АЛЕКСАНДР МЕНЬ: ПОТЕРЯВШИЙСЯ МИССИОНЕР

Гибель о. Александра чрезвычайно затрудняет выработку нормального отношения к его письменному наследию: посмертно о. Александр был лишен права на диалог.
Так когда-то Владимир Соловьев пояснял, почему самым бесправным сословием прежней России оказалось именно русское духовенство: священники были лишены самого человеческого права - права на диалог, на собеседование, на спор. Ибо всем остальным гражданам запрещалось вступать в дискуссии с представителями "государственной религии". Сегодня же негласная цензура общественного мнения запрещает вступать в диалог с о. Александром. Его, замечательного и искусного собеседника и полемиста, предлагается воспринимать в односторонне-монологическом порядке.
Топор, обрушившийся на его голову, в восприятии "общественного мнения" сделал эту голову непогрешимой. Высказать в чем-либо несогласие с о. Александром - значит прослыть если не антисемитом и мракобесом, то уж по крайней мере "идеологическим хулиганом".
Но Троцкий тоже был еврей. И его смерть от ледоруба тоже страшна. Однако вряд ли найдется человек, который согласится, что эти два обстоятельства делают неизбежным для всякого, кто пожелает слыть "порядочным человеком", согласие со всем, что писал Лев Давидович.
Итак, перед нами несомненный факт: светское и церковное "общественное мнение" разошлись в восприятии о. Александра. За 12 лет, минувшие со дня убийства о. Александра, его книги, печатавшиеся при его жизни в Бельгийском католическом издательстве "Жизнь с Богом", перешли государственную границу России. Но они так и не перешли порога православных храмов и церковных магазинов.
Это обстоятельство в светской прессе принято вспоминать лишь как повод для разговора о "мракобесии РПЦ". А вот вопросом о том, что именно породило это очевидное отторжение, задаваться не принято.
Списать все на "непросвещенность" не читателей о. Александра неумно. В Москве свыше 100 священников - выпускники МГУ, а при этом книги о. Александра можно встретить лишь в двух-трех московских храмах.
Итак, отчего столь странна судьба наследия, оставленного убиенным священником? Отчего ни его трагическая смерть, ни десятилетняя дистанция, что пролегла между его жизнью и современной церковностью, не смогли растопить холодок отчуждения?
По крайней мере одна из составляющих ответа на этот вопрос - в самом отце Александре, в его личности и в том пути церковного служения, по которому он шел.
Отец Александр был миссионером по всему складу своей души. А быть миссионером - это очень опасно. Миссионер, ушедший к язычникам, может потеряться среди них.
Миссионер всегда немного вне Церкви. Он обращается к людям, далеким от Церкви. Естественно, он должен говорить на их языке, использовать их способы аргументации и общения. Естественно, что при этом он сам испытывает встречное воздействие своей аудитории. Их язык становится его языком несколько в большей степени, чем хотелось бы, может быть, даже самому миссионеру. Его собственная, даже внутренняя, речь становится менее церковной... Один замечательный батюшка, архимандрит, уже несколько лет совершает духовное окормление тюрьмы, находящейся неподалеку от его монастыря. Он помог выжить десяткам людей, сотням он помог найти Христа, тысячам - сохранить остатки человеческого образа. И вот однажды, в канун Великого Поста произнося проповедь в собственно монастырском храме, он сказал: "Пост - это такое время, когда мы должны жить с величайшим вниманием к тому, что происходит в нашей душе. Мы должны учиться замечать наши собственные грехи. Пост - это время, когда каждый из нас должен в своей душе устроить великий шмон..."
Я же работаю в основном в светских университетах. Естественно, что я знаю язык моей аудитории, студенческий сленг. Естественно, что порой он находит место и в моих лекциях. Это не страшно. С эллинами надо быть как эллин, с иудеями как иудей, а со студентами лучше не говорить державинским стилем. Но, кроме языка, миссионер заимствует от своих собеседников еще и некоторые их представления. Любое общение двусторонне, да и мир достоверных знаний не тождествен кругу догматически выверенных принципов Церкви. Лингвистика или генетика, например, не упоминаются в Библии - но это не значит, что христианину следует гнушаться этих дисциплин как заведомой лжи. Можно и нужно брать из источников "внешней мудрости".
Но иногда степень неизбежного приспосабливания миссионера к его потенциальной пастве становится угрожающей. О таком священнике с похвалою отзывался Баламут (бес-"инструктор" из богословской сказки К. С. Льюиса "Письма Баламута"): некий священник "так долго и старательно разбавлял веру водой, чтобы сделать ее более доступной для скептического и трезвомыслящего прихода, что теперь он шокирует прихожан неверием, а не они его"251. Стремясь быть понятным, такой миссионер слишком упрощает и уплощает христианство. Христианство из "ряда противоположностей, соединяемых благодатью" (выражение Сен-Сирана252), становится чем-то однолинейно-рациональным (естественно, по меркам рациональности той культуры, в которой проповедуется данная имитация христианства).
Мимикрия проповедника под слушателей неизбежна. Вопрос - в ее целях и ее степени. Чрезмерная степень мимикрии может вызвать аллергию самой же аудитории: "Если ты всего лишь наше отражение - то зачем ты нам такой нужен?!"
Миссионер старается сделать православие понятным. Но где-то есть грань между православной проповедью и православной пропагандой. Пропаганда появляется там, где проповедник заранее просчитывает эффект своих слов и заранее ждет аплодисментов. Он ставит православие перед аудиторией как некое зеркало и говорит: ну, посмотритесь сюда, и вы увидите именно самих себя, увидите нечто свое. Вы увидите, что православие очень похоже на ту религию, которую вы хотели бы иметь для себя. Оно совершенно согласно с вашей системой "общечеловеческих ценностей". То, что вы цените в других системах, есть и в нашей лавочке. Только у нас это еще малость экзотичнее - так что заходите и берите.
С сеансов православной пропаганды человек уходит успокоенный: оказывается, то, что он ценил в своей жизни и в багаже своих интеллектуально-духовных познаний, ценит и православие. Что ж, он очень рад, что православие оказалось "тоже духовно", "тоже терпимо", "тоже современно". Вот только за что же убивали и убивают христиан язычники - он так и не поймет и не узнает...
Впрочем, и это еще не самое печальное, что может произойти с миссионером. Для того, чтобы сделать свою проповедь о православии более приемлемой, миссионер неизбежно упрощает православие, спрямляет некоторые линии, подчеркивает одно (что, как ему кажется, будет способствовать его взаимопониманию с аудиторией) и предпочитает не касаться другого (что может вызвать преждевременный скандал). Это неизбежно.
Но порой чувство меры изменяет. И тогда человек прислушивается не к требованиям Евангелия и Предания, а к ожиданиям своей аудитории. Он усваивает уже не язык, а взгляды своих собеседников. Тогда миссионер слишком далеко отходит от Церкви. И - теряется. Такими потерявшимися миссионерами и создаются ереси.
Так что нет случайности в том, что почти все выдающиеся ересиархи были миссионерами. Гностики приспособляли Евангелие к требованиям оккультно-эзотерической моды II-III столетий. Ориген разъяснял христианство александрийской интеллектуальной элите и добился того, что христианство стало им понятно - слишком понятно... Арий также попробовал сделать из веры апостолов удобный и всем понятный катехизис. И понятности, и популярности он добился. Лишь Христос при этом перестал быть Богом... Аполлинарий тоже создал понятную схему. И Несторий. Если бы современные рериховцы знали богословие архимандрита Евтихия - они стали бы монофизитами (ибо уж очень понятную, очень "восточную" схему "аватара" предложил этот популяризатор V столетия). Одним из мотивов иконоборчества было стремление сделать Православие более приемлемым для мусульман. Либеральный протестантизм ради миссионерских целей подверг Евангелие цензуре газетных мнений ("Протестантство бежит на всех парусах от нагоняющего его неверия, бросая через борт свой догматический груз в надежде спасти себе Библию; а критика с язвительным смехом вырывает из оцепеневших рук его страницу за страницей и книгу за книгой" (Самарин Ю. Предисловие // Хомяков А. С. Богословские и цер-ковно-публицистические статьи. Пг., б/г. С. 27).). В общем, у истоков почти любой ереси стоит искреннее миссионерское усилие. Ересиархи - не вредители. Они просто миссионеры.
Но, конечно, формула "каждый ересиарх - миссионер" никак не означает, что "каждый миссионер - ересиарх". И риск в служении епископа не меньше, чем риск миссионера (Некий старец в видении узрел душу усопшего брата в огненном озере по шею и сказал ему: "Не ради ли этой муки я молил тебя, чадо, чтобы ты позаботился о своей душе?" - "Благодарю Бога, отец мой, что хотя голова моя свободна от мучений. По молитвам твоим я стою над головою епископа" (Иоанн Мосх. Духовный луг. Сергиев Посад, 1915. С. 59).). И монах ведет отнюдь не безопасный образ жизни. И уж если я говорю о профессиональном риске миссионера - то прекрасно понимаю, что самым естественным ответом будет: "От миссионера слышу!"
Отец же Александр Мень был не просто миссионером. Он был миссионером по внутреннему призванию, по своим талантам. Но по условиям своей жизни он был обречен на изоляцию. Он был окружен блочными стенами и подушками, которые не позволяли его голосу слышаться далеко, а ему самому открыто общаться и полемизировать с людьми. За десятилетия своей пастырской, литературной и просветительской деятельности он не был избалован признанием, и миссионерская радость общения с широкой аудиторией стала доступна для него слишком поздно.
Он очень хотел быть услышанным. И ему было что сказать. Но он преувеличил меру пугливости советской аудитории конца 80-х годов. При знакомстве с его лекциями чувствуется, что более всего он боится, что люди выйдут из зала "разочарованными". Он старается не столько переубедить аудиторию, сколько продемонстрировать свое внутреннее единство с нею, с ее системой ценностей и основными культурными ориентациями. Он исходит из того, что советская публика убеждена в тотальной реакционности православия и вредности всякой религии, а потому старается избегать споров... Таковы действительно были советские люди в те годы, когда о. Александр начал писать свои книги (60-70-е годы). Но не такими они были к тому времени, когда о. Александр начал читать им открытые лекции на рубеже 80-90-х годов...
Поднявшийся интерес ко всякой мистике, ко всему "чудесному" и "духовному" о. Александр расценил как попутный ветер для проповеди православия. Он не успел заметить тех угроз, которые этот ветерок, вскоре переросший в оккультный неоязыческий бум, нес с собою. И потому в каждой аудитории он старался быть "батюшкой да". А ведь миссионер должен уметь говорить слово "нет!". У о. Александра это слово выговаривалось плохо...
При чтении лекций о. Александра у меня нередко возникало ощущение, что он не видит аудитории, не понимает, как могут в судьбах людей отозваться его слова. Лектор отрабатывает свой имидж, ему важно, чтобы о нем шла молва как о поборнике либерализма, творчества, свободы, терпимости, открытости, как о столпе "современного христианства". А вот то, что кто-то из слышавших его слова может в итоге укрепиться на погибельном пути,- лектора интересует меньше (в его мировоззрении, кажется, вообще нет категории "гибели").
Я помню видеозапись одной из последних лекций о. Александра - - он выступал в художественном училище. И говорил о творчестве, творческой свободе, творческом дерзновении, творческом призвании христианина. Аудитории всё это было приятно и понятно. Они давно уже считали себя творцами, а вот теперь и батюшка поддержал их собственную высочайшую самооценку... Иногда ведь проповеднику надо не поддерживать стереотипы своей аудитории, а бороться с ними. И именно в среде художников полезнее было бы говорить о послушании, смирении и покаянии. Красивые слова о творчестве они и сами умеют говорить.
Как о "потерявшемся миссионере" приходится говорить об о. Александре Мене потому, что он не смог ощутить ту грань, за которой уже нельзя идти ни на какие уступки ради сиюминутной эйфории всеобщего единомыслия и ради аплодисментов публики.
Понимаю, что произнес очень резкое суждение о почившем церковном проповеднике.
Оно и для меня самого оказалось неожиданным. Дело в том, что о. Александр - автор своих книг и о. Александр - участник публичных дискуссий оказались довольно разными людьми. Его книги более выверены, продуманы. Понятно, что на лекции, в живом общении, когда нужно уже при чтении записки-вопроса придумать ответ, можно ожидать и ошибок, и полемических увлеченностей... Но когда одна и та же мысль переходит из ответа в ответ, из одной лекции в другую,- значит, эта мысль уже не просто случайность. Здесь приоткрылось что-то, о чем этот лектор в своих книгах не писал, но в уме вынашивал...
Не зная еще о том, сколь велика эта разница в наследии о. Александра Меня, я обрадовался, впервые встретив его книгу "Магия, оккультизм, христианство. Из книг, лекций и бесед". Оснований сомневаться в том, что отношение о. Александра к оккультизму отрицательно, не было, и потому можно было лишь порадоваться появившемуся подспорью. Ведь когда я пробую объяснить людям, что оккультные упражнения несовместимы с христианством, меня нередко просто обзывают узколобым фанатиком и нетерпимым фашистом. И вот появляется шанс подкрепить свои утверждения ссылкой на человека, которого уж никто не посмеет обвинить ни в фанатизме, ни в фашизме, ни в нетерпимости.
Но при знакомстве с этим сборником радость исчезла. Как оказалось, в него вошло выступление о. Александра перед "нетрадиционными целителями". За несколько лет до этого оно уже публиковалось в каком-то весьма мрачном оккультно-колдовском издании. Еще тогда эта лекция настолько меня поразила, что я счел это провокацией: не мог о. Александр сказать такое в такой аудитории. Но вот Фонд имени Александра Меня, который никак не заинтересован ни в очернении памяти о. Александра, ни в поддержке оккультизма, издал эту лекцию (кажется, с купюрами).
На курсах нетрадиционного целительства о. Александр Мень сказал: "Если человек обладает парапсихологическими способностями (а они, конечно, есть у всех, но у некоторых людей они более развиты, некоторые люди более одарены ими, как и любой талант не в одинаковой мере дается людям), нередко развивая в себе эти способности, изучая их в себе, как вы, он должен очень строго относиться к своему нравственному миру и часто задавать себе вопросы: "Для чего это делается? Умею ли я быть открытым к людям? Или я делаю это из тщеславия, для ложного самоутверждения?" Это одно из усилий гармонического развития духовного, психического и парапсихического обучения. Это необходимо - вы ведь отдаете больному какую-то часть своей духовной и душевной энергии. Вы можете меня спросить: "А такое донорство не опасно ли?" Ваши учителя и преподаватели могут вам об этом рассказать более подробно. Безусловно, известный риск здесь есть, но я говорю вам с полной ответственностью, что человек, который устанавливает для себя принцип открытости и отдачи, в значительной степени гарантирован и застрахован от тяжких негативных результатов этого процесса, часто непредсказуемого. Этот принцип ограждает пациентов от малоизученного влияния, ограждает вас, лечащих, от обратного восприятия их отрицательного поля... Человеку, сознательно религиозному, следует помнить, что его помощь людям, парамедицинская помощь, есть служение, в процессе которого он не может целиком только из себя извлечь все эти силы. Но он может получить новый заряд духа, если он бескорыстно служит людям... Протестантские церкви также устраивают общие молитвы об исцелении. И сегодня в наши дни и в нашей стране постоянно происходят эти массовые молитвы и довольно многочисленные и вполне достоверные исцеления людей"253.
Уже одно позитивное упоминание о "христианских целите-лях"-харизматиках не может не удивить. Достаточно хоть раз посмотреть на эти стадионные шоу, на которых "евангелист" размахивает пиджаком, от веяния которого десятки людей падают на пол, сраженные силой "святого духа", чтобы понять, что все это неотличимо похоже на оккультные сеансы массовых "исцелений". На харизматические секты практически с равным ужасом смотрят и православные, и католики, и обычные протестанты. Эпоха неоязычества, эпоха оккультных вкусов по своим рецептам создала и усвоила себе и соответствующую разновидность "христианства" - со столь же легкими и массовыми чудесами, видениями и исцелениями. Джон Уимбер, один из основателей харизматического движения, так описывает одну из практик своего движения (под названием "покой в Духе"): "Об этом феномене, когда люди падают на пол и иногда лежат на спине или на животе по нескольку часов, известно нам не только из сообщений истории Церкви. Он случается часто и в наши дни. Случается, что такое состояние длится от 12 до 48 часов. Случаются ситуации весьма драматические, когда так падает пастор или духовный руководитель. Как правило, многие действительно повергаются в Духе ниц и продолжают лежать на животе. Были случаи, например, когда один пастор на протяжении почти часа бился ритмически головой о пол"(Цит. по: Бюне В. Игра с огнем // Bielefeld, 1992. Сс. 229-230. Православный взгляд на харизматические "исцеления" изложен в книге священника Игоря Ефимова "Современное харизматическое движение сектантства" (М., 1995).).
На эти шоу с их "святым смехом", "покоем в Духе" и исцелениями от веяний пиджака приглашает людей лекция о. Александра Меня...
И совсем как у Кашпировского, у харизматических "целителей" есть чудотворные телевизоры: "Есть еще и телевизионные проповедники, которые призывают людей у телеэкранов при заключительной молитве возложить руки на телевизор и таким способом получить благословение или помазание"254. Так что о. Александр прав - есть прямая связь между парапсихологией и харизматами. Вот только зачем же давать этому действительно единому феномену положительную религиозную оценку? Причем это было устойчивым суждением о. Александра: и в другой своей лекции он добрым словом помянул эти радения: "Протестантские церкви тоже устраивают молитвы об исцелении. И сегодня, в наши дни, в нашей стране постоянно происходят эти массовые молитвы, и вполне достоверны исцеления людей"255.
Исцеления, может, и достоверные. Но ведь не от имени Минздрава говорит о. Александр. Для Церкви важнее установить -каковы источники этих исцелений, что потом происходит с душами людей, которые пришли на эти сеансы...
У о. Александра не вызывает сомнения не только протестантское чудотворение, но даже и допустимость "парапсихологичес-кого" целительства. Он не ставит вопрос об источнике энергий, к которым подключается экстрасенс. Весь его интерес сосредоточен на проповеди "бескорыстия". И это самый обычный прием оккультной пропаганды: в любом учебнике по магии рассказывается, что энергия черной и белой магии одна и едина, а разница между магиями лишь в том, что белый маг эту силу использует бескорыстно и для добра, в то время как черный маг -за плату и для служения злым целям. Я же, слушая такие рассуждения, не могу не согласиться с суждением авторитетнейшего российского демонолога В. И. Ульянова-Ленина, по мнению которого желтый черт ничем не лучше синего черта256.
И весьма страшненько звучит успокоительная рекомендация о. Александра: "Ваши учителя и преподаватели могут вам об этом рассказать более подробно". Сказано это ведь не студентам семинарии и даже не студентам лесотехнического института. Это сказано "слушателям курсов по обучению методам нетрадиционной медицины". И преподаватели таких курсов всего лишь учителя оккультизма. И вот в такой ситуации православный священник, по сути, благословляет аудиторию: да, да, слушайте своих наставников, Церковь не возражает против того, что они вас обучат технике "парапсихологии". А в качестве защиты от "негативных полей" священник порекомендовал лишь "открытость". Крестного знамения, молитвы, хранения ума, исповеди, Причастия и ознакомления с апостольскими правилами, в которых выражено отношение Церкви к знахарству, он не предписал этим "целителям". "Гарантию" от неприятных последствий и контактов он увидел лишь в любимых демократической прессой "открытости" и "широте взглядов".
Насколько мне знакома церковная традиция в отношении к таким "феноменам" - здесь обычно предписывается "закрытость", а не "открытость". Но сказать ясное "нет!" означало бы повредить своему имиджу всеоткрытого и всетерпимого пастыря...
Вопрос: "Иногда я обладаю способностью видеть будущее и каждый раз пугаюсь этого. Что вы мне можете сказать?" - "Ничего страшного, ничего тяжкого в этом нет. Этого надо не бояться, а просто знать, что это ваше свойство индивидуальное, это свойство вашей души. Ели вы его используете во благо, то ничего в этом дурного нет. Это ваш дар. Говорят, что у Льва Толстого тоже был особый дар - видеть инфракрасные лучи, которые человек обычно не видит"257. Как можно незнакомому человеку вот так просто выдать благословение на духовные эксперименты? Он сам боится своей невесть откуда взявшейся "прозорливости",- а батюшка глушит этот голос совести, поддерживает: это, мол, всё "физика", нечто вроде инфракрасных лучей...
Спрашивают его о йоге - и он говорит: "Занятия хатха-йогой не противопоказаны"258.- "Как Вы относитесь к Ванге?" - "Что тут относиться? Дар прозрения издавна был известен человеку. Если она человек одухотворенный, благочестивый,- это хорошо. Я ее не видел, судить не буду. Но есть такой дар, существует"259. Вопрос об экстрасенсах порождает ответ: "Что касается экстрасенсов, то есть очень доброжелательные, духовно просветленные люди, которые обладают способностью целить. Мы не знаем природы этого дара"260.
Спрашивают о. Александра о Кашпировском - и тот, оказывается, тоже не вызывает у "миссионера для племени интеллигенции" желания возразить и предостеречь. "Я лично Кашпиров-ского не знаю. Но психолечение - очень древняя традиция. Кашпировский, по-видимому, талантливый психоцелитель... Правда, когда митрополит Филарет Киевский говорил с ним о вере, Кашпировский сказал, что к вере относится хорошо, но принять крещение не хочет, чтобы не потерять свой дар. Это мне не нравится, потому что если дар, то он от Бога. Почему же крещение может этого дара лишить? Значит, это дар от какой-то другой стороны. Но как-то сомнительно, потому что сатана обычно никаких положительных даров не дает"261.
Именно этот ответ мне кажется наиболее показательным. О. Александр видит опасность. С одной стороны, он признается, что источника дара Кашпировского и подобных ему целителей он не знает. С другой стороны, знает о признании самого Кашпировского, что этот его источник несовместим с крещением во имя Христово... Ну, наберись мужества и скажи аудитории, что чудеса и от бесов бывают... Но - нет. Не выговаривается такое. Неинтеллигентно это - про бесов говорить...
А ведь о. Александр знает, что в Церкви есть уже предупреждения о темной стороне экстрасенсорики. Но ведь это так выгодно-в глазах светских людей противопоставить себя церковным "мракобесам". "Что Вы можете сказать о феномене Кашпировского? Известно, что у нас некоторые служители культа называют его сатаной?" - "Подобные вещи требуют серьезного, комплексного подхода, это надо изучать. А назвать сатаной - это ведь дело плевое. Почему не назвать так-то, что тебе не нравится или что-то необычное? Это пережиток зоопсихологии в человеке... Я считаю, что гипнотические способности есть у каждого психотерапевта. Вероятно, у Кашпировского хорошие способности, прекрасные. Но можно ли всем подряд смотреть его по телевизору и полезно ли - для меня большой вопрос. Потому что могут быть совершенно неожиданные и негативные результаты. Короче, к этому нельзя подходить легкомысленно. И я прошу каждого из вас, кто почувствовал при сеансе какой-то дискомфорт: немедленно прекратите и больше не делайте этого. Кашпировский за это не отвечает"262. Аудитория настаивает: "В "Журнале Московской Патриархии" (1989, № 12) опубликована статья, призывающая не верить экстрасенсам, парапсихологам и психотерапевтам. Существуют ли среди духовенства различные точки зрения на Чумака и Кашпировского?" - "Понимаете, я не спрашивал, но считаю, что должно быть различие. И потом, те, кто пишут эти статьи,- я не уверен, что они изучают этот вопрос тщательно. Просто отмахнутся и всё. Так было"263.
Да, удобно демонстрировать свою "открытость" на фоне "зоопсихологических пережитков" православного духовенства. Опыт тысяч людей, обращавшихся к сотням священников, отклоняется как проанализированный недостаточно "тщательно". А книга иеромонаха Серафима (Роуза), предупреждающая о черной "духовности", просто шельмуется - "это психиатрия"264.
Вот не менее показательный диалог. "Ваше мнение о книге "Роза мира"? - Двойственное, потому что я глубоко верю в подлинность интуиции и мистического опыта Даниила Андреева, но я их отличаю от той литературной, поэтической формы, в которую они облачены"265. "Как Вы относитесь к "Розе мира"? - Вы знаете, поразительно просто, просто поразительно. Я помню, я ее читал лет 20 назад, а потом при одном случайном обыске я ее спрятал так, что не нашел до сих пор. Так вот, я думал, что никто этого не знает, ну, что там, какая-то "Роза мира", ну, интересная была книга, интересная. И вот сейчас, где бы я не встречался с людьми, все спрашивают про эту "Розу". Вот. Конечно, Даниил Андреев замечательный поэт, интересный писатель. Здесь сказано - или это новый апокалипсис, или научная фантастика. Я думаю, что это отражение некоего опыта духовного, но выраженного в художественно-фантастической форме. Там есть рациональное зерно, есть. И вот, скажем, мне лично это зерно видится как его чувство одухотворенности природы. Я сам это всегда очень остро переживаю. Если я берусь за ветку дерева с должным ощущением, я чувствую, что я берусь как будто за руку человека, за руку живого существа. Это действительно так. Мир - это сумма наших братьев и сестер. Надо только это понять. Все - и дерево - наш брат, и солнце - наш брат - всё это -- живое. И он это в своей причудливой фантастической форме выразил. Вот. Но не обязательно же эту форму канонизировать, поэт есть поэт" (Прот. Александр Мень. Избранное // Символ. № 43. Париж, сентябрь 2000 г. С. 142. Следующий вопрос в той беседе показывает, что терпимость о. Александра имеет пределы: "Скажите, а книги Роуза? - У меня к этим книгам очень сдержанное отношение".).
Если бы о. Александр сказал иначе, например: "У меня отношение к творчеству Андреева двойственное, потому что я отличаю интересную, высокохудожественную литературно-поэтическую форму книги Андреева от ее сомнительного мистического содержания..." Если бы он сказал, что мистика Андреева есть дурная, прелестная мистика, облаченная в красивые художественные формы,- это был бы ответ христианского миссионера. Но для о. Александра Меня благим в книге Андреева оказалась именно "подлинность интуиции и мистического опыта".
Если не считать "мистический опыт" Д. Андреева плодом обычной психической болезни ( О том, в каком душевном состоянии он находился, есть очень интересное свидетельство у Шульгина. По возвращении в СССР он был арестован и находился в одной камере с Д. Андреевым (см. Шульгин В. В. Пятна // Лица. Биографический альманах. М.-СПб., 1996. С. 378). Андреев вставал до подъема и ложился после отбоя. Все время он непрестанно курил и непрерывно играл в шахматы. И то и другое - признак огромной душевной неуравновешенности (игра в шахматы развивает не только ум, но и самолюбие). Так что голоса и видения, наполняющие его тюремное произведение,- это не признак духовного здоровья.), то ведь придется считать его плодом бесовского одержания.
Ну какую "подлинность мистического опыта" можно усмотреть в таких, например, текстах "Розы мира": "Великий враг не дремал, и даже в книгах Нового Завета явственно различается местами его искажающее влияние... Враг, проникая в человеческое сознание авторов Евангелия, сумел извратить многие свидетельства, исказить и омрачить идеи, снизить и ограничить идеал, даже приписать Христу слова, которых Спаситель мира не мог произнести... Само учение оказалось искаженным, перепутанным с элементами Ветхого Завета - как раз теми элементами, которые преодолевались жизнью Христа, а если бы эта жизнь не оказалась оборвана, были бы преодолены окончательно. Основная черта этих элементов - привнесение в образ Бога черт грозного судьи и приписывание Ему законов нравственного возмездия... Вместо продолжения Христова дела апостол Павел развертывает широчайшую организационную деятельность... Павел не испытал нисхождения Святого Духа... лишенный благодати Павел оказывается центральной фигурой" (Андреев Д. Роза мира. М., 1991. Сс. 114-117. Интересно, что даже по мнению Е. Блаватской "Павел был Посвященным" (Блаватская Е. П. Тайная доктрина. Рига, 1937. Т. 2. С. 644). Оккультисты держат на одной полке книги Андреева и Блаватской, даже не вдумываясь в противоречия между ними. А противоречия-то неизбежны,- ибо каждый оккультный автор действует на основе собственных "откровений" и никаких путей для проверки своих утверждений не предлагает.).
О силе и "подлинности" мистических интуиции Андреева можно судить по его интерпретации растерянности Сталина в начале первых военных дней и по его описанию всей Второй мировой войны: "Вождь испытывал страх за то, что этой минутой он дискредитировал себя в глазах Урпарпа: ею он вызвал в демоническом разуме Шаданакара сомнение: не хлюпик ли он?.. Ему всей своей мощью помогает Жругр, и Великий Игва Друккарга пользуется его способностью к состоянию "хохха", чтобы вразумлять его и откорректировать его действия... Демиург и Синклит России прекратили свою трансфизическую борьбу с Друк-каргом в тот момент, когда на эту подземную цитадель обрушились орды чужеземных игв их царства Клингзора. Как отражение этого, была прекращена и борьба с теми, кто руководил Российскою державою в Энрофе... К концу войны Жругра распирала неслыханная сила. Множество игв и раруггов пали в борьбе, но уицраор окреп так, как никогда еще не видели... В состоянии хохха Сталин многократно входил в Гашшарву, в Друк-карг, где был виден не только великим игвам, но и некоторым другим. Издалека ему показывали Дигм. Он осторожно был проведен, как бы инкогнито, через некоторые участки Мудгабра и Юнукамна, созерцал чистилище и слои магм. Издали, извне и очень смутно он видел даже затомис России и однажды явился свидетелем того, как туда спустился, приняв просветленное тело, Иисус Христос"266.
Но все эти фантазмы Д. Андреева вызывают у о. Александра лишь симпатию: "Как бы существуют два мира - Даниил Андреев об этом очень интересно пишет,- как бы облако, стоящее над страной, над культурой, где сосредоточиваются ушедшие по ту сторону силы духа, носители культуры, Он даже называет их такими словами, как небесный кремль"261. Так и чувствуется здесь любимое отцом Александром оккультное словечко "ноосфера". А ведь о Данииле Андрееве он вспомнил, поясняя почитание святых и христианское представление о путях умерших людей. Вроде речь идет о христианском миропонимании - и вдруг апелляция к книге, которая является не просто нехристианской, а книгой-паразитом: она паразитирует на христианской традиции, на библейских образах и сюжетах, под предлогом "углубления" христианства вливая в сознание людей абсолютно неевангельские представления.
Да и с литературной точки зрения "Роза мира" заслуживает не только комплиментов. Самое показательное в "Розе мира" Даниила Андреева - это ее язык. Назвать этот язык русским крайне затруднительно. Подобный язык - искусственный, перенасыщенный новоизобретенными терминами - обычен не для христианской (в том числе и русской) религиозной традиции, а для сектантской пропаганды. Искусственный "птичий" язык позволяет уйти от дискуссии и критики. Ведь будь у читателя хоть пять высших образований, но он все равно ни в одном университете не изучал слов, подобных "уицраору" и "затомису". И тут читатель оказывается перед выбором: или принять правила игры, предложенные проповедником, и смотреть на мир его языком и его глазами,- или отложить книгу в сторону. Но диалог и обсуждение уже невозможны. Как невозможна дискуссия на оруэл-ловском "новоязе".
Евангелие написано на подчеркнуто народном языке. В нем нет ни одного "богословского" или философского термина. Царство Божке в нем уподобляется дрожжам. Отношения Церкви и Христа ("тайну глаголю") - отношениям жены и мужа. Язык Евангелия - это даже не литературный язык, а диалект койнэ. Евангелию нечего прятать. То, что оно открывает, само по себе слишком необычно: Бог пришел к людям.
И сравним эту евангельскую прозрачность с рядовой фразой из каббалистического трактата: "После рождения парцуфа Атик в катнут он сам делает зивуг на решимот 4,3 и рождает таким образом свой гадлут"268. Кто возьмется перевести это на язык людей?
Язык - это совсем не мелочь. Тот орган, которым человек смотрит на мир,- это отнюдь не глаза. Человек смотрит на мир своим языком. По мудрому слову Л. Витгенштейна, "границы моего языка - это границы моего мира". То, для чего в моем языке нет слов, для меня не существует. Я не вижу того, что не могу поименовать. Хоть пять пар очков будь у меня на носу, но в лаборатории физика я ничего не увижу - ибо нет у меня в запасе тех слов, через которые я могу заметить его приборы.
Слово очеловечивает мир, делает его из "мира в себе" в "мир для меня". Не случайно, что первая заповедь, данная Адаму,- заповедь наречения, имен. Не случайно, что переселенцы прежде всего дают имена местным рельефным реалиям. Горы, леса, ручьи должны перестать быть безымянными - только тогда среди них можно по-человечески жить.
Поэтому так важно следить за своим языком: слово наделяет реальностью то, что именует. Если мы будем говорить на оккультном жаргоне, то мир оккультных духов и энергий станет для нас реальностью и заслонит собою Бога Евангелия. Тут поистине -"от слов своих оправдаетесь и от слов своих осудитесь".
Однажды после моей лекции в Институте переподготовки преподавателей при МГУ одна из слушательниц спросила меня: "Скажите, почему так бывает, что заходишь в один храм и понимаешь, что вот этому священнику не страшно исповедоваться. А в другом храме вот так же с первого взгляда становится ясно, что к этому священнику не то что на исповедь, а даже для беседы подходить не стоит?" Но не успел я открыть рот, как ее соседка уже дает свой ответ: "Ну, это понятно. У первого священника энергетика положительная, а у второго - отрицательная". И зал дружно ее поддержал... От изумления я среагировал резко: "Да вы понимаете, что означает такой ваш отклик? Это значит, что вы уже сектанты!" Аудитория, конечно, с этим не согласилась: "Ну, какие же мы сектанты! Мы ни на какие собрания не ходим, гуру не поклоняемся!"
И тут уже спокойнее пришлось пояснять: "При чем тут собрания! Обратить человека в мою веру означает прежде всего навязать ему мой язык. Если он будет говорить моим языком - значит, он уже будет смотреть на мир моими глазами. И то, что вы так охотно перешли на оккультный лексикон, означает, что именно он вам близок. А это, в свою очередь, означает, что, по сути, ваше мировоззрение уже пропитано оккультизмом - может быть, даже не вполне сознательно для вас самих. Ведь сколько есть в русском языке слов для описания этой тайны доверительности! Отчего между душами мелькает искорка доверия и понимания? - Оттого, что встречный человек оказался человечным, открытым, душевным, духовным, глубоким, сердечным, располагающим... Сколько еще таких слов есть в нашем языке! Но зачем же все это многообразие сминать в одно, жаргонное и совершенно негуманитарное словечко - энергетика?!."
Так вот, уже сам язык Д. Андреева замыкает его вне мира христианской традиции.
Отец же Александр, восхищаясь и мистикой и литературным дарованием Андреева, и сам одалживает у своей всеядной аудитории не только ее язык ("Иногда видно, как поднимается над могилой аура астральная, которая еще не оторвалась от тела.- Это то, что называют "биоэнергетический комплекс"? -Да, двойник" (Прот. Александр Менъ. Отец Александр отвечает на вопросы слушателей. М., 1999, С. 19).), но и некоторые ее верования.
Еще одна тема, вызывающая жгучий интерес у советской аудитории и при этом чреватая расхождением во взглядах между миссионером и его потенциальной паствой,- вопрос об НЛО. Если "современная публика" увлекается НЛО - как же может восстать против этой моды самый "современный" пастырь? Никак. Иначе он отстанет от паствы и разминется с духом века сего.
И вот диалог: "Не думаете ли вы, что отрицая сегодня существование внеземных цивилизаций, Церковь немного отстает от жизни? - Как раз наоборот: в Ватикане недавно была конференция, на которой теологи высказались в пользу существования внеземных цивилизаций, а вот многие наши советские ученые отрицают это. По-видимому, они отстают от жизни... Предположим, что где-то во Вселенной есть разумные существа. В общем, это - вполне вероятное предположение, хотя и недоказанное. Трудно согласиться с мыслью, что человек Земли - уникум мироздания, хотя, впрочем, и это вполне возможно. Итак, допустим на минуту, что разумные существа в космосе есть. Что это могло бы доказать? Что принесло бы принципиально нового? Ничего. Лишь увеличилась бы вселенская семья людей... Если окажется возможным контакт с людьми Земли, то произойдет, говоря словами П. Тейяра де Шардена, "встреча и взаимное обогащение двух ноосфер""269.
К этому времени было уже вполне понятно, что уфология становится новой религией. Пресса, все более становящаяся бульварной, полна признаниями "инопланетян", что Иисус - их соотечественник. "Контактеры" претендуют на роль пророков и чудотворцев, инопланетяне - на роль спасителей человечества и творцов земных мифов и религий. И этот новый языческий культ находит поддержку у о. Александра. Его распространению надо содействовать под страхом быть объявленным "отсталым" (Яков Кротов взял верование о. Александра в инопланетян под свою защиту: "Кураев возмущен тем, что... Мень и тысячи богословов не отрицают возможности существования внеземных цивилизаций" (Кротов Я. Что написано топором // В защиту имени отца Александра Меня. Сборник. М.). Не знаю, где Кротов насчитал тысячи таких богословов, но в интервью итальянскому информационному агентству АНСА Патриарх Алексий сказал : "Библия повествует о материальном мире как о геоцентричной системе. Там ничего не говорится о Жизни на других планетах. Новозаветное учение о спасении человечества трудно совместить с гипотезой о множественности материальных миров. Сын Божий не Мог воплотиться дважды. И это случилось именно в контексте земной истории" Щит. по: Прот. Александр Борисов. Сорок лет созидания Церкви // Приходская газета храма Св. бессребреников Космы и Дамиана, 2001, № 28).) .
О. Александр поторопился дать прописку в христианской мысли модному словечку "ноосфера". Мол, "Учение Вернадского о ноосфере как сфере духа вполне соответствует учению библейскому... Теория ноосферы абсолютно согласуется с христианством"270.
Не может быть у теории Вернадского "абсолютного согласия" с христианством хотя бы потому, что Вернадский за свою жизнь прошел вполне сознательный путь отречения от христианства. "Я считаю себя глубоко религиозным человеком, а между тем для меня не нужна церковь и не нужна молитва". "Не есть ли вся религия - недоразумение... Бог есть один из символов нашего разума". "Мне его не надо". "Принять "откровение" не могу. Религиозные откровения - в частности, христианские - кажутся мне ничтожными по сравнению с тем, что переживается во время научной работы". "Мое отрицательное отношение распостра-няется на все формы живых религий". "По отношению к Христу нет никаких реальных данных о его существовании. Его реальность многими сейчас отрицается - фольклор"271. Это - не из прошедших идеологическую цензуру публичных выступлений. Это выписки из интимнейших дневников... Ясно, что философские гипотезы такого человека не могут "абсолютно согласовываться" с христианством.
В отличие от Меня, Вернадский это понимал: "Я давно не христианин... "Сознание" - "Мысль" - в атомистическом аспекте связано с определенными изотопами. Метемпсихоз в этом отношении - дальше идти нельзя пока - допустим, но едва ли можно думать, что личность после смерти сохраняется. Гилозоистический пантеизм, может быть, одна из форм будущих религиозно-философских исканий" (из Дневника 31.05.1941)272. Характерно также положительное упоминание Вернадским пантеистического философа Уайтхеда273.
Впрочем, "ноосфера" Вернадского имеет одно существенное сходство с православной верой. Но - карикатурное. Согласно св. Григорию Нисскому, каждая частица, пройдя через человеческое тело, навсегда сохраняет следы пребывания в нем и именно в нем. А потому при воскресении каждая душа опознает свое в перемешавшихся стихиях и восстановит именно свое былое тело... По мнению Вернадского, также частица, побывавшая в живом теле, навсегда сохраняет некий особый отпечаток в себе: "Я думаю, что возможно, что не все исчезает. Не исчезают отдельные изотопы, которые материально отличают материальную субстанцию живого от косной материи,- но тут личность ни при чем"274. Вот она, карикатурность: если в православии бессмертная личность восстанавливает свою полноту через воскресение тела, то у Вернадского безличностные отпечатки разносятся по вселенной, никогда более не собираясь вновь - ибо бессмертные отпечатки есть, а самой личности-то и нет... Это что - тоже "абсолютное согласие" с христианством?
Научное значение идеи Вернадского о том, что вещество, хотя бы однажды вовлеченное в процесс биологической жизни или в процесс разумной жизнедеятельности, радикально, на "изотопном" уровне меняет свои свойства, довольно сомнительно. Но при перемещении из физического контекста в религиозно-мистический идея "ноосферы" становится вполне логичной. Правда -не в рамках христианских воззрений, а в рамках масонского оккультизма.
И у Вернадского, и во всей литературе по "русскому космизму" "ноосфера" есть вежливое приглашение в мир оккультизма. Один из мэтров масонско-оккультной пропаганды Абель Гаэтан в книге "Свет Египта" пишет: "Сначала мы заметим, что из спинного мозга и из основания головного мозга истекают живые токи оживляющей силы... Вся совокупность этой громадной планеты с миллионами человеческих существ представляет взору посвященного ясновидящего сеть источников, ручейков, притоков, рек, сияющих океанов силы, истекающей из радиирующего организма человека. Мы заметим также, что эти светоносные океаны постепенно принимают форму спирального пояса и что этот пояс распространяется, "как туман", в атмосфере планеты. Это есть астромагнетическая сфера, в которой образуются астральные зоны магнетических элементов планетного тока, который образует мистические звенья цепи жизни, соединяющего организм человека с душой звезд... Таким образом, из миллионов человеческих существ исходят непрерывные лучи духовного света. По мере того как эти лучи подымаются, они сливаются в потоки и океаны в астральном свете за пределами земной атмосферы, тогда как первый астральный пояс, образуемый из мозговых эманации, ограничен пределами атмосферы планеты. Все эти сияющие океаны эфирного света стремятся занять те планы, которые им свойственны" (Свет Египта, или Наука о душе и звездах. Вязьма, 1910. С. 331-332. Автор этой книги - англичанин Томас Генри Бургон.) . Так что "ноосфера" есть просто новый термин для старой каббалистики. Ноосфера Вернадского - это утверждение о продолжении существования энергии мысли без субъекта этой мысли. Это идея по-разному раскрывается в буддизме и в пантеизме. Но зачем же выдавать ей рекомендации как "абсолютно согласуемой" с христианством?
Ноосферная теория Вернадского была модной. Но это не делало ее христианской. Признать это о. Александру не хватило или знаний, или мужества.
Наконец, заходит речь об астрологии, и здесь опять взгляды о. Александра настолько же современны, насколько нетрадиционны для христианина, и настолько нетрадиционны, насколько шокирующи. "Что такое судьба? - Человек впервые выходит в этот мир из лона матери, и на него сразу воздействия обрушиваются. Но обрушиваются не случайно, как-то это все экранируется. В частности, экранируется планетами нашей солнечной системы. Их конфигурация каждый раз разная, и отсюда имеет значение, когда родился человек, в какой астрономический период. Правда, для того, чтобы это точно вычислить, необходимы очень сложные и точные расчеты - совсем не те, которые приводятся в журнале "Крестьянка" или "Наука и религия". Это упрощенные до предела, сделанные в основном для забавы людей расчеты. Настоящий научный астрологический расчет гораздо более сложный"... "Как относится православная Церковь к астрологии? - Никак не относится... Астрология допустима, если она не притязает быть эрзац-религией, как это часто у нас бывает. Если взять ее научное ядро, то в чем оно заключается? В том, что при рождении человека конфигурация нашей Солнечной системы экранирует те или иные физические или какие-то еще воздействия, действует на новорожденного и таким образом накладывает свою печать на его характер. Значит, есть еще некое космическое воздействие"... "Как вы лично относитесь к астрологии? - Астрология возможна как наука. Тогда она говорит о том, что на нас влияет космос - материально и, возможно, духовно. Но она может стать и суеверием. Каким образом? Вот в статьях Глобы очень правильно сказано: когда человек считает, что астрология его связала по рукам и ногам, что он уже детерминирован, что никуда не денешься, что выбора нет, вот тут начинается суеверие, начинается рабство"275. И как прежде о. Александр солидаризировался с преподавателями парапсихологии и нетрадиционного целительства, так теперь он вдруг оказывается единомышленником Павла Глобы...(Кстати, астрологический прогноз на 15-21 апреля 1996 года в газете "Труд" (М., 12.4.1996) был озаглавлен: "Черная полоса". Это - прогноз на Светлую седмицу. И составлен он "Школой авестийской астрологии" Павла Глобы. При составлении своих гороскопов адепты этой школы должны пребывать в молитве... к Ахурамазде.)
Ну как же можно говорить, что православная Церковь "никак не относится" к астрологии, если уже в Писании есть предупреждения: "Но внезапно, в один день, придет к тебе то и другое - потеря детей и вдовство; в полной мере придут они на тебя, несмотря на множество чародейств твоих и на великую силу волшебств твоих. И придет на тебя бедствие - ты не узнаешь, откуда оно поднимется; и нападет на тебя беда, которой ты не в силах будешь отвратить; и внезапно придет на тебя пагуба, о которой ты и не думаешь. Оставайся же с твоими волшебствами и с множеством чародейств твоих, которыми ты занималась от юности твоей,- может быть, пособишь себе, может быть, устоишь! Ты утомлена множеством советов твоих - пусть же выступят наблюдатели Небес, и звездочеты, и предвещатели по новолуниям, и спасут тебя от того, что должно приключиться тебе!" (Ис. 47, 9-14).
Церковь помнит о волхвах, пришедших поклониться ко Христу. Но она помнит и о том совете, который дал волхвам Господь: "И, получив во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою" (Мф. 2, 12). Иной путь был открыт для них после встречи со Спасителем. Иной, отличный от прежнего: указывая волхвам другую дорогу для возвращения домой, Бог тем самым повелевал им оставить дурное ремесло (см. Тер-туллиан. Об идолах, 9). А позднее св. Григорий Великий пояснил, что не так уж и мудры были те волхвы: "Но нам надобно спросить, что бы это значило, что по рождении Искупителя, в Иудее ангел явился пастырям, а от Востока на поклонение Ему волхвов привел не ангел, но звезда? - Это именно потому, что иудеям, как имеющим разум, долженствовало проповедовать разумное существо, т. е. ангел; а язычники, как не имеющие разума, приводятся к познанию Господа не гласом, но знамениями. Поэтому и через Павла говорится: пророчество не неверным, но верующим, знамения же суть не верующим, но неверным (1 Кор. 14, 22)"276. Так что если кто-то из христиан возьмет себе евангельских волхвов как образец для подражания - то он тем самым распишется в своем "неразумии".
Немало проповедей посвящено обличению астрологии у преп. Максима Грека: "О том, что Промыслом Божиим, а не звездами и кругом счастия устраивается человеческая судьба"; "Против тех, которые усиливаются посредством рассматривания звезд предсказывать будущее, и о свободной воле человека"; "Поучительное послание к некоторому князю о лживости звездочетст-ва"; "Послание к некоторому иноку, саном игумену, о немецкой прелести, именуемой Фортуной, и о колесе ее"; "Против Николая немчина, обманщика и звездочетца", "Совет собору православному против еврея Исаака, волхва и обманщика".
Нет, обличение астрологии весьма внятно звучит в православной традиции - как на Западе (Те, кто думают, что Богом звездам предоставлена власть над судьбами людей, "наносят великое оскорбление небу, ибо по их представлениям выходит, что в небесном совете определяется что должны быть совершаемы злодейства" (Августин. О Граде Божием, 5, 1).), так и на Востоке. А вот размышления об "экранах планет" для нее - новость. Для нее - но не для оккультизма. В герметической традиции, например, утверждалось, что душа человека, проходя через планетные сферы, заражается от медленного Сатурна вялостью, от властолюбивого Юпитера спесью, от воинственного Марса вспыльчивостью, от прелестницы Венеры сладострастием, от корыстолюбивого Меркурия жадностью277.
В суждениях о. Александра об астрологии меня поразила их очевиднейшая несовместимость с тем мотивом, который вроде бы был основным в проповеди А. Меня. Как будто бы основной пафос его проповеди - утверждение непротиворечивости, совместимости науки и религии. Евангелие не противоречит науке; Библия не сдерживает прогресса научных знаний. И вдруг - такие заявления, к которым не обязывают ни Библия, ни церковная традиция, но которые при этом явно не могут быть обоснованы в качестве научных. Что это за "космические воздействия", что это за "экраны"? Зачем людей, воспитанных в традициях научного миропонимания и работающих в области науки, людей, которые и так возмущены повсеместной пропагандой лженаук, оккультизма и суеверий, дразнить еще и от имени Церкви? Советских позитивистов-"физиков" надо было бы превращать в союзников Церкви через провозглашение нашей солидарности в том, что касается нашего общего противостояния лженауке и лжевере (суеверию). Сначала - негативная солидарность (солидарность в отрицании чего-либо равно неприемлемого с точки зрения обоих партнеров по диалогу), а затем - по мере взаимного узнавания - и солидарность позитивная, солидарность в исповедании некоторых фундаментальных ценностей... Так, мне кажется, должен был бы работать христианский миссионер в "интеллигентской" среде. Легкомысленные ответы о. Александра Меня, боюсь, лишь помогли закрепить негативное отношение к Церкви ("вместилище вековых суеверий") в сознании немалого числа слушателей его размышлений о "научной астрологии".
Ученик Меня (некогда даже бывший преподавателем Московской Духовной Академии) Л. Василенко берет под защиту и астрологию ("Астрологические прогнозы - не предмет суеверия. Они описывают вероятностную предрасположенность к каким-то событиям в будущем" (Василенко Л. Под знаком террора, или в защиту имени о. Александра Меня // Приходские вести храма Св. бессребреников Космы и Дамиана. 1999, № 8. Вторая публикация: Василенко Л. Посмертная травля о. А. Меня // Вестник РХД. № 120. Париж-Москва, 2000).), и ее апологию своим наставником и пишет, что "Кураев, как человек философски образованный, должен бы уметь различать вопросы научные и вненаучные". Спасибо за доброе слово, Леонид Иванович,- это я и в самом деле умею. А потому и недоумеваю: с какой стати астрологию надо числить именно по научному ведомству? В науке принято объяснять механизмы предполагаемого взаимодействия, причем принято указывать материальные средства, позволяющие этому предполагаемому воздействию осуществляться. Так возьмет ли на себя Л. Василенко труд объяснить на научном языке механизмы воздействия "планет" на людей? Что это за излучения, воздействующие на наши характеры, текут по космосу, каков их источник, какова энергия, каков образ воприятия их человеком и каким это путем планеты эти излучения "экранируют"?
Кстати, вскоре после выхода в свет книги о. Александра, о которой сейчас идет речь, наконец-то раздался долгожданный голос протеста академической науки против засилья оккультизма. Поскольку оккультизм и секты стали еще одной формой "утечки мозгов", формой "внутренней эмиграции", в письме, подписанном ректором МГУ академиком В. Садовничим, академиками Н. Лаверовым, В. Кудрявцевым, С. Капицей, говорится о заполнении вакуума "извращенными представлениями, примитивными предрассудками, антинаучными и псевдонаучными идеями. Газеты, телевидение, радио заполнены сообщениями о "пользе" деятельности некоторых сект, сенсационных "открытий" уфологов, о коварных действиях инопланетян против людей, о политических прогнозах астрологов, о "достижениях" колдунов, магов и псевдоцелителей... Недопустимо, чтобы органы власти России вступали в какое-либо взаимодействие со всякого рода сомнительными представителями парапсихологии, уфологии и тем более астрологами, ясновидящими и т. п."278. Интересно, если бы на глаза академикам, авторам этого письма, попались вышеприведенные советы о. Александра - каковым стало бы их мнение о Православии? И чем бы для них Православие отличалось от сект?
Леонид Василенко обвиняет: "Кураев в сущности лишает нас (от имени Православия!) права думать и давать оценки. Назовем это своим именем: религиозный обскурантизм псевдоправославного благочестия"279. Как дивно здесь всё перевернуто вверх дном! Я-то как раз и призывал к мысли. Призывал к тому, чтобы не доверяться модным суевериям. Подумайте всерьез: совместима ли вера в то, что таланты человека зависят от карты звездного неба в минуту его рождения, с тем, что исследовано наукой и с тем, во что верит Церковь? А теперь оказывается, что не верить в астрологию есть "религиозный обскурантизм"! Гуруист-ская приверженность Меню перекроила сознание моего критика на "новоязовский лад". Прямо по Оруэллу: "Война - это мир". Как и воспитавший его о. Александр, Л. И. Василенко убежден, что "занятия астрологией не являются делом однозначно антихристианским и антицерковным и осуждающие формулировки в адрес астрологии со стороны отцов недавнего Архиерейского Собора вызывают, скорее, недоумение, чем понимание... Как церковные, так и нецерковные люди нередко оказываются одинаково нечувствительными к космосу, ко всему многообразию связей человека с мирозданием и готовы попросту отрицать такие связи, отказываясь обсуждать суть подобных вопросов. В современной культуре, где космические идеи распространяются вместе с пониманием внутренних измерений природной жизни, такая позиция неприятия останется, конечно, непродуктивной и в конечном счете безвыигрышной. Астрологии есть что сказать о том, что в ближнем космосе может предрасполагать к усилению страстей. Астрология говорит именно о предрасположении к тому, что подобные страсти, активизируемые состоянием ближнего космоса, приведут к тем событиям, которые обычно и происходят. Из сказанного ясно, что астрологические прогнозы вполне возможны и это нисколько не противоречит учению Церкви, ибо вполне возможны и разные другие прогнозы" (Василенко Л. "Вода крещения смывает печати звезд" // Урания. М., 1995, № 2. Еще один человек, называющий себя учеником о. Александра Меня,- известинский журналист Константин Кедров. Невежество этого человека в вопросах богословия и истории религии столь безмерно, что вызывает не столько негодование, сколько смех. Для нас же сейчас интересно его отношение к оккультизму. Свои религиозные "метания" он начал с антропософии Штейнера и так с ним, похоже, и не расстался. В его восприятии теософия и антропософия едины: "Достаточно назвать прямых учеников и продолжателей доктора Штейнера, чтобы понять, как велико его влияние на русскую культуру XX века. Это Елена Блаватская..." Ну да: Штейнер впервые прочитал Блаватскую в 1902 г., через 11 лет после ее смерти, но при этом ухитрился повлиять на нее... Еще перл: "В Россию ясновидение Штейнера пришло через Индию прозрениями Рериха, Гурджиева, Блаватской" (Кедров К. Откровение Рудольфа Штейнера // Путь к себе. М., 1991, № 15). Почему Штейнер не мог прийти в Россию через Блаватскую, уже сказано. Рерихи же всегда предостерегали против увлечения Штейнером. "К числу тайных и, следовательно, более опасных врагов теософии принадлежит антропософия и ее последователи. Хотя ни само учение антропософии, ни ее последователи не выступают открыто против теософии, но в этом и заключается главная опасность и большой вред ее",- пишет близкий ученик Е. Рерих А. Клизовский (Клизовский А. Основы миропонимания новой эпохи. Рига, 1990. Т. 1. С. 304). Но это не мешает Кедрову заявлять о его близости к Рерихам. Впрочем, при случае совесть не мешает ему после заявлений о том, что книги Штейнера - "врата в Небесный Иерусалим", писать, будто он ну никогда не симпатизировал оккультизму: "Недавно Архиерейский собор заявил, что последователи учения Рерихов об Агни Йоге находятся вне Церкви. Неужели же семейство Рерихов, столь много совершившее для России, Индии и всего человечества, является главным врагом Православия? Главным врагом оказался гималайский затворник Рерих. Никогда не был последователем наивного энергетизма Агни Йоги', но если начать анафематствовать всех, с кем не согласен, кто же останется?" (Кедров К. Свобода требует совести // Известия, 4.4.95). Останутся те, кто согласен с Евангелием. Если антропософу К. Кедрову в таком сообществе будет скучно - пусть уж он честно выйдет из Церкви в то пространство, что вне, "кроме", нее, и потому называется "кромешным", и пусть тогда и не называет себя православным христианином.) .
Я не сомневаюсь, что "астрологии есть что сказать". Вопрос в другом - стоит ли ее слушать? Как справедливо было сказано на страницах журнала "Наука и жизнь",- "так ли уж бесспорен тезис о необходимости детального (подчеркиваю: детального!) знакомства с критикуемой теорией? Возьмем (чисто условно) Теорию Плоской Земли, Покоящейся на Трех Китах. Легко представить себе, что ее приверженцы (а они наверняка есть в наш просвещенный век) могут разработать теорию во всех деталях: чем питаются Киты, когда и подолгу ли спят, чешутся ли у них спины и т. д. и т. п. Спрашивается, нужно ли знать все эти подробности, чтобы отрицать в корне саму идею? То же и с астрологией: неужели непременно необходимо знать, какие планеты в каких сочетаниях и аспектах и в каких созвездиях управляют президентскими выборами и ценами на колбасу и сахар, чтобы поставить под сомнение само наличие подобных причинно-следственных связей?".
По мнению Л. И. Василенко, Мень мечтал о воцерковлении астрологии и экстрасенсорики: "Мень был убежден, что и целители, и астрологи не менее всех других людей нуждаются в том, чтобы донести до них слово Христово и помочь им полюбить Церковь. Для серьезной профессиональной работы им нужна, как выше сказано, благодать, нужны примирение с Богом, чистота помыслов и намерений, подвижничество и воцерковление"280.
Но знает ли кто-нибудь хоть одного астролога, которому были свойственны "подвижничество и воцерковление"? Что ж, если подобная "генная инженерия" завершится успехом,- это и будет самым потрясающим вкладом меневской группы в церковную историю...
"Воцерковлять" астрологов, остающихся астрологами... С тем же успехом можно "воцерковлять" киллеров, не отказывающихся
от своего ремесла, или языческих жрецов, продолжающих совершать жертвоприношения своим божкам... Василенко (вслед за Менем?) путает людей и их убеждения. Да, с проповедью о Христе надо обращаться ко всем - даже к сатанистам. Но это не значит, что на этом пути будет происходить "воцерковление сатанизма". Необходимое условие воцерковления язычествующего человека - это осознание им его былых убеждений именно как языческих и отказ от них. Астрологам можно и нужно проповедовать - но не ради того, чтобы они стали астрологами более "профессиональными" или "воцерковленными", а для того, чтобы они стали астрологами бывшими.
Среди тех людей, чья не приемлющая астрологию позиция представляется о. Александру Меню и его ученикам "непродуктивной" и "безвыигрышной", находится, например, блаженный Августин. Отвечая тем, кто полагает, что хотя бы иногда гороскопы попадают в точку, Августин пишет: "Так как это служит к уловлению людей, то оно бывает действием совратившихся духов, которым попускается знать кое-что истинное из области временных предметов отчасти потому, что они обладают более тонким чувством, или более тонкими телами, или более богатым, благодаря своей продолжительной жизни, опытом. Поэтому истинный христианин должен остерегаться как астрологов, так и всяких прорицателей, особенно тех, которые говорят правду, чтобы, уловив при содействии демонов его душу, они не запутали его в свое сообщество"281.
Итак, если о. Александр Мень советует от ошибочно-популярных гороскопов "Крестьянки" обращаться к "научной астрологии" (очевидно, достаточно научным оказывается Павел Гло-ба), то Августин советовал, напротив, более всего сторониться тех астрологов, чьи предсказания сбываются. Как верно подметил Л. Василенко - выбор позиции зависит от того, что человек считает "выигрышем" и к какому "продукту" он стремится. Одни хотят быть популярными, другие - спасти душу свою и души ближних от бесовских влияний "ближнего космоса".
Отец Александр Мень был миссионером. Причем в ту эпоху, когда советская интеллигенция больше всего ценила в человеке толику диссидентства и еле проглядывающий кукиш в кармане. "Всё под углом гражданского протеста". И слегка диссидентствующий батюшка, слегка западничающий батюшка оказался очень социально востребованной фигурой. Инстинктом популяризатора о. Александр ощутил эту потребность - и создавал себе соответствующий имидж. За это его нельзя критиковать, ибо и этим он привлек ко Христу многих и многих людей. Но иногда чувство меры отказывало. И тогда рождались те суждения, что были приведены выше.
Инстинкт диссидентства у о. Александра был заложен, похоже, уже на уровне национального характера. Быть иным и ощущать свою инаковость, и подчеркивать, культивировать ее - одна из характерных черт еврейского мироощущения (точнее, самоощущения), и в отце Александре она присутствовала вполне. Причем проявлялась она очень ярко - вплоть до непристойно-расистских заявлений типа того, которое он сделал по поводу знаменитого письма Эшлимана: "Если уж обязательно нужно было выступить с каким-то заявлением, то надо было выступать при Хрущеве - после Хрущева это было уже не нужно. Если включаться в борьбу, то здесь скорее должны были действовать какие-то подставные лица. В каком смысле "подставные" - не фиктивные, а лица, которые ни на что другое не годились бы. Если бы подписал письмо не священник Эшлиман (фамилия его мало украсила письмо), а некто Иванов, который бы просто соглашался с содержанием письма, то пускай бы эти люди и несли за это ответственность. Их бы не посадили за это письмо, они бы имели значительные неприятности - пускай бы даже это были священники. Но такой человек, как Эшлиман, который столько бы мог сделать для Церкви, был выбит из седла" (Мень А. Воспоминания // Континент.- М., 1996, № 88. С. 292. Кстати, еще пара мемуаров на темы церковного диссидентства: "Когда однажды при Мене отрицательно отозвались о Якунине, Мень строго ответил: "У отца Глеба харизма обличителя. И в этом ему следует всячески содействовать и помогать". Другой раз о. Александр шутил: "Отец Глеб - это наша армия. А я - партизанское движение. Отец Глеб шел в бой с поднятым забралом, я воюю с опущенным. И то и другое необходимо" (Бессмертный-Анзимиров А. Пастырь Сергиева края // И было утро. М., 1992. С. 333). "О. Александр рассказал мне и эпизод из своих отроческих лет: когда образовалось государство Израиль, он захотел внести свою лепту и... пошел поступать в семинарию в Троице-Сергиеву Лавру. Такой "дзе-новский" вклад в сионизм меня очень развеселил" (Отец Михаил Аксенов-Ме-ерсон и матушка Ольга отвечают на вопросы Константина Гаврилкина // Континент. 2002, № 111. С. 339).). Ивановых не страшно подставить и сломать им судьбу, Эшлиманы - люди более нужные...(Это было заметно его современникам. О. Всеволод Шпиллер писал о своей встрече с американским православным священником о. Леонидом Кишковским: "Он читал Меня, хотел бы встретиться с ним. Спрашивал: что я думаю о нём? Я сказал, что нахожу его умным, интересным и давным-давно сделал бы его протопресвитером, но только еврейской автокефальной церкви в Тель-Авиве. "Назовите мне, по вашему мнению, интересных у вас священников".- Я назвал деревенского священника в селе Акулове под Москвой о. Валериана Кречетова. Не "горящего", а "пылающего" православной верой, совсем в то же время не фанатика, умного, скромного, вполне интеллигентного человека. "Мень-Мень..." А вот вам ни в чем не уступающий ему о. Валериан Кречетов, но только наконец чисто русский, со всеми лучшими чертами русского ума и сердца" (о. Всеволод Шпиллер. Страницы жизни в сохранившихся письмах. Красноярск, 2002. С. 517).)
Церковность о. Александра, конечно, сдерживала, смягчала его национально-культурный темперамент. Миф о диссидентстве Меня значительно превышает реальные масштабы его инакомыслия. Если внимательно просмотреть его книги и сопоставить их с официальными заявлениями иерархов Русской Православной Церкви той же, то есть "брежневской" (в Церкви - "нико-димовской") эпохи, то окажется, что позиция о. Александра ма-лоотличима от современной ему официальной.
Другое дело, что экуменизм иерархов советской поры нередко диктовался политическими соображениями (Не открытая ли ирония сквозит в словах церковного официоза: "Лютеранская Церковь в этом году отмечает 450-летие Реформации, а советский народ - 50-летний юбилей Советской власти. Это для нас и символ и стимул" (Прот. Николай Петров. Визит деятелей Евангелическо-лютеранской Церкви ГДР в Советский Союз // Журнал Московской Патриархии. 1967. С. 23).), в то время как у Меня это был искренний порыв. И оттого те же мысли он облекает в более человеческие слова. Но при составлении портрета пастыря из Новой Деревни все же важно живописать этот портрет на фоне той эпохи, в которой он жил. А тогда и в стенах Троице-Сергиевой Лавры происходили чуть ли не ежемесячные экуменические встречи с заверениями в братских чувствах и общехристианской солидарности... Но большинство официальных богословов той поры дожили и до наших дней и, освободившись от политического диктата, в значительной степени откорректировали свои взгляды (следствием чего и явилось строго православное Определение Архиерейского Собора 2000 года об отношении к инославию). У о. же Александра не было такой возможности...
Поэтому при вынесении церковной оценки трудов Меня стоило бы проявлять ту же меру терпимости, которую Церковь проявляет при оценке взглядов, например, до-никейских церковных писателей. Пока некий богословский вопрос не становится в центре внимания церковной мысли и полемики - очертания его православного решения как бы размыты (как размыты предметы, находящиеся вне фокуса зрения, на периферии нашего взгляда). Так, вопрос о Троичности Божества не попадал в центр церковного внимания до начала арианских споров. Церковные писатели II-III столетий при случае касались темы об отношениях Отца и Сына - но в таких выражениях, которые к четвертому столетию стали уже двусмысленными или даже осужденными. Тем не менее церковная память с благодарностью относится и к тем, первым поколениям богословов, ибо понимает, что неточность выражений не то же самое, что ересь (ересь есть прямое противление уже установленному церковному верованию).
По вопросу же об экуменизме в Русской Православной Церкви времен творчества о. Александра даже не было споров. Из номера в номер официальный "Журнал Московской Патриархии" публиковал материалы экуменических диалогов...
Кроме того, не будем забывать, что вопрос об экуменизме -это весьма своеобразный вопрос, ибо состоит он не в уяснении того, что Церковь думает о своей вере и о себе, а в уяснении того, как она оценивает духовное состояние других, инаковерую-щих людей, ("Церковное положение отделившихся не поддается однозначному определению... Православная Церковь не выносит суда о мере сохранности или поврежденное™ благодатной жизни в инославии, считая это тайной Промысла и суда Божия",- гласит определение Архиерейского Собора 2000 года (Основные принципы отношения Русской Православной Церкви к инославию. 1, 16-17).) - а потому разномыслие в этом вопросе вполне может быть терпимо.
В общем, суждения о. Александра Меня не сильно отличались от господствовавших в ту пору в Церкви мнений.
Общепринятое ныне восприятие о. Александра как богослова-диссидента, как модерниста, который противостоял "церковной ортодоксии", вряд ли точно. Я думаю, о. Александр был искренним священником и богословом. Так вот, сказать о человеке такого склада, что он "противостоит церковной ортодоксии",- значит нанести ему наихудшее оскорбление, сказать нечто вроде "он мужественный и последовательный борец со своей Матерью".
О. Александр был бы по меньшей мере удивлен (я так говорю, потому что не знаю точно, разрешал ли он себе возмущаться), увидев, что его имя используют в пропагандистской кампании против его Церкви. Кроме того, я не помню, чтобы кто-то из его действительных духовных детей за эти годы подтвердил: вот с этим учением Православной Церкви о. Александр завещал нам бороться, это учение Церкви он оспорил, с этим был не согласен.
Да, о. Александр думал о том, какие реформы могли бы оживить нашу церковную жизнь. Но какой, скажите, священник в наше время не думает и не говорит о реформах (другое дело, что одни считают необходимым в ходе реформ демонтировать "модернистские надстройки" и вернуть Церковь к XIX или XVI столетиям, а другие - и именно их называют "обновленцами" -хотели бы воспроизвести формы церковной жизни II-III веков)?
Трагедия о. Александра в другом: в том, что люди, громко именующие себя его учениками, после его смерти сделали всё для того, чтобы противопоставить о. Александра той Церкви, которой он служил при жизни. Большего несчастья в жизни миссионера не может произойти: когда его имя начинает использоваться как таран в борьбе с той Церковью, в которую он и хотел привести своих учеников. Именно это и произошло с памятью Меня. Ритуально-обязательным в демпрессе стало при упоминании его имени подчеркивать, что он был не таким, как прочие православные, что он был диссидентом и за то поплатился жизнью.
Мемуарная деятельность публичных учеников Меня твердит: был один хороший батюшка в России - и того убили (это основная мысль книг А. Зорина "Ангел-чернорабочий" и В. Илю-шенко "Отец Александр Мень: жизнь и смерть во Христе").
Вот пример того, как меневцы вбивают клин между Церковью и Менем: "Вдохновители (инспираторы, заказчики), принадлежащие к высшей церковной иерархии. Говорю лишь об отдельных князьях церкви, зависевших от тайной государственной власти и в то же время оказывавших на нее немалое влияние. Эти люди по сути враждебны христианству. Для них православие -- религия ненависти. Люди бездарные, они были полны лютой ненависти и зависти к о. Александру, одаренному свыше всякой меры. Они убедили своих патронов, что о. Александр - "скрытый иудей", представляющий смертельную угрозу для России, для РПЦ, для безопасности государства. Эти люди ведали, что творили"282.
Постоянные намеки на то, что именно православные фанатики убили о. Александра, сейчас, по прошествии 10 лет, кажутся особенно бессмысленными. Ведь за эти годы в Церкви появилось немалое число более радикально-инакомыслящих священников. И градус внутрицерковной полемики невероятно вырос. Но разве были случаи применения физического насилия по отношению к этим церковным диссидентам со стороны не то что официальных православных, но и даже параправославных организаций? Даже в эти десять лет погружения в разруху и отчаяние не было подобного рода эксцессов. Но тогда тем более психологически неправдоподобно полагать, будто в оптимистическую пору "перестройки" какие-то "патриоты" могли убить священника...
Демократические проповедники мифа, гласящего, будто "свободомыслие" о. Александра раздражало православных и это в конце концов стоило ему жизни, не видят нравственной нужды считаться с презумпцией невиновности: захотелось - обвинил. Но еще более интересно то, что никто из них не дал себе труда прежде обвинительных вердиктов задаться древним вопросом: а что же такого "выиграла" церковная иерархия от смерти церковного проповедника? Не найти у них и ответов на вопрос о том, почему поступок, на который неспособна академическая интеллигенция, считается возможным в среде духовенства? Что позволяет делать столь чудовищные предположения? На каком основании православные священники и богословы выставляются варварами, которые не знают других методов дискуссии, кроме топора? Домыслы, высказываемые не в меру ретивыми журналистами,- это жесточайшее оскорбление, наносимое церковным людям и Церкви - Церкви о. Александра.
Члены сообщества "духовных детей о. Александра Меня" не понимают, что своей активностью и неумеренным изъявлением своих чувств они хулят память о. Александра. Без раздражения они не могут говорить о Православии (В. Илюшенко пишет о "ригидности традиционного православия" (Илюшен-ко В. Образ зверя // Сегодня. 16 ноября 1994). Ригидность, напомню - это трупное окоченение...),- и неужели о. Александр научил их этому?
Сам же о. Александр видится им так: "Отец Александр был реализованным идеалом христианина. Но сказать так - значит ничего не сказать, потому что все сказанное - лишь намек на тайну" (Илюшенко В. Жизнь и смерть во Христе // Известия. 27 января 1999. Вообще у меневцев много тайн. Бывший преподаватель Петербургской Духовной академии игумен Вениамин (Новик) - кстати, при митрополите Иоанне он был назначен инспектором Петербургских духовных школ - в беседе со львовскими униатами признается, что у него есть свои тайны: "Вы действительно обратили внимание (и спасибо Вам) на мою фразу: "Возможна ли модернизация религии на догматическом уровне? - Вряд ли". Вы почувствовали тут некую фальшь. Она тут есть. Я хочу покаяться. Я это написал, чтобы уж совсем не дразнить этих оголтелых традиционалистов, чтобы им показать, что я всё-таки не совсем разрушитель, что я не хочу на догматику посягать и т. д. Я тут немножко слукавил... Христианство вообще по своей сути адогматично. Чем нас привлекает Евангелие? Именно, своей плазменной неопределённостью. Если уж до конца договаривать в интеллектуальной компании, я скажу следующее, что облик Христа нас привлекает (меня привлекает) тем, что он вообще по ту сторону добра и зла... А если глубоко почитать Евангелие (но не в ницшеанском смысле, потому что Ницше тоже эту идею развивал, и он отрицал христианство, а в каком-то другом, глубинном смысле), там совсем другой дух. Христос не всегда за добро борется, он проявил удивительное равнодушие к судьбе Иоанна Крестителя, когда его казнили. Он не является простым благотворителем или правозащитником, который бросается на помощь всем страдающим и угнетённым, он открывает какие-то глубинные вещи, которые по ту сторону добра и зла. Но говорить об этом вслух в проповедях - нас просто не поймут и скажут: "Что вы такое несёте? Что вы такое проповедуете?"... Так что вопрос о догматике тоже остаётся открытым. Это тема, знаете, для узкого круга" (Игумен Вениамин (Новик). Выступление на семинаре: Московський патр!архат i виклики часу. Семшар за участю Вешамша Нов1ка Огумен, кандидат богослов'я, християнський публщист (Санкт-Петербург)). 20 квггня 2002 // Незалежний культуролопчний часопис "I". Львов. 2002. http://www.ji-magazine.lviv.ua/seminary/2002/sem20-04.htm ).). "Миссия о. Александра состояла и в том, чтобы еванге-лизировать полуязыческую Россию и тем самым повернуть ось мировой истории. Отец Александр продолжил дело Христа: он исцелял Россию и тем самым - всё человечество. Я видел перед собой идеального человека, наделенного всеми дарами земными и небесными. Это был самый живой человек из всех. Он впитал в себя мудрость веков. Христос отобразился в нем с необычайной полнотой. Гениальная интуиция, могучий интеллект, мыслитель вселенского масштаба. Отец Александр - это вселенский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через тысячу лет. Отец Александр вслед за Христом войдет в историю как победитель...". Эта статья Владимира Ильича Илюшенко, председателя общества "Культурное возрождение" имени Александра Меня, озаглавлена "Сын человечества"283. Через два года, узнав, что я не согласен с рекламой книг о. Александра как полного и адекватного изложения христианства (из моей статьи об о. Александре в "Независимой газете" 18. 3. 93), В. Илюшенко резко заявил: "Не знаю, кто утверждает такое: я подобной рекламы не видел"284. В зеркало, наверно, недосуг было посмотреть...
Служение любого проповедника, священника - быть медиатором, посредником, быть столь прозрачным, чтобы сквозь себя дать проступать Высшей Истине. Он должен приводить не к себе, а к Богу, к Церкви. Кажется, для слишком многих собственный талант о. Александра был столь ярок, что сквозь него они так и не разглядели Церкви. Подобное часто бывает - даже после о. Иоанна Кронштадтского осталась секта "иоаннитов"... Как здесь не вспомнить слова ницшевского Заратустры, охлаждающего своих учеников: "Вы еще не искали себя, когда обрели меня"285.
Именно "меньшевики" (то есть профессиональные духчада о. Александра Меня) провоцируют в собственно церковной среде мнение о Мене как о еретике. Они сами создают Меню такую славу - а потом возмущаются, что некоторые православные этому поверили...("Почему его Московская Патриархия не восприняла, даже не Патриархия - простой народ, любая свечница его на дух не переносит? А потому, что он создал своё собственное Православие в своей высокоразвитой интеллектуальной голове... Он, по сути, создал своё собственное Православие, которое ничего общего с Православием Московской Патриархии не имеет. Поэтому она его на дух не переносит, от него не тем пахнет. Срочно стали искать у него ересь. Почти ничего не нашли, но всё равно дух не тот..." (Игумен Вениамин (Новик). Выступление на семинаре: Московський патр!архат i виклики часу...)
Отец Александр уже не может вмешаться в сегодняшний спор о его наследии. Но он не одобрил бы и использования его имени как камня в борьбе с его Церковью. И еще он, наверное, не одобрил бы и делание из него непогрешимого кумира.
И вновь скажу: из книг и прижизненных выступлений Меня не следует, что он как-то противопоставлял себя Русской Православной Церкви. Тем не менее миф о том, что Мень и Патриархия друг друга терпеть не могли - налицо. Откуда ж он взялся? И тут приходится колебаться между двумя выводами.
Первый: у о. Александра было два учения. В публичное он призывал людей стать чадами Русской Православной Церкви, а истории Церкви привело его к филокатоличеству. Нет, здесь была изначальная установка, которая подбирала факты под себя ((Как справедливо подметил Экзюпери, "логика приводит туда, где назначаешь ей свидание" (А. де Сент-Экзюпери. Цитадель // Согласие. М, 1993, № 4. С. 154).)).
Иначе не объяснить того, что о. Александр, например, настойчиво отождествляет православное представление о "мытарствах" с католической доктриной о "чистилище": мол, то, что "Православная церковь называет мытарствами, а католическая традиция чистилищем"293; "учение о чистилище имеет свой аналог в православном понятии мытарств"294. На деле это совсем не так: "мытарства" человек проходит в промежуток между своей физической смертью и частным судом Божиим (обычно относимым к сороковому дню после кончины); а в чистилище католическая догматика представляет души находящимися как раз в промежутке между, частным судом и Страшным Судом (конечным и всеобщим). Так что это разные верования, и отождествлять их - значит приносить историко-религиозную корректность в жертву пропагандистским интересам...(Тем более странна апология о. Александром католического чистилища, что, вопреки и собственно католическим верованиям, он полагает, что в чистилище человек может полностью уничтожиться: "Что происходит после смерти с такими людьми, как Гитлер и Сталин? - Условно говоря, все то мерзкое, что в них есть, обгорает. Но если этого мерзкого слишком много, то ничего не остается" (прот. Александр Мень. Отец Александр отвечает на вопросы слушателей. М., 1999. С. 30). Тут уже полное согласие со "Свидетелями Иеговы" и столь же полное расхождение с православной традицией о, к сожалению, вечных муках...)
Поразительно, но А. Лосев задолго до начала проповедей Меня предупреждал о необходимости элементарной интеллектуальной честности при сравнении православия с католичеством: "Слишком много было либералов и среди православных и среди, католиков, которые Filioque сводили на грамматическое учение о предлогах, непогрешимость папы понимали как общую независимость степеней священства от моралистической точки зрения, чистилище интерпретировали в смысле православного учения о мытарствах, чувственную практику католической молитвы - в смысле предварительного приучения к вещам сверхчувственным. Такое смазывание столь резких исторических типов мысли и жизни, отличающее именно либеральную природу исследования, указывает на полное отсутствие исторического зрения и неспособность разобраться в самых элементарных вопросах культуры"295.
Но вопрос не в том, насколько обоснованно или необоснованно суждение о. Александра. Ясно, что позиция, занятая им, однозначно католическая. Если мы захотим определить конфессиональную позицию писателя Александра Меня, то вывод будет определенный: униат, то есть католик, исповедующий католическую доктрину и при этом ценящий православный обряд.
И здесь ни при чем справки из Московской Патриархии о том, что он - священник, рукоположенный православным архиереем, служивший в храме, принадлежащем Русской Церкви, и принимавший награды от Московского патриарха (тем, кто представляет о. Александра как мученика, который подвергался травле со стороны "официальной Церкви", стоило бы помнить, что протоиерей Александр был награжден всеми священническими наградами - в том числе и высшей: правом ношения митры). Писатель Мень - униат (Леонид Василенко, стремясь превознести своего учителя, произносит комплимент, искренне не понимая его двусмысленности: "Священник должен быть харизматом - человеком, которого коснулся Господь, которого Господь призвал и поставил служить вот здесь, в его время и на этом месте. В данном случае это оказалась православная церковь, но могла быть и католическая, и любая другая, ибо отец Александр был человеком вселенского сознания" (Василенко Л. И. Слово об отце Александре Мене // Совесть и свобода. Журнал Международной Ассоциации религиозной свободы. № 1. М., 1992. С. 49). Очень честно: Мень был служителем Православной Церкви лишь по случайности рождения в России, а по своим убеждениям он вполне мог служить "любой другой".).
Если мы говорим, что вот этот мыслитель - кантианец, а не марксист, значит, мы полагаем, что он знает Маркса, знает Канта, знает, чем они отличаются между собой, и отдает предпочтение Канту не только потому, что родился в Западном Берлине, а не в Восточном.
Аналогично и православным богословом может называться не просто христианский писатель, а человек, который знает, видит отличия западного христианства от восточного и умеет ясно о них свидетельствовать.
А эти отличия есть, и культурно и богословски они довольно значимы. Среди этих отличий есть такие, в которых православие выглядит привлекательнее католичества; есть и такие черты в католичестве (скажем, большая организованность, управляемость, социальная активность), которые способны вызвать своего рода зависть у православных; наконец, есть и такие отличия, которые могут быть оцениваемы по-разному, в зависимости от системы оценок и жизненных предпочтений.
О. Александр говорил о том, что является общим для православия и католичества. Расхождений он почти не касался. Но поэтому и своеобразие православия в его трудах не выявлено. Это не значит, что с православной точки зрения он "еретик". Можно многое вполне православно сказать о жизни христианина такого, с чем будут согласны и католики, что не затронет наших расхождений. О. Александр их почти и не трогал. Но и искать понимания своеобразия православия в его книгах не стоит.
И все же есть это "почти"... И когда о. Александр все же касался православно-католических отношений, он был далек от объективности. По мягкому замечанию прот. Иоанна Мейендор-фа, "о. Александр приобрел несколько идеализированный взгляд на католичество"296.
Отец Александр сам ясно понимал своеобразие своей точки зрения: "Пишу очерк Единство Церкви, прокатолический"297. По его же рассказам о своем пути, в основу своей духовной жизни он, будучи еще юношей, положил "Руководство к благочестивой жизни" католического святого Франциска Сальского; "со св. Франциском Сальским установился молитвенный контакт, и Александр обращался к нему за помощью в делах духовного просвещения"298.
Когда желают доказать, что о. Александр Мень был выразителем православного, а не католического мировоззрения, напоминают, что он не одобрял переходов из православия в католичество. Но русская церковная история знает примеры, когда католические миссионеры холодно относились к попыткам присоединения к ним. Например, экзарх католиков восточного обряда в России Леонид Федоров так определял задачи католической миссии в нашей стране: "Прозелитизм и обращение отдельных лиц не должны составлять главной задачи нашей миссии, так как это мало поможет унии. Когда приходится нам выбирать между эфемерным успехом в приобретении новых душ и основными задачами миссии, мы, не колеблясь, жертвуем первыми для второй цели"299.
Честное обсуждение предполагает и честное обозначение своей позиции. Католичество должно быть названо католичеством, униатство - униатством, а не "открытым христианством".
То обстоятельство, что писатель Александр Мень является униатом, никак не означает, что его книги надо изъять из библиотеки православного человека. В книжном собрании любого богослова, студента, семинариста есть немало христианской литературы, написанной неправославными авторами. Эти книги читаются, ценятся, используются. Но всегда удобнее заранее знать, каких конфессиональных взглядов придерживается писатель. Это позволит легче отделять сообщаемые им факты или бесспорно христианские суждения от того, что вызвано к жизни конфессиональной пристрастностью. Можно дать человеку почитать книгу католического богослова, но при этом лучше заранее предупредить его, что автор этой замечательной книги - католик и что поэтому с некоторыми его суждениями о месте папы не стоит безоглядно соглашаться. Читая книги о. Александра, просто имейте в виду, что читаете прокатолические книги.
Католические, не значит плохие и не всегда значит еретические. Просто если вам захочется составить себе представление о православии в той его глубине, что отличает его от католичества, надо искать другие книги.
Книги о. Александра по истории религии заменить сегодня просто нечем. Есть атеистическая литература с соответствующей версией религиозной истории человечества. Но не к ней же обращаться человеку, ищущему путь в Церковь Христову! Есть старые православные издания на эту тему. Но они и устарели, и малодоступны. Есть теософская пропаганда. Наконец, есть добротные профессиональные религиоведческие работы - - но они именно профессиональны, а значит, трудны,- скажем, прекрасные работы румынского историка Мирчи Элиаде. А где же найти христианскую версию религиозной истории?
К йсторико-религиозным трудам о. Александра можно сделать немало критических ремарок. Один из их самых серьезных недостатков, на мой взгляд,- слишком малое внимание, уделенное в них миру Древнего Египта и в целом Ближнего Востока... Но это не вина о. Александра. Он базировался на доступных ему изданиях, то есть преимущественно на дореволюционной литературе, а открытие мира Древнего Востока (Шумера, Вавилона) произошло уже в середине XX века.
Можно оспорить ряд его тезисов не только с точки зрения религиоведения, но и с точки зрения православного богословия и библеистики... Книги о. Александра - не более чем введение в христианство; на фоне русской религиозной мысли XX века они не предлагают нового видения и решения богословских или философских проблем.
Да, имя о. Александра Меня останется в истории Русской Церкви. Останется его феномен, его участие в жизни многих и многих людей, обогативших российскую культуру. Останется в истории - как страшный симптом духовной болезни общества, где оказывается возможным убить священника,- и его смерть.
Но имени о. Александра Меня все же не будет в истории русской философии и богословия. Он - проповедник, популяризатор. Но новых идей он не выдвигал. Ничего нового по сравнению с философско-богословской мыслью русского зарубежья о. Александр не сказал. Он выполнил нужную, но не чисто творческую задачу: зная западные языки, он читал, компилировал и пересказывал работы западных историков и богословов. Его собственная мысль не была столь дерзка, как мысль о. Сергия Булгакова; столь парадоксальна и философски насыщенна, как213 мысль о. Павла Флоренского; столь метафизична и логически выверена, как мысль Семена Франка; столь богословски и исторически эрудирована, как мысль о. Иоанна Мейендорфа; столь органична в своем синтезе древнего и нового, как труды Владимира Лосского и о. Георгия Флоровского. В истории русской философии останется гений Мераба Мамардашвили, и в этой главе может быть упомянут его друг протоиерей Александр Мень, но не будет специальной главы об о. Александре. А на вопрос о том, чем же именно "о. Александр углубил и развил мировую религиозную мысль"300,- ответа не найти.
Он не был церковным бунтарем, но его труды не могут подаваться и как вершина и полнота православной мысли. У его книг еще долго будет широкий и благодарный читатель, пока не появятся новые катехизисы для интеллигенции. Но подлинно оригинальную, глубокую и полную православную мысль надо искать в других книгах.
...В конце 1991 г. Карла Кристиана Фельми, лютеранина, профессора Эрлангенского университета, изучающего православное богословие, спросили, по чьим книгам стоит начать знакомство с православием не неофитам и любителям, а профессиональным молодым богословам. После того как он назвал имена Лосского, Шмемана, Афанасьева, Мейендорфа, Флоровского, Флоренского и Булгакова, его попросили пояснить, видит ли он интересных богословов среди тех, кто жил не в эмиграции, а в Советской России. Проф. Фельми резко отказался присоединить к этому списку хоть одного богослова из России, хотя и подчеркнул, что с уважением относится к о. Ливерию Воронову, о. Виталию Боровому, Петру Гнедичу. А затем добавил: "Рекомендую читать и труды о. Александра Меня. Он является больше популяризатором, чем творческим богословом" (Беседа с Е. М. Верещагиным в Регенсбурге 30 декабря 1991 г.). Впрочем, он отметил, что для него как евангелического (лютеранского) деятеля филокатолическое, "никодимовское" направление в русском богословии вообще малопривлекательно.
Но вновь скажу: в целом эти книги заменить просто нечем. Если человек спрашивает не жития старцев, а интересуется именно христианским взглядом на историю религии, то кроме книг Меня русская церковная библиотека ничего предложить ему не сможет. Так пусть они и будут в наших церковных библиотеках!
Более того, мне кажется, что неприятие творчества о. Александра большей частью нашего духовенства многих людей не столько избавило от искушений, сколько ввергло в них. Дело в том, что и в религиозной сфере действуют обычные законы восприятия - в том числе закон ассоциации. Если бы люди могли покупать книги о. Александра (речь идет о его семитомнике по истории религий, который более продуман, выверен и потому в нем несравненно меньше тех поразительно необдуманных суждений, что мелькали в его лекциях, беседах и интервью) в православных храмах,- то они по прочтении этих книг в эти же храмы и приходили бы. Если человек прочел книгу и она ему понравилась, заставила думать над религиозными темами, то в стремлении расширить круг своих религиозных познаний он придет в то место, где он нашел понравившуюся ему книгу. То есть - в храм. А в храме он увидит другие, уже собственно православные книги. "Вот это что у вас там стоит? Златоуст? Да, кажется, отец Александр его упоминал, цитировал. Дайте-ка я его тоже почитаю..." Всегда важно - из чьих рук человек получает книгу. Библия, полученная из рук сектанта, зачастую становится пропуском в секту, а не на Небо. А книги Меня, врученные людям Церковью и с церковными комментариями, вводили бы людей именно в Церковь, в Православие. Но произошло иначе.
Книги Меня не продаются в храмах - и потому они продаются светской книготорговлей. На языке реалий нынешнего дня это означает: оккультной книготорговлей. Человек, купивший книгу о. Александра на оккультном прилавке, если эта книга ему понравилась, подойдет вновь к этому же прилавку. "Вот это что у вас там стоит? Жизнеописание Будды? Да, отец Александр о нем говорил. Дайте-ка мне его сюда..." И не без помощи книги священника человек погрузится в мир язычества и оккультизма.
Эта необычная ситуация возникла потому, что книги А. Меня были написаны в совсем иную эпоху. Как проповедник о. Александр сложился в 60-е годы. Это были годы "торжествующего" атеизма, годы эйфории, связанной с успехами НТР, годы космических полетов и позитивистской самоуверенности. О. Александру надо было пробиваться сквозь броню технократизма советской интеллигенции, опьяненной "успехами в покорении космоса". "Дети XX съезда" и не думали пересматривать ленин-ско-сталинское отношение к религии. Хрущевская "оттепель" обернулась для Церкви новой катастрофой: закрылись тысячи храмов, новые аресты, разгром духовных школ и монастырей. Даже те, кто не считал себя коммунистами, искренне видели в религии всего лишь недоразумение.
И вот к этим людям надо было подойти, убедить их всерьез и с интересом взглянуть за "красные флажки" атеизма. Им надо было настойчиво и вежливо напомнить, что все те истинные Ценности, которыми они дорожат - человек, его права, свобода, Достоинство, творчество, дерзновение,- все они "родом из Евангелия". Надо было во что бы то ни стало показать, что те лучшие ценности, что есть в подсоветско-светской культуре, не чужды христианству и разделяются им. Все они есть и в христианстве и по большому счету только там и могут быть логически обоснованы. Надо было пояснить, что вера и Церковь не враждебны человеку и культуре. Чтобы выжить (или, точнее, дать другим возможность духовной жизни) в советских джунглях, надо было прокричать "закон джунглей": "Мы с вами одной крови, вы - и я". Это и сделал о. Александр.
Но сегодня страна другая. И повторять это сегодня - значит ломиться в открытую дверь. Сегодня уже почти никто не будет оспаривать духовную высоту Евангелия и исключительную роль Церкви в создании европейской персоналистской системы ценностей.
Сегодня, скорее, надо не привлекать людей в Церковь, а отталкивать их от церковного порога - чтобы переход не был слишком обыденным, незаметным, модно-политизированным. Люди готовы пристроить христианскую "верандочку" к прежней далеко не обновленной и не прибранной горнице своего обыденного мышления. Но древнее монашеское изречение гласит: в самом доме души все должно быть перевернуто вверх дном, чтобы ты смог поистине стать христианином.
"Свобода", "творчество", "личность", "грех" - эти слова очень по-разному понимаются в мирской перспективе и в христианском видении. Но тем настойчивее должно быть усилие мысли и проповеди, чтобы эти одинаково звучащие разные слова не подменили собою реальное различие двух миров. Надо противиться слишком легкому, а потому недостоверному отождествлению понятий.
Мир христианства, как и мир иконы,- это мир обратной, перевернутой перспективы. Многое из того, чем дорожит мир, для евангельского взгляда не стоит своей Цены. И наоборот: "Для меня жизнь - Христос, а смерть - приобретение"... Да, лучшее, что есть в современной цивилизации,- родом из Евангелия. Но современная цивилизация не есть цивилизация Евангелия. Еще более, чем в первом веке, Евангелие кажется непонятным пришельцем. И об этом тоже должен свидетельствовать современный богослов. Энергия же и дар о. Александра были направлены на другое. И поэтому те, кто вопрошает его книги согласно их рекламе - как адекватное и полное изложение христианства,- будут обмануты, такой читатель будет введен в заблуждение почти так же, как если он возьмет "Катехизис" митрополита Филарета и по этому гимназическому учебнику прошлого века станет строить свои представления о возможностях и тайнах православия. (Замечу, впрочем, что при всей скучности "Катехизиса"
Филарета в нем ошибок нет, а при всей живости книг о. Александра небрежности и ошибки у него есть.)
Задача проповедника в атеистической стране была понятна: посмотрите, это лишь в наше время и в нашей стране верующие люди - запуганное меньшинство. Но в иных странах и в иные времена всё было иначе. Вся мировая культура создана верующими людьми. Если уж кто и обеспечивал нравственный прогресс народов, так это были религии. Неправда, что религия есть мрак: добро есть в любой религии и, между прочим, в христианстве ("Я верю, что в каждом великом учителе Бог как-то действует... Они все правы - значит, прав и он, сказавший о себе: Я и Отец одно".- Прот. Александр Менъ. Быть христианином. М., 1994. С. 6.). В стране, в которой, по верному наблюдению Воланда, "из каждого окна выглядывает по атеисту", действительно было бы малоуместно выяснение отношений разных религиозных традиций между собой... Но сейчас-то страна - иная.
На смену торжествующему атеизму пришел торжествующий оккультизм. Ужасающе правдивы слова, ненароком брошенные одним оккультистом: "Сейчас уже никто не спорит, что любой город, словно человек, имеет свою собственную судьбу: рождение, периоды развития, расцвета, гибели, т. е. все, необходимое для составления гороскопа города как живого организма"301. Именно - уже никто не спорит. Все играют в бисер со словечками типа "карма", "гороскоп", "астрал", "космический луч". Чуть не все религии мира пришли в наш дом и дружным хором объявили христианство "устаревшим". И тут оказалась необходимой совсем иная интонация, не та, что была в книгах о. Александра Меня. Когда островкам христианства грозит быть проглоченными оккультной стихией, то уже не до поиска "общего". Время проводить границы, разделительные межи. Время конфликтовать. Христос не только Тот, Кого "ожидают все народы". Он еще и Тот, Кого отвергли жрецы всех народных религий (Один священник недавно рассказывал мне о своем пути в Церковь. У него была верующая бабушка, и он помнит некоторые ее рассказы из Евангелия. Как-то, пересказывая внучку события Страстной недели, бабушка дошла до крика иу-Деев: "Кровь Его на нас и на детях наших!" Остановилась. Задумалась. И после минуты молчания сказала: "Господи, спасибо Тебе за то, что Ты пришел не к нам, не в Россию. А то ведь позор-то какой на весь мир был бы!"). Он - для иудеев скандал (skandalon) и для эллинов безумие.
Такова судьба миссионера: тот, кто говорит на языке современной ему культуры, оказывается слишком устаревшим, когда эта культура уходит. В учениках о. Александра действует инерция мысли, инерция речи. Именно они слишком консервативны, слишком непеременчивы; и в новом мире они продолжают повторять миссионерские штампы ушедшей эпохи. Именно они несамостоятельны, ибо слишком подвержены влиянию модных газет и салонов. Именно у них не хватает толики протестантизма, то есть умения протестовать против мод и увлечений, против идеологических штампов, постоянного повторения которых требует новая цензура и новая идеология.
И эта всеядность приводит к тому, что на уровне уже несравненно менее ярком, чем это было у о. Александра, повторяются его же "веротерпимые" декларации: "Один добрый мой приятель, став недавно православным, решил совершить подвиг борьбы с восточной мистикой. Правда, его молитва похожа на тибетскую медитацию, но стоит ему вспомнить, что он теперь "иной", "отделенный", и он восклицает: "Смотри, бес ими крутит!" ("Ими" - это теми, кто лежит во тьме неведения). Но как можно христианину, тем более "ревнителю благочестия", коих сегодня так много на Руси, не уважать чьих-либо нравственных исканий, исток которых - Господь и Бог наш?"302.
Вообще-то исток очень многих "нравственных исканий" совсем не "Бог наш", а человеческая страстная помраченность, гордыня, плененность оккультными мирами. В библейской и православной традиции всегда считалось, что источником языческих исканий (или блужданий) был "князь мира сего", а отнюдь не Бог наш. Не Он завлекает душу человека в мир магии, оккультизма и йоги. И уважать можно и нужно любого человека, но нигде в Евангелии и у отцов не сказано, что уважать надо все чужие взгляды, ошибки и "поиски". Апостол Павел без особого, по-моему, уважения отзывается о поисках неких дам, "учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины" (2 Тим. 3,7), каковых, по его предсказанию, будет особенно много к концу истории. Священнику при встрече с человеком, погружающимся в мир оккультизма (именно он сегодня у нас называется "восточной мистикой"), вряд ли стоит декларировать о своем уважении к "нравственным исканиям" новоявленного язычника. По-пастырски, по-миссионерски мудрее было бы предупредить об опасности этого пути. В традиционно языческой стране, где проповедь Евангелия начинается впервые, она не может начинаться с осуждения всей туземной традиции (и апостол Павел в Афинах начал с похвалы местным язычникам). Но в культуре, которая стремительно уходит от однажды ею принятого Евангелия в сторону язычества и даже прямого сатанизма, вряд ли стоит вдогонку уходящим лепетать о нашем уважении к их "нравственным исканиям".
В мире атеизма еще можно было считать, что всякая "духовность" ведет в конечном счете ко Христу. Сегодня же, услышав слово духовность, сразу подозреваешь худшее. Те, кто громче всех сегодня говорят о духовности, чаще всего просто-напросто
вызывают духов. Как хорошо было спорить с атеистами! Они мыслили рационально, и с ними можно было говорить языком рациональных аргументов. Но как разговаривать с человеком, который заявляет, что он каждую ночь беседует с посланцами звезды Сириус?! (Мой любимый "еврейский анекдот" живописует такую сценку. В ешиве один мальчик доказывает другому, что его приходский ребе гораздо благочестивее, нежели наставник его одноклассника. "Представляешь, наш ребе так свят, что каждую субботу разговаривает с самим Господом Богом!" - "Да откуда ты это взял?" - "Мне сам ребе об этом рассказывал!" - "Да врет он всё, твой ребе!" - "Ну, ты сам подумай - как может врать человек, который каждую субботу разговаривает с Господом Богом?!")
В свое время о. Александр Мень сделал много. В свое. Но сейчас - иное время. Он ушел вовремя. Вовремя означает: в то время, когда кончилась та эпоха, в которой он был своим. И еще он ушел вовремя - чтобы не быть втянутым в политику, чтобы не стать "партийным батюшкой", "духовником" "ДемРоссии" или "Союза Правых Сил", чтобы не быть размененным и оскверненным партийными и межпартийными разборками. Представьте, если бы он был жив в 1991-1996 годах... Его объявили бы новым Сахаровым, "совестью эпохи", его растаскали бы по митингам, "коллективным письмам" и предвыборным кампаниям. Лозунг "Голосуй или проиграешь!" был бы озвучен голосом о. Александра. Из него постоянно вытаскивали бы негативные оценки деятельности Патриарха и "официального Православия". Его превратили бы в защитника сект. Ему, человеку бесконечно более умному, чем кружок московских "неообновленцев", пришлось бы из чувства партийной солидарности защищать их не слишком продуманные эксперименты и просто пошлости... ("Один иеромонах разъяснял, что раз убийство о. Александра совершено рано утром по дороге в храм, это означает, что Бог сам остановил мерзкого злодея, чтобы он не служил свою гнусную литургию, а если бы его убили позже, то, значит, за веру. "Диакон всея Руси" Андрей Кураев заявил, что о. Александр "униат, т.е. католик, исповедующий католическую доктрину", и что "он ушел вовремя". Значит, о. Меня вовремя убили. Примеры можно продолжать. Они свидетельствуют о давней ненависти, о лжи и клевете, невежестве и зависти, об изменах Евангелию" (Василенко Л. За что ненавидят отца Александра Меня // НГ-рели-гии 13. Сентября 2000). Без комментариев...)
И на этот путь его уже начали затаскивать в последний год его жизни. Он все-таки успел сказать некоторые вещи и не продуманные, и лишние. Часть из них была процитирована выше. На них надо обратить внимание не для того, чтобы бросить тень на память об отце Александре, но чтобы самим попробовать избежать его ошибок. Его опыт показал, что для того, чтобы быть миссионером, нужно иметь не только образование, не только владеть литературным языком и уметь находить общий язык с
аудиторией. Еще желательно быть причастным к трезвости - к той добродетели, которую преподобный Антоний Великий считал важнейшей для христианина. В частности -- чрезвычайно важным является трезвое понимание своего отличия как христианина от вкусов и настроений своей еще-не-христианской аудитории. Если этой трезвости не хватает, миссионер становится пьян тем же, чем и его слушатели: он опьяняется модами века сего и начинает говорить их голосом вместо голоса предания. Чужой, непривычный для христианина воздух язычества может ударить в голову и опьянить.
В общем - трудно быть миссионером. Но все равно - надо. И опыт неудач должен не останавливать, а помогать идущим.
Я не скрываю своих разногласий с о. Александром по некоторым богословским и историко-церковным вопросам. Но когда я слышу поношения в его адрес, мне приходит на память строка Цветаевой: "Друг - раз в крови!"

Письмо Патриарха Московского и всея Руси
Алексия II
после убийства протоиерея Александра Меня

С глубокой печалью воспринял скорбную весть о кончине о. Александра. Выражаю свое глубокое соболезнование семье, духовным чадам и прихожанам храма, в котором проходил почивший свое пастырское служение. По человеческому разумению, казалось бы, только сейчас и настало время, когда талант о. Алекандра как проповедника Слова Божия и воссоздателя подлинно общинной приходской жизни и мог раскрыться во всей своей полноте. Увы, сложилось иначе - Господь призвал его совершить священнотаинствен-ное служение к Себе. В своем богословском дерзновении о. Александр иногда высказывал суждения, которые без специального рассмотрения нельзя охарактеризовать как безусловно разделяемые всей полнотой Церкви. Что ж, "надлежит быть разномыслиям между вами, дабы явились искуснейшие". В памяти людей и Церкви, верю, останется то немалое, что о. Александр реально сделал для них. Много молитвенников по себе оставил о. Александр. К их молитвам о его упокоении в недрах Авраама, Исаака, Иакова присоединяем и мы свою молитву. Вечная ему память!

Алексий Патриарх Московский и всея Руси

НАЗАД

СОДЕРЖАНИЕ

ДАЛЕЕ

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно