|
|
OSHO
DOGEN A SEARCH AND A FULFILLMENT
RINZAI MASTER OF THE IRRATIONAL
Osho International Foundation 1988
ОШО
ДОГЭН: ПОИСК И ОБРЕТЕНИЕ
РИНДЗАЙ: МАСТЕР ИРРАЦИОНАЛЬНОГО
Москва “Нирвана” 2000
ОШО Догэн: Поиск и обретение. Риндзай: Мастер Иррационального М.: «Нирвана» 2000, 368 с. ISBN: 5-71-035-0062
Ошо, известный также как Багван Шри Раджниш — просветленный Мастер нашего времени. "Ошо" означает "подобный океану", "Благословенный".
Эта книга содержит два цикла бесед из серии "Великие мастера дзен": по притчам Мастера Догэна и по притчам Мастера Риндзая.
Изучать Путь - значит изучать себя. Изучать себя - значит забыть себя. Забыть себя - значит быть просвет ленным во всех вещах. Быть просветленным всеми вещами - значит убрать барьеры между собой и другими. Тогда от просветления не остается следа, хотя само просвет ление продолжается в повседневной жизни без конца.
Когда мы впервые ищем Закон, мы далеки от его границ.
Но вскоре после того, как Закон правильно передан нам, мы - просветленные.
Издательство и перевод «София» отдельными книгами…
Ошо Догэн: Великий мастер дзэн Поиск и обретение / Перев. с англ. под ред. И. Старых. — К.: «София»; 2004. — 320 с.
Ошо Риндзай: Мастер Иррационального / Переводчики Ина Старых, С. Грабовецкий «София»; 2004. — 288 с.
Ошо Мастер иррационального / Перев. с англ. С. Грабовецкого — М.: ООО Издательство «София», 2010. — 224 с.
Догэн говорит, что одни формы не переходят в другие. Зима остается зимой, лето остается летом. Но нечто внутреннее переходит из одной поры года в другую пору года. Это то, что вне рождения и вне смерти, — то, что вне самой жизни. Это то, что просто есть. Вы можете придать этому какую угодно форму, однако вы не можете лишить его сущности.
Эта сущность и есть величайшее открытие Востока, Запад утратил его полностью.
Есть только одно наивысшее переживание, но существуют тысячи способов его выразить. Есть только одна луна, но существуют тысячи ее отражений — в каждой капле росы, скользящей по лепестку лотоса, в каждом водоеме. Волны и рябь могут исказить отражение, но стоит воде успокоиться — и отражение видно опять.
К таким живописным и пробуждающим метафорам прибегает Ошо в этом цикле бесед об уникальном мастере дзэн Догэне, чтобы объяснить, что такое просветление на пути дзэн. Догэн никогда не удовлетворялся заимствованными знаниями и снискал славу гения, еще будучи ребенком. В приведенных ниже сутрах Ошо прослеживает преображение Догэна из ребенка в мужчину, из ученого в просветленного мастера.
В поисках истины Догэн воспарил высоко и в конце концов достиг высочайших вершин, не имеющих ни начала, ни конца. Подобно тому как легкий ветерок исчезает в воздухе, как капля сливается с океаном, Догэн растворился в бесформенном и не-преходящем.
Украшая рассказ об этом потрясающем преображении преданиями и невероятно красивыми хайку, Ошо напоминает, Украшая рассказ об этом потрясающем преображении преданиями и невероятно красивыми хайку, Ошо напоминает, что наивысшее переживание может быть доступно также и нам. Ни возраст, ни происхождение, ни страна, ни раса не имеют значения. Важна только осознанность. Наивысшее переживание неуловимо, мы должны быть абсолютно безмолвны, чтобы поймать его. Для этого не нужна какая-то особенная тренировка или ситуация, просто безмолвие бытия должно воцариться в самом центре нашего существа.
Мы являемся частью этого захватывающего таинства — и мы должны разгадать его сегодня. Завтра может быть слишком поздно.
Ма Дэва Прашанта
К читателю
Конец каждой беседы в этой серии следует определенному распоряду, который может озадачить читателя, если он не побывал здесь сам.
Во-первых, это время Сардара Гурудаяла Сингха. Сардарджи — давний ученик, чей сердечный и заразительный хохот разносится во время рассказывания шуток. Это время названо в его честь.
За шутками следует медитация, состоящая из четырех частей. В начале каждой стадии медитации Ошо подает сигнал барабанщику Ниведано. Удар его барабана представлен в тексте следующим образом:
Первая стадия медитации — это джибериш, который Ошо описывает как “очищающий вам ум от всевозможной грязи... говорение на любом языке, которого вы не знаете... выбрасывание всего вашего безумия”. На несколько мгновений зал совершенно сходит с ума: тысячи людей орут, вопят, бормочут чепуху и размахивают руками.
Джибериш представлен в тексте следующим образом:
Вторая стадия — это период молчаливого сидения, фокусировки сознания на центре, точке свидетельствования.
Третья стадия — это “позволение” (let go: отпускание): все безусильно опускаются на землю, давая границам, которые сохраняют их разделенными, раствориться.
Финальный удар барабана возвращает собравшихся в сидячее положение. Они получают указания, как все больше и больше превращать медитацию в часть повседневной жизни.
Каждую стадию медитации сопровождают слова мастера, и в книге воспроизводится полный текст каждой вечерней медитации.
ДОГЭН
ПОИСК И ОБРЕТЕНИЕ
Посвящается Полным Лунам
Беседы, прочитанные в аудитории Гаутамы Будды с 25 июля по 1 августа 1988 года.
Международного Университета Раджниша (Пуна, Индия)
СОДЕРЖАНИЕ
Изучать путь… забыть себя…
Дрова и пепел
Безмятежный океан
Нырни немного глубже
Луна никогда не разбивает воду
Облака не царапают небо
Проживи один день как Будда
Драгоценность в его одеянии, скрыта от глаз
Глава 1
ИЗУЧАТЬ ПУТЬ… ЗАБЫТЬ СЕБЯ…
Внутри нет дверей.
Это открытое пространство, открытое небо.
Но узнать это открытое небо – значит реализовать
Бессмертный принцип вашего существования.
Наш возлюбленный Мастер,
Доген писал:
Изучать Путь — значит изучать себя. Изучать себя — значит забыть себя. Забыть себя — значит быть просветленным во всех вещах. Быть просветленным всеми вещами — значит убрать барьеры между собой и другими. Тогда от просветления не остается следа, хотя само просветление продолжается в повседневной жизни без конца.
Когда мы впервые ищем Закон, мы далеки от его границ. Но вскоре после того, как Закон правильно передан нам, мы — просветленные.
Маниша, это первый день новой серии бесед, посвященной полным лунам. Луна — это древний символ трансформации горячих лучей солнца в прохладные, спокойные, прекрасные лучи. У нее нет ничего своего. Когда вы смотрите на луну, вы видите только зеркало, отражающее солнечные лучи. Эти отраженные лучи точно такие же, как те, что вы можете увидеть, когда солнце отражается в реке.
Луна — это зеркало, но не просто зеркало: это также фактор трансформации. Она делает горячие лучи прохладными, прекрасными. Именно по этой причине луна на Востоке стала самым важным символом.
Эта серия посвящается полным лунам. Мы будем говорить об одном из самых уникальных мастеров — Догэне. Прежде, чем я обращусь к сутрам, вам будет полезно узнать кое-что о Догэне. Эта основа поможет вам понять его очень концентрированные сутры. На первый взгляд они кажутся противоречивыми. Если не знать образа жизни Догэна, они покажутся деревьями без корней, они не могут принести цветы. Поэтому сначала я расскажу о том, как складывалась его жизнь.
Догэн родился в Киото, в аристократической семье, восемьсот лет назад. Его отец был высокопоставленным правительственным министром, и сам он был необыкновенно разумным ребенком. Говорят, он начал читать китайскую поэзию в четыре года.
...второй Моцарт. Китайский язык, возможно, самый трудный в мире, поскольку в нем нет алфавита. Он графичен, и, чтобы читать на нем, необходимы годы упорного труда, связанного с запоминанием символов. Для урожденных китайцев это не так сложно, поскольку это входит в их мозг с самого начала; но для тех, кто изучает китайский со стороны... Друзья говорили мне, что на это уходит, по меньшей мере, десять лет, если вы работаете напряженно, и тридцать лет, если вы учите язык как обычный студент.
Понимать китайский язык в четыре года... и не просто китайский, но китайскую поэзию — это еще труднее. Понять прозу на любом языке просто; но у поэзии есть крылья, она летает в далекие пространства. Проза очень обыденна, она очень земная; она ползает по земле. Поэзия летает. Поэзия может намекать на то, чего не может сказать проза. Проза связана с вашим умом, поэзия больше связана с вашим сердцем; она больше похожа на любовь, чем на логику.
В четырехлетнем возрасте Догэн понимал китайскую поэзию — не оставляло сомнений, что он будет необычным человеком. С этого возраста его поведение не было поведением обычного, среднего ребенка; он вел себя как будда — такой безмятежный, такой грациозный; игрушки его не интересовали. Всем детям нравятся игрушки, плюшевые мишки... кому нужна поэзия?
Но, к счастью или к несчастью, когда ему было два года, его отец умер, а когда ему было семь, умерла его мать. Позже, когда Догэн полностью сложился как мастер, он говорил ученикам, что все сочли это несчастьем: «Что будет с этим прекрасным умным ребенком?» Но в глубине сердца он чувствовал, что это был шанс: препятствий больше не было.
Современным психологам это, возможно, будет понятно: вы можете быть взрослым — пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лет, — ваши отец и мать уже могли умереть... и тем не менее, психологически они управляют вами. Если вы тихо прислушаетесь к голосам внутри себя, вы можете определить: «Это голос моего отца, или моей матери, или моего дяди, или моего учителя, или священника».
Догэн говорил: «Это был великий шанс — оба человека, которые могли сбить меня с пути, которые любили меня и которых любил я... это было опасно. Они умерли вовремя. Я бесконечно благодарен им, потому что они умерли вовремя, не разрушив меня».
Очень необычно, что семилетний ребенок понимал это. Только в настоящее время психологи открыли, что величайшим препятствием для человека являются отец и мать. Если вы хотите быть абсолютно свободным сознанием, вы должны в какой-то момент отбросить своих плюшевых мишек, игрушки, учения, навязанные вам. Все они навязаны вам с самыми лучшими намерениями, это несомненно; но, как гласит старая пословица, «Добрые намерения ведут в ад».
Добрых намерений недостаточно; нужны сознательные намерения, что бывает очень редко. Найти мать и отца с сознательной медитативной энергией — почти безнадежное дело.
Когда умерла его мать, Догэн переводил с китайского на японский самое значительное буддийское писание, «Абхидхарму» — «Сущность религии». Без сомнений, его ожидало великое будущее. Но когда умерли и его отец, и мать, первое, что он сделал — в возрасте семи лет... это невероятно: он стал саньясином. Даже его ближние, родственники, не могли в это поверить. Догэн говорил: «Я не упустил эту возможность. Если бы мои отец и мать были живы, я, возможно, не оставил бы их в поисках истины». Он стал саньясином и начал поиски мастера.
Есть два типа искателей, заинтересованных в истине. Первые начинают искать писания; такой человек может стать великим интеллектуалом, он может стать гигантом мысли, но внутри будет тьма. Весь его свет заимствован, а заимствованный свет не поможет вам в реальных жизненных коллизиях.
Мне вспомнился один христианский священник, который в каждой проповеди повторял слова Иисуса: «Если кто-то ударит тебя по одной щеке, подставь ему и другую». Все любили его проповеди — он цитировал такие великие слова! Но однажды какой-то человек на самом деле встал и ударил священника по щеке. Священник был в шоке, потому что он только что цитировал Иисуса... но, чтобы спасти положение, он подставил другую щеку. А тот человек, должно быть, был настоящим мятежником: он ударил и по другой щеке. Это было уже слишком!
Священник бросился на этого человека и начал бить его. А тот сказал:
— Что ты делаешь?
Священник ответил:
— Писание заканчивается на второй щеке. Теперь мы с тобой один на один: давай решим этот вопрос.
Заимствованные писания не помогут в столкновениях с реальностью. В жизни приходится сталкиваться с повседневными реалиями. В смерти приходится сталкиваться с высшей реальностью. И заимствованные знания не принесут никакой пользы.
Искатель второго типа не пойдет за писаниями, но начнет искать мастера. Это два разных направления: один ищет знаний, другой ищет источник, который еще жив. Один ищет мертвые писания, другой ищет живое писание, чье сердце бьется и танцует, в чьих глазах вы видите глубину, в чьем присутствии вы можете увидеть собственный потенциал.
Второй тип — это подлинный искатель истины. Первый тип — всего лишь искатель знаний.
Вы можете иметь тонны знаний, и все же останетесь невежественным. Человеку, нашедшему мастера, возможно, придется отбросить все свои знания, чтобы стать открытым и уязвимым для его присутствия — чтобы он мог танцевать вместе с сердцем мастера. В этом танце происходит синхронизация: оба сердца постепенно входят в один ритм. Этот ритм называется передачей. Ничто видимое не передается — ни учение, ни доктрина, — но два сердца, невидимо, начинают созвучно танцевать. Все, что знает мастер, понемногу начинает двигаться, и по этой невидимой колее вливается в сердца учеников, пока не переполнит их.
Догэн, несомненно, проявил разумность, поскольку не обратился к писаниям. Пока его мать была жива, он переводил с китайского на японский «Абхидхарму», одно из важнейших буддийских писаний. Если бы его родители были живы, он наверняка стал бы великим ученым. После смерти родителей он сжег все свои переводы из этого писания, «Абхидхармы».
В это невозможно поверить. Семилетний ребенок обладает таким необычайным пониманием: «Слова не утолят моей жажды. Я должен идти на поиски живого источника, искать человека, который знает не на словах, но имеет подлинный опыт; я должен найти существующего будду».
Поиск мастера — это поиск будды.
В тринадцать лет Догэн получил формальную инициацию.
Получить инициацию не так просто — нужно доказать свои способности, возможности, потенциал. Нужно доказать, что ты не предашь путь, что время мастера не будет потрачено впустую, что ты будешь ждать бесконечно. Итак, ему пришлось ждать до тринадцати лет, а затем
он был формально инициирован в монашество на горе Хайэй, в центре буддийского учения Тендаи в Японии. Несколько последующих лет под руководством своего учителя, аббата Коэна, он изучал школы Махаяны и Хинаяны, различные версии буддизма.
К четырнадцати годам Догэн стал испытывать глубокое сомнение, связанное с одним аспектом буддийского учения.
Вот эта сутра, которая потрясла Догэна до самого основания его существа:
Если, как говорят сутры, «все человеческие существа наделены природой будды», тогда почему необходимо так напряженно тренироваться, чтобы реализовать эту природу будды, чтобы достичь просветления?
Это очень важный вопрос. Если каждый — будда, то узнать это будет самой простой вещью на свете. Если вы — потенциальный будда, препятствия не могут быть значительными; они не могут помешать вам. Ничто не может помешать вам. Розовый куст расцветает розами, из семени лотоса вырастает и цветет лотос. Если в каждом человеке есть семя будды, зачем столько дисциплины? Ему было всего четырнадцать лет, он всего год назад получил посвящение, но эта сутра чрезвычайно смутила его.
Очевидно, что, если быть буддой — наша природа, тогда это должно быть самым простым делом... без всякой дисциплины, без всяких усилий — естественное явление, как дыхание, сердцебиение, как кровообращение в вашем теле. Нет никакой необходимости во всей этой чепухе, которую навязывают людям, чтобы стать буддой, достичь природы будды.
Здесь он покинул своего учителя, потому что учитель не мог ответить ему. Учитель был всего лишь учителем. Он мог научить сутрам, но не мог ответить. Он смог понять огромную важность этого вопроса. Либо буддовость не является природой каждого человека... это некая далекая вершина, для достижения которой вы должны пройти через всевозможные лишения. Но если это ваша природа, то вы можете реализовать ее — не нужно ждать ни секунды. Однако учитель не мог этого сказать, потому что сам он не реализовал природу будды. Он учил буддийским писаниям много лет, но ни один ученик ни разу не сказал: «Эта сутра противоречива».
В поисках человека, который смог бы помочь ему избавиться от сомнения, Догэн оказался у другого учителя, Мёдзена.
Учителей много. Просто изучить определенную область знания не есть нечто особенное или уникальное. Но найти мастера действительно трудно, потому что они говорят на одном и том же языке — и учитель, и мастер. И иногда учитель может говорить яснее, потому что ему не приходится беспокоиться о собственном опыте. Мастер говорит нерешительно, поскольку знает: все, что он говорит, не вполне подходит, не выражает само переживание... это немного уклончиво.
Учитель может говорить очень смело, потому что ничего не знает. Мастер либо остается в молчании, либо, если он говорит, то говорит с огромной ответственностью, зная, что будет говорить вещи, которые покажутся противоречивыми, хотя на самом деле это не так.
Но каждый учитель хочет, чтобы его считали мастером. Для искателя это создает проблему. Мёдзен тоже называл себя мастером, но время показало, что он не мастер.
Несмотря на долгие годы практики под руководством Мёдзена, Догэн по-прежнему чувствовал неудовлетворенность. В возрасте двадцати трех лет он решил отправиться вместе с Мёдзеном в Китай для дальнейшего изучения дзен-буддизма. Покинув корабль, Догэн отправился в монастырь Тянътун, где учился под руководством мастера Вуши.
По-прежнему неудовлетворенный, в течение нескольких последующих лет он посетил множество монастырей. Когда он уже готов был бросить свои поиски и возвратиться в Японию, он случайно услышал, что прежний аббат монастыря Тяньтун умер, и что его преемника Ю-шиня называют одним из лучших китайских мастеров дзен.
Он поменял свои планы относительно возвращения в Японию и снова пошел в тот монастырь.
Старый мастер, который был всего лишь учителем, умер, и его преемником стал Ю-шинь — человек, который парил высоко и касался вершин сознания, который нырял глубоко и достиг глубин своего существа, который двигался по вертикали вверх и вниз, который путешествовал по всей территории своего сознания. Именно Ю-шинь оказался человеком, способным ответить на вопрос Догэна, разрешить сомнения, поскольку Догэн все еще не разрешил этот вопрос: если природа будды — наша природа, тогда зачем нужна дисциплина?
Именно Ю-шинь сказал: «Никакой дисциплины не нужно. Никакой дисциплины нет, идти некуда, никакого пути нет... просто будь — безмолвный, спокойный, в самом центре своего существа, и ты — будда. Ты упускаешь это, потому что смотришь и пробуешь везде, кроме своего внутреннего пространства. Ты никогда не найдешь свою буддовость, меняя один монастырь на другой, одного мастера на другого. Иди внутрь!»
Ю-шинь известен как один из лучших мастеров — прекраснейший меч, отсекающий немедленно. Его присутствие, его аромат, его милосердие... Догэн оставался с ним, не задавая никаких вопросов; он просто пил присутствие мастера, атмосферу, климат — утопая в нем.
И всегда приходит момент... Древняя тибетская пословица гласит: «Если ученик готов, мастер появляется». Весь вопрос в готовности ученика. Но ученик может быть готов, только если он встречается с человеком осознания — не с человеком слов, но с человеком опыта, — который был на высочайших пиках и в глубочайших глубинах. И, просто будучи рядом с ним, можно почувствовать эти вибрации, эту прохладу.
Он излучает истину; и если вы готовы, что-то внезапно включается. Все сомнения исчезают — вы знаете, что нашли мастера. Теперь нечего спрашивать. Мастер даст все, что нужно. На самом деле, только из-за бедности языка мы говорим: «Мастер даст это». Истина в том, что, когда вы готовы, это просто падает на вас дождем — мастер не может даже помешать этому. Мастер излучает всегда, просто двери вашего существа закрыты. Поэтому вибрации — а это просто вибрации — возвращаются назад. Если двери открыты, ничто не произносится — и все понятно.
Когда Догэн сам стал мастером, когда Ю-шинь объявил ему: «Теперь перестань играть роль ученика»... в этот момент он ударил Догэна и сказал: «Ты пришел к пониманию; теперь будь сострадателен к слепому человечеству. Не сиди больше радом со мной. Ты — будда. Ты не мог понять только потому, что бродил то туда, то сюда. Затем, сидя со мной, безмолвно... Я ничего не дал тебе. Ты просто стал центрированным, и в этой центрированности заключается внутренняя революция».
Догэн писал: Изучать Путь — значит изучать себя.
Да, это необычайно важные слова. Он говорит: «Не спра шивайте о пути — пути нет».
Изучать Путь — значит изучать себя.
Путь уводит прочь, и чем дальше вы уходите в поисках, тем больше вы теряете себя. Бросьте все и оставайтесь дома, ничего не делая. Как сказал Басё:
Древний пруд.
Лягушка прыгает,
великая тишина.
Басё просто сидел там, поэтому он написал маленькое сти хотворение, сидя в безмолвии, ничего не делая:
Лягушка прыгает в древний пруд.
Тихий всплеск, затем — великая тишина.
Мы — тихие всплески в великой тишине. Разница между нами и вселенной не больше, чем между звуком и тишиной.
В каждом храме на Востоке мы использовали разные виды колоколов. И сегодня ими продолжают пользоваться, без вся кого понимания. Цель в том, чтобы послать вам весть — вы звоните в колокол, из ничего возникает звук. Он отдается эхом в каждом храме, и отзвук становится все тише и тише, и, в конце концов, исчезает. Наше существование есть не что иное, как звук в безбрежном океане тишины.
Изучать Путь — значит изучать себя.
Не волнуйтесь о пути, просто изучайте себя.
Изучать Путь — значит изучать себя.
Кто будет изучать себя? Тот, кто собирается изучать себя, уже отбросил самость. Тот, кто изучает себя — это свидетель, ваше реальное «я».
Изучать себя — значит забыть себя. Забыть себя означает быть просветленным всеми вещами.
Тогда неважно, в какой вы ситуации — любая ситуация сделает вас просветленным. Люди становились просветленны ми в самых разных ситуациях, какие вы только можете себе представить.
Вопрос в том, отброшено ли эго — тогда вы мо жете рубить лес или носить воду из колодца, это не имеет зна чения. В тот момент, когда нет самости — только свидетельствование, безмолвное наблюдение, — вы просветлены от всех вещей.
Быть просветленным всеми вещами — значит убрать барье ры между собой и другими.
Быть просветленным просто означает, что нет ни «я», ни «ты». Существует лишь нечто трансцендентное для «я» и «ты», нечто большее, нечто шире и выше.
Тогда от просветления не остается следа...
В таком маленьком отрывке он сконденсировал так много, каждое предложение могло бы стать писанием.
Тогда от просветления не остается следа, хотя само про светление продолжается в повседневной жизни без конца.
Когда вы стали просветленным, это не означает, что вы каждый день должны вспоминать, что вы просветленный; что каждое утро, бреясь перед зеркалом, вы должны вспоминать, что ваше поведение не должно противоречить просветлению. Когда вы становитесь просветленным, каждый ваш поступок автоматически становится осознанным, сознательным. Вскоре вы полностью забудете о просветлении, потому что оно станет вашим телом, вашими костями, вашей кровью, вашим костным мозгом — оно становится самим вашим существом. Теперь о нем не нужно помнить.
Были такие мастера, которые полностью забывали о том, что они — просветленные, потому что об этом не нужно по мнить. Их мастера били их по голове. Дзенская палка появи лась в существовании по очень конкретным причинам. Одной из причин было то, что человека, ставшего просветленным, но продолжающего сидеть в безмолвии, приходилось бить, чтобы заставить осознать: «Теперь уходи отсюда! В дорогу! Бери свой велосипед! Что ты здесь делаешь?»
Просветление не случается дважды — одного раза доста точно. Удар мастера — это награда; он бьет, чтобы напомнить вам: «Теперь уже не обязательно быть рядом со мной».
Есть прекрасные истории...
Махакашьяпа стал просветленным, даже не подходя к Будде. Обычно он сидел вдалеке, под деревом; многие годы он медитировал там. Он стал просветленным... теперь он боялся приближаться к Будде, потому что тот мог узнать об этом. Пришлось Будде самому идти к Махакашьяпе и сказать ему: «Махакашьяпа, не пытайся обмануть меня. Теперь не нужно сидеть под деревом. Вставай и иди! На свете миллионы людей, которые бредут во тьме, а ты сидишь здесь, просветленный. Возьми огонь своего просветления и зажги как можно больше людей».
В глазах Махакашьяпы стояли слезы. Он сказал: «Я пря тался; кто тебе сказал? Я знаю, что теперь это случилось... Я просветленный, но я не могу подходить к тебе. Я хочу коснуть ся твоих ног, но делаю этот жест — касаюсь твоих ног — издале ка, сидя под деревом. Ведь я знаю, что просветленного отсы лают прочь».
Другой ученик Будды, Шарипутта, сделал это своим усло вием. Принимая посвящение, он уже был очень известным уче ным своего времени.
Он сделал это условием:
— Если я случайно стану просветленным, пожалуйста, не отсылай меня прочь. Я хочу всегда оставаться рядом с тобой. Если просветление означает, что мне придется уйти, я не стану просветленным; так что это зависит от тебя.
Будда сказал:
— Не волнуйся. Сначала стань просветленным, а там по смотрим.
Он сказал:
— Нет, я хочу, чтобы ты обещал. Рядом с тобой просветле ние неизбежно. Но если ты не пообещаешь мне, ты будешь препятствием для моего просветления.
Будда сказал:
— Ты ставишь меня в трудное положение. Если все начнут говорить: «Не отсылай нас прочь», что я буду делать?
Уже десять тысяч саньясинов ходили с ним от одной де ревни к другой. Он сказал:
— Шарипутта, ты такой великий ученый, ты должен пони мать. Просветление — это не только просветление, но также и великая ответственность. Ты пришел к реализации высшего покоя, радости, блаженства. Теперь твоя ответственность в том, чтобы поделиться ими, пойти как можно дальше. Теперь нет смысла сидеть возле мастера.
Тогда от просветления не остается следа, хотя само про светление продолжается в повседневной жизни без конца.
Когда мы впервые ищем Закон — под «законом» он имеет в виду высший закон существования — мы далеки от его границ. Но вскоре после того, как Закон правильно передан нам...
Я уже объяснял вам, что такое передача: она происходит не через слова, но через присутствие. Именно через близость — в доверии, в любви нечто перепрыгивает из внутреннего су щества мастера и зажигает вас. Это квантовый скачок созна ния. Это почти как две свечи: одна горит, другая не горит. Ес ли вы поставите их рядом, наступит момент, когда пламя зажженной свечи перепрыгнет — вы можете увидеть этот пры жок, — и вторая свеча тоже начнет гореть. А горящая свеча ни чего не теряет. Незажженная свеча несла в себе возможность, потенциал; нужен был только подходящий случай.
Мастер — это шанс.
Когда мы впервые ищем Закон, мы далеки от его границ. Но вскоре после того, как Закон правильно передан нам, мы — про светленные.
Каждый человек — будда: либо пробужденный, либо спя щий. Существует лишь это небольшое различие; в остальном никто не ниже и не выше. Нет ничего плохого в том, чтобы быть спящим буддой — это ваш выбор. Чуть более глубокий сон никому не повредит — только не храпите, потому что это помешает сну других людей.
Католический священник был в очень трудном положении. Один старик, самый богатый член его конгрегации, всегда си дел напротив него, и обычно он приходил со своим маленьким внуком. И как только начиналась проповедь, этот старик на чинал храпеть. Священнику это ужасно мешало, но тот чело век был так богат и так много жертвовал церкви, что он не мог сделать ему замечание. Однако, с этим нужно было как-то по кончить — иначе рано или поздно все начнут спать, храпеть, когда он им проповедует. Эту болезнь нужно было остановить.
Он решил попробовать один способ. Когда люди выходи ли из церкви, он отвел мальчика в сторонку и спросил его:
— Можешь ли ты сделать кое-что во славу Божию?
Тот сказал:
— Я никогда ничего не делаю без денег. Я не знаю ни Бога, ни его славы — только деньги. — Настоящий сын делового че ловека.
Священник сказал:
— Хорошо. Я дам тебе четверть доллара, если ты не дашь старику спать. Когда он захрапит, буди его — просто пни коле ном.
Мальчик сказал:
— Деньги вперед, потому что я ничего не делаю без аванса. И если старик узнает, будут неприятности. Так что лучше за плати вперед, я рискую.
Священник дал ему четверть доллара. В следующее воскре сенье, как только старик начинал храпеть, мальчуган пинал его, чтобы разбудить. Старик спросил:
— Что с тобой случилось? Ты всегда сидел тихо. Ты давно уже ходишь со мной.
Мальчик сказал:
— Это бизнес.
— Что ты имеешь в виду?
— Я получил четверть доллара за то, чтобы не давать тебе спать.
Старик сказал:
— Тогда все просто: я дам тебе полдоллара за то, что ты не будешь мешать мне спать.
Мальчик сказал:
— Хорошо; только деньги — вперед.
Старик дал ему полдоллара, и мальчик перестал будить его. Проповедник подавал ему разные знаки: «Сделай что-нибудь!» Но мальчик закрыл глаза, как будто бы он погрузил ся в глубочайшую медитацию.
Выйдя из церкви, священник поймал мальчика и сказал:
— Ты очень хитрый. Ты взял деньги вперед, и половина проповеди прошла прекрасно. Почему же потом ты стал себя так вести — как будто ты медитировал? Я много лет смотрел на тебя — ты никогда не закрывал глаза.
Он сказал:
— Вы не поняли: бизнес есть бизнес.
Священник спросил:
— Что ты имеешь в виду?
— Старик дал мне полдоллара. Естественно, мне пришлось прекратить. Если вы готовы дать мне в следующее воскресенье доллар... Но это всегда рискованно: старик может дать мне два доллара.
Священник подумал: «Это не так-то просто для бедного пастора. Цена все время будет расти, потому что этот старик богат, он может дать сколько угодно». Он подумал: «Лучше поговорить со стариком», и сказал ему:
— Я не возражаю против вашего сна, потому что сон, со гласно священному писанию, не является грехом. Вы можете спать. Но храп... согласно священному писанию, это тоже не грех, но он мешает другим спящим. А вмешиваться в чужую жизнь определенно безнравственно. Многие люди спят, я знаю. Но кто ходит в церковь? В церковь приходят до предела уставшие люди, чтобы хотя бы утром поспать хорошенько. Вы мешаете им. А этот мальчик наверняка станет отличным биз несменом. У него уже получается... он требует плату вперед.
Старик сказал:
— Состязаться со мной бессмысленно — я заплачу любую цену, которая потребуется. Но, ради Бога, дайте мне поспать — и я буду храпеть. Это мое прирожденное право.
В этом вся разница между вашей сущностной буддовостью и вашей храпящей буддовостью. Просто тряхните хорошень ко...
Вы будете удивлены, узнав, что было две группы христиан: одних называли квакерами, а других — шейкерами. Квакеры в своих церквях дрожали, чтобы не заснуть (англ. quake — дро жать), а шейкеры, или трясуны, чтобы не заснуть, тряслись (англ. shake — трястись). Я думаю, эти две группы, почти ис чезнувшие, представляют самую существенную часть любой религии. Христианство стало беднее из-за упадка этих двух групп.
Если тряской вы можете помочь своему будде проснуться, это прекрасно. Что в этом плохого? Что вы делаете во время Динамической медитации? Это просто смесь тряски и дрожа ния.
Скоро вы войдете в нашу вечернюю медитацию и увидите, что никто и никогда не нарушал сон так сильно — и не только свой собственный: на многие мили вокруг никто не может уснуть. Мы призваны всех сделать буддами.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Забыть себя — вспомнить себя:
это два разных пути, или они, в некотором смысле, одинако вы?
Это одно и то же, просто выражения разные. Можно выра зить что—то позитивно; можно сказать то же самое негативно. Но говорится одно и то же. Если вы вспоминаете себя, самость исчезнет. Чем больше вы помните, тем больше будете обнару живать, что вас нет.
Забывание себя — это то же самое. Вы за пределами себя; не цепляйтесь за свое «я», за свое эго, за свою личность. Просто перестаньте цепляться к этой пещере, выйдите из нее, и все не бо — ваше. Расправьте крылья и летите навстречу солнцу, как орел.
Во внутреннем небе, во внутреннем мире свобода — высшая ценность; все остальное вторично — даже блаженство, экстаз. Там тысячи цветов, и им нет числа, но все они возможны толь ко в атмосфере свободы.
Прежде, чем мы войдем в нашу медитацию, я должен раз будить тех, кто до сих пор крепко спал.
Додоский и Нердский сидели в местной тюрьме за нару шение общественного порядка, пьянство и неподчинение влас тям.
Утром сержант Крапский привел парней на большое поле, где они должны были выполнять принудительные работы.
— Ну вот, ребята, — сказал полицейский. — Как я уже гово рил вам, вы можете начинать копать эту канаву.
Он вручил им по лопате, сделал рукой широкий жест, ох ватывающий ближайшие пять-шесть гектаров, и удалился.
Нердский некоторое время смотрел по сторонам, затем по вернулся к Додоскому и сказал:
— Какую канаву? Я не вижу здесь никакой канавы!
... А кто-нибудь из вас видит?
Ковальский проводил свой отпуск в небольшом городке в Итальянских Альпах. После нескольких одиноких ночей он почувствовал, что ему нужна женщина. Он спросил у местного бармена, как найти в городе девушек.
— У нас нет проституток, — ответил бармен. — Священник ни за что не позволил бы это. Но то, что вам нужно, можно найти.
— Что я должен для этого сделать? — спросил Ковальский.
Бармен объяснил ему, что высоко в горах есть пещеры.
— Пойдите туда, когда стемнеет, — сказал он, — и крикните: «Ту-ту!»
Если девушка ответит вам: «Ту-ту!», договаривайтесь о встрече. Если она занята, она не ответит.
Всю ночь Ковальский ходил по горам, и его «Ту-ту!» раз давалось то в одной пещере, то в другой, но без всякого успеха. В конце концов, он решил вернуться в город и напить ся, но у подножия горы он увидел пещеру, которую не заметил раньше.
— Ту-ту! Ту-ту! — крикнул он.
— Ту-ту! Ту-ту! — явственно донеслось в ответ.
Ковальский бросился в пещеру — и его сбил поезд!
Джимми со своими дружками, Билли и Сэмми, заблуди лись в пустыне. Они брели наугад почти два дня, едва не уме рев от жажды, и, наконец, вышли к женскому монастырю. Они постучали в дверь. Выглянула мать-настоятельница.
— Воды, воды! Пожалуйста, дайте нам воды! — простонали они.
— О нет, — сказала монахиня. — У нас здесь уже бывали мужчины. Если вы хотите войти за водой, вам придется позво лить нам отрезать ваши гениталии.
Три парня убежали обратно в пустыню. Но через два дня они поняли, что все равно им суждено умереть, так не все ли равно? Они вернулись в монастырь и сказали, что принимают условие.
Их ввели внутрь, и старшая монахиня отвела Билли в дру гую комнату. Последовал короткий вскрик, и монахиня верну лась за Сэмми. Она отвела его в другую комнату, и оттуда раз дался другой крик, гораздо пронзительнее и протяжнее первого. Когда монахиня пришла за Джимми, он дрожал от страха.
— Минуточку! — воскликнул он. — Как вы отрезали им чле ны?
— Очень просто, — ответила монашка. — Мы спросили у них, кто они по профессии. Первый парень — мясник, так что ему мы отрезали ножом. Второй — плотник, поэтому ему мы отпи лили.
В этот момент Джимми начал истерически смеяться, а из глаз его покатились слезы.
— Что в этом смешного? — спросила монахиня.
— Со мной у вас будут проблемы, — смеялся Джимми. — Я работаю мороженщиком!
Ну вот... все проснулись.
Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны... закройте глаза...
Почувствуйте, как будто вы замерзли.
Войдите внутрь.
Чем глубже вы сможете войти, тем сильнее вы ощутите свою природу будды.
В глубочайшей точке вы — высшая реальность:
бессмертная, вечная, со всеми благословениями, какие только можно представить.
Не упускайте возможность.
Это самая простая вещь на свете — войти внутрь... потому что это — ваш дом.
Вам не нужно даже стучать в дверь.
В действительности, внутри нет дверей.
Это открытое пространство, открытое небо.
Но узнать это открытое небо — значит реализовать
бессмертный принцип вашего существования.
Глубже, глубже и глубже...
Пейте этот сок жизни, пока ваше сердце не наполнится.
И запомните этот покой, это безмолвие, это блаженство.
Весь день, что бы вы ни делали, не забывайте о нем.
Пусть оно остается, как подводное течение.
И мало-помалу оно изменит всю вашу жизнь.
Сделай это яснее — абсолютно ясным,
Ниведано...
Расслабьтесь,..
отпустите себя...
как будто вы умерли.
Однажды вы умрете.
Это просто репетиция.
Покиньте тело, забудьте ум...
и двигайтесь так глубоко, как только можете, как стрела...
быстрая, попадающая прямо в центр.
Это будда.
Ниведано...
Вернитесь.
Но вернитесь буддами,
прекрасно зная свое бессмертное существо.
Посидите несколько секунд,
чтобы вспомнить
пространство, которое вы прошли,
центр, которого вы коснулись.
Пусть это станет вашим дыханием,
пусть это станет вашим пульсом.
Быть буддой так просто,
вам не нужно никуда ходить.
Вы должны перестать ходить куда-либо
и просто быть внутри себя.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
— Можем мы праздновать десять тысяч будд?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 2
Полная луна;
Бесчисленные звезды; небо
темно-зеленое.
Наш возлюбленный Мастер,
Догэн продолжает:
Когда мы смотрим из нашей лодки назад, на бе рег, у нас возникает ошибочное чувство, как будто берег движется. Но когда мы внимательно смотрим на нашу лодку, мы обнаруживаем, что, на самом де ле, движется она. Точно так же, когда мы смотрим на все вещи с обманчивой идеей, что наше тело и ум отделены друг от друга, мы по ошибке считаем, что врожденный ум и природа вечны. Но когда мы прихо дим к пониманию того, что наше тело и ум неразде лимы, мы ясно видим, что все вещи не имеют суб станции.
Дрова, сгорая, становятся пеплом; пепел никогда не превращается обратно в дрова. Тем не менее, мы не должны рассматривать дрова как предшествую щее, а пепел как последующее. Мы должны понять, что дрова находятся в состоянии дров безотноси тельно «раньше» и «позже». Пепел находится в со стоянии пепла безотносительно «раньше» и «позже».
Мы можем вернуться к жизни после нашей смерти не более, чем дрова могут стать дровами после того, как они превратились в пепел. Поэтому в буддизме говорится, что жизнь никогда не стано вится смертью; жизнь находится за пределами идеи жизни. Буддизм говорит, что смерть не становится жизнью; смерть находится за пределами идеи смер ти. И жизнь, и смерть есть лишь смена времен, по добно зиме и весне.
Подобным образом, мы не должны думать, что зима становится весной, или говорить, что весна становится летом.
Маниша, основной интерес Догэна — это идея реинкарна ции. Христианство не принимает ее; ни мусульманство, ни иудаизм не принимают ее. Ее приняли только религии, ко торые родились в Индии. Во всех аспектах жизни они могут отличаться, но в одном они абсолютно согласны. И этому со гласию не один день — многие тысячи лет они согласны в во просе реинкарнации.
В христианстве, мусульманстве или иудаизме промежуток вашей жизни очень короток, всего лишь от колыбели до моги лы — может быть, семьдесят лет, может быть, восемьдесят. Со смертью вам приходит конец. Но в опыте Востока смерть лишь меняет вашу форму. Вы не кончаетесь, вы продолжае тесь. Ваше продолжение вечно. Вы можете принимать многие формы... различные переживания, многие способы существо вания.
Вся эта вселенная представляется Востоку периодом обу чения. Деревья учатся быть деревьями, птицы учатся быть птицами. Вся эта вселенная — огромный университет, возмож ность изучить одну форму, а также понять, что за этой формой кроется ваше бесформенное существо.
Вы тысячи раз жили в разных формах, получали различ ный опыт. Без сомнения, быть деревом — совершенно иной опыт, чем быть птицей или львом. Но сущностная жизнь еди на. Из этого опыта единой сущности жизни возникла теория реинкарнации. И если вы углубляетесь в свое внутреннее про странство... вы можете пойти так глубоко, что коснетесь не только своего рождения, девяти месяцев в утробе, но также своей смерти в предыдущей форме.
Узнать, что вы были здесь раньше — это потрясающий опыт, потому что это дает вашему сознанию другое измерение: если вы были здесь в прошлом, вы будете здесь и в будущем. Прошлое и будущее находятся в равновесии — настоящий мо мент есть уравновешивающий момент. И если вы можете про никнуть в настоящий момент глубже, вы можете пережить не только свои прошлые жизни; есть возможность — если ваша попытка действительно тотальна, — что вы получите проблески своих будущих возможностей.
Сообщают, что Гаутама Будда говорил, что мы никогда не начинаем наше путешествие — оно вечно. Исследуя свое внут реннее пространство, вы не можете достичь точки, где начали свое путешествие. Эту автобусную остановку вы не найдете. Вы всегда были в движении, в путешествии. Так что начало найти нельзя, его нет. Но конец найти можно.
Вы будете удивлены, думая об этом — что обычная смерть не есть смерть, поскольку сознание переходит в другую форму. Птица становится деревом, дерево становится животным, жи вотное становится человеком. Но если в переживании всех прошлых жизней вас внезапно озарит идея, что вы вечны, в этот самый момент вы перестаете отождествляться со структу рой «тело-ум». И это разотождествление есть реальная смерть. Теперь вы не примете новую форму, вы войдете в бесформен ное. Это называется великой смертью.
Но чтобы прийти к великой смерти, вам необходимо иметь великую жизнь. Обычная жизнь настолько прохладна, что не может принести больших изменений; она может изменить только внешнюю одежду, только обложку, в которой вы жили. Вырваться из всех форм — невероятная осознанность, интен сивность, тотальность... вы стягиваете всего себя в одну точку — и внезапно все формы исчезают. Это нужно было напомнить перед тем, как я начну говорить о Догэне, потому что именно это является скрытой подоплекой того, что он пытается ска зать в манере дзен.
Догэн продолжает:
Когда мы смотрим из нашей лодки назад, на берег, у нас воз никает ошибочное чувство, как будто берег движется. Но ког да мы внимательно смотрим на нашу лодку, мы обнаруживаем, что, на самом деле, движется она.
Сейчас очень немногие люди плавают в лодках. Догэн го ворил с людьми, которые плавали в лодках постоянно, потому что Япония — не один остров; это множество островов, и люди постоянно плавают на лодках с одного острова на другой.
Но вы могли испытать это... сидя в поезде, вы вдруг види те, что другой поезд, который находится на соседнем пути, на чал двигаться. Но вы абсолютно уверены, что это вы поехали. Потом вы смотрите в другую сторону — а станция по-прежнему здесь. Тогда понятно, что движется другой поезд. Но... стан ция остается позади, и значит, движение того поезда было ил люзией; это едет ваш поезд. Движение относительно — так же, как в геометрии: две параллельные линии никогда не пересе каются.
Альберт Эйнштейн, человек, который внес в мир науки идею относительности, говорит, что если две ракеты летят в небе с одинаковой скоростью, никто из пассажиров обеих ра кет не почувствует никакого движения. Для того, чтобы пере жить движение, вам нужно что-то неподвижное рядом; это от носительное переживание. Обе ракеты движутся в тихом, от крытом небе с одинаковой скоростью; естественно, вы не заме тите в другой ракете никакого движения. И какое движение может быть в вашей ракете? Если бы оно было, вы обогнали бы другую ракету. Никто из пассажиров обеих ракет даже не заподозрит никакого движения, потому что вокруг нет ничего стабильного; со всех сторон — только чистое небо. Они могут жить в этой иллюзии столько, сколько ракеты будут двигаться с одинаковой скоростью.
Исходя из теории Альберта Эйнштейна, один очень стран ный вывод... конечно, этого никто не проверял, но, по-видимому, это вполне вероятно. Если пассажиры обеих ракет не будут чувствовать никакого движения, они станут очень спокойными и тихими. Тишина неподвижности проникнет не только в их ум, но даже в клетки их тел. Она будет такой ог ромной, такой переполняющей, что, когда они вернутся — вы будете удивлены, — все их друзья, все их старые коллеги станут на десять лет старше, а они ничуть не изменятся. Они потеряли эти десять лет. Они не сдвинулись ни на дюйм — ни в теле, ни в уме, — потому что пережили остановку движения.
Эйнштейн был абсолютно уверен в этом — и я с ним согла сен. Это кажется абсурдом — путешественник вернется и обна ружит, что его поколение ушло и на смену ему пришло новое, потому что он так долго отсутствовал, путешествуя в небе. Однако, если вокруг вас нет никакого движения, то мало-помалу эта неподвижность останавливает всякое движение внутри вас: ум, тело — все.
Даже Эйнштейн был поражен, когда предположил эту тео рию. Нам потребуется еще несколько лет, чтобы удостоверить ся в том, что он говорил, потому что даже для того, чтобы до стичь ближайшей звезды, необходимо четыре года; путь туда и обратно займет восемь лет — а это ближайшая звезда. У нас по ка нет такого средства передвижения, чтобы четыре года ле теть без заправочных станций на пути.
Во-вторых, в тот момент, когда вы свободны от гравита ции... Вы не чувствуете гравитации потому, что родились в ней. Однако, Земля притягивает вас с такой силой... большая часть вашего старения обусловлена притяжением Земли. Об ласть притяжения — двести миль вокруг Земли. Как только вы выходите из области гравитации, ничто больше не тянет вас вниз; вы просто остаетесь в одном состоянии. Гравитация, убивающая вас, также делает вас укорененными, потому что без гравитации вы просто улетите — сказав друг другу «до сви дания», отправитесь в вечность, чтобы никогда не увидеться вновь. Вечность так необъятна... а скорость будет такая, что вы сгорите от нее.
Таковы практические проблемы; вот почему Альберт Эйнштейн никого не мог уговорить рискнуть. Скорость долж на быть почти равной скорости света — а это наивысшая ско рость. Сто восемьдесят шесть тысяч миль в секунду — при та кой скорости все останавливается. Вы можете скитаться по Вселенной тысячи лет и вернетесь на Землю прежним — таким же молодым, каким улетали. Но все это теория и гипотезы; это трудно осуществить по простой, прагматической причине: при скорости света любой металл плавится. Температура так вели ка, что корабль, в котором вы летите, расплавится, заодно сжигая вас.
Посмотрите... каждый день на Землю падает почти три тысячи камней, по всей Земле. Вы думаете, что это падающие звезды. Звезды очень велики, а это просто небольшие камни, которые попали в область земного притяжения — Земля притя нула их. Но сила тяжести такова, что сгорают даже камни. Большинство из этих трех тысяч камней не достигают Земли: они сгорают, не долетев до нее. Всего несколько таких камней долетело до Земли, и они стали великими святынями. Напри мер, Кааба — святое место мусульман; этот камень — астероид, он не земного происхождения. Поскольку люди увидели, что с неба падает огромный камень... примитивный ум решил, что он должен быть от Бога. А он приближался, сияя ярко, словно солнце, такой большой, что долетел до Земли. Вы найдете эти камни во многих музеях мира — их называют метеоритами.
Эти камни сгорают из-за скорости. Поэтому, если мы бу дем делать корабль, нам придется найти нечто такое, что не будет гореть при скорости света. В настоящее время нет ника ких признаков, что мы можем создать какой-либо корабль или материал, который будет выдерживать движение при этой скорости. А пока мы не будем летать со скоростью света, мы не сможем достичь ближайшей звезды. Если иметь в виду эту скорость, до ближайшей звезды — четыре световых года. Это расстояние так огромно, что наши маленькие корабли, само леты и ракеты в контексте будущего — просто игрушки.
Но сознанию не нужна никакая форма, чтобы путешество вать, поэтому оно может двигаться со скоростью света. Во сточный взгляд на вещи таков: во многих жизнях вы были на многих планетах, не только на этой Земле. Ученые допускают, что существует, по меньшей мере, пятьсот планет, на которых есть жизнь — но с ними нет сообщения. Предпринимаются все возможные попытки установить какой-нибудь контакт или найти способ точно узнать, кто там живет, но такова ограни ченность тела.
Для сознательного человека, человека, ставшего буддой, нет ограничений. Гравитация не мешает ему, высокая темпера тура не может его сжечь. Он может путешествовать повсюду, в различных формах, рождаясь на разных планетах.
Идея реинкарнации — величайший вызов. Это не вопрос споров и доказательств; вопрос в том, чтобы пережить внутри себя то, что не сгорает, то, что помнит пребывание в других телах. И если это может переходить из одного тела в другое, то для него не существует трудностей в переходе с одной планеты на другую. И, в конечном итоге, оно должно выйти из всех форм и рассеяться в универсальном бытии. Вот что такое нир вана.
Нирвана — одно из самых красивых слов; я думаю, никакое другое слово в каком-либо языке не имеет столько смыслов и значений. В обычном смысле оно просто означает угасание пламени. У вас есть свеча, и пламя танцует, а вы задуваете ее. Можете ли вы ответить, куда девалось это пламя? Оно должно куда-то уйти. Нирвана означает: ваша жизнь — точно пламя; когда становится трудно жить в одном теле, в одной форме, она просто переходит в другую форму. Эта другая форма об условлена желаниями, стремлениями. Будьте очень сознатель ны в отношении своих желаний и стремлений, потому что они уже сейчас создают зерно новой формы, хотя вы и не знаете об этом.
Я экспериментировал со многими людьми, возвращая их назад, к старым формам. И я был удивлен, потому что ни в од ном восточном писании не упоминается об этом факте: муж чина, когда он вспоминает, в прошлой жизни помнит себя женщиной. Если он идет глубже, он снова вспоминает себя мужчиной.
Сначала меня это озадачило, потому что об этом нигде не упоминается. Но затем я понял смысл: каждая женщина желает быть мужчиной. Она думает: «Я сижу дома, как в тюрьме, а мужчина наслаждается всем». А каждый мужчина хотя бы раз в жизни думает: «Эта красота, эта таинственность женщи ны...» Так что очень естественно, что вы уже создаете свою следующую форму, хотя и бессознательно. Если вы мужчина, вы родитесь женщиной. И это замкнутый круг, поскольку, когда вы умираете, вы умирает не сознательно; когда вы рож даетесь, вы рождаетесь не сознательно. Поэтому вы не знаете, откуда приходите и по какой причине принимаете именно эту форму.
Вся основа медитации в том, чтобы сделать вас настолько бдительными, что вы могли увидеть формирование этих семян и желаний и отбросить их. Если вы сможете умереть без семе ни...
Если вы умираете вполсердца, не тотально, оставляя что-то незавершенным — вы хотели сделать что-то, но вмешалась смерть, — тогда вы не можете ожидать растворения в универ сальном. Тогда пламя займет новый дом, в соответствии с ва шими желаниями, вашими реинкарнациями.
Медитация просто означает отбрасывание — мало-помалу — всех ваших желаний. И когда приходит смерть, празднуйте ее; празднуйте, потому что все завершено, и вы готовы. Эта готовность и завершенность даруют вам окончательную сво боду бесформенности. Эта бесформенность и есть нирвана.
Все будды, как и Догэн, указывают на бесформенность. Сначала он говорит об относительности:
Когда мы смотрим из нашей лодки назад, на берег, у нас воз никает ошибочное чувство, как будто берег движется. Но ког да мы внимательно смотрим на нашу лодку, мы обнаруживаем, что, на самом деле, движется она. Точно так же, когда мы смотрим на все вещи с обманчивой идеей, что наше тело и ум отделены друг от друга, мы по ошибке считаем, что врожден ный ум и природа вечны. Но когда мы приходим к пониманию то го, что наше тело и ум неразделимы, мы ясно видим, что все ве щи не имеют субстанции.
Тело имеет субстанциальность. Когда кто-то умирает, все элементы тела растворяются в своих источниках: вода уходит к воде, воздух — к воздуху, земля — к земле. Лишь одна невидимая птица, невесомая... Проводились эксперименты, когда челове ка взвешивали живым, а затем вновь взвешивали после того, как он умирал. Вес не отличается; оба раза он весит одинако во. Для объективного ума это означает, что ничто не ушло, по скольку, если есть душа, которая выходит из тела, тогда она, несомненно, должна что-то весить. Были даже такие экспери менты, когда умирающего человека помещали в стеклянную витрину, чтобы иметь возможность увидеть, если что-то выхо дит... Это нечто должно будет разбить в каком-нибудь месте стекло. Но, когда человек умирает, стекло остается целым.
Это упрочивало позиции атеистов, которые говорят, что души нет. Эти выводы абсолютно рациональны, но глупы. В том, что глупость может сочетаться с рациональностью, нет противоречия. Конечно, интеллектуальная личность будет бо лее фундаментально глупой, чем обычные идиоты. Обычные идиоты — простые люди, а это — экстраординарные идиоты; и благодаря своей рациональности они склонили в сторону ма териализма ум почти всего мира.
Половина мира — коммунисты, которые не верят, что в те ле есть еще что-либо; тело — всего лишь комбинация материи. Остальная половина мира, которая считается духовной, толь ко думает; они никогда не экспериментируют.
Этот эксперимент должен проводиться не в научной лабо ратории.
Его следует проводить внутри себя.
Именно этим мы занимаемся здесь — ищем нечто нематери альное, невидимое для глаза, то, что нельзя потрогать руками; и все же, это самое сердце нашего существа, пульс нашего су щества. Как только вы узнаете это, весь страх смерти исчезает. И новая смелость — свежая, как утренняя роза, вся в росе, свер кающая на солнце, — новая смелость, восстающая против все го, что традиционно принято, что можно принять рациональ но, но не основано на опыте медитации...
Кроме медитации, нет другого способа решить, являетесь ли вы только материей, или есть нечто нематериальное. Без этой нематериальной части вы теряете все свое величие. Толь ко эта нематериальная часть вашего существа дает вам досто инство; она не просто делает вас человеком, она дает вам спо собность коснуться высочайшего пика — бытия будды.
Дрова, сгорая, становятся пеплом; пепел никогда не превра щается обратно в дрова. Тем не менее, мы не должны рассмат ривать дрова как предшествующее, а пепел как последующее. Мы должны понять, что дрова находятся в состоянии дров без относительно «раньше» и «позже». Пепел находится в состоя нии пепла безотносительно «раньше» и «позже».
Догэн пытается сказать, что, когда дрова исчезают в кучке пепла, вы не должны думать, что в существовании что-то из менилось — изменилась лишь форма. Пепел присутствовал в дровах, непроявленно. Огонь помог пеплу проявиться и стать видимым.
Это попытка сказать некоторые вещи, о которых очень трудно говорить прямо. Но я могу сказать вам прямо; это со брание искателей — не детский сад. Раньше вы были тем же, чем являетесь сейчас — неважно, в какой форме; и если вы мо жете открыть себя, то не имеет значения, в какую форму вы перейдете. И если вы можете проникнуть в самих себя до са мого центра — поскольку ваше существо имеет периферию и центр... Если вы остаетесь на периферии, вы перейдете в дру гую форму; но если ваша стрела достигнет самого центра, вы закончили обучение в формах. Теперь вы способны стать од ним со вселенной; теперь вы можете петь вместе с птицами, танцевать вместе с цветами, сиять вместе со звездами. Из ма ленькой капли росы вы превратились в сам океан.
В Америке, которая дала рождение очень немногим лю дям, достойным упоминания, был один действительно значи тельный человек, кажется, почти полностью забытый. Это Уильям Джеймс. Он принес это прекрасное слово «океаничес кое». Люди забыли его и его слово, ибо очень немногие до стигли этого переживания. Но здесь все должны достичь его... от капли росы — к океану. Пока вы не испытали сами эту «океаничность», распространяясь во всех десяти направлениях, в абсолютной свободе, вы не использовали великий шанс жиз ни.
Догэн говорит:
Мы можем вернуться к жизни после нашей смерти не более, чем дрова могут стать дровами после того, как они преврати лись в пепел. Поэтому в буддизме говорится, что жизнь никогда не становится смептью: жизнь находится за пведелами идеи жизни. Буддизм говорит, что смерть не становится жизнью; смерть находится за пределами идеи смерти. И жизнь, и смерть есть лишь смена времен, подобно зиме и весне.
Подобным образом, мы не должны думать, что зима стано вится весной, или говорить, что весна становится летом.
Догэн говорит, что формы не меняются на другие формы. Зима остается зимой, лето остается летом; но нечто внутреннее все время переходит из одного времени года в другое... то, что за пределами рождения и смерти; то, что за пределами жизни; то, что просто есть. Вы можете придать этому любую форму, любой образ, но не можете отнять его сущность. Эта сущность — величайшее открытие Востока, Запад полностью упустил это.
Хайку Хокуши гласит:
Луна на сосне;
Я ловлю ее — отпускаю ее
и всякий раз любуюсь.
Я уже говорил вам, что луна — один из важнейших симво лов в тайной школе дзен... вы много раз встретите луну, в раз ных аспектах.
Луна на сосне;
Я ловлю ее...
Постарайтесь понять эту поэзию.
Я ловлю ее — отпускаю ее и всякий раз любуюсь.
Конечно, вы не можете поймать луну и отпустить ее; но за то вы можете открывать и закрывать глаза. Закрывая глаза, вы отпускаете луну. Открывая глаза, вы вновь находите ее. И вся кий раз вы любуетесь — она никогда не исполняет желание до конца, не утоляет жажду красоты.
Другое хайку гласит:
Полная луна;
Бесчисленные звезды; небо темно-зеленое.
Это не обычные стихи, это выражение глубокой медита ции. Было обнаружено, что ночь, и особенно ночи полнолу ния, очень способствуют медитации. Сейчас даже наука пред полагает, что луна имеет некое воздействие на ум; большин ство сумасшедших сошли с ума в ночь полнолуния — больше, чем в любое другое время. Наука объясняет это по-своему... Луна, в действительности, является частью Земли. Около че тырех миллиардов лет назад от Земли отделился огромный ку сок. Так возникли все наши огромные океаны: глубокие доли ны, которые остались от этого куска Земли, были наполнены дождями и стали океанами.
Притяжение Луны составляет одну шестую от земного притяжения, потому что по величине Луна — шестая часть Зем ли. Это значит, что, созерцая Луну, вы постепенно становитесь легче, гравитация меньше действует на ваше существо. Таково научное объяснение. Вы можете наблюдать этот эффект на примере морей, поскольку они занимают место Луны... там, гдe когда-то была Луна. Вот почему в полнолуние бывают большие приливы. В человеческом теле восемьдесят процентов воды, океанской воды, с тем же химическим составом. В океане возникает прилив, и в человеческом теле тоже нечто происхо дит. Если он на правильном пути, он может стать просветлен ным.
Но если он на неверном пути, он может совершить само убийство, преступление или сойти с ума... есть тысячи путей. Но лишь один путь ведет вас к высшей чувствительности — путь медитации, путь закрывания всех внешних дверей и пре бывания внутри.
Иногда эти дзенские медитирующие открывали глаза и ви дели луну, или закат, или лотос, и рождалось некое внешнее выражение их медитации. Вы сможете понять это только через медитацию — это не поэзия, это написано не умом, это сердеч ное чувство.
Полная луна;
Бесчисленные звезды; небо темно-зеленое.
Если вы в глубокой медитации видите это темное небо со множеством звезд и одной- единственной луной, ваше безмол вие тут же станет неизмеримо глубже.
Эти хайку не имеют никакого смысла для тех, кто не испы тал медитации.
Хайку Шайкая:
Вечерняя луна:
цвет сливы начинает отдать на лютню.
Это картины, увиденные глубоко медитативным сознани ем. Они ничего не означают, они не предполагают никакого значения, они живописны.
Однажды—Пикассо спросили... Один человек несколько ча сов наблюдал, как он рисует; в конце концов, он сказал:
— Я не могу удержаться от вопроса, потому что несколько часов смотрел, как вы рисуете, но так и не догадался, что же вы рисуете. Что это? Что это значит?
Пикассо взглянул на него и сказал:
— Я не знаю. Можете спросить у самой картины.
Человек сказал:
— Вы что, ненормальный?
Пикассо ответил:
— Возможно; но никто не спрашивает у розы: «Почему ты так прекрасна? И вообще, зачем ты здесь?» Никто не спраши вает у заката, никто не спрашивает полную луну, но все пристают ко мне: «Что означает ваша живопись?» Она ничего не означает, это констатация. Я получаю от этого невероятное наслаждение — просто краски, перетекая одна в другую, обра зуют необычные сочетания.
В мире красоты значение неактуально, неуместно. Что же говорить о мире медитации? — никакого значения, только смысл. Вот почему те, кто пережил, остаются безмолвными, а если говорят, то только для того, чтобы показать вам путь безмолвия.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Что за капиталовложение мы делаем, подавляя воспомина ния о предыдущих смертях? Не правильно ли сказать, что, если бы мы могли вспомнить наши смерти, мы могли бы избавиться от нашего страха смерти и, таким образом, быть способными жить бесстрашно?
Маниша, несомненно, это одно из наших крупнейших ка питаловложений — то, что мы забываем прошлое, предыдущую жизнь. Если вы будете помнить ее, вы не сможете быть таким дураком, чтобы снова повторять ту же игру. Вы делали это так много раз: вы влюблялись, охладевали — столько раз... столько романов! Каждый раз, отправляясь смотреть тот же фильм, мы забываем, что уже видели его раньше. В противном случае, вы не пойдете смотреть это кино, одного раза достаточно.
Но в жизни вы не заканчиваете дело с первого раза, в тече ние одной жизни. Ваше реальное дело постоянно откладывает ся, а вы продолжаете играть в игры, просто детские игры. Это вложение состоит в том, что вы не должны помнить о всем своем прошлом, иначе вы будете чувствовать себя таким идио том, что наслаждаться жизнью станет невозможно. Вам будет казаться, что единственно правильное решение — это само убийство. Но самоубийство ни к чему не приводит, оно просто вводит ваше сознание в другую утробу, более низкого уровня, поскольку вы не смогли справиться с жизнью на более высо ком уровне.
Это вложение также включает в себя забвение о том, что вы когда-то умирали. Умирает всегда кто-то другой, вы ни когда не умираете. Это очевидно — вы каждый день видите, каждый день слышите, что кто-то умер; но вы никогда не слы шали о том, что умерли вы — за исключением Будда-холла, где вы каждый день слышите: «Теперь умрите и не оставляйте ни чего за спиной, полностью умрите».
Люди со стороны подумают: «Это сумасшедший дом. Лю ди, полные жизни, внезапно умирают, а затем, недолго ду мая... как только их зовут обратно, они тут же возвращаются, сидя, как будды!»
С помощью наших медитаций мы делаем ясным то, что именно так и происходило: вы много раз умирали и вновь воз вращались. Или вы приходите через девять месяцев... затем взрослеете и вновь играете ту же роль, которую играли рань ше...
На Востоке мир называют сансарой. Сансара означает ве ликое колесо жизни и смерти. Оно постоянно движется, одно и то же колесо, а вы цепляетесь за него и продолжаете двигаться вместе с колесом от одной смерти к другой, от одной жизни к другой. Вложение в том, что, пока вы не выучите урок, вы не можете выйти из этого порочного круга жизни и смерти. Но вы можете из него выйти. Каждый вечер мы пытаемся; вы де лаете маленький прыжок... это старая привычка; когда вы воз вращаетесь назад, вы тут же стараетесь выяснить, где находит ся колесо. Скоро вы забываете о центре, который за пределами жизни и смерти — вы вдруг вспоминаете: «А где же буфет?»
Естественно, человек чувствует голод после таких напря женных переживаний — умереть и вернуться, быть буддой... прекрасно зная, что любой может быть буддой — «Но не я; у меня есть жена, мне нужно заботиться о детях. На одно мгно вение можно, но быть буддой двадцать четыре часа в сутки не только утомительно — это также будет пыткой для других».
Мне с самого детства было интересно просто сидеть и ни чего не делать. Я никогда не делал домашних заданий; мои учителя злились: «Чем ты все время занимаешься?»
Я говорил: «Просто сижу и наслаждаюсь».
Моя семья и все, кто проходил мимо меня, спрашивали: «Что ты делаешь?»
Я говорил: «Ничего не нужно делать — достаточно быть!»
А они смотрели на меня и говорили: «Ты ненормальный! Делай что-нибудь, иначе будешь пустым местом».
И они были правы — я стал пустым местом. Но я необы чайно счастлив, что очень рано начал понимать, что величай шая радость находится внутри, что никто не может дать ее мне. Я никогда не принимал участия ни в каких играх, меня никогда не интересовало, что нужно сделать для семьи. Мало- помалу моя семья приняла как само собой разумеющееся, что меня нет — не было никакой разницы, есть я или нет.
Я наслаждался лицами своих родственников, когда они смотрели на меня, как на ненормального; я до сих пор наслаж даюсь, вспоминая это. Естественно, если вы не делаете что-то, люди считают, что вы напрасно тратите свою жизнь. Реаль ность в том, что, когда вы ничего не делаете, когда вы просто есть, вы находите путь к своему высшему предназначению.
Прежде чем мы умрем и станем буддами... еще один раз, потому что никто не знает, что будет завтра, так что лучше стать сегодня...
Немного смеха, потому что Сардар Гурудаял Сингх ждет очень тихо. А Авирбхава...
Когда горилла Гозо умер, его подружка Герти очень зату жила. Через несколько месяцев она стала очень агрессивна, по скольку ее сексуальная энергия не получала выхода. В конце концов, служители зоопарка решили найти человека, который согласится заняться с ней любовью.
Они пошли в город, нашли Хозе, огромного мексиканца, и предложили ему двадцать долларов, если он сделает эту рабо ту.
На Герти надели намордник, привязали ее лапы к клетке и впустили к ней мексиканца. Когда Герти увидела, что у Хозе эрекция, она просто обезумела. Она порвала веревки и начала душить его в объятиях.
— Помогите! — закричал Хозе. — Ради Христа, помогите!
— Не бойся! — крикнул смотритель. — Мы принесем ружье, из которого убивают слонов, и пристрелим ее!
— Нет! Нет! — закричал Хозе. — Не стреляйте! Снимите с нее намордник — я хочу ее поцеловать!
Додоский вконец разорился, и ему пришлось пойти на пре ступление, Он похитил шестилетнего сына самого богатого че ловека в Варшаве. Додоский написал записку, в которой тре бовал полмиллиона долларов, и подписался своим именем.
Однако, он забыл адрес того богача. Поэтому он отдал за писку мальчику и попросил, чтобы тот отнес ее отцу.
Мальчик сделал, как его просили и, вернувшись с деньга ми, принес записку от своего папы. В ней было следующее:
«Забери свои деньги, крыса! Вот из-за таких, как ты, о нас, поляках, и идет такая дурная слава!»
После дикой субботней попойки подружка—католичка Бе верли тащит Свами Дева Кокоса на утреннюю воскресную мессу. Поскольку он абсолютно не разбирается в различных ритуалах, Беверли постоянно инструктирует его:
— Перекрестись, — шепчет она. — Теперь преклони колени... сядь... встань... снова сядь... перекрестись.— и так далее.
Мокрый от всего этого, Кокос вынимает из кармана носо вой платок, чтобы вытереть с лица пот. Затем он кладет его на колени подсушиться. Увидев это, Беверли наклоняется и шеп чет:
— У тебя молния расстегнута?
— Нет, — поспешно отвечает Кокос. — А что, надо расстег нуть?
Дональд Дикштейн входит в кабинет оптика с картонной коробкой в руках. Он вручает ее оптику. Тот открывает и вос клицает:
— Вот это да! Это самый большой искусственный фаллос, который я когда-либо видел!
— Разве он не красив? — говорит Дональд. — Я сделал его сам.
Оптик просто потрясен. Он говорит:
— Должно быть, в длину он не меньше двух футов!
— Двадцать пять с половиной дюймов, если быть точным, — хвастает Дональд. — И три дюйма в диаметре.
— Невероятно! — говорит оптик. — И сколько же он весит?
— Два с половиной фунта, — отвечает Дональд с гордостью.
— Просто восхитительно! — восклицает оптик, не в силах оторвать взгляд от этого великолепного экземпляра. — Но за чем вы принесли его мне? Я оптик.
— Видите ли, у меня проблема, — отвечает Дональд. — Каж дый раз, когда я делаю одного из этих монстров, слезы засти лают мне глаза!
А теперь, Ниведано, поработай по-настоящему, потому что гладкоголовый
Нискрия возвращается...
Ниведано...
Ниведано…
Будьте безмолвны. Закройте глаза...
Никакого движения в теле.
Пусть все ваше сознание соберется внутри.
Глубже и глубже...
Вы вступаете в свою буддовость.
Идите внутрь без всякого страха, это ваш дом.
Если вы не знаете этого,
все остальные знания бесполезны.
Если вы не пережили это, вы потратили самую свою жизнь на повседневную суету.
Это священный момент, пейте его как можно глубже.
Пропитывайтесь им как можно полнее.
Буддовость — не достижение, это только открытие.
Вы — не ваши кости,
вы — не ваша голова,
вы — даже не ваше сердце,
вы — эта запредельность, это безмолвие.
Если вы можете пережить это хотя бы на единое мгновение,
вся ваша жизнь преобразится.
Сделай это яснее, Ниведано...
Расслабьтесь... отпустите себя... умрите.
Умрите для мира, умрите для тела, умрите для ума,
чтобы лишь вечное оставалось в вас.
Это бесформенное вечное принесет вам новое рождение.
Вы пришли как человеческое существо,
вы можете выйти из этой утробы запредельного буддой.
Это блаженство, это безмолвие,
эти розы, цветущие внутри вас,
они — ваше прирожденное право.
Можно оставаться в неведении,
но нельзя быть ничем иным, кроме будды...
пробужденного, просветленного — это ваш единственный удел.
Ниведано...
Вернитесь,
не забывая это переживание,
посидите немного, всего на несколько мгновений
отбросьте сомнение, что вы не можете быть буддой.
Вы будда. Вопреки себе, вы будда.
Если это становится подводным течением
на двадцать четыре часа в сутки,
бодрствуете вы или спите,
ваша жизнь узнает, в чем вся суть этого существования.
Вы узнаете эту свободу, окончательную свободу,
к которой вы стремились многие, многие жизни.
Не упустите на этот раз.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
— Можем мы праздновать десять тысяч будд вместе?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 3
БЕЗМЯТЕЖНЫЙ ОКЕАН
Жаворонок поет весь день,
и дня не хватает.
Наш возлюбленный Мастер,
Догэн продолжает:
Когда мы смотрим из лодки на безмятежный океан, мы не видим ничего, кроме округлой формы океана. Но этот огромный океан не круглый и не квадратный; его формы и движения: неисчислимы. Для рыбы он похож на дворец. Для небожителей он подобен ожерелью. Только глазу он временно пред ставляется круглым.
Так же обстоит со всеми вещами. Все вещи, как мирские, так и не мирские, имеют разные стороны, но мы можем видеть и осознавать их только через практическое понимание...
Как бы далеко в воду ни заплыла рыба, воде нет конца. Как бы далеко в небо ни залетела птица, небу нет конца. Но никто из них никогда не покидал воду или небо.
Когда они сильно нуждаются, их деятельность велика; когда им нужно немного, их деятельность мала. Таким образом, каждый раз им удается выра зить свои способности и действовать свободно.
Но как только птица покидает небо, она уми рает. Так же и в случае с рыбой, покидающей воду. Мы можем понять, что вода для рыбы есть жизнь, что небо для птицы есть жизнь; что птица есть жизнь для неба; что рыба есть жизнь для воды; что жизнь есть птица, или жизнь есть рыба. Это мож но выразить и многими другими способами.
В мире людей есть практика и просветление, или долгая жизнь и короткая жизнь. Таково реальное по ложение вещей. Тем не менее, если птица или рыба попытается обыскать небо или воду после того, как узнает их в совершенстве, она обнаружит, что нет никакого пути, по которому можно следовать, и ни какого места, которое нужно достигать.
Маниша, восточный мистицизм принимает многослойность реальности. Западная наука знает только одну ре альность — материальную. Она бедна, в ней нет разнообразия.
Восточный мистицизм, высочайшим пиком которого является дзен, принимает реальность вашего внутреннего существа, ко торую вы не можете видеть, не можете понять, но которой яв ляетесь. Вы можете пробудиться для нее или продолжать спать, это не имеет значения для внутреннего качества вашего существа. Это ваша высшая реальность.
Есть тело, которое является лишь видимостью — в том смысле, что оно постоянно изменяется. Вы видите красивую женщину или красивого мужчину, они уже становятся стары ми. В тот момент, когда вы радуетесь красоте розы, недалеко время, когда она снова исчезнет в земле. Этот вид реальности также имеет место в восточном видении. Они называют это видимостью, изменяющейся каждое мгновение. Есть время рождаться и время умирать. Времена года снова сменят друг друга, и цветы вновь расцветут. Это круговорот существова ния, в котором все постоянно меняется — кроме вашего сущест ва, вашего центра. Этот изменчивый мир есть относительная реальность.
Кроме того, есть другие реальности — подобные снам. Вы знаете, что их нет, но все же вы видите их. Вы не просто видите сны, они производят на вас определенное действие. Если вам снится кошмар и вы просыпаетесь, вы увидите, что ваше серд це бьется чаще, ваше дыхание изменилось под действием кош мара. Вы можете даже вспотеть от страха. Нельзя сказать, что кошмара нет — иначе откуда берется пот, от чего меняется сердцебиение и дыхание?
Восточный мистицизм принимает этот третий тип реаль ности: сон, горизонт, который вы видите повсюду и которого нигде нет... но вы можете увидеть его откуда угодно.
Прежде, чем объяснять вам Догэна, пусть это будет вступ лением, потому что он хочет сказать именно это: что все про ходит, и все же есть нечто непреходящее; что все рождается и умирает, и все же есть нечто, что никогда не рождается и не умирает. И пока вы не центрированы в этом вечном источни ке, вы не найдете покоя, вы не найдете безмятежности, бла женства, удовлетворения. Вы не будете чувствовать себя дома во вселенной. Вы останетесь лишь случайностью, вы не станете сущностью.
И все усилия дзен или любого другого медитативного ме тода сводятся к следующему: приблизить вас к тому, что ни когда не меняется, что всегда есть. Оно не знает времени... Ес ли ничто не меняется, как может быть прошлое, будущее, на стоящее? Мир, который знает прошлое, будущее и настоящее, может быть только относительно реален — сегодня он есть, завтра его нет. Тело, в которое вы так верите, однажды уми рает. Ум, в который вы так верите, не пойдет за вами, он уми рает вместе с телом. Он был частью механики тела.
То, что в смерти вылетает из тела — это невидимая птица, летящая в невидимое небо. Но если вы осознаете, вы будете танцевать, потому что вы впервые узнаете, что такое свобода. Это не политическая свобода и не экономическая свобода; это более фундаментальная, экзистенциальная свобода. И все, что вырастает из этой свободы, прекрасно, изящно. Ваши глаза — те же, но видение изменилось. Ваша любовь осталась, но это больше не похоть, не собственничество. Она трансформирует ся в сострадание. Вы делитесь своей радостью в песнях, танцах, поэзии, музыке — но только ради их чистой радости.
Это многовековой спор: ради чего существует искусство? Всегда были прагматики—утилитаристы, которые говорят, что искусство должно служить некоей цели, иначе оно бесполезно. Но эти люди не знают искусства. Искусство может существо вать только ради самого искусства. Это чистая радость одино кой кукушки, бамбука, стоящего в тишине, птицы, летящей в небе. Самого полета, этого чувства свободы, достаточно. Они не должны служить чему-то еще.
Но это возможно, только если вы узнали свое фундамен тальное существование. Вы знакомы с умом — он заимствован, обучен, образован. Вы очень поверхностно знакомы со своим телом. Вы не знаете, как оно функционирует, хотя это ваше те ло. Вы не знаете, как оно преобразует пищу в кровь, как по ставляется в разные части тела кислород.
У тела своя мудрость. Природа не поручила вам помнить о дыхании, потому что вы можете забыть. Вы такие сонные — природа не может рисковать. Если бы вам пришлось помнить о дыхании, я не думаю, что вы были бы здесь. Вы давно уже забыли бы о том, что нужно дышать.
Но, помните вы или нет, спите вы или бодрствуете, дыха ние продолжается само, сердце продолжает работать само стоятельно, желудок продолжает переваривать самостоятель но. Он не просит у вас совета, ему не нужно никакого медицинского образования, не нужны никакие советы. Он про сто обладает собственной, изначально присущей ему муд ростью.
Но это только ваш дом; вы — не это. Этот дом однажды со старится. Однажды его стены начнут падать, его двери обру шатся. Однажды от этого дома не останется и следа — все уй дет. А что случится с человеком, который жил в этом доме?
Вы должны понять этот принцип. Вы можете назвать это осознанностью, просветлением, сознанием, природой будды — неважно, какое вы дадите этому имя.
Но это абсолютная от ветственность каждого человека — не растрачивать время на повседневные дела. В первую очередь — самое главное! А самое главное — это быть и знать, что такое это бытие. Не гоняйтесь за бабочками. Не смотрите на горизонт — только кажется, что он есть, на самом деле его нет.
Я вспомнил... Двадцать три столетия назад Александр Ве ликий пришел в Индию. Его учителем был великий философ, отец логики — Аристотель. И когда он собирался пойти в Ин дию, Аристотель спросил его:
—Ты можешь принести для меня кое-какой подарок?
Александр сказал:
— Все что угодно — только скажи.
Аристотель сказал:
— Это не так просто, но я буду ждать. Пожалуйста, когда будешь возвращаться, приведи мне саньясина, человека, кото рый реализовался. Мы не знаем, что это значит... что значит быть буддой. Поймай будду и приведи его сюда.
Александр не знал, что он обещает. Он сказал:
— Не волнуйся. Если Александр захочет сдвинуть Гималаи, им придется сдвинуться. А ты просишь всего лишь о человеке. Жди — я вернусь через несколько месяцев.
У него было столько забот, что только в последний мо мент он вспомнил, что обещал захватить будду, человека, познавшего внутреннюю реальность. На обратном пути, уже на границе Индии, он стал спрашивать об этом. Люди смея лись над одной этой мыслью. Они говорили: «Во-первых, очень трудно понять, что кто-то — будда. Во-вторых, если ты по какой-то случайности достаточно открыт, чтобы принять излучение будды, ты падешь к его ногам. Ты полностью забу дешь о том, что нужно увести его с собой. Мы надеемся, что ты не найдешь будду — иди домой».
Александр не мог понять... Что за человеком должен быть будда, если его нельзя увести силой? В конце концов, он ска зал:
— Разошлите людей по всей стране; узнайте, есть ли где-нибудь человек, который объявил, что он пришел домой.
Люди вернулись и сказали:
— Да, один голый саньясин, стоящий на берегу реки, гово рит: «Где еще я могу быть? Я здесь. И кем еще я могу быть? Я — будда».
Александр сам пошел посмотреть на этого человека. Их разговор был необычайно прекрасен, но очень шокировал Александра Великого. Он никогда не сталкивался с таким че ловеком, потому что, прежде чем он сказал хоть слово... он держал в руке обнаженный меч — этот старик, голый, нищий, сказал:
— Вложи свой меч обратно в ножны, здесь он не понадо бится. Разумный человек с мечом в руке?.. Я побью тебя! Вло жи меч обратно в ножны.
Александр впервые видел человека, который мог приказы вать ему — и ему пришлось подчиниться. Вопреки собственной воле он был вынужден подчиниться. И он сказал:
— Я пришел умолять тебя: пойдем со мной, в мою страну. Мой учитель хочет увидеть будду. Мы на Западе ничего не знаем о том, что такое внутреннее «я».
Старик рассмеялся и сказал:
— Как весело! Если твой учитель не знает, он даже не учи тель. А если он хочет увидеть будду, он должен пойти к будде; будду нельзя привести к нему. Скажи своему учителю: «Если ты жаждешь, иди к колодцу; колодец не придет к тебе».
А что касается тебя, Александр, — сказал старик, — научись хотя бы быть человеком. Ты представляешься как Александр Великий. Это эго, которое мешает тебе узнать в себе будду. Ты носишь его в себе, но это «величие», это желание завоевать мир... Что ты будешь делать, завоевав мир? Смерть скоро от нимет у тебя все. Ты умрешь нагим, тебя похоронят в земле. Никто не будет заботиться о том, чтобы не топтать тебя, и ты даже не сможешь возразить: «Отойди, я Александр Великий!» Пожалуйста, отбрось эту идею величия. И помни также, что слово «Александр» — не твое имя.
Александр сказал:
— Боже мой! Это мое имя — как мне убедить тебя?
Тот ответил:
— Дело не в том, чтобы убедить меня. Никто не приходит в этот мир с именем. Все имена даются — ярлыки, приклеенные другими, — и ты становишься этим ярлыком. Ты совершенно забываешь, что пришел без всякого имени, без всякой славы. И точно так же ты умрешь.
Скажи своему учителю, чтобы он пришел сюда встретиться со львом лицом к лицу. Он может узнать, что значит быть буд дой, что значит быть просветленным, только если способен двигаться внутрь. Через чужое просветление это невозможно понять — это все равно, что, когда кто-то другой пьет воду, это не может утолить вашей жажды.
Александр коснулся ног старика и сказал:
— Сожалею, что потревожил тебя. Возможно, вы вообще говорим на разных языках.
И это верно даже сегодня: западный ум и западный обра зованный ум — даже если он родился на Востоке — забыл язык, на котором говорит Догэн. Вы должны быть очень сознатель ны, вы должны очень бдительно следить, чтобы не понять не правильно. Другой мир, другая атмосфера, которая царила здесь, которая сделала этот мир прекрасным поиском, палом ничеством... Теперь это всего лишь рынок для алчных рук — борьба, убийство и войны. Кому нужна медитация? От нее осталось лишь далекое эхо. Кажется, этот мир совершенно не связан с нами, но если вы не откроетесь для этого отдаленного эха, вы не поймете, что говорит Догэн.
Догэн говорит:
Когда мы смотрим из лодки на безмятежный океан, мы не видим ничего, кроме округлой формы океана. Но этот огромный океан не круглый и не квадратный; его формы и движения неис числимы. Для рыбы он похож на дворец. Для небожителей он по добен ожерелью. Только глазу он временно представляется круг лым.
Он только кажется округлым. Несмотря на то, что вы ви дите эту округлую форму — вот она, — вы знаете, что она не ре альна. Если вы направитесь ей навстречу, вы никогда не до стигнете ее; она будет отходить все дальше... это горизонт. Но в этом есть некая реальность, хотя это и не высшая реальность.
Наше тело — это наша периферия, наш горизонт. Оно есть, оно живет, оно дышит, и все же это не самое наше существо.
Так же обстоит со всеми вещами. Все вещи, как мирские, так и не мирские, имеют разные стороны, но мы можем видеть и осознавать их только через практическое понимание.
Для слепого свет не существует.
Это случилось... Один чрезвычайно ученый человек был слеп — это было во времена Гаутамы Будды. И он был так ис кусен в споре, что измучил всю деревню, поскольку все жители этой деревни пытались втолковать ему: «Ты слеп, поэтому свет недоступен для тебя».
Но он говорил:
— Тогда сделайте его доступным через другие источники. Я могу слышать — ударьте в него, как в барабан.
В свет нельзя ударить, как в барабан. А слепой говорил:
— Я могу осязать — дайте мне хотя бы потрогать свет. Мои руки открыты — где ваш свет? Я могу обнять...
Но все эти чувства не способны ощутить реальность света.
Вся деревня была измучена: «Что делать с этим человеком? Он так убедителен... все мы знаем, что свет есть, но он отри цает это. И у него такие веские причины — мы не можем пред ложить никаких доказательств».
Они прослышали, что в их деревню идет Гаутама Будда, и подумали: «Вот прекрасная возможность: отведем этого слепо го к Гаутаме Будде. Если Гаутама Будда не сможет убедить его, то это вообще невозможно. В любом случае, это будет очень интересно; посмотрим, как Гаутама Будда сможет по спорить с этим человеком».
Но все они ошиблись. Гаутама Будда не спорил с ним. Он просто сказал:
— Не тревожьте его; безобразно, что вы говорите ему о свете. Если бы в вас было сострадание, вы нашли бы врача, который смог бы вылечить ему глаза. Свет — не предмет спора; что бы увидеть его, нужны глаза — и тогда никаких вопросов и сомнений быть не может.
У Гаутамы Будды был личный врач. Он сказал врачу:
— Оставайся в этой деревне, пока не вылечишь глаза этом; человеку. Я пойду со своим караваном.
Через полгода врач и слепой догнали их, но этот человек больше не был слеп. Он пришел танцуя! Он пал к ногам Гау тамы Будды и сказал:
— Я так благодарен, что ты не стал философствовать со мной, не стал унижать меня. Вместо того, чтобы устраивать великий диспут, ты прояснил простую вещь: дело не в свете, дело в глазах.
То же самое верно в отношении внутреннего существа — дело не в вашей разумности, не в вашей рациональности, не в логике, не в научных познаниях, не в ваших писаниях. Это во прос прямого проникновения — с закрытыми глазами — в соб ственное существо, скрытое за вашими костями. Как только вы узнали его, приходит невероятное расслабление. Жизнь впер вые становится танцем. Даже смерть перестает быть помехой.
Как бы далеко в воду ни заплыла рыба, воде нет конца. Как бы далеко в небо ни залетела птица, небу нет конца. Но никто из них никогда не покидал воду или небо.
Это древняя история... об одной очень любопытной моло дой рыбке, которой стало интересно: «Я так много слышала об океане, но не вижу: где же он?»
Старая рыба сказала юному философу: «Не будь идиоткой: мы — в океане, мы и есть океан. Мы приходим из него и исче заем в нем. Мы — не что иное, как волны в океане».
То же верно относительно птиц. Вы думаете, они могут найти небо? Хотя они и летают целый день — в далекие края, — они не могут найти небо, ибо родились из неба и однажды ис чезнут в небе.
Эти высказывания символичны. На самом деле, они гово рят о том, что вы — часть вселенной. Вы возникаете во вселен ной, как волна, и однажды исчезаете, вновь возвращаясь во вселенную. Эта вселенная не есть нечто объективное — это не что субъективное. Это нечто связанное с вашим внутренним источником. Если вы нашли себя, вы нашли весь океан, все не бо со всеми его звездами, со всеми его цветами, со всеми его птицами. Найти себя означает найти все. А упустить себя... вы можете иметь дворцы, империи и великие богатства — все тщетно.
Когда они сильно нуждаются, их деятельность велика; ког да им нужно немного, их деятельность мала.
Рыбы и птицы — спонтанные существа. Во всей этой все ленной нет других ненормальных, кроме человека. Вы про должаете работать, даже если в этом нет никакой необходи мости — вы заняты, даже если никаких дел нет; иначе кто-нибудь скажет вам: «Что ты делаешь?» — а у вас не хватает му жества ответить: «Я просто есть».
Люди будут смеяться, они предложат вам: «Делай что-нибудь, просто быть — не поможет. Найди работу! Зарабаты вай деньги». Но рыба не будет работать больше, чем это абсо лютно необходимо.
Генри Форда перед смертью спросили: «Вы давным-давно перешли черту, побили все рекорды богатства. У вас нет кон курентов. Почему же вы продолжаете работать без перерыва?»
Вы будете удивлены: каждое утро в семь часов он прихо дил в свой офис. Рабочие приходили в десять, чиновники — в одиннадцать, менеджер — в двенадцать. Менеджер уходил до мой в четыре, клерки — в пять, рабочие — в шесть часов, а Ген ри Форд все работал. И он был богатейшим человеком своего времени.
Так что спрашивающий был прав: «Почему вы все рабо таете, работаете и работаете? Это ненужная деятельность. Вы заработали так много, вы можете делать все, что захотите».
И его ответ — ответ мудрого человека; он не просветлен ный, но жизнь, несомненно, сделала его мудрым. Он сказал: «Это просто стало привычкой. Я не могу остановиться — я привык становиться все богаче и богаче. Я знаю, что больше это не нужно, но очень трудно бросить старую привычку, при вычку всей жизни».
Кроме человека... привычек нет ни у деревьев, ни у птиц, ни у рыб. Вся природа спонтанна. Она просто действует, когда нужно, и просто остается тихой, когда не нужно. В действи тельности, для меня это критерий нормальности: делать толь ко то, что необходимо. Всего на один сантиметр дальше — и вы перестаете быть нормальным, вы стали ненормальным. И у этой ненормальности нет конца.
Когда они сильно нуждаются, их деятельность велика.
Это можно понять в разных аспектах. Ни одно животное, кроме человека, не заинтересовано в сексе круглый год. Есть сезон — брачный сезон; когда он проходит... остаток года ни кто не беспокоится о сексе. Вы не найдете сексуальных манья ков среди птиц — так же, как не найдете целибатов. И даже в брачный сезон вы не найдете, что они необычайно счастливы.
Я наблюдал птиц, животных, и был изумлен тем, что их сексуальная активность кажется чем-то навязанным им. Они не выглядят счастливыми. Посмотрите на пса, занимающегося любовью. Он делает это из-за какого-то принуждения, из-за некоего биологического принуждения — в остальном это его не интересует. И как только сезон прошел, никакого интереса не остается. Вот почему в животном мире нет брака. Что вы буде те делать с браком? Брачный сезон прошел — и до свидания!
Но у человека это — привычка. Он даже биологическую не обходимость превратил в привычку. Вы будете удивлены, уз нав, что, согласно исследованиям психологов, каждый мужчи на думает о женщине, по меньшей мере, раз в четыре минуты, а каждая женщина думает о мужчине раз в семь минут. Это не соответствие — причина многих несчастий.
Вот почему каждую ночь, когда муж возвращается до мой... жена была в полном порядке, но вдруг она начинает хо дить с английским лицом — у нее болит голова. Выдающиеся мужья приходят домой с суперсильным греческим аспирином в кармане. Но такие блистательные мужья — большая редкость, потому что если вы — блистательный человек, вы никогда не станете мужем. Это — удел умственно отсталых, выдающиеся люди остаются абсолютно свободными.
Если вы понаблюдаете за человечеством, вы не поверите, что это не сумасшедший дом. Кто-то курит сигарету... несмот ря на то, что на пачке написано, что это опасно для вашей жизни.
На днях у меня немного болело ухо. Анандо была рядом, и я попросил ее:
— Не могла бы ты принести мне ватную палочку?
Она сказала:
— Нет.
Теперь даже на ватных палочках написано: «Это опасно для вашей жизни, не пользуйтесь ими».
Анандо сказала мне:
— Бедная Хасья говорила, что это было ее единственным удовольствием, теперь нет даже его.
Вы тихо сидите и наслаждаетесь... Это никому не прино сит никакого вреда.
Есть люди, которые жуют жевательную резинку. Нельзя вообразить более идиотской вещи. Жевательная резинка? Ре зина, сделанная для жевания?
Люди делают всевозможные вещи в этом роде — если бы они понаблюдали за собой и подумали об этом, они бы обна ружили... «Боже мой, я делаю это, и люди до сих пор считают Меня нормальным!» Но все носят маски и пытаются спрятать за ними ненормальность. Вы увидите скоро, когда мы медити руем... потому что в медитации вам приходится отложить в сторону свою маску и выпустить наружу всю ненормальность, скопившуюся за многие века. Не удерживайте ее, потому что это невероятное очищение. И когда вы очистились, ясный проблеск осознания вашей буддовости недалеко — быть может, до него всего лишь шаг.
Догэн продолжает:
Таким образом, каждый раз им удается выразить свои спо собности и действовать свободно.
Но как только птица покидает небо, она умирает. Также и в случае с рыбой, покидающей воду.
А как насчет человека? Он покинул свой океан давным-давно. Его океаническая связь с существованием полностью разрушена, не осталось никаких мостов. Именно это и застав ляет его делать всевозможные глупости. За три тысячи лет — пять тысяч войн. Невозможно поверить — мы здесь лишь для того, чтобы убивать друг друга. Есть ли что-нибудь более важное, чем ядерное оружие?
Семьдесят процентов доходов всего человечества идет на военные расходы. Даже бедные страны, которые не могут обеспечить своих граждан едой два раза в день, где люди жи вут за чертой бедности — все равно они тратят семьдесят про центов своего дохода на создание бомб, на приобретение ору жия. Можете ли вы представить себе нечто более ненормаль ное, чем война?
Такая страна, как Германия — одна из самых культурных стран, — оказалась в руках сумасшедшего, Адольфа Гитлера.
Никто не думает, почему это случилось. Даже такой человек, как Мартин Хайдеггер, возможно, величайший философ в Германии, был последователем Адольфа Гитлера. А Адольф Гитлер был абсолютно ненормальным. Его нужно было госпи тализировать.
Но, должно быть, в каждом человеке есть нечто такое, что тянулось к нему. Вся Германия — со всей ее разумностью — ста ла жертвой, И вы можете увидеть эту глупость. Гитлер гово рил: «Только из-за евреев Германия не правит миром — а это наше прирожденно право. Виноваты евреи».
Я слышал небольшой анекдот. Главный раввин Берлина на утренней прогулке встретился с Адольфом Гитлером. Это была странная встреча, случайная; оба ходили по утрам гу лять. Адольф Гитлер узнал главного раввина и спросил:
— Согласны ли вы со мной? Что вы думаете о том, что не мецкие нордические арийцы не правят всем миром?
Раввин сказал:
— Это все велосипеды. Сломайте все велосипеды, и вы бу дете править миром.
Адольф Гитлер сказал:
— Вы нормальны?
— Так же, как и вы. Под этим предлогом вы убили шесть миллионов евреев — без всякой причины.
Почему люди дали себя убедить в такой глупости — что ев реи помешали Германии стать сильной? Евреи отдали Герма нии свое богатство, разум — все. Вы будете удивлены, узнав, что сорок процентов Нобелевских премий принадлежит евре ям.
Но почему все остальные немцы позволили себя убедить? Из зависти. Евреи были богаты, евреи были умны, евреи во всем были первыми.
В этом ненормальном мире иметь успех очень опасно, по тому что каждый хочет убить вас — по любой причине; пра вильно это или неправильно, не имеет значения. Вся Германия поверила в это — не потому, что в словах Адольфа Гитлера бы ли какие-то доказательства или аргументы, а потому, что каж дый немец завидовал еврейскому интеллекту, их успеху, бо гатству, их стилю жизни. Благодаря этой зависти Адольф Гитлер заставил даже самых интеллигентных немцев вести себя как животные.
Адольф Гитлер один убил тридцать миллионов человек. А сейчас оружие, которым пользовался Адольф Гитлер, — просто детские игрушки. За последние сорок лет военные технологии так выросли... и они по-прежнему находятся в руках людей вроде Рональда Рейгана. Оружие в руках всевозможных поли тиков, а политики — психологически больные люди. Само же лание власти — это болезнь.
Здоровый человек хочет любить — не обладать, не домини ровать. Здоровый человек радуется жизни — а не выпрашивает голоса. Люди, которые страдают от глубокого комплекса не полноценности — это они хотят власти, чтобы доказать себе и другим, что они полноценны. Действительно полноценный че ловек совершенно не беспокоится о власти. Он знает о своем превосходстве, он живет полноценно. В своих песнях, в своих танцах, в стихах, в картинах, в своей музыке он переживает свое превосходство. Политике достаются только неполноцен ные люди.
Вот что говорит Догэн: «Не покидайте свое небо, не поки дайте свою воду, не покидайте свою природу. Не оставляйте экзистенциальное, ибо, как только вы покинули его, вы — про сто ходячие трупы».
В мире людей есть практика и просветление, или долгая жизнь и короткая жизнь. Таково реальное положение вещей.
Не волнуйтесь о том, что вы не просветленный.
Догэн — уникальный гений. Он говорит: «Вы можете осо знавать свою буддовость или не осознавать ее — не волнуйтесь. Когда придет нужное время, когда придет нужный сезон, вы расцветете в будду». Просто ждите... ждите разумно, ждите без желания; наслаждайтесь ожиданием, сделайте само ожидание блаженным безмолвием, и то, что вам суждено от самого рож дения, неизбежно расцветет. Никто не может помешать птице летать, никто не может помешать кукушке петь, никто не мо жет помешать розе цвести. Кто мешает вам стать буддами? Никто, кроме вас, не ответственен за это.
Тем не менее, если птица или рыба попытается обыскать небо или воду после того, как узнает их в совершенстве, она об наружит, что нет никакого пути, по которому можно следо вать, и никакого места, которое нужно достигать.
Если вы пойдете в свой внутренний мир и в свое внутрен нее небо, вы не найдете никакого пути и никакого конца. Вы найдете вечную вечность, паломничество без начала и конца... бессмертие, которое внезапно преображает вас без всяких уси лий, без аскезы, без самоистязания. Вы — уже то, чем хотите быть, упущено только одно — совсем мелочь. Проснитесь! В пробуждении вы — будда. Во сне вы остаетесь буддой, но не осознаете этого.
Когда человек становится буддой, он знает, что все остальные — будды. Кто-то дремлет, кто-то храпит, кто-то бе гает за женщинами, кто-то делает еще какие-то глупости — но будды есть будды. Даже если вы курите сигарету, это не озна чает, что вы утратили свою сущность; это просто показывает, что вы спите, и больше ничего.
Поэт написал:
Цепляясь,
теряешься в ничто; отпусти — и придешь к Истоку.
Когда вы отпускаете себя, расслабляетесь, успокаиваетесь в себе, вы вновь обретаете источник.
С тех пор, как музыка затихла,
ни одна тень не коснулась моей двери:
деревенская луна вновь над рекой.
Даже если вы стали просветленным, меняется только ваше видение — все остальное остается прежним. Конечно, роза пре краснее, чем была раньше. Мир становится раем — только по тому, что с вашего зеркала ушла вся пыль.
... деревенская луна
вновь над рекой... отражается в реке.
Чем больше вы очищаетесь от своих мыслей, то есть пыли, тем больше вы отражаете. И в тот день, когда вы сможете от ражать все сущее во всей его чистоте, вы прибыли домой.
Другое стихотворение:
Зачерпни воду, и луна — в твоих руках; возьми цветы,
и твои одежды наполнятся их ароматом.
Это нечто невероятно прекрасное. Дзен говорит на языке поэзии. Вот что пытается сказать поэт: если вы встретите буд ду — знаете ли вы это или нет, — ваше существо уловит некий аромат будды и его присутствия.
В дзен это было обычной практикой: искатели постоянно ходили от одного мастера к другому до тех пор, пока не нахо дили человека, само присутствие которого наполняло их, в присутствии которого все их маски и доспехи спадали, в при сутствии которого они внезапно оказывались нагими, ново рожденными, невинными. Это был знак, что вы нашли своего мистера.
Басё написал:
Жаворонок поет весь день, и дня не хватает.
Он говорит, что вы работаете весь день, всю жизнь, так и не узнав аромат своего существа, потому что ваша работа, ва ши так называемые мирские дела занимают все ваше время. Жизнь так коротка, семьдесят лет пролетают так быстро... Вы не знаете даже, когда ваше детство переходит в юность, вы не знаете, когда ваша молодость исчезает и вы становитесь ста рым, вы не знаете, что постоянно движетесь к могиле. Что бы вы ни делали, могила приближается.
Помните, жизнь коротка, но она стала слишком короткой из-за вашей ненужной деятельности. Меня удивляют люди, ко торые играют в карты или в шахматы, или ходят в кино. Если вы спросите их: «Что вы делаете?», они ответят, что убивают время. Как будто им дано слишком много времени, гораздо больше, чем им нужно, и они убивают его, играя в карты. Взгляните на людей, склонившихся над шахматной доской, как будто в этом — их жизнь; на людей, стоящих в очереди в кино театр,..
Я знал одного человека... он был отцом моего друга. В моей деревне был только один кинотеатр. Я видел, что этот старик ходит в кино каждый день, в одно и то же время. А один фильм показывали не меньше пяти или семи дней, или даже больше. Это было не такое уж большое селение. Но он смотрел кино каждый день — семь дней подряд.
В конце концов, мне пришлось вмешаться. Я сказал:
— Это слишком. Вы что, сумасшедший? Вы каждый день смотрите один и тот же фильм.
Он сказал:
— Как убить время? Я на пенсии, я просто жду смерти. Я думаю, это не имеет значения — еще один день... просто иду посмотреть кино. Что еще можно делать на пенсии? И, между прочим, — сказал он, — все люди делают одно и то же снова, снова и снова, так что не думай, что я сумасшедший.
Я сказал:
— Нет, вы не сумасшедший, вы просто типичный предста витель всего человечества.
Я слышал об одном человеке из Калифорнии — Авирбхава, обрати внимание, — который женился десять раз. В Калифорнии безумие человечества достигает предела. Все исследования показывают, что все в Калифорнии длится, самое большее, три года. Все подчиняется моде: брак, работа, город, дом, машина — все. Через три года им все надоедает, люди хотят по менять это на что-нибудь другое.
Этот человек женился десять раз. В десятый раз, через два дня после свадьбы, он понял: «Кажется, Я уже был когда-то Женат на этой женщине».
На самом деле, женщины — это просто разные марки ма шин: отличается только капот. У кого-то длинный нос, у кого-то — короткий... Но странно то, что люди исследуют одну и ту же территорию снова, снова и снова. И их все равно считают нормальными.
Другой дзенский поэт:
Ветер уж стих, а цветы всё опадают; птицы кричат, молчание гор становится глубже.
На самом деле, это опыт медитаций, который сконденси рован в хайку.
Ветер уж стих, а цветы всё опадают; птицы кричат, молчание гор становится глубже.
Должно быть, это человек медитации... сидящий безмолв но у горы, наблюдающий, что происходит. Медитация, по су ти, есть превращение в наблюдателя на холме.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Довольно легко чувствовать полное удовлетворение в твоем присутствии и наслаждаться твоим просветлением; довольно легко также привести себя в состояние паники относительно того, что мы должны реализовать собственное просветление.
Искусство быть с мастером — это ощущение полного удовлет ворения и одновременно подспудное течение жажды?
Маниша, одного переживания достаточно — оно длится вечность. Я говорю не об интеллектуальном опыте. Интеллек туально вы можете чувствовать, что расслабились. Когда я ве ду вас внутрь, вы, конечно, закрываете глаза. Но когда я гово рю вам: «Будьте безмолвны», ваш ум все продолжает и продолжает работать, сплетая тысячу и одну вещь. Вы чувствуете определенное безмолвие... но оно будет утеряно. А когда я говорю вам: «Отпустите себя», вы пытаетесь, но пытаетесь очень аккуратно. Вы смотрите по сторонам — на кого вы падаете, достоин ли этот человек, чтобы вы на него упали. Вы очень заботитесь, чтобы не сломать себе что-нибудь. Но в этом случае вы упускаете весь смысл.
Просветление стоит множественных переломов. Когда вы отпускаете себя, отпустите себя. Когда вы смеетесь, станьте смехом. Когда вы безмолвны, будьте безмолвны. Когда я го ворю: «Идите внутрь» — ищите внутри. Забудьте о теле и о мире.
Я велю вам даже умереть. Вы делаете все, что можно, но, чтобы умереть, не нужны никакие усилия. Вы просто лежите, ожидая удара Ниведано, чтобы снова проснуться. Ни один из вас не остается мертвым хотя бы чуть-чуть дольше, все немед ленно... все это интеллектуально. Если бы это было не интел лектуально, нам каждый день пришлось бы вызывать «скорую помощь», потому что это место стало бы кладбищем. Но ни кто не умирает. Люди умирают во всем мире, кроме Будда- холла, где мы каждый день пытаемся умереть. Наоборот, вы возвращаетесь более здоровыми, более крепкими.
Маниша, то, что ты чувствуешь, все еще интеллектуально.
Ты достаточно разумна, чтобы почувствовать это, но интел лект не даст тебе правильного переживания; он блокирует это переживание. Не нужно пытаться использовать ум. Пусть это происходит спонтанно. Просто рискни собой тотально. Тогда, если даже ты умрешь, какая разница? Однажды ты все равно умрешь, и этот день прекрасно подходит для этого. Дней всего семь. Тебе придется умереть в понедельник, вторник, субботу или воскресенье... Какое это имеет значение?
Но если ты действительно умираешь, оставляя в стороне и тело, и ум, ты узнаешь собственное бессмертие; ты увидишь фиктивность смерти. Смерти никогда не было, вы просто ме няли свои формы. И те немногие, которые поняли это, даже не движутся в другую форму — они ушли в вечный океан, в само существование, полностью потеряв себя. Это высший экстаз.
Прежде, чем кто-то умрет... больше всех готовится Сардар Гурудаял Сингх. Он упускает каждый день, но сегодня, воз можно, он готовится умереть. Мы обещаем ему, что будем праздновать... не волнуйся.
Глория Великолепная взволнованно обсуждает с подруж кой, Шерри Черри, свою предстоящую свадьбу.
— Ты слышала о тайном возбуждающем средстве из Ин дии? — спрашивает Шерри.
— Нет, — говорит Глория. — Что это?
— Это называется «жженые биндхи», — говорит Шерри. — Если ты хочешь иметь незабываемую первую брачную ночь, Дай ему дюжину жженых биндхи после церемонии.
Неделю спустя Глория встречает Шерри в супермаркете.
— Как прошла первая брачная ночь? — спрашивает Шерри.
— О, я думаю, хорошо, — говорит Глория, — но подейство вали только восемь биндхи!
В маленьком городке на Диком Западе Полли Пикин, хо рошенькая молодая туристочка, была заинтригована видом Здоровенного индейца. Она остановилась посмотреть на него и обратила внимание, что он кричит «Шанс!» каждой проходя щей мимо женщине.
В конце концов, не в силах сдержать любопытство, Полли Подошла к нему и сказала:
— Привет!
— Шанс! — ответил индеец.
— Как интересно, — сказала Полли. — Я думала, все индейцы Говорят: «Хау!»
— Я знаю, как, — ответил он. — Просто дай мне шанс! (игра слов: «How!» — боевой клич индейцев, и англ. how — как).
Свами Дева Кокос со своим любимым попугаем на плече прибыл в аэропорт Бомбея.
Индус-таможенник преградил ему путь:
— Эй, стойте! Вы должны заплатить пошлину на ввоз попу гая!
— Сколько? — спросил Кокос.
— Сейчас посмотрю, — сказал таможенник, листая книгу. — А, вот: пятьсот рупий за живого попугая и сто — за чучело.
— Эй, Кокос! — закричал попугай. — Не слушай эти безум ные идеи!
Свами Бхарти Барфи, один из индийских учеников Шри Раджниша, сидит в самолете компании «Эйр Индия» вместе с Шанкарачарьей Пури и некоторыми его помощниками. На высоте пять тысяч метров над полуостровом Индия Шанкарачарью охватывает приступ щедрости.
— Если я брошу из окна эту банкноту в сто рупий, — гово рит он, — я сделаю одного хариджана очень счастливым.
Один из его помощников добавляет:
— А если вы бросите две банкноты по пятьдесят рупий, вы осчастливите двух человек.
Другой помощник говорит:
— А почему бы не бросить сто банкнот по одной рупии и не осчастливить сразу сто человек?
Тут Свами Бхакти Барфи встает и говорит:
— А может, вы сами выброситесь из окна и сделаете сча стливыми девятьсот миллионов человек?
Хорошо, Ниведано... сделай первый удар, и все сойдут с ума.
Ниведано...
Будьте безмолвны... закройте глаза...
никакого движения в теле — почувствуйте, что вы замерзли.
Идите внутрь, глубже... и глубже, как стрела.
Проникните все слои и ударьте в центр вашего существования.
Это безмолвие... это спокойствие...
Начните открывать будду внутри себя.
Вы — камень...
нужно удалить несущественные части,
и откроется статуя будды.
Ниведано...
Расслабьтесь... отпустите себя... умрите!
В этот момент,
в самом центре вашего существа, вы — вечный будда.
Вы не должны молиться.
Вы не должны поклоняться.
Вы не должны ходить ни в какой храм.
Потому что вы — храм будды.
Осознайте это
и выражайте это в каждом действии —
изящество, красоту, блаженство, экстаз.
И вся ваша жизнь становится танцующим пламенем бессмертной радости.
Это измерение,
которому Восток посвящал себя целиком в течение миллионов лет:
открыть точку, которая неподвижна, самый центр циклона.
Радуйтесь в ней и помните путь,
на котором вы достигли этой точки,
чтобы в любое время вы могли закрыть глаза и, немедленно, будда — здесь.
Ниведано...
Вернитесь из своей смерти... к вечной жизни.
Посидите несколько мгновений
как будда,
во всей его славе и великолепии.
Эти несколько мгновений делают это место самым драгоценным во всем мире.
Десять тысяч будд
тают и сливаются друг в друге,
как волны океана.
Мир забыл этот язык...
его необходимо напомнить, каждый должен стать вестью, но не миссионером.
Чтобы разбудить людей вокруг себя, достаточно открыть свою природу будды.
Нужно делиться с другими вашей радостью, вашим блаженством, вашим благословением.
Чем больше вы делитесь, тем больше этого у вас.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
— Можем мы праздновать собрание десяти тысяч будд?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 4
НЫРНИТЕ НЕМНОГО ГЛУБЖЕ
Вор
оставил ее –
луну в окне.
Наш возлюбленный Мастер,
Догэн говорил:
В практике высочайшей мудрости самое труд ное — это встретить выдающихся мастеров. Будь это мужчина или женщина, но это должен быть че ловек, который осознал нечто неописуемое... Это осознание самой сущности Пути. Следовательно, они ведут и помогают другим, не оставляя без вни мания причинной связи и не делая никаких различий между собой и другими.
Встретив мастера, мы должны практиковать Путь, устранившись мирских связей и не тратя сво бодного времени ни на мышление, ни на не-мышление, ни на нейтральное мышление. Следовательно, мы должны тренировать себя так целеустремленно, как если бы спасали свою голову от жгучего огня. Дзенский мастер, отбросивший тело и ум, ничем не от личается от нас.
Благодаря искренности и благочестию мы неми нуемо понимаем и принимаем сущность Закона на шего мастера. Эти качества не приходят извне и не возникают изнутри — они приходят, когда мы прида ем Закону большее значение, чем нашему телу, или когда мы отрекаемся от мира и вступаем на Путь. Если мы придаем нашему телу чуть большее значе ние, чем Закону, мы не сможем понять и принять Путь.
...Когда кто-то осознал великий Закон и сущ ность будд и патриархов, мы служим ему, благого вейно падая ниц...
Шакьямуни-будда говорил: «Когда вы встречае те мастера, излагающего высшую мудрость, не рас суждайте о его происхождении, не смотрите на его внешность, а также не придирайтесь к его недо статкам и не беспокойтесь о его поведении. Лучше, в знак уважения к его великой Мудрости, преподнеси те ему значительное подношение или наилучшее уго щение и цветы, или благоговейно простирайтесь пе ред ним ниц трижды в день, не давая ему никакого повода для беспокойства; и вы, несомненно, обрете те высшую мудрость бодхи».
Догэн продолжал:
...Осознать Путь могут и мужчины, и женщи ны. Осознание Пути следует почитать в любом слу чае, независимо от пола. Это в высшей степени пре восходное правило на Пути... Даже маленькая семилетняя девочка может стать учителем четы рех классов буддистов... если она практикует и по нимает Закон... Мы должны благоговейно делать ей подношения — так же, как и буддам.
Такова традиция буддизма. Я сожалею о тех, кто никогда не знал ее или не признавал правильной.
Маниша, это одна из самых древних проблем: как узнать мастера? Ведь без мастера пути почти нет. Я говорю «почти», потому что, возможно, один человек из миллиона может достичь истины без мастера. Но это только случай ность, это нельзя делать правилом — это просто исключение, подтверждающее правило.
И величайшей заботой мастеров было объяснить людям способы узнавания мастера, ибо мастер есть Путь. Пока вы не увидите самореализовавшегося человека, вы не сможете пове рить, что способны реализоваться сами. Когда вы увидели будду, просветленного, в вас неожиданно начинает расцветать невиданное пламя: «Если эта красота, эта грация, мудрость, блаженство могут случиться с человеком, то почему это не мо жет случиться со мной?»
Что касается людей, все мы имеем одинаковые семена и одинаковый потенциал. Но семя может остаться семенем и не стать цветком, хотя для этого есть все возможности. И вместо того, чтобы исчезнуть в земле, семя может оставаться в без опасности, в каменной пещере, думая, что снаружи слишком дождливо, слишком солнечно, боясь неизвестного. Ему уютно в закрытой тишине пещеры, но там оно не может расти, оно просто сгниет. Там оно просто останется... оно могло бы иметь великолепное проявление — оно просто остается непроявленным: неспетая песня, ненаписанное стихотворение, не прожитая жизнь.
Очень существенно найти человека, который может спро воцировать внутри вас вызов добраться до ваших высот. Ма стер — не что иное, как вызов; если это случилось со мной, это может случиться и с тобой. И подлинный мастер — есть так много учителей, предлагающих для обсуждения доктрины, ве рования, философии — подлинный мастер не заботится о сло вах; его не волнуют верования, атеизм или теизм; его не волну ет даже Бог, рай или ад. Подлинный мастер заботится об одной-единственной вещи — спровоцировать вас увидеть ваш потенциал, заставить посмотреть внутрь. Его присутствие де лает вас тихим, его слова углубляют ваше безмолвие, само его существо мало-помалу начинает расплавлять вашу фальшь, вашу маску, вашу личность.
В чем проблема семени? Это также и ваша проблема. Про блема семени состоит в том, что укрытие защищает. Потеряв укрытие, семя становится уязвимым. Оно полностью счастливо в укрытии, но не знает, что существуют бесконечные небеса, которые можно открыть, и что пока оно не выйдет из укрытия, оно не живет, потому что не знает мира звезд, оно не жило, по добно цветку, танцующему под дождем, под солнцем и на вет ру, оно не слышало музыки существования. В своей безопас ности и сохранности оно остается закрытым.
И точно та же проблема с человеком. Каждый человек — бодхисатва. Слово «бодхисатва» означает «по существу — буд да». Расстояние между бодхисатвой и буддой — это расстояние между семенем и цветком. Оно невелико; чтобы преодолеть это расстояние, нужно чуть-чуть мужества.
Но если вы прячетесь в темной пещере, кто даст вам смело сти? Кто вытащит вас из вашей безопасности? Функция масте ра — дать вам вкус опасности, вкус открытости. И как только вы узнаете эту открытость, опасность... Это основные ингре диенты свободы, без них вы не можете расправить свои крылья и лететь в небо бесконечности.
Необычайно важно избегать учителей; они — поддельные мастера. Это очень трудно, потому что они говорят на том же языке. Поэтому вы должны слушать не слова, вы должны слу шать сердце; вы должны слушать не их доктрины, их логику и аргументы — вы должны слушать их изящество, красоту, глаза; вы должны слушать и чувствовать ауру, окружающую мастера. Она касается вас, как прохладный ветерок. Как только вы нашли мастера, вы нашли ключ, открывающий сокровище ва ших возможностей.
Догэн говорит об этой древней, вечной проблеме. Догэн говорит:
В практике высочайшей мудрости самое трудное — это встретить выдающихся мастеров.
Это трудно, и если это было трудно во времена Догэна, то в наши дни это стало еще труднее. Мир стал более светским, образование стало нерелигиозным, наука преобладает — а нау ка не верит в озарение вашего существа. Вся наша культура впервые в истории стала абсолютно материалистичной. Не важно, на Востоке вы или на Западе — одна и та же модель об разования распространилась по всему земному шару.
Несмотря на то, что вы, возможно, по традиции формаль но ходите в храм, в мечеть — просто ради социального удобства, — в глубине у вас одни сомнения. Вы идете в храм не ради какого-то осознания, не потому, что должны выразить свою благодарность Богу. Вы идете туда из страха перед об ществом, в котором живете — вы не хотите быть изгнанником. Это просто социальное приспособленчество.
Это стало очень ясно, когда в 1917 году Советский Союз прошел через революцию. До революции Россия была одной из самых ортодоксальных стран в мире. Там верили во всевоз можные предрассудки, было много святых, грандиозная цер ковная иерархия. Она совершенно не зависела от Ватикана — у них была собственная церковь. Но после революции, за каких-нибудь пять лет, все эти верования, культивировавшиеся века ми, исчезли. Бог больше никого не интересовал.
Это не значит, что все поняли, что Бога нет. Это просто означает: общество изменилось, и вы должны меняться вслед за обществом — другая форма социального приспособления. Я не верю в русских атеистов, точно так же, как не верю ни в ка ких теистов — индуистов, христиан или мусульман, — по той простой причине, что их религия не есть их собственный опыт, это не их любовная связь; это просто условность, чтобы толпа продолжала уважать вас.
Что такое ваша религия, как не приспосабливание?
Никто не основывал религию на условности. Сегодня ре лигия стала почти универсальной условностью, потому что наука господствует в нашем уме, в нашем мышлении превали рует логика, наука отрицает все вечное. Очевидно, что найти подлинного мастера становится все труднее и труднее. Даже учителя найти трудно, потому что это тоже устарело. Учитель будет говорить об Упанишадах, о Библии, о Торе, о Коране — все они устарели.
Как вы думаете, будет ли газета иметь какое-нибудь значе ние через двадцать веков? Ее значение заканчивается на сле дующий день. Утром вы с таким любопытством ждете газету; вечером вы выбрасываете ее. Она сослужила свою службу — она удовлетворила любопытство, вы знаете, что происходит вокруг; это просто новый и более промышленный вид сплетни.
В наше время сплетничать по-старому невозможно, потому что люди живут слишком далеко друг от друга. Газеты, радио и телевидение — это новые формы сплетен. Они распространя ют всевозможную чепуху и глупость. Раньше это было работой священника, учителя.
Даже в прошлом, как говорит Догэн, было очень трудно встретить выдающегося мастера. Но они никогда не исчезали совсем. Даже сегодня это возможно, хотя найти мастера стало труднее, потому что весь мир и его атмосфера, ум отвратились от внутреннего поиска. Тот, кто сегодня отправляется во внут ренний поиск, идет один, без всякой поддержки общества. Фактически, общество создает всевозможные проблемы чело веку, который отправляется на поиски себя.
Люди просто смеются: «Не будь таким дураком, ищи де нег, ищи красивых женщин, ищи способ стать богатейшим че ловеком в мире, ищи способ стать премьер-министром. Куда ты идешь, и что будешь делать, даже если найдешь себя? Ты просто застрянешь. Что ты собираешься делать, когда най дешь себя? Ты не можешь есть это. Это бесполезно». Все ста рания многих веков внезапно стали абсолютно бесполезными, потому что слишком немногие люди отваживаются пересечь черту, перейти границу, созданную вокруг вас обществом.
Эти немногие обрели самый источник жизни, они обнару жили, что мы не рождены в нашем рождении и не умрем в смерти. Ни рождения, ни смерти... наша сущность бессмертна, безначальна, бесконечна. Рождения и смерти случаются тысячу и один раз, это просто эпизоды, очень мелкие в сравнении с нашей вечностью.
Когда кто-то обретает эту вечность, она начинает преоб ражать его. Он становится новым человеком в том смысле, что его видение ясно. Он не принадлежит никакой толпе; он не может быть христианином, индуистом или мусульманином, поскольку в своей сокровенной сердцевине знает, что все мы — часть единого сущего. Все разделения глупы. Как может чело век, осознавший себя, принадлежать толпе, быть членом тол пы? Он становится пиком сознания, он стоит одиноко, как Эверест. Он самодостаточен, и найти его действительно труд но, но не невозможно. Вы можете сделать это невозможным, если отправитесь в свой поиск с неким предубеждением, с определенным критерием, уже сложившимся в вашем уме.
Например, джайн, даже встретившись с Буддой, не сможет увидеть его. Его глаза закрыты так называемым джайнизмом. Он может уважать только человека, похожего на Махавиру — это его критерий. А трудность в том, что каждая осознавшая себя душа настолько уникальна, что вы не можете выработать критерий. Вы должны быть более тонкими, более интелли гентными. Джайн не может принять самореализацию Будды, потому что тот носит одежду. Его представление о самореали зации таково, что человек отказывается от всего, даже от одежды; он стоит голым.
Но, пожалуйста, помните: даже актер может стоять голым, не делайте это критерием. Махавира уникален — он любил быть голым, на открытом воздухе, под небом и звездами. Это прекрасно, но это не критерий. Гаутама Будда ест один раз в день. Если кто-то ест дважды в день — это не критерий, что его нельзя считать буддой. Но даже так называемые разумные и так называемые религиозные люди, такие, как махатма Ганди, имеют такие глупые критерии.
По его мнению, осознающий человек не может пить чай. Все буддийские мастера пили чай, это было их открытие, Чай— открытие Бодхидхармы. Слово «чай» произошло от названия горы Тха в Китае, где медитировал Бодхидхарма. И это слово осталось одинаковым в разных языках... отличия очень не большие. На хинди это chai, на маратхи — cha, на китайском — tha, на английском — tea. Но тысячи мастеров никогда не от вергали чай как нечто недуховное.
Напротив, в дзенских монастырях есть специальный чай ный домик, и когда они идут пить чай, это называется чайной церемонией. Простое чаепитие они превратили в прекрасную медитацию. Вы должны оставить туфли снаружи, словно вхо дите в храм. Там сидит мастер, который будет проводить це ремонию. Затем все садятся в безмолвии монастыря; чай гото вится в самоваре, и каждый слушает музыку закипающего в самоваре чая. Это становится медитацией. Наблюдение — это медитация; неважно, что вы наблюдаете.
Затем мастер с большим изяществом раздает чай; он раз ливает чай с огромной осознанностью, сознательностью, осто рожностью, уважением, и все принимают этот чай так, как будто принимают нечто божественное. Прихлебывать чай в этой тишине... эта самая обычная вещь стала духовным пере живанием. В чайном домике никто не может говорить, тишина является правилом. Когда вы ставите свои чашки и блюдца, вы также кланяетесь с благодарностью к существованию. Чай был только символом.
Но в ашраме махатмы Ганди вы не могли пить чай, не могли любить женщину. Каждый день вы должны были за едать свою пищу листьями ним — это самые горькие листья в мире, — чтобы уничтожить вкус, потому что в писаниях гово рится, что отсутствие вкуса есть критерий духовности. Это может быть критерием глупости, это не может быть критерием духовности; иначе все буйволы будут духовными.
Вы наблюдали за буйволами? Они всегда жуют одну и ту же траву, никак не показывая, счастливы они или несчастны; они всегда так довольны и равнодушны. И это продолжается целый день — они жуют и жуют. Эта жвачка не может быть восхитительна на вкус. Вы можете попробовать — иногда по лезно попробовать сделать то, что делают другие виды. Но я не скажу, что отсутствие вкуса имеет какое-нибудь отношение к религии. Наоборот, чем более медитативными вы станови тесь, тем глубже становится ваш вкус. Каждое чувство стано вится более чувствительным: вы больше слышите, лучше види те, ваше прикосновение становится теплее.
Прикоснитесь к рукам нескольких человек, и вы по чувствуете разницу. Руки некоторых людей теплы. Теплые ру ки показывают, что они готовы давать, делиться; тепло — это их энергия, движущаяся к вам, это действительно символ люб ви. Но держать руки других людей — все равно, что держать мертвые ветки дерева; в их руках ничто не движется. А этих людей в прошлом называли духовными. Чем вы мертвее, тем духовнее. Не ешьте ради вкусовых ощущений!
В это трудно поверить: в буддийских писаниях есть трид цать три тысячи правил, чтобы стать духовным человеком. Я, по крайней мере, не могу стать духовным, просто потому, что не могу сосчитать такое количество правил. Я не могу запом нить так много — тридцать три тысячи правил! Когда я считаю, я считаю на пальцах, и на четвертом пальце всегда сбиваюсь. Но это не значит, что я не могу быть духовным; арифметика не имеет ничего общего с духовностью. И что это за правила?
Приведу вам один пример. Молодой монах собирается нести слово Будды в народ. Перед уходом он касается ног Буд ды и спрашивает, не скажет ли Будда ему что-нибудь, потому что до следующего сезона дождей он не сможет увидеться с ним. Будда сказал:
— Да, у меня есть для тебя несколько наставлений. Одно из них: никогда не смотри вперед больше, чем на четыре фута пе ред собой.
Человек спросил:
— Но почему?
Будда сказал:
— Чтобы избежать женщин. Самое большее, ты сможешь увидеть их ступни. Всегда иди дальше, не смотри на их лица. Держи глаза приклеенными к земле.
Да, но такой человек не может видеть звезды, такой чело век не может видеть восход или закат, такой человек совер шенно отрезан от существования, его чувствительность убита. У него есть глаза, но он почти слеп — глаза, которые могут ви деть всего четыре фута впереди. Его огромная способность ви деть сокращена всего до четырех футов.
Молодой монах спросил:
— Что я должен делать, если я случайно забуду об этом или если возникнет какая-то особая ситуация, когда мне придется смотреть на женщину?
Будда сказал:
— Закрой глаза. Я особенно забочусь об этом, потому что, однажды увидев красивую женщину, ты можешь закрыть гла за, но не сможешь забыть ее лицо.
Если бы я был на месте Гаутамы Будды, я давал бы каж дому увеличительное стекло! Держи! Встретившись с красивой женщиной, просто посмотри через него, и ее глаза покажутся
чудовищными; ее нос станет таким огромным, что ни один ев рей не сможет с ним тягаться. Но это не духовность — носить увеличительное стекло...
Его запрет — не что иное, как подавление, а подавляющий человек не может войти в свое собственное существо. Подав ленные чувства и мысли станут твердым панцирем, отделяю щим его от самого себя, от его собственного источника. Толь ко неподавленное, лишенное мыслей, безмолвное существо может разбить барьер и достичь своего живого источника. И в момент, когда вы достигаете своего живого источника... вы не должны ничего делать, он творит чудеса. Он начинает менять ваше отношение, ваш подход, он начинает менять все, что вы знали о себе. Он приносит вам новое бытие.
Найти мастера легко, если вы доступны не только для слов, но и для безмолвия; не для одних только слов, потому что истина никогда не приходит через слова — она между слов, между строк, в пространстве тишины. Если вы ищете мастера, не придерживайтесь никаких критериев, не носите в себе пред убеждений. Будьте абсолютно доступны, чтобы, встретившись с мастером, вы могли почувствовать его энергию. Его окружа ет целый мир энергии. Его опыт озаряет все вокруг него. Если вы открыты и не боитесь новых переживаний, не боитесь по пробовать нечто необычное, найти мастера не очень трудно. Вся трудность — только с вашей стороны.
Но утверждение Догэна верно:
...самое трудное — это встретить выдающихся мастеров. Будь это мужчина или женщина, но это должен быть человек, который осознал нечто неописуемое.
Вот что делает их мастерами: они знают нечто такое, что невозможно описать, они пережили нечто такое, что невоз можно объяснить. Мастер — это тайна. Он знает, но не может это сказать. Он может этим поделиться, если вы готовы. Он может пригласить вас в свое собственное существо. Если вы отважны и бесстрашны, если у вас достаточно мужества, что бы исследовать самую неизвестную часть существования, вы можете стать гостем в доме мастера. Но помните, в тот миг, когда вы входите в дом мастера, мастер входит в вас. Два со знания не могут оставаться отделенными. Как только два со знания сближаются, они становятся одним.
И это единственное, что надо запомнить: если вы чувствуе те с кем-нибудь глубокое сродство, глубокую синхронность, как будто в двух телах — одна душа, не упускайте этого челове ка. Он поведет вас к некоему неописанному, неописуемому, не выразимому переживанию.
Это осознание самой сущности Пути.
Обретение мастера — это обретение Пути.
Следовательно, они ведут и помогают другим, не оставляя без внимания причинной связи и не делая никаких различий между собой и другими.
Один очень известный суфийский мистик приходил в мес то, где я жил двадцать лет, и его ученики всегда хотели, чтобы я встретился с их мастером. Я сказал:
— Есть только один способ: в следующий раз ваш мастер может остановиться у меня.
Так что, когда этот суфийский мастер пришел в следую щий раз, он остался со мной, и первым делом я спросил:
— Вы все еще мусульманин?
Он посмотрел удивленно — его это шокировало — и сказал:
— Конечно.
Я сказал:
— Тогда вы не знаете неописуемого. Разделения между му сульманами, индуистами, джайнами и буддистами — это разде ления посредственности и умственной отсталости.
Но он возразил:
— Я осознал Бога. Я вижу его.
Я сказал:
— Все это чепуха.
Анандо принесла мне... В Америке появился новый вид священников, которого никогда раньше не было — телевизион ные священники. Один очень известный телевизионный свя щенник стал еще более знаменитым, когда объявил, что видит Бога каждую ночь. Бог имеет девятьсот футов в длину! Я ска зал Анандо:
— Напиши ему письмо от меня: «Скажите, пожалуйста: вы брали с собой лестницу и еще что-нибудь, чтобы измерить его? Или это только предположение?»
Девятьсот футов, ровно!
Мы думаем, что живем в двадцатом веке. Даже в Америке люди не живут в двадцатом веке, а о таких странах, как Индия, и говорить нечего. Этому человеку поклоняются миллионы, и никто даже не задумывается, что это глупо.
Видя это, другой миссионер начал говорить, что он тоже видел Бога, и у Бога есть длинная белая борода. Я послал ему свою фотографию: «Не обманывайте себя, это я посещаю вас во сне! Во-первых, если Бог вечен, у него не может быть белой бороды. Он всегда будет молодым. Это человек стареет».
Он даже опубликовал фотографию, которая очень похожа на мою, так что я сказал ему: «Только посмотрите на мою фо тографию. Я просто надел очки, чтобы меня никто не узнал. Но вы в своих снах видите именно меня. Не эксплуатируйте людей, говоря, что вы видите Бога».
Бог — не объект. Вы не можете видеть Бога. Бог — само ва ше сознание. Это видящий, а не видимое. Это вы, а не какой-то объект где-то там. Это ваш внутренний сокровенный центр — единственное место вечности, не подвластное изменениям, бес смертное, божественное в своей красоте, в своем благослове нии.
Когда вы приближаетесь к мастеру, помните только одно: сбросьте все доспехи. Будьте таким пустым, как только може те, чтобы энергия мастера могла проникнуть в вас, проникнуть в ваше существо, коснуться вашего сердца. И это — немедлен ное осознание. Точно так же, как когда вы влюбляетесь — вы не думаете о любви, вы не консультируетесь о любви у библиоте карей, вы не спрашиваете у старших, как влюбиться. Школ, в которых учат влюбляться, нет. Но люди влюбляются, это вне запно происходит.
Так же, как на более низком уровне случается любовь — на физическом и биологическом уровне... обретение мастера — это форма более высокой любви. В тот момент, когда вы вхо дите в зону его воздействия — которая называется полем будды, полем мастера, — вы внезапно начинаете вибрировать новой энергией, внезапно вы чувствуете новую свежесть, новый ве тер, проходящий через вас, новую беззвучную песню. Все, что вам остается — это расслабиться в глубокой благодарности. Не говорите даже «спасибо», потому что это отделяет. Не время для слов... просто жест благодарности.
Встретив мастера, мы должны практиковать Путь...
Если мастер сам — Путь, как вы будете практиковать? Вы просто наблюдаете: как мастер двигается, какие жесты он де лает, как он отвечает ситуации, потому что в каждый момент он — абсолютная осознанность. Каждое его действие — это знак его сокровенного существа. Наблюдайте его! Наблюдайте его, когда он спит, наблюдайте, когда он ходит, когда он говорит, наблюдайте его, когда он сидит тихо, ничего не делая.
Наблюдать мастера с глубокой благодарностью и любо вью, безмолвно впитывая его энергию... Это почти как пить воду, когда вы жаждете: глубокое чувство удовлетворения приходит к вам.
...устранившись мирских связей и не тратя свободного вре мени ни на мышление, ни на
не-мышление, ни на нейтральное мышление. Следовательно, мы должны тренировать себя так целеустремленно, как если бы спасали свою голову от жгучего огня. Дзенский мастер, отбросивший тело и ум, ничем не отли чается от нас.
В глубочайшем сознании будда и вы — одно. Упанишады говорят: Ахам брахмасми — «я есть Бог». Это не эгоизм — люди, написавшие Упанишады, даже не оставили своей подписи. Мы не знаем, кто написал эти Упанишады. Их выражения так ясны — невозможно иметь эго и говорить такие ясные слова об исти не. И когда они объявили: «Ахам брахмасми», они говорили это не только о себе; они говорили это обо всех: «Вы — бог». Не ищите его где-то еще. Вы не найдете его в каком-то святом месте. Если вы не можете найти его в себе, вы не сможете найти его где-то еще. В тот момент, когда вы находите его в себе, он повсюду. Тогда вы увидите его в песне кукушки, в щебете птиц, в ударе молнии или в этой тишине. Тогда он — везде.
Когда вы узнали его внутри себя, вы узнаете его повсюду. Все сущее становится одним континентом. Эго делает вас ма леньким островом. И помните, ни одни человек — не остров, потому что даже маленький островок в глубине связан с кон тинентом. Нужно только пойти немного глубже, нырнуть не много глубже.
Благодаря искренности и благочестию мы неминуемо пони маем и принимаем сущность Закона нашего мастера.
Слово «Закон» — очень сложный перевод слова «дхамма». Оно дает искаженное представление: как только вы слышите слово «закон», вы вспоминаете ваши суды и конституцию, ва ши юридические власти; вы не вспоминаете слово «дхамма».
«Дхамма» — это палийский перевод санскритского «дхарма». А слово «дхарма» означает: огонь горяч — это дхам ма огня; лед холоден — это дхамма льда. А вы — будда, это ваша дхамма. Слово «дхамма» не следовало бы переводить как «закон»; было бы лучше перевести его как «природа». Быть буддой — ваша природа. Не имеет значения, что иногда вы за бываете. Вы можете оставаться в забытьи всю свою жизнь или многие жизни. И все же, та же дхамма, тот же будда, то же со знание продолжается — как подводное течение.
Однажды случилось... Джордж Бернар Шоу уезжал куда-то из Лондона. Вошел контролер, и Джордж Бернар Шоу стал смотреть туда и сюда в поисках билета — вспотев, он перерыл весь чемодан. Билет так и не нашелся, хотя он прекрасно знал, что покупал его. Контролер сказал:
— Не беспокойтесь. Я знаю вас, вас все знают. Наверное, вы сунули его куда-то. Не волнуйтесь. Я позабочусь, чтобы вас никто не тревожил.
Бернард Шоу сказал:
— Дело не в этом, мой мальчик. Билет — не проблема. Про блема в том, как узнать, куда я еду. Вы думаете, я ищу билет для вас?
Вы можете забыть. Забывчивость — часть нашей природы, так же, как память. Наверное, каждый из вас когда-то испыты вал это: вы пытаетесь вспомнить какое-то старое, знакомое слово. Вы говорите, что оно вертится у вас на кончике языка. Что вы имеете в виду? Если оно на кончике вашего языка, вы плюньте его! Вы прекрасно знаете, что знаете его, но оно не приходит. Чем больше вы стараетесь, тем это будет труднее, потому что, чем больше вы стараетесь, тем уже становится проход. Ум становится напряженным, и старые воспоминания не могут пройти через это напряжение. В конце концов, вы бросаете все это и закуриваете сигарету, и, пока вы курите, оно неожиданно приходит. Вы не можете в это поверить: вы так старались, вы знали, что это слово было на кончике вашего языка, и все же не могли вспомнить его. Я говорю вам: будда — на кончике вашего языка. Дело только за небольшим переку ром. Небольшая релаксация — именно то, что дает курение.
Люди курят сигареты и сигары, не зная, что психологиче ски — это просто грудь их матери. Именно это дает им такую релаксацию. Из соска материнской груди ребенку поступает теплое молоко; из сигареты идет теплый дым — и вы забываете обо всем, вы снова стали ребенком, невинным, расслабленным. Никакое правительство не может запретить людям курить, по тому что проблема, на самом деле, не в курении. За ним стоит глубокая психология.
Вы можете понять эту психологию, не будучи слишком об разованным. Поэты воспевают женскую грудь больше, чем что-либо другое. Художники рисуют женскую грудь чаще, чем что-либо другое. Есть несколько художников, которые рисуют только женскую грудь, и больше ничего. Они продолжают со вершенствовать...
Откуда такая одержимость? Откуда такое пристрастие? Ре альность в том, что все больше и больше матерей не хотят кормить детей грудью, потому что кормление грудью портит ее форму. Ребенок все время оттягивает ее, и это делает грудь длиннее, а каждая женщина хочет, чтобы ее грудь имела форму — округлую, как полная луна, — а эти маленькие чудовища не позволяют это. Они заинтересованы в своем деле, потому что округлая грудь — мечта скульптора — убьет ребенка. Если грудь округлая, ребенок не сможет получить свою пищу, его нос бу дет закрыт. Он может либо дышать, либо сосать; то и другое одновременно невозможно. Так что все эти картины и статуи Каджурахо... все эти великие художники не понимают, что на карту поставлена жизнь ребенка!
Это интересует каждую женщину, и сейчас этот вопрос да же обсуждается в парламентах всего мира: «Следует ли застав лять женщин кормить ребенка, или им нужно предоставить свободу выбора?» Ни одна женщина не хочет испортить свою грудь. Пока они не найдут какое-нибудь техническое приспо собление... это можно сделать. Просто соедините грудь матери со ртом ребенка маленькой трубочкой. И ребенок с самого на чала почти что курит сигару!
Я всегда вижу простое решение самых больших проблем! Всего лишь маленькая пластмассовая трубочка... ребенок будет получать удовольствие, и он может продолжать наслаж даться и позже, потому что будет общаться с женщинами.
Никто не может с помощью закона запретить нечто, имеющее психологические корни. И никто не может помешать вам стать буддой, потому что это — ваша природа. Другое де ло, что вы запутались в мирских мелочах — власть, престиж, уважение — и забываете уделить время самому себе. Просто не много времени на себя, забудьте обо всем мире... нет никакой необходимости отрекаться от него. Я против отречения от чего-либо.
Все религии мира были религиями отречения. Они хотели, чтобы люди медитировали, отрекались от мира, уходили в го ры, в леса, в пустыни, где с ними никого не будет. Но это не работало, это не работает. Даже если вы идете в горы, толпа последует за вами — в вашем уме, не снаружи. Снаружи вы ни кого не будете видеть, но с закрытыми глазами вы будете ду мать о множестве вещей: о своей жене, детях, старых родите лях, друзьях и прочих глупостях — Клубе львов и Ротари-клубе. Вам начнет приходить на ум то, о чем вы никогда раньше не думали, потому что, когда пережевывать нечего... нет даже жевательной резинки, а вы должны что-то жевать. Люди начи нают думать о самых странных вещах.
Но это — не самореализация. Я против отречения от мира, я хочу, чтобы вы были в мире как можно тотальнее — чтобы хотя бы иногда был выходной. Просто ранним утром на несколько мгновений отрешитесь от всего, забудьте обо всем, просто будьте собой. Темной ночью, когда все спят, сядьте в своей кровати и просто будьте собой.
Это более полезно. Прежнее отречение было почти насиль ственным. Никто не говорил об этом, потому что никто не хо тел, чтобы его осуждали, но меня осуждают так сильно, что мне нет до этого дела. Все религии несут ответственность за миллионы женщин, овдовевших, несмотря на то, что их мужья были живы; за детей, осиротевших, хотя их отцы были живы; за стариков-родителей, ставших нищими потому, что их моло дой сын, от которого они зависели, отрекся от мира. Никто не считал, сколько вреда принесла идея отречения — и что она да ла? Взвесьте то и другое: никакой пользы. Все отрекшиеся про сто думают о тех же вещах, так же цепляются, так же завидуют.
Я был в Гималаях и как раз собирался присесть под дере вом, когда монах, индуистский монах, закричал из-под со седнего дерева:
— Не садись здесь! Это место моего мастера.
Я сказал:
— Мой Бог, даже в этом лесу... Ты отрекся от всего мира, но не отрекся от этого дерева. А оно не принадлежит никому.
Он сказал:
— Предупреждаю тебя: он опасный человек.
Я сказал:
— Он должен быть опасен, потому что отречься от мира может только очень насильственный человек.
Как вы можете оставить этот мир? Это ваше единственное море, в котором вы — рыба. Покинув его, вы умрете. Разве птица может покинуть небо? Это ее единственный мир. Если она покинет небо, она умрет. Вы не можете оставить мир, но можете устроить себе каникулы, уделить несколько мгновений самому себе... и никто даже не узнает об этом.
Эти немногие моменты, когда вы отбрасываете весь мир, как будто это сон — а ваше собственное существо остается единственной реальностью, — это величайшие мгновения радо сти, покоя, безмолвия, блаженства. Эти мгновения боже ственны. В эти моменты вы перестаете быть обычным челове ческим существом, вы внезапно трансцендировали человеч ность, вы трансцендировали все формы, вы вступили в бес форменное существование. Ваш пульс стал пульсом всего су щего.
Это единственная возможная практика, все остальное не существенно и опасно. Будьте обычны во всем, просто оставь те себе немного места там и сям. Мир движется дальше, вы в это не вмешиваетесь, но и не сбегаете из него. Вы участвуете в его движении и, одновременно, продолжаете в те мгновения расти внутри себя. Оставаться в мире и становиться буддой — вот мое послание.
Когда кто-то осознал великий Закон и сущность будд и патриархов, мы служим ему, благоговейно падая ниц.
Что мы можем сделать, когда кто-то излучает сознание, излучает танец существования? Что мы можем принести ему в дар? На Западе всегда недоумевали, почему на Востоке люди касаются стоп своих мастеров. Они не знают, что это стало традицией. К несчастью, все становится традицией; но в осно ве, по сути, это необычайно красиво. Вопрос не в ногах. Дело просто в благодарности, которую невозможно высказать — ее можно выразить, только прикоснувшись к ногам мастера.
Шакьямуни-будда говорил: «Когда вы встречаете мастера, излагающего высшую мудрость, не рассуждайте о его проис хождении».
Не спрашивайте, к какой касте он принадлежит, не спра шивайте о его внешности. Он может выглядеть не так красиво, как вам хотелось бы, он может происходить не из высокой кас ты, не из браминов; он может быть шудрой, как Кабир или Даду. Возможно, он не отрекся от царства, как Будда и Махавира.
Но не у каждого есть царство, чтобы от него отречься. Я знавал одного почтальона, очень бедного человека. Он жил недалеко от моего дома, поэтому мы изредка разговаривали. Когда его жена умерла — у него не было детей, — он отрекся от мира. Те же люди, которые никогда не обращали никакого внимания на этого бедного человека, начали припадать к его стопам, и вскоре он стал очень знаменит. Через двадцать лет я вновь встретил его благодаря стараниям одного из его учени ков, который сказал:
— Вы должны увидеть его.
Я сказал:
— Я знаю его.
Но они возразили:
— Он изменился, он — преобразившийся человек. Он отрек ся от миллионов.
Я сказал:
— Я знаю, что он держал на счете в своем почтовом отделе нии всего тридцать шесть рупий. Где он взял эти миллионы?
Но слухи... а он наслаждался этими слухами. Я сказал:
— Я приду, чтобы привести его в чувство.
Я спросил его:
— Пожалуйста, расскажи своим ученикам, сколько рупий ты оставил на своем счете.
Он посмотрел на меня очень грустно и сказал:
— Лучше бы мы встретились отдельно, наедине, без всех этих людей.
Я сказал:
— Я должен был встретить тебя здесь, при всех, потому что эти люди думают, что ты отрекся от миллионов. Скажи ясно — сколько рупий!
Он сказал:
— Тридцать шесть.
Ученики спросили:
— Тридцать шесть? И ты ни разу не сказал нам?
Он сказал:
— Мне так нравилась мысль, что я отрекся от миллионов. И я никогда ничего не говорил... Я просто не отрицал это, так что вы не можете меня осуждать.
А я сказал:
— Скажи этим людям правду.
Он спросил:
— Какую правду?
Правда заключалась в том, что, прежде чем он решил от речься, он попросил меня написать для него три речи — на де сять, двадцать и тридцать минут. Он сказал: «Я запомню их, и когда у меня будет десять минут, буду произносить одну; когда мне дадут двадцать минут, я буду пользоваться другой. Я не думаю, что на конференциях мне дадут больше тридцати ми нут».
Я сказал:
— Я спрашиваю об этих трех речах. Ты все еще пользуешь ся ими, или нет?
Он сказал:
— Боже мой, ты пришел сюда, чтобы окончательно убить меня! Эти люди считают меня реализовавшимся человеком!
Я сказал:
— Скажи людям, что эти три речи написаны мной.
Он сказал:
— Я вынужден подтвердить это.
Он потерял всю свою славу. Его ученики внезапно исчезли, все начали смеяться. Но с помощью этих речей он в течение двадцати лет постоянно подтверждал свою великую ученость.
Я привез его обратно в мой дом. Я сказал:
— Мне нужен садовник. Иди в сад и медитируй с растения ми, с розами.
В Индии великое множество прекрасных цветов, несрав ненных — благодаря климату. Индийские розы испускают та кой аромат, который невозможен в холодной стране; там этот аромат не испускается, ему нужно солнце. В Индии великое множество прекрасных цветов, неизвестных миру. У меня был красивый сад, так что я заставил его работать. Он сказал:
— Я наслаждался тем, что я — просветленный, но, к несчас тью, кто-то привел тебя туда. И теперь, на старости лет, я сно ва вынужден стать садовником.
Я сказал:
— Это гораздо более подлинно. Будь садовником. Это про стая работа. Ты можешь медитировать и поливать растения водой. Поливка растений не помешает твоей медитации. Цве ты не мешают, деревья очень любовны и спокойны. Я даю тебе настоящий живой храм.
Догэн говорит: когда вы встречаете мастера, не думайте о его происхождении, не беспокойтесь о его внешнем виде. Все, что нужно — это признать: вот человек, который осознал себя; все остальное несущественно. Все, что нужно теперь — это глу бокая благодарность. Найти такого человека — чудо; а вы нашли его.
