|
|
Шюре Эдуард - Великие посвященные: Очерк эзотеризма религий.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ГЕРМЕС
МИСТЕРИИ ЕГИПТАО слепая душа! Вооружись факелом мистерий и в земной ночи ты откроешь твоего сияющего Двойника, твою небесную Душу. Следуй за этим божественным Руководителем и да будет он твоим Гением. Ибо он держит ключ к твоим существованиям, прошлым и будущим.
Воззвание к Посвященным
(Книга Мертвых)Слушайте в своей собственной глубине и смотрите в бесконечность Пространства и Времени. Там звучит пение небесных Светил, голос Чисел, гармония Сфер.
Каждое солнце есть мысль Бога и каждая планета - видоизменение этой мысли. Для того чтобы познать божественную мысль, о души, спускаетесь и поднимаетесь вы по тяжкому пути семи планет и окружающих их семи небес.
- Что делают небесные Светила? Что говорят Числа? Что вращают в себе Сферы?
- О души, погибшие или спасенные! Они говорят, они поют, они вращают ваши судьбы!
Отрывок из текстов ГермесаКНИГА ТРЕТЬЯ
ГЕРМЕС
(Мистерии Египта)
I СфинксВ противоположность Вавилону, мрачной родине деспотизма, Египет был для Древнего мира истинной крепостью священной науки, школой для его наиболее славных пророков, убежищем и вместе лабораторией наиболее благородных преданий человечества. Благодаря бесчисленным раскопкам и превосходным научным работам египетский народ известен нам так, как ни одна цивилизация, предшествовавшая Греции, ибо он развертывает перед нами всю свою историю, написанную на страницах из камня. Многие из его памятников восстановлены, многие из его иероглифов разобраны и прочитаны, тем не менее нам все еще остается проникнуть в глубину святилища его мысли.
Это святилище - оккультное учение его жрецов. Научно обработанное в храмах, осторожно скрытое под мистериями, оно показывает нам в одно и то же время и душу Египта, и тайну его политики, и его главную роль в истории Мира.
Наши историки говорят одним и тем же тоном и о фараонах, и о деспотах Ниневии и Вавилона. Для них Египет - такая же абсолютная и завоевательная монархия, как и Ассирия, и отличается она от последней лишь тем, что существование ее было на несколько тысяч лет продолжительнее. А между тем в Ассирии царская власть раздавила жреческую и сделала из нее свое орудие, тогда как в Египте жречество дисциплинировало царскую власть, не уступало никогда своих прав и даже в самые трудные эпохи имело влияние на царей, изгоняло деспотов и всегда управляло народом. Влияние это исходило из умственного превосходства, из глубокой мудрости, какой не достигло ни одно правящее сословие и ни в какой стране.
Думается, что наши историки и не подозревают об истинном значении этого факта. Ибо, вместо того чтобы сделать из него все необходимые выводы, они едва касаются его и, по-видимому, не придают ему никакого значения. А между тем, не будучи археологом или лингвистом, нетрудно понять, что непреодолимая ненависть между Ассирией и Египтом происходила оттого, что эти два народа представляли собой два противоположных мировых принципа и что египетская народность обязана своим долгим существованием религиозно-научным основам, на которые опирались все ее общественные учреждения, оказавшиеся сильнее всяких революций.
Начиная с арийской эпохи через весь смутный период, следовавший за ведическими временами до персидского завоевания и до александрийской эпохи, следовательно, в течение более пяти тысяч лет Египет являлся убежищем чистых и высоких учений, которые в общем составляли религиозную науку или эзотерическую доктрину Древнего мира. Пятьдесят династий сменяли одна другую, Нил покрывал целые города наносной землей, и финикийцы успели затопить страну и быть снова изгнанными. Среди всех этих исторических приливов и отливов, под видимым идолопоклонством внешнего многобожия, Египет сохранял непоколебимую основу своей оккультной теогонии и жреческой организации. Он не поддавался действию времени так же, как пирамида Гизеха, наполовину погребенная в песках и все же сохранившаяся.
Благодаря своим чертам сфинкса, безмолвно хранящего тайну, благодаря своей гранитной непоколебимости Египет сделался той осью, вокруг которой вращалась религиозная идея человечества.
Иудея, Греция, Этрурия - все это были различные жизненные центры, из которых произошли последующие цивилизации. Но где черпали они свои основные идеи, как не в богатом запасе Древнего Египта?
Моисей и Орфей создали две противоположные религии, из которых одна поражает своим строгим единобожием, другая - своим сверкающим многобожием. По какому же образцу складывался их гений?
Откуда черпал Моисей ту силу, энергию и смелость, которые были необходимы, чтобы переплавить наполовину дикий народ, как переплавляют металл в горниле? А Орфей - откуда брал он свою магическую силу, заставлявшую богов говорить наподобие сладкозвучной лиры душе очарованных варваров? В храмах Озириса, в античных битвах, которые посвященные называли городом Солнца или солнечным ковчегом, потому что в них сохранялся синтез божественной мудрости и все тайны посвящения.
Ежегодно во время летнего солнцестояния, когда из Абиссинии несутся дождевые ливни, Нил меняет окраску и принимает оттенок крови, о котором говорится в Библии. Река продолжает подниматься до осеннего равноденствия и покрывать берега своими волнами до самого горизонта. И лишь одни храмы, высеченные из гранита, покоящиеся на своих каменных площадках, да облитые ослепительным солнцем гробницы, сфинксы и пирамиды отражают величавые очертания своих развалин в Нил, превратившийся в море. Таким образом, египетская религия выдержала неисчислимые века с своей организацией и с своими символами, остающимися и до сих пор неразгаданными тайнами. В этих храмах, подземельях и пирамидах развивалось великое учение о Слове-Свете, о божественном Глаголе, заключенном Моисеем в золотой ковчег, а Христом превращенном в живой светоч.
Истина неизменна сама по себе, она одна переживает все преходящее. Но она меняет и обители, и формы, и в ее откровениях являются перерывы, и Свет Озириса, который некогда освещал для посвященных глубины природы и бездны небесных сводов, погас в покинутых склепах навсегда. Осуществилось слово Гермеса, сказанное Асклепию: "О Египет, Египет! Прекратится твое существование, и останутся от тебя для будущих поколений лишь невероятные сказки, и ничего не сохранится от твоих сокровищ, кроме слов, вырезанных на камне".
А между тем мы попытаемся, следуя по тайному пути древнего египетского посвящения, оживить лучи как раз этого таинственного солнца святилищ, насколько то позволит интуиция эзотеризма и убегающая даль веков.
Но прежде чем проникнуть в храм, бросим общий взгляд на главные периоды, через которые Египет проходил до водворения гиксов.
Почти столь же древняя, как и очертание наших континентов, первая египетская цивилизация соприкасается с первобытной красной расой. Колоссальный сфинкс Гизеха подле большой пирамиды создан ею. Во времена, когда дельта, образовавшаяся позднее из наносной земли, приносимой Нилом, еще не существовала, огромный символический зверь уже лежал на своем гранитном холме, позади которого возвышалась Ливийская горная цепь, и смотрел своими каменными очами в море, разбивавшееся у его ног там, где в настоящее время расстилается песчаная пустыня. Сфинкс был первым творчеством Египта, и он же сделался его главным символом, его отличительным признаком.
Наиболее древние представители религии человечества изваяли этот символ природы, бесстрастный и страшный в своей неразгаданной тайне. Голова человека на теле могучего быка с львиными когтями и орлиными крыльями, сложенными по бокам. Это - земная Изида, сама природа в живом единстве различных своих царств. Ибо уже тогда, в незапамятной древности, жрецы знали и учили, что в великой эволюции нашей Солнечной системы человеческая природа возникает из природы животной. В этом соединении быка, льва, орла и человека заключаются и четыре зверя видения пророка Езекиила, представляющие основу оккультной науки, и четыре составных элемента микрокосма и макрокосма: земля, вода, воздух и огонь. Вот почему в позднейшие века при виде священного животного, лежащего на пороге храма или в глубине склепов, посвященные чувствовали, как оживала эта тайна внутри их души, и безмолвно склоняли крылья своего разума перед внутренней истиной. Ибо еще ранее Эдипа они знали, что разгадка тайны сфинкса есть человек, микрокосм, божественный проводник, который включает в себя все элементы и все силы природы.
Таким образом, красная раса оставила после себя в сфинксе Гизеха единственного свидетеля, неопровержимо доказывая, что она ставила великую проблему о человеке и по-своему разрешила ее.
Черная раса, которая в господстве над Миром сменила южную красную расу, сделала из Верхнего Египта свое главное святилище. Имя Гермеса-Тота, первого таинственного посвятителя Египта в тайные учения, относится, без сомнения, к первому мирному смешению белой и черной рас в областях Эфиопии и Верхнего Египта задолго до появления арийцев. Гермес - такое же родовое имя, как Ману и Будда. Оно обозначает одновременно и человека, и касту, и божество. Человек-Гермес есть первый посвятитель Египта. Каста - жречество, хранящее оккультные традиции. Божество - планета Меркурий, уподобляемая - вместе со своей сферой - определенной категории духов, божественных посвятителей. Одним словом, Гермес - представитель сверхземной области небесного посвящения. В духовной науке Мира все эти явления как бы невидимой нитью соединяет тайное родство. Имя Гермеса представляет собою талисман, который всех их в себе содержит, магический звук, который их вызывает. Отсюда его обаяние. Греки, ученики египтян, называли его Гермесом-Трисмегистом, или трижды великим, ибо они видели в нем царя, законодателя и жреца.
Он олицетворяет собой эпоху, когда жречество, судебная власть и царская власть находились в одном и том же правящем учреждении. Египетская хронология Манефона называет эту эпоху царствованием богов.
Тогда не было ни папирусов, ни фонетического письма, но священная тайнопись (идеография) уже существовала и жреческая наука была записана в иероглифах на колоннах и стенах подземных склепов.
Позднее она перешла в библиотеки храмов. Египтяне приписывали Гермесу сорок две книги, относящиеся к оккультной науке. Греческая книга, известная под названием "Гер-мес-Трисмегист", содержит лишь искаженные и тем не менее чрезвычайно интересные остатки древней теогонии, той fiat lux, откуда Моисей и Орфей получили первые лучи своей мудрости. Доктрина Начала-Огня и Слова-Света, заключенная в Видении Гермеса, останется навсегда вершиной египетского посвящения.
Попробуем же снова найти это видение Учителей, эту мистическую розу, которая распускается лишь в ночи святилища и в святая святых великих религий. Известные слова Гермеса, проникнутые древней мудростью, могут служить хорошим введением. "Ни одна из наших мыслей, - говорит он своему ученику Аскле-пию, - не в состоянии понять Бога, и никакой язык не в состоянии определить Его. То, что безголосо, невидимо и не имеет формы, не может быть воспринято нашими чувствами, то, что вечно, не может быть измерено короткой мерой времени, следовательно, Бог невыразим. Правда, Бог может сообщить нескольким избранным способность подниматься поверх естественных вещей, чтобы приобщиться к сиянию его духовного совершенства, но эти избранные не находят слов, которые могли бы перевести на обыденный язык бесплотное видение, повергнувшее их в трепет. Они могут объяснить человечеству второстепенные причины творчества, которые проходят перед их глазами как образцы космической жизни, но Первопричина остается нераскрытой, и постигнуть Ее возможно лишь по ту сторону смерти". Так на пороге подземного храма посвящения выражался Гермес о неизведанном Боге. Ученики, которые проникали вместе с ним в глубины этих храмов, научались познавать Его как живое Существо.
Книга говорит о его смерти как об отходе Бога. Гермес видел совокупность вещей и, узрев ее, понял, а поняв, он получил силу проявлять и открывать. То, что было в его мыслях, он записал, то, что он записал, он скрыл большею частью, одновременно и высказываясь и умалчивая с мудростью, чтобы все на протяжении будущих времен искали эти вещи. Затем, поручив своим братьям-богам следовать за ним, он поднялся к звездам.
Политическую историю народов разделить еще возможно, но нельзя разъединить их религиозную историю.
Религии Ассирии, Египта, Иудеи и Греции могут быть поняты, лишь когда уловишь их точки соприкосновения с древней индо-арийской религией. Взятые в отдельности, они представляют собой как бы загадки и шарады, но рассматриваемые сверху и в единстве между собой они являются дивной духовной эволюцией, где все связано и все взаимно объясняет одно другое.
История одной религии будет всегда и узкой, и суеверной, и ограниченной. Истинной может быть лишь история общечеловеческой религии. С этой высоты начинаешь чувствовать духовные потоки, обегающие весь земной мир. Египетский народ, наиболее независимый и не поддающийся внешним воздействиям, не мог не подчиниться тому же мировому закону.
За пять тысяч лет до нашей эры свет Рамы, зажженный в Иране, светил над Египтом и проник в законы Аммона-Ра, солнечного героя Фив. Это государственное устройство выдержало все возможные революции.
Менее был первым фараоном, исполнившим этот закон. Он не решился отнять у Египта его древнюю теологию, в которой воспитывался сам. Он лишь развил и подтвердил ее, прибавив к ней новую общественную организацию - жречество. То есть обучение принадлежало высшему совету, правосудие - низшему, управление государством - обоим советам, царская власть признавалась за их уполномоченного и подчинялась их контролю, относительная независимость общин (номы) лежала в основе всего общественного строя.
Этот строй можно с полным основанием назвать правлением посвященных. Оно венчалось синтезом всех наук, известным под названием O-Sir-Is, то есть владыка разума. Большая пирамида представляет собой его символ. Таким образом, фараон, получавший свое имя посвящения в храме, был совершенно иным явлением, чем ассирийский деспот, власть и произвол которого покоились на крови и преступлении.
Фараон был венчанным Посвященным или, по крайней мере, учеником и орудием Посвященных.
В течение многих веков фараоны защищали от Азии, ставшей деспотической, и от анархической Европы закон Овна, который представлял собою в те времена права правосудия и международного третейского суда. Около 2200 лет до Р. X. Египет перенес самое страшное бедствие, какое выпадает на долю народа, - вторжение чужеземцев и частичное завоевание. Вторжение финикийцев было, в свою очередь, последствием великого религиозного раскола в Азии, который поднял народные массы и посеял раздоры в храмах. Под предводительством своих царей-пастухов, называемых гиксами, чужеземцы затопили Дельту и Средний Египет. Цари-отщепенцы принесли с собой нравы испорченной цивилизации, ионийскую изнеженность, азиатскую роскошь, традицию гарема, грубое идолопоклонство. Национальное существование Египта было подорвано, его духовная жизнь была в опасности, его мировой миссии угрожала гибель. Но Египет обладал душой, полной жизни, то есть организованным учреждением Посвященных, хранителей древней науки Гермеса и Аммона-Ра. Как же проявилась эта душа? Она удалилась в глубину святилищ и собиралась с силами, чтобы противодействовать врагу.
С виду жречество покорилось вражескому вторжению и признало похитителей престола, которые принесли с собой закон Тора и культ быка Аписа. Скрытые в храмах, оба жреческих "совета" хранили как священный залог свою науку, свои предания, древнюю чистую религию и с ней вместе надежду на восстановление национальной династии. Именно в эту эпоху жрецы распространили среди народа легенду об Изиде и Озирисе, о растерзании последнего и о его грядущем воскрешении при содействии его сына Горуса, который отыщет его рассеянные члены, унесенные потоками Нила. На воображение толпы старались подействовать великолепием публичных религиозных церемоний. Любовь к древней религии поддерживалась ярким изображением страданий богини Изиды, ее потрясающими жалобами по поводу гибели ее небесного супруга и надеждами, которые она возлагала на божественного Посредника и сына своего Горуса.
Но в то же время Посвященные считали необходимым оградить эзотерическую истину, и они сделали ее недоступной, набросив на нее тройной покров. Одновременно с распространением народного культа Изиды и Озириса Посвященные установили внутреннюю организацию малых и великих мистерий. Их окружили труднопереступаемой оградой и большими опасностями, изобрели нравственные испытания, потребовали клятву молчания и беспощадно подвергали смерти того из Посвященных, который выдавал что-либо из подробностей мистерии. Благодаря этой строгой организации египетское посвящение сделалось не только убежищем для эзотерического учения, но и источником национального возрождения и школой будущих религий. В то время когда коронованные похитители престола властвовали в Мемфисе, Фивы медленно подготовляли возрождение страны.
Из глубины храма вышел спаситель Египта, Амос, изгнавший гиксов после девяти веков владычества и восстановивший в своих правах египетскую науку и религию Озириса.
Таким образом, мистерии спасли душу Египта в период чужеземного ига, и это имело значение не для одного лишь Египта, а для блага всего человечества. И так велика была сила их дисциплины и могущество посвящения, что они сохранили в целости лучшие нравственные силы египетского народа, наиболее одаренный цвет его интеллигенции.
Древнее посвящение основывалось на представлении о человеке одновременно и более здоровом, и более возвышенном, чем наше представление. Мы раздробили воспитание тела, ума и души. Наши физические и естественные науки, достигшие сами по себе большой высоты, совершенно устранили человеческую душу и ее воздействие на окружающее, религия перестала удовлетворять требованиям разума, медицина не хочет знать ни о душе, ни о духе человека. Современный человек ищет удовольствия без счастья, счастья без знания и знания без мудрости.
Древний мир не допускал, чтобы эти вещи разделялись. Во всех областях жизни принималась в расчет тройная природа человека. Посвящение было постепенным поднятием всего человеческого существа на головокружительные высоты духа, откуда возможно господство над жизнью. "Чтобы достигнуть такого господства, - говорили древние мудрецы, - человек нуждается в полнейшем переплавлении всего своего существа, физического, нравственного и умственного; переделка же эта возможна лишь при одновременном упражнении воли, интуиции и разума. Посредством их полного согласования человек может развить свои способности до неограниченных пределов. Душа обладает непроснувшимися чувствами, посвящение пробуждает их. Благодаря углубленному изучению и неутомимому прилежанию человек может войти в сознательные сношения со скрытыми силами природы. Более того, великим душевным усилием он может достигнуть непосредственного духовного видения, открыть перед собой дорогу в потусторонний мир и наконец проникнуть туда. И лишь тогда он может сказать, что победил судьбу и завоевал для себя даже здесь, на земле, божественную свободу. Только тогда Посвященный может стать посвятителем, пророком и теургом, иными словами - ясновидящим и создателем душ. Ибо только тот, кто господствует над самим собою, может господствовать над другими, только тот, кто сам свободен, может приводить к свободе других".
Так думали древние Посвященные. Наиболее великие из них жили и поступали на основании этих мыслей. Следовательно, истинное посвящение было совсем не мечтой, а чем-то гораздо более значительным, чем обыкновенное научное обучение. Это было творческое созидание души ее собственными усилиями, ее раскрытие на высшем космическом плане, ее расцветание в высших условиях бытия.
Постараемся же перенестись во времена Рамзеса, в эпоху Моисея и Орфея, за тысячу триста лет до христианской эры, и попробуем проникнуть в самое сердце египетского посвящения. Покрытые иероглифами памятники, книги Гермеса, иудейские и греческие предания дадут нам возможность оживить его восходящие ступени и составить представление о его высочайших откровениях.
III
Изида. - Посвящение. - ИспытанияВо времена Рамзеса египетская цивилизация достигла вершины своей славы. Фараоны двадцатой династии, ученики и меченосцы святилищ, героически выдерживали борьбу против Вавилона. Египетские стрелки не давали покоя ливийцам, бо-донам и нумидийцам и гнали их до самого центра Африки. Флот из четырехсот кораблей преследовал союз схизматиков до самого впадения в Инд. Чтобы лучше противостоять нападению ассирийцев и их союзников, Рамзесы провели стратегические дороги до самого Ливана и построили цепь крепостей между Магеддо и Каркемишем. Нескончаемые караваны двигались по пустыне из Радазии в Элефантину. Строительно-архитектурные работы выполнялись безостановочно, и для этого были собраны рабочие с трех частей света. Большая зала Карнака, в которой каждая колонна достигала высоты Вандомской колонны, была восстановлена.
Абидосский храм обогащался чудесами скульптуры, а "царская долина" - величественными памятниками. Постройки шли и в Бубасте, и в Луксоре, и в Спеозе Ибсамбуле. В Фивах триумфальный пилон напоминал о взятии Кадеша. В Мемфисе поднимался Рамессеум, окруженный целым лесом обелисков, статуй, гигантских монолитов.
Среди этой лихорадочной деятельности и этой ослепительной жизни немало чужеземцев, стремившихся к мистериям, приплывали из отдаленной Малой Азии или из гористой Фракии в Египет, привлеченные славой его храмов. Высаживаясь в Мемфисе, они бывали потрясены развертывавшейся перед ними картиной:
памятники, всевозможные зрелища, народные празднества - все производило на прибывших впечатление изобилия и величия. После церемонии царского посвящения, происходившего в тайниках святилища, они видели, как фараон выходил из храма к народу, как он перед несметной народной толпой поднимался на большой щит, несомый двенадцатью носителями опахал из числа его телохранителей. Впереди двенадцать молодых жрецов несли на подушках, вышитых золотом, царские знаки - царский скипетр с головой овна, меч, лук и булаву. Позади следовали придворные и жреческая коллегия, сопровождаемые посвященными в великие и малые мистерии. Первосвященники носили белую тиару, и их нагрудник сверкал и переливался символическими драгоценными камнями. Сановники двора несли знаки Агнца, Овна, Льва, Лилии и Пчелы, подвешенные на массивных цепях художественной работы. Представители различных корпораций со своими эмблемами и развернутыми знаменами замыкали шествие.
По ночам великолепно расцвеченные барки скользили по искусственным озерам, и на них помещались царские оркестры, посреди которых виднелись в позах священного танца танцовщицы и играющие на теорбах (лютнях).
Но не этого подавляющего великолепия искал пришлый чужеземец. Жажда проникнуть в тайны вещей - вот что привлекало его в Египет. Ему было известно, что в его святилищах жили маги, иерофанты, владеющие божественной наукой. Его влекло желание приобщиться к тайнам богов. Он слышал от жреца своей страны о Книге Мертвых, об этом таинственном свитке, который клали под голову мумии как священное причастие и в котором в символической формуле излагалось потустороннее странствие души, как оно передавалось жрецами Аммона-Ра.
С жадным вниманием и внутренним трепетом, смешанным с сомнением, он слушал рассказы о долгом странствии души после смерти, об ее искупительных страданиях в области палящего огня, об очищении ее астральной оболочки, о ее встрече с дурным кормчим, сидящим в лодке с повернутой назад головой, и с добрым кормчим, смотрящим прямо в лицо, о ее появлении в суде перед сорока двумя земными судьями, о ее оправдании Тотом и, наконец, о ее вступлении в свет Озириса и преображении в его лучах.
Мы можем судить о влиянии этой книги и о том перевороте, который египетское посвящение производило в умах, по следующему отрывку из Книги Мертвых. "Эта глава была найдена в Гермополисе, написанная голубым на алебастровой плитке у ног бога Тота (Гермеса) во времена царя Менкары князем Гас-татефом, когда последний путешествовал для проверки храмов. Он отнес камень в храм царей. О, великая тайна! Он перестал видеть, он перестал слышать, когда прочел эту чистую и святую главу, и он не приближался более ни к одной женщине и не ел более мяса животных и рыб".
Что же было истинного в этих волнующих рассказах, в этих священных образах, позади которых трепетала страшная тайна потустороннего мира? "Изида и Озирис знают о том!" - отвечали ему на это. Но кто же были эти боги, о которых жрецы упоминали не иначе, как приложив палец к устам? Чтобы получить на это ответ, чужеземец стучался в двери великого храма Фив или Мемфиса.
Служители вводили его под портик внутреннего двора, огромные колонны которого казались гигантскими лотосами, поддерживающими своею силой и чистотой солнечный Ковчег - храм Озириса. Иерофант подходил к вновь пришедшему. Величие его облика, спокойствие его лица, тайна его непроницаемых глаз, светящихся внутренним светом, производили сильное впечатление на новичка. Взгляд иерофанта проникал как острие копья. Чужеземец чувствовал себя лицом к лицу с человеком, перед которым невозможно что-либо скрыть.
Жрец Озириса вопрошал пришедшего о его родном городе, о его семье и о том храме, где он получил свои познания. Если после этой короткой, но проникновенной проверки он оказывался недостойным приблизиться к мистериям, молчаливым, но непреклонным жестом ему указывали на дверь.
Если же иерофант находил в пришедшем искреннее искание истины, он предлагал ему следовать за собой.
И тогда они проходили через портики, через внутренние дворы, через аллею, высеченную в скале, открытую сверху и окаймленную обелисками и сфинксами, которая вела к небольшому храму, служившему входом в подземные пещеры. Дверь, ведущая к ним, была закрыта статуей Изиды в натуральную величину.
Богиня изображалась сидящей с закрытой книгой на коленях, в позе глубокого размышления. Лицо ее было закрыто. Под статуей виднелась надпись: "Ни единый смертный не поднимал моего покрывала".
"Вот дверь в тайное святилище, - говорил иерофант. - Посмотри на эти две колонны. Красная представляет восхождение духа к свету Озириса; темная означает его пленение в материи, и падение его может закончиться полным уничтожением. Каждый, прикасающийся к нашему учению, ставит на ставку свою жизнь. Безумие или смерть - вот что находит здесь слабый или порочный; одни лишь сильные и добрые находят здесь жизнь и бессмертие. Много легкомысленных вошли в эту дверь и не вышли живыми из нее.
Это - бездна, которая возвращает назад лишь смелых духом. Подумай основательно о том, куда ты направляешься, об опасностях, которые ожидают тебя. И если твое мужество несовершенно, откажись от своего желания. Ибо после того как эта дверь закроется за тобой, отступление уже невозможно".
Если чужеземец продолжал настаивать, иерофант отводил его во внешний двор и передавал служителям храма, с которыми он должен был провести неделю, отбывая самые смиренные работы, слушая гимны и производя омовения. При этом он должен был сохранять абсолютное молчание.
Когда наступал вечер испытаний, два неокора, или помощника, отводили его к двери тайного святилища. Входом служили совершенно темные сени без видимого выхода. С двух сторон этой темной залы чужестранец различал при свете факелов ряд статуй с человеческими телами и с головами животных:
львов, быков, хищных птиц и змей, которые, казалось, смотрели на него, оскалив зубы. В конце этого темного прохода, через который они шли в глубоком молчании, находилась мумия и человеческий скелет в стоячем положении друг против друга. Молчаливым жестом оба неокора указывали вступающему отверстие в стене как раз напротив него. Это был вход в коридор, настолько низкий, что проникнуть туда можно было, только согнувшись и передвигаясь на коленях.
- Ты еще можешь вернуться назад, - произносил один из неокоров. - Дверь святилища еще не заперта. Иначе ты должен продолжать свой путь через это отверстие и уже безвозвратно.
Если вступающий не отступал, ему давали в руку маленькую зажженную лампу. Неокоры удалялись, с шумом закрывая за собою двери святилища.
Колебаться было бесполезно, нужно было ступить в коридор. Лишь только испытуемый проникал туда, ползя на коленях с лампой в руке, как в глубине подземелья раздавался голос: "Здесь погибают безумные, которые жадно восхотели знания и власти".
Благодаря акустическому приспособлению эхо повторяло эти слова через определенные промежутки семь раз. Но продвигаться было все же необходимо; коридор расширялся, спускаясь все более и более крутым наклоном. Наконец перед путником раскрывалось воронкообразное отверстие. В отверстии виднелась висячая железная лестница; испытуемый спускался по ней. Достигнув последней ступеньки, смелый путник погружал взоры в бездонный колодец. Его маленькая лампа, которую он сжимал в руке, бросала бледный свет в страшную темноту. Что было делать ему? Возврат наверх был невозможен, внизу ожидало падение в темноту, в устрашающую ночь.
В эту минуту великой нужды он замечал слева углубление в стене. Держась одной рукой за лестницу, а другой протягивая свою лампу, при ее свете он замечал ступеньки, слабо выделявшиеся в отверстии. Лестница! Он угадывал в ней спасение и бросался туда. Лестница вела наверх; пробитая в скале, она поднималась спиралью. В конце ее путник видел перед собой бронзовую решетку, ведущую в широкую галерею, поддерживаемую большими кариатидами. В промежутках между кариатидами виднелись на стене два ряда символических фресок, по одиннадцати с каждой стороны, нежно освещаемые хрустальными лампами, которые были в поднятых руках прекрасных кариатид.
Маг, называемый пастофором (хранитель священных символов), открывал решетку перед посвящаемым, принимая его с благосклонной улыбкой. Он поздравлял его с благополучным окончанием первого испытания, затем, проходя с ним по галерее, объяснял ему смысл священной живописи. Под каждой из картин виднелись буква и число. Двадцать два символа изображали двадцать две первые тайны (arcanes) и составляли азбуку оккультной науки, то есть абсолютные принципы, ключи, которые становятся источником мудрости и силы, если приводятся в действие волей.
Эти принципы запечатлевались в памяти благодаря их соответствию с буквами священного языка и с числами, связанными с этими буквами. Каждая буква и каждое число выражают на этом языке троичный закон, имеющий свое отражение в божественном мире, в мире разума и в мире физическом.
Подобно тому как палец, трогающий струну на лире, заставляет звучать одну ноту в гамме, приводит в колебание и все гармонирующие с ней тона, так и ум, созерцающий свойства числа, и голос, произносящий букву с сознанием всего ее значения, вызывают силу, которая отражается во всех трех мирах.
Таким образом буква А, которая соответствует единице, выражает в божественном мире Абсолютную Сущность, из которой происходят все существа, в мире разума она выражает единство - источник и синтез чисел, в мире физическом - человека, вершину земных существ, могущего благодаря расширению своих способностей подниматься в концентрические сферы Бесконечного.
Первый символ у египтян носил изображение иерофанта в белом облачении со скипетром в руке, с золотой короной на голове. Белое облачение означало чистоту, скипетр - власть, золотая корона - свет вселенной.
Тот, кого подвергали испытаниям, был далек от понимания всего окружающего, но неизведанные перспективы раскрывались перед ним, когда он слушал речи пастофора перед таинственными изображениями, которые смотрели на него с бесстрастным величием богов. Позади каждого из них он провидел как бы молнией освещаемые ряды идей и образов, внезапно выступающих из темноты. Благодаря таинственной цепи причин он начинал подозревать в первый раз внутреннюю суть мира благодаря таинственной цепи причин. Таким образом, от буквы к букве, от числа к числу учитель объяснял ученику смысл таинственного состава вещей и вел его через Изиду Уранию к колеснице Озириса, от молнией разбитой башни к пылающей звезде и, наконец, к короне магов."И запомни, - говорил пастофор, - что означает эта корона: всякая воля, которая соединяется с божественной волей, чтобы проявлять правду и творить справедливость, вступает еще в этой жизни в круг силы и власти над всем сущим и над всеми вещами. Это и есть вечная награда для освобожденного духа".
Слушая эти слова учителя, посвящаемый испытывал и удивление, и страх, и восторг. Это были первые отблески святилища, и предчувствие раскрывающейся истины казалось ему зарей какого-то небесного воспоминания.
Но испытания только еще начались. После окончания своей речи пастофор открывал дверь, за которой был вход в сводчатый коридор, узкий и длинный, на дальнем его конце трещал и пылал огненный костер. "Но ведь это смерть!" - говорил посвящаемый и смотрел на своего руководителя с содроганием. "Сын мой, - отвечал пастофор, - смерть пугает лишь незрелые души. В свое время я проходил через это пламя, как по долине роз". И решетка, отделяющая галерею символов, закрывалась за посвящаемым. Подойдя к самому огню, он увидел, что пламенеющий костер происходит от оптического обмана, создаваемого легкими переплетениями горящих смолистых веток, расположенных косыми рядами на проволочных решетках. Тропинка, обозначенная между ними, позволяла быстро пройти, минуя огонь.
За испытанием огнем следовало испытание водой. Посвящаемый был принужден пройти через стоячую, чернеющую воду, освещенную заревом, падающим от оставшегося позади костра.
После этого два неокора вели его в темный грот, где ничего не было видно, кроме мягкого ложа, таинственно освещенного бледным светом бронзовой лампы, спускающейся с высоты свода. Здесь его обсушивали, растирали, поливали его тело душистыми эссенциями и, одев его в льняные ткани, оставляли в одиночестве, говоря: "Отдохни и ожидай иерофанта".
Посвящаемый растягивал свои усталые члены на пушистых коврах великолепного ложа. После всех перенесенных волнений минута покоя казалась ему необыкновенно сладкой. Священная живопись, которую он только что видел, все эти таинственные образы, сфинксы и кариатиды вереницей проходили в его воображении. Почему же одно из этих изображений снова и снова возвращалось к нему, преследуя его как галлюцинация?
Перед ним упорно вставал десятый символ, который изображал колесо, подвешенное на своей оси между двумя колоннами. С одной стороны на него поднимается Германубис, гений добра, прекрасный, как молодой эфеб; с другой стороны - Тифон, гений зла, бросается головой вниз в пропасть. Между обоими на самой вершине колеса виднеется сфинкс, держащий меч в своих когтях.
Слабые звуки отдаленной музыки, которые, казалось, исходили из глубины грота, заставляли исчезнуть это видение. Это были звуки легкие и неопределенные, полные грустного и проникающего томления.
Металлический перезвон раздражал его ухо, смешиваясь со стонами арфы, с пением флейты, с прерывающимися вздохами, подобными горячему дыханию. Охваченный огненной грезой, чужеземец закрывал глаза. Раскрыв их снова, он видел в нескольких шагах от своего ложа видение, потрясающее силой огневой жизни и дьявольского соблазна. Женщина, нубийка, одетая в прозрачный пурпуровый газ, с ожерельем из амулетов на шее, подобная жрицам мистерий Милитты, стояла перед ним, пожирая его взглядом и держа в левой руке чашу, увитую розами.
Она была того нубийского типа, знойная и пьянящая чувственность которого сосредоточивает в себе все могущество животной стороны женщины: бархатистая смуглая кожа, подвижные ноздри, полные губы, красные и влажные, как сочный плод, жгучие черные глаза, мерцающие в полутьме.
Чужеземец вскакивал на ноги, удивленный, взволнованный, не зная, радоваться ему или страшиться. Но красавица медленно подвигалась к нему и, опуская глаза, шептала тихим голосом: "Разве ты боишься меня, прекрасный чужеземец? Я приношу тебе награду победителей, забвение страданий, чашу наслаждений"...
Посвящаемый колебался. Тогда, словно охваченная усталостью, нубийка опускалась на ложе и, не отрывая глаз от чужеземца, окутывала его молящим взглядом, словно влажным пламенем.
Горе ему, если он поддавался соблазну, если он склонялся к ее устам и, пьянея, вдыхал тяжелое благоухание, поднимавшееся от ее смуглых плеч. Как только он дотрагивался до этой руки и прикасался губами к этой чаше, он терял сознание в огневых объятиях... Но после насыщения пробужденного желания выпитая им влага погружала его в тяжелый сон.
При пробуждении он чувствовал себя покинутым и охваченным глубоким отчаянием. Висячая лампа бросала зловещий свет на измятое ложе. Кто-то стоял перед ним^это был иерофант. Он говорил ему: "Ты остался победителем в первых испытаниях. Ты восторжествовал над смертью, над огнем и водою, но ты не сумел победить самого себя. Ты, дерзающий стремиться на высоты духа и познания, ты поддался первому искушению чувств и упал в бездну материи. Кто живет рабом своей плоти, тот живет во мраке. Ты предпочел мрак свету, оставайся же в нем! Я предупреждал тебя об ожидавших тебя опасностях. Ты сохранишь жизнь, но потеряешь свободу, ты останешься под страхом смерти рабом при храме".
Если же посвящаемый опрокидывал чашу и отталкивал искусительницу, тогда двенадцать неокоров с факелами в руках окружали его и торжественно вели в святилище Изиды, где иеро-фанты в белых облачениях ожидали его в полном составе. В глубине ярко освещенного храма находилась колоссальная статуя Изиды из литой бронзы, с золотой розой на груди, увенчанная диадемой о семи лучах. Она держала своего сына Горуса на руках. Перед богиней глава иерофантов в пурпурном облачении принимал посвящаемого, который под страшными заклятиями произносил обет молчания и подчинения. Затем его приветствовали, как брата и будущего посвященного. Перед этими величавыми Учителями вступивший в храм Изиды чувствовал себя, словно в присутствии богов. Переросший себя самого, он входил в первый раз в область вечной Истины.
IV
Озирис. - Смерть и воскресениеТак ступал принятый ученик на порог Истины, и теперь начинались для него длинные годы труда и обучения. Прежде чем подняться до Изиды Урании, он должен был узнать земную Изиду, продвинуться в физических науках. Его время разделялось между медитациями в своей келье, изучением иероглифов в залах и дворах храма, не уступавшего по своей обширности целому городу, и уроками учителей. Он проходил науку минералов и растений, историю человека и народов, медицину, архитектуру и священную музыку.
В продолжение этого долгого ученичества он должен был не только приобрести познания, но и преобразиться, достигнуть нравственной силы путем отречения.
Древние мудрецы были убеждены, что человек может овладеть истиной лишь тогда, когда она станет частью его внутренней сути, естественным проявлением его души. Но в этой глубокой работе внутреннего творчества ученик предоставлялся самому себе. Его учителя не помогали ему ни в чем и часто удивляли его своей наружной холодностью и равнодушием. В действительности же он подвергался самому внимательному наблюдению.
Его обязывали к самым неумолимым правилам, от него требовали абсолютного послушания, но перед ним не раскрывали ничего, переступающего известные границы. На все его тревоги и на все его вопросы отвечали одно: "Работай и жди". И тогда он поддавался вспышкам возмущения, горькому сожалению, тяжелым подозрениям. Не сделался ли он рабом смелых обманщиков, овладевших его волей для своих собственных целей?
Истина скрывалась от него, боги покидали его, он был одинок и в плену у жрецов храма. Истина являлась ему под видом сфинкса, и теперь сфинкс говорил: "Я - Сомнение!" И крылатый зверь с бесстрастной головой женщины и с когтями льва уносил его, чтобы растерзать на части среди жгучих песков пустыни.
Но эти тяжелые кошмары сменялись часами тишины и божественного предчувствия. И тогда он начинал понимать символический смысл испытаний, через которые он проходил, когда вступал в храм, ибо темнее бездонного мрака того колодца, который грозил поглотить его, являлась бездна неизведанной истины.
Пройденный огонь был менее страшен, чем все еще сжигавшие его страсти. Ледяная и темная вода, в которую он должен был погрузиться, была не так холодна, как сомнения, затоплявшие его душу в часы духовного мрака.
В одном из залов храма тянулись в два ряда священные изображения, такие же, как те, что ему объясняли в подземной пещере в ночь первых испытаний, они изображали двадцать две тайны бытия. На этих тайнах, которые давали лишь угадывать на пороге оккультного обучения, основывалось все богопознание, но нужно было пройти через все посвящения, чтобы вполне понять их. С той первой ночи ни один из учителей не говорил с учеником о них.
Ученику разрешалось лишь прогуливаться в этой зале и размышлять над символическими изображениями. Он проводил там длинные часы уединения. Посредством этих образов, целомудренных и важных, невидимая и неосязаемая истина проникала медленно в сердце ученика. В немом общении с этими молчаливыми божествами без имени, каждое из которых, казалось, стояло во главе одной из сфер жизни, он начинал испытывать нечто совершенно новое - сперва углубление в суть своего существа, а затем отделение от земного мира, как бы вознесение над всем земным.
Время от времени он обращался к Посвященным с вопросом: "Будет ли мне когда-нибудь дозволено вдохнуть розу Изи-ды и увидеть свет Озириса"? На это ему отвечали: "Это зависит не от нас, истину дать нельзя. Ее можно найти или внутри самого себя, или совсем не найти. Мы не можем сделать из тебя адепта, ты сам должен сделаться им. Лотос долго растет под водою, прежде чем раскроется его цветок. Не ускоряй раскрытие божественного цветка. Если раскрытие это должно совершиться, оно настанет в свое время. Работай и молись".
После этого ученик, одновременно и радостный и грустный, возвращался к своим занятиям и к своим размышлениям. Он испытывал суровое очарование этого одиночества, в котором словно проносилось дуновение вечного. Так протекали месяцы и годы. И он начинал чувствовать, как в нем медленно происходило преображение. Страсти, которые раньше осаждали его, удалялись от него, словно угасающие тени, а мысли, окружавшие его в одиночестве, начинали приветствовать его, как бессмертные друзья.
Минутами он испытывал, как таяло его земное Я и как возникало другое, более чистое и возвышенное. И в такие минуты он падал ниц перед ступенями закрытого святилища, и в нем не оставалось ни возмущения, ни желания, ни сожаления. Была лишь беззаветная отдача своей души божественному Началу, совершенное пожертвование своей личности неизменной истине. "О Изида, - молился он,- душа моя - лишь слеза из твоих очей, и пусть падет она подобно капле росы на душу других людей, и пусть, умирая, я почувствую, как ее благоухание поднимается к Тебе. Я готов принести себя в жертву".
После одного из таких немых обращений перед учеником, еще погруженным в восторг молитвы, возникал, подобно видению, образ иерофанта, величественный и светлый.
Учитель, казалось, читал в мыслях ученика и проникал в драму его внутренней жизни.
"Сын мой, - говорил он, - час приближается, когда истина будет открыта перед тобой, ибо ты уже предчувствуешь ее, спускаясь в свою собственную глубину и находя в ней божественную жизнь. Ты вступишь в общение с Посвященными, ибо ты этого заслужил чистотою сердца, любовью к истине и силою отречения. Но никто не переступал порога Озириса, не пройдя через смерть и воскресение. Мы будем сопровождать тебя в склеп. Не имей страха, ибо ты уже один из братьев наших".
В сумерки жрецы Озириса с факелами в руках сопровождали нового адепта в низкий склеп, поддерживаемый четырьмя столбами, укрепленными на сфинксах. В углу стоял открытый мраморный саркофаг.
"Ни один человек, - говорил иерофонат, - не может избежать смерти, и каждая живая душа подлежит воскресению. Адепт проходит живым через могилу, чтобы вступить еще при этой жизни в сияние Озириса. Ложись же в эту гробницу и ожидай появления света. В эту ночь ты должен побороть Страх и достигнуть порога Самообладания".
Адепт ложился в открытый саркофаг, иерофант протягивал руку, чтобы благословить его, и толпа Посвященных удалялась в молчании из склепа. Маленькая лампа, поставленная на пол, освещала колеблющимся светом четырех сфинксов, поддерживающих приземистые колонны склепа. Раздавался тихий хор голосов, печальный и заглушённый. Откуда доносился он? То - погребальное пение!.. Оно затихало, лампа бросала последний отблеск света и гасла совсем. Адепт оставался один во мраке, холод могилы проникал в него, леденил его члены. Он проходил постепенно через все страдания смерти и впадал в летаргию. Его жизнь развертывалась перед ним в последовательных картинах, а земное его сознание становилось все более и более смутным. Но по мере того как его тело цепенело, эфирная его часть освобождалась. Он впадал в экстаз.
Что это за блестящая отдаленная точка, которая появлялась на черном фоне мрака? Она приближалась, увеличивалась, становилась звездою о пяти концах, лучи которой переливались всеми оттенками радуги и бросали в темноту снопы магнетического света. Теперь это уже солнце, втягивающее его в белизну своего раскаленного центра. Что это? Магия Учителей, вызывающая это небесное видение? Невидимое ли становится видимым? Или это предчувствие небесной истины, пылающая звезда надежды и бессмертия?
Она исчезала, и на ее месте раскрывался во мраке цветок, не материальный, но одаренный жизнью и душой, ибо он раскрывался перед ним подобно белой розе, он развертывал свои листки, и посвящаемому было видно, как трепещут живые его лепестки и как краснеет его пламенеющая чашечка.
Это ли цветок Изиды, мистическая Роза мудрости, заключающая в сердце своем бессмертную Любовь? Но вот она бледнеет и тает, как благоухающее облако.
Тогда погруженный в экстаз чувствовал себя обвеянным теплым и ласкающим дуновением. Сгущаясь в разнообразные формы, облако постепенно превращалось в человеческий образ. Это - образ женщины, Изиды тайного святилища, но более молодой, сияющей и улыбающейся. Прозрачный покров обвивался вокруг ее тела, которое светилось сквозь тонкую ткань. В руке она держала свиток папируса. Она приближалась тихо, склонялась над лежащим в саркофаге посвящаемым и говорила ему: "Я - твоя невидимая сестра, я - твоя божественная душа, а это - книга твоей жизни. Она заключает страницы, хранящие повесть твоих прошлых существований, и белые страницы твоих будущих жизней. Придет день, когда я разверну их все перед тобою. Теперь ты узнал меня. Позови меня, я приду!" По мере того как она говорила, лучи небесной нежности лились из ее глаз... Он видел в них обещание божественного, чудесное слияние с высшими мирами.
Но вот свет гас, видение покрывалось мраком. Страшное потрясение... и адепт чувствовал себя как бы сброшенным в свое собственное тело. Он пробуждался из летаргического сна, все члены его были сдавлены словно железными кольцами, страшная тяжесть давила на его мозг; он пробуждался... и видел перед собой иерофанта с сопровождающей его свитой. Ему давали выпить укрепляющее питье, и он поднимался.
"Ты воскрес к новой жизни, - говорил иерофант, - идем вместе с нами на собрание посвященных и расскажи нам свое странствие в светлом царстве Озириса. Ибо отныне ты - наш брат".
Попробуем перенестись вместе с иерофантом и новым посвященным на обсерваторию храма в чудную, теплую египетскую ночь. Там глава храма передавал новому адепту великое откровение в образах видения Гермеса. Это видение не было записано ни на каком папирусе. Оно было отмечено символическими знаками на колоннах тайного склепа, известного одному лишь главе иерофантов. От первосвященника к первосвященнику видение это передавалось устно.
"Слушай внимательно, - говорил иерофант, - видение это заключает в себе вечную историю вселенной и круг всех вещей".
"Однажды Гермес, долго размышлявший над происхождением вещей, впал в забытье. Тяжелое оцепенение овладело его телом. Но по мере того как оно цепенело, дух его поднимался в пространства. И тогда ему показалось, что Существо, необъятное по размерам, без определенной формы, звало его по имени.
- Кто ты? - спросил Гермес в испуге.
- Я Озирис, верховный Разум, и я могу снять покров со всех вещей. Что желаешь ты видеть?
- Я желаю созерцать источник всего сущего, я желаю познать Бога.И немедленно Гермес почувствовал себя залитым чудным светом. В его прозрачных волнах проходили очаровательные тени всех существ. Но внезапно страшный мрак, наполненный ползучими тенями, опустился на него. Гермес был погружен во влажный хаос, полный испарений и зловещего шума. И тогда голос поднялся из глубины бездны. Это был Призыв Света. И вслед за тем быстрый огонь устремился из влажных глубин в неизмеримые высоты эфира. Гермес поднялся за огнем в светлые пространства. Хаос свивался и развертывался в бездне, хоры светил сверкали над его головой, и Голос Света наполнял Бесконечность.
- Понял ли ты виденное тобой? - спросил Озирис Гермеса, плененного своей мечтой.
- Нет, - ответил Гермес.- Узнай же, что видела твоя душа. Ты видел пребывающее в вечности. Свет, виденный тобою вначале, есть божественный Разум, который все содержит своим могуществом и заключает в себе прообразы всех существ. Мрак, в который ты вслед за тем был погружен, есть тот материальный мир, в котором живут обитатели земли. Огонь же, устремившийся из темных глубин, есть божественный Глагол. Бог - Отец, Глагол - Сын, их соединение есть Жизнь.
- Какое чудо происходит во мне! - воскликнул Гермес. - Я не вижу более телесными глазами, я вижу очами духа. Как могло произойти подобное чудо?
- Происходит оно потому, - отвечал Озирис, - что Глагол пребывает в тебе. То, что в тебе слышит, видит, действует, есть сам Глагол, священный Огонь, творческое Слово!
- Если это так, - сказал Гермес, - дай мне видеть жизнь мифов, стезю душ, откуда приходит человек и куда он возвращается.
- Да будет по желанию твоему.
И тогда Гермес испытал снова притяжение к земле; он стал тяжелее камня и спустился подобно аэролиту, со страшной быстротой проносясь через пространство. Опустился он на вершине горы. Была ночь.
Обнаженная земля была окутана мраком. Его члены казались ему тяжелыми, словно они были из железа.
- Подними глаза и взирай! - раздался голос Озириса.И тогда Гермес увидел чудесное зрелище. Безграничное пространство - звездная твердь - окружала его семью сияющими сферами. Одним взглядом Гермес окинул семь небес, расширяющихся подобно семи прозрачным концентрическим шарам, в звездном центре которых находился он сам.
Центр этот был опоясан Млечным Путем. В каждой сфере вращалась планета, сопровождаемая Гением, отличающимся по форме, знаку и свету. В то время как пораженный Гермес созерцал их расцветание и их величавое движение, голос говорил:
"Взирай, слушай и понимай. Перед тобой семь сфер, обнимающие все ступени жизни. В их пределах происходит падение и восхождение душ. Семь Гениев суть семь лучей Глагола-Света. Каждый из них господствует над одной сферой Духа, над одной ступенью в жизни души. Ближайший от тебя есть Гений Луны, с беспокойной улыбкой, венчанный серебристым серпом. Он управляет рождениями и смертями. Он освобождает душу из тела и притягивает ее в круг своего влияния. Над ним бледный Меркурий указывает своим кадуцеем путь душам спускающимся и поднимающимся. Еще выше - блистающая Венера держит зеркало Любви, в котором души попеременно забывают и узнают друг друга. Поверх ее Гений Солнца поднимает факел торжества вечной Красоты. Еще выше - Марс потрясает мечом Правосудия. На престоле лазурной сферы Юпитер держит скипетр верховного могущества, который есть божественный Разум. На границах вселенной под знаками зодиака Сатурн несет державу всемирной Мудрости".
- Я вижу, - сказал Гермес, - семь областей, заключающих в себе мир видимый и невидимый. Я вижу семь лучей Глагола- Света, единого Бога, который господствует посредством них. Но, о Господи, как осуществляется странствие человека через все эти миры?
- Видишь, - раздался голос Озириса, - светящийся посев, который ниспадает из пределов Млечного Пути в седьмую сферу? Это - зародыши человеческих душ. Они живут как легкие облака в царстве Сатурна, счастливые, беззаботные, но не сознающие своего счастья. Но, опускаясь из сферы в сферу, они облекаются в оболочки все более тяжелые. В каждом воплощении они приобретают новое телесное чувство, соответствующее обитаемой среде. Их жизненная энергия увеличивается, но по мере того как они проникают в тела все более плотные, они теряют воспоминание о своем небесном происхождении. Так совершается падение душ, появляющихся из божественного Эфира. Все более и более закованные в материю, все более опьяненные жизнью, они низвергаются подобно огненному дождю с содроганиями страсти через области Страдания, Любви и Смерти в глубину земной своей темницы. В такой же темнице стонешь и ты, удерживаемый огненным центром земли, и из этой темницы божественная жизнь представляется тебе лишь тщетным сном.
- Могут ли души умирать? - спросил Гермес.
- Да, - ответил голос Озириса, - многие погибают, спускаясь в материю. Душа есть дочь небес, и ее странствие есть испытание. Если в своей безудержной любви к материи она потеряет воспоминание о своем происхождении, таившаяся в ней божественная искра, способная превратиться в сияющую звезду, возвращается обратно в эфирное пространство, и душа рассеивается в вихрях грубых элементов.
При этих словах Озириса Гермес затрепетал, ибо страшная бушующая буря окружила его черным облаком со всех сторон. Семь сфер исчезли в густых туманах. Он увидел в них тени людей, бьющихся и испускающих страшные крики. Их хватали и разрывали на части призраки чудовищ и животных посреди невыразимых стонов и проклятий...
- Такова, - раздался голос Озириса, - судьба душ неисправимо злых и низких. Их мучение кончается лишь с их уничтожением, которое есть потеря всякого сознания. Но взирай: туманы рассеиваются, семь сфер появляются вновь. Посмотри с этой стороны. Видишь ты этот рой душ, пытающихся подняться в лунную сферу? Одни из них падают на землю, сметенные вихрем, как стая птиц под напорами бури, другие сильными движениями крыльев достигают высшей сферы, которая и увлекает их в своем вращении.
Достигая ее, души снова начинают узнавать божественное. Но на этот раз они не удовлетворяются возможностью отражать божественное в одних лишь мечтах о недостижимом счастье. Они проникаются им, впитывают его в себя, удерживают его с ясностью сознания, просветленного страданием, с энергией воли, выкованной в борьбе. Они становятся светлыми, ибо они хранят в себе божественное и излучают его в своих проявлениях. Укрепи же свою душу, Гермес, и да прояснится твой затуманенный дух при виде этих летящих душ, поднимающихся до седьмой сферы и рассыпающихся там подобно снопам искр, ибо и ты можешь последовать за ними. Для этого необходимо лишь одно - желание подняться.
Взгляни, как они роятся и, описывая круги, соединяются в божественные хоры. Каждая приближается к своему гению. Наиболее прекрасные пребывают в области Солнца, наиболее сильные устремляются к Сатурну. И лишь немногие поднимаются до самого Отца, становясь среди совершенных самыми совершенными. Ибо там, где все кончается, все начинается вечно, и все семь сфер возглашают: "Мудрость! Любовь! Правосудие! Красота! Слава! Знание! Бессмертие!"
- Вот что видел древний Гермес, - говорил иерофант, - и что передали нам его преемники. Слова мудреца подобны семи нотам лиры, заключающим в себе всю полноту музыки, вместе с числами и законами вселенной. Видение Гермеса походит на небо, неизмеримые глубины которого усеяны созвездиями. Для ребенка это - синий свод с золотыми гвоздями, для мудреца это - безграничное пространство, в котором вращаются миры в чудном и таинственном ритме. В этом видении заключаются знаки, числа и ключи, отмыкающие все сущее. Чем более ты научишься созерцать и понимать это видение, тем более будут раздвигаться перед тобой его границы, ибо один и тот же основной закон управляет всеми мирами.
И пророк храма начинал объяснять священные тексты. Он сообщал, что доктрина Глагола-Света представляет Бога в состоянии полного равновесия. Он доказывал его тройственную природу, которая в одно и то же время разум, сила и материя, дух, душа и тело, свет, глагол и жизнь. Сущность, проявление и вещество - вот что образует закон тройственного единства, сверху донизу действующий во всей вселенной.
Приведя, таким образом, своего ученика к идеальному центру мироздания, к творческому началу, Учитель развертывал его сознание во времени и пространстве и во всем разнообразии расцветания жизни, ибо вторая часть видения Гермеса изображает Бога в динамическом состоянии, то есть в процессе деятельной эволюции видимой и невидимой вселенной.
Семь сфер, соединенных с семью планетами, символизируют семь жизненных начал, семь различных состояний материи и духа, семь миров Солнечной системы, через которые каждый человек должен пройти в течение своей эволюции. Семь Гениев, или семь космогонических Божеств, являются владыками и представителями каждой из семи сфер, причем сами они представляют собою наивысшие плоды предшествующей эволюции.
Таким образом, каждое из Божеств было для древнего посвященного символом и покровителем легиона духов, воспроизводящих его тип в бесконечном разнообразии форм, которое из своей сферы могло оказывать влияние на человека и на земные дела.
Семь Гениев видения Гермеса суть семь Дев Индии, семь Аме-шаспентов Персии, семь великих ангелов Халдеи, семь Сефи-ротов Каббалы, семь Архангелов христианского Апокалипсиса. И всеобщая семеричность нашей вселенной отражается не только в семи нотах гаммы, она проявляется также и в строении человека, который троичен по существу, но семеричен по своей эволюции.
- Таким образом, - говорил иерофант, - ты проник до самого порога великой тайны. Божественная жизнь предстала пред тобой под призраками реальности. Гермес показал тебе невидимое небо, свет Озириса, Бога, скрытого во вселенной, дышащего миллионами душ, которыми он оживляет движущиеся планеты. От тебя зависит ныне избрать путь восхождения к царству чистого духа, ибо отныне ты принадлежишь к воскресшим из мертвых. Не забывай, что наука обладает двумя главными ключами. Вот первый из них.
Внешнее подобно внутреннему; малое таково же, как и большое; закон один для всего. Нет ничего малого и нет ничего великого в божественной экономии. Вот второй ключ. Люди - смертные боги, а боги - бессмертные люди. Счастлив тот, кто понимает эти слова, ибо, поняв их, он овладеет ключом ко всему. Не забывай, что закон таинства покрывает собою великую истину. Полное знание может быть открыто лишь тем из наших братьев, которые прошли через те же испытания, что и мы. Раскрывать истину следует в меру разума, прикрывая ее перед слабыми, чтобы не свести их с ума, пряча ее от злых, чтобы они не могли схватить ее отрывки и сделать из них орудие разрушения. Замкни ее в сердце своем, и да проявится она через дела твои. Знание будет твоей силой, вера - твоим мечом, а молчание - твоими непроницаемыми доспехами.
Откровения пророка Аммона-Ра, который раскрывал перед новым Посвященным столь обширные горизонты и давал ему понимание собственной природы и вселенной, без сомнения, производили глубокое впечатление. Особенно если иметь в виду, что они давались в обсерватории Фивского храма, в светлой тишине египетской ночи. Колоннады, крыши и белые террасы храмов дремали у его ног между темными чащами смоковниц и тамариндов. На берегу тихого озера колоссальные статуи богов стояли рядами, как неподкупные судьи, застывшие в задумчивом молчании.
Три пирамиды, геометрически изображавшие тетраграммы и священное семеричное число, поднимались на горизонте, выделяясь своими треугольниками в сероватом воздухе летней ночи. Необозримый небосвод сверкал мириадами звезд.
Как оживали перед душой ученика эти светила, место его будущего пребывания! И когда золотистый серп луны всплывал из-за темно-зеркальной поверхности Нила, который, подобно длинной голубоватой змее, терялся за горизонтом, молодому Посвященному казалось, что он видит барку Изиды, несущую души усопших в сияние Озириса.
Он вспоминал содержание Книги Мертвых, и смысл всех этих символов прояснялся теперь перед его сознанием. После всего, что он увидел и узнал, он легко мог вообразить себя в сумрачной области Аменти, в таинственном междуцарствии, следующим за жизнью земной и предшествующим жизни небесной, где умершие, вначале лишенные зрения и речи, снова овладевают способностью видеть и говорить. И он также готов предпринять великое странствие, путь бесконечности через различные миры и многочисленные существования.
Уже Гермес оправдал его и признал достойным. Он дал ему разгадку великой тайны: "Единая душа, великая душа ВСЕ ЭТО зачала, отделив от себя все души, которые наполняют своим стремлением вселенную". Вооруженный знанием тайны, он ступал в барку Изиды. Она отправлялась в путь. Поднятая в эфирные высоты, она плавала в межзвездных пространствах. Уже могучие лучи великой зари пронизывали лазурные покровы небес, уже хоры просветленных духов, Akhimoui-Sekou, достигших вечного покоя, пели:
"Пробудись, Ra-Hermakouti! Солнце духов! Находящиеся в барке объяты трепетом! Несутся возгласы от них, плывущих на барке миллионов лет. Великий божественный круг, славословя священную барку, наполняется радостью. Восторг проникает в таинственное святилище. О, поднимись Ammon-Ra Hermakouti!
Самотворящее Солнце!" На что Посвященный отвечал следующими гордыми словами: "Я достиг страны истины и оправдания. Я воскрес, как живой Бог, и я сияю в хоре Богов-Небожителей, ибо я из их породы".
Подобные гордые мысли и дерзновенные надежды посещали дух адепта в ночь, которая следовала за мистической церемонией воскресения из мертвых. На другой день, когда он ходил по аллеям храма, освещенным ослепительным солнцем, эта ночь казалась ему лишь сновидением, мечтой, но какой незабываемой мечтой осталось в его душе это первое проникновение в невидимые миры!
Снова читал он надпись на статуе Изиды: "Ни один смертный не поднимал моего покрывала". И все же один край покрывала был приподнят, хотя бы для того, чтобы немедленно опуститься снова. Он же проснулся вновь в обители могил, и как бесконечно далеко казалось ему достижение его сна, ибо долог путь, совершаемый на барке миллионов лет. И тем не менее он все же проник в тайну конечной цели. Его видение потустороннего мира могло быть лишь сном, незрелым наброском воображения, еще отяжелевшего от испарений земли, но мог ли он сомневаться в этом новом сознании, раскрывавшемся внутри его, в этом таинственном двойнике, в этом божественном Я, которое появилось перед ним в своей сияющей красоте как живой образ, говоривший с ним во время его сна? Была ли то родная ему душа, был ли то его Гений, или это было лишь отражение скрытой глубины его духа, предчувствие его будущего бытия?
Это чудо и эта тайна были все же реальностью, и если это была его собственная душа, она все же была его истинной душой. Чтобы снова найти ее, чего бы ни сделал он! И если бы он жил тысячелетия, он не мог бы забыть этого божественного часа, когда увидел свое истинное Я, сияющее и чистое.
Посвящение было окончено. Адепт был посвящен в жрецы Озириса. Если он был египтянин, он оставался при храме. Чужеземцу же дозволялось иногда вернуться на родину, чтобы основать там новый культ или выполнить ту или иную миссию. Но прежде чем отправиться в путь, он давал торжественный обет сохранять абсолютное молчание относительно всех храмовых тайн. Он не должен был выдавать никогда и никому то, что видел и слышал, полагалось раскрывать учения Озириса не иначе, как под тройным покровом мистерий или мифологических символов. Если он нарушал клятву, роковая смерть настигала его рано или поздно, где бы он ни был, тогда как ненарушенное молчание становилось щитом его силы.
Возвратившись на берега Ионии в свой кипучий город, живя среди толпы людей, находившихся под властью своих страстей и не сознававших своего истинного я, он часто возвращался мыслью в Египет, к пирамидам, к храму Аммона-Ра. И тогда к нему возвращались видения склепа. И так же как белый лотос качается над волнами Нила, так и это чудное белое видение всплывало над мутной поверхностью волнующейся земной жизни. В часы вдохновения он слышал голос, и это был голос Света. Пробуждая в глубине его существа сокровенную музыку, он говорил ему: "Душа есть свет, закрытый покрывалом. Когда за ним нет ухода, свет темнеет и гаснет, когда же он поддерживается - как светильня маслом - святой любовью, он разгорается в неугасимую лампаду".
Наш
сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального
закона Российской федерации
"Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995
N 110-ФЗ, от 20.07.2004
N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения
произведений
размещенных на данной библиотеке категорически запрешен.
Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.
 |
Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно
