Жизнь наша устроена Создателем так, что она движется не с постоянной скоростью, а рывками. Период остановки, полного затишья внезапно, нежданно-негаданно вдруг сменяется периодом, когда все приходит в движение, будто тебя несет в водоворот, и ты уже не успеваешь осознать, что с тобой происходит. Причем это внезапное изменение наступает именно тогда, когда для этого имеется меньше всего причин, когда меньше всего ты ожидаешь, что может что-то произойти. Ибо слишком привыкаешь к застою и уже не веришь, что когда-нибудь что-нибудь сдвинется с места. Но когда все-таки наступает рывок жизненного потока, то в движение приходит не что-то одно, а буквально все. И тогда думаешь, что и сотой доли этого интенсивного изменения хватило бы тебе, но ворота открылись - и в них устремились события наводнением, потопом..
Может быть, открытием таких дверей, за которыми последовал вал удивительных, странных и загадочных событий, было появление старца Арсения в моем доме, в моих краях, в моей жизни. Сначала я еще пытался как-то укладывать происходящее со мною в какие-то логические рамки, осмысливать, но потом вовсе отказался от этого занятия - уже просто принимал в надежде, что когда-нибудь все остановится, станет на свои места, и я смогу все переварить, понять, а главное - дать всему удобоваримое объяснение, на какое способен человеческий мозг. Ведь когда происходят с нами чудеса, ум будто улитка захлопывается и не хочет признавать, что чудесное действительно с нами произошло, что это было на самом деле.
Впрочем, может быть, наша жизнь проходит так, что к своему концу она приобретает такое ускорение, что нет ни сил, ни времени осознать, для чего ты ее прожил, для чего ты ходил по этой земле.
Наступил последний день старого года. С обеда повалил крупный, пушистый снег, и вновь темная земля стала принаряжаться в белые свадебные наряды. У меня не было никаких планов, как встречать Новый год, хотелось только покоя и тишины. Вот этой тишины падающего снега, чтобы раствориться в ней, погрузиться в симфонию этого великолепия.
Однако Арсений рассеял мое намерение, сказав, что нам нужно ехать в город. Город? Да что же там делать накануне праздника, когда все и вся движется в безумном волнении от предвкушения предстоящих обильных употреблений алкоголя и пищи? Кому мы там нужны?
Конечно, я уже научился не высказывать вслух своих сомнений, кроме одного:
- Дедушка, как же вы в таком виде поедете? Нас мигом милиция заберет. У вас-то одежда, мягко сказать, оригинальная, чтобы в городе среди людей в ней появиться.
- Все будет хорошо, не волнуйся за мой вид, мил человек, - покачивая головой, сказал старец. - У нас там очень важное дело.
- Какое же дело может быть под Новый год? Да и елку для чего наряжали?
- В котором часу идет электричка в город? Нам нужно, собственно, чтобы мы в городе были часов в пять вечера... Должны успеть, - сам себе сказал Арсений, но я уже не стал допытываться, куда мы должны успеть.
До электрички оставалось более часа, старик сказал, что нам нужно помолиться перед дорогой.
- Почитай, Владимир, акафист Матушке нашей, Богородице.
На улице за окном падал снег, а в нашем домике лилась молитва Царице Небесной. Арсений всю молитву простоял. Мне казалось, что он готовится к чему-то серьезному, за то короткое время нашего общения я уже научился различать настроения старика.
Мы сиротливо стояли на железнодорожной площадке в ожидании электрички. Мы были одни, никому в голову не придет накануне Нового года покидать свой дом. Народ уже праздновал с утра, о чем ярко свидетельствовали нередкие песни и возгласы, разносящиеся по поселку.
Как только появилась наша электричка, старец шепнул мне на ухо:
- Билета мне не бери.
- Как же не брать, вы что зайцем собираетесь ехать? Да и деньги у меня есть! - запротестовал я.
- Послушайся меня, Владимир, - мягко, но твердо сказал старик.
Арсения я усадил у окна, сам сел напротив и смотрел, как мимо пробегают знакомые пейзажи, вернее незнакомые, ибо в снежном одеянии их не часто можно видеть.
В тамбуре появился кондуктор. "Что же делать?" - подумал я. Старик сказал за него не платить, что за нелепость? Пока кондуктор подходил к нам, сотни мыслей пронеслись в моей голове в поиске решения, как поступить.
Пожилая женщина в черной фуфайке подошла ко мне, я молча подал ей деньги за двоих. Она, посмотрев на врученную сумму, бросила на меня вопросительный взгляд, почему я дал ей так много. Щеки мои горели, и я не стерпел:
- Два билета, пожалуйста... Дедушка со мной. Женщина внимательно посмотрела вокруг, будто не замечая старика, который сидел передо мной и укоризненно покачивал головой, наверное, оттого, что я не выполнил его указания.
- Какой дедушка? - спросила проводница.
Этот вопрос буквально пригвоздил меня к месту, ибо я понял, что попал в нелепую ситуацию из-за своего непослушания. Кровь стучала в висках.
- Я ошибся, дайте один билет.
Женщина пожала плечами, оторвала билет и, вручив его мне, пошла дальше. Я сидел и чувствовал себя как в огне. Что больше волновало меня в данную минуту: то, что я попал в нелепую ситуацию, или то, что старик был невидим для проводницы, не знаю. Хорошо, что Арсений не видит моего смущенного лица, думал я и смотрел в окно. Арсений ничего не сказал за всю дорогу.
- Ну вот, через пять минут мы будем на вокзале, - сказал я, когда мы проехали последнюю остановку перед городом.
- Нам, Владимир, нужно в детский дом попасть, ты знаешь, где он находится? - спросил Арсений.
- Знаю, - ответил я. - Только что мы там будем делать? Да и нас не пустят туда.
- У сироток должен праздник быть! Они ждут праздника, мил человек!
Господи, теперь нам не миновать еще каких-нибудь курьезов!
- Как же мы без подарков? Дедушка, невозможно нам без подарков туда идти! - пытался я уговорить старика отказаться от этого пред- приятия, если такое возможно.
Но Арсений улыбнулся, из-под плаща достал деревянный престольный крест и показал мне его, приподняв вверх. Я ничего не сказал, пусть делает что хочет. Будь что будет.
Третий Новый год Миша встречал без дедушки. До обеда был утренник. Были и Дед Мороз, и Снегурочка, и нарядная елка, и праздничный обед, и подарки, и еще много что делалось старшими людьми, чтобы сироты чувствовали себя как дома и сумели развеселиться. Было все, кроме одного - не было Мишиного дедушки.
Дети веселились вокруг мальчика, бегали по дому, с восклицаниями разбирали подарки, играли. Миша же свои подарки положил в тумбочку и продолжал держать в руках и прижимать к своему сердечку порванного зайчика. Между Мишей и детьми была одна разница, которая не позволяла ему быть таким, как все. Никто уже не надеялся, что когда-нибудь к ним придут их мама или папа, или дедушка, Миша же еще надеялся и ждал. И все эти подарки, весь этот праздник, а может быть, и все ценности мира, какие могли бы ему предложить, он бы променял на одно - быть вместе с дедушкой, сидеть в своем доме и кушать кислые дедушкины пироги, которые были слаще любого пирожного и торта, какими его угощали чужие люди.
После сна дети вышли на вечернюю прогулку во двор. Смеркалось быстро, и вскоре зажглись уличные фонари. Миша стоял у забора и смотрел в ту сторону, где шли поезда. Из-за падающего снега ничего не было видно. Дети, весь день не обращавшие внимания на угрюмое Мишино настроение, наконец добрались и до него. Он стоял к ним спиной и слышал, как сзади доносились голоса:
- Не приедет твой дед! Он умер! Вот дурак, вцепился в своего зайца.
Потом они начали лепить снежки и бросать в него. Мише было больно не от снежков, которые в него попадали. Перед глазами поплыло все, весь этот вечер, снег, фонари, забор стали преломляться в детских слезинках, застилавших его глаза.
Воспитательницы не обращали на ребячью забаву внимания, так как были уже навеселе и живо беседовали о чем-то, их смех разносился по двору.
Вдруг громкий, пронзительный крик разрезал этот вечер.
- Дедушка!!! Там мой дедушка идет!!! кричал Миша, указывая рукой в темноту.
Дети все замерли на месте, и наступила такая тишина, в которой можно было слышать скрип приближающихся шагов. Они все смотрели туда, куда указывала мальчишечья рука. И действительно из темноты стала проявляться фигура старика с посохом. Она молниеносно нарастала, старик шел быстро.
- Сюда, дедушка, сюда! - закричал Миша. - Здесь есть лазейка!
Мальчик вцепился в деда, когда тот ловко юркнул в небольшое отверстие забора. Его сердечко ликовало, слезы лились ручьем:
- Я знал, что ты придешь. Знал, что ты обязательно придешь.
- Знаю-знаю, внучек, - говорил Арсений, гладя мальчика по голове, и щеки старика были влажны. - Ты уж прости меня, я не мог, Мишенька.
- Я знал, что ты не умер!
- Ну, что ты, я болел долго. Я не могу умереть, мой внучек.
- Мне все говорили, что тебя уже нет, а я верил, что ты живой.
- Живой, конечно, живой, милый мой!
- Мне говорили, что тебя нет.
- Есть я, Мишенька, есть.
Дети сбились в кучку и завороженно смотрели на происходящее раскрытыми глазами, окрыв рот, и не было среди них ни одного, кто не представлял бы себя на Мишином месте.
- А ну-ка, живо ко мне! - скомандовал ребятне Арсений. - Ну, живо!
Дети нерешительно придвигались к этому странному старику.
- Ближе, ближе, - приговаривал старик. Наконец все дети, как щенята, прижались к старику.
Я стоял поодаль, и нет слов описывать мое состояние, ибо мне казалось, что все это происходит во сне.
- Владимир! Скорей сюда.
Старик обнял левой рукой всех, а правую вытянул вверх, держа в ней крепко крест, который показывал мне в поезде. Он смотрел на крест вверх, сотрясал им и говорил:
- Господи, Матерь Божия, услышьте нас!
Я не разобрал последних слов, потому что вдруг налетел ветер и вокруг нас закружился снег. Это был сильный порыв, я перестал что-либо видеть, только ближе прижался к детям, обнимая их и защищая от невесть откуда разыгравшейся вьюги.
Когда все рассеялось, мы оказались на нашей полянке в лесу у елки, которую мы наряжали. Падающие снежинки горели изнутри, и вся поляна была светла, как днем. Когда я осмотрелся, то увидел, что на краю полянки стояли зайцы! Господи! Да неужели это все на самом деле происходит или мне снится?
- А ну-ка, зайчики, живо ко мне, порадуйте деток! - прикрикнул Арсений, и зайцы, а их было около десяти, приблизились совершенно бесстрашно к нам. Они сели вокруг елки и смотрели на детей.
Потом начался праздник, и это была подлинная сказка, ее невозможно пересказать. Дети водили хоровод вокруг елочки, пели песни, и все они приняли все это чудное действо как должное, они вошли в эту сказку так, будто это было для них привычным и обыденным делом.
Миша держал за руки тех ребят, которые еще совсем недавно обижали его и бросали снежки, но в его сердце не было ни капельки обиды или зла. Потом приезжал Дед Мороз со Снегурочкой на санях, запряженных белыми разукрашенными лошадками. В воздухе лопались сами собой хлопушки, горели бенгальские огни, с неба падали конфетти. Летали птицы, которые садились на детей, и они гладили их, прыгали белочки, скакали в такт общему веселью зайцы. Затем Дед Мороз каждому ребенку подарил небольшой блестящий мешок с подарками, а дед Арсений раздавал мягкие игрушки животных, которые и по величине, и по исполнению были точь-в-точь как настоящие, только замерли на мгновение.
Сколько времени это чудо продолжалось - неведомо...
Дети спали сладким сном, и каждый прижимал подаренную Мишиным дедом игрушку, а на улице во дворе стояли милицейские, пожарные машины и машина "скорой помощи". В эту новогоднюю ночь еще долго где-то за стеною звучали встревоженные голоса взрослых, которые никак не могли успокоиться и что-то горячо обсуждали.
Детям снились прекрасные сны. Сказка, в которой они побывали в эту необычную ночь наяву, продолжалась во сне.
Через неделю в городской газете появилась заметка, вот ее краткое содержание."Необычное происшествие"
Необычайное происшествие произошло в детском доме вечером 31 декабря. На вечерней прогулке, как рассказывают воспитатели, дети, гуляющие на детской площадке, буквально растворились в воздухе. Трудно описать то состояние потрясения и ужаса, какое испытали работники детского дома. Немедленно были подняты на ноги соответствующие службы. Была сформирована бригада поиска, все дороги из города были перекрыты, милиция действовала по программе "Альфа". По тревоге были подняты военные.
Напряжение нарастало с каждым часом, и с каждым часом в поиски вовлекалось все больше людей. Но детей нигде не было, будто они в воду канули. Через час на место происшествия прибыли городские власти. Воспитателей допрашивали непрерывно, но те ничего вразумительного не могли сказать.
Второй шок испытали уже все находящиеся в саду, когда ровно в полночь дети из ниоткуда появились на дворе на том же месте, откуда пропали. Все они были в полном составе. Выяснение подробностей у детей, что с ними произошло, где они были, решили отложить до утра.
Однако утренние беседы с детьми никакой ясности не принесли. Все они говорили в один голос чепуху, что летали на праздник в лес к зверям, там к ним приезжал Дед Мороз со Снегурочкой на санях и т.д. Приглашенные психологи не отметили каких бы то ни было отклонений в психике детей, можно было предположить явление массового психоза, если бы дети не исчезали.
Управление внутренних дел ломает голову, что же делать. Ходят непроверенные слухи, что администрацией города принято решение пригласить специалистов по паранормальным явлениям из Москвы.
В первых числах января, сразу после Нового года, старец занемог. Мне думалось, что последние события, которые мы вместе пережили, отняли у него остаток тех крохотных сил, которые еще теплились в этом столетнем теле. Мне почти силой удалось уложить его в постель. У него был жар и сильный сухой, глубокий кашель. Я заваривал ему траву и давал пить, и он подчинялся моим наставлениям, ибо у него не было сил отказывать мне.
- Сколько раз говорил вам, дедушка, наденьте сапоги, ведь зима же. Вот и простудились, - укорял я старика.
- Не хлопочи обо мне, - тихо отговаривался Арсений. - Видно, помирать мне пора.
- Да что вы такое говорите! - возмущался я, однако внутри понимал, что в таком возрасте может быть что угодно и когда угодно.
- Не волнуйся, мил человек, со мною тебе хлопот не будет, - продолжал заунывную тему старик.
- А я и не волнуюсь, потому что знаю, все будет хорошо. У вас самая элементарная простуда, и мы с ней справимся, лишь бы вы меня слушались. Теперь ваша очередь пришла довериться мне.
- Время мое пришло, мил друг, часы отстучали свое. Теперь пора на покой.
- Вам не нужно много говорить, тем более о смерти. Вот, может быть, врача привезти из города, у меня есть знакомый терапевт, он согласится приехать.
- Не нужно врача, лучше дай в покое побыть. Сам же знаешь, что время остановить человек не может, и коли время исчерпано, только Господь может оттянуть конец... Если Ему угодно.
И все-таки мой мозг работал как вычислительная машина, я прорабатывал различные варианты, чтобы сделать все возможное и невозможное, лишь бы исцелить старца. Может быть, сделать все тайно? Договориться предварительно со знакомым врачом, чтобы он будто случайно заехал ко мне в гости, а заодно и старичка посмотрит. С другой стороны, свежи были впечатления, когда я ослушивался Арсения, и из этого выходили различные курьезы. Но сейчас-то дело слишком серьезно, ведь у него может быть воспаление легких и нужно профессиональное вмешательство: уколы, антибиотики и т. д. О том, чтобы уговорить его лечь в больницу, не могло быть и речи, ибо, если он не соглашается врача принять дома, так тем более никуда не поедет.
В городе я был у знакомого травника и купил набор травы от простуды, маленькую баночку меда на рынке, кулек сухого шиповника и двести граммов чеснока. Я знал и не раз применял в таких случаях народное целительное средство от простуды: нужно истолочь мелко чеснок и приложить его к пяткам, обернув куском полиэтилена, а сверху надеть носки. Чеснок проникает в кровь и, проходя по всему организму, дезинфицирует и исцеляет все больное. Хорошее средство от раз- личных воспалений, простуд.
Старик не противился моим процедурам, однако его самочувствие не улучшалось, если не усугублялось. Кашель продолжал оставаться сухим, а это был плохой признак. Давал я ему и антибиотики, и "упсу", но температура не спадала.
Как-то вечером Арсений попросил:
- Владимир, почитай мне Евангелие.
Я сидел у его кровати и читал Откровение Святого Иоанна: "И увидел я новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего...
Арсений лежал с закрытыми глазами. Лучик сидел у его шеи, положив лапы на грудь, и дремал. Чувствует, наверное, что дедушке плохо, подумал я, животные ведь более чувствительные, чем люди, говорят, что коты даже лечат человека, ложась на больное место.
В тишине раздавался мой голос, стало так темно, что слов уже было не различить. Старец лежал и тяжело дышал, может быть, он спит, подумал я и прекратил чтение.
Встал тихонько, стараясь его не разбудить. Нужно было подбросить в печь дров, но Арсений вдруг подал голос:
- Владимир, мил человек, если меня не станет, то о Мишеньке позаботься. Хоть изредка приезжай к нему. Скажешь, что дедушка уехал, но он вернется... Обязательно вернется.
Я ничего не говорил, а лишь смотрел на огонь и думал, что вот так - как эти дрова - сгорает человек.
Арсений продолжал:
- Сейчас время больное, все люди больны грехами. Но тому, кто заботится о сиротах, Господь все грехи прощает. Нет сейчас более благодатного, искупающего наши грехи делания, нежели позаботиться о сиротах.
Арсений закашлялся и потом добавил:
- Матушка Пресвятая Богородица просит. Плачет Она, заступница наша, о сиротах. Помни, мил человек, об этом. Убогие, больные, слепые, нищие - все-таки хотя и немощные, но могут о себе как-то позаботиться, а дети безродные, как цветы одинокие в пустыне... Поливать их нужно водицей, любовью своей. Тяжко в нашей матушке России обездоленным сиротам, они, как колокольчики матушки Руси, когда-нибудь зазвонят во всю силу, и воскреснет она, Россия наша... Когда похоронят ее, она и возродится, и будет это чудом для всего человечества, но чудо это мы сотворяем в своих простых делах милосердия и любви.
Вновь кашель задушил речь старца. На мое сердце навалилось отчаяние и боль оттого, что я ничего не могу сделать, чтобы спасти старца.
- Пойду, прогуляюсь, - солгал я Арсению и пошел в часовню молиться. Я стоял в темноте и тихо просил Господа, чтобы Он исцелил Арсения. Конечно, я мог молиться и в домике, но мне не хотелось, чтобы старец слышал мои страстные просьбы к высшим силам о его выздоровлении.
Ночью меня разбудил голос старца. Спал я тревожно, сон был поверхностным, и потому я сразу услышал его хриплый голос:
- Прости, Владимир, что разбудил тебя.
- Ничего, ничего будите, когда нужно, что вам, дедушка, принести чего?
- Есть ли у тебя веревочка?
- Веревочка, я не ослышался? - спросонья я не понял его вопроса.
- Поищи, пожалуйста.
- Да зачем она вам? - спросил я Арсения, вглядываясь в темноте в его лицо.
- Нужно мне, мил человек.
Наверное бредит старик, подумал я и принес ему воды:
- Попейте, дедушка, вам нужно больше пить. - Поищи, Владимир, что я прошу. Настроение мое совершенно упало, но я пошел в кладовку с фонариком, там у меня лежал клубок шелковой нити. Когда я принес ему этот клубок, Арсений своею просьбой еще больше расстроил меня, сказав:
- Порежь ее на кусочки, сантиметров по десять.
- Сколько вам отрезков нужно? - спросил я, отправившись на кухню взять ножницы.
- Штук тридцать, дорогой. Наверное, хватит. Нет слов описать мое состояние и мысли, которые меня одолевали, когда под тусклым светом фонаря, ночью, я сижу за столом и отрезаю куски веревки стар~, который, без сомнения, уже переживает болезненные галлюцинации.
- Сложи их сюда, - попросил Арсений, указывая на свой живот. - Спасибо тебе, прости, что побеспокоил тебя, сон твой нарушил. Ложись спать.
Легко сказать спать, когда рядом человек умирает, но только я положил голову на подушку в ожидании бессонных тревожных часов, как мигом забылся и погрузился, как ни странно, в глубокий сон.
Утром с дрожащим сердцем я заглянул в комнату, где лежал Арсений. Он лежал как прежде с закрытыми глазами, но его руки двигались - он связывал узелками те отрезки, которые я ему ночью нарезал! Слава Богу, жив! - Вздох облегчения прошелся по моему телу, как целебный бальзам. Видимо, бредит старец, хватит ждать, нужно немедленно везти врача, подумал я.
Я начал тихонько одеваться, но меня остановил возглас из другой комнаты:
- Не надо, Владимир, врача. Послушайся меня... пожалуйста.
Я занимался по хозяйству, изредка заглядывая в комнату старика, который продолжал упорно связывать веревки в какие-то узорчатые узлы. Потом он попросил весь клубок, и готовые отрезки, на которых он уже завязал чудные узлы, прикреплял через равное расстояние к главной нити. Может быть, это какое-то украшение, только для чего? Готовая нить ложилась на пол, где Лучик забавлялся, нападая на воображаемую мышку.
- Лучик, а ну-ка иди сюда, - скомандовал я. - Ничего, Владимир, пусть тварь Божия веселится, - остановил меня Арсений.
Старец ничего не ел, только соглашался пить отвары из трав с медом, которые я ему приносил в кружке.
- Вы, похоже, украшение делаете? - спросил я.
- Верно, мил друг, украшение, только не для того, что ты думаешь, а для душ человеческих, чтобы они лучше стали, чтобы могли по этой нити до неба, до Христа дойти и не потеряться в дебрях мирской суеты и забот.
Отметив про себя, что старец выражает свои мысли четко, я подумал, что, может быть, он и не бредит, может быть, опять какой-то сюрприз готовит. Впрочем, это было не так важно, главное, чтобы он поправился, чтобы хотя бы жар спал. Градусника у меня не было, и я определял его температуру, накладывая ладонь на его морщинистый лоб.
Приближалось Рождество Христово, все это время Арсений неустанно работал над своей нитью, нанизывая на нее готовые отрезки с узлами.
- Вам отдыхать надо, - сказал я, когда на полу уже накопился ворох нитей.
- Отдохну, мил человек, отдохну, - проговорил Арсений. - От отдыха мы никуда не денемся, только место нужно каждому себе приготовить, иначе проклянешь такой отдых.
Я понимал, к чему клонит старец. Был вечер, приближалась рождественская ночь, в дом заползали сумерки. Вдруг Арсений привстал, сел на кровати и принялся озабоченно искать свой посох.
- Что вы хотите, дедушка, вот ваш посох, - я подал старику в руку его палку.
- Вот что, Владимир, - серьезно вымолвил Арсений. - К нам гости поспешают!
- Какие могут быть гости?
- Ко мне братья, я слышу, идут, на подходе уже. Приберись-ка, мил человек, и помоги в кресло пересесть, - с нескрываемым волнением настоял Арсений.
Может быть, все-таки бредит старик, подумал я, но быстро расставил все по местам, убрал со стола и начал мыть посуду. Вдруг Ассоль на улице залаяла, ее голос я уже знал, когда она просто так, как говорится, брешет, когда чужую собаку видит, а когда людей приближающихся, и предупреждает, что, дескать, здесь охрана и не подходите сюда. Судя по ее лаю, действительно где-то недалеко она увидела людей. Взяв фонарь, я вынырнул в темноту. Снизу по тропинке к моему домику поднимались две фигуры.
Ассоль неистово лаяла, и я отвел ее подальше от дома. Через минуту передо мной стояли два странника. Длинные седые волосы ниспадали на плечи, на теле накидки из шкур животных, у каждого в руке был посох, а ступни ног совершенно обнажены. Их неожиданное появление и странный вид привели меня в такое состояние, что я потерял дар речи.
- Мир тебе, - в один голос произнесли старцы и поклонились.
- С миром принимаю, - выдавил я приветствие из себя. - Проходите в дом, вас ждут.
Старцы направились в открытые двери, но из-за высокого роста им пришлось нагибаться на входе. Я последовал за ними.
- Присаживайтесь, - сказал я, сдерживая волнение, и с трудом зажег свечу, приготовленную на столе, потому что руки мои дрожали. - Сейчас я чай подам.
- Мил человек, оставь нас, - попросил Арсений. - Нам поговорить надобно.
Я вышел во двор и был даже рад остаться наедине с самим собой, чтобы прийти в спокойное состояние. И все-таки, несмотря на столь неожиданный визит странных гостей, чего-то во мне было больше, нежели удивления. Я подошел к Ассоль, та стала лапами мне на грудь и лизнула в щеку, я гладил ее по любимому ею месту - животу и искал, что же все-таки меня наполняет некой радостью. И понял - то, что Арсений встал с кровати, а это значит, что он еще будет жить. Ведь недаром старые люди боятся лечь, ибо потом уже не встают, а Богу душу отдают. Старец встал! Вот главная приятная весть, первая ласточка его выздоровления.
Где-то через час гости вышли из дома.
- Спаси, Господь, тебя, добрый человек, - сказали они. - Нам пора.
- Как же? Куда вы сейчас поедете, автобусы вас не возьмут - побоятся, а электричка будет только завтра. Оставайтесь, места всем хватит.
- Некогда нам, добрый человек.
- Я провожу вас.
- Не беспокойся, мы сами дорогу найдем. Странники начали спускаться, я пошел вслед за ними, стараясь освещать им дорогу фонарем. Мы прошли полсотни метров и, надо ж такому случиться, шнурок на моем ботинке развязался, и я наклонился завязать его. На это ушло у меня несколько секунд, а когда я поднял голову, странников нигде не было! Я ринулся вперед по их следам, отпечатанным в снегу, но через пятнадцать шагов следы исчезли! Будто старцы взлетели в воздух или испарились. Еще немного я походил вокруг, посветил по кустам и вернулся в дом.
- Дедушка, гости твои будто испарились, я пошел их провожать, отвлекся на мгновение, глянь, а их нет.
Арсений стоял перед иконостасом и молился, а когда повернулся, то мне показалось, что на его щеке блестит слезинка. Старец весь будто сиял, какая-то радость изливалась из него, трудно было предположить, что еще два часа назад он лежал при смерти.
- Что случилось, дедушка? Кто эти ваши гости? Откуда они? - забросал вопросами я Арсения.
- Друзья мои, - говорил старик улыбаясь. - Ты же все равно не поверишь тому, что они с неба спустились.
- С неба?
- Небесные странники это были, мил человек, пророки Илия и Енох.
Такой ответ был столь невозможен, что я не нашелся, что сказать, и не знал, как прореагировать на то, что сегодня в гостях были библейские пророки. Ну, что ж? Сказал я сам себе - нужно принять и это: небожители зашли в гости, от чая отказались, на ночлег останавливаться также не захотели.
- Как вы себя чувствуете? Ложитесь, вам надо еще лежать, нельзя так сразу вставать.
- Собирайся, Владимир, пора в путь, - торжественно произнес Арсений, и слова его прозвучали, как удар колокола в полном затишье.
- ???
Мы присели перед дорогой. Арсений гладил Лучика, который мурлыкал у него на руках. На улице скулила Ассоль, учуяв, что я собираюсь уходить. У моих ног лежал рюкзак, в котором лежали булка хлеба, свеча, коробка спичек и несколько яблок.
Вдруг грусть сковала мне сердце, я почему-то осознал, что больше Арсений не вернется в мой дом, наша короткая совместная жизнь окончилась, и, возможно, скоро я распрощаюсь с ним навсегда. Старик, напротив, был несказанно рад и бодр, я не узнавал его и не мог представить, что могло его так преобразить, что такое сказали ему или что сделали с ним чудные гости, ибо он буквально воскрес.
Нам предстоял неблизкий путь на дальнюю пустынь. Я не представлял, что мы там будем делать, но для меня каждое посещение этого таинственного места было связано с ощущением прикосновения к чему-то неведомому, к дверям, за которым спрятано чудо. Может быть, помолимся там и вернемся обратно? Впрочем, старец и его действия непредсказуемы, и с нами произойдет в таком случае то, что я себе не могу ни представить, ни вообразить.
Странна жизнь человеческая, думал я. Вот я отношу себя к верующим людям, но ведь не настолько, чтобы верить в чудеса, в то, что они действительно могут происходить. А оказывается, что тайна всегда следует рядом с нами, как тень. Праздник всегда где-то близко к нам, так близко, что стоит лишь сделать шаг навстречу и войти в него. Не хватает от нас, людей, одного - поверить и протянуть руку, чтобы ухватиться за прекрасное, сказочное, волшебное. Как странно! С одной стороны, это так просто, а с другой, человечество за многие тысячелетия не может научиться этой простоте. Поток состояний и мыслей такого направления захватил меня, пока Арсений не прервал их:
- Пора в путь. С Богом! - решительно сказал он и бережно опустил Лучика на пол. Потом выпрямился, перекрестился и направился к выходу.
На дворе Ассоль уже была в приподнятом настроении, ибо надеялась, что и ее возьмут с собой на прогулку. Старец дал согласие взять с собой собаку, и только у ее шеи щелкнул карабин, так она, как ветер, рванулась на поляну и принялась носиться по ней, наслаждаясь свободой и снегом. Она ведь так любит снег, любит зарываться в него, купаться в нем, барахтаться, и созерцание ее игр и забав невольно погружает и меня в этот неудержимый поток естественной, природной радости. Радости, которая просто есть всегда, сколько угодно ее вокруг нас, только нужно войти в нее, сбросив с себя умственные узы, интеллектуальные личностные цепи, которые не позволяют просто быть, просто пребывать в бесконечных переливах и танцах бытия.
Лучик бежал вслед за нами и примостился входных дверей часовни.
На минутку мы зашли в часовню, попросить благословения у Высших Сил на путь, начал подниматься вверх. Я оглянулся, не бежит ли за нами котенок, но тот сидел на том же месте и смотрел нам вслед.
В лесу было очень тихо, снег лежал вокруг большими сугробами и поглощал любые звуки А сверху падали крупные белые хлопья. Я шел впереди, как всегда на прогулках, старик сзади на слух продвигался по моим следам.
- Вот опять вы почти босиком идете, ваш, обувь ведь совершенно не предохраняет от холода. Опять простынете.
- Блаженные места, - сдерживая прерывистое дыхание, сказал Арсений. - Истинно святая гора, мил друг, мне кажется, что копни землю, и тут же огонь вырвется наружу. Тепло чувствую, исходящее изнутри этой горы. Свята гора...
Ассоль скакала по сугробам, как дикий лесной зверь, периодически подбегая к нам и стараясь стать лапами на грудь для того, чтобы лизнуть лицо в знак благодарности за прогулку. Один раз она даже столкнула меня в снег и пыталась затеять со мной игру, нападая на меня.
- Угомонись, Ассоль, и так трудно идти, да еще и ты толкаешься, - сетовал я, встав на ноги и отряхиваясь от снега.
Главное, нам нужно было осилить подъем, а потом будет легче, ведь потом идти нужно будет только вниз. Всего километров двенадцать нам нужно пройти до цели нашего паломничества. Я оглядывался назад, стараясь подстраиваться под возможности движения старика. Конечно, ему было тяжело, но с другой стороны, та внутренняя сила, чудесно преобразившая старика из больного в почти здорового, давала ему приток энергии.
Вскоре мы добрались до вершины горы и дошли до источника, у которого стояла скамеечка. Я набрал жестяной банкой воды из переполненного колодца, и мы напились вдоволь, ибо вспотели оба.
Когда мы сидели, переводя дух, мне вдруг вспомнился роман какого-то японского писателя, в котором он описывал древний обряд своего народа, заключающийся в том, что, когда человек становится совсем старым, его отводят в далекое ущелье, чтобы там он перешел в мир иной. У них считается, что старики, добровольно уходящие таким образом из жизни, не мешают спокойно жить молодым, не обременяют их заботами об умирающих, дряхлеющих родителях. Почему мне вспомнилось сейчас именно это? Может быть, потому, что, возможно, я вот так же, как и японцы, провожаю старика, который решил уйти из жизни, чтобы не мешать никому, не обременять никого хлопотами о последних днях, часах его жизни? Я пытался отогнать наплывшее переживание схожести нашего путешествия с тем, как это делают в Японии, но горький комок все-таки стоял где-то в душе.
- Теперь будет значительно легче, - сказал я, когда мы поднялись, чтобы продолжить наш путь. - Теперь вниз, вниз и вниз. Ноги сами нас приведут к дальней пустыньке.
Как только мы прошли сотню-другую метров, в лесу наступила абсолютная тишина, и мне кажется, что она будто подступила к нам откуда-то и была необычайно плотной и густой. Снег прекратился, и небо стало кристально чистым. Показалась луна, ярко сияющая в ночи и поливающая землю своим странным серебристым светом, от которого на душе становилось как-то не по себе. Звезды мерцали по всему небосводу не менее загадочно и волнующе. Я выключил фонарь, ибо на небе был "фонарь" получше и посветлее.
- Небо очистилось. У меня какое-то необычное состояние, - поведал я старику свои чувства.
- Христос родится сегодня, - празднично сказал Арсений. - Этот праздник, мил человек, праздник всех праздников! В нем как бы сокрыто все, что будет происходить потом в земной жизни нашего Спасителя. И проповедь, и чудеса, и крестный путь, и Воскресение, и Вознесение. Вот как, мил человек. А сегодня должно произойти чудо появления на свет Богомладенца. Рождество в себе содержит все, что будет потом. Вот оно как! - заключил Арсений.
- Ночь перед Рождеством, - вторил я ему, а сам думал о том, что в эту ночь по народному поверью вся нечистая сила беснуется и нападает на человека, чтобы смутить его, омрачить праздник. И еще потому, что с появлением Христа ей, этой темной силе, приходит конец, вот она и, чувствуя свою кончину, беспокоится, стараясь удержать свою власть на земле.
Только я подумал об этом, как вдруг где-то рядом ухнула птица и пронеслась в пяти шагах перед нами. Я настолько опешил, что успел лишь разглядеть темную тень крыльев, скользнувших по небу. Ассоль разразилась лаем и кинулась вдогонку. Сердце бешено стучало, но я успокаивал себя и убеждал, что все будет хорошо, никакая нам нечисть не страшна, ибо мы с Богом идем. "Господь - свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь - крепость жизни моей: кого мне страшиться?" - звучали в моем сознании слова из Псалтири, которые я шептал,
Теперь моя тревога по поводу того, чтобы нам не сбиться с пути, усилилась. Не раз уже такое бывало, пойдешь на дальнюю пустынь, да и не дойдешь. Хотя кажется, знаешь здесь каждую тропинку, каждое деревце - ан нет, путает враг, мешает, уводит в сторону, и тогда плутаешь вокруг трех сосен - а нужной дороги нет вовсе.