Ваша благодарность принесет весну в ваше существо. Опыт мастера начнет течь к вам, как реки, текущие с гор к океану. Ваша благодарность становится подобной океану — безбрежному, открытому. А высоты мастера подобны горам, откуда бежит Ганг и тысячи других рек — они несутся, пере прыгивая с камня на камень, из долины в долину, стремясь к океану. Если вы с мастером, все, что вам нужно — это смирение, благодарность. И мастер обязательно вольется в вас.
Догэн продолжал:
...Осознать Путь могут и мужчины, и женщины. Осозна ние Пути следует почитать в любом случае, независимо от по па. Это в высшей степени превосходное правило на Пути... Да же маленькая семилетняя девочка может стать учителем четырех классов буддистов... если она практикует и понимает Закон... Мы должны благоговейно делать ей подношения — так же, как и буддам.
Ни возраст, ни происхождение, ни страна, ни раса не имеют значения. Важна только ваша осознанность, а осознан ность не бывает индуистской, христианской или мусульман ской. Это огонь, вечный огонь, который невидим для внешне го глаза, но становится видимым, когда вы закрываете глаза и идете внутрь.
Хайку:
Горы зеленого и горы голубого встают;
Моя благодарность растет и наполняет глаза.
Риокан написал:
Вор
оставил ее — луну в окне.
Риокан написал это после того, как вор ушел. Вся эта ис тория прекрасна. Однажды ночью в маленькую хижину Риокана забрался вор. У Риокана было только одно одеяло, кото рым он укрывался и днем, и ночью. Это была его единственная собственность. Он лежал, но не спал; он открыл глаза и уви дел, как входит вор. Он почувствовал глубокое сострадание к нему, потому что знал, что в доме ничего нет. «Если бы этот бедняга сообщил мне заранее, я выпросил бы что-нибудь у со седей и держал здесь, чтобы он это своровал. Что же мне те перь делать?»
Видя, что ничего нет, что он залез в хижину монаха, вор собрался уходить. Риокан не выдержал. Он дал вору свое одея ло. Вор сказал:
— Что ты делаешь? Ты стоишь голый. Ночь очень холод ная!
Он ответил:
— Не беспокойся обо мне. Но не уходи с пустыми руками. Я наслаждался этим моментом: ты дал мне почувствовать себя богатым человеком. Воры обычно забираются во дворцы им ператоров. Но ты зашел сюда, и моя хижина тоже стала двор цом, и я тоже стал императором. Я так рад — это просто пода рок.
Даже вор пожалел его; он сказал:
— Нет, я не могу принять этот подарок, потому что у тебя ничего нет. Как ты собираешься пережить эту ночь? Она так холодна, и становится еще холоднее!
Со слезами на глазах, Риокан сказал:
— Ты снова и снова напоминаешь мне о моей нищете. Если бы это было в моей власти, я взял бы эту полную луну и отдал ее тебе.
Когда вор ушел, он записал в своем дневнике:
Вор
оставил ее –
луну в окне.
Эти хайку — не обычные стихотворения. Это глубоко меди тативные утверждения.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
В чем суть Закона нашего Мастера?
Маниша, меня здесь нет — просто пустое место, полый бамбук. Если вы хотите присоединиться ко мне, больше ничего не нужно. Просто будьте абсолютно пусты и безмолвны. Тако ва дхамма вашего мастера. И фактически, такова дхамма всех мастеров. Станьте полым бамбуком, чтобы вас можно было превратить во флейту, и чтобы через вас могли литься песни невиданной красоты. Это будут не ваши песни, это будут песни сущего.
Прежде, чем мы войдем в ежедневную медитацию... бам бук совершенно тих, он ждет вашего смеха. Мои садовники сообщили мне, что они никогда не видели, чтобы бамбук рос так быстро. Это особенно видно, когда наступает вечер — весь бамбук начинает просто подпрыгивать. Стебли бамбука — участники, они медитируют с вами. Они не могут ничего ска зать, но слова не важны. Несомненно, они понимают ваш смех.
Бруно Сарделька, шофер—дальнобойщик, пытается поме нять на обочине спущенное колесо. Он стучит молотком что есть силы, извергая ругательства и проклятия при каждой не удачной попытке.
Мимо идет деревенский священник; он решает помочь Бруно. Он садится рядом и говорит шоферу:
— Я буду молиться Богу; любое чудо возможно.
После этого он читает Бруно небольшую лекцию о том, что, сталкиваясь с трудностями, лучше молиться, а не сыпать проклятия.
В конце концов, Сарделька говорит, что готов попробо вать все что угодно, лишь бы снять покрышку с колеса. Итак, они оба становятся на колени перед грузовиком и начинают молиться.
Когда Бруно возвращается к работе, он бьет по покрышке, и она с первого раза слетает, как перышко.
Священник смотрит на это в изумлении и кричит:
— Здорово, черт побери!
Мистер и миссис Учтивцы живут в прелестном большом доме в городе Правильников, США. И они в самом деле веж ливы. Когда миссис Учтивица приносит мистеру Учтивцу обед, он говорит:
— Я так благодарен тебе, дорогая!
А миссис Учтивица отвечает:
— Что ты, я так рада, мой драгоценный. В самом деле, это я должна благодарить тебя за то, что могу служить такому пре данному мужу.
На что мистер Учтивец говорит:
— Нет, я должен быть вдвойне благодарен тебе за твою преданность...
И так далее.
Они настолько учтивы, что однажды вечером, когда мис тер Учтивец видит одинокого путника средних лет, стоящего под дождем, он учтиво приглашает его в свой дом на милый сердечный ужин. Двумя часами позже мистер Учтивец внезап но сталкивается в коридоре с незнакомцем, который занимает ся любовью с их любимой дочерью, Пусси Учтивицей.
Посмотрев на это, мистер Учтивец очень вежливо говорит:
— Пусси, дорогая, где твои манеры? Выгни спинку и помо ги этому джентльмену поднять свои яйца с холодного мрамор ного пола!
После многочисленных попыток Джилберту Голддичу наконец-то удается привести в свои апартаменты Глорию Вели колепную. Немного выпив, Джилберт включает негромкую музыку, и они устраиваются на диванчике.
Через несколько минут Глория говорит:
— Знаешь, Джилберт, ты — первый мужчина, поцелуи кото рого заставили меня сесть и открыть глаза.
— В самом деле? — говорит счастливый Джилберт.
— Да, — отвечает Глория. — Обычно они производят противоположный эффект!
Михаил Горбачев встает утром и идет на балкон поды шать свежим воздухом. Встает солнце.
— Доброе утро, красное Солнышко! — восклицает он.
— Да здравствует Михаил Горбачев! — отвечает солнце.
Счастливый, Горбачев приступает к делам. После делово го утра он снова выходит на балкон и видит, что солнце в зе ните.
— Добрый день, Солнце! — кричит он.
— Да здравствует товарищ Горбачев, Генеральный секре тарь Коммунистической партии Советского Союза! — отвечает Солнце.
Очень довольный, Горбачев возвращается к своим делам.
Вечером, после тяжелого дня, он снова выходит на свой любимый балкон. Он видит, как садится солнце, и с улыбкой кричит:
— Добрый вечер, мое маленькое Солнышко!
— Я уже на Западе, — отвечает Солнце, — так что пошел ты...
Ну что ж, Ниведано, ударь...
Ниведано...
Будьте безмолвны.
Закройте глаза.
Почувствуйте, что ваше тело замерзло,
и идите внутрь... глубже и глубже.
В глубочайшем — ваше бессмертное «я».
Не бойтесь неведомого, устремитесь к центру, как стрела.
Не останавливайтесь на периферии,
потому что только в центре, где ничто не движется, вы — будда.
Сделай это яснее, Ниведано...
Расслабьтесь,
отпустите себя, забудьте о теле,
забудьте об уме,
помните только, что вы —
чистое сознание, только осознанность.
И, не делая ни одного шага,
вы прибыли домой.
Ниведано...
Вернитесь,
но вернитесь как будды и посидите несколько мгновений…
вспоминая, радуясь, устанавливая контакт...
и в каждом вашем действии, как подводное течение,
всегда будет это сознание.
Когда это переживание буддовости
становится прочным,
оно выражается во всех ваших действиях –
в ваших словах, в вашем безмолвии,
в ваших днях, в ваших ночах.
Оно становится вашим постоянным спутником.
В конце концов,
вы заслуживаете окончательного исчезновения,
и остается только будда.
Чистая осознанность
в прекраснейшем из лотосов,
когда-либо расцветавших на Земле.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
— Можем мы праздновать десять тысяч будд?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 5
ЛУНА НИКОГДА НЕ РАЗБИВАЕТ ВОДУ
Солнце восходит в тебе, и луна висит в тебе,
и звезды — часть твоего внутреннего неба.
Наш возлюбленный Мастер,
Догэн писал:
Когда мы достигаем просветления, это подобно луне, отражающейся в воде. Луна не намокает, и во да не разбивается. Лунный свет, как он ни необъя тен, отражается в малом количестве воды. Целая луна и целое небо отражаются даже в росинке на траве или в капле воды.
Как луна никогда не разбивает воду, так и про светление никогда не разрушает человека. Как роса никогда не препятствует отражению луны, так и человек никогда не препятствует приходу просвет ления. Чем глубже луна отражается в воде, тем она выше. Мы должны понять, что долгое и короткое время — это то же самое, что глубокая или мелкая вода и полная или ущербная луна.
Маниша, Догэн делает очень необычное указание. Оно за служивает абсолютного внимания и сосредоточенности, потому что он говорит: никто не препятствует вашему про светлению. Тогда почему вы не просветленные? Никто во всем существовании не заинтересован в том, чтобы стать препят ствием для вас. Это нечто особенно важное, и это необходимо понять.
Поскольку мы входим в эту сутру, мне хотелось бы прояс нить для вас, что является препятствием. Определенно, вы не препятствуете просветлению. А сущее любит его, радуется в нем. В просветлении каждого человека танцует вся вселенная. Одна его часть, которая брела в темноте, вернулась домой во всем величии своей славы. Все существование принимает его, осыпая дождем цветов. Так что вопрос не в препятствиях со стороны существования. И не в вас. Тогда кто препятствует? Препятствия, несомненно, существуют; иначе не надо было бы становиться просветленным — вы были бы просветленными. Не был бы нужен никакой мастер, чтобы говорить вам о просвет лении. Это немного сложно, но не настолько, что вы не сможе те понять и преодолеть это. Догэн говорит:
Когда мы достигаем просветления, это подобно луне, от ражающейся в воде.
Такой покой, такое безмолвие. Луна отражается на по верхности воды. Фактически, ничего не происходит. Луна на своем месте, она ни на дюйм не приблизилась к воде; и вода также ничуть не потревожена.
Но лунное отражение в тихом озере становится даже пре краснее, чем сама луна, потому что озеро тоже придает ему не которую красоту. Оно делает луну более живой и хрупкой.
Просветление, согласно Догэну — и я абсолютно того же мнения, — подобно луне, отражающейся в воде. Нет никаких усилий со стороны воды, чтобы луна отражалась. Нет никаких заповедей, которые нужно исполнять, никаких доктрин, кото рые необходимо практиковать, ни поз йоги... чтобы луна мог ла отражаться в воде. Нет даже желания, даже стремления... даже самого слабого. И та же ситуация со стороны луны — у луны нет желания быть отраженной. И вода, и луна не имеют желания, но отражение происходит само собой. Так же и про светление. Просто в тихом, спокойном сознании внезапно от ражается ваша природа будды.
Но озеро должно быть тихим. Если на нем слишком много ряби или волн, отражение будет разбито. Отражение может разбиться на много кусочков, и вы не сможете увидеть луну — только серебряные блики на всей поверхности озера. Это не будет правильным отражением; оно не будет представлять лу ну. Озеро, когда оно безмолвно и тихо, ничего не делает... ни одной волны... и луна отражается.
У вашего сознания свой способ создавать волны, рябь. Что такое ваши мысли, если не рябь на озере? Что такое ваши эмо ции, настроения, чувства? Что такое весь ваш ум? — просто беспорядок. И из-за этого беспорядка вы не можете видеть собственную природу. Вы продолжаете упускать себя. Вы встречаете в мире кого угодно, но никогда не встречаетесь с собой.
Луна не намокает...
Конечно, луна не намокнет оттого, что она отражается в озере.
...и вода не разбивается — луной.
Луна — не камень, который бросили в воду, это всего лишь отражение. Когда вы стоите перед зеркалом, вы не мешаете ему. Вы приходите и уходите; зеркало остается точно на своем месте, непотревоженное.
Лунный свет, как он ни необъятен, отражается в малом ко личестве воды. Целая луна и целое небо отражаются даже в ро синке на траве или в капле воды. Как луна никогда не разбивает воду, так и просветление никогда не разрушает человека.
Это великие слова. Оно не разрушает человека, но разру шает тень человека, с которой вы отождествились. Оно отни мает все фальшивое и оставляет только реальное, подлинное, настоящее.
Как роса никогда не препятствует отражению луны, так и человек никогда не препятствует приходу просветления. Чем глубже луна отражается в воде, тем она выше. Мы должны понять, что долгое и короткое время — это то же самое, что глубокая или мелкая вода и полная или ущербная луна.
Что такое ваша тень, если она препятствует вашей реаль ности? Это нужно понять совершенно отчетливо: ваша тень — это ваша личность. Это то, чем вам предполагалось быть, это то, каким вас воспитали. Это все те голоса ваших матерей и отцов, ваших учителей. Они делают вас личностью; они соз дают вокруг вас «псевдо». Ваши знания... никто никогда не спрашивал, ваши они, или нет.
Меня выгоняли из многих колледжей. Директор вызывал меня и говорил:
— Вы не можете изводить моего профессора.
Я говорил:
— Ваш профессор сделал несколько заявлений, а я просто спросил его: «Это ваш собственный опыт?» Это вы называете изводить? Вы хотите выгнать меня — не следует ли выгнать че ловека, который учит тому, что не пережил сам?
Я говорил директорам:
— Вызовите того учителя, который жаловался на меня. Он должен посмотреть мне в глаза. Мне не нужны никакие экза мены и степени, мне не нужен ваш колледж. Но это нужно ис править.
Даже директора говорили мне:
— Ты прав, но ты не понимаешь нашей проблемы. Мы все носим заимствованные знания. Мы не знаем точно, что такое истина, но говорим о ней. Ты неудобный человек. Больше ни кто не задает таких вопросов. А этот профессор — он пригро зил, что откажется от места, если тебя немедленно не выгонят из колледжа — он старик, очень пожилой человек. Он уже поч ти дожил до пенсии и никогда не был злым или жестоким. За всю свою двадцатилетнюю службу в колледже он не сделал ни чего плохого. И вдруг ты сделал его почти ненормальным. Он не приходил три дня, он закрыл дверь, не хочет говорить ни с кем из колледжа, он не подходит к телефону. Он просто напи сал записку: «Пока вы не выгоните этого студента, я не соби раюсь приходить в колледж».
Я сказал:
— Нет проблем. Вы можете выгнать хоть весь колледж, вам не нужно беспокоиться об этом. Но я буду преследовать этого человека — в колледже или не в колледже. Я знаю его дом. Я могу не быть студентом вашего колледжа, это не имеет значе ния... Где он будет жить? Я буду стучать в его дверь. Он дол жен либо признать тот факт, что его знания заимствованы, ли бо говорить честно, из своего опыта. Я просто хочу спровоци ровать его.
Я был удивлен, узнав, что знаменитые профессора... по скольку я учился во многих колледжах, это была прекрасная возможность. Обычно человек заканчивает всего один кол ледж. Меня выгоняли из одного колледжа в другой, а потом из одного университета в другой. Второй университет принял ме ня с условием, что я не буду беспокоить профессоров.
Я сказал:
— Что за бедность? Если вы не знаете ответ, вы можете про сто сказать: «Я не знаю». Но это ранит ваше эго.
Они потребовали, чтобы я написал, что они принимают меня при условии, что я не буду посещать никакие классы. Странно! Я не думаю, чтобы такое было с кем-нибудь еще в целом мире:
— Если я не должен посещать классы, зачем вы принимаете меня? И как я получу необходимый процент посещения, чтобы появиться на экзамене?
Вице-канцлер сказал:
— Я позабочусь о твоей посещаемости. Ты присутствуешь — сто процентов! Я обещаю. Но, пожалуйста, не ходи в классы, потому что я столько слышал о тебе от других профессоров, директоров... Вице-канцлер, который выгнал тебя, звонил мне: «Берегись этого парня». Я принимаю тебя, потому что пони маю, что ты прав; вся наша система неправильна. Твоя един ственная ошибка в том, что ты показываешь наши раны. Я мо гу понять тебя; вот почему я тебя принимаю. Но профессора не смогут тебя понять. Ты так точно бьешь в самое слабое место, что эти заурядные профессора... в конце концов, они просто работают ради денег; это не вопрос истины, добра или красо ты. Это их не интересует; их интересует их заработок, их инте ресует положение. Это политика: лектор хочет быть препода вателем университета, преподаватель хочет быть профессором, профессор хочет заведовать кафедрой, заведующий кафедрой хочет быть деканом факультета, декан хочет быть вице-канцлером, — никого не интересует то, о чем ты спрашиваешь. Поэтому твое присутствие пугает.
Мне пришлось согласиться, но, когда я подписывал дого вор, а он подписывал приказ о моем зачислении, я сказал ему:
— По крайней мере, я могу встретить профессоров на доро ге, я могу стучаться к ним домой. Это обещание — только для классов. Я могу пойти в библиотеку — эти места не входят в наш договор.
Он сказал:
— Это сложно.
И я делал это — стучался в двери профессоров. А они гово рили:
— Оставь нас в покое. Мы устали. Вопросы, которые ты за даешь, не имеют ответов. Мы не знаем, мы не искатели; мы просто даем образование. Мы учились у других, а эти другие — еще у других. Мы не знаем, истинно ли то, что мы преподаем, или мы просто повторяем предрассудки.
Я ловил их в библиотеке. Вице-канцлер сказал мне:
— Слушай, ты останавливаешь профессоров на дороге, когда они идут в свои классы, и спрашиваешь их: «Пожалуй ста, ответьте на этот вопрос, прежде чем зайдете в класс, потому что я не могу войти туда». Это не входит в наш договор, так что я не могу настаивать, но, пожалуйста, не приставай к ним.
Я ответил:
— Но я могу стоять снаружи и кричать в окно. Так что бу дет лучше, если мы уладим это здесь. Я никогда не войду в классную комнату, но все остальное не входит в договор. — Ви це-канцлер забыл, что в каждом классе есть окно. — Вместо то го, чтобы сидеть внутри и дышать затхлостью, я могу стоять снаружи, на свежем воздухе, и спрашивать все, что захочу. И вы должны ясно понять: если я задаю вопрос и профессор не может ответить, тогда весь класс будет задавать тот же вопрос. То, что вы требуете, не входит в наш договор.
Я сообщал свой вопрос всему классу:
— Если он не отвечает мне, вставайте один за другим и за давайте этот вопрос... пока ему не придет конец!
Но кто мешает всем этим образованным людям увидеть, что само их знание — это барьер?
Догэн прав: просветление — ваша природная суть, такая же естественная, как луна, отражающаяся в тихом озере. Никаких усилий с обеих сторон, никаких желаний... это случается. Но вас не оставили чистым, тихим озером. Вам навязали столько мусора — во имя религии, во имя политики, во имя общества; именно это создает барьер. И бедная луна не может отразиться в вас. Вы должны разрушить всю эту стену, которая мешает вам видеть вещи такими, какие они есть — не такими, как вам говорили. Вы должны избавиться от всей идеологии, которая была привита вам, от всех своих условностей.
Даже самые разумные люди, которых я встречал, вели себя так суеверно — вы не поверите. Есть страны, в которых число тринадцать считается опасным. Возможно, когда-нибудь в прошлом кто-то умер тринадцатого, или совершил самоубий ство; возможно, кто-то выпрыгнул с тринадцатого этажа оте ля, и теперь люди уверены, что это плохая примета. Есть оте ли, в которых нет тринадцатого номера; с двенадцатого перепрыгивают на четырнадцатый. У них нет тринадцатого этажа; после двенадцатого идет четырнадцатый. Он — тринад цатый, но отель не признает его тринадцатым.
Люди не женятся тринадцатого из страха, что вся жизнь будет несчастной; и они не смотрят вокруг себя, чтобы убе диться: женитесь ли вы тринадцатого, четырнадцатого или пятнадцатого, брак все равно будет несчастьем. Не сваливайте вину на числа и дни. Брак сам по себе — это желание быть не счастным, глубокое желание... товарищество по несчастью. «Ты такая красивая» означает: «Ты выглядишь такой несчаст ной. Я тоже очень несчастен... давай будем вместе» — как буд то, если вы будете вместе, несчастье исчезнет. Оно не исчезнет, оно даже не просто удвоится — оно возрастет во много раз.
Весь мир знает это, но мы продолжаем наши игры. Если вы не женаты, каждый ваш женатый знакомый будет очень жалеть вас: «Бедняга, он остался холостяком; он не знает счастья страданий».
Когда я вернулся из университета, мои родители, есте ственно, были озабочены тем, что мне нужно жениться. Но они боялись даже спросить меня, потому что знали: если я сказал «нет», это навсегда. Тогда уже нет никакого способа вытянуть из меня «да». И они прекрасно знали меня и понимали, что это абсолютно невероятно — чтобы я сказал «да». Тогда как спро сить? Вот какая была проблема.
Я сказал им:
— Кажется, что все хотят спросить у меня что-то — я готов. Почему вы не спрашиваете? Вы шепчетесь друг с другом.
В конце концов, мой отец нашел друга — адвоката верхов ного суда, очень преуспевающего в своей профессии. Он по просил его:
— Мы не в том положении, чтобы спрашивать. Ты должен что-нибудь сделать.
Он сказал:
— Не волнуйся. Вся страна знает: когда я беру дело в свои руки...
Мой отец сказал:
— Это не верховный суд, и это не обычное дело. Пред упреждаю тебя: если у тебя возникнут неприятности, я за это не отвечаю.
Он удивился:
— Какие неприятности? Я приду в эти выходные и погово рю с твоим сыном — я позабочусь об этом. Это вопрос убежде ния.
Мой отец сказал:
— Ты не знаешь его; но приходи. Мы все будем очень рады.
Итак, все были готовы. Он пришел. Я коснулся его ног, потому что он был другом моего отца, а я был почтителен, как всегда. Я сказал ему:
— Пока не начались прения...
Он спросил:
— Какие прения?
Я сказал:
— Вы знаете, какие, я знаю, и все присутствующие тоже знают это. Но пока они не начались, я хочу, ваша честь, чтобы вы ответили мне на один вопрос: довольны ли вы своим бра ком? Я сообщил вашей жене, и если вы скажете неправду... она сидит в другой комнате.
Он сказал:
— Что? Она здесь? Боже мой, я не хочу впутываться в это дело.
Я сказал:
— Оно еще даже не началось.
— Я не хочу браться за это дело.
Я сказал:
— Это не суд. Вы пришли сюда, выпятив грудь, а сейчас внезапно превратились в крысу. Мне придется мыть руки... я коснулся ваших ног.
Это был обман — я не спрашивал его жену. Но я знал, что она била его. Он сказал:
— Твой отец попросил меня.
Я сказал:
— Я в полной готовности. Если вы сможете убедить меня, что брак — правильный образ жизни, я женюсь. Но если вам не удастся убедить меня, вам придется развестись.
Он сказал:
— Боже мой, твой отец был прав: это будет трудное дело. Я просто ухожу! Я не хочу говорить ни слова. Дай мне подумать. Я приду на следующей неделе.
Он никогда не пришел. Но я каждую неделю ходил к его дому, и его жена спрашивала:
— В чем дело? Когда ты приходишь, он прячется в ванной. Я стучу в дверь ванной, а он говорит: «Нет, сейчас я не могу выйти. Скажи ему, чтобы он оставил меня в покое. Я стал так бояться его, что не могу пойти на рынок, потому что — кто зна ет? — он может остановить меня на улице и начать спор. А я не могу позволить...»
Жена сказала мне:
— В чем дело? Почему он так боится?
Я закричал этому юристу:
— Или выходите, или я скажу вашей жене.
Он тут же вышел и сказал:
— Прости меня. Ради Бога, брось это. Я никогда не буду говорить на эту тему ни с тобой, ни с кем-нибудь...
Жена сказал:
— Но в чем причина, почему ты так боишься? Ты вспотел, хотя работает кондиционер. Ты прячешься и просишь меня врать, что тебя нет дома. А он такой упорный, он продолжает приходить.
Я сказал:
— Есть одна проблема, и вы должны быть судьей. Этот че ловек, ваш муж, хочет, чтобы я женился. Каково ваше мнение?
Она сказала:
— Жениться? Если вы хотите быть несчастным, женитесь. Вы только посмотрите на этого человека. Я исправляла его с того самого дня, когда мы поженились. Я почти убила его. В верховном суде он сражается, как лев, а дома он — бродячая собака. Даже дети это понимают. Даже дети шантажируют его: «Дай пять рупий, а не то мы расскажем маме». И он даже не может спросить, что они собираются рассказать; но достаточ но того, что он любезно разговаривал с женой соседа. — А тог да его жена действительно могла быть опасной, она могла по бить его.
Я сказал своим родителям и семье:
— Не вмешивайте других, это не нужно, потому что я фун даментально против брака. Дело не в моей женитьбе, для меня это нечто основополагающее: брак — неправильная идея.
Два человека могу любить друг друга и жить вместе, а в тот момент, когда их любовь исчезнет — как все исчезает в этом мире, — они должны расстаться с глубокой благодарностью друг к другу, дружественно, полные приятных воспоминаний о прошедших днях. Брак абсолютно неестественен. Вот почему вы никогда не увидите в психиатрических больницах живот ных. Вы не увидите их лежащими на кушетках психоаналити ков, они не сходят с ума.
В человеке множество слоев, которые навязывали ему по любому поводу; и он думает, что все эти мысли — его собствен ные. Если вы ищущий, вы должны четко разграничить, что ваше, а что вам передали. Как только вы начнете рассортиро вывать это, вы будете поражены, узнав, что у вас нет ничего своего. Вы — просто тихое озеро. И в этом тихом озере возни кает ваша природа будды. Это ваша природа, в своей чистоте, в своем великолепии, в своем блаженстве.
И никто не пытается помешать вам стать просветленным. Эти люди — учителя, родители — не осознавали; они были так же бессознательны, как... Они тоже были жертвой своих роди телей, своих учителей, своих раввинов, пандитов, шанкарачарий и пап. Они были жертвами, и они передали в наследство все свое страдание и несчастье. Теперь вы должны отложить всю эту ношу в сторону. Буддовость — ваша природная сущ ность. Просто отложите в сторону все, что не рождается внут ри вас, не расцветает внутри вас.
В некотором смысле, в начале вы будете чувствовать бед ность. Все ваши знания ушли, все ваши суеверия ушли, ваши религии и политические идеологии ушли — вы будете чувство вать себя очень бедным. Но эта бедность имеет безмерную ценность, потому что лишь в этой бедности рождается ваше естественное богатство, ваши естественные цветы, естествен ные экстазы. Естественный человек не разрушается просветле нием. Но вы не естественны, вы отравлены.
И каждый наносит вред всем, создавая эти условности. В лучшем обществе детей не будут учить никакой религии, ника кой политике. Их будут учить думать, сомневаться, а не ве рить. Их будут учить быть более разумными, более мысля щими. И весь мир будет полон простреленных людей.
Просветление — ваша естественность. Таков великий вклад дзен. Все другие религии — системы верований, но дзен — нет. Все другие религии будут требовать, чтобы вы верили в Бога, в рай, ад. Все другие религии будут иметь тысячу и одно убеж дение. Дзен — не система верования. Вся его работа — в том, чтобы открыть вашу естественную сущность, покрытую пылью всевозможных добрых намерений, прекрасных мыслей, великих убеждений. Всю эту пыль нужно стереть. И тогда вы остаетесь один в своей естественности.
Хайку Хоицу:
Будда:
цветы вишни
в лунном сиянии.
Как просто. Как красиво.
Будда:
цветы вишни
в лунном сиянии.
Риота написал:
Как лунный свет блестит: вот бы снова родиться — сосной на вершине горы!
Он просит, что, если ему еще придется родиться, он хотел бы стать сосной на вершине горы. Такая прекрасная луна, ви сящая над сосной на вершине...
Эти люди — не обычные поэты. Они выражают подлинное желание быть естественным, спокойным, безмолвным... сосной на вершине горы! — потому что человек кажется таким ненор мальным.
Другой дзенский поэт:
В поисках Его
Я лишился сил
И однажды ночью я согнул
указательный палец –
Такой луны никогда не бывало!
Эти люди — естественные поэты. Они отбросили все идео логии. Они начали общаться с соснами, облаками и молниями; с горами, реками, океаном. Они были выброшены из абсолют но фальшивого мира людей и вновь обрели свои корни в при роде.
В моем видении, это единственная религия в мире, достой ная называться религией. Все остальные религии — всего лишь эксплуатация человека и его поиска самого себя. Они отвле кают внимание, сбивают вас. Они уводят вас от себя, они не ведут вас домой.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Кажется, Догэн говорит, что, чем глубже просветление ка сается нашего существа, тем оно сильнее. Верно ли, что у про светления нет степеней — либо ты просветленный, либо нет, — но просветление, как вино, становится все более и более зрелым?
Маниша, твое понимание правильно. У просветления нет степеней — либо ты просветленный, либо не просветленный. Но конечно, когда просветление углубляется, становится зрелым, достигает самых ваших корней... Это очень подходящий сим вол: как вино — чем старше, тем лучше.
Есть люди, которые коллекционируют вино... Вы можете найти пятидесятилетнее вино, столетнее вино — все это вина. Свежее, только что сделанное вино — это тоже вино. Но столетнее вино достигло определенного качества интенсивности, плотности, которого недостает новичкам. В мире есть экспер ты, которые, сделав глоточек, могут точно сказать, сколько выдержано вино.
Однажды в пабе какой-то человек сказал бармену:
— Вот сто долларов. Если вы готовы поиграть со мной, я попробую любое вино, которое вы мне предложите, и точно назову вам год его выработки.
Это было невероятно, потому что дегустация вина — очень тонкое искусство. Предложение было принято. Каждый раз, когда он точно назовет год, когда было сделано вино, бармен должен был платить ему сто долларов.
Он все пробовал и пробовал, и все время называл точную дату. Это было поразительно! Все пьяницы, сидевшие по раз ным углам, столпились вокруг; проснулись даже абсолютно пьяные: «Что происходит?» Этот человек поразил всех.
Вдруг кто-то подошел к нему сзади.
— Я тоже хочу принять участие в состязании, потому что у меня есть вино. Если ты сможешь сказать мне...
Он принес полную чашу. Эксперт попробовал глоточек, выплюнул и сказал:
— Идиот! Это человеческая моча!
Но тот человек сказал:
— Да, но чья? Я знаю, что это человеческая моча — но чья? Если ты не ответишь, значит, никакой ты не специалист!
Конечно, у просветления нет степеней, но с течением вре мени оно углубляется, оттачивается, становится более зрелым, все более и более богатым.
Прежде, чем мы войдем в нашу ежедневную медитацию... Бамбук так безмолвен, он ждет вашего смеха. И помните одно: когда вы смеетесь, не делайте это только потому, что смеются другие.
Во-вторых: когда вы смеетесь, смейтесь тотально, без вся ких размышлений. Не оставляйте ничего позади. Учитесь сме яться у Сардара Гурудаяла Сингха, который сам является сме хом — настоящая шутка. Он — единственный из всех людей, которых я встречал в мире — смеется до шутки. Есть люди, ко торые смеются посреди шутки, потому что они внезапно по нимают, что будет дальше. Но в самом начале, когда я еще да же не начал... это настоящий и подлинный человек смеха. И я знаю... у него есть собственные ученики. Он очень уважаемый, старый саньясин. Люди садятся вокруг него, чтобы посмеяться всласть.
Джо Говорун, преуспевающий юрист, женат на женщине, которая постоянно придирается. Она придирается к тому, как он выглядит, сколько он пьет, она ворчит, как мало он ее лю бит — она придирается ко всему. Поэтому Джо старается как можно дольше остаться в своем офисе, чтобы поменьше видеть ее.
Как-то Джо несколько недель защищал в суде клиента по имени Уильям Райт, и однажды пришел домой очень подав ленный. Он проиграл дело, и Райта вечером должны были каз нить, если прокурор не помилует его. Как только Джо вошел в дом, его жена начала:
— Где ты был? Уже одиннадцатый час!
— О, эти бесконечные упреки, упреки... — с отвращением говорит он и наливает себе виски.
— Не успел ты прийти домой, как начинаешь пить, — огры зается жена. — Даже не скажешь мне «добрый вечер»!
— О, эти вечные упреки, упреки... — вздыхает Джо. Он под нимается в ванную, сообщив жене, что ждет звонка от проку рора.
Когда он моется в ванной, раздается звонок — Райта поми ловали. Жена Джо хочет сама сообщить ему приятную но вость. Когда она входит, Джо стоит голый, наклонившись над ванной.
— Эй, Джо! — говорит жена. — Они не вешают Райта сегодня вечером!
Джо снова вздыхает:
— О, эти упреки, упреки...
(В оригинале — игра слов: «They are not hanging Wright tonight» звучит как: «Сегодня они висят неправильно!»)
Старый Зеб, провинциальный фермер из Вирджинии, мно гие годы совокуплялся со своей любимой свиньей. Внезапно Зеб стал испытывать такие муки совести, что решил пойти ис поведоваться в этом священнику. Отец Фунгус в шоке; он в са мом деле не знает, как быть.
— Ладно, — говорит священник старому Зебу, — скажи мне: свинья это или кабан?
— Конечно, свинья, — фыркает Зеб. — Что же я, по-вашему, какой-нибудь извращенец?
Возвращаясь из Алабамы в Вашингтон, Папа-поляк сидит в поезде напротив Рональда Рейгана. Папа заговаривает с двумя огромными черными парнями, Руфусом и Лероем, сосе дями по купе.
— Привет, джентльмены, — говорит папа. — Куда вы едете?
— Д. С. — говорит Руфус.
— Что он сказал? — спрашивает глуховатый президент.
— Он говорит, что они едут в Вашингтон, Д. С. — так же, как и мы, — говорит папа. — Скажи мне, — продолжает поляк, — зачем вы едете в Вашингтон?
— Мы знаем там одного такого цыпленочка... — улыбается Лерой.
— Что он сказал? — спрашивает тугоухий Ронни.
— Он говорит, что у них там есть подружка, — кричит папа президенту. Затем, поворачиваясь к неграм, Папа-поляк гово рит:
— Должно быть, она — девочка хоть куда, если вы едете так далеко, чтобы увидеть ее.
— Я бы сказал: свой парень! — улыбается Руфус.
— Еще бы! — говорит Лерой. — Настоящая сучка! Она носит сапоги со шпорами, ходит с хлыстом и позволяет делать все, что нравится мужчинам!
— Что он сказал? — кричит глухой президент.
Папа-поляк поворачивается к Ронни и кричит ему в ухо:
— Он говорит, что знает Нэнси!
Ну что ж... Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны... закройте глаза...
никого движения в теле.
Соберите все свое сознание внутри.
Глубже... еще глубже...
подобно стреле, отсекающей все слои отбросов.
Войдите в свой центр.
В этот момент безмолвия,
в этот момент невинности вы — больше не ваша тень.
Вы — это вы.
Когда вы — это вы, это называется
«возникновением луны», «рождением будды».
Каждый человек по своей природе — будда...
просветленный, пробужденный.
Каждый человек — всего лишь зерно...
ему нужно только найти правильную почву,
чтобы исчезнуть, рассеять в ней свою личность,
свои знания, свой ум...
И внезапно луна отражается в озере.
И внезапно сосна на вершине горы касается луны.
И внезапно из ниоткуда возникает ваша природа будды.
Помните это — двадцать четыре часа —
не как мысль,
но как душевную муку,
чтобы это стало подспудным течением.
Все, что вы делаете,
становится другим, потому что вы — другой.
Ваше прикосновение теперь становится благодатным;
ваша улыбка несет искренность;
ваши глаза становятся тихими озерами.
В ваших действиях отражается ваше сердце,
ваше существо, ваша радость, ваш танец.
Нет другого храма,
кроме вас — пробужденных для всей своей славы,
для всего своего великолепия, — другой религии нет.
Сделай это яснее, Ниведано...
Расслабьтесь... отпустите себя...
умрите...
для тела, для ума, для всего в этом мире.
Все что остается — только чистое небо, невероятно блаженное, безмерно экстатичное.
Это ваш забытый язык.
Только это безмолвие, углубление в себя
может соединить вас с существованием.
А когда вы соединились с существованием,
вся жизнь становится праздником, празднованием.
Не только жизнь — но и смерть, ибо смерти нет.
Есть только жизнь, жизнь и жизнь,
еще более высокие вершины и глубокие долины.
Вы простираетесь от безначальности до бесконечности.
Все это — внутри вас.
Солнце восходит в вас, и луна висит в вас,
и звезды — часть вашего внутреннего неба.
Помните, что внутреннее небо шире, чем внешнее.
Блаженны вкусившие этот внутренний сок чистого существования.
Ниведано...
Вернитесь...
но не оставляйте этот опыт позади.
Сядьте и соберите это переживание — его радость, его благословенность.
И помните — не забудьте.
Это должно стать постоянным дыханием, пульсом.
Только тогда вы будете чувствовать наполненность.
Только тогда вы будете чувствовать, что вы — не бессмысленные существа.
Только тогда жизнь — это великолепие.
Это великолепие уже здесь, вы должны просто открыть его.
Всего несколько слоев пыли — снимите их.
Мы медитируем каждый вечер
просто для того, чтобы вы продолжали углубляться —
все больше и больше, —
чтобы вино становилось все старее и старее.
Чтобы ваша буддовость стала абсолютно несомненной.
Это не аргумент, это — переживание.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
— Можем мы праздновать десять тысяч будд и их собрание здесь?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 6
Облако
пытается завернуться
в полоску лунного света,
полуночный ливень.
Наш возлюбленный Мастер,
Догэн говорил:
Будда сказал: «Если вы хотите понять истин ный смысл природы будды, вы должны правильно по нимать ее преходящие проявления.
Когда приходит надлежащее время, природа будды проявится».
Догэн продолжает:
Многие монахи, как в прошлом, так и в настоя щем, поверили, что фраза «Когда приходит надле жащее время» означает ожидать, когда природа будды проявится в будущем. Они считают, что, если они будут непрерывно обучаться Пути, природа будды естественным путем проявится в надлежа щее время. Они сделали ошибочное заключение, что, пока это время не придет, природа будды не про явится, даже если в поисках Дхармы они придут к мастеру или будут прилежны в учении.
Основываясь на этом ложном заключении, они бессмысленно возвращаются в обычный мир и тщет но ждут, когда придет надлежащее время.
Слова «Когда приходит надлежащее время» означают, что надлежащее время уже пришло. В этом не может быть сомнений. Даже если сомнения возникнут, они — не что иное, как проявление приро ды будды в нас. «Надлежащее время» означает, что мы должны наилучшим образом использовать каж дый день.
Если бы надлежащее время было чем-то таким, что приходит, природа будды не проявилась бы.
Именно поэтому надлежащее время уже при шло; природа будды уже проявила себя. Это совер шенно ясный факт, поскольку никогда не бывало ни надлежащего времени, которое не пришло, ни приро ды будды, которая не проявила бы себя.
Маниша, человек рождается буддой — каждый человек, добрый или злой, хороший или плохой, грешник или святой, это не имеет значения. Что касается природы будды, она остается незатронутой тем, что вы делаете, тем, как вы се бя ведете. Из-за этого возникает проблема: если каждый — буд да, зачем тогда эти усилия и старания, этот поиск буддовости? Этот вопрос задавали не только Догэну, его задавали также самому Гаутаме Будде, который был просто одним буддой в длинной цепи будд, прошедших перед ним и после него, но, возможно, самым знаменитым, наиболее признанным. Чтобы удовлетворить обычного спрашивающего, Будда сказал: «Это придет в свое время», — как цветы приходят в свое время, как облака приходят в свое время, как солнце восходит в свое вре мя.
В существовании непрерывно происходит выбор правиль ного времени. Не так, чтобы сегодня луна взойдет немного позже, и солнце побудет немного дольше. Абсолютно опреде ленно, что все в природе происходит в надлежащее время, так что надлежащее время просто означает возможность, правиль ный климат, готовность, восприимчивость. И тогда вам не нужно волноваться о буддовости — у вас она уже есть. Недо стает только того, чтобы вы узнали ее. Вы забыли свое имя — вот и все, что упущено. Возможно, нужна определенная ситуа ция, которая поможет вам вспомнить ваше имя.
Прежде, чем говорить о сутре Догэна, я хотел бы расска зать вам один случай из жизни Эдисона. Он был таким вы дающимся ученым, таким великим педагогом, что никто ни когда не обращался к нему по имени. Его родители рано умерли, и он был так поглощен своей работой, что у него не было друзей. Ученые, которые занимались под его руковод ством — вот и все, кто его окружал. Конечно, они не могли на зывать его по имени — Эдисон. Все они называли его «профессор».
Мало-помалу он сам забыл, как его зовут. Если пятьдесят лет никто не называл вас по имени, а потом кто-то вдруг позо вет вас, возможно, у вас будет шок. Вы почувствуете, что пом ните что-то об этом парне... какое-то воспоминание, далекое эхо в горах. Но обычно этого не случается, потому что вам каждый день напоминают ваше имя.
С Эдисоном был особый случай. Его родители умерли ра но, а он с самого детства был гением. Он один смог изобрести тысячи вещей, которых никогда раньше в мире не было. Вы не
найдете вокруг ни одного предмета, на котором не было бы подписи Эдисона.
Во время первой мировой войны впервые были введены продуктовые карточки, и каждый человек должен был пройти регистрацию. Естественно, каждый офис, в котором проводи лась регистрация, был переполнен, люди стояли в очередях. Эдисон тоже стоял в очереди. Когда человек, стоявший перед ним, дал всю информацию, получил свою продуктовую карточку и ушел, клерк посмотрел в список и громко сказал:
— Мистер Эдисон уже пришел?
Эдисон стоял и озирался по сторонам. Он не мог вспомнить... он точно помнил, что знал человека по имени Эдисон, нo его пятьдесят лет никто не называл по имени.
Какой-то человек в очереди узнал знаменитого Эдисона, который стоял впереди него, озираясь. Этот человек сказал:
— Тот, кого вы ищете — это вы. Вы забыли свое имя, профeccop?
Он сказал:
— Боже мой, хорошо, что вы напомнили мне, иначе я потерял бы свою продуктовую карточку. Я изо всех сил старался вспомнить; это имя показалось мне знакомым, но я не мог соединить его с собой. Пятьдесят лет люди называли меня «профессор», «доктор», но никто... ведь у меня нет друзей, нет родителей.
Буддовость есть не что иное, как другое имя вашей основной природы, вашей сущностной природы. И никто ни разу не указал вам на это. Наоборот, каждый приклеивает вам ярлыки, имена, степени... создавая вокруг вас личность, и вы мало-помалу начинаете принимать это. Если все говорят, что вы интеллигентны, очень интеллигентны, вы начинаете в это верить.
Все мы — жертвы толпы. Один мой профессор, С. С. Рой, был со мной не согласен. Он сказал:
— Забыть свое имя невозможно. Эта история об Эдисоне — твое создание.
Я сказал:
— Пожалуйста, дайте мне время доказать это.
Он спросил:
— Как ты можешь это доказать?
Я сказал:
— Подождите.
Через два-три дня, когда все забылось, я пошел к нему до мой и сказал жене... Рахендра Анураги знает профессора С. С. Роя — он тоже учился в то время в этом университете. Я сказал его жене:
— Когда профессор Рой проснется утром, окажите мне не большую милость.
Она сказала:
— Все что хочешь... что ты хочешь?
Я сказал:
— Это мелочь. Просто спросите его: «Почему ты так бле ден? У тебя температура? Ты хорошо спал? Тебя что-то беспо коит? Болит голова?» И, пожалуйста, запишите, что он на это скажет — его точные слова, а я потом заберу у вас эти записи.
Она сказала:
— Я не понимаю, что ты делаешь.
— Это просто эксперимент, — сказал я. — Позже я объясню вам, но сейчас, пожалуйста, не спрашивайте больше.
Затем я сказал его садовнику:
— Когда он выйдет, спросите его: «Что с вами случилось? У вас такой нездоровый вид, куда вы идете? Идите в дом и от дохните, а я позову врача».
Садовник сказал:
— Для чего все это? Он совершенно здоров!
Я сказал:
— Дело не в этом. Я все объясню вам позже. Возьмите эту карточку и запишите в точности все, что он скажет.
Я делал это от его дома до факультета философии. Почта льон, который жил в середине пути, и другой профессор — я сказал им:
— Будьте добры, примите участие в эксперименте.
Последним человеком был охранник философского фа культета. Я сказал ему:
— Не волнуйтесь, просто... — Он был очень сильный и крупный мужчина. — Когда профессор Рой войдет, хватайте его и, как бы он ни сопротивлялся, кладите его на диван.
Он воскликнул:
— Что ты говоришь? Меня вышвырнут с работы!
Я сказал:
— Никто вас не вышвырнет. Я гарантирую.
Но он сказал:
— Странный эксперимент. Это эксперимент со мной или с профессором Роем? У меня есть жена, дети, старые родители, и бедный человек. Не мешай мне работать.
Я сказал:
— Это не имеет к вам никакого отношения. Просто сделайте это.
Он согласился:
— Хорошо, если ты просишь. — Он знал, что профессор Рой очень любил меня. — Если ты просишь, я сделаю это только ради тебя.
Я сказал:
— Возьми эту карточку. Запиши все, что он скажет, и через несколько минут я заберу ее.
Я шел за Роем от самого его дома. Как только он ушел, я начал собирать записи. Жене он сказал:
— Что? Я совершенно здоров. Я прекрасно спал. Кто тебе сказал, что у меня бледное лицо?
Она ответила:
— Мне не нужно никого слушать, я сама вижу, что ты бледен.
Он сказал:
— Вздор. Женские глупости!
Но в нем зародилось сомнение. Когда он уже был готов идти в университет, садовник схватил его за руку и сказал:
— Что вы делаете? Вы не можете даже идти прямо, вы шатаетесь! Идите в дом и отдохните. Я пойду позову врача.
Ему он ответил:
— Да, думаю, мне нужно немного отдохнуть. Кажется, всю ночь я не очень хорошо спал, видимо, у меня была небольшая температура, но ничего страшного. По крайней мере, я могу пойти до университета, предупредить заведующего отделом и вернуться.
Почтальон, который был его большим другом, посмотрел на него очень испуганно и сказал:
— Нет, я не пущу тебя одного. Я иду с тобой.
Он сказал:
— Я действительно болен. Я чувствую себя очень слабым.
Ты очень добр.
Почтальон сказал:
— Можешь взять мою машину.
Он ответил:
— Нет, мне не нужна машина, я справлюсь. Но если она мне понадобится, я позвоню из офиса. Но я чувствую какую-то дрожь, странно. Никогда в жизни со мной такого не было.
Я собирал все эти записи. А охранник сделал большое де ло. Он прыгнул на профессора С. С. Роя, а тот отбивался и кричал:
— Что ты делаешь? Идиот!
Охранник уложил его на диван, прижал и сказал:
— Вам нужно оставаться в постели. Вы очень больны. Вы хотите убить себя?
Вот слова С. С. Роя, записанные охранником:
— Да, мне не следовало выходить из дома. Позвоните поч тальону, пусть он приедет на своей машине, чтобы отвезти ме ня домой, и сообщите медицинскому работнику, чтобы он пришел и осмотрел меня. Кажется, со мной что-то очень нехо рошее. Это видят все.
Когда я вошел в офис, он лежал на диване, почти готовый к смерти. Я сказал:
— Подождите! — и задержал охранника. — Не зовите никого, не нужно ни машины, ни врача. Я позабочусь.
Я сказал:
— Не умирайте пока. Однажды вам придется умереть, но это дело всего нескольких минут. Посмотрите на эти записи... вот что вы сказали жене.
Он сказал:
— Ты странный студент, ты почти убил меня. Еще два чело века, и... Если бы они сказали: «Вы должны умереть», я пове рил бы в это.
Я сказал:
— Вот и ответ на наш спор.
Если люди продолжают вновь и вновь говорить вам что-то, вы начинаете верить в это вопреки своему здравому смыс лу. Сначала вы можете сомневаться, но когда это говорится постоянно, в вас возникает убеждение, и вы забываете о сом нениях.
Вам много раз говорили, что вы грешники. Вам говорили, что вы рождены во грехе, и вас снабдили весьма странным до казательством того, что вы родились во грехе: потому что Адам и Ева ослушались Бога. И сейчас христианские теологи говорят, что, хотя прошло шесть тысяч лет с тех пор, как Бог лишил Адама и Еву их места в Эдемском саду, потому что они ослушались... Он сказал им не есть плодов двух деревьев; одно из них было Древо познания, а второе — Древо вечной жизни.
Я считаю, что Адам и Ева сделали именно то, что сделал бы любой разумный человек. Есть только две вещи: мудрость и вечная жизнь — что еще вам нужно? А Бог обеспечивает вас всем остальным — что означает просто жевать, как буйволы, сидя под деревом. И дерево, на которое он наложил запрет, было яблоней.
В самом факте запрещения Бог умирает как любовь, Бог умирает как сострадание. Иначе, если бы Бог был Отцом, ему следовало бы сказать детям: «Вот два дерева, о которых вы не должны забывать: мудрость и вечная жизнь». Но об этом напомнил Еве Дьявол. Пожалуй, Дьявол — первый в мире революционер. Он убедил Еву.
Я рассматривал эту историю под многими углами. Почему он не стал убеждать Адама? Потому что, даже если бы Адама удалось убедить, ему бы помешали. Если Ева настаивает на том, чтобы не есть их, бедный Адам, в конце концов, всего лишь жалкий муж. Вместо того, чтобы убеждать мужа, он убе дил жену. С того самого времени вся реклама нацелена на жену. Любая церковь действует благодаря поддержке женщин.
Но его доказательства были правильны, и он верно выбрал человека. Он сказал: «Бог запретил вам. Знаешь, почему? Если вы съедите эти два плода, мудрость сделает вас просветленными, а вечная жизнь... И вы будете точно так же сильны и могущественны, как сам Бог. А Бог ревнив; он не хочет, чтобы вы становились богами. Он хочет, чтобы вы оставались поклонниками — святыми, грешниками, но никак не богами. А эти два плода могут сделать вас настоящими богами».
Довольно странно: высшая цель религий, не верящих в Бога, — свобода. А высшая цель религий, которые верят в Бога, — спасение. Придет спаситель, сами вы абсолютно беспомощны. Придет мессия, который спасет вас. Они ждали шесть тысяч лет, а он не идет. А когда изредка какой-нибудь ненормальный провозглашает: «Я — тот, кого вы ждете», — они убивают его.
Это странное человечество. Если вы ждете человека, и кто-то пытается... Это было не только с Иисусом. Иисус стал самым знаменитым потому, что за ним выросла огромная религия. Были другие люди: Иоанна Крестителя убили — а он даже не провозглашал: «Я — пророк», он просто сказал: «Я создаю нужную атмосферу, чтобы пророк пришел». Его обезглавили. Он провозгласил, что Иисус — пророк, которому он готовит путь. А Иисуса распяли. И так поступали во всем мире.
Религии не хотят, чтобы вы были разумными. Они отказа лись от плода познания. Если вы становитесь мудрыми, это противно Богу. Именно поэтому все религии, которые верят в порядок и послушание, не проповедуют медитацию. Это очень сложно. Почему христианство не проповедует медитацию? Почему в мусульманстве нет места медитации? По той простой причине, что медитация, поистине — оба эти дерева. Она при несет вам просветление и абсолютную, несомненную уверен ность в том, что вы — Бог, что все божественно. В вашей боже ственности даже малейшая травинка становится божественной — такой же божественной, как самая большая звезда. Вся все ленная становится просто вибрацией божественного танца. Но сначала вы должны почувствовать это в своем сердце, а все ваши так называемые религии уводят вас прочь: молитесь Бо гу!
Я слышал историю о Микеланджело... он расписывал по толок в знаменитом соборе. Немного стемнело, и одна ста рушка молилась Богу, не зная о том, что Микеланджело рисо вал что-то на потолке, над ее головой. А он устал лежать на своих лесах. Он услышал, что говорит эта старая женщина. Она просила Бога: «Немножко денег совсем не повредит. Они нужны мне, потому что у меня никого нет. Ты забрал к себе всех». Она особенно взывала к Марии, матери Иисуса Христа, потому что женщина всегда поймет нужды старухи.
Микеланджело, уставший работать, захотел насладиться этим моментом. Он сказал:
— Я слышу тебя. Я — Иисус Христос.
Это была поистине великая женщина. Она сказал:
— Заткнись! Я разговариваю с твоей матерью!
Микеланджело записал: «Я не мог в это поверить. Я пред ложил, а она отказалась! Она сказала: “Заткнись!” В темноте она даже не могла увидеть меня!»
Все эти религии пытаются унизить человечество. Весь их бизнес, эксплуатация и давление зависят от вас, от вашего страха, вашей жадности, смерти, болезней. Если вы начнете чувствовать себя божественными и сможете наслаждаться не только жизнью, но и смертью — так же танцуя, — какой смысл будет в священниках? А их — миллионы во всем мире, и они живут, как паразиты. Они могут быть индуистами, мусульма нами, христианами, они могут принадлежать любой религии, но священство — древнейшая профессия паразитов.
Если вы войдете в себя и найдете истину, вы будете удивлены, поняв, что то, что было внутри вас, всячески игнорировалось — во имя того, чтобы могла продолжаться эксплуатация.
Позиция будды такова: вы — будда, и это не вопрос достижения. Вы — будда, и все, что вам нужно — это зеркало, чтобы вы могли увидеть свое лицо, свое изначальное лицо — узнать, вспомнить. Вы забыли, кто вы.
Это невежество эксплуатируется церквями, храмами, священниками, раввинами, пандитами, всевозможными теолога ми. Они создают барьеры — произвольные, которые вы, если хотите, можете выбросить вон в единый миг. Но они заставили вac так сильно бояться: ваше неверие в Бога означает, что вы будете ввержены в ад.
Я встречал рассказы о том, что в Средние века священники так выразительно описывали муки ада: что вы будете гореть в вечном огне, и все же не умрете — этого утешения они не могут дать. Вас будут то сажать в духовку, то вынимать из нее — поджаривать то с этого бока, то с другого... описаны многие случаи, когда женщины падали в обморок, слушая этих проповедников. Абсолютно дикая идея — вы никогда не умрете, и вас вечно будут то сажать на сковородку, то снимать с нее — не большая передышка, и снова...
Я слышал историю. Морарджи Десаи умер. В каком-то смысле, это было великое благо. С тех пор, как Верховный суд лишил его дома, это был единственный способ обрести дом. Считая себя великим махатмой, он был убежден, что должен попасть на небеса — но вдруг увидел, что его тащат в ад. Он кричал, он изо всех сил пытался убедить их:
— Я — бывший премьер-министр Индии, великий последо ватель махатмы Ганди! Целыми днями я вертелся, как белка в колесе! Что вы делаете? Ад — для грешников, а не для махатм!
Но черти не слушали. Они сказали:
— Замолчи. Поскольку ты был премьер-министром, мы да дим тебе шанс. Больше мы ничего сделать не можем. Есть три уровня ада; ты можешь выбрать тот, который тебе понравится.
Поняв, что убежать невозможно, Морарджи согласился. Они привели его в первый круг, и он не мог поверить своим глазам. Там избивали людей; там текли реки крови. В аду смерть невозможна, помните. Вы всегда должны помнить это: смерть невозможна — только муки. Вы не можете покончить с собой. В аду это невозможно. Вы не можете сбежать, выхода нет.
Увидев это кровавое место — людей мучили, били, — он ска зал:
— Чтобы выбрать, я хотел бы увидеть другие два круга.
Во втором круге — христианская сковородка... Людей поджаривали то с одного бока, то с другого — и, тем не менее, они были живы! Он сказал:
— Для меня это невозможно. Я — вегетарианец. Я не могу даже смотреть на это.
Его привели в третий круг. Здесь было немного лучше — не намного, но по сравнению с первыми двумя... Люди стояли по шею в дерьме и пили кофе, чай или кока-колу. Каждый мог выбрать то, что он хочет.
Морарджи сказал:
— Не так уж здорово, но что делать? Другие два... — шесть десят лет он пил мочу, убежденный в правильности этого, так что для него это было не так уж плохо. К этому он уже привык — он здорово подготовился! Он выполнил домашнее задание. Он сказал:
— Я выбираю это.
Но он не знал, что это был просто перерыв. Как только с кофе было покончено, раздался удар колокола, и черт прокри чал:
— А теперь — всем встать на голову!
Любой ужас... если вы не верите в Бога. Люди думают: лучше верить, чем попасть в неприятное положение. Даже сам Сардар задумался, какой ад из трех ему выбрать. К сожале нию, четвертого нет — вам придется выбирать один из этих трех. И все они отвратительны.
Все религии говорили человеку, что он — не то, чем должен быть. Так что постарайтесь быть добродетельными, будьте как можно более аскетичны, постарайтесь молиться изо всех сил — мусульмане молятся пять раз в день. И коверкайте свое тело, как только можете, во имя йоги, которая сама по себе — часть ада. Разница только в том, что вы делаете это добровольно, а в аду за вас это делают черти — мучают вас: кто-то тянет вас за ногу, кто-то вытягивает вам шею...
А я прекрасно знаю, что это значит, потому что мне вытя гивали шею. Вам приходится говорить, что все прекрасно — просто для того, чтобы остановить их. Иначе они будут все тянуть и тянуть, пока голова не оторвется от тела! Вам больно, но вы должны говорить, что они вас вылечили. Они подверга ли мое тело растяжке. Эта растяжка впервые применялась христианскими миссионерами в средневековой церкви для бедных женщин, которых объявляли ведьмами. И, в конце концов, этот метод растяжки... Иногда случайно оказывалось, что растягивали какую-нибудь женщину, страдавшую болями в спине. Тридцать лет она мучилась от этих болей, и вдруг ее спина выправлялась, боль проходила, и она не могла в это по верить. Из церкви растягивающее приспособление пересели лось в больницы.
Один из моих любимых врачей, доктор Хардикар, зани мался мной. Он очень милый человек, но то, что он делает... Все тело растягивают: ноги тянут в одну сторону, голову — в другую. Вскоре вы начинаете чувствовать, что разорветесь где-нибудь посередине. Вот почему я с такой уверенностью гово рю, что в аду очень примитивные растягивающие устройства — вы не умираете там. А по моему ощущению, люди, говорящие, что их вылечили, на самом деле не вылечились. Это мой соб ственный опыт. Вам приходится говорить это, иначе они гото вы растянуть вас еще сильнее. Либо вы умрете, либо скажете, что поправились — другой альтернативы у вас нет.
Религия всегда жила за счет страха. И она создавала дис циплины вроде поста — чтобы мучить себя всевозможными способами. Чем больше вы истязаете себя, тем сильнее счаст лив Бог. Странный аргумент — почему мои мучения делают Бо га счастливым? Он что, садист? Он что, ненормальный? Мой пост делает его счастливым. Я страдаю, я голоден, все мое тело просит пищи, а Бог чувствует себя очень счастливым. Я не ви жу никакой связи между этим и идеей, что Бог есть любовь — что это за любовь? — что Бог есть сострадание. Что это за со страдание? Чтобы достичь его, вы должны пройти через все виды ненужных мучений.
И если вас убедили, что Бог — это трудная цель, которую нужно достичь... миллионы людей истязают себя, и никогда ни один из них не познал блаженство. Те, кто достиг — люди сов сем другого рода. Они не говорят, что Бог — это цель: Бог — ваша природа! Просто будьте естественны; и бесшумно — не слышно даже шагов! — будда внутри вас пробуждается.
Догэн говорит, цитируя Будду:
Если вы хотите понять истинный смысл природы будды, вы должны правильно понимать ее преходящие проявления.
Все вы — ее преходящие проявления. Все в мире — ее прехо дящее проявление. Где-то природа расцветает в розе, где-то она становится птицей, летящей в небе, где-то она — сосна, до стающая до звезд, а где-то — человек. Все это — преходящие проявления одной и той же природы.
Слово «будда» происходит от санскритского корня «буддх», «Буддх» означает осознанность. В любой форме вы можете стать осознающим. Но легче всего начать осознавать в человеческой форме. Если вы упускаете эту возможность, вы упускаете нечто такое, что можете найти только после многих миллионов лет поисков. Быть сосной на скалистой горе — все это ее проявления. Но ни одна гора не стала буддой, и ни одна сосна во всей своей безмерной красоте никогда не стала просветленной. Ни одно животное, ни одна птица, ни дерево, ни солнце, ни луна, во всем своем великолепии... это проявления одной и той же природы, но только человек способен осознать эту природу в себе. Это двойное осознание — осознание осо знания — есть величие человека. Это его сокровище.
Во всем существовании на это способен только человек, и если вы упускаете это, вы не знаете, что потеряли. Вы упустили величайшее из всех возможных блаженств, величайший покой, безмолвие и понимание, величайшее бесстрашие и свободу.
Будда говорит о том, что, правильно понятое, все есть лишь преходящее проявление одной и той же природы. Будда — это узнавание этой сокровенной жизни, которая пульсирует во всем: в траве, в воде, в облаках, в людях. Везде, где су ществует жизнь — это Бог в том или ином виде. Это великое за явление.
Будда говорит:
Когда приходит надлежащее время, природа будды про явится.
Это давняя традиция — спор между последователями Будды: «Что он имел в виду, говоря «надлежащее время»?» Как говорит Догэн, это можно понять неправильно. Это можно понять так: если это случится в надлежащее время — тогда наслаждайтесь своим велосипедом, зачем зря тратить время? Найдите подружку, друга или еще кого-нибудь, или просто пойдите в кино. Делайте любые глупости, потому что в надлежащее время буддовость проявится — неважно, что вы тем временем делаете.
Люди использовали эти слова, чтобы делать все, что они хотят — играть в азартные игры, накапливать собственность, становиться богатыми, могущественными, — потому что им не нужно делать какие-то особые усилия. В надлежащее время природа будды проявит себя. Это один вид непонимания.
Говоря про «надлежащее время», Будда не имеет в виду, что вы должны откладывать этот момент, что, когда время придет... Оно никогда не приходит. Время всегда одно и то же.
И это не нечто такое, что случается с вами извне, это нечто такое, что расцветает внутри вас.
Так что же означает это «надлежащее время»? Одно из неправильных пониманий — это то, что вы просто продолжаете заниматься мирской суетой. Другой вид неправильного понимания — это приближать надлежащее время аскезой, постом, молитвой, хождением в церковь или в храм; или стоять на голове, заниматься всевозможными искривлениями, мучить себя без нужды — чтобы приблизить надлежащее время. Это другое искажение, неправильное представление о словах Будды.
Что же такое надлежащее время? Догэн говорит:
Многие монахи, как в прошлом, так и в настоящем, поверили, что фраза «Когда приходит надлежащее время» означает ожидать, когда природа будды проявится в будущем. Они считают, что, если они будут непрерывно обучаться Пути, приро да будды естественным путем проявится в надлежащее время. Они сделали ошибочное заключение, что, пока это время не придет, природа будды не проявится, даже если в поисках Дхармы они придут к мастеру или будут прилежны в учении.
В соответствии с этим непониманием, идти к мастеру не нужно. Но все недоразумения связаны с этим «надлежащим временем» — что значит надлежащее время. Каждый момент — это надлежащее время. Вам нужно только немного смелости, чтобы рискнуть своей ученостью, рискнуть своим эго, поста вить на карту все, что вы считаете ценным. Ищите внутри себя единственную вещь, которую вы не можете ни заимствовать у кого-либо, ни дать кому-либо. Это — ваша природа. И эта при рода — всегда в настоящем. Следовательно, настоящее и есть надлежащее время. Ни вчера, ни завтра — сегодня! В этот са мый миг вы можете стать буддой.
Основываясь на этом ложном заключении, они бессмысленно возвращаются в обычный мир и тщетно ждут, когда придет надлежащее время.
Надлежащее время не должно прийти. Оно всегда здесь. Догэн говорит:
Слова «Когда приходит надлежащее время» означают, что надлежащее время уже пришло.
В действительности, оно никогда не приходит и никогда не уходит. Оно всегда здесь. Океан остается; рыба рождается и однажды исчезает. Подобно волне — чуть более твердая, но она подобна волне. Небо остается; порой оно закрыто облаками, но эти облака приходят и уходят, не оставляя на небе царапин.
Говорить о нашей природе будды — значит говорить о на шем внутреннем, сокровеннейшем существе, нашем самом пре дельном небе. Наши мысли — всего лишь облака, они приходят и уходят. Наши эмоции — всего лишь дым... временный. Все преходяще. Наше детство уходит, наша юность уходит, наша старость уходит, сама наша жизнь уходит. Во всем этом лишь одно остается неизменным, и это — настоящая осознанность. В этом смысле Догэн говорит, что надлежащее время уже здесь. Вы не должны ждать его.
В этом не может быть сомнений. Даже если сомнения воз никнут, они — не что иное, как проявление природы будды в нас.
Таковы прекрасные дары миру от искателей таинственно го. Даже сомнения — это наша природа, так что в них нет ниче го предосудительного. Если возникает сомнение, оно — облако, плывущее по небу, но оно не поцарапает небо. Облако исчез нет; оно уйдет так же, как пришло.
И, так или иначе, все, что происходит в мире, есть часть вселенной. Чрезвычайно важно понять, что даже сомнения — наша природа будды.
Если бы надлежащее время было чем-то таким, что прихо дит, природа будды не проявилась бы.
— потому что это не вопрос приходящего и уходящего, как времена года... дождь приходит и уходит, зима приходит и уходит, весна приходят и уходит. Если бы природа будды за висела от времени, она уходила бы точно так же, как прихо дит. Она не может зависеть ни от какой причинности, она не может зависеть от времени. Факт в том, что она уже есть, и вы должны только достаточно пробудиться, чтобы узнать ее. Надлежащее время — это настоящее время, это мгновение! Дзен необычайно настаивает на этом моменте. Он не позволяет от кладывать.
Именно поэтому надлежащее время уже пришло; природа будды уже проявила себя. Это совершенно ясный факт, посколь ку никогда не бывало ни надлежащего времени, которое не пришло, ни природы будды, которая не проявила бы себя.
Действительно, рассказывают... Это старая дзенская исто рия.
Один вор был известен как великий мастер, поскольку он ни разу в жизни не был пойман — а он обокрал каждый дворец, каждый богатый дом. Дошло до того, что люди хвалились этим — что великий вор забрался в их дом.
Этот вор встретил Риндзая. Риндзай посмотрел ему в глаза и сказал:
— Не беспокойся. Что бы ты ни делал, делай это тотально — и ты выражаешь природу будды.
Но этот человек сказал:
— Ты не знаешь, чем я занимаюсь.
Риндзай сказал:
— Не волнуйся. Что бы ты ни делал... Я знаю тебя: ты — ве ликий вор. Я по-настоящему завидую тебе. Я не такой мастер в том, что касается медитации. Ты — более великий мастер по части воровства. Просто делай это тотально, и в своей тоталь ности ты найдешь буддовость.
Бывало так, что мастерами становились убийцы — и их ма стера не препятствовали им делать свое дело, потому что они делали это так совершенно, они были абсолютно тотальны во всем, что делали. Это единственная религия во всем мире, ко торая позволяет вам все. Делайте это тотально, абсолютно осознанно, и все ваши действия станут действиями будды. Не нужно менять свои занятия. Если вы рисуете, то будьте худож ником настолько глубоко, чтобы вы исчезли и осталась только живопись. Если вы музыкант, утоните в своей музыке настоль ко, чтобы оставалась только музыка, но не вы. И ваша буддо вость проявится тысячами способов.
Это единственная религиозная позиция во всем мире и во всей человеческой истории, которая принимает любую дея тельность человека, не отвергая ничего. Вы все можете сделать молитвой, медитацией, своим приношением вселенной.
Дзенский поэт:
Разбушевавшегося ветра спутница:
В небе
одинокая луна.
Эти хайку живописны. Сидя в безмолвии, медитирующий открывает глаза и видит в небе спутницу разбушевавшегося ветра: одинокую луну, Но луна не движется, яростный ветер не заставляет ее трепетать. Если вы можете найти в себе центр циклона, вы обрели эту луну — ни бушующий ветер, ни мысль, ни чувство, ничто не может потревожить ее. Ее покой невоз можно нарушить.
Хайку Яссы:
Потерянный в бамбуке,
но в свете луны –
мой дом.
Просто фрагменты переживаний. Никто не назовет их ве ликой поэзией — они не принадлежат к этой категории. Они — сами по себе. Вот что он говорит: «В безмолвной медитации я увидел... потерянный в бамбуке, но в свете луны — мой дом».
Просто картинка... и вы становитесь зеркалом. Это хайку — просто зеркало дома, спрятанного в густой бамбуковой ро ще; восходит луна, и внезапно дом, спрятанный во тьме, осве щается.
Хайку Басё:
Облако
пытается завернуться
в полоску лунного света,
полуночный ливень.
Наслаждайтесь всем — луной, облаком, полуночным лив нем, — потому что для медитирующего все становится настоль ко божественным... все это — выражение и проявление одного и того же изначального источника.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Что касается общественной морали, не так уж трудно отбросить понятия «правильного» и «неправильного». Гораздо сложнее отбросить чувство, что просветление «правильно» и, пока я не реализовала его, я некоторым образом «неправильна».
Возлюбленный Мастер, не мог бы Ты исправить меня?
Маниша, ты и так права. Никто не может сделать тебя не правильной! Ты — такая, какая ты есть — будда. Неважно, что ты сидишь в другой позе. Неважно, что ты женщина, а не муж чина. Неважно, что ты не ходишь как Будда, не говоришь, как Будда. Что бы ты ни делала, ты не можешь сделать ничего, что не было бы проявлением буддовости.
Понять это — значит достичь великой высоты сознания. Вор делает свое дело, просто он должен делать его совершен но. И если вы не будда — это всего лишь идея, облако, за крывшее луну; оно уйдет. Облака не остаются навсегда.
Но я могу понять, Маниша. Это будет оставаться труд ным, пока ты не станешь просветленной. Но ты становишься просветленной каждый вечер, и снова забываешь. Что делать с вашей невозможностью, вашим упрямством, с тем, что вы на стойчиво повторяете: «Нет, я не будда»? Это ваше дело. Если вы настаиваете, это тоже проявление буддовости. В этом весь дзен — он говорит: что бы вы ни делали, просто делайте это с полной осознанностью. Вы и так будда, вы не можете не быть буддой. Не быть буддой невозможно. Вы можете сомневаться, вы можете отрицать это, но и сомнение, и отрицание — все это потенциальные возможности вашей буддовости.
Ни деревья, ни птицы, ни животные не сомневаются. Толь ко человеку свойственно сомнение, только человек не может смириться: «Такое жалкое создание, как я — и будда?» Он с ра достью готов поклоняться будде. Он всегда готов молиться на каменные статуи, сделанные человеком. А это кажется уже слишком — принять факт: «Я — будда».
Но я говорю вам, что вопрос только в том, чтобы устать не быть буддой — именно так случилось со мной. Я пытался, пытался и пытался, и, в конце концов, сказал: «Лучше быть буддой без усилий». И с тех пор я остаюсь буддой. Ни на одно мгновение я не был чем-то другим. Ни единый миг меня не тревожили сомнения.
Нужно только немного смелости. По традиции вас расхо лаживали, вас унижали. Все, что нужно — это восстать против всякого унижения, против всех ложных идей, навязанных вам, и с радостью выразить собственное достоинство. Быть буддой — это не вопрос сравнения, так что здесь не вопрос эго. Это не значит, что, если Маниша стала буддой, то Читан станет обычным человеком, сидящим возле Маниши, будды. Читан — будда с самого начала. Он — пожилой будда! Если вы стали буддой сегодня, будет много таких, кто стал буддой несколько дней назад. Некоторые стали буддами вчера, некоторые — по завчера. Еще есть время узнать себя, выразить свое достоин ство и отвергнуть все идеи, унижающие и разрушающие ваше достоинство.
Я занимаюсь здесь не тем, чтобы тренировать вас быть буддами — я просто пытаюсь дать вам мужество, чтобы вы без всякого страха могли принять свою буддовость.
И когда страх исчезает, облака исчезают, и полная луна в ночи...
Маниша, я попытаюсь сегодня еще раз. Давай посмотрим — удастся мне исправить тебя, или нет. Я уже тридцать лет без перерыва стараюсь. Я исправляю людей, но, как только я ухо жу, они разваливаются на части. В моем присутствии они уз нают, что они — будды. Когда меня нет, возникает сомнение. Маниша сидит в своей комнате: «Боже мой, я, бедная девушка, и — будда? Я не отрекалась от королевства, я не занималась ве ликой аскезой, я не мучила себя, не занималась самодисципли ной».
Сегодня Шуньо сказала мне, что Зарин хотела одеть ее в сари. Сари прекрасно подходит к изгибам индийских женщин. Западная женщина в сари очень редко выглядит изящной — она кажется немного причудливой. Я ничем не могу помочь — это не значит, что я отвергаю, просто будда выглядит немного причудливо. И я уже давно говорил Шуньо, потому что одна жды она уже пробовала надеть сари, и я сказал ей: «Это не для тебя. Ты слишком длинная для него, и слишком прямая!» За рин оно подходит. На самом деле, Зарин не может носить ро бу. В коммуне она как-то пришла ко мне в робе, и она была похожа на воздушный шар! Я не мог понять — что с ней случи лось?
Ни одна индианка не будет выглядеть в робе хорошо, осо бенно женщина такого типа, как Зарин. Сари — очень искусное изобретение женщин этого типа. Оно скрывает все ненужные выпуклости и крепко связывает их, иначе они могут выпасть и засыпать все пространство! Но она из любви настаивает — она сказала Шуньо: «Это займет только пять минут». А Шуньо сказала мне: «Ушел целый час, чтобы надеть на меня сари!» А Зарин потом сказала: «Она преувеличивает, это занимает всего пять минут!»
Вы — будда. Это занимает всего пять минут! Но вы каждый день продолжаете упорствовать, вы вновь и вновь спраши ваете: «Вы думаете, я тоже будда?» Или: «Вы считаете, что я все еще — будда?» Вы были буддой вчера, вы будаа сегодня, вы будете буддой завтра. Неважно, что вы делаете. Ваша буддовость — сама ваша жизнь.
Вы можете сменить одежду, вы можете сменить язык, пове дение — это не имеет значения. Такое множество проявлений буддовости — это прекрасное разнообразие. Если все будут по хожи на Будду, все будут сидеть под деревом — подумайте, ка кая скука. Куда бы вы ни пошли, вы встречаете одного и того же Будду; куда бы вы ни посмотрели — под каждым деревом сидит Будда! Вы бы покончили с собой — лучше умереть, чем жить в городе, где все ведут себя как Будда.
И все же я настаиваю, что вы — будда. Я не говорю вам, что вы должны вести себя как Будда; вы должны спонтанно быть собой. Искренне и тотально быть собой — это и есть при рода будды.
Прежде, чем мы снова войдем в нашу природу будды, не много посмеяться будет очень кстати. Всегда хорошо посме яться перед тем, как рисковать, потому что, когда я скажу вам умереть, вы можете умереть. Если вы действительно тотальны, вы умрете. Тогда Ниведано может продолжать бить в свой ба рабан... вы не вернетесь. Но вы возвращаетесь так быстро, что я подозреваю: вы не умираете. Вы очень стараетесь, я знаю, и все умудряются принять удобное положение. Это не разре шается. Когда вы умираете, умирайте! Это не значит: «Как бы поудобнее устроиться...» Когда все будет кончено, другие по заботятся о вас. Но вы прекрасно знаете, что это только репе тиция — настоящая драма еще не началась, и спешить некуда. Во всяком случае, вы можете умереть завтра.
Забриский приглашает Глорию Великолепную на свида ние. Они сидят в тихом уголке бара, потягивая мартини. Забриский наклоняется и шепчет Глории на ушко:
— Что ты скажешь, если я предложу тебе выйти за меня за муж?
— Ничего, — отвечает Глория. — Я не могу говорить и сме яться одновременно!
Сезон дождей в Пуне. Свами Дева Кокос встречает на до роге Свами Вит Гершеля.
— Привет, Кокос! — говорит Гершель. — Я хотел спросить: могу ли я получить зонтик, который ты одолжил у меня?
— О, извини, — говорит Кокос. — Я дал его своему другу. Ты хочешь получить его?
— Не для себя, — отвечает Гершель. — Свами, у которого я его одолжил, говорит, что хозяин хочет его вернуть!
Один несчастный поляк попал в автокатастрофу, и ему требовалась срочная трансплантация мозга. Бригада хирургов дала ему гипноз; они удалили его мозг и вышли в соседнюю комнату, чтобы взять новый. Но когда они вернулись в опера ционную, поляка там не было.
Полиция искала его повсюду, но безуспешно — он просто исчез. Врачи обратились в международную полицию, чтобы выяснить, куда же девался безмозглый поляк.
Наконец, через пять лет они нашли его. Он носит шелко вые облачения и высокую шляпу и живет в Ватикане!
Генерала Брахмачапатти на пару недель положили в кли нику, чтобы сделать небольшую операцию. Сестрам он надоел хуже горькой редьки. Он вечно жалуется на плохое питание и обслуживание, будит их посреди ночи, требуя горячий шоко лад, и так далее.
Однажды утром сестра входит в его палату и говорит:
— Доброе утро, генерал. Пожалуйста, снимите пижаму и повернитесь на живот — мне нужно измерить температуру.
— Но, сестра, — протестует генерал, — мне всегда ставили термометр в рот, а не в задницу. Почему это изменилось?
— Сегодня нам нужна особо точная температура, чтобы в лаборатории могли сделать анализ, — объясняет сестра.
Генерал сердито соглашается, снимает пижаму, поворачи вается на живот и выставляет задницу.
— Послушайте, генерал, — говорит сестра, вставляя инстру мент, — это особый термометр, и он должен стоять довольно долго, чтобы мы могли получить точный результат. Так что не двигайтесь, пока я не приду.
В течение нескольких последующих часов в палату генера ла заходило множество людей, но все они только открывали рот от изумления и быстро уходили. Наконец, к генералу пришла его жена.
Она вошла и удивленно уставилась на него, не зная, что сказать.
— Что с тобой, женщина? — прорычал генерал. — Ты что, никогда не видела, как человеку измеряют температуру?
— Видела, дорогой, — заикаясь, ответила она, — но не бана ном же!
А теперь, Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны...
Закройте глаза...
Почувствуйте, что тело замерзло — никакого движения.
Соберите свое сознание внутри, закройтесь в самом центре.
Чем глубже вы идете, тем сильнее будет ваша реализация, узнавание будды.
В этот безмолвный миг есть только десять тысяч будд, сидящих здесь.
Сделайте это переживание как можно более глубоким.
И сохраняйте его живым в своей повседневной деятельности, двадцать четыре часа.
Каждый поступок должен напоминать вам, что вы — будда...
и ваши действия есть проявления вашей природы.
Не делайте ничего неестественного, не делайте ничего искусственно, не будьте лицемерами.
Просто будьте естественны, и вы — будда.
Итак, соберите все свое сознание — еще глубже,
чтобы кристаллизовать его.
Ниведано...
Будьте спокойны...
расслабьтесь...
умрите по-настоящему.
Не волнуйтесь о том, что будет дальше.
Мир не остановится... не беспокойтесь, просто умрите.
Пока тело лежит, мертвое,
вам будет легче войти в себя.
Не отождествляясь с телом,
вы можете увидеть небо внутри.
Это — ваша вечность.
Это — ваша реальность.
Это то, что есть.
Все остальное — комментарии.
Это переживание — единственная истина.
Какое прекрасное безмолвие...
Какой блаженный вечер...
В этот миг вы — самые счастливые существа на земле, Осознайте это достоинство и эту честь.
Моя работа здесь — не в том, чтобы вы искали будду, а в том, чтобы вы прекратили поиски...
и просто посмотрели внутрь.
Ниведано...
Вернитесь, но не спешите.
Возможно, кто-то умер.
Не тревожьте мертвых.
Те, кто еще жив — вернитесь.
И посидите в безмолвии несколько минут,
чтобы напомнить себе переживания, через которые вы прошли.
Вы — редкое собрание.
Такое бывало в прошлом...
это были золотые дни,
когда были сотни таких собраний...
узнавших свою природу и вспоминающих ее в своих действиях и проявлениях.
Этот золотой мир исчез.
Но, по крайней мере, для вас этот момент открывает все великолепие бытия.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
— Исправил я тебя?
— Да, возлюбленный Мастер.
— Можем мы теперь праздновать это великолепное собрание будд?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 7
ПРОЖИВИ ОДИН ДЕНЬ КАК БУДДА
Луна на воде;
Вновь и вновь разбиваясь,
остается все там же.
Наш возлюбленный Мастер,
Догэн писал:
Практика идентична проявлению, и наоборот. Выражать Путь весь день означает практиковать Путь весь день. Другими словами, мы практикуем нечто не поддающееся практике и выражаем нечто невыразимое...
Повседневную жизнь следует почитать; тело следует уважать. Поэтому, если мы действительно можем вести себя как буддисты хотя бы один день, этот день можно назвать более ценным, чем бесчис ленные праздные жизни.
Следовательно, пока мы не осознали Путь, мы не должны проводить в праздности ни одного дня. Один такой день — гораздо более драгоценное сокровище, чем превосходный драгоценный камень. Древние муд рецы дорожили им больше, чем своим телом и жизнью.
Мы должны спокойно подумать, что превосход ный драгоценный камень или редкую жемчужину, даже если они потеряны, можно обрести вновь; но один-единственный день из ста лет жизни, однажды потерянный, никогда не возвращается. Как бы ис кусны мы ни были, невозможно вернуть из прошлого даже один день. Ни в одной исторической книге не говорится, что это возможно...
Почему время лишает нас наших занятий — по вседневных или пожизненных? Почему время так не доброжелательно к нам? Потому, что мы, к не счастью, всегда пренебрегали нашей практикой...
Не заглядывая каждую минуту вперед, в завтра, мы должны думать только об этом дне и этом часе. Поскольку завтра затруднительно и неопределенно, и о нем трудно узнать, вы должны думать о том, чтобы следовать Пути, пока живете сегодня... Вы должны сконцентрироваться на практике дзен, не теряя времени, думая, что есть только этот день и этот час. Тогда это становится действительно легко. Вы должны забыть о том, добра или зла ваша природа, и о том, сильна или слаба ваша энергия.
Маниша, прежде, чем начать говорить о Догэне, я должен сделать несколько заявлений. Первое — о дзенском ма стере Нискрии. Он так низко пал на Западе, что вчера я назвал его не Каменноголовым, а Гладкоголовым. А он пришел пре восходно одетый, как дзенский мастер. Сегодня он не надел свою робу. Даже если ты стал гладкоголовым, это не имеет значения — вернувшись сюда, ты снова Секито, Каменноголо вый Мастер Дзен. Так что постригись и надень свои одежды дзенского мастера, и возьми палку — она может пригодиться в любое время. Я скучал по тебе так долго — здесь не было нико го, чтобы бить людей. И ты не должен делать такие вещи — от ращивать волосы на каменной голове. Стыдись.
В Германии этого, возможно, никто не заметил, но здесь все обратили внимание: «Что случилось с дзенским мастером Секито?» Он заблудился. Каждый человек заблуждается, осо бенно вернувшись в Германию, где живут настоящие, абсо лютно подлинные идиоты. С высоты дзенского мастера он пал на уровень гладкоголового.
Побрей голову и будь самим собой — в своей робе мастера и с палкой. Ты по-прежнему — будда. Неважно, что ты ездил в Германию, твоя природа будды неприкосновенна. Мы все время обсуждали это, говоря о сутрах Догэна. Ты можешь да же уехать в Германию и стать членом немецкого парламента — ниже пасть невозможно, — и все равно ты будешь буддой.
И второе — для Зарин. Она весь день крутилась по ашраму в своей робе, чтобы доказать, что — да, она похожа на воздуш ный шар. Я надеялся, что она осмелится прийти сюда в таком виде, но она снова пришла в сари.
Воздушный шар прекрасен. Все, что нужно — это сделать несколько окошек там и сям, чтобы посмотреть, кто находится внутри. Целый день все только и говорили об этом воздушном шаре. Я сидел в своей комнате, слушая всевозможные сплетни о том, как она придет в воздушном шаре. А теперь я вижу, что она сидит в своей обычной одежде и кажется такой красивой.
В сари есть магия. Люди, придумавшие его, должно быть, были большими эстетами. Они хотели, чтобы женщины были похожи на статуи Каджурахо — круглые, полные.
На Западе вместе с освобождением женщин возникла идея, что женщина должна быть похожа на мужчину; она должна носить брюки. Это доказывает один странный психологический факт. Из-за одежды женщина начала терять округлость, которой отличалась в прошлом — даже на Западе. Она начала становиться прямой, плоской. Посмотрите на западную женщину — в брюках и рубашке, с сигаретой в руке, — вам придется с минутку подумать, женщина это или мужчина. Подобной путаницы на Востоке никогда не было. Женщина — это женщина,а мужчина — это мужчина. И женщина не должна подражать мужчине, иначе она разрушит себя. Она должна быть собой. Она не ниже, она просто другая.
Освободительное движение делает неправильное ударение. Это не вопрос равенства. Нельзя требовать равенства между двумя разными вещами. Женщина обладает собственной уникальностью, она не должна подражать мужчине. И помните, подражая, вы не будете даже женщиной — вы будете всего лишь второсортным мужчиной.
Сари дает индийским женщинам некоторую свободу, что-бы полнеть. Она больше подходит для исследования. Что вы будете исследовать в западной женщине? Она точно такая, какой выглядит в одежде. Но индийская женщина — совсем другое дело. Вы будете удивлены... Под сари скрывается нечто интересное. Это великое изобретение.
Но не подражайте, потому что тогда вы выглядите очень странно. Просто представьте Зарин в брюках и рубашке; она была бы самым странным животным в мире. А сейчас она так красива.
Но это желание надеть чужую одежду, примерить чужой стиль жизни было всегда. И никто не знает, что это — путь, на котором человек теряется и забывает путь домой. Никогда, ни на один миг, не будьте подражателем. Будьте собой. И не про сто будьте собой; Догэн говорит: «Уважайте себя. Уважайте свое тело».
Догэн писал:
Практика идентична проявлению, и наоборот.
Он говорит о подлинном человеке — о том, кого на языке дзен называют изначальным человеком. Его практика идентична с его проявлением. В нем не два человека, есть только однa индивидуальность. Безмолвный, он тот же. Проявляясь, выражаясь — любыми возможными способами — он по-прежнему тот же. Подняв руку, я настолько же будда, как и не поднимая ее.
Практика идентична проявлению, и наоборот.
Но это неправильно по отношению к человеку, который появился на свет в современном мире. Он что-то говорит, что-то думает, что-то желает; на самом деле, он хочет что-то дру гое. Это просто путаница. Современный человек — это запу танный будда. Он не знает, что для того, чтобы быть одним, он должен сбросить много масок. Все эти маски нужны, чтобы обманывать людей, создавать некую респектабельность, репу тацию.
Но в глубине вы неискренни. В неискренности нет ничего плохого, но тогда проявите ее, будьте ясны: «Я не искренний человек, не доверяйте мне». И вы будете чувствовать некую свободу, которой никогда не знали. Когда ваши проявления и ваше существо — одно, все небо будет небом вашей свободы. Иначе человек привязан к своей лжи.
О Георгии Гурджиеве говорят... Чтобы объяснить что-то своим ученикам, он изобрел одну технику. Он мог смеяться одной стороной лица, а вторая сторона лица одновременно была печальна. Это очень трудно, я не знаю, как ему это уда валось. Но он жил с очень древними племенами в Туркестане, в очень отсталых районах Советского Союза, где люди до сих пор живут настолько примитивно, что это невозможно пред ставить. Его отец умер рано, поэтому ему пришлось жить сна чала в одном племени, потом — в другом. Ему было всего де вять лет, но он начал учиться — потому что эти племена воровали, занимались музыкой, магией, целительством. Они — кочевники; у них нет домов, стабильности. Им нравится путе шествовать, они — бродяги.
Но он превратил это в великую возможность научиться всем их хитростям. Одним из их трюков было умение делить лицо надвое. И, обучая своих студентов, он иногда делал этот трюк. Кто-то сидел справа от него, а кто-то — слева; и с одной стороны он выглядел очень злым, а с другой — очень любящим и спокойным. И оба студента рассказывали друг другу, что происходит. Один говорит, что он очень любящий и спокой ный. Другой говорит: «Спокойный? Он кажется очень опасным, насильственным, убийцей. Он так посмотрел на меня, что я долго не забуду это».
Когда Гурджиеву передавали это, он говорил: «Именно я и хотел вам объяснить: у современного человека много лиц».
Вы должны наблюдать. Когда вы встречаете жену и говорите: «Дорогая», — что вы на самом деле имеете в виду? «Моя любимая» — вы на самом деле так думаете? Говоря эти слова, не вспоминаете ли вы какую-то другую женщину? К несчастью, вы должны говорить эти слова женщине, которую хотите убить. Но на это у вас тоже не хватает мужества. Когда вы видите своего слугу — у вас такое же лицо, как тогда, когда вы видите босса? Понаблюдайте за изменениями своего лица. Вы — не единое интегрированное целое.
Облака приходят и уходят, они могут быть белыми или черными — это не имеет значения. Луна сияет по-прежнему. Облака приходят и уходят, они не оставляют на луне царапин. Но каждое облако — то есть каждая маска, которую вы носите, — оставляет на вас свою отметину.
Так что я видел людей, которые смеялись, но понимал, что они вот-вот расплачутся. Они прячут свои слезы за фальшивой улыбкой. Люди делают также и противоположное.
Я жил у одного из своих родственников. Какой-то его далекий родственник приехал лечить свою жену. Жена умерла, и, естественно, мои родственники должны были показывать, как они скорбят. На самом деле, их это совершенно не интересовало. В действительности, они были счастливы, что она умерла, потому что вся семья терпела из-за нее ненужные страдания. Как только она умерла, ее муж вернулся в свой город, но люди продолжали приходить в этот дом. Это делалось просто по обычаю — социальная модель: выразить соболезнования. По этому хозяйка этого дома была в трудном положении, потому что, когда у вас нет слез... это очень трудно. И это могло происходить до десяти раз в день.
Я обычно находился в саду. Она сказала мне:
— Носи с собой колокольчик.
Я спросил:
— Зачем?
Она сказала:
— Когда кто-то идет, звони в колокольчик. Тогда я буду опускать свой гхунгхат и начинать плакать. Это будет фальшь, но что остается делать?
У сари есть также это превосходное качество. Вы можете натянуть свой гхунгхат... под ним вы, возможно, и не плачете, но можете притворяться, что вы в величайшем горе и страда нии.
Я сказал:
— Это прекрасная стратегия. Но берегись меня.
Она спросила:
— Что ты имеешь в виду?
Я сказал:
— Я могу позвонить, когда идет не тот человек.
Она сказала:
— Нет, ты не должен так делать. Я многие месяцы мучи лась, испытывала неудобства, ухаживая за этой женщиной, а она — всего лишь дальняя родственница.
Но в Индии самые дальний родственник — все равно род ственник. Иногда не знаешь, каким образом ты находишься с ним в родстве, но ты все равно должен заботиться о нем, если он называется твоим родственником. Какой-нибудь двоюрод ный брат вашего двоюродного брата...
Я сказал:
— Не волнуйся.
Она обычно находилась внутри дома. Когда кто-то прихо дил, я просто звонил ей, и она тут же натягивала гхунгхат. В английском нет такого слова — это часть сари. Но вы все по нимаете, о чем речь. Это значит опустить немного покрывало, чтобы спрятать лицо — чтобы никто не мог видеть, что на са мом деле происходит с вашим лицом. И вы можете изображать что угодно.
Несколько дней мне это удавалось. Однажды пришел ее муж, и я позвонил в колокольчик. Она натянула покрывало и начала рыдать так, как будто кто-то умер. Муж спросил:
— Что, снова кто-то умер?
Она посмотрела сквозь свой гхунгхат и, увидев, что это ее муж, сказала:
— Нет, это... Я знала, что он собирался обмануть меня, но никогда не думала, что он может так шокировать тебя. Где он?
Они оба вышли в сад, и она сказала:
— Это нехорошо. Мой муж приходит домой не для того, чтобы выражать соболезнования или оплакивать покойницу.
Я ответил:
— Он выглядел таким грустным, что я подумал: должно быть, кто-то умер. И лучше, чтобы ты знала, что твой муж выглядит очень печальным. Не время желать слов любви; лучше плакать и рыдать вместе с ним.
Муж спросил:
— Что ты имеешь в виду, говоря, что я казался грустным?
Я сказал:
— Не нужно меня провоцировать. Твое лицо от природы таково, что кажется, будто кто-то умер. Обычно я не говорю это — какой смысл? Ты не виноват. Просто у тебя такое лицо. Он спросил:
— Я в самом деле кажусь таким печальным?
Я сказал:
— Спроси кого угодно. Я могу привести свидетелей — кого-нибудь из соседей. Все знают, что ты очень печален, серьезен и обеспокоен.
Он сказал:
— Не нужно приводить соседей, — потому что он знал, что я мог подговорить нескольких людей. — Я постараюсь улучшить свое лицо. Я постараюсь иногда смеяться, улыбаться.
Я сказал ему:
— Дело не в старании. Во-первых, сбрей свои усы. У тебя странные усы, которые делают тебя похожим на клоуна.
Он сказал:
— Ты живешь в моем доме и всегда создаешь проблемы. Знаешь ли, я люблю свои усы — я не могу сбрить их.
Я ответил:
— Это твое дело. Но именно они делают твое лицо таким печальным. Носи фальшивые усы. Приклеивай их, когда тебе хочется, но эти усы не годятся.
У него были усы, определенно придававшие его лицу поникший вид.
Но лица у всех разные, и это стало почти автономным процессом; они не должны меняться. Просто посмотрите на человека, который идет со своей женой — и вы узнаете, с кем он идет. Вам не нужно задавать вопрос: «Вы женаты?» И посмотрите на него, когда он со своей подружкой — вам снова не нуж но задавать вопросов. Их лица — сколько свободы, радости... временной, но даже кратковременная встреча делает их сча стливыми, меняет их лица.
Искатель, согласно Догэну, должен помнить о своей це лостности. В любой ситуации его практика и его проявления должны быть идентичны.
Выражать Путь весь день означает практиковать Путь весь день.
Выражать Путь весь день... Я уже говорил вам, что все вы
— будды. Вы принимаете это — неохотно. В глубине вы знаете, кто вы. Кто-то — врач, кто-то — адвокат, кто-то — рикша. «Будда, работающий рикшей? Боже мой, такого никогда не было».
Но, поскольку я говорю это, а вы любите меня, доверяете мне, вы говорите: «Ладно». По крайней мере, сейчас вам не разрешают привезти в Будда-холл вашу повозку рикши или велосипед, взятый напрокат. Что плохого в том, чтобы быть буддой? Но как только вы выходите из Будда-холла, к вам приходит задняя мысль: «Куда я иду? Я — будда? Тогда что я делаю, куря сигарету?» Только подумайте — будда, курящий сигарету? Невероятно.
Если вы хотите узнать свою неотъемлемую сущность, вы должны выражать ее во всем, весь день, даже в самых малей ших проявлениях. Не имеет значения... даже если вы возите пассажиров, как рикша, вы можете возить повозку с глубоким состраданием, с любовью, с уважением к пассажиру, заботясь о других людях на дороге.
Я делаю буддовость простой и, одновременно — очень сложной. Очень легко сесть в позе лотоса под деревом бодхи и сказать миру: «Я — будда». Другое дело — когда вы сидите ря дом со своей женой, в постоянном страхе: «Никто не знает, когда она начнет придираться».
Когда я вчера рассказывал вам историю про эти «придирки, придирки, придирки», Майя Фарух тянул Зарин за край сари, с каждой «придиркой» напоминая ей: «Посмотри, чем ты занимаешься всю свою жизнь».
Он — совершенно уникальный ребенок. К великому сожа лению, он пропустил два дня, иначе он получил бы огромное удовольствие. Когда, в истории про Михаила Горбачева, солнце говорит ему: «Теперь я на Западе — так что пошел ты!» — он катался по земле. Он понял, как это здорово. А когда я рассказывал историю об адвокате — что в суде он был львом, — еще до того, как я произнес это, я слышал, как он тихонько сказал: «Дома он — крыса». Но таково положение любого мужа.
Нам нужен мир... новый мужчина, новая женщина, новый ребенок — разумный. Не подражающий, не обманывающий се бя, но самостоятельный — сильный и целостный. Даже если это означает, что весь мир будет осуждать его — неважно. Высший смысл в том, что у вас будет подлинное лицо.
Другими словами, мы практикуем нечто не поддающееся практике и выражаем нечто невыразимое...
Запомните это. Когда вы поливаете розовый куст, помните: его красота, его цветы, его зелень необычайно важны, но невыразимы. Никогда не забывайте, что это переживание красоты так же невыразимо, как переживание вашего собственного существа. Если вы просто наблюдаете, вы найдете в своей жизни — в каждом мгновении — вещи, которые невыразимы. Вы просто привыкли. Вы привыкли к забывчивости.
В последний миг жизни Сократ напомнил: «Я ничего не знаю. Пусть грядущие поколения запомнят, что я ничего не знал».
Дельфийский оракул провозгласил его самым мудрым че ловеком в мире. Люди, слышавшие оракула, пришли к Сократу в великой радости, чтобы передать слова, сказанные оракулом. Сократ сказал:
— Пожалуйста, пойдите к оракулу и скажите, что на этот раз он ошибся. Я знаю, что ничего не знаю.
Люди опечалились. Они вернулись в Дельфы и передали оракулу то, что сказал Сократ:
— Он говорит: «Я совсем ничего не знаю», — а ты называешь его мудрейшим человеком в мире.
Оракул засмеялся и сказал:
— Именно поэтому я и назвал его мудрейшим человеком в мире — потому что он пришел к этой черте: он знает, что ничего нe знает.
Только в этом понимании ваш потенциал расцветает во всей полноте. Это не знание — оно настолько глубоко, что вы можете назвать это пульсом, или, быть может, еще глубже — вы можете назвать это пульсом самой вселенной. Но это нельзя назвать знанием. И нет никакого способа выразить это.
Если вы можете помнить об этом в своих повседневных за нятиях... Вы думаете, что знаете своего ребенка? Вы когда-нибудь думали об этом — что ваш ребенок прошел через вас, но он — тайна, пришедшая из запредельного? Он не может быть вашей собственностью. Вы можете заботиться об этом таин ственном проявлении жизни, вы можете любить его. Но вы не должны обусловливать его, вы не должны вести его в церковь, синагогу или храм, чтобы начать процесс обусловливания, ко торый разрушит его невинность и отнимет у него подлинность,
Я слышал историю о раввине и епископе. Они жили непо далеку и соперничали во всем. Им приходилось бороться за первенство, чтобы доказать своим прихожанам, кто более ве лик. Однажды раввин посмотрел через забор и не мог поверить своим глазам. Епископ поливал водой кадиллак. Раввин спро сил:
— Что вы делаете?
Епископ сказал:
— Я совершаю над своим новым кадиллаком христианский обряд — крещу его. Вам этого не понять.
Раввин чувствовал себя очень униженным. На следующий день он нашел роллс-ройс. Это уже был вопрос чести — не столько его собственной, сколько его религии. Дождавшись, когда епископ выйдет в сад, раввин тоже вышел туда с садо выми ножницами в руках и начал отрезать выхлопную трубу. Епископ остолбенел. Он спросил:
— Что вы делаете?
Раввин ответил:
— Вам этого не понять. Это называется обрезание. Отныне этот роллс-ройс — иудей.
Именно это мы делаем с людьми. Мы не позволяем ребен ку быть собой. И в этом причина всех несчастий мира: никто не является самим собой. Каждый имитирует кого-то другого, каждый стал копией кого-то другого, каждый стал похож на старую поломанную пластинку, которой пользовались многие века. Ни в ком нет новизны, свежести — самобытности. Когда вы видите ребенка, помните, что он так же невыразим, как и вы. Когда вы видите сосну — не забывайте об этом.
Вот что имеет в виду Догэн... практикуя настоящую религию — всегда помнить: в каждом действии, мысли, в безмолвии, всегда — что это невыразимо, таинственно; что мы живем в мире чудес. Все наши объяснения — всего лишь утешения. Все необъяснимо — ни с позиций науки, ни с позиций религии. Тысячи лет религия пыталась одурачить людей, давая им объяснения о создании мира, о Боге — как он создал мир за шесть дней, как он изгнал из рая мужчину и женщину. Пока вы не будете мучить себя очень сильно, вас не пустят обратно в сад. И люди верили в это, люди жили согласно этим объясне ниям.
Разные религии распространяли разные суеверия. Сейчас наука мало-помалу должна заменить религию. Но знаете ли вы, что все научные объяснения — временные? Возможно, завтра она уже будет говорить не то, что говорит сегодня. Каждое исследование идет глубже, и прежние объяснения становятся устаревшими. Выясняется, что старые лекарства, о которых думали, что они помогают людям, вредны для них. Но пока длилось это суеверие, все верили в него, даже врачи.
Это верно даже в отношении того, во что они верят сегодня, потому что завтра это может измениться. Теперь мы полны научных суеверий. Наука не изменила существо человека. Науке, так же, как и религии, не удалось напомнить человеку, что все вокруг — огромная тайна. Сама попытка найти объяснение неправильна — просто любите это, живите им, танцуйте его. Не тратьте время на поиски объяснений. Таков подход дзен.
Повседневную жизнь следует почитать... — Почитали ли вы когда-нибудь свою жизнь? — ...тело следует уважать. Уважаете ли вы свое тело? Оно служит вам семьдесят лет без всякого жалованья, не устраивая вам забастовок, морча — маршей протеста. Но вы никогда не думали, что оно заслуживает некоторого уважения, что тело нужно ценить.
Поэтому, если мы действительно можем вести себя как буддисты хотя бы один день, этот день можно назвать более ценным, чем бесчисленные праздные жизни.
Именно это я говорю каждый вечер: эти несколько мгно вений — самые ценные моменты в вашей жизни. И каждый ве чер, когда здесь собирается так много живых будд, это место становится самым важным во всем мире — духовной столицей мира, — потому что столько людей медитируют здесь и сейчас, вместе. Так много людей здесь и сейчас копают так глубоко, что могут найти самый источник жизни, вечность, бессмертие.
Догэн прав. Если мы можем прожить один день, всего двадцать четыре часа, как будда — постоянно напоминая себе, что каждое наше действие должно отражать будду — этот един ственный день становится более драгоценным, чем тысячи жизней. И если вы можете делать это в течение одного дня, кто мешает вам делать это каждый день? Если вы можете быть буддой здесь, почему вы не можете быть буддой где-нибудь еще? Вопрос только в том, чтобы быть алертным, почтитель ным к существованию, любящим; дело в том, чтобы быть пол ностью удовлетворенным — с цветами, птицами, деревьями, звездами. Вам дана такая необъятная вселенная, но вы никогда не обращаете на нее внимания. Вы никогда не выражаете при знательности. Вся красота вселенной открыта для вас, а вы чи таете третьесортную желтую газетку, которую читали еще ут ром. И от нечего делать вы начинаете читать ее снова.
Случилось, что рядом с моим домом жил один пожилой человек — он уже вышел в отставку, и все, кроме меня, считали его сумасшедшим. Он был очень дружески расположен ко мне. Его единственной страстью были газеты, а поскольку я полу чал много газет, он приходил каждое утро — иногда он стучал ся, когда я еще спал. И я мог дать ему что угодно — журналы десятилетней давности, — а он говорил: «Спасибо».
Я был изумлен. Я сказал ему:
— Вы прекрасно знаете, что этому журналу десять лет.
Он сказал:
— Какая разница? Для меня он — новый, я не читал его раньше. Люди считают меня сумасшедшим. Как вы думаете, я сумасшедший?
Я сказал:
— Конечно, нет, ваш аргумент абсолютно верен. Для вас это журнал не десятилетней давности, он свежий, потому что вы его не читали.
Он вспомнился мне потому, что единственное, что его интересовало — это газеты. Он приходил ко мне по два-три раза в день, чтобы спросить:
— Пришло что-нибудь новое? Вечерняя газета?
Я спросил его:
— Разве газета — весь мир?
Он ответил:
— А что еще делать? Я вышел на пенсию. Люди думают, что я сумасшедший, поэтому у меня нет никакой социальной жизни. Люди избегают меня. Вы — единственный человек, который разговаривает со мной, уважает меня, считает меня человеком. Что мне еще остается? Я просто жду смерти.
В тот день, когда он сказал мне: «Я просто жду смерти», — я начал думать о каждом: «Что вы делаете?» Кто-то с головой ушел в бизнес, кто-то копит деньги, кто-то гонится за полити ческой властью.
Но понимаете ли вы, что движетесь к смерти? С каждым мгновением смерть подходит все ближе и ближе. Обрели ли вы что-нибудь такое, что вы сможете взять с собой, когда умрете?
Вы не сможете взять с собой никакой собственности, кроме медитации. Все внешнее вы оставите позади. Только внутренний огонь... если вы нашли его, если вы осознали его — для вас нет
смерти. Но если вы не осознаете это, вы тоже, как все остальные, будете думать, что мертвы.
Это просто вопрос мыслей. Если вы точно знаете себя, вы никогда не умрете. Но вы не идете внутрь. Вы просто забыли, что внутри вас ждет безмерное пространство, и это — ваш подлинный дом. Все ваши усилия здесь, в Будда-холле — это по пытки вновь познакомиться с вашим подлинным домом, который не сгорит на погребальном костре, который будет оставаться до вечности — в разных формах или бесформенности. Это — ваша буддовость.
Но чтобы сделать память о ней постоянной, вы должны выработать определенную дисциплину. Эта дисциплина проста: всегда помните, что все — чудо, все невыразимо. Весь этот мир так таинственен, что вам не нужно читать детективные романы и ходить в кино. Если вы сможете понять это безмолвие, вам будет нравиться находить места, где вы вновь и вновь можете быть безмолвным. Если вы сможете коснуться вод жизни внутри себя, вы полюбите... весь день, когда вы можете
найти хотя бы одно мгновение, прихлебывая чай... вы будете любить заглядывать внутрь, смотреть, текут ли по-прежнему воды жизни. Человек постепенно привыкает к собственной вечности. Но, знаете вы о ней или нет, она здесь.
Один такой день — гораздо более драгоценное сокровище, чем превосходный драгоценный камень. Древние мудрецы дорожили им больше, чем своим телом и жизнью.
Мы должны спокойно подумать, что превосходный драго ценный камень или редкую жемчужину, даже если они потеря ны, можно обрести вновь; но один-единственный день из ста лет жизни, однажды потерянный, никогда не возвращается.
Помните: ни один миг никогда не вернется к вам. То, что уходит, уходит навсегда.
Берите из каждого мгновения весь сок. Это мгновение уй дет; но сок — его переживание, его тайна, аромат — будут окру жать вас. И с каждым днем он будет становиться все глубже и глубже, полнее и полнее. И придет день, когда вы не побоитесь объявить себя буддой. Это произойдет само собой, спонтанно; внезапная молния, и вы скажете: «Боже мой — что я делал до сих пор? Я есть будда, и вся эта вселенная — мой дом. Я так же нужен ей, как и она — мне».
Мы — часть одной огромной тайны.
Как бы искусны мы ни были, невозможно вернуть из прошло го даже один день. Ни в одной исторической книге не говорится, что это возможно...
Почему время лишает нас наших занятий — повседневных или пожизненных? Почему время так недоброжелательно к нам? Потому, что мы, к несчастью, всегда пренебрегали нашей прак тикой...
Не заглядывая каждую минуту вперед, в завтра, мы долж ны думать только об этом дне и этом часе. Поскольку завтра затруднительно и неопределенно, и о нем трудно узнать, вы должны думать о том, чтобы следовать Пути, пока живете сегодня.
В самом деле, завтра неопределенно: оно может прийти, может не прийти. Те, кто знает, говорили даже, что завтра никогда не приходит. То, что приходит — это всегда сегодня. Так что делайте то, что вы хотите, в этот момент. Поймайте свой жизненный источник, потому что завтра может быть слишком поздно. Уже поздно.
Вы должны сконцентрироваться на практике дзен, не теряя времени, думая, что есть только этот день и этот час. Тогда это становится действительно легко. Вы должны забыть о том, добра или зла ваша природа, и о том, сильна или слаба ваша энергия.
Просто примите себя таким, какой вы есть, и наслаждай тесь, смакуйте, пойте и танцуйте таким, какой вы есть. Приятие — это благодарность существованию. Когда вы что-то не принимаете, это означает, что вы обвиняете существование. Во всех своих молитвах, во всех своих молитвенных домах — что вы делаете? Вы просите у Бога, как нищий: «Дай мне то, дай мнe это», Вы не доверяете существованию, вы требуете. Требование — не качество религиозного сознания. Поэтому в настоящей религии нет пути молитвы. Она только живет, и живет так, что сама жизнь становится благодарностью.
Хайку Хошу:
Луна на воде;
Вновь и вновь разбиваясь, остается все там же.
Почти невероятно, как умели говорить дзенские поэты. Ни один другой язык не смог подняться до таких высот. Вот что говорит Хошу:
Луна на воде;
Вновь и вновь разбиваясь...
— потому что каждый раз, когда дует ветер, поднимаются волны, и луна разбивается на тысячи кусочков. Но озеро вновь становится тихим, и разрозненные части со всего озера вновь начинают собираться в целое. Это только отражение; луна ни когда не разбивается — разбивается только отражение. И, по скольку луна никогда не разбивается, не имеет значения, что ее отражение разбивается тысячи раз.
Все наши тела, все наши умы, все наши жизни есть не что иное, как отражения истинной луны... разбивающейся тысячи раз. И все же, в сокровеннейшем центре вашего существа луна так же полна и совершенна, как всегда.
Исса написал:
Самый маленький из соловьев, что может радоваться,
Зовет своих родителей желторотым голосом.
Вы не должны беспокоиться о том, что здесь говорится; эти слова — просто констатация. Должно быть, Исса был в глубокой медитации и услышал желторотого соловья, кото рый радовался и тоненьким голосом звал своих родителей. Он ничего не говорит об этом соловье, он говорит нечто о своем безмолвии. Когда вы безмолвны, и в бамбуке начинает куко вать кукушка, это углубляет ваше безмолвие.
Другой поэт:
Что бы мы ни надели,
Мы будем казаться прекрасными
При свете луны.
Без сомнения, Луна все делает прекрасным. В ночь полно луния вы видите красоту, наполняющую все вокруг, даже обычные растения. Обычные цветы сияют радостью. Маленькиe лужицы отражают полную луну так же глубоко, как величайший океан.
Так что не имеет значения, какое у вас тело — женщина вы или мужчина, птица или животное, богаты вы или бедны. Наблюдая луну в тихом месте... и вы наполняетесь безмерной красотой. Эта красота возникает в вашем сокровенном внутреннем мире. Луна просто включает ее, приводит ее в движе ние.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Часто во время беседы и фазы смерти в Медитации сами собой возникают образы, усиливающие происходящее и делающие его более ярким. Может ли помочь визуализация, или она бесполезна, потому что это — всего лишь воображение?
Маниша, это абсолютно бесполезно. Нельзя допускать никакой ряби. Безмолвие должно быть абсолютно чистым. Любая визуализация будет помехой, любая мысль будет уводить вас прочь от вашего существа. Поэтому я говорю категорически: когда вы медитируете, все бесполезно. Медитация уводит вас в другом направлении — не к утилитарности, но к существованию. А все ваши визуализации будут из того мира, который вы знаете, вы не можете визуализировать то, что вы не знаете. Но вы не знаете своего существа, вам не известно внутреннее небо, так что вы не можете мысленно видеть его. А как только вы узнаете его, вам не нужно его представлять — оно у вас в руках. Вы больше не бедны, вы стали богатейшим человеком в мире — ничего не имея.
Медитация, возможно — единственная алхимия, которая может превратить нищего в императора.
Прежде, чем вы станете императорами, прежде, чем вы снова станете буддами сегодня вечером, вам нужно немножко вспомнить то, что было вчера. Вы знаете путь. Каждый день вы должны идти немного дальше, немного глубже.
Немного смеха, чтобы сделать вас легкими, несерьезными...
Во всем мире, во всех статьях меня обвиняют в том, что я несерьезный человек. Они думают, что осуждают меня — а это комплимент. Они не понимают, что для меня серьезность — бо лезнь. А быть несерьезным, игривым, принимать все в шутку, по моему мнению, есть единственная подлинная религиоз ность.
Миллисент Денежная Задница — чрезвычайно богатая и чрезвычайно разочарованная женщина. Сегодня она особенно раздражена, потому что вот уже несколько недель ни ее муж, ни ее шофер, ни ее конюший — вообще никто не занимался с ней любовью. Решив, что нужно наконец дать выход своей энергии, она зовет дворецкого Джеймса наверх, чтобы тот приготовил ей горячую ванну.
Джеймс тихо стучит и входит в комнату. Милли медленно поворачивается к нему и говорит:
— Джеймс, пожалуйста, сними с меня одежду.
— Да, мадам, — говорит дворецкий, немного робея.
— Теперь, Джеймс, пожалуйста, погаси бра, — велит Милли.
— Хорошо, мадам, — говорит пораженный дворецкий.
— А теперь, Джеймс, — с горящими глазами говорит она, — пожалуйста, сними мои трусики.
Затем, приблизившись к нему вплотную, она говорит:
— Джеймс, если я еще хоть раз поймаю тебя на том, что ты носишь мое белье, ты будешь уволен!
Яблонский женился, но он не знает, что делать с невестой в первую брачную ночь. Так что на следующий день он идет к доктору за советом.
— Это просто, — говорит доктор и ведет Яблонского к окну.
Он показывает ему на двух совокупляющихся на улице со бак и говорит:
— Делай, как они.
Через неделю Яблонский возвращается.
— Ну, как? — спрашивает доктор.
— Великолепно, док, — гордо отвечает Яблонский. — Это просто, как нечего делать. Единственной проблемой было вы тащить жену на улицу!
Ольга и Ковальский живут в своей квартире в Лос-Анджелесе. В квартиру, расположенную этажом выше, все ляется молодая парочка, и теперь поляки каждую ночь слышат наверху странный шум: «Шшш-БУМ! Шшш-БУМ!»
Заинтригованная этими звуками, Ольга спрашивает моло дую женщину, что у них происходит.
— Ах, это, — отвечает женщина. — В нашей спальне установлена горка. Я ложусь внизу, раздвигаю ноги, а мой муж катится вниз... Шшш-БУМ!
Проходит несколько дней, в течение которых молодая женщина ни разу не встречает Ковальских. Наконец, она узнает, что Ольга лежит в больнице, и идет навестить ее.
— Что с вами? — спрашивает она.
— Это печальная история, — отвечает Ольга. — В нашей спальне тоже стоит горка, но мы с мужем только один разок испробовали ее. Теперь я, после трех операций, лежу здесь, а они до сих пор не могут найти Ковальского.
Кронскому приходит пора уходить в армию, и он идет попрощаться со своей подружкой Дильдой.
— О, дорогой, — плачет Дильда, — у меня нет даже твоей фотографии.
Кронский обшаривает карманы, но все, что у него есть — это фотография, на которой он снят голым. Он рвет ее пополам и отдает Дильде верхнюю половину.
Затем он идет проститься со своей старой бабушкой.
— О, мой дорогой мальчик, — говорит бабушка, — ты не мо жешь уйти, не оставив мне фотографию.
Кронский не знает, что делать, но, вспомнив, что его бабушка полуслепа, он отдает ей нижнюю половину снимка. Она с восторгом глядит на нее и говорит:
— Вылитый дед — да хранит Господь его душу. Та же густая пушистая борода, и галстук вечно висит криво!
Ну что ж... Ниведано...
Ниведано.
Будьте безмолвны,
Закройте глаза,
почувствуйте, будто ваше тело заморожено,
и соберите все свое сознание внутрь, глубже и глубже.
В этой глубочайшей точке вы — будда.
И этот будда
должен стать всей вашей жизнью.
Все проявления, поступки
должны возникать из этого центра.
Этот центр — центр трансформации.
Все ищущие во все времена искали его.
Это древнейший путь.
Тысячи стали просветленными на этом пути.
Нет никакого барьера, кроме страха — страха перед неизвестным.
Отбросьте его.
Устремитесь к нему без всякого страха —
это само ваше существо.
На этом пути
вы не встретите никого другого... бояться нечего.
Этот момент, этот вечер
несет благословение десяти тысяч будд,
которые вернулись домой.
Ниведано...
Расслабьтесь... отпустите себя...
умрите для тела,
для ума,
чтобы осталось
лишь пульсирующее сознание.
Это — вы.
Это — я.
Это — самая суть существования.
Маленький глоток этого безмолвия,
небольшое переживание этой красоты, этой истины,
и мало-помалу вся ваша жизнь преобразится,
и вы даже не узнаете об этом.
Ваши действия
начнут выражать вашу буддовость,
ваше сострадание,
вашу любовь, вашу красоту.
Ниведано...
Позовите всех будд вернуться к жизни.
Посидите несколько мгновений...
собирая этот невероятный опыт,
убеждаясь в этом, убеждаясь, что вы испытали это,
потому что вы должны жить этим.
Я — не философ.
Я — человек, с безмерной любовью к жизни и существованию.
Все, чем я хочу поделиться с вами...
я просто хочу, чтобы вы осознали: если я мог стать буддой,
то нет никаких причин, почему вы не можете стать им.
Только наши тела отличаются, но у всех нас — одна и та же душа.
Если моя душа стала пламенной, это дает мне право сказать вам,
что вы тоже можете воспламениться.
И этот огонь вечен.
Помните это в каждом действии, в каждом проявлении.
Помните: не делайте ничего такого,
что лишило бы будду изящества.
Эта небольшая дисциплина приведет вас
к наилучшим качествам вашего существа, к их расцвету.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
— Можем мы праздновать десять тысяч будд и их вечер?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 8
ДРАГОЦЕННОСТЬ В ЕГО ОДЕЯНИИ, СКРЫТАЯ ОТ ГЛАЗ
Увидев его лицо хоть раз,
будешь помнишь имя его
тысячи лет.
Наш возлюбленный Мастер,
Догэн говорил:
Когда Сюан-Ша стал просветленным, он сказал другим монахам: «Вся вселенная — это блистающий драгоценный камень ума Будды»...
Догэн продолжал:
Этот блистающий камень изначально не имеет имени, но мы условно дали ему такое имя. Этот дра гоценный камень вечно неизменен. В реальности, на ше тело и ум, трава и деревья здесь и там, или горы и реки между небом и землей, все это — не что иное, как блистающий алмаз...
Он безграничен от начала до конца. Прежде все го, вся вселенная есть один блистающий драгоценный камень, а не два или три. Сам этот камень есть глаз Будды, сама истина, одно слово истины, свет про светления. И тогда он не препятствует целому, он круглый и вращается. Действие этого блистающего алмаза так ясно, что чувствительные существа спа саются от одного вида современного Авалокитешвары или Майтрейи, или от одного звука их голоса; также и будды, древние и современные, излагают Дхарму своим телом.
Сутра говорит, что некто лежал пьяный, когда его большой друг тайно вшил в его одеяние драгоцен ный камень. Мы никогда не должны поддаваться слабости и отдавать этот драгоценный камень на шим близким друзьям.
Мы никогда не бываем пьяны, если нам не дали такой алмаз. Подобный блистающий камень тожде ствен целой вселенной.
Следовательно, блистающий драгоценный ка мень всегда есть блистающий драгоценный камень, круглый ли он, или нет. Когда мы осознаем, что это — драгоценный камень, само это осознание также драгоценно, настолько оно слышимо и видимо. Следо вательно, не нужно беспокоиться о том, есть ли мы этот блистающий драгоценный камень. Различаем ли мы его или сомневаемся — это лишь незначитель ная, временная точка зрения. Говоря точнее, блистающий драгоценный камень только притворяется незначительной точкой зрения.
Мы не можем помочь установить великую цен ность этого алмаза — так сильно он блистает и све тится. Кто сможет схватить его? Кто сможет бросить его на рынок, считая простой черепицей?
Мы не должны беспокоиться о том, переселимся ли мы согласно закону причинных связей в шесть царств существования. Блистающий драгоценный камень никогда не оставляет без внимания закон причинных связей от начала до конца. Это лик блис тающего алмаза.
Маниша, есть лишь одно переживание, но может быть ты сяча и одно выражение. И все же ни одно выражение не выражает его. В этом его красота, в этом его неизмеримое бо гатство, его бесконечность, вечность. Ни одно слово не может охватить его. Но человек, который пришел домой, который нашел... это обретение также вынуждает его делиться ра достью, песней, хайку — сказать что-нибудь о том, что невоз можно высказать. Это абсолютная необходимость. Вы должны сделать что-то, чтобы заставить весь мир осознать, что вы нашли — потому что то, что нашли вы, могут найти все осталь ные, они просто забыли способ. И это так близко — как только вы закрываете глаза... один шаг внутрь, и вы прибыли.
Все эти дзенские истории и диалоги вновь и вновь говорят одно и то же. Но они говорят это очень красиво — с разных то чек зрения, с разных сторон они указывают на одну и ту же лу ну... в надежде, что, если вы не увидели ее прошлой ночью, может быть, сегодня это будет возможно с какой-нибудь дру гой стороны.
Мастер есть не что иное, как великая надежда для ученика — он просто ждет, когда вы поймете простую вещь, которую он не может передать вам материально, потому что она немате риальна. Но она настолько бесценна, что он не может также игнорировать ее, он должен делать что-то, чтобы бросить вам вызов и спровоцировать поиск внутри. Все эти истории — не что иное, как провокации, вызов. Эти слова рождены глубокой любовью и сочувствием, а не умом.
Об этом нужно помнить в каждой истории, в каждом диалоге, в каждом маленьком дзенском хайку: мастер пытается каким-то образом сделать невозможное. И это невозможное иногда происходит. Так что это нельзя отрицать, нельзя гововорить, что все это тщетно... ни к чему волноваться о других. Просветление приносит с собой невероятную любовь ко всем тем, кто во тьме. Поскольку они стоят с закрытыми глазами и считают себя слепыми, кто-то должен приставать к ним, чтобы они открыли глаза. Возможно, их глаза были закрыты многие жизни. Они совершенно забыли о том, что у них есть глаза — так много пыли накопилось.
Вся работа мастера — удалить эту пыль и бросить вам вызов, позвать вас, чтобы ваше внутреннее существо проснулось. И как только оно проснется, вы увидите, что все усилия мастера были неправильны; просто его сострадание было безмерно. Его усилия были неправильны потому, что нет прямого способа выразить невыразимое. Но все же он пытался, прекрасно зная, что пустился в невозможное путешествие.
Когда кто-то пробуждается, он может видеть все ошибки мастера, но они не имеют значения. Единственное, что имеет значение — это великая благодарность к этому ненадежному человеку, который вновь и вновь, изо дня в день, говорил одно и то же; который бил вас изо всех сил, прекрасно понимая, что человек крайне редко осознает свою буддовость. Но, поскольку это только узнавание, возможно, каждый однажды узнает это. Почему не сегодня? Нет нужды откладывать.
В некотором смысле, в прошлом это было легче. Поскольку вокруг было столько будд, казалось вполне возможным, что вы тоже можете быть буддой. К несчастью, сегодня это не так. Для современного человека слово «будда» — всего лишь слово. Это такая редкость — что вы встретите будду за всю свою жизнь. И даже если вы встретите его, вы не сможете его узнать, потому что вы полностью забыли этот язык. Вы изучили пути материи так полно и глубоко, и это становится препятствием для вашего духовного полета на луну, в бескрайнее небо, принадлежащее вам по праву.
Что бы ни говорил мастер, всегда помните: вы не должны анализировать его слова. Это не философские и не литературные трактаты. Это не слова для зрителей. Всего один зритель в этом поле будды — и я немедленно распознаю энергетическую дыру.
В тот день, когда у вас было поэтическое собрание, я чув ствовал себя таким израненным, потому что я вижу, как вы каждый день поднимаетесь к своим вершинам, но в тот день вы не могли к ним подняться. Эти несколько поэтов стягивали вниз всю энергию нашего поля; они были похожи на дренаж. Я старался изо всех сил, но это было невозможно.
Эти люди никогда не поймут, что упустили потрясающее переживание, потому что остались зрителями. Они смотрели туда-сюда, они не могли понять... Они шептались друг с дру гом; «Что происходит?» Они не могли совершить прыжок и участвовать, и из-за этих нескольких людей все энергетическое поле было разорвано, нарушено.
Я сказал Нилам, что этого никогда больше не должно быть. Я не хочу, чтобы в этом поле был хотя бы один зритель. Когда я говорю, вы должны быть участником, иначе это место не для вас. Вы можете проводить свои поэтические собрания и другие общественные развлечения после того, как я уйду. Но не пускайте сюда этих людей. Это не их вина, они просто не знают, что здесь происходит. Они любопытны, и их любопыт ство не позволяет им участвовать. А поскольку они не уча ствуют, энергетическая цепь, соединяющая всех вас в одно со знание, нарушается. В тот день вы не могли достичь того места... той высоты, которая становится все выше и выше.
Эти поэты пытались играть, как будто они тоже участву ют, но это было только «как будто». Они делали джиббериш, но я видел, что это было очень мелко. Они делали это потому, что это делают все остальные, и не делать это было бы несколько неудобно. Они сидели в безмолвии, но безмолвия не было. Они готовили свои стихи, думали о том, что будут чи тать.
Когда я сказал вам расслабиться, они казались расслаб ленными, как и все остальные, но в этом было качественное различие. Когда вы расслаблены, вы знаете цель, смысл, зна чение этого. Они расслабились только потому, что расслаби лись все остальные. Но, даже расслабившись, они открывали глаза и смотрели по сторонам: что это за расслабление?..
Весь смысл в том, чтобы забыть весь мир. Вот почему я го ворю: «Оставьте тело, оставьте ум», — чтобы вы могли ясно определить, что такое сознание. И это сознание — будда. Когда вы в этом сознании, вы — на высочайшей вершине жизни. Сама свобода этих вершин заставляет человека танцевать, петь, как птицы, цвести, как цветы. Это происходит без всяких усилий — спонтанно. Вот почему я всегда хочу, чтобы после медитации вы посидели несколько минут, собирая этот опыт, эти вершины, аромат этих глубин; чтобы вы понемногу могли оставаться буддой все время.
И помните: однажды став буддой, вы всегда — будда. Никто не падал с этой высоты. Это просто противоречит природе.
Когда Сюан-Ша стал просветленным, он сказал другим монахам: «Вся вселенная — это блистающий драгоценный камень ума Будды»...
Он говорит — это говорили все будды, — что в тот момент, когда человек становится просветленным, он не может видеть что-либо не просветленным. Он видит деревья, безмолвно стоящие в просветлении и луну, блистающую в просветлении. Ваше просветление делает вас универсальным сознанием — вы больше не отдельны. Не то, чтобы вы стали просветленным; для вас вся вселенная стала просветленной. И естественно, в просветленной вселенной вы не можете поступать плохо. Вы можете быть только благодарны всему, что существует.
Даже самые темные ночи не рождают в вас недовольства, а только глубокий покой и ожидание, потому что скоро придет утро. Чем темнее ночь, тем ближе солнце. Но ночь сама по себе — радость. У дня — свои радости. Каждый миг имеет свой собственный аромат. Помните, для просветленного... это не значит, что он — просветленный. Наоборот, для него все существование стало просветленным... все — свет, и все — сознание; все — истина, и все — красота.
Слова Сюан-Ша после просветления...
Вся вселенная — это блистающий драгоценный камень ума Будды.
Нет ничего, кроме Будды.
Догэн продолжал:
Этот блистающий камень изначально не имеет имени, но мы условно дали ему такое имя.
Все, что мы говорим об этом высшем переживании — условно, произвольно. Поэтому не спорьте о словах и не будь те зависимы от слов. Ни одно слово не обладает абсолютной точностью. Язык гораздо ниже. Эти высоты и глубины нахо дятся за его пределами; слова не отражают их. Только великое сострадание мастера и его блистание выражают нечто из этого невыразимого. Но оно так тонко, что, пока вы не безмолвны, совершенно безмолвны, вы не сможете ухватить это.
Этот драгоценный камень вечно неизменен. В реальности, наше тело и ум, трава и деревья здесь и там, или горы и реки между небом и землей, все это — не что иное, как блистающий алмаз...
Все есть не что иное, как проявление универсального духа. Этот универсальный дух мы называем «будда». Это всего лишь условное имя.
Он безграничен от начала до конца. Прежде всего, вся все ленная есть один блистающий драгоценный камень, а не два или три. Сам этот камень есть глаз Будды, сама истина, одно слово истины, свет просветления.
Этот свет, что изливается буддой — лишь одна сторона. Это выражение многомерно; в нем есть красота, в нем есть му зыка, в нем есть истина — в нем содержится все ценное, непре ходящее. Свет выбран лишь как условное выражение; это только один аспект. Когда мы говорим «просветленный», мы берем лишь одну часть, один аспект всего переживания, чтобы представить его.
И тогда он не препятствует целому, он круглый и вращает ся. Действие этого блистающего алмаза так ясно, что чув ствительные существа спасаются от одного вида современного Авалокитешвары или Майтрейи, или от одного звука их голоса; также и будды, древние и современные, излагают Дхарму своим телом.
Сам Гаутама Будда сказал: «Это тело — будда, и эта земля — лотосовый рай». Когда вы просветленный, ваше видение так ясно, и в этой ясности все являет свой дух, свою жизнь, свой источник. И этот источник — один; их не два и не три.
Сутра говорит, что некто лежал пьяный, когда его большой друг тайно вшил в его одеяние драгоценный камень.
Он просто говорит, что этот опыт невозможно передать даже самому близкому другу. Вы можете провоцировать этот опыт, но не можете его дать; это не нечто, что вы держите в руках. Это лежит в самом сердце вашего близкого друга. Вы можете придумать средство... как щекотка вызывает смех — хотя нет разумной связи, почему щекотка вызывает смех.
Я знаю одного человека, которого не нужно даже щекотать. Вы просто издалека делаете жест, и этого достаточно.Здесь тоже есть один человек, вы все ее знаете. Она сидит, как будда, но если я сейчас сделаю это...
(Мастер шевелит пальцами в сторону Авирбхавы, как бы щекоча ее. Каждый раз, когда он «щекочет» ее, все разражаются смехом, и сам Мастер хихикает за своими темными очками. Он чередует свои щекочущие движения с серией жестов, чтобы успокоить нас... пока не раздается новый взрыв хохота.)
А где Анандо?
(Мастер, указывая на Анандо, начинает щекотать в ее направлении и смеется сам. Новые волны смеха.)
Это Анандо, я вижу.
Только так рождается буддовость: мастер должен пощеко тать. Вы видите эффект? Я даже не пощекотал Авирбхаву, я не щекотал Анандо, а вы все смеетесь!
(Новая «щекотка», и еще больше смеха.)
Эта щекотка называется — в сутрах — великой передачей. Я даже не коснулся...
(Он «щекочет» несколько человек и снова увлекает всех за собой.)
Мастер может только создать средство. Это средство не имеет никакого логического объяснения. Вы понимаете, поче му они смеются? Конечно, Авирбхаву, по крайней мере, поще котали издали — дистанционное управление. Но почему вы смеетесь? У меня есть дистанционное управление...
Мастер демонстрирует свое дистанционное управление на Авирбхаве, и все мы смеемся еще больше. Он смеется, затем де лает ей знак замолчать.)
Успокойтесь. Сядьте, как будда... закройте глаза (хихикает)... посмотрите внутрь. (Новый взрыв смеха.) Дзенский поэт написал:
Увидев его лицо хоть раз,
будешь помнишь имя его тысячи лет.
Он говорит о своем мастере. Стоит вам увидеть лицо мастера, и вы не сможете забыть его тысячи лет, потому что в этот крохотный миг вы увидели себя. Мастер, самое большее — зеркало. Если вы подойдете близко, он может показать вам ваше лицо. А все ученичество есть не что иное, как приближение — все ближе, ближе, и ближе, — чтобы в глазах мастера, в его жестах вы могли увидеть свою собственную буддовость.
Увидев его лицо хоть раз,
будешь помнить имя его тысячи лет.
Другой дзенский поэт:
Один зов приглашает сотню друзей;
одна улыбка манит десять тысяч поклонников.
Вы только что видели это. Хотите еще посмотреть?
(Мастер начинает «щекотать», снова провоцируя волны смеха и довольно хихикая сам.) У меня два дистанционных управления: одно — для Авирбхавы, другое — для Анандо. Где бы во вселенной они ни были... просто пощекочите, и они бу дут смеяться. А вместе с ними без всякой причины будут сме яться другие.
Я хочу, чтобы вы поняли: просветление так легко, так лю бовно, так спокойно — как смех. Теологи сделали его таким тяжелым, таким обременительным, что люди избегают его. Просветление должно быть одновременно развлечением.
Это напоминает мне о последней фразе Дж. Кришнамурти, сказанной им перед смертью, несколько месяцев назад. Он был очень серьезным человеком, и это — его единственная ошибка. Он был просветленным, но он считал просветление серьезным делом. Он видел, что он — просветленный, но больше никто не был просветленным. И он изо всех сил старался сделать людей просветленными... естественно.
Семьдесят лет — он умер в девяносто — семьдесят лет, начи ная с двадцати, он работал с людьми, и ни один человек не стал просветленным. Вы можете понять его ощущение глубо кой неудачи и его печаль... становившуюся все более и более серьезной — почти болезненной.
Его последние слова проясняют причину: «Люди не отно сятся к просветлению серьезно, они считают его развлечени ем». Именно в этом я отличаюсь. Просветление не может быть ничем иным, кроме развлечения... вселенской забавы, смеха, не знающего никаких границ, никаких пределов. Вы смеетесь, и деревья смеются, и кукушки смеются, и облака смеются, и звезды смеются, и этот смех распространяется все дальше и дальше, потому что каждый подключает всех остальных. Вам не нужно в самом деле щелкать выключателем — вашего смеха достаточно, чтобы кто-то еще начал смеяться.
Я люблю Дж. Кришнамурти, и я люблю его непрерывные семидесятилетние усилия, но я абсолютно против его подхода.
Он делал это серьезным занятием. Это была ошибка всех старых пророков. Вот почему вы не найдете статуи смеющегося Махавиры. Какой несчастный мир — даже Махавире вы не позволяете смеяться. Вы не найдете статуи смеющегося Гаутамы Будды. Даже если Гаутама Будда смеялся, люди не верили своим глазам и ушам: «Что происходит? Такой серьезный человек...»
Но вы не понимаете, что, когда ум ушел, вы — просто как маленький ребенок. Смех будет возникать без всяких усилий с вашей стороны. По крайней мере, я порвал со всем прошлым, и я хочу, чтобы в будущем мои люди были смеющимися буддами. Мы достаточно насмотрелись серьезных — они не смогли преобразить человечество. Давайте попробуем другое направление — несерьезность.
Один зов приглашает сотню друзей...
Один будда — просто его присутствие — магнетически при тягивает тысячу будд, десять тысяч будд. Вопрос в том, насколько велико ваше просветление, насколько велики ваше сострадание и любовь и насколько несерьезно вы к этому относитесь. Никто не любит серьезных людей.
Вы когда-нибудь думали о том, что все святые серьезны? Это прекрасно подходит, чтобы пойти и коснуться их ног... и на этом — все. Никто не хочет их общества. Эти люди отправятся на небеса — помните это. Небеса переполнены святыми. Если вам нужны нормальные люди, идите в другое место, где вы найдете поэтов, художников, танцоров и музыкантов.
Я лично собираюсь в другое место. Так что помните: тем, кто со мной, придется отправиться в великое путешествие и встретить великих людей. Ни один святой не имел какой-либо ценности — ни творчества, ни поэзии, ни живописи. Все люди, которые были творцами, которые сделали этот мир немного более прекрасным, более живым, собираются в другом месте.
Фридрих Ницше сказал, что Бог умер, но не сказал, почему он умер. Ему пришлось умереть — в окружении всех этих идио тов, вечно воняющих... потому что большинство из них не принимают ванну, не чистят зубы. В раю совершенно не знают, что такое смех — бедный Бог не мог выжить.
Так что предупреждаю вас: берегитесь! Если вы случайно достигнете врат рая — отказывайтесь. Не входите туда. Спро сите дорогу в другое место. Я буду ждать вас там. Спросите меня — этого будет достаточно.
Крик еще крик
и еще крик радости –
какая разница, что волосы седеют
Этот дзенский поэт говорит, что даже крик прекрасен — та кое облегчение, такая тяжесть сброшена...
Крик еще крик
и еще крик радости –
какая разница, что волосы седеют
Не беспокойтесь о времени... месте... возрасте. Просто на учитесь смеяться и плакать тотально, потому что это — про стейшие пути достичь вашей сокровенной сущности.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Наш самый блистающий и драгоценнейший камень,
Когда я спросила о Твоей красоте, Ты настаивал, что это глаза любви проецируют на Тебя красоту. Но Ты не пережил нашего опыта — когда мы сидим напротив Тебя, следуя за каж дым Твоим движением, наблюдая каждый любимый изгиб, каж дую линию и впадинку на Твоем лице.
Я знаю, как никто — как бы я ни любила их, — что могу смотреть на тебя годами, не чувствуя скуки, без ощущения, что я постигла их красоту.
Маниша, в этом случае я согласен: мне не повезло. Ты благословенна: у вас тебя мастер, который не отягощает тебя. Ты благословенна: твой мастер — не мазохист и не садист.
У меня не было такого благословения. Я не встретил ни одного человека, которого мог бы назвать своим мастером. Мне пришлось прокладывать свой путь одному, самостоятельно, пробуя разные дороги, падая и снова поднимаясь; никто не вел меня, никто не давал мне никаких инструкций, никто даже не показывал пальцем на луну. Но, кажется, по чистой случайности, я доплелся до нужного места.
Я — мастер, у которого не было мастера. Поэтому я не могу понять и не могу сказать, что ты видишь в моих глазах, на моем лице. Но, в действительности, все, что ты видишь — это чистое отражение твоей любви и твоего доверия. Это тело увянет, у меня есть другое тело, из света. Прежде, чем это тело увянет, ты должна познакомиться с моим световым телом, с моим внутренним центром. Твой центр и мой внутренний центр — не два. В этом пространстве всегда есть одно — не два и не три.
Теперь, прежде, чем мы войдем в нашу ежедневную медитацию... просто сбросить всю тяжесть, все тревоги мира и хорошенько посмеяться. Я не нашел ничего лучше, чтобы создать правильное пространство для того, чтобы войти внутрь себя, потому что ваш ум не может понять смех. Смех очень нелогичен. Логичный человек не может смеяться, логичный человек ограничен очень маленьким пространством.
Я не слышал, чтобы Кант когда-нибудь смеялся. Он не мог, он был слишком серьезным человеком. Только что я говорил о Дж. Кришнамурти... Он приезжал в Индию, как минимум, раз или два раза в год. Он ездил только в три места: Варанаси, Нью-Дели и Бомбей. Я инструктировал всех своих саньясинов: «Где бы он ни был, в Индии или за пределами Индии — когда он говорит, садитесь в первый ряд. И не забудьте оранжевом цвете и мале».
Этого было достаточно. Тогда он не мог говорить ни о чем другом. Этого было достаточно, чтобы так разозлить его... «Я говорил всю свою жизнь!..» А мои люди наслажда лись этим, они любили это. Некоторые люди, даже если не бы ли саньясинами, приходили в оранжевом, одолжив у друзей малу.
Одного-единственного саньясина было достаточно. Он за бывал обо всем, что собирался сказать. Тогда он только осуж дал меня, осуждал саньясу, осуждал все — не понимая простой вещи, что его так легко сбить. Какая разница? Кто-то носит оранжевую одежду и малу... это не его дело.
Но он был серьезным человеком. Он бил самого себя по голове. Он становился так зол... особенно в Бомбее, потому что я был в Бомбее — поэтому сотни саньясинов сидели напро тив него, и он бил себя по голове. Я так ленив, что не могу стукнуть по голове даже самого себя, не говоря о ком-то дру гом. Для этого я держу дзенского мастера Секито — Каменно голового.
(Мастер обращается к Нискрии.) Где твоя палка?
(Нискрия поднимает свою палку и показывает ее Мастеру.)
Да, хорошо, потому что она может понадобиться в любой момент. Я выбрал дзенского мастера-немца... потому что японский мастер дзен ударит, но его удар будет легче пав линьего пера. Только немец может стукнуть по-настоящему.
И посмотрите только на его каменную голову. Ты сбрил свои волосы или нет? Сбрей их полностью. (Нискрия вопроси тельно поднимает брови, указывая на свою новую бороду — и это?)
Ладно, пусть растет.
Приехал Правильник Сагар. Многие из вас не знают его — он очень древний саньясин, — но большинство старых саньяси нов вспомнят Правильника Сагара. Он слишком правилен во всем.
Правильник Сагар приходит к доктору Азиме. Он кладет на место свой зонтик и шляпу. Затем он снимает пиджак, ру башку, галстук и брюки — он очень аккуратно складывает все это и вешает на стул. Затем он снимает ботинки и ставит их под стул, очень ровно. После этого снимает нижнее белье, складывает его аккуратненько и кладет на тот же стул.
Вытянувшись перед Азимой, Сагар спокойно говорит:
— Как видите, доктор, мое левое яичко висит ниже правого.
— О, — улыбается Азима, — это вполне нормально. Вам совершенно не о чем беспокоиться.
— Я не беспокоюсь, — отвечает Правильник Сагар. — Но вам не кажется, что это несколько неаккуратно?
Папа-поляк в ходе паломничества приезжает в Калькутту и наносит официальный визит в приют Матери Терезы.
Мать Тереза показывает ему свой приют, и Поляк благословляет и целует все, что попадается ему на глаза. Внезапно, наклонившись, чтобы поцеловать гордость и радость Матери Терезы — новый церковный орган, — папа в ужасе отшатывается. На поверхности органа лежит большой черный презерватив.
Красный от гнева, Папа-поляк требует объяснений у Матери Терезы.
— Одна моя сиротка, — говорит Тереза, — нашла это на улице; я прочитала этикетку, и там было написано: «Поместите это на орган — и ваша безопасность обеспечена».
Гарольд, Билл и Гэбби, три усталых и голодных ковбоя, сидят вокруг костра, дожидаясь ужина. Хозе, повар — грязный, небритый огромный мексиканец, — швыряет на стол горшок и берет ружье.
— Первый из вас, сопляки, кто скажет что-нибудь насчет еды, будет иметь дело со мной! — говорит Хозе.
Воцаряется мертвая тишина; Хозе разливает по тарелкам красно-зеленые помои, и ужин начинается.
— Боже! — орет посиневший Гарольд, поперхнувшись, — эта дрянь — настоящее дерьмо!
Затем, при виде огромного мексиканца, Гарольд с энтузиазмом добавляет:
— Но хорошее дерьмо, очень хорошее дерьмо!
Ну что ж, Ниведано... ударь.
Ниведано...
Будьте безмолвны... закройте глаза...
почувствуйте себя замороженными.
Соберите всю свою жизненную энергию,
все свое сознание внутрь.
Это точка,
где находятся ваши корни во вселенной.
Это место, которое делает человека буддой.
Идите глубже, без всякого страха.
Оно неизвестно, незнакомо,
но не волнуйтесь — это ваша собственная сущность.
Запомните эти высоты...
запомните эти глубины...
запомните: вы — часть этой вселенной.
Отбросьте все разделения.
Просто соскользните, как капля росы с листа лотоса — в океан.
Исчезнуть в этом океане значит стать океаном.
Сделай это яснее, Ниведано...
Расслабьтесь... отпустите себя...
Тело здесь, лежит... это — не вы.
Ум здесь,
может быть, висит еще несколько облаков...
но это — не вы.
Вы — наблюдатель на холме.
Эта тихая ночь, и десять тысяч будд наблюдают в безмолвии.
Не может быть ничего более великого, более значительного.
Облака тоже присоединились, бамбук комментирует.
Я надеюсь, придет день, когда все человечество поймет эту буддовость.
Разделите это переживание со всеми, кто бродит во тьме.
Но не будьте миссионерами; просто будьте вестью...
любящими, сострадательными.
Пусть все ваше тело, ваши поступки заставят людей осознать,
что внутри вас произошло нечто невероятно ценное,
что вы несете пламя,
что вы несете аромат,
что ваши глаза стали такими же синими,
такими же необъятными и такими же глубокими, как само небо.
Вот что я называю «быть вестью».
Нет другого способа передать то, что вы пережили, кроме как стать буддой.
И помните: будда однажды — навсегда будда.
Ниведано...
Позови всех будд назад.
Медленно и безмолвно... посидите несколько мгновений...
просто отражая... собирая...
вспоминая, что произошло с вами... где вы побывали.
Запомните путь,
чтобы вы могли пойти в этот храм, когда захотите.
Вы — храм,
и глубоко внутри вы — будда.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
— Можем мы праздновать десять тысяч будд?
— Да, возлюбленный Мастер.
РИНДЗАЙ
МАСТЕР
ИРРАЦИОНАЛЬНОГО
Беседы, прочитанные в аудитории Гаутамы Будды с 23 по 31 октября 1988 г
Содержание
Мастер криков
Пустое сердце, пустой ум
Либо испытайте, либо отправляйтесь домой
Как вульгарно!
Расслабится и исчезнуть
Всё, что вы можете сделать — это отбросить свой ум
Конечной цели нет
Выходные — не для святых
Глава 1
МАСТЕР КРИКОВ
Наш возлюбленный Мастер,
Риндзай стал известным как мастер криков. Од нажды некий монах спросил:
— Что ты скажешь об основном принципе будда-дхармы?
Риндзай крикнул — монах поклонился.
— Скажи, это хороший крик? — спросил Риндзай. Монах прокомментировал:
— Вор в траве потерпел полное поражение.
— В чем мое нападение? — спросил Риндзай.
Монах ответил:
— Во второй раз это непростительно.
Риндзай крикнул.
Маниша, в этот тихий и прекрасный вечер мы начинаем новую серию медитаций на сутры Риндзая. Риндзай — один из самых любимых мастеров в традиции дзен.
Первая передача света произошла между Гаутамой Буддой и Махакашьяпой. Вторая великая передача случилась между Бодхидхармой и его преемником. Бодхидхарма принес пре дельный опыт сознания из Индии в Китай; Риндзай перенес то же сознание, тот же путь вхождения в себя из Китая в Японию.
Эти три имени — Махакашьяпа, Бодхидхарма и Риндзай — подобны великим вершинам Гималаев.
Одна из самых трудных вещей — превратить опыт в объяс нение, а перевести это с одного языка на другой становится почти невозможной задачей. Но Бодхидхарме это удалось, и Риндзаю тоже. Эту передачу лампы нужно понять очень глу боко; лишь тогда вы сможете понять последующие сутры.
Ни один язык не способен перевести внутреннее пережива ние, субъективное переживание — по той простой причине, что язык создан для объективного мира: для вещей, для людей. Ни один язык не создан для сокровенного центра вашего существа — по той простой причине, что, когда встречаются два челове ка, переживших один и тот же опыт, ничего говорить не нуж но. Достаточно одного их присутствия, их безмолвия, глубины их глаз и изящества жестов.
Есть только три возможных ситуации. Либо встречаются два просветленных — тогда язык не нужен; они встречаются за пределами языка, их встреча — это встреча не-ума.
Вторая ситуация — когда встречаются два непросветлен ных; они будут много говорить, они будут произносить вели кие слова — много философии, много метафизики, но все это будет бессмысленно. Это не будет подкрепляться их опытом. Они — просто попугаи, повторяющие чужие слова. Очевидно, что они не могут создать язык для будд.
Третья возможность — это встреча просветленного челове ка с непросветленным. Просветленный знает, непросветленный не знает. Но, хотя просветленный знает, этого для передачи недостаточно. Знать — одно; трансформировать это в язык — другое.
Вы знаете, что такое любовь — вы можете петь песню, вы можете танцевать, но не можете сказать ни единого слова о том, что такое любовь. Вы можете любить, вы можете быть переполненным любовью, вы можете познать переживание аб солютной любви, и все же вы не сможете перенести даже фраг мент любви в слова. Слова для этого непригодны. Перевести любовь с одного языка на другой почти невозможно.
Даже Будда ничего не сказал Махакашьяпе. Махакашьяпа просто жил с Буддой много лет, сидя в безмолвии под своим деревом. Он никогда не задавал вопросов, он просто ждал, ждал и ждал. Чем дольше он ждал, тем безмолвнее становился. Чем дольше и глубже было его терпение, тем сильнее станови лось его доверие, любовь и благодарность. Через это ожидание с ним случилась метаморфоза. Он изменился, стал новым че ловеком. Никто не узнал бы об этом, если бы случайно не про изошло одно событие.
Великий философ тех дней, Маулингапутта, пришел к Буд де. Тогда в Индии это было очень распространенной традици ей: учителя приходили к другим учителям, чтобы обсуждать разные вопросы. С огромным уважением они бились не на жизнь, а на смерть, и проигравший мог стать учеником побе дителя.
Маулингапутта одержал победу над сотнями учителей и в сопровождении пятисот последователей пришел к Гаутаме Будде, чтобы бросить ему вызов. Этот вызов не был враждеб ным; этот вызов был сделан исключительно ради поиска исти ны.
Маулингапутта с глубокой почтительностью сказал:
— Я хочу вызвать тебя на спор.
Будда сказал:
— Нет проблем... но это ничего не решит. Ты спорил с сот нями учителей и победил — но не потому, что знаешь истину, а потому, что ты логичнее, убедительнее, искушеннее других. Это не значит, что ты обладаешь истиной; это просто значит, что ты лучше образован — ты сделал домашнее задание лучше других, ты умнее, разумнее, и твои логические способности острее. Но это не значит, что ты обладаешь истиной.
Ты хочешь узнать об истине или просто поспорить? Что вышло из этих сотен дискуссий? Ты собрал сотни последовате лей, но не обладаешь истиной сам. Теперь ты взял ответствен ность за эти сотни последователей. Ты понимаешь, что дела ешь?
Те дни были днями необычайной честности. Маулингапут та сказал:
— Ты прав. Я не знаю на опыте, что такое истина, но могу спорить о чем угодно. Я совершенствовался в споре. — Он был софистом. Софисты могут спорить «за» или «против» — это не имеет значения.
До Сократа в Греции не было никакой философии, только софистика. Учителя странствовали, уча людей спорить — не важно, о чем; и неважно, правы вы или нет. Важно было лишь то, есть ли у вас более веские аргументы, чем у других.
Сократ изменил всю историю философии на Западе. Он сказал, что это абсолютная глупость. Если вы более искусны в логике, это не значит, что вы обладаете истиной. Кто-то может обладать истиной... и более вероятно, что человек, обладаю щий истиной, не сможет даже высказать ее. Вопрос о том, что бы спорить о ней, вообще не возникает. Он может даже не най ти слов, чтобы передать ее.
Будда сказал Маулингапутте:
— Если ты действительно человек, ищущий истину, садись рядом со мной и сиди два года, как будто тебя нет — никаких вопросов, никакого общения, — и через два года я напомню те бе, что день настал; теперь ты можешь вызвать меня на спор.
В этот момент Махакашьяпа, который тридцать лет был рядом с Буддой, внезапно рассмеялся. Собрание десяти тысяч монахов не верило своим глазам: этот человек никогда не ска зал ни единого слова никому, даже Будде. Он никогда не под ходил коснуться его ног или хотя бы поприветствовать его. Он сидел далеко, под своим деревом. Он монополизировал это де рево, никто другой не мог там сидеть. Что случилось, почему он вдруг начал смеяться так громко? Маулингапутта спросил:
— В чем дело?
Махакашьяпа сказал:
— Все просто. Этот человек, Гаутама Будда, обманывает тебя. Он обманул меня; мне он тоже сказал, чтобы я оставался в безмолвии два года. И вот, прошло тридцать лет, а вопрос не возникает. Мое безмолвие стало глубже. Теперь я знаю, кто я. Я познал самую вершину своего сознания. Не то, чтобы я на шел какой-то ответ — вопроса нет и ответа нет, есть только чистая, прозрачная тишина.
Так что, если ты хочешь спросить его, мы все будем на слаждаться. Ты можешь спросить, но сейчас — самое время. Не жди два года. Вот почему я смеялся: он снова взялся за свои фокусы. Здесь много таких, кто пришел с тем же желанием — Шарипутра, Могальян и другие великие философы того вре мени пришли с тем же желанием спорить, — но этот барьер двухлетнего безмолвия очень опасен. Если ты хочешь спросить что-нибудь, то сейчас — самое время. Вот почему я смеялся.
Маулингапутта принес в дар Гаутаме Будде прекрасный цветок лотоса. Будда позвал Махакашьяпу и дал ему этот цве ток. В традиции дзен это называется «первой передачей». Ни что не было сказано, но все было услышано. Безмолвия Махакашьяпы и его детского смеха было достаточно, чтобы доказать: он нашел. Передача лотоса Махакашьяпе — это под тверждение.
Так Махакашьяпа стал первым патриархом традиции дзен. После него было шесть других. Вновь и вновь от мастера к ученику в безмолвии передавалось пламя. Шестой была жен щина, и Бодхидхарма был ее учеником. То были золотые дни — когда женщина, и особенно на Востоке, не считалась ниже мужчины. Она могла стать мастером. Она передала Бодхидхарме свое понимание и сказала ему: «Твое дело — перейти че рез Гималаи и пойти в Китай».
Это трудная задача: во-первых — перейти Гималаи пешком. Бедному Бодхидхарме понадобилось три года, чтобы дойти до Китая. А самое большое препятствие было в том, что он со вершенно не знал китайского языка — это было бы трудно, да же если вы знаете китайский, — но ему удалось. Мало-помалу его окружили люди, которые действительно жаждали.
Он сидел в безмолвии, лицом к стене — вот и все, что про исходило. Он сидел девять лет без перерыва, и те, кто хотел, приходили и садились вокруг него. Они просто сидели, и без всякого языка, без всякого общения некая энергия начинала двигаться. Что-то начинало происходить с этими людьми. Их образ жизни менялся, их жизнь наполнялась изяществом и кра сотой.
Через четырнадцать лет Бодхидхарма покинул Китай и вернулся, чтобы исчезнуть в Гималаях. Вы не найдете лучшего места, чем Гималаи, чтобы исчезнуть — полная тишина, вечные
снега, которые никогда не тают, тысячи мест, куда не ступала нога человека.
Прежде чем уйти, он позвал четырех своих учеников и ска зал им:
— Я ухожу, мое время пришло. Это тело не может больше вмещать меня. Скоро мое сознание расправит свои крылья и улетит. Прежде, чем это произойдет, я хочу уйти в Гималаи. Я позвал вас четверых; один из вас будет моим преемником. Итак, это великое испытание. Я задам всем четверым один и тот же вопрос. От ваших ответов зависит, кто станет моим преемником.
Бодхидхарма спросил:
— В чем суть моего прихода из Индии в Китай?
Первый человек сказал:
— Ты пришел, чтобы распространить великий опыт Гаутамы Будды.
Бодхидхарма сказал:
— Ты прав, но совсем чуть-чуть. Ты — всего лишь моя кожа. Сядь.
Он посмотрел на следующего ученика; тот сказал:
— Твой приход в Китай означает, что ты принес револю цию внутреннего существа от бессознательности к сознанию.
Бодхидхарма сказал:
— Немного лучше, но все же неудовлетворительно. Садись.
Он посмотрел на третьего ученика, и третий ученик сказал:
— Ты пришел распространить то, что нельзя сказать.
Бодхидхарма сказал:
— Ты гораздо лучше двух других. Но, даже сказав это — что ничего сказать об этом нельзя, — ты сказал что-то. Сядь. Пер вый — моя кожа, второй — мои кости, ты — моя плоть.
Он посмотрел на четвертого ученика — в глазах его были слезы благодарности и радости, и он просто пал к ногам Бодхидхармы, не сказав ни слова. Бодхидхарма сказал ему:
— Ты — мой костный мозг, ты — мой избранный ученик. Своими слезами ты сказал то, что другие не могли сказать сло вами. Своей благодарностью ты выразил то, что другие не могли сказать фразами великого смысла.
Риндзай идет после еще нескольких патриархов. Так же, как Бодхидхарма был послан своим мастером, мастер Риндзая послал его в Японию. Это тоже была трудная задача, но Риндзаю — так же, как Махакашьяпе и Бодхидхарме, — удалось соз дать безмолвие, удалось повернуть людей внутрь.
Это послание не словесно.
Это послание экзистенциально.
Мастер может только создать определенную ситуацию, определенный механизм, благодаря которому — если вы позво ляете, если вы восприимчивы, — вы можете быть трансформи рованы. Эта трансформация — почти смерть и воскресение. Ваша старая личность постепенно исчезнет; покажется ваше изначальное лицо.
Лицо, которое вы носите сейчас, дано вам обществом, культурой, образованием, родителями. Ваша личность — не ваша самобытность; ваша самобытность покрыта всевозмож ной ложью, удобной для общества и коммерческих интересов.
Когда вы с мастером, ваша личность отпадет сама собой, как опадают мертвые листья. Вы останетесь совершенно нагим — как тогда, когда родились. Все знания, которые вы заимство вали, исчезнут. Вы будете невинны, как ребенок. В этой невин ности ничего говорить не нужно.
Именно это произошло с Маулингапуттой. Через два года он совершенно забыл о времени. Это были два года такого безмолвия... Несколько дней он считал, затем он отбросил мысль о счете. Несколько дней через его ум проходили разные мысли, но сколько они могут... Если они вас не интересуют, если вы — просто зеркало, они приходят, как облака, и уходят, не оставляя никаких следов. После двух лет он был чистой не винностью — никаких вопросов, никаких ответов, никаких споров, никакого вызова. Все это были части личности, кото рая растворилась в этих двух годах, прожитых в энергети ческом поле будды.
Будда сам сказал Маулингапутте:
— Ты забыл? Сегодня ровно два года. Что ж, если ты хо чешь вызвать меня, если ты хочешь задать какой-то вопрос и обсудить что-либо, я готов.
Маулингапутта коснулся ног Будды и сказал:
— Махакашьяпа был прав. Меня больше нет; кто будет вы зывать тебя? Меня больше нет; кто будет задавать вопрос, и кто будет слушать ответ? Эти два года пролетели так быстро. Кажется, я только вчера пришел сюда. Ты совершил чудо.
Будда сказал:
— Я ничего не делал. Просто в моем присутствии твое сердце мало-помалу пришло в некую синхронность с сердцем мастера. Постепенно в тепле и любви мастера ты растаял. Та ков мой опыт: по меньшей мере, два года — это время, необхо димое, чтобы завершить процесс. Прости меня, что я заставил тебя ждать два года, но нет другого способа дотянуться от сердца к сердцу, от сущности к сущности.
Риндзай совершил то же чудо в Японии, и его заслуги без мерны, потому что в Японии дзен достиг высочайшего пика. Семя его зародилось в Индии, в Гаутаме Будде. Затем оно пе редавалось шести поколениям в виде цветка Махакашьяпой. Бодхидхарма, который принес этот цветок в полном цвете в Китай, был седьмым. Даже император пришел встретить Бодхидхарму; его слава пришла раньше, чем он сам. Но импера тор не мог понять пути дзен.
У дзен есть определенный путь, определенный подход, не доступный никакой другой религиозной традиции. Он уника лен, абсолютно самобытен.
Император By пришел издалека, из своей столицы, на гра ницу Китая, чтобы встретить Бодхидхарму. Он был шокиро ван тем, что увидел, потому что Бодхидхарма нес на голове одну туфлю — другая была у него на ноге.
А император был очень утонченным человеком; у него был огромный двор, состоявший из очень культурных людей. Та кое поведение... но из-за своей утонченности и культуры он ничего не мог сказать. Он не был даже представлен. Он отво дил взгляд от туфли на голове Бодхидхармы.
Император спросил — потому что он возвел в Китае тысячи статуй Будды, он привез из Индии тысячу ученых, чтобы те вместе с китайскими учеными перевели на китайский все буд дийские писания... Он сделал очень много и сделал всю свою страну землей Будды. Конечно, монахи говорили ему: «Вы со брали столько добродетелей. Все эти добродетельные поступ ки... в ином мире вас ждет неизмеримая награда». Поэтому он спросил Бодхидхарму:
— Я сделал все это; какова будет моя награда?
Бодхидхарма сказал:
— Ты идиот! Ты попадешь прямо в ад. Ты спрашиваешь о награде? Сама мысль о награде — это жадность. Сама идея приобрести что-то не говорит о твоей мудрости.
Император был потрясен, весь двор был в шоке — но как теперь выйти из положения? Такого человека нельзя пускать в страну. И все же он задал еще один вопрос, не обратив внима ния на оскорбительный тон Бодхидхармы. Он сказал:
— Ваше святейшество... — и не смог завершить фразу.
Бодхидхарма сказал:
— Нет ничего святого и ничего не святого. Все пусто — пустое ничто. Это разделения ума — священное и мирское, свя тое и не святое, святой и грешник, — их не существует, когда ты вступаешь в глубокую медитацию. Все разделения исчезают. Так что не называй меня «ваше святейшество»; я оставил поза ди этот детский язык святости и несвятости. Говори прямо.
Король сказал:
— Мой ум постоянно загроможден мыслями. Я читал буд дийские писания, и все они говорят, что, пока ты не станешь свободным от мыслей и в то же время полностью осознающим, ты не найдешь истину.
Бодхидхарма неожиданно сказал — он был очень неожи данным человеком, его поведение невозможно было предска зать, — он сказал:
— Если это проблема, приходи рано утром. Я не войду в Китай, я буду жить здесь, в этом маленьком храме. Ты можешь прийти рано утром, в три часа. Но приходи один — никаких придворных, никакой охраны, никаких солдат. Приходи один, и я уберу из твоего ума все мысли. Я внесу безмолвие в твой ум.
Император очень испугался. Этот человек казался почти ненормальным. Всю ночь он не мог заснуть, он колебался — идти или не идти, одному... «А этот человек — безумец, он но сит туфлю на голове, называет меня «идиотом», и у него такая большая палка... и он сказал мне, чтобы я не приводил ника ких солдат. Он может сделать все что угодно: он может уда рить меня, может бросить камень», — ему в голову приходили всевозможные мысли.
Но, когда пришло время идти, он ощутил огромный тол чок: «Что бы он ни говорил, как бы ни вел себя, в нем есть не вероятное присутствие и огромная магнетическая сила. Я рискну».
Он пошел в храм, а Бодхидхарма ждал его. Бодхидхарма сказал:
— Дело очень простое. Садись здесь, а я сяду напротив. Смотри на мою палку — если я почувствую, что какая-то мысль упорствует и не покидает тебя, я стукну тебя по голове. Твоя задача — просто наблюдать свои мысли без всякого суждения. Просто будь свидетелем.
Император подумал: «Возможно, я сделал неверный шаг. Этот человек может ударить в любой момент, потому что мой ум полон мыслей. Но, раз уж я пришел, попробуем. Если я уй ду, я буду казаться большим трусом». Итак, он сидел перед Бодхидхармой, наблюдая свои мысли.
Наблюдение мыслей не предполагает никакого суждения, оценки, отождествления. Просто наблюдайте — как вы наблю даете толпу, идущую по дороге, или облака, плывущие по не бу, — не оценивая. Ваш ум — просто экран. Несколько облаков проходит; вы просто наблюдаете. Вы — наблюдатель, а все остальное в мире — наблюдаемое.
Когда всходило утреннее солнце, аура императора полнос тью изменилась. Всего за два часа не осталось никаких мыслей. Наблюдение — такой огонь... единственный огонь, который может привести вас к вашей истине, который может сжечь всю вашу ложь, всю вашу фальшь. Бодхидхарма видел это изме нившееся лицо, это новое изящество. Он потряс императора и спросил:
— Есть ли еще мысли?
Император пал к его ногам и сказал:
— Ты действительно сделал это! Молю тебя, не покидай Китай. Все эти ученые, монахи и священники — просто попу гаи. Они постоянно говорят о свидетельствовании и наблюде нии, но ты дал мне это переживание. Не уча свидетельствованию, ты просто сделал меня свидетелем. Больше мне ничего не нужно.
В тот момент, когда вы нашли своего свидетеля, вы нашли свою предельную, вечную сущность. Это — ваше чистейшее со знание. Оно делает вас буддой, и это — потенциал каждого.
Риндзаю удалось трансформировать всю структуру япон ского сознания. Он сделал больше, чем кто-либо другой. Он внес в медитацию новое измерение. Это невероятно, но ему все удалось превратить в медитацию. Например, стрельба из лу ка... Никто не мог подумать, что стрельба из лука может быть медитативным действием; но Риндзай настаивал, что каждое действие — если вы выполняете его с полным осознанием, про сто как свидетель, не как деятель — становится медитацией.
Небольшая справка о Риндзае, мастере иррационального.
Риндзай, также известный как Лин-чи, родился в начале де вятого века и стал основателем одной из самых значительных школ дзен.
Он был ребенком с блестящими способностями; позже, ког да Риндзай стал священником, он изучал сутры и писания. По няв, что они не содержат в себе ответ, он отправился в палом ничество, посетив Обаку и Дайгу, двух великих мастеров.
После просветления он стал священником в маленьком храме на берегу реки Ху-то.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Риндзай стал известным как мастер криков.
Он особым образом сочетает... он использовал крик как метод привести вас в безмолвие — внезапный крик.
Вы спрашиваете о Боге, вы спрашиваете о рае, вы спраши ваете о великих философских и теологических проблемах — и мастер немедленно кричит. Ваш ум получает удар, почти элек трический шок. На мгновение вас нет, есть только крик. На мгновение ум останавливается, время останавливается — и в этом весь секрет медитации.
Многие мистики во всем мире использовали звуки, но очень поверхностно. Риндзай пользовался криками необычай но глубоко. Его крики могли пронзить вас, как меч, проникая до самого центра.
Вы можете понять... когда вы кричите «Йа-Хуу!», ваш ум исчезает. «Йа-Хуу!» ничего не значит; но, когда вы кричите, вас внезапно отбрасывает к вашему центру, а как только вы коснулись своего центра — хотя бы простой проблеск, — ваша жизнь начала меняться.
Риндзай кричал на учеников, чтобы дать им первый опыт центра. Вы — и поверхность, и центр. Вы живете только на по верхности; крик просто толкает вас к центру. Когда вы пере живаете состояние центра, вы внезапно видите, что весь мир меняется. Ваши глаза уже не те; ваша ясность и прозрачность абсолютны. Вы видите те же зеленые листья более зелеными, те же розы — более розовыми, ту же жизнь — как праздник, торже ственный обряд. Вы полюбите танцевать.
А затем ученики — когда они поняли, что этот крик может помочь им достичь центра... Это было странное зрелище — когда Риндзай начал принимать учеников у реки. Ученики кричали на всю долину, и долина отражала их крики. За несколько миль вы могли знать, что Риндзай где-то поблизос ти. Он не просто кричал — этот крик был методом отбросить вас с периферии в центр.
Существует много способов отбросить вас в центр. Каж дый способ имеет силу, если вы достигаете своего центра, по тому что центр — единственная бессмертная часть в вас. Все остальное умрет.
Сегодня здесь находится профессор Барке. Он проделал огромную работу, переводя Руми. Он подошел так близко, как только возможно, но я не думаю, что он знает, что все усилие Руми состояло в том, чтобы через кружение найти центр. Если вы кружитесь часами, вы постепенно увидите, что в самом центре никакого движения нет, и это и есть вы. Ваше тело вра щается, но ваше сознание — колонна из света.
Руми достиг первого просветления, кружась тридцать шесть часов без перерыва. Люди думали, что он сошел с ума. Даже сегодня осталась небольшая группа его последователей. Их называют кружащимися дервишами. Но смысл тот же: ког да вы кружитесь, ваше тело становится циклоном, а свидетель ствующее «я» — центром. Все движется вокруг вас, но центр остается неподвижным. Узнать этот неподвижный центр озна чает узнать ключ всех мистерий жизни.
Риндзай не имел понятия о Руми — так же, как Руми не имел представления о Риндзае, — но оба они разрабатывали одну и ту же стратегию: как подтолкнуть вас к центру. Когда ваше сознание углубляется, когда идти в центр становится так же легко, как входить в свой дом и выходить из него — вы стали буддой.
Затем, мало-помалу, ваш центр начинает менять перифе рию. Тогда вы не можете быть насильственным, тогда вы не можете быть разрушительным; тогда вы — любовь. Не то, что вы любите — вы есть любовь. Тогда вы есть тишина, тогда вы есть истина, хотя старая личность исчезла. То, что было вашей периферией, циклоном, ушло. Теперь остается только центр.
Метод Риндзая гораздо проще, чем метод Руми. Очень не многие люди смогут кружиться часами; кричать — более про стой метод. Любой может кричать, и кричать в полную силу, очень интенсивно и настойчиво. Чтобы найти центр, вам по надобится кружиться часами; с помощью крика... доля секун ды, и вы — в центре.
История...
Наш возлюбленный Мастер,
Риндзай стал известньм как мастер криков. Однажды не кий монах спросил:
— Что ты скажешь об основном принципе будда-дхармы?
Он спрашивает нечто важное. Каков основной принцип религии Будды?
Риндзай крикнул — монах поклонился.
— Скажи, это хороший крик? — спросил Риндзай.
Монах прокомментировал:
— Вор в траве потерпел полное поражение.
— В чем мое нападение? — спросил Риндзай.
Монах ответил:
— Во второй раз это непростительно.
Риндзай — снова — крикнул.
Первый крик Риндзая был прекрасен. Монах поклонился, потому что почувствовал огромное облегчение, уйдя с перифе рии в центр. Но Риндзай что-то заподозрил. Поскольку все в этом мире становится традицией, это тоже стало превращаться в традицию: Риндзай крикнет, и вы должны поклониться в знак того, что вы поняли, что этот крик прошел в ваш центр. Это стало традицией.
Это большое несчастье. Все становится привычкой, ритуа лом, традицией и теряет все свое значение. Так вот, его поклон мог быть истинным, а мог быть всего лишь обычаем. Вот по чему Риндзай спросил:
— Скажи, это хороший крик? — спросил Риндзай.
Монах прокомментировал:
— Вор в траве потерпел полное поражение.
Что он имел в виду? Монах говорит: «Ты не добился успеха. Твой крик не достиг цели».
Монах прокомментировал:
— Вор в траве потерпел полное поражение.
— В чем мое нападение? — спросил Риндзай.
Монах ответил:
— Во второй раз это непростительно.
Монах говорит: «Твой крик не достиг цели». Он не гово рит, что крикнуть на него второй раз будет непростительно; он говорит: «Твоя неудача непростительна — Во второй раз это непростительно. На первый раз я прощаю тебя; ты не достиг цели, ты не проник в мой центр. Я поклонился потому, что ты пытался, ты старался изо всех сил. Но во второй раз это будет непростительно».
Любой, кто прочтет это, подумает, что он говорит: «Если ты крикнешь второй раз, это будет непростительно». На самом деле, это не так. Он говорит: «Вторая неудача будет непрости тельна».
Риндзай крикнул — и история внезапно кончается. После этого крика — безмолвие. Второй крик был удачным. Теперь монах безмолвен, Риндзай безмолвен.
Существовали долгие практики, как последовательно прийти к себе — такие, как йога. Но такие средства, как метод Риндзая, очень просты, они не требуют в качестве предпосыл ки никакой дисциплины. Любой человек... не нужно иметь определенный характер; добрый или злой, грешник или свя той, — это не имеет значения. Важно лишь достичь центра, по тому что в центре вы ни грешник, ни святой. Все это — святость и грех — только на периферии. Все наше общество живет на пе риферии; все наши разделения очень поверхностны.
Мне вспомнился один из великих последователей Будды, Нагарджуна. Он жил голым. Нагарджуна был величайшим из всех логиков, когда-либо ходивших по земле. Аристотель не идет с ним ни в какое сравнение, так же, как и Шанкара; аргу ментация Нагарджуны — наиболее отточенная. Но он жил го лым — прекрасный человек, — и даже короли и королевы были
его учениками. В одной столице королева была его ученицей. Она попросила его:
— Ты должен оказать мне любезность. Я хочу забрать у те бя твою чашу для подаяний.
Он сказал:
— Это не проблема. Можешь взять ее.
Она сказала:
— Это только половина. Я приготовила для тебя чашу. Эту ты отдашь мне: это будет подарок, для меня — самый дорогой в мире. А я сделала чашу для подаяний, которую ты не можешь отвергнуть, ты должен принять ее.
Он сказал:
— Я даже не видел ее.
Она сказала:
— Видел ты ее или нет, не в этом дело. Сначала обещай мне, что не отвергнешь ее.
Он сказал:
— Хорошо, я не откажусь от нее.
Она вынесла чашу — она была сделана из чистого золота и усыпана бриллиантами. Нагарджуна сказал:
— Ты не понимаешь моего положения. Откажусь я от нее или нет, я не смогу сохранить ее даже несколько часов. Голый человек, который носит чашу для подаяний из чистого золота, усыпанную бриллиантами — ты думаешь, я смогу сохранить ее? Но я обещал, поэтому я принимаю ее.
Все это наблюдал некий вор. Он пошел за Нагарджуной. Он знал, что этот парень живет за пределами города в полу разрушенном храме и каждый день после еды идет спать. Это было очень подходящее время, чтобы стащить эту чашу. Ее, так или иначе, кто-нибудь стащит...
Итак, он пошел и спрятался за стеной недалеко от окна, наблюдая, чтобы еще кто-нибудь не зашел внутрь. Нагарджу на приготовил себе место для сна; он прекрасно осознавал, что кто-то шел за ним.
«Зачем заставлять его напрасно ждать? Я в любом случае усну, а он утащит чашу для подаяний. Лучше отдать ее. Зачем делать его вором?» Он бросил чашу в окно — туда, где сидел вор.
Вор не мог поверить своим глазам. Это действительно странный человек. У вора неожиданно возникло желание по сидеть у ног этого человека, и он спросил через окно:
— Можно мне войти?
Нагарджуна сказал:
— А как ты думаешь, зачем я бросил эту чашу? — чтобы пригласить тебя внутрь. Входи. Это было просто приглашение.
Вор не мог понять, но этот человек произвел на него очень сильное впечатление. Нагарджуна сказал:
— Я не хотел делать тебя вором, поэтому выбросил эту ча шу. Теперь ты можешь взять ее.
Вор сказал:
— Она такая дорогая; ты в совершенстве владеешь собой. Я надеюсь, что однажды буду не вором, но таким же мастером, как ты.
Нагарджуна сказал:
— Зачем откладывать? Это очень простой секрет. Ты мо жешь стать мастером.
Он сказал:
— Ты не понимаешь. Я — вор, я прирожденный вор. Я не могу устоять перед искушением.
Нагарджуна сказал:
— Это совершенно неважно. Ты можешь оставаться вором. Я дам тебе маленькую медитацию: что бы ты ни делал, даже если ты воруешь во дворце, просто будь свидетелем того, что ты делаешь. Я не хочу, чтобы ты не был вором; делай все, что хочешь, но делай это с полным осознанием. Просто будь сви детелем.
Он сказал:
— Кажется, это просто. Я ходил ко многим святым. Они го ворят: «Сначала брось воровать, иначе ты не можешь быть ре лигиозным». Ты — первый человек, который не требует, чтобы я перестал воровать.
Нагарджуна сказал:
— Те святые, которых ты встречал — не святые. Ни один святой не станет требовать, чтобы ты бросил воровать. Зачем? Делай это как можно лучше. Просто оставайся свидетелем.
Вор не мог понять этой стратегии. Через три или четыре дня он вернулся к Нагарджуне и сказал:
— Ты очень хитер. За эти четыре дня у меня было столько возможностей для кражи, но как только я собирался украсть, взять что-либо, мои руки немедленно опускались. Как только я вижу себя ворующим, это так смущает меня, что я отдергиваю руку. За четыре дня я не смог украсть ничего.
Нагарджуна сказал:
— Теперь это твоя проблема; я здесь ни причем. Ты мо жешь выбирать. Ты можешь выбрать свидетельствование, а можешь выбрать воровство.
Этот человек сказал:
— Только в эти четыре дня я мог почувствовать свое досто инство. Я не могу отбросить свидетельствование. Я иду с то бой.
Что делает свидетельствование? Оно снова отбрасывает вас к центру. В центре вы — будда. Кто вы на периферии — не имеет значения. Когда вы начинаете жить в центре, ваша пе риферия мало-помалу меняет свою окраску. Она станет такой же ясной, как вы в центре. Она станет такой сострадательной, как вы в центре. Во всех ваших действиях она будет иметь тот же аромат центра.
Подлинная религия не проповедует мораль. Мораль при ходит сама собой. Подлинная религия учит вас быть центри рованным в себе. Тогда из этого следует все хорошее, а плохое просто не возникает. Это не вопрос выбора; вы добры, не вы бирая. Это не значит, что вы хороший; вы не можете быть дру гим.
В этом — чудо дзен.
Дзен просто означает свидетельствование.
Эти крики отбрасывают вас к центру, и стоит вам научить ся быть в центре, как вы узнаете, что на периферии вы всегда нищий, а в центре — всегда император. А кто захочет быть ни щим?
Религия — это алхимия, преображающая нищих в импера торов.
Великий дзенский поэт, Иккью, написал:
Сумасшедший безумец,
Гонимый безумным ветром,
Бродящий туда-сюда
Средь борделей и винных лавок.
Найдется ли просветленный монах,
Который сойдется со мной
Хоть на одно слово?
Я рисую юг; я рисую север;
Я раскрашиваю запад и восток.
Он говорит: «Люди считают меня безумным...»
Сумасшедший безумец,
Гонимый безумным ветром,
Бродящий туда-сюда
Средь борделей и винных лавок.
Подлинный будда не боится публичных домов и винных лавок. Святые, которые боятся — на самом деле, люди подавле ния; они не трансформированы.
Найдется ли просветленный монах,
Который сойдется со мной?
Будда может абсолютно свободно жить в миру. Те, кто от рекается от мира — трусы, беглецы, и они разрушили все рели гии в мире. Все религии — в руках трусов.
Подлинно религиозный человек — это лев, и он так цент рирован в себе, что не беспокоится о том, где он. Он так уверен в своей чистоте, в своей вечности, в своей божественности, что знает: если к нему приходит вор, то вору придется измениться; если к нему приходит проститутка, то проститутке придется измениться.
Наши так называемые святые очень сильно боятся. Их страх свидетельствует о подавлении. Человек подавления — не религиозный человек; он просто болен, ему нужно психиатри ческое лечение.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Наша любовь к музыке, поэзии, танцу, наша любовь к самой любви — разве это не предполагает в нас желания исчезнуть?
Если это так, то почему медитация — искусство исчезнове ния — не приходит к нам более естественно?
Маниша, музыка, поэзия, танец, любовь — только полови на пути. Вы исчезаете на мгновение, затем возвращаетесь. И это мгновение так коротко...
Как говорил Нижинский, великий танцовщик: «Когда мой танец приходит к своему крещендо, меня нет. Есть только та нец». Но это происходит только на короткий отрезок времени; затем вы вновь возвращаетесь.
По моему мнению, все это — поэзия, музыка, танец, любовь — лишь жалкая замена медитации. Они хороши, красивы, но это не медитация. А медитация не приходит к вам естественно, потому что в медитации вам придется исчезнуть навсегда. Пу ти назад нет. Это создает страх.
Медитация — это смерть, смерть всего, чем вы сейчас яв ляетесь. Конечно, будет воскресение, но это будет полностью новое, свежее, изначальное существо, которое скрывается в вас и которое вы даже не осознаете.
В поэзии, в музыке, в танце это происходит только на ко роткое мгновение: вы выскальзываете из своей личности и ка саетесь своей индивидуальности. Но поскольку это происходит только на короткий миг, вы не боитесь; вы всегда возвращае тесь.
В медитации... когда вы уходите в нее — вы уходите. Тогда, даже воскреснув, вы — совершенно другой человек. Старую личность больше нигде не найти. Вы должны снова начать свою жизнь с азов. Вы должны научиться всему со свежим взглядом, с полностью новым сердцем. Вот почему медитация создает страх.
Упанишады говорят, что мастер — это смерть. Это непол ное выражение. Мастер — это смерть, но также и возрождение, воскресение. Мастер есть не что иное, как медитация. Мастер просто дает вам медитацию; больше он ничего не может сде лать. Он дает вам медитацию, чтобы умереть и возродиться.
Медитирующий может заниматься музыкой, и это будет иметь совершенно другое значение. Медитирующий может пи сать стихи, но тогда эти стихи будут не просто сочетанием слов. Они будут выражать нечто невыразимое. Медитирую щий может делать что угодно, но он внесет в это новое изяще ство, новую красоту, новый смысл.
Музыка, поэзия, танец или любовь могут стать препят ствием для медитации, если вы останавливаетесь на них. Сна чала идет медитация, а затем вы можете создавать великую поэзию и великую музыку. Но вы не будете творцом; вы будете всего лишь полой бамбуковой флейтой. Вселенная будет петь свои песни через вас, танцевать свои танцы через вас. Вы буде те только адресом — для передачи такому-то. Сущее будет вы ражать себя, а вы будете просто полым бамбуком.
Медитация делает вас полым бамбуком; и тогда, что бы ни происходило через эту пустоту, это пустое сердце принадлежит самому существованию.
Тогда сущее поет песни. Есть очень немного песен, кото рые сущее...
Например, в Библии, в Ветхом Завете, Песнь Соломона — экзистенциальна. Очень странно, что евреи не хотят даже упо минать Песнь Соломона. Они очень беспокоятся, если кто-то открывает эту песнь. Она так прекрасна, так подлинна и ис тинна... но в этом мире лжи, фальши, лицемерия все подлин ное подозрительно.
Упанишады, Книга Дао, Книга Мирдад, очень немногие скульптуры... некоторая старинная классическая музыка — несколько пьес снизошли из самого существования, а музыкант был всего лишь инструментом, он позволил им обрести форму, принять форму через него. Что касается меня, я считаю, что музыка, любовь и танец более религиозны, чем так назы ваемые религиозные ритуалы, потому что они, по крайней ме ре, дают вам небольшой проблеск. Если вы пойдете за этим проблеском, вы войдете в медитацию.
Медитация не привлекает вас прямо и естественно из-за сильного страха смерти. Вы не знаете, будет ли воскресение после смерти, или нет. Именно здесь нужен мастер, чтобы дать вам обещание, веру: «Не волнуйся. То, что умирает — не ты, а то, что возникает — твоя изначальная сущность».
Но вы можете иметь мастера, только если можете кому-то доверять. Вы вступаете на очень опасный путь. Медитация — самая опасная вещь. Вам нужен кто-то, кто был на этом пути, кто протаптывал его, приходя и уходя. Вам нужен человек, ко торый может придать вам мужества, создать в вас отвагу и ве ру в то, что вы можете совершить квантовый скачок.
Время Сардара Гурудаяла Сингха.
Однажды утром Нэнси Рейган отбирает белье для прачеч ной. Ей на глаза попадается одна из белых рубашек Рональда. По-видимому, у него сломалась шариковая ручка, и на на грудном кармане образовалось отвратительное красное пятно с черным центром.
Нэнси отдает эту рубашку своей прачке-китаянке Вонк. Та пару минут смотри на пятно, затем, одобрительно кивая голо вой, говорит Нэнси:
— Отличный выстрел!
Рональд Рейган предстал перед судом по обвинению в до могательствах к самке шимпанзе в Вашингтонском зоопарке. Его быстро и единогласно признали виновным.
Старый сердитый судья Грамп смотрит на Рейгана и гово рит:
— Мистер Президент, сэр, хотите ли вы сказать что-нибудь, прежде чем я зачитаю приговор?
— Только одно, ваша честь, — говорит пожилой президент.
— Если бы я знал, что это вызовет столько шума, я женился бы на этой ведьме!
Отец Дингл отправляется в Иерусалим, чтобы посетить святые места. Движимый любопытством, он посещает знаме нитую иудейскую святыню — Стену Плача. Там он с удивлени ем видит, как все мужчины-евреи бурно молятся, воздевая руки кверху и распустив по ветру свои бакенбарды.
Внезапно он замечает человека, который стоит совершен но спокойно, без всяких диких жестов, и тихо говорит что-то стене. Это очень странно, потому что евреи не могут разгова ривать, не размахивая руками.
Отец Дингл подходит к этому человеку и представляется:
— Добрый день! Меня зовут отец Дингл, — говорит священ ник. — Я не мог не обратить внимания на то, что ваш метод молитвы отличается от того, что делают все остальные.
— Молитвы? — восклицает Мойше, старый еврей. — Кто здесь молится? Я говорю с Богом! Я прошу у него совета.
— О! — удивленно говорит отец Дингл. — Не хочу быть на зойливым, но что это за советы?
— Самые разные, — отвечает Мойше. — Например: следует ли отпустить сына в Пуну? Нужно ли разрешить дочери выйти замуж за этого бездельника, ее американского дружка? Как убедить мою жену Руфь быть более изобретательной в посте ли? — и всякое такое.
— Понятно, — говорит отец Дингл. — И что говорит вам Бог?
— Ха! — отвечает Мойше. — Говорит мне? Я простоял здесь тридцать лет, и он не сказал мне ничего! Это все равно, что го ворить с каменной стеной!
Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны.
Закройте глаза...
Почувствуйте, что ваше тело совершенно замерзло.
Теперь смотрите внутрь, соберите все свое сознание
с огромной настойчивостью,
как если бы это был ваш последний миг.
Проникните в центр своего существа.
В тот миг, когда вы достигнете центра, вы будда.
Внезапно тысячи цветов начинают осыпать вас дождем.
Вся вселенная начинает радоваться.
В этот момент есть только сознание.
Все разделения исчезают... только свидетельствование...
и постепенно Аудитория Будды становится озером сознания.
Не десять тысяч будд, но одна буддовость — просто озеро без всякой ряби.
Это — ваше изначальное лицо.
Вся революция религии состоит в том, чтобы привести будду из центра на периферию.
Каким блаженным и спокойным стало это мгновение!
Вечер сам по себе был красив,
но присутствие десяти тысяч будд
создало этот величественный блеск.
Сделай это свидетельствование глубже,
Ниведано...
Расслабьтесь.
Просто наблюдайте.
Тело — не вы,
ум — не вы,
вы — только это свидетельствование.
Этот опыт свидетельствования — высшая истина вашего существа.
Именно это Упанишады назвали сатьям, шивам, сундрам — истина, добро, красота.
В этом пространстве вы вечны.
Вы никогда не знали рождения, вы никогда не знали смерти.
Все это происходит на периферии.
В центре нет смерти, нет рождения... только чистое небо.
Вы благословенны:
вы здесь в этот невероятно ценный момент.
Соберите столько цветов и благоухания... убедите будду пойти с вами.
Скоро Ниведано позовет вас назад.
Перед этим свидетельствуйте путь, который вы прошли.
Вы придете назад тем же путем.
Это знакомство с путем,
который ведет от периферии в центр,
чрезвычайно важно,
потому что вам придется ходить
вновь, вновь и вновь,
пока ваша периферия и центр не станут одним.
Когда Ниведано позовет вас назад, помните, что вы — будда.
Вернитесь с тем же изяществом
и красотой, радостью и блаженством.
Ниведано.
Вернитесь,
но вернитесь как будда,
безмолвно, спокойно, с огромным изяществом.
Посидите несколько мгновений,
чтобы вспомнить, где вы были, какой путь прошли.
То, что вы пережили,
должно стать частью вашей повседневной жизни.
Вы должны проявлять будду в своих действиях, жестах, в словах, в безмолвии.
Мало—помалу старое исчезает и рождается новое.
Этот новый человек — единственная надежда всего мира.
Мы должны донести эту весть до каждого человека на Земле:
«Ты — будда; ты просто забыл это».
Помните,
это нечто, что нужно не достигать, а только вспомнить.
Так что это очень легко и очевидно.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 2
ПУСТОЕ СЕРДЦЕ, ПУСТОЙ УМ
Наш возлюбленный Мастер,
Однажды Риндзай сказал: «Кто бы ни пришел ко мне, я не ошибусь в нем: я точно знаю, откуда он. Если он придет как-то особенно, будет похоже на то, что он потерял себя. Если он не придет как-то особенно, будет похоже на то, что он связал себя без веревки. Никогда не рассуждайте бессистемно. И понимание, и непонимание ошибочны. Я говорю это прямо. Любой человек в мире свободен судить меня, как хочет».
Далее мастер сказал: «Каждое утверждение должно вмещать Врата Трех Тайн, и врата каждой Тайны должны вмещать Три Сущности. Есть произвольные средства, и есть действие. Как вы все по нимаете это?»
Затем мастер спустился.
Маниша, Риндзай прав. То, как вы ходите, то, как вы го ворите, то, как вы смотрите — все ваши жесты показы вают вашу внутреннюю реальность. Иначе быть не может, по тому что то, что видно на периферии, должно исходить из цен тра.
Риндзай говорит: «Я могу видеть человека в его целост ности; по тому, как он ходит или говорит, я вижу, просветлен ный он, или нет». Эти слова важны в том смысле, что просвет ление — не интеллектуальное явление; оно экзистенциально. Оно преображает все ваше существо.
Поэтому, что бы вы ни делали, это не имеет значения; даже если вы ничего не делаете и просто сидите в безмолвии — вы не можете обмануть просветленного человека. Он видит вас на сквозь, он смотрит прямо в ваше существо. Молчите вы или говорите — неважно. Даже если вы спите... просветленный че ловек спит иначе, чем непросветленный. Это просто показы вает, что все наши поступки, жесты, слова, молчание рожда ются из нашего существа. Все эти волны приходят из центра.
Непросветленный человек создает вокруг себя другую ау ру. У него нет присутствия; его почти нет. Он — лунатик, он хо дит, словно во сне, спотыкаясь в темноте.
Просветленный — это просто человек, чье внутреннее су щество полно света. Он не спотыкается, он не идет наощупь. Ему нечего выбирать.
Я подчеркиваю: просветленный человек не выбирает. Ему не приходится выбирать, что хорошо и что плохо. Все, что возникает из его спонтанности, неизбежно будет хорошо, кра сиво, в этом обязательно будет невероятное изящество. Каж дое его действие или отсутствие действия — благословение не только для него самого: он имеет так много, что может благо словить весь мир.
Просветленный человек становится частью изобилия кос мической реальности. Он больше не скупец, не маленький ост ров. Он стал безбрежным континентом. Он — больше не индивидуальность... Сначала он отбросил свою личность и достиг индивидуальности; затем он отбрасывает также и свою инди видуальность и достигает космической реальности. В этой точке он — везде и нигде. Все вокруг него меняется.
Поэтому, если вы видите такого человека и ваше видение ясно, ему не нужно говорить вам, что он — просветленный.
Был такой случай:
Один из учеников Гаутамы Будды, Манджушри, стал про светленным. Он медитировал почти двадцать лет, и те, кто до стиг просветления, немедленно признали его. Шарипутта ска зал ему:
— Почему ты не идешь и не говоришь об этом мастеру?
Манджушри рассмеялся и сказал:
— Разве я должен идти к мастеру за признанием? Я знаю: когда он встретит меня, он увидит. Я не должен говорить об этом. — И так и случилось.
На следующее утро, когда Гаутама Будда совершал утрен нюю прогулку, он подошел к дереву, где обычно медитировал Манджушри. Он остановился, осмотрелся и сказал:
— Манджушри, ты должен выйти и объявить о своем про светлении. Ты думаешь, что сможешь спрятать огонь? Повсю ду вокруг тебя — пламя, возвещающее твое просветление. По всюду вокруг тебя расцвели цветы, которые не видны невеждам, но любой просветленный признает тебя — говоришь ты об этом, или нет.
Манджушри коснулся ног Гаутамы Будды и сказал:
— Именно по этой причине я не пришел к тебе. Если мое просветление подлинно, если это не галлюцинация, если я не вообразил себя просветленным — лучше, чтобы Гаутама Будда сам признал это... вместо того, чтобы идти к нему. Он знает сотни людей, которые стали просветленными благодаря ему. Если он пройдет мимо меня, не признав меня просветленным — это просто значит, что мое время еще не пришло, я просто вы думал все это.
И это был не единственный случай, потому что под воз действием Гаутамы Будды достигло просветления множество людей — больше, чем под воздействием любого другого чело века в истории. Десять тысяч монахов постоянно ходили вмес те с ним, и целый день все они только и делали, что медитиро вали, свидетельствуя свой ум. Время, сезон, нужная атмосфера, верный момент... один за другим они начали взрываться.
По моему ощущению, это в очень большой степени цепная реакция. Если один человек становится просветленным, а вы сидите рядом с ним, в вас что—то может включиться. Сама его изменившаяся энергия может подтолкнуть вашу энергию.
Наше просветление не есть нечто такое, что нужно дости гать; оно уже здесь, это сама наша природа. Это простейшая вещь в мире, и это делает ее самой трудной.
Чтобы пойти внутрь, нужен небольшой толчок, и этот толчок не обязательно должен быть физическим. Он не фи зический; это больше похоже на магнетическую энергию или электричество. Вы не видите эту энергию, но она может пере ходить от одного человека к другому, если другой достаточно готов. Он будет удивлен взрывом.
Гаутама Будда позволял десяти тысячам людей постоянно находиться с ним, просто чтобы создать энергетическое поле. Кто-то обогнал вас на шаг, кто-то — на два шага, кто-то очень близок к взрыву. Если он взрывается, он может создать цепную реакцию, и те, кто находится за ним, могут загореться. Поэто му в дзен это называется передачей лампы, или передачей све та.
Но никто не может играть просветленного; это невозмож но, потому что у просветления нет специфической формы. Каждый просветленный настолько уникален, что вы не можете подражать. И подражание уводит вас от самого себя. Чем больше вы подражаете, тем меньше возможность вашего соб ственного просветления.
Поэтому нужно учиться быть с просветленным человеком. Это не нечто такое, что можно выучить; это не похоже на уче ние или дисциплину. Это путь восприимчивости, открытости, позволения мастеру войти в вас.
Обычно мы боимся. Мы держимся на расстоянии друг от друга, мы держим оборону. Мы боимся, что кто-то может обидеть нас. Защита необходима. Кто-то может унизить нас, кто-то может причинить нам зло, поэтому мы постоянно окружаем себя защитными приспособлениями и всегда дер жимся на некотором расстоянии даже от тех, кого любим.
Адольф Гитлер никогда не женился по той простой причи не, что он никого не мог пустить в свою комнату, когда спал, потому что, кто знает, все люди — чужие... Он женился только за три часа до смерти, когда Берлин бомбили враги и было со вершенно ясно, что не осталось никакой другой возможности, кроме поражения. Это был вопрос нескольких часов.
Посреди ночи он вызвал в свой бункер священника и же нился. Друзья спросили его:
— Какой в этом смысл сейчас, когда ты уже приготовил яд?
Он сказал:
— Теперь опасности нет; я умру женатым. Эта женщина всегда мечтала выйти за меня замуж, а я откладывал это.
Теперь не было смысла защищаться. Он женился, и сле дующее, что они сделали — они оба приняли яд и отправились в духовный медовый месяц.
Но этот страх — не позволять людям нарушать дистанцию — есть всегда. Нужно осознавать, когда ты с мастером. Вы должны отбросить свою защиту, вот и все. Вы просто должны быть открытым и доступным. Держите свои двери открытыми. В нужный момент мастер шагнет внутрь — не физически, но его духовная энергия даст новый танец вашему существу.
Слова Риндзая очень важны.
Однажды Риндзай сказал: «Кто бы ни пришел ко мне, я не ошибусь в нем: я точно знаю, откуда он».
Он имеет в виду не место, откуда он приходит, но про странство, из которого он приходит — в каком пространстве, в каком состоянии сознания он находится.
Если он придет как—то особенно, будет похоже на то, что он потерял себя.
Он придет спотыкаясь, наощупь. Он будет смотреть... по его глазам вы поймете, что он просто заблудился. Он не знает, куда и зачем идет. Большинство людей находится точно в та ком же положении. Никто не имеет понятия о направлении; все они бредут во тьме.
Риндзай говорит: «Я никогда не ошибаюсь. Я просто ви жу, из какого места идет этот человек, в каком пространстве он находится. Я вижу — нерешителен он, сомневается, не уверен, нуждается в руководстве, или полон заимствованных знаний, имея огромное эго, как будто он знает».
Если он не придет как-то особенно, будет похоже на то, что он связал себя без веревки.
Все люди кажутся свободными; никто не носит наручни ков, никто не связан веревкой. Но присмотритесь чуть при стальнее: вы связаны слишком многими веревками, которые тянут вас в определенных направлениях — и, возможно, в раз ные стороны. Это создает расщепленных людей, фрагментар ные личности.
Вы можете называть эти веревки любовью, можете назы вать их амбициями, желаниями, ревностью, ненавистью — не важно, как вы называете их; все это — путы. И если ваш ум со держит в себе что-либо, это содержимое становится вашей веревкой.
Только незаполненный ум знает, что такое свобода.
Снаружи все кажутся свободными, но Риндзай говорит о невидимых веревках. И вы можете понять, вы можете увидеть свои веревки — вашу привязанность к матери, отцу, жене, мужу, детям, друзьям, врагам.
Случилось, что Махатму Ганди в 1948 году застрелили. Джиннах был человеком, который всю свою жизнь боролся с Ганди за разделение страны на две части — за сепаратную и су веренную страну для мусульман. Он сидел в саду, читая газету, когда прибежал его секретарь и сообщил ему, что Ганди за стрелили, что он мертв. Секретарь не мог поверить: в глазах Джиннаха были слезы. Он ничего не сказал, он просто вернул ся в свою комнату. Фактически, в тот самый момент Джиннах умер. Он заболел и больше не выходил из комнаты.
Его много раз спрашивали: «Почему вас это так беспоко ит? Вы были совершенно здоровы. Эта новость о Ганди...»
Джиннах говорил: «Теперь я понимаю, что есть опреде ленная связь даже с врагами. Без Ганди меня больше нет. И ес ли Ганди застрелил индуист, то меня в любой момент может застрелить мусульманин».
До того, как застрелили Ганди, вокруг его дома никогда не было охраны. Он отказывался от нее, говоря: «Нелепо даже предполагать, что какой-нибудь мусульманин подвергнет мою жизнь какой-либо опасности. Я боролся за них, я дал им соб ственное государство». Но в день смерти Ганди он немедленно приказал, чтобы вокруг его дома поставили охрану.
Никто не мог понять, почему это было для него таким ударом. Он сам не понимал это: «Я должен быть счастлив, что Ганди мертв, но мои глаза полны слез. Без Ганди я потерял се бя. Вся мою жизнь была борьбой с ним. Я лишился половины жизни. Теперь моя жизнь искалечена», — и он уже не выздоро вел, он умер через несколько месяцев.
Если вы посмотрите вокруг себя, вы найдете множество веревок — почти сеть. Если бы там была одна веревка, ее легко было бы обрезать и быть свободным. Но их так много... вся ваша личность состоит из пут. И хотя эти веревки делают вас пленником — они не дают вам ничего, кроме страдания и труд ностей, они не позволяют вам иметь достоинство и власть, — некоторым образом за свою жизнь вы привыкли к ним, и если отбросите их, будете чувствовать себя так, будто отрезаете что-то от своего существа. Они стали вашей второй натурой.
Это случилось во время Французской революции. Револю ционеры открыли двери большой тюрьмы, думая, что делают нечто великое. Эта тюрьма предназначалась только для людей, приговоренных к пожизненному заключению, для самых опас ных преступников — поэтому ключей от их наручников не бы ло, поскольку они были не нужны, эти люди никогда не выхо дили на свободу. Так что после того, как на них надевали наручники и заковывали цепями ноги, ключи выбрасывали в колодец, который находился в центре тюрьмы.
Революционеры пытались разбить их оковы, их цепи, и не могли поверить: узники очень сопротивлялись. Кто-то прожил там сорок лет, кто-то — пятьдесят; был даже человек, который провел там семьдесят лет, и он сказал: «Теперь мои глаза не вынесут выхода на свет. Мы жили в темных камерах, и за семьдесят лет мир, должно быть, очень сильно изменился. На ши друзья и жены — большинство из них, наверное, умерло. Даже наши дети не узнают нас.
Здесь так привычно и удобно — никакой работы, еду дают. Она тухлая, но зато ее дают каждый день и за нее не нужно ра ботать; не нужно искать работу. И мы так привыкли к своим маленьким темным камерам, что не можем даже представить другую жизнь».
Но революционеры есть революционеры; они упрямые люди. Они заставили их. Они разбили их кандалы и наручники и заставили их выйти из тюрьмы. Но они были удивлены: к ве черу все узники вернулись.
Это нечто очень важное — гораздо важнее, чем сама Фран цузская революция. Узники умоляли: «Не заставляйте нас. Внешний мир для нас не существует. Пропасть слишком вели ка — семьдесят лет, — и мы живем очень счастливо». Некоторые из них говорили: «Мы не можем спать без цепей». Они стали для них почти плюшевыми мишками.
Та же ситуация почти с каждым человеком: ваши цепи ста ли плюшевыми мишками. Пусть они грязные, вонючие, жир ные и итальянские — но в каждом аэропорту, на каждом вокза ле вы найдете детей, тянущих за собой своих плюшевых мишек. Они не бросят их, потому что не могут без них спать. С ними уютно — они стали такими друзьями, никаких ссор.
Мы все привыкли ко множеству веревок.
Риндзай говорит:
Если он не придет как-то особенно, будет похоже на то, что он связал себя без веревки.
Только если он приходит как рыкающий лев, один — боль ше не часть толпы, независимый от толпы, больше не христиа нин, не индуист, не буддист, — если он выбросил все писания и все условности, он придет во всей своей славе — человек во всем своем достоинстве.
Это достоинство — не относительная вещь. Оно не имеет никакого отношения к другим; оно не имеет сравнительной степени. Это его собственная природа, пришедшая к полному расцвету. Он отбросил все препятствия.
Если вы встречаете человека, у которого нет пут, цепей, условностей, вы немедленно увидите разницу между собой и этим человеком. Его свобода будет почти осязаема, и в срав нении с ним вы ясно увидите свое рабство. Вы — раб стольких вещей! Ваше рабство многомерно. Но вы продолжаете жить, потому что все остальные живут так же. Вы думаете: быть мо жет, это единственный способ жить.
Это не единственный способ жизни. Фактически, это во обще не способ жить. Это способ упустить жизнь. Если вы не расцвели в полную силу, вы просто тащились от колыбели к могиле, но не жили.
Я слышал о человеке, который умер, когда понял: «Боже мой, я был жив!» — но было уже поздно.
Большинство людей поймут это только тогда, когда по стучится смерть: «Я прожил, не живя. Я не танцевал, я не рас цвел, я не познал себя, а смерть уже пришла». А смерть означа ет, что все двери закрыты. Теперь никто не знает, что будет. Будущего больше нет. Вы не можете планировать на завтра, и все вчера ушли — великие возможности стать пробужденным, великие возможности стать буддой.
Вы упустили.
Риндзай продолжает:
Никогда не рассуждайте бессистемно. И понимание, и непо нимание ошибочны.
Это необычайно важное утверждение: «И понимание, и не понимание ошибочны». Обычно вы говорите: «Понимание пра вильно, а непонимание неправильно». Но я поддерживаю Риндзая. Он прав. Это не вопрос понимания или непонимания, это вопрос осознания.
Например, слепой человек может понять интеллектуально, что такое свет, но что это за понимание? Слепой может напи сать трактат о свете, о цветах, и логически он может быть со вершенно прав. Но что это за понимание? Он никогда не видел цвета... И такова ситуация.
Люди подробнейшим образом пишут о Боге, как будто они его видели, и спорят с другими, потому что у тех другие представления о Боге. Тысячи лет люди сражались из-за Бога, спорили о рае и аде, и никто, по—видимому, не осознал факт, что все это — гипотезы. Никто не видел Бога. Так что, если кто—то говорит: «Я понимаю Бога», это такие же пустые слова, как и непонимание Бога.
Вопрос в знании — прямом, непосредственном. Вопрос в том, чтобы быть с истиной одним, знать истину не издали, не из чужого опыта, не из писаний. Вы не можете заимствовать истину; это не товар.
Вы должны стать истиной.
Даже если человек говорит: «Я видел истину», это неверно, потому что вы не можете видеть истину — истина не есть нечто материальное; также вы не можете видеть Бога. Если вы види те, это галлюцинация.
Вот почему Будда сказал своим ученикам: «Если вы встре тите меня на своем пути, не медлите, отсеките мне голову и вышвырните меня с пути. Пройдите мимо меня, не огляды ваясь», — потому что всегда возможно, что в медитации мастер будет последним барьером. Это ваша последняя любовь, ваша великая любовная связь. Вы можете пройти через все незначи тельные вещи, через психологические привязанности, но что вы будете делать с последней веревкой?
Так случилось в жизни Рамакришны.
Рамакришна был великим преданным, а путь преданности полон воображения. Ум обладает способностью гипнотизиро вать себя и может видеть воображаемый объект так, как будто он стоит прямо перед вами.
Следует обратить внимание на тот факт, что ни один му сульманин или христианин никогда не переживали Кришну, а ни один индуист никогда не переживал Иисуса. Все они видят то, что воображают, во что верят — свои гипотезы. Если вы не прерывно настаиваете на определенной гипотетической кон цепции Бога, однажды вы увидите, как эта гипотеза становит ся реальностью.
Рамакришна был преданным Божественной Матери Каль кутты. Просветленный человек, Тотапури, проходил мимо. Он посмотрел на Рамакришну и почувствовал к бедняге огромное сострадание. Он сказал Рамакришне:
— Ты думаешь, что переживаешь Божественную Мать.
Рамакришна сказал:
— Смотри, я разговариваю с ней, и не один день, а ежеднев но. — Он был честным человеком, и то, что он говорил, было истинной правдой.
Тотапури засмеялся и сказал:
— Послушай, эта Божественная Мать — не что иное, как чистое воображение. Пока ты не отбросишь это, ты не станешь просветленным. Сядь. Я останусь здесь на три или четыре дня — только ради тебя. Я должен помочь тебе как-то отбросить Божественную Мать.
Это было очень трудное дело. Рамакришна любил Боже ственную Мать всю свою жизнь, он танцевал перед ней. И он не был традиционным человеком; он был очень нетрадиционным, очень любящим, очень невинным — настолько, что попе чителю храма, в котором он поклонялся, в котором он был священником, дважды приходилось вызывать его и говорить: «То, что ты делаешь, странно...»
Он сначала пробовал пищу, которая предназначалась для приношения богине, а затем предлагал ей. Согласно индуист ской традиции, это было абсолютно неправильно. Сначала вы должны принести пищу богу, а затем можете есть ее.
Но Рамакришна сказал:
— Моя мать всегда сначала пробовала пищу, а потом дава ла ее мне. Мне нет никакого дела до других, я знаю, в чем при чина. Важно выяснить, достойна ли эта пища, чтобы давать ее. Вкусна ли она? Достаточно ли в ней сладости или нет? Я не могу предложить ее, не попробовав.
Он сражался с Божественной Матерью. Никто не мог по нять, что происходит. Он мог закрыть храм на три—четыре дня и сказать Божественной Матери: «Оставайся внутри храма, потому что ты ничего не делаешь для своих преданных. Сюда приходит так много людей, и они просят, но их молитвы оста ются без ответа. Я здесь священник; это мой долг — заботиться. Теперь сиди запертой. Через три или четыре дня я приду к тебе снова».
Попечитель сказал:
— Ты здесь получаешь жалованье. Твоя работа — покло няться каждый день.
Он ответил:
— Дело не в этом. Дело в том, что Божественная Мать должна слушать меня. Когда она слушает, я готовлю ей такую прекрасную пищу и приношу множество роз и цветов. Когда она действительно внимает молитвам, я танцую весь день. Но когда она не слушает, становится непреклонной, то у меня то же есть достоинство...
Тотапури сказал Рамакришне:
— Сиди в безмолвии. Я не вижу на тебе никаких других ве ревок, только эту одну. Итак, когда ты увидишь, что в твоем воображении возникает Божественная Мать, возьми меч и рас секи ее на две части. Они упадут, и вместе с ними падет твой последний барьер.
Рамакришна спросил:
— Где я возьму меч?
Тотапури сказал:
— А откуда берется Божественная Мать? — оттуда же. Это твое воображение. Меч — тоже твое воображение; нужно толь ко воображение, чтобы рассечь Мать.
На это ушло три дня, потому что он входил в медитацию, Божественная Мать являлась ему, и он полностью забывал о Тотапури. Он полностью забывал о мече, слезы начинали течь из его глаз, и Тотапури тряс его со словами:
— Что ты делаешь?
Рамакришна говорил:
— Что делать? — как только я вижу ее, она так прекрасна... Не заставляй меня рассекать ее.
Тотапури сказал:
— Послушай, я вижу это даже со стороны: когда ты видишь мать, твое лицо немедленно меняется. Я принес стекло, и как только я пойму, что ты видишь мать — потому что у тебя начи нают течь слезы, твое лицо становится таким красивым, — я сделаю тебе надрез на третьем глазе. Мне придется это сделать, потому что завтра я ухожу. Я не могу больше тратить время. Это последний шанс: либо ты сделаешь это, либо я прикончу тебя. И когда я разрежу тебе лоб, — сказал Тотапури, — и по льется кровь, не медли: возьми меч и рассеки мать.
Рамакришна рассек мать и шесть дней оставался в безмол вии. Тотапури оставался эти шесть дней с ним, и когда Ра макришна открыл глаза, он поблагодарил Тотапури и сказал:
— Если бы ты не пришел, я прожил бы всю жизнь в этой галлюцинации. Мой последний барьер отпал.
Рамакришна стал просветленным после того, как разрубил последний барьер. Но даже последователи Рамакришны не упоминают этот случай, потому он показывает всю тщетность поклонения. Если, в конце концов, вам придется рубить, зачем тогда начинать?
Не нужно ни понимание — потому что понимание интел лектуально, — не непонимание, потому что оно тоже интеллек туально. Вы можете быть теистом, вы можете быть атеистом, это не имеет значения; обе точки зрения интеллектуальны. Вы должны отбросить их обе и смотреть без всяких предубежде ний, без всяких гипотез, без всяких верований. Лишь тогда... тогда вы не видите истину, вы становитесь истиной. А пока вы не станете истиной, вы не просветленный.
Так что поймите разницу: вопрос не в том, чтобы видеть Бога, вопрос не в том, чтобы видеть Будду. Вопрос в том, что бы быть буддой. Это не три: тот, кто видит, то, что видят и процесс видения; есть только одно.
Вы — это.
Это величайшее понимание, которое принес миру Гаутама Будда.
Риндзай говорит:
«Я говорю это прямо. Любой человек в мире свободен судить меня, как хочет».
Далее мастер сказал: «Каждое утверждение должно вме щать Врата Трех Тайн, и врата каждой Тайны должны вме щать Три Сущности. Есть произвольные средства, и есть дей ствие. Как вы все понимаете это?»
Затем мастер спустился.
Что это за Три Тайны? Каждое наше переживание делится на три: на наблюдателя, наблюдаемое и процесс наблюдения. Вы можете перенести это на разные уровни: познающий, по знаваемое и процесс познания. Пока три эти тайны не станут одним, когда наблюдающий есть также и наблюдаемое...
Когда вы есть Бог, все тайны исчезают, все сущее ясно и доступно для вас. Все двери открыты, ничто не спрятано. Все великолепие существования доступно, но оно доступно для со знания, которое пришло к пику, где нет субъекта и нет объек та, и ничто не связывает их, где три становятся одним.
Это единство есть буддовость, природа будды.
В этом единстве вы становитесь частью космического це лого — и не только частью. Это очень необычное переживание: когда капля росы исчезает в океане, вы можете сказать, что ро синка стала частью океана, но реальность в том, что росинка стала океаном. Вопрос не в том, чтобы быть частью. Часть все еще отдельна, есть дистанция. Только чистое единство...
Уильям Джеймс нашел верные слова для этого пережива ния: океанический опыт. Вы стали целым океаном.
Риндзай говорит, что он будет осужден — осужден всеми преданными, осужден всеми людьми, которые сохраняют ди станцию между вами и Богом. Он будет отвергнут всеми теми, кто не может представить, что в своей внутренней сущности вы есть не что иное, как божественная сила, а вся вселенная — бо жественный танец. «Но, — говорит он, — если меня осудят, это не имеет значения. Я должен сказать истину».
Дзен — единственный способ увидеть истину без всяких ве рований. Если у вас уже есть вера, она станет барьером. Нужно быть совершенно без веры. Я не говорю, что вы должны быть неверующим; это снова — вера. Вера или неверие — все это си стемы верования. Теист и атеист — две крайности одной идеи, одной гипотезы. Один говорит «да», другой говорит «нет», но оба они абсолютно не осознают истину.
Эту истину нельзя отрицать; ее нельзя также доказать. Ее нужно прожить; только жизнь является доказательством. Ког да кто—то достигает точки, где он есть истина, естественно, все его действия меняются. Все его жизненные модели будут дру гими.
Риндзай прав: как только в его храм кто-то входит, он ви дит, в каком пространстве находится этот человек, какими ве ревками он связан: есть ли направление в его жизни, или он просто забрел случайно, как лес, сплавляемый по реке? Осоз нает ли он, что каждый миг упускает значение и смысл жизни, или он просто спит, занимая себя, чтобы этот вопрос — самый главный вопрос — не возникал?
Иккью, великий дзенский поэт, написал:
Леса и луга.
Камни и травы — мои спутники.
«Ошибочные пути» этого «Безумного Облака» неизменны.
Обычные люди зовут меня дураком,
Но мне нет до этого дела.
С тех пор, как меня окрестили «Еретиком» и «демоном»,
Не будет мне другого наказания
И после смерти!
Человек истины неминуемо будет осужден, потому что вся наша жизнь зависит от лживых утешений. Все мы одурманены опиумом, которым снабжают нас религии. Как только человек выходит из этого сонного состояния, вся толпа будет против него, потому что его поведение будет очень сильно отличаться от поведения толпы.
Толпа не может вынести человека, который ведет себя иначе. Причина этого — страх: возможно, он прав. А он, по-видимому, прав: его красота изменилась, его изящество изме нилось, в его словах есть сила, которой никогда раньше не бы ло. Его безмолвие стало глубоким. Он окружен аурой новой энергии.
Это очень пугает людей — они боятся: «Этот человек, воз можно, прав; тогда мы упустили всю свою жизнь. Этого чело века нужно как-то уничтожить». Сократа и Анагора отравили неспроста; и Аль-Хилладж Мансура распяли не без причины. Сармад и Иисус... и есть сотни других, кого забили камнями или сожгли заживо; их единственным преступлением было то, что они обрели истину.
Это напомнило мне, что в начале этого века в лесах Юж ной Америки обнаружили небольшое племя — всего триста че ловек, но все они были слепы. Они даже не подозревали, что слепы, потому что никогда не видели зрячего человека — по скольку у них не было глаз, вопрос о зрении просто не стоял.
Об этом племени услышал один исследователь; он отпра вился в лес и стал жить с этим племенем, чтобы понять их. Он не обижал их, говоря, что они слепы и притворялся таким же слепым, как они. Он обнаружил, что причиной их слепоты бы ла одна муха. Если эта муха жалила ребенка, когда ему было меньше шести месяцев, он становился слепым.
Так что там были зрячие дети; но, поскольку эта муха во дилась в каждом доме, ни один ребенок не мог избежать этой участи. И никто не может помнить, что было до двух или до трех лет; никто не может помнить, что случилось, когда ему было шесть месяцев.
Поэтому все племя жило; они жили очень хорошо. Они умудрялись вести какое-то хозяйство и запасать дрова на зиму. Им удавалось приносить воду из колодца. Они приспособи лись жить вслепую. И поскольку все общество было слепым, только этот молодой исследователь смог обнаружить эту муху. Если она кусала вас после шести месяцев, вы не становились слепым, так что нужно было охранять ребенка только шесть месяцев. Но в этом племени не стоял вопрос о защите; они со вершенно не понимали, что происходит. Шестимесячный ре бенок не может сказать: «Защитите меня от этой мухи».
Он оставался там так долго, что влюбился в одну женщи ну. Он хотел жениться на ней, но племя постепенно стало по дозревать его. Хотя они и были слепы, они начали замечать, что этот человек ходит по-другому, говорит иначе, знает то, что не знают они. Он говорит: «Восходит солнце»; он говорит: «Небо усыпано звездами», — а слепые глаза не могут видеть никаких звезд.
Мало-помалу они поняли, что этот человек чем-то отлича ется от них. Они заставили его рассказать об этом:
— Ты должен быть с нами честен. В чем разница между то бой и нами? — потому что мы не видим никакого восхода, мы не видим заката, а ты говоришь о цветах и оттенках, ты гово ришь о звездах. Где все это? Должно быть, между нами есть разница.
Ему пришлось быть честным с этими бедными слепцами. Он сказал:
— У меня есть глаза, а у вас их нет. Хотя вы рождаетесь зрячими, эта муха разрушает глаза прежде, чем ребенок перей дет рубеж шести месяцев. Я могу помочь; я могу оказать меди цинскую помощь, чтобы убить этих мух; и, может быть, есть какой-нибудь способ вылечить вас, чтобы вы могли видеть.
Но они отказались. Они сказали:
— Мы и так счастливы, мы не хотим никаких перемен. Что касается твоей женитьбы... условие таково: мы должны унич тожить твои глаза; иначе мы не можем поверить, что зрячий человек... Ты можешь причинить нам какой угодно вред, а мы будем абсолютно беззащитны.
Итак, они дали ему время:
— Ты можешь думать двенадцать часов. Если ты хочешь жениться на этой женщине, мы выколем тебе глаза. Мы найдем их. А если ты хочешь сохранить зрение, ты не можешь жить с нами и жениться на этой женщине.
