Сидоров Валентин - Страна Параклета

МОСТ НАД ПОТОКОМ

"Путник, ты должен отдать твои мешающие тебе вещи.
И чем больше отдашь, тем легче тебе будет продолжать путь твой.
Благодари тех, кто взял у тебя.
Они помогут. Они о тебе позаботились.
Ибо идущий легко свободно достигает вершины".

Почему-то эти строки почти всегда воскресают в моей памяти, когда я бываю в Индии, когда мы мчимся в запыленном, видавшем виды "амбассадоре" (серийной машине индийского производства) по шумной и многолюдной магистрали. Может быть, потому, что дорога в Индии, как утверждают сами индийцы, - не просто дорога. Это история, приспособившаяся к современности или, скорее, приспособившая к себе современность.

Разумеется, это не значит, что на ней отсутствуют (или почти отсутствуют) приметы технического века. Отнюдь нет. Машин здесь столько же, сколько и у нас, если не больше. А уж такого количества велосипедов, как здесь, нам и не снилось.

На задних стеклах автобусов можно прочесть выделенные крупными красными буквами слова "Horn please" ("Гудите, пожалуйста"). Призыв, на мой взгляд, совершенно излишний. Индийские шоферы гудят самозабвенно по всякому поводу и без повода, тесня и подгоняя друг друга.

На обочинах шоссе, если едешь утром, видишь перевернутые автобусы и грузовики. "Гонят в темноте во всю мочь, вот и перевертываются", - объяснили мне. Однако не думайте, что водители в Индии все до одного отчаянные лихачи. Дело в том, что их заработок зависит от количества рейсов (ночные оплачиваются дороже). Как же тут не гнать во всю мочь? А спешка в ночные часы - когда внимание человека ослабевает и он, потеряв бдительность, может даже впасть в полусонное оцепенение, - нередко приводит вот к таким катастрофам...

Но вся эта техника, столь стремительная и самоуверенная, как бы стушевывается, когда навстречу ей проскрипит двухколесная арба или проплывут плавно и величественно, словно из сказок "Тысячи и одной ночи", верблюды, груженные высокими тюками. Возвышаясь над машинами и даже автобусами, медленно движется караван слонов (два, а может, и три десятка слонов). Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, они направляются к месту своей работы. Маршрут умными животными усвоен хорошо, поэтому на весь караван всего два погонщика. Каждый слон, округлив хобот, несет свой дневной паек - тощую вязанку сена.
Животный мир Индии привык к современному транспорту и относится к нему, пожалуй, без уважения и боязни. То и дело под самым носом машины перебегают дорогу обезьяны, иногда с малышами на спинах. А коровы - так те вообще не обращают никакого внимания на то, что происходит вокруг. Они как будто понимают, что ничего с ними не случится: машина затормозит и осторожно их объедет. С меланхоличным видом они жуют все, что им попадается на асфальте: огрызки фруктов, цветочные лепестки и даже газеты.

В отличие от наших бетонированных трасс индийская не отсекает прошлое, не деформирует его, а делает составной, хотя и контрастной, частью (поскольку оно несет ритмы и вибрации, к которым мы не привыкли) современного грохочущего задымленного пейзажа.

Вот неторопливо шагают крестьяне со связками тростника на голове. Их окликают, и они охотно останавливаются у пруда, который расположен неподалеку от шоссе. Женщины в ситцевых сари моют и полоскают белье и энергично и весело - шлеп! шлеп! - орудуют вальками. Точь-в-точь как у нас когда-то в деревне, которая сегодня ушла в небытие.

Вот группа людей, бредущих по раскаленному асфальту. Мы их обгоняем, они сторонятся; солнце, клонящееся к закату, золотит их утомленные лица.

- Им следовало бы поторопиться, если не хотят остаться голодными, - сообщает мой индийский спутник, - до дома, чувствуется, им еще далеко. А по законам их касты они не имеют права принимать пищу после захода солнца.

- Почему бы им не сесть в автобус, чтобы выиграть время? - спрашиваю я.
- Нельзя. У них обет - не пользоваться никакими средствами передвижения. Они могут только ходить пешком и лишь босиком.

А вот еще один босой человек с напряженно-сосредоточенным выражением лица. К щиколоткам его ног привязаны бубенчики и колокольчики, которые довольно мелодично звенят при каждом его шаге. Он принадлежит к секте, придерживающейся строжайшей заповеди не причинять ни малейшего вреда ничему живущему. Звенящие бубенчики и колокольчики должны отпугивать ящериц и насекомых, дабы ненароком они не попали под ноги и не были раздавлены.

У индийской дороги есть символ веры, и он, пожалуй, может быть выражен вот этими словами:
Уходящий повсюду находит свой дом.

Остающийся дом свой теряет.
Если вдуматься, говорят здесь, дорога - сама по себе уже награда.
Из своего путешествия по маршруту Великого индийского пути Рерих вынес такое впечатление: "Встречные караваны приветствуют друг друга. Всегда спросят: "Откуда?" Никогда не спросят: "Кто вы?" Личность уже тонет в движении".

Мудрость Востока с древнейших времен считала, что только путь, внутренне осмысленный и наполненный, и может дать ощущение свободы (подлинной свободы) и беспредельности. А что касается путника, то Путник имеет одну лишь задачу:

Слиянье с дорогой, ведущей нас вверх.

В магазинах Дели и Бомбея, Мадраса и Калькутты наряду с вещами современного поточного производства так много кустарных изделий и антиквариата, что они напоминают скорее музеи, чем магазины. Здесь вы имеете реальную возможность прикоснуться к предмету, овеянному дыханьем истории. В одном столичном эмпориуме, например, я видел предназначенный для продажи старинный трон.

Это было высокое кресло с обивкой из парчи. Обивка потускнела, вылиняла, местами лопнула, и наружу показались клочья свалявшейся шерсти. Но в материю были вделаны драгоценные камни (некоторые довольно солидного размера): алмазы, изумруды, рубины. Подлокотники были обвиты вязью из крупных жемчужин, отливающих белым и розовым светом.

- Недавно, - сообщил словоохотливый продавец, - этот престол торговал один арабский шейх. Но не сошлись в цене. Он давал восемь миллионов рупий, а наша цена - десять миллионов.

Ювелирное искусство Индии не утратило своего престижа, обретенного еще в древности. Со всего мира доставляют сюда алмазы, чтобы здесь придали им должные блеск и огранку.

В шикарных эмпориумах и тесных тибетских лавочках идет бойкая торговля самоцветами и полудрагоценными камнями, более или менее доступными по цене рядовому человеку: агатами, топазами, индийской разновидностью граната - альмандинами. В Красном Форте Дели есть магазинчик Гопала, специализирующийся на контактах с советскими туристами. Его хозяин, если вы совершили покупку, обязательно вручит вам карточку, из которой вы узнаете: "Мы предоставляется специальный скидка для советские люди". Здесь же содержатся - с учетом растущего интереса к астрологии и гороскопам - сведения о камнях-талисманах, соответствующих тому или иному месяцу рождения человека: "Январь: Гранат, Алекзандар; февраль: Амитист" и т. д. и т. п.

Есть в этом, разумеется, элемент игры, есть что-то от улыбки, которую может себе позволить иногда даже самый серьезный человек. Но существует другая, более сокровенная, что ли, традиция. Существует старинное предание о том, что драгоценные камни рождаются из страданий человеческих. А отсюда, как вы понимаете, следует, что драгоценный камень - своего рода аккумулятор духовной силы человека, несущий положительный или отрицательный заряд (все зависит от того, как человек выдержал испытания, выпавшие на его долю: преобразил ли себя, поднявшись над собою, или, наоборот, ожесточился духом).

Существует определенная символика каждого цвета и связанного с ним драгоценного или полудрагоценного камня, запрограммированная древней мудростью. Семь главных цветов выделяла она и в соответствии с этим намечала семь главных духовных ориентиров для человека, семь главных секторов внутренней работы. Вот эти цвета и ориентиры в их строгой иерархической последовательности.

1. Белый. Его камни: алмаз, горный хрусталь. Цвет силы.

В пояснение символики этого цвета говорится:
"Духовная сила - меч сверкающий. Но он поражает не человека, а цепь, его оковавшую. Однако звенья цепи так прочно вросли в тело, что человек вначале чувствует не освобождение, а страдание. Отсюда - страх перед ударом убийственной мощи, которая сразу (как будто прикоснулись магическим жезлом) уничтожает всю цепь, а не отдирает от тела звенья ее постепенно, одно за другим".

И еще:
"Духовная сила, пробуждающаяся в человеке, вырывается из него языками пламени и может быть опасной и для окружающих, и для него самого. Пробудить духовный огонь в человеке - первая задача. Укротить огонь и придать ему целенаправленный характер - вторая задача. Запомни: обе эти задачи решаются одновременно".

2. Синий. Его камень: сапфир. Цвет мудрости.

В пояснение символики этого цвета говорится:
"Мудрость - божественное свойство, заключенное в человеческую оболочку. Пассивность не равна пассивности. Спокойствие спокойствию рознь. Кажущаяся инертность, внешнее бездействие мудреца - это не трусость, не бегство, не отрешенность от мира, а, как правило, наиболее активная форма воздействия на него. Спокойствие мудреца - это не равнодушие, не замыкание себя в неких неприкосновенных границах, наоборот - это отрешение от себя, когда сострадание и доброта волнами излучаются на окружающих людей и врачуют их".

И еще:
"Мудрость не борется, а побеждает. Мудрость не может быть противоположением глупости или злу, ибо противоположения лишь усиливают друг друга. Мудрость можно уподобить плотному колпаку, который покрывает чадное пламя ненависти и гасит его. Мудрость не стоит над схваткой, она участвует в ней, но - особым образом. Она приходит на помощь борющимся тогда, когда обостряется их карма или изживается карма. Но врачеватель не обязательно ласков. В случае надобности он может прибегнуть и к хирургическому вмешательству".

3. Зеленый. Его камни: изумруд, хризопраз. Цвет обаяния, артистичности, такта.

В пояснение символики этого цвета говорится:
"Такт - это не насилие над собой, а полнота внимания и к себе, и к окружающим тебя. Такт - это радость узнавания себя и других, радость открытий и действий, связанных с этими открытиями. Такт (особенно на первых порах) сочетается с замедленной реакцией, ибо необходимо время для познавания себя и других в постоянно меняющейся обстановке. Но такт - это тренировка ума и чувств и, как всякая тренировка, приведет впоследствии к быстрым и безошибочным действиям".

И еще:
"Чувство такта должно развивать не только по отношению к другим, но и по отношению к себе, и прежде всего по отношению к своему духовному миру. Внутренний мир должен расти естественно, и потому здесь нужны внимание, терпение и любовь, а не упорство и насилие, не считающееся с постепенностью роста всего живущего и духовного".

4. Золотисто-желтый. Его камень - чрезвычайно редко встречающийся в природе желтый алмаз. Цвет гармонии.

В пояснение символики цвета говорится:
"Гармония твоя - прежде всего примирение с самим собой. Лишь утвердивший внутреннее равновесие может сгармонизиро-вать свои отношения с миром. А утверждение внутреннего равновесия означает четкое осознание духовного маршрута твоей жизни, а также той роли, которую играют в освоении этого маршрута как позитивные, так и негативные моменты твоей жизни. Не может идти речи ни о потворстве низменным инстинктам, ни о самодовольном упоении возвышенными чувствами. Речь идет о том, чтобы выявить свою сверхзадачу, в свете которой отпадет низменное, а возвышенно-чувственное перестанет быть самоцелью".

И еще:
"Гармония не приходит в результате отрешенности от внешних обстоятельств. А победа над внешними обстоятельствами - это не господство над ними, а установление правильного внутреннего отношения к ним. Неси свет радости своей во внешний мир, и он преобразится".

5. Оранжевый. Его камень: дымчатый топаз. Цвет науки, искусства, знаний, всего того, что требует от человека необычайной концентрации воли.

В пояснение символики этого цвета говорится:
"Ничто не дает столь широких горизонтов, как духовная жизнь, но ничто и не требует такого сосредоточения всех усилий, как духовная жизнь. Сосредоточение - это всегда как бы некое сужение, концентрация в одной точке, за которой следует взрыв и небывалое расширение сознания. Узкие ворота ведут к свободе и радости величайшей.

Но узкие ворота не есть нечто искусственное, это естественный этап развития, и от отношения к преградам на пути зависит, может быть, половина успеха. Если ты осознаешь и почувствуешь, что ты - не только устремление, но ты - и преграды, тогда ты на верном пути к победе".

И еще:
"Дисциплина жизни дарует свободу духу. Это и есть узкие врата, ведущие к спасению. Жаждущий свободы превыше всего без размышлений выберет то, что приближает ее желанный миг: железные законы внутренней и внешней жизни (их страшится низшее "я", а высшее "я" на них возлагает надежды)".

6. Красный. Его камни: рубин, гранат. Цвет любви и преданности.

В пояснение символики этого цвета говорится:
"Какие бы формы ни принимала любовь во внешнем мире, она всегда - очищение внутренним огнем. Если же нет очищения или возвращаются к тому, что было, значит, это не любовь".

И еще:
"Когда-то в тебе должно возникнуть ощущение, которое превратится потом в уверенность, что тебя любят. Любят, как отец и мать, взятые вместе, и более того. На многих случаях ты можешь убедиться в любви Учителя, ведущей тебя неизменно в гору, а не увлекающей тебя в бездну. Если не сможешь ответить любовью на любовь, то в тебе должно родиться чувство благодарности, которое радостно и навеки свяжет тебя с Учителем".

7. Фиолетовый. Его камень: аметист. Цвет религиозный, а также космический, предполагающий расширение человеческого сознания до вселенского уровня.

В пояснение символики этого цвета говорится:
"Есть карма человека, но есть и карма страны. Работая над своим духовным совершенствованием, забывают об этом. Надобно помнить об этом.

Есть карма страны, но есть и карма планеты. Любя свою Родину, забывают об этом. Надобно помнить об этом.

И наконец, карма Земли, карма человечества связана с судьбой Космоса, который так или иначе участвует в нашей жизни. Об этом тоже забывают. Надобно помнить об этом".

И еще:
"Космос присутствует в нашей жизни, но не определяет ее. Лишь в решающие моменты, когда земные события грозят нарушить равновесие мироздания, он проявляется четко и резко. И очень важно, чтоб усилия Космоса слились с целенаправленной волей человечества, по возможности, соборной".
Включайся в ток духовный каждый день!

Сим победиши.
Как осуществлять это включение? В Индии отвечают: при помощи медитации, то есть при помощи постоянной и кропотливой работы над нашими мыслями.

Нужно помнить, говорят здесь, что мысль, как это ни покажется странным, - живое существо со своим характером, привычками, капризами. Так, например, она не любит, чтобы разбирали механику ее. Тогда она перестает быть таинственной, неосязаемой, невидимой, а лишь при этих условиях она и может бесконтрольно воздействовать на нас. Вот почему мелочам, мыслям, скребущим сердце, надо уметь сказать, как некогда в детстве надоевшим кошкам: "Брысь!"

Уровень медитации целиком зависит от воспитания мысли. Нужно учить ее - а это далеко не просто - искусству непрестанного и устремленного восхождения.

Ленива мысль. А если б не ленилась,
Она б давно заставила тебя
В небесном ореоле видеть Землю,
В космическом сиянии - людей.

Советуют:
"Старайся все охватить мыслью - не мыслеобразом, не мыслью, четкой в своих очертаниях, нет, мыслью абстрактной, сверхабстрактной, теряющей свои границы, мыслью затихающей, затухающей, удаляющейся и вновь возвращающейся. Лишь мысль, вышедшая за пределы внешнего мира, может принести дыхание истины".

- А почувствую ли я дыхание это, а как я поверю в реальность его?
- Почувствуешь и поверишь, потому что вместе с возвратившейся и преобразившейся мыслью придут к тебе бодрость, свежесть и радость неземные.

Известно, что сны делятся на два типа: сны со сновидениями и сны без сновидений. Подобно этому медитации тоже делятся на два типа: медитация, когда есть видения, слова, мысли, и медитация, когда отсутствуют видения, слова, мысли. Так же как сон без сновидений, так и медитация, лишенная мысли, для человека и духа его результативней.

Ибо:
Как суету не лечат суетой,
Так мысль не лечат мыслью, а - безмолвьем.

Много, чрезвычайно много существует определений для медитации. Например, и такое:
Высота погружается в глубину. Это и есть медитация. Глубина подходит к вершинам. Это и есть медитация.
Спросите: почему так почитаемо у вас в Индии понятие Учителя? Скажут: потому что понятие Учителя выводит человека за рамки обычной жизни и, значит, поднимает его над собой.

Спросите: какие отличительные черты Учителя? Скажут:

Учитель тот, кто убивает страх.
Учитель тот, кто утверждает радость.
По этим признакам Учителя найдешь.

Спросите: что делать, если нет Учителя рядом? Скажут: если нет Учителя рядом, то внимание должно быть еще более четким, бдительным и напряженным, ибо во всем может проявиться Учитель.

Добавят к сказанному, что человек не верит себе, он склонен верить другому. Эта потребность учитывается, и ему даруется Учитель, который, в сущности, есть не что иное, как собственное высшее "я" самого человека.

Напомнят, быть может, изречение Будды из "Дхаммапады": "Учась у самого себя, кого назову Учителем?"
Приведут, быть может, в подкрепление этой мысли текст из древнего учения:

"Куда б ты ни пошел, сын мой, ища откровений, истинные посвященные тебе объяснят: "Ты сам свой первый учитель - изучай самого себя, приглядываясь к своим словам, чувствам, желаниям, действиям. Познавая, твори усилие очищения их".

Каждый Учитель должен оставаться учеником - об этом тоже обязательно скажут. И добавят:

В конечном счете от ученика
Учитель требует, чтоб стал он как Учитель.
В бывшей резиденции Индиры Ганди, ныне превращенной в ее мемориал, есть два снимка, сделанные незадолго до смерти. Расположенные рядом, они кажутся символичными. На одном - Индира Ганди выступает на митинге. Многотысячная толпа восторженно приветствует ее. На другом - она склонилась в почтительном поклоне перед седобородым отшельником. Громкая слава мира как бы растворилась в тишине ашрама.

"Кризис, с которым мы столкнулись, - говорила Индира Ганди (и тоже незадолго до смерти), - уходит далеко за пределы политического или экономического противоборства. Это кризис духа. Впервые в истории нашей планеты человеческое существо и ценности цивилизации, позволившие человеку подняться выше всех обстоятельств, находятся под угрозой, ибо мы утратили видение наших древних мудрецов и поглощены сиюминутными огорчениями".

А Елена Ивановна Рерих - жена и сподвижница великого русского художника - писала: "Вспомним о высоком мышлении индийских и греческих философов. Может ли двадцатый век гордиться такой же утонченностью мышления?"

На этот вопрос она отвечала отрицательно. Почему? Да потому, что "ускорение механических открытий" отнюдь не ведет к сосредоточенности мысли. Да потому, что "стук машин заглушает вопль духа".

Многие утерянные нами ключи следует поискать в прошлом, считала она. Существуют прекрасные символы древности, но, к сожалению, редко кто вникает в их смысл. Язык символов забыт, как забыто и то, что "только в добром желании можно приблизиться к сокровенным знакам".

"Обратите внимание на звучание древних названий мест, - советовала Елена Ивановна. - Новые не всегда получают такую же полезную вибрацию. Древние названия имели незапамятное значение. Часто никакая филология не найдет корня, заложенного явленными мощными народами. Тем более мы должны относиться заботливо к наследству неведомому, но заставляющему звучать сердца наши".

По твердому убеждению Рериха, задача нашего времени состоит в том, чтобы найти "объединительные знаки между древнейшими традициями Вед и формулами Эйнштейна". Тогда наконец-то мы поймем, что в древности знали не меньше, чем мы, а может быть, даже больше, чем мы.

"Вначале это все было ничем", - утверждают Ригведы. Однако ведь то же самое утверждает и современная наука, но на своем конкретно-конструктивном языке: "Вакуум - это не пустота, это область проявления наиболее мощных физических процессов".

Так называемое "ничто" вибрирует с необычайной силой. Физики - Ричард Фейнман и Джон Уилер-решили подсчитать энергетический потенциал вакуума обычной электрической лампочки. И что же оказалось? Оказалось: его достаточно, чтоб вскипятить все океаны Земли!

А вот еще один пример.
Сейчас перед специалистами по искусственному интеллекту встала задача: найти (или создать) язык для компьютеров. Задача чрезвычайной сложности. Дело в том, что "компьютерный" язык должен отвечать двум условиям: во-первых, быть живым и выразительным, как любой современный язык, во-вторых, быть математически точным в передаче понятий и формулировок (а таким качеством обладает далеко не каждый современный язык). Склонялись к мнению, что для искусственного интеллекта потребуется создание специального искусственного языка. Так считали до недавнего времени, пока не выявилась неожиданная альтернатива. Американский ученый Рик Бриггс установил, что язык, идеально приспособленный для компьютеров, уже существует. Это язык Древней Индии - санскрит.

Очевидно - так, во всяком случае, полагает Рик Бриггс, - создатели санскритской грамматики в свое время тщательнейшим образом поработали над очищением и упорядочением языка, поскольку предназначали его для изложения священных текстов, где были недопустимы малейшее искажение или двусмысленность. Не утратив своей выразительности, санскрит обрел ясность и четкость математического характера, словом, все то, чт" и требуется для компьютера. Поэтому изобретать велосипед не следует.

Как же тут не вспомнить лишний раз слова из книги Рериха "Алтай - Гималаи": "...старые формы мысли рушатся повсюду, встают новые идеи на место изжитых догматов, и мы имеем перед собой зрелище общего интеллектуального движения в направлении, до странности параллельном с восточной философией".
- Что любит быть захороненным? - спрашивали в старину на Востоке. И отвечали: - Зерно.

Пшеничные зерна недаром обнаруживают в усыпальницах египетских фараонов. Они были обязательным элементом погребального обряда. Однако не только символом победы над смертью было зерно, прорастающее вверх, но и символом знания (ныне утраченного) о могучей энергии.

В древнеиндийских источниках, бесстрашно обращающихся с астрономическими цифрами и бесстрашно отодвигающих историю человечества все дальше и дальше в тайную глубину веков, говорится, что пшеница не является злаком нашей земли: она была транспортирована с Венеры примерно шесть миллионов лет назад. И не для выпечки хлеба предназначались пшеничные зерна. Нет, они служили источником энергии, которая двигала водные и воздушные корабли.

Этой энергией полновластно владели атланты. Те же источники спокойно сообщают, что Атлантида (они называют ее по-иному) существовала около миллиона лет назад. По техническому уровню она не уступала нашей цивилизации, а в чем-то и превосходила ее. Во всяком случае, не было отравления окружающей среды, ибо не использовались отбросы Земли, упрятанные в ее чреве.

Но, к сожалению, нравственность атлантов была на много порядков ниже их технических достижений. В результате самонадеянных действий они вызвали к жизни пространственный огонь, и тот, соединившись с огнем подземным, взорвал материк. Чуть ли не мгновенно он опустился на дно океана.

"О, Египет, Египет! О верованиях твоих останутся лишь смутные сказания, им уже не поверит потомство - словам, вырезанным на камне и повествующим о благочестивом... Божественное возвратится на небо, покинутое человечество целиком вымрет, и Египет опустеет...

Мрак предпочтут свету, смерть сочтут лучшею, чем жизнь, никто не воззрит на небо. Верующий человек прослывет безумцем, нечестивый - мудрецом, свирепый - отважным, худшие - лучшими. Душа и все относящиеся к ней вопросы - рождена ли она смертною, может ли достигнуть бессмертия? - будут преданы осмеянию и сочтутся за суетность".

Так пророчил самый любимый и почитаемый мудрец Древнего Египта Гермес Трисмегист ("Трижды великий"), и ход событий подтвердил его пророчество.

Нашествия варваров опустошили Египет. Безмолвные пирамиды погребли тайны не менее надежно, чем волны океана, скрывшие под собой страну, еще более древнюю, чем Египет, - Атлантиду. Правда, Гермес обещал людям будущего: "Я заговорю с вами в сердцах ваших". Но текли тысячелетие за тысячелетием, а обещание не исполнялось. Разговаривать было не с кем. Символ тайны человеческого бытия - сфинкс, обращенный лицом к восходящему солнцу, - стал страшилищем и пугалом для суеверных феллахов. А наполеоновские солдаты превратили его в мишень для учебной стрельбы и изрешетили картечью.

С горечью писал Николай Константинович Рерих, что варварски обезображен "Сфинкс Египта". Но, по счастью, добавлял он, "сфинкс Азии сбережен великими пустынями".

"Богатство сердца Азии сохранено, и час его пришел".
Путь простирается. И тем он необычен,
Что по нему без посоха идти
Легко и просто. С посохом - труднее.
Ты ощущаешь странником себя.
И это ощущение дороже
Всего, что могут предложить тебе.
Лучи во мраке высветят твой путь.
Потом вершину. Каждый шаг к вершине
Даст вспышку света на твоем пути.
Для путника есть только смена форм,
А также изменение пейзажей.
А остановка каждая - трамплин.
И даже смерть всего лишь остановка
Пред поворотом на его пути.
Путь превращается в сияние луча,
Когда его пронизывает радость.
Луч - это путь. Шагайте по лучу.
Но чтобы сделать это, невесомость
Вам внутреннюю должно обрести.
Я вижу путь, ведущий из бессмертья
В бессмертие, из вечности в мир вечный.
Пусть гаснут Солнца - новые взойдут.

У индийцев - и об этом, помнится, я уже писал - врожденный дар идеальных собеседников. Даже интервью, до которых я небольшой охотник (да и давать их приходится, как правило, в неподходящей ситуации: то в дымном коридоре в окружении шумной многоголосой толпы, то в машине, когда мчишься на официальную встречу, лихорадочно перебирая в уме тезисы будущего выступления), не выводят здесь из равновесия, не заставляют внутренне насторожиться или замкнуться. Может быть, потому, что в вопросах, обращенных к тебе, нет подвоха? Может быть, потому, что вопрошающий не программирует заранее твой ответ и не старается изо всех сил подтолкнуть к нему? Когда же чувствуешь, что человек лишен предубеждения, то и сам становишься раскованным, и для самого тебя в такой атмосфере какие-то вещи вырисовываются гораздо четче и яснее, чем прежде.

Обо всем этом я обязательно хотел сказать, предваряя содержание беседы с Ражендрой Авастхи, главным редактором журнала, носящего романтическое индийское женское имя Кадамбини. Встречались мы с ним сравнительно недавно, и - что немаловажно - беседа проходила не в суете и спешке, а в спокойной обстановке, за чашкой кофе, что давало возможность отвечать на вопросы - а их было великое множество - без особого напряжения. В обратном переводе с хинди наш разговор выглядит так:

- Вот вы занимаетесь медитацией, пишете стихи-медитации. А не хочется ли вам уйти от суеты, от людей, от толпы на какую - нибудь высокую гору, чтобы уединиться, чтобы никто не тревожил вашего безмолвия?

- Прежде всего, я убежден, что ни на какой, даже самой высочайшей вершине мира человек не может отъединиться от человечества. Это во-первых. А во-вторых, не кажется ли вам, что человек, если в нем действительно вдруг проснулось духовное начало, не должен стремглав, бросив все, бежать от толпы и людей на высокую гору, а должен нести свет этой горы именно толпе, именно людям? Это труднее, но для нашего времени необходимее. Истинная медитация не может разрезать жизнь на две несоединяющиеся половинки: одна - духовная, другая - житейская. Избрать для себя лишь одну половинку - не важно какую
- значит уподобить себя человеку, стоящему на одной ноге. А на одной ноге долго не простоишь. Обязательно рухнешь.

- Какое ваше личное отношение к религии? Согласуется ли оно или, наоборот, противоречит официальной политике государства?

- Хочу начать с самого начала, а значит, с Маркса, который, во-первых, заявлял - это доподлинные его слова, - что "насильственные меры против религии бессмысленны", а во-вторых, считал - это тоже доподлинные его слова, - что для судеб социализма проблема религии является "совершенно второстепенным вопросом". Развивая мысль Маркса, Ленин писал о том, что единство мнения пролетариев в борьбе "за создание рая на земле для нас важнее, чем единство мнения пролетариев о рае на небе".

Вы скажете: но ведь были отступления от принципа. Были, но они-то и заставили нас с новой, обостренной силой вспомнить о нем. Если хотите, помнить о нем нас заставляет само время, когда действительно единство мнений людей в борьбе за сохранение планеты и жизни на ней куда важнее единства мнений по любым вопросам другого порядка, в том числе и религиозным.

Что касается меня, то могу признаться - я твердо убежден: так же как храмы Древнего Египта скрывали в своей символике космические тайны, так и в современных религиях, - в частности и в христианской, - зашифровано немало знаний эзотерического характера, неведомых по большей части самим священнослужителям, поскольку все это выродилось и превратилось в автоматически исполняемые обряды и ритуалы.

В нашем храме есть церковные врата, которыми отделяется святая святых храма - алтарь - от остального помещения. Существуют четыре канонизированных церковью евангелия: Евангелие от Матфея, Евангелие от Марка, Евангелие от Луки, Евангелие от Иоанна. Каждому из них соответствует свой символ: Матфею - человек (с течением времени он трансформировался в ангела). Марку - лев, Луке - телец, а говоря попроще, бык, Иоанну - орел. Так вот, все это изображено на церковных вратах. Но если вдуматься и сопоставить, то ведь фрагменты символов складываются в фигуру сфинкса: сфинкс обладал телом быка, имел львиные лапы и лицо человека, а на спине у него были орлиные крылья. Что это означает? На мой взгляд, лишь одно: что символы для евангелистов отбирались с определенным умыслом, тут как бы заключается намек на то, что в их текстах содержится ответ на древнюю загадку сфинкса.

Вообще я считаю, что настало время, когда наука, отбросив предубеждения и крайности, должна смелее вторгаться в святая святых религий, стараясь найти и объяснить сокровенный смысл их символов. Уверен, что это один из путей к космическим тайнам. Конечно, было б идеально, если б представители религий не играли лишь роль суровых стражей при доверенных им сокровищах, а шли бы навстречу науке. Но тут уж, наверное, требуется, как сказал один мудрый человек, чтоб священнослужители стали немного учеными, а ученые немного духовнее.

- Можно ли вас понять так, что вы не против возвращения религии и возрождения религиозных принципов, но, естественно, на новой, более современной основе?

- Нет, речь идет не о возвращении религии или реконструкции ее, а о более правильном подходе ко всему комплексу вопросов, связанных с нею. Николай Рерих говорил: "Не разрушай храм, если не можешь поставить на его месте новый". Если ты упраздняешь прежнее верование, то дай человеку идеал, не абстрактный, а такой, чтоб у него зажглось сердце и чтоб в полной мере он возместил человеку то, что им утрачено.

Мне очень близка позиция Лессинга. А он делил духовное развитие человечества на три периода.

Первый - детство. Ему, он считал, соответствовал Ветхий Завет с его однозначно-прямолинейной системой наказаний за совершенное зло ("око за око, зуб за зуб") и наград в виде материального богатства за добрые поступки. Естественно, это свидетельствовало о незрелом и грубом духовном состоянии тогдашнего человечества.

Второй - юношеский, а значит, романтический. Ему соответствовал христианский Новый Завет, который старался затронуть в человеке не низменные, а высокие струны его души. Образ Христа, героически прошедшего через кровавые муки, стал олицетворением сострадания ко всему живущему.

Духовным зреньем посмотри на руки,
Дарующие помощь и спасенье.
Чьи б ни были они, но ты увидишь
На этих милосерднейших ладонях
Зияющие дыры от гвоздей.

Это была высокая ступень духовной эволюции, но - не последняя.

Третья, высшая ступень эволюции, по Лессингу, - зрелость человечества. Ее отличительные особенности: во-первых, духовное совершенство и нравственная чистота, во-вторых, абсолютная независимость человеческой морали от веры в Бога и провидение. Добро будет твориться ради добра, а не в ожидании уготованных за это воздаяний (земных или небесных).

Вот почему атеист, обладающий глубокой нравственностью, может быть выше не только верующего, не обладающего такой нравственностью, но и верующего, обладающего точно такой же нравственностью, как и атеист. Ведь в первом случае - полное бескорыстие, во втором - надежда получить награду за свои поступки и мысли.

- Так что же: выходит, что атеист (если он обладает теми качествами, о которых вы говорили) ближе Богу, чем верующий в него?

- Выходит, что так. В парадоксах всегда больше истины, чем в обкатанных силлогизмах.

- Скажите, а как вы относитесь к знаменитой мысли вашего великого писателя Достоевского (которого на наш индийский лад мы иногда называем "риши", то есть ясновидцем и мудрецом): "Красота спасет мир"?

- Видите ли, если исходить из определения Канта "Прекрасное есть символ нравственности", то отсюда как бы сам собой вытекает и афоризм Достоевского "Красота спасет мир". Этика и эстетика неразрывны. Это две стороны одной и той же медали.

Многие наши беды - естественно, я имею в виду то, что происходит у нас, в нашей стране, - идут оттого, что мы разрушаем нерасторжимое единство этических и эстетических принципов, что мы забываем - как о чем-то несущественном - об эстетической стороне вопроса. Иногда складывается впечатление, что мы во власти иллюзии: раз нравственные максимы правильны и неопровержимы, то они могут автоматически, сами по себе, воздействовать на сознание людей и преобразовывать их. Мы игнорируем тот факт, что простым, информативным повторением прописных истин делу не только не поможешь, но даже навредишь, потому что подчас это может дать прямо противоположный результат.

А самое главное, пожалуй, состоит в том, что мы игнорируем исторический опыт, поскольку в нем все это давным-давно учтено. Если мы обратимся, например, к истории религий, то увидим, что нравственные постулаты христианского или буддийского учения не витают в безвоздушном пространстве, они подкреплены авторитетом, подвигом, кровью, всей жизнью основателя учения. Но и этого мало. Смотрите, как высокохудожественно организованы тексты того же Евангелия, или Корана, или Вед. Порядок словосочетаний, ритм - всему здесь придается значение, и недаром они обнаруживают тяготение к стихотворному размеру. Существуют даже термины: библейский стих, евангельский стих, а Коран более чем наполовину зарифмован. Все это, вместе взятое, и воздействует не только на ум, но и на воображение, на чувства, на подсознание человека. Казалось бы, какие простые истины: "не убий", "не укради", "возлюби ближнего, как самого себя". Но какой могучий дополнительный арсенал средств воздействия использован, чтоб попытаться утвердить эти истины в сердцах людей.

Вот почему я убежден: если мы всерьез, если по-настоящему озабочены задачей формирования гармонически цельной личности нового общества, то обязаны не только учитывать этот исторический опыт, но и стараться - если будет в наших силах - превзойти его. А тут возможен лишь один подход - другого не дано, - на который не однажды указывал Рерих: "Если хотите увлечь вашим знанием, сделайте его привлекательным. Настолько привлекательным, чтоб книги вчерашнего дня показались сухими листьями".

- Вы провозгласили своим идеалом коммунизм, но до осуществления его - чувствуется - еще далеко. Не кажется ли вам, что он, как и всякий идеал, отступает наподобие горизонта, когда к нему приближаются? Иными словами: он не только далек, но и недостижим?

- То, что скажу, вам опять покажется парадоксальным. Но я действительно убежден в том, что коммунизм ближе к нам, чем нам это представляется. Просто мы смотрим на него как бы в перевернутый бинокль.

А знаете, почему я пришел к такому выводу, что главным образом на меня повлияло? Читательские письма, которые пришли с разных концов страны после моей "индийской" повести "Семь дней в Гималаях". В доброй половине этих писем звучала одна и та же нота: то, что нами завоевано, нами еще не осознано. Истинной, духовной ценности наших достижений мы не ведаем. И виной тому нравственные и другие издержки воспитания, искривляющие в конечном счете мышление человека.

И в самом деле: как была поставлена у нас пропаганда того же самого идеала коммунизма? Она носила прямолинейно-прагматический характер. Картина грядущего рисовалась примерно так: невиданное изобилие вещей, съестного, бытовых услуг и пр. Впадая в односторонность, забывали, что в отличие от буржуазного потребительского общества для нашего строя материальные блага не могут быть целью и смыслом существования, они лишь условия истинно человеческого существования. За них надо бороться, памятуя, однако, о том, что они не имеют права становиться самодовлеющей целью. А что же тогда становится целью? Нравственное преображение человека, одухотворение его чувств и мыслей.

Если под этим углом зрения посмотрим на наши проблемы, то выяснится, что грядущее, которое, как вы сказали, отступает от нас наподобие горизонта (и будет отступать, если будем вести себя как прежде), в сущности, почти у самого порога. Ведь если созданы условия истинно человеческого существования - а они у нас в основном созданы, - приход коммунизма теперь целиком зависит от нас, от того, сумеем ли мы преобразовать и одухотворить свой внутренний мир, себя. Чтобы наступил коммунизм, надо утвердить его в себе, в наших душах.

Мой отец - старый партиец. Будучи мальчишкой, во время Гражданской войны он вступил добровольцем в Красную Армию. То, что он говорит сегодня, можно свести к следующему: если бы каким-нибудь чудом удалось соединить чистоту, энтузиазм, веру, бескорыстие людей периода военного коммунизма или первых пятилеток с теми материальными благами, которые у нас сейчас имеются, это бы и было то, что мы называем коммунизмом. Сложилась парадоксальная ситуация: из-за ошибок ли, порою трагических, из-за отсутствия ли опыта (нельзя исключить и наличие злого умысла тоже), но было сделано все, чтобы развести как диаметрально противоположные полюса советскую власть и духовное начало, хотя сама советская власть и родилась в результате огненного духовного порыва людских масс. Задача нынешних преобразований в стране, может, в том и состоит, чтобы поставить все на свои места, чтобы вернуться к тем духовно-нравственным, светлым и бескорыстным основам, с которых и начинался наш строй.

- Так вы полагаете, что шанс у вас есть. Надежду на успех вы, естественно, связываете с новым периодом вашего развития и новым мышлением. Тогда еще вопрос: не беспокоит ли вас, что новый период, период начавшихся преобразований, с одной стороны, поднял у вас волну прагматизма совершенно западного толка, а с другой - породил ожесточенные нападки на "духовные Гималаи" (как видите, мы следим за вашими дискуссиями такого рода), то есть именно на то, на что вы надеетесь и к чему зовете?

- Беспокоит, но не пугает. Если процесс перестройки революционный - а мы полагаем, что он именно такой, - то, значит, со дна поднимется всякая муть. Воспринимайте это как пену и накипь. Процесс перестройки не может быть однозначным. Не может он также и совершиться в одночасье. И позвольте мне опять сослаться на Николая Рериха, которого, как вы знаете, я считаю своим Гуру и который говорил, что не надо принимать вынос сора за разрушение. Это лишь начало строительства.

- Как вы расцениваете положение дел с нашей цивилизацией, с планетой вообще?

- Могу ответить строчками стихов:
Земля больна. До крайности больна.
Но нужен ей не доктор, а Учитель.

События развиваются таким образом, что дают основания считать нынешний виток времени своеобразным экзаменом, который держит человечество на звание человека. Все, что может помочь выдержать данный экзамен, должно быть воспринято, все, что мешает, должно быть отсечено.

Само слово "экзамен" предполагает учеников, каковыми мы все, собственно говоря, и являемся. Это хотелось бы подчеркнуть особо, потому что бурное развитие современной технической цивилизации породило, увы, иллюзию, что мы превратились чуть ли не в учителей. Во всяком случае, мы уже считали себя вправе поучать природу, по своему усмотрению останавливая, а то и меняя вековечное течение вод; мы считали возможным подправлять историю, корректируя картины прошлого исходя из конъюнктурных сиюминутных соображений. Но будем откровенны: мы не достигли того уровня, чтобы стать учителями в подлинном смысле слова. Для этого нам не хватает знаний (наши знания при всех успехах науки еще ограниченны), для этого нам не хватает соответствующих нравственных качеств. Поэтому главнейшей нашей задачей является, как троекратно провозгласил Ленин: "Учиться, учиться и учиться". Учиться у природы соразмерности и внутреннему порядку, принимая к сведению, что мы не имеем права легкомысленно вмешиваться в творчество природы. Учиться у истории (тут мне бы хотелось вспомнить замечательные слова арабского поэта Маари: "История - поэма, слова меняются, но ритм остается").

Наконец, учиться друг у друга, стараясь жить и действовать по принципу вашей мудрой поговорки: "Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый человек тебе учитель".

Стремительное движение нашей цивилизации - а оно убыстряется год от года - настолько захватывает нас своей круговертью, что мы забываем спросить: а во имя чего в конечном итоге оно совершается и почему выходит из-под контроля? Ведь нарастание и убыстрение движения - не самоцель. Быстро, как известно, можно двигаться и к пропасти. Не настал ли момент, когда нужно сделать остановку, чтобы осознать все происходящее с нами, чтоб разобрать, почистить, а может, и заменить какие-то детали машины прогресса, которая в последнее время явно начала барахлить?

- Но как же сделать эту остановку? И кто решится на это первым: вы, американцы, японцы, немцы?..
- Разумеется, ее надо делать сообща, как говорится, всем миром, дабы бегущие не растоптали остановившихся.

- Как вы знаете, некоторые люди потеряли веру в то, что мир выберется из трясины собственными силами. Поэтому они связывают надежды на спасение с Космосом. Что вы можете сказать по этому поводу?
- Как ни странно, но эту точку зрения можно принять, однако с одним существенным дополнением, что Космос нужно выявлять и утверждать в самих себе, перестраивая и обновляя свое сознание по вселенской шкале.

По существу, нам остался единственный выход: поднять свое мышление на планетарно-космический уровень. То, что недавно еще считалось утопией, фантазией, далекой мечтой, а именно - расширение человеческого сознания и превращение его в космическое, стало не только реальной, но и неотложной задачей в наши дни.

А кстати, космичность мышления нерасторжима с коммунизмом. Ведь коммунизм предполагает сознательное и добровольное подчинение личного начала общественному, причем не только во имя блага общечеловеческого, но и во имя блага той же самой личности. Можно сказать поэтому, что коммунизм - это выявление в сознании и поведении человека его космических качеств.

- В повести "Семь дней в Гималаях" упоминается о пророчестве: когда один миллиард людей встанет под знамена высокой духовности, то это будет поворотным пунктом в истории человечества. Я верно передаю суть ваших слов?

- В принципе да.

- Далее вы излагаете мысль, что пророчество подразумевало союз (причем не просто экономический или политический, а внутренне осознанный, сердечный, духовный) Индии с вашей страной. Он-то и будет обнадеживающим и спасительным примером для нашей цивилизации. Не изменилась ли с тех пор ваша точка зрения?

- Нет, не изменилась. Более того, я считаю, что как бы во исполнение пророчества звучат слова Делийской декларации, подписанной руководителями наших стран. Обратите внимание, что они "от имени более чем миллиарда мужчин, женщин и детей" - именно так сказано в декларации - выступают с призывом сделать основой человеческого сообщества принципы ненасилия.

Бесчисленны, словно листья, имена на Древе Познания, как листья, они осыпаются и вновь появляются. Но вершиной своей Древо Познания устремлено к Абсолюту, но корнями своими оно уходит в Абсолют, но ветвями своими стремится обнять оно Абсолют.

Читатель моих индийских сюжетов, наверное, заметил, что у меня так или иначе, но обязательно возникает слово "Абсолют". Могу признаться, что это, конечно, не случайность. Дело в том, что слово "Абсолют" ключевое для всего индийского философского мироздания. Без него практически невозможно понять, чем оно живет и дышит. Игнорировать это понятие, делать вид, что его не существует, или подходить к нему с однозначно негативных позиций - значит отрезать для себя все пути-дороги к духовному сердцу Индии.

Есть лишь единственный выход: попытаться разобраться в проблеме трезво, спокойно, без ненужных эмоций и тем более ненужных ярлыков. Мне, например, представляется, что индийский термин "Абсолют" в чем-то согласуется с нашей современной трактовкой категории абсолютного, во всяком случае с тем определением, которое дано в последнем издании Философского энциклопедического словаря: "Абсолютное - безусловное, само по себе сущее, не-сотворимое, вечное, всеобщее (в этом смысле абсолютна материя)".

Надо сказать, что слово "Абсолют" в индийских источниках как бы облучено звездным и надзвездным дыханием. С древнейших времен существовало такое определение:

Оружье Бога - мысль об Абсолюте.
Та же самая мысль - об Абсолюте - поднимала дух человека на небывалую высоту.

"Во всех случаях жизни боги опускаются к нам, - утверждалось в одном из преданий. - И лишь когда ты устремлен к Абсолюту, ты поднимаешься к богам, а не боги опускаются к тебе".

Абстракция абстракций - Абсолют.
Но, приобщившись к ней, ты постигаешь,
Что это есть Жизнь жизней, Бог богов,
Единство бесконечных единений.

Так что же? Может быть, Абсолют и есть, так сказать, Бог в квадрате или, вернее, в энной степени? Нет и тысячу раз нет! Между этими столь близкими на первый взгляд понятиями - пропасть. И ее отчетливо ощущает человеческое сознание.

Творя себя, ты космосы творишь.
Творя себя, богов творишь ты тоже.
Лишь Абсолют творенью не подвластен.

Будда означает "просветленный". А просветление царевича Сидхарты, пришедшее в результате глубочайшей и длительной медитации под кроной многолиственного дерева, в том и состояло, что он отверг идею личного Бога.

- Расскажи мне о Будде, Учитель.
- А Будда тот, кто Абсолют почуял
В самом себе. Исток и человек
Соединились. Так явился Будда.

"Абсолют - не предмет знания. Абсолют - не символ веры, - пытался он объяснить людям, - Абсолют - действие истины в тебе и в других, а истина и действие равнозначны.

Ни верования, ни антиверования не имеют никакого значения. Если есть абсолютное, если ты знаешь, что оно есть, если ты устремлен к нему, значит, ты очутился на вершине духа. Отсюда, с этой высоты ты можешь осваивать планы бытия и небытия, которые, подобно туману, застилали от тебя вершину твоего истинного "я".

Если дышишь воздухом абсолютного, ты - победитель мира, некогда победившего тебя".
Он говорил: Абсолют ускользает, чтоб нас уловить.

Сравнивал Абсолют с крепостью, которую следует обложить длительной осадой, чтобы он сделал вылазку и тем самым проявился для нас.

Предупреждал: кому-то Абсолют представляется ледяной бездыханною глыбою, кому-то огнем, сжигающим все и вся. Это происходит потому, что человек - зеркало Абсолюта, но зеркало с искажениями и потому неточно отражающее его лик.

Перевернутый мир Абсолюта -
Это ты. Чтоб все встало на место,
Парадоксами мглу заблуждений развей!

А парадоксы начинаются тут же. Первый призыв, связанный с Абсолютом, - не думать! Второй призыв, связанный с Абсолютом, - думать! Оба призыва - казалось бы, взаимоисключающие - сливаются воедино, если стать на ту точку зрения, что безмолвие - это не отрицание мысли, а состояние, когда мысль не прикована к тебе. Необходима не просто тишина, которая, в сущности, представляет собой замену грубых звучаний тонкими, пронзительными, еле различимыми, а то и вовсе не различимыми для слуха (отсюда, может, и привычный эпитет для тишины: звенящая), но такая, при которой вымирают все звуки как низкого, так и высокого регистра.

Пусть замолчит молчание. Тогда
Почувствуешь дыханье Абсолюта.

Считается, что первое проявление Абсолюта в сердце - радость. Говорят, что реальность Абсолюта следует мерить радостью, расширяющейся, как Вселенная. Утверждают даже, что Вселенная и расширяется в результате взрывной волны радости.

Все рождено. И даже свет рожден.
Вот почему мы обращаем взоры
К тому, что никогда не рождено.

- Странно, - говорил мне один индийский собеседник, - но когда думаю, откуда пришел, мысль устремляется не во внешний мир со звездами и планетами, а внутрь себя. Как будто то, что в глубине меня, и породило меня. Но если это так, то значит, что начало всех начал во мне, и то, что внутри меня, как бы первично по отношению ко всему. Поэтому внешнее становится внутренним, внутреннее - внешним, ограниченное - неограниченным, неограниченное - ограниченным, я - Абсолютом. Свобода лишь в осознании истины простой: я - Абсолют.

Но не торопитесь с выводами, упрекая в самовозвеличивании. Существует цепочка утверждений, неразъединимых друг с другом.

Первое: есть Абсолют.
Второе: я есть Абсолют.
Третье: все вокруг меня есть Абсолют.

Нет оснований для исключительности и разъединения. Недаром говорится:

Чтоб уничтожить повод для гордыни,
Отбросьте ритуалы и обряды,
Как нечто, возвышающее вас.
Есть Абсолют. Единственный во многих.
Через неравенство друг другу мы равны.

Непосредственное слияние с Абсолютом, а оно достижимо в любое мгновение (просто об этом не подозревают), - главный путь постижения истины. Все остальное - ветви и тропы этого пути.
Задача в том и заключается, чтобы в каждом зазвучал Абсолют, чтобы каждый ощутил себя Абсолютом, чтоб каждый не существовал, а жил.

- Но возникает парадоксальная ситуация, - сказал я, - постигается то, что в принципе непостижимо. Ведь Абсолют не сотворен, а значит, непостижим.

Ответ был такой:
- То, что непостижимо для человека в отдельности, постижимо для человечества в целом.
Есть феномен Единства. Только он
Дает нам прикоснуться к Абсолюту.

Вот почему все усилия и должны быть сосредоточены на достижении Единства.
А в заключение беседы я услышал:

- Многое может быть отнято у человека, но главное он отнимает у себя сам: устремление, которое, будучи абсолютным, приводит его к Абсолюту. Поэтому человеку - особенно в драматические моменты жизни - рекомендуется помнить:

На переломных пунктах бытия
Спасительна лишь мысль об Абсолюте.

Русскую классику в Индии переводят охотно. И не только на хинди, но и на другие языки. Помню, как в Бангалоре, столице штата Карнатака (в штате живут примерно сорок миллионов человек, говорящих на языке канада), нам подарили вышедшую в банга-лорском издательстве книгу Достоевского "Дядюшкин сон". Художник сделал обложку с учетом вкусов и представлений своего читателя. На ней был изображен человек с моноклем, но в белой чалме, а у героини был совершенный индийский овал лица и традиционное пятнышко на лбу.

Что же касается нашей современной литературы, то, насколько позволяют мне судить мои впечатления, ее знают плохо или совсем не знают. Причин тут много, и прежде всего это языковой барьер. В Индии существуют сотни языков, и осуществить непосредственный перевод с русского на каждый из них практически невозможно. Нет специалистов, нет школы перевода. Использовать же в качестве языка-посредника английский тоже не с руки. Во-первых, перевод с перевода всегда грешит большими изъянами.

Во-вторых, тут целиком зависишь от выбора (а он тоже может быть с изъянами) этого посредника.

Нельзя также сбросить со счета, что интеллигентная Индия остается пока что англоязычной страной.

Информация о нас - а она, как вы понимаете, подчас весьма тенденциозна - идет с Запада. Вот почему я нисколько не удивился, когда в Дели на одной из представительных встреч, где нас, по индийскому обычаю, увенчали гирляндами из цветов, кто-то сослался, подводя, так сказать, идеологическую платформу под свое незнание, на высказывание нашего писателя-эмигранта (по-моему, Евгения Замятина):

"У русской литературы одно только будущее - ее прошлое". Дескать, ваша современная литература утратила тайну, поскольку из четырехмерной стала двухмерной. Золотой век русской духовности позади.

Я сказал в ответ, что не собираюсь полемизировать, а хочу лишь разъяснить свою точку зрения. Я согласен, что наш XX век отстает от достижений XIX столетия, которому суждено было стать золотым веком русской литературы. Но я не согласен, что мы утратили тайну, а значит, и будущее. Тайны хранят не бугорки и холмики - их везде и всюду хватает, - а вершины. А вершины у нас есть. И разве не тайна - "Тихий Дон" Шолохова, "Русский лес" Леонида Леонова, "Мастер и Маргарита" Булгакова? (Надобно признаться, что последние два имени аудиторию оставили равнодушной: то ли не читали, то ли знают о них понаслышке.)

- А вот, - продолжал я, - маленький тест. Попробуйте определить, кому могут принадлежать слова, которые сейчас процитирую:

"Поднимает тебя волна, и поднимайся, только помни всегда: это ты не сам, а волна тебя поднимает. Пользуйся высотой и живи, только отделяй ту высоту, на которую ты сам от себя поднимаешься, и ту, на которую тебя поднимают".

Или вот эти:
"Нужно собрать внутри себя тишину, чтобы не зависеть от внешних событий без побега во внутреннюю пустыню".

Возгласы: "Толстой!", "Кто-нибудь из индийских писателей!"

- Нет. Это советский писатель Михаил Пришвин. Лирик и философ одновременно. Иван Бунин, великий мастер и взыскательный судья писательского слова, утверждал, что Пришвин в изобразительности птиц, зверей, насекомых, полей, лесов, рек и гор равен Брему, а в мудрости не уступает Рабинд - ранату Тагору.

Ну хорошо, а Рерих? Я говорю не о Рерихе-художнике, а о Рерихе-писателе и поэте. Ведь его стихи-медитации несут такой заряд духовности, что у вас же, в Индии, их и сопоставляли не больше и ни меньше, как с "Упанишадами"! Это уже, смею полагать, искусство нового типа, которое может, если хотите, конкурировать с религией. Более того, на мой взгляд, оно обладает некоторыми преимуществами по сравнению с религией. В нем нет категоричности, присущей религии, оно не претендует на абсолютный характер своих постулатов и потому ставит человека перед нравственным выбором более спокойно и ненавязчиво. Очевидно творчество такого высокого уровня и имелось в виду, когда в тяжелейшее для России время разрухи и Гражданской войны с гималайских вершин доносились слова: "Нрав России просветит красота духа".

На состязания поэтов, которые в Индии называются мушейрами, стекаются толпы. Тем более что такие состязания не обязательно проводятся в закрытом помещении, а на улицах и площадях тоже. Но надо сказать, что почти любая литературная встреча содержит в себе элемент мушейры, если она проходит раскованно и непринужденно и, естественно, если на ней присутствуют поэты. Лишь бы кто-то начал, а уж потом, как говорится, само пойдет.

Я люблю именно стихийность мушейры. Люблю не столько читать (хотя это приходится делать), сколько слушать. Моя записная книжка после мушейры обычно испещрена полустенографическими записями подстрочных переводов стихов.

Потом я пытаюсь в них разобраться, навести какой-то порядок; кое-что даже рифмую. Так образовались у меня вещи, написанные по мотивам того, что я слышал в ходе мушейр. Это как бы вольные переводы, где имя утрачено и где я не могу отличить свое от чужого.

Вот некоторые из них.
Не правы мы.
Не прав и тот,
Кто, мир разъятый изучая,
Вопрос в смятенье задает.
Не прав и тот, кто отвечает.

Время ослабляет свои тиски, дабы ты отдохнул. Это и есть безмолвие.
Безмолвие нельзя окрасить ни в какой из цветов, ибо все цвета оно содержит.
Безмолвие нельзя передать никаким звуком, ибо все звуки оно в себе имеет.
Безмолвие нельзя потревожить никакой мыслью, ибо все мысли оно в себе концентрирует.

Если же прорываются мысль, звук и цвет и превращаются в слово - то это весть из безмолвия, это подарок тебе из безмолвия, человек.

- Зачем ты думаешь о том, что мысли твоей не подвластно?
- Затем, чтоб научиться безмолвию, а научившись безмолвию, научиться наконец-то мыслить.
- Чего ты хочешь от безмолвия?
- Ничего, кроме одного: знать, чего хочет от меня безмолвие.
- Лишенный видений, лишенный звучаний, лишенный на некоторое время мыслей - что обретаешь ты?
- Все. Вернее, все обретаю в себе, себя обретаю во всем.

Мост между человеком внутренним и внешним зыбок, незрим, невесом. Любая мысль, являющая гнев или сомнение или несущая намек на гнев и сомнение, может разрушить его. Будьте бдительны! Приучайтесь ходить над бездной без страха.

Не останавливайтесь на мосту - идите!
Какие б красоты вас ни пленяли вокруг - идите! Какие б голода ни звучали над вами - идите!

Радость, которая вас ожидает на другом берегу, ваше воображение представить не в силах. Не вычисляйте, не думайте, а - стремитесь.

По существу, Время подчиняет себя единственной цели: найти тропинку к Вечности, пусть самую узкую, но - найти! Но тропинки нет, а есть широкая-широкая дорога, по которой катится Время, как перекати-поле. И то, что гонит нас, - внутри нас, а не где-то во внешнем мире.

Как убого жилище мое! Заржавели двери его, а окна его помутнели. Сколько в доме мусора, хлама и пыли! В суете и спешке опять забываю о доме своем. Как войдет в этот дом Гость Грядущий? А я ведь мечтаю о нем, Госте Грядущем.

Выйду из дома и буду сидеть на пороге, дабы не пропустить тебя, Гость Грядущий. Может, кинешь один только взгляд в мою сторону, и заря засверкает в окнах, и ветер распахнет заржавевшие двери.
Гряди, Грядущее! Благослови нас, Грядущее!
Аум.

Я познакомился со Шрикантом Вармой в Дели, когда мы обсуждали проект совместного советско-индийского издания, получившего впоследствии название "Весть". В книге планировалось собрать материалы, свидетельствующие о взаимном духовном тяготении народов двух стран, начиная с "Хождения за три моря" Афанасия Никитина и кончая стихами и очерками наших дней. Шрикант Варма дал согласие войти в индийскую редколлегию этого издания.

Был он небольшого роста, с несколько замкнутым выражением лица, которое, правда, иногда оживляла искренняя, прямо-таки детская улыбка. Страстный курильщик, он не расставался с трубкой ни на мгновение; потом заболел, врачи запретили курить, но по привычке он держал пустую трубку во рту, потом трубка вообще исчезла.

Мы знали, что в современной Индии он один из самых выдающихся и популярных поэтов. Даже противники, которых у него, как и у всякой неординарной крупномасштабной личности (а Шрикант Варма к тому же занимался еще и политикой), было немало, безоговорочно признавали это. Сам же Шрикант Варма объяснял наличие врагов у себя особенностями своего чересчур уж прямолинейного характера. "Я всегда повернут к человеку, - говорил он, - или всей душой, или всей спиной".

Так уж получилось, что первое стихотворение Шриканта Вармы, которое мне довелось от него услышать, было о Сталине. Оно представляло собой пункты своеобразной анкеты, на которые дает ответ человек, как бы вновь возникающий из небытия.

- Ваше имя? - Сталин.
- Ваше дело? - Сталин.
- Ваша вера? - Сталин.
- Ваша вина? - Сталин.
- Ваша кара? - Сталин.

Свою политическую судьбу Шрикант Варма связал с партией Индийский национальный конгресс. Какое-то время он был одним из ее генеральных секретарей (организационная структура партии предусматривает пять или шесть секретарей такого ранга). В 1980 году, когда в Индии были объявлены досрочные парламентские выборы, Шрикант Варма руководил избирательной кампанией Индиры Ганди. С учетом ситуации, сложившейся тогда в стране в результате недолгого правления блока разношерстных и разнокалиберных партий (в сущности, их объединяло лишь одно - неприятие Индиры Ганди), он сформулировал лозунг, которому было суждено сыграть немаловажную роль в предстоящих выборах:

"Голосуйте за Индиру Ганди. Голосуя за нее, вы голосуете за правительство, которое работает".

Впоследствии Шрикант Варма руководил также избирательной кампанией Раджива Ганди.
Я как-то спросил: а не мешают ли столь активные занятия политикой ему как поэту?

Он отвечал:
- Нет. Я умею отключаться. Когда пишу стихи, забываю обо всем, о политике тоже.

Я счел своим долгом спросить: а когда погружаетесь в политику, вам удается забыть, что вы поэт? Он на минуту задумался, потом сказал:
- Вот это не всегда удается.

Ни одного писателя мира, наверное, так не почитают в Индии, как Льва Толстого. Здесь к нему относятся не только как к писателю, но и как к Гуру, как к Махариши. Отец индийской нации - так нередко называют Махатму Ганди - заявлял, что он считает себя лишь "скромным последователем" "великого учителя" - Толстого.

Вот почему для индийцев поездка в Ясную Поляну не туристское мероприятие, не рядовое путешествие, а паломничество. Совершил это паломничество, в котором я вызвался его сопровождать, и Шрикант Варма.

В молчании, длившемся несколько минут, мы постояли у могилы Толстого. Получилось похожим на ритуал, потому что Шрикант Варма, а вслед за ним и я сложили руки на груди в традиционном индийском жесте, издревле долженствующем обозначать: "Мир внутри меня, мир в сердце моем". Мы даже условились в честь такого события отныне считать себя побратимами.

А потом, отдыхая от впечатлений, мы сидели на скамейке, наслаждаясь хорошей погодой и сверканием ярко-зеленой травы. Насколько помню, лето восемьдесят четвертого было щедрым на солнце и погожие дни.

В то время на страницы газет стали пробиваться первые материалы об опасности, грозящей Ясной Поляне со стороны химического комбината, расположенного не столь далеко от усадьбы. Опасность обозначилась явственно и зримо. Некоторые деревья уже почернели и лишились листвы. Шрикант Варма знал о беде, нависшей над Ясной Поляной, да мы и не делали тайны из этой беды.

- Природа не терпит насилия ни в малом, ни в великом, - сказал он. - И результат всегда один: катастрофа.

Ромен Рол-лан - не помню точно, то ли в книге о Вивекананде, то ли о Ганди, - нарисовал впечатляющую символическую картину того, как на вершине Гималаев пересекаются пути человека Запада и человека Востока. А здесь встает перед ними неизбежная дилемма. А здесь их ждет великое испытание, описанное в Евангелии как искушение Христа в пустыне. К сожалению, человек Запада, говорит Ромен Роллан, сделал дурной выбор: внял голосу искусителя, предлагавшего ему царствие земное, то есть предпочел материальное могущество, которое в Индии воспринимается как нечто второстепенное и даже иллюзорное.

Вот и расплачивается он за свой выбор, потому что оказался во власти стихийных сил, которые сам по своей внутренней слепоте выпустил на волю.

Западные оппоненты Махатмы Ганди не упускали случая указать на противоречие, которое резко бросалось в глаза, между высокими достижениями духовной культуры Индии и ее нищетой и технической отсталостью. Неужели ваши мудрые предки, говорили они, достигшие таких успехов в области духа, не могли изобрести машины, облегчающие труд человека, как это сделали мы на Западе? Ганди отвечал так:

"Дело не в том, что мы не знали, как изобрести машины, но наши предки понимали, что если мы изобретем их, то станем рабами, утратим свой нравственный облик. После долгого размышления они решили, что мы должны трудиться с помощью рук и ног".

- То есть, - сказал я, - Ганди мечтал наложить вето на технический прогресс, застопорить его, заморозить. Однако ничего у него не получилось.

- Да и не могло получиться, - продолжал Шрикант Варма. - Ведь не могла существовать карма нашей страны отдельно от кармы всего человечества. Индия, Восток остались глухи к призывам Ганди. Но точно так же и Запад остался глух к призывам Толстого.

А в итоге - если смотреть правде в глаза - перед нами тупик. Если будем вести себя по-старому, то с размаха врежемся лбом в глухую стену, и тогда - конец.

Все дошло до предела: зло, безобразие, разрушение гармонии в природе и человеке. Паллиативами или заплатами делу не поможешь. Гибель мира всегда от полумер. Нынешнее положение таково, что или духовная революция, которая сожжет прежнее ветхое мышление и утвердит новое, или...

И Шрикант Варма безнадежно махнул рукой.
Источник радости повсюду и везде,
Но главным образом - в преодоленье Майи.

- А знаете, - сказал Шрикант Варма, - какой, может быть, самый убедительный пример Майи: звездное небо над головою. Ведь свет, излучаемый звездами, идет к нам тысячи, миллионы и даже миллиарды лет. За это время с ними обязательно что-нибудь случилось: может быть, они переместились может, утратили свое сияние, может, - и это не исключено, - погибли в результате какого-нибудь катаклизма. Ведь сущность всего - это взрыв и огонь, и Космос - не что иное, как в глубинах запрятанный взрыв. Во всяком случае, глядя на звездный небосвод, мы имеем дело с тем, чего уже не существует, то есть с Майей.

Есть точка зрения, что известное так же относится к неизвестному, как иллюзия к реальности. Оно, известное, и больше, и меньше неизвестного одновременно. Ведь известное может практически до бесконечности раздвигать свои пределы, но зато и неизвестное может поглотить известное с той же легкостью, с какою море поглощает каплю дождя.

Однако, ради бога, не думайте, что философская мудрость Индии базируется лишь на безусловном и безоглядном отрицании Майи, что она высокомерно и пренебрежительно относится к иллюзиям. Мудрость вообще ни к чему не относится пренебрежительно. Просто она видит то, чего не видят другие, - корень иллюзий, и знает, что сон, затуманивающий сознание, венчает пробуждение. Как говорил Будда, единственный источник мужества - истина, а истина постигается в процессе отождествления с несотворенной основой бытия.

- Значит, опять Абсолют?
- Значит, опять Абсолют.

В моей памяти живут слова Шриканта Вармы, похожие на стихи, возможно, это и были стихи, просто я не догадался спросить.

"Я выхожу за пределы тела - это не смерть.
Я выхожу за пределы Космоса - это не смерть.

Так где же смерть? Не там ли, где я замыкаю себя в границы Космоса, в границы тела?"
Здоровье Шриканта Вармы было сильнейшим образом подорвано. Он перенес операцию на сердце. Она помогла ему, но ненадолго. Спустя два года после нашей поездки в Ясную Поляну он умрет под ножом хирурга в Америке.

Шрикант Варма знал, не мог не знать, не мог не догадываться, что смерть не отступилась от него, а лишь дала отсрочку, но относился к неизбежному спокойно и мужественно, как и предписывал ему весь склад и строй его философского мышления.

- Время - это Сатурн, пожирающий своих детей, - говорил он с улыбкой и добавлял: - Очень важно знать, что Время - живое, реальное существо. В древности это понимали (вспомните греческого бога Кроноса), но потом забыли. Время может сгущаться в разные образы, может принимать многочисленные лики. Может говорить, может гипнотизировать, как загипнотизировало некогда Еву (на мой взгляд, Змей, искушающий Еву и Адама, - символ времени, олицетворение всего временного). Но его не надо бояться.

Дело в том, что оно само побаивается нас. Дело в том, что не временные мы, но беспредельные. Доказательства? Сон, ускользающий из сферы влияния времени. Процесс творчества, процесс мышления вообще, когда практически исчезает ощущение времени. Поэтому если Время - Сатурн, пожирающий детей, то и мысль, в свою очередь, как утверждали древние, пожирательница Времени.

Но, наверное, лучше всего об этом сказано в Ведах:

"Время несет нас вперед, оно есть конь о семи лучах, о тысяче глаз, не знающий уничтожения и полный плодоносности. Просвещенные мудрецы продвигаются на нем; колеса его - все миры".
Звучит, как колокол, Вселенная в тебе, И ты внутри ее, как колокольчик.

Когда соприкасаются две тайны -
Ты и Вселенная, - безмолвье говорит.
В самом себе ищу опору духу
И нахожу. И возникает то,
Что как бы составляет центр Вселенной.
Пусть каждый этот центр в себе найдет.
Вселенную в себе я повторяю,
Но, повторяясь, - я неповторим.
Не забывай опять себе напомнить:
Ты Космосу принадлежишь отныне
Не меньше - даже больше, чем Земле.
Когда ты осознаешь: твой ашрам -
Вселенная, тогда поймешь другое -
Он не один. Их бесконечно много.
Готовь себя для беспредельности,
Готовь себя для беспредельности,
Готовь себя для беспредельности.
Ибо беспредельность всегда готова
Войти в тебя.

"Процесс расширения сознания самый медленный и самый опасный", - предупреждает Елена Ивановна Рерих. Почему? Да потому, в частности, что "люди не переносят, когда они не могут понять чего-либо".
"Причем труднее всего, - добавляет Елена Ивановна, - будет расширить сознание среднего интеллигента, очень уж оно полно самомнения и всякого отрицания. Народ в глубине своего сердца знает, что "жизнь бесталанна без героя", но средний интеллигент полагает доказать свою образованность и знание отрицанием всех основ, сложивших и его неудачную (в силу отрицания) среднюю особь".

Существует давнишняя, проверенная временем закономерность: "чем меньше кругозор людей, тем легче они обижаются; чем больше человек, тем скорее отзовется он на все светлое". В одном из писем Елена Ивановна пишет: "Малые сознания не имеют горизонта, и часто почти невозможно заставить их выйти из курятника".

Такое зрелище всегда печально. В нашу эпоху, когда, по выражению Петра Великого, "промедление смерти подобно", оно чревато катастрофическим взрывом.

"Новая эра начинается среди грома и молний. Что оке вызовет явление грозы? Необычайная тупость".
Человечество нередко противоречит назначению своему. Это знали еще в древности. Но с этим трудно примириться - даже мудрецу. Рассказывают, что Платон, доведенный до отчаяния косностью своих современников, восклицал:

"Неужели человек произошел от камня, если для искры требуется удар чем-то твердым и острым?!"
И опять Елена Ивановна Рерих:

"Все твердят о различных свободах, но самые противоположные лагери боятся одного и того же зверя - свободы мысли!

...Люди слишком привыкли ко всяким видам запрещений и ограничений. И больше всего их пугает простор мысли, ибо они чувствуют, что с широтою мысли пробуждается и соответственно растет сознание ответственности. А кто любит ответственность? Каждый стремится избежать ее..."

В 1934 году у Рерихов очередное ЧП. Распоряжением властей в Харбине остановлена книга Николая Константиновича "Священный дозор". Позиция Рериха вступила в резкое противоречие с политическими взглядами влиятельных представителей русской антисоветской эмиграции. В результате - вето на книгу всемирно известного художника. Как мы бы сказали ныне, пример "гласности", трактуемой в чисто буржуазном духе, - как игры с правом забивать мяч лишь в одни ворота.

"Вот вам и век просвещения! - возмущается Елена Ивановна. - Нет, мы живем не в век просвещения, но в век изысканной инквизиции и безответственного шпионажа, в век, когда рабы духа превращаются в истинных роботов, которыми скоро каждая обезьяна будет командовать".

"Тяжко видеть, - заявляет она по другому, не менее печальному поводу, - как человечество, мечтая о свободе, в поисках ее занято изобретением новых, еще более тесных оков. Свобода, как райская птица, поет лишь в чистых сердцах, освободившихся от единственного тюремщика своего, имя которого - самость".
О своем муже Елена Ивановна писала так:

"Ничто не принадлежит ему, и сам он не принадлежит себе. Терпимость великая - природа его, и, как магнит, притягивает она самых различных людей и группирует их вокруг имени его".

А Рерих не уставал напоминать ученикам и соратникам: "Всякое желание заставить мыслить по своему рецепту не может служить признаком культурности".

Собственно, это застарелая болезнь наша: стремление поместить мир под своей вывеской. Именно под своей, и ни под какой иной! Это беда, превращающаяся в вину: концентрировать внимание не на делах, а на именах, спорить (и причем порою весьма ожесточенно) лишь из-за названий, а не по существу.

Рерихи (и Елена Ивановна, и Николай Константинович) квалифицировали нетерпимость как проявление слабости и как клеймо невежества. Ведь "первый импульс дикаря - уничтожить или убить все непонятное ему".

Всякое - даже во имя благой цели - насилие над волей и сознанием человека для них исключалось в принципе, ибо они исходили из убеждения: "невозможно кого-либо насильно обучить истине или передать ее. Каждый должен сам найти истину. Все, что можно сделать, это лишь указать направление".

"Легче встретить оранжевого верблюда, чем человека без предубеждения", - утверждал Николай Константинович. Даже великие умы человечества - и те порою были не в силах справиться с этим предрассудком. Недаром на Востоке предубеждение уподобляли вампиру, присосавшемуся к человеку.

Пример, ставший классическим: заседание французской академии наук в конце XVIII столетия, на котором обсуждался вопрос о камнях, падающих с неба (впоследствии они получат название метеоритов). Сведения о них поступали со всех концов страны, и вот академики собрались, дабы разобраться в природе данного явления. Вывод мужей науки был недвусмыслен и категоричен: "небесные камни" - плоды темного крестьянского суеверия. Забавно, что наиболее решительно настаивал на такой формулировке не кто иной, как знаменитый, известный нам всем по школьным учебникам химик Лавуазье.

Да и на нашем веку, помнится, так называемый нимб над головою, который нередко можно видеть на иконах, объявлялся суеверием и выдумкой церковников. Эффект Кирлиана, заключающийся в том, что фиксируются излучения вокруг растений и органов человеческого тела, заставил по-иному взглянуть на эту проблему К мифу вообще, очевидно, надо подходить с сугубой осторожностью. В нем, как правило, заложена мина замедленного действия, которую необходимо обнаружить и, может быть, с пользой для дела взорвать.

Когда-то в науке не было двух мнений насчет "Илиады" Гомера, где в качестве реальных персонажей фигурировали олимпийские боги: сказка, поэтическая фантазия, выдумка. Выдумкой считались и греческие герои, и сама троянская осада. По счастью, Шлиман поверил не научным авторитетам своего времени, а Гомеру. В результате Троя была раскопана.

Так что знания наши - вещь относительная. На словах мы это с готовностью признаем, а на деле, увы, пытаемся их абсолютизировать. А еще в старину говорилось, что чем выше поднимаешься, тем больше видишь, какие неисследованные просторы открываются твоему взору. "Выше всех тот, кто знает, что ничего не знает", - настаивал Лао-Цзы. А продолжатель Сократа Платон время от времени как о величайшей радости сообщал своим друзьям:

"Сегодня мне показалось, что ничего не знаю, - добрый знак, наверное, завтра узнаю нечто прекрасное".
В Древней Элладе существовали две поговорки о Платоне. Одна из них хорошо известна. Она принадлежит Аристотелю: "Платон мне друг, но истина дороже".