походила на лунный призрак. Она тихо произнесла:
"Небо... Свет... Боги... Одна мечта!.. Сон, лишь вечный сон!" Цветы
в ее венке завяли, ее глаза закрылись в смертельной тоске. Царица мертвых
впала в глубокий сон на своем троне, и все исчезло во мраке.
Видение изменилось. Ученик
Дельфийского храма увидел себя в цветущей долине. Гора Олимп в отдалении.
У входа в темную пещеру на ложе из цветов лежала прекрасная Персефона. Венок
из нарциссов заменил на ее голове зловещие цветы маков. И заря возрождающейся
жизни отражалась на ее прекрасном лице. Темные косы ее падали на белые плечи,
и нежная грудь тихо приподнималась под поцелуями легкого ветерка. Нимфы двигались
в ритмическом танце на лужайке. Белые блестящие облака передвигались в лазури
неба. Звуки лиры доносились из храма.
В этих неземных звуках,
в этих священных ритмах ученик услышал скрытую музыку всех вещей. Из листьев,
из трав, из волн, из пещер исходила бесплотная нежная мелодия, и до его слуха
долетали издалека отдаленные голоса посвященных женщин, которые проходили
с пением в горах.
Одни из них, как бы в
отчаянии, призывали Бога, другие, падая в бессилии под тенью деревьев, словно
ожидали его появления.
Затем небесная лазурь
раскрылась в зените, и из нее появилось блестящее облако. Подобно парящей
птице, которая, продержавшись мгновение на высоте, стрелою падает на землю,
из облака появился бог, с тирсом в руке он предстал перед Персефоной. Он был
прекрасен. В его глазах сиял священный восторг - предвестник зачатия миров.
Он долго взирал на нее, затем протянул над ней свой тирс и дотронулся до ее
груди; она улыбнулась. Он прикоснулся к ее челу, она открыла глаза, медленно
поднялась и взглянула на Светлого Бога. Ее очи, затемненные сновидениями Эреба,
засияли, как две яркие звезды. "Узнаешь ты меня?" - спросил бог.
"О Дионис! Чистый Дух, Глагол Юпитера, небесный Свет, сияющий под видом
человека! Каждый раз, как ты пробуждаешь меня, мне кажется, что я живу впервые,
миры возрождаются в моем воспоминании, прошедшее и будущее снова становится
бессмертным настоящим, и я чувствую, как в моем сердце, сияя, оживает вся
вселенная!"
В это время над горами,
на рубеже серебристых облаков появились светозарные боги, пытливо склонившиеся
к земле.
Внизу группы мужчин, женщин
и детей, выходившие из долин и из пещер, смотрели на Бессмертных в немом восторге.
Пламенные гимны поднимались из храмов вместе с волнами фимиама. Между землей
и небом готовилось одно из тех соединений, которое вызывает зачатие богов
и героев. И когда розовый свет зари разлился над землей, царица мертвых, снова
превратившаяся в божественную жницу, поднималась к небу, уносимая в объятиях
своего Супруга. Огневое облако закрывало их, и уста Диониса прикоснулись к
устам Персефоны... И тогда безмерный крик любви прозвучал от неба до земли,
словно священный трепет Богов пронесся над великой лирой, обрывая все ее струны
и разнося повсюду на крыльях ветра ее звуки...
В тот же миг из облака,
возносившего Диониса и Персефону, вырвался целый ураган ослепительного света...
И все исчезло.
На мгновение ученик Орфея
почувствовал себя словно поглощенным в самый центр источника всякой жизни,
словно утонувшим в солнце Бытие. Но, погружаясь в его пламенную глубину, он
исторгался из нее, одаренный небесными крыльями и, подобно молнии, проносился
над мирами, чтобы на рубеже их прикоснуться к Вечности.
Когда физическое сознание
вернулось к нему, он увидал себя в полной темноте. Лишь светлая лира сияла
в глубине мрака. Она удалялась, удалялась и наконец превратилась в звезду.
Только тогда понял ученик, что он находится в склепе и что эта светлая точка
- отверстие в скале, через которое просвечивает небо. Большая тень неподвижно
стояла около него. Он узнал Орфея по длинным волосам и по сверкающему наконечнику
его скипетра.
"Дитя дельфийского
храма, - обратился к нему Орфей, - откуда приходишь ты?"
"О, учитель Посвященных,
чудо творящий Орфей. Мне снился дивный сон. Что это - чары магии или дар богов?
Что случилось? Разве изменился мир? И где нахожусь я в эту минуту?"
"Ты завоевал венец
посвящения и ты познал мою мечту - бессмертную Грецию! Но пойдем отсюда. Чтобы
исполнилась эта мечта, нужно, чтобы я принял смерть, а ты остался жить".
V
Смерть Орфея
Дубовые леса стонали,
бичуемые бурей на склонах горы Ка-укаион. Гром разносился отраженными голосами
по обнаженным скалам и заставлял дрожать до самого основания храм Юпитера.
Жрецы Зевеса сошлись в одном из сводчатых склепов святилища. Они сидели на
своих бронзовых креслах и составляли полукруг. Орфей стоял посреди них, подобно
осужденному. Он был бледнее обыкновенного, но глубокое пламя горело в его
спокойных глазах. Самый древний из жрецов заговорил голосом судьи: "Орфей,
ты, которого называют сыном Аполлона, мы провозгласили тебя первосвященником
и царем, мы дали тебе мистический скипетр сына Божьего, ты управляешь Фракией
с помощью священного царственного знания.
Ты воздвиг в этой стране
храмы Юпитера и Аполлона и ты зажег в ночи мистерий божественное солнце Диониса.
Но известно ли тебе, что угрожает нам? Ты, который знаешь самые страшные тайны,
ты, который не раз предсказывал нам будущее и издали беседовал с своими учениками,
появляясь перед ними во сне, ты не ведаешь, что творится вокруг тебя. В твое
отсутствие мрачные жрицы, вакханки, соединились в долине Гекаты. Ведомые Аглаони-сой,
волшебницей Фессалии, они убедили начальников племен, обитающих у берегов
Эбры, восстановить культ мрачной Гекаты, и они грозят разрушить храмы наших
Богов и алтари Всевышнего! Возбужденные их пламенными речами, ведомые при
свете их мятежных факелов, тысяча фракийских воинов расположились лагерем
у подошвы горы, и завтра, возбуждаемые кровожадными женщинами, они пойдут
на приступ нашего храма. Аглаониса, главная жрица Гекаты, ведет их. Это самая
страшная из волшебниц, неумолимая и злобная, подобно фурии. Ты должен знать
ее! Каков будет твой ответ?"
"Я знал все это,
- ответил Орфей, - и все, что ты говоришь, было неизбежно".
"Почему же не сделал
ты ничего, чтобы защитить нас? Аглаониса поклялась убить нас на наших алтарях,
перед лицом того же Неба, которому мы поклоняемся. Но что станется с этим
храмом, с его сокровищами, с твоей наукой и с самим Зеве-сом, если ты покинешь
нас?"
"Разве я не с вами?"
- ответил Орфей с кротостью.
"Ты пришел, но слишком
поздно, - сказал жрец. - Аглао-ниса ведет вакханок, а вакханки ведут фракийцев.
Не молниями ли Юпитера и не стрелами ли Аполлона будешь ты защищаться от них?
Почему не позвал ты своевременно фракийских начальников, верных Зевесу, чтобы
они раздавили мятеж?"
"Не оружием защищают
Богов, а живым словом. И не с начальниками нужно бороться, а с вакханками.
Я иду один. Сохраните спокойствие. Ни один непосвященный не проникнет за эту
ограду. Завтра же придет конец царству кровожадных жриц. И знайте вы все,
которые дрожат перед ордой, предавшейся Гекате, победят не они, а светлые,
солнечные Боги. Тебе же, жрец, который усомнился во мне, я оставляю скипетр
и венец иерофанта".
"Что задумал ты сделать?"
- спросил испуганный старый жрец.
"Я возвращаюсь к Богам... А вам всем привет!"
И Орфей вышел, оставив
жрецов в немом изумлении. Внутри храма он разыскал ученика Дельфийского храма
и, взяв его за руку, сказал:
"Я иду в лагерь фракийцев.
Следуй за мной".
Они пошли под тенью дубов.
Гроза удалялась. Сквозь густые ветви сверкали звезды.
"Верховный час для
меня настал, - сказал Орфей. - Другие понимали меня, ты же меня любил. Эрос
- древнейший из Богов, говорят Посвященные. У него ключ от всякого бытия.
Тебе одному я дал проникнуть в самую глубину Мистерий. Боги говорили с тобой,
ты видел их!.. Теперь вдали от людей в верховный час своей смерти Орфей должен
оставить своему возлюбленному ученику руководящее слово своей жизни, бессмертное
наследие, чистый огонь своей души".
"Учитель, я слушаю
и повинуюсь", - сказал ученик Дельфийского храма.
"Идем по этой тропинке вниз, - сказал Орфей. - Нужно спешить, время не
ждет. Я должен застать моих врагов врасплох. Пока мы идем, слушай и запечатлевай
мои слова в своей памяти, но сохрани их как тайну".
"Они выжгутся огненными
буквами в моем сердце, века не изгладят их".
"Ты уже знаешь, что
душа есть дочь неба. Ты взирал на свое происхождение и на свой конец, и ты
уже начинаешь вспоминать. Когда душа спускается в тело, она продолжает, хотя
и в слабой степени, получать воздействие свыше. И это дуновение свыше достигает
до нас в начале нашей жизни через посредство наших матерей. Молоком из своей
груди они питают наше тело, дух же наш, устрашенный теснотой телесной темницы,
питается душою матери. Моя мать была жрицей Аполлона. В моих первых воспоминаниях
я вижу священную рощу, наш храм и женщину, несущую меня в своих объятиях и
покрывающую мое тело своими нежными волосами, как греющим покрывалом. Земные
предметы и лица людей приводили меня в неописанный ужас. Но как только моя
мать брала меня в свои объятия, я встречался с ее взором, и из него исходило
на меня чудное воспоминание о небе. Но этот луч погас в печальных потемках
земной жизни.
Однажды моя мать исчезла,
она умерла, и я не видел ее более. Лишенный ее нежного взора, удаленный от
ее ласк, я ужаснулся перед моим одиночеством. А когда я увидел кровь, стекающую
с жертвенного алтаря, я возненавидел храм и спустился вниз, в долины. Уже
тогда вакханки поразили мою юность. Аглаониса царствовала над ними. Мужчины
и женщины - все боялись ее. От нее веяло мрачным желанием, и она приводила
в ужас. Всех приближавшихся к ней она привлекала роковым образом. С помощью
чародейства мрачной Гекаты она привлекала молодых девушек в свою очарованную
долину и вводила их в свой культ. В это время Аглаониса заметила Эвридику.
Она почувствовала к ней преступное необузданное влечение. Она стремилась увлечь
ее в культ вакханок, завладеть ее волей и предать ее адским демонам. И уже
начала она зачаровывать Эвридику своими соблазнительными обещаниями и ночными
чарами.
Привлеченный каким-то
неясным предчувствием в долину Гекаты, я шел однажды посреди густых трав луга,
покрытого ядовитыми растениями, и кругом царствовал ужас темных лесов, посещаемых
вакханками.
Странное дуновение, как
бы горячее дыхание желания носилось вокруг. Я увидал Эвридику. Она медленно
шла, не видя меня, направляясь к пещере, словно зачарованная какой-то невидимой
силой. Время от времени легкий смех доносился из рощи вакханок, иногда странный
вздох. Эвридика останавливалась, трепеща, нерешительная, а затем возобновляла
свой путь, словно побуждаемая магической властью. Ее золотые кудри падали
на белые плечи, ее синие глаза горели блаженством, тогда как сама она подвигалась
к пасти ада. Но я различил спящее небо в ее взорах. Я позвал ее, я взял ее
за руку, я крикнул ей: "Эвридика! Куда идешь ты?" Как бы пробужденная
ото сна, она испустила крик ужаса и, освобожденная от чар, упала на мою грудь.
И тогда Божественный Эрос покорил нас, мы обменялись взглядами, и Эвридика
- Орфей стали супругами навек.
Вслед за тем Эвридика,
прижимавшаяся в страхе ко мне, указала на грот жестом ужаса. Я приблизился
к нему и увидел в его глубине сидящую женщину. Это и была Аглаониса. Возле
нее - небольшая статуя Гекаты из воска, раскрашенная красным, белым и черным,
с бичом в руке. Она бормотала волшебные слова, вращая магическое колесо своей
прялки, и ее глаза, устремленные в пустоту, казалось, пожирали невидимую жертву.
Я разбил ее прялку, я затоптал Гекату ногами, я пронизал волшебницу взглядом
и воскликнул: "Именем Юпитера, я запрещаю тебе думать о Эвридике, запрещаю
под страхом смерти, ибо знай, сыны Аполлона не боятся тебя!"
Приведенная в смятение,
Аглаониса корчилась как змея под моим взглядом и наконец исчезла в глубине
пещеры, бросив на меня взгляд смертельной ненависти.
Я увел Эвридику к своему
храму. Девушки Эбро в венках из гиацинтов воспевали гименей вокруг нас. Я
узнал счастье.
Луна трижды обогнула небосвод,
когда одна вакханка, по наущению Аглоанисы, предложила Эвридике чашу с вином,
обещая, что, если она выпьет его, перед ней раскроется наука магических трав
и любовных напитков. Эвридика в порыве любопытства выпила ее и пала, как бы
пораженная молнией. Чаша заключала смертельный яд.
Когда я увидел тело Эвридики,
сжигаемое на костре, когда могила поглотила ее пепел, когда последние следы
ее живой формы исчезли, я спросил себя: где же ее душа? И я пошел в невыразимом
отчаянии, я бродил по всей Греции. Я молил жрецов Самофракии вызвать ее душу.
Я искал эту душу в недрах земли и везде, куда мог проникнуть, но тщетно. Под
конец я пришел к пещере Трофонийской.
Там жрецы вводят смелого
посетителя через трещину до огненных озер, которые кипят в недрах земли, и
показывают ему, что происходит в этих недрах. Уже на пути, продвигаясь вперед,
человек приходит в экстаз, и у него открывается внутреннее зрение, он начинает
с трудом дышать, у него появляется удушье, он теряет голос и может говорить
лишь знаками. Одни отступают в испуге и возвращаются с полпути, другие упорствуют
и умирают от удушья, а большая часть тех, которые возвращаются живыми, сходят
с ума.
Проникнув до конца и увидев
то, что ни одни уста не должны произносить, я вернулся в пещеру и впал в глубокий
летаргический сон. Во время этого сна ко мне явилась Эвридика. Она носилась,
окруженная сиянием, бледная и нежная, как лунный свет, и говорила мне: "Ради
меня ты не побоялся ада, ты искал меня между мертвыми. Я услышала твой голос,
я пришла. Я обитаю не в недрах земли, но в областях Эреба, в обители мрака
между землей и луной. Я кружусь на краю обоих миров и плачу так же, как ты.
Если ты хочешь освободить
меня, спаси Грецию и дай ей свет. И тогда мне будут возвращены мои крылья,
и я поднимусь к светилам, и ты снова найдешь меня в светлой области Богов.
А до тех пор я должна бродить в царстве мрака, тревожном и скорбном".
Трижды я хотел схватить
ее, трижды она исчезала из моих объятий, неуловимая, как тень. Я услышал звук
словно от разорванной струны. И затем голос, слабый как дуновение, грустный,
как прощальный поцелуй, прошептал: "Орфей!"
При этом звуке я пробудился.
Это имя, данное мне ее душой, преобразило все мое существо. Я почувствовал,
как в меня проник священный трепет беспредельного желания и сила сверхчеловеческой
любви. Живая Эвридика дала бы мне блаженство счастья, мертвая Эвридика повела
меня к истине. Из любви к ней я облекся в льняные одежды и достиг великого
посвящения и жизни аскета. Из любви к ней я проник в тайны магии и в глубины
божественной науки, из любви к ней я прошел через пещеры Самофракии, через
колодцы Пирамид и через могильные склепы Египта. Я проникал в недра смерти,
чтобы найти в ней жизнь. И по ту сторону жизни я видел грани миров, я видел
души, светящиеся сферы, эфир Богов. Земля раскрыла передо мной свои бездны,
а небо свои пылающие храмы. Я извлекал тайную науку из-под пелен мумий. Жрецы
Изиды и Озириса выдали мне свои тайны. У них были только их Боги, у меня же
был Эрос. Его силою я говорил, пел и побеждал. Его силою я проник в глаголы
Гермеса и Зороастра, его силой я произнес глагол Юпитера и Аполлона!
Но последний час, верховный
час моего служения пробил... Я должен еще раз спуститься в ад, прежде чем
подняться в небеса. Внимай, дорогое дитя моего сердца, ты понесешь мое учение
в Дельфийский храм, к трибуналу Амфиктионов. Дионис - солнце Посвященных,
Аполлон будет светом Греции, Амфик-тионы - хранителями его правосудия".
Иерофант и его ученик
достигли долины у подножия горы. Перед ними раскрылась лужайка, окаймленная
темными массами деревьев, и на ней раскинутые палатки и люди, спящие на земле.
В глубине леса - погасающие костры и догорающие факелы. Орфей продвигался
спокойным шагом посреди спящих фракийцев, уставших от ночной оргии. Ночная
стража спросила его имя.
"Я вестник Юпитера.
Позови своих начальников".
"Жрец храма!"
- Этот крик ночной стражи пронесся тревожным кличем по всему лагерю. Все вскочили,
начали вооружаться, переговариваться. Засверкали мечи, появились начальники,
окружившие первосвященника.
"Кто ты? Зачем пришел
ты сюда?"
"Я посланник храма. Вы все: цари, начальники и воины Фракии, откажитесь
от борьбы с сынами света и признайте божественность Юпитера и Аполлона. Сами
Боги говорят с вами моими устами. Если вы выслушаете меня, я пришел как друг,
если откажитесь внимать мне, пришел как судья".
"Говори", - сказали начальники.
Стоя под большим вязом,
Орфей стал говорить. Он говорил о величии Богов, о красоте и очаровании божественного
света и о той чистой жизни, которую он вел наверху с своими братьями Посвященными,
под покровительством великого Урана, о сияющей истине, которую он желал сообщить
всем людям. Он говорил, обещая погасить все распри, исцелить все болезни,
открыть семена, которые произведут наиболее прекрасные плоды земли, и еще
более драгоценные семена, которые дадут плоды высшей жизни:
радость, любовь, красоту.
И по мере того как он говорил, его глубокий и нежный голос, звучавший, как
струны лиры, проникал все глубже в сердца потрясенных фракийцев. Из глубины
лесов любопытные вакханки подвигались все ближе и ближе с разных сторон, освещенные
факелами, которые они держали в руках. Едва прикрытые кожей пантеры, виднелись
их смуглые тела, а глаза их, в которых отражалось пламя факелов, сверкали
сладострастием и жестокостью. Но постепенно успокоенные голосом Орфея, они
опустились к его ногам, как укрощенные звери. Одни, мучимые раскаянием, смотрели
в землю мрачным взором, другие слушали как очарованные. И взволнованные фракийцы
говорили друг другу: "Его устами говорит сам Бог, сам Аполлон очаровывает
вакханок!"
Между тем из глубины леса
Аглаониса следила за всем происходившим. Мрачная жрица Гекаты, видя неподвижных
фракийцев и вакханок, подчинившихся более могучей магии, чем ее собственная,
почувствовала победу неба над адом и поняла, что ее власть рушится от могучего
слова божественного посланника. И, застонав от ярости, она бросилась к Орфею.
"Вы говорите, что
он Бог? А я говорю вам, что этот Орфей - такой же человек, как и вы, чародей,
обманывающий вас, тиран, подбирающийся к вашей царской власти... Бог, говорите
вы? Сын Аполлона?
Он, этот жрец? Этот гордый
первосвященник? Бросайтесь на него! Если он Бог, пусть защитит себя... А если
я обманываю вас, пусть разорвут меня!"
За Аглаонисой следовало
несколько начальников, возбужденных ее волшебными чарами и воспламененных
ее ненавистью. Они бросились на иерофанта. Орфей упал, пронзенный их мечами.
Он протянул руку своему ученику и сказал: "Я умираю, но Боги не перестанут
жить!"
Произнеся эти слова, он
испустил дух. Склонившись над его телом, фессалийская волшебница, вид которой
напоминал Ти-зифону, с дикой радостью выжидала последний вздох Орфея и готовилась
уже вынимать его внутренности, чтобы по ним составить свои прорицания. Но
каков же был испуг Аглаонисы, когда, при неверном свете факелов, она увидела,
что жизнь снова появилась на лице мертвеца, его глаза раскрылись во всю ширину,
и взгляд, глубокий, нежный и в то же время страшный, остановился на ней...
В последний раз губы его зашевелились, и странный, неземной голос явственно
произнес знакомое мелодическое имя:
"Эвридика!"
Перед этим взглядом и
перед этим звуком устрашенная жрица отступила в ужасе, восклицая: "Он
не умер! Они будут меня преследовать! Орфей... Эвридика!"
И, выкрикивая эти слова,
Аглаониса исчезла, словно бичуемая фуриями. Обезумевшие вакханки и охваченные
ужасом фракийцы разбежались, испуская крики ужаса и печали.
Ученик остался один около
тела своего учителя. Когда бледный луч Гекаты скользнул по окровавленным одеждам
и по бледному лицу убитого Орфея, ученику почудилось, что вся долина, реки,
горы и леса испускают стоны, подобно одной необъятной лире. Тело Орфея было
сожжено жрецами, а урна с пеплом отнесена в отдаленное святилище Аполлона,
где ему поклонялись наравне со светлым Богом. Ни один из возмутившихся не
осмелился подняться к храму Каукаиона.
Предание Орфея, его наука
и его мистерии распространились по всем храмам Юпитера и Аполлона. Греческие
поэты говорили, что Аполлон почувствовал ревность к Орфею, ибо последнего
призывали даже чаще, чем его самого. В действительности же, когда поэты воспевали
Аполлона, великие Посвященные призывали душу Орфея - спасителя и пророка.
Позднее фракийцы, обращенные
в религию Орфея, стали утверждать, что Орфей спускался в ад, чтобы найти там
душу своей супруги, и что вакханки, ревнуя к его непреходящей любви, растерзали
его в куски, и что голова его, брошенная в Эбро и уносимая его бурными волнами,
продолжала взывать: "Эври-дика! Эвридика!"
Таким образом, фракийцы
прославляли как великого пророка того, которого сами же убили как преступника.
Мученической смертью его они были обращены к той религии, с которой враждовали,
пока он был жив. Так проникал дух Орфея, таинственно разливаясь по невидимым
артериям святилищ и тайного посвящения, в сознание Эллады. Боги приходили
в согласие под звуки его голоса, подобно тому как в храме хор посвященных
поет в согласии с невидимой лирой. Душа Орфея стала душой Греции.