Этой ночью он много раз думал: «Что делать? Эти идиоты не хотят, чтобы им помогали. Они совершенно счастливы в своей слепоте». Можно понять, какие возникли бы проблемы, если бы триста людей вдруг начали видеть... Вы видите свою жену и говорите: «Боже мой! Эта буйволица — моя жена?!» Вы видите в зеркале собственное лицо и не можете поверить, что это — вы, потому что никогда не видели своего лица. Все будет нарушено.
Ночью этот исследователь сбежал, бросив идею помочь им и оставив мысль жениться на этой женщине. Он хотел женить ся на ней, потом забрать ее в цивилизованный мир, где ее мог ли вылечить; и если бы ему удалось вылечить ее, он мог бы привезти бригаду врачей и вылечить всех этих людей.
Каждый будда находится в той же ситуации. Он несет но вый свет, новую жизнь, новый взгляд. Но вы начинаете бро сать камни в таких людей. Единственным преступлением Со крата было то, что он хотел научить людей, как найти истину. Единственным преступлением Аль-Хилладж Мансура было то, что он объявил: «Аналь хак! Я есть Бог!» — но он сделал это не из эгоизма, потому что сказал: «Ты тоже Бог, просто ты не знаешь об этом. Я знаю».
Случай Аль-Хилладж Мансура вообще особенный. Его учителем был Джуннаид, и Джуннаид сказал:
— Мансур, я тоже знаю, что я — Бог, но я знаю еще и то, что толпа не потерпит такого заявления. Держи это внутри; помо гай людям осознать, что они — боги, но не объявляй, что ты — Бог. Тебя не потерпят.
Но Мансур был молод. Джуннаид был стар и достаточно насмотрелся, что за люди его окружают. Мансур не послушал его и начал говорить: «Я — Бог, и ты — тоже Бог; разница лишь в том, что ты не сознателен, а я осознаю». Его убили совер шенно безжалостно, это даже нельзя назвать распятием. Иису са просто распяли. Мансура разрезали по частям — ступни, но ги, руки, глаза, язык, голову, — его уничтожали по частям.
Почему это происходит? Эти люди становятся опасными для наших утешений. Они начинают заявлять вещи, которые мы боимся знать. Мы не хотим знать, кто мы, потому что это может привести в беспорядок всю нашу жизнь. У нас хорошо отлаженная периферия; если мы узнаем центр, нам придется полностью менять периферию. Это рискованно. Мы живем в своем несчастье и страдании, но это стало таким привычным образом жизни. Все так живут — зачем рисковать?
А присутствие такого человека, как Аль-Хилладж Мансур провоцирует нас изменить жизнь. Это раздражает людей; лю дям досаждает, что кто-то знает больше, чем они. Они не мо гут вынести такого человека. В этом мире думать — самое пре ступное дело; знать в этом мире — значит готовиться к распя тию.
Профессор Коулмен Баркс задал вопрос:
Я чувствую огромную благодарность за Ваше просветление, Вашу мудрость, Ваши отважные эксперименты, Вашу жизнь.
Спасибо!
Руми сказал: «Я хочу гореть, гореть...» Что такое это го рение? Шамс сказал: «Я — огонь». Можете ли Вы сказать что-нибудь о Шамсе? Из Шамса?
Какое отношение имеет это горение и огонь к моему соб ственному просветлению?
Коулмен, вы задали очень опасный вопрос! — потому что горение не имеет никакого отношения к вашему просветлению. На пути просветления не стоит вопрос о горении.
Но поскольку вы любите Мевлана Джалалуддина Руми... Я тоже люблю этого человека. Но вы должны понять, что су физм все еще зависит от гипотетического Бога. Он не свободен от гипотезы Бога. И суфизм отличается тем, что представляет Бога женщиной. Их метод — любовь: любить Бога как можно тотальнее. Так вот, вы любите невозможную гипотезу, и тре буется тотальность. Вы будете чувствовать некое горение — бо лее интенсивное, чем чувствуют любящие на более низком уровне.
Любящие чувствуют некий жар в своих сердцах. Глубокая страсть и желание встречи с возлюбленной создают этот жар. Любовь к Богу неизбежно создает в вас великий огонь. Вы бу дете в огне, потому что выбрали в качестве объекта любви не что невозможное; объект вашей любви — гипотетический. Вам придется плакать и рыдать, вам придется молиться, поститься, и ваш ум будет вынужден постоянно повторять и помнить о возлюбленной.
Ум обладает способностью воображать что угодно и также способностью гипнотизировать себя. После долгого повторе ния вы можете даже увидеть Бога — точно так же, как вы вооб ражаете что-то. Это побочный продукт вашего ума. Это сдела ет вас очень счастливым, вы будете танцевать от радости.
Я был с суфиями и полюбил этих людей. И все же они уш ли на один шаг в сторону от того, чтобы быть буддой. Хотя их поэзия прекрасна — так и должно быть, потому что она проис текает из их любви, — их переживания — это галлюцинация, созданная их собственным умом. В суфизме ум достигает точ ки, где вы становитесь почти безумным из-за возлюбленной. Эти дни разлуки с ней создают ощущение жара.
На пути дхьян, или дзен, никакого горения нет, потому что нет гипотезы, нет Бога. И это не вопрос любви. Человек дзен — очень любящий, но он не практикует любовь; любовь прихо дит как побочное следствие его осознания. Он просто осознает свою буддовость. Это не вопрос другого — Бога, который где- то на небесах. Он просто достигает собственного жизненного центра и, будучи там, взрывается любовью, состраданием. Его любовь следует за просветлением, это не метод достижения просветления.
Но для суфия любовь — метод. А поскольку любовь являет ся методом, он остается частью ума.
На пути дзен усилия направлены на то, чтобы выйти за пределы ума, достичь не-ума, быть совершенно пустым от всех мыслей, включая любовь. Дзен — это путь пустоты: ни Бога, ни любви — ничего; только чистое ничто, в котором вы тоже исче заете.
Кто будет чувствовать этот жар? Кто будет чувствовать этот огонь?
Так что, хотя я люблю суфизм... Коулмен, я не хочу задеть ваши чувства, но хочу сказать со всей определенностью, что однажды вам придется поменять суфизм на дзен. Суфий все еще живет в воображении; они не знают состояния не-ума. А поскольку они не знают состояния не-ума, то, как бы прекрас ны они ни были, они по-прежнему близки к просветлению, но не просветленные. Помните, даже быть очень близко не значит быть просветленным.
И причина ясна: суфизм — это ветвь, ответвление мусуль манства. В нем содержится почти все, что есть хорошего в му сульманстве. Но мусульманство — низший вид религии. Му сульманство, иудаизм, христианство — все они гипотетичны.
Есть только две религии, которые не гипотетичны — буд дизм и даосизм. Дзен — это их гибрид, а гибрид всегда лучше, чем оба родителя. Это встреча Будды и Лао-цзы; дзен родился из их встречи. Это не буддизм и не даосизм; он обладает соб ственной индивидуальностью. Он содержит все прекрасное, что идет от Будды, и все великое, что идет от Лао-цзы. Это ве личайший пик, которого когда-либо достигал человек.
Индуизм — это просто путаница: тридцать три миллиона богов! — чего вы ждете? Индуизм остался философской, проти воречивой, гипотетической религией. Он не смог достичь вы сот Будды. Будда родился индуистом, но восстал против этой мешанины — лучше искать одному, чем верить. Это одна из са мых важных вещей, которую нужно запомнить. Любая рели гия, которая начинается с веры, даст вам самогипноз.
Только даосизм и буддизм не начинают с веры. Все их уси лие заключается в том, чтобы вы вошли в себя — без всяких концепций относительно того, что вы там найдете. Просто будьте открытыми, доступными, без всяких предубеждений, без философий и писаний — просто идите внутрь с открытым сердцем, и когда вы достигнете точки, где ум безмолвствует, не движется ни одна мысль...
Согласно Дао и Будде, даже Бог — мысль. Когда мыслей нет, вы достигаете высочайшего Эвереста сознания. В этой точке вы знаете, что потенциально каждое живое существо — бог.
Говорят, Будда сказал: «В тот миг, когда я стал просвет ленным, я удивился: все сущее просветленно, только люди это го не понимают. Они носят свое просветление внутри и не смотрят на него».
Будда рассказывал об опыте своих прошлых жизней. Ког да он был не просветленным, а только ищущим, он услыхал о человеке, который стал просветленным, и пошел к нему. Он не имел представления о том, что такое просветление, и шел безо всяких предубеждений — ни за, ни против. Но как только он приблизился к этому человеку, он обнаружил, что поклонился и коснулся его ног. Он был удивлен! Он не решал сделать это — он коснулся ног этого человека вопреки самому себе. Это был первый сюрприз. А когда он встал, последовал еще больший сюрприз: просветленный коснулся его ног. Будда спросил:
— Что ты делаешь? Ты — просветленный, и совершенно правильно, что я касаюсь твоих ног. Но почему ты касаешься моих?
Этот человек засмеялся и сказал:
— Когда-то я был непросветленным. Теперь я просветлен ный. Сейчас ты — непросветленный. Однажды ты станешь про светленным. Так что это только вопрос времени. Что касается меня... возможно, ты не знаешь этого, но я вижу твое скрытое сокровище.
Каждый человек — будда, осознает он это или нет. На пути дзен нет никаких гипотез.
То, что говорит Руми — «Я хочу гореть, гореть...» — это ум, сфокусированный на гипотетической возлюбленной, и горячее желание встретить ее, слиться с ней. Но это — объективный бог; он может быть мужчиной или женщиной, это не имеет значе ния.
В Индии, в Бенгалии, есть небольшая секта, которая верит в том, что только Кришна — мужчина, а все остальные — жен щины. Поскольку все люди — женщины и горят желанием встретиться с любовником, они спят со статуей Кришны в по стели.
Но все это — игры ума. За исключением Гаутамы Будды, Лао-цзы и людей, которые стали просветленными благодаря им, все остальное человечество живет в гипотезах. Я ценю поэ зию Руми, я восхищаюсь красотой многих суфийских мисти ков, но не могу сказать, что они — просветленные. Они все еще идут наощупь, и это прекратится только тогда, когда они от бросят гипотезы Бога.
Поиск должен быть внутренним, а не внешним. Любой по иск, который направлен вовне, изменит вашу личность. Он сделает ее более красивой, более любящей, но это только во ображение.
Однажды случилось, что один суфийский мастер, которого очень любили... его ученики приходили ко мне и говорили:
— Мы хотим, чтобы вы встретились с нашим мастером, когда он придет.
Я сказал:
— С одним условием: ваш мастер на три дня должен стать моим гостем, а вы в эти три дня не должны приходить.
Итак, мастер пришел, как обычно — он ежегодно приходил в то место на месяц или два. Это был очень красивый человек — очень благоухающий, сияющий, радостный. Он любил танце вать, петь и играть на музыкальных инструментах. Когда он пришел в мой дом, я закрыл дверь и сказал его ученикам:
— Теперь исчезните и оставьте его на три дня со мной.
Мастер спросил:
— Что ты хочешь?
Я сказал:
— Отложи свои инструменты и три дня не думай о своем возлюбленном Боге.
Он спросил:
— Какой в этом смысл?
Я сказал:
— Смысл выяснится через три дня. Всего три дня побудь нормальным. Ты ненормальный.
Он сказал:
— Ты странный малый! Я — ненормальный?
Я сказал:
— Отбрось идею гипотетического Бога. Ты видел Бога?
Он сказал:
— Я вижу Бога повсюду.
Я спросил:
— Когда это началось?
Он ответил:
— Мне понадобилось двадцать лет, чтобы увидеть Бога в каждом человеке. В конце концов, я начал видеть.
Я сказал:
— Именно поэтому я и прошу тебя эти три дня не делать ничего, что ты обычно делаешь. Возьми три выходных от своей практики видения Бога во всем.
Это закончилось всего за один день! На следующий день он был очень зол на меня. Он сказал:
— Отпусти меня. Ты разрушил мой двадцатилетний труд. Я следовал твоей идее всего одну ночь, и утром я нигде не вижу никакого Бога.
Я сказал:
— Бог, которого ты видел двадцать лет, исчез за одну ночь — многого ли он стоит? Неужели ты не понимаешь, что это ги потеза, которую ты навязал себе? И для такой программы не нужно двадцати лет — для такого программирования доста точно нескольких часов.
Можно гипнотизировать человека в течение семи дней, внушая ему, что он будет видеть Бога повсюду — и он будет очень радостным, очень любящим. За семь дней человека мож но запрограммировать, как компьютер, и он начнет видеть Бо га. Но это не путь истины.
Коулмен, это очень хорошо: наслаждайтесь стихами Руми, наслаждайтесь красивыми суфийскими историями. Я наслаж дался ими. Но предупреждаю вас: не потеряйтесь в них. Они — игра ума, стратегия самогипноза.
Я говорил, что вы задали опасный вопрос. Я не хочу оскорбить ваши чувства и вашу любовь, но я должен говорить истину, даже если это больно. Однажды вы почувствуете, что благодарны мне.
Суфизм — это ничто. Хорошие стихи можно найти где угодно. И если хотите, приведите ко мне любого суфия, и я за час уберу все его переживания. Они — ненормальные люди, гипнотизирующие самих себя.
Настоящая задача — прийти к тому, чтобы дегипнотизировать себя, потому что каждое общество уже загипнотизирова ло вас. Индуисты считают Кришну богом, и никого не беспо коит, что Кришна украл у разных людей шестнадцать тысяч женщин. Он был женат только на одной женщине. Но шест надцать тысяч женщин... любая красивая женщина — и его солдаты хватают ее; ему достаточно было только сделать знак, чтобы они привели ее во дворец.
Кришна обращался с женщинами, как со стадом коров, и никогда не думал о том, что у них есть дети, мужья, старые ро дители или родители их мужей, и что он разрушает всю их се мейную жизнь. И что он собирался делать с шестнадцатью ты сячами женщин? Он — не бык. Даже бык устал бы. Шестнадцать тысяч — это рекорд. И, тем не менее, ни один ин дуист не думает об этом.
Рама для индуистов — Бог, и никто не спрашивает о том, что он убил бедного неприкасаемого, молодого человека, только за то, что он слушал, как кто-то читает Веды. Индуист ское общество пять тысяч лет основывается на кастовой систе ме, и неприкасаемому, шудре, не разрешается читать никакие религиозные писания. Ему не позволено также иметь какое-либо образование. Неприкасаемым не разрешается жить в го роде; они должны жить за пределами города. Они делают в го роде всю грязную работу, а их жизнь — беднейшая в мире. У них отнято все человеческое достоинство.
Этот молодой человек ничего не читал, он просто слушал, как какой-то брамин читает Ригведу. Из любопытства он спрятался за деревьями; его схватили, и когда его привели к Раме, поскольку он совершил страшное преступление, Рама сказал своим людям: «Расплавьте свинец и влейте ему в уши, потому что он слушал Веды, а это запрещено».
Этот человек, конечно, умер. Нельзя ожидать, что человек выживет, если ему залить в уши расплавленный свинец. Он тут же упал замертво. И ни один индуист не спрашивает об этом. Даже такие люди, как махатма Ганди, продолжают повторять имя Рамы: он — бог.
И такова ситуация во всем мире, в каждой религии. Я за глянул во все углы и закоулки и не нашел ни одного религиоз ного течения, кроме дзен, которое было бы абсолютно чисто и не совершило бы ни одного преступления против челове чества. Дзен принес миру только больше красоты, изящества, любви и медитативности.
Так что это замечательно, Коулмен; наслаждайтесь поэзи ей, но не думайте, что эти стихи исходят из просветления. Они не слышали даже слова «просветление». В персидском, урду, арабском нет эквивалента слову «просветление». У них есть «богореализация», реализация возлюбленного — но возлюб ленный отделен от вас.
Все дело в том, что, даже если вы найдете бога, который отделен от вас, миллионы других уже должны были найти его раньше. Вы будете в толпе. И что вы собираетесь делать, встретив Бога? — сказать: «Привет, как дела»? Ничего особен ного, обычная встреча — вы будете смущены, и Бог смутится: что делать с этим профессором Коулменом? «Это было очень хорошо... ваши переводы прекрасны, но зачем вы пришли сю да?»
Не делайте таких вещей, не смущайте Бога. Бога нет. Есть божественность, и эта божественность окружает вас. Мы все находимся в одном океане.
Вот древняя история:
Молоденькая рыбка с очень философским складом ума спросила других рыб:
— Мы так много слышали об океане; где он? Я хочу встре титься с океаном.
Все пожали плечами; они сказали:
— Мы тоже слышали об океане, но не знаем, где он.
Одна старая рыба отвела девушку в сторонку и сказала ей:
— Никакого другого океана нигде нет. Мы в нем. Мы роди лись в нем, мы живем в нем и умираем в нем. Это и есть океан.
И я говорю вам: то же самое с нами. Мы родились в боже ственности, мы живем и умираем в божественности. Нужно за помнить только одно: вы можете пройти через этот невероят ный опыт жизни либо во сне, либо полностью пробужденным.
Медитация — единственный способ сделать вас осознаю щим. И когда вы в полном осознании, все вокруг — это океан божественности. Сама жизнь, само сознание божественны. Она проявляется во всех формах — в розах и лотосах, в птицах и де ревьях. Где бы ни была жизнь, она — не что иное, как боже ственность. Мы живем в океане божественности. Так что не ищите где-то. Просто посмотрите внутрь, потому что это — ближайший пункт, который вы можете найти.
Суфизм прекрасен, но это — не окончательный ответ, и вы не должны останавливаться на суфизме. Это хорошая трени ровка для начала. Закончите дзеном.
И это огромный сюрприз: с вершин дзен вы сможете по нять суфизм лучше, чем живя среди суфиев. Нужна некоторая дистанция, и дзен дает вам эту дистанцию. С этого расстояния вы можете наблюдать все религии. Что они делают? — играют в игры, прекрасные игры; но, в конце концов, игры есть игры.
Вы спрашиваете: «Какое отношение имеет это горение и огонь к моему собственному просветлению?» Совершенно ника кого. Вы — просветленный в это самое мгновение; просто без молвно войдите в собственное существо. Найдите центр своего существа, и вы нашли центр всей вселенной. Мы отделены на периферии, но в центре все мы — одно. Я называю это опытом будды.
Пока вы не стали буддой — и помните, мне приходится го ворить «пока вы не стали буддой» только из-за скудости язы ка. Вы уже будда. Так что мне приходится говорить: пока вы не осознали, пока вы не вспомнили то, что забыли...
Каждый ребенок в своей невинности знает, и каждый ребе нок сбивается с пути из-за знаний, которые в огромном коли честве вливают в него родители, священники, учителя. Детская невинность очень скоро полностью покрывается разнообраз ным дерьмом.
Все действие медитации в том, чтобы отсечь всю грязь, ко торую нанесло на вас общество, и найти ту частицу природы будды, с которой вы родились. В тот день, когда вы находите природу будды, с которой родились, круг замыкается. Вы сно ва становитесь невинным.
В свои последние дни Сократ сказал: «Когда я был молод, я думал, что знаю много. Став старше, я начал думать, что знаю все. Но когда я стал еще старше и мое сознание обостри лось, я внезапно понял, что не знаю ничего».
Это прекрасная история: в Греции есть — был раньше, те перь он разрушен — Дельфийский храм. И оракул Дельфийско го храма провозгласил Сократа мудрейшим человеком в мире. Люди, знавшие Сократа, примчались, чтобы сказать ему:
— Оракул объявил тебя мудрейшим человеком в мире!
Сократ сказал:
— Оракул впервые ошибся. Я ничего не знаю.
Люди очень растерялись. Они вернулись в Дельфы и ска зали оракулу:
— Ты говоришь, что он — мудрейший человек, а он говорит, что ничего не знает.
Оракул ответил:
— Именно поэтому он — мудрейший человек в мире. Он снова стал ребенком. Он вернулся домой.
Маниша тоже задала вопрос:
Наш возлюбленный Мастер,
Ты говорил о пустом сердце дзен. Прошлый вечер мы прове ли, слушая объяснения Руми
о сердце суфия.
Не можешь ли ты рассказать о разнице между ними?
В реальности, то, что суфии называют сердцем, есть просто часть их ума. Ум обладает многими способностями: мыслить, чувствовать, воображать, видеть сны, гипнотизировать себя — все это качества ума. Фактически, сердца, как такового, нет; все делается умом.
Мы жили согласно традиционному разделению — что во ображение, ощущения, эмоции и чувства относятся к сердцу. Но ваше сердце — просто насос. Все, что вы думаете, вообра жаете или чувствуете, заключается в уме. В вашем уме есть семьдесят центров, и они управляют всем.
Когда дзен говорит о пустом сердце, это просто означает пустой ум. Для дзен сердце и ум — синонимы. Ударение делает ся на пустоте. Ум, который пуст, становится дверью в боже ственное, которое повсюду вокруг — но сначала нужно быть пустым.
Суфизм — красивая фантазия. Дзен не имеет ничего общего с фантазиями. Все должно быть опустошено. Имя «Руми» в не котором смысле прекрасно: не на персидском, а на английском «roomy» означает «пустой». Комната (англ. room) может быть полна мебели, а может быть без мебели — просто комната. Эта пустая комната вмещает все пространство, все существование.
Сардар Гурудаял Сингх, должно быть, заждался. Коулмен задал очень серьезный вопрос, и Сардар Гурудаял Сингх ду мает, что случилось с его временем?
Рональд Рейган и Михаил Горбачев, нахмурившись, сидят за столом переговоров в Женеве. Они уже почти на грани ядерной войны, обсуждая, кто будет контролировать Абу-Даби, маленькую нефтяную страну.
— Слушай, Рейган, — говорит Горбачев. — Стоит ли унич тожать весь мир из-за какого-то клочка земли?
— Ты прав, — отвечает Рейган. — Но как же нам решить этот вопрос без войны?
— Просто, — говорит Горбачев. — Давай прямо сейчас уст роим состязание и выясним, кто из нас сильнее.
— Здорово! — говорит пожилой американский президент. — Что мы будем делать?
— У нас в России, — говорит Горбачев, — делают так: мы становимся друг против друга, и каждый из нас как следует пинает другого между ног. Кто быстрее встанет после этого, тот и победил.
— Хорошая мысль! — говорит Рейган. — Начнем.
Они поднимаются из-за стола, и Горбачев начинает. Он поднимает ногу, размахивается и дает Рейгану хорошего пинка прямо по яйцам. Рейган кричит, падает и катается по полу, вы таращив глаза. Через пять минут ему кое-как удается поднять ся на ноги.
— Ну ладно, — стонет он, — теперь моя очередь.
— О! — говорит Горбачев. — Это совершенно неважно — мо жешь забирать свою Абу-Даби!
Герберту Хупу исполнилось тридцать два года, и он решил завести страховой полис. Он идет в страховое агентство и про ходит полный медицинский осмотр.
Тщательно обследовав Герберта, врач разрешает ему оде ваться.
— У вас прекрасные анализы, — говорит доктор. — Однако, если вы позволите мне сделать личное наблюдение... У вас са мый маленький член из всех, которые я когда-либо видел. У вас нет с этим проблем?
— Знаете, — говорит Герберт, — я женат уже десять лет, у нас двое очаровательных деток и полноценная сексуальная жизнь. Единственная проблема с моим членом — это то, что днем я с трудом нахожу его.
— Правда? — спрашивает доктор. — А как же ночью?
— Это не проблема, — отвечает Герберт. — Ночью мы ищем его вдвоем.
Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны...
Закройте глаза,
почувствуйте, что ваше тело совершенно замерзло.
Теперь посмотрите внутрь с тотальной сознательностью
и с огромной настоятельностью, словно это будет последний миг вашей жизни.
Проникните в центр, как копье.
Это недалеко, всего один шаг.
В тот миг, когда вы достигнете центра, вы найдете безмерную тишину,
великое спокойствие и радость, которой никогда раньше не знали.
Цветы начнут осыпать вас дождем,
потому что существование охвачено великой радостью.
Любая эволюция сознания —
когда десять тысяч человек находятся в своем центре — это важное событие.
В этот миг вы — будда.
Вам не нужно им становиться, вы всегда им были.
Ваша работа состоит в том,
чтобы привести этого будду из вашего скрытого центра
на периферию своей жизни, в свои поступки, в свои отношения.
Постепенно выводите будду из центра на периферию...
и вы прошли через величайшую возможную революцию.
Я не знаю другой подлинной революции, кроме этой.
Просто внимательно свидетельствуйте.
Будда — не перед вами, вы и есть будда.
Будьте точны в этом.
Если вы видите будду снаружи, немедленно отсеките ему голову.
Ваше свидетельствование — это будда.
Сама ваша «естьность»,
сама ваша жизнь,
само ваше существо и есть будда.
Сделай это более ясным, Ниведано...
Теперь свидетельствуйте.
Вы — не тело,
вы — не ум,
вы — просто свидетель,
свидетель пустоты,
свидетель ничто,
и внезапно из самого центра вашего существа
возникает великое блаженство, великий экстаз.
В этот момент Аудитория Будды стала тихим озером сознания.
Вы растворились друг в друге.
Вы — просто часть океана.
Не спрашивайте, где находится океан.
Таковость и есть этот океан.
Быть здесь сейчас — это океан,
и это океаническое сознание есть окончательная свобода.
Прежде, чем Ниведано позовет вас назад,
соберите как можно больше переживаний, цветов и аромата
и убедите будду пойти с вами.
Он идет...
он — ваша внутренняя природа.
Точно так же, как он может быть в центре, он может быть и на периферии.
Этот счастливый день обязательно однажды придет –
когда вся ваша жизнь станет заполненной.
Все ваши действия, все ваши жесты
становятся такими изящными, такими божественными.
Само ваше безмолвие становится песней.
Ваш неподвижный центр становится танцем.
И тот, кто знает свой центр, знает также свою вечность, свое бессмертие.
Будды не умирают, так же, как не рождаются.
Они просто появляются и исчезают
в том же океане,
как волны.
Ниведано...
Вернитесь,
но вернитесь как будды,
спокойно, безмолвно, изящно.
Посидите несколько минут,
чтобы собрать пространство, где вы побывали,
путь, который прошли.
Каждый день вы должны идти все глубже и глубже,
вы должны все больше выводить будду на периферию своей жизни.
Это случается, непременно — я говорю это абсолютно уверенно,
потому что это случилось со мной.
Почему это не может случиться с вами?
Это ваше прирожденное право,
вы должны просто предъявить его.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 3
ЛИБО ИСПЫТАЙТЕ,
ЛИБО ОТПРАВЛЯЙТЕСЬ ДОМОЙ
Наш возлюбленный Мастер,
Риндзай как-то сказал: «Следующие пути, вы мерите по словам, исходящим из уст старых масте ров, и принимаете их за истинный путь, говоря: "Эти благие мастера удивительны, а я, простой па рень — разве смею я сравниться с такими древними знаменитостями?"
Слепые идиоты! — прокомментировал Риндзай. — Вы упорствуете всю свою жизнь, придерживаясь этих взглядов и предавая собственные глаза. Только великий мастер может осмелиться с пренебрежени ем отнестись к буддам и патриархам. С древнейших дней у наших предшественников никогда и нигде не было людей, которые верили в них. Их ценность при знавалась лишь тогда, когда они уходили. На что бы они были годны, если бы люди принимали их повсюду? Поэтому говорится: “Всего один львиный рык разби вает черепа шакалов ”».
Маниша, есть несколько очень существенных вещей, кото рые делают дзен абсолютно отличным от любой другой религии, секты, любого рода дисциплины, учения. Наи более важно из всего этого то, что дзен — это революция. Все другие религии — слуги коммерческих интересов.
Богатые и могущественные люди, политики господствова ли во всех религиях. Священники всегда были всего лишь слу гами этих преступников. Это заговор такого мирового мас штаба, что никто не осознает его. Это так очевидно и так просто — что мы с самого начала, с самого детства запрограм мированы.
Это программирование делается с самыми благими наме рениями в мире. Родители любят вас, но их любовь так же бес сознательна, как и они сами. Родители хотят, чтобы вы следо вали тем же путем, которым следовали они и их предки. Ни они, ни их предки не знали пути к истине. Они просто продол жают учить старым словам маленьких детей — а дети абсолют но беспомощны.
Дети не могут помешать им. Во-первых, они зависят от ро дителей — им нужна еда, одежда; вся их жизнь зависит от роди телей. А во-вторых, они не знают, что с ними делают. Их берут в храмы, мечети, церкви, синагоги... они счастливы. Они не знают, что очень тонким путем их делают рабами. Они рады, потому что рады их родители, соседи, общество. Они даже не спрашивают, что вкладывают в их ум. Они пришли чистыми, но на чистой доске их сознания каждый миг что-то пишут.
Университеты — рабы, колледжи — рабы, потому что их существование зависит от государственных денег. Поэтому политики господствуют...
В настоящее время, поскольку Рональд Рейган против тео рии эволюции Чарльза Дарвина... Будучи фундаменталистом, фашиствующим христианином, он может понять только то, что мир был создан — такова точка зрения христианства, — что мир был создан полностью законченным, и вопроса об эволюции нет. Но важнейшие исследования Чарльза Дарвина пока зывают, что эволюция есть; мир не создан совершенным, он всегда несовершенен и эволюционирует. Это не дело госу дарства — никакое правительство не должно мешать студентам знакомиться с новыми идеями.
Сейчас Рональд Рейган пытается запретить Чарльза Дар вина в Америке. Его книги об эволюции изъяты из библиотек, из университетов. Даже назвать его имя — преступление.
Галилей в своей книге впервые написал, что старая идея о том, что Солнце движется вокруг Земли — только предположе ние; это не истина, это только кажется. Истина как раз в об ратном: Земля движется вокруг Солнца.
Это противоречило утверждениям Библии, а Библия — это слово Бога, и Бог не может ошибаться. Что говорить о Боге — даже папа непогрешим, а он — весьма далекий родственник Бо га; он не ошибается, не может ошибаться. А если учесть, что Бог сам сделал этот мир — он знает лучше, чем Галилей, дви жется ли Солнце вокруг Земли, или Земля вокруг Солнца.
Галилей был стар, почти на смертном одре. Его притащи ли на суд папы и заставили изменить свои слова. Он пытался убедить суд, говоря:
— Я тоже христианин; я не атеист. Я верю в Бога, я верю в Иисуса; но это — научный факт, и не такой уж значительный; он не имеет никакого отношения к религии.
Папа сказал:
— Он имеет к религии самое прямое отношение. Если один факт в Библии неверен, люди начнут думать: «Как знать, дру гие вещи тоже могут быть неверными». Мы не можем допус тить, чтобы в Библии что-то было неправильно. Это сама ис тина. Ты должен изменить это; иначе тебя ждет смерть.
Галилей сказал:
— Меня в любом случае ждет смерть, но ради вашего удо вольствия я изменю свои слова. Но помните, я напишу приме чание...
Папа не спросил, что это за примечание; он сказал:
— Просто измени свои слова, и если тебе хочется писать примечание, пиши.
Галилей сделал хорошее дело. Он изменил свое утвержде ние, а ниже, в примечании, сказал: «То, что я говорю, ничего не меняет. Земля все равно продолжает ходить вокруг Солнца. Кто я, чтобы решать?»
Так вот, всевозможные страхи примитивных умов — их бо ги, их жадность в отношении рая, их страх перед адом — посто янно навязываются ребенку. Система образования продолжает это. В настоящий момент в мире нет ни одной системы образо вания, которую можно было бы назвать создающей бунтов щиков, а не рабов. Мир полон рабов.
Вы сможете понять дзен и Риндзая, их огромные усилия принести в мир бунт, создать бунтарскую религию. Естествен но, всякий бунт должен быть направлен против прошлого.
Обычные массы думают, что, чем древнее писание, тем оно истиннее. Они сражаются, их ученые непрерывно спорят: «Наши писания древнее», — но они не могут понять простой вещи: чем древнее писание, тем более примитивным оно будет, более ошибочным и более глупым, потому что человеческое сознание постоянно росло: объективно — в науке, субъективно — в энергетических полях, таких, как дзен.
Это утверждение будет шокировать священников и так на зываемых религиозных людей, но оно абсолютно истинно.
Риндзай говорит по какому-то поводу:
Следующие пути, вы мерите по словам, исходящим из уст старых мастеров, и принимаете их за истинный путь, говоря: «Эти благие мастера удивительны, а я, простой парень — разве смею я сравниться с такими древними знаменитостями?»
Считается, что все старое — золото. Это не всегда так. Оно может быть просто позолоченным, просто отполированным под золото.
Истина не имеет никакого отношения к древности или но визне. На самом деле, она всегда нова, потому что сознание постоянно растет и находит все больше и больше пространства и новых тайн.
Тот же подход существовал среди ученых на ранней стадии роста науки, триста лет назад, когда она начала расти как от дельный от религии мир. У них по-прежнему был ум фанати ков, и тот же ум они стали использовать в отношении научных истин — что эти истины вечны.
Только в этом веке, после Альберта Эйнштейна, стало яс но, что даже научные истины не вечны. Эти истины только по казывают нашу ограниченность. Если бы мы имели более со вершенные глаза и инструменты, мы могли бы видеть гораздо больше — что разобьет эти принципы.
Сейчас ситуация такова: наука растет с таким размахом и такой скоростью, что вы не можете написать толстый том на учных исследований, потому что к тому времени, когда ваш том будет закончен, он уже устареет. Поэтому науке сейчас приходится зависеть от газет, периодики. Как только вы от кроете что-то, вы немедленно должны опубликовать это в на учных журналах или газетах, потому что — как знать? — уже в следующем месяце кто-то может открыть что-нибудь еще, и ваше открытие устареет.
Риндзай говорит: «Люди думают, что все, исходящее из уст старых мастеров...» Во-первых, пока вы не встретили этого человека, вы не можете решить, мастер ли он. Старые мастера могут быть просто вымыслом, идеей, которую насадили в вас и которая так глубоко проникла в ваше сознание, что вы не сомневаетесь в ней.
Миллионы людей поклоняются самым нелепым суевериям и не задают вопросов. Если вы поднимете какой-то вопрос, вас потащат в суд: вы оскорбили чьи-то религиозные чувства. Важна не истина, а религиозные чувства какого-то идиота. Этот идиот, прежде всего, не может быть религиозным; как он может иметь религиозные чувства?
Но массы продолжают хранить мертвое. Теперь это никак невозможно доказать — нет никаких свидетельств, что эти лю ди были просветленными, что то, что они говорили — истина. Возможно, они были всего лишь поэтами, хорошими писате лями, философами, умными и искусными. Но поскольку этого человека нет, очень трудно увидеть его ауру, очень трудно по чувствовать его присутствие.
Если мастер мертв, найти в его словах что-нибудь живое очень трудно. Эти слова были живыми, когда они только что вышли свежими из пустого сердца мастера; и их жизнь очень коротка. Всего один миг — если вы восприимчивы, они могут войти в ваше существо. Если вы начинаете думать о них, к то му времени они будут мертвы. Это — немедленная передача.
Поэтому старые мастера... одно то, что они старые и мно гие века им поклонялось множество людей, ничего не меняет.
Риндзай говорит своим последователям:
Следующие пути, вы мерите по словам, исходящим из уст старых мастеров, и принимаете их за истинный путь, говоря: «Эти благие мастера удивительны, а я, простой парень — разве смею я сравниться с такими древними знаменитостями?»
Как я могу спрашивать? Как я могу судить? Я — обычный человек, а они — необычные люди. Некоторые провозглашали себя пророками Бога, некоторые — посланниками Бога, неко торые заявляли, как Иисус, что они — единственные рожденные сыны Бога. Они — очень редкие люди; как вы можете спраши вать их? Вы — обычный человек.
Но правда в том, что все эти пророки, мессии и посланни ки кого-то, кто не существует, эксплуатируют людей. То, что они говорят — пустые слова; но они прячутся под масками про роков.
Люди, которые объявляют себя пророками, психологиче ски больны. Просто быть человеком, чисто и абсолютно ра зумным, с пустым сердцем, чтобы переживать мир — этого до статочно. Не нужно быть пророком, не нужно быть посланни ком, пайгамбаром, мессией.
Но эта стратегия — быть пророком, мессией, посланником — нужна для того, чтобы придать веса их словам. Они говорят от имени Бога, но Бога, к сожалению, нет.
Я не согласен с Фридрихом Ницше, который сказал, что Бог умер. Он сказал действительно великую вещь, но я не со гласен, потому что Бог никогда не рождался — как он может умереть?
Бог — просто аккумулированный страх человечества.
Окруженный смертью, окруженный всевозможными бес покойствами и тревогами мира, человек чувствует себя таким незащищенным; ему психологически нужен защитник, кто-то высший, кому он может молиться, когда ему трудно, на кого он может положиться, кто будет справедлив, сострадателен и милостив. Человек спроецировал все эти идеи на гипотезу Бо га.
Есть эгоистичные люди, которые заявляют: «Я — пророк. Я специально послан Богом, чтобы принести эту весть». Но эта весть такая гнилая, что очевидно: она написана даже не очень хорошим писателем.
Только посмотрите на свои Пураны: они так непристойны, порнографичны. Но ни один индуист никогда не поинтересо вался: «Бог пишет порнографию?» Они грязны. Коран, Библия или индуистские Пураны — они кажутся таким детским лепе том. В них нет даже той отточенности, утонченности, которая есть у великих писателей — таких, как Лев Толстой или Федор Достоевский. Они написаны необразованными людьми.
Мухаммед не умел писать, он был совершенно безграмо тен, так что все, что он сказал, было записано его последовате лями. Иисус был необразованным — сын плотника, беднейший из бедных. Он не умел ни читать, ни писать, но он набрался знаний на собраниях раввинов, слушая раввинов в синагогах.
Должно быть, у него была мания величия — он провозгласил себя единственным рожденным сыном Божьим. Ни одно его утверждение не оригинально. Это просто повторение старого.
Но люди продолжают верить в них, не спрашивая о дока зательствах и не волнуясь о том, что их претензии говорят о некоей психической болезни: они хотят, чтобы их признали высшими существами, в то время как их поступки показывают, что они даже не люди.
У Мухаммеда было девять жен. Это же создаст в мире ха ос... а он написал в Коране, что каждый мусульманин имеет право иметь как минимум четырех жен. А в природе равное число мужчин и женщин; природа умеет хранить равновесие.
После первой мировой войны — и еще больше после второй мировой войны — психологи осознали, что природа не нера зумна; за ней стоит некий великий разум. Поскольку во время войны умирает много мужчин, пропорция, равновесие нару шается; женщин становится намного больше, чем мужчин. После обеих войн родилось больше мальчиков, чем когда-либо раньше.
Обычно на сто девочек рождается сто четырнадцать маль чиков, потому что мальчики не сильнее девочек, как вы ду маете. Они более хрупки, больше склонны к болезням, поэто му, когда приходит время жениться, четырнадцать мальчиков уже мертвы, и пропорция становится равной — сто девочек, сто мальчиков.
Но после мировой войны, внезапно — это указывает, что природа хочет сохранить равновесие — вековое соотношение «сто девочек — сто четырнадцать мальчиков» изменилось. Пос ле войны на сто девочек стало рождаться сто сорок, сто пять десят мальчиков, потому что надо было восстановить прежнее равновесие.
Если каждый мужчина начнет брать замуж четырех жен щин, как насчет трех мужчин, которые останутся без женщин? Вы думаете, они будут просто сидеть в безмолвии, ничего не делая, и позволят траве расти самой по себе? Они развратят все общество. Вам придется обеспечить их проститутками. Они будут создавать всевозможные сексуальные извращения, и вам придется очень беречь своих жен, потому что вокруг бродят трое неженатых мужчин.
Кроме того, есть опасность, что вы не можете любить че тырех жен одинаково; наверняка, одну из них вы будете лю бить больше. Четыре жены не будут одинаково красивы. Меж ду женами будут постоянные заговоры, ревность и борьба за обладание мужем, так что вся жизнь будет постоянной битвой — а на улице вы оставили трех мужчин, которые ищут женщи ну.
И что же, Бог пошлет такую весть?
А если вы скажете мусульманам, что это — полная глу пость, Бог не мог так ошибиться... он сам создал одного муж чину и одну женщину, и это несомненно доказывает, что он хочет сохранять равновесие. Он создал Адама и Еву, он не соз дал четырех Ев. Чтобы нарушить покой Адама, хватило од ной. Хватило одной Евы, чтобы вытащить его из рая.
В начальной школе учитель спрашивает мальчиков:
— Кто может рассказать историю о том, как Бог разгневал ся на Адама и Еву, потому что они ослушались его?
Один мальчик поднимается и говорит:
— Все ясно. Я не понимаю только одного, потому что в книжке ничего про это не написано. Говорят, что Бог прока тился с ними из рая... (Игра слов: drive out — «выбить, выгнать» и «проехать, прокатиться» — прим. пер.)
Маленький мальчик спрашивал, на какой машине. Это на верняка был «форд» — но были ли в Эдеме тех дней машины? Он прокатил их, а это, несомненно, означает, что там был какой-то транспорт. Мальчик спрашивал, какой именно.
Но Бог создал только одну женщину и одного мужчину; это достаточное доказательство того, что сущее нуждается в определенном равновесии. Эта идея Мухаммеда была вызвана необходимостью. Она не продиктована Богом и не верна на веки вечные. Она была вызвана особой ситуацией в Саудов ской Аравии, где женщин осталось больше, чем мужчин, по тому что мужчины постоянно воевали, и дело дошло до того, что, если мужчина не брал замуж четырех женщин, три жен щины оставались бы незамужними, и это создавало бы про блемы. Так что это просто вопрос определенной ситуации; из этого нельзя делать вечный принцип.
Но даже сейчас, далеко от Саудовской Аравии, в Индии — даже индийская конституция согласна, что мусульманин мо жет иметь четырех жен. Мусульмане сами не могут найти че тырех женщин, поэтому им приходится похищать чужих жен, дочерей. И вы будете удивлены, узнав, что, даже получив сепа ратное государство под предлогом, что они не могут жить с индийцами, они все равно желают иметь в Индии собственную независимую территорию. Сейчас страна разделена на три го сударства — Бангладеш, Пакистан и Индостан, — и, тем не ме нее, в Индии находится самая большая мусульманская популя ция в мире. Ни в одной другой стране нет такой большой по пуляции мусульман. Откуда они берутся?
Если один мужчина женат на четырех женщинах, он, есте ственно, может родить четырех детей в год. Если четыре жен щины замужем за одним мужчиной, этого не произойдет...
Я хочу сказать: если четыре мужчины женятся на одной женщине, ребенок будет только один. Я ошибся! Я не непо грешим, вы должны помнить об этом. Я ни пророк, ни мессия; я не принимаю никаких богов. Я — это просто я; почему я дол жен быть пророком или мессией на службе у какого-то гипоте тического бога? Я не почтальон. Все эти пророки — почтальо ны, но считают себя чем-то великим.
Риндзай говорит, что эту суеверную идею нужно отбро сить. Он очень ясен. Он говорит:
— Слепые идиоты! — прокомментировал Риндзай. — Вы упор ствуете всю свою жизнь, придерживаясь этих взглядов и преда вая собственные глаза. Только великий мастер может осме литься с пренебрежением отнестись к буддам и патриархам. С древнейших дней у наших предшественников никогда и нигде не было людей, которые верили в них. Их ценность признавалась лишь тогда, когда они уходили. На что бы они были годны, если бы люди принимали их повсюду? Поэтому говорится: «Всего один львиный рык разбивает черепа шакалов».
Очень важное утверждение, совершенно уникальное. Он говорит, что если вас кто-то принимает, это просто означает, что вы принадлежите посредственной массе; вы — махатма Ганди, вы не Сократ.
Человека истины неизбежно сожгут заживо, забьют кам нями, отравят или распнут, потому что он будет против масс и их утешений. Он будет говорить вещи, которых нет в их писа ниях. Он может даже противоречить их писаниям.
Вы можете видеть, как живой пример... Ни разу в своей жизни я никому не сделал никакого зла, но во всем мире меня осуждают за тот простой факт, что я не допускаю никакой лжи в качестве утешения. Утешения — только для трусов. Они хо роши для посредственности.
Человек истины неизбежно противоречит многим суевери ям, которые окружали вас веками и с течением времени стано вились все драгоценнее. Человек истины, человек опыта, про светления неизбежно противоречит многим из ваших так называемых религиозных лидеров.
Риндзай говорит: «Если Будда говорит что-то, — даже Буд да, а он — последователь Будды, — даже если Будда говорит что-то, что не совпадает с моим опытом, я буду спорить с ним».
Это всегда было дзенской традицией, очень живой тради цией. Они будут поклоняться Будде, будут приносить статуе Будды песни и цветы, но если Будда идет против того, что ка сается их опыта, они не станут с ним считаться. Они доверяют своему собственному сознанию, и если дело дойдет до этого, им придется возражать даже Гаутаме Будде.
Обычные люди не могут это понять. Они думают: либо вы поклоняетесь Будде, либо нет. Но Риндзай говорит, что вы можете любить, даже если не согласны.
Будда — личность, действительно достойная любви. На Земле не было другого человека с таким великолепием — но это не означает, что он непогрешим. Он делал много ошибок, и человек опыта разоблачит его, даже если следует ему и любит его, уважает его, испытывает великую благодарность. Это не значит, что нужно закрывать глаза на все то, что неверно.
Только великий мастер может осмелиться с пренебрежени ем отнестись к буддам и патриархам. С древнейших дней у на ших предшественников никогда и нигде не было людей, которые верили в них.
Дзен не хочет, чтобы кто-то был верующим. Либо испы тайте, либо отправляйтесь домой. За исключением опыта, не поможет ни одно верование.
Поэтому те, кто следовал дзенским мастерам, не были по следователями — они были попутчиками. Они радовались про светлению мастера. Они пили от его мудрости, сколько могли, и они искали путь, чтобы пережить тот молниеносный опыт, который рассеивает все вопросы, все ответы и оставляет вас просто невинным, центрированным... вечность — у вас в руках. Но они не были последователями, и это очень трудно понять обычным массам.
Как-то, тридцать лет назад, один индуистский монах ехал со мной в поезде — он был очень известен в Северной Индии. Он спросил меня:
— Сколько у вас последователей?
Я сказал:
— У меня нет никаких последователей.
Он спросил:
— У вас нет последователей? Тогда с какой стати люди счи тают вас мастером?
Я сказал:
— Мастерство не имеет ничего общего с последователями; иначе, чем больше у вас последователей, тем вы более великий мастер. Тогда никто не может соревноваться с папой. За ним шестьсот миллионов католиков: он — величайший мастер.
Я сказал ему:
— У меня есть попутчики. У меня есть друзья... Дружба да ет человеку уважение, достоинство. Следование унижает.
Никогда не будьте последователем, потому что это значит, что вы — всего лишь тень, вы просто идете по чужим следам, не пытаясь найти собственный путь и собственное существо. По следователи — слабаки.
Смелый человек находит свой собственный путь. Он может радоваться чужому просветлению. Он может любить другого до такой степени, чтобы назвать его мастером, но мастер ни когда не назовет его последователем — только другом, который немного отстал: еще несколько шагов, и он тоже станет буд дой. Низвести его до состояния последователя — очень оскор бительно и унизительно. Но все религии делают это; они пре вратили в рабов все человечество.
С древнейших дней, — говорит Риндзай, — у наших предше ственников никогда и нигде не было людей, которые верили в них.
Они убеждали людей не верить в них; они убеждали людей верить в самих себя. И именно в этом пути всех религий отли чаются от дзен. Все они стараются собрать как можно больше обратившихся — больше индуистов, больше католиков, больше мусульман. Это политическая игра; это не религия.
Вы видели? — когда папа приезжал в Индию, президент и премьер-министр Индии приехали встречать его. Они не встречают шанкарачарий, они не встречают Ачарью Тулси, они не приезжают встретить мусульманского Суфия. Что особен ного в папе? За ним стоит шестьсот миллионов человек; он об ладает огромной политической силой.
Но дзен не интересуется политической силой. У него есть сила совершенно другого рода — сила любви. Он не превра щает вас в раба, в тень, но поднимает на тот же уровень бытия, на котором находится мастер.
Сообщают, что Будда сказал: «Я не успокоюсь, пока все те, кто был со мной, не станут буддами. Меньшее меня не удо влетворит. Если вы хотите, чтобы я радовался и праздновал, не теряйте время — станьте буддами». Это очень человечный, очень уважительный подход. И другая очень важная вещь, ко торую он сказал...
Прежде, чем я скажу это... в Индии был один выдающийся мыслитель, махатма Багвандин. Только два человека счита лись махатмами — махатма Ганди и махатма Багвандин. Ма хатма Ганди был политиком; все его жесты были направлены на то, чтобы завоевать побольше голосов. Но махатма Ба гвандин был независимым мыслителем. Это было всего лишь случайностью, но я периодически встречал его на разных кон ференциях или еще где-нибудь. Он любил меня, и в день, когда он умер, я был в Нагпуре. Так совпало, что я приехал с цикла лекций, из Чаанды и Вардхи, в Нагпур, и я как раз собирался пойти в Нагпурский университет, когда кто-то сказал мне, что махатма Багвандин умирает. Я отменил лекцию и пошел к не му.
Он превратился в настоящий скелет. Он взял меня за руку и сказал мне:
— Хорошо, что ты пришел, и так неожиданно. Я всегда хо тел сказать тебе одну вещь, но никогда не говорил. Теперь времени не так много, и я должен это сказать. Тебя будут пре следовать всю жизнь. Тебя будут осуждать миллионы, потому что то, что ты говоришь, противоречит массовому сознанию. Но, — сказал он, — не изменяй своему пути. Что бы ни случи лось — даже если тебя распнут, это неважно. Истину необходи мо провозглашать.
Риндзай говорит, что этих старых мастеров оценивали по достоинству лишь после того, как они уходили. Когда массы забивали их камнями, вышвыривали их из толпы, распростра няли о них всевозможные сплетни и ложь — только тогда их признавали.
На что бы они были годны, если бы люди принимали их по всюду?
Риндзай делает очень важное заявление. Если вас прини мают повсюду, уважают повсюду, это просто означает, что вы ни на что не годны. Это просто означает, что вы — хитрый ди пломат, что вы говорите вещи, которые привлекают людей, что вы никогда не говорите ничего, что задевает массовое со знание, отсталых людей. Ваши слова не исходят из сердца и собственного опыта; вы просто смотрите на людей и говорите то, что они хотят услышать.
Именно это делают ваши священники и махатмы. Они по вторяют, как попугаи, то, что вы хотите слышать. Это пороч ный круг. Вы хотите это слышать; они повторяют это. Они становятся очень уважаемыми, потому что утверждают, что ваша ложь — это истина, они поддерживают ваши утешения. Вы будете возвышать их, делая великими махатмами и святы ми. Но святые никогда не бывают бунтовщиками.
Я должен сделать это ясным для вас: все ваши святые были дипломатами, умными и хитрыми. Они делали то, что вы хо тели. Они подтверждали ваши суеверия, какими бы глупыми они ни были, и становились в ваших глазах святыми.
По-настоящему велики те, кого вы распяли. Их вина за ключалась в том, что они не утешали вас; они просто конста тировали факты, истину. Эта истина — львиный рык.
Риндзай прав, когда говорит:
Поэтому говорится: «Всего один львиный рык разбивает че репа шакалов».
Обычное, отсталое человечество... Я называю его отста лым потому, что после первой мировой войны было обнару жено... В то время психологи открыли способ измерения ин теллекта. Они измерили интеллект солдат и были очень удивлены: у всех он был ниже четырнадцати процентов. Вы можете иметь стопроцентный интеллект; четырнадцать про центов — очень отсталый интеллект.
Спикер индийского парламента, Лок Сабхи, очень ра зозлился на меня, когда я сказал, что все эти политики — отста лые люди. Он написал мне письмо, в котором говорилось: «Вы оскорбили парламент. Вам придется ответить, иначе против вас будут приняты законные меры».
Я попросил Нилам, мою секретаршу, написать спикеру от вет на все вопросы, которые он задал. Я сказал, чтобы в начале письма она написала, что я готов привести в парламент группу психоаналитиков, чтобы обследовать интеллект его членов — «и если подтвердится, что этот уровень ниже четырнадцати процентов, всем вам придется уйти в отставку. Если окажется, что это неправда, что средний уровень их интеллекта превы шает четырнадцать процентов, я готов понести любое наказа ние.
Законное правосудие не сможет это решить. Единственный способ доказать, прав я или нет, — сначала провести психоло гический тест среди всех членов Лок Сабхи. Либо им всем, включая вас, придется уйти в отставку, либо я понесу наказа ние. Не нужно идти в суд; Лок Сабха сам может назначить лю бое наказание. Я готов ко всему».
Он замолчал, и вот уже почти два года я жду ответа. Он понял, что я создам проблему. Эти политики избраны обыч ными массами; они представляют заурядность. Они — не вели кие интеллектуалы, не интеллигенция.
Но он, должно быть, понял ситуацию. Он знает, что в пар ламенте люди в качестве аргумента кидают в друг друга бо тинки, дерутся; полицейским приходится силой выволакивать их из дома правительства. Все их поступки показывают, что они — отсталые люди; но они достаточно умны, чтобы убедить массы, потому что массы еще ниже.
Но его молчание красноречиво. Его молчание доказывает, что он понял, в чем дело — если парламент объявят умственно отсталым, это будет шум на весь мир. А это вполне возмож но... Он знает, что происходит в парламенте каждый день.
Риндзай говорит:
Их ценность признавалась лишь тогда, когда они уходили. На что бы они были годны, если бы люди принимали их повсюду? Поэтому говорится: «Всего один львиный рык разбивает черепа шакалов».
Одного человека, обладающего высшим пониманием, до статочно, чтобы все человечество обернулось против него. Двадцать одна страна запретила мне въезд. Странно... что я могу сделать с трехнедельной туристской визой? Я — не терро рист, я не вожу с собой бомбы; я против всякого насилия. Но все парламенты — ни единого человека, проголосовавшего «против» — решили, что я не только не могу въехать в их стра ны, но и не могу заправить свой самолет в их международных аэропортах, не могу даже приземлиться в их аэропортах. Они говорят, что мое присутствие будет разрушительным для их морали. Даже в аэропорту, за много миль от города, мое при сутствие будет портить мораль, религию, их стиль жизни, тра диции, ортодоксальность. Просто находясь в самолете на их аэродроме...
В Англии, которая считается одной из самых интеллигент ных стран, я должен был остановиться на шесть часов, и я про сто хотел побыть в комнате отдыха в аэропорту. У меня было все необходимое: у меня был свой самолет, свой пилот, и у ме ня был билет первого класса — так что они не могли сказать, что комната отдыха предназначена только для людей, летящих первым классом.
Начальник аэропорта был в очень затруднительном поло жении. Он сказал:
— Что я могу сделать? Министр внутренних дел сказал мне по телефону, что этого человека нельзя пускать даже в комнату отдыха. Он опасный человек.
Я сказал:
— Вы можете проверить мой багаж. Я не везу никаких бомб. Каким образом я могу разрушить английскую мораль и их религию? И если их религию и мораль так легко разрушить, стоит ли их поддерживать?
Он еще раз позвонил министру внутренних дел, и ответ был тем же — что, если я хочу остановиться, я могу провести эти шесть часов только в тюрьме, но не за пределами тюрьмы. И мне пришлось провести шесть часов в тюрьме, потому что летное время моего пилота истекло. У каждого летчика есть лимит летного времени — вот в чем была проблема, — и если пилот летает больше этого времени, это противозаконно, так что пилоту нужно было шесть часов отдыхать. Мне и несколь ким моим друзьям, которые ехали со мной, пришлось отды хать в тюрьме. То же самое происходило во многих других местах. Один человек едва ли не против целого мира.
Архиепископ греческой ортодоксальной церкви, самой древней церкви христианства, угрожал премьер-министру и президенту, что, если они немедленно не уберут меня, он взор вет дом, где жил я и мои друзья. Мы жили на острове, ровно четыре недели — такова была продолжительность нашей визы; мы не собирались оставаться там дольше. Я шага не сделал из сада при домике, в котором жил.
Но архиепископ греческой церкви, древнейшей церкви, со вершенно забыл учение Иисуса — что вы должны любить своих врагов. Я — даже не друг... Но таков мир, в котором мы живем. Мир, полный рабов с разными товарными знаками — индуис тов, мусульман, христиан.
Дзен — это революционное заявление религиозности.
Дзенский поэт, Иккью, написал:
С самых сумерек идет дождь,
Причитая над рекой Сянь.
И все же бездомный путник
Поет от всей души.
В этом синем море и синем небе
содержится смысл биения моего сердца.
Дзен — религия красоты.
Вы знаете, как описывают Упанишады высшую реаль ность: сатьям, шивам, сундрам. Человек может достичь выс шего либо через нахождение истины своего существа, сатьям; либо через нахождение божественности своего существа, доб родетель; либо через нахождение вечной красоты своего су щества.
Дзен — это религия красоты. Странно то, что, если вы мо жете обрести одно, другие два приходят автоматически. Если вы достигаете истины, сатьям, тогда шивам и сундрам после дуют автоматически. Они — одно целое, увиденное с трех точек зрения.
Поскольку красота — это пульс дзен, он более созидателен. Он создал великую поэзию, великую живопись. Он трансфор мирует в медитацию обычные вещи — такие, как стрельба из лука или искусство владения мечом. Это не нетворческая рели гия; она созидает и прибавляет сущему красоту.
Маниша задала вопрос:
Наш возлюбленный Мастер,
Современниками просветленного могут быть только другие просветленные существа или люди, которые еще только должны прийти?
Да, Маниша, потому что просветление находится за пре делами времени; так что все просветленные — современники. Временная дистанция между ними не имеет совершенно ника кого значения на этом пике, возвышающемся над временем.
Тот, кто достиг... дистанция между двумя людьми может составлять двадцать пять веков или пять тысячелетий, но это дистанция во времени. Это дистанция, измеряемая умом, а просветление находится за пределами как времени, так и ума. Следовательно, только просветленные люди могут быть со временниками.
Непросветленный обладает потенциалом взорваться про светлением, и в этот самый миг он начнет двигаться в мир будд. В этот самый момент он обнаружит себя стоящим рядом с Гаутамой Буддой и Риндзаем.
Мне припомнился небольшой анекдот.
Гаутама Будда, Конфуций и Лао-цзы сидят за столиком в ресторане «Зорба-Будда Раджниш» на небесах. Очень красивая молодая саньясинка приносит очень красивый кувшин и спра шивает:
— Хотите попробовать вкус жизни?
Конфуций немедленно закрыл глаза и сказал:
— Нет уж, довольно. Я прожил жизнь и не хочу больше иметь с ней ничего общего.
Будда сказал:
— Я сначала хотел бы отхлебнуть чуть-чуть, чтобы попро бовать, какой у нее вкус, — Будда всегда придерживался сред него пути. Он отхлебнул немножко и сказал:
— Очень горько.
Девушка собиралась задать этот же вопрос Лао-цзы, но прежде, чем она что-то смогла сказать, он выхватил у нее кув шин и выпил весь сок, а затем сказал:
— Как вы можете знать, пока вы не выпьете его полностью и тотально? Этот Конфуций остался таким же идиотом, каким был на Земле — он закрывает глаза. Будда ведет себя точно так же, как на Земле — всегда средний путь. Пока вы не узнаете все, вы не знаете.
Так что, когда вы станете буддами, вы будете современни ками всех будд прошлого. Но вы прямо сейчас несете в себе этот потенциал.
Маниша задала еще один вопрос:
Наш возлюбленный Мастер,
Разве вы не самый отважный, не величайший иконоборец всех времен?
К несчастью, Маниша, это так.
Время Сардара Гурудаяла Сингха.
Барон Волосатая Задница, благородный рыцарь Короля Артура, имеет репутацию самого галантного кавалера. Одна жды он во всеуслышание заявляет:
— На свете нет такого явления, как уродливая женщина.
Его слова долетают до женщины, нос которой в букваль ном смысле расплющен на плоском лице, и она возражает ба рону:
— Признайте истину! — кричит она. — Вы стоите лицом к лицу с уродливой женщиной!
— Совсем нет, мадам, — галантно отвечает барон. — Вы — та кая же женщина, как все остальные: ангел, упавший с небес. Просто вы, к несчастью, упали на нос!
Глория Великолепная начинает увиваться за Роки Ханком, кинозвездой, и вскоре переселяется в его квартиру, высоко над смогом Сан-Франциско.
Однажды вечером Глория возвращается домой с покупка ми и обнаруживает, что Роки нет дома. Чувствуя голод, она открывает холодильник, но там пусто; тогда она идет в ресто ран.
Так случилось, что она приходит в ресторан, в котором Роки устроил тихий ужин при свечах своей другой подружке, Сладостной Люси.
Глория видит эту сцену и быстро направляется к их столи ку. Роки Ханк смотрит, как Глория грозно идет через весь ре сторан, и быстро отворачивается, как будто не знает ее.
— В чем дело, дорогой? — рычит Глория, подходя к нему. — Ты что, не узнаешь меня в одежде?
Лерой, негр, сидит на дереве в Центральном парке Нью-Йорка, наслаждаясь видом. Дремота отлетает от него, когда молодая парочка приходит и садится на скамейку, стоящую под ним. Они начинают обниматься и целоваться, и через не которое время растягиваются на скамье, занявшись любовью.
В этот момент появляется полицейский и арестовывает их за непристойное поведение в общественном месте. Коп видит Лероя, сидящего на дереве, и тащит его в участок как свидете ля.
На следующий день, в суде, судья спрашивает Лероя:
— Ну, Лерой, ты расскажешь суду, что ты видел?
— Да, ваша честь! — кричит Лерой. — Они трахались!
— Послушай, — вздыхает судья, — ты не должен говорить та кие слова, иначе мне придется привлечь тебя за неуважение к суду! Скажи еще раз: что они делали?
— Они трахались! — кричит Лерой.
— Хорошо! — говорит судья. — Приговариваю тебя к месяцу тюрьмы за неуважение к суду.
Через месяц Лерой снова стоит на месте свидетеля, и судья снова спрашивает его, что он видел.
— Ваша честь! — кричит Лерой. — Они трахались!
— Месяц тюрьмы за неуважение! — кричит судья, и Лероя уводят.
Это продолжается, месяц за месяцем, несколько следую щих лет. Наконец, когда Лерой в двухсотый раз приходит в суд, судья говорит:
— Слушай, Лерой, я сыт по горло этим делом. Мы стали гораздо старше; неужели ты не можешь сказать мне более при лично, что было в тот день в парке?
— Хорошо, ваша честь, — говорит Лерой. — Позвольте мне выразиться так:
Его штаны спустились
Ниже колен;
Его яйца качались
На ветерке.
Его вы-знаете-что
Был вы-знаете-где,
И если это не называется «трахаться»,
Можете меня повесить!
Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны, закройте глаза,
и почувствуйте, что ваше тело полностью заморожено.
Теперь посмотрите внутрь
с тотальной жизненной энергией
и великой настойчивостью, как будто этот миг — последний.
Проникните в центр своего существа, как стрела.
Там, в центре, вы — будда
и современник всех будд.
В этот момент даже время исчезло... ум остался позади.
Вы вышли за пределы ума.
Это безмолвие,
это блаженство,
эта высшая безмятежность...
Только одно остается –
свидетельствование, потому что свидетельствование — это другое имя будды.
Продолжайте свидетельствовать,
когда Ниведано даст вам сигнал расслабиться.
Ниведано...
Продолжайте свидетельствовать.
Вы — не тело, вы — не ум,
вы — просто чистое сознание, осознанность.
По мере углубления вашей осознанности ваша индивидуальная сущность исчезает.
Эта Аудитория Будды действительно становится будда-озером.
Я могу видеть ваше сознание, таящее и расплавляющееся в озере без всякой ряби.
В этот момент это место — самое святое,
потому что больше нигде в мире нет места, где десять тысяч будд пытаются достичь центра.
Этот центр нужно мало-помалу
привносить в вашу повседневную деятельность.
То же свидетельствование, то же безмолвие,
то же изящество, та же радость — что бы вы ни делали, помните: вы — будда,
и вы должны сохранять достоинство будды, и вся ваша жизнь преобразится.
Теперь соберите как можно больше осознанности,
как можно больше цветов, которые осыпают вас...
Эту красоту, истину, благо — вы должны принести их обратно.
Этот вечер сам по себе был чудесным, но десять тысяч будд,
спившихся в океан,
делают его историческим моментом.
В прошлом были дни, когда
этот золотой момент
случался во многих местах.
Теперь все эти места исчезли.
Я пытаюсь оживить забытый язык.
Ниведано...
Вернитесь...
но не забывайте, что вы — будда.
Безмолвно, спокойно, сохраняя великую осознанность,
оставайтесь в этой осознанности двадцать четыре часа в сутки.
Постепенно она станет самим вашим пульсом.
Вы не должны помнить о ней; она будет, как подводное течение,
присутствовать во всех ваших поступках, жестах, словах, безмолвии.
Соберите этот опыт.
Вспомните золотой путь, которым вы вошли внутрь и по которому вышли.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 4
КАК ВУЛЬГАРНО!
Chapter #4
How coarse (пер. Как грубо)
Наш возлюбленный Мастер,
Однажды, когда Риндзай и Пу-хуа присутство вали на обеде у своего покровителя, Риндзай спросил:
— Один волос поглощает огромное море, а гор чичное зерно вмещает гору Сумеру. Есть ли это изумительное проявление сверхъестественной силы, или такова изначальная субстанция?
Пу-хуа пнул ногой стол.
— Как вульгарно! — воскликнул мастер.
Пу-хуа резко возразил:
— Ты считаешь, что здесь уместно говорить о вульгарном и возвышенном?
На следующий день Риндзай и Пу-хуа снова при сутствовали на обеде. Мастер спросил:
— Как наш сегодняшний пир по сравнению со вче рашним?
Пу-хуа пнул ногой стол, как раньше.
— Неплохо, — сказал Риндзай, — но как вульгарно!
Пу-хуа прокомментировал:
— Слепец! Что общего у будда-дхармы с вульгар ным и возвышенным?
Риндзай высунул язык.
Маниша, прежде, чем я буду говорить об этой маленькой, но очень значительной истории с Риндзаем, я должен представить Музею богов подарок от Рафии.
На дорогах Америки несколько месяцев было очень не обычное напряжение, потому что машин так много, что пеш ком вы можете быстрее попасть домой, чем на машине. Люди просто застревают на три, четыре, пять часов. Естественно, у всякого терпения есть предел, и некоторые люди стали брать с собой оружие.
В Сан-Франциско и Лос-Анджелесе без всякой причины застрелили шесть человек: просигналив пять часов и не про двинувшись ни на дюйм, они так разозлились — а гнев живет внутри каждого человека, ему просто нужно определенное время, чтобы выйти наружу, — что стали стрелять в совершен но незнакомых людей. Эти люди не создавали пробку, они бы ли ни при чем; они тоже стояли в пробке. Никто не знал, в ка ком месте движение было заблокировано и почему — то ли из-за аварии, то ли какой-нибудь грузовик опрокинулся.
В этой ситуации — за неделю было убито шесть человек — и другие водители стали покупать оружие, потому что станови лось очень опасно; вы можете показать свой пистолет хотя бы для самообороны, даже если не собираетесь никого убивать.
Но положение становилось все хуже, потому что в Амери ке не нужно никакой лицензии на оружие. Его можно купить совершенно свободно. Лицензия нужна продавцу, владельцу магазина, а не владельцу оружия. Это абсолютная глупость — давать людям оружие, опасное для жизни; но американская конституция позволяет это.
Право иметь оружие было принято в самом начале, но сейчас это стало прочной традицией. Конституция позволяла людям иметь оружие, чтобы убивать краснокожих индейцев. Индейцев убивали, как животных — на них охотились, их пре следовали в лесах и в горах. Сейчас Америка принадлежит не американцам — вся Америка; и довольно странно, что амери канская конституция говорит о свободе, свободе слова и сво боде индивидуальности — а сами они живут на захваченной, чужой земле.
Кажется, весь мир слеп.
Франция отправила в дар Америке статую Свободы, а Америка сегодня — величайшая страна рабов. Фактически, рабство таково, что для индейцев, которым принадлежит эта земля, не существует никакой возможности вернуться к власти. Они совершенно искалечены. Большинство из них было убито, а остальных заставили жить в резервациях, глубоко в лесах; им не разрешается жить в городах, им выплачивается пособие.
Можно счесть это за большую милость, но реальная при чина выплаты пособия — не давая работы — в тонкой психоло гической стратегии. Что они будут делать с этими деньгами? Они будут пить, они будут ходить к проституткам, играть и рожать все больше и больше детей, потому что с каждым ре бенком пособие увеличивается. Они совершенно забыли даже идею свободы — забыли, что это их земля.
В то время все могли свободно иметь оружие, и эта ситуа ция продолжается. Вы по-прежнему можете иметь любое ору жие, автоматическое или полуавтоматическое... и если прави тельство говорит, что было убито только шесть человек, вы можете быть уверены, что убитых должно быть, по меньшей мере, восемнадцать. Всегда помните: любое правительственное сообщение неизбежно лживо. Если это сообщение касается врагов, оно тоже будет лживым.
Несколько месяцев назад, когда на русской атомной стан ции произошла авария, американское радио немедленно со общило, что погибло двести человек. «Их трупы были найде ны; но, должно быть, еще гораздо больше людей поглотил огонь».
Группа журналистов из Европы приехала, чтобы исследо вать положение — там умерло всего четыре человека. Амери канское радио даже не принесло извинений. Откуда они взяли эти двести погибших и еще гораздо больше сгоревших при по жаре? Так что они лгут, когда это касается других, и лгут, ког да это касается их самих.
Главная функция политиков, по-видимому, — ложь.
И это безумное человечество, кажется, постоянно озабоче но войной. Насколько вы можете видеть, это постоянные вой ны, войны и войны; и каждая война отнимает миллионы жиз ней.
Чингисхан убил сорок миллионов человек, Тамерлан один убил тридцать миллионов человек — и у них было не такое уж изощренное оружие. У нас нет сведений о многих других убий цах. Александр Великий, Наполеон и Иван Грозный — все они убивали... их величие зависит от того, сколько людей они уби ли. Адольф Гитлер убил тридцать миллионов человек. Иосиф Сталин в своей собственной стране убил миллион русских.
Создается впечатление, что главная цель на этой земле — убивать; и особенно в Америке сегодня они накапливают ору жие, прекрасно зная, что оружия у них достаточно, чтобы уничтожить эту планету несколько раз. Но это похоже на ма нию, некий невроз.
Рафия принесла маленький подарок для Музея богов, и это — не игрушка. Сначала это производили как игрушку. Теперь так называемые интеллигентные, цивилизованные и взрослые люди носят их с собой, и психологи даже предполагают, что это полезно. Если вы испытываете гнев, вместо того, чтобы брать в руки автомат, лучше воспользуйтесь этим маленьким прибором. Если вы хотите воспользоваться старым методом, то средняя кнопка — чтобы бомбить... (Мастер нацеливает на аудиторию маленькую черную коробочку и нажимает на сред нюю кнопку; раздаются звуки бомбежки.)
Первая кнопка — для радиоактивного излучения...
(Он нажимает на левую кнопку, издающую электронный звук сирены.)
А третья кнопка — для ядерного оружия, ракет...
(Он нажимает на правую кнопку, вызывая звук, напоми нающий рев летящей ракеты, которая приземляется с громким взрывом.)
Точно такие же кнопки могут уничтожить человечество. И почему люди начали носить с собой эту игрушку? Психологи говорят, что она помогает вам выбросить свой гнев.
Если вы хотите кого-то убить, есть три способа. В далеко го врага — это позднейшее изобретение черной магии — вы по сылаете ядерные ракеты...
(Он нажимает на кнопку, издавая новые звуки ракет.)
Если враг близко, лучше бросить в него бомбу...
(Он снова нажимает на среднюю кнопку.)
Если вы не хотите уничтожать вещи, а только жизнь, тогда годится излучение...
(Он снова включает сирену.)
Теперь зрелые, взрослые люди носят их в кармане. Кажет ся, что убийство само по себе стало богом. Всегда были боги войны, единственной функцией которых было развязывать войну; всегда были боги-разрушители — например, Шива в ин дийской мифологии — персонаж, который разрушит все чело вечество. Я не думаю, что Рональд Рейган сможет конкуриро вать с Шивой. Он изо всех сил пытается стать Шивой.
Этот маленький прибор показывает человеческий ум. Ра диоактивное излучение просто убивает жизнь; они не хотят уничтожать ваши дома, вашу мебель, они просто хотят унич тожить все живое. Вы будете уничтожены, ваши растения, де ревья будут убиты, а все мертвое останется. Только представь те место, где все живое уничтожено и только мертвые вещи стоят нетронутыми: это будет кошмар.
И этот маленький прибор — точная копия того, что носят при себе Горбачев и Рональд Рейган. Вопрос только в том, чтобы нажать кнопку — и жизнь тут же исчезнет с этой плане ты. Никогда еще уничтожить жизнь не было так легко.
Все религии были жизнеотрицающими, и именно это по служило причиной такой деструктивности человеческого ума. Если бы они говорили людям учиться безмолвию, покою и ме дитации, учили их любить жизнь, танцевать жизнь, не было бы таких идиотов, как Рональд Рейган. Именно религии уничто жают в людях любовь к жизни, любовь к радости, любовь к смеху, к танцу, музыке, пению. Религии отвергли все, и окон чательный результат этого в том, что вся творческая энергия человека обернулась саморазрушением.
Никто не исследовал точно, почему люди так сильно заин тересованы в разрушении. Куда ушла радость творчества? Вся ответственность лежит на религиях. Эти политики просто пользуются идеологиями, которые проповедовали религии.
Любая жизнеотрицающая идеология опасна — опаснее радио активного излучения, опаснее ядерных ракет.
Если мы хотим спасти мир от бессмысленного уничтоже ния — мир, создавший таких людей, как Будда, Махавира и Бодхидхарма... Земля, которая способна достичь таких высот сознания, заслуживает спасения. Вся вселенная так необъятна, и все же мы не уверены, что где-то еще жизнь достигла таких же высот, к каким пришли мы. Есть предположение, что пять сот планет во вселенной должны иметь какую-то жизнь, но это только догадки — хотя и догадки ученых.
Никто не может сказать с абсолютной уверенностью, что где-нибудь еще в этой огромной вселенной есть сознание буд ды — а вы уничтожаете эту землю, единственное место в огром ной вселенной... небольшую планету, которая пришла на вы сочайший пик сознания. Это преступление не только против человечества, это преступление против всей вселенной.
Война — не бог, и человек не должен приноситься ей в жертву. Но единственный способ спасти человека от этой де структивности, которая становится все ближе и ближе, — это нести больше любви, больше медитации, нести больше сво боды, индивидуальности. Большее жизнеутверждение — это единственный способ предотвратить уничтожение этой пре красной планеты с ее безграничными возможностями.
Несмотря на то, что человечество оставалось безумным, постоянно воюя, было и несколько творческих индивидуаль ностей. Мы можем гордиться Леонардо да Винчи, мы можем гордиться Микеланджело, мы можем гордиться Львом Толс тым, Федором Достоевским, мы можем гордиться Чжуан-цзы, Риндзаем. Тысячи цветов выросли и расцвели вопреки массо вому безумию, оставив необычайный аромат, который по-прежнему жив и продолжает переходить от одного существа к другому.
Политикам необходимо помешать в любом случае, потому что это не просто уничтожение человечества, это уничтожение единственного живого места во всей вселенной. Земле потре бовалось четыре миллиона лет, чтобы осуществиться в челове ке, и каждый человек может стать буддой. Возможно, для это го понадобятся еще четыре миллиона лет.
А будда — это такая красота, такое изящество, такая роза, что будет величайшим преступлением превратить всю землю в кладбище. Но это останется незаписанным, потому что не бу дет никого, чтобы записать это. Истреблены будут все; не бу дет ни победителей, ни побежденных. Разница будет только в десяти минутах: если войну начнет Россия, то через десять ми нут — всего десять минут — американские ракеты будут уже в пути. Если начнет Америка, через десять минут русские ракеты будут направлены в сторону Америки.
Так что всего десять минут... и все живое поглотит вели чайший пожар, когда-либо случавшийся на земле: миллионы войн одновременно, уничтожающие не только людей, но и жи вотных, деревья — все, в чем есть жизнь.
Подарок Рафии очень важен... потому что до сих пор вой на была негласным богом безумного человечества.
Авирбхавы, генерального директора, сегодня нет, она больна, так что Анандо, содиректор Музея богов, должна взять это для музея.
(Анандо выходит вперед, чтобы взять маленькую черную коробочку и, когда она садится, внезапно включается звук реву щих ракет. Все начинают смеяться, включая Мастера.)
Не начинай здесь бомбежку!
Маниша принесла очень маленькую историю, но очень трудную для понимания. Множество людей читали ее, не зная, что она означает. Но вы должны понять это очень ясно; в ней есть огромный смысл, но выражен он в манере дзен.
Однажды, когда Риндзай и Пу-хуа присутствовали на обеде у своего покровителя, Риндзай спросил:
— Один волос поглощает огромное море, а горчичное зерно вмещает гору Сумеру. Есть ли это изумительное проявление сверхъестественной силы, или такова изначальная субстанция?
То, что он говорит, очень существенно. Вы когда-нибудь думали о том, что даже простое горчичное зерно может сде лать зеленой всю землю? Любое зерно, одно-единственное зер но, содержит в себе бесконечность. Сначала оно станет одним растением, и это растение принесет сотни семян; затем каждое семя снова станет растением, и образуется непрерывная цепь, нескончаемая. Нужно всего лишь одно какое-нибудь зерныш ко, и вся земля вскоре покроется зеленью.
Риндзай говорит, что самая крохотная жизнь содержит в себе жизнь вечную; малое и большое не отличаются.
Он делает важное утверждение, но...
Пу-хуа пнул ногой стол.
— Как вульгарно! — воскликнул мастер.
Ученик, вместо того, чтобы сказать что-нибудь в ответ, пинает обеденный стол. Что он говорит, пиная стол? Он — один из близких учеников Риндзая, и он говорит: «Это неподо бающее место для таких великих и необычайно существенных вещей. Люди, устроившие этот обед, не могут понять то, что ты говоришь».
Мастер сказал: «Как вульгарно! Я не ожидал, что ты бу дешь так вульгарен. Ты мог бы повести себя более утонченно и сказать мне: “Это неподходящее место для таких великих слов”. Великие слова следует говорить только великим людям — людям, обладающим открытым существом и безмолвием не-ума. Только они поймут».
Пу-хуа резко возразил:
— Ты считаешь, что здесь уместно говорить о вульгарном и возвышенном?
На следующий день Риндзай и Пу-хуа снова присутствовали на обеде. Мастер спросил:
— Как наш сегодняшний пир по сравнению со вчерашним?
Пу-хуа пнул ногой стол, как раньше.
— Неплохо, — сказал Риндзай, — но как вульгарно!
Пу-хуа прокомментировал:
— Слепец! Что общего у будда-дхармы с вульгарным (грубым) и воз вышенным?
Риндзай высунул (показал) язык.
Дзен — очень игривая религия. Риндзай, показывающий ученику язык — должно быть, совершенно беспримерный слу чай. Наверное, ни один мастер в мире не делал подобных ве щей. Но дзен принимает с абсолютной уверенностью, что, ка ковы бы ни были действия мастера, они имеют смысл. Он не осуждает Пу-хуа, он просто смеется над ним.
Он говорит: «В любом месте, способен ли человек понять или нет, ты все равно можешь говорить великие слова. Они упадут в этого человека, как семена. Возможно, не сегодня - но завтра или послезавтра, когда пойдет дождь, эти семена могут прорасти». Возможно, сегодня вы не поняли, сегодня вы могли пропустить их, но кто знает о вашем завтра? Завтра вы можете внезапно осознать, какое великое зерно было посеяно в ваш бессознательный ум.
Итак, точка зрения Риндзая такова: неважно, способен ли человек понять, или нет. Если вы имеете нечто, поделитесь. Не волнуйтесь, достоин ли этого человек, или нет.
Каждый человек по своим свойствам — будда. Раньше или позже он поймет это. Возможно, это не случится при вашей жизни, возможно, вы будете уже мертвы — но в тот день, когда он поймет это, он склонится до земли в глубоком почтении, благодарности: когда он еще не был готов, вы вручили ему ключ, открывающий все двери существования.
Он не согласен с Пу-хуа, точка зрения которого очень обычна и практична. Пу-хуа говорит: «Какой смысл говорить людям вещи, совершенно им не нужные?»
Но даже то, что непонятно сейчас... внезапно, ночью до вас может дойти. Когда вы расслабленны и безмолвны, к вам может неожиданно прийти великое осознание, и вы поймете, что вы упустили. Но то, что вы упустили утром и поняли ве чером, не имеет значения. Когда бы вы ни поняли, это всегда рано.
Позиция Риндзая — это позиция великого мастера.
Мне вспомнилось одно изречение Иисуса — Пу-хуа согла сится с ним: «Не разбрасывайте свои семена; они могут упасть на камни, они могут упасть на дороги, они могут упасть на межи, по которым ходят люди. Возможно, они прорастут, но все же будут убиты. Бросайте свои семена только в самую лучшую землю».
Пу-хуа будет абсолютно согласен с Иисусом. Но эти слова не от изобильности, не от чрезмерной переполненности энер гией; это позиция скупца.
Риндзай говорит: «Не волнуйся! Даже камень иногда ста новится плодородной почвой. Не волнуйся, потому что, чем больше ты даешь, тем больше имеешь — так что, даже если семя падает на неподходящую почву, это неважно. Ты не должен быть выбирающим; это суждение. Кто ты такой, чтобы выби рать, кто достоин и кто недостоин?»
Он совершенно прав, и, хотя Пу-хуа кажется более прагма тичным, практичным, все же он вносит нечто свое в эту ис торию.
И в конце он говорит:
— Слепец! Что общего у будда-дхармы с вульгарным и воз вышенным?
Поскольку Риндзай заявил: «Пинать по столу — очень вульгарно», он говорит: «Слепец! Что общего у будда-дхармы с вульгарным и возвышенным?»
Это правда, будда-дхарма не имеет никакого отношения к вульгарному и возвышенному. Она должна выходить за преде лы того и другого. Вот почему Риндзай высунул язык — просто чтобы посмеяться над Пу-хуа, но не отвергая его и не отрицая, что то, что он сказал, — верно.
Так что это очень странная история — в том отношении, что Пу-хуа прав в самом практическом смысле, а Риндзай прав в том, что касается высшего. Оба правы, просто их правота имеет разный контекст.
В том контексте, где находится Риндзай — он делится своим изобилием. Он — всего лишь дождевое облако, так наполнен ное водой, что неважно, куда она упадет; он должен сбросить с себя тяжесть.
Пу-хуа тоже прав, но на гораздо более низком уровне. Он говорит: «Ты должен делиться своими озарениями только с теми, кто понимает». Но если будды станут такими скупыми, жизнь потеряет много значительных взрывов в человеческом сознании, потому что порой случайный гость внезапно заго рается.
Жизнь так таинственна, что кто-то может искать истину многие годы, и в этих поисках будет удаляться от нее — идя в неправильном направлении. А кто-то может быть случайным гостем, не имеющим никакого отношения к истине — возмож но, он никогда о ней не думал; но он невинен, у него нет ника ких предубеждений, никаких идей. Подойдя к мастеру доста точно близко, он может внезапно воспламениться.
Так что никто не знает, никто не может судить. Если вы имеете, делитесь с камнями. Даже камни однажды могут стать буддами. Делитесь со всеми — со слепыми, глухими, потому что их день тоже придет. Это только вопрос времени. Каждый че ловек станет буддой, все — на пути. Как бы далеко вы ни ушли, вы вернетесь. Вы должны осознать свое существо и его потен циал.
Иккью написал:
В сандалиях из соломы ноги устали,
и нет друзей — лишь эта колонна идет со мною,
сопровождая мою песнь.
Кукушка плачет страстно:
это — весна моего сердца.
Он говорит: «Я бедный нищий — в сандалиях из соломы. У меня только и есть, что соломенные сандалии...
ноги устали, и нет друзей — лишь эта колонна идет со мною...»
Что это за колонна? В дзен сознание называют вашей ре альной колонной.
Лишь эта колонна идет со мною, сопровождая мою песнь.
Кукушка плачет страстно:
это — весна моего сердца.
Неважно, что у вас есть деньги или власть; неважно, что вы — император. Важно лишь то, обладаете ли вы этой колон ной сознания — все ваше существо просто освещено изнутри, тьмы нет. В этот самый момент для вас наступает весна. Во круг вас начинают расцветать тысячи цветов.
Это один из величайших даров дзен: когда где-то один че ловек становится просветленным, вся вселенная радуется это му, потому что все мы соединены, соединены так глубоко, что, даже если один человек становится просветленным, его про светление — это миг радости для всей вселенной. Не только че ловек — будут радоваться деревья, петь птицы, все небо будет наполнено безмерной любовью к вам. Оно начнет осыпать вас.
Когда случается ваше просветление, так ясно, что вы всег да были желанным гостем во всех мистериях существования. Ваша весна пришла.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
На пути суфизма, на пути сердца — где приспосабливается преданный?
Маниша, преданный приспосабливается везде. Конечно, контекст становится другим.
В суфизме преданный предан Богу до такой степени, что Аль-Хилладж Мансур начал кричать: «Я есть Бог!» Предан ный исчезает в Боге. Но Бог — это гипотеза, поэтому в суфизме преданный живет в очень большой галлюцинации. Это проек ция его ума.
Но в дзен у преданного нет никаких гипотез, он не предан Богу или какой-то другой фикции. Его преданность направле на на живого человека, мастера. Это не фикция, это реальный контакт одного существа с другим.
Так что не думайте, что в дзен нет места преданности. В действительности, в дзен преданность имеет более подлинное и реальное значение. В суфизме это только воображение. Оно принесет много цветов, сделает человека очень счастливым, но это очень похоже на опьянение.
Не случайно в суфизме есть вино, и Бог представляется женщиной. Человек, глубоко увлеченный суфийским вообра жением, кажется почти сумасшедшим, но вы видите, что он очень радостный; он танцует и поет, вся его энергия теперь управляется воображением.
Вот почему вчера я сказал Коулмену: «Приведите ко мне суфия, и всего за час я верну его с небес на землю. Иначе он будет парить в небе».
Известны случаи, когда под воздействием ЛСД люди ду мали, что могут летать. Эго было для них так ясно, несомнен но, что они выпрыгивали из семнадцатиэтажного здания. Это не вопрос смелости, это не вопрос какого-то решения; под воз действием ЛСД они были так уверены, что их находили на земле, разбившимися на мелкие кусочки.
Суфизм — гораздо более низкое состояние, но он очень лег ко опьяняет. А на пути дзен преданный не исчезает, он просто приобретает новый контекст. Теперь это вопрос приближения к живому мастеру. Это не вопрос приближения к Богу, кото рый гипотетичен. Вы можете приблизиться к Богу в воображе нии; и вы не знаете силы воображения.
Рамакришна пробовал многие пути. Он был первым чело веком в истории, который испробовал много путей, чтобы по смотреть, все ли они ведут к одной цели, или нет. Так что он попробовал все, что было доступно ему в Бенгалии. Есть секта, которая верит, что только Кришна — мужчина, а все остальные — женщины. Он следовал также и этому пути. Это абсолютный вымысел, но история показывает силу воображения.
Шесть месяцев Рамакришна жил как женщина, и его уче ники были полностью шокированы, видя, что он начал ходить как женщина. И не только это — его грудь стала как у женщи ны; у него даже начались менструации. Даже врачи не могли поверить в это. Его голос изменился; и когда у него начались регулярные менструации, его ученики пытались скрыть этот факт, потому что, если другие узнают об этом, они будут сме яться. Они убеждали его оставить этот путь: «Ты зашел слиш ком далеко!» — и ему понадобилось почти шесть месяцев, что бы снова стать самим собой.
Воображение — не мелочь, оно имеет огромную силу. Если вы идете за воображением — а все религии делали это, — вы увидите Кришну и Христа. Но все эти видения — всего лишь ваши проекции. Вы хотите видеть Кришну, вы настаиваете, чтобы ваше воображение произвело Кришну, и оно произведет его. Но вы попадаете в ловушку собственного ума.
Преданный в любой другой религии предан Богу; только в дзен его преданность направлена на живого мастера. Это не вопрос воображения. Если вы хотите узнать истину, вообра жения нужно полностью избегать.
Время Сардара Гурудаяла Сингха. Где он? Анандо, пускай ракеты!
(Анандо направляет звуки радиоактивного излучения в сто рону Сардарджи.)
Нет, я думаю, бомбы будут лучше!
(Анандо рассылает по аудитории несколько звуков.)
Бригада рабочих разгружает машину с лесом. Внезапно огромное бревно срывается с погрузчика и летит прямо в блес тящий новенький кадиллак, припаркованный у обочины доро ги.
Бетти Чиз выпрыгивает из изувеченной машины и смотрит на разрушения.
— Вы должны пойти со мной и объяснить все моему мужу, — говорит она одному из рабочих.
— Не волнуйтесь, леди, — отвечает рабочий. — Моя компа ния заплатит за нанесенный ущерб.
— Нет, вы не понимаете, — кричит Бетти. — Мне нужен сви детель, когда я скажу Честеру, что я стояла, а бревно врезалось в меня!
Доктор Хортон, антрополог, наткнулся в джунглях на племя людоедов. Посреди их деревни стоит высокий шест с че ловеческой головой на вершине.
Доктор Хортон немедленно узнает голову и кричит глав ному людоеду:
— Боже мой! Это голова доктора Фрекчера! Он — мой луч ший друг!
— Он был твоим лучшим другом, — говорит главный людо ед, ковыряясь в зубах. — Вчера вечером он был нашим ужином.
— Вы съели его? — восклицает доктор Хортон.
— Ик, — говорит главный. — Сначала мы мелко порезали его ноги, затем хорошенько прожарили их и съели, запив большим количеством пепси-колы.
— Неужели? — ужасается доктор Хортон.
— Ик, — отвечает людоед. — Затем мы сварили его руки в чесночном соусе и съели их, тоже запив изрядным количеством пепси-колы.
— Неужели? — недоверчиво восклицает доктор Хортон. — Вы в самом деле съели его целиком?
— Ик, — говорит людоед. — Целиком, и очень много пепси-колы.
— Вы имеете в виду, что съели его... его... его это дело?
— Совершенно верно, мы съели это дело, — говорит людоед.
— Но не с пепси-колой — с кока-колой... потому что с кока-колой дела идут лучше!
Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны.
Закройте глаза.
Почувствуйте свое тело совершенно замороженным.
Теперь посмотрите внутрь со всем своим сознанием
и с огромной настоятельностью, как если бы это был ваш последний миг.
Центр не очень далеко, и как только вы приблизитесь к центру,
вы почувствуете прохладу, аромат, безмерную тишину и великую радость.
В этот момент, когда вы в центре, вы — только свидетель.
Тело далеко, ум далеко — вы оставили все это.
Вы — просто зеркало, бдительные, осознающие, внимательные,
и цветы начинают сыпаться на вас дождем — новые ароматы, покой, что превосходит понимание.
Внезапно вы — часть целого космоса.
В этом Будда-холле исчезли десять тысяч будд...
Только одно сознание будды...
Сделай это яснее,
Ниведано...
Оставайтесь свидетелем.
Тело здесь, ум здесь, но вы — ни тело, ни ум.
Вы — вечный свидетель.
От самого начала существования вы были здесь как свидетель в различных формах.
Свидетельствование — ваша точная природа,
и осознать это свидетельствование — значит стать буддой.
Все границы исчезают, и Аудитория Будды становится озером тихого сознания без всякой ряби,
таким тихим, что оно становится почти зеркалом.
Вам посчастливилось быть здесь в такой важный момент.
Все человечество так бедно в сравнении с вами.
Вы можете не иметь ничего, но если ваш будда пробудился,
все сокровища существования — в ваших руках.
Вы должны принести эту осознанность, это свидетельствование,
эту буддовость из центра на периферию вашей повседневной жизни.
Будда должен выражаться в каждом вашем действии.
Будда должен присутствовать в вашем безмолвии.
Вы должны позволить будде петь ваши песни.
Когда вы танцуете, не вы должны танцевать; позвольте танцевать будде.
Мало-помалу вся ваша жизнь будет охвачена вашим сокровенным центром.
Разница между периферией и центром исчезает.
Это — самый драгоценный момент.
В дзен это называется «прийти домой».
Скоро Ниведано позовет вас назад.
Соберите как можно больше цветов и ароматов...
Убедите будду пойти с вами.
Он приходит всегда; просто правильно убедить...
В центре он — только зерно, на периферии он станет цветком.
Ниведано...
Вернитесь,
но вернитесь как будда — с тем же изяществом, с той же красотой, с тем же блаженством.
Посидите несколько мгновений, чтобы припомнить пространство, в котором вы были,
путь — золотой путь, по которому вы шли к своему центру,
и то же самый путь, по которому вы возвратились назад.
Помните, будда — не достижение, это откровение.
Вы всегда были буддой; просто небольшое признание, и вся ваша жизнь преобразится.
Это — единственная революция, достойная называться революцией.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 5
РАССЛАБИТЬСЯ И ИСЧЕЗНУТЬ
Наш возлюбленный Мастер,
Однажды Риндзай пришел к одному из учеников Унгана, Андзану. Тогда он спросил Андзана:
— Что такое белая корова на росистой земле? Андзан ответил:
— Му! Му!
Риндзай прокомментировал:
— Ты тупица!
Андзан сказал:
— А ты?
Риндзай заметил:
— Ты животное!
Как-то раз Риндзай спросил монахиню:
— Хороший приход или дурной?
Монахиня крикнула.
— Давай, давай, говори! — воскликнул Риндзай, вы нимая свою палку.
Монахиня снова крикнула. Риндзай ударил ее.
По другому случаю Риндзай спросил Ло-пу:
— До сих пор был обычай: некоторые люди поль зовались палкой, а другие — кричали. Что доходит ближе к сердцу получающего?
— Ни то, ни другое, — отвечал Ло-пу.
— Что доходит ближе? — спросил Риндзай.
Ло-пу крикнул. Мастер ударил его.
Маниша, чем глубже я вглядываюсь в дзен, тем больше вещей становятся кристально ясными. Одна из них — это его абсолютная уникальность в мире религии.
По сравнению с дзен все религии напоминают развлечение. Формальные ритуалы, социальные условности — дзен проходит сквозь них, как меч, разрубая все веревки, связывающие вас. В нем нет ритуалов, в нем нет мантр, он не жертвует что-либо кому-либо. Сама первопричина — Бог — в дзен отсутствует.
Без Бога вы не можете совершать ритуалы, жертвы. Без Бога все ваши религии будут казаться абсолютно бессмыслен ными. Если убрать Бога, что станет с индуизмом, исламом и христианством? Если убрать эту гипотезу, все здание таких ре лигий полностью разрушится. Это просто гипотеза, а гипотеза — не реальность. Гипотеза — всего лишь человеческая проекция.
Это правда: человек хочет некоторой безопасности, чело век хочет некоторой защищенности. В этой необъятной все ленной он незащищен — он слишком мал и одинок, слишком беспомощен. А смерть всегда рядом: в любой момент она мо жет постучать в ваши двери.
Из всего этого страха, беспокойства, незащищенности ро дилась гипотеза Бога. Люди цепляются за нее, потому что без нее их жизнь станет сплошным беспокойством — они сойдут с ума. Отнимая у них Бога, вы отнимаете их нормальность, ра зум, ум, всю их обусловленность, которой миллионы лет.
По моему мнению, пока вы не способны выбросить гипо тезы Бога, рая и ада, все проекции, вы не можете быть подлин ным искателем. Вы должны отбросить все то, что сделали в мире так называемые религии. Их основа одинакова; они мо гут создать вокруг этих гипотез море богословия, они могут спорить друг с другом об этом богословии, но по существу все они одинаковы.
Их боги могут иметь разные лица; но бог есть. Их ад и рай могут иметь разный климат; но они есть. Они продолжают спорить о том, что себе вообразили, и думают, что эти споры, продолжающиеся веками, имеют большое значение. Фактиче ски, это попытка отвлечь человеческий ум: сражаться за несу щественное, чтобы никто не поднимал вопроса... ни у кого нет времени спрашивать о существенном.
Дзен — это чистая сущность, не отравленная, не испорчен ная несущественным. Вы ничего не можете отнять у дзен, по тому что это только декларация вашей природы; вы также ни чего не можете прибавить к дзен, потому что все добавленное будет искусственным.
Дзен — абсолютный сторонник природы. Он не против развлечений; на самом деле, только дзен способен смеяться, развлекаться, но это развлечение не отличается от его просвет ления. Само качество развлечения другое.
Дж. Кришнамурти, человек, который девяносто лет ста рался изо всех сил... его последние слова имеют огромный смысл. Один мой друг был там. Кришнамурти жаловался, он оплакивал всю свою жизнь. Он сетовал: «Люди относились ко мне как к развлечению. Они приходили слушать меня...» Были люди, которые постоянно слушали его в течение пятидесяти лет, и все же они оставались такими же, какими были, когда пришли к нему впервые.
Естественно, это надоедает и раздражает, когда одни и те же люди... Я знаю большинство из них, потому что Дж. Кришнамурти каждый год недели на две-три приезжал в Бом бей, и постепенно все его последователи в Бомбее познакоми лись со мной. Все они печалились по этому поводу: что делать? Как сделать Кришнамурти счастливым?
Причина была в том, что Кришнамурти только говорил, но никогда не создавал ситуаций, в которых то, о чем он гово рил, стало бы переживанием. Это была единственная его ошибка. То, что он говорил, было абсолютно верно, но он не создавал нужный климат, нужную среду, в которой это могло бы стать зерном. Понятно, что он был очень разочарован в че ловечестве, разочарован тем, что ни один человек не стал про светленным благодаря его учению. Его поучения были семена ми, но он никогда не готовил почву.
Дзен не отрицает развлечений подобно тому, как осуждает их Дж. Кришнамурти в своей последней заповеди миру. Он сказал: «Религия — не развлечение». Это правда, но просветле ние может быть достаточно просторным, чтобы включать в себя развлечение.
Просветление может иметь много измерений. Оно может включать в себя смех, любовь, красоту, оно может включать в себя творчество. В нем нет ничего, что отделяло бы его от ми ра и не позволяло бы ему преобразить этот мир в более по этичное место, более прекрасный сад. Все можно привести в состояние большего изящества.
Дзен не говорит о великих принципах — на это нужно об ратить внимание. Он просто создает ситуацию и предоставляет вам искать выход. Очевидно, что это всегда было необычайно эффективным. Ни один дзенский мастер никогда не жаловался, что «мои ученики не слушали меня. Я — крайне разочарован ный неудачник. Человечество предало меня». Ни об одном дзенском мастере никогда такого не рассказывали.
Если что-то не приносит успеха, это просто значит, что ваше средство не было правильным. Вы не посмотрели в этого человека и не увидели правильно его потенциал. Возможно, ваш прием был хорош для кого-нибудь другого, но не для это го человека.
Дзен только создает средства, оставляя вам полную свобо ду поиска истины. И странно то, что через дзен просветленны ми стали гораздо больше людей, чем через любую другую ре лигию в мире. Другие религии очень крупные, а дзен — совсем маленькое течение. Вы можете видеть мелочи, а мастер исполь зует их так, что они начинают указывать на луну.
Однажды Риндзай пришел к одному из учеников Унгана, Андзану. Тогда он спросил Андзана:
— Что такое белая корова на росистой земле?
Это один из дзенских коанов. Он ничего не означает; это просто головоломка, которую невозможно решить. Кроме то го, спросите кого-нибудь: «Что такое белая корова на росис той земле?» — разве это метафизический вопрос? Ни одна рели гия не станет задавать таких вопросов.
Мне вспомнился маленький ребенок, который жил недале ко от Пикассо и часто приходил к нему в гости. Они подружи лись. Мальчику было всего пять или шесть лет, но он был очень смелый. Видя, что Пикассо постоянно рисует, однажды он тоже принес лист бумаги и показал его Пикассо, сказав:
— Посмотри на мой рисунок.
Пикассо посмотрел на его рисунок и сказал:
— Мой Бог, что это?
Мальчик объяснил:
— Это корова, которая ест траву.
Пикассо сказал:
— Ты выиграл. Где корова?
Мальчик ответил:
— Не задавай глупых вопросов. Корова ушла домой. Ты думаешь, наевшись травы, корова останется здесь?
Пикассо спросил:
— Ну, хорошо; а где трава?
Мальчик ответил:
— Ты абсолютно неразумен. Если корова съела траву, как она может быть здесь? — он принес просто чистый лист бумаги.
Пикассо сказал:
— Мне нравится твой ум. Я был действительно озадачен, когда ты сказал, что нарисовал корову — а я не видел никакой коровы. Я задавал головоломки всему миру, а ты задал загад ку мне.
Дзенские коаны — это головоломки без ответов.
Андзан ответил:
— Му! Му!
Ни один ответ не может быть правильным. Нужно быть в полном безмолвии; только тишина может быть ответом на дзенский коан. Но Андзан воспользовался своим умом и по пытался найти какой-то способ, чтобы обозначить эту белую корову, он привлек свой ум.
Риндзай прокомментировал:
— Ты тупица!
«Неужели ты думаешь обмануть меня этими звуками? Ты что, не можешь говорить? Ты что, тупица?» Коан требует от вета. Это «му-му» не годится.
Андзан сказал:
— А ты?
Он подумал: «Что может быть более подходящим, чем этот ответ?» На самом деле, на дзенский коан вообще не может быть подходящего ответа. Это нужно запомнить. Не ищите ответа, просто ищите безмолвие. Будьте полностью молчали вым. В вашей тишине мастер сможет увидеть ваш ответ.
Андзан сказал:
— А ты?
— «Если ты считаешь, что мой ответ неправилен и я тупи ца?»
Риндзай заметил:
— Ты животное!
«Этим “му, му” ты доказал, что все еще пользуешься жи вотным умом».
В дзен ум — наследие животного, и пока вы не выйдете за пределы ума, вы — не подлинный человек. У вас только тело человека, но ваш ум — это очень длительный процесс четырех миллионов лет животного состояния; он содержит в себе всех животных, которыми вы были. Вы — не новички, вы очень ста ры, вам столько же лет, сколько лет жизни на Земле, и вы про шли через все стадии развития животных. В вашем сознании хранится огромное прошлое.
Так что, когда Риндзай говорит: «Ты животное!», он не осуждает его. Он просто констатирует факт, что Андзан по-прежнему пользуется умом животного. Лишь тогда, когда вы находитесь в состоянии не-ума, вы превосходите животное. Вы выходите за пределы своего прошлого, вы открыты вселенной; вы перестаете просто повторять наследие прошлого. Ваше на следие — это наследие всех животных.
Его слова не содержат осуждения; в дзен нет места осужде нию. Люди могут понять неправильно, но он просто говорит: «Ты используешь животный ум, чтобы вычислить ответ. Я хо тел, чтобы ты вышел за пределы человеческого ума, за преде лы животного ума, потому что не-ум — это единственный ответ на любой коан, на любой вопрос. Единственный ответ — не-ум. Будьте так безмолвны, чтобы не было никаких мыслей. Так что неважно, каким был коан, ответ один и тот же: полное безмолвие, выходящее за пределы животного ума.
Как-то раз Риндзай спросил монахиню:
— Хороший приход или дурной?
Монахиня крикнула.
— Давай, давай, говори! — воскликнул Риндзай, вынимая свою палку.
Монахиня снова крикнула. Риндзай ударил ее.
Это покажется полным абсурдом любому человеку, воспи танному в рамках рационального образования. Что происхо дит? Приходит монахиня, Риндзай спрашивает ее: «Хороший приход или дурной?» Монахиня крикнула. Это не было правиль ным ответом.
Когда такой человек, как Риндзай, спрашивает: «Хороший приход или дурной?», он говорит: если ты пришел с умом, это дурной приход; если ты пришел с не-умом, это хороший при ход. Только не-ум приветствуется. В мире дзен ум — единствен ная вещь, которую нужно выбросить; и тогда вся вселенная открыта вам. Вся вселенная рада вашему приходу.
Только из-за своего ума вы в клетке. Вы не приняты все ленной, она не осыпает вас цветами потому, что вы — пленник собственных мыслей в маленьком черепе. Вы — пленник, а пленника нельзя приветствовать.
Риндзай говорит: «Пленница ты, или мне следует привет ствовать тебя как свободного человека?» — свободного от ума.
Монахиня крикнула.
Ее крик не показывает, что она поняла Риндзая. Слож ность в том, что с течением времени все превращается в тради цию. Крик изобрел Риндзай; но постепенно он стал традици онным ответом: когда вы оказываетесь в затруднении и не можете ответить, у вас есть' традиционный ответ. Вы можете крикнуть.
Но крик подходит не всегда. Иногда это возможно: если бы Риндзай спросил что-то бессмысленное, хороший крик мог быть правильным ответом. Но то, что он спрашивает, на столько значительно, что вы не можете ответить криком. Вы должны ответить безмолвием. Вы должны показать свой не-ум. Вы должны показать, что ваш приход хорош.
Хотя эта монахиня крикнула...
— Давай, давай, говори! — воскликнул Риндзай, вынимая свою палку.
Монахиня снова крикнула. Риндзай ударил ее.
Она просто научилась кричать, как попугай.
Вы всему можете научиться, как попугай, вот в чем слож ность. Вы можете научиться великой философии, вы можете выучить теологию, вы можете заучить необычайно красивые слова и повторять их, не зная точно, что они означают.
В дзен это стало проблемой. Когда крик или удар палкой принимается за традицию, он теряет весь смысл. Монахиня крикнула; Риндзай не обратил на это никакого внимания. Он сказал: «Давай, давай, говори! Хороший это приход или дур ной?» Он игнорирует ее крик, он дает ей еще один шанс.
Но эта женщина, по-видимому, была неподатливой, неспо собной учиться. Монахиня снова крикнула. Это было уже слиш ком. Риндзай взял свою палку, но не ударил ее, потому что она не заслуживала удара. Она не могла понять даже простой во прос. Она только научилась кричать — ритуально. Она так бедна в отношении сознания, она не достойна удара такого че ловека, как Риндзай.
В дзен, когда мастер бьет вас, это означает, что он показы вает свою любовь, свое приятие. Ударяя вас, он показывает свое одобрение. Это вид сертификата. Ученики годами ждут, чтобы мастер ударил их. Это совершенно другой мир, создан ный дзен.
В обычном мире, если вы бьете кого-то, вы прекрасно знаете, что будет дальше. Но в дзен совершенно иначе. Мастер бьет только тогда, когда есть человек, достойный его удара. Удар — тайное одобрение. Чужой никогда не поймет, что про исходит. Это не для чужаков; это только для своих — для тех избранных, кто может понять.
Риндзай крикнул: «Давай, давай, говори!» Но она, по-видимому, была очень неподатлива. На этот раз Риндзай дол жен был ударить ее, но он просто крикнул, вынимая свою пал ку...
Монахиня снова крикнула. Теперь было уже слишком. Ринд зай ударил ее — и этот удар не был ударом одобрения; он уда рил ее за упрямство.
Вы должны помнить, что в дзен все гибко. В нем нет опре деленных, устойчивых значений. В другой ситуации это могло означать что-то другое. Он терпел ее крик, но, в конце концов, ему пришлось ударить ее.
Риндзай ударил ее. Это не удар одобрения: он ударил, что бы разбить ее упрямство и привести в чувство. «Один крик не поможет. Я прошу тебя: говори! Я задаю прямой вопрос: хо рошо ли ты пришла? Ты думаешь, ты заслуживаешь привет ствия? Тогда покажи это. Твой крик это не показывает».
Он трижды давал ей шанс, и после трех раз палка — не знак одобрения. Он ударил ее только для того, чтобы привести в чувство. Возможно, даже в таких обстоятельствах палка на миг может остановить ее мышление.
Она думала, что делает что-то правильное: ведь Риндзай сам изобрел крик. Он ввел крик в дзен. Риндзай — основатель крика, так что она, должно быть, думала, что делает что-то правильное. Но она не понимала, что крик в одной ситуации может быть правильным, а в другой — неправильным. Поэтому он не задал ей никакого коана. Его вопрос очень прост.
Он спрашивает: «Ты хорошо пришла сюда? Достойна ли ты, считаешь ли ты себя достойной?» — потому что вы не должны тратить зря время такого человека, как Риндзай. Сна чала вы должны стать достойным его общества, а единствен ный путь заслужить общество будды — это безмолвие, полное безмолвие. Просто будьте. Если бы монахиня просто косну лась ног Риндзая и села, это был бы правильный ответ. Но она ошиблась.
Средства не всегда удачны. В жизни не бывает средств на все случаи, потому что разные люди дают разный контекст. Одно и то же средство с одним человеком может оказаться по лезным, а с другим — привести к полной неудаче.
По другому случаю Риндзай спросил Ло-пу:
— До сих пор был обычай: некоторые люди пользовались пал кой, а другие — кричали.
Были мастера, которые всегда пользовались палкой; Ринд зай ввел крик. Его ученики, ставшие просветленными, пользо вались криком, а не палкой. У них одна цель. Крик — это тоже удар, но очень тонкий. Возможно, он проходит глубже, чем палка. Палка касается только вашей кожи, она может пройти только на глубину костей; а крик может проникнуть в само существо, потому что это — невидимая сила. Палка — матери альная, обычная вещь; она может ударить тело, но не может ударить сознание.
Итак, он спрашивает Ло-пу:
— До сих пор был обычай: некоторые люди пользовались пал кой, а другие — кричали. Что доходит ближе к сердцу полу чающего?
— Ни то, ни другое, — отвечал Ло-пу.
— Что доходит ближе? — Риндзай спрашивает еще раз.
Ло-пу крикнул. Своим криком он говорит, что крик подхо дит ближе.
Мастер ударил его. Это — удар одобрения, великой радо сти, потому что крик был изобретением самого Риндзая, и крик, несомненно, проходит глубже. Так что это — крик одоб рения: «JIo-пу, ты прав».
Методология дзен очень гибка. Он не дает заповедей для грядущих поколений; он не дает основных принципов, кото рые подходят любому человеку в любой ситуации. Он более интимный и личный.
Риндзай пользовался криком, но после него это продолжи ли только его ученики, ставшие просветленными. В конце кон цов, это исчезло. Палкой пользуются по-прежнему, потому что палка более видима, более материальна, а мы всегда склонны легче понимать материальное, чем нематериальное. Крик не материален.
Риндзай дал великолепное средство, но оно — только для очень разумных людей, которые понимают разницу: когда это крик одобрения, а когда — неодобрения. Он также пользовался палкой. Ло-пу крикнул, поэтому Риндзаю кричать было бы неправильно. Мастер ударил его. Ему нужно было выразить более ясно, что Ло-пу прав.
Дзен никогда не был религией большинства, и никогда не будет. Он всегда будет оставаться религией для немногих из бранных, редких людей — просто потому, что он не утешает вас, давая опиум, и не дает вам обещаний и надежд на буду щую жизнь. Он настаивает на том, чтобы оставаться в настоя щем. Не идите назад или вперед, потому что настоящий мо мент — единственный, в котором вы когда-либо были и будете. Когда бы это ни было, это — настоящий момент.
Поэтому прошлое не имеет значения; нет никакого смысла изучать старые писания. Будущее не актуально; не стоит вол новаться о рае и небесах. Есть такие огромные трактаты, напи санные так подробно...
Я вошел в один храм; там была карта проекций их ума: в центре — земля, под землей — ад, а над землей — рай; и там было точно указано, где на небесах живет Бог. Я спросил священни ка, который показывал мне карту — это была древняя карта:
— Вы знаете, где находится Тимбукту?
Он сказал:
— Тимбукту? Никогда о таком не слышал.
Я спросил:
— Вы не знаете, где находится Тимбукту? А вы слышали о Константинополе?
Он сказал:
— Вы просто выдумываете эти названия.
Я сказал:
— Я не выдумываю эти названия. Вы не знаете даже этой земли; и вы думаете, что знаете рай и ад? На каком основании вы знаете это?
Он сказал:
— Я не знаю. Это старая карта. Это древний храм.
Я спросил его:
— А кто-нибудь во всем городе, в вашей общине знает?
Он сказал:
— Не думаю, потому что я — священник, и если не знаю я, никто не знает. Но мы верим....
Именно здесь дзен уходит от всех религий. Как только вы говорите: «Мы верим», вы становитесь недостойным состра дания дзен. Вы отсекаете себя от облаков дзен, которые могут пролиться на вас дождем и привести ваш потенциал к расцве ту.
Никогда не говорите: «Я верю». Это — величайшая ложь, изобретенная человеком. Если вы знаете, скажите: «Я знаю». Если вы не знаете, скажите: «Я не знаю». Вера совершенно не имеет места в существовании. Что вы имеете в виду, когда го ворите: «Я верю»? Вы говорите: «Хотя я не знаю, я думаю, так должно быть».
Но попробуйте это в обычной жизни, и вы поймете. По скольку вы имеете дело с гипотетическими вещами, никто не обращает на это внимания. Скажите какой-нибудь женщине: «Я верю, что люблю тебя», и она даст вам хорошую пощечину. Верите? — либо вы любите ее, либо нет, но что это может озна чать: «Я верю...» — или: «Я верю, что люблю тебя»? Вы не мо жете обмануть ни одну женщину. Женщины очень земные.
Даже Сардар Гурудаял Сингх смеется. Он пытается обма нывать женщин, но не очень-то удачно. Вы только посмотрите на его тюрбан — раскрашенный всеми цветами радуги! Но ино гда ему удается. Вокруг него есть несколько кукушек, с кото рыми не хочет быть ни один саньясин. Люди дают им адрес Сардара Гурудаяла Сингха — и он прекрасно справляется с этими кукушками.
На днях пришло письмо от одной такой кукушки, в кото ром говорится, что она стала просветленной. Я сказал: «Хоро шо! Иди прямо к Сардару Гурудаялу Сингху. Это правильное место, и он как раз подходит для того, чтобы дать тебе при знание. Либо ты сделаешь его просветленным, либо он — тебя. Одно из двух. Иди», — и я слышал, что Сардар сделал ее непро светленной.
Ей очень грустно, что ее послали к человеку, который ни чего не принимает всерьез. Он смеется над ее просветлением, и его смех рождает в ней сомнение: «Кто знает, просветленная я или нет? Если Сардар Гурудаял Сингх смеется...»
Кукушки всегда есть. Они становятся просветленными, не просветленными — взлеты и падения. Сегодня они — просвет ленные... И вы всегда найдете таких кукушек возле Сардара Гурудаяла Сингха. Так что не нужно сообщать мне. Когда вы станете просветленным, идите прямо к Сардару Гурудаялу Сингху!
Иккью написал:
Я почти лишился рассудка
От учения и суровой дисциплины.
Но, по правде, самое ценное в жизни — Это песнь рыбака.
Над рекой Сяо Закат и дождь, облака и луна,
Великолепие, что превыше слов,
Поющее ночь за ночью.
Иккью — один из самых любимых поэтов хайку, и вы мо жете почувствовать, почему его так любят. Он — не мечтатель, он очень земной человек.
Я почти лишился рассудка
От учения и суровой дисциплины.
Но, по правде, самое ценное в жизни — Это песнь рыбака.
Когда он слышал песню рыбака близ реки Сяо... Он гово рит, что песня рыбака над рекой Сяо — самое ценное: она более ценна, чем святые писания, потому что песня рыбака так спон танна, так подлинна.
Над рекой Сяо Закат и дождь, облака и луна,
Великолепие, что превыше слов,
Поющее ночь за ночью.
Хайку нужно визуализировать. Только представьте: вели кая река Сяо, тихая ночь и рыбак, поющий ночь за ночью... и после каждой песни тишина углубляется.
Эти стихи — не стихи в обычном смысле, они изобрази тельны, живописны. В них есть цвет, форма, они почти ося заемы. Вы можете услышать эту рыбачью песню, вы можете услышать волны реки Сяо. Ночь за ночью... луна и облака, дождь, закат и рассвет... все это — скорее живопись, чем поэ зия.
Между обычной поэзией и хайку есть разница. Обычная поэзия — это композиция из слов. Хайку — очень странный фе номен: это живопись в словах — не в красках, а в словах. Эго очень живая вещь.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Полезно ли для тех из нас, кто с Тобой, пытаться понять, что происходит в нашей медитации и росте, чтобы отчетливо представлять это?Или все, что нам нужно — это наблюдать?
Маниша, вам нужно только наблюдать. Как только вы начнете думать: «Что происходит?», ум вернется. Если вы нач нете анализировать, ум вернется. Что бы вы ни делали, кроме наблюдения — ум будет возвращаться. Это единственный враг, которого нужно избегать, а наблюдение — единственное убе жище, в которое не может войти ум.
Твой вопрос важен. Человек склонен думать: «Что проис ходит?» — и анализировать это. Но при этом не осознается факт, что в самой этой попытке анализировать, найти объяс нение ум вернулся через заднюю дверь. Наблюдая, мы пытаем ся освободиться от ума. Все другие действия принадлежат уму.
Поэтому вам нужно только наблюдать, входить в наблю дение как можно более глубоко. Идите глубже и глубже, с та ким напряжением, чтобы ум отстал на многие мили и остался только чистый свидетель. Это — ваше чистое золото, это — ваш будда.
Время Сардара Гурудаяла Сингха.
Мунго, огромный черный джентльмен, выходит из джунг лей в африканский городок в поисках работы. До него доходит слух, что на местной фабрике требуются рабочие, и он идет ту да.
— Мы можем взять тебя, — говорит белый босс, — но ты должен понять одну вещь: я не хочу, чтобы ты приводил сюда друзей или родственников. Я вас знаю: вы в джунглях все та кие.
Эта работа — только для тебя. Понял? — Понял, босс! — говорит Мунго.
— Никаких друзей. Ника ких родственников. Только я, один, сам!
На следующее утро, в начале рабочего дня, Мунго появ ляется в воротах фабрики в сопровождении маленького черно го пигмея.
— Эй! — кричит босс. — Кажется, я говорил тебе: никаких родственников и друзей!
— Но, босс, — заикается Мунго, — это не друг и не родствен ник; это — мой обед!
В маленькой деревушке на юге Италии поженились Джо ванни и Мария. Но Джованни живет в маленьком домике вместе со всей своей семьей, так что молодой чете приходится провести свою первую брачную ночь в одной комнате со всеми родственниками.
Посреди ночи Джованни и Мария начинают заниматься любовью, но Мария вдруг вскрикивает:
— Ах! Джованни, очень-a больно!
— Правда? — говорит Джованни. — Хорошо, я пойду-a в чу лан и капну на свой-a конец немного оливкового масла.
Он встает, перешагивает через отца, мать, сестру, дедушку и бабушку, и попадает в чулан. Капнув на член немного масла, он возвращается к Марии.
Но через несколько минут Мария снова вскрикивает:
— Ах! Джованни, ты что-a, забыл, что я девственница? Очень-a больно!
— Ладно, — говорит Джованни. — Капну-а еще немного мас ла.
Он перелезает через отца, мать, сестру, дедушку и бабушку и льет на член еще немного масла, затем возвращается к Ма рии.
Но то же самое повторяется снова. На этот раз, когда Джованни уже перелез через всю семью и добрался до чулана, его дедушка внезапно садится в своей постели и кричит:
— Эй, Мария! С чем-a, черт возьми, мы будем завтра есть салат — с членом Джованни?
Папа-поляк собирается вылететь с паломничеством в Аме рику, но теряется в международном аэропорту Рима. Он блуж дает по коридорам, таская за собой тележку с багажом, и ка ким-то образом попадает на рейс, следующий в Лондон.
Приземлившись в лондонском аэропорту, Папа-поляк в своей длинной мантии и головном уборе, напоминающем ра кету, идет к столу регистрации иммигрантов, где его просят заполнить анкету. Папа старательно переписывает из своего польского паспорта все данные и вручает лист чиновнику.
— Нужно уточнить один пункт, — говорит чиновник, оглядывая странную одежду Поляка и указывая на параграф «пол» (англ. «sex» — прим. пер.).
— О, да! — говорит Папа-поляк. — Следует читать: дважды в день.
— Неужели? — говорит чиновник. — Но я хотел знать не это, я только хотел спросить: мужской или женский?
— О, я понимаю вас, — подмигивая, отвечает Папа-поляк. — Мне нравятся и те, и другие!
Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны.
Закройте глаза
и почувствуйте, что ваше тело совершенно замерзло.
Теперь посмотрите внутрь
со всем своим сознанием,
со всей жизненной энергией
и с настоятельностью,
как будто это последний миг вашей жизни.
Только с такой настойчивостью вы можете достичь центра своего существа.
Ваш центр — это также центр всего космоса.
В центре все мы — одно.
Просто свидетельствуйте глубоко.
Чем глубже вы свидетельствуете... туман исчезает,
и вы можете видеть себя буддой.
Этот опыт — быть буддой — величайший в жизни.
Внезапно отовсюду начинают сыпаться дождем цветы,
существование становится таким любящим.
В этой тишине все становится танцем.
Даже безмолвие становится песней.
Глубже и глубже...
пусть стрела вашего сознания
проникает как можно глубже.
Путь короток.
Немного мужества, и внезапно вы — в центре, свободные от тела, свободные от ума, вы готовы исчезнуть в космосе.
Быть никем — величайшее блаженство.
Ниведано...
Расслабьтесь и просто исчезните в океане сознания, окружающем вас.
Мы — не что иное, как рыбы в океане.
В этот миг Аудитория Будды стала озером сознания без всякой ряби.
Такая радость, такой покой... и опыт вашего бессмертия, вечности.
Вы всегда были здесь, вы всегда будете здесь.
Есть только два способа быть здесь: один — это рабство, другой — свобода.
Наблюдение выводит вас из тюрьмы и открывает двери в бесконечность.
Вы — не тело, вы — не ум.
Вы — только это свидетельствующее сознание.
Это — ваша свобода.
Это — ваше изначальное лицо.
Это — будда, которого вы искали.
Вы должны постепенно принести все эти переживания на периферию,
в вашу повседневную жизнь.
В ваших обычных делах должен проявляться будда.
В вашей любви, в других ваших отношениях, с друзьями, на рынке,
сидите вы или ходите, говорите или молчите, вы должны помнить, что вы — будда.
Ниведано...
Вернитесь,
но принесите все, что есть в центре, на периферию.
Вернитесь как будда — изящно, спокойно, в абсолютном безмолвии, и вы узнаете, что такое дзен.
Вывести будду на поверхность — в этом вся наука дзен.
Преобразить каждого человека,
вернуть ему изначальное лицо — то есть лицо будды — это моя работа, и также ваша.
Чем больше будд у нас на земле, тем лучше земля защищена от разрушительных сил.
Чем больше будд будет у нас на земле, тем прекраснее она станет.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 6
ВСЕ, ЧТО ВЫ МОЖЕТЕ СДЕЛАТЬ — ЭТО ОТБРОСИТЬ СВОЙ УМ
Наш возлюбленный Мастер,
Однажды, когда Риндзай пришел к Хорину, Хорин сказал:
— Лунный свет падает в море, ясный и без тени, но резвая рыбка обманывается.
Риндзай прокомментировал:
— Если лунный свет на море без тени, как может рыбка обмануться?
Тогда Хорин сказал:
— При виде ветра поднимаются волны; играя с водой, грубый парус трепещет.
Риндзай сказал:
— Лягушка в лунном сиянии ярко блистает, и все реки и горы спокойны. Долгое дуновение ветра — это голос осени на земле и в небе.
Хорин сказал:
— Хоть ты и можешь высунуть язык на три дюйма и пролить свет на небесное спокойствие, по пытайся сказать хотя бы одно слово, подходящее к этому случаю!
Риндзай ответил:
— Когда ты встречаешь мастера, владеющего мечом, покажи ему свой меч. Когда ты встречаешь человека, который не является поэтом, не показывай ему своих стихов.
Маниша, путь дзен требует выполнения определенных условий. Это не те условия, которые ставят другие рели гии; эти условия — восприимчивость, осознанность, слушание, понимание без слов, глубокое проникновение в безмолвие. Ни одна другая религия не требует от вас этого. Они хотят, чтобы вы были добродетельны, моральны, не прелюбодействовали. Их требования очень поверхностны.
Дзен требует подлинных качеств бытия. Только тогда ма стер может передать свое понимание предельного. Другими словами, дзен — не теология, но общение от существа к сущест ву. Ученик должен подняться на ту же высоту, что и мастер, иначе он упустит то, что ему говорят. Эти качества приведут его очень близко к высоте мастера.
Мастер точно знает, на какой высоте вы находитесь, и го ворит в соответствии с этим. Он никогда не тратит ни одного слова и ни единого мгновения.
Маниша принесла эту маленькую историю, которая объ яснит вам, кто такой Риндзай, основатель дзен в Японии.
Однажды, когда Риндзай пришел к Хорину, Хорин сказал:
— Лунный свет падает в море, ясный и без тени, но резвая рыбка обманывается.
Риндзай прокомментировал:
— Если лунный свет на море без тени, как может рыбка об мануться?
Всякий обман — это тень, принимаемая за реальное. Но до вольно странно — возможно, вы замечали это: сама тень не мо жет отбрасывать тени. Отсюда древний закон: если вы видите человека без тени, помните — это призрак, потому что у на стоящего человека есть тень. Только человек, который кажется человеком, но прозрачен — ваша рука может пройти сквозь не го беспрепятственно, — не будет создавать тени.
Отражение луны в озере само по себе — тень. Как оно мо жет отбрасывать тень? Это невозможно. Но то, что хочет ска зать Хорин, не есть нечто ненужное или несущественное.
Он говорит:
— Лунный свет падает в море, ясный и без тени, но резвая рыбка обманывается.
В чем они обманываются? Что такое их обман? Какова их иллюзия? Иллюзия в том, что отражение принимается за ре альную луну. Но...
Риндзай прокомментировал:
— Если лунный свет на море без тени, как может рыбка об мануться?
Конечно, рыбка может обмануться, потому что даже чело век обманывается тенями. Вопрос Риндзая ясен; он задан с вы соты сознания. Все в мире обмануты тенями. Что такое все ва ши фантазии? Что такое ваши сны?
Вы когда-нибудь размышляли над фактом, что, когда вы видите сон, вы никогда не считаете его нереальным? Проснув шись, вы можете подумать: возможно, все, что вы говорили, не было реальным, это только сон; но во сне вы не можете ду мать, что это сон — по той простой причине, что, если вы на столько сознательны, чтобы ощущать сон как сон, он прекра тится. Сновидение может продолжаться только в очень бессознательном, неосознанном состоянии.
Реальный вопрос — не о рыбке. Рыбка — только символ. Ре альный вопрос — о человеке.
— Если лунный свет на море без тени, как может рыбка об мануться?
У рыбки есть лишь один способ обмануться, а именно: принять отражение за реальную луну.
Хорин упустил смысл. Он начал объяснять, почему рыбка попадается на обман. Это не то, чего хочет от него Риндзай. Для него дело вовсе не в рыбке и лунном отражении. Вот что его заботит: что говорить о рыбке — даже люди обманываются тенями, и не только во сне, но и в действительной жизни, когда они бодрствуют. Каждый день вы поддаетесь на этот обман, но не осознаете — и, как следствие, это не задевает вас и вашего достоинства.
Вы видите, что женщина очень красива — и она действи тельно красива; но куда уходит эта красота после медового ме сяца? Теперь вы хотите убить ту самую женщину, ради кото рой когда-то были готовы умереть.
Это была проекция сна, а такая проекция не может про должаться долго. Рано или поздно эта проекция отпадает, и вы внезапно видите реального человека. Ничто не изменилось: женщина та же, мужчина тот же; но женщина считает, что вы — не тот человек, в которого она влюбилась, а вы думаете, что она — не та женщина, в которую влюбились вы.
Что произошло? Всего за неделю... а если вы достаточно разумны, всего лишь за выходные. Это зависит от разумности. Идиоты могут прожить целую жизнь. Чем человек разумнее, тем быстрее он увидит, как отпадают его проекции, фантазии; облака исчезнут, и он увидит чистое безоблачное небо — и это изменит его взгляд.
Риндзай говорит, что все мы живем среди теней. Вы ду маете, вы проецируете, вы воображаете, вы видите сны. Вели чайшие любовники в мире — те, кто никогда не встречался; их любовь вечна. Люди поют песни о Ширин и Фархаде, о Лейле и Меджнуне, о Сони и Махивале, и единственная причина, по которой помнят об их любви — то, что родители и общество не позволяли им быть вместе.
Если бы Лейла и Меджнун поженились, вы никогда не услышали бы их имена. Вы когда-нибудь слышали предания, стихи о женатых парах? Я искал достаточно долго, но не на шел. Это кажется невозможным по определению, потому что, когда они становятся близкими, их проекции начинают отпа дать. Если их держат порознь, заставляют быть в отдалении друг от друга, их мечты становятся еще красивее. Их вообра жение обретает крылья.
И не только в этом вопросе, но и в других — вы живете в мире теней, в своих надеждах. К чему привели ваши надежды? Простое воображение, что завтра случится что-то такое, чего не случилось до сих пор — и вы будете довольны. Этого никог да не происходит. Завтра случится смерть, а смерть создает страх по простой причине, которой вы, возможно, не осознае те.
Смерть страшна потому, что она забирает из ваших рук будущее. В воображении вы жили в будущем, а смерть прихо дит и все прекращает. Завтра больше нет. Будущее — это про сто ваша идея того, как должно быть. Существование не обя зано исполнять ваши мечты и надежды. Люди даже дают обещания, люди говорят друг другу: «Я буду любить тебя всю свою жизнь», — совершенно не зная, что жизнь очень длинна.
Один человек сказал своей подружке:
— Я буду любить тебя всю свою жизнь.
Затем он замолчал, и женщина спросила:
— Почему ты так неожиданно замолчал?
Он сказал:
— Скажи мне одну вещь. В старости ты будешь похожа на свою мать? — потому что тогда я не могу этого обещать. Я вдруг подумал: «Что я говорю? В старости эта женщина будет выглядеть, как моя теща!» — А тещи... странно, что люди не расстреливают их.
Я слышал: один охотник собирался на охоту. Его жена упорно хотела ехать с ним и, кроме того, настаивала, чтобы он взял еще и тещу. Чтобы не создавать проблем, он сказал:
— Ладно, ничего страшного. Вы можете забраться на дере во и смотреть.
Теща была не настолько стара, чтобы не залезть на дерево, так что она уселась на низеньком деревце. Пришел лев. Жена со своего высокого дерева увидела это и закричала мужу:
— Смотри, лев очень близко от моей матери!
Муж ответил:
— Это не моя проблема; это его проблема. Теперь он попал в беду. Если он хочет уйти, он уйдет. Сиди тихо.
Люди ожидают чего-то, и это никогда не исполняется. Кругом всегда разочарование. Люди живут в отчаянии, и при чина в том, что то, чего они ждут... у существования нет жела ния, основания соответствовать их ожиданиям. Если вы хотите быть счастливым, идите вместе с существованием и его наме рениями, куда бы оно ни вело вас.
Вот что я имею в виду под позволением: вы просто отбра сываете свои проекции, свои фантазии и позволяете существо ванию овладеть всей своей жизнью. Тогда отчаяния нет, пото му что нет возможности разочароваться. Нет ни тревоги, ни беспокойства; вы расслаблены с существованием. Что бы ни происходило, хорошо.
Все существование мудрее вас, поэтому, что бы ни проис ходило — Будда говорит «таковость», — что бы ни происходи ло, помните: такова природа существования. Не будьте посто ронним и не противопоставляйте себя существованию; будьте частью и чувствуйте определенное единство.
Это единство можно назвать «таковость», или «этовость», или «естьность», но смысл в том, что все, что происходит, хо рошо. Вы должны найти в этом красоту и радость. Лишь такой человек может быть счастлив; иначе всегда будет чувство, что вас обманули.
Каждый человек... возможно, один человек из тысячи умирает без мысли, что жизнь обманула его. Почти все уми рают с мыслью: «Что это было? Я боролся семьдесят лет; что это за игра?» Все ваши ожидания рухнули, все ваши мечты разбиты, все ваши обещания остались невыполненными. Вы умираете банкротом.
Что касается ожиданий, почти все люди умирают банкро тами. Только человек позволения не обманут ничем. Он при нимает все, что встречается ему на пути, счастливо и радостно, и если положение меняется, он допускает эти перемены без всяких препятствий, не создавая никаких барьеров, чтобы предотвратить перемену. Такой человек не знает никаких об манов. Он знает, что жизнь никогда не обманывала его, но всегда выполняла желания, которые он даже не осознавал.
Тогда Хорин сказал:
— При виде ветра поднимаются волны; играя с водой, грубый парус трепещет.
Он не понял того, что Риндзай говорил о рыбе, и пытается объяснить свои слова, не слыша, что Риндзай поднял новый вопрос.
Риндзай сказал:
— Лягушка в лунном сиянии ярко блистает, и все реки и горы спокойны. Долгое дуновение ветра — это голос осени на земле и в небе.
Все так, как оно должно быть. Горы в свете полной луны так спокойны... мирные реки, танцующие вновь полнолуния. Из-за их танца отражение луны становится серебром, покры вающим все. Все тихо и спокойно, в горах нет разочарования, в реках нет разочарования. Даже лягушка в лунном свете ярко сияет.
Если вы посмотрите на природу — исключая человека с его умом, — все блаженно, все — будда. Именно человеческий ум создает трудности, потому что не может допустить позволе ния.
Долгое дуновение ветра — это голос осени на земле и в небе.
Есть великая радость в том, что приходит осень. Луна полна блаженства, и все сияет в лунном свете, кроме челове ка...
Человек может быть так же счастлив, как горы, так же спокоен, как реки, если он смотрит на луну и то, что его окру жает, без всякого ума. Без мыслей он тоже становится частью пейзажа.
Но человек всегда занят своими глупыми идеями. Только человек беспокоится, когда все сущее радуется. Вы видели бес покойное дерево? Ни одно животное никогда не беспокоится. Даже умирая — они умирают спокойно. Таков путь существо вания: все рожденное должно умереть.
Но человеческий ум назойлив, он всегда создает проблемы, потому что ожидает, что вещи будут обстоять по-другому. Он не готов принять таковость существования; он хочет, чтобы оно соответствовало ему. В этом, по его мнению, все несчастье. Каждый человек старается, чтобы все было так, как он хочет. Это можно говорить или не говорить, но, даже если это не го ворится, ваш ум плетет мысли о том, как все должно быть в вашем представлении — а это невозможно.
Вы не можете изменить существование.
Все, что вы можете — это отбросить свой ум.
Хорин сказал:
— Хоть ты и можешь высунуть язык на три дюйма и про лить свет на небесное спокойствие, попытайся сказать хотя бы одно слово, подходящее к этому случаю!
Риндзай ответил — и его ответ имеет фундаментальное зна чение:
— Когда ты встречаешь мастера, владеющего мечом, пока жи ему свой меч. Когда ты встречаешь человека, который не яв ляется поэтом, не показывай ему своих стихов.
Каждому свое, каждому — в соответствии с его восприим чивостью. Ты не в состоянии воспринять даже одно слово и понять его. Я не могу читать тебе стихи, потому что ты не поймешь их; ты, без сомнения, поймешь неправильно.
Я слышал... Вора привели в суд, и судья сказал:
— Почему ты вошел в дом этого человека?
Бедный вор объяснил:
— Я зашел, чтобы украсть что-нибудь. Но он такой стран ный — он схватил меня и, когда я попытался сбежать, сказал: «Не волнуйся, просто сядь и послушай. Я написал новую по эму». Я подумал, что будет лучше, если я тихо послушаю, но поэма все продолжалась и продолжалась. А он держал меня за руку — так он мучил меня всю ночь. Я не мог понять ни едино го слова из того, что он говорил, и сбежать тоже не мог.
Утром пришла полиция, и вот я стою здесь, перед вами, с единственной надеждой, что вы не станете меня наказывать слушанием этой поэмы еще раз. Я пойду хоть на виселицу. Я не знал, что этот дом принадлежит поэту, иначе ни за что не пошел бы туда.
Поэты таковы. Им очень трудно найти слушателей. Они ходят повсюду в надежде найти кого-нибудь, но все убегают от них, говоря: «У меня очень важное дело. Сейчас я не могу». Кому хочется терять время?
«Даже если ты поэт, — говорит Риндзай, — не говори ничего человеку, который того недостоин, потому что это оскорбляет его, унижает, отнимает у него честь, показывает его недостоинство. Так что не жди от меня ни слова; ты еще не способен воспринять его. Ты не понял простой вещи и все продолжаешь объяснять. Ты — не рыба, и ты не знаешь, что происходит в уме рыбы.
Говори о человеке и его обманах и найди причину, почему он обманывается. Это его собственное сопротивление суще ствованию и попытка подогнать всю жизнь под шаблон — что невозможно. Он пытается сделать невозможное и все время проигрывает.»
Эта неудача — не просто его ошибка. Это не значит, что он делал что-то неправильно; что бы он ни делал, все окончится неудачей. Никто не может быть мудрее космического суще ствования. Поэтому мудрые люди позволяют себе плыть вмес те с рекой существования, даже не спрашивая: «Куда мы на правляемся?»
Сущее никуда не идет. Оно просто есть, играя тысячами форм, тысячами ситуаций, создавая все больше и больше со знания, счастья, любви. Если этого не происходит с вами, это просто означает, что вы держите свои двери закрытыми.
Откройте сердце и расслабьтесь вместе с существованием — и внезапно вы увидите: Лягушка в лунном сиянии ярко блиста ет. Не нужно ни общество, ни богатство — всего лишь бедная лягушка. Не нужна никакая политическая позиция — и есть все реки и горы в мире. Они ничего не имеют, но у них есть покой, который вы не можете купить.
Долгое дуновение ветра — это голос осени на земле и в небе. Просто будьте с существованием, куда бы оно ни шло, и вы перестанете беспокоиться. Ваше напряжение исчезнет. Вы бу дете счастливы, как ребенок, вы будете прекрасны, как цветок.
Иккью написал:
Когда вы ломаете вишню
И смотрите,
Нет никаких цветов;
Цветы приносит
Весенний ветер.
Даже если ты безгранично паришь
Над облаками,
Не полагайся
На учения Гаутамы.
Иккью говорит две вещи. Первое: вы не можете принести цветы, которые придут в положенное время. Вы должны ждать, вы должны быть терпеливы. Вы не можете спрашивать: «Почему не появляются цветы вишни?» Вот дерево, вы поли ваете его... Вы можете даже, говорит Иккью, сломать вишню и заглянуть внутрь дерева, чтобы найти, где прячутся цветы. Никаких цветов нет.
Цветы приносит весенний ветер. Пусть придет весна, пусть придет нужный момент и климат, и ветер долетит до вишни. Внезапно она расцветет, она распустится безмерной красотой.
Вишня ждет; она не торопится, не бежит куда-то, чтобы догнать весну. Она просто ждет — тихо, радостно. Весна при ходит; если это случится на два или три дня позже, какая раз ница? Она всегда приходила.
Второе, что говорит Иккью:
Даже если ты безгранично паришь
Над облаками,
Не полагайся
На учения Гаутамы.
Это могут сказать только дзенские мастера о своем родо начальнике: «Не полагайтесь на учения Гаутамы Будды», — по тому что его учения имели другой контекст. Он говорил с дру гими людьми. Вы можете вовсе не принадлежать к этому роду людей, и времена изменились; его поучения могут быть уже не актуальными.
Полагайтесь только на собственное сознание. Даже на со знание Гаутамы нельзя полагаться. Он не говорит, что Гаутама неправ; он говорит, что Гаутама имел дело с ситуацией, ко торая была полторы тысячи лет назад.
Я приводил вам пример, когда за один день... Утром один человек спросил Гаутаму Будду:
— Есть ли Бог?
Гаутама сказал:
— Нет, Бога нет.
Днем другой человек спросил:
— Что вы думаете о Боге?
Гаутама сказал:
— Да, Бог есть.
Вы можете понять, в каком трудном положении оказался Ананда, который постоянно был с ним. У него началась миг рень. Что это за человек? Утром он говорит: «Бога нет», а днем совершенно забывает об этом и говорит: «Бог есть».
Он ждал ночи, когда вокруг никого не будет, но перед этим, вечером, пришел третий человек, сел и сказал Будде:
— У меня нет идей ни за, ни против Бога. Просто помоги мне понять.
Гаутама Будда ничего не сказал этому человеку — напро тив, он просто закрыл глаза, оставаясь безмолвным. Видя это, человек тоже закрыл глаза и сел. Он думал: возможно, Будда хочет что-то сказать своим безмолвием; и оба они два часа оставались в тишине.
Этот человек чувствовал себя таким прекрасным, свежим и молодым, таким обновленным, что спустя два часа открыл глаза — он был другим. Он коснулся ног Гаутамы Будды, по благодарил его и сказал:
— Я не ожидал так много. Ты дал мне больше, чем я про сил. Ты дал мне вкус. Я пришел только задать вопрос, а ты дал мне само переживание. Я буду благодарен тебе всю свою жизнь.
Ночью Ананда сказал:
— Ты должен хотя бы думать обо мне. Весь день мне было так трудно. Что ты за человек? Утром ты говоришь «нет», днем говоришь «да», вечером не говоришь ничего, а остаешься безмолвным — этот малый получил ответ, а ты ничего не ска зал.
Будда ответил:
— Первый человек, которому я сказал: «Бога нет», был ате истом, и он пришел, чтобы получить подтверждение своему атеизму — что, если Гаутама Будда тоже атеист, значит, про блем нет. Атеизм — несомненно, правильный подход.
Второй человек тоже пришел за подтверждением своего предубеждения. Он был теистом и искал поддержки. Они не были искателями, им нужны были только утешения. Они уже имели идеи; они просто просили меня поддержать их идеи. Их идеи достаточно устраивают их без того — зачем двигаться ку да-то еще?
Но третий человек был настоящим искателем. Он прямо сказал: «У меня нет никаких идей ни “за”, ни “против”». Для такого человека единственный ответ — безмолвие. И, посколь ку у него не было никаких предубеждений, то, увидев, что я за крыл глаза и замолчал, он немедленно понял намек. Он закрыл глаза и глубоко ушел в безмолвие. Хотя я не сказал ему ничего, он ушел неизмеримо богаче, чем пришел.
— И, Ананда, — добавил Будда, — ты не должен беспокоить ся, потому что ни один из этих вопросов не был твоим. Это не твоя проблема.
Ананда сказал:
— Это не моя проблема, но у меня есть уши, и я всегда ря дом с тобой.
Будда ответил:
— Ты должен понять, что у меня нет никакой фиксирован ной философии, чтобы сразу давать готовые ответы. Я должен увидеть человека, его способности. Я не хочу никого оскорб лять. Я не хочу давать что-то такое, чего они не могут понять, что не умещается в их голове.
Если таково было положение во времена Будды, Иккью прав: Не полагайся на учения Гаутамы. Найди свой собствен ный источник. Иди вглубь собственного существа. Там ты найдешь подтверждение Гаутамы Будды.
Но не полагайтесь на учения. Не сидите над писаниями, читая их годами, изучая их годами. Это не поможет. Гаутама Будда не читал их перед тем, как стать просветленным, так что они абсолютно точно не могут быть причиной чьего-то про светления. Делайте то, что делал он; не слишком беспокойтесь о том, что он говорил. То, что он говорил, имело смысл для его современников, для его времени, для людей, с которыми он разговаривал.
Делайте то, что делал Будда. Он стал не-умом, а, становясь не-умом, вам придется выбросить из своего существа даже Будду и его писания. Только в этой пустоте цветы вишни ва шего существа могут из потенциальных превратиться в реаль ные. Вместе с не-умом вы можете принести весну.
Когда приходит не-ум, начинаются тысячи чудес. Но не желайте этих чудес; если вы начнете желать их, вы никогда не обретете не-ум, потому что эти желания не позволят уму быть пустым.
Итак, запомните, одна из самых важных вещей для искате ля — то, что он не должен быть слишком сильно заинтересован в поиске. Он должен оставаться игривым. «Если в существова нии есть истина, когда-нибудь, где-нибудь я встречу ее.»
Не будьте серьезны, будьте игривы. В игривости вы рас слаблены, а в расслаблении, предельном расслаблении вы най дете самого Гаутаму Будду — так к чему волноваться о его уче ниях? Если вы можете найти самого Гаутаму Будду, к чему волноваться о мертвых писаниях? Иккью прав, абсолютно прав.
Маниша задала вопрос:
Наш возлюбленный Мастер,
Является ли свидетель присутствием или просто отсут ствием — отсутствием отождествления с телом и умом?
Маниша, это трудный вопрос — трудный только потому, что ваш ум совершенно не приемлет противоречий, а суще ствование абсолютно за противоречия. Фактически, существо вание создано из противоречий. Так что оба эти слова — и при сутствие, и отсутствие — верны.
В свидетеле, несомненно, есть отсутствие вашей личности, ума, мыслей, чувств — все то, что вы носите внутри ума, отсут ствует. Если вы смотрите с этой стороны, кажется, что не-ум — это пустой ум.
Но в тот момент, когда все эти мысли ушли, потенциал вашего существа начинает расти — новое присутствие, которо му мешала расти вся эта мебель, что вы носили в уме. Теперь, когда вся эта мебель и камни выброшены и почва готова, при ходит новое присутствие.
Что касается вашего ума — есть и то, и другое. Медитация — это попытка создать отсутствие. Но когда ум действительно отсутствует, в этой тишине, в этом неограниченном про странстве ваш потенциал начинает расти, сиять, цвести. Вне запно вы наполнены цветами вишни, новым присутствием, но вым ароматом.
Итак, в вашей медитации отсутствие и присутствие нераз делимы. С одной стороны, вы опустошаетесь, с другой — это пустое пространство наполнено вашим потенциалом. Прежде у него не было места для цветения.
Медитация — это просто создание пространства, чтобы ваш потенциал пришел к расцвету. Человек медитации облада ет таким присутствием, что вы можете почувствовать это.
В моей столовой есть маленькая статуэтка Будды. Это только статуэтка, но, когда Джайеш пришел и впервые увидел ее, он сказал: «В этой статуе есть огромное присутствие». Я люблю ее и возил с собой из Индии в Америку, из Америки в Индию, потому что в ней есть присутствие. Это всего лишь статуя, но статуя медитирующего будды. В самой его позе есть нечто от медитации, что излучает очень живую ауру.
Я привез другую статую для Аудитории Будды, чтобы ее поставили прямо в воротах — вы можете видеть, что даже ста туя, благодаря медитативной позе, что-то излучает. Просто сидя рядом с этой статуей, вы обнаружите, как что-то течет от нее к вам. Это не поклонение, это просто безмолвное пребыва ние рядом и наблюдение позы. Поскольку это поза медитации, даже камень излучает некую медитативность.
Так что, когда вы медитируете, вы делаете и то и другое: с одной стороны, вы выбрасываете весь мусор, а с другой — по могаете розам расцвести. В вас будет отсутствие и великое присутствие — вместе: отсутствие всего, что есть в вас безоб разного, и присутствие всего прекрасного.
Время Сардара Гурудаяла Сингха. Я надеюсь, он по-прежнему в своем радужном тюрбане. В этом тюрбане есть особое присутствие!
Вечеринка в Белом Доме в честь Рональда и Нэнси Рейган. Все как следует напились, и Нэнси Рейган предлагает Джорджу Бушу приватную прогулку в президентскую спальню.
Когда они возвращаются к остальным гостям, Джордж Буш находит Рональда Рейгана, который крепко спит на ку шетке.
— Эй, Рональд, — говорит Буш, грубо расталкивая Рейгана.
— У тебя есть фотографии голой Нэнси?
— Что? — с трудом бормочет ошеломленный Рейган. — Иди от! Конечно, нет!
— О’кей, — говорит Буш, доставая фотоаппарат. — Хочешь купить?
Дорис и Джеф Тупицы женаты шесть лет, и у них трое де тей. Но у Джефа есть странная привычка — он может занимать ся любовью только с погашенным светом.
Дорис, сколько может, мирится с этой привычкой, но од нажды ночью любопытство берет верх. Она занимается с Джефом любовью, как обычно, потом внезапно нажимает на вы ключатель и, к своему ужасу, видит, что Джеф занимается любовью при помощи огурца.
— Ты, импотент! — кричит Дорис. — Так вот почему тебе не нравится свет! Это отвратительно — объяснись!
— О’кей, дорогая, — спокойно говорит Джеф. — Я все объяс ню про этот огурец, если ты объяснишь, откуда у нас трое де тей!
Адольф Гитлер звонит в колокольчик у Жемчужных Врат Рая и требует, чтобы его впустили. Он так шумит, что святой Петр зовет Иисуса, чтобы тот разобрался.
— Я хочу войти, — кричит Фюрер, — и если ты позволишь мне остаться, я щедро награжу тебя!
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Иисус. — Ты не мо жешь войти. Ты только вспомни, что делал на земле!
— Слушай, — говорит Гитлер, отводя Иисуса в сторонку, — если ты пустишь меня, я лично вручу тебе высшую немецкую награду за храбрость — Железный Крест.
— Правда? — говорит Иисус. — Очень заманчивое предложе ние. Я только позвоню.
Иисус звонит Богу-Отцу.
— Папа, — говорит Иисус, — я у Жемчужных Врат. У меня тут Адольф Гитлер, и он хочет войти. Что ты думаешь?
— Господи Иисусе! — кричит Бог. — Ты что, шутишь? Этот тип — психопат!
— Знаю, папа, — говорит Иисус, — но, понимаешь, он сделал мне необычное предложение. Он хочет дать мне Железный Крест!
— Железный Крест? — изумленно кричит Бог. — Идиот! Вспомни, что случилось, когда у тебя был деревянный!
Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны.
Закройте глаза.
Почувствуйте, что ваше тело совершенно замерзло.
Теперь посмотрите внутрь
со всей своей жизненной энергией,
со всем своим сознанием
и с настоятельностью, как будто это
будет последний миг вашей жизни.
Только с этой настойчивостью вы можете достичь центра своего существа,
а в центре своего существа вы — будда.
Осознать это — значит создать нужное пространство
для всех видов трансформации в вашей жизни.
Пусть это переживание впитается в каждую фибру вашего существа.
У будды есть лишь одно качество, и это качество — свидетельствование.
Будда сделан из свидетельствования, наблюдения.
Просто наблюдайте, и в самом вашем наблюдении углубляется ваша буддовость.
В этот вечер, в этот миг
вы — самые счастливые на земле,
потому что быть буддой —
значит быть гималайским Эверестом сознания.
Тогда вы не должны следовать
никакой дисциплине, никакой морали.
Все благое идет за вами, как тень.
Только оставайтесь свидетелем все время.
Что бы вы ни делали,
делайте это с полной осознанностью и изяществом,
которое показывает, что вы осознали
будду в глубочайшей сердцевине своего существа.
Сделай это яснее,
Ниведано...
Наблюдайте, будьте свидетелем.
Вы — не тело, вы — не ум; вы — просто свидетельствование,
и это свидетельствование есть будда.
Весна пришла, и вишня расцвела тысячами цветов.
Соберите как можно больше цветов и свидетельствования...
Убедите будду выйти из скрытых тайн вашей жизни на периферию, в повседневную жизнь.
Он всегда приходит,
нужно только правильно убедить его
и свидетельствованием показать ему, что вы достойны.
Возьмите как можно больше от этого момента расслабленности,
от этого позволения,
прежде, чем Ниведано позовет вас назад.
В этот миг Аудитория Буд ды больше не собрание десяти тысяч будд.
Оно стало озером невероятного сознания без всякой ряби.
Вы — рыба в океане.
Не спрашивайте, где океан.
Ниведано...
Вернитесь и приведите с собой будду.
Тихо и изящно посидите несколько мгновений,
чтобы вспомнить, где вы были, золотой путь, по которому вы шли, на что похож ваш центр.
Это безмолвие, эта красота, это блаженство — вы должны распространить их на свою периферию,
внести в каждое действие, в каждый жест, каждое слово, каждое молчание.
Вы должны оставаться буддой несмотря ни на что.
Когда вы со мной, вы имеете возможность, которая недоступна нигде на земле.
Раньше это было доступно во многих и многих местах. Эти золотые дни прошли.
Я стараюсь дать вам проблеск тех золотых дней,
когда тысячи людей в разных местах пытались достичь высшего сознания, бессмертия, вечности.
Не достигнув своего центра, вы — вишня, которая никогда не найдет свою весну.
Как только вы достигаете центра, вы позволяете весне прийти к вам.
Вся ваша жизнь становится танцем, поэзией, песней.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 7
КОНЕЧНОЙ ЦЕЛИ НЕТ
Наш возлюбленный Мастер,
Однажды, когда Кингью увидел, что Риндзай идет в его монастырь, он сел в своей комнате и взял в руки посох. Риндзай трижды ударил рукой по его по соху, затем вошел в зал для монахов и сел на первое место.
Кингью вошел, увидел Риндзая и сказал:
— Когда встречаются хозяин и гость, каждый должен соблюдать обычные формальности. Откуда ты, и почему ты так груб?
— О чем ты говоришь, старый Ошо? — ответил Риндзай.
Когда Кингью собрался открыть рот, чтобы ответить, Риндзай ударил его. Кингью притворился, что падает. Риндзай снова стукнул его. Кингью ска зал:
— Сегодня дела складываются не в мою пользу.
Позднее Исан спросил Кёдзана:
— Был ли в случае с этими почтенными людьми победитель или проигравший?
Кёдзан сказал:
— Когда кто-то побеждает, он побеждает без условно. Когда кто-то проигрывает, он проигрывает безусловно.
Маниша, историю, которую ты принесла, можно понять, только если вы понимаете позицию дзен в отношении обусловленности. В нашей жизни все обусловлено — обстоя тельствами, традициями. Когда я говорю, что все обусловлено, я имею в виду, что нет ничего вашего; все пришло к вам извне. Вы — всего лишь точка сборки. Сами по себе вы — ничто, вы полностью пусты.
Дзен хочет, чтобы ваш подход к жизни был необусловлен ным. Это означает — без всяких предубеждений, без всяких предварительных условий, без всяких ожиданий. Вы можете быть тотальны, только если стоите в самом своем центре.
Вы любите, но ваша любовь обусловлена. У вас есть друзья, но ваши друзья обусловлены. Небольшая смена об стоятельств — и любящие становятся врагами, а друзья — боль ше не друзья.
Маккиавелли посетило сильнейшее озарение, когда он пи сал книгу «Правитель». Хотя это книга о дипломатии и к ре лигии она не имеет никакого отношения, в ней есть прозрения, которые могут помочь вам понять. Маккиавелли говорит: «Король никогда не должен говорить другу то, что не может сказать врагу, потому что никто не знает: сегодняшний друг может завтра стать врагом, а сегодняшний враг завтра может оказаться другом». Он утверждает дипломатическую политику — но вся наша жизнь и есть дипломатия. Мы говорим что-то потому, что слушатель это оценит; тогда это становится обус ловленным. Говоря истину, мы вообще не должны рассчиты вать, понравится она или нет.
Гурджиев учил своих учеников, что необусловленность — основной принцип для нахождения истины. Если вы ставите какие-то условия, эти условия будут препятствием; а что такое все ваши религии, если не условности?
Когда последователь Кришны или последователь Христа садится медитировать, его желание — увидеть Кришну, он ждет, что существование будет соответствовать его желаниям; а христианин требует Христа. Из-за обусловленного сознания индуисты могут видеть Кришну. Христианин не увидит Криш ну, а индуист не увидит Христа; они будут видеть в соот ветствии со своими условностями. Они будут галлюциниро вать своими условностями и испытывать невероятную радость — они реализовали Бога.
Все ваши так называемые святые — просто психопаты. Они не понимают, что отправная точка для нахождения истины — сначала очистить ум от всех условностей. Подходите к суще ствованию абсолютно пустым. Позвольте существованию ска зать что-нибудь. Не просите.
Именно в этом дзен подходит к высшей степени религиоз ности. Только сравните его с тем, что Иисус говорит своим по следователям: «Просите, и дано вам будет», — но просите. То, что вы попросите, будет неким желанием, стремлением, страс тью, жадностью. Что вы можете попросить? — и существование не обязано удовлетворять ваши просьбы.
Иисус продолжает: «Стучите, и двери откроются вам». Как будто существование заперто: если вы не постучите, двери не откроются.
Истина в том, что существование не имеет дверей — куда вы будете стучать? И существование доступно в любой мо мент; это ваши двери закрыты. Вы собираетесь стучать в соб ственные двери? Кто их откроет?
Иисус говорит: «Ищите, и обрящете». Прекрасные слова, и, если вы не понимаете, очень поэтичные. Но если вы пони маете, то это не основа для религиозного сознания.
Религиозное сознание просто изменит их на противопо ложные: ищите, и упустите; не ищите, и вы уже нашли. Стучите — и будете стучать напрасно, потому что в существовании нет дверей; оно открыто во всех направлениях. Просите, и будете жить в иллюзии. То, что будет вам дано, будет дано не суще ствованием, а вашим собственным воображением.
Не ставьте существованию никаких условий, не давите на существование. Просто будьте доступными и радуйтесь всему, что приходит к вам. А существование приходит к необуслов ленному человеку в таком избытке, что это просто удивитель но. Вы не просили... и все сокровища, все великолепие, все тайны — ваши. Вы не искали, а истина — уже здесь.
Вы и есть истина, всякие поиски глупы. Чем больше вы ищете, тем дальше уйдете от истины. Так что перестаньте ис кать — и полностью остановите желание, поиск, просьбы; все это — одно и то же. Просто оставайтесь в своем центре — до ступными и открытыми, необусловленными, — и вы нашли то, что нельзя выразить.
На основании этого вы поймете эту историю.
Однажды, когда Кингью увидел, что Риндзай идет в его мо настырь, он сел в своей комнате и взял в руки посох. Риндзай трижды ударил рукой по его посоху, затем вошел в зал для мо нахов и сел на первое место.
Конечно, первое место принадлежало Кингью; он был ма стером этого монастыря. И это странное поведение для гостя — сначала он трижды ударил по палке мастера, а затем, ничего не говоря, он входит в зал собраний и садится на место масте ра.
Кингью вошел, увидел Риндзая и сказал:
— Когда встречаются хозяин и гость, каждый должен со блюдать обычные формальности.
Именно в этом Риндзай отличается, и любой великий ма стер будет отличаться. У Кингью было гораздо больше учени ков, чем у Риндзая, потому что массы могли понять его лучше. В некотором смысле, он выполнял формальности, принятые массой. Он ожидал, что Риндзай тоже...
Он говорит Риндзаю: «Когда встречаются хозяин и гость, — он считает себя хозяином — формально так оно и есть, — а Риндзая — гостем, — каждый должен соблюдать обычные фор мальности».
Здесь Риндзай не согласен, и ни один великий мастер не может с этим согласиться. Традиционные формальности? Тог да что такое дзен? Это революция против формального. Он полностью за спонтанность, а не за обычаи.
— Откуда ты, и почему ты так груб?
Он не груб. На первый взгляд он кому угодно покажется грубым, но он точно выражает свою позицию. Трижды ударив по палке, он сказал своему хозяину: «Постарайся понять, что здесь более великий мастер. Ты — всего лишь формальный учи тель».
Эти три удара по палке показывают, что отныне «формально ты — хозяин; но в существовании хозяин — я, а ты — гость». Что верно на поверхности, не обязательно верно в цен тре.
Риндзай говорит: «Мастер пришел к ученику». Ударив по палке Кингью, он сделал ясным, что отныне «Пока я здесь, я — мастер». Он не груб, он просто выражается прямо, и это — ка чество подлинного мастера.
Кингью спросил его: «Откуда ты, и почему ты так груб?» Он не мог понять поведения Риндзая, хотя его поведение ясно. Мастер трижды ударил по палке Кингью и сидит на своем мес те в зале собраний.
Риндзай говорит: «Ты не более, чем учитель, ты еще не ма стер. Все, что ты знаешь — жалкое знание, это не твой экзи стенциальный опыт».
— О чем ты говоришь, старый Ошо? — ответил Риндзай.
«Ошо» — очень почтительное слово. Одним этим словом он говорит: «Я не был груб; я просто объявил, что я пришел».
«О чем ты говоришь, старый Ошо? Ты стар, и я уважаю те бя, но это не значит, что ты знаешь истину. Ты старался всю свою жизнь, ты дисциплинировал себя, ты тренировался, но все же ты не понял суть. Я уважаю тебя, твой возраст, твои усилия.
Я не груб, но нужно говорить истину, даже если она ка жется грубой. О чем ты говоришь, старый Ошо?»
Сказав «Ошо», он сделал свою позицию ясной: «Я не груб, я ни с кем не могу быть грубым. На самом деле, я бил по твоей палке из сострадания, показывая, что ты недостоин иметь ее. Она должна находиться в моих руках. Ты не понял, вот почему мне пришлось идти в зал собраний и сесть на место, где обыч но сидишь ты. Конечно, ты чувствуешь себя оскорбленным, но все, что я говорю — это: как только входит настоящий мастер, он всегда — хозяин, он никогда не бывает гостем».
Когда Кингью собрался открыть рот, чтобы ответить, Риндзай ударил его.
Он не позволил ему говорить, потому что это не вопрос обсуждения, это не диалог.
Постарайтесь понять: нужно беспокоиться не о словах, но о реальной ситуации. Он собирался открыть рот — это означа ет, что он собирался что-то сказать. Риндзай стукнул его, что бы сказать: «Ничего не говори, смотри! Не уходи в объясне ния, просто смотри на ситуацию, смотри мне в глаза!»
Кингью притворился, что падает. Риндзай снова стукнул его — потому что в дзен не разрешается притворяться. Или ты падаешь — без всяких усилий, это просто происходит... Не притворяйся; это не спектакль.
Кингью притворился, что падает. Риндзай снова стукнул его.
Это был удар за притворство — не только за то, что он при творился, будто падает; вся его жизнь была притворством. Он не мастер, хотя и притворялся мастером.
Кингью сказал:
— Сегодня дела складываются не в мою пользу.
Это не ответ человека, который понял. Он все еще думает в терминах преимущества. Он не понял смысла поведения Ринд зая. Он, как все в мире, сбрасывает ответственность на судьбу, кисмет, линии руки, карту рождения — всевозможные глупые объяснения. «Что я могу поделать? Сегодня дела складываются не в мою пользу».
В действительности, Риндзай сделал слишком много — он вновь и вновь дает ему возможность понять... этот день мог быть величайший днем в его жизни, — что мастер спустился со своей горы в его монастырь, без приглашения, и пытался про будить его. Но он думает о преимуществах...
Позднее Исан спросил Кёдзана:
— Был ли в случае с этими почтенными людьми победитель или проигравший?
В дзен об этом спрашивали столетие за столетием: «Что произошло в тот день? Кто победил и кто проиграл?»
Позднее Исан спросил Кёдзана — оба они великие мастера:
— Был ли в случае с этими почтенными людьми победитель или проигравший?
Кёдзан сказал:
— Когда кто-то побеждает, он побеждает безусловно. Ког да кто-то проигрывает, он проигрывает безусловно.
Это очень глубокое утверждение; оно означает, что вопрос о победителе и проигравшем не имеет смысла. Важно то, что все, что происходит, должно быть необусловленным, спонтан ным. Проиграть спонтанно так же ценно, как и победить. Ре альная ценность — в спонтанности, необусловленности.
Если вы проиграли, примите свое поражение безусловно, с радостью. Это дар природы. Никто не знает — даже темная ночь может обернуться прекрасным рассветом. Не нужно на чинать думать о том, кто победил и кто проиграл. Что бы ни происходило, оба участника встречи в дзен должны оставаться спонтанными. Ценность — в спонтанности; победа совершенно лишена ценности.
Победа — это часть мира борьбы, мира условий, мира же ланий. Дзен не обращает внимания на победу или поражение; и то и другое неважно. Важна спонтанность. Спонтанный че ловек может проиграть, а победитель может быть обусловлен ным. В глазах дзен проигравший занимает более высокое по ложение.
Однажды случилось, что дзенский самурай, дзенский воин рано вернулся домой с фронта и обнаружил, что слуга зани мается любовью с его женой. Будучи человеком дзен, он сказал слуге:
— Не волнуйся, заканчивай свое дело. Я жду на улице. Тебе придется взять в руки меч и сразиться со мной. Все в порядке. Я жду.
Бедный слуга задрожал. Он не знал даже, как держать меч, а его хозяин был знаменитым воином; он отрубит ему голову одним ударом.
Он вышел через заднюю дверь и побежал к дзенскому ма стеру, который был также мастером этого воина. Он сказал мастеру:
— Я попал в беду. Это моя вина, но это случилось.
Мастер выслушал его историю и сказал:
— Не нужно волноваться. Я научу тебя держать меч и, кро ме того, скажу: неважно, что твой хозяин — великий воин. Все дело в спонтанности. А в спонтанности ты будешь сильнее, по тому что он, кажется, уверен: этот слуга не может выжить; он просто будет играть с тобой, как кошка с мышью. Так что не волнуйся. Будь тотален и бей его сильно, потому что это — твой единственный шанс остаться в живых. Не будь половин чатым, не будь обусловленным, не думай, что он может про стить тебя. Он никогда тебя не простит. Тебе придется сра жаться с ним. Ты спровоцировал его и бросил ему вызов. Но проблемы нет: насколько я понимаю, ты выйдешь победите лем.
Слуга не мог в это поверить, а мастер сказал:
— Ты должен понять, что я — его мастер, и я знаю, что он будет вести себя согласно тому, чему он учился. Прекрасно зная, что он победит, он не может быть необусловленным — а у тебя нет другого пути, кроме как быть необусловленным. Будь тотален. Ты не знаешь, куда бить, как бить, поэтому бей куда угодно. Просто сойди с ума!
Слуга сказал:
— Если ты говоришь, я сделаю это. На самом деле, у меня нет шанса выжить, так почему бы не сделать это тотально!
Понимая, что время уходит, он научился держать меч, вер нулся и вызвал своего хозяина:
— Выходи!
Хозяин не поверил своим ушам. Он думал, что слуга упа дет ему в ноги, плача и крича, и скажет: «Прости меня!» Но
вместо этого слуга издал львиный рык, и в руках у него был меч, который дал мастер. Он узнал этот меч и спросил:
— Где ты его взял?
Слуга ответил:
— У твоего мастера. Что ж, давай решим это раз и навсегда. Либо я буду жить, либо ты; двое жить не могут.
Хозяин ощутил легкую дрожь в сердце, но все же он думал: «Как ему удалось? Это годы тренировки... Я многие годы сра жался на войне, а этот жалкий слуга...» Но ему пришлось вы нуть свой меч.
Слуга по-настоящему обезумел. Не зная, куда бить, он на носил удары туда и сюда, просто... Самурай растерялся, пото му что он мог сражаться с любым воином, который умел сра жаться — но этот человек не знал ничего и делал самые невероятные вещи. Слуга прижал его к стене, и хозяин попро сил:
— Пожалуйста, прости меня. Ты убьешь меня. Ты не умеешь сражаться — что ты делаешь?
Слуга ответил:
— Это не вопрос делания. Это мой последний миг; я все бу ду делать тотально.
Слуга победил, и воин тоже пошел к мастеру и сказал:
— Что за чудо ты совершил? За пять минут он стал таким великим воином, и он наносил такие удары — так глупо, что мог убить меня. Он прижал меня к стене моего дома, приста вив меч к горлу. Мне пришлось просить прощения и сказать ему, что все, что он делает, нормально, и он может продол жать.
Мастер сказал:
— Ты должен выучить этот урок: в конце концов, тоталь ность, необусловленная полнота власти... неважно, победу она принесет или поражение. Важно то, что этот человек был то тален, а тотальный человек никогда не проигрывает. Его то тальность — это его победа.
Именно это говорит Кёдзан: «Когда кто-то побеждает, он побеждает безусловно». Он не делает из этого никакой чести: «Я — победитель»; победитель всегда — необусловленное созна ние.
«Когда кто-то проигрывает, он проигрывает безусловно». Здесь нет речи о пораженчестве. Он сделал тотальное усилие.
Но если природа хочет, чтобы победил другой, все абсолютно нормально. «Я не оставил ничего, я сделал все, что мог, и был тотален, и я был абсолютно спонтанен. Я не мог сделать больше».
Поэтому, когда в Японии сражаются два воина — а это часто случается, даже сегодня, — вероятнее всего, что никто не победит и никто не проиграет, потому что оба тотальны. Их усилия так спонтанны, что в результате бой заканчивается без победителя и побежденного. Очень редко человек оказывается проигравшим, и это чистая случайность. Победитель не вос хваляет себя и не провозглашает свой эгоизм; напротив, он обнимает проигравшего и воздает должную оценку тому, как тот сражался. Бой был спонтанным и тотальным, «и по чистой случайности победил я, а не ты. Это просто случай. Но что ка сается спонтанности и тотальности, ты абсолютно равен мне».
Это совершенно другой подход. Победа или поражение больше не имеют ценности. Происходит полная переоценка ценностей: спонтанность, безусловность, когда вы все ставите на карту — вот что ценно. Победа или поражение — это несуще ственно.
Немецкий профессор Херригель был одним из первых за падных учеников дзенского мастера в Японии. Он учился стрельбе из лука. В Германии он уже был великим лучником, потому что там другие ценности. Он был великим лучником, потому что всегда выбивал сто процентов — его стрелы попа дали точно в центр мишени, в яблочко. В Германии ваш успех будет исчисляться в процентах — сто процентов, девяносто процентов, восемьдесят процентов. Так считают во всем мире, кроме Японии.
В Японии — когда Херригель уже много лет учился стре лять из лука и стал чемпионом Германии — он услышал о дру гом способе оценки. Он поехал в Японию и провел там с ма стером три года. Он не мог понять, почему мастер всегда говорит: «Ты упустил», — ведь его стрелы всегда попадали точ но в яблочко.
Мастер сказал:
— Дело не в том, попадают твои стрелы в яблочко или нет. Дело в том, что ты должен быть спонтанным. Забудь о мише ни. Помни, что ты должен быть спонтанным, ты не должен со вершать усилий.
Прошло три года, но этот немецкий профессор, Херригель, не мог понять, о чем говорит этот человек. Каждый день он пытался, а мастер говорил: «Нет!»
Наконец, он решил вернуться: «Это бесполезно, пустая трата времени!» Он не мог понять, что такое спонтанность. Он не мог понять, как можно быть спонтанным, если ты — лучник. Нужно взять в руки лук, нужно прицелиться, нужно быть точ ным, чтобы стрела попала в цель — как это сделать без усилий? Некое усилие абсолютно необходимо. И вы согласитесь, что он был прав.
Но дзен с этим не согласится. Дзенский мастер продолжал работать, не чувствуя скуки и усталости от того, что прошло три года, а этот человек не может расслабиться. Через три года Херригель сказал ему:
— Завтра я должен уехать. Жаль, что я не смог понять. Я по-прежнему думаю, что точен на сто процентов — как же вы можете говорить, что я совершенно не знаю, что такое стрель ба из лука?
Итак, на следующий день, рано утром, он пошел, чтобы в последний раз повидаться с мастером. Мастер учил кого-то другого, поэтому он просто сел на скамью и стал смотреть. Впервые он не был заинтересован; он уезжал, он совсем отбро сил мысль научиться дзенской стрельбе из лука, поэтому он был полностью расслаблен и наблюдал, просто наблюдал, как мастер берет в руки лук, как он полностью расслаблен — как будто его совершенно не интересует, попадет стрела в мишень или нет, — без всякого напряжения и желания, игриво и рас слабленно.
Он смотрел на мастера три года, но, поскольку он был по лон желания, он не мог понять, что мастер стрелял совершенно иначе: ценной была не мишень, ценность была в твоих движе ниях, в тебе. Ты расслаблен? Твой ум абсолютно безмолвен? Другая направленность... потому что стрельба из лука не важ на, важна медитация. А человек медитации, даже не заботясь о мишени, просто попадает в нее — без ума, в полной ясности, в безмолвии, расслабленный.
Дзен всему дал другую оценку. В Китае есть поговорка: когда музыкант становится совершенным, он выбрасывает свои инструменты; когда лучник становится совершенным, он выбрасывает свой лук и стрелы. Странно: какой смысл становиться совершенным лучником, если теперь вы выбрасываете свой лук и стрелы?
Один человек заявил китайскому императору:
— Вы должны признать меня величайшим лучником Китая и объявить об этом. Я готов принять любой вызов. — Он был абсолютно совершенен, как профессор Херригель — стопро центное попадание.
Но король спросил:
— Ты слышал о старом лучнике, который живет далеко в горах?
Тот сказал:
— Я слыхал о нем, но я готов состязаться с ним.
Король рассмеялся. Он сказал:
— Ты должен пойти и встретиться с этим стариком. Если он признает тебя, я тоже тебя признаю, потому что я не разби раюсь в стрельбе из лука... Но он — великий лучник, может быть, величайший, так что ты должен идти. Принеси его при знание, и мое признание обеспечено. Но я не могу признать те бя, не спросив его. Это не вопрос вызова.
Этому лучнику пришлось идти высоко в горы; там он на шел очень старого человека — спина у него сгорбилась, он не мог стоять прямо. Пришедший спросил:
— Ты лучник?
— Я был им, — ответил старик. — Но прошло, наверное, пол века... когда, по мнению моего мастера, я стал совершенным лучником, мне пришлось выбросить лук и стрелы. Ты счита ешь себя совершенным мастером; ты пришел, чтобы я под твердил это? — Король сообщил ему, что послал к нему кого-то.
Этот человек сказал:
— Да.
— Тогда зачем ты принес лук и стрелы?
Человек сказал:
— Странно... Но это и есть мое мастерство.
Старик засмеялся. Он вывел его из своего маленького до мика и привел к отвесной скале. Старик был очень стар — на верное, ему было сто сорок лет, — а скала уходила вниз на ог ромную глубину, нависая над долиной на тысячу футов. Если вы сделаете всего один неверный шаг, задрожите или промед лите, вам конец. Старик встал на самый край скалы — полови на его ступни была на скале, половина висела над пропастью.
Молодой человек не мог поверить своим глазам. Старик сказал:
— Ты тоже иди. Здесь хватит места для двоих!
Молодой человек сделал два шага и сел, дрожа от страха. Старик засмеялся и сказал:
— Что ты за лучник? Сколько птиц ты можешь убить одной стрелой?
Молодой человек ответил:
— Конечно, одну.
Старик сказал:
— Ты должен учиться у мастера дзен. Одна птица... ты зря тратишь стрелу. Мой мастер никогда не признавал никого до тех пор, пока человек не мог одной стрелой подстрелить целую стаю.
Молодой человек спросил:
— А сколько можешь подстрелить ты?
Тот сказал:
— Назови цифру.
Над ними как раз пролетала стая птиц. Старик просто взглянул на них, и семь птиц упало. Молодой человек вос кликнул:
— Боже мой!
Старик сказал:
— Когда ты можешь смотреть тотально, сами твои глаза становятся стрелами. Но ты — новичок; ты не смог подойти к краю скалы. Если внутри ты трепещешь, твоя стрельба не мо жет быть совершенной. Ты можешь попасть в цель, но не это важно. Важно иметь бестрепетное тотальное присутствие. Тог да твое тотальное присутствие становится таким же острым, как любая стрела. Вот почему старая пословица гласит: когда музыкант становится совершенным, он выбрасывает свои му зыкальные инструменты. Теперь сам его голос, само его су щество музыкально; теперь самый воздух вокруг него звучит. И когда лучник становится совершенным, его бестрепетная то тальность становится почти смертельным излучением, если он смотрит на стаю птиц или стадо животных.
Мастер сказал:
— Возвращайся и учись этому. Мишень — не цель; цель — ты. Стань тотальным — и если я буду жив, через пять лет приду посмотреть, могу ли я признать тебя. Или, если я умру, через пять лет придет мой сын. Он — такой же великий знаток, как я, и ты сможешь узнать его, потому что он может делать глазами то же, что и я.
Через пять лет старик пришел. Эти пять лет лучник делал все возможное, чтобы быть тотальным, и ему удалось. Старик спросил:
— Где твой лук и стрелы?
Он ответил:
— Должно быть, прошло два года, но кажется, что уже много веков я не видел лук и стрелы. Теперь я могу делать то, что делал ты.
Старик не стал требовать экзамена, он просто признал его. Он сказал:
— Я вижу неколебимую тотальность в твоих глазах. Я вижу спонтанную расслабленность в твоем теле. Можешь идти к ко ролю и сказать ему, что старик признал тебя — я спустился с гор только для того, чтобы признать тебя.
Дзен все оценивает по-новому. Это не жизнеотрицающая религия, это жизнеутверждающая религия. Она преображает все, она ничего не отрицает. Но одно нужно помнить: необусловленность, тотальность, спонтанность — странные ценности, потому что ни одна религия не говорит о них; и это — подлин ные ценности, которые дадут вам алхимию, меняющую ваше существо.
Все религии говорят о формальностях, этикете, обычаях. Все они озабочены вашей полированной личностью. Они де лают вас притворщиками, актерами, но не меняют ваш центр.
Это прекрасная история, и Кёдзан говорит: «Когда кто-то побеждает, он побеждает безусловно». Желания победить не было — была просто игривость, наслаждение самим искус ством, медитативностью и спонтанностью. Что бы ни проис ходило — это не важно.
Естественно, когда два человека сражаются, один будет побежденным, а другой — победителем. Какая разница, кто по бедил и кто проиграл? Все, что имеет значение — это одинакова ли степень концентрации, одинакова ли степень необусловленности у обоих. Тот, кто выше в необусловленности — он может и проиграть, но, согласно дзен, он — на высшей ступени созна ния, и это — реальная победа. Формальная победа — другое де ло.
Иккью написал:
Уж нет меня давно
В природе:
Конечной цели нет,
Ничто не ценно.
Он дает вам манифест дзен.
Уж нет меня давно в природе... Я исчез в природе — не знаю, когда, я не вел дневник и не помню, что когда-нибудь был где-то еще.
Уж нет меня давно в природе... Я не нашел себя, я нашел лишь природу. Конечной цели нет... Я никуда не иду. Конеч ной цели нет, потому что конечная цель будет означать смерть.
Жизнь — это вечная непрерывность. Нет конечной цели, к которой она идет. Только паломничество, только само это пу тешествие и есть жизнь, а не достижение какого-то пункта, це ли... танцуя и путешествуя, двигаясь радостно, не заботясь о какой-либо цели.
Что вы будете делать, достигнув цели? Никто не спраши вает об этом, потому что каждый человек старается иметь в жизни какую-то цель. Но смысл...
Если вы в самом деле достигнете цели жизни, что потом? Вы будете в большом замешательстве. Некуда идти... вы до стигли конечной цели — а в путешествии вы потеряли все. Вам пришлось все потерять. Так что, стоя нагим у конечной цели, вы будете смотреть по сторонам, как идиот: зачем все это? Вы так спешили, вы так беспокоились — и вот результат.
Я рассказывал вам об одной истории Рабиндраната. Это песня. В этой песне говорится: «Веками я искал Бога. Иногда он был поблизости от Луны, но когда я приходил туда, он уже был на какой-нибудь другой звезде. Я видел его на другой звезде, но к тому времени, когда я приходил туда, его снова там не было. Так продолжалось век за веком, но была огром ная радость от того, что он есть и однажды я найду его. Как долго он может прятаться? Сколько он может убегать?
И однажды я пришел к дому, на котором было написано, что это дом Бога. Я почувствовал огромное облегчение: моя судьба свершилась. Я поднялся вверх по лестнице и был уже готов постучать в дверь, как вдруг осознал: “Подожди, поду май секунду! Что ты будешь делать, если Бог подойдет и от кроет дверь? Что ты будешь делать потом?”»
Вся твоя жизнь была путешествием, паломничеством, по иском. Миллионы лет ты тренировался, как бегун — и вдруг ты встречаешь Бога... и тебе нечего сказать. Что ты скажешь?
Вы когда-нибудь думали, что, если вы случайно встретите Бога, ни ему, ни вам будет нечего сказать? Вы понапрасну со жгли себя. Конечная цель означает окончательную смерть.
Иккью прав, когда говорит: «Конечной цели нет, ничто не ценно»... Все — только для того, чтобы радоваться, танцевать и петь. Но не спрашивайте о ценности; не спрашивайте, что есть добродетель и что есть благо. Радуйтесь всему, и отправляй тесь в разные паломничества, прекрасно зная, что жизнь нигде не кончается, путешествие будет продолжаться, караван не остановится. Нет места, где дорога кончается.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
Когда воспринимать нечего — никакой информации ни из те ла, ни из ума нет, и, таким образом, у тебя нет ничего, чтобы определить себя, — то, что остается, это свидетельствование? Кажется, это даже не свидетель, а просто осознание, что ни кого нет.
Абсолютно правильно. Свидетеля нет, есть только свиде тельствование. Есть только сознание, но в нем нет личности, формы. Есть лишь осознанность — как пламя, которое возни кает из ниоткуда и исчезает в нигде; а посередине вы видите пламя.
Вы видели свечу, когда пламя погасло? Сам Гаутама Будда использовал это слово для выражения высшего опыта — заду вание свечи. Нирвана означает задувание свечи. Нет ничего, только чистая осознанность, не ограниченная даже вашей ин дивидуальностью — просто плывущее облако, без стойкой формы, — безмерная «естьность», великая радость.
Но это не ваша радость; вас нет. Тогда, в вашем от сутствии, возникает радость, блаженство. В тот миг, когда вас нет, свидетельствование чисто. И это свидетельствование при носит величайшее из возможных благословений. Это свиде тельствование есть будда.
Мы были серьезны. Теперь Сардар Гурудаял Сингх, чело век великого терпения... Даже если я буду всю ночь говорить серьезно, он все равно будет ждать, что его время придет. Ве ликое доверие. Вот почему он может смеяться до того, как рас сказывают шутку: это свидетельствует о великом доверии — что бы ни было, должно случиться что-нибудь хорошее.
— Моя жена похожа на Венеру Милосскую, — говорит Пэд ди однажды вечером.
— Правда? — удивленно спрашивает Симус. — Значит, у нее стройное тело, и она стоит голая?
— Нет, — отвечает Пэдди. — Она — старая развалина, и у нее не хватает многих частей.
— Ну, в таком случае, моя жена похожа на Мону Лизу, — говорит Симус.
— Почему это? — спрашивает Пэдди. — Она — итальянка с таинственной соблазнительной улыбкой?
— Нет, — отвечает Симус. — Потому что она плоская, как холст, и ее место — в музее!
Маленький Эрни думает, что было бы забавно стать поли тиком, когда он вырастет. Поэтому папа берет его в Вашинг тон посмотреть инаугурацию нового американского президен та, Адольфа Рамсботтома.
Маленький Эрни замечает отца Фунгуса, архиепископа Нью-Йорка — он стоит на подиуме рядом с новым президен том.
— Папа, — шепчет Эрни, — этот священник здесь, чтобы по молиться за президента?
— Нет, сынок, — отвечает папа. — На самом деле, священник смотрит на президента, а потом молится за весь остальной мир.
Ковальский идет в людный бар пропустить стаканчик пос ле работы. Через пару часов он чувствует потребность облег читься и спрашивает у бармена, где туалет.
— Наверху, — отвечает бармен. — Нужно пройти через зал, повернуть налево, и потом — вторая дверь справа.
Уже изрядно набравшийся Ковальский подмигивает бар мену и отправляется на поиски туалета. Ему удается подняться по лестнице, но там он забывает, куда нужно идти. Наконец, окончательно заблудившись и отчаявшись, он отдирает от по ла плохо прибитую доску и справляет свою нужду. Однако Ко вальский не знает, что эта доска находится как раз в середине потолка бара, расположенного внизу.
Когда он спускается, бар совершенно пуст. Воняет ужасно. Ковальский подходит к бармену, садится у стойки и заказы вает выпивку.
— А куда все подевались? — пьяно спрашивает он.
— Боже мой) — отвечает бармен. — Где ты был, когда на вен тилятор упало дерьмо?
Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны.
Закройте глаза
и почувствуйте, что ваше тело совершенно замерзло.
Теперь посмотрите внутрь со всей тотальностью и настоятельностью,
как если бы это был ваш последний миг.
Глубже и глубже, как копье, двигайтесь к центру.
Он недалеко,
и в тот миг, когда вы достигнете центра,
вы — просто свидетель, свидетель тела, свидетель ума,
свидетель многих новых вещей — безмолвия, покоя, глубокой безмятежности,
прохладного ветра с ароматом тысячи роз.
В центре вы принадлежите вечности.
В центре вы — будда.
Этот будда никогда не рождается и никогда не умирает; это сама ваша природа.
Осознайте свою природу как можно тщательнее, потому что постепенно мы должны
привести будду в нашу обычную жизнь — в наши действия, в наши жесты, в наши ответы.
Привести будду из скрытого центра на периферию жизни — в этом все искусство религии.
Все остальное несущественно.
Сделай это яснее,
Ниведано...
Расслабьтесь и наблюдайте.
Тело лежит, но вы — не тело; ум здесь, но вы — не ум.
Вы — чистый свидетель.
Вы — также не личность.
Внезапно Аудитория Будды стала озером безмолвного сознания.
Индивидуальности ушли,
как капля росы исчезает в океане.
Невероятно драгоценный миг...
Убедите будду, соберите все цветы,
что осыпают вас дождем,
этот покой, безмолвие, блаженство.
Вы должны внести их в свои действия, жесты, слова, безмолвие.
Я пытаюсь привести в мир
как можно больше будд,
полностью осознающих себя...
потому что это единственная защита
от глупых политиков и поджигателей войны.
Они полны решимости уничтожить эту прекрасную планету.
Только сознание будды, распространяющееся, как греческий огонь
и охватывающее сердца миллионов людей, может защитить эту маленькую прекрасную планету.
Во всей вселенной — такой огромной, безграничной,
бесконечной — только эта маленькая планета жива,
и только эта маленькая планета сознательна,
и эта маленькая планета смогла достичь высочайшего сознания в буддах.
Прежде, чем Ниведано позовет вас назад,
соберите и запомните как можно больше переживаний центра и принесите их с собой.
Убеждайте будду каждый день...
Рано или поздно придет весна, и вы, без всякого сомнения, осознаете свою буддовость.
И это будет не только осознание вашей буддовости;
вы осознаете, что вся жизнь способна быть на высочайшем пике сознания.
Ниведано...
Возвращайтесь, но возьмите будду с собой.
Проявляйте будду в каждом действии — даже вставая, садясь.
Проявляйте эту красоту, изящество и музыку.
Жизнь должна стать поэзией, живописью, музыкой, танцем.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
Глава 8
ВЫХОДНЫЕ — НЕ ДЛЯ СВЯТЫХ
Наш возлюбленный Мастер,
Риндзай говорил:
«Я излагаю дхарму почвенного ума, благодаря которой можно войти в мирское и священное. Но вы ошибаетесь, если полагаете, что ваше реальное и временное, мирское и священное может дать назва ние всему реальному и временному, мирскому и свя щенному. Они не могут назвать этого человека. Следующие Дао, схватывайте и используйте, но ни когда не называйте — вот что называется "тайным принципом"».
Когда Риндзай решил, что дни его сочтены, он надел свои лучшие одежды и сел в задзен. Он сказал ученикам, собравшимся вокруг него:
— Когда я уйду, не разрушайте мое сокровище истинного глаза закона.
Его главный ученик, Саншо, спросил:
— У кого хватит наглости сделать это?
Риндзай ответил:
— Если кто-то впоследствии задаст тебе вопрос об истинном глазе закона, что ты ответишь?
Саншо крикнул.
Риндзай прокомментировал:
— Кто бы мог подумать, что слепой осел может разрушить его?
Маниша, это последняя беседа прекрасной серии «Риндзай: мастер иррационального». Быть с Риндзаем... это было прекрасное время. Сделать его нашим современником хотя бы на несколько мгновений было чистым нектаром. Это будет по следняя беседа о Риндзае.
Перед тем, как обсуждать сутру Риндзая и историю... Авирбхава, генеральный директор Музея Богов, привела но вого, очень большого представителя для нашего музея. Снача ла я расскажу вам о нем. Его имя — Дракон.
«В Ветхом Завете говорится, что дракон ведет свой род от драконьей самки Тиамат из Вавилона. В христианстве дракон символизирует зло; поэтому многочисленные иллюстрации к жизнеописаниям святых изображают битву между ними и дра коном, символизирующую битву Бога и Дьявола.
Если на Западе дракон считается злом, то Восток полагает его благом. В Китае говорится, что, когда император умирает, он восходит на небеса в виде дракона. Было поверие, что, ког да дракон поднимается на небо и его лапы наступают на обла ка, от этого идет дождь. В китайской мифологии дракон также является посланником небес, который открывает Желтому Императору инь и янь, две силы вселенной.
В «И Цзин» дракон символизирует мудрость.
В Японии дракон с тремя когтями представляет императо ра, обладающего как верховной императорской, так и духов ной властью.»
Музей Богов имеет необычайное значение. Он провозгла шает конец всех богов. Их место только в музее. В этом глав ное назначение Музея Богов. Они перестали быть актуальны ми в этой жизни; их можно вспоминать только как мифологию, вымыслы, эксплуатацию священства, как патоло гические изобретения ненормальных людей.
У будущего человека не будет богов; будущий человек сам будет богом. Мы достаточно долго жили под властью вымыш ленных существ. Пришло время провозгласить себя свобод ными от всех фикций.
Бог нового человека — больше не на небесах, он — в его собственном существе, более личный, более близкий. Новый человек не будет поклоняться богу, новый человек будет жить бога, петь бога, танцевать бога; он сам будет храмом бога. По этому я назвал нового человека буддой.
Теперь я попрошу Авирбхаву привести дракона.
(Зеленый дракон из папье-маше входит в Аудиторию Гау тамы Будды и топчется по залу. Временами из его зубастой пасти вырываются клубы огня и дыма. Все смеются; звучит во сточная музыка. Смех, китайская музыка, аплодисменты.)
Сутра:
Риндзай говорил:
«Я излагаю дхарму почвенного ума, благодаря которой можно войти в мирское и священное. Но вы ошибаетесь, если полагаете, что ваше реальное и временное, мирское и священное может дать название всему реальному и временному, мирскому и священному. Они не могут назвать этого человека».
«Почвенный ум» просто означает пустой ум. Осталась только почва, только основание, все остальное ушло. Даже для того, чтобы видеть сон, вы должны быть живым. Как вы ду маете, мертвый человек может видеть сон? Ваша жизнь выпол няет функцию почвы для всех ваших проекций, фантазий, для всех ваших богов в аду и раю, для всевозможных мифологий, теологий и философий. Но почва для всего этого — ум.
Дзен не выходит за пределы сущностной почвы ума. Он не взращивает на нем никакой мифологии, никаких верований; он просто остается с безмолвным умом, а безмолвный ум — это как раз и есть не-ум. Это только разные выражения. Вы можете сказать «не-ум», потому что мыслей нет; вы можете назвать это «почвенный ум» — мыслей тоже нет.
Этот почвенный ум может описьюать вещи как священные, мирские, материальные, духовные, астральные, эфирные — этот ум способен дать название тысячам вещей, реальных и нере альных. Но он не может назвать этого человека. Риндзай ука зывает на собственное осознание, а этот новый человек рож дается именно из осознания. Почвенный ум не может дать имя этому человеку — новому человеку, человеку Дао, человеку просветления.
Почему он не может дать ему имя? Потому что имя — это мысль, а дзен не принимает никаких мыслей, ни священных, ни мирских; он принимает только чистое сознание, пустое сердце. Ничто не должно в нем отзываться.
Следовательно, этот ум, который может создавать такие великие мифы... Миллионы людей жили, испытывая влияние вымышленных богов. Все это — игра ума. Он может создать Бога, он может создать Дьявола, он может создать все, что вы захотите, но не этого человека. Человека, который стал про светленным, больше нет. Как вы можете дать ему имя? Человек просветления растворяется в космосе; у него нет больше фор мы или границ. Как вы можете назвать его?
Так что весь процесс называния вещей, который вы счи таете мышлением, не имеет никакой ценности; ценна только сама почва сознания. Все, что вы выращиваете на ней, беспо лезно. Эта почва может дать вам все, что вы хотите. Сила ее воображения огромна, она не знает ограничений — но все это будут фикции, галлюцинации, миражи. Когда вы приходите к истине, ум не способен — абсолютно бессилен и не способен на звать ее.
Истина не имеет названия, она безымянна. Ваше высшее существо никогда не имело имени, и нет способа дать ему имя. Когда вы находите его, оно настолько поглощает и переполня ет вас, что вы исчезаете; только оно остается. Свет, любовь, сострадание, изящество — все это есть, но вы исчезли. Кто бу дет называть это?
Ваше исчезновение означает, что открылись двери универ сального. Под исчезновением я подразумеваю, что вы исчезае те в океане. Когда капля росы исчезает в океане — где ее ис кать? Как ее называть? Все, что вы можете сказать — это то, что она стала одним с океаном. Она была маленьким океаном, вот почему она смогла стать одним с океаном. Она считала себя маленькой, ограниченной. Сегодня она отбросила свои огра ничения, соскользнула с листа лотоса и исчезла в океане. Но это не значит, что она умерла; это просто значит, что она ста ла такой большой, что вы больше не можете называть ее кап лей росы.
Последние слова Риндзая...
Следующие Дао, схватывайте и используйте, но никогда не называйте — вот что называется «тайным принципом».
Дао находится точно на такой же высоте понимания, как и Будда. Слово «дао» ничего не означает. Лао-цзы вынужденно назвал это «дао» — словом, не имеющим смысла, — так же, как Будда назвал это «дхамма».
Лао-цзы никогда в жизни ничего не писал. Даже импера тор настаивал: «Ты должен записать свои переживания. Они будут полезны для грядущих веков».
Лао-цзы ответил: «Ты не знаешь, о чем просишь. Никто не может записать это, никто не может произнести это вслух. Этим можно жить, это можно любить, в этом можно раство риться, воскреснуть, но об этом ничего нельзя сказать. Слова слишком далеки, они слишком уводят в сторону».
Всю жизнь Лао-цзы отвергал предложения учеников: «Ты прожил великую жизнь — в крайнем безмолвии, мире и бла женстве; будет великой потерей для человечества, если ты не напишешь хотя бы маленький трактат, всего несколько сутр, следов, которые могут показать, как достичь этой высоты, в каком направлении мы должны двигаться — чтобы направлять нас».
Но Лао-цзы отвечал: «Я с радостью рассказал бы, но не могу загрязнять чистоту этого опыта. Как только я скажу о нем, он загрязнится. Слова слишком малы, а этот опыт огро мен. Пожалуйста, простите меня!»
Такова была его позихщя всю жизнь; а в конце он сказал ученикам: «Пришло время; я ухожу в Гималаи. Смерть недале ко, и я хотел бы встретить и приветствовать ее в подходящем месте», — не может быть более подходящего места, чем вечное безмолвие Гималаев.
Не только Лао-цзы — многие люди в свои последние дни уходили в Гималаи и исчезали в вечных снегах. Гималаи обла дают таинственной притягательностью: эта высота, нехоженые пути, тысячи мест, где до сих пор не ступала нога человека, ко торые абсолютно не отравлены человеком и его безобразными излучениями.
Лао-цзы попрощался с учениками, но у него возникли трудности, потому что император проинформировал всех сол дат, стоящих на дорогах к Гималаям. На каждой дороге из Ки тая, ведущей в Гималаи, стояли стражники. Он сообщил им: «Когда вы увидите, что Лао-цзы пересекает китайскую грани цу, возьмите его в плен. Будьте очень почтительны, но дайте ему понять: если он хочет пойти в Гималаи, он должен напи сать трактат о своем опыте — самые важные намеки».
Его поймали — с огромным уважением — и поселили в по граничном домике. Его заперли и предупредили: «Пока вы не запишете важнейшее из ваших переживаний и шаги к ним — у нас есть строгий приказ, — вам не позволено покидать Китай и идти в Гималаи».
Под этим любовным принуждением, не видя выхода, Лао-цзы написал свою книгу — «Книгу Дао». В самом начале, в пер вой строчке он написал: «Истину нельзя высказать. Как только она сказана, она перестает быть истиной».
Все те, кто читает этот маленький трактат, в самом начале предупреждены, что это — слова, а слова не могут передать бес словесную тишину. Это предисловие к его трактату: «Меня за ставили, поэтому я написал это, но это — не истина. Вы не мо жете получить истину из книги». Какая честность!
Риндзай говорит:
Следующие Дао, схватывайте и используйте, — они схваты вают почвенный ум, собственное существо, и используют его, — но никогда не называйте — вот что называется "тайным прин ципом"».
Они осознали это, они пользуются этим всю свою жизнь, они становятся едиными с ним, но не говорят ни одного слова о том, что это.
Вы должны жить с мастером, который достиг — возможно, в глубоком безмолвии, сидя с мастером. Ваше сердце и его сердце могут начать синхронизироваться, танцевать в едином ритме, приходить в гармонию. Ничто не будет сказано, ничто не будет услышано, но все будет понятно. Оттого это и назы вается «тайным принципом». Никто о нем не говорил, никто никогда не слышал о нем, но тысячи людей живут им.
Религия — не объяснение, это переживание. Она не для из учения, ею нужно жить. Именно здесь все религии ошиблись. Они стали писаниями, храмами, церквями, синагогами, они создали молитвы, ритуалы, приспособленные к массам. Они готовы предложить все, что нужно массам — только оста вайтесь нашей паствой, потому что наличие последователей — это их политическая сила.
Ваши так называемые религии — я хочу сказать это совер шенно ясно, с полной уверенностью — не что иное, как скрытая политика. Их лица религиозны, но это не настоящие лица, это маски. Глубоко внутри это чистая политика и больше ничего. Естественно, они должны приспосабливаться к массе. Это так смешно, так нелепо — что религия должна приспосабливаться к массе, которая ничего не знает, — только ради того, чтобы удерживать свою паству.
Я слышал о трех раввинах из Нью-Йорка. Они разговари вали; первый сказал:
— Моя синагога — самая крутая, потому что я разрешаю людям во время проповеди даже курить и пить. Что в этом плохого? Это новая идея синагоги.
Второй раввин сказал:
— Это ерунда. Я разрешаю даже заниматься любовью — что в этом плохого. Проповедник говорит, а люди наслаждаются, любят друг друга. Любовь — это послание!
Третий сказал:
— Куда вам до меня! Моя синагога — это последний писк. На ней висит большое объявление, в котором говорится, что на еврейские праздники синагога закрывается!
Да, это трудно усовершенствовать.
Считаясь с людьми... Гурджиев говорил: «Если вы считае тесь с людьми, вы никогда не будете религиозными». Никогда ни с кем не считайтесь. Ищите собственную истину и живите согласно ей, даже если вы идете против всего мира. Не идите ни на какие компромиссы и соглашения. Подлинно религиоз ный человек — это человек без компромиссов и соглашений.
Когда Риндзай решил, что дни его сочтены, он надел свои лучшие одежды и сел в задзен.
Эти незаметные символы показывают человека очень ред ких качеств. Это индикаторы для тех, кто может понять: он го товится встретить смерть. Несомненно, следует надеть свои лучшие одежды и сесть в задзен. Он должен встретить смерть в прекрасном безмолвии медитации.
Он сказал ученикам, собравшимся вокруг него:
— Когда я уйду, не разрушайте мое сокровище истинного гла за закона.
Я объяснял вам: то, что в Индии тысячи лет называли тре тьим глазом — глаз, который смотрит внутрь, — в дзен назы вается истинным глазом закона. Эти два глаза смотрят наружу, и очень символично, что снаружи все всегда разделено надвое. Если есть ночь, есть и день; если есть любовь, есть и ненависть; если есть друг, есть и враг.
Чтобы смотреть наружу, абсолютно необходимо иметь два глаза. Но чтобы смотреть внутрь, эти два глаза должны слить ся в один. И когда вы поворачиваетесь внутрь, есть только один глаз закона, глаз Дао, или просто третий глаз.
Перед тем, как испустить последний вздох, Риндзай просит своих последователей:
— Когда я уйду, не разрушайте мое сокровище истинного гла за закона.
«Я дал вам сокровище, я открыл вам тайный принцип, я помог вам осознать третий глаз; не позволяйте никому разру шить это».
Его главный ученик, Саншо, спросил:
— У кого хватит наглости сделать это?
«Кто может разрушить его, у кого хватит смелости, нагло сти сделать это?»
Риндзай ответил:
— Если кто-то впоследствии задаст тебе вопрос об истин ном глазе закона, что ты ответишь?
Саншо крикнул.
Риндзай прокомментировал:
— Кто бы мог подумать, что слепой осел может разрушить его?
Саншо отвечает именно... Этот крик в традицию дзен ввел Риндзай. Когда вы не знаете ответа на вопрос, когда вопрос не имеет ответа, тогда хороший крик немедленно погружает дру гого человека в безмолвие — хотя бы на мгновение. Это — ваш ответ. Когда вы говорите: «Замолчи, и узнаешь!» — не произно сите слов, а просто хорошенько крикните. Человек просто ис пытывает шок.
На мгновение ум становится бдительным: «Что происхо дит? Я задал очень логичный, рациональный вопрос, а этот малый кричит на меня!» И крик следует так быстро, без всякой причины и связи, что ум не может осмыслить, что он значит. Поэтому он становится тихим — хотя бы на несколько мгнове ний.
Саншо крикнул хорошо, но это было неправильно.
Риндзай прокомментировал:
— Кто бы мог подумать, что слепой осел может разрушить его?
Он говорит, что его всегда разрушает человеческая слепо та. Вы можете кричать перед слепым, сколько хотите; это не поможет ему иметь третий глаз. Он не может смотреть даже наружу — разве может он смотреть внутрь? Он не знает, что значит «смотреть».
Всякий великий религиозный пик после смерти мастера разрушается слепыми ослами. Вы не сможете распознать их, потому что эти слепые ослы — не те ослы, которых вы знаете. Эти слепые ослы — пандиты, раввины, епископы, папы, шанкарачарьи. Эти слепые ослы продолжают разрушать все, потому что они должны манипулировать общественным умом. Они не заботятся о сохранении истины. Кому нужна истина? — реаль ный вопрос в том, сколько у вас последователей.
Каждый заботится о том, чтобы иметь больше власти, а во внешнем мире есть только одна власть, и это — власть масс, стоящих позади вас. Но чтобы за вами стояли массы, вы долж ны быть позади них. Вы должны идти на всякого рода ком промиссы, иначе они не пойдут за вами.
Они веками живут с предубежденным умом. Они знают, что хорошо и что плохо — и не знают ничего! Они знают, что такое истина, что такое Бог, что такое рай, и вы не можете из менить их обусловленность. Им будет проще оставить вас и примкнуть к какой-нибудь другой пастве, где их предрассудки получат пищу.
Это очень странная ситуация: когда ваше невежество по лучает пищу, вы чувствуете себя счастливыми, а когда ваше невежество обнаружено и убито, вы чувствуете себя очень не счастными, потому что так сильно отождествились со своим невежеством. В этом ваша слепая ослиность.
Риндзай говорит, что нет другого способа сохранить тре тий глаз, кроме одного: если у вас он есть и вы продолжаете передавать это другим. Его нельзя сохранить в писаниях, его нельзя сохранить никаким другим образом. Единственный способ сохранить его — это иметь его; и иметь в таком избыт ке, что вы можете делиться с другими.
Затем Риндзай умер, в задзен — сидя в позе Будды.
Это случилось в 866 или 867 году, и после себя он оставил двадцать два просветленных ученика.
Это великий вклад в человеческое сознание. Оставить двадцать два просветленных ученика — значит поднять уровень сознания; великий труд одного человека и великий вклад. И в течение этих тысячи ста лет ученики Риндзая продолжали ста новиться просветленными. Это по-прежнему живой поток, те кучий, он не затерялся в пустыне.
Эта пустыня — пустыня ученых. Она создается университе тами, колледжами и школами. В этой пустыне теряется все. В этой безбрежной Сахаре маленький поток сознания просто те ряется — вместо того, чтобы достичь океана. Всякая ученость уводит вас от океана, потому что все эти ученые — слуги ком мерческих интересов. У них свой интерес, и ради него они мо гут поступиться всем — и они поступились всем.
Любой великий мастер будет забыт, если он не создал во круг себя живой огонь. Человечество очень много теряет, ког да мастер забыт. Были тысячи мистиков, и даже их имена за быты.
Анандо составляет сборник всех мистиков, о которых я го ворил. Она говорила с профессором Коулменом Барксом. Он очень заинтересовался; он хотел сам опубликовать его. Но он сказал: «Где он нашел эти триста человек? Я не слышал даже их имен — триста будд!» Он уехал; иначе я передал бы ему, что я по-прежнему жив и собираюсь говорить еще по крайней мере о двухстах. Их еще больше, но даже их имена утеряны.
Вы слышали людей и их сутры, которые были забыты большинством человечества. Я стараюсь возродить в вашем сознании все эти золотые пики, чтобы вы поверили: «Если так много людей стало просветленными, нет причины, почему я не могу стать просветленным».
Я говорю об этих людях с одной-единственной целью: соз дать в вас веру в себя; веру, что ваше предназначение — быть буддой.
Иккью написал:
Возвышаю ли я эту весть,
Или принижаю ее,
Все под небесами –
Господство величественного.
Я приветствую и говорю:
«Да будет так... да будет так».
Это — другой вариант тотального расслабления в суще ствовании, другой вариант позволения, другой вариант таковости, «этовости», «естьности».
Он говорит:
Возвышаю ли я эту весть,
Или принижаю ее,
Все под небесами –
Господство величественного.
Я приветствую и говорю:
«Да будет так... да будет так».
«Что бы ни случилось, вот мое абсолютное решение, мое абсолютное определение: все, что происходит, хорошо. Да бу дет так.»
Иногда кажется, что случается несчастье — но Иккью все равно прав. Много раз благословение приходит в маске, и те, кто готов принять радостно даже несчастье, трансформируют это несчастье в радость. Просто принимая несчастье, они трансформируют его в радость. Просто принимать, без всяко го протеста — это способ трансформации.
Да будет так.
Что бы ни случилось, не ропщите, не жалуйтесь на суще ствование. В этом — чистейшее послание дзен.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
От осознания сокровенного, бестрепетного свидетеля до поклонения внешнему богу, ради которого люди убивают — мо жем ли мы в реальности за долю секунды, за один шаг проделать обратное путешествие к свидетелю? Если я реально не сижу на против Тебя, помнить о свидетеле кажется такой тяжелой задачей!
Маниша, это не тяжелая задача, это легкая задача! Эго всегда готово к тяжелым задачам; весь вопрос в легкости. Быть естественным, простым, никем — это не может быть тяже лой задачей. Так что сначала измени свою идею: это не тяже лая задача, а легкая.
И второе, что ты говоришь: «Если я реально не сижу на против Тебя, помнить о свидетеле кажется такой тяжелой задачей!»
Ты делаешь ее тяжелой. Если это возможно, когда я на против, что мешает тебе, когда ты не сидишь передо мной? Ес ли это возможно передо мной, это возможно везде.
И ты говоришь: «Если я реально не сижу напротив Тебя...» Но как ты можешь быть уверена, что я действительно здесь? У тебя нет никаких доказательств, что я здесь. Ты не можешь ве рить глазам — они обманывали тебя много раз. Может быть, все собрание просто заснуло, и все вы видите меня во сне; я всем вам снюсь.
Вы не можете определить, есть ли в том, что вы свидетель ствуете, реальность, или нет. По этой причине великий фило соф Шанкарачарья постоянно настаивал и доказал всей Ин дии, что внешний мир — это сон, майя, иллюзия. И на Западе есть параллели: Брэдли и Бозанкет оба разрабатывали ту же идею — что вы не можете сказать, реален внешний мир или нет, потому что во сне вы начинаете верить в сон.
Ваша вера не так уж надежна. Вы когда-нибудь сомнева лись во сне: «Возможно, мне снится сон»? Вы так глубоко во влечены в сон, что он становится реальным — настолько, что, если вам снится кошмар и на вашей груди сидит лев или дра кон, вы проснетесь от страха и почувствуете огромное облег чение — это был сон. Но даже сон производит свое действие: вы дышите так, как будто быстро бежали, ваш пот показывает, что тело поверило, ум поверил, что дракон был реальностью.
Нет способа доказать, что внешний мир — не сон: может быть, немного длиннее, продолжительностью в семьдесят лет; возможно, это особый сон, который ждет вас, когда вы спите, и продолжается дальше, когда вы просыпаетесь. Но невоз можно доказать рационально, что внешняя реальность су ществует. Возможно, она есть, возможно — нет.
Так что не беспокойтесь насчет моей реальности. Я могу быть просто средством... на самом деле, я и есть средство. Ес ли вы можете стать свидетелем напротив меня, вы знаете, что способны стать свидетелем. Тогда нет причины делать это тя желой задачей. Просто будьте игривы.
Я знаю, что в начале вы много раз будете забывать. По старайтесь понять простую вещь: когда вы забываете, не бес покойтесь. Иначе происходит вот что: вы забываете о свидетельствовании, затем вспоминаете: «Боже мой, я забыл!» — и начинаете раскаиваться. Это снова забывание. Что забыто, то забыто. Теперь вы вспомнили — продолжайте.
Никогда не жалейте о тех моментах, которые ушли. Они ушли. Если вы начнете сожалеть, вы уничтожите еще больше моментов. А человеческий ум таков, что он может забыть. Те перь он будет сожалеть, потому что я сказал: «Не сожалейте!», а потом — сожалеть о своем сожалении — и свидетельствование окажется очень далеко.
Делайте это просто: когда вы забыли, вы забыли. Эта гла ва закрыта. Теперь вы вспомнили — помните, свидетельствуйте. Мало-помалу промежутков забывчивости будет становиться все меньше, они будут все реже. Нужно немного времени. Вы — не однолетние цветы, которые появляются и исчезают за несколько дней. Вы — цветы вечности.
Так что не нужно об этом волноваться; если на несколько мгновений вы забыли о свидетельствовании, это совершенно нормально. Теперь свидетельствуйте! Не позволяйте себе ни единой мысли о том, что ушло. Это естественно, не чувствуйте себя виноватыми.
Я не хочу, чтобы кто-то из тех, кто принадлежит мне, чув ствовал какую бы то ни было вину. Что бы ни случилось — да будет так! Теперь вы осознали — свидетельствуйте. Вы падете снова, вы будете забывать много раз и много раз просыпаться. Это естественный процесс. Это не что-то личное; это случается с каждым.
Так что примите это легко и продолжайте расти — все больше и больше свидетельствования и меньше и меньше за бывчивости. Придет время — должно прийти, — когда вы не сможете забыть, даже если захотите. Тогда вы будете злиться на меня — злиться по-настоящему: «Теперь я хочу забыть, но не могу!» Сейчас вы очень счастливы, стараясь быть свидетелем, но в тот день, когда вы будете совершенным свидетелем, вы будете злиться на меня, потому что есть некая красота в том, чтобы забывать некоторые вещи. Но вы не можете забыть... ваше свидетельствование стало таким прочным, что вы не мо жете даже взять выходной. Выходные — не для святых.
Гурудаял Сингх объявил, что пришло время для святых.
Старый бродяга Герби стучится в гостиницу под названи ем «Георгий и Дракон». Дверь открывает огромная женщина. Она спрашивает:
— Что тебе нужно?
— Не могли бы вы дать бедному человеку немного поесть? — спрашивает Герби.
— Нет! — кричит женщина, хлопая дверью.
Через несколько минут Герби стучит снова.
— Пожалуйста, мисс, — просит бродяга, — дайте мне не множко еды!
— Убирайся, бездельник! — кричит женщина. — И больше не приходи!
Через несколько минут Герби еще раз стучит в дверь. От крывает все та же женщина.
— Извините, — говорит Герби, — но нельзя ли мне на этот раз поговорить с Георгием?
Вы поймете это ночью, ровно в полночь!
Дональд Дикстин стоит в общественном туалете. Входит огромный негр Руфус. Он стремительно расстегивает молнию, вынимает свою двенадцатидюймовую громадину и начинает писать.
— Ух ты! — облегченно восклицает Руфус. — Я сделал это!
— Правда? — говорит Дональд, во все глаза глядя на его массивный механизм. — А не могли бы вы сделать мне такое же?
Ночь праздника Всех Святых в Вашингтоне. В Белом Доме — карнавал привидений и вампиров. Нэнси Рейган, Джордж Буш и весь персонал Белого дома одеты монстрами и ведьма ми в страшных и ужасных масках. Все с нетерпением ждут, когда же, наконец, появится сам Рональд Рейган.
— Мне не терпится увидеть костюм Ронни, — говорит Нэн си, одетая дочкой Дракулы. В шее у нее торчит большой нож.
— Мне тоже, — говорит Буш, который одет по случаю кар навала Франкенштейном. — В прошлом году Рональд испугал всех до полусмерти, когда его внесли в этом гробу!
Как раз в этот миг дверь открывается, и входит Рейган. Ко всеобщему разочарованию, на нем, как обычно, темно-серый деловой костюм. В руке он держит маленькую черную коро бочку.
— О, Рональд! — кричит Нэнси. — Какой позор! А мы—то ду мали, ты на самом деле напугаешь нас в этом году!
— Напугать вас? — восклицает Рейган, оглядывая собрание привидений. — Мне семьдесят пять лет, я пожилой человек, фи зически слабый и умственно отсталый — и с помощью этой ма ленькой коробочки я могу уничтожить весь мир! И это вас не пугает?
Ниведано...
Ниведано...
Будьте безмолвны. Закройте глаза.
Почувствуйте, будто ваше тело совершенно замёрзло.
Теперь смотрите внутрь, со всем своим сознанием,
со всей своей жизненной энергией и с настоятельностью,
как будто это будет ваш последний миг.
Подобно копью, устремитесь к центру.
В центре вы — только свидетель, чистое безмолвное пространство,
свидетельствующее тело, ум — а также цветы, которые осыпают вас,
а также то, что ваша индивидуальность растворяется, что вы становитесь частью океана.
В этот момент, когда вы — в центре своего существа, вы — будда.
И помните, будда сделан не из костей, плоти и крови.
Будда сделан только из свидетельствования.
Когда вы — только свидетель, вы — будда.
И это так просто, потому что это так естественно.
Это — ваше существо.
Эта вечность... эта вселенная абсолютно счастлива с вами, радуется в вашем безмолвии.
Сделай это свидетельствование абсолютно ясным,
Ниведано...
Расслабьтесь, отпустите себя.
Вспомните последние слова Иккью: «Да будет так...»
Крайняя тишина, безмятежность...
Аудитория Будды стала озером сознания.
Индивидуальности ушли; на озере нет даже ряби.
Вы благословенны.
Нигде в мире в этот момент нет десяти тысяч будд, сидящих в медитации,
свидетельствуя и создавая невероятно мощное энергетическое поле.
Мы пытаемся возродить золотое прошлое — не прошлое обычных масс, но только будд прошлого.
У мира есть только одна возможность выжить,
и эта возможность — как можно скорее распространить буддовость по всей земле.
Иначе через двадцать лет эта невероятно прекрасная планета
будет просто мертва — ничего живого, даже полевого цветка.
И это несчастье, потому что это единственная планета во всей вселенной,
которая доросла до точки, где человек может стать буддой, стать бессмертным.
В этот миг вы бессмертны.
В этот миг смерть для вас не существует.
В этот миг в ваших руках — самый тайный чудотворный принцип.
Пользуйтесь им, будьте им — у него нет имени, — пойте его, танцуйте его, но молчите о нем.
Сказать что-либо об этом чудесном принципе — значит предать его.
Несите огонь буддовости во все уголки земли.
Это — единственная защита против ядерного оружия.
Теперь соберите как можно больше переживаний,
пока Ниведано не позвал вас назад, и убедите будду – продолжайте убеждать его каждый день.
Дюйм за дюймом он будет приближаться к периферии.
Возьмите его с собой.
Все люди беременны буддой.
Просто нужно немного времени...
потому что многие века вы совершенно не думали об этом.
Это так ново — думать, что вы будда,
так мятежно — думать, что вы будда.
Но, насколько я понимаю,
это простой факт, простая истина.
Соберите все, что сможете...
Ниведано...
Вернитесь, но вернитесь с той же безмятежностью,
и посидите несколько мгновений, вспоминая пространство,
в котором вы были, вспоминая путь, золотой путь, по которому вы шли, чтобы достичь центра.
Помните, что в центре только свидетельствование — истина.
Все умирает, лишь свидетельствование остается.
Свидетельствование — это ваша вечность, но живите им в каждом своем действии,
в своих словах, ответах, молчании, в песнях, танцах.
Мы можем создать мир невиданного великолепия — вопреки всем идиотам,
которые полны решимости уничтожить его.
— О’кей, Маниша?
— Да, возлюбленный Мастер.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ИЗУЧАТЬ ПУТЬ... ЗАБЫТЬ СЕБЯ…
ДРОВА И ПЕПЕЛ
БЕЗМЯТЕЖНЫЙ ОКЕАН
НЫРНИТЕ НЕМНОГО ГЛУБЖЕ
ЛУНА НИКОГДА НЕ РАЗБИВАЕТ ВОДУ
ОБЛАКА НЕ ЦАРАПАЮТ НЕБО
ПРОЖИВИ ОДИН ДЕНЬ КАК БУДДА
ДРАГОЦЕННОСТЬ В ЕГО ОДЕЯНИИ, СКРЫТАЯ ОТ ГЛАЗ
РИНДЗАЙ: МАСТЕР ИРРАЦИОНАЛЬНОГО
МАСТЕР КРИКОВ 99
ПУСТОЕ СЕРДЦЕ, ПУСТОЙ УМ
ЛИБО ИСПЫТАЙТЕ, ЛИБО ОТПРАВЛЯЙТЕСЬ ДОМОЙ
КАК ВУЛЬГАРНО!
РАССЛАБИТЬСЯ И ИСЧЕЗНУТЬ
ВСЕ, ЧТО ВЫ МОЖЕТЕ СДЕЛАТЬ — ЭТО ОТБРОСИТЬ CBOЙ УМ
КОНЕЧНОЙ ЦЕЛИ НЕТ
ВЫХОДНЫЕ — НЕ ДЛЯ СВЯТЫХ
© OSHO INTERNATIONAL FOUNDATION 1988
© МОСКОВСКИЙ МЕДИТАЦИОННЫЙ ЦЕНТР ОШО “НИРВАНА” русский перевод 2000
ОШО
Риндзай: мастер иррационального
Редактор
Свами Вит Праяс
Переводчик
Ма Бодхи Шот
Корректор
Глеб Граков
Компьютерная верстка
Свами Антар Алок
