Семья. Книга для чтения.Том 1 (doc)

0x01 graphic

0x08 graphic

0x08 graphic

Составленный нами сборник о браке и семье мы определили как «Книгу для чтения». Любая кни-

га предназначена для чтения, но в данном случае речь идет о вполне определенном жанре. «Книга для чтения» — это хрестоматия, где собраны тексты разной трудности, так или иначе поясняющие известный материал, излагающие его не полностью, а порой и не систематически. О своей семье знает каждый сызмальства. Вступая в брак, он размышляет со своей женой о будущей жизни, выслушивает советы близких. Почему бы не расширить ему свои представления за счет существующей литературы? В данной книге представлены отрывки из классических сочинений прошлых эпох и из современной научной литературы.

Первая часть посвящена истории семьи. Сначала говорят первоисточники — древние тексты, толкующие о семье в мифологическом и назидательном плане. Далее мы знакомим читателя с отрывками из исследований о происхождении и развитии семей но-брачных отношений.

Открывает сборник книга древней мудрости — Библия. Она, как известно, состоит из двух частей — Ветхого и Нового заветов. Первая часть создавалась на древнееврейском языке в течение почти 15 веков (с XIII в. до н. э. до II в. н. э.), она почитается в качестве священной книги и в иудейской, и в христианской религии. Вторая часть возникла в I—II вв. н. э., написана на древнегреческом языке и признается боговдохновенной только христианами.

Поучения Ветхого завета (и содержащаяся в нем любовная лирика) отражают социальный строй, быт и нравы древних народов Ближнего Востока. Взятые из разных эпох, они зачастую противоречат друг другу, но в целом это апология чувственной любви и патриархальной семьи.

Монотеизм иудейской религии перерос в христианство. Но новая религия возникла как определенный этический взрыв внутри старой, перевернувший многие этические заповеди. Декалог, содержащий запреты, был заменен императивом всеобщей любви. «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон. Ибо заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя» (Рим. 13, 8—9). Евангелие понимает любовь предельно широко как духовную симпатию, как преодоление эгоизма.

Коран — священная книга мусульманской религии (возник на рубеже VII и VIII вв.) регламентирует религиозные обряды, предписывает моральные нормы и правовые установления, подчеркивает незыблемые правила жизненного уклада и поведения людей, и в этом смысле он аналогичен Ветхому завету и Евангелию. Целый ряд глав — сур, которые воспроизводятся в данной книге, посвящен правилам семейной жизни, особенно предписаниям, адресованным мужчине как главе семьи. Речь идет о регулировании родственных и имущественных отношений, о содержании и воспитании детей, об отношении к женам. Суры Корана обращены исключительно к мужчинам, в них отсутствуют указания на чувственные и эмоциональные моменты брака.

Между тем в брак люди вступают и для удовлетворения естественных, плотских желаний. Бытует мнение, что интимная жизнь человека всегда была таинственной и безгласной, что сегодняшний интерес к половым отношениям — результат извращенности человека XX в., проявление духовного кризиса. Мнение глубоко ошибочно. На протяжении всей истории человечества люди с малых лет наблюдали совокупления животных; никто не внушал им, что секс — это грязь, ибо деторождение было божественной заповедью. К тому же существовали свахи, которые обучали молодых премудростям чувственной любви. А в некоторых культурах (особенно на Востоке) существовал даже определенный культ секса.

Мы сочли возможным включить в книгу некоторые источники, свидетельствующие о том. что уже в давние времена разные народы понимали интимные отношения не только как детородное действие, но и как важный смыслообразую-щий элемент человеческой жизни.

Таков китайский анонимный трактат II в. до н. э. «Сочетание инь и ян», дающий представление о том, как особенности китайской эротики связывались с задачами сохранения здоровья и продления жизни.

Китайский трактат не одинок. В еще более открытой форме, называя все вещи своими именами, повествует о половой близости всемирно известный индийский трактат «Камасутра», созданный врачом Ватсьяяной Мал-ланагой (III в. н. э.). Этот трактат переведен на все языки. Массовое карманное издание выпущено недавно в ГДР. Отрывки из «Камасутры» публиковались по-русски в США. Древний литературный памятник индийского народа вписывается в традицию, которая существует и поныне: в современной Индии молодоженам вручается наставление по половой жизни, многие положения которого восходят к «Камасутре».

Перенесемся, однако, на родную почву. Народная мудрость запечатлела ценности семейной жизни в языке, в пословицах и поговорках. В них дошли до наших дней радость и красота любви, брака, родительства и детства. Мы представляем ряд пословиц из сборника Владимира Ивановича Даля (1801 —1872), ученого, диалектолога, этнографа и писателя, замечательного собирателя словаря живого народного языка, пословиц и поговорок.

«Повесть о Петре и Февронии» написана в середине XVI в. Ермолаем Еразмом (? — середина XVI в.) — публицистом и членом кружка книжников митрополита Макария, протопопом Кремлевского собора в Москве. Мы включили эту повесть в книгу как трогательное назидание людям XX в. в том, как герои преодолевают житейские трудности, невзгоды и несчастья силой взаимной любви.

«Домострой» — одно из важнейших произведений древнерусской литературы, авторство которого связывается с именем Сильвестра (начало XVI в.— до 1568 г.), сподвижника Ивана Грозного. Сильвестр принимал участие в составлении и редактировании таких важных памятников, как Судебник 1550 г. и Четьи-Минеи.

Три основные части «Домостроя» излагают правила жизни. Главы 1 —15 посвящены религиозным наставлениям семейной жизни; главы 30—63 содержат хозяйственные рекомендации. Мы публикуем главы «Домостроя», посвященные семье — домоустройству, обязанностям жены, путям воспитания и правилам поведения детей. Мы включили также и последнюю, 64-ю главу «Послание и наказание к сыну Анфиму» (так называемый «Малый домострой»), которая, повторяя основные мысли «Домостроя», как бы подводит итог личному опыту Сильвестра в его отцовских наставлениях подрастающему сыну.

«Домострой» изображает образцовый дом и семью, стремясь унифицировать такой идеал домашней жизни, чтобы в доме было «как в рай войти» (§ 38). «Домострой» учит жить чисто, соблюдать порядок, быть гостеприимным, милосердным, блюсти взаимное уважение и т. д. «Домострой» стремился смягчить грубые семейные нравы, давать такие советы, которые служили бы миру и житейской прочности в семье. Призыв к миру в семейной жизни, стремление регулировать все мелочи быта и личного поведения в семье — были правилом средневековой литературы. Показывая до мелочей, как должна строиться жизнь в семье, такие книги призваны были служить великими регуляторами поведения человека в важнейшей сфере его существования.

Несомненный интерес представляет литературно-педагогический памятник начала XVIII в. «Юности честное зерцало» (1717), созданный по поручению Петра I его сподвижниками. Наставления в правилах благопристойного поведения и хорошего тона, предназначенные для дворянских молодых людей, в ряде случаев и сегодня не потеряли своего воспитательного значения.

Существовала ли в нашей стране литература, посвященная непосредственно интимным отношениям? В 1825 г. в России вышел «Домашний лечебник», составленный князем Парфением Енгалычевым, в котором имелся целый ряд статей, посвященных чувственной стороне жизни, регламентирующих с точки зрения здоровья половые контакты, возраст вступления в брак и деторождения, границы половой активности. Ничто не ново под луной: наша публикация возвращает то, что было всего-навсего забыто. Забыто так, как будто ничего этого на Руси не было. А забывать не следует ничего.

Нельзя забывать и фольклорную традицию. Именно поэтому мы включили в книгу любовные и родительские заговоры (собранные И. П. Сахаровым). В них — наивная вера в сверхъестественную силу знахарей, которая продолжала жить рядом со здравым смыслом и предписаниями церкви.

Второй раздел первой части посвящен современной литературе по истории семьи. Опираясь на многочисленные исследования, советский ученый Л. А. Файнберг выдвигает гипотезу о наличии регулирования брачных отношений у древнейших людей задолго до появления человека разумного, тем самым отвергая представление о беспорядочных половых связях (промискуитете), якобы практиковавшихся человеком на заре своей истории. Зачатки нормирования группового поведения он усматривает у предлюдей.

Биологические предпосылки в групповой организации и поведении животных, особенно обезьян, ведущих наземный образ жизни, и в первую очередь человекообразных обезьян (шимпанзе и горилл), используются как аналог для понимания путей возникновения социальной организации формирующихся людей. Именно биологические предпосылки облегчили развитие, конечно, под воздействием социальных факторов, и прежде всего трудовой охотничьей деятельности, таких институтов и норм поведения древнейших людей, как коллективизм производства и потребления, регулирование половых связей в форме локально-групповой (но еще не родовой) экзогамии¹, ведущая роль женщины как

Экзогамия — запрещение браков внутри определенной общественной группы.

стабильного ядра дородовой общины (локально-экзогамной группы), а несколько позднее в эпоху мустье группировка дородовых общин в праэтнические объединения (праплемена).

В отличие от Л. А. Файнберга другой советский ученый, Ю. И. Семенов, в работе «Происхождение брака и семьи» признает беспорядочные половые связи на ранней стадии первобытной истории человеческого общества. Поэтому только групповой брак, регулирующий брачные отношения сначала между двумя родами, а затем и между более обширными объединениями родов — фратриями, он считает первым подлинно социальным организмом. W в самом деле, дуально-групповой брак — новая ступень в развитии брака и семьи, не исключающий, однако, того, что он пришей на смену не первобытной орде, а более примитивным формам нормирования отношений между полами. Мы включили в нашу книгу главу (в сокращении) о групповом браке из работы Ю. И. Семенова. Большой интерес представляет его вывод об особом качестве группового брака, в котором носителем брака были дуальные родовые группы, а не отдельные индивиды; и его особенность состоит в том, что все мужчины и женщины, составляющие дуальную родовую организацию, были связаны своего рода материальными социальными отношениями по детопроизвод-ству.

Работа Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», впервые опубликованная в 1884 г., в значительной степени опирается на труд Л. Моргана «Древнее общество». Моргановская схема развития брака, которую излагает Энгельс, подверглась в свете новейших данных пересмотру. Но приведенные нами (в сокращении) два раздела — о парной и моногамной семье являются классическими. Не обращаясь к ним, исследователь не может быть уверен в полноте и точности анализа проблемы.

Американская исследовательница Маргарет Мид (1901 —1978) в 20—30-е годы провела ряд этнографических экспедиций на Самоа, островах Адмиралтейства в Новой Гвинее, на острове Бали и др., изучая разнообразные формы семейно-брачных отношений. Она была одним из первых этнографов, для которого мир детства стал основным предметом исследования. Ее книги «Взросление на Самоа, Психологическое исследование примитивной юности для западной цивилизации» (1929), «Пол и темперамент в трех примитивных обществах» (1935) и др. стали бестселлерами благодаря страстной и популярной манере письма. Приведенная в данной книге работа — девятая глава книги М. Мид «Мужчина и женщина» (1949) —дает большой импульс для размышлений о родительских ролях, особенно об отцовстве в современном мире, в связи с культурно-историческими аналогиями, представленными здесь.

Советский ученый И. С. Кон в книге «Ребенок и общество» рисует многообразную картину образов детства, эволюцию принципов и методов социализации детей, разнообразие материнских и отцовских ролей. Общепризнано (на это обращала внимание и М. Мид), что отцовство появилось сравнительно поздно, что оно есть социальное изобретение человечества, специально предназначенное для прокармли-вания матери и ребенка, для его воспитания.

И. С. Кон задает вопрос: переживает ли в наше время институт отцовства кризис? Опираясь на многочисленные исследования, он убедительно показывает, что в разные эпохи и в различных обществах общение отцов с детьми имеет достаточно ограниченный характер, что отец сплошь и рядом не принимал непосредственного участия в выкармливании. И все же здоровые силы общества чувствуют и осознают значение отца; во многих случаях вовлеченность отцов в жизнь семьи и, в частности, детей увеличивается сознательными усилиями обоих супругов.

Далее мы снова оказываемся в сфере русской семьи. И. Забелин, известный историк второй половины XIX в., повествует о первых летописных свидетельствах семейно-родовой жизни славянских племен. Он показывает, что родо-племенные отношения у наших предков несут на себе печать патрилинейной ¹ родовой экзогамии, когда братчина (или фратрия) определяла лицо рода, формировала власть и иерархию родственных отношений. Вместе с тем Забелин показывает, что в семье присутствует авторитет отца, предполагая, что братчина и патриархат здесь были равнозначны. Однако в его изложении летописных свидетельств очевиден последовательный переход славянских племен от братчины к отцовству.

Яркую картину ценностей русской семейной жизни представляет очерк А. И. Желобовского «Семья по воззре-

Патрилинейность — определение происхождения по линии отца.

ниям русского народа», опубликованный в конце прошлого века, а также книга Василия Белова «Лад», отрывок из которой, посвященный крестьянской семье, мы помещаем в этом сборнике.

Вторая часть книги названа «Голоса философов». Здесь собраны наиболее яркие произведения и высказывания великих мыслителей прошлого о браке и семье. Диалог «Пир» древнегреческого философа Платона (428/427—348/347 до н. э.), великого диалектика и идеалиста, посвящен разработке идеи любви, которая, по его мнению, лежит в основе становления и существования любой вещи и мира вообще. Эрос в диалоге выступает как исконная мировая цельность, зовущая к единению любящих, испытывающих неодолимое взаимное влечение в поисках блаженной безмятежности.

«Государство» — другой знаменитый диалог Платона, одно из первых произведений утопической литературы. Но его образцовое государство предстает, по сути дела, как военный лагерь, в котором семья в прежнем смысле слова не существует; имеется лишь преходящее соединение мужчин и женщин с целью деторождения. Втайне от участников брачного действа оно управляется правителями государства, стремящимися сочетать лучших с лучшими, а худших с худшими; матери и отцы не знают своих детей; все женщины-стражи являются женами стражей-мужчин. По мысли Платона, общность жен и детей — выражение высшей формы единства и единомыслия граждан такого государства.

В последнем своем (оставшемся неоконченным) сочинении — «Законы» — Платон уже не столь категоричен в регламентации брачно-семейных отношений, хотя полностью от нее отказаться не может: по достижении определенного возраста человек обязан вступить в брак, он обязан производить детей и т. д. и т. п.

Аристотель (384—322 до н. э.) в «Политике» подверг резкой критике идею общности жен и детей в платоновском государстве: объединение государства в единую семью — прямая дорога к его гибели. Множество детей, имеющих множество отцов, приведет к тому, что все сыновья в равной мере будут пренебрегать своими отцами. Но идею позднего Платона о брачном законодательстве Аристотель принял. Это видно из приводимых нами фрагментов «Политики».

Мыслитель рассматривал человека в первую очередь как существо политическое. Семья для человека, по Аристотелю, «первый вид общения» и соответственно важнейший элемент государственного устройства. Так же как Платон, он хотел бы указать предпосылки для создания образцового государства, где счастливая жизнь должна строиться в соответствии с добродетелью. В этой связи он придает большое значение законодательству о браке, обеспечивающему рождение здоровых детей, предписывающему пути воспитания будущих граждан.

Далее читателю предстоит сделать скачок более чем в пятнадцать столетий. Это не означает, что в средние века не было сказано о семейной жизни ничего мудрого, это означает только неразработанность темы в нашей историко-философской науке. В данном случае мы руководствуемся известной серией «Философское наследие» — сто с лишним томов этой серии не содержат ни одного, посвященного тому, что последовало непосредственно за античностью.

Мишель Монтень (1533—1592) — французский гуманист, одним из первых поставил проблему человека в центр своих размышлений. Его «Опыты» стали не только книгой о нем самом, но и анализом человеческой природы, имеющим значение и сегодня. Мы включили в книгу его размышления о воспитании детей и жизнеописание трех добродетельных женщин как примера для подражания.

Английский философ Фрэнсис Бэкон (1561 —1626) — материалист, эмпирик, один из творцов индуктивного метода, уделял большое внимание вопросам морали. Мы публикуем фрагменты о любви, семье и браке из трактатов Бэкона «О достоинстве и приумножении наук» и «Опыты или наставления нравственные и политические».

Младший современник и соотечественник Бэкона Томас Гоббс (1588—1679), также материалист и сенсуалист, активно разрабатывал проблемы моральной и гражданской философии. Изучая человека, он не мог не затронуть вопросы любви, брака и семьи. Выступая, в частности, против безбрачия духовенства, он опровергал точку зрения на брак как нечто нечистое, лишенное святости, желал возвращения земному институту брака его духовной ценности.

Франсуа де Ларошфуко (1613—1680) — известный моралист, представитель одного из старинных аристократических родов Франции. Его «Максимы, или Моральные размышления» (первое издание вышло в 1664 г.) родились в салоне г-жи де Сабле, где культивировалась игра в афоризмы, практиковавшие анализ «механизма человеческого сердца». И хотя его афоризмы связаны с салонной игрой, их философская концепция глубока и оригинальна своим проникновением в тайники человеческой души.

Жан де Лабрюйер (1645—1696) — французский моралист. Выполняя обязанности секретаря и библиотекаря принца Конде, имел возможность познакомиться с жизнью высших аристократических и придворных кругов Парижа. Его книга «Характеры, или Нравы нынешнего века» содержит раздумья на философско-религиозные темы об условиях жизни общества, влияющих на природу человека, на его моральные качества. Он не только моралист, но и социолог. Мы публикуем максимы из третьей главы его книги, которая называется «О женщинах», и главы четвертой «О сердце», в которых наблюдения нравов той эпохи удивительным образом перекликаются с обычаями нашего времени, а их критическое содержание может быть полезным и сегодня.

Затем снова англичанин — Бернард Мандевилъ (1670 — 1733). В своей «Басне о пчелах» он выступает как моралист, бичующий пороки общества, ведущие его к гибели,— алчность и скупость, тщеславие и честолюбие, зависть и высокомерие. В комментариях к «Басне...», из которых мы взяли отрывок, с большой силой исследуются нравы общества. Он разоблачает вред себялюбия, в том числе и в отношениях между мужчиной и женщиной, защищает скромность и целомудрие.

Давид Юм (1711 —1776) —английский философ и историк, отношение между полами, любовь и брак рассматривает подобно Мандевилю в тесной связи с человеческими чувствами, подчиняющимися не голосу разума, а аффектам. Но любовь как сильнейший аффект и как основа счастливого брака (ибо «воистину жалким глупцом должен быть тот, кто выбрасывает розу и оставляет себе только шипы») побуждает Юма сформулировать ряд важных философских принципов — в любви чувство красоты, физическое влечение и благожелательность нераздельны.

Среди французских просветителей XVIII в. отличался особым демократизмом, глубокой верой во всемогущество нравственного воспитания Жан Жак Руссо (1712—1778). Он был реформатором в педагогике, рассматривая воспитательный процесс как развитие естественных задатков и способностей человека. Отрицая правомерность общественного неравенства между полами, Руссо вместе с тем обращает внимание и на их природные, функциональные и в какой-то степени социальные различия, предлагая дифференцированный подход к особенностям женщины и мужчины. Это представляет большой интерес и для современного читателя.

Из немецкой классической философии мы взяли двух наиболее крупных ее представителей — Иммануила Канта (1724—1804) и Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770—1831). Кант в течение многих лет читал курс педагогики, в котором высказывал передовые для своего времени идеи. Согласно Канту, «человек от природы зол», добро дается ему в результате воспитания. Самовоспитание — великая вещь, но и оно может в полной мере осуществляться лишь в определенной социальной среде. Важная роль принадлежит школе и церкви, но первичная этическая ячейка — семья. Канту не выпало счастье самому создать семью и оставить детей, но его мудрые советы родителям звучат актуально и сегодня.

Идеальное состояние общества, по Канту,— правовое государство и правовые межгосударственные отношения, обеспечивающие всеобщий мир. Мир должен царить и в каждой семье за счет соблюдения не только нравственных, но и правовых норм. «Метафизика нравов» — наиболее зрелый труд Канта в области этики и философии права. Очень важна в этом отношении и «Антропология» — итоговая работа мыслителя, для которого главный вопрос философии звучал иначе, чем мы привыкли,— «Что такое человек?». Человек — творец культуры, а «культура начинается с частного лица».

Гегель не забывал о человеке, но центр тяжести интересов великого диалектика лежал в сфере общества. Из двух его трудов — «Философия религии» и «Философия права» — мы взяли два наиболее характерных фрагмента. Как всегда, Гегель критикует своих предшественников. Рассматривая проблему брака, он отвергает примитивное истолкование его только как полового отношения, недостаточен взгляд на брак и как на договорное отношение, и даже взаимная любовь не исчерпывает понятия брака. Брак, по

Гегелю, «правовая, нравственная любовь». Такое определение исключает все случайное, субъективное, помогает увидеть в семье органическую ячейку органического целого, каковым является общество.

Классики марксизма и русские революционные демократы, прямые продолжатели и преобразователи великих достижений классической немецкой философии разработали социальные аспекты отношений между полами в обществе всеобщего отчуждения. Карл Маркс (1818 —1883) в «Эко-номическо-философских рукописях 1844 года» показал фатальный характер отъединения друг от друга мужчины и женщины, мужа и жены, которое принесло с собой господство частной собственности. Даже коммунизм в своей грубой, казарменной форме способен лишь усилить это отчуждение, ибо «этот коммунизм, отрицающий повсюду личность человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием»¹

Преобразование брака и семьи, подчеркивали Карл Маркс и Фридрих Энгельс (1820—1895) осуществится только тогда, когда женщина перестанет быть простым орудием производства. Для нашего общества это его положение сохраняет свое значение и поныне, хотя, естественно, проблема гармонизации семьи не ограничивается лишь анализом места женщины в производстве.

Александр Иванович Герцен (1812—1870) осуждает представления социалистов-утопистов, в частности Фурье, жаждущих разрушить традиционную семью. Напротив, он высоко оценивает сплоченность и нравственный потенциал крестьянской русской семьи, считая, что она может послужить примером для Европы. Он воспевает любовь в своей работе «Капризы и раздумье», отрывок из которой мы поместили в нашей книге. Все творчество Герцена пронизано культом любви. Ведь что такое «Былое и думы», как не апофеоз сыновней, супружеской и родительской любви в ее единстве с любовью к Родине?

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 114.

Дмитрий Иванович Писарев (1840—1868) в статье «Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова», которую мы публикуем в сокращении, сетует на то, что самые простые отношения до сих пор установиться не могут: мужчина и женщина мешают друг другу жить, самыми разнообразными и утонченными средствами они отравляют друг другу жизнь. Писарев объясняет такое положение отсутствием воспитания: нет периодических журналов. Он отмечает неумение русских матерей воспитывать детей из-за отсутствия элементарных педагогических знаний, пустое кокетство девушек. Все это связано, считает Писарев, с условиями российской действительности, с отсутствием у женщин равных возможностей. Личность мужчины сложится так или иначе, а у женщины и этого не бывает. Что нужно сделать для освобождения женщин? Прежде всего необходимо вызвать ее на размышления и критику, необходимо создать условия для ее самостоятельности, развить в ней силы для протеста и борьбы. В этом — задатки будущей плодотворной любвеобильной деятельности.

Николай Гаврилович Чернышевский (1828 —1889) в статье «Русский человек на rendez-vous» развивает тему, поднятую Писаревым, и пытается дать более общий ответ на поставленный вопрос: почему русский человек (имеется в виду не человек вообще, а именно мужчина) пасует перед активной позицией женщины. В произведениях русских писателей Тургенева, Гончарова и др. Чернышевский увидел отражение процесса духовного раскрепощения русской женщины, впервые решившейся заявить о своем праве на любовь. И что же? Русские мужчины спасовали, они оказались неспособными ответить на этот вызов. В чем причина? Чернышевский винит обстоятельства жизни русского человека — тусклые и жестокие. В общем плане такие факты имеют место и были даже типичными. Но этот феномен, тонко подмеченный нашими классиками и подвергнутый социологическому анализу Чернышевским, требует более детального анализа социально-психологических, психологических и личностных измерений.

В данную книгу мы включили письма В. И. Ленина к Инессе Арманд. Отправленные адресату в 1915 г., они впервые увидели свет в 1924 г. Замечания Ленина сыграли важную роль в критике негативных явлений, характерных для семейных отношений буржуазного общества того времени.

Артур Шопенгауэр (1788 —1860) —крупный немецкий философ, незаслуженно преданный у нас забвению. Между тем он великий моралист. Ряд его произведений, в том числе

«Афоризмы житейской мудрости», отрывок из которых воспроизводится в данной книге, содержат назидания, апеллирующие к общечеловеческим ценностям. Его размышления о женской и мужской чести в соответствии с духом его времени предъявляют большую требовательность к женщине. Сейчас не только утрачены такие различия, но само понятие чести подчас воспринимается как нечто необязательное, как пережиток, как атавизм. Между тем и ныне, как всегда, женская верность и, следовательно, честь — предпосылка мужской уверенности и устойчивости мужчины и в то же время условие защищенности женщины. Дорогой читатель, поразмышляйте об этом.

Без Канта, Гегеля, Шопенгауэра нельзя до конца понять и оценить замечательный трактат Владимира Сергеевича Соловьева (1853—1900) «Смысл любви». Смысл любви, по Соловьеву,— рождение нового человека. Это надо понимать и в прямом, и в переносном смысле. В переносном — как преображение любящих, как их рождение заново под влиянием сильного чувства. Но все это реализуется только в обществе: Соловьев выступает против любой робинзонады любви, видит ее социальные корни. Любовь — это продолжение эгоизма, утверждение себя в другом; семья — сфера реализации любви.

Поэтому такое огромное внимание семье уделяет Василий Васильевич Розанов (1856—1919) — мыслитель, долгое время находившийся фактически под запретом и лишь недавно возвращенный русскому читателю. Его труд «Семейный вопрос в России» — классический труд своего времени. Другой преданный забвению русский философ — Павел Александрович Флоренский (1882—1937?); он был репрессирован и погиб в заключении; неизвестно где и когда. Его фундаментальный труд «Столп и утверждение истины» толкует любовь как предельно высокое чувство, «выход из эмпирической и переход в новую действительность». Как понимать это? Любовь перестает быть эмпирической и становится онтологической категорией, обеспечивающей преображение бытия. Религиозное сознание смыкается здесь с утопическим, но, как заметил Н. Бердяев, мы живем в эпоху, когда утопии сбываются.

Текстом Николая Александровича Бердяева (1874 — 1948) заканчивается вторая часть нашей книги. Вписываясь в традицию русского религиозно-философского ренессанса, философ исходит из того, что любовь — «акт творческий».

В этом акте творится не только новая индивидуальная, но и социальная жизнь. Природа любви, по Бердяеву, «космическая, сверхиндивидуальная». В любви открывается тайна человека, а состоит эта тайна в том, что человеку предначертано быть переходной ступенью к новой форме жизни. Как многие представители философского ренессанса в России, Бердяев был убежден в том, что история человечества будет иметь свой конец и от самого человечества зависит, будет ли этот конец катастрофой или восхождением к новому бытию, к «сверхчеловеку» (термин Вл. Соловьева и Н. Федорова, заимствованный у Ф. Ницше, но использованный в ином плане). «Сверхчеловек» — существо, достигшее бессмертия путем любви. Бердяев, повторим его мысль, был убежден в том, что утопии сбываются.

Третья часть книги — «Современная семья» — возвращает нас к современным исследованиям, но уже не историческим, а обращенным к настоящему и будущему.

Сегодня получил широкое развитие целый комплекс дисциплин, изучающих семью и брак,— социология и психология семьи, сексология, психотерапия семьи и т. д. В этих отраслях научного знания нет методологического и методического единства как в силу сложности предмета исследования и многообразия проблем, предъявляемых к изучению, так и в силу отсутствия единых принципов анализа. Но большинство исследователей семьи объединяются в признании кризисного ее состояния и в стремлении наметить пути ее оздоровления.

Мы включили в книгу ряд материалов зарубежных авторов, которые описывают патологические явления в семье и пытаются наметить способы их преодоления.

Американский психолог и психоаналитик Эрик Берн (1910—1970) был одним из основателей семейной психотерапии в ее современном виде. Он создал методику так называемого трансакционного анализа, т. е. изучения взаимодействия между членами семьи, способного выступать как стабилизирующим, так и разрушающим ее фактором. Берн разработал классификацию типичных ситуаций взаимодействия в браке, создающих психологическую напряженность. Он назвал их «игрой», но игрой нечестной, когда один из ее участников пытается самоутвердиться за счет другого. Бессознательный, но назойливый характер таких «игр» создает ощущение безысходности, и выход может быть весьма плачевным, если заядлые игроки вовремя не прекратят их. К примеру, игра «Все из-за тебя» — когда любой поступок мужа или жены, все равно, удачный или ошибочный, вызывает поток попреков и ссор, отвращает от взаимных симпатий; разновидностью этой игры является установка: «Вот что я из-за тебя наделал (а)», юмористически описанная Марком Твеном в рассказе «Папа вешает картину», в жизни имеющая достаточно мрачную окраску. «Доставала» — это более чем игра. Это — сценарий на всю жизнь, подменяющий направленность внимания друг на друга и подлинную близость погоней за престижем как залогом житейского успеха. Мы называем страсть к вещам мещанством, но в личном, интимном плане за ней скрыта трагедия одиночества. Счастливые семьи всегда относятся к внешнему благополучию достаточно спокойно. Осознать опасность игр очень трудно, прекратить игру еще труднее. Недаром книги Берна адресованы психотерапевтам, призванным врачевать семью. И все же знание о подобных стереотипических ловушках в браке способно смягчать конфликты уже в силу самой их осознанности.

Концепция одного из патриархов неофрейдизма Эрика Эриксона (род. в 1902 г.) изложена в очерке известного советского специалиста по психоанализу, ныне покойного Д. Н. Ляликова. Эриксон создал так называемую психоисторию, в которой история народов рассматривается через призму психологического взаимодействия в семье. Он создал на основе такого подхода биографии М. Лютера и М. Ганди. Его полевые исследования индейцев США и Канады дали богатый материал об особенностях материнства: именно через стиль материнства общество приспосабливает психику ребенка к условиям существования народа. Можно спорить о степени и глубине значения психологических компонентов, влияющих на историю народов. Бесспорным, однако, остается факт, что такое влияние имеет место. И Эриксон был одним из первых, кто пытался показать, в чем конкретно выражается та «общность психического склада», которая в нашей литературе рассматривалась как одна из характеристик нации.

Другая заслуга Эриксона состоит в создании на основе фрейдистского учения эпигенетической схемы развития личности, позволяющей выделить жизненные циклы формирования личности. Этой схемой пользуются многие психотерапевты.

Неспособность родителей обеспечить нормальную социализацию детей в условиях современного общества беспокоит многих ученых. Лилиан Ковар, внештатный профессор коммунального колледжа Бронкса (США), в работе «Потерянные жизни» исследовала в течение 12 лет семьи 71 ребенка в возрасте от 5 до 12 лет, которые были на излечении в психиатрических больницах. Она пришла к выводу о негативных следствиях давления общества на семью, о фатальных воздействиях конфликтов между родителями на судьбу детей. Принципиальное значение имеют наблюдения Ковар за отношениями между матерью и ребенком и выявленные ею модели семейных взаимоотношений, приводящих к отчуждению между членами семьи, влияющему на их судьбы и здоровье.

Эрих Фромм (1900—1980) —известный американский психолог и философ, главное свое внимание уделял анализу феномена подавления личности и отчуждения человека в современных социальных условиях. Чувство страха и одиночество, на которые обречен человек, возможно преодолеть лишь на путях близости и любви, о чем он пишет во всемирно известной работе «Искусство любви», одну главу из которой мы публикуем в нашей книге.

Советские ученые за последние годы создали немало работ, в которых острым семейным проблемам уделяется большое внимание, при этом даются достаточно обоснованные предложения для их разрешения. Так, в брошюре М. Мацковского и Т Золотовой «Закон весов, или Об эмоциональном и рациональном в семейной жизни», изданной «Знанием», апеллируя к современной науке, к здравому смыслу и воспитанности, авторы предлагают рациональные принципы оптимального семейного жизне-устроения.

Минские авторы В. Владин и Д. Капустин в работе «Гармония семейных взаимоотношений», основываясь на новейших достижениях науки, «открывают» своим читателям «глаза» на поведение в браке («Первая брачная ночь», «Медовый месяц»), на методы полового воспитания родителями своих детей, на оптимальные варианты решения семейных конфликтов. В народном университете общества «Знание» в серии «Твое здоровье» тиражом более 3 миллионов экземпляров в 1989 г. впервые опубликовано краткое пособие (автор — Ю. П. Прокопенко), посвященное гармо-

Мудрость веков

нии в интимной близости, которое мы здесь частично воспроизводим.

Не следует, однако, думать, что знание техники интимного общения может стать панацеей для всех проблем брака. Добрая воля, освоение традиции, воплощенной в мировой мудрости, знание, здравый смысл, взаимная любовь — вот составляющие здорового брака и семьи. Мы вернемся к этим проблемам в другой нашей статье, заключающей книгу.

И. С. Андреева, А. В. Гулыга

0x01 graphic

Часть первая

0x01 graphic

Источники

0x01 graphic

Библия Ветхий завет

0x08 graphic

ловека из праха земно- го, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал

создал Господь Бог че-

человек душею живою...

И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему...

...Но для человека не нашлось помощника, подобного ему.

И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию.

И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку.

И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа (своего).

Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут (два) одна плоть.

И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились.

...И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?

...Плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.

И сказал змей жене: нет, не умрете,

но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.

И увидела жена, что дерево хорошо для пищи... и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел.

И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясание...

И сказал (Бог): кто сказал тебе, что ты наг? не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?..

И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала? Жена сказала: змей обольстил меня и я ела...

Жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою.

Адаму же сказал: за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе... проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей;

...в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.

И нарек Адам имя жене своей: Ева (Жизнь), ибо она стала матерью всех живущих.

...Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери,

тогда сыны Божий увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал.

Вытие, 6

Почитай отца твоего и мать твою, (чтобы тебе было хорошо и) чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.

Не убивай.

Не прелюбодействуй.

Не кради.

Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, (ни поля его,) ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, (ни всякого скота его,) ничего, что у ближнего твоего.

...Кто ударит отца своего, или свою мать, того должно предать смерти.

...Если обольстит кто девицу необрученную и переспит с нею, пусть даст ей вено (и возьмет ее) себе в жену...

Исход, 20, 21, 22

Соблюдайте постановления Мои и законы Мои, которые исполняя, человек будет жив. Я Господь (Бог ваш).

Никто ни к какой родственнице по плоти не должен приближаться с тем, чтобы открыть наготу. Я Господь.

Наготы отца твоего и наготы матери твоей не открывай: она мать твоя, не открывай наготы ее...

Наготы сестры твоей, дочери отца твоего или дочери матери твоей, родившейся в доме или вне дома, не открывай наготы их.

Наготы дочери сына твоего или дочери дочери твоей, не открывай наготы их, ибо они твоя нагота...

Не бери жены вместе с сестрою ее, чтобы сделать ее соперницею, чтобы открыть наготу ее при ней, при жизни ее.

И к жене во время очищения нечистот ее не приближайся, чтобы открыть наготу ее.

И с женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя и оскверниться с нею.

Из детей твоих не отдавай на служение Молоху и не бесчести имени Бога твоего. Я Господь.

Не ложись с мужчиною, как с женщиною: это мерзость.

И ни с каким скотом не ложись, чтобы излить (семя) и оскверниться от него; и женщина не должна становиться пред скотом для совокупления с ним: это гнусно...

Чтоб и вас не свергнула с себя земля, когда вы станете осквернять ее, как она свергнула народы, бывшие прежде вас;

ибо если кто будет делать все эти мерзости, то души делающих это истреблены будут из народа своего.

...Бойтесь каждый матери своей и отца своего...

Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя.

...Кто будет злословить отца своего или мать свою, тот да будет предан смерти...

Если кто будет прелюбодействовать с женою замужнею, если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего,— да будут преданы смерти...

Левит, —20

Вот закон о ревновании, когда жена изменит мужу своему и осквернится,

или когда на мужа найдет дух ревности, и он будет ревновать жену свою, тогда пусть он поставит жену пред лицем Господа, и сделает с нею священник все по сему закону,—

и будет муж чист от греха, а жена понесет на себе грех свой.

Числ

Если у кого будет сын буйный и непокорный, не повинующийся голосу отца своего и голосу матери своей, и они наказывали его, но он не слушает их,—

то отец его и мать его пусть возьмут его и приведут его к старейшинам города своего и к воротам своего местопребывания...

тогда все жители города его пусть побьют его камнями до смерти...

...На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок перед Господом Богом твоим всякий делающий сие...

Если кто возьмет жену... и возненавидит ее,

и будет возводить на нее порочные дела, и пустит о ней худую молву, и скажет: «я взял сию жену, и вошел к ней, и не нашел у нее девства»...

то... отец отроковицы скажет старейшинам: дочь моя я отдал в жену сему человеку, и (ныне) он возненавидел ее,

и вот, он возводит (на нее) порочные дела, говоря: «я не нашел у дочери твоей девства»; но вот признаки девства дочери моей. И расстелют одежду пред старейшинами города.

Тогда старейшины того города пусть возьмут мужа и накажут его,

и наложат на него сто сиклей серебра пени и отдадут отцу отроковицы за то, что он пустил худую молву о девице Израильской; она же пусть останется его женою, и он не может развестись с нею во всю жизнь свою.

Если же сказанное будет истинно, и не найдется девства у отроковицы,

то отроковицу пусть приведут к дверям дома отца ее, и жители города ее побьют ее камнями до смерти, ибо она сделала срамное дело среди Израиля, блудодействовав в доме отца своего; и так истреби зло из среды себя.

Если найден будет кто лежащий с женою замужнею, то должно предать смерти обоих...

Если будет молодая девица обручена мужу, и кто-нибудь встретится с нею в городе и ляжет с нею,

то обоих их приведите к воротам того города, и побейте их камнями до смерти: отроковицу за то, что она не кричала в городе, а мужчину за то, что он опорочил жену ближнего своего; и так истреби зло из среды себя.

Если же кто в поле встретится с отроковицею обрученною и, схватив ее, ляжет с нею, то должно предать смерти только мужчину, лежавшего с нею,

а отроковице ничего не делай; на отроковице нет преступления смертного: ибо это то же, как если бы кто восстал на ближнего своего и убил его;

ибо он встретился с нею в поле, и хотя отроковица обрученная кричала, но некому было спасти ее.

Если кто-нибудь встретится с девицею необрученною, и схватит ее и ляжет с нею, и застанут их,

то лежавший с нею должен дать отцу отроковицы пятьдесят (сиклей) серебра, а она пусть будет его женою, потому что он опорочил ее; во всю жизнь свою он не может развестись с нею.

...Если кто возьмет жену и сделается ее мужем, и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что-нибудь противное, и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего...

Если кто взял жену недавно, то пусть не идет на войну, и ничего не должно возлагать на него; пусть он остается свободен в доме своем в продолжение одного года и увеселяет жену свою, которую взял...

Отцы не должны быть наказываемы смертью за детей, и дети не должны быть наказываемы смертью за отцов; каждый должен быть наказываем смертью за свое преступление.