О своих опасениях я ничего не говорил Арсению, а лишь внимательно следил за окружающим лесом, за своими приметами, которые подтверждали то, что мы идем правильно. Отвлечься нельзя ни на мгновение - только задумаешься, расслабишься - глянь, а ты уже Бог весть где, вокруг все незнакомо. Один выход - поворачивай назад, пока не найдешь то место, которое тебе знакомо. Хорошо, что следы наши отпечатываются на снегу, ибо по ним можно вернуться. Это было единственное преимущество нашего ночного путешествия.
Прежде всего я ждал встречи с большим раскидистым дубом, который стоял рядом с тропинкой и являлся вехой нашего направления. По моим подсчетам мы должны были уже с ним встретиться, но его не было.
Пройдемся еще немного, решил я, может быть, мы медленно идем и потому его еще нет на нашем пути? Прошло еще десять минут, пятнадцать, двадцать - я остановился уже с четким убеждением, что мы идем куда-то не туда.
- Кажется, мы свернули с нашей тропинки, - наконец обнажил я наше положение.
Нужно назад возвращаться.
Мы остановились, и стало совсем тихо, поскольку наши шаги как-то все-таки наполняли лес присутствием жизни. Возвращаться назад - легко сказать, таскать старца по лесу, который, несмотря на улучшение своего состояния, не так крепок, чтобы блуждать среди деревьев, по горам и снегу.
- Вот что, - принял я решение. - Вы стойте здесь, а я вернусь, посмотрю, где мы ошиблись, а потом приду за вами. Мне кажется, что мы ушли влево и пропустили один поворот. Чтобы вам не ходить лишнего, я найду дорогу и вернусь. Тогда мы выйдем на нее не возвращаясь, а напрямую через лес.
Старик остался позади, а я скоро двигался по нашим следам назад. Ассоль семенила рядом и терлась о ногу, пытаясь выйти на середину тропки. Я все время оглядывался, чтобы видеть Арсения, но скоро он скрылся за деревьями.
Я постоянно останавливался, чтобы осмотреться вокруг и узнать знакомые очертания местности, и, не найдя ничего, двигался вперед. Стало жарко от быстрой ходьбы, ведь шел я на гору.
И вдруг следы разошлись! Будто кто-то шел за нами и, примкнув к нам, шел по нашим следам. Я тупо смотрел на это раздвоение, и волосы шевелились у меня на голове, а по спине ползли мурашки. Преодолевая оцепенение, я понял, что наших следов уже не найти, мы могли пойти по чужим следам. По чьим? Кто-то должен быть здесь рядом! - осенило меня. "Да возстанет Бог, и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его", - шептали мои губы, когда я бегом возвращался назад. Мне казалось, что кто-то гонится за мной и вот-вот настигнет.
Наконец я увидел Арсения, мирно стоящего под светом луны среди деревьев, и на сердце отлегло. Что ему сказать? Не хотелось мне показывать свой страх и растерянность, все-таки как- никак я был в некотором смысле хозяином этих мест - а вот заплутал.
- Пойдем вперед, будем спускаться в ущелье, а там мы непременно должны выйти на поляны между гор, по которым и доберемся до пустыньки.
Старик покорно молчал. Мы свернули с дороги и пошли по лесу резко вниз. Я думал, что если мы сделали крюк, то по крайней мере мы теперь должны выйти на поляны. А идти по дорогам, которые неизвестны, - значит вообще никуда не придти. Мой друг Володя, с которым мы строили каменную часовенку, возвращаясь с дальней пустыньки вечером, однажды так заблудился, что вышел только в соседнем поселке, отстоявшим от нашего на добрых два десятка километров. Всю ночь шел. А ведь он знал дорогу как свои пять пальцев, ибо не один год по ней хаживал.
Известно, что чего опасаешься - на то и нарываешься. Сейчас же я остерегался уже не того, чтобы мы не вышли на нужные нам поляны, а чтобы мы ненароком не попали в ущелье злых духов, как называют это место старожилы, обходя его далеко стороной. Я был там всего один раз, случайно забрел, когда собирал грибы. С одной стороны этого ущелья проходила ровная красная скала, а с другой, в низине, рос папоротник. Тогда ужас могильного холода охватил меня, и я спасался бегством.
Я напряженно молчал. Кроме того, приходилось все время преодолевать поваленные деревья, которые предательски прятались под снегом, и не определишь, то ли под сугробом холмик, то ли поваленное дерево, а порой и яма. Не раз падал я, споткнувшись о препятствие, Арсений также сзади наваливался на меня. Одна Ассоль чувствовала себя хорошо и смотрела, как мы неуклюже пробирались там, где она легко скакала, как барс.
Внезапно небо затянулось тучами, пошел снег и завьюжило. Будто кто-то нажал на кнопку, и сразу вокруг нас все изменилось. Я и не мог предположить, что вьюга может разыграться в лесу, где деревья по сути должны бы не давать ходу ветру.
- Этого еще не хватало! - посетовал я. - Теперь не видно ни зги.
Снег залеплял глаза, фонарь светил на три шага вперед и мало чем мне помогал. Я шел почти вслепую и каждый шаг старался делать в сторону понижения земли. Арсений держался за мой рюкзак и своим посохом пытался поддерживать равновесие, что плохо ему удавалось, ибо палка уходила глубоко в снег и не находила опоры.
Вдруг я почти наткнулся на что-то твердое, ставшее предо мной стеной. Когда я зажег фонарь, чтобы разглядеть препятствие, возникшее на нашем пути, то вздрогнул - мы уперлись в красную скалу! Ущелье злых духов!
Холод прошелся по моему телу от головы до пят. Ассоль внезапно ощетинилась и зарычала, глядя куда-то в темноту. Потом она прижалась ко мне и испуганно залаяла. Я дрожал и едва сдерживал волнение в голосе, ибо дыхание мое перехватило.
- Идем по скале, - крикнул я Арсению. - Она должна быть справа от нас, будем держаться за нее рукой.
Мы пошли. Я первый, Ассоль за мной, плотно прижимаясь к моей ноге, чем мешала мне двигаться, Арсений сзади, стукая своим посохом по скале. Мне казалось, что это ущелье не кончится никогда. Ветер еще более усилился, и с разных сторон стали доноситься глухие стоны, издаваемые то ли птицей, то ли каким-то диким зверем. Страх сковывал мои члены, но я заставлял себя делать шаги вперед. Мысли прыгали, как зайцы, в разные стороны, но, главное, я хотел, чтобы все это быстрее кончилось. Мне показалось, что слева и впереди стали вспыхивать красные огни, Ассоль озверела и лаяла, прячась за меня. Я старался смотреть себе под ноги и не глядеть по сторонам. Минуты превращались в часы. Я так спешил, что Арсений стал значительно отставать от меня, и мне приходилось останавливаться и ждать его, что было еще более мучительно, чем двигаться. Пока ждал старика, я закрывал глаза и говорил вслух: "Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится" - остальные слова этого девяностого псалма я забыл напрочь, хотя знал его наизусть.
Когда я посмотрел на Арсения, то жалость охватила мое сердце, ибо старик, бедный, неловко продвигался по сугробам, определяя пространство палкой, а свободной рукой щупая пустоту. В его облике было столько беспомощности, что я почувствовал в себе вдруг ответственность за этого слепого старика, и у меня появились силы, страх ушел куда-то в сторону. Я должен довести старика до места что бы ни случилось, какие бы козни ты не строил нам, враг человеческий! - решительно сказал я сам себе, и во мне родилось мужество.
Как только мне удалось преодолеть страх, через несколько шагов мы буквально выкатились на поляны. Слава Богу! Небо здесь вновь было чистым, ясным, по-доброму светила луна и приветливо мерцали звезды.
У меня с плеч будто мешок с камнями свалился, и я почувствовал такое глубокое облегчение, что присел на снег, чтобы насладиться прекращением наших мытарств по ночному лесу.
- Считай, что пришли, - сказал я радостно. Арсений стоял передо мной, и в его зрачках отражалось лунное сияние.
Я наконец смог придти в себя после пережитого и осмотрелся вокруг. Перед нами расстилались белоснежные поля, сияющие в лучах луны бриллиантовыми переливами. Горы, ограничивающие пространство полей с двух сторон, торжественно возвышались в небо. А само небо было божественным, хрусталь звезд нежился на темно- фиолетовом бархате теплотой, луна лукаво выглядывала, зависнув над вершинами гор. Казалось, что действительно пустынность полей внемлет Богу и звезда с звездою говорит. Очарованный картиной, открывшейся моему взору, я чувствовал, как с неба струится благодать и окутывает нас своими ласковыми руками. Что за чудо! Необъятная радость наполняла мир, неземной покой вечности пронизал каждый штрих природы, частью которой мы себя ощущали сейчас. Будто сердце растворилось в этом великолепии и стало неким единством со всем, что вокруг нас.
Мы шли к часовенке.
- Какая красота! - сказал я, продолжая восхищаться природой в эту Рождественскую ночь. - Просто Божественная.
- Каждый год в этот день, мил человек, природа, всякая живая тварь и каждая открытая душа ожидает чуда пришествия в мир Спасителя, - отозвался Арсений.
Вдруг на небе ярко сверкнул метеорит.
- Ох ты, какая звезда сейчас упала! - воскликнул я. - А вот еще вторая! Третья!
На небе началось твориться что-то невообразимое, будто Господь стал сыпать из мешка звезды на землю.
- Господи! Смотрите, - закричал я, указывая рукой на небосвод. - Да ведь это целый звездопад! Боже мой!
Мне казалось, что я присутствую на сказочном спектакле, который устроил Создатель в честь Своего рождения. Непрерывный поток сверкающих линий не утихал. Казалось, что небо исполняло симфонию падающих звезд.
Полчаса мы стояли и наблюдали звездопад. Не знаю, что думал в это время старец, но я забыл обо всем на свете, забыл, что Арсений этого чуда не видит.
Потом звездный дождь начал стихать и прекратился. Лишь изредка сверкали отдельные метеориты.
Мы пошли. Вскоре я увидел цель нашего столь странного и необычного путешествия - перед нами, почти вплотную к горе, приютилась каменная часовенка, посвященная Успению Богородицы. Сейчас она выглядела как сказочный домик волшебника в глухом лесу. Стены ее, выложенные из дикого камня, имели цилиндрическую форму. Сверху крыша представляла собой восьмигранный конус-колпачок из дощечек, а само острие конуса было изготовлено из листового железа. Но сейчас крыши не было видно, ибо на часовне лежала пышная снежная шапка, из середины которой выходил крест. Вокруг часовни высокие деревья - буки, склонились своими ветвями над нашим сооружением. А небольшая полянка, на которой стояла часовня, окаймлялась речушкой, которая сейчас была полна воды - по колено. Для того чтобы подойти к часовне, нужно было пройти по воде. Ассоль без всяких усилий оказалась на другом берегу и оттуда смотрела на нас, не понимая, отчего мы задержались.
Я стал снимать обувь, чтобы преодолеть брод босыми ногами, старца же я намеревался перенести на себе. Но Арсений улыбнулся и сказал:
- Нечто я сам не перейду?
- Так ноги же намочите, - переубеждал я его и в то же время понимал, что они у него в его сандалетах и так мокрые.
- Держись за посох, - скомандовал старец, и мы перешли на другой берег.
Ледяная вода обожгла конечности, я присел на скамеечку, которая была здесь, и стал растирать наружной частью брюк застывшие ноги.
- Костерчик сейчас, я мигом разожгу и согреемся.
Арсений стоял у часовни и трогал камни руками:
- Владимир, они теплые, живые, - произнес он.
- О-о, как мы нашли их - это целая история, - отозвался я. - Фундамент заливали, набирая мелких камней из реки, а вот на стены нужны были большие камни. Все обыскали в округе - ничего не нашли. И вот однажды пришел мой помощник сюда как-то один, поднялся вон на тот склон, - я указал на отлогое место выше часовни. - И сам не зная почему, стал тыкать землю ломом, который с собой захватил на всякий случай. И вот - чудо, под землей оказался целый склад нужных нам камней, будто кто-то специально припас их, сверху присыпав землей.
Я подошел близко к старику и погладил камни, приговаривая:
- Так и выросли наши стены.
Потом я взял бутылку и пошел за часовню к источнику "Утоли моя печали" и, набрав в воды, предложил: - Отведайте, дедушка, водицы святой.
Арсений с благоговением умылся и отпил воды прямо из горлышка бутылки.
- Вот уж небесная благодать в водице этой. Иерусалимская вода, истинно тебе говорю!
Потом мы зашли в часовню, и я зажег свечу, прихваченную с собой из дома. Внутри было сыро, иконки, по краям обгрызенные земляными мышами, которые забирались под крышу, смотрели на нас с каким-то особенным теплом и лаской, будто сетовали, что не так часто приходят сюда помолиться. Арсений вдруг запел: "Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе!". Его приятный голос гулко отдавался под куполом, я смотрел на колеблющийся огонек, и в сердце вливалась небесная, несказанная радость. Сырость, холод и наши недавние приключения ушли куда-то и спрятались за горами, а осталась только эта рождественская ночь, молитвенное пение Арсения и любовь, разливающаяся на весь мир.
После молитвы мне удалось быстро разжечь огонь. Собрав сухих веток и сложив их шалашиком, я поджег кусок рубероида, который валялся около часовни, - остаток от внутренней части крыши. Он-то, этот кусок, и был большим подспорьем в разжигании огня, ибо смола, из которой он сделан, хорошо горела. Пока был маленький огонек под ветками, я ходил собирал еще и накладывал сверху. Вначале из очага, который сложен в двух шагах от входа в часовню, шел густой дым, вертикально уходящий ввысь, но потом появилось пламя и радостно осветило наши уставшие лица.
Арсений сидел на стволе упавшего дерева около костра. Лицо его было красным и блаженным. Я достал припасенную булку хлеба и, разломав ее на куски, нанизал на предварительно приготовленные палочки. Потом жарил на открытом огне хлеб - это было наше фирменное блюдо. Мы с удовольствием жевали горячий поджаристый хлеб, слегка подгорелый, и запивали ледяной иерусалимской водой, как говорил старец.
Как приятно сидеть у костра! Хотелось, чтобы это продолжалось вечность. Безмятежность и покой обнимали нас, а огонь в глухом лесу под ясными звездами создавал уют и ощущение защищенности.
Закончив трапезу, Арсений посмотрел на меня как-то по-особенному, если можно, конечно, сказать "посмотрел". Затем из-под полы он вынул клубок, тот самый, который сплетал он будучи больным, и сказал:
- Вот и все, мил человек, кончилась наша встреча. Спасибо тебе за все! За твою заботу и доброе сердце. Отблагодарить мне тебя нечем, но вот дам я тебе это, - и он протянул мне клубок нитей, я механически принял странный подарок.
- Как это, кончилось? - опомнился я. - Куда это вы собрались? Что же это, дедушка?
- Так надо, мил человек. Ты позаботился обо мне, теперь Господь обо мне печься будет.
- Да что же вы это надумали? - кровь прилила к моей голове, и сердце беспокойно застучало, отдаваясь в висках.
- Прости старика, если что не так.
Я хотел продолжить свое недоумение, но старик остановил меня жестом:
- Послушай меня, мил друг Владимир, у нас мало времени, не прерывай меня. Клубок, который у тебя в руках - считай, что волшебный, это узелковая книга, каждый узелок имеет свой смысл. Будешь постепенно разматывать клубок и будешь как бы идти по нему в небесное, считай, что как в сказке. Только сказка откроется тогда, когда каждый узел, навязанный на главную нить, сумеешь разгадать, раскрыть. Раскручивай нить постепенно и понимай узелок за узелком.
- Да как же я разгадаю? - изумленно произнес я, глядя на то, что было у меня в руках.
- В этой книге-клубке записана мудрость, собранная мною от Рождества Христова до наших дней. Это книга-послание всем людям земли, вступающим в третье тысячелетие. Ты раскроешь эти узелковые записи и расскажешь всему миру, чтобы каждый человек мог по этим узелкам добраться к Богу, свету и любви. Напишешь обо всем, что произошло с нами. Твоя книга разойдется по всему свету и ее прочитают сонмы людей. Это дело - мое тебе напутствие.
- Да как же я разберусь в этих узелках? - вопрошал я.
- Стучись - Господь вразумит тебя, истина на поверхности, но открывается любящему сердцу, которое раздает свою любовь, как солнце свет изливает.
- Ведь нужно знать хотя бы азбуку этих узлов!
- Верно, мил человек, - улыбнулся хитро Арсений. - Азбуку будешь познавать, когда будешь писать свою книгу - в. ней-то и придет к тебе понимание узелков. Через нее исполнятся все твои самые светлые и добрые мечтания, мил человек.
По правде говоря, весь этот разговор ввел меня в такое недоумение, что я никак не мог собраться с мыслями, ибо обстоятельства приняли столь неожиданно резкий поворот.
Вдруг Ассоль залаяла, мы вздрогнули от неожиданности. Ее голос отозвался эхом в горах. Она подскочила и устремила свой взор на дорогу, которая проходила по полянам.
Арсений решительно встал:
- Пора! Давай прощаться, мил человек, Владимир.
- Да как же?
Мы крепко обнялись, и я чувствовал под плащом сухощавое, твердое тело Арсения - человека, без которого я уже не мыслил своей жизни, который мне стал больше чем родным. Слезы навернулись на глаза, и я произнес:
- Как же я без вас буду?
- Ничего-ничего, мил человек, я тоже к тебе привязался, но Господь все решает - а мы исполняем. Так надо. Все будет хорошо, главное, веруй - и вера спасет тебя.
Старец вырвался из моих рук и решительно направился в сторону дороги, куда посылала свой неистовый лай Ассоль. Смахнув слезинки, я увидел, что по дороге в лунном сиянии спокойно и медленно шествуют олень и олениха! Вот Арсений догнал их и пошел за удивительными зверями, Бог весть откуда появившимися. Потом он повернулся в мою сторону и махнул рукой.
Я видел, как эта странная процессия удаляется, как старец поспешает за лесной парочкой, опираясь на свой посох.
- Господи! - прошептал я, стоя в оцепенении у костра и смотря в сторону, где только что скрылись звери и старец.
Мысли, чувства перемешались, я не знал, что же мне делать. Но через мгновение я кинулся за ними вслед, прямо в обуви пересек реку и побежал. Ассоль выскочила вперед меня. Мы бежали по лунным снежным полям, пока усталость не взяла верх, и я в изнеможении остановился. Нигде ни чудных зверей, ни старца не было видно!
Только одно было понятно мне, что мы их, конечно, не найдем и с Арсением мы простились навсегда...
Я не помню, как я вернулся домой, обратный путь выпал совершенно из моей памяти. Я пришел и рухнул в постель, не раздеваясь, и тут же забылся глубоким беспокойным сном. В нем мы с Арсением вновь шли по темному снежному лесу, блуждали среди деревьев, преодолевали ужас ущелья злых духов. Потом я терял старца и неистово искал его повсюду, громко призывая: "Арсений!!! ".
Потом потянулись монотонные, ничем не приметные дни, постепенно я входил в привычную для себя колею, в которой жил прежде, до встречи с Арсением, до всех тех удивительных и трогательных событий, которые произошли с нами за время нашего совместного жития.
Мне казалось, что корабль моей жизни попал в сильный шторм, в котором его изрядно потрепало, и теперь, забравшись в свою родную гавань, судно постепенно восстанавливает свои силы. Трудно было только первые дни, первую неделю, но постепенно ум мой и чувства стали успокаиваться и приходить в нормальное состояние.
Я знал, что для того чтобы пережить что-то серьезное, то, что вырвало тебя из прежнего состояния, что перевернуло многое в тебе, нужно обязательно что-то делать, постоянно находить себе занятие, иначе будет плохо. Для душевного успокоения и восстановления равновесия нет ничего лучше, чем забываться в труде, в простых мирских заботах. Нужно, чтобы мозг был занят вещами совершенно отдаленными от высших сфер, от глубин мироздания. Конечно, совершенно отключить мыслительную деятельность невозможно, но погружение в бытовые мелочи как бы раздробляет волны переживаний, привходящие из глубины.
Что делать? С нами в жизни порой происходят довольно странные события, некоторые из них драматичны, и это нужно принять, а главное - как бы пройти сквозь них, оставив их за собой, за своей спиной. Многие болеют оттого, что всю жизнь перед ними стоит эта стена переживаний, потрясений, которые, как дамоклов меч, ежедневно, ежеминутно трясут душу и сознание и превращают тем самым жизнь в ад. Это ужасно, и стену нужно раздробить и переступить через ее обломки, иначе солнце так больше никогда не взойдет для нас, ибо стена тайного плача будет заслонять свет, небо, звезды, цветы - останется только мрак и боль.
Я дробил стену. Иногда боль, накатывала на сердце, как высокая волна на берег, но я тут же еще более усиливал свою деятельность, лишь бы не оставаться в покое, который в этих ситуациях чрезвычайно опасен, ибо это - покой отчаяния, покой безнадежности, покой смерти.
Я убирал в домике: вылизывал полы, выбивал половички, перемывал посуду, провел ревизию вещей и все ненужное отдал бедным жителям нашего поселка. Потом я занялся главной часовней, в которой также навел идеальный порядок: почистил полы, смазал их маслом, отремонтировал дверь, которую перекосило, отчего она плохо закрывалась. А затем я приступил к изготовлению икон. В свое время я сделал множество фотоснимков самых лучших икон из альбомов, потом заказал фотографии нужного мне размера, а теперь я вырезал ножовкой из фанеры нужные мне квадраты, наклеивал на них фотографии, а затем прикреплял рамочку. У меня были узкие рейки, я распиливал их и приклеивал по периметру икон. Это занятие удивительно умиротворяюще действовало на сердце. Не знаю, что более всего в этом приносило успокоение, но, может быть, это то, что я постоянно созерцал божественные образы, которые способны в нашей душе погасить любой шторм и воцарить в ней полный штиль.
К вечеру нужно было уставать так, чтобы, положив голову на подушку, забываться глубоким сном, который приносит отдохновение и сердцу, и душе. Вы спросите, почему же все описанные события требовали того, чтобы от них находить успокоение, ведь они были положительными? А я отвечу вам, что наша нервная система устроена так, что переживает равное напряжение, истощение как от плохого, так и от хорошего. Ведь бывало и такое, что излишние положительные эмоции так возбуждали душу, что человек не выдерживал и умирал от счастья.
И мои усилия привели к желаемому. Все наконец стало как прежде, я вернулся в себя. Я вновь обрел себя прежнего, и боль растаяла как весенний снег. От прошлого остались две приметы, которые напоминали о том, что со мною случилось что-то необычное, невероятное, что оно действительно было, а не приснилось мне, - это прозревший Лучик и клубок-книга, которую я положил под иконостас в домике, на полочку. Эти две вещи порой сбрасывали меня обратно в прошлое, они были как спусковые крючки, нажав на которые, забываемое выплывало на поверхность сознания.
Впрочем, прошел месяц, как мы расстались с Арсением, и я уже не противился тому, чтобы эти воспоминания приходили, ибо уже пришло время такого состояния, когда все пережитое осталось позади, и теперь можно было начинать переосмысливать происшедшее.
Перед глазами стояла картина, как старец уходит в снежную пустыню за парочкой оленей. Это запечатлелось во мне с невероятной силой и остротой. Я шестым чувством улавливал, что именно в этом необычном исчезновении старца кроется основная загадка, тайна, которая поможет, как ключом, отворить все остальные двери других тайн, как бы являющиеся производными первой, главной. Я стал вспоминать все, что связано с дальней пустынькой, с этой каменной лесной часовенкой у источника "Утоли моя печали". Я вспоминал, как мы обживали то место, как нашли чудом камни для стен и как всегда там у меня возникало ощущение, что вот здесь начинается другой мир, а наша часовня - своеобразные ворота, которые могут когда-то открыться, впустить нас в какой-то несказанный праздник, сказку. Но двери всегда были закрыты, и лишь изредка, во время молитвы, из щелей этих дверей пробивался свет неизреченной любви и нежности, что подтверждало, что мы стоим на пороге чего-то великого, небесного, что за этими затворами светит Божие солнце правды и любви. Но когда мы сможем войти туда, когда Высшие силы позволят нам переступить эту границу, за которой начинается иной мир, мир небесный?
Или вот хотя бы взять находку тайного склада камней, которые кто-то заготовил и спрятал тут же, чуть выше источника "Утоли моя печали". Какой разумный человек мог додуматься подняться на гору и тыкать ломом землю? Мой сподвижник и тезка повиновался какому-то неведомому зову, который понудил сделать именно это. Разве это не чудо?
Мы долго ждали, что дальняя пустынька нам откроется и с нами произойдет что-то совершенно удивительное и волшебное, но граница до сих пор была закрыта, пока ее не пересек старец Арсений и не исчез в неведомом мире возможно навсегда. Но ведь он оставил клубок! Может быть, по этому клубку можно пройти туда, где небо сходится с землею и все становится возможным, где сказка становится нормальным явлением?
Я взглянул на клубок-книгу и подошел к нему. Взял в руки и почувствовал, что я держу не нити в руках своих, а маленькое солнце, которое может разгореться, если суметь раскрыть его. Но как раскрыть эту тайну? Взяв за конец, я размотал полметра и посмотрел на узлы, висящие на отрезках. Попробуй пойми, что в них сокрыто! Какие-то узоры, вряд ли догадаешься, что они содержат в себе послание. Не ведающий этого подумал бы, что кружевница сделала набор кружев и каждое в отдельности привязала к основной нити, чтобы ученик мог учиться премудростям украшений.
Лучик, увидев в моих руках клубок, получил сигнал к игре и прыгнул ко мне с желанием напасть на этот серый шар.
- Ах ты разбойник! - сказал я, погрозив ему пальцем. - Ну-ка прекрати!
Но мои слова Лучик не понимал и продолжал нападать.
Как же я не расспросил старца подробнее, как мне разгадать эти иероглифы? Впрочем, разве в той ситуации до того было. Я стал вспоминать подробности нашего последнего разговора. Каждое слово, фразу старался отделить, чтобы осознать, где же лежит ключ ко всем этим загадкам. Однако загадка одна, и ключ к ней должен быть один.
Я живу на горе - святой, как говорил Арсений. На противоположной ее стороне, прямо у самого подножия, расположена дальняя пустынька. Мысленно я провел через вершину горы линию, и она прошла прямо к часовне, что говорило о симметричности. Чтобы попасть на дальнюю пустыньку, нужно совершить нелегкий переход, который таит в себе множество ловушек, ибо невидимые силы стараются не пустить туда путника, напугать, сбить с дороги. Выходит, что сама дальняя пустынька похожа на клубок загадок, в котором завязано многое, а может быть, и все.
Я чувствовал, что наступает новый период в моей жизни, где-то в тайниках своего сознания я продвигался к чему-то, хотя я так и не пришел ни к каким разумным выводам, что же мне теперь делать. Это был процесс такой тайный и сокровенный, что я даже как бы и не принимал в нем вовсе никакого участия, он шел сам по себе. Главное, что от меня требовалось в этой внутренней работе, это задавать вопросы, стяжать понимание, разжигать желание осознать и развязать каждый узел.
Ведь вся моя жизнь на этой удивительной горе, все действия и выбор мест по~ строительство и то, что мы будем строить и как, всегда были связаны с этим мистическим вопрошанием - что, как и где делать? Потом нас забрасывают вопросами, как и почему именно здесь и именно так, а мы не. можем ответить, ибо решение всегда приходило откуда-то изнутри, будто кто- то подсказывал. Но голос подсказчика был столь тих и нежен, что требовалась особая умственная и сердечная тишина, чтобы на этом полотне покоя могли проявиться образы наших будущих творений. Однако тишина, которую нужно было культивировать в своем существе, не была подобна пустоте безразличия и отрешенности. Пустота должна быть наэлектризованной, напряженной ожиданием прихода с небесных сфер ответа.
Что может быть лучше для создания такой внутренней атмосферы, нежели молитва? Впрочем, если посмотреть на все шире, то вся наша жизнь - это поиск нужных ответов. Мы же руководствуемся логикой, интеллектом, которые не способны охватить весь мир в силу своей ограниченности, и потому дают нам подсказки, решения, как поступить - однобокие, а потому не верные и, в конечном счете, ложные. Потому ходим мы всю жизнь вокруг да около, но никак не можем ступить на свой путь и пройти той дорогой, которую нам приуготовил в этой жизни Господь. В конце этого путешествия, сопряженного, естественно, с множеством трудностей и препятствий, нас ждет наше, там ждет нас наш праздник, наша сказка, наше счастье. Мы же не ищем своей тропки, а идем по проторенным, "надежным", известным и широким дорогам, по которым идут все, и потому мы так плохо себя чувствуем. Потому беспокойство, неудовлетворенность всем и вся стали нашим естественным состоянием. Мы проживаем не свою, а чужую жизнь - вот в чем наказание за непринятие и непонимания себя! Мы присутствуем на чужих праздниках, и потому всегда и везде гости, мы - лишние, ибо мы постоянно занимаем чужие места, а наше, как ни печально, пусто и ждет нас.
Несколько дней прошло в таких размышлениях. Начался февраль, а этот период в наших краях - самый разгул стихии, когда ветер валит деревья, срывает крыши, покрывает все, что встречается на его пути, ледяной коркой, отчего нередко в бухте Новороссийска тонут суда под тяжестью наросшего льда.
В такую погоду я боюсь лишь одного, чтобы мои мачтовые тополя не рухнули под напором озверевшего ветра. А еще я посматриваю на мою колоколенку, которая слишком "худа" и высока для такой стихии.
С утра я, как всегда, молился, из щелей в домике дуло так, что лампадка порой гасла. Во время молитвы что-то пришло ко мне, и я принял решение отправиться на дальнюю пустынь сегодня же, немедленно. За окном ураган, а ты собрался в поход - как всегда вмешивался ум, но я был полон решимости и отверг все аргументы логики в пользу того, что в такое время нужно сидеть дома.
Я стал собирать рюкзак и положил, естественно, фонарь, так как всякое могло случиться. Потом я присел и стал думать, что же я еще не взял, ничего на ум не приходило, но все же я что-то забыл, главное. Я сел за стол, сам не понимая что делаю, взял листок бумаги и написал на нем:
"Дедушка, приезжай". Это было нелепо, но я свернул листок в кораблик и положил его в потайной карман. После этого мне показалось, что наконец-то я все взял.
Ассоль, как всегда, ринулась вперед в надежде набегаться и напрыгаться, но не тут-то было. На поверхности снега образовалась такая крепкая ледяная корка, что она не могла цепляться своими когтями и скользила. Обо мне и говорить нечего. Вскоре я стал падать и катиться в низины - хорошо, что деревья вокруг, и я докатывался до первого встречного дерева.
Однако мы продвигались настойчиво вперед. Стало жарко от непрерывных усилий для преодоления подъема и напряжения, чтобы не поскользнуться.
Мы катились вниз и это было даже смешно! Бедная собака на некоторых крутых спусках беспомощно скатывалась вниз, несмотря на отчаянные усилия зацепиться за почву - когти не помогали. Мне стало весело, а она смотрела на меня с укоризной, что же, дескать, ты надо мной потешаешься.
Волнение охватило меня, когда мы приближались к часовне. Остро вспомнились те события, которые произошли здесь в ту незабываемую рождественскую ночь.
Но все было как всегда. Вот угли нашего костра, припорошенные снегом, вот та свеча, при свете которой мы последний раз молились, вот мои следы, а вот едва заметные следы старика, которые уходили в снежную даль пустыни. Где он? Что с ним? - вновь всплыли каверзные вопросы, но на них не было вразумительного ответа. Сейчас об этом думать бесполезно, вернее, думать напрямую бесполезно, нужно слушать свое сердце, а оно покамест молчало.
После молитвы я разжег костер и поджарил хлеб. Ассоль лежала на снегу, игровая спесь с нее сошла, и она хмурилась, если так можно выразиться в отношении собаки. Впрочем, что же собаки, животные? Может быть, им доступно то, что скрыто от нас, людей, утерявших природное чутье и природное понимание сути вещей, происходящих в мире. Вот взять хотя бы этих странных оленей, уведших Арсения Бог весть куда, они-то будто указывали ему путь, вели за собой. Значит, они своеобразные проводники туда, куда для всех путь закрыт, путь в тайну.
Вдруг я вспомнил давний эпизод из нашей эпопеи обживания дальней пустыньки. Это было поздней осенью, скорее это было накануне 1993 Нового года. Верно! - размышлял я. Тогда мы пробирались сюда на машине, завезли сухую смесь из песка и цемента для заливки пола. Да что же это я! Это было 31 декабря 1992 года. С утра шел мелкий дождик, но мы, несмотря на канун праздника, отправились работать. Поездка была незабываемой, ибо дороги - сущее масло, машина с трудом доползла сюда. Потом мы скоро сделали свое дело и пустились в обратный путь. Темные силы мстили нам, и мы не могли проехать в одном месте. Подъем был с изгибом, и вот на повороте машина увязла и никак не хотела продвигаться вперед. Как мы ее ни толкали, ничего не выходило, из-под колес шел пар и дым от их быстрого вращения, но вверх машина не шла. Тогда мы поехали объездной дорогой. Дождь усилился, стало темно, и мы неслись как на крыльях в темную бездну, ибо ничего видно не было. Слету запрыгивали в огромные лужи, грязь с водой поднималась в воздух и залепляла видовое стекло. Только на большой скорости можно было проскакивать сложные участки, иначе завязнешь и встречать Новый год будешь здесь, в лесу.
Только мы, такие ненормальные, безумные, могли 31 декабря отправиться в лес на работу, когда нормальные люди сидели дома, наряжались, накрывали на стол в предвкушении сладкого времяпрепровождения. Мы сами выбрали этот путь, скорее что-то свыше побуждало делать так, а не иначе...
Впрочем, что это я вспомнил именно тот день? Ах да! Как только мы отъехали от дальней пустыньки, в лесу увидели оленя и олениху! Это нас удивило, но мы слишком торопились и ехали на большой скорости, чтобы разглядывать эту странную парочку. Они стояли близко к дороге, в лесной чаще, и оттуда смотрели на нас. Удивительно было то, что их не испугала машина и они не сбежали подальше от людей, будто хотели нам себя показать. Зачем?
Только теперь я вспомнил об этих лесных жителях. Может быть, не случайно они тогда нам встретились?
Я спустился к реке и вынул из внутреннего кармана кораблик. Расправил его и смотрел на бегущую воду, чувствуя себя ребенком, который поверяет свое сокровенное, самое главное желание листку бумаги. Я вспомнил о Мишутке из детского дома, который верил в свой кораблик, и его желание сбылось. Может быть, тогда и мое сбудется?.. Если очень-очень верить...
Наш
сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального
закона Российской федерации
"Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995
N 110-ФЗ, от 20.07.2004
N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения
произведений
размещенных на данной библиотеке категорически запрешен.
Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.
 |
Copyright © 2000 - 2011 г. UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно