Сидоров Валентин - ПРОШЛОЕ ЛИШЬ ОКНО В БУДУЩЕЕ

HOME
Сидоров Валентин - "В поисках Шамбалы"

СОДЕРЖАНИЕ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

"ПРОШЛОЕ ЛИШЬ ОКНО В БУДУЩЕЕ"

1

Мировосприятие Рериха в высшей степени диалектично. Он стремится охватить жизнь сразу в ее трех временных измерениях, и потому прошлое, настоящее и будущее у него не разорваны, а едины и нерасторжимы. Эта особенность его поэзии далеко не всеми была осознана. В одном из писем Рерих отмечал: "Публика совершенно не понимает "Цветы Мории", но все-таки чувствует, что есть какое-то внутреннее значение". Поэт придавал большое значение именно внутреннему настрою книги, внутренней связи между стихами. Не случайно четырехчастное, симфоническое построение книги: три цикла стихов, названных Рерихом "сюитами", и поэма "Наставление ловцу, входящему в лес". Уже сама композиция книги как бы символизирует восходящее по ступеням движение и развитие человеческого духа, призванного к творчеству.
Первый цикл объединен названием "Священные знаки". Здесь все подчинено ключевой теме - пробуждению пытливого человеческого духа. Он лишь смутно различает, он не видит, а скорее угадывает светлые знаки, которые затемнены для него и ночною мглой, и туманом суетливой повседневности, и пеленою собственных сомнений и страхов. Это как бы начало трудного, но радостного пути восхождения.
Во второй части книги ("Благословенному") смутное ожидание открытия вырастает в уверенность. Человек слышит свой внутренний голос, зовущий к труду и творческому напряжению. Горы, облака, небо - все пронизано зовом: "Встань, друг. Получена весть. Окончен твой отдых".
Третий раздел книги - "Мальчику". Мальчик - это творческий дух человека, делающий первые робкие, но уже самостоятельные шаги. В духовной битве, битве света и тьмы, мальчик вырастает в воина. Ему сужден подвиг. "Победа тебе суждена, если победу захочешь".
Четвертую часть книги составляет поэма "Наставление ловцу, входящему в лес". Для Рериха поэма имела особое значение, он считал ее главной программной вещью. Созданная в 1921 году в радости поэтического озарения (поэма написана, что называется, за один присест, в один день!), она предваряет самый важный, самый зрелый период в творчестве художника. Голос творца, осознавшего свое назначение, звучит здесь с полной силой. "Это твой час... Радуйся! Радуйся! Радуйся! Ловец трижды позванный".

2

Маленькая философская поэма "Священные знаки". В ней автор как бы оглядывается на все, что оставлено минувшим.

Мы не знаем. Но они знают,

Камни знают. Даже знают

деревья. И помнят.

Помнят, кто назвал горы

и реки. Кто сложил бывшие

города. Кто имя дал

незапамятным странам.

Неведомые нам слова.

Все они полны смысла.

Все полно подвигов. Везде

герои прошли. "Знать" -

сладкое слово. "Помнить" -

страшное слово. Знать и

помнить. Помнить и знать.

Значит - верить.

Летали воздушные корабли.

Лился жидкий огонь. Сверкала

искра жизни и смерти.

Силою духа возносились

каменные глыбы. Ковался

чудесный клинок. Берегли

письмена мудрые тайны.

И вновь явно все. Все ново.

Сказка-предание сделалось жизнью...

В этом напряженном, пронизанном предчувствием открытия тайн стихотворении, которое дает настрой всей поэтической книге, хотелось бы выделить строки: "Сказка-предание сделалось жизнью". Здесь буквально в одной фразе запечатлено отношение Рериха к легенде. Легенда, сказка, предание играли исключительную роль в творчестве художника. Смешение реального и легендарного, пожалуй, самая характерная особенность его стиля. Граница между ними у него исчезающе зыбка и подвижна. На его картинах реальные предметы, окружающие нас, незаметно приобретают сказочные очертания; в прозрачных контурах облаков и гор внезапно различаешь величественно-одухотворенные лики, а персонажи народных сказаний (Гесэр-Хан, Матерь Мира) "заземлены", они наделены человеческими чертами.
Понимание краеугольной значимости легенды у Рериха не только эмоция, не только интуиция, оно базируется на опыте, наблюдениях, на глубоком изучении исторического материала. "Самые серьезные ученые, - говорит художник, - уже давно пришли к заключению, что сказка есть сказание. А сказание есть исторический факт, который нужно разглядеть в дымке веков".
"Неведомые нам слова. Все они полны смысла". Но письмена, берегущие "мудрые тайны", не только иероглифы или клинописные знаки, над расшифровкой которых бьются умы выдающихся ученых. Для Рериха понятие "письмена" выступает в расширенном и глубинном значении слова. "Мудрые тайны" хранят не только умершие языки древности, их дыхание доносит до нас и поэзия народных преданий. Но мы однозначно и придирчиво-педантично подходим к легенде. По существу, мы усваиваем лишь внешнее начертание образа, не пытаясь проникнуть в первозданность смысла его. Мы забываем, что язык легенд - это язык древних символов. А он нами утрачен, и его надо восстанавливать.
"Знание преображается в легендах. Столько забытых истин сокрыто в древних символах. Они могут быть оживлены опять, если мы будем изучать их самоотверженно".
Но здесь, как нигде, неуместны буквальное прочтение текста, узколобый педантизм, который, тщательно пронумеровав каждое дерево в отдельности, не замечает, как деревья превращаются в лес. Открытие тайны приходит как результат озарения. Вот уж где ученый обязательно должен соединиться с поэтом.
"Истина не познается расчетами, лишь язык сердца знает, где живет великая Правда, которая, несмотря ни на что, ведет человечество к восхождению. Разве легенды не есть гирлянда лучших цветов? О малом, о незначительном человечество не слагает легенд".
Сказочные образы вырастают из реальных, а не иллюзорных устремлений людей и народов. Основа легенд и преданий при всей их внешней фантастичности жизненна и достоверна. Это для Рериха несомненно.
Потому, и фольклор в праздничном великолепии сказочных элементов - проявление того инстинктивного и стихийного реализма, в котором всегда ищет выражения душа народная.
Рерих отмечает, что фольклор совпадает с находками археологов, что предание и песня подкрепляют пути истории. "Самая краткая пословица полна звучаний местности и века. А в сказке, как в кладе захороненном, сокрыты вера и стремления народа".
Богатство устных народных сказаний, осмысленное и преобразованное творческим воображением художника, становится неотъемлемой частью его духовного мира. Уже ранние литературные опыты Рериха любопытны тем, что в них явственно обозначился интерес к истории, к фольклору. Об этом говорят сами названия баллад, написанных под влиянием Алексея Толстого: "Ушкуйник", "Ронсевальс-кое сражение". Возвышенный строй былин, стихия народной песни завораживают будущего художника. Сохранилась шутливая стилизация Рериха в духе народной былины, написанная о событии далеко не
шуточном: о забастовке студентов Академии художеств. В результате забастовки Куинджи и его ученики (в том числе и Рерих) вынуждены были уйти из академии. Но есть у Рериха и серьезные, зрелые вещи, строй которых целиком определен фольклорной традицией, а сюжеты их взяты из народных преданий и легенд. Ярок, но, пожалуй, стилизован портрет Великана в балладе "Лют-Великан".

Борода у Люта -

На семь концов.

Шапка на Люте -

Во сто песцов.

Кафтан на Люте -

Серых волков.

Топор у Люта -

Белый кремень.

Стрелки у Люта черные,

Приворотливые.

Весь рассказ о том, как утонул в болоте Лют-Великан и как перевелись в краю великаны, выдержан в типичной размеренной тональности народной песни.

Брату за озеро топор подавал.

Перекидывал,

С братом за озером охотой ходил;

С братом на озере невод тащил;

С братом за озером пиво варил;

Смолы курил, огонь добывал,

Костды раздувал, с сестрою гулял,

Ходил в гости за озеро.

Помнят великанов плесы озерные.

Знают великанов пенья дубовые.

Великаны снесли камни на могилы.

Как ушли великаны, помнит народ.

Повелось исстари так,

Говорю: было так.

Триптих "Заклятие", открывающий книгу "Цветы Мории", явно навеян преданиями. В стихах оживает ритмика народных заговоров ("Змеем завейся, огнем спалися, сгинь, пропади, лихой"). Устремленность к Востоку, характерная уже для раннего периода творчества Рериха, объясняет появление таинственных имен, как бы привнесенных обжигающим ветром азиатских степей и пустынь.
Особый интерес представляет третье стихотворение цикла.

Камень знай. Камень храни.

Огнь сокрой. Огнем зажгися.

Красным смелым.

Синим спокойным.

Зеленым мудрым.

Знай один. Камень храни.

Эти строчки, написанные в 1911 году, перебрасывают мостик к дальнейшей работе Рериха-художника, к дальнейшим исследованиям Рериха-ученого. Он тщательно собирает легенды о Камне. На разных языках у разных народов они говорят об одном и том же. Как хвост кометы, тянется за камнем счастье, но недолго, ибо он подвижен, ибо он появляется там, где намечается единение людское. Волшебный камень Соломона (частицу камня царь отколол и вставил в свой серебряный перстень), горюч-камень горы Арарат, камень, о который разбился новгородский богатырь в наказание за то, что не поверил в силу камня, камень, хранившийся в ковчеге средневекового Роттенбурга, камень, заповеданный стране, прокладывающей новые пути, - можно подумать, что речь идет о разных камнях, если б описания не сходились даже в деталях. Рерих высказывает предположение, что камень не просто выдумка, не просто символ, что он - реальность ("Знаете ли вы, существует или нет тот камень, о котором знают так многие народы?").
Ход рассуждений Рериха лишен всякого предубеждения. Почему бы в самом деле не быть камню? Почему бы ему как своеобразному посланцу космоса не аккумулировать в себе некую, еще неведомую человечеству энергию, действие которой и породило пугающие и вдохновляющие легенды? Такой четкий и целенаправленный подход к народным преданиям во времена Рериха был полнейшей неожиданностью. На базе легенд, как на самой крепкой основе, он строил смелую гипотезу.
Слово "гипотеза" приложимо и к пафосу стихотворения "Священные знаки":

Летали воздушные корабли.

Лился жидкий огонь. Сверкала

искра жизни и смерти.

Силою духа возносились

каменные глыбы.

Эти строчки поэт относил к Атлантиде.
Сейчас, когда теории о космических пришельцах и технической цивилизации, предшествовавшей нашей, - явление распространенное, они становятся даже сюжетами кинолент ("Воспоминания о будущем"), вряд ли кого удивит такое предположение. "Что ж, - скажет наш современник, все более отвыкающий удивляться, - как гипотеза это вполне допустимо".
Но в те времена (1915 год) это было открытием, это было новым словом.
Отношение Рериха к прошлому действенно. Оно, если хотите, практично. Он говорит:
- Только немногие невежды скажут: "Что нам до наших истлевших праотцев!" Наоборот, культурный человек знает, что, погружаясь в исследования выражения чувств, он научается той убедительности, которая близка векам и народам. Человек, изучающий водохранилища, прежде всего заботится узнать об истоках. Так же точно желающий прикоснуться к душе народа должен искать истоки. Должен искать их не надменно и предубежденно, но со всею открытостью и радостью сердца.
Прошлое, предопределившее пути наши, прошлое, которое исчезло лишь в своих внешних проявлениях, но не духовно, ибо оно - часть бытия нашего, волнует воображение художника. Он с восторгом повторяет слова древних майев, зазвучавшие вновь спустя три тысячи лет после того, как они были написаны:
"Ты, который позднее явишь здесь свое лицо! Если твой ум разумеет, ты спросишь, кто мы? Кто мы? Спроси зарю, спроси лес, спроси волну, спроси бурю, спроси любовь! Спроси землю, землю страдания и землю любимую! Кто мы? - мы - земля".

3

Сказочный элемент все время вплетается в ткань стихов Рериха. Сама их инструментовка, приподнятая торжественность лексики созвучна строю легенд и преданий. В стихах постоянно возникают атрибуты сказочного мира. Вот один из призывов к мальчику: "Отломи от орешника ветку, перед собою неси. Под землею увидеть тебе поможет данный мной жезл". По народным поверьям, с помощью волшебной ореховой палочки люди разыскивали клады, и не только клады, но - что еще важнее - источники ушедшей под землю воды.
Сказки Рериха (многие из них опубликованы в первом томе его собрания сочинений) близки к стихам. Они близки не только содержанием (и сказки и стихи часто носят характер философской притчи), но и самой ритмической организацией. Одну из сказок ("Лакшми-Победительница") Рерих перерабатывает для книги, превращая ее в стихи.
Снова приходится говорить об индийской традиции, ибо сюжет стихотворения заимствован из древневосточной мифологии. В индийской поэзии образ богини красоты и счастья Лакшми - обобщающий символ. Это имя обычно соединяется с понятием родины (стихи Тагора "Бенгалия - Лакшми", "Индия- Лакшми").
Для Рериха в облике богини Лакшми воплощена красота женщины, вдохновляющая и преобразующая бытие человека. Недаром он повторяет изречение восточной мудрости: "Мир без женщины есть скала, лишенная цветов". Но цветы, вызвавшие к жизни эту аналогию, не украшательский орнамент нашей действительности. По словам тех же мудрецов древности, если бы лишить землю цветов, то она потеряла бы две трети своей жизнеспособности.
Женщина - ведущее и творческое начало мира. "Перечислять совершенное и вдохновенное женщиной значило бы описать историю мира... Под многоразличными покровами человеческая мудрость слагает все тот же единый облик Красоты, Самоотверженности и Терпения. И опять на новую гору должна идти женщина, толкуя близким своим о вечных путях..."
Образ женщины сопрягается со словом "победа" ("Лакшми-Победительница"), он вырастает в величественный образ матери всего живущего, Матери Мира.
"...Приходят сроки, когда человечество обязано выявить все свои духовные силы и возможности. Женщины, опоясанные силой любви, венчанные венцом подвига, как светлый дозор, как рать непобедимая, ополчаются против тьмы и зла и придут на помощь человечеству, которое находится в небывалой еще опасности".
Сюжет легенды несложен. К богине красоты и счастья ("Глаза у благой бездонные... Вокруг грудей и плеч разлиты ароматы из особенных трав. Чисто умыта Лакшми и ее девушки. Точно после ливня изваяния храмов Аджанты") приходит ее злая сестра Сива Тан-дава, страшный облик которой не могут скрыть ни запястья из горячих рубинов, ни напускной смиренный вид ("Из песьей пасти торчали клыки. Тело непристойно обросло волосами"). Она предлагает заключить сделку, выгодную, по ее мнению, для обеих сторон. На первый взгляд логика ее аргументов неотразима. Воздав хвалу неустанной деятельности богини, ткущей радостные покрывала для мира, сестра проявляет родственную озабоченность: "Слишком много прилежно ты наработала... Мало что осталось делать тебе... Без труда утучнеет тело твое... Забудут... люди принести тебе приятные жертвы... А ну-ка, давай все людское строенье разрушим... Мы обрушим горы. И озера высушим. И пошлем и войну и голод... И сотворю я все дела мои... И ты возгордишься потом, полная заботы и дела... Опять с благодарностью примут люди дары твои..."
О хитроумной механике темных Рериху приходилось говорить и писать постоянно. Прозрачная аллегория легенды раскрывает главную уловку темных - поставить себя на одну доску со светлыми, объявить себя силой, равнозначной Свету.
В романе Булгакова "Мастер и Маргарита" князь тьмы Воланд поражает Левия Матвея - ученика и посланца Иешуа - убийственным софизмом: "Что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела Земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом?"
Так что же? Выходит, что светлые и темные - противоположные полюсы, которые, однако, разъять невозможно, не уничтожив целостности мира, а борьба между ними и является основным содержанием человеческой жизни? Так ли это? Нет. Не так. Силам света противостоит хаос. Их извечная задача - преобразовывать хаос мироздания, вносить творческое начало и порядок в многообразие еще не сложившихся форм бытия. В этом созидательном процессе деятельность темных - вреднейшая и злейшая помеха. Она, как ничто другое, мешает выполнять главную задачу, задачу творчества жизни. Поэтому светлые и темные силы не антиподы, зависимые друг от друга и уравновешивающие друг друга, как трубят на всех перекрестках служители тьмы. Это лишь их уловка, жалкая попытка сделать вечным свое существование, которое отнюдь не вечно. Это претензия и потуги играть ту роль, которую они не играли, не играют и играть не будут.
Естественно, что Лакшми, для которой хитроумные ухищрения темных ясны заранее, отвергает выдумку злой богини. "Не разорву для твоей радости и для горя людей мои покрывала". Ни с чем уходит Сива Тандава. И когда она, безумствуя, пытается потрясти Землю, Лакшми успевает набросить свои покрывала.
Эти покрывала украшены новыми священными знаками - символами неодолимой силы радости и красоты бытия. Красота мира, говорит Рерих, и есть победительница.

4

"Древность выдает нам свои тайны, и будущее протягивает свою мощную руку восхождения".
Для Рериха неделим процесс, связующий воедино прошлое и будущее, историю и современность. Крайности, односторонне обозначающие ту или иную тенденцию (будь то идеализация прошлого или, наоборот, огульное отрицание прошлого и настоящего, претензия объявить себя искусством будущего), для него одинаково неприемлемы. Механические и искусственные противопоставления прошлого и будущего мертвы.
"Странны такие противоположения, - пишет художник. - Кто обернут лишь к прошлому, а кто только смотрит на будущее. Почему же не мыслится синтез, связывающий одну вечную нить знания? Ведь и прошлое и будущее не только не исключают друг друга но, наоборот, лишь взаимоукрепляют. Как не оценить и не восхититься достижениями древних культур! Чудесные камни сохранили вдохновенный иероглиф, всегда применимый, как всегда приложима Истина.
Естественно, невозможно жить лишь в дедовском кабинете. Сам мудрый дед пошлет внуков "на людей посмотреть и себя показать...".
Тем не менее в дедовском кабинете накопилось то, что не найти во вновь отстроенном доме. У деда сохранились рукописи, которым не пришлось быть широко напечатанными. Было бы легкомысленно вдруг отказаться от всех прекрасных накоплений".
Крайности сходятся. Собственно, они немыслимы друг без друга, отрицанием друг друга и балаганной шумихою они поддерживают видимость своего существования. Именно видимость, потому что в них нет творческого начала, а следовательно, и жизни. Если уж прибегать к сравнению, то это побеги, паразитирующие на древе жизни. Естественно, что крайности и односторонности в высшей степени чужды духу Рериха, работа которого шла под действенным знаком накопления и сохранения всего позитивного и творческого. Синтетичен был сам склад его гениального дарования.
"Его искусство не знает ограничения во времени и пространстве, - справедливо писал о творчестве Рериха профессор Генго-ли, - потому что он рассматривает Вселенную в ее прошлом, настоящем и будущем как одно целое, как нескончаемую песню, связывающую каменный век с веком электричества".
Отношение Рериха к прошлому лишено намека на сентиментальность или созерцательность. Путешествие по дорогам минувших столетий таит определенную опасность. Голос древности легко может обернуться голосом сирены, завораживающей творческий дух человека.
В непрестанном поступательном движении Рериху претит мысль об остановке, о промедлении. "Промедление смерти подобно" - этому знаменитому изречению Петра I он посвятит целую статью. Малейший перерыв в движении, даже мгновенная остановка в пути духовного развития может быть гибельна для человека - убежден Рерих.
"Самое страшное - это повернуть голову человека назад - иначе говоря, удушить его. В старину говорили, что дьявол, овладевая человеком, всегда убивает, повернув голову назад. То же самое выражено и в обращении жены Лота в соляной столб. Она, вместо того чтобы устремляться в будущее, все-таки обернулась назад и мысленно и телесно окаменела".
Известен случай, когда в присутствии художника один его элегически настроенный знакомый, сетуя на жизнь, вздохнул о невозвратном прошлом. С какой горячностью прервал эти излияния Рерих, воскликнув: "Что значит все прошлое перед будущим?!"
Да, он настаивает на изучении древности ("мы будем изучать ее вполне и добросовестно, и доброжелательно"), но его обращение к прошлому подчинено организующей идее: "Такие... изыскания позволят нам выбрать то, что наиболее ясно применимо в проблемах будущего".
Его чеканные афоризмы свидетельствуют о целенаправленности, о постоянной устремленности к творческому созиданию. "Прошлое лишь окно в будущее... Любите прошлое, когда оно вынырнет из нажитых глубин, но живите будущим... Из древних, чудесных камней сложите ступени грядущего".

ГЛАВА ПЯТАЯ

"РАДОСТЬ - СИЛА НЕПОБЕДИМАЯ"

1

Природа - обязательный персонаж произведений Рериха. Типичная для него композиция: путник и пейзаж, то радостный, то напряженно-тревожный, угрюмый, а подчас соединяющий и то и другое. Природа никогда не выполняла в творчестве Рериха вспомогательной роли. Пейзаж - это не фон, на котором разворачиваются события. Пейзаж, как и человек, равноправный и действенный участник событий. Вслед за Тютчевым художник мог бы повторить:

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик -

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык.

- Надо природу понимать, - призывает Рерих. - Надо войти в нее как бы сотрудником ее, не осудительно, но восхищенно.
Природа для художника ни в коей мере не ассоциируется с бегством от напряженных будней повседневности. Она даже не связана с мыслью об отдыхе или минуте отрешенности и забвения. Нет, слияние с природой для него обозначает нечто другое. Активная натура художника воспринимает природу как могучий генератор, дарующий человеку физическую и духовную энергию.
"Антей прикасался к земле для наполнения силою, для обновления мощи духа. Конечно, не в опьянении он падал на землю, но сознательно он прикасался к земле, и тогда она сообщала ему здоровое обновление. Антей назывался могучим великаном. Не от целебных ли прикосновений к земле он получил навсегда это мощное наименование?"
Красота окружающего мира дарит человеку радость. Но вместить ее, разлитую повсюду, может лишь открытое, свободное от страха и уныния сердце. В стихотворении "Наш путь" поэт рисует пейзаж, не замкнутый в себе и своем безмолвии, а приближенный к человеку ("Путники, сейчас мы проходим сельской дорогой. Хутора чередуются полями и рощами"). В стихотворении возникают трогательные образы детей.

Мальчик нам подал чернику

в бересте. Девушка протянула

пучок пахучей травы. Малыш

расстался для нас со своей

в полоску нарезанной палочкой.

Он думал, что с нею нам

будет легче идти.

Но как же реагируют на бескорыстное движение сердца взрослые путники, столь щедро одаренные малышами? А вот как:

Мы проходим.

Никогда больше не встретим

этих детей. Братья, мы отошли

от хуторов еще недалеко,

но вам уже надоели подарки.

Вы рассыпали пахучую траву.

Ты сломал корзинку из бересты.

Ты бросил в канаву палочку,

данную малышом. К чему нам

она? В нашем долгом пути.

Но у детей не было ничего другого.

Они дали нам лучшее из того,

что имели, чтобы украсить наш путь.

Аллегория стихотворения несет в себе обобщающую мысль. Конечно, "наш путь" символизирует собой путь человеческого познания. Но познание, взвешивающее лишь на строгих аптекарских весах холодного разума, не в силах проникнуть в красоту окружающего мира. А значит, оно неполно. Познание становится истинным лишь тогда, когда к нему на полную мощь подключается сердце. Библейское изречение, характеризующее путь познания как скорбный и трагический ("во многой мудрости много печали"), Рерих решительно отвергает. В истоке познания, в существе его - радость. Познание начинается с радости. Рерих недаром многократно повторит знаменитое восточное изречение: "Радость есть особая мудрость".

2

"...К черте подойдем и заглянем. В тишине и молчанье". "Тишина и молчанье". Рерих делает на этих словах смысловое ударение. Они становятся ключевыми в лексическом рисунке стиха. Сам облик Учителя (еще раз напомню, что для Рериха слово "Учитель" обозначает творческий зов жизни) сливается с безмолвием, и голос его звучит из безмолвия.

Не знаю и не могу.

Когда я хочу, думаю, -

кто-то хочет сильнее?

Когда я узнаю, -

не знает ли кто еще тверже?

Когда я могу - не может ли

кто и лучше, и глубже?

И вот я не знаю и не могу.

Ты, в тишине приходящий,

безмолвно скажи, что я в жизни

хотел и что достигнуто мною?

Но слова "тишина", "молчанье", "безмолвье", которые у нас нередко отождествляются с такими понятиями, как "бездейственность", "созерцательность", "отрешенность", не должны ввести нас в заблуждение. Вот, что пишет Рерих по этому поводу:
"Есть два вида тишины. Беспомощная тишина инертности, которая знаменует распад, и тишина могущества, которая управляет гармонией жизни... Чем она совершеннее, тем глубже мощь и тем больше сила действия.
В этой тишине нисходит истинная мудрость... Поверхностная деятельность ума должна остановиться, и молчанье заменит беспокойство. И затем в тишине - в той беззвучной глубине - приходит озарение. И истинное знание становится безошибочным источником истинного действия".
Нет нужды доказывать, что в данном случае речь идет о тишине второго рода, тишине творческого напряжения и внутреннего озарения духа человеческого.
Юный Тютчев писал:

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум;

Их оглушит наружный шум,

Дневные разгонят лучи, -

Внимай их пенью - и молчи.

Мир "таинственно-волшебных дум" Рериха концентрируется вокруг величественного образа Учителя. Отличительная черта внутреннего мира художника - устремленность. Здесь все подчинено единой идее. Здесь все устремлено ввысь, к тому, что поэт объединяет словом "Учитель".

Звуки жизни случайной меня

не тревожат. Жду. Я знаю, что ты

меня не покинешь. Ко мне

подойдешь. Образ твой в молчании я сохраню.

3

Есть у Рериха статья "Небесное зодчество". В ней, он делит людей на два вида. "Одни умеют радоваться небесному зодчеству, а для других оно молчит, или, вернее, сердца их безмолвствуют". Чувство, которое сам художник определяет словами "восторг о небе", присутствует у него всюду. Звучащее небо властвует в его картинах, но оно не отделяется от земли, не противополагается земле. Более того. Как справедливо отмечает Леонид Андреев, художник стремится "небесное объяснить земным".
"Ведь не "сидение на тучах", и не "играние на арфах", и не "гимны неподвижности", но упорный и озаренный труд сужден, - пишет Рерих. - Не маг, не учитель под древом, не складки хитона, но рабочая одежда истинного подвига жизни приведет к вратам прекрасным".
"Не маг, не учитель под древом". Облик Учителя, который может поначалу показаться фантастическим, обретает реальную достоверность. Не призрачна его деятельность, она идет под знаком врачующей помощи людям ("У тебя на полках по стенам многие склянки стояли. Разноцветны они. Закрыты все бережливо. Иные обернуты плотно, чтобы свет не проник. Что в них - не знаю. Но их сурово хранишь... Помощь твоя мне нужна. В твои составы я верю"). Высокий пример того, кого Рерих именует Учителем, вновь и вновь обращает его взгляд к земле.

Начатую работу Ты мне оставил.

Ты пожелал, чтоб я ее продолжил.

Я чувствую Твое доверие ко мне.

К работе отнесусь внимательно

и строго. Ведь Ты работой этой

занимался сам. Я сяду к твоему

столу. Твое перо возьму.

Расставлю Твои вещи, как

бывало. Пусть мне они помогут.

Но многое не сказано Тобою,

когда Ты уходил. Под окнами

торговцев шум и крики.

Шаг лошадей тяжелый по

камням. И громыхание колес

оббитых. Под крышею свист

ветра. Снастей у пристани

скрипенье. И якорей тяжелые

удары. И птиц приморских

вопли. Тебя не мог спросить я:

мешало ли Тебе все это?

Или во всем живущем Ты

черпал вдохновенье. Насколько знаю,

Ты во всех решеньях от земли не удалялся.

Во всем живущем черпать вдохновение - таков неколебимый , завет истинного творчества. Любителям чудес и феноменов Рерих отвечает: мир, окружающий вас, и есть феномен подлинно чудесный. В повседневности таится возможность того, что люди именуют сказкой. Надо лишь уметь видеть необыкновенное в обыкновенном. Красота жизни разлита повсюду. Она мерцает даже в том, что на первый взгляд кажется малоинтересным и будничным. В стихотворении "Замечаю" поэт поведал историю, похожую на притчу, о незнакомом человеке, поселившемся около сада. Он оказался певцом. Но вот что замечательно. Год идет за годом, а он не повторяется в песнях. "Песнь незнакомца всегда нова". Наконец люди обращаются к нему с вопросом: "Откуда берет он новые слова и как столько времени нова его песнь?"

...Он

очень удивился как будто и,

расправив белую бороду, сказал:

"Мне кажется, я только вчера

поселился около вас.

Я еще не успел рассказать даже

о том, что вокруг себя замечаю".

Труд земли, любой, лишь бы в него был внесен творческий порыв, рождает "восторг о небе". "И самый прозаичный быт полон чудесности. Чудеса отменены, а чудесность бытия стучится во все двери".

4

Встань, друг.

Получена весть.

Окончен твой отдых.

Властная интонация стихов прорезает тишину, как звук сигнальной трубы. То, что вчера было лишь туманным предчувствием, сегодня становится ясно различимым зовом. Радостное дыхание вести преобразует мир. Взгляду открывается "несказуемая по красоте своей небесная книга".

Небо ночное, смотри,

невиданно сегодня чудесно.

Я не запомню такого.

Вчера еще Кассиопея

была и грустна и туманна,

Альдебаран пугливо мерцал.

И не показалась Венера.

Но теперь воспрянули все.

Орион и Арктур засверкали.

За Алтаиром далеко

новые звездные знаки

блестят, и туманность

созвездий ясна и прозрачна.

Разве не видишь ты

путь к тому, что

мы завтра отыщем.

Звездные руны проснулись.

Бери свое достоянье.

Оружье с собою не нужно.

Обувь покрепче надень.

Подпояшься потуже.

Путь будет наш каменист.

Светлеет восток. Нам пора.

По настроению, по замыслу, по внутренней наполненности стихи продолжают цикл картин Рериха с названиями, которые характеризуют их больше, чем любое описание: "Звезда Героя", "Звезда Матери Мира", "Звездные руны".
Сверкающее звездное небо в сердце человека вселяет восхищение и оптимизм: "...в самые трудные дни один взгляд на звездную красоту уже меняет настроение; беспредельное делает и мысли возвышенными".
"Стучится вестник, и чем необычнее час, тем трепетнее ожидание". Но получить весть не так просто. Для этого надо быть бдительным к любым явлениям жизни. Для этого должно напряженно вслушиваться в звучащие дали.

В жизни так много чудесного.

Каждое утро мимо нашего берега

проплывает неизвестный певец.

Каждое утро медленно из тумана

движется легкая лодка и

всегда звучит новая песнь
.
И так же, как всегда, скрывается

певец за соседним утесом.

И нам кажется: мы никогда

не узнаем, кто он, этот

певец, и куда каждое утро

держит он путь. И кому

поет он всегда новую песнь.

Ах, какая надежда наполняет

сердце и кому он поет?

Может быть, нам?

Действительно, кто и как может вычислить то радостное мгновение, когда постучится вестник? "Должен ли он найти вас на башне, или должен найти в катакомбах - вы не знаете этого, да и не должно знать, ибо тогда нарушилась бы полная готовность. Будьте готовы".
Весть может прийти отовсюду, да и вестник может быть самым неожиданным. Поэтическому воображению художника он иногда рисуется огненным гонцом, встающим на столбах света. Он может явиться торжественным посланцем с драгоценным подарком от Владыки ("Эй, вы, уличные гуляки! Среди моего ожерелья есть от Владыки данный мне жемчуг!"). Но он может оказаться ничем не примечательным человеком, и тогда его нужно отличать от других людей не по одежде, но по огненным глазам, наэлектризованным мыслью.
"Сердце звучит на все необычное и крепко врезает эти многоценные печати в сознание. Когда же мы видим далекого путника на безбрежной, снежной равнине, нам думается, что не случайно и не бесцельно совершает он трудный путь.
Наверно, он несет важную новость; и ждут его те, кто поймет знамение будущего".
Рерих как бы раскрывает смысл знаменитой восточной поговорки: "Если надо - и муравей гонцом будет". Важен не муравей, важна весть, важно услышать и понять сердцем творческий зов жизни. А "вестник даже в одежде телеграфиста уже нечто особенное".
Образ вестника - один из самых любимых образов Рериха. Он заставляет обратиться к его биографии, ибо слова "гонец" и "вестник" выражают существо его творческой устремленности, его жизни, в которой главным мотивом звучало не "я" и "меня", а "через меня". Именно так и воспринимали Рериха его современники. В биографическом очерке о художнике Всеволод Никанорович Иванов пишет:
"И не себя ли... чувствует гонцом и Рерих, когда он идет по миру, пересаживаясь с корабля на поезд, с поезда на автомобиль, подчас рискуя своей собственной жизнью? Какая неслыханная сила влечет его за собой, толкает, заставляет обращаться к миру со своими потрясающими душу картинами, со своими глубокими проповедями?..
Это - и есть подвиг. Это - требование подвига. Это - сознание необходимости подвига для всего живущего, сознание его неотвратимости, необорности... Из России несет Рерих этот зов, из той удивительной России, в которой всегда главным вопросом человеческого существования было:
- Как жить, чтобы святу быть?

5

...Вестник,

мой вестник. Ты стоишь и

улыбаешься. Нет ли у тебя

приказа лечить несчастье улыбкой?

Собственно, вопрос заключает в себе утверждение и приказ (если уж таким словом назвать пришедшую весть), это "приказ, выводящий из сумерек, - РАДУЙСЯ". Нет и не может быть такого положения, в котором бодрый человеческий дух не разглядел бы просвета.
"Каждая радость уже есть новый путь, новая возможность. А каждое уныние уже будет потерею даже того малого, чем в данный час мы располагали. Каждое взаимное ожесточение, каждое рощение обиды уже будет прямым самоубийством или явною попыткою к нему.
Окриком не спасешь, приказом не убедишь, но светлое "радуйся" истинно, как светильник во тьме, рассеет все сердечное стеснение и затемнения".
В то время, когда писались эти строки, среди части творческой интеллигенции Запада, так или иначе заблудившейся в сумерках буржуазного мира, растерявшейся на трудных путях земных, распространилось настроение, которое Горький ядовито и метко окрестил "космическим пессимизмом". Отношение Рериха к действительности, к процессам, преобразующим ее, можно назвать прямо противоположными словами: космическим оптимизмом. Радость, убежденная и воистину всеобъемлющая, одухотворяет его творчество.
Вспомним полотна, на которых с такой дерзостью запечатлены безбрежные пространства, залитые волнами победоносного света. Вспомним синеющие горные вершины, устремленные к облакам - и даже не к облакам, а куда-то выше, в солнечные и космические бездны. Вспомним яростную борьбу света и тьмы, которую Рерих изображает с экспрессией неведомого автора "Слова о полку Игореве". Вспомним лейтмотив его полотен - мотив торжества человеческого и созидательного начала над необузданным хаосом...
Наверное, полотна Рериха ярче, грандиозней, монументальней его маленьких поэм, но и эти - драгоценны, и в них с не меньшей силой проявился тот универсальный оптимизм, который вообще характерен Для внутреннего мира художника.

За моим окном опять светит солнце.

В радугу оделись все былинки.

По стенам развеваются блестящие знамена света.

От радости трепещет бодрый воздух.

Отчего ты не спокоен, дух мой?

Устрашился тем-чего на знаешь.

Для тебя закрылось солнце тьмою.

И поникли танцы радостных былинок.

Но вчера ты знал, мой дух, так мало.

Так же точно велико твое незнанье.

Но от вьюги было все так бедно,

что себя ты почитал богатым.

Но ведь солнце вышло для тебя сегодня.

Для тебя, знамена света развернулись.

Принесли тебе былинки радость.

Ты богат, мой дух. К тебе приходит знанье.

Знамя света над тобою блещет! Веселися!

Как мы уже неоднократно убеждались, поэзию Рериха трудно отделить от его публицистики, и не только потому, что в ней разрабатываются те же мотивы, но и потому, что она - поэтична. Стихи Рериха и его философско-поэтическая публицистика все время подкрепляют друг друга. Мысль о всепобеждающей волне радости, воплощенная в афористичные строчки стихов, находит столь же чеканное выражение в многочисленных статьях художника.
"Не для слез и отчаяния, но для радости духа созданы красоты Вселенские. Но радость должна быть осознана, а без языка сердца где же раскинет радость светоносный шатер свой? Где же, как не в сердце, твердыня радости?
Осознавший область сердца неминуемо пристает к берегам творчества".
Радость - это особого рода мудрость. Мудрость творческая, преобразующая. Выявленная созидательным духом человека, она - оружие света; она, как гласит афоризм древней мудрости, - "сила непобедимая". "Ведь если бы весь мир возрадовался хотя бы на одну минуту, то все Иерихонские силы тьмы пали бы немедленно".

Содержание

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.