Второзакон

Сын мой! внимай мудрости моей, и приклони ухо твое к разуму моему,

чтобы соблюсти рассудительность, и чтобы уста твои сохранили знание. (Не внимай льстивой женщине;)

ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее;

но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый;

ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней.

Если бы ты захотел постигнуть стезю жизни ее, то пути ее непостоянны, и ты не узнаешь их...

Держи дальше от нее путь твой и не подходи близко к дверям дома ее...

Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя.

Пусть (не) разливаются источники твои по улице, потоки вод — по площадям;

пусть они будут принадлежать тебе одному, а не чужим с тобою.

Источник твой да будет благословен; и утешайся женою юности твоей,

любезною ланью и прекрасною серною: груди ее да упоявают тебя во всякое время, любовью ее услаждайся постоянно.

И для чего тебе, сын мой, увлекаться постороннею и обнимать груди чужой?

...Может ли кто ходить по горящим угольям, чтобы не обжечь ног своих?

То же бывает и с тем, кто входит к жене ближнего своего: кто прикоснется к ней, не останется без вины...

Кто же прелюбодействует с женщиною, у того нет ума; тот губит душу свою, кто делает это:

побои и позор найдет он, и бесчестие его не изгладится,

потому что ревность — ярость мужа, и не пощадит он в день мщения...

...Добродетельная жена — венец для мужа своего; а позорная — как гниль в костях его.

...Мудрая жена устроит дом свой, а глупая разрушит его своими руками.

...Кто нашел (добрую) жену, тот нашел благо и получил благодать от Господа. (Кто изгоняет добрую жену, тот изгоняет счастье, а содержащий прелюбодейку безумен и нечестив)...

Глупый сын — сокрушение для отца своего, и сварливая жена — сточная труба.

Дом и имение — наследство от родителей, а разумная жена — от Господа.

...Лучше жить в углу на кровле, чем со сварливою женою в пространном доме.

...Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов;

уверенно в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка;

она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей.

Добывает шерсть и лен, и с охотою работает своими руками.

Она, как купеческие корабли, издалека добывает хлеб свой.

Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим.

Задумает она о поле и приобретает его; от плодов рук своих насаждает виноградник.

Препоясывает силою чресла свои и укрепляет мышцы свои...

Длань свою она открывает бедному, и руку свою подает нуждающемуся...

Крепость и красота — одежда ее, и весело смотрит она на будущее.

Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке ее.

Она наблюдает за хозяйством в доме своем и не ест хлеба праздности.

Встают дети и ублажают ее,— муж, и хвалит ее:

«много было жен добродетельных, но ты превзошла всех их».

Миловидность обманчива и красота суетна; но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы.

Дайте ей от плода рук ее, и да прославят ее у ворот дела ее!

Притчи Соло. -6, 18,

Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это — доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем.

Екклесиаст, 9

Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина.

От благовония мастей твоих имя твое — как разлитое миро; поэтому девицы любят тебя.

Влеки меня, мы побежим за тобою; — царь ввел меня в чертоги свои,— будем восхищаться и радоваться тобою, превозносить ласки твои больше, нежели вино; достойно любят тебя!

Дщери Иерусалимские! черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы.

Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники,— моего собственного виноградника я не стерегла.

Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? где отдыхаешь в полдень? к чему мне быть скиталицею возле стад товарищей твоих?

Если ты не знаешь этого, прекраснейшая из женщин, то иди себе по следам овец и паси козлят твоих подле шатров пастушеских.

Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподобил тебя, возлюбленная моя.

Прекрасны ланиты твои под подвесками, шея твоя в ожерельях;

золотые подвески мы сделаем тебе серебряными блестками.

Доколе царь был за столом своим, нард мой издавал благовоние свое.

Мирровый пучок — возлюбленный мой у меня, у грудей моих пребывает.

Как кисть кипера, возлюбленный мой у меня в виноградниках Енгедских.

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные.

О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас — зелень;

кровли домов наших — кедры, потолки наши — кипарисы.

Я нарцисс Саронский, лилия долин! Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами.

Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей.

Он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною — любовь.

Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.

Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.

Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно.

Голос возлюбленного моего! вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам.

Друг мой похож на серну или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку.

Возлюбленный мой начал говорить мне: встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!

Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей;

смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!

Голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса! покажи мне лице твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лице твое приятно.

Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете.

Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями.

Доколе день дышит прохладою, и убегают тени, возвратись, будь подобен серне или молодому оленю на расселинах гор.

На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его.

Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его.

Встретили меня стражи, обходящие город: «не видали ли вы того, которого любит душа моя?»

Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его, доколе не привела его в дом матери моей и во внутренние комнаты родительницы моей.

Кто эта, восходящая от пустыни как бы столбы дыма, окуриваемая миррою и фимиамом, всякими порошками мироварника?

Вот одр его — Соломона: шестьдесят сильных вокруг него, из сильных Израилевых.

Все они держат по мечу, опытны в бою; у каждого меч при бедре его ради страха ночного.

Носильный одр сделал себе царь Соломон из дерев Ливанских;

столпцы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из пурпуровой ткани; внутренность его убрана с любовью дщерями Иерусалимскими.

Пойдите и посмотрите, дщери Сионские, на царя Соло-

2 Семья, кн.

мона в венце, которым увенчала его мать его в день бракосочетания его, в день, радостный для сердца его.

О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные под кудрями твоими; волосы твои — как стадо коз, сходящих с горы Галаадской;

зубы твои — как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними;

как лента алая — губы твои, и уста твои любезны; как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими; шея твоя — как столп Давидов, сооруженный для оружий, тысяча щитов висит на нем — все щиты сильных;

два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями.

Доколе день дышит прохладою, и убегают тени, пойду я на гору мирровую и на холм фимиама.

Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!

Со мною с Ливана, невеста! со мною иди с Ливана! спеши с вершины Аманы, с вершины Сепира и Ермона, от логовищ львиных, от гор барсовых!

Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста! пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей!

О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!

Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!

Запертый сад — сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник;

рассадники твои — сад с гранатовыми яблоками, с превосходными плодами, киперы с нардами,

нард и шафран, аир и корица со всякими благовонными деревами, мирра и алой со всякими лучшими ароматами;

садовый источник — колодезь живых вод и потоки с Ливана.

Поднимись ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой,— и польются ароматы его! — Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его.

Пришел я в сад мой, сестра моя, невеста; набрал мирры моей с ароматами моими, поел сотов моих с медом моим, напился вина моего с молоком моим. Ешьте, друзья, пейте и насыщайтесь, возлюбленные!

Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот, голос моего возлюбленного, который стучится: «отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои — ночною влагою».

Я скинула хитон мой; как же мне опять надевать его? Я вымыла ноги мои; как же мне марать их?

Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него.

Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка.

Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне.

Встретили меня стражи, обходящие город, избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало стерегущие стены.

Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите возлюбленного моего, что скажете вы ему? что я изнемогаю от любви.

«Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из женщин? Чем возлюбленный твой лучше других, что ты так заклинаешь нас?»

Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других:

голова его — чистое золото; кудри его волнистые, черные, как ворон;

глаза его — как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве;

щеки его — цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его — лилии, источают текучую мирру;

руки его — золотые кругляки, усаженные топазами; живот его — как изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами;

голени его — мраморные столбы, поставленные на золотых подножиях; вид его подобен Ливану, величествен, как кедры;

уста его — сладость, и весь он — любезность. Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!

«Куда пошел возлюбленный твой, прекраснейшая из женщин? куда обратился возлюбленный твой? мы поищем его с тобою».

Мой возлюбленный пошел в сад свой, в цветники ароматные, чтобы пасти в садах и собирать лилии.

Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой — мне; он пасет между лилиями.

Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Фирца, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами.

Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня. Волосы твои — как стадо коз, сходящих с Галаада; зубы твои — как стадо овец, выходящих из купальни, из которых у каждой пара ягнят, и бесплодной нет между ними;

как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими.

Есть шестьдесят цариц и восемьдесят наложниц и девиц без числа;

но единственная — она, голубица моя, чистая моя; единственная она у матери своей, отличенная у родительницы своей. Увидели ее девицы, и — превознесли ее, царицы и наложницы, и — восхвалили ее.

Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знаменами?

Я сошла в ореховый сад посмотреть на зелень долины, поглядеть, распустилась ли виноградная лоза, расцвели ли гранатовые яблоки? Не знаю, как душа моя влекла меня к колесницам знатных народа моего.

«Оглянись, оглянись, Суламита! оглянись, оглянись,— и мы посмотрим на тебя». Что вам смотреть на Суламиту, как на хоровод Манаимский?

О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника;

живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое — ворох пшеницы, обставленный лилиями;

два сосца твои — как два козленка, двойни серны;

шея твоя — как столп из слоновой кости; глаза твои — озерки Есевонские, что у ворот Батраббима; нос твой — башня Ливанская, обращенная к Дамаску;

голова твоя на тебе, как Кармил, и волосы на голове твоей, как пурпур; царь увлечен твоими кудрями.

Как ты прекрасна, как привлекательна, возлюбленная, твоею миловидностью!

Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти.

Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее; и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблоков;

уста твои — как отличное вино. Оно течет прямо к другу моему, услаждает уста утомленных.

Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его.

Приди, возлюбленный мой, выйдем в поле; побудем в селах;

поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки, расцвели ли гранатовые яблоки; там я окажу ласки мои тебе.

Мандрагоры уже пустили благовоние, и у дверей наших всякие превосходные плоды, новые и старые; это сберегла я для тебя, мой возлюбленный!

О, если бы ты был мне брат, сосавший груди матери моей! тогда я, встретив тебя на улице, целовала бы тебя, и меня не осуждали бы.

Повела бы я тебя, привела бы тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня, а я поила бы тебя ароматным вином, соком гранатовых яблоков моих.

Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня.

Заклинаю вас, дщери Иерусалимские,— не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно.

Кто это восходит от пустыни, опираясь на своего возлюбленного? Под яблоней разбудила я тебя: там родила тебя мать твоя, там родила тебя родительница твоя.

Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее — стрелы огненные; она пламень весьма сильный.

Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презреньем.

Есть у нас сестра, которая еще мала, и сосцов нет у нее; что нам будет делать с сестрою нашею, когда будут свататься за нее?

Если бы она была стена, то мы построили бы на ней

Часть первая

палаты из серебра; если бы она была дверь, то мы обложили бы ее кедровыми досками.

Я — стена, и сосцы у меня, как башни; потому я буду в глазах его, как достигшая полноты.

Виноградник был у Соломона в Ваал-Гамоне; он отдал этот виноградник сторожам; каждый должен был доставлять за плоды его тысячу сребренников.

А мой виноградник у меня при себе. Тысяча пусть тебе, Соломон, а двести — стерегущим плоды его.

Жительница садов! товарищи внимают голосу твоему, дай и мне послушать его.

Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических!

Книга песни песней Соломона

Новый завет

0x08 graphic
в

ы слышали, что сказано древним: не прелю-

А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем...

Сказано также, что если кто разведется с женою своею, пусть даст ей разводную (Второзак., 24, 1).

А я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует.

...Почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя.

Евангелие от Матфея,

Также и вы, жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были,

когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие.

Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде,

но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом...

Также и вы, мужья, обращайтесь благоразумно с женами, как с немощнейшим сосудом, оказывая им честь, как сонаследницам благодатной жизни, дабы не было вам препятствия в молитвах.

Наконец будьте все единомысленны, сострадательны, братолюбивы, милосерды, дружелюбны, смиренномудры;

не воздавайте злом за зло или ругательством за ругательство; напротив, благословляйте, зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение.

Ибо, кто любит жизнь и хочет видеть добрые дни, тот удерживай язык свой от зла и уста свои от лукавых речей;

уклоняйся от зла и делай добро; ищи мира и стремись к нему...

И кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго?

Первое послание Петра,

...Во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа.

Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу.

Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена.

Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим.

Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление...

Соединен ли ты с женой? не ищи развода. Остался ли без жены? не ищи жены.

Впрочем, если и женишься, не согрешишь: и если девица выйдет замуж, не согрешит.

Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла, 7

Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу,

потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела...

Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее...

Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя.

Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь,

потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его.

Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть.

Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви.

Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа.

...Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе, ибо сего требует справедливость.

Почитай отца твоего и мать, это первая заповедь с обетованием...

И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем.

Послание к Ефесянам святого апостола Павла, 5, 6

...Чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою,

но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию.

Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью;

а учить жене не позволяю, не властвовать над мужем, но быть в безмолвии.

Ибо прежде создан Адам, а потом Ева;

и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление;

впрочем спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием.

...Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного.

Первое послание к Тимофею святого апостола Павла, 2, 5

Коран

Сура 4

Женщины

0x08 graphic
в

о имя Аллаха милостивого, милосердного!

1 (1). О люди! Бой-

тесь вашего Господа, ко-

из нее пару ей, а от них распространил много мужчин и женщин. И бойтесь Аллаха, которым вы друг друга упрашиваете, и родственных связей. Поистине, Аллах — над вами надсмотрщик!

(2). И давайте сиротам их имущество и не заменяйте дурным хорошего. И не ешьте их имущества в дополнение к вашему,— ведь это — великий грех!
(3). А если вы боитесь, что не будете справедливы с сиротами, то женитесь на тех, что приятны вам, женщинах — и двух, и трех, и четырех. А если боитесь, что не будете справедливы, то — на одной или на тех, которыми овладели ваши десницы. Это — ближе, чтобы не уклониться. (4). И давайте женам их вено в дар. Если же они соблаговолят чем-нибудь из этого для вас, то питайтесь этим на здоровье и благополучие.

4(5). И не давайте неразумным вашего имущества, которое Аллах устроил вам для поддержки, и наделяйте их из него, и одевайте их, и говорите им слово благое.

5 (6). И испытывайте сирот, а когда они дойдут до брачного возраста, то если заметите в них зрелость разума, отдавайте им их имущество; и не пожирайте его расточительно и торопливо.

пока они не вырастут. А кто богат, пусть будет воздержан; а кто беден, пусть ест с достоинством.
А когда вы отдаете им их имущество, то берите к ним свидетелей. И довольно Аллаха как счетчика!

8 (7). Мужчинам — удел из того, что оставили родители и близкие, и женщинам — удел из того, что оставили родители и близкие,— из того, что мало или много, удел определенный.

9 (8). А когда присутствуют при разделе родственники, сироты и бедняки, то наделяйте их из этого и говорите им слово благое.

(9). И пусть боятся те, которые, если бы оставляли позади себя слабое потомство, боялись бы за них. Пусть же они боятся Аллаха и говорят слово твердое!
(10). Поистине, те, которые пожирают имущество сирот по несправедливости, пожирают в своем чреве огонь, и будут они гореть в пламени!
(11). Завещает вам Аллах относительно ваших детей: сыну — долю, подобную доле двух дочерей. А если они (дети) — женщины, числом больше двух, то им — две трети того, что он оставил, а если одна, то ей — половина. А родителям его, каждому из двух — одна шестая того, что он оставил, если у него есть ребенок. А если у него нет ребенка и ему наследуют его родители, то матери — одна треть. А если есть у него братья, то матери — одна шестая после завещанного, которое он завещает, или долга. Родители ваши или ваши сыновья — вы не знаете, кто из них ближе вам по пользе, как установлено Аллахом. Поистине, Аллах знающ, мудр!
(12). И вам — половина того, что оставили ваши супруги, если у них нет ребенка. А если у них есть ребенок, то вам — четверть того, что они оставили после завещанного, которое они завещают, или долга.

А им — четверть того, что оставили вы, если у вас нет ребенка. А если у вас есть ребенок, то им — одна восьмая того, что оставили вы после завещанного, которое вы завещаете, или долга.
А если мужчина бывает наследником по боковой линии, или женщина, и у него есть брат или сестра, то каждому из них обоих — одна шестая. А если их больше этого, то они — соучастники в трети после завещанного, которое он завещает, или долга.
не причиняя вреда, по завету от Аллаха. Поистине, Аллах — знающий, кроткий!

(13). Таковы границы Аллаха. А кто повинуется Аллаху и Его посланнику, того Он введет в сады, где внизу текут реки,— вечно пребывать они будут там. И это — великий успех!
(14). А кто не повинуется Аллаху и Его посланнику и преступает Его границы, того Он введет в огонь вечно пребывающим там, и для него — унижающее наказание.
(15). А те из ваших женщин, которые совершат мерзость,— возьмите в свидетели против них четырех из вас. И если они засвидетельствуют, то держите их в домах, пока не упокоит их смерть или Аллах устроит для них путь.

(16), А те двое из вас, которые совершат это,— причините им боль. Если они обратятся и совершат благое, то отвернитесь от них. Поистине, Аллах — приемлющий обращение, милостивый!
(17). Ведь у Аллаха — обращение к тем, которые совершают зло по неведению, а потом обращаются вскоре. К этим обращается Аллах. Поистине, Аллах — знающий, мудрый!
(18). Но нет обращения к тем, которые совершают дурное, а когда предстанет пред кем-нибудь из них смерть, он говорит: «Я обращаюсь теперь»... И к тем, которые умирают, будучи неверными. Этим мы приготовили наказание мучительное.
(19). О вы, которые уверовали! Не разрешается вам наследовать женам по принуждению. И не препятствуйте им уносить часть того, что вы им даровали, разве что они совершат мерзость очевидную. Обходитесь с ними достойно. Если же вы их ненавидите, то, может быть, что-либо вам и ненавистно, а Аллах устроил в этом великое благо.
(20). А если вы захотели замены одной супруги другой и одной из них дали кинтар, то не отбирайте из него ничего. Разве вы станете брать лживо, как явный грех?
(21). И как вы можете отбирать это, когда вы сошлись друг с другом и они взяли с вас суровый завет?
(22). Не женитесь на тех женщинах, на которых были женаты ваши отцы, разве только это произошло раньше. Поистине, это — мерзость и отвращение и скверно как путь!
(23). И запрещены вам ваши матери, и ваши дочери, и ваши сестры, и ваши тетки по отцу и матери, и дочери брата, и дочери сестры, и ваши матери, которые вас вскормили, и ваши сестры по кормлению, и матери ваших жен, и ваши воспитанницы, которые под вашим покровительством от ваших жен, к которым вы уже вошли; а если вы еще не вошли к ним, то нет греха на вас; и жены ваших сыновей, которые от ваших чресел; и — объединять двух сестер, если это не было раньше. Поистине, Аллах прощающ, милосерд!
(24). И — замужние из женщин, если ими не овладели ваши десницы по писанию Аллаха над вами. И разрешено вам в том, что за этим, искать своим имуществом, соблюдая целомудрие, не распутничая. А за то, чем вы пользуетесь от них, давайте им их награду по установлению. И нет греха над вами, в чем вы согласитесь между собой после установления. Поистине, Аллах — знающий, мудрый!

29 (25). А кто из вас не обладает достатком, чтобы жениться на охраняемых верующих, то — из тех, которыми овладели десницы ваши, из ваших верующих рабынь. Поистине, Аллах лучше знает вашу веру. Вы — одни от других. Женитесь же на них с дозволения их семей и давайте им их плату с достоинством,— целомудренным, не распутничающим и не берущим приятелей.

30. И если они были целомудренны... А если совершат мерзость, то им — половина того, что целомудренным, из наказания. Это — тем из вас, кто боится тягости. А если вы будете терпеливы, то это — лучше для вас. Поистине, Аллах — прощающий, милосердный!

(26). Аллах хочет разъяснить вам и вести вас по обычаям тех, которые были до вас, и обратиться к вам. Поистине, Аллах — знающий, мудрый!
(27). Аллах хочет обратиться к вам, а те, которые следуют за страстями, хотят отклонить вас великим отклонением. (28). Аллах хочет облегчить вам; ведь создан человек слабым.
(29). О вы, которые уверовали! Не пожирайте иму-ществ ваших между собой попусту, если это только не торговля по взаимному согласию между вами. И не убивайте самих себя. Поистине, Аллах к вам милосерд!
(30). А кто делает это по вражде и несправедливости, того Мы сожжем в огне. Это для Аллаха легко!
(31). Если вы будете отклоняться от великих грехов, что запрещаются вам, Мы избавим вас от ваших злых деяний и введем вас благородным входом.
(32). Не желайте того, чем Аллах дал вам одним преимущество перед другими. Мужчинам — доля из того, что они приобрели, а женщинам — доля из того, что они приобрели. Просите от Аллаха Его блага,— поистине, Аллах знает все вещи!
(33). Каждому Мы сделали наследников в том, что оставили родители и близкие, а те, с которыми ваши клятвы укрепили договор,— давайте им их долю. Поистине, Аллах — всякой вещи свидетель!
(34). Мужья стоят над женами за то, что Аллах дал одним преимущество перед другими, и за то, что они расходуют из своего имущества. И порядочные женщины — благоговейны, сохраняют тайное в том, что хранит Аллах. А тех, непокорности которых вы боитесь, увещайте и покидайте их на ложах и ударяйте их. И если они повинятся вам. то не ищите пути против них,— поистине, Аллах возвышен, велик!

(35). А если вы боитесь разрыва между обоими, то пошлите судью из его семьи и судью из ее семьи; если они пожелают примирения, то Аллах поможет им. Поистине, Аллах — знающий, ведающий!
(36). И поклоняйтесь Аллаху и не придавайте Ему ничего в сотоварищи,— а родителям — делание добра, и близким, и сиротам, и беднякам, и соседу близкому по родству, и соседу чужому, и другу по соседству, и путнику, и тому, чем овладели десницы ваши. Поистине, Аллах не любит тех, кто горделиво хвастлив,—
(37). которые скупятся, и приказывают людям скупость, и скрывают то, что даровал им Аллах от Своей щедрости! И приготовили Мы для неверных наказание мучительное,
(38). и тех, которые тратят свое имущество из лицемерия пред людьми и не веруют ни в Аллаха, ни в последний день, и тех, у кого сатана товарищем. И плох он как товарищ!
(39), Почему бы им не уверовать в Аллаха и в последний день и не тратить из того, чем наделил их Аллах? Аллах ведь знает о них.
(40). Поистине, Аллах не обидит и на вес пылинки, и если будет хорошее, Он удвоит это и дарует от Себя великую награду!
(41). И как будет, когда Мы придем от каждой общины со свидетелем и придем с тобой как свидетелем против этих? (42). В тот день пожелают те, которые не верили и ослушались посланника, чтобы сравнялась с ними земля. И не скроют они от Аллаха никакого события!
(43). О вы, которые уверовали! Не приближайтесь к молитве, когда вы пьяны, пока не будете понимать, что вы говорите, или оскверненными — кроме как будучи путешественниками в дороге — пока не омоетесь. А если вы больны или в путешествии, или кто-нибудь из вас пришел из нужника, или вы прикасались к женщинам и не нашли воды, то омывайтесь чистым песком и обтирайте ваши лица и руки. Поистине, Аллах извиняющий и прощающий!

Сура 24 Свет

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

1 (1). Сура — Мы низвели ее, и поставили законом, и низвели в ней знамения ясные,— может быть, вы опомнитесь!

(2). Прелюбодея и прелюбодейку — побивайте каждого из них сотней ударов. Пусть не овладевает вами жалость к ним в религии Аллаха, если вы веруете в Аллаха и в последний день. И пусть присутствует при их наказании группа верующих.
(3). Прелюбодей женится только на прелюбодейке или многобожнице, а прелюбодейка — на ней женится только прелюбодей или многобожник. И запрещено это для верующих.
(4). А те, которые бросают обвинение в целомудренных, а потом не приведут четырех свидетелей,— побейте их восемьюдесятью ударами и не принимайте от них свидетельства никогда; это — распутники,
(5). кроме тех, которые потом обратились и исправили. Ибо, поистине, Аллах прощающ, милосерд!
(6). А те, которые бросают обвинение в своих жен, и у них нет свидетелей, кроме самих себя, то свидетельство каждого из них — четыре свидетельства Аллахом, что он правдив,
(7). а пятое,— что проклятие Аллаха на нем, если он лжец.
(8). И отклоняется от нее наказание, если она засвидетельствует четырьмя свидетельствами Аллахом, что он лжец,

9 (9). а пятым,— что гнев Аллаха на ней, если он правдив.

(10). И если бы не щедрость Аллаха к вам и не Его милость, и то, что Аллах — обращающийся, мудрый...
(11). Те, которые пришли к тебе с ложью,— группа из вас. Не считайте это злом для себя, нет, это — благо для вас. Каждому человеку из них — то, что он снискал себе из этого греха. А кто из них взял на себя большую часть этого, тому — наказание великое.

12 (12). Отчего бы, когда вы это услышали, верующие —
мужчины и женщины — не подумали в своих душах хорошо и не сказали: «Это — ясная ложь»?

(13). Отчего бы они не привели четырех свидетелей в этом? А если они не привели свидетелей, то они у Аллаха — лжецы.
(14). И если бы не щедрость Аллаха к вам и не Его милость в ближайшем и последнем мире, вас коснулось бы за то, о чем вы изливались [в словах], великое наказание. (15). Вот, вы встречаете это своими языками и говорите своими устами то, о чехм у вас нет знания, и считаете, что это ничтожно, а у Аллаха это велико.
(16). И отчего бы вы, когда услышали это, не сказали: «Не годится нам говорить об этом. Хвала Тебе! Это — великая ложь».
(17). Увещевает вас Аллах, чтобы вы никогда не возвращались к чему-нибудь подобному, если вы верующие.
(18). И разъясняет Аллах вам знамения; Аллах — знающий, мудрый!
(19). Поистине, те, которые любят, чтобы разглашалась мерзость о тех, которые уверовали, им — мучительное наказание

19. в ближней жизни и в последней. Ведь Аллах знает, а вы не знаете!

20 (20). И если бы не щедрость Аллаха к вам и не Его милость, и то, что Аллах — кроток, милосерд...

(22). И пусть не престают обладающие щедростью из вас и достатком давать родственникам и бедным и выселившимся по пути Аллаха, и пусть они прощают и извиняют. Разве вы не хотите, чтобы Аллах простил вас? Поистине, Аллах — прощающий, милосердный!
(23). Те, которые бросят обвинение в целомудренных, небрегущих, верующих,— прокляты они в ближайшей жизни и в последней! Для них — великое наказание
(24). в тот день, как будут свидетельствовать против них их языки, их руки и их ноги о том, что они делали.
(25). В тот день полностью воздаст им Аллах по их истинной вере, и они узнают, что Аллах это — ясная истина.
(26). Мерзкие [женщины] —мерзким [мужчинам], и мерзкие [мужчины] — мерзким [женщинам], и хорошие [женщины] —хорошим [мужчинам], и хорошие [мужчины] — хорошим [женщинам]. Они непричастны к тому, что говорят. Им — прощение и благородный надел!

(27). О вы, которые уверовали, не входите в дома, кроме ваших домов, пока не спросите позволения и пожелаете мира обитателям их. Это — лучше для вас,— может быть, вы опомнитесь!
(28). Если же не найдете там никого, то не входите, пока не позволят вам. А если вам скажут: «Вернитесь!»,— то возвращайтесь. Это — чище для вас, а Аллах знает то, что вы делаете.
(29). Нет на вас греха, что вы входите в дома необитаемые, в которых ваше имущество. Аллах знает, что вы обнаруживаете и что вы скрываете!
(30). Скажи верующим, пускай они потупляют свои взоры и берегут свои члены; это — чище для них. Поистине, Аллах сведущ в том, что они делают!
(31). И скажи [женщинам] верующим: пусть они потупляют свои взоры, и охраняют свои члены, и пусть не показывают своих украшений, разве только то, что видно из них, пусть набрасывают свои покрывала на разрезы на груди, пусть не показывают своих украшений, разве только своим мужьям, или своим отцам, или отцам своих мужей, или своим сыновьям, или сыновьям своих мужей, или своим братьям, или сыновьям своих братьев, или своим женщинам, или тем, чем овладели их десницы, или слугам из мужчин, которые не обладают желанием, или детям, которые не постигли наготы женщин; и пусть не бьют своими ногами, так чтобы узнавали, какие они скрывают украшения. Обратитесь все к Аллаху, о верующие,— может быть, вы окажетесь счастливыми!
(32). И выдавайте в брак безбрачных среди вас и праведных рабов и рабынь ваших. Если они бедны,— обогатит их Аллах Своей щедростью. Аллах объемлющ, знающ!
(33). И пусть будут воздержаны те, которые не находят возможности брака, пока не обогатит их Аллах Своей щедростью. А те, которые хотят записи (о свободе), из тех, которыми овладели десницы ваши,— записывайте их, если знаете, что в них есть добро, и давайте им из достояния Аллаха то, что Он дал вам; и не принуждайте ваших девушек к распутству, если они хотят целомудрия, стремясь к случайностям жизни ближней. А кто их вынудит... то ведь Аллах и после принуждения их — прощающий, милосердный!

Сура 65 Развод

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

(1). О пророк, когда вы даете развод женам, то разводитесь с ними в установленный для них срок, и отсчитывайте срок, и бойтесь Аллаха, Господа вашего! Не удаляйте их из их помещений, и пусть они не выходят, разве только совершат явную мерзость. Таковы границы Аллаха; кто переходит границы Аллаха, тот обидел самого себя. Ты не знаешь, может быть, Аллах произведет после этого какое-нибудь дело.
(2). А когда они дойдут до своего предела, то удерживайте их с достоинством или разлучайтесь с ними с достоинством. И возьмите свидетельство двух справедливых среди вас и установите свидетельство пред Аллахом. Этим увещается тот, кто верует в Аллаха и в последний день. А кто боится Аллаха, тому устроит Он исход (3). и даст ему пропитание, откуда он и не рассчитывает.

3. А кто полагается на Аллаха, для того Он достаточен. Ведь Аллах совершает Свое дело; установил Аллах для каждой вещи меру.

(4). А те из ваших жен, которые уже отчаялись в месячных — если вы сомневаетесь, то их срок — три месяца, как и для тех, у которых еще не было месячных; а у которых ноша — их срок, чтобы они сложили свою ношу. Кто боится Аллаха, тому Он устроит в Своем деле легкость.
(5). Это — повеление Аллаха; Он низвел его вам. А кто боится Аллаха, тому Он загладит его дурные деяния и увеличит ему награду.

Сура 66 Запрещение

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

(1). О пророк, почему ты запрещаешь то, что разрешил тебе Аллах, домогаясь расположения своих жен? А Аллах — прощающий, милостивый!
(2). Аллах установил для вас разрешение ваших клятв. Аллах — наш покровитель; Он — знающий, мудрый.
(3). И вот пророк сообщил втайне какой-то из своих жен новость. А когда она передала это и Аллах ему открыл,

то часть он сообщил, а от части уклонился. А когда он сообщил ей про это, она сказала: «Кто сообщил тебе это?» Он сказал: «Сообщил мне знающий, ведающий».

(4). Если вы обе обратитесь к Аллаху... ведь склонились ваши сердца. А если открыто будете противиться ему... то ведь Аллах — его защитник, и Джибрил, и праведный из верующих, и ангелы после этого — помощники.
(5). Может быть, его Господь, если он даст вам развод, заменит ему женами лучшими, чем вы — предавшимися, верующими, благочестивыми, обращающимися, поклоняющимися, паломничающими, вдовами и девицами.
(6). О вы, которые уверовали! Охраняйте свои души и свои семьи от огня, растопкой для которого — люди и камни. Над ним — ангелы, грубые, сильные — не ослушиваются Аллаха в том, что Он приказал, и делают то, что им приказано.
(7). О вы, которые не веровали! Не извиняйтесь сегодня. Вам воздается только за то, что вы делали.

Коран. А/., /986. С. 81 -87 288- 292, 461-463.

Из истории семьи

Бань Гу Всеобъемлющие дискуссии в зале Белого Тигра

Ж рактат составлен в I в.

н. э. знаменитым китайским ученым-историком Бань Гу (32—92 гг. н. э.) и представляет собой энциклопедический свод сведений об идеологии имперского Китая эпохи III а до н. э.— III в. н. э. Сведения даны по разделам, каждый из которых посвящен одной из важнейших категорий ханьской идеологии. Девятая глава (цзюань) посвящена браку. Хотя текст обращен прежде всего к императору и в нем значительное место занимают реалии императорской жизни (что, в частности, отразилось в данной главе), Бань Гу делает упор на общеконфуцианских принципах, которые постепенно становились общекитайскими. Поэтому данные в главе сведения о браке и свадебном ритуале имеют значение и для императора, и для простого китайца вплоть до начала XX в. В частности, никто, кроме императора, не мог иметь девяти жен, как описывается в тексте, однако изложенные правила характерны вообще для китайской полигамии.

Данный перевод сделан с классического литературного китайского языка вэньянь (иногда называемого древнекитайским) по изданию «Бо ху тун дэ лунь» — «Сы бу цун кань» (Шанхай, 1934. Т. 1252. Цз. 9). Перевод на русский язык и комментарии к данному и следующему тексту принадлежат С. В. Зинину.

Брак

Почему Пути ¹ человека присущ брак. Среди чувств и моральных принципов людей нет более значимых, чем отношения между мужчиной и женщиной. Среди чувств, связанных с половыми отношениями между мужчиной и женщиной, нет более важных, чем возникающие при супружеских отношениях.

¹ Термин «Путь» здесь и далее заменяет знаменитое китайское «дао» — многозначный термин, имеющий значение всеобщего закона, основных принципов и т. д. Путь — это исходное значение дао, символизм которого ощущается не только в китайской, но и в любой культуре.

² «И цзин» — классическая китайская «Книга перемен». Далее упоминается «Чжуань» — апокрифический комментарий к «И цзину». Все остальные цитируемые Бань Гу тексты взяты из различных глав «Ли цзи» — «Записей о ритуале», ритуального кодекса, составленного во II или I в. до н. э.

В «И цзине»² сказано: «Когда Небо и Земля взаимодействуют, возникают десять тысяч вещей, когда семя мужчины и женщины смешиваются, возникшие вещи обретают жизнь»¹. Человек помогает Небу и Земле поддерживать в движении принципы инь и ян², затем и установлен брачный ритуал, подчеркивающий важность этических принципов и обеспечивающий законную преемственность в роду...

Почему в соответствии с этим ритуалом мужчина берет жену, а женщина выходит замуж? Принцип инь, соответствующий женщине, низок, не пристало ей проявлять инициативу; потому-то принцип ян завершает это. Поэтому в «Чжуань» сказано: «Ян запевает, инь вторит, мужчина действует, женщина следует ему».

Однако и мужчина не женится по собственной инициативе, как и женщина по собственной инициативе не выходит замуж. Почему инициатива непременно исходит от родителей и свахи? Для отдаления стыда и предотвращения разврата и незаконных половых связей...

Мужчина женится в тридцать лет, женщина выходит замуж в двадцать: числа ян нечетные, числа инь четные³. Мужчина в момент брака старше, женщина младше: принцип ян свободней, принцип инь ограниченней. У тридцатилетнего мужчины достаточно крепки кости и суставы, он готов стать отцом. У двадцатилетней женщины сформировались вполне плоть и мускулы, она готова стать матерью.

«Десять тысяч вещей» — это все живые существа и органические феномены, возникающие благодаря космическому браку Неба и Земли.

² Инь и ян — два основных принципа или категории китайской философии, на основе которых классифицируются любые бинарные оппозиции: Земля и Небо, женщина и мужчина, темное и светлое и т. д. Они же — олицетворение космических сил, взаимодействие которых символизируется браком, или половым актом.

³ Одной из характерных особенностей китайской философии является нумерология: разнообразные концепции используют числа не только в собственном математическом их значении, но и символически, чем обеспечивается методологическое основание для различных натурфилософских и философских концепций. Ниже читатель подробнее столкнется с этим явлением. Исходной для китайской нумерологии является классификация нечетных чисел как ян, четных — как инь.

⁴ «Великое расширение» — да янь — это аналог знаменитого «Великого предела» — тай цзи (легшее, в частности, в основу все более популярной в нашей стране китайской гимнастики «тай цзи цюань»). Это некий первоисток, первоначало космоса, лежащее в основе космогенеза.

Двадцать и тридцать в сумме дают пятьдесят, что соответствует числу Великого Расширения⁴, откуда исходят десять тысяч вещей... Семь — это число ян, восемь — число инь. Семь плюс восемь дает пятнадцать, числа инь и ян составляют полное число, поэтому семерка и восьмерка взаимно тяготеют. Поэтому в «Ли цзи» сказано: «В пятнадцать лет девушка помолвлена, получает шпильку для волос ¹ и взрослое имя». Имянаречение, о котором говорится в «Ли цзи»,— это время сердечной привязанности инь к ян. Принцип ян — почетней, поэтому не привязывается к инь.

Но иногда говорят, что в двадцать пять лет у мужчины возникает сердечная привязанность — это срок, связанный с инь. Ведь по своей природе ян более свободно, а инь — скованно. Число тридцать содержит три десятилетних периода. Нечетная тройка — это срок ян. Число двадцать содержит два десятилетних периода. Четная пара — это срок инь. Ян достигает малого завершения в инь и большого завершения в ян. Поэтому в двадцать лет совершается церемония возложения шапки для юноши, а в тридцать лет он должен быть женат. Инь достигает малого завершения в ян, большого завершения в инь. Поэтому в пятнадцать лет для девушки совершается церемония вдевания шпильки в волосы и в двадцать лет ее выдают замуж.

Число ян — семерка, число инь — восьмерка. В восемь лет мальчик теряет молочные зубы, девочка в семь лет теряет молочные зубы². Числа ян нечетные, это тройка. Трижды восемь — двадцать четыре, да плюс один — двадцать пять. Числа инь четные, это двойка. Женщина достигает половой зрелости в четырнадцать лет, да плюс один — пятнадцать. Поэтому в пятнадцать лет она помолвлена.

К каждому сроку добавляется единица — эта единица символизирует сосредоточенность на одном человеке в сердечной привязанности обоих. Для чего необходима сердечная привязанность? Для избежания разврата и незаконных половых связей.

Согласно «Ли цзи», девушка должна быть помолвлена в пятнадцать лет. В качестве подарка, посылаемого семьей жениха по случаю определения путем гадания счастливого дня совершения свадебной церемонии, времени личной встречи женихом невесты, используют дикого гуся. А при завершении переговоров дарятся свертки черного и красного шелка и оленьи шкуры, а не гусь.

B ходе инициации девочка получала шпильку для волос, а на мальчика водружалась «взрослая» шапка.

² Следует учесть, что, по китайским традициям, новорожденный считался почти годовалым ребенком — учитывался срок беременности.

Гусь избран в качестве подарка, потому что он в надлежащее время летит на юг и возвращается на север, и не нарушает этого срока: так же и жених не отнимает времени девушки пустыми посулами. И еще потому избран гусь, что стая в полете образует стройные цепочки, а на отдыхе — стройные ряды: это означает, что при брачной церемонии старшие и младшие располагаются точно в соответствии с социальной иерархией, а не занимая чужие места...

Почему все, от простого служилого и до императора, лично встречают невесту при брачной церемонии у ее дома и вручают ей суй веревочные поручни для поднятия в экипаж? Ибо так ян спускается к инь. Желая достичь благорасположения невесты, лично раскрывают свое сердце.

Жених встречает невесту, проезжает вместе с ней на свадебном экипаже три оборота колеса и сходит на землю. Он смотрит на невесту при этом лишь краем глаза, дабы уберечься от душевного соблазна В «Ли хунь цзин» сказано: «Гость восходит в дом с севера, дважды кланяется земно, подносит гуся, нисходит по лестнице и выходит со двора. Жена же выходит из внутренних покоев». Выйдя, спускается по западным ступеням, поднимается в экипаж, жених подает невесте поручни суй.

О выдаче девушки оповещают в храме предков семьи невесты из почтения к останкам предков. Ибо не только невеста, но и ее родители не осмеливаются действовать по собственной инициативе и извещают о происходящем предков... В «Ли цзи» сказано: «В семье, где выдана замуж девушка, три дня не гасят очага, совместно переживая расставание с ней. В семье, куда пришла невеста, три дня не звучит музыка, ибо там печалятся о скором наследовании сыном отцу». Сокрушаются, что стал отец стар и скоро придет ему смена. В «Ли цзи» сказано: «Свадьба не повод для поздравлений, ибо речь идет о смене поколений».

В китайской традиции брак — это сделка, необходимая для продолжения рода. Эмоциональный, чувственный момент здесь не должен был доминировать.

В храме предков жениха о женитьбе не сообщают сразу: ситуация пока неопределенна. И отец невесты также не осмеливается определенно отвечать на вопрос о времени свадебной церемонии. Лишь после трехмесячного пребывания молодой жены в семье в качестве жены сына она принимает участие в жертвоприношениях в храме предков и таким образом представляется им как новый член семьи... Три месяца — это срок сезона года, за это время все вещи достигают зрелости и хорошие и плохие качества человека также становятся явными. Только после этого жена допускается к ритуалу в храме предков жениха. Цзэн-цзы сказал: «Если женщина умрет, не представившись предкам мужа в храме предков, то ее тело возвращается для захоронения в семью невесты. Это означает, что она не стала настоящей женой».

Свадьба происходит весной, это время сочетания Неба и Земли, когда десять тысяч вещей появляются на свет; это время взаимопроникновения принципов инь и ян... В «Чжоу гуань» сказано: «Во второй месяц весны чиновник, ведающий бракосочетаниями, собирает вместе мужчин и женщин, и приказывает мужчинам, достигшим тридцати лет, жениться, а женщинам, достигшим двадцати, выйти замуж».

Причина, по которой жена не может покинуть мужа, даже если он совершает дурные поступки, заключается в том, что Земля ни при каких условиях не отделяется от Неба. Хотя бы муж и вел себя дурно, жена не может оставить его... Лишь самые тяжелые нарушения морали, убийство родителей жены, участие в смуте и мятеже — вот тяжелейшие преступления, позволяющие жене оставить мужа.

Почему Сын Неба и владетельные князья единожды женятся сразу на девяти женщинах? Дабы подчеркнуть обширность своего государства и обеспечить законную преемственность в наследовании. Чему соответствует число девять? За образец взята Земля, девять областей которой¹, восприемля оплодотворяющий импульс Неба, производят все вещи. Также и женитьба сразу на девяти женщинах призвана удовлетворить оплодотворяющий импульс императора. Ведь если девять женщин не произведут хотя бы одного сына, то на это не способны и сто женщин...

¹ Здесь также нумерологический мотив: в традиционном представлении Земля имеет девять областей, в виде квадрата три на три, так что девять женщин символизируют претензию на мировое господство государя, овладение всеми девятью регионами Земли.

Иногда говорят: «Сын Неба женится на двенадцати женщинах, беря за образец Небо с его двенадцатью месяцами».

Почему он женится лишь единожды? Дабы предотвратить разврат и уберечься от дальнейшего погружения в море страстей. Женится единожды: правитель не может жениться дважды. Почему брак с каждой главной женой довершается браком с ее младшей сестрой и кузиной? Для предотвращения женской ревности: если одна родит сына, то все трое радуются этому, как если бы родили они сами ¹

Почему он не берет в жены сразу двух младших сестер? Чтобы передать семя другого рода. Почему берет женщин из трех разных государств? Для увеличения потомства благодаря расширению рода. Опасается, что взаимная близость наследственности женщин одного государства приведет к бесплодию.

Почему при женитьбе гадают на черепахе? Гадают о добродетели женщины, ее достоинствах и недостатках...

Не женятся на женщине, носящей ту же фамилию, что жених, из уважения к нормам морали и предотвращения разврата. Стыдятся сравниться в поведении с дикими зверями и птицами... Не женятся на родственницах матери, приравненных к ней по трауру к пяти месяцам и более...

Почему министры и чиновники высших рангов берут одну жену и двух наложниц? Из почтения к их достоинству и ради продления рода. Почему не завершают брак, взяв кузину и младшую сестру жены? Потому, что они лишь подданные, смотрящие лицом на север², низки сравнительно с императором и их авторитета недостаточно для исчерпания рода другого человека... Почему простой служилый берет одну жену и одну наложницу? Потому, что по рангу он ниже министров и чиновников высшего ранга.

Если главная жена уже отправилась к мужу и в пути умерла, почему ее замещает одна из сопровождающих ее женщин? Повелитель не может жениться дважды, от небесного же повеления не убережешься, поэтому и женится на девяти женщинах сразу...

О ревности в привычном нам смысле здесь нет и речи — такая ревность, по конфуцианским представлениям, уже есть повод для развода. Ревновать можно было только к повышению статуса соперницы в результате рождения сына — наследника.

² Обращение лицом на юг — символ императорской позиции. Подданные располагались лицом к нему — т. е. смотрели на север.

Иногда говорят: «Когда умирает главная жена, то не устанавливают главную жену взамен». Во избежание преступлений, связанных с наследованием, не может быть двух главных жен. В этом случае наложница или второстепенная жена могут совершать взамен умершей жертвоприношения в храме предков, однако по ритуалу бракосочетание с ней запрещено. Наложницы не могут быть подняты до положения главной жены.

Цзэн-цзы спросил: «Если установлен благоприятный день для бракосочетания и уже вручены подарки, а в это время умер кто-либо из родителей невесты, как поступить?» Конфуций ответил: «Жених посылает человека с выражением соболезнований невесте. Если умирает кто-либо из родителей жениха, то невеста посылает человека с выражением соболезнований... Когда похороны завершены, один из дядьев жениха по отцу посылает человека в семью невесты с предложением отказа от бракосочетания... Семья невесты не может отказаться, однако девушку не выдают за другого человека. Когда кончается траур, отец девушки посылает человека с предложением возобновить переговоры. Если жених не желает более брать девушку в жены, то ее выдают за другого. Если умирают родители девушки, поступают аналогично».

Почему у просватанной девушки есть наставница? Дабы научить ее служению другому человеку... Трехмесячного срока достаточно для завершения обучения. Если девушка не связана с правителем родством в степени трехмесячного траура и ближе, то она может получить наставления в помещениях храма предков главы ее рода. Правитель выбирает одну из наложниц чиновника высшего ранга или жену служивого, пожилую и бездетную, умудренную в супружеском опыте, и берет ее на государственную службу для наставления женщин в помещении главы рода.

Замужняя же женщина учится служить не мужу, а родителям мужа, дабы подчеркнуть, что с мужем составляет одно тело... В служении же мужу соблюдает следующие церемониальные правила: при первом утреннем крике петуха омывает руки и очищает рот, причесывает и закалывает шпилькой волосы и только после этого обращается к мужу: это аналог отношений между подданным и государем. Печалится о возможной утрате мужа: это аналог отношений между отцом и сыном. Способна определить выгоду и недостатки в различных делах: это аналог отношений между старшим и младшим братом. Внутри помещения сидит на одной циновке с мужем: это аналог отношений между друзьями. При разговоре о муже и обращаясь к нему, использует разные выражения: так установлено это.

Есть пять случаев, когда не женятся на девушке: из преступной семьи не берут, из семьи мятежника не берут, из семьи, где есть осужденные, не берут, из семьи, где есть наследственные болезни, не берут, взрослую девушку в состоянии траура — не берут.

При разводе с женой сопровождают ее согласно ритуалу для гостя. Совершенный муж при этом ведет себя тщательней, чем чернь...

Что означает термин ци (главная жена)? Ци — это ци (единое целое). Она образует с мужем единое целое. От императора до простого человека — смысл этого один. Це (наложница) —это це (связывать). Она постоянно встречается с мужчиной для связи.

Что означает цзя цюй (брак)? Цзя (выходить замуж) — это цзя (семья). Жена выходит замуж, чтобы семью другого человека сделать своей семьей. Цюй (жениться) — это цюй (брать).

Что означает нань нюй (мужчина и женщина)? Нань — это жэнь (брать ответственность). Мужчина берет на себя ответственность, чтобы стяжать заслуги. Нюй — это жу (приспосабливаться), ибо женщина следует указаниям других: в своей семье — отца и матери, замужем — мужа, вдова — сына...

Что значит фу фу (муж и жена)? Фу (муж) — это фу (поддерживать). Поддерживает благодаря обладанию человеческими принципами. Фу (жена) —фу (подчиняться). Подчиняется семье.

...Что означает хунь инь (свадьба)? Свадебный ритуал совершается в сумерках (хунь). Жена следует мужу (инь) и лишь тогда становится полноценной женщиной, поэтому говорят инь (следовать)... Почему свадьба совершается в сумерках? Дабы подчеркнуть, что ян спускается к инь. Ведь свадьба, как и сумерки, момент взаимопроникновения инь и ян.

Почему мужчина в шестьдесят лет закрывает двери спальни для женщины? Чтобы предотвратить одряхление, учитывая отпущенный природой запас сил В «Ли нэй цзэ»

Предполагается, что каждому человеку природой (Небом) при рождении отпущен некий запас сил, которые расходуются в ходе жизнедеятельности организма, в частности при половом акте. Поэтому сказано: «Хотя бы наложница и состарилась, но если ей не исполнилось пятьдесят лет, обязательно раз в пять дней встречает мужа. Когда исполнилось пятьдесят — не встречает». Это необходимо для обоюдного сохранения здоровья. Достигнув семидесяти лет, человек дряхлеет: не может принимать пищу без мяса, не может согреться в постели, не обнимая другого человека. Поэтому в семьдесят лет мужчина снова открывает двери спальни для женщины.

0x01 graphic

многие каллистенические дисциплины в Китае, направленные на продление жизни, базировались на принципе сбережения энергии, в том числе при половом акте. Необходимо также принимать в расчет традиционный для Китая шестидесятиричный календарный цикл. Таким образом, шестьдесят лет — момент начала нового цикла, обновления жизни, и человек рассматривался как младенец, неспособный к сексуальной жизни.

Сочетание инь и ян

редлагаемыи анонимный <~^?^Ж?гШ~~) ^текст — первая глава тракта-?^z^®^2>^ та, обнаруженного в ходе рас-лЯ^З^\ копок в 70-е гг. XX в. в Китае ч-г ^гУ в захоронении, датируемом II в. до н. э. Это самый ранний из известных трактатов такого рода. В первой главе его дается сжатое описание техники полового акта, раскрываемое в последующих семи главах. Первая часть в оригинале является стихотворной, вторая — прозаической.

Тело женщины в трактате предстает в виде своеобразной «географической карты», областями которой являются эрогенные зоны, по которым «путешествует» мужчина, к кому обращен трактат (хотя он найден в могиле женщины). Сексология в китайском варианте — это раздел каллистеники, дисциплины, ставящей задачей сохранение здоровья и продление жизни. По китайским представлениям, это прежде всего сохранение отпущенного природой при рождении энергетического запаса, который уменьшается при оргазме. Так что китайская эротика в определенном смысле противоположна западной — наслаждение здесь состоит в воздержании от оргазма. Наоборот, ставится задача довести до оргазма женщину и при этом «похитить» у нее жизненную энергию, в чем читатель убедится, прочитав текст. При переводе использовались расшифровка и транскрипция текста, сделанная китайскими учеными для издания «Мавандуй хань му бошу» (Пекин, Вэньу чубаньшз, 1985. Т. 4. С. 155), а также комментарии американского синолога Д. Харпера.

Вот способ, пригодный для всякого сочетания принципов инь и ян:

Речь идет о груди. ² Область таза. Верхняя часть живота. Район ключицы. Область пупка.

Возьми женщину за руки, увлажни слюной внешнюю сторону запястий, затем погладь локтевые ямки, затем достигни подмышечных впадин, затем поднимись к «очажному каркасу»¹, затем достигни шейной области, затем погладь «восприемлющую корзину»², затем накрой «охватывающее кольцо»³, затем спустить к «выщербленной миске»⁴, затем пересеки «винный брод»⁵, затем перейди «бурлящее море»¹, затем взойди на «гору постоянства»², затем войди в «темные врата»³, затем правь «половой жилой»⁴, затем возгоняй «цзин шэнь»⁵.

Тогда сможешь сохранить хорошее зрение и пребывать в гармонии с Небом и Землей⁶.

«Половая жила» — это «половой канал» внутри темных врат. Когда достигнешь его и воздействуешь на него, тогда оба тела получают наслаждение и вскармливание⁷, радость и удовольствие, так что приобретут хорошую внешность⁸. Хотя и есть желание, не действуй⁹.

Совершая поцелуи и объятия, последовательно иди «путем развлечений»Путь развлечений характеризуется пятью признаками: первое, пневма восходит, лицо женщины краснеет — медленно вдыхай. Второе: соски твердеют, нос увлажняется испариной — медленно обнимай. Третье: язык разбухает и покрывается слизью — медленно опускайся. Четвертое: внизу выделяется секрет, бедра увлажняются — медленно действуй. Пятое: горло пересыхает, слюна сглатывается — медленно возбуждай. Таковы пять признаков страсти.

Область лобка.

Имеется в виду возбужденное состояние гениталий. Это аллюзия к знаменитому образу из «Дао дэ цзи на» — врата темной самки.

⁴ Эрогенная зона внутри влагалища.

Имеется в виду использование энергии семени, не извергаемого наружу.

⁶ Считается, что такой половой акт улучшает зрение, а установление гармонии с космосом имеет следствием долгожительство.

⁷ Имеется в виду получение энергии партнера.

⁸ Предполагается, что кроме зрения человек, следующий данному руководству, имеет моложавый вид и «блестящую» кожу.

^g Это рекомендация к воздержанию от оргазма.

¹⁰ Далее описываются действия мужчины в их зависимости от
состояния возбуждения женщины.

¹¹ Пневма — китайское ци, субстанция, аналогичная воздуху и цир-
кулирующая по телу так же, как и кровь. В китайской натурфилософии
пневма — аналог европейской материи (стоической пневмы).

Когда эти признаки проявились полностью, взойди. Взойдя, толкай вверх, не проникая внутрь, с тем чтобы прибыла пневма ¹¹. Когда пневма прибудет, глубоко проникни внутрь, толкай вверх, дабы рассеять тепло пневмы. Снова толкай вниз. Не позволяй пневме выйти наружу, а женщине изнемочь от страсти.

Далее даются нумерологические определения различных поз и способов полового акта, раскрываемых подробно в дальнейших главах трактата.

² Предполагается, что энергетический пик мужчины наступает вечером, а женщины — утром. Так как трактат обращен к мужчине, то и рекомендуется время вечерних сумерек (см. выше о значении этого времени в брачной церемонии).

³ Здесь имеются в виду признаки эмоционального возбуждения женщины, за которыми должен наблюдать мужчина.

Затем завершай десять движений ¹, соединяйся в десяти позах, разнообразь сочетания десятью способами. Сочетаясь телесно вечером², направляй пневму в порождающие врата, следи за восемью движениями, прислушивайся к пяти звукам, наблюдай десять трансформаций ³

0x01 graphic

Малланага Ватсьяяна Камасутра

Ж ема любви, одна из ведущих

в индийской литературе, встречается в самых древних ее памятниках. Кама-любовь воспевается как первое семя духа в текстах Ригведы, относящихся ко второму тысячелетию до н. э. Позднее появляются и научные трактаты по эротике. Самый древний из сохранившихся и одна из самых знаменитых книг о любви в истории человечества — «Камасутра» — написана, согласно новейшим исследованиям, во второй половине III в. н. э. индийским врачом Малланагой Ватсьяяной в сухом, дидактическом стиле этико-политического трактата.

Ватсьяяна излагает в нем положения о необходимости следовать трем жизненным целям, перечисляет 64 искусства, доставляющие человеку удовольствие, описывает жизнь галантного горожанина. Далее следует классификация типов физической конституции мужчин («заяц», «бык», «жеребец») и женщин («лань», «кобыла», «слониха»), наилучшие виды их сочетания, описание разного рода объятий, поцелуев, форм выражения страсти и сексуальных позиций (включая акробатические), наиболее приятных для любого вида сочетаний.

Последовательная их смена в ходе акта, как утверждает одна из индуистских традиций, приводит к такому усилению психической энергии (пра-ны), что пробуждает сверхъестественные способности.

Автор обсуждает далее вопросы о выборе невесты, способах ухаживания за ней, о сватовстве. В книге описывается жизнь женщины после замужества, ее поведение с мужем и другими женами гарема. Обсуждаются способы обольщения чужих жен и мужей на основе классификации их характеров и даются советы, как тайно проникнуть в чужой гарем. В заключение описываются нравы гетер и рекомендации, как им преуспеть в своем ремесле, а также медицинские советы и средства совершенствования собственной привлекательности.

В Древней Индии изучение камы рассматривалось как необходимая часть светского образования и галантной культуры богатых горожан. Это ценный источник медицинских, этнографических и социологических сведений о Древней Индии. Под влиянием этого трактата написаны лучшие сочинения классической литературы — «Кадамбари» Боны, «Сказания десяти принцев» Дандина, «Океан сказаний» Сомадевы и особенно драмы Калидасы.

«Камасутра» легла в основу и последующей богатой эротической традиции Индии, в частности знаменитого сочинения Коккоки «Ратира-хасья» («Тайна любви»), написанного на хинди изысканными стихами около XII в. Коккока предложил другой тип психофизической классификации характеров. Женщины, в частности, разделены на четыре группы по степени привлекательности — падмини (лотосовые), читрини (искусницы), шанкини («раковины») и хастини («слонихи»). Вот, например, как он описывает образ индийской Афродиты — лотосовой женщины: ее лицо прекрасно, как полная луна; тело, достойно облеченное плотью, мягко, как шираз — цветок горчицы; ее кожа нежна, чувствительна и прекрасна, как желтый лотос, никогда не темнеющий. Ее очи ярки и чудесны, как глаза молодого оленя, дивного разреза и с красноватыми краями. Ее груди тверды, полны и высоки; у нее изящная шея; нос прямой и восхитительный, и три складки, или сгиба, пересекают ее живот в области пупка. Ее лоно подобно открытому бутону лотоса, и ее любовное выделение благоухает, как новорожденная лилия. Она шествует походкой лебедя, а ее голос, низкий и музыкальный, подобен пению «кокила» — земляной кукушки. Она восхищает, облаченная в свежие одеяния, красивые драгоценности и богатые платья. Мало ест, чутко спит и столь же благочестива и религиозна, как умна и вежлива; она увлечена мудростью богов и наслаждается беседами с брахманами.

Каждый тип, впрочем, по-своему хорош, что же до «слоних», то для индийцев в этом названии не было никакой иронии: слон — животное мудрое, красивое и грациозное.

Труд Ватсьяяны неоднократно комментировался. Самым древним комментарием является «Джайямангала» Яшодхары (написан между X и XIII вв.), когда его автор страдал от разлуки с умной и проницательной женщиной, как он сам заявлял в конце каждой главы. Без его вставок не обходится ни одно издание перевода «Камасутры». Этот комментарий, как и «Камасутра», написан на санскрите и тщательно разъясняет темные места последней, а в некоторых местах дает подробное описание встречающихся у Ватсьяяны реалий.

В основу данного перевода отрывков из «Камасутры» положен английский перевод Упадлияйя (Kama Sutra of Vatsyayana. Transl. from the Original Sanscrit by S. C. Upadliyaya. London; Bombay, 1961, P. 71, 75—76, 79— 80, 99—100, 141 —156), сверенный с английским переводом Р. Бартона и Ф. Арбутнота (1883), немецким переводом Р. Шмидта (1897) и К. Мили-уса (1987). Перевод на русский язык и комментарий принадлежит А. Г Ваше сто ву.

Всеобщее

Как достигнуть трех благ

Дхарма — исполнение семейных, общественных и религиозно-этических заповедей; Артха — достижение материального благополучия и способы его использования; Кама — удовлетворение чувственных побуждений в широком смысле слова (от физической любви до наслаждения живописью, музыкой и т. п.). Эти принципы образовали своего рода единую структуру, регулирующую всю повседневную жизнь.

3 Семья, кн.

Сутра 1. Мужчине... обеспечена продолжительность жизни на сотни лет. В различные периоды своей жизни он должен преследовать три цели — Дхарму, Артху и Каму ', одновременно одну или больше, но всякий раз цели должны быть в гармонии друг с другом и ни в коем случае — в противоречии.

Сутра 2—4. В детстве он должен посвятить себя приобретению знания; в юности предаваться мирским удовольствиям, а к старости он должен стремиться к спасению через практику Дхармы.

Сутра 5—6. Поскольку жизнь таит в себе неопределенности, мужчина может преследовать цели тем способом, который он выберет, но при том условии, что он соблюдает безбрачие в период обучения ¹.

Сутра 7—8. В соответствии с предписаниями священных книг Дхарма включает такие действия, как совершение жертвоприношений, сверхъестественные действия, чьи последствия незримы человеческими очами. Дхарма также запрещает определенные действия (например, употребление мяса), которые оказывают видимое воздействие на людей. Дхарме обучаются из этих священных книг и у тех людей, которые в ней сведущи.

Сутра 9—10. Артха — это приобретение знания и богатства в виде земли, золота, скота, зерна, посуды, друзей и т. д. Обучаются Артхе у купцов, хорошо знающих способы торговли и коммерции.

Сутра 11 —13. Кама — это наслаждение объектами с помощью пяти чувств — слуха, речи, зрения, осязания и обоняния в соответствии с указаниями человеческого ума в согласии с его душой. В узком смысле слова Кама — это особое удовольствие через упражнение осязательного чувства, связанного с объектом, доставляющим удовольствие. Обучаются Каме из «Камасутры»² у горожан, обладающих житейской мудростью.

¹ Согласно комментарию Яшодхары, до 16 лет. Ватсьяяна приписывает создание первого трактата «Камасутры» из тысячи глав богу Шиве; позже 500 глав добавил Шветакету — известный философ и мудрец, упоминаемый в древнейших Упанишадах (около 600 г. до н. э.). Структура трактата, по-видимому, в основном оформилась Бабхравьей, учителем в искусстве любви, и развивалась другими авторами. Но все эти сочинения до нас не дошли.

Сутра 14 —17 Три цели — Дхарма, Артха и Кама, расположены в том порядке, что первая выше, чем последующая, т. е. Дхарма выше, чем Артха, и Артха выше, чем Кама. Но этот порядок образа жизни приложим не ко всем случаям. Для царя главное Артха, поскольку от нее зависит жизненный уровень его подданных. Аналогично Кама в первую очередь нужна гетерам.

Изучение различных искусств

Сутра 1—4. Мужчина должен изучать «Камасутру» и сопутствующие ей искусства наряду с искусствами и науками, относящимися к Дхарме и Артхе. Девушка должна изучать «Камасутру» и сопутствующие ей искусства до брака ', а в браке изучать то же самое с согласия мужа. (Согласие супруга необходимо, поскольку иначе это производит впечатление кокетства и непостоянства.) По этому поводу некоторые ученые мужи резонно замечают, что, поскольку женщине не разрешается изучение священных книг, бессмысленно посвящать ее и в эту науку.

В ведийский период (второе тысячелетие до н. э.) девушка должна была выйти замуж до 16 лет; позже брачный возраст снижался. Считалось, что девочку лучше всего выдать замуж до достижения половой зрелости (т. е. до первой менструации), а так как на юге зрелость наступает рано, то брачный возраст устанавливается от 8 до 10 лет. Наилучшим брачным возрастом для юноши считался 24—25 лет, отсюда и многовековая традиция: возраст жены должен составлять треть возраста мужа (8 лет=24 года). Господствует мнение, что основной причиной ранних браков было желание выдать девочку замуж целомудренной, ибо, почувствовав любовное влечение по достижении зрелости она не может с^бя сдержать и обрекает родителей на позор, а себя на безбрачие и проституцию. Впрочем, ранние браки типичны для традиционных обществ. В России браки для девочек в 8-12 лет до XVIH в. были обычным явлением.

Сутра 5—11. Против этого Ватсьяяна говорит, что женщины уже хорошо знакомы с практикой этой науки, а его сочинение — лишь суммирование науки в группу принципов; для них она ни в коем смысле не неуместна или бессмысленна. Его аргумент относится не только к случаю с «Камасутрой»: везде в этом мире наблюдается, что, хотя какая-либо наука и практикуется всеми, лишь немногие знакомы с ее правилами и законами, т. е. с тем, на чем эта наука базируется. Тем самым научное исследование текста — это ключ, хотя и задним числом, к практике всякой науки. Возьмем, например, священников, руководящих жертвенными ритуалами: даже если сами они не сведущи в грамматике, они свободно употребляют «уха» в ритуале, полностью осознавая тот факт, что это обыкновенная грамматика. («Уха» — сознательное угадывание смысла слова перед его употреблением. Священники, хотя и не знатоки грамматики, способны к этому благодаря обычной практике и традиционному знанию.) В качестве сходного случая можно указать на людей, совершающих добрые дела и благочестивые действия в дни добрых предзнаменований, хотя они не астрологи, а просто верят, что действуют в согласии с указаниями астрологии. Так же всадники и погонщики слонов дрессируют лошадей и слонов, хотя науки дрессировки лошадей и дрессировки слонов они не изучали. Таким же путем в самых отдаленных районах царства люди подчиняются законам, зная, что они освящены царским авторитетом. Изучение «Камасутры» женщинами полностью аналогично вышеприведенным примерам.

Сутра 12. Имеются, однако, некоторые куртизанки, принцессы и дочери министров, чьи умы буквально затуманены неумеренным рвением при изучении текстов.

Сутра 13. Желательно поэтому, чтобы женщина начала изучать этот текст или его часть, а также практические приложения его принципов частным образом с помощью лица, достойного ее доверия.

Сутра 14. Девушка должна тайно, частным образом изучить 64 практики, указанные в тексте «Камасутры».

Сутра 15. Инструктором ее должны быть кто-нибудь из следующих лиц: 1) дочь кормилицы, росшая вместе с ней и уже замужняя; 2) сладкоречивая приятельница, которой можно во всем довериться и которая тоже замужем; 3) дочь сестры ее матери, равная ей по возрасту; 4) старая, верная служанка, которая для девушки как сестра родная; 5) опытная женщина, которая ныне побирается 6) ее собственная старшая сестра, которой всегда можно доверять.

Имеются в виду отшельницы и буддийские монахини.

Сутра 16. Среди 64 искусств, являющихся существенной частью науки «Камасутры», 24 искусства, имеющих технический термин «кармашрайя», требуют физических усилий и овладения некоторыми техническими навыками. Это: 1) вокальная музыка, 2) танец, 3) инструментальная музыка, 4) владение почерком других провинций, 5) красноречивая речь, 6) живопись, 7) изготовление кукол, 8) приготовление в соответствии с правилами листьев бетеля, 9) составление гирлянд и букетов, 10) кулинарное искусство с особым знанием способов смеси вкусовых составляющих, 11) умение отличать подлинные драгоценные камни от подделок,

12) шитье, 13) приготовление красок и окраска тканей, 14) умение приготовить необходимое количество муки и т. п. к стряпне, 15) знание мер и весов, 16) знание средств для поддержания текущей жизни и долголетия, 17) ветеринарная наука, 18) магия, жонглирование и фокусы, 19) опытность в играх, 20) знание других людей, 21) ловкость, 22) массаж, 23) личная гигиена, 24) знание стилей причесок и умение уложить волосы. Имеются 20 искусств, основывающихся на пари. 15 из них называются «нирджива» и 5 — «саджива». Это: 25) игра в три кости, 26) искусство жонглирования ими и умение с выгодой для себя выбрасывать их на пол, 27) умение вытягивать кулак, полный костей и спрашивать о количестве, скрытом в нем, 28) знание мест, куда их бросать, 29) умение вытянуть у мужа деньги, если ответ правильный, 30) предложить правильное и бесспорное решение, 31) умение схватить сумму, предложенную на пари, 32) знание различных игр на пари, 33) умение зажать сумму в кулаке, спросить о ее количестве, а затем показать, 34) договориться о счете: где выигрыш, где проигрыш, 35) умение, не тратя времени, подсчитать денежный выигрыш, 36) оценить сумму выигрыша, 37) умение осторожно вести игру в каждом туре, 38) умение ввести в заблуждение партнеров, 39) отдать сумму (взятую не по правилам). Эти 15 искусств называются «нирджива», поскольку вещи, с которыми играют, неодушевленны. Оставшиеся 5 «сарджива» относятся к одушевленным вещам. Это: 40) подготовка птиц и животных для игры, 41) умение подзадорить их к бою друг с другом, 42) вызывание их особыми звуками и криками, 43) отвлечение их от решительных действий, т. е. полета или драки и т. д., 44) умение заставить их танцевать.

Две главы «Камасутры» посвящены тщательной классификации этого мало распространенного в Европе вида выражения страсти. Указаны восемь форм заточки ногтей мужчины и женщины (дисковидная, полумесяцем, округлая, перпендикулярная пальцу, «коготь тигра», «павлинья лапа», «задняя лапа зайца», «лепесток лотоса»), места и способы нанесения ударов для каждого вида заточки. Преследовалась цель возбуждения партнера как одна из форм акупунктуры.

Имеются 16 искусств спальни. Это: 45) знание движений другого лица, 46) умение выразить собственное чувство, 47) умение предложить себя, 48) умение кусаться и царапаться ',49) развязывать набедренную повязку, 50) осуществлять физический контакт. 51) проворство в любовном спорте 52) умение доставить максимальное удовольствие другому лицу, 53) достичь полного удовлетворения и сделать его взаимным, 54) побуждать другое лицо к любовному спорту, 55) показать страсть (азарт) и постоянство в любовном спорте, 56) должным образом контролировать страсть (азарт) в определенное время, 57) умение умилостивить рассерженное лицо, 58) умение покинуть спящего партнера, 59) знание способов, чтобы уснуть последней, 60) умение спать в тесных объятиях.

Имеются четыре уттаракала, т. е. того, что делается в конце. Это: 61) обмен словами со слезами, 62) умение произнести мужу какое-либо имя, чтобы (ревностью) удержать его от предполагаемого путешествия, 63) следование за ним, если его нельзя удержать от разлуки, 64) умение смотреть ему вслед, если он уходит, не слыша ее призывов ²

Сутра 20. Гетера, обладающая характером, красотой и добродетелью, занимает почетное место в обществе и удостаивается ранга ганики '\ если она знаток этих 64 искусств.

Сутра 21. Такая женщина чествуется даже царем и хвалима даже целомудренными, а поскольку она пользуется успехом и добивается расположения у всех и каждого, она становится путеводной звездой среди своего класса и наслаждается всеобщим вниманием.

Сутра 22. Принцесса или дочь высокородного чиновника, поскольку она культивирует эти 64 искусства, конечно, будет наслаждаться расположением своего мужа, несмотря на ярость тысячи жен его гарема.

Чтобы принимать акробатические позиции, требовались регулярные занятия хатха-йогой, развивавшей гибкость тела и выносливость, а также дыхательными упражнениями (праноямой), дававшими возможность быстро возбуждаться или успокаиваться, контролировать эмоции.

² Элементы этого древнего искусства сохранились в сложной знаковой пластике индийского танца.

Ватсьяяна различает ганик — гетер, бывших подругами образованных неженатых мужчин, с которыми можно было наслаждаться остроумными беседами, играми, танцами и игрой на музыкальных инструментах, и рупаджив — женщин, зарабатывавших на жизнь продажей своего тела.

Сутра 23. С помощью таких талантов обученная женщина может счастливо избегнуть большой опасности разлуки со своим мужем и будет счастлива даже в других странах

Сутра 24. Аналогично мужчина, знаток в этих искусствах, который хорошо говорит и имеет хорошие манеры, тотчас покорит женские сердца, даже если он им совершенно незнаком.

Сутра 25. Культивируя эти искусства, человек становится по-настоящему удачливым. Однако он всегда должен учитывать уместность времени и места, прежде чем практиковать их. Он, например, может упражнять свои таланты в присутствии горожан, которые любят ярмарки, поездки и театральные представления. В то же время он может воздержаться, если чувствует, что находится среди таких горожан, которые не смогут оценить его талантов, или если он видит, что в тот момент царит голод, засуха и горожане не склонны к развлечениям.

О половых отношениях О разных видах любви

...Люди, искушенные в науке, различают четыре рода любви.

Любовь, приобретенная долгой привычкой.
Любовь, рожденная воображением.

Любовь, возникшая из доверия и основанная на убеждении.
Любовь, происходящая из восприятия внешних объектов.

¹ Такое положение овдовевшей женщины характерно для периода расцвета древнеиндийской цивилизации. В средние века оно значительно ухудшилось и, до недавнего времени сохранялся обычай «сати», когда жена добровольно заживо сжигала себя на погребальном костре мужа.

Этот род любви — результат постоянного вовлечения чувств в такие действия, как соитие, охота, верховая езда, возлияние и т. п.
Этот род любви — результат не привычных действий, а продиктована идеями и чувствами и их предвосхищением.
Любовь этой категории — это взаимная любовь между мужчиной и женщиной, испытанная на верность, когда смотрят друг на друга, как на часть самого себя.
Любовь из восприятия внешних объектов и наслаждение от этого вполне очевидны и хорошо известны миру. Удовольствие, приносимое ею, выше радостей других типов любви. Этот род любви, по существу, порождает и включает в себя три вышеотмеченные. Руководствуясь текстом, человек способен различить эти типы любви и решить для себя, какой из них он в то или иное время примет после того, как определится склонность к нему другого лица...

О том, как найти жену О выборе и приеме невесты

Сутра 1. Если брак с девушкой своей касты к тому же девственницей, устраивается в соответствии со священными текстами, он благоприятствует целям Дхармы и Артхи, потомству, множеству друзей, чистой и естественной любви между супругами.

Сутра 2. Поэтому когда мужчина, по завершении обучения, выбирает невесту, он должен знать, что она девственница, моложе его по крайней мере на три года, из приличной семьи и ее родители, опытные попечители, еще живы, а образ их жизни заслуживает одобрения. Она должна иметь многочисленных родственников, как по отцовской, так и по материнской линии, и заботиться о них. Должна обладать красотой и воспитанностью, здравомыслием, пропорциональными формами, иметь хорошие зубы, ногти, глаза, волосы, уши и груди и не жаловаться на здоровье. Разумеется, мужчина также должен обладать теми же качествами, которые он ожидает от своей невесты.

Сутра 3. Если, говаривал Гхотакамукха², мужчина выберет такую девушку себе невестой, он поступит правильно и никто из равных ему не сможет ни в чем его обвинить.

Сутра 4. При выборе невесты родители, родственники и друзья обоих партнеров должны помогать друг другу (обычно по настоянию самого мужчины).

Индийское общество, в соответствии с религиозными традициями, делится на четыре социальные группы (варны, или касты): брахманов (жрецов), кшатриев (воинов, правителей), вайшьев (арийских крестьян, ремесленников и купцов) и шудр (слуг, представителей завоеванных племен, проживавших в Индии до арийского переселения). Браки между представителями разных каст не поощрялись.

² Имя ученого, указывавшего средства и пути к установлению брачной связи с желаемой девушкой.

Сутра 5—6. Друзья должны посоветовать родителям девушки пренебречь другими, жаждущими быть претендентами, известными им или нет, чтобы предостеречь их от будущих опасностей, но если с родителями дружен тот, в чьих интересах они действуют, друзья будут подчеркивать древность его рода, его [литературные и художественные] дарования и тому подобные ценные качества и особенности характера, которые помогут сформировать о нем благоприятное мнение [в сознании родителей девушки].

Друзья должны также терпеливо выведать о тех качествах, которые больше всего ценит мать девушки, и доказать ей, что именно они имеются у жениха, указать ей на наличные выгоды и те, которые появятся в будущем.

Сутра 7 Затем граждане пошлют за астрологом, чтобы с его помощью увидеть в ближайшем будущем такие блага для молодых, как большое богатство и другие счастливые предзнаменования, следующие из положения планет, птичьего пения и особых знаков и отметок на теле [жениха].

Сутра 8. Мать девушки должна быть убеждена астрологом, что если ее дочь выйдет замуж именно за того человека, чьи интересы астролог защищает, то, без всякого сомнения, девушку ждет наибольшая удача.

Сутра 9. Быть отобрана для брака и вступить в брак девушка должна в соответствии с совместимостью гороскопов.

Сутра 10. Гхотакамукха предостерегал, что решение о браке не должно ограничиваться договоренностью жениха и родителей девушки; важно проконсультироваться также и с другими родственниками. Это мнение Гхотакамукхи не противоречит другим авторитетам и тем самым может рассматриваться как разделяемое ими.

Сутра 11. При выборе невесты должно избегать девушки, страдающей сонливостью, кликушеством или бегающей из дому [сонливость предвещает раннюю смерть, непроизвольные крики указывают на болезнь, тогда как побеги из дома указывают на то, что она бросит семью].

Сутра 12. Следует избегать также следующего.

Той, что носит неблагоприятное имя.

Той, что уже была замужем.

Той, которая имеет коричневые родинки [пятна]. Той, у которой белые родинки [пятна]. Той, которая имеет мужеподобное сложение. Той, что сутулится в плечах. Той, у которой кривые ноги. Той, чей лоб слишком широк.

Той, которая зажгла погребальный костер своего отца. Той, которая предается прелюбодеяниям. Той, которая достигла полной зрелости. Той, что глупа.

Той, что уже дружит с горожанином.

Той, что по сравнению с горожанином слишком юная.

Той, у которой постоянно потеют руки и ноги.

(Капила — имя, которое приведет к смерти ее мужа.

Пришата погубит мужа и состояние.

Ришабха из тех, у которых дурной характер.

Вината из тех, кто отличается легким поведением.

Вимунда погубит мужа.

Рака уже не девственница.

Фалини склонна к внебрачным связям.

Варшакари из тех, кто расточительны.)

Сутра 13. Аналогично надлежит отвергнуть при выборе невесты и девушку, носящую имя Накшатра (Звезда) либо Река, Дерево, чье имя оканчивается на «л» либо на «р», или ту, у которой подмочена репутация.

Сутра 14. По мнению некоторых древних мудрецов, брак с девушкой, которая радует ум и услаждает глаз с первого взгляда, всегда ведет к осуществлению трех жизненных целей; иначе с теми, кто не таковы, и потому последних следует избегать.

Сутра 15. Лица со стороны девушки ко времени «Варана» (т. е. по случаю выбора невесты) оденут ее в привлекательные и подходящие платья и проследуют на церемонию до полудня.

Сутра 16. Девушка, вступающая в брак, во время ежедневных игр со своими подругами должна быть изящно одета, и, когда она принимает участие в религиозных и брачных церемониях, другие люди будут стремиться ее разглядеть. На праздниках она будет представлена как существо, созревшее для брака, и возбуждать любопытство окружающих. Ее появление в сопровождении подружек на публичных сборищах добавляет девушке престижу, поскольку ее нелегко приметить. Девушки, которых очень легко разглядеть, не привлекают внимания.

Сутра 17 В ходе церемонии «Варана» сопровождающие жениха должны приветствовать сопровождающих невесту, и те, в свою очередь, должны вести себя соответственно и с достоинством подносить им рис и творог.

Сутра 18. Затем под тем или иным предлогом им представляется девушка, украшенная всеми драгоценностями.

Праджапати — абстрактное '"ожество средневедийской IX VI вв. _; . э.).

Сутра 19. Лица со стороны жениха после этого попросят Праджапати ¹ или божество Порядка, осуществить брак невесты и, уповая на его поддержку, обсудят с ее друзьями и родственниками подходящее время для бракосочетания.

Сутра 20. Затем лица со стороны невесты приглашаются к омовению и трапезе. Они должны быть осторожны и не связывать себя определенным днем и просто сказать: «Все будет сделано в свое время».

Сутра 21. Когда о браке достигнута договоренность, в соответствии с господствующими в тех местах обычаями может быть подобрана соответствующая церемония или одна из таких форм брака, как «брама», «праджапатья», «арша» или «дайва»¹...

О завоевании доверия невесты

Сутра 1. Новобрачные должны спать на полу и первые три ночи хранить невинность (до четвертого дня, когда ими совершится жертвоприношение), воздерживаясь от пищи (ночью), в которую не добавлено ни пальмового сахара, ни каменной соли. В течение следующих семи дней они снова должны воздерживаться от соития, хотя и позволяют себе церемониальные омовения под аккомпанемент духовой музыки, покрывая друг друга орнаментами и подходящими одеждами, совместно есть, участвовать в драматических представлениях и чествовать своих родственников [благовониями и гирляндами]. Это относится к лицам всех четырех каст. И называется обетом «десяти ночей».

Сутра 2. По завершении этого периода новобрачный может в деликатной манере, ночью, в изолированной комнате, сказать жене о своих любовных притязаниях. Невесты бывают двух типов: те, что достигли зрелости и тем самым готовы к соединению, и те, что еще для этого не созрели. Преимущество первого типа при создании доверия у невесты ведет к легкому соединению; представительницы другого типа движимы страхом, недоверием и подозрительностью, проистекающими от незрелого ума невесты.

Сутра 3. Последователи Бабхравя² полагают, что для брака нужно брать только девушек первого типа, а такая девушка, видя своего жениха молчаливым и бездеятельным,

Религиозно обоснованные и освященные формы брака, в отличие от очищения невесты.

Учитель, весьма авторитетный в любовном искусстве; писал до Ватсьяяны; сочинения не сохранились.

как столб, в течение первых трех дней, может обеспокоиться, смутиться и посчитать его евнухом.

Сутра 4. По мнению же Ватсьяяны, хотя жениху и нужно завоевать доверие невесты, он должен, однако, воздерживаться от соединения и не нарушать обета невинности.

Сутра 5—6. Избегать всякой стремительности нужно для его же блага, ибо женщины подобны цветам и к ним необходим деликатный подход. Стремительность в овладении не только губительна для доверия, но и вызывает в сознании невесты отвращение к интимному :оединению. Поэтому жених все время должен быть вежливым и осмотрительным.

Сутра 7 Мужчина приобретет доверие у своей невесты, используя следующие средства:

Сутра 8—9. Начнет он с крепкого и приятного объятия, обычно верхней части ее тела, поскольку ей на него легче всего согласиться¹.

Сутра 10. Если девушка расцвела или если мужчина уже некоторое время ее знает, объятие может совершиться при свете лампы; в случае если девушка еще весьма юная или если жених не знал ее раньше, объятие должно иметь место во мраке.

Сутра 11. Если она примет его объятие, мужчина предложит ей лист бетеля из своего рта. Если она не захочет его принять, он будет уговаривать взять его ласковыми словами, клятвами и просьбами, а затем бросит его ей на ноги. Как бы девушка ни была застенчива или сердита, она никогда не пренебрежет тем, что муж обронил ей на ноги: это проверено многократно.

Сутра 12. Как только она примет лист бетеля, мужчина тут же молча запечатает ей рот мягким и трогательным поцелуем.

Сутра 13—14. Расположив ее этим к себе, мужчина постарается вовлечь ее в беседу и вести ее так, что, задавая ей короткие вопросы, он вроде не знает на них ответов.

Сутра 15. Если же она все еще хранит молчание, мужчина продолжит свою сладкую и приятную беседу, не беспокоя ее.

Сутра 16. Если же и после этого она останется молчаливой, мужчина и дальше будет ей докучать.

Типы и способы объятий рассматриваются специально в одной из глав трактата.

Сутра 17 Гхотакамукха говорил, все девушки слышат слова мужчины, порой вовсе не произнося слов.

Сутра 18. Если девушка вовлечена в беседу таким образом, она может отвечать молчаливым кивком головы. Если же она желает пренебречь своим возлюбленным, она даже не кивнет.

Сутра 19. Если жених спросит ее: «Желаешь ли ты меня или нет? Привлекаю ли я тебя?» — она сделает паузу, как будто раздумывает над этим, и, стесняемая вопросом, скажет противоположное тому, что желает (т. е. «Ты меня не привлекаешь», «Ты мне не нравишься» и т. д.).

Сутра 20. Если мужчина уже некоторое время знает свою невесту, он может обратиться к ней в такой манере в присутствии избранных друзей или близких.

Сутра 21. В ходе этой беседы она улыбнется, опустив лицо вниз.

Сутра 22. Затем, если какой-либо из друзей перейдет определенные границы, невеста оборвет его словами упрека.

Сутра 23. Со своей стороны подруга скажет ей, что то, что ей сказали, было всего лишь шуткой, хотя на самом деле это не так.

Сутра 24. После этого невеста, смущенная беседой, останется молчаливой во время речей ее жениха.

Сутра 25. Понуждаемая к ответу, она скажет, запинаясь и еле слышно: «Я этого не говорила».

Сутра 26. Иногда она в шутливой манере будет строить ему глазки. Подобные забавы в ходу у тех, кто уже определенное время знает друг друга.

Сутра 27 Культивируя умеренную фамильярность со своим супругом, невеста будет, не дожидаясь его просьбы, готовить листья бетеля, сандаловую пасту и гирлянды для него, а затем прикрепит их к его верхней одежде.

Сутра 28. В то время как она этим увлечена, он обхватит ее маленькую, растущую грудь в манере Аччхуритака, т. е. оставляя на ней следы дисковидных ногтей.

Сутра 29. Если она старается этого избежать, он должен потребовать от нее объятия. Затем, постепенно, он опустит свою руку к ее пупку и отдернет ее, уверяя, что он ни о чем более не помышлял. В высшей степени деликатно он посадит ее себе на колени и будет далее развивать свой успех.

Сутра 30. Если она не сопротивляется, он следующим образом будет приближать ее к себе. «Я пометил своими зубами твои губы и ногтями твою грудь. Я хочу таких же знаков на своем теле, чтобы говорить друзьям, что это сделала ты. Что ты на это скажешь?» Обращаясь к забавам, которые могут испугать детей и заставить их уступить, мужчина будет осторожно и постепенно завоевывать доверие своей невесты.

Сутра 31. На вторую и третью ночь, когда ее доверие еще более возрастет, он прочувствует руками все ее тело.

Сутра 32—33. Покрыв ее тело поцелуями, он положит свои руки ей на бедра и крепко обхватит их, а добившись этого, ласково соединит ей ноги.

Сутра 34—35. И если она попытается помешать ему сделать это, он ее спросит: «Что же дурного, если я это сделаю?» И должен убедить ее позволить ему. А после того как он этого добьется, он коснется интимных частей ее тела, развяжет ей кушак и завязки платья и, откинув нижнее белье, будет гладить место соединения обнаженных ног. Есть и другие способы приблизиться к невесте.

Сутра 36. Проделывать все это он будет под различными предлогами, но в тот период еще не вступать с ней в связь.

Сутра 36—37 После этого он будет учить ее 64 искусствам, говорить ей, как сильно он ее любит, и описывать те упованья, на которые он горячо рассчитывает. Он будет также обещать быть ей верным в будущем, и, успокоив ее страхи по отношению к конкурирующим с ней женам, он соединится в наиболее деликатной и приятной манере с той, кто уже больше не юная девушка.

Сутра 39. Мужчина, действующий в соответствии со склонностями девушки, постарается овладеть ею так, чтобы она еще больше могла любить и доверять ему.

Сутра 40. Мужчина не должен идти как на поводу склонностей девушки, так и вовсе не учитывать их, а избрать для себя серединный путь.

Сутра 41. Тот, кто знает, как стать любимым женщиной и как пробудить ее уважение и доверие к себе, становится объектом ее любви.

Сутра 42. Но тот, кто пренебрегает девушкой, полагая, что она слишком застенчивая, будет презираться ею как наихудшее из того, что может измыслить женский ум.

Сутра 43. Кроме того, девушка, которой насильно наслаждается тот, кто не понимает девичьих сердец, становится нервозной, беспокойной и подавленной, внезапно начинающей бояться того мужчины, которого она привлекает, чувствуя, что ее любовь не понята и безответна.

Сутра 44. Она впадает в уныние и начинает ненавидеть либо весь род человеческий, либо, ненавидя своего мужчину, обращается к другому.

О способах ухаживания и завоевания сердца невесты

Сутра 1. Бедный, хотя он и блистает добродетелями, рожденный в низших кастах, хотя он и обладает незаурядными достоинствами, кто-либо из тех, чье благосостояние зависит от его родителей или братьев, или тот, кто выглядит, как ребенок, даже если ему легко доступен дом девушки,— все они не способны сами отобрать девушку для брака, поскольку не могут или считают невозможным завоевать ее сердце.

Сутра 2. [Если, однако, ему надо сделать это], ее сердце он будет завоевывать с ее раннего детства.

Сутра 3. Житель Южной Индии, страдающий от всего того, что было отмечено выше, или безденежный сирота, живущий в доме своего дяди по матери, может попытаться завоевать сердце его дочери, даже если она с раннего детства обручена с другим. Впрочем, он может посчитать ее неподходящей парой, [и в таком случае он] стремится присвоить богатства и честь своего дяди.

Сутра 4. В этом случае он может попытаться завоевать сердце какой-нибудь девушки. По мнению Гхотакамукхи, когда с девушкой находятся в частом и чистом контакте с детства, ухаживает за ней [как правило! мужчина вышеуказанного типа.

Сутра 5—6. Для этого мужчина собирает цветы и плетет в ее обществе гирлянды, вовлекает ее в соответствии с ее возрастом и взаимной заинтересованностью в такие игры, как изготовление игрушечных домиков (из дерева или из песка), плетение длинных лент из ниток или веревок, угадывание того, что скрыто в кулаке, разыскание среднего пальца, который спрятан среди других зажатых в кулаке, игра в шесть камешков и многие подобные популярные в провинции и любимые ею игры. В эти игры он может играть или только с ней, или в компании ее родственников и знакомых.

Сутра 7 Другие игры, в которые он с ней играет с помощью ее друзей, требуют определенных усилий...

Сутра 8. Поклонник устанавливает сердечные отношения с женщинами, которые, как он полагает, являются доверенными лицами девушки, и чем дольше продолжается их знакомство, тем больше он укрепляет дружбу с ними.

Сутра 9. Он, кроме того, угождает дочери девушкиной кормилицы маленькими услугами и любезностями, полезными ей вообще и в данный момент. Если ей это понравится, дочка кормилицы никогда ничего не будет говорить против него, даже если поймет его намерения; напротив, она иногда может быть использована, чтобы свести их вместе, даже если она и не собирается брать на себя главную роль в осуществлении их союза.

Сутра 10. Если кормилицина дочка и не догадывается о намерениях мужчины, она тем не менее поведает девушке о его блестящих добродетелях в таком виде, что последняя почувствует к нему неодолимое влечение.

Сутра 11. Поклонник должен выведать, проявляет ли девушка к чему-нибудь особый интерес, и, если да, он приобретет познания по этому предмету и затем удовлетворит ее любопытство.

Сутра 12. Он приобретет и подарит ей новые куклы и игрушки оригинального исполнения, которые другим девочкам трудно приобрести.

Сутра 13. Он предложит ей мяч, украшенный разноцветной раскраской, и некоторые другие забавы и игрушки, сделанные из веревок, дерева, рога, кости, воска и глины.

Сутра 14. Он покажет ей свое умение готовить пищу для семьи [после их брака]. Покажет ей фигуры мужчины и женщины в любовном соитии, вырезанные из одного куска дерева: подобные же фигуры козлов и баранов, миниатюрные храмы и дома, сделанные из глины; бамбуковые кораблики, изготовленные из глины и других материалов, клетки с такими птицами, как попугаи, кукушки, «маданаса-рика», «лавака», петухи и серые куропатки; горшки для воды разных форм и рисунков; механические изобретения, амулеты, изысканные лютни; подставки для кукол и игрушек; ящичек или корзинку [для косметики и маникюрного набора] , румяна, пасту и краски для лица; орешки и листья бетеля. Если ей что-либо потребуется в данный момент, он даст ей это открыто или тайно, в зависимости от обстоятельств. Короче, он будет действовать так, чтобы дать почувствовать девушке, что он может выполнить все ее желания.

Сутра 15. Когда же он пожелает ее увидеть, он обратится к ней с просьбой о тайной встрече и развеселит ее анекдотами [о других людях в таком виде, чтобы выставить себя привлекательным].

Сутра 16. Если она спросит его, почему некоторые подарки он сделал ей втайне, он умножит ее страхи и скажет, что эти вещи нравились другим.

Сутра 17 Если ее воображение возбуждается историями и анекдотами, он доставит ей удовольствие, рассказывая ей их. Если ей любопытны произведения искусства, он покажет их ей. Если ее трогает музыка, он порадует ее мелодичными звуками. На восьмую ночь убывающей фазы луны и в другие лунные ночи, в период праздников и сборищ, в дни лунного и солнечного затмений или когда девушка посещает его в его собственном доме — во всех этих случаях он должен приветствовать ее разного рода головными венками, украшениями из листьев, воском, одеждой, кольцами и орнаментом, при условии, что такие подарки ей не повредят.

Сутра 19. Дочь кормилицы, знающая, что этот поклонник лучше других, поскольку он обладает преимущественными достоинствами, передаст знание 64 умений в искусстве любви девушке после того, как первая научится им у поклонника, опытного в этих материях.

Сутра 20. Под предлогом того, что он обучает дочь кормилицы, поклонник будет иметь возможность показать своей избраннице свои умения в искусстве любви.

Сутра 21. Он облачит себя в привлекательные одежды, а она будет часто его видеть без всяких препятствий.

Сутра 22—23. Она все явственней будет ощущать на себе его растущую привлекательность, ибо молодая женщина обычно любит первого мужчину, с которым знакомится и которого очень часто видит, она чувствует, что ее влечет к этому мужчине, не может себя преодолеть и соединяется с ним. Это общее правило и [вышеуказанные действия] надежный способ привлечь девушку.

Сутра 24. Теперь мы опишем вышеупомянутые жесты [указующие на то, что мужчина привлекателен для девушки] .

Сутра 25. Она не смотрит ему прямо в лицо. Если увидит его, становится застенчивой.

Сутра 26. Под тем или иным предлогом она будет показывать ему ту или иную часть своего тела [в то время как для других эта часть закрыта].

Сутра 27 Если мужчина невнимателен, одинок или находится далеко от нее, она смотрит в его направлении.

Сутра 28. Когда он задает ей вопрос, она отвечает, но коротко, с улыбкой, невнятно и негромко, запинаясь и наклонив лицо.

Сутра 29. Ей очень нравится быть с ним долгое время.

Сутра 30. Даже если она находится в отдалении, она полагает, что он заметил ее, и, веря в это, говорит со своими знакомыми с выразительной миной и не покидает своего места.

Сутра 31. Чтобы остаться на этом месте, она смеется, как только что-либо заметит, и тянет нить своего повествования.

Сутра 32. Она обнимает и целует сидящего у нее на коленях ребенка и делает знаки на лбу своей служанки.

Сутра 33. Окруженная своими знакомыми, она пускается во всевозможные женские штучки (такие, как плетение или собирание своих волос, изгибание и скрещивание рук и ног, зевота и т. д.).

Сутра 34. Она доверяется своему другу, уважает его мнение и руководствуется им.

Сутра 35. Мягко обходится со своими слугами, беседует с ними и даже играет в кости.

Сутра 36. Приказывает слугам внимательно исполнять возложенные на них обязанности, как если бы она была их «хозяйкой».

Сутра 37 Когда они говорят между собой о своем хозяине, она внимательно слушает.

Сутра 38—39. Вдохновляемая и сопровождаемая дочерью своей служанки, она проникает в дом своего поклонника, выражает ему свое желание поиграть с ним или побеседовать при содействии своей сопровождающей.

Сутра 40. Если она просит у него кольцо, гирлянду или сделанное из листьев украшение для ушей, он должен медленно и с изяществом вытащить его из того места, где оно хранится, и положить в руку ее приятельницы; и как только она возьмет его, то будет носить это украшение каждый день.

Сутра 42. Когда она слышит что-нибудь связанное с ее поклонником, то становится унылой и оставляет компанию любого из своих родственников.

Сутра 43. Когда через такого рода выражения и жесты любви девушка становится явной мужчине, он должен постараться использовать любые возможности, чтобы при случае соединиться с ней.

Сутра 44. Молоденькая девочка завоевывается куклами и игрушками, юная девушка — демонстрацией таланта в любовном деле, зрелая женщина завоевывается через ее доверие к мужчине.

Как мужчина должен добиться обладания невестой. Как женщине завоевать вожделенного мужчину и покорить его

Сутра 1. Когда мужчина из разнообразных выражений и жестов, указанных в предыдущей главе, убеждается в том, что девушка любит его, он должен попытаться закрепить с ней физическую связь следующим образом.

Сутра 2. Во-первых, внешним выражением своего выбора. Во время игры он возьмет ее руку таким образом, чтобы указать ей на свой выбор.

Сутра 3. Затем он использует четыре типа объятий.

Сутра 4. Он вырежет две фигуры на листе и покажет ей их, демонстрируя свое желание.

Сутра 5. Время от времени он может вырезать и показывать ей другие рисунки.

Сутра 6. Во время купания он будет нырять в стороне от нее и проплывать под водой, стараясь ее коснуться.

Сутра 7—8. Играя с ней в такие игры, как «восхищение молодой листвой», он снова и снова будет выражать ей свои чувства и неустанно показывать, какие муки он из-за нее испытывает.

Сутра 9. Он расскажет ей о своих любовных мечтах с участием якобы других, но похожих на нее девушек.

Сутра 10—11. На драматическом представлении или во время семейных встреч он сядет рядом с ней и коснется ее под тем или иным предлогом, прижмет свои ноги к ее ногам и под конец прислонится к ней всем телом.

Сутра 12—13. Проделывая это, он постепенно будет ощущать каждый из ее пальцев и царапаться ногтями ног в ответ на ее царапанье.

Сутра 14. Как только он добьется этого, его притязания пойдут далее.

Сутра 15. Мужчина должен быть настойчивым в том, чтобы добиться от нее этих объятий.

Теперь мы рассмотрим тесные объятия.

Сутра 16. Когда она подает ему ногу для омовения, он сожмет ее пальцы в своей руке (как щипцами).

Сутра 17. Когда он дает ей какие-либо вещи (вроде орешков бетеля) или когда от нее что-нибудь получает, он сделает так, чтобы оставить на ее руках следы ногтей.

Сутра 18. Когда она предлагает ему воды для полоскания рта, он прыснет на нее.

Сутра 19. Сидя позади ее в укромном месте или лежа за ней на кровати во мраке, он будет наблюдать за ее поведением.

Сутра 20. О своих чувствах он даст ей знать, никоим образом не опечаливая ее.

Сутра 21. Он скажет ей: «Я хочу кое-что сказать тебе в личном порядке». Но когда она спросит его об этом, он останется молчаливым и будет только наблюдать за выражением ее чувств в жестах.

Сутра 22. Убедившись в ее чувствах, он притворится больным (например, головной болью), чтобы под этим предлогом привести ее в свой дом.

Сутра 23. Когда она придет туда, он будет описывать ей свое заболевание и попросит ощупать его голову со всех сторон. Когда же она станет это делать, он схватит ее за руку и выразит свое чувство благодарными поцелуями в глаза и лоб.

Сутра 24—25. Он попросит ее дать ему надлежащее лекарство, говоря: «Только ты можешь сделать это. Оно не может быть дано никем другим, кроме девушки». А когда она будет уходить, он предложит ей еще раз вернуться в его дом.

Сутра 26. Эта игра в притворную болезнь может практиковаться в течение трех дней и ночей.

Сутра 27 При каждом визите он постарается вовлечь ее в рассуждения об искусстве или рассказывать ей истории, чтобы продлить время ее пребывания.

Сутра 28. Чтобы завоевать ее доверие, он станет обнимать ее в компании других женщин, но в этом случае будет избегать говорить о своей любви.

Сутра 29. Гхотакамукха полагает, что, как бы сильно мужчина ни старался завоевать доверие своей возлюбленной, он никогда не одержит счастливой победы, не прилагая больших усилий.

Сутра 30. И постарается соединиться с ней он только после того, как добьется в этой области полной победы.

Сутра 31. Вообще-то говоря, женщина очень редко боится темноты, ночь ли это или мрак. Тогда даже легче пробудить ее страсть и достичь с ней соединения, поскольку в присутствии мужчины они не испытывают страха. Поэтому общепризнанно, что приближаться к женщине желательно в это время.

Сутра 32. Как только мужчина поймет, что его усилий недостаточно, он попросит помощи у кормилицы своей возлюбленной или ее приятельницы, которые могут убедить ее совершить определенные поступки, не догадываясь при этом о настоящих его намерениях. Таким способом мужчина постарается приблизиться к девушке и приступить к делу.

Сутра 33. Или подружиться со своей возлюбленной он поручит одной из своих собственных служанок.

Сутра 34. Под конец мужчина выяснит склонности своей возлюбленной, наблюдая ее поведение и жесты во время жертвенных ритуалов, свадеб, экскурсий, праздников и других общественных мероприятий, и сделает ей свои предложения, когда другие не видят. После этого, если она останется в одиночестве, он может далее настаивать на них.

Сутра 35. Ватсьяяна полагает, что, если женщина благорасположена к мужчине и выражает это в своих жестах, она не будет сопротивляться его предложениям, сделанным ко времени и месту.

Сутра 36. Девушка, даже если она одарена женскими добродетелями, хотя ее родственники из низшей касты, или девушка высокородная, но небогатая и, следовательно, неравная ему, или девушка-сирота и зависимая от родственников также будет стремиться добиться руки мужчины в браке, когда войдет в возраст.

Сутра 37 Она сблизится с молодым человеком высоких достоинств, одним из тех, кто отличается способностями и миловидностью, с той же нежностью, которая была ей свойственна в детских играх.

Сутра 38. Когда она найдет, что мужчина начинает ее домогаться, неспособный контролировать природные импульсы, она постарается уловить его в свои сети и без родительского участия, с помощью частых встреч захватить в свое распоряжение.

Сутра 39. Воодушевиться на это девушке поможет ее мать (если она жива) или приемная мать, приятельницы и кормилицы.

Сутра 40. Место свидания со своим любовником девушка выберет в укромном месте и на продолжительное время, возьмет с собой духи и листья бетеля.

Сутра 41. В другое время она может продемонстрировать свои умения в различных искусствах, в мытье и массаже его головы, но все это она покажет ему с должной уместностью.

Сутра 42. Девушка должна использовать все средства и способы, описанные в предыдущих главах для мужчины, который завоевывает свою возлюбленную. Сюда входит и рассказывание историй в соответствии с темпераментом своего любовника.

Сутра 43. Однако древние мудрецы утверждали, что девушка никогда не должна сама начинать с домогательств, независимо от того, как сильна ее страсть, так как иначе она утратит свою грацию и шарм.

Сутра 44. Свои притязания она должна ограничивать теми «поверхностными» уловками, которые использует ее любовник, когда хочет приблизиться к ней.

Сутра 45—46. Сидя на его коленях или находясь в его объятиях, она не станет этим возмущаться или осуждать его, напротив, приветствуя его домогательства, она притворится, что не догадывается о его действительных намерениях.

Сутра 47—48. Когда он приподнимет ее лицо для поцелуя, она притворится, что делает это через силу, а когда под влиянием своей растущей страсти он будет просить ее, она как бы с неохотой коснется его полового органа.

Сутра 49. Несмотря на его просьбы, она не слишком легко будет предоставлять ему свое тело, поскольку они еще не состоят в браке.

Сутра 50. С другой стороны, если она почувствует наверняка, что он целиком в ее распоряжении и не возьмет назад свое слово, она воодушевит его в домогательствах к соединению.

Сутра 51. Соблазненная таким образом, она сообщит об этом факте только своим доверенным лицам.

Таковы описания путей и способов завоевания своего возлюбленного.

Сутра 52. Когда подобным образом девушка выбирает себе мужа среди молодых людей, делающих ей предложения, она выберет наиболее подходящего, того, кто, по ее мнению, наилучшим образом исполнит то, о чем она его попросит и тем способствует семейному счастью.

Сутра 53. Если она скупа, она может выйти замуж за богатого мужчину, несмотря на его жен, совершенно не

Из истории семьи

обращая внимания на его воспитание, привлекательность или пригодность для брака.

Сутра 54. Девушка не должна отвергать молодого человека, воспитанного, способного, обязательного и благородного в своих намерениях, того, кто предложил ей все то, что есть в его распоряжении.

Сутра 55. Мужчину, способного поддержать семью и одаренного понятливой натурой, даже если он беден и без всякого воспитания, должно предпочесть мужчине, имеющему несколько жен, хотя он и воспитан.

Сутра 56. Обычно жены такого человека не обладают ни дисциплиной, ни самоконтролем, и, хотя они наслаждаются материальным благополучием, растущего удовольствия [от счастливого брака 1 они не испытывают.

Сутра 57—58. Мужчина из низшей касты или преклонного возраста, тот, кто много путешествует, не пригоден для брака; это относится и к мужчине, который идет к своей жене только, когда желает ее; к тому, кто на многое претендует; к тому, кто авантюрен и расточает свое богатство; у кого много жен и детей [любого из перечисленного достаточно, чтобы дисквалифицировать мужчину как подходящего мужа].

Сутра 59. Из всех поклонников, кто равно воспитаны, девушкой должен быть предпочтен тот, кто наиболее благороден и больше всего ей по сердцу.

Из древнеиндийских афоризмов

0x08 graphic

ва пути перед мудрыми в этом бесплодном и непостоянном мире: вкушать нектар высшего

знания или наслаждаться юными красавицами.

Женщина съест вдвое больше, чем мужчина, она вчетверо хитрее его, вшестеро решительнее и в восемь раз сладострастнее.

Кокетство с любимым заменяет у женщины признание в любви.

Не влюбляйтесь в женщин — женщины презирают влюбленных. Сходитесь лишь с теми женщинами, что сами влюблены, и избегайте равнодушных.

Пусть достанется ей сам бог любви — она пожелает другого мужчину. Такова уж природа всех жен.

Древнеиндийские афоризмы.

М., 1966. С. 66—73.

0x01 graphic

Пословицы русского народа

Бабий ум — бабье коромысло: и криво, и зарубисто, и на оба конца.

На женский нрав не угодишь (не утрафишь).

Женский обычай — слезами беде помогать.

Курица не птица, а баба не человек.

Я думал идут двое, ан мужик с бабой.

Баба что мешок: что положишь, то и несет.

Борода кажет мужа, а жену — нужа.

Лучше раздразнить собаку, нежели бабу.

Женское слово, что клей, пристает.

Женская лесть без зубов, а с костьми сгложет.

Лучше раз в году родить, чем день-деньской бороду брить.

Куда черт не поспеет, туда бабу пошлет.

Жена виновата искони бе. Бабий быт — за все бит.

Ни роду, ни племени. Бобыль бобылем. Круглый сирота и сверху и снизу.

Сиротская слеза недаром канет (не канет мимо).

Бездетный умрет, и собака не возьмет (не взвоет).

Живешь — не с кем покалякать; помрешь — некому поплакать.

Семейная кашка погуще кипит. В семье и каша гуще. Семейный горшок всегда кипит.

Добрая жена да жирные щи — другого добра не ищи! Семья воюет, а одинокий горюет.

Одна головня и в поле гаснет, а две дымятся (курятся).

Холостой, что бешеный. Холостой — полчеловека.

Холостой — простой, женат — богат, а вдовец — что зяблец.

Холостому ох-ох, а женатому: ай-ай!

Без жены, что без кошки, а без мужа, что без собаки (т. е. некому оберегать).

Девка красна до замужества.

Все девушки хороши — а отколь берутся злые жены?

Всякая невеста для своего жениха родится. Кому невеста годится, для того (в того) и родится.

Смерть да жена — богом суждена.

Бог волен да жена — коли волю взяла.

Страшно видится: стерпится (сбудется) — слюбится.

Одному не страшно, а двоим веселей.

О том и кукушка кукует, что своего гнезда нет.

Одному спать — и одеяльце не тепло.

Одному и топиться идти скучно.

Жениться — не лапоть надеть.

Добрая женитьба к дому приучает, худая от дому отлучает.

Для щей люди женятся, а от добрых жен постригаются.

Хороша парочка, как баран да ярочка. Женится — переменится. Жениться — переродиться. Жениться, так не лениться; хоть не хочется, да вставай! У старого мужа молодая жена — чужая корысть. Видима беда, что у старого жена молода. Не ищи красоты, ищи доброты (досужества)! С лица не воду пить, умела бы пироги печь. Любить хоть не любила б, да почаще взглядывала.

Красота приглядится, а щи не прихлебаются.

За худого замуж не хочется, а хорошего негде взять.

Женитьба — не гоньба, поспеешь.

Так женился, что и сам себе (на себя) подивился. Скорая женитьба видимый рок.

Не хвались замужеством (женитьбой) третьего дня, а хвались третьего года!

Добрая жена дом сбережет, а плохая рукавом разнесет (растрясет).

Одна жена плачет от жалости, другая от лести.

Добрая жена — веселье, а худая — злое зелье.

Жениться — беда, не жениться — беда; третья беда — не дадут за меня.

Один женился — свет увидал; другой женился — с головою пропал.

Одному с женою радость, другому горе.

Глупому мужу красная жена дороже красного яйца.

Чужая жена — лебедушка, а своя — полынь горькая.

Мужнин грех за порогом остается, а жена все домой несет.

Муж согрешил, так в людях грех; а жена согрешила, домой принесла.

На чужих жен не заглядывайся, а за своею пригляди!

Вольно дурить, чужих жен любить.

За ревнивым мужем быть — не в корысти свою молодость износить.

С ним горе, а без него вдвое. Хоть лыками сшит, да муж.

Худ мой Устим, да лучше с ним.

Муженек хоть всего с кулачок, да за мужниной головой не сижу сиротой.

За мужа завалюсь, всем насмеюсь, никого не боюсь.

За мужнину жену есть кому вступиться.

У умного мужа и глупая жена досужа.

Побереги, бог, мужа, не возьмет нужа.

Жена без мужа — всего хуже. Жена без мужа — вдовы хуже.

У плохого мужа жена всегда дура.

Не наряд жену красит — домостройство.

Всякому мужу своя жена милее. Своя жена — своя и краса.

Красна пава перьем, а жена мужем. Жена мужем красна.

Жена при муже хороша. Без мужа не жена. Без жены как без шапки.

Без мужа, что без головы; без жены, что без ума.

На что корова, была бы жена здорова.

Красна пава пером, а жена нравом.

У мужа (перед мужем) жена всегда виновата.

Жена мужа не бьет, а под свой нрав ведет.

У плохой бабы муж на печи лежит, а хорошая сгонит.

Умная жена, как нищему сума (все сбережет).

От плохой жены состаришься, от хорошей помолодеешь.

С доброй женой горе — полгоря, а радость вдвойне.

Мужа чтут за разум, жену по уму (т. е. за доброе поведение).

Не суди мужа с женой! Жену с мужем бог разбирает.

Муж с женой бранится, да под одну шубу ложится.

Муж да жена — одна душа. Муж да жена — одна сатана.

Жена досужа, добра и без мужа.

Где муж, там и жена.

Жить вместе и умереть вместе.

Муж в бане, а жена в амбаре — уговориться не могут.

Вместе тесно, а розно тошно. Семерым просторно, а двоим тесно.

Муж жене отец, жена мужу венец.

Муж — голова, жена — душа.

Жена мужа почитай, как крест на главе; муж жену береги, как трубу на бане.

Жена без грозы — хуже козы.

Воля и добрую жену портит.

Не петь куре петухом, не владеть бабе мужиком. Любить жену — держать грозу.

Кого люблю, того и бью. Жену не бить — и милу не быть.

Чем больше жену бьешь, тем щи вкуснее (тем наварней щи).

На злой жене одна только печь не побывает. Жена верховодит, так муж по соседям бродит. Жены стыдиться — детей не видать. Чего жена не любит, того мужу век не едать.

Муж в дверь, а жена в Тверь. Муж в бедах, жена в гостях.

Хорошо тебе, матушка, за батюшкой жить; пожила бы за чужим мужиком.

От пожара, от потопа и от злой жены, боже, сохрани!

Молода годами жена, да стара норовом.

Отбилась от рук жена, так что твой сатана.

Лучше хлеб есть с водою, чем жить со злою женою.

Перед злой женою сатана — младенец непорочный.

Всех злее злых злая жена. Всех злыдней злее жена злая.

Что гусь без воды, то мужик без жены.

Бывала ль у тебя беда? Умирывала ль у тебя жена?

Первая жена от бога, вторая — от человека, третья — от черта.

Дети — благодать божья.

У кого детей много, тот не забыт от бога.

Дай бог вспоить, вскормить, на коня посадить (а если дочь, за пряслицу посадить).

У кого детей нет — во грехе живет (чтобы бог простил, приемыша берут).

Не умела родить ребенка, корми серого котенка (с лубочной картинки).

Умел дитя родить, умей и научить.

Наказуй детей в юности, упокоят тя на старости.

Сын да дочь — красные детки. Сын да дочь — домашние гости.

Сын да дочь — ясно солнце, светел месяц.

Дочерьми красуются, сыновьями в почете живут.

Добрый сын — всему свету завидище.

Счастливая дочь — в отца, а сын — в мать.

Дитя худенько, а отцу, матери миленько.

Сладка беседа чад своих. Всякому свое дитя милее.

У кого детки, у того и ягодки.

Народила, да не научила. Нарожать нарожала, а научить не научила.

Не тот отец, мать, кто родил, а тот, кто вспоил, вскормил да добру научил.

Родительское слово мимо (на ветер) не молвится.

У кого детки, у того бедки.

Тот не умирает, кто детей не покидает.

На свете все найдешь, кроме отца и матери.

Без отца — полсироты, а без матери и вся сирота.

Отцов много, а мать одна (т. е. отца легче заменить).

Нет такого дружка, как родная матушка.

При солнце тепло, а при матери добро.

Как бог до людей, так отец до детей.

У кого есть матка, у того голова гладка.

Слепой щенок и тот к матери ползет.

Молода жена плачет до росы утренней, сестрица до золота кольца, мать до веку.

Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матери.

Кто родителей почитает, тот вовеки не погибает.

Материи побои не болят. Мать и бия не бьет.

Родная мать и высоко замахивается, да не больно бьет.

В своей семье всяк (отец, дядя) сам большой.

На что и клад, коли в семье лад. Советно жить — время коротать.

Любовь да совет — так и нуждочки (и горя) нет. Вся семья вместе, так и душа на месте.

4 Семья, кн. 97

Ссора в своей семье до первого взгляда. Вместе тошно, а розно скучно. Русский человек без родни не живет. Духовное родство пуще плотского.

Зевок пополам — быть в родне (с тем, с кем зевнулось).

Добрая кума прибавит ума. Кума да кум наставят на ум.

Сыр калача белее, а мать мачехи милее.

Тепло, да не как лето; добра, да не как мать.

Достаток — мать, убожество — мачеха.

Дочернины дети милее своих.

Хорошо тому жить, у кого бабушка ворожит.

Любовь братская — союз христианский.

Один брат, один свет милый. Живут, как брат с сестрой.

Две матери, две дочери да бабушка со внучкой, а их всего трое (мать, дочь и внучка).

Шли муж с женою, брат с сестрой да кум с кумой; нашли полтора хлеба, разделили по полухлебу (их всего трое).

Шли теща с зятем, муж с женой, бабка со внучкой, мать с дочкой, да дочь с отцом (всего четверо).

Шуринов племянник как зятю родня? (Сын.)

Сын отца моего, а мне не брат (я сам).

Его мать моей матери одним-одна дочь (он ей сын).

Даль В. Пословицы русского народа.

М.. 1957. С. 350—396.

Повесть о Петре и Февронии

Повесть о житии святых новых чудотворцев муромских, благоверного, и преподобного, и достохвального князя Петра нареченного во иночестве Давидом, и супруги его, благоверной, и преподобной, и достохвалъной княгини Февронии, нареченной во иночестве Евфросинией. Благослови, отче.

^^-^ лава богу отцу и единосущному сыну, слову бо-жию и пресвятому и животворящему духу, единому божьему естеству безначальному, вместе в троице воспеваемому, прославляемому, почитаемому, превозносимому, исповедуемому, в которого веруем и которого благодарим. Слава создателю и творцу невидимому и неописанному, искони самосильно премудростью своей все совершающему и все созидающему, просвещающему и прославляющему, все, что он хочет, своим самовластьем. Сначала создал бог на небе ангелов, духов и слуг своих, огнем палящих, умные чины, бестелесное воинство, их же величество неисповедимо. Также сотворил бог все невидимое, что непостижимо уму человеческому. Сотворил он видимые небесные стихии: солнце, и луну, и звезды. И на земле же давно создал он человека по своему образу и от своего трисолнеч-ного божества подобие тричисленное даровал ему: ум, и слово, и дух живой. И пребывает в людях ум — отец слову, слово же исходит от него, как сын посылаемый, на нем же почиет дух, ибо у каждого человека из уст слово без духа исходить не может, но дух вместе со словом исходит, а ум начальствует. Но не будем продолжать слова о сотворенном человеке, а вернемся к своему повествованию.

Безначальный бог, создав человека, почтил его, и над всеми земными тварями царем поставил, и любил в человеческом роде всех праведников, грешников же миловал, желая всех спасти и в разум истинный привести.

Предполагают, что историческим прототипом Петра был князь муромский Давыд Юрьевич, умер в 1228 г., был женат на Февронии, во иночестве Евфросинье.

Когда же отцовским благоволением и своим хотением, споспешествуемый святым духом, один от троицы, сын божий, не иной какой, а тот же бог-слово, сын отчий, благоволил родиться на земле плотью от пречистой девы Марии, и был человеком, не изменив божества, и хотя ходил он по земле, но от отцовских недр не отлучался. И в страстях его божественное существо бесстрастно пребывало. Бесстрастие же его неизреченно и его невозможно никакой притчею передать, невозможно ни с чем сопоставить, поскольку все твари его, в твари же его узнаем бесстрастие, ибо если какое-либо дерево, стоящее на земле, будет срублено тогда, когда сияет на него солнце с небес, то оно будет страдать, а эфир солнечный от этого дерева не отступит и будет срублен вместе с ним, не страдая.

Говорим же о солнце и дереве, поскольку они твари божий, зиждитель же и создатель неизреченен. Он пострадал за нас плотью, грехи наши на кресте пригвоздил, искупил нас от миродержца льстеца дьявола ценою крови своей честной. Об этом говорит сосуд избранный Павел: «Не будьте рабами людей купленных». После распятия же господь наш Иисус Христос на третий день воскрес, а в сороковой день вознесся на небеса и сел справа от отца, а в пятидесятый день от отца послан был дух святой на святых учеников и апостолов. Они же всю вселенную просветили верою, святым крещением.

И сколько во Христа крестились, во Христа облеклись. Если же во Христа облеклись, то пусть не отступают от заповедей его, не так как льстецы и соблазнители, которые после крещения оставляют заповеди божий, прельщенные красотами мира сего, а так, как святые пророки и мученики и все святые, Христа ради страдавшие от скорбей, от бед, тесноты, ран, в темницах, нестроениях, в трудах, бдении, постах, очищении, разуме, долготерпении, благости, в духе святом, в любви нелицемерной, в словах истинных, в силе божией,— что ведомо единому знающему тайны сердечные,— ими же он землю просветил, как небо звездами украсил, и почтил их чудотворениями, одних — молитв ради, и покаяния, и трудов, других — мужества ради и смирения, как и этих святых прославил, о них же и наша речь пойдет.

Есть в Русской земле город, называемый Муромом. Как рассказывают, в нем самодержствовал благоверный князь по имени Павел ¹. Искони ненавидящий добро в роде человеческом, дьявол вселился в неприязненного змея, летающего к жене князя того на блуд. И являлся он ей в своем естественном облике, а людям, приходящим к князю, являлся князем, сидящим с женой своей. В таковом наваждении протекло немало времени. Жена этого не таила и рассказала обо всем князю, мужу своему. Змей же неприязненный насилие творил над ней.

Князь думал и не мог придумать, что ему сделать со змеем. И сказал он жене: «Я не могу придумать, что мне сделать с неприязненным змеем. Не знаю я, как его умертвить. Если будет он с тобой говорить, то исхитрись и спроси его об этом: знает ли он, неприязненный, отчего ему умереть. Если узнаешь об этом и нам расскажешь, то освободишься не только в нынешний век от злого его дыхания, и шипения, и распутства, о чем стыдно и говорить, но и в будущий век сделаешь своим нелицемерным судьей милостивого Христа». Жена твердо приняла в сердце слова мужа своего и решила: «Хорошо, так и будет».

Однажды пришел к ней неприязненный змей. Она же, хорошо помня слова своего мужа, начала змею многие льстивые слова говорить и в конце с почтением спросила его, похвалив: «Многое на свете ты знаешь, а знаешь ли ты о своей кончине, какова она будет и от чего?» Он же, неприязненный прельститель, был сам обманут, прельщенный верною женой, и не побоялся ей свою тайну поведать: «Смерть моя от Петрова плеча, от Агрикова меча». Жена, услышав ту речь, в сердце это твердо сохранила, и, когда неприязненный змей ушел от нее, она рассказала князю, мужу своему, о том, что сказал ей змей. Услышав это, князь не мог понять, что означают слова: «Смерть от Петрова плеча, от Агрикова меча»².

Имени такого князя нет среди муромских правителей, предполагают, что его историческим прототипом был Владимир Юрьевич (конец XII — начало XIII в.).

² Агрик — сказочный богатырь, владевший чудесным копьем из громовой стрелы и мечом-кладенцом.

Был у него родной брат, по имени князь Петр. Однажды призвал он его к себе и поведал ему речи змея, что говорил тот жене его. Князь же Петр, услышав от брата своего, что змей назвал причиной смерти своей тезоименитого ему человека, не сомневаясь в своем мужестве, стал думать, как ему убить змея. Но только одно сомнение было у него: не знал он, где Агриков меч.

Имел Петр обыкновение ходить по церквам, уединяясь. За городом была в женском монастыре церковь Воздвижения честного и животворящего креста. Туда пришел Петр один помолиться. Там явился ему отрок и сказал: «Князь, хочешь я покажу тебе Агриков меч?» Князь, хотя желание свое осуществить, сказал: «Покажи, где он?» Отрок ответил: «Иди за мной». И показал ему в алтарной стене в нише между двумя глиняными плитами лежащий меч. Благоверный же князь Петр взял тот меч, пошел и рассказал об этом брату своему. И с этого дня стал выжидать подходящее время, чтобы убить змея.

Каждый день ходил он к брату своему и снохе своей на поклон. Случилось ему прийти в хоромы к брату своему, а затем сей же час пошел к снохе своей в другой покой и увидал сидящего у нее брата своего. Когда он от нее вышел, то, встретив одного из слуг брата, спросил: «Вышел я от брата моего к снохе моей, оставив брата в своих хоромах. Нисколько не медлив, я быстро пришел в покой снохи моей, и не знаю и удивляюсь, как брат мой впред меня очутился в покое снохи моей?» Тот человек ответил Петру: «Никуда, господин, после твоего ухода брат твой не выходил из хором своих!» Петр понял тогда, что это было пронырство лукавого змея. Он пришел к брату и спросил: «Когда сюда пришел? Я ведь от тебя из этих хором вышел, и, нигде не задерживаясь, пришел в покой к жене твоей, и увидел тебя там с нею сидящим, и удивился, как ты прежде меня там очутился. Пришел снова к тебе, вновь нигде не задержавшись, ты же, не знаю как, меня обогнал и раньше меня здесь очутился». Павел же сказал: «Я, брат, никуда из хором этих после твоего ухода не выходил и у жены своей не был». Князь Петр на это сказал: «Вот оно, брат, пронырство лукавого змея: он мне тобою является. Если я хотел бы его убить, то не посмел бы, думая, что это мой брат. Теперь же ты, брат, никуда отсюда не выходи. Я же туда пойду бороться со змеем и с божьей помощью постараюсь его, лукавого, убить».

И взяв Агриков меч, пришел в покой к снохе своей. Там увидел он змея в облике брата своего и, твердо убедившись, что это не брат его, а прельститель змей, ударил его мечом. И явился змей в своем подлинном обличий, и стал извиваться, и издох, обагрив блаженного князя Петра кровью своею. Петр же от неприязненной той крови покрылся струпьями и язвами, и заболел он тяжкой болезнью. И искал он в своем владении исцеления у многих врачей, и ни от одного не мог его получить.

Слышал Петр, что много есть врачевателей в Рязанской земле, и приказал он себя туда повезти, ибо сам он не мог сидеть на коне из-за великой своей болезни. Привезли его в пределы Рязанской земли, и послал он сановников своих искать врачей.

Один из предстоящих ему юношей уклонился в село Ласково. И пришел он к воротам одного дома, и не увидел там никого. Вошел он в дом, и там его никто не встретил. Он вошел внутрь дома и увидел чудное виденье: внутри сидела одна девица, ткала полотно, а перед ней прыгал заяц.

И промолвила девица: «Не хорошо быть дому без ушей и без очей!» Юноша же не понял тех слов и спросил девицу: «Где находится мужчина, который здесь живет?» Она же ответила: «Отец и мать мои пошли взаймы плакать. Брат же мой ушел через ноги в глаза смерти смотреть».

Юноша тот не понял слов ее и удивлялся, видя и слыша столь чудные вещи, и спросил он девицу: «Когда вошел я к тебе, то увидел тебя, занятую делом, и зайца, перед тобой скачущего, а потом услышал из уст твоих странные слова, и не понял я, о чем ты говоришь. Сначала ты сказала: «Не хорошо быть дому без ушей и без очей». Про отца же своего и мать сказала, что пошли они взаймы плакать, а о брате своем — что пошел он через ноги в глаза смерти смотреть. И ни единого слова твоего я не понял». Она же ответила ему: «Ты этого не понимаешь? Прийдя в дом сей и войдя в горницу мою, увидел ты меня в будничной одежде. Если бы был в доме нашем пес, то он, почуяв тебя, к дому подходящего, залаял бы на тебя: это — уши дому. А если бы был в горнице моей ребенок, то, увидев тебя, к дому подходящего, сказал бы мне: это — очи дому. А когда сказала тебе про отца и про мать, что отец мой и мать пошли взаймы плакать, то это значит, что пошли они на похороны и там плачут. Когда же они сами умрут, то другие станут плакать по ним — это и есть заемный плач. Про брата же тебе сказала, потому что отец мой и брат древолаз-цы — бортники, собирают в лесу с деревьев мед. Теперь брат мой ушел на это дело, и когда он влезет высоко на дерево и через ноги с высоты посмотрит вниз, то подумает, как бы ему не сорваться с высоты. Если же кто сорвется, тот жизни лишится. Поэтому и сказала я, что пошел он через ноги в глаза смерти смотреть».

Промолвил ей юноша: «Вижу, девица, что ты мудра. Скажи мне имя свое». Она ответила: «Имя мое Феврония». Тот юноша сказал ей: «Я служу муромскому князю Петру. Князь мой тяжко болен, покрыт язвами. Покрыли его стру-пы от крови неприязненного летающего змея, которого он своею рукой убил. От своей болезни искал он исцеления у многих врачей, и ни у одного не получил его. За тем и сюда велел привезти себя, поскольку слышал, что здесь много врачей. Но мы их не знаем, ни как их зовут, ни домов их, ни где они живут, и потому расспрашиваем о них». Она же ответила: «Тот, кто потребует князя твоего к себе, может вылечить его». Юноша сказал: «Что ты говоришь? Кто может требовать князя моего к себе! Кто его вылечит, тому князь мой даст большое богатство. Но скажи мне имя того врача, кто он и где жилище его». Дева же ответила: «Приведи князя своего сюда. Ежели будет он мягкосердечен и смиренен в ответах, то станет здоровым!» Юноша быстро возвратился к князю своему и рассказал ему обо всем подробно, что видел и что слышал.

Благоверный же князь Петр сказал: «Везите меня к той девице». И привезли его в дом тот, где жила девица. И послал князь отроков своих, говоря: «Скажи мне, девица, кто хочет меня вылечить? Пусть он вылечит меня и возьмет богатства много». Она же, не боясь, ответила: «Я хочу его вылечить, но богатства от него не требую. У меня к нему таково слово: если не стану его женой, то нет смысла мне лечить его». И пришел человек тот и поведал князю своему о том, что сказала девица.

Князь же Петр пренебрег словами ее, подумав: «Как мне, князю, взять в жены дочь древолазца!» И, послав к ней, сказал: «Передай ей: каково ее врачевание — пусть лечит. Если вылечит, возьму ее себе в жены». Пришедшие передали ей те слова. Она же, взяв небольшой сосуд, зачерпнула хлебной закваски, подула на нее и сказала: «Приготовьте князю вашему баню, и пусть он смажет этим струпы и язвы на теле своем. А один струп пусть оставит несмазанным. И будет он здоров!»

И принесли князю эту мазь. И приказал он приготовить баню. Девицу же захотел проверить, так ли она мудра, как слышал он от юноши своего. С одним из слуг своих послал он ей пучок льну и сказал: «Эта девица хочет быть моей женой благодаря своей мудрости. Если она мудра, то пусть из этого льну сделает мне рубашку, штаны и полотенце за то время, которое я буду находиться в бане». Слуга принес ей пучок льну, подал ей и сказал княжеские слова. Она же сказала слуге: «Влезь на печку нашу, и сними с шестка поленце, и принеси его сюда». Послушав ее, слуга принес поленце. Она же, отмерив его пядью, сказала: «Отруби здесь это поленце». Слуга отрубил. Она сказала ему: «Возьми этот обрубок от полена, и пойди дай его князю своему, и скажи ему от меня: в то время, в какое я этот пучок льну расчешу, пусть князь твой сделает из этой щепки ткацкий станок и все устройство, на котором я смогу соткать полотно». Слуга принес князю обрубок от поленца и передал слова девицы. Князь же ответил: «Иди и скажи девице, что невозможно из столь малой деревяшки в столь короткий срок такое устройство сделать!» Слуга, придя, передал ей княжескую речь. Девица ответила: «А разве возможно взрослому мужчине из одного пучка льну за то короткое время, пока он будет находиться в бане, сделать сорочку, штаны и полотенце?» Слуга ушел и все передал князю. Князь же подивился ответу ее.

И через некоторое время пошел князь Петр в баню мыться и по повелению девицы помазал язвы и струпы свои мазью. А один струп оставил он по повелению девицы непо-мазанным. Вышел он из бани и не почувствовал своей болезни. Утром увидел свое тело здоровым и чистым, остался только один струп, не помазанный им по повелению девицы. И подивился он своему быстрому исцелению. Но не захотел он взять девицу себе в жены из-за ее происхождения и послал ей подарки. Она же их не приняла.

Князь Петр поехал в отчину свою, город Муром, здоровым. Оставался на теле его только один струп, не помазанный по повелению девицы. И от этого струпа начали снова струпы по телу его расходиться, с того самого момента, как поехал он в отчину свою. И вновь тело его, как и прежде, покрылось многими струпами и язвами.

И вновь возвратился князь на исцеление к той девице.

И когда он подошел к дому ее, то со стыдом послал к ней и просил вылечить его. Она же, нисколько на него не сердясь, сказала: «Если князь будет моим мужем, то будет исцелен». Он же дал ей твердое слово, что возьмет ее в жены. Она же вновь, как и прежде, то же снадобье дала ему и предписала. Он же, вскоре исцеление получив, взял ее себе в жены. Вот по такой причине и стала Феврония княгиней.

Пришли супруги в отчину свою, город Муром, и жили там в благочестии, соблюдая все божий заповеди.

Немного времени спустя прежде упомянутый князь Павел отходит от жизни сей. Благоверный же князь Петр после смерти брата своего становится единым самодержцем града своего.

Княгиню же его Февронию бояре не любили по наущению своих жен, поскольку не была она княгиней по происхождению, бог же прославлял ее за добродетельную жизнь.

Однажды один из слуг пришел к благоверному князю Петру и стал наговаривать на княгиню: «Из-за стола, говорит, она бесчинно выходит. Прежде чем встать, она собирает крошки в руку свою, словно голодная!» Благоверный же князь Петр, желая ее проверить, повелел ей обедать с ним за одним столом. И когда обед закончился, княгиня, по обыкновению, собрала хлебные крошки в руку свою. Князь Петр взял ее за руку, разжал ей пальцы и увидал внутри благовонный ливан и фимиам. И с этого дня прекратил ее проверять.

Но через некоторое время пришли к нему с яростью бояре и стали говорить: «Все мы, князь, хотим верно служить тебе и самодержцем тебя иметь, но не хотим, чтобы княгиня Феврония над женами нашими господствовала. Если хочешь ты быть самодержцем, то избери себе другую княгиню, Феврония же, взяв себе достаточно богатства, пусть идет, куда хочет!» Блаженный же Петр, как обычно, без всякой ярости, со смирением ответил: «Скажите обо всем Февронии и послушаем, что она скажет».

Неистовые же бояре, исполнившись бесстыдства, задумали устроить пир. Что и сделали. И когда все развеселились, раздались их бесстыжие голоса, словно псы лающие, желали они отнять у святой божий дар, с которым бог обещал ей быть неразлучной и после смерти. И говорили они ей: «Госпожа княгиня Феврония! Весь город и бояре говорят тебе: отдай нам то, что мы у тебя просим!» Она же им отвечала: «Возьмите то, что просите!» Они же единодушно воскликнули: «Мы, госпожа, все хотим князя Петра, пусть он нами правит. Тебя же жены наши не хотят, не хотят, чтобы ты господствовала над ними. Взяв достаточно себе богатства, иди, куда хочешь!» Отвечала им она: «Обещала я вам дать то, что вы попросите. Я же вам говорю, дайте и мне то, что я попрошу у вас». Они же, злые, рады были и, не ведая, что будет, поклялись: «Что ты скажешь, то безо всякого прекословия возьмешь». Она же сказала: «Ничего иного, кроме супруга своего Петра, не прошу я у вас!» На это они ответили: «Если сам он захочет, то ничего тебе не скажем». Враг помутил их мысли, и каждый из бояр в уме своем держал, что если не будет князем Петр, то поставят себе другого самодержцем, и каждый из них желал стать им.

Блаженный же князь Петр не возлюбил временного самодержства, а держался божиих заповедей и их путями шел, как вещает блаженный Матфей в своем благовествова-нии: «Тот, кто отпустит жену свою из-за слова прелюбодейного и женится на другой, тот прелюбодеяние творит». Сей же блаженный князь по Евангелию поступил и, чтобы божие заповеди не нарушить, власть свою за ничто посчитал.

Они же, злочестивые бояре, дали Петру и Февронии суда на реке,— текла под городом тем река, называемая Окой. Они и поплыли по реке в судах. Был на судне у блаженной Февронии некий человек. На том же судне была и его жена. Тот человек, искушаемый лукавым бесом, посмотрел на святую с вожделением. Она же, разгадав злой помысел его, быстро обличила его и сказала: «Зачерпни воды из реки с этой стороны судна». Он почерпнул. И велела она ему выпить. Он выпил. И снова сказала ему: «Зачерпни воды с другой стороны судна». Он почерпнул. И велела ему снова выпить. Он выпил. Она же спросила: «Одинакова ли вода или одна слаще другой?» Он же ответил: «Одинакова, госпожа, вода». Тогда она ему сказала так: «И женское естество одинаково. Зачем же ты, свою жену оставив, думаешь о другой!» Понял тот человек, что есть у нее прозрения дар, и более не смел того помышлять.

С наступлением вечера остановились и расположились на берегу. Блаженный же князь Петр стал думать, что дальше с ними будет, поскольку он добровольно самодерж-ства лишился. Предивная же Феврония сказала ему: «Не горюй князь, милостивый бог, творец и промыслитель, не оставит нас в нищете!»

На берегу блаженному князю Петру готовили еду на ужин. И повар его воткнул небольшие палки, на которые повесил котлы. После ужина святая княгиня Феврония пошла по берегу и увидела палки те, благословила их и сказала: «Пусть станут наутро большими деревьями с ветвями и листвой». Что и случилось. Встав наутро, все увидели, что те палки стали большими деревьями с ветвями и листвой.

И когда хотели слуги грузить их имущество с берега на суда, из города Мурома пришли вельможи и стали говорить: «Господин князь! От всех вельмож и от всего города пришли мы к тебе, не оставь нас сиротами и возвращайся на отчий престол. Многие вельможи погибли в городе от меча. Каждый из них хотел править, и сами себя губили. А оставшиеся в живых вместе со всем народом молят тебя, говоря: господин князь, прогневили мы тебя и раздражили, поскольку не хотели, чтобы княгиня Феврония господствовала над нашими женами, ныне же мы, со всеми домами своими, рабы ваши, и хотим вас, любим и молим, не оставьте нас, рабов своих!»

Блаженный же князь Петр и блаженная княгиня Феврония возвратились в город свой. И державствовали в городе том, живя по всем заповедям божиим без порока, пребывая в непрестанных молитвах, и были они милостивыми ко всем людям, под их властью находящимся, словно чадолюбивые отец и мать. Всех они одинаково любили, не терпели ни гордости, ни притеснений и богатств тленных не берегли, но от бога богатели. Были они городу своему истинными пастырями, а не наемниками. Правили городом своим истиной и кротостью, а не яростью. Странников принимали, голодных насыщали, нагих одевали, бедных от напастей избавляли.

Когда подошло время их благочестивого преставления, умолили они бога, чтобы им умереть в одно и то же время. И завещали они положить их обоих в одном гробу. И велели они сделать в одном камне два гроба, имеющих между собою только перегородку. Сами же они одновременно облеклись в монашеские одежды. И назван был блаженный князь Петр во иноческом чине Давидом, преподобная же Феврония названа во иноческом чине Евфросинией.

В то время преподобная и блаженная Феврония, названная Евфросинией, вышивала своими руками для храма пречистой соборной церкви воздух¹, на котором были изображены лики святых. Преподобный же и блаженный князь Петр, названный Давидом, прислал к ней, говоря: «О сестра Евфросиния! Хочет уже душа моя отойти от тела, но жду только тебя, чтобы вместе умереть». Она же ответила: «Подожди, господин, пока дошью я воздух для церкви святой». Он же вторично послал к ней, говоря: «Немного подожду тебя». И в третий раз прислал он, говоря: «Хочу уже умереть и более не жду тебя!» Она же последние узоры воздуха того святого вышивала, одного только святого риз не вышила; вышив же лицо, прекратила она работу, воткнула иглу свою в воздух и обернула ее ниткой, которой шила. И послала она ко блаженному Петру, названному Давидом, весть об одновременном преставлении. И помолившись, предали они святые свои души в руки божий месяца июня в 25-й день.

¹ Покрывало для жертвенной чаши (потира) в христианском культе.

После их смерти хотели люди положить блаженного князя Петра внутри города у соборной церкви пречистой Богородицы, Февронию же — вне города в женском монастыре у церкви Воздвиженья честного креста, говоря, что в монашеском образе нельзя положить святых в одном гробе. И сделали им отдельные гробы, и положили в них тела: святого Петра, названного Давидом, положили в отдельный гроб и поставили его в церкви святой Богородицы в городе до утра, тело же святой Февронии, названной Евфросинией, положили в отдельный гроб и поставили вне города в церкви Воздвижения честного и животворящего креста. Общий же гроб, который они повелели сами себе вытесать в одном камне, стоял пустой в том же храме соборной пречистой церкви, что внутри города. Утром, проснувшись, люди нашли их отдельные гробы, в которые их положили, пустыми. Святые же их тела нашли внутри города в соборной церкви пречистой Богородицы в едином гробу, который они сами себе велели сделать. Неразумные люди, как при жизни их мятущиеся, так и после честного их преставления, опять переложили их тела в отдельные гробы и снова разнесли. И вновь наутро оказались святые в едином гробу. И после этого уже не смели прикасаться к их святым телам и положили их в едином гробу, в котором они сами велели, у соборной церкви Рождества пресвятой богородицы ¹внутри города, что дал бог на просвещение и спасение городу тому, и те, кто с верою приходят к раке их мощей, неоскудное исцеление принимают.

Мы же, по силе нашей, сложим их хвалу.

Радуйся, Петр, ибо дана была от бога тебе власть убить летающего свирепого змея! Радуйся, Феврония, ибо в женской голове имела ты мудрость святых мужей! Радуйся, Петр, струпы и язвы на теле своем носивший, доблестно :корби претерпевший! Радуйся, Феврония, от бога имевшая дар в девственной юности недуги целить! Радуйся, славный Петр, заповеди ради божией добровольно от власти отказавшийся, дабы не оставить супруги своей! Радуйся, дивная Феврония, ибо твоим благоволением в одну ночь небольшие палки выросли деревьями, вознесшими ветви и листья! Радуйтесь, честные головы, ибо в воздержании, в смирении, и молитвах, и милостыни без гордости пожили, потому-то и Христос дал вам благодать, так что и тела ваши после смерти во гробе неразлучно лежат, а духом вы предстоите перед владыкой Христом! Радуйтесь, преподобные и пребла-женные, после смерти своей исцеление с верой к вам приходящим невидимо подающие!

Молим мы вас, о преблаженные супруги, помолитесь о нас, творящих с верою память вам!

Да помяните и меня, многогрешного, написавшего житие это. Написал о том, что слышал,— не ведая, может быть, и другие о том написали, знающие более меня. Хоть я и грешен и груб, но уповаю на божий щедроты и благодать и на ваши молитвы ко Христу надеюсь, трудился я мыслями. Хотел вас на земле хвалами почтить. Прославлены вы и венчаны на небесах истинными нетленными венцами от общего всем владыки Христа. Ему же подобает со безначальным его отцом вместе, и с пресвятым благим, и животворящим духом всякая слава, честь и поклонение ныне и всегда и во веки веков. Аминь.

¹ В 1555 г. в Муром по распоряжению Ивана Грозного были посланы каменных дел мастера, которые построили в городе четыре каменные церкви, в том числе и храм Рождества богородицы над мощами Петра и Февронии (строительство завершено в 1565 г.).

Древнерусские предания (XI—XVI М.. 1982. С. 331-

Домострой

Как почитать отцов своих духовных и повиноваться им

0x08 graphic

ледует знать, как почитать отца своего духовного. Приискать отца духовного доброго, бого-

любивого, и благоразумного и рассудительного, а не потаковщика пьяницу, не сребролюбца, не гневливого. Следует такого почитать и повиноваться ему во всем и каяться перед ним со слезами, исповедуя грехи свои без стыда и без срама, и наставления его соблюдать. Призывать же его в дом к себе часто и исповедоваться всегда по всей совести, и поучение его с признательностью принимать, и слушаться его во всем, и почитать его. И бейте челом ему низко: он учитель наш и наставник, и старайтесь приходить к нему со страхом и признательностью, и давайте ему приношения от своих трудов по возможности; и советуйтесь с ним почаще о правильном житье, чтоб удержаться от грехов, и мужу, как поучать и любить жену свою и детей, а жене — слушаться мужа своего, советуйтесь с ним всякий день. А исповедоваться в грехах своих всегда перед духовным своим отцом, и открывать все свои грехи, и покоряться ему во всем: ибо они заботятся о наших душах и дадут ответ за нас в день Страшного суда. И не поносить их, не осуждать, не укорять, а если станут о ком просить, этого выслушать, да виновного и наказать, по вине смотря, с ним же все обсудив.

Как детей своих воспитать в поучении и страхе божьем

А пошлет бог кому детей — сыновей или дочерей, то заботиться о чадах своих отцу и матери, обеспечить их и воспитать в добром поучении; учить страху божию и вежливости и всякому порядку, а затем, по детям смотря и по возрасту, их учить рукоделию — мать дочерей и мастерству — отец сыновей, кто в чем способен, какие кому бог возможности даст; любить их и беречь, но и страхом спасать, наказывая и поучая, а осудив, побить. Наказывай детей в юности — упокоят тебя в старости твоей. И беречь и блюсти чистоту телесную и от всякого греха отцам чад своих как зеницу ока и как свою душу. Если же дети согрешают по отцовскому или материнскому небрежению, о таких грехах им и ответ держать в день Страшного суда. Так что если дети, лишенные поучений отцов и матерей, в чем согрешат или зло сотворят, то отцам и матерям от бога грех, а от людей укоризна и насмешка, дому же убыток, а себе самим скорбь и ущерб, от судей же пеня и позор. Если же у богобоязненных родителей, рассудительных и разумных, дети воспитаны в страхе божьем и в добром наставлении и научены всякому разуму, и вежливости, и промыслу, и рукоделию,—такие дети с родителями своими будут богом помилованы, священниками благословлены и добрыми людьми восхвалены, а вырастут — добрые люди с радостью и благодарностью женят сыновей своих на их дочерях или по божьей милости своих дочерей за сыновей их выдадут замуж. Если же из таких-то какое дитя и возьмет бог после покаяния и с причащением, тем самым родители приносят богу непорочную жертву, и как вселятся такие дети в чертоги вечные, то получают у бога право просить милости и прощения грехов также и для своих родителей.

Как дочерей воспитать и с приданым замуж выдать

А у кого дочь родится, тогда рассудительные люди от всякой прибыли на дочь откладывают: на ее имя или животинку растят с приплодом, или из полотен, и из холстов, и из кусков ткани, и из убрусов, и из рубашек все эти годы ей в особый сундук кладут и платье, и уборы, и мониста, и утварь церковную, и посуду оловянную, и медную, и деревянную; добавлять всегда понемножку, а не все вдруг, себе не в убыток. И всего будет полно. Так дочери растут, страху божью и знаниям учатся, а приданое их понемногу прибывает, только лишь замуж сговорят — тут все и готово. А кто заранее о детях не раздумывает, то как замуж отдавать, тотчас же и покупать все, так что скорая свадьба вся на виду; а коли по божьему желанию дочь та преставится, то ее приданым поминают душу ее в сорокоуст, и милостыню из него же дают. А если другие дочери есть, таким же образом и о них заботиться.

Как детей учить и страхом спасать

Наказывай сына своего в юности его и упокоит тебя в старости твоей и придаст красоты душе твоей; и не жалея бей ребенка: если прутом посечешь его, не умрет, но здоровее будет, ибо ты, казня его тело, душу его избавляешь от смерти. Если дочери у тебя, направь и на них свою строгость, тем сохранишь их от бед телесных: и ты не посрамишь лица своего, коли в послушании ходит, и не твоя вина, если по глупости нарушит она девство свое и станет известно знакомым твоим, и тогда посрамят тебя перед людьми. Ибо если отдашь дочь свою беспорочной, будто великое дело совершишь и в любом обществе похвалишься, никогда не сердясь на нее. Любя же сына своего, увеличивай ему раны, и потом не нахвалишься им; наказывай сына своего с юности и порадуешься на него потом в зрелости, и среди недоброжелателей сможешь им похвалиться, и позавидуют тебе враги твои. Воспитай дитя в запретах и найдешь в нем покой и благословение; не улыбайся ему, играя: в малом послабишь — в большом пострадаешь скорбя и в будущем будто занозы вгонишь в душу свою. И не дай ему воли в юности, но сокруши ему ребра, пока он растет, и тогда, возмужав, не провинится перед тобой и не станет тебе досадой, и болезнью души, и разорением дома, погибелью имущества, и укоризной соседей, и насмешкой врагов, и пеней властей, и злою досадой.

Как детям отца и мать любить, и беречь, и повиноваться им, и утешать их во всем

Чада, вслушайтесь в заповеди господни, любите отца своего и мать свою, и слушайте их, и повинуйтесь им в боге во всем, и старость их чтите, и немощь их и всякую скорбь от всей души на себе понесите, и благо вам будет, и долго пребудете на земле, за то простятся грехи ваши, и бог вас помилует, и прославят вас люди, и дом ваш благословится навеки, и наследуют сыны сынам вашим, и достигнете старости маститой, в благоденствии дни свои проводя. Если же кто осуждает, или оскорбляет своих родителей, или клянет их, или ругает, тот перед богом грешен и проклят людьми; того, кто бьет отца и мать,— пусть отлучат от церкви и от всех святынь, и пусть умрет он лютою смертью от гражданской казни, ибо написано: «Отцовское проклятье иссушит, а материнское искоренит». Сын или дочь, непослушные отцу или

из

матери, сами себя погубят и не доживут до конца дней своих, если прогневают отца или досадят матери. Кажется он себе праведным перед богом, но он хуже язычника, сообщник нечистивых, о которых пророк Исайя сказал: «Погибнет нечестивый и пусть не увидит славы господней». Он назвал нечестивыми тех, кто бесчестит родителей своих и еще насмехается над отцом и укоряет старость матери, пусть же склюют их вороны и сожрут орлы! Честь же воздающим отцу и матери и повинующимся им в боге, станут они во всем утешением родителей, и в день печали избавит их господь бог, молитву их услышит, и все, что попросят, подаст им благое; утешающий мать свою волю божью творит и угождающий отцу в благости проживет. Вы же, дети, делом и словом угождайте родителям своим во всяком добром замысле, и вас они благословят: отчее благословение дом укрепит, а материнская молитва от напасти избавит. Если же оскудеют разумом в старости отец или мать, не бесчестите их, не укоряйте, и тогда почтут вас и ваши дети; не забывайте труда отца и матери, которые о вас заботились и печалились о вас, покойте старость их и о них заботьтесь, как и они о вас. Не говори много: «Оказал им добро одеждой и пищей и всем необходимым»,— этим ты еще не избавлен от них, ибо не сможешь их породить и заботиться так, как они о тебе; вот почему со страхом служи им раболепно, тогда и сами от бога примете дар и вечную жизнь получите, как исполняющие заповеди его.

Как всякому человеку рукодельничать и всякое дело делать, благословясь

В домовитом хозяйстве и всюду всякому человеку, хозяину и хозяйке, или сыну и дочери, или слуге — мужчине или женщине, и старому и малому всякое дело начать или рукодельничать: или есть, или пить, или еду готовить, или печь что, и разные припасы делать, и всякое рукоделье исполнять, и всякое ремесло, и, приготовясь, очистясь от всякой скверны и руки вымыв чисто, прежде всего — святым образам поклониться трижды в землю, а в болезни — только до пояса, а кто может правильно молитву сказать, тот, благословясь у старшего, и молитву иисусову проговорит да, перекрестясь, молвит: «Господи, благослови, отче!» — с тем и начать всякое дело, ибо ему божья милость сопутствует, ангелы невидимо помогают, а бесы исчезнут, и дело такое богу в почет, а душе на пользу. А есть и пить с благодарностью будет сладко; что впрок сделано, то мило, делать же с молитвой и с доброй беседой или в молчании, а если во время дела какого раздастся слово праздное, или непристойное, или с ропотом, или со смехом, или с кощунством, или скверные и блудливые речи,— от такого дела и от такой беседы божья милость отступит, ангелы отойдут в скорби, и возрадуются нечестивые бесы, видя, что волю их исполняют безумные христиане; и приступят тут лукавые, влагая в по-мысл всякую злобу и всякую вражду и ненависть, и подвигают мысли на блуд, и на гнев, и на всякое кощунство, и сквернословие, и на всякое прочее зло,— и вот уже дело, еда или питье не спорятся, и всякое ремесло и любое рукоделие не с богом свершается, а богу во гнев, ибо и людям неблагословенное не нужно и не мило, да и непрочно оно, а еда и питье не вкусны и не сладки, и только дьяволу да слугам его все то и удобно, и сладко, и радостно. А кто в еде и в каком рукоделье нечисто готовит и в ремесле каком украдет что или соврет, и притом побожится ложно: не настолько сделано или не в столько стало, а он врет,— так и такие дела не угодны богу, и тогда их запишут на себя бесы, и за это все взыщется с человека в день Страшного суда.

Похвала женам

Если дарует бог жену добрую, получше то камня драгоценного; такая из выгоды не оставит, всегда хорошую жизнь устроит своему мужу. Собрав шерсть и лен, сделай что нужно руками своими, будь как корабль торговый: издалека вбирает в себя богатства и возникает из ночи; и даст она пишу дома и дело служанкам, от плодов своих рук увеличит достояние намного; препоясав туго чресла свои, руки свои утвердит на дело и чад своих поучает, как и рабов, и не угаснет светильник ее всю ночь; руки свои протягивает к прялке, а персты ее берутся за веретено, милость обращает на убогого и плоды трудов подает нищим,— не беспокоится о доме муж её; самые разные одежды расшитые сделает мужу своему, и себе, и детям, и домочадцам своим. И потому всегда ее муж соберется с вельможами и сядет, всеми друзьями почтен, и, мудро беседуя, знает, как делать добро, ибо никто без труда не увенчан. Если доброй женою муж благословен, число дней его жизни удвоится, хорошая жена радует мужа своего и наполнит миром лета его; хорошая жена да будет благою наградой тем, кто боится бога, ибо жена делает мужа своего добродетельней: во-первых, исполнив божию заповедь, благословится богом, а во-вторых, славится и людьми. Жена добрая, и трудолюбивая, и молчаливая — венец своему мужу, коли обрел муж жену свою добрую — только хорошее выносит из дома своего; благословен муж такой жены, и года свои проживут они в добром мире. За хорошую жену похвала мужу и честь.

Наказ мужу, и жене, и работникам, и детям, как подобает им жить

Да самому тебе, господину, и жене, и детям, и домочадцам — не красть, не блудить, не лгать, не клеветать, не завидовать, не обижать, не наушничать, на чужое не посягать, не осуждать, не бражничать, не высмеивать, не помнить зла, ни на кого не гневаться, к старшим быть послушным и покорным, к средним — дружелюбным, к младшим и убогим — приветливым и милостивым, всякое дело править без волокиты и особенно не обижать в оплате работника, всякую же обиду с благодарностью претерпеть ради бога: и поношение, и укоризну, если поделом поносят и укоряют, с любовию принимать и подобного безрассудства избегать, а в ответ не мстить. Если же ни в чем не повинен, за это от бога награду получишь. А домочадцев своих учи страху божию и всякой добродетели, и сам то же делай, и вместе от бога получите милость. Если же небрежением и нерадением сам или жена, наставлением мужа обделенная, согрешит или что нехорошее сотворит, и все домочадцы, мужчины и женщины и дети, хозяйского наставления не имея, грех какой или зло совершат: или ругань, или воровство, или блуд,— все вместе по делам своим примут; зло сотворившие — муку вечную, а добро сотворившие, угодно богу прожившие,— жизнь вечную получат в царствии небесном.

Учить мужу свою жену, как богу угодить, и к мужу своему приноровиться, и как свой дом лучше устроить, и всякий домашний порядок и рукоделье всякое знать, и слуг учить и самой трудиться

Следует мужьям поучать жен своих с любовью и примерным наставлением; жены мужей своих вопрошают о строгом порядке, о том, как душу спасти, богу и мужу угодить и дом свой хорошо устроить, и во всем покоряться мужу; а что муж накажет, с тем охотно соглашаться и исполнять по его наставлению: и прежде всего иметь страх божий и пребывать в телесной чистоте, как уже впереди указано было. Поднявшись с постели, умывшись и помолясь, женкам и девкам работу указать на день, каждой — свое: кому дневную пищу варить, а кому хлебы печь ситные и решетные,— да и сама бы хозяйка знала, как муку сеять, как квашню затворить и замесить и хлебы скатать и испечь: и кислые, и пышные, и выпеченные, а также калачи и пироги; да знала бы, сколько муки возьмут, и сколько испекут, и сколько чего получится из четверти, или из осьмины, или из решета, и сколько высевков отойдет, и сколько испекут,— меру знать во всем. А еду мясную и рыбную, и всякие пироги и всякие блины, и всякие каши и кисели, и всякие блюда печь и варить,— все бы сама хозяйка умела, чтобы и всех слуг научить. Когда же хлебы пекут, тогда и одежду стирают, так в общей работе и дровам не убыточно, но нужно приглядывать, как нарядные рубашки стирают и лучшую одежду, и сколько мыла идет и золы, и на сколько рубашек, да хорошо бы постирать, прокипятить и начисто выполоскать и высушить и разгладить и скатерти, и убрусы, и платки, и полотенца; также и счет всему самой знать, отдать и взять все сполна, и бело и чисто, а ветхое осторожно бы залатали, все сироткам сгодится. А когда хлебы пекут, того же теста велеть отложить и пироги начинить; и если пшеничный пекут, то из обсевков велеть пирогов наделать, в скоромные дни со скоромной начинкой, какая случится, а в постные дни с кашей, или с горохом, или со сладким, или репу, или грибы, или рыжики, или капусту,— что бог подаст, все семье в утешенье. И всякую бы еду, и мясную, и рыбную, и всякое блюдо, скоромное или постное, жена сама бы знала да умела и приготовить и служку научить: такая хозяйка домовитая и умелая. И это знала бы также: как делают пивной, и медовый, и винный, и бражный, квасной, и уксусный, и кислощанный, и всякий припас поварской и хлебный, и в чем что готовить, и сколько из чего получится. Если все это знает благодаря строгости и наставлениям хорошего мужа и своим способностям также, то все будет споро и всего будет вдоволь. А которая женка или девка рукодельна, так той указать дело: рубашку сшить, или вышить убрус да выткать, или шить на пяльцах золотом и шелками — какую чему научили, и то все и доглядеть и заметить. И каждой бы мастерице сама хозяйка отвесила и отмерила пряжи, и тафты, и камки, золотой и серебряной ткани, и рассчитать, и указать, сколько чего надобно и сколько чего дать, и выкроить и примерить, самой знать всякое рукоделие и малых девок учить, какая к чему пригодна; а замужним женкам, которые черную работу делают, избу топят, и хлебы пекут, и белье стирают,— тем лен дают прясть, на себя да на мужа и на детей; одинокая женка или девка на хозяина лен прядет, а йзгреби и очёсы на себя или как придется. Да и ведала бы сама хозяйка, которой какое дело дать, сколько чего дать, и сколько чего взять, и сколько чего кто сделает за день, много ли, мало, и сколько из чего получится,— все то сама бы знала, и было бы все у нее на счету. А сама бы хозяйка ни в коем случае никогда, разве что занедужит, без дела не находилась, так что и служкам, на нее глядя, повадно было трудиться. Муж ли придет, простая ли гостья — всегда б и сама над рукодельем сидела: за то ей честь и слава, а мужу похвала; никогда бы слуги хозяйку не будили, но сама хозяйка будила слуг и, спать ложась после трудов, всегда бы молилась.

Мастерицы хорошие жены — доход и сбереженье всему; а с того, что скроит, остатки и обрезки сохранять

А хорошая домовитая жена понятливостью своей, и наставлением мужа, и похвальным к труду стремлением вместе со слугами холстов, и полотен, и тканей наготовит на все, что нужно: то окрашено на летники, и на кафтаны, и на сарафаны, а иное у нее для домашней носки перекроено и перешито; а если больше потребного наделают — полотен, холстов и тканей или скатертей, полотенец, простыней или иного чего, то и продаст, а что нужно, купит, и потому у мужа денег не просит. А рубашки нарядные, мужские и женские, и штаны — то все самой велеть при себе кроить, и все остатки и обрезки — камчатые, и тафтяные, и дорогие, и дешевые, и золотное, и шелковое, и белое, и крашеное, и пух, и оторочки, и выпоротки, и новое, и ветхое,— все бы было прибрано мелкое в мешочки, а остатки скручены и связаны и все разобрано по размеру и припрятано, и как потребуется сделать что из ветхого или нового не хватило,— а то все и есть в запасе, и на рынке того не ищешь: дал бог, у доброго разума, у заботливой хозяйки все и дома нашлось.

Как всякое платье кроить и остатки и обрезки хранить

Если случится платье какое кроить в домовитом хозяйстве — себе, или жене, или детям, или работникам: камчатое, или тафтяное, или шерстяное, или златотканое, или хлопчатое, или суконное, или из серпянки, или сермяжное или кожи какие кроить на сагайдак, или на седло, или на шлею, или на сумки, или на сапоги, или шубу, или кафтан, или терлик, или однорядку, или кортель, или летник и кап-тур, или шапку, или нагавицы, или какое иное платье,— и сам господин или госпожа смотрят и подбирают остатки, а обрезки хранят, и те остатки и обрезки ко всему пригодятся в домовитом деле: заплату наставить на обветшавшей одежде, или новую удлинить, или какую из них починить; а если на рынке искать остаток или обрезок, так намаешься, подбирая по цвету и виду, да втридорога купишь, а иногда и не сыщешь. И если придется какую одежду кроить для молодых, сыну или дочери или молодой невестке, летник, или кортель, или шубу с покрывалом, или опашень шерстяной, или камчатый, или шелковый с золотом, или атласный, или бархатный, или терлик, или кафтан,— и что-нибудь доброе, то, кроя, следует загибать вершка по два и по три на подоле и по краям, возле швов и по рукавам; а как вырастет он года через два или четыре, распоров ту одежду, загнутое выправить, опять одежда впору будет; и какая одежда не на каждый день, также кроить ее.

Всякий порядок домашний содержать

А для всякого рукоделья и у мужа и у жены всякое бы орудие в порядке было на подворье: и плотницкое, и портновское, и кузнечное, и сапожное, а у жены для всякого ее рукоделья и домашнего обихода всегда бы порядок был свой, и держалось бы все то бережно, где что нужно: и что себе ни сделал — никто ничего не слыхал, в чужой двор не идешь, берешь свое без лишнего слова. А поварские принадлежности и хлебопекарные все бы были у самого сполна: и медное, и оловянное, и железное, и деревянное,— какое найдется. Если же и придется у кого в долг взять или свое дать: украшения или мониста или женскую одежду, сосуд серебряный, или медный, или оловянный или какое платье,— и как-нибудь запасы пересмотреть, и новое все и ветхое: где измято, или побито, или дыряво, или что где измазано или продралось, и какой-то в чем-нибудь непорядок или что не цело,— и все то пересчитать, и отметить, и записать — и кто берет, и кто дает — обоим то было бы ведомо. А что можно взвесить — то бы взвешено было, и всякой ссуде определили бы цену: по нашим грехам какой непорядок случится, так с обеих сторон ни хлопот, ни раздоров нет, ибо цена известна. А всякую ссуду и брать и давать честно, хранить сильней своего и возвратить в срок, чтобы сами хозяева о том не просили и за вещами не посылали: тогда и впредь дадут и дружба навек. А если чужого не сохранять, или в срок не вернуть, или испортил,то обида навек и убыток в том и пени бывают, да и впредь никто и ни в чем не поверит.

Каждый день жене мужа обо всем спрашивать и советоваться обо всем: и как на люди выходить, и к себе приглашать, и о чем говорить с гостьями

А всякий бы день у мужа жена спрашивалась и советовалась обо всем хозяйстве и напоминала, что следует; а в гости ходить и, к себе звать, и пересылаться, с кем разрешит муж, а коли гостья зайдет или сама где будет, сесть за столом — лучшее платье одеть и беречься всегда хмельного питья: пьяный муж дурно, а жена пьяная в миру не пригожа; а с гостьями беседовать о рукоделии и о домашнем устройстве, как хозяйство вести и какими делами заниматься; а чего не знает, то у добрых жен спрашивать послушно и вежливо, и кто что укажет, на том низко челом бить; или у себя на подворье от какой-нибудь гостьи услышит полезный рассказ, как хорошие жены живут, и как хозяйство ведут, и как дом устраивают, как детей и служек учат, и как мужей своих слушаются, и как с ними советуются, и как повинуются им во всем,— и то все для себя запоминать, а чего полезного не знает, о том спрашивать вежливо, а дурных и пересмешных и блудливых речей не слушать и не говорить о том; или если в гостях увидит удачный порядок, или в еде, или в питье, или в каких приправах, или какое рукоделье необычное, или какой домашний порядок где хорош, или какая добрая жена и смышленая и умная, и в речах, и в беседе, и во всяком обхождении, или где служки умны, и вежливы, и пристойны, и рукодельны, и во всяком деле смышлены,— и все то хорошее примечать и всему внимать, чего не знаешь и чего не умеешь, о том расспрашивать вежливо и послушно, и за науку благодарить, и, придя домой, обо всем рассказать мужу перед сном; с такими-то хорошими женами пригоже встречаться не ради еды и питья, но ради доброй беседы и ради науки, чтобы запоминать для себя все это впрок, а не пересмешничать и попусту не болтать. Если же спросят о чем про кого, иногда и с пристрастием, то отвечать: «Не ведаю я ничего такого, и не слыхала, и не знаю, и сама о ненужном не спрашиваю, ни о княгинях, ни о боярынях, ни о соседях не сплетничаю».

Женам наказ о пьянстве и о хмельном питье, и слугам также, и о том, чтобы тайком не держать ничего нигде, а клевете и обману слуг без проверки не верить; как их строгостью наставлять, да и жену также, и как в гостях находиться и дома себя вести во всем правильно

А у жены никак никогда и никоим образом хмельного питья бы не было, ни вина, ни меда, ни пива, ни угощений; питье находилось бы в погребе на леднике, а жена пила бы бесхмельную брагу и квас и дома и на людях. Если придут откуда женщины справиться о здоровье, им тоже хмельного питья не давать, да и свои женки и девки не пили бы в людях и дома же допьяна; а жене тайком от мужа не есть и не пить и захоронков еды и питья втайне от мужа своего не держать, у подруг и у родни тайком от мужа питья и еды и поделок и подарков разных не просить и самой не давать и ничего чужого у себя не держать без ведома мужа, во всем советоваться с мужем, а не с холопом и не с рабою. Крепко беречься всякого зла, а ложные речи рабов своих и рабынь не пересказывать мужу и зла не держать, а кто натворит что, об этом прямо и без прибавлений сказать; а мужу и жене никаких наговоров не слушать и не верить без прямого следствия над виновным и мужу жене сплетен домашних не передавать; с чем сама не может управиться — если дурное дело, то мужу сказать всю правду, если же какая женка или девка не слушается, ни слово, ни наставление не действует на нее или пакость какую учинит,— все то с мужем решить, какое кому наказание назначить. А когда окажутся гостьи, потчевать их питьем как пригоже, самой же хмельного питья пьянящего не пить, а питье и яства и всякое угощение приносит тогда один человек, выделенный для этого дела, а мужчин никаких тут ни рано, ни поздно никогда и ни в коем случае не было бы, кроме того человека, которому приказано принести что, или что-то спросить у него, или что-то ему приказать; и во всем с него спрашивать, и за беспорядок, и за ошибки,— никому же иному тут дела нет.

А сразу завтракать мужу и жене никак не годится, разве уж если кто болен; есть же и пить в нужное время.

Как всякую одежду жене носить и сохранить

А платья и рубашки и платки на себе носи бережно всякий день, надо не выпачкать, не замазать, не измять и не залить, на кровавое и на мокрое не класть; все то снимая с себя, класть нужно бережно, и беречь это крепко, и слуг научить всякому такому знанию; у самого господина и у госпожи, у детей и слуг рабочее платье должно быть ношеным; закончив же дело, можно переменить одежду на чистую каждодневную и сапоги тоже. А в праздник и в хорошую погоду, да на людях, или в церковь идти, или в гости — нужно нарядную одежду надеть, с утра осторожно ходить и от грязи, и от дождя, и от снега беречься, питьем не залить, едой и салом не запачкать и не замазать, на кровь и на мокрое не сесть; с праздника, или из церкви, или из гостей воротясь, нарядное платье с себя сняв, оглядеть его, и высушить, и выгладить, и вымести, и вычистить да хорошенько уложить и упрятать. А и ветхое, и каждодневное всякое платье, и верхнее, и нижнее, и белое, и сапоги — все было бы всегда вымыто, а ветхое заплатано и зашито, так что и людям посмотреть не совестно, и себе хорошо и прибыль, и сиротине дать во спасенье; платье всякое, и рубашки, и платки, и простыни, и всякий наряд, сложив и свернув хорошенько, положить где-нибудь в сундук или в коробку.

Как порядок в избе навести хорошо и чисто

Стол, и блюда, и поставцы, и ложки, и всякие сосуды, и ковши, и братины, воды согрев, с утра перемыть и вытереть и высушить, и после обеда также, и вечером; а ведра и ночвы, и квашни и корыта, и сита и решета, и горшки и кувшины, и корчаги также вымыть всегда, и выскресть, и вытереть, и высушить, и положить в чистом месте, где будет удобно хранить. Всегда бы все сосуды и посуда вымыты и чисты были, а на лавке, и по двору, и по комнатам посуда не валялась бы, поставцы, и блюда, и братины, и ковши, и ложки на лавке не валялись бы, но там, где положено, в чистом месте лежали бы, опрокинуты вниз; а в какой посуде что лежит из еды или питья, так то покрыто было бы чистоты ради и вся посуда с едой или с питьем или с водою; если квашню творить, всегда бы было покрыто, а в избе и завязано от тараканов и от всякой нечисти. Избу, и стены, и лавки, и скамьи, и пол, и окна, и двери, и в сенях, и на крыльце — все вымыть и вытереть, и вымести и выскрести, и всегда бы было чисто; и лестницы, и нижнее крыльцо — все бы было вымыто, и выскоблено, и вытерто, и выметено, а перед нижним крыльцом положить сена, чтобы грязные ноги вытирать, тогда и лестница не загрязнится; и в сенях перед дверями рогожку или ветхий войлок положить или тряпку — вытирать грязные ноги, чтобы в плохую погоду полов не пачкать; у нижнего крыльца сено или солому переменять, а у дверей рогожку или войлок переменять или тряпку чистую положить, а загрязненное прополоскать и высушить и снова туда же под ноги сгодится. Вот потому-то у добрых людей, у хозяйственной жены дом всегда чист и устроен,— все как следует припрятано, где что нужно, и вычищено, и подметено всегда: в такой порядок как в рай войти. За всем тем и за любым обиходом жена бы следила сама да учила слуг и детей и добром и лихом: а не понимает слова, так того и поколотить; а увидит муж, что у жены непорядок и у слуг или не так все, как в этой книге изложено, умел бы свою жену наставлять да учить полезным советом; если она понимает — тогда уж так все и делать, и любить ее, и хвалить, но если жена науке такой и наставлению не следует, и того всего не исполняет, и сама ничего из того не знает, и слуг не учит, должен муж жену свою наказывать и вразумлять наедине страхом, а наказав, простить, и попенять, и с любовью наставить, и поучить, но при этом ни мужу на жену не гневаться, ни жене на мужа — всегда жить в любви и в согласии. А слуг и детей, также смотря по вине и по делу, наказать и посечь, а наказав, пожалеть; госпоже же слуг защищать в разбирательстве, тогда и служкам уверенней. Но если слову жены, или сына, или дочери слуга не внимает, и наставление отвергает, и не послушается, и не боится их, и не делает того, чему муж, или отец, или мать учат, тогда плетью постегать, по вине смотря, а побить не перед людьми, наедине поучить, да приговаривать, и попенять, и простить, но никогда не гневаться ни жене на мужа, ни мужу на жену. И за любую вину ни по уху, ни по глазам не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным или деревянным не бить; кто в сердцах или с кручины так бьет, многие беды от того бывают: слепота и глухота, и руку и ногу вывихнут и палец, могут быть и головные боли, и выпадение зубов, а у беременных женщин и преждевременные роды. Плетью же в наказании осторожно бить, и разумно и больно, и страшно и здорово, но лишь за большую вину и под сердитую руку, за великое и за страшное ослушание и нерадение, а в прочих случаях, рубашку содрав, плеткой тихонько побить, за руки держа и по вине смотря, да, поучив, попенять: «А и гнев бы не был, и люди бы того не ведали и не слыхали, жалобы бы о том не было». Да никогда бы не были брань и побои и гнев на ссору слуг или их наговор без справедливого следствия, и если были оскорбления или нехорошие речи или свои подозрения,— виновного наедине допросить по-хорошему: покается искренне, без всякого лукавства — милостиво наказать да простить, по вине смотря; но если оговоренный не виноват, оговорщиков уж не прощать, чтобы и впредь распрей не было, да и судить лишь по вине и по справедливому розыску; если же виновный не признается в грехе своем и в вине, тут уже наказание должно быть жестокое, чтобы был виноватый в своей вине, а правый в правоте: повинную голову меч не сечет, а покорное слово кость ломит.

Если муж сам не поучает, то накажет его бог, если же и сам так поступает и жену и домочадцев учит, милость от бога примет

Если же муж и сам не делает того, что в этой книге писано, и жены не учит, и дом свой не по заповеди устраивает, и о своей душе не радеет, и людей своих этим правилам не учит,— и сам он погиб в этом веке и в будущем, и дом свой погубит. Если же добрый муж радеет о своем спасении и жену наставляет, да притом и домочадцев своих всякому страху божию учит и правильному христианскому житью так, как написано здесь, то он со всеми вместе в благости с богом жизнь свою проживет и милость божью получит.

Послание и наставление от отца к сыну

Благословение от благовещенского попа Сильвестра возлюбленному моему и единственному сыну Анфиму. Милое мое чадо дорогое! Послушай наставление отца твоего, родившего тебя и воспитавшего в добром поучении и в заповедях божьих, и страху божьему и божественному писанию научившего, и всякому закону христианскому, и заботам добрым, во всяких торговлях и во всех товарах всему научившего; и святительское благословение на себе несешь, и царское государя пожалование и государыни царицы, и братьев его, и всех бояр, и с добрыми людьми водишься, и со многими иноземцами в большой торговле и в дружбе состоишь: все блага получил, так умей и делать по-божески. Все это начато нашим попечением, но и после нас сохранил бы тебя бог так же жить. И законным браком сочетал тебя от добрых родителей благодарную дочь, и благословил я тебя всякой святыней, и честными крестами, и святыми образами, и благословенным имением, которые все, я уверен, достались праведными трудами, и подтвердит это бог направляющий. Но теперь, сын Анфим, передаю тебя и препоручаю и оставляю создателю нашему доброму, хранителю Иисусу Христу и его матери, пречистой богородице и заступнице нашей, помощнице, и всем святым, как сказано в Писании: «Позаботься детей оставить наставленными в заповедях господних — и это лучше неправедного богатства: краше быть в праведном убожестве, нежели в неправедном богатстве». И ты, чадо, тоже берегись неправедного богатства и твори добрые дела, имей, чадо, великую веру в бога, все надежды возлагай на господа: ибо никто, уповая на Христа, не погибнет! Всегда с верою обращайся к святым божьим церквам, заутрени не просыпай, обедни не прогуливай, вечерни не пропусти и не пропивай вечерней и ночной молитвы, и службы в доме твоем всегда бы и всякий день велись: для каждого христианина это долг перед богом. Если сможешь, со временем по своему желанию увеличишь службу и тем большую милость от бога получишь; а в церкви божьей и дома во время службы и во всяком молении и самому, и жене, и детям, и домочадцам стоять, со страхом богу молиться и со вниманием слушать и никогда в то время ни о чем не беседовать, не оглядываться, разве что очень нужно; службу келейную или церковную вести согласно и чисто, а не вразнобой; священников и монахов почитай: они ведь слуги божий, трудами их очищаемся от грехов, они имеют власть молиться господу о наших грехах и склоняют бога к милости. Повинуйся, чадо, и жена твоя также отцу духовному и любому священнику во всяком духовном наставлении; в дом свой приглашай их помолиться о здравии царя-государя и царицы, и детей их, и братьев его, и за священников, и за монахов, и за всех христиан. И о своих согрешениях и о согрешениях своих домочадцев молебны совершай; и воду бы святили с животворящего креста и со святых мощей и с чудотворных образов. Во здравие елеем освящают больного в церквах божьих — так же и ты поступай: приходи с милостыней и с дарами во здравие, и преставившихся родителей поминай во всей чистоте, и сам будешь помянут богом. Церковников, и нищих, и маломощных, и бедных, и страдающих, и странников приглашай в дом свой и, как можешь, накорми, напои, и согрей, и милостыню давай от праведных своих трудов, ибо и в дому, и на рынке, и в пути очищаются тем все грехи: ведь они заступники перед богом за наши грехи. Имей, чадо, верную правду и любовь нелицеприятную ко всем, не осуждай никого ни в чем, о своих грехах поразмысли, как их избыть; чего сам не любишь, того и другому не делай, и сохраняй чистоту телесную пуще всего да наступи на совесть свою, как на лютого ворога, и возненавидь, как милого и погибельного друга; от хмельного питья, господа ради, откажись, ибо пьянство — болезнь и все плохие поступки им порождаются. Если от этого сохранит тебя господь, все благое и нужное от бога получишь, и будешь почтен и людьми, и душе своей путь отворишь на всякие добрые дела. Вспомни, чадо, апостольское слово: не надейтесь — ни пьяница, ни блудник, ни прелюбодей, ни содомлянин, ни вор, ни разбойник, ни клеветник, ни убийца царства божьего не наследует! И если какая страсть тебя покорила, чадо, или в грех какой впал, с тем обратись к богу в искренней вере и к отцу духовному с горькими слезами, и оплачь грехи свои, и кайся по правде, что больше не станешь такого творить, поучение же отца духовного соблюдай и епитимью исполни: милостивый господь праведных любит, грешных милует, всех призывает к спасенью; и больше всего сбереги и сохрани себя в праведном христианском законе, удержи язык свой от злого и уста свои, чтобы не извергали лжи, храни себя от обмана, от похвальбы и от клеветы и сам ни в чем не заносись: унизь себя пуще всех людей — сподобишься славы божьей. Никого же, чадо, не презирай и во всякой нужде помни, как мы прожили век, никто не вышел из дома нашего голоден или печален, как могли, все нужное каждому человеку бога ради давали и печального словом вылечивали. Кому как можно мы помогали бога ради и ссужали, как могли, и Христос нам невидимо в обилии посылал свою милость, всякие блага. И не помыслили мы никогда никому во зло, разве что по недомыслию, но без лукавства. Чадо, почитай монахов, и странники в доме твоем всегда бы кормились, также и в монастыри с милостыней и с кормом приходи, и заключенных в темницах, и убогих, и больных посещай, и милостыню посильно давай. И домочадцев своих одевай и корми в достатке, и жену свою люби, и в законе живи по заповеди господней: в воскресенье, и в среду, и в пятницу, и по праздникам господним, и в Великий пост любви избегайте, живя добродетельно в посте, и в молитве, и в покаянии; жизнь по закону — во славу бога и ради вечного царства, а любодеев и прелюбодеев осудит бог. Что сам, чадо, делаешь, тому и жену учи, всякому страху божию, разному знанию, и ремеслу, и рукоделью, всяким делам, и домашнему обиходу, и всем порядкам: сама бы умела и печь, и варить, и любое дело домашнее знала, и всякое женское рукоделье умела,—когда сама все знает и умеет, сможет и детей и слуг всему научить, ко всему пристроить и наставить во всем. И сама бы хмельного питья никогда не любила, и дети и слуги у нее того не любили бы тоже, и никогда бы жена без рукоделья ни сама ни на час не оставалась, разве что заболеет, и слуги ее также. Если же в гости пойдет или у ней гости, никогда бы сама пьяна не была, а с гостьями беседовала о рукоделье, и о домашнем хозяйстве, и о праведном христианском житии, а не насмешничала бы и не болтала ни с кем ничего; в гостях и дома песен бесовских, и всякого сквернословия, и блудливых речей, и грубых слов сама бы не произносила и того ни от кого бы не слушала и слуги ее также; и волхвов, и кудесников, и всяких заговоров не знала бы и в дом не пускала бы ни мужиков-колдунов, ни женок. Если же не понимает этого, сурово ее накажи, страхом спасая, но не гневайся на жену, а жена — на тебя. Поучай наедине, да, поучив, успокой, и пожалей, и приласкай ее, также и детей и домочадцев своих учи страху божию и всяким добрым делам, ибо тебе ведь ответ за них дать в день Страшного суда. Если станете жить по нашему поучению и по этому написанию, великую благодать от бога получите и вечной жизни удостоитесь с домочадцами своими.

А еще держись, чадо, добрых людей всех чинов и званий и добрым делам подражай, внимай хорошим словам и исполни их. Почаще читай божественное писание и вложи его в сердце свое на пользу себе. Видел и сам, чадо, как в жизни этой жили мы во всяком благоговении и в страхе божьем, и в простоте сердца, и в страхе и уважении к церкви, пользуясь всегда божественным писанием, и как были по божьей милости всеми мы почитаемы и всеми любимы, всякому в нужном угодил я и делом, и служением, и покорством, а не гордыней, порочащим словом не осуждал никого, не насмехался, не укорял никого, не бранился ни с кем, а пришла от кого обида — мы бога ради терпели и винили себя, и потому становились враги друзьями. А если какою виною душевной или телесной согрешил я пред богом и перед людьми, тотчас о том я винился пред богом за грех свой и отцу своему духовному каялся, со слезами и с сокрушением прося прощения, духовные его наставления с признательностью исполнял, что бы он ни повелел. И если кто в моем прегрешении или в каком невежестве меня уличит, или кто духовно наставит, или кто с насмешкой поносит меня и укоряет,— так все благодарно я принимал, если то было правдой, и каялся в том, и от дел таковых удалялся, если бог помогал мне. Если в чем и не повинен и не справедлива молва и брань, или насмешка какая, или укоризна, или удары,— все равно я во всем повинился, не оправдываясь перед людьми, и праведным своим милосердием бог восстановит правду. Вспоминал я слова Евангелия: «Любите врагов ваших, делайте добро ненавидящим вас, благословите клянущих вас, молитесь за творящих вам пакости, вас изгоняющих, ударяющему тебя по щеке подставь и вторую щеку, и не препятствуй отнимающему у тебя одежду твою и сорочку, и каждому, просящему у тебя, подай, у отнимающего твое не востребуй, а если кто попросит тебя пройти один переход,— пройди с ним два», и припоминая при том и молитву у причастия: «Господи мой, дай ты милость ненавидящим меня, и враждующим со мною, и поносящим меня, также и клевещущим на меня, пусть никто никогда из них из-за меня, нечистого и грешного, от зла не пострадает ни в нынешнем, ни в будущем веке, но очисть их милостью своею и покрой их благодатью своею, всеблагий!» И тем всегда утешал я себя, что не погрешил никогда против церковной службы от юных лет и до сего времени, разве что был болен, ни нищего, ни убогого, ни странника, ни скорбного, ни печального никогда не презрел я, разве когда по неведению, и из темниц больных и пленных, и должников из рабства, и во всякой нужде людей по силе своей выкупал я, и голодных, как мог, кормил, рабов своих всех освободил я и наделил их, а иных и из рабства выкупил и на свободу пустил я, и все те наши рабы свободны, богатыми домами живут, как ты видишь, и молят за нас бога, и всегда нам содействуют. А кто и забыл нас — бог его простит во всем. А теперь домочадцы наши живут все свободны у нас в своей воле, видел ты сам, чадо мое, многих ничтожных сирот, и рабов, и убогих, мужского полу и женского, и в Новгороде, и здесь, в Москве, вскормил и вспоил я до зрелости, обучил, кто чему достоин, многих и грамоте, и писать, и петь, которых иконному письму, а каких и книжному искусству, тех серебряному делу и прочим всем многим ремеслам, а кого разной торговлей обучил заниматься. А мать твоя воспитала в добром наставлении многих девиц и вдов, ничтожных и убогих, обучила рукоделию и разному домашнему обиходу и, наделив приданым, выдала замуж, а мужчин поженили у добрых людей,— и все те, дал бог, свободны, живут состоятельно, многие в священническом и дьяконском чине, и в дьяках, и в подьячих, и во всяких чинах: кто во что уродился и в чем кому благоволил бог быть,— те занимаются разными ремеслами, а многие торгуют в лавках, многие и в купечестве в различных землях ведут торговлю. И божьею милостью у всех тех наших вскормленников и иждивенцев ни позор, ни убыток, ни денежной пени от людей, ни людям от нас, ни тяжб ни с кем не бывало: во всем бог сберег до сих пор. А от кого нам, от наших вскормленников, досада и убытки многие и большие бывали, так то все мы сами снесли, никто о том и не слыхивал, а нас за то бог наградил. И ты, чадо, тому же подражай и так поступай: всякую обиду в себе пронеси и перетерпи, и бог вдвойне наградит. Не познал я другой жены, кроме матери твоей; как дал ей слово, так и исполнил. О боже, Христе, удостой закончить жизнь свою по-христиански в заповедях твоих! Живи, чадо, по христианскому закону во всех делах без лукавства и без всякой хитрости во всем, да не всякому духу верь, доброму подражай, лукавых и закон преступающих во всяких делах отнюдь не привечай. Законный же брак со всей осторожностью соблюдай до конца своей жизни, чистоту телесную сохрани, кроме жены своей, не знай никого и также пьянственного недуга берегись: в тех двух причинах все зло заводится вплоть до преисподнего ада: и дом пуст — богатству разорение, и богом не будет помилован, и людьми обесчещен, высмеян и унижен, родителями же проклят. Если, чадо, тебя от такого зла господь сохранит, закон соблюдешь по заповеди господней, и от хмельного питья воздержишься, и добродетельно проживешь, как все богобоязненные люди, тогда ты помилован будешь богом и почтен людьми. И наполнит господь дом твой всякою благодатью. И еще напомнить: гостей приез-

5 Семья, кн.

жих у себя корми, а с соседями и со знакомыми пребывай в дружбе, и в хлебе, и в соли, и в доброй сделке, и во всяком займе. А поедешь куда в гости — подарки недороги вези за дружбу; а в пути от стола своего есть давай домашним твоим и приходящим, и их с собою сажай за стол, и питье им также подавай. А маломощным милостыню подавай. И если так поступаешь, то везде тебя ждут и встречают, а в путь провожают — от всякого лиха берегут: на стоянке не обкрадут, а на дороге не убьют, потому-то и кормят доброго ради добра, а лихого от лиха, но если и это на добро во всем обратится, в том убытка нет добрым людям. Хлеб-соль — взаимное дело, да и подарки также, а дружба навек, да и слава добрая. А ни в пути, ни в пиру, ни в торговле сам никогда браниться не начинай, и кто излает — стерпи бога ради, но уклонись от брани: добродетель побеждает злонравие, злобу преодолевает, ибо господь гордым противится, смиренных любит, а покорному дает благодать. Если же людям твоим случится кем переругаться, так ты своих побрани, а крутое дело — так ты и ударь, хотя бы прав был твой: тем брань успокоишь, да к тому же убытка и вражды не будет. Да еще вот недруга напоить и накормить хлебом да солью, глядишь, вместо вражды и дружба. Вспоминай, сынок, великое милосердие божие к нам и заступничество с юности и до сего времени. На поруки не брал никого, но и меня не брал никто ни в каких делах и на суде не бывал ни с кем, ни в истцах, ни в ответчиках. А видел ты сам, в ремеслах во многих разных дел мастеров много бывало всяких: иконники, переписчики книг, серебряные мастера, кузнецы, и плотники, и камещники разные, и кирпичники, и строители крепостей, и всякие мастера; деньги даны им на ремесло наперед по рублю, и по два, и по три, и по пяти, и по десяти, и больше; хоть многие были мошенниками и бражниками, но со всеми теми мастерами за сорок лет, дал бог, обошлись без клеветы, и без судебного пристава, и без всякой кручины, все, что было, улажено хлебом, да солью, да питьем, да подарком и всякою добродетелью, да терпеньем своим. Если же сам у кого что купливал, так ему от меня любезное обхождение, без волокиты платеж, да еще и хлеб-соль сверх того, так что и дружба навек, и никогда мимо меня не продаст, и худого товару не даст, и за все меньше возьмет. Кому же что продавал, все честно, а не в обман; кому не понравится мой товар, я назад возьму, а деньги отдам. Ни в купле, ни в продаже ни с кем ни тяжба, ни брань не бывали, так что

добрые люди во всем мне верили, и здешние, и иноземцы — никому и ни в чем не солгано, не обмануто, не просрочено; ни в ремесле, ни в торговле, ни кабалы, ни записи на себя ни на чем я не давал, и лжи ни в чем не бывало. Видел и сам ты, какие большие ссоры со многими были людьми, да все, дал бог, без вражды кончалось. А ведаешь и сам, что не богатством жили мы с добрыми людьми,— правдой, да лаской, да любовью, а не гордостью, и без всякой лжи. Чадо мое любимое, Анфим, а в том, что тебя наставлял я и всяким путем поучал добродетельному и богополезному житию и что неумелое это писание худого моего поучения тебе передал, так молю тебя, чадо, господа ради и пречистой богородицы и великих чудотворцев, прочти ты его с любовью и со вниманием и запиши его в сердце своем и, прося у бога милости, и помощи, и разума, и крепости, и всего, уже именованного, по этому же написанию с любовью и делом, так и жену поучай и наставляй и детей своих и домочадцев всех учи страху божию и добродетельному житию. А если и сам так поступаешь, и научишь жену и детей, и рабов и рабынь, и всех ближних своих и знакомых, и дом свой хорошо устроишь, благость у бога найдешь и вечную жизнь получишь со всеми, кто тебя окружает. Но если, сынок, моего моления и наставления не примешь, и по этому написанию жить не станешь, подобно другим добрым людям и богобоязненным мужам, и заповеди отца духовного не станешь соблюдать, и не воспользуешься поучением одухотворенных богом мужей и чтением святого Писания, и христианскому праведному закону не последуешь, и о домочадцах своих не порадеешь, то я твоему греху не причастен, сам о себе, и о домочадцах своих, и о жене дашь ответ в день Страшного суда. Если, чадо мое возлюбленное, хоть редкие заповеди этого моего простого наставления соблюдешь и делом их оправдаешь, то будешь сын света и наследник небесного царства, и снизойдет на тебя милость божия и пречистой богородицы и заступницы нашей, и великих чудотворцев Николая, Петра, Алексия и Сергия, и Никона, и Кирилла, и Варлаама, и Александра, и всех святых, и молитва родителей, и мое вечное тебе благословение отныне и во веки веков, и благословляю тебя, чадо мое, и прощаю в сем веке и в будущем, пусть будет на тебе милость божия, и на жене твоей, и на детях твоих, и на всех твоих людях отныне и во веки веков.

Домострой/ /Памятники литературы Древней Руси. Середина XVI века. М.. 1985. С. 85—93, 107- 123, 159—171.

Юности честное зерцало,

или Показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов ¹

Во-первых, наипаче все- го должны дети отца и матерь в великой чести содержать. И когда от родителей что им приказано бывает, всегда шляпу в руках держать, а пред ними не вздевать, и возле их не садитися, и прежде оных не заседать, при них во окно всем телом не выглядывать, но все потаенным образом с великим почтением, не с ними в ряд, но, немного уступя, позади оных к стороне стоять, подобно яко паж некоторый или слуга. В доме ничего своим именем не повелевать, но именем отца или матери от челядинцев просительным образом требовать, разве что у кого особливые слуги, которые самому ему подвержены бывают для того, что обычайно служители и челя-динцы не двум господам и госпожам, но токмо одному господину охотно служат. А окроме того, часто происходят ссоры и великие между ими, бывают от того мятежи в доме, так что сами не опознают, что кому делать надлежит.

Дети не имеют без именного приказу родительского никого бранить или поносительными словами порекать, а ежели то надобно, и оное они должны учинить вежливо и учтиво.
У родителей речей перебивать не надлежит и ниже прекословить, и других их сверстников в речи не впадать, но ожидать пока они выговорят. Часто одного дела не повторять, на стол, на скамью или на что иное не опираться и не быть подобным деревенскому мужику, который на солнце валяется, но стоять должны прямо.
Без спросу не говорить, а когда и говорить им случится, то должны они благоприятно, а не криком и ниже с серд-

^! Печатается с сокращениями; осуществлены минимальные исправления правописания и пунктуации в соответствии с нормами современного русского языка.

ца или с задору говорить, не яко бы сумасброды, но все что им говорят, имеет быть правда истинная, не прибавляя и не убавляя ничего, нужду свою благообразно в приятных и учтивых словах предлагать, подобно якобы им с каким иностранным высоким лицом говорить случилось, дабы они в том тако и обыкли.

Не прилично им руками или ногами по столу везде колобродить, но смирно ести, а вилками и ножиком по тарелкам, по скатерти или по блюду не чертить, не колоть и не стучать, но должны тихо и смирно, прямо, а не избоче-нясь сидеть.
Когда родители или кто другие их спросят (позовут), то должны они к ним отозваться и отвечать тотчас, как голос послышат. И потом сказать: что изволите, государь батюшко; или государыня матушка, или что мне прикажете, государь; а не так, что, чего, што, как ты говоришь, чего хочешь. И не дерзостно отвечать: да, так, и ниже вдруг наотказ молвить, нет; но сказать: так, мой государь, слышу, государь, я выразумел, государь, учиню так, как вы, государь, приказали. А не смехом делать, яко бы их презирая и не слушая их повеления и слов. Но исправно примечать все, что им говорено бывает, а многажды назад не бегать и прежнего паки вдругорядь не спрашивать.
Когда им говорить с людьми, то должно им благочинно, учтиво, вежливо, разумно, а не много говорить, потом слушать, и других речи не перебивать, но дать все выговорить, и потом мнение свое, что достойно, предъявить. Ежели случится дело и речь печальная, то надлежит при таких быть печальну и иметь сожаление, в радостном случае быть радостну и являть себя весела с веселыми. А в прямом деле и в постоянном быть постоянну и других людей рассудков отнюдь не презирать и не отметать, но ежели чье мнение достойно и годно, то похвалять и в том соглашаться, ежели же которое сумнительно, в том себя оговорить, что в том ему рассуждать не достойно. А ежели в чем оспорить можно, то учинить с учтивостью и вежливыми словами и дать свое рассуждение на то, для чего. А ежели кто совету пожелает или что поверит, то надлежит советовать, сколько можно, и поверенное дело содержать тайно.
С духовными должны дети везде благочинно, постоянно, учтиво и вежливо говорить, а глупости никакой не предъявлять, но о духовных вещах и о чине их или духовные вопросы предлагать.

9. Никто себя сам много не хвали и не уничижай (не
стыди) и не срамоти и, ниже дела своего возвеличивая,
расширяй боле, нежели как оное в подлинном действе со-
стоит, и никогда роду своего и прозвания без нужды не
возвышай, ибо так чинят люди всегда такие, которые не-
вдавне токмо прославились, а особливо в той земле, где кто
знаком, весьма не надлежит того делать, но ожидать, пока
с стороны другие похвалят.

С своими или с посторонними слугами гораздо не сообщайся, но ежели оные прилежны, то таких слуг люби, а не во всем им верь, для того что они грубы и невежи (не-рассудливы) будучи, не знают держать меры, но хотят при случае выше своего господина вознестись, а отшедши прочь, на весь свет разглашают, что им поверено было. Того ради смотри прилежно, когда что хочешь о других говорить, опасайся, чтоб при том слуг и служанок не было, а имен не упоминай, но обиняками говори, чтоб дознаться было не можно, потому что такие люди много приложить и прибавить искусны.
Всегда недругов заочно, когда они не слышат, хвали, а в присутствии их почитай и в нужде их им служи, также и о умерших никакого зла не говори.

12. Всегда время пробавляй в делах благочестных,
а празден и без дела отнюдь не бывай, ибо от того случает-
ся, что некоторые живут лениво, не бодро, а разум их за-
тмится и иступится, потом из того добра никакого ожидать
можно, кроме дряхлого тела и червоточины, которое с ле-
ности тучно бывает.

Младый отрок должен быть бодр, трудолюбив, прилежен и беспокоен, подобно как в часах маятник, для того что бодрый господин ободряет и слуг: подобно яко бодрый и резвый конь учиняет седока прилежна и осторожна, потому можно отчасти смотря на прилежность и бодрость или радение слуг признать, како правление которого господина состоит и содержится, ибо не напрасно пословица говорит: каков игумен, такова и братия.
От клятвы чужеложства (блуда), играния и пьянства должен каждый отрок себя вельми удержать и от того бегать, ибо из того ничто ино вырастает, кроме великой беды и напасти телесные и душевные, от того ж рождается и погибель дому его, и разорение пожиткам.
Имеет отрок наипаче всех человек прилежать, как бы себя мог учинить благочестна и добродетельна; ибо не славная его фамилия и не высокий род приводит его в шляхетство, но благочестные и достохвальные его поступки. Понеже благочестие есть похвала юности, и счастие благополучное, и красота в старости, того ради оный имеет по правде тому подражать. То бо есть истинное избавление от убожества и прямая подпора и постоянный столп богатству.

Имеет прямой (сущий) благочестный кавалер быть смирен, приветлив и учтив, ибо гордость мало добра содева-ет (приносит), и кто сих трех добродетелей не имеет, оные не может превзойти и ниже между другими просиять, яко светило в темном месте или каморе, понеже что выше чином, то ниже смирением быть должно, для того и три оные добродетели — приветливость, смирение и учтивость украшают немало шляхетскую славу, а понеже искони старые честные люди оное сохраняли, того ради и юные имеют оному подражать.
Младой человек всегда имеет с благочестными и добродетельными людьми обходитися, от которых бы он добру научиться мог. Также и с такими людьми, которые честное имя и непорочное житие имеют. А от таких, которые легкомысленно и злочестно живут, бегать, яко бы от яду или лютого мору. Благочестные люди имеют от юных почтены, превознесены и возлюблены быть. А от злоимени-тых должны юные остерегатися и от них бегать. Ибо токмо скажи, с кем ты обходишься, то можно признать, какое счастие тебе впредь будет.
Младой шляхтич или дворянин, ежели в ексерциции (в обучении) своей совершен, а наипаче в языках, в конной езде, танцевании, в шпажной битве и может добрый разговор учинить, к тому ж красноглаголев и в книгах научен, оный может с такими досуги прямым придворным человеком быть.
Прямой придворный человек имеет быть смел, отважен, и не робок, а с государем каким говорит с великим почтением. И возможет о своем деле сам предъявлять и доносить, а на других не имеет надеяться. Ибо где можно такого найти, который бы мог кому так верен быть, как сам себе. Кто при дворе стыдлив бывает, оный с порожними руками от двора отходит, ибо когда кто господину верно служит, то надобно ему верная и надежная награда. А кто ища милости служит, того токмо милосердием награждают. Понеже никто ради какой милости должен кому служить кроме бога. А государю какому ради чести и прибыли и для временной милости.

20. Умный придворный человек намерения своего и воли никому не объявляет, дабы не упредил его другой, который иногда к тому ж охоту имеет...

Отрок должен быть весьма учтив и вежлив как в словах, так и в делах: на руку не дерзок и не драчлив, также имеет оный встретившего, на три шага не дошед и шляпу приятным образом сняв, а не мимо прошедши, назад оглядываясь, поздравлять. Ибо вежливу быть на словах, а шляпу держать в руках неубыточно, а похвалы достойно, и лучше, когда про кого говорят: он есть вежлив, смиренный кавалер и молодец, нежели когда скажут про которого: он есть спесивый болван.
Отрок имеет быть трезв и воздержен, а в чужие дела не мешаться и не вступать, и ничего, что ему не касается, не всчинать, и поводу к тому не давать, но с учтивостию уступать; разве что когда чести его кто коснется или порекать учнет, то в таком случае уступки не бывает, но по нужде применение закону дается.
Младому человеку не надлежит также чужих писем, денег или товаров без позволения не трогать и не читать, но когда усмотришь, что двое или трое тихо между собою говорят, к ним не приступать, но на сторону отдалиться, пока они между собою переговорят.
Младой отрок да не будет пересмешлив или дурацким шуткам заобычаен, но иметь честь свою исправно охранять, и с такими людьми ничего не всчинать, и поводу к тому не давать, чтоб его одурачили, и на посмех передразнили, ибо оные что кому в доме учинят, того и на улицах чинить не оставят, и такие люди бывают токмо обманщики денежные и блюдолизы, а ежели кто им ничего не дает, то они его пересмехают и везде в домах поносят.
Честный отрок должен остерегать себя от неравных побратенеств в питье, чтоб ему о после о том не раскаиваться было. И дабы иногда новый его побратеник не напал на него бесчестными и необыкновенными словами, что часто случается, ибо когда кто с кем побратенство выпьют, то чрез оное дается повод и способ к потерянию своей чести, так что иной принужден побратеника своего устыдиться, а особливо когда оной отречется или нападет несносными поносительными словами.

27. Младые отроки должны всегда между собою гово-
рить иностранными языками, дабы тем навыкнуть могли; а особливо когда им что тайное говорить случится, чтоб слуги и служанки дознаться не могли и чтоб можно их от других незнающих болванов распознать; ибо каждый купец товар свой похваляя продает, как может.

Младые люди не должны ни про кого худого переговаривать и ниже все разглашать, что слышат, а особливо что ближнему ко вреду, урону и умалению чести и славы касаться может, ибо на сем свете нет иного чувствительнее, чем бы бог до зела прогневан и ближний озлоблен были, кроме сего.
Младые отроки не должны носом храпеть, и глазами моргать, и ниже шею и плеча яко бы из повадки трясти, и руками не шалить, не хватать или подобное неистовство не чинить, дабы от издевки не учинилось вправду повадки и обычая: ибо такие принятые повадки младого отрока весьма обезобразят и остыжают так, что потом в домах, их пересмехая, тем дразнят.
Младые отроки, которые приехали из чужестранных краев и языков с великим иждивением научились, оные имеют подражать и тщатся, чтобы их не забыть, но совершеннее в них обучаться, а именно: чтением полезных книг и чрез обходительство с другими, а иногда что-либо в них писать и компоновать, дабы не позабыть языков.
Оные, которые в иностранных землях не бывали, а либо из школы или из другого какого места ко двору приняты бывают, имеют пред всяким себя унижать и смирять, желая от всякого научитися, а не верхоглядом смотря, надев шляпу, яко бы приковану на главе имея, прыгать и гордитися, яко бы никого в дело ставя: ибо такою гордою поступкою омерзеет и возбудит себе у других ненависть, что всяк компании его гнушаться и бегать, потом и посмеян и поруган будет и получит себе презирание и убыток.
На свадьбы и танцы младой отрок не зван и не приглашен для получения себе великой чести и славы отнюдь не ходи, хотя такой обычай и принят, ибо, во-первых, хотя незамужние жены и охотно то видят, однако ж свадебные люди не всегда рады тому бывают, и понеже невзначай пришедшие причиняют возмущения, а пользы от них мало бывает, но часто от таких нестройных поступков ссоры происходят, что либо излишнего вина не могущи стерпеть и самим собою владеть, или, не узнав меры, пристойным, своим невежством подаст к ссоре причину, или незваный похочет посесть званого и тем возбудит великое неспокой-ство, ибо говорится: кто ходит не зван, тот не отходит не дран.

Не надлежит больше чести и ласки принимать, нежели как кто может удостоен и прилечен быть, ибо услуга для отслуги в гости звана бывает, а не мысли себе аки бы тебе кто чем должен оное чинить.
Немалая отроку есть краса, когда он смирен, а не сам на великую честь позывается, но ожидает пока его танцевать или к столу идти с другими пригласят, ибо говорится: смирение молодцу ожерелие.
Младые отроки не имеют быть насмешливы и других людей речи не превращать и иначе не толковать, и ниже других людей пороки и похулки внушать и предъявлять: ибо хотя про кого говорится, чего он, может быть, и не слышит, однако ж со временем и ему сказано будет, и тем он на гнев приведен и озлоблен искать будет случая со временем то потаенно отметить, ибо, хотя кто и долго молчит, токмо злобы не забудет.
Имеют младые отроки всегда начальствующих своих как при дворе, так и вне двора в великом почтении и чести содержать, подобно как сами себе хотят, чтоб они в такой службе превознесены были. Ибо честь, какову они ныне оным показуют, со временем и им такая же показана будет.
Когда при дворе или в других делах явиться надлежит, то должно в таких церемониях, в которых напред того не бывали и не учивались, прилежно присматривать, как в том те поступают, которым оное дело приказано, и примечать, похваляют ли их или хулят и хорошо ль они в том поступали или плохо. Слушать же и примечать, в чем оные погрешили или что просмотрели.
Каждый осторожный и высокоумный кавалер имеет прилежно подражать, чтоб не озлобить друга своего вымышленными ложными и льстивыми поступками, ибо, ежели другой то признает, тогда оной за недруга себе его почтет и никогда ему верить не будет, но, отбегая его, за лукавого человека разглашать будет.
Отрок во всех пирах, банкетах и прочих торжествах и беседах, которыми он ровесников своих потчивает отнюдь никакой скупости или грабительства да не являет, дабы не признали гости. Ибо в том познавается и в том замыкается его честь, разум и слава: когда он сам не хочет во всякий дом наподобие дураков в комедии бегать. Ибо надобно рассуждать, что который призван тако ж, а может быть, и лучший в доме своем приготован обед имеет, нежели как у него изготовлено есть. А что званый пришел на обед, и то оной токмо для содержания дружбы и доброго согласия учинил. Ибо, как выше упомянуто, должен честный отрок по состоянию своему и по преимуществу податив и учив быть, а не для худой собственной своей прибыли имя свое в огласку пустить и опорочить.

40. Хотя в нынешнее время безмерная скупость у некоторых за обычай принята и оные хотят ее за домодержавст-во почитать, токмо чтоб могли денег скопить, несмотря на свою честь и не храня славы. Но отрокам надлежит знать, что они сим способом в бесчестие и ненависть прийти могут и таких людей нимало не почитают, понеже они деньги больше любят, нежели самих себя и ближнего своего, и такой мыслит, что довольно и того, что другой про него ведает, что он богат, ибо толь помощи может оное добро (которое кому не пользует) как зло, которое кому не вредит; особливо имеет породный шляхтич от сей прелестной добродетели остерегаться. Ибо оная противится любви к ближнему, без нее же невозможно спастися, ибо такое ремесло тем за обычно, которые имеют нечистую совесть и противную веру: яко жиды, мошенники и обманщики...

Когда который породный отрок кому что обещает дать, подарить или ино что учинить должен, то надлежит ему вскоре учинить, не откладывая надолго, ибо вдвое приятно бывает и больше того одолжает, когда вскоре что содержано будет, для того говорится: кто скоро дает, оной сугубо дает.
Все, которые что кому обещают, имеют прилежно трудиться, чтоб как возможно без отлагательства оное исполнить, хотя в том и убыток себе понесть, или прежде обещания должно наперед довольно размыслить, ибо такого человека немного почитают, который слово свое переменяет, понеже пословица гласит: не молвя слова, крепись, а дав слово, держись. А особливо должны шляхетные сие хранить, оных бо постоянство имеет быть бессмертно и непременно, а не имеет глупой оной пословице следовать, что говорится: обещать, то дворянски, а слово держать, то крестьянски, но ведай себе, что и такая есть пословица: со лжи люди не мрут, а впредь веры не имут и, конечно, крестьянина лучше почтут, нежели дворянина, который шляхетского своего слова и обещания не исполняет и не сохраняет: от чего и ныне случается, что охотнее мужику, нежели дворянину верят.

Еще же отрок да будет во всех своих службах прилежен и да служит с охотою и радением, ибо как кто служит, так ему и платят, по тому и счастие себе получает.
В церкви имеет оной очи свои и сердце весьма к богу обратить и устремить, а не на женский пол, ибо дом божий, дом молитвы, а не вертеп блудничий, но, увы, коль часто случается, что тем другие соблазняются и подают злой пример, понеже простые смотрят больше на знатных и по тому себя ведут и поступают, но кто хочет быть знатнейший в чину, оной должен везде в страхе божием и благочинстве первым себя содержать.
Когда с кем случится говорить, то должны они с тою персоною учтиво и прилежно говорить, а не так притворять себя, яко бы не охотно кого хотят слышать, и ниже задом к кому обращаться, пока кто говорит, ибо сие есть признак гордости и непочитания, понеже оной, с кем ты говоришь, может разуметь, вослибо он тебе не годен или речь его тебе противна, разве что случится другому важная причина так поступить, то надобно позволения попросить и оговориться для такой продерзосги и неучтивости, непристойно также, когда с кем говоришь, быстро в глаза смотреть, яко бы хотел кого насквозь провидеть, но при случае чтоб можно усмотреть, с какою ревностью, осанкою и постоянством кто что рассказывает и говорит, дабы ему можно потом отвечать.
Никто не имеет, повеся голову и потупя глаза вниз, по улице ходить или на людей косо взглядывать, но прямо, а не согнувшись ступать и голову держать прямо ж, а на людей глядеть весело и приятно с благообразным постоянством, чтобы не сказали: он лукаво на людей смотрит.
Когда о каком деле сумневаешься, то не говори того за подлинную правду, но или весьма умолчи, или объяви за сумнительно, дабы после, когда инако окажется, тебе не причтено было в вину...

54. Непристойно на свадьбе в сапогах и острогах быть и тако танцевать, для того что тем одежду дерут у женского полу, и великий звон причиняют острогами, к тому ж муж не так поспешен в сапогах, нежели без сапогов.

Тако ж де когда в беседе или в компании случится в кругу стоять, или сидя при столе, или между собою разговаривая, или с кем танцуя, не надлежит никому неприличным образом в круг плевать, но на сторону, а ежели в каморе, где много людей, то прийми харкотины в платок, а так невежливым образом в каморе или в церкви не мечи на пол, чтоб другим от того не сгадить, или отойди для того к стороне (или за окошко выброси), дабы никто не видал, и подотри ногами так чисто, как можно.
Никто честновоспитанный возгреи в нос не втягает, подобно как бы часы кто заводил, а потом гнусным образом оныя вниз не глотает, но учтиво, как вышеупомянуто, пристойным способом испражняет и вывергает.
Рыгать, кашлять и подобные такие грубые действия в лице другого не чини, или чтоб другой дыхание и мокроту желудка, которая восстает, мог чувствовать, но всегда либо рукою закрой, или отворотя рот на сторону, или скатертью или полотенцем прикрой, чтоб никого не коснуться, тем сгадить.
И сия есть немалая гнусность, когда кто часто сморкает, яко бы в трубу трубит, или громко чихает, будто кричит, и тем в прибытии других людей или в церкви детей малых пугает и устрашает.
Еще же зело непристойно, когда кто платком или перстом в носу чистит, яко бы мазь какую мазал, а особливо при других честных людях.
Когда тебя о чем спросят, то надлежит тебе отозваться и дать ответ, как пристойно, а не маши рукою и не кивай головою или иным каким непристойным образом наподобие немых, которые признаками говорят или весьма никакой отповеди не дают.
Должно, когда будешь в церкви или на улице, людям никогда в глаза не смотреть, яко бы из их насквозь кого хотел провидеть, и ниже везде заглядываться или рот разиня ходить, яко ленивый осел, но должно идти благочинно, постоянно и смирно, и с таким вниманием молиться, яко бы пред высшим сего света монархом стоять довлело.
Когда кого поздравлять, то должно не головою кх. вать и махать, яко бы от поздравляемого взаимной чести требовать, а особливо будучи далеко, но надобно дожидаться, пока ближе вместе сойдутся, и ежели другой тогда взаимной чести тебе не отдает, то опосле его никогда впредь

не поздравляй, ибо честь есть того, кто тебя поздравляет, а не твоя.

63. Младой шляхтич или отрок всегда должен быть охоч к научению всякого добра, и что ему прилично быть может, и не имеет дожидаться, пока кто его о том попросит, или потребует, или чтоб за ним для того в дом прибегали, а наипаче платить возмездие служащим, ибо в том есть великий грех и порок, когда кто у кого кровью заслуженную и трудом выработанную мзду наемничу удержит.

Как младой отрок должен поступать, когда оный в беседе с другими сидит

Когда прилучится тебе с другими за столом сидеть, то содержи себя в порядке по сему правилу: во-первых, обрежь свои ногти, да не явится яко бы оные бархатом обшиты, умой руки и сядь благочинно, сиди прямо и не хватай первый в блюдо, не жри, как свинья, и не дуй в ушное, чтоб везде брызгало, не сопи, егда ешь, первый не пей, будь воздержен и бегай пьянства, пей и ешь, сколько тебе потребно, в блюде будь последний, когда часто тебе предложат, то возьми часть из того, прочее отдай другому и возблагодари ему, руки твои да не лежат долго на тарелке, ногами везде не мотай, когда тебе пить, не утирай (рта) губ рукою, но полотенцем, и не пей, пока еще пищи не проглотил, не облизывай перстов и не грызи костей, но обрежь ножом, зубов ножом не чисти, но зубочисткою, и одною рукою прикрой рот, когда зубы чистишь, хлеба, приложа к грудям, не режь, ешь, что пред тобою лежит, а инде не хватай, ежели перед кого положить хочешь, не примай перстами, как некоторые народы ныне обыкли, над едою не чавкай, как свинья, и головы не чеши, не проглотя куска, не говори, ибо так делают крестьяне, часто чихать, сморкать и кашлять не пригоже. Когда ешь яйцо, отрежь наперед хлеба и смотри, чтобы при том не вытекло, и ешь скоро, яичной скорлупы на разбивай, и пока ешь яйцо, не пей, между тем не замарай скатерти й не облизывай перстов, около своей тарелки не делай забора из костей, корок хлеба и прочего, когда перестанешь есть, возблагодари бога, умой руки и лицо и выполощи рот.

Коим образом имеет отрок поступать между чуждыми

Когда (куда) в которое место придешь, где едят или пьют, тогда, поклонясь, поздравь им к пище их, и ежели поднесут тебе пить, отговаривайся отчасти, потом, поклонясь, прими и пей, вежливо благодари того, кто тебе дал испить, и уступи назад, пока тебя отправят, когда кто с тобою говорить станет, то встань и слушай прилежно, что он тебе скажет, дабы ты мог одуматься на оное ответ дать, буде что найдешь, хотя б что ни было, отдай оное назад, платья своего и книг береги прилежно, а по углам оных не разбрасывай. Будь услужен и об одном деле дважды себе приказывать не давай: и таким образом получишь милость. Охотно ходи в церкви и в школы, а не мимо их, инако бо пойдет путем, который ведет в погибель. Не пересмехай, не осуждай и ни про кого ничего зла не говори, да не постигнет и тебя зло.

Никакое неполезное слово или непотребная речь да не изыдет из уст твоих, всякий гнев, ярость, вражда, ссоры и злоба да отдалится от тебя, и не делай, не приуготовляй никаких ссор: все, что делаешь, делай с прилежанием и с рассуждением, то и похвален будешь. Когда ты верно обходишься, то и богу благоприятно, и так благополучно тебе будет. А ежели ты неверно поступаешь, то наказания божия не минуешь, ибо он видит все твои дела. Не учись, как бы тебе людей обманывать, ибо сие зело богу противно и тяжкий за то дашь ответ; не презирай старых или увечных людей, будь правдив во всех делах. Ибо нет злее порока в отроке, яко ложь, а от лжи рождается кража, а от кражи приходит веревка на шею. Не выходи из дому твоего без ведома и воли родителей твоих и начальников, и ежели ты послан будешь, то возвратись паки вскоре, не оболги никого ложно, ни из двора, ни во двор вестей не переноси. Не смотри на других людей, что они делают или как живут, ежели за кем какой порок усмотришь, берегись сам того. А буде что у кого доброе усмотришь, то не постыдись сам тому следовать.

Кто тебя наказует, тому благодари и почитай его за такого, который тебе всякого добра желает.

Где двое тайно между собою говорят, там не приступай, ибо подслушивание есть бесстыдное невежство.

Когда тебе что приказано будет сделать, то управь сам со всяким прилежанием, а отнюдь на своих добрых приятелей не надейся и ни на кого не уповай.

Девической чести и добродетелей венец,

состоящий в последущих двадцати добродетелях, а именно:

Охота и любовь к слову и службе божией, истинное познание бога, страх божий, смирение, призывание бога, благодарение, исповедание веры, почитание родителей, трудолюбие, благочиние, приветливость, милосердие, чистота телесная, стыдливость, воздержание, целомудрие, бережливость, щедрота, правосердие и молчаливость и прочие.

Первая добродетель, которая благонравной и благоче-стной девице прилична и пригожа, есть охота и любовь к слову божию и правой вере, охотно ходить в церкви и в школы, учиться читать, писать и молиться прилежно, слушать словеса божие, оное размышлять, и примечать охотно, к исповеди и святому причастию ходить, катехизис просто и с истолкованием, с некоторыми псалмами и притчи святого писания наизусть уметь и прочее.
Вторая добродетель девицы есть истинное познание бога, и слова его, правое разумение в творении божий, и в артикулах или членах нашей православной веры.
Третья добродетель девическая есть девический страх к богу, когда человек, размышляя гнев божий за грехи свои, от сердца убоится и гнева божия и страшного его суда устрашится, греха убегнет, богу и родителям с должным почтением и послушностью покорится, а наипаче по воле божией и по слову его все свое намерение управлять будет.

4. Четвертая девическая добродетель есть смирение,
когда всяк в истинном страхе божий свою собственную
слабость признает и всем сердцем себя богу подвержет, как
в принадлежащих делах призвания своего, которые с помо-
щи ю божиею зачинает, так и наказании, и в приятном крес-
те, который с терпением и покорением носит, при том ближ-
нему своему надлежащую и должную честь являет.

Зде последует пятая девическая добродетель, то есть: молитва и призывание бога, когда человек от всещедрого бога, который в слове евангелия своего и в сыне своем открылся, всяких вечных и временных даров просит и уповает, что услышан будет по обещанию ходатая Господа Иисуса Христа.
Шестая добродетель есть благодарение, во-первых, к богу. Когда кто сердцем и устами исповедует, что всякое благо не от себя, но от бога получаемо бывает, потом и ко благодетельным людям, когда кто признает и исповедует, что от другого получил благое и не токмо одному на словах являть себя благодарна, но и делом оное воздать и наградить должно по возможности.

В седьмых следует исповедание веры, в котором христианин твердую и постоянную волю и хотение имеет пред богом и людьми, чистое учение евангелия исповедать, и при том исповедании и вере оставаться, несмотря ни на какой страх, зависть, напасть и муку изгнания.
Осьмая девственная добродетель касается четвертой заповеди, то есть: должное почтение родителям и оным, которые вместо их бывают; сия добродетель весьма преи-зящна и украшает девиц безмерно лепо... Того ради бывают такия дщери родителям своим и другим честным людям благоприятны, угодны богу и получат милость не токмо родителей своих, но и от неприятелей, яко история свидетельствует о некоей милосердной дщери, которая матерь свою плененную, юже неприятель хотел гладом в темнице умертвить, тайно посещая, в темнице сосцами своими глад ее утоляла, и через долгое время тако живот ее спасала, что, уведав, римляне с великою угодностию матерь ее освободили и, сломав оную темницу, на месте том церковь состроили, которую церковь страха божия именовали. И тако сия добродетель есть истинный признак сущего девического смирения и страха божия. Так же потребует честь, дабы родителей своих или оных, которые вместо их бывают, по повелению божию за отца и матерь свою почитать. Оных бо сам бог устроил и уставил, да чрез них и мы действовать будем. Того ради должно им от сердца всякого добра желать и оных вельми почитать, яко вышний дар от бога на земле честно содержать, честно о них мыслить и говорить, оных за мудрых и благочестивых людей почитать и со особливым почтением и смирением к ним говорить...
Ныне приступим к девятой добродетели, которая младым девицам пристойна, а оная есть трудолюбие, дабы человек из младости привыкал к работе и мыслил, для чего оная ему от бога наложена и определена. И когда кто оное отправляет, что званию и чину его принадлежит, то оной и благословение наследит. При том должно все попечение мысли и прилежание к тому устремить, дабы то, что в призванном чине делать ему повелено, со всяким прилежанием, верностью, охотою, скоростью и постоянством исправить мог, Богу в честь и во всенародную пользу.

1.0. Десятая девическая добродетель называется благочиние и постоянство, когда человек все свое злое желание, похоти и прелести тако обуздав воздержит, что в речах, в поступках и в делах всегда всякий усмотреть может, что сердце оного богобоязливо, любя благочиние и постоянство, а против того ненавидя всяких злострастий и легкомыслия бегая. И таким образом обрятет милость от Бога и от людей получит себе благодать. В прочем имеют младые девы и младые жены всегда в благочинии обучаться, и где ни будучи, везде, хотя на постели в доме, на торжище, на улице, в церкви, или в беседе, или в бане, сколько можно подражать постоянству... Подражайте постоянству пред каждым; а против того должны всяких побуждений к злочинству и всякой злой прелести бегать, яко злых бесед, нечистого обычая и поступков, скверных слов, легкомысленных и прелестных одежд, блудных писем, блудных песней, скверных басней, сказок, песней, историй, загадок, глупых пословиц и ругательных забав и издевок. Ибо сие есть мерзость пред Богом.

Зде приступим по чину к добродетели приветливости, и иже и другие подобные добродетели касаются, а именно: кротость, терпение, приятство и исхождение, услужливость с благочестными, доброе иметь содружество, никого нарочно или с умыслу не изобижать. Ко всякому быть услужливу, ближнего сожалеть, терпеть, ласкову и единодушну быть, а не себя представлять весьма, и паче других непорочна в повседневной беседе приятливо и тихо обходиться. С чуждым говорить учтиво, отвечать ласково, других охотно слушать и всякое доброжелательство показывать в поступках, словах и делах, которые добродетели выше всех мер украшают девицу.
По сей добродетели следует милосердие, что человек милосердует о нищем, и со благонравием сожаление и терпение имеет, дабы и ему взаимно помощи рука следовать могла.
Тринадцатая добродетель, пристойная девицам, есть стыдливость: когда человек злой славы и бесчестия боится и явного греха бегает и, опасаяся гнева божия и злой совести, так же и честных людей, которые иногда о иных, как кто живет: худо или добро, рассуждать могут. Все свои желания и похоти усмиряет, дабы в словах и в делах так себя явить, что оной с натурою правым умом и с обычаем других людей согласен, что и всякий похвалит.

Четырнадцатая девственная добродетель есть чистота телесная, в которой девица, умываясь, в честной одежде и пристойном убранстве чисто себя содержать имеет, таким образом, чтоб, с одной стороны, гордости, а с другой, скверной не было поступки, ежели токмо кто право о том рассуждать будет.
Зде же ныне последует воздержание и трезвость, когда человек в еде и питьи желание свое и хотение тако умеренно укрощает, что, с одной стороны, не может в молитве своей и в повседневном труде помешан быть от отягчения телесного, а с другой стороны, здравия своего и спо-койства повседневным истощанием и голодом помешать и разрушить.
Шестнадцатая добродетель есть девственное целомудрие, когда человек без всякого пороку или с другими смешения и без прелести плотские наружно и внутренно душою и телом чисто себя вне супружества содержит, и сия добродетель зело удобно равняется и уподоблена, о котором всем и каждому известно.
Семнадцатая добродетель есть бережливость и довольство, когда человек в настоящем времени тем, что ему Бог определил, довольствуется. Помогает убогим, и ближнего носит тяготу, и свое имение, которое он от Бога честно получил, осторожно и бережно хранит, и из оного столько расточает, как потребность позовет.

Восемнадцатая добродетель девическая есть благотворение, благодеяние и щедрота, когда человек из собственного своего нищим уделяет и оным служит из природной (или натуральной) должности, когда где потребно явится, так, чтоб в том не было скупости или проторжливости имению.
Девятнадцатая добродетель девическая имеет быть правосердие, верность и правда, когда человек мнение сердца своего истинно, праведно, ясно и чисто открывает и объявляет и слова и дела других людей соблаговоляет: а что сумнительно говорено или сделано бывает, к лучшему толкует и изъясняет. А без крайней и важной причины о мысли и намерении другого, ради подозрения во зле, не рассуждает, и когда кому добра желает, то имеет быть из прямого доброго сердца, а не лицемерно должно о благополучии и счастии другого от сердца радоваться и веселиться.

20. Ныне приступим к двадцатой и последней добродетели девической, а именно к молчаливости. Природа устроила нам токмо один рот, или уста, а уши даны два, тем показуя, что охотнее надлежит слушать, нежели говорить, сему и древние детей своих обучали, когда прийдешь в чуждый дом, то будь слеп, глух и нем, которое тебе может в молчаливость причтено быть.

Девическое целомудрие

Потупляет стыдливая девица очи свои, яко Ревекка, узрев еще издалеча Иакова грядуща. Яко книга первая Моисея, глава 24, пишет, что она закрыла тогда лицо свое и каждая стыдливая девица закрывает окна сердца своего, ибо сердце всегда прелестно очам последует. Того ради блюди, дабы девический стыд пристойную красоту, очи в землю потупляя, являл, также и ты, когда на тебя человек взирает, покрасневься, очи свои не возвышай, но зрак свой в землю ниспущай.

Украснение девиц и младых невест, также и замужних, есть достохвальная фарба, или цвет... Украснение есть признак к благочестию...

...Един токмо цвет в девицах приятен, то есть краснение, которое от стыдливости происходит. В других странах, когда невесту в день замужества своего идти в церковь предуготовляют и при ней девицам обретающимся с сахаром и корицею вареное вино, добрый винный суп, подчивают их, дабы кушали, увещевая, что от того могут быть изрядно красны, когда пойдут в церковь, но ежели невеста от себя сама не может быть со стыду⁷ красна, то винный суп недолго может краску в лице содержать, а кроме того говорится, принужденная любовь и притворная краска не долго постоят...

Стыдливая (зазорная) девица не токмо в лице краснеет, но и стыдливые имеет уши. Устрашится, когда что бесстыдное слово услышит, яко легкомысленные, неискусные издевки и скверные песни, сущая девица потупит лицо свое, яко бы она того не разумеет или, восстав, отходит далее, а которая смеется и к тому спомогает, такая не лучше иных... Честный стыд возбраняет бесчестные слова, которые не токмо благочинным девицам, но и благочинным мужчинам досадуют, когда кто сквернословит пред женскими персонами и младыми людьми...

Чистая девица дожна не токмо чистое тело иметь и честь свою хранить, но должна и чистое и целомудренное лицо, очи, уши, уста и сердце иметь. Некоторые девицы, правда, для чести смирны, однако блудными поступками, легкомысленными словами и знаками подозрительными сами себя творят.

При знакомых людях можно себя оправдать и от подозрения освободиться, но не у знакомых может человек вскоре в подозрение прийти. На человека незнакомого может всякое подозрение пасть. Младая жена, которая с младым мужчиною издевается и с оным неискусно шутит, тайно в уши шепчет, кто такую может от подозрения оправдать...

Непорядочная девица со всяким смеется и разговаривает, бегает по причинным местам и улицам, разиня пазухи, садится к другим молодцам и мужчинам, толкает локтями, а смирно не сидит, но поет блудные песни, веселится и напивается пьяна. Скачет по столам и скамьям, дает себя по всем углам таскать и волочить, яко стерва. Ибо где нет стыда, там и смирение не является...

С богобоязливой и благочинной девицею приходит счастие и благословение в дом. И такое целомудренное, чистое и верное сердце может молитвою своею у Бога многую получить милость, понеже Бог есть целомудренное существо и хочет от целомудренных сердец призываем быть... Прямая прехвальная добродетель рождается от чистого и непорочного сердца.

Когда сердце чисто молится, тогда и тело будет нескверно, хотя змий сатанинский сетью христиан запинает. Когда девица в церковь, на торг, в гости или на свадьбу идет, надлежит и в походке остерегаться, ибо по тому об них рассуж-дается...

По платью тако же примечается, что в ком есть благо-чинства или неискусства: легкомысленная бо одежда, которая бывает зело тщеславна и выше меры состояния своего, показует легкомысленный нрав. Ибо для чего имеет девица (которая токмо ради чести одежду носит для излишнего одеяния) в убыток и в долги впасть: сего честная девица никогда не делает.

По поступкам, словам и нраву познавается девический стыди благочинство, когда она за столом прилучится сидеть возле грубого невежы, который ногами несмирно сидит, и она должна встать от стола.

Часть первая

Благочинная девица досадует, когда оную кто искушать похочет. Ибо оная почитает, что такой искус подобным ему невежам приличен, а не ей, потом впредь оной искушать ее покинет.

Девическое смирение

Между другими добродетелями, которые честную даму или девицу украшают и от них требуются, есть смирение, на-чальнейшая и главнейшая добродетель, которая весьма много в себе содержит. И того не довольно, что токмо в простом одеянии ходить, и главу наклонять, и наружными поступками смиренна себя являть, сладкие слова испущать, сего еще гораздо не довольно, но имеет сердце человеческое бога знать, любить и бояться. По том должно свои собственные слабости, немощи и несовершенство признавать. И для того пред Богом себя смирять, и ближнего своего больше себя почитать. Никого не уничижать, себя ни для какого дарования не возвышать, но каждому в том служить, охотну и го-тову быть... Писание свидетельствует во многих местах, что воля божия есть, дабы каждый себя пред ним смирил, и сие есть праведно. Ибо Он есть наш сотворитель, мы же тварь его. Он есть отец наш, мы же чада его...

Всякая гордость, хотя в духовном, мирском или в до-мовном поведении не служит чести божией, не может быть постоянно. Кто летать хочет, не выростя напред перья, оное неудачно бывает и срамотою покрывается. Смиренный ожидает время, которое Бог к возвышению его поставил, которое его утешит...

Юности честное 1717 Факс ими: М.. 1976. С

0x01 graphic

Сказания о кудесничестве и знахарстве

Заговор от недугов красной девицы в болезни полюбовного молодца

Л ожилась спать я, раба такая-то, в темную вечернюю зорю, темным-темно; встала я, такая-то, в красную утреннюю зорю, светлым-светло; умывалась свежею водою; утиралась белым платом. Пошла я из дверей во двери, из ворот в ворота и шла путем-дорогою, сухим-сухопутьем, ко Окиан-морю, на свят остров; от Окиан-моря узрела и усмотрела, глядючи на восток красного солнышка, во чисто поле, а в чистом поле узрела и усмотрела: стоит семибашенный дом, а в том семибашенном доме сидит красная девица, а сидит она на золотом стуле, сидит уговаривает недуги, на коленях держит серебряное блюдечко, а на блюдечке лежат булатные ножички. Взошла я, раба такая-то, в семибашенный дом, смирным-смирнехонько, головой поклонилась, сердцем покорилась и заговорила:

К тебе я пришла, красная девица, с покорищем об рабе таком-то; возьми ты, красная девица, с серебряного блюдечка булатные ножички в правую руку, обрежь ты у раба такого-то белую мякоть, ощипи кругом его и обери: скорби, недуги, уроки, призороки, затяну кровавые раны чистою и вечною своею пеленою. Защити его от всякого человека: от бабы-ведуньи, от девки простоволосой, от мужика-одноженца, от двоеженца и от троеженца, от черноволосого, рыжеволосого. Возьми ты, красная девица, в правую руку двенадцать ключей и замкни двенадцать замков, и опусти эти замки в Окиан-море, под Алатырь камень. А в воде белая рыбица ходит, и она б те ключи подхватила и проглотила; а рыбаку белой рыбицы не поимывать, а ключей из рыбицы не вынимывать, а замков не отпирывать. Не дужил-ся бы недуг у раба такого-то по сей день, по сей час. Как вечерняя и утренняя зори станут потухать, так бы у моего друга милого всем бы недугам потухать, и чтобы недуг не дужился по сей час, по мое крепкое слово, по его век.

Заговариваю я, раба такая-то, своего полюбовного молодца такого-то от мужика-колдуна, от ворона-каркуна, от бабы-колдуньи, от старца и старицы, от посхимника и по-схимницы. Отсылаю я от своего друга милого всех по лесу ходить, игольник брать по его век, и, пока он жив, никто бы его не обзорочил и не обпризорил.

Заговор красной девицы о сбережении в дороге полюбовного молодца

Ложилась спать я, раба такая-то, в темную вечернюю зорю, поздным-поздно; вставала я в красную утреннюю зорю, раным-рано; умывалась ключевою водою из загорного студенца; утиралась белым платом, родительским. Пошла я из дверей в двери, из ворот в ворота и вышла в чистое поле. В чистом поле охорошилась, на все четыре стороны поклонилась, на горюч камень Алатырь становилась, крепким словом заговорилась, чистыми звездами обтыкалась, темным облаком покрывалась.

Заговариваю я, раба такая-то, своего полюбовного молодца такого-то о сбереженьи в дороге: крепко-накрепко, на век, на всю жизнь.

Кто из лугу всю траву выщипит и выест, из моря всю воду выпьет и не взалкает, и тот бы мое слово не превозмог, мой заговор не расторг. Кто из злых людей его обзорочит, и обпризорочит, и околдует, и испортит, у них бы тогда из лба глаза выворотило в затылок; а моему полюбовному молодцу такому-то — путь и дороженька, доброе здоровье на разлуке моей.

Заговор от тоски родимой матушки в разлуке с милым дитяткою

Разрыдалась я родная, раба такая-то, в высоком тереме родительском, с красной утренней зори, во чисто поле глядючи, на закат ненаглядного дитятки своего ясного солнышка такого-то. Досидела я до поздней вечерней зори, до сырой росы, в тоске, в беде. Не взмилилось мне крушить себя, а придумалось заговорить тоску лютую, гробовую. Пошла я во чисто поле, взяла чашу брачную, вынула свечу обручальную, достала плат венчальный, почерпнула воды из загорного студенца. Стала я среди леса дремучего, очертилась чертою призорочною и возговорила зычным голосом:

Заговариваю я своего ненаглядного дитятку такого-то над чашею брачною, над свежею водою, над платом венчальным, над свечею обручальною. Умываю я своего дитятку во чистое личико, утираю платом венчальным его уста сахарные, очи ясные, чело думное, ланиты красные, освечаю свечою обручальною его становый кафтан, его шапку соболиную, его подпоясь узорчатую, его коты шитые, его кудри русые, его лице молодецкое, его поступь борзую. Будь ты, мое дитятко ненаглядное, светлее солнышка ясного, милее вешнего дня, светлее ключевой воды, белее ярого воска, крепче камня горючего Алатыря. Отвожу я от тебя: черта страшного, отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от злого водяного, от ведьмы киевской, от злой сестры ее муромской, от моргуньи-русалки, от треклятой Бабы-Яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-кар-куньи, заслоняю от Кащея-Ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого Волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи. А будь ты, мое дитятко, моим словом крепким — в ночи и полуночи, в часу и в получасьи, в пути и дороженьке, во сне и на яву — укрыт от силы вра-жия, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасной, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорения. А придет час твой смертный, и ты вспомяни, мое дитятко, про нашу любовь ласковую, про наш хлеб-соль роскошный, обернись на родину славную, ударь ей челом седмерижды семь, распростись с родными и кровными, припади к сырой земле и засни сном сладким, непробудным.

А будь мое слово: сильнее воды, выше горы, тяжелее золота, крепче горючего камня Алатыря, могучее богатыря. А кто вздумает моего дитятку обморочить и узорочить, и тому скрыться за горы Араратские, в бездны преисподние, в смолу кипучую, в жар палючий. А будут его чары — ему не в чары, морочанье его — не в морочанье, узорчанье его — не в узорчанье.

Заговор на укрощение гнева родимой матушки

На велик день я родился, тыном железным оградился и пошел я к своей родимой матушке. Загневилась моя родимая родушка, ломала мои кости, щипала мое тело, топтала меня в ногах, пила мою кровь. Солнце ясное, звезды светлые, небо чистое, море тихое, поля желтые — все вы стоите тихо и смирно; так была бы тиха и смирна моя родная матушка во все дни, во все часы, в ночи и полуночи. Как пчела поноску носит, так бы родимая матушка плодила добрые словеса за меня, своего родного сына. Как воск тает и горит от лица огня, так бы горело и таяло сердце моей родимой матушки. Как лебедь по лебедке тоскует, так бы моя родимая матушка тосковала по мне, своем родном сыне. Как студенец льет во все дни воду, так бы текло сердце родимой матушки ко мне, своему родному сыну. Как дверь к косяку притворяется, так бы мои словеса к родимой матушке притворялись, во все дни, во все часы, во дни и ночи, в полдень и полночь.

Заговор молодца на любовь красной девицы

На море на Окиане, на острове на Буяне лежит доска, на той доске лежит тоска. Бьется тоска, убивается тоска, с доски в воду, из воды в полымя, из полымя выбегал сата-нина, кричит: павушка романея, беги поскорее, дуй рабе такой-то в губы и в зубы, в ее кости и пакости, в ее тело белое, в ее сердце ретивое, в ее печень черную, чтобы раба такая-то тосковала всякий час, всякую минуту, по полудням, по полуночам, ела бы не заела, пила бы не запила, спала бы не заспала, а все бы тосковала, чтоб я ей был лучше чужого молодца, лучше родного отца, лучше родной матери, лучше роду-племени. Замыкаю свой заговор семьюдесятью семью замками, семьюдесятью семью цепями, бросаю ключи в Окиан-море, под бел-горюч камень Алатырь. Кто мудренее меня взыщется, кто перетаскает из моря весь песок, тот огонит тоску.

Заговор для любви

Исполнена есть земля дивности. Как на море на Окиане, на острове на Буяне есть бел-горюч камень Алатырь, на том камне устроена огнепалимая баня, в той бане лежит разжигаемая доска, на той доске тридцать три тоски. Мечутся тоски, кидаются тоски, и бросаются тоски из стены в стену, из угла в угол, от пола до потолка, оттуда чрез все пути, и дороги, и перепутья, воздухом и аером. Мечитесь, тоски, киньтесь, тоски, и бросьтесь, тоски, в буйную ее голову, в тыл, в лик, в ясные очи, в сахарные уста, в ретивое сердце, в ее ум и разум, в волю и хотенье, во все ее тело белое и во всю кровь горячую, и во все ея кости, и во все суставы: в семьдесят суставов, полусуставов и подсуставов. И все ее жилы: в семьдесят жил, полужил и поджилков, чтобы она тосковала, горевала, плакала бы и рыдала во всяк день, во всяк час, во всякое время, нигде б пробыть не могла, как рыба без воды. Кидалась бы, бросалась бы из окошка в окошко, из дверей в двери, из ворот в ворота, на все пути, и дороги, и перепутья с трепетом, тужением, с плачем и рыданием, зело спешно шла бы и бежала, и пробыть без него ни единой минуты не могла. Думала б об нем не задумала, спала б не заспала, ела бы не заела, пила б не запила, и не боялась бы ничего; чтоб он ей казался милее свету белого, милее солнца пресветлого, милее луны прекрасной, милее всех и даже милее сна своего во всякое время: на молоду, под полн, на перекрое и на исходе месяца. Сие слово есть утверждение и укрепление, им же утверждается, и укрепляется, и замыкается. Аще ли кто от человек, кроме меня, покусится отмыкать страх сей, то буди яко червь в свище ореховом. И ничем: ни аером, ни воздухом, ни бурею, ни водою — дело сие не отмыкается.

Свадебная поруха

Нигде торжество знахарей так не прославляется, как в сельских свадьбах. Благополучная семейная жизнь, вечные раздоры, болезни первых годов, домашние беды — все зависит от знахарей. Поселянин, затевая свадьбу, особливо зажиточный, идет к знахарю с большими подарками, поклонами, с просьбами — защитить его молодых от свадебной порухи. Здесь-то знахарь высказывает все свое могущество; здесь-то робкий поселянин, устрашенный до последней возможности, делает несчетные посулы за спасение своего семейства. Знахарь в сельской свадьбе есть первый гость: его зовут на пирушку прежде всех; ему принадлежит первая чарка зеленого вина; ему пекут пирог; ему отсылают первые подарки; его все боятся; при нем все покойны. Удивительно ли, что после этого все свадебные проказы знахарей обольщают воображение поселян, когда ему присвоены такие преимущества в сельской жизни.

Свадебная поруха состоит в соблюдении многих обрядов для будущего благополучия «князя и княгини». Так величают в деревне новобрачных. Знахарь осматривает все углы, притолоки, пороги, читает наговоры, поит наговорною водою, дует на скатерти, вертит кругом стол, обметает потолок, оскабливает вереи, кладет ключ под порог, выгоняет черных собак со двора, осматривает метлы, сжигает голики, окуривает баню, пересчитывает плиты в печи, сбрызгивает кушанья, вяжет снопы спальные, ездит в лес за бунзою и вручает свату ветку девятизернового стручка. Эта ветка есть верх искусства. Если ее будут держать за пазухой попеременно то сват, то сваха, то все умыслы врагов обратятся ни во что. Если поедет поезд, забьют лошади от злобного наговора, то, стоит только махнуть этою веткою, и все будет спокойно. Случись беда на пирушке, развяжись кушак у молодого, отвались что-нибудь от кики молодой, оторвись супонь у лошади — все исправит эта одна ветка. На третий день знахарь берет свата с собою в баню, и здесь происходит расчет в посулах. Если получит все уговорное, тогда эту ветку сжигают. Этим оканчивается обряд свадебной порухи.

Выведывание жены

Знахари присвоили себе право выведывать семейные тайны. К числу важных открытий принадлежит выведывание жены. Кажется, можно утвердительно сказать, что от этого происходит особенная приверженность сельских женщин к знахарям...

Старухи-свекрови всегда бывают нерасположены к невесткам, а особливо если находятся в семье старые, незамужние девицы. Внушая всегда сыновьям о строгом содержании жен, они прибегают за откровенными советами к знахарям: попытать жену в верности. Для этого употребляют траву канупер, имеющую свойство усыплять женщин под вечер, по сказанию знахарей. Свекровь тотчас открывает какой-нибудь недуг в своей невестке. Не послушаться свекрови, отвергать присутствие недуга, есть смертельная обида в сельской жизни. Вечером варят канупер, недужную кладут на печь. Свекровь с зажженною лучиною пробует свою невестку по пятке — спит ли она? Муж обязан молчать. Если спит, то свекровь начинает шептать на ухо, выпрашивая на разные способы былое и небылое. Муж таких расспросов не обязан слушать. После этого идут ночью к знахарю, и свекровь во услышание мужа рассказывает, что отвечала ей сонная жена. Знахарь, задобренный наперед от свекрови, рассказывает по воде приметы обольстителя. С этого времени начинается семейная разладица.

В старину русские бояре содержали обширную дворню, среди которой всегда затевались раздоры, занимавшие со-

Из истории семьи

бою большую часть жизни дворовых людей. Частые отлучки мужей, по барскому приказу, наводили подозрения на жен. Таскаясь по дорогам, они выведывали от бывалых людей разные способы к открытию верности своих жен. Бывалые люди всегда советуют: мыться в бане, потом спотеть на полку и после обтереть все тело полотенцем. Когда же приедет домой, то потное полотенцо положить тайно от жены под подушку. Едва жена засыпает, уже муж слышит, как она, сонная, рассказывает про свою жизнь. Воображение, наперед настроенное, порождает такие подозрения, о которых женщина никогда и не воображает. Утром муж идет к знахарю для расспросов о приметах обольстителя. К счастию своему, догадливые жены наперед проведывают знахарей с поклонами и подарками. Знахарь решает по большинству, подарков.

Сахаров И /7. Сказания русского народа.

СПб., 1885. Т 1. С. 37 — 40. 42, 57—58, 60—61, 119 — 122.

0x01 graphic

О продолжении человеческой жизни

0x08 graphic

слизистой материи, белой, пахучей, которая, вытекая с некоторым стремлением, оставляет сладостное чувствование даже до исступления и, будучи выжата движениями почти судорожными, производит состояние общего расслабления и изобильную испарину, последующую за сими судорожными движениями. Таков бывает в человеке постепенный ход действия сладострастного, которое все писатели называют малым эпилептическим припадком. Известно, сколь сии движения бывают полезны, если они умеренны, и вредны, когда они будут излишни. Что касается до семян ной влаги сей, то сильный ее запах показывает, что она есть весьма утонченная материя и проводник жизненных действий. Сия спиртовая материя, когда возвращается к кругообращае-мым влагам, то доставляет им силу и деятельность. Сложение слабое и мокротное, недостаток бороды и волос, тонкий голос, свойство слабое и боязливое, всегдашнее младенчество и физическое и моральное бывает уделом евнухов. Отсюда происходит, что великая потеря семени ослабляет сложение тела; умеренное же его испражнение утоляет ярость. Сама натура управляет сею потребностью, и сколько бы ни было разгорячено воображение, однако ж воля не всегда может достаточно окончить действие сладострастное: оно требует силы и раздражимости в твердых частях, наиболее в частях детородных, и умножения влаги семянной. Сообразуясь с сими правилами, рассмотрим, в каком случае сладострастное действие бывает полезно или вредно, удобно или неудобно.

Воздух сухой кажется наиспособнейшим для любовного действия: он должен быть также умеренный; — слишком влажный расслабляет волокна, уменьшает их чувствительность и деятельность жидкостей; слишком холодный сжимает и причиняет оцепенение; слишком теплый расслабляет и после сладострастного действия следует большая усталость.— Яства питательнейшие и весьма легко варящиеся, доставляя более семянной влаги, делают человека способнейшим к деторождению: рыба, нежное мясо, молоко имеют это преимущество; но находятся и другие вещества, которые, не умножая семянной влаги, располагают детородные части к действию; таковы наипаче: острые мочегонные, Испанские мухи, сельдерей, артишоки, горчица, опиум — у тех, которые от него не спят, хорошее вино в малом количестве и проч. Однако сии возбуждающие средства, как плешь или шпоры, побуждая к любострастному действию, ускоряют шаги изнуренного бегуна и доканчивают его погибель. Злоупотребление всегда опасно: если желают употреблять эти средства, то благоразумие требует соединять их со снедями, способствующими производить хорошее семя. Напиток же для возбуждения к наслаждению любви должен быть не очень спиртной; ибо излишество вина, уменьшая чувствительность и повреждая пищеварению, уничтожает мужественность.

Сладострастное действие имеет особенное влияние на пищеварение: останавливает оное, если слишком скоро после употребления пищи производится; повреждает его, когда часто повторяется; наиспособнейшее же время для действия деторождения есть то, когда новый питательный сок оканчивает свое отделение, то есть прежде нежели почувствуется снова голод.

Все излишние испражнения вредят испражнению семени; а сие последнее имеет влияние на все прочие; оно возбуждает часто течение мочи, по причине близости раздражения; делает запор; но, по причине следствий общего расслабления, излишнее соитие производит поносы, по замечанию Цельса.

Всякое излишнее упражнение погашает сладострастие, по замечанию Ж.-Ж. Руссо, который для сего водит своего Эмиля на охоту. Частая верховая езда, придавливая ядра, стесняет семянные сосуды и может, в продолжение времени, произвести неспособность к деторождению. Однако ж умеренное упражнение, наипаче нижних конечностей, может побуждать к любострастию.

Умственные занятия человека, упражняющегося в материях отвлеченных, удаляют его от сладострастия; слабое здоровье ученых людей мало к сему способно; а излишество в сем роде повреждает и тело и душу. Раввины для исполнения брачной должности предписывают ученым людям в два года только одну ночь! — Но чтение очень вольных стихотворений и некоторых страстных романов производит противное действие. Праздность же есть мать сладострастия до тех пор, пока излишеством своим не уничтожит она пружину твердых частей.

Умеренный сон восстанавливает потерю семени; но если он будет излишний, то делает человека слабым и мало к любви чувствительным. Движения души имеют ощутительное влияние на действие сладострастное: например, излишняя горячность уничтожает наши усилия; должно, чтобы душа не имела даже беспокойства в неуспехе; желание, удовольствие, надежда делают расположение к соитию самое благонадежное; но человек гневливый, печальный, боязливый не способен к любострастию: тогда потребно, чтобы одна любовь занимала все наше бытие.— Любовное удовольствие в свою очередь, и если оно свободно от всех неприятных обстоятельств, разгоняет мрак мыслей и оставляет в чувствах сладостную томность, смешанную с новым желанием.

Хоть человек рожден любить во всякое время, но не менее справедливо и то, что он чувствует, наряду со всеми другими животными, влияние времени: весна, умножая влаги, избыточно также умножает способность его удовлетворять вожделениям чувственным; лето делает его похотливым, но меньше крепким: он скоро устает после любовного наслаждения; осенью, кажется, силы его возвращаются, однако ж желания его уже не столь живы, как весною; зимою же всеобщее оцепенение обладает и им: при всем этом достаточный пламень, удовольствия лакомого стола и сообщества пробуждают его любовные желания. Но если в это время он во зло употребляет свои силы, то отворит врата насморкам, кишечным слабостям и всем слизистым болезням, происходящим от расслабления.— Подобное же различие бывает и между климатами: в жарком климате человек похотлив, но не крепок; человек холодного климата не легко побуждается к любви, но зато работы его равняются с работами Геркулеса; житель влажных земель не бывает ни чувствительным к любовному пламени, ни способным к утушению его; обитатель непостоянного климата, подобно воздуху, коим он дышит, перелетает от удовольствия к удовольствию, не имея привязанности ни к одному предмету; он бывает то бесстрастным, то влюбленным; его сердце, как и тело его, есть живой барометр.— Сложения имеют еще более власти над расположением к сладострастию: человек сангвинического сложения весьма склонен к любви, мужественно ей служит, и одно только излишество может быть ему вредно; — мокротного, напротив того, бывает не способен к любовным подвигам; он мало к ним страстен и вместо удовольствия получает в добычу усталость; одна только раздражимость первых мгновений может разбудить его усыпленные твердые части; окончание — расслабляет его и обессиливает; — желчного сложения люди весьма расположены к любовному сладострастию; но это сладострастие, слишком часто повторенное, ускоряя кругообращение влаг, делает их острыми; испражнение, последующее за ним, способствует еще сему, лишая его кровь услаждающей ее влажности; — человек меланхолического сложения весьма задумчив и как бы отчаян в мыслях о любовных упражнениях: но как он любит страстно, то удовольствие, доставляемое ему любимым предметом, может производить движение в твердых его частях и радость в его сердце, только бы он не употреблял этого во зло; ибо злоупотребление любовного наслаждения приводит в меланхолию, ослабляя твердые части и сгущая влаги.

Последнее и самое важное состояние в человеке есть состояние возраста. Человек не прежде способен к любовному действию, как тогда, когда его детородные части получили совершенство и он будет иметь семя; однако не должно, чтобы он при появлении таковых признаков тотчас на все пускался, ибо семянная влага, находящаяся в избытке, может обращаться к прочим его сокам и продолжать доставление телу его мужественности; пусть не уступает он влечению своих рождающихся любовных желаний; здесь более участвует воображение, нежели физическая необходимость; должно его занимать, упражнять и отвращать от всякого похотливого, соблазнительного предмета, по крайней мере в продолжение всего третьего семилетия; по прошествии ж оного можно ему следовать своей наклонности и удовлетворять своим нуждам, однако ж столько, сколько благоразумная нравственность дозволит это ему, и продолжать дотоле, пока физические его силы не начнут уменьшаться.— Но наслаждения любви проходят с летами юности и жало чувственных удовольствий притупляется скоро: около седьмого семилетия он должен каждый день убавлять по нескольку от своих любовных наслаждений; по прошест-

6 Семья, кн.

161

вии ж сего семилетия, одно только воображение к оным поощрять его может: его натура не дозволяет ему более искать любовных занятий.

Сверх сего, каждый имеет в себе, в своих детородных частях особливое расположение, дозволяющее ему более или менее любострастное действие: величина сих частей, способность их к бодрственности, изобилие семянной влаги, скорость ее отделения — весьма отличаются у одного человека от другого.

Отделяющий орган, будучи раздражаем извержениями, приобретает навык делать отделение обильнейшее; таким образом, соитие умеренное располагает человека к повторительному этому действию; удаление же от сего, долго продолжающееся, отнимает наконец у соков всякое стремление к детородным частям, а у воображения всякий позыв сладострастный.

Соитие излишнее, повреждая крепость членов и совсем исчерпывая жидкости, наконец делает человека неспособным к любви физической.

Наружные детородные части всегда должно содержать в чистоте: испаряющаяся влажность и истекающая из оных слизь могут получить остроту и сделать раны на крайней плоти или породить в густоте волос, закрывающих детородные части обоего пола, малых насекомых, которые с удивительною скоростью распложаются.

Ежедневное обмывание тепловатою водою с прибавлением небольшого количества вина или уксуса окажет двойную пользу, содержа детородные части в чистоте и подкрепляя раны.

Если сладострастное действие не бывает необходимостью для всех людей, то по крайней мере оно нужно для размножения их. Натура произвела весьма мало людей, неспособных к любви и бесплодных. Но дабы сладострастное соитие произвело хорошее порождение, то не иначе должно быть предпринимаемо, как в совершенном здоровьи и в зрелом возрасте от 25 до 42 лет. Римляне не терпели, чтобы мужчина женился прежде 30 лет. Галл, познавший женщину прежде 20 лет, был бы поношением своей земли.

Не должно часто повторять любострастия. Невоздержанность, страсть, худое образование детородных частей, излишняя скорость в извержении семени, недостаток сего извержения, болезненное свойство этой влаги — вот все причины нашей неспособности. Сладострастное действие не всегда совершается сообразно нашим желаниям, и если сии желания возрастут до такого излишества, что могут произвести болезнь, то надлежит уменьшить оные посредством приличного содержания; диета, упражнение, теплые бани, все обстоятельства противные тем, которые (как мы видели) благоприятствуют любви, будут этому противны.

Неумеренность в соитии.— Предмет также важный как для физического, так и для морального нашего благосостояния — какие могут быть последствия от весьма ограниченного или весьма часто повторяемого совокупления плотского — заслуживает внимание всякого человека...

Есть многие случаи, в коих любовное совокупление бывает вредно; а особенно в следующих обстоятельствах:

В слабости, когда кто теряет силу после всякого извержения семени.
В старости, когда теплота жизненная уменьшилась, тогда тело слабеет и от умеренного соития.
В несовершенном возрасте, то есть прежде 20 лет. Таковое любострастное совокупление расслабляет нервы, делает худощавым и сокращает неминуемо жизнь; производит слабость зрения, обмороки, уменьшение аппетита, даже слабость ума и рассудка.— Тело, расслабленное в юности, никогда уже не поправится; скоро стареет и немоществует, и жизнь сокращается.— Основание счастливой старости суть воздержанности и хорошее поведение в молодости.
Худощавым и подверженным нервическим болезням совокупление с женщинами весьма опасно, равно как и в пьянственном состоянии.

Тотчас после кушанья вредно.
После сильного телодвижения еще вреднее.

Но воздержанные недолго чувствуют слабость от совокупления. Одного часа сна довольно, чтоб возобновить их силы.

Сообщение с беременною женщиною, а особенно перед родами, весьма ей вредно; также непростительно оно во время месячных кровей: от этого может последовать сильное кровотечение из матки; — также и после родов, прежде шести недель, соитие вредно.

Невоздержные подвержены ипохондрии, меланхолии, потере памяти; глаза у них слабеют, иногда лишаются они вовсе зрения, остаток дней своих проводят в бесчисленных болезнях и ни к чему не бывают способны.

Некоторые, по незнанию, употребляют крепительные лекарства против слабости, происшедшей от любострастных наслаждений, и этим самым более расстраивают свое здоровье; но наилучшие лекарства от сей слабости суть: воздержанность от любовного сообщения, покуда не поправится здоровье, и употребление легкой и питательной пищи, которая умножает семенную жидкость, как, например: яйца всмятку, всякого рода желе мясные, цыплята, раки, молоко, сахарный корень, артишоки, сельдерей, ананасы, малина, салепный корень, Исландский мох.

Пока еще есть слабость, должно воздержаться от возбуждающих веществ, то есть: не употреблять в пишу⁷ ванили, корицы, гвоздики, горчицы, перцу, мускатного цвету, имбирю, вин, пива, чаю, кофе и шоколаду.— Пить должны только одну воду; сей напиток много способствует к продолжению жизни. Турки не имели бы у себя множества жен, если бы вино им не было запрещено; но они здоровы единственно от употребления воды.

Есть способы, которые уничтожают наклонность к любострастным наслаждениям, как, например: трудолюбивая жизнь, большое телодвижение, малый сон, неизобильная и прохладительная пища, то есть: салат латук, огурцы, дыни, арбузы, уксус, селитра...

Соитие мужчины с женщиной.— В государстве, хорошо устроенном и предохраненном от общих злоключений в продолжение лет 50-ти жители, если они будут жить согласно с установленным гражданским порядком, благоразумно учрежденным, могут легко удвоиться числом; однако мало таких земель, которые могли бы воспользоваться таковою выгодою. Покажем главные причины:

О брака х.— Из всех гражданских учреждений нет ни одного, которое бы столько имело влияния на государства, как брак. Государство есть общество людей или фамилий, состоящих под управлением верховной власти, а сии (фамилии) происходят от соединения брачного. Благоденствие всякого правительства всегда будет зависеть от совершенства супружественных законов; они имеют влияние на спокойствие общежительное и на права личности и собственности; даже скипетры и троны от них зависят.

Деторождение есть намерение, необходимое в браке. Но чтобы родить детей, надобно быть одаренным нужными способностями для деторождения: недостаточно того, чтоб органы, способствующие действию соития, имели надлежащее образование, пропорцию и силу, когда оная будет нужна: надобно, сверх того, чтоб было между мужчиною и женщиною некоторое соотношение сих органов, соотношение, которое Натура от нас скрывает под непроницаемою завесою. Галлерб и Франко свидетельствуют, что одна чета произвела на свет 50 детей, а от 10 до 20-ти многие имеют.

Причины бесплодия.— Чтоб лучше познать причины бесплодия брачного, то разделим их на моральные и физические. Между первыми замечаем:

Нежелание родить детей. Сие нежелание происходит от самолюбия, бедности и прихотей или мнимых нужд, ежедневно умножаемых у просвещенных народов. Некогда, и особенно в больших городах, нежелание это происходило от той лени и слабости духа, от того тщеславия женского, которые заставляли бояться зачатия младенца в чреве и последствий от оного, как могущих повредить их прелестям или лишить их времени употребления на суетные забавы, которые должности матери должны нередко устранять.
Сугубое желание иметь детей. Оно производит, по мнению Тедена, у мужа с женою, хотя имеющих все способности, нужные для плодородия, часто причину бесплодия. Не очень жаркая ярость в соитии выполнила бы гораздо вернее намерение многих мужей почтенных, которых бесплодие возмущает спокойствие и счастие семейственное.
Вкорененное отвращение или несходство нравов между мужем и женою. Сие последствие рождается от неравенства лет, или по причине богатства, и от невольных вступлений в брак.
Нерадение, бесстрастие или нечувствительность мужей по причине хворостей жены их. Сия причина относится более до мужиков или деревенских жителей. Известно, что болезни, запущенные и оставленные без всякого пользования, не будучи опасны, могут сделаться хроническими или продолжительными и уничтожить детородие.
Сильные страсти, особенно гнев чрезмерный, суть главных причин бесплодности. Иппократ почитает бесплодными тех женщин, которые могут зачать ребенка, но не могут доносить до назначенного Природою срока или родить прежде времени неспособных к продолжению своего существования.

6) Безнравственность или развращение мужей. Это от-
носится до постыдных условий, столь часто бываемых в больших городах, где муж с женою соглашаются друг друга взаимно прощать в их беспутной жизни: тогда муж расточает свои силы от наложниц, так, что скоро он делается неспособным поправить свою вину пред собственною женою; жены же со своей стороны употребляют средства, которым научает распутство, для препятствования деторождению.

7) Пьянство — есть также одна из главных причин бесплодия. Человек, сделавшись от пьянства хуже скота, подвергается быть бессильным к соитию, а если и выполняет оное, то с леностью и нерадением, недостаточным к возбуждению чувств женских до такой степени, какая потребна для плодотворности; для женщины ж пьянство еще вреднее. Ежедневные опыты доказывают, что женщины, преданные пьянству, совершенно бесплодны, или не донашивают свой плод, или производят на свет детей слабых и однодневных. Алберти доказал ясно, что пьянство препятствует умножению народа. Древние мудрые законодатели строго наказывали за пьянство, уповательно, по сим причинам...

О летах, способствующих вступлению в брак. — Всякое существо, чтоб родить детей и поддержать силу плодотворную, должно иметь совершенный возраст и силу.

Рассматривая тщательно влияние рановременных браков на здоровье народное, мы почитаем их истинно достойными сожаления. Непременный закон царства животного и царства растительного приличествует также и к роду человеческому: если человек созрел рано, то есть способность детородная раскрылась у него прежде, нежели чувства и ум образовались, то он не приобретет уже ни силы, ни крепости; созревши очень рано, он лишается также, как это обыкновенно бывает у взрослых, и семени очень рано и погибает телом и душою.

Животные, которые рано начинают соитие, всегда имеют худые последствия: жеребец теряет неотменно свои силы, если его припустить к кобыле прежде четырех лет: это срок, в который рост его почти всегда оканчивается. Даже и растения не исключаются из этого правила.

Представим двух человек разного пола, у которых врожденное побуждение к плодотворению открылось преждевременно, но которые не имеют еще совершенства своих сил, как физических, так и нравственных; представим мы их бросившимися в объятия друг друга: ярость и жар сладострастия вовлекут их в такую развратность, что ничто не может остановить их, и удобность продолжения невоздержности доведет скоро их до пресыщения, потом до омерзения и — изнурения.

Женщине не так вредно частое и рановременное соитие, как мужчине; но последствия от оного не менее бывают вредны и для женщин, когда случается с ними беременность, роды и кормление грудью.

Но еще сколь жалкие следствия представляют нам преждевременные браки, тогда, когда обратим взор наш на плоды, ими производимые, плоды, подобные тем, которые искусственным теплом исторгаются силою у дремлющей Натуры! Преждевременные браки, говорит Аристотель, противны хорошему произрождению; ибо во всем царстве животных плоды, рождающиеся от первого побуждения врожденного, всегда бывают несовершенны. Сие же относится и к человеческому роду: доказательством чего есть то, что везде, где рано женят молодых людей, примечается там мелкий и слабый народ...

От женщины, несовершенно возмужалой, не может родиться здоровое дитя; а если у женщины есть телесный недостаток, то она всегда подвержена бывает выкидыванию.

Если рассмотреть последствия, столь часто от преждевременных браков происходящие в знаменитых фамилиях, то можно заметить, сколь действия всегда были противны их ожиданию и сколько славных отраслей истребилось единственно от того, что усиливали свою натуру. Преждевременные браки изнуряют более детородные силы, нежели непостоянная любовь или волокитство с другими в совершенной возмужалости. Каковы бы ни были естественные прелести у женщины, привычка делает нас к оным неуважительными и равнодушными, более или менее, смотря как умеренность управляет, много или мало, нашими любовными забавами. Уважение и привязанность остаются; но когда воображение наше притуплено, оно не приходит более на помощь к нашим силам; новый предмет, напротив, обольщает больше наши чувства, и любострастное волнение крови соответствует его желанию, без напряжения сил. Многие говорят в оправдание, что рановременные браки служат преградою распутствам молодых людей, кои без того расточили бы свои соки по наложницам; первые же плоды должны быть сохранены для законной жены. Но Франк и Магон говорят: если нет другого средства, кроме брака, чтобы удержать юность до того времени, пока она придет в совершенные лета, то нам более ничего не останется, как сокрушаться о несчастной участи потомков, рожденных от безбородых родителей. Воспитание скорее всего может прекратить все гнусные и вредные для здоровья пороки... Другие причины побуждают к преждевременным бракам, а именно: корысть или честолюбие. У нас, в России, мужики женят своих сыновей 15-летних на девушках 20 лет, дабы иметь в доме своем работницу.— Людовик XI, не имея еще 14 лет, получил от Епископа Турского позволение жить с королевою, которой не было еще 12 лет. Слабодушный и зверский нрав сего короля по крайней мере отчасти зависел от изнурения его сил в отрочестве. Желательно для благоденствия государств, чтоб монархи человеколюбивые, первые проник-нули в важность причин, вопиющих против преждевременных браков. Человек, обреченный Провидением располагать судьбою народа, должен, дабы сделать его и себя счастливым, стараться соединить воедино до высочайшей степени крепость тела с твердостью духа.—Закон гражданский во Франции запрещает мужчине жениться прежде 18 лет, а девице выходить замуж прежде 15.

Скажем теперь: прежде окончания совершенного роста не должно бы позволять жениться.

Браки поздние.—Мужчина, а еще более женщина, вступая в брак в пожилых летах, не могут более или как надобно выполнять намерение супружеское — деторождение и воспитание оных. Женщина оканчивает свои месячные очищения почти всегда между 45 и 50 годами; после сего она лишается способности рожать детей; а если она в пожилых летах и сделается беременною, то роды ее бывают не без опасности.

Брак мужа с женою несходных лет.— Беспристрастно рассматривая таковые браки, тотчас можно видеть, что они влекут за собою значительные неудобства: плодородие оканчивается у мужа или жены от старости в самое то время, когда у другой половины только что открываются плодотворные способности: но от неравенства в летах ожидать уже невозможно детей; прискорбнее ж всего то, что такие браки производят на свет детей слабых.— Самолюбие некоторых устарелых мужчин заставляет думать, что сближение их с молодыми женщинами может способствовать к продлению их жизни. Тело девушки 15-летней, говорит Венет, когда мы приблизим его к нашему, сообщает нам свою теплоту: и опыт Давида доказывает нам ясно, что нет ничего на свете лучше сего лекарства к продолжению жизни. Но несчастные девицы недолго сохраняют от того свою молодость: они отдают старикам все то, что имеют милого и приятнейшего, а от стариков приобретают только грубое и несносное! Лорри замечает, что кожа на теле у молодых женщин, приближающихся к старикам, делается жесткою, шероховатою и вялою. Да будут сии доказательства всегда в памяти у родителей нечувствительных, своекорыстных и честолюбивых, которые невольно выдают молоденьких дочерей своих за стариков!

Но брак молодого человека со старою женщиною еще вреднее для порядка общежития: должно его почитать за дозволение к наложничеству и распутству. Сии браки совершаются только из гнуснейшей денежной корысти и непременно ведут мужа к омерзению и распутству, а жену к чрезмерной ревности...

Брак должен совершаться тогда, когда жених и невеста находятся в совершенном здоровьи; ибо соитие весьма много расстраивает нервы наши, и немало потребно крепости, чтоб сносить частую потерю семени, беременность, роды, кормление грудью! Из сего явствует, что только со здоровьем можно перенести все это и что большая часть хронических болезней не устоит при исполнении супружеских обязанностей...

Молодые люди, прежде 30-летнего возраста, должны умеренно наслаждаться удовольствиями любовными, если хотят сберечь свое здоровье и способность утешаться при-ятностями соития до глубочайшей старости. Какие бы лета и силу мы ни имели, излишество любовных утех доводит до несчастнейших последствий и часто приключает смерть; особенно же оно опасно для полнокровных, склонных к сильным кровотечениям и тех, у кого нервы и грудь слабы. Были многие примеры, что мужчины умирали во время соития от неумеренности; а более это несчастие случалось с людьми в престарелых летах от лекарств возбуждающих.

Санкторий говорит: «Умеренное соитие полезно, если оно возбуждается только самою природою; но когда оно подстрекается и распаляется воображением, тогда ослабляет все способности души, и наиболее память».

Из истории семьи

Злоупотребление соития вредно также и для женщин: здоровье их ослабевает от оного, прелести преждевременно исчезают и сами сии прелестницы подвергаются нервическим болезням. Соитие вредно также беременным женщинам, от чего они нередко выкидывают свой плод. Старики же должны вовсе отказаться от соития или, по крайней мере, очень редко употреблять оное.

~в паи ч слове чес сой жи.

Домашний лечебник... кия. Парфсний Ен галычев. СПб.. IH25. Ч 111 С. 55 66, 191 195: Ч. IV С. П9 135.

Исследования

0x01 graphic

Истоки брака и семьи

0x08 graphic

к матрилинейности² и экзогамии, как о предшественнике первобытного человеческого стада (праобщины), а затем и материнского рода представляется нам наиболее вероятной при современном уровне знаний...

Подчеркивая наличие определенной преемственности между формами организации и рассудочной деятельности некоторых высших животных и человека, мы не можем согласиться с теми из западных исследователей, которые полагают, будто разница между животным и человеком носит лишь количественный характер и «сложность, а не само наличие определенных характеристик специфично для человека».

Дж. Симпсон и его единомышленники пишут: если человек делает и использует орудия, то и у некоторых животных (шимпанзе) есть зачатки изготовления орудий. Человек осознает себя и размышляет о прошлом и будущем, о рождении и смерти, однако зачатки самосознания обнаружены у шимпанзе и горилл, а данные о большом объеме памяти и целенаправленной деятельности многих животных свидетельствуют о наличии у них зародышей ориентации в прошлом и будущем. Люди строят жилища, плотины и роют каналы; бобры также создают подобные сооружения, и вопрос о том, есть ли у животных культура,— это лишь вопрос дефиниции и т. д.

Инбридинг — близкородственное скрещивание. ² Матрилинейность — определение происхождения по линии матери.

В таких гипотезах совершенно теряются качественные отличия человека от остального животного мира нашей планеты. Происходит это потому, что не принимается во внимание то, что количественные изменения могут переходить и действительно перешли в качественные, обусловившие перерыв постепенности, скачок от жизотного к человеку и принципиальное различие проявлений их деятельности.

Имеющийся фактический материал подтверждает точку зрения П. И. Борисковского, согласно которой, начиная с пачки I Олдувая ¹ (т. е. для существ типа Homo habi-lis²), охота — ведущая форма хозяйства.

Охота на крупных животных (видимо, олдувайцы ее практиковали, хотя, может быть, и сочетали с поеданием мертвечины) требовала объединенных усилий целой группы охотников. Такие формы охоты, как загон, были бы невозможны без разделения функций между охотниками, без достаточно четкой координации усилий. Как справедливо замечают Ш. Уошберн и К. Ланкастер, трудно представить, как можно было убить динотерия без хорошо координированных совместных действий группы мужчин. С. А. Семенов предполагает, что согласованность действий участников охоты носила у Homo habilis главным образом инстинктивный характер, как и у стайных хищников. Даже если это так, то охота все-таки была мощным на наш взгляд, ведущим фактором в формировании первобытного коллектива, «первой формой кооперации» труда.

Сплочению первобытного человеческого объединения, возникновению и развитию коллективизма способствовал не только процесс охоты, но и совместное потребление добычи, совершавшееся, видимо, как на это указывает архиологиче-ский материал олдувайской эпохи, не на месте смерти животного, а на жилых стоянках. Отсюда следует, что, видимо, мясо получали и те, кто не участвовал в охоте, а оставался на стоянке: женщины, дети, больные, инвалиды. Индивидуальной охоты в Олдувае, по-видимому, не было из-за низкой технической вооруженности древнейших охотников.

В отличие от охоты собирательство, как бы велика ни была его роль в балансе питания, носило лишь индивидуальный характер и поэтому не могло стать таким важным фактором в процессе гоминизации и возникновения общества, как охота.

Олдувай — ущелье в Танзании, где с 1959 г. кенийские ученые Л. Лики и М. Лики проводили раскопки стоянок древнейших двуногих приматов (возраст свыше 2 млн лет).

² Homo habilis (лат.) — человек умелый, предок человека разумного (Homo sapiens).

Думается, что переход от сообществ обезьян к человеческим коллективам был результатом длительного развития.

Как пишет П. И. Борисковский, «в рамках старого качества длительно и сложно вызревают элементы нового. Переход от стада обезьян к человеческому обществу нельзя представлять схематически, упрощенно. Это бы; сложный диалектический процесс. В стадах обезьян постепенно зарождались отдельные элементы человеческого общества. А с другой стороны, у древнейших людей, архантропов, еще долгое время переживали отдельные элементы, характерные не для людей, а для обезьян». Мы вполне согласны с этим утверждением исследователя, как и с другим: «С появлением творцов олдувайской техники начинается история человеческого общества, первый этап первобытнообщинной общественно-экономической формации эпоха первобытного стада»...

В последние годы стало очевидным, что искусство домостроения у человека не ограничивается средним и верхним палеолитом, а уходит дальше в глубь тысячелетий. Остатки древнейшего известного жилища найдены Л. Лики в местонахождении ДК I в Олдувае. Они датируются радиоизотопным методом 1,75 миллиона лет и синхронны Homo habilis. Здесь же обнаружена индустрия галечного типа. Основание жилища представляло кольцеообразную вымос-тку из нескольких сотен кусков лавы. Самая высокая часть каменного ограждения достигала 30 см в высоту. Размеры жилища в плане составляли 4Х 4,6 м. М. Лики предполагает по аналогии с известными жилищами охотников и собирателей Африки, что эти куски лавы могли быть опорой для шестов, образовывавших каркас жилища, крытого шкурами животных...

И. Г Шовкопляс считает, что «все палеолитические жилища, от ранних до самых поздних, были небольшими по размерам», которые определялись существованием в течение всего палеолитического периода небольших отдельных групп их обитателей. Этот вывод также кажется слишком категоричным и не согласующимся, например, с данными А. Люмлея о размерах открытой им в Лазарете ашельской хижины. Думается, что даже в нижнем палеолите, в том числе и в ашеле, жилища могли быть различными по размеру и вмещали не одну биологическую пару с детьми, а целую, хотя скорее всего и небольшую по численности группу мужчин и женщин с детьми...

Мы считаем, что Ф. Бурдье прав, утверждая, что жизнь в больших общинных жилищах требовала регламентации половых отношений у людей мустьерской эпохи: запрета инцеста¹, фиксации перехода из одной возрастной категории в другую. В равной мере были необходимы какие-то нормы распределения запасов пищи в течение долгой зимы, формы управления и т. д. Во главе такой общины мог стоять неформальный лидер. Без этого, по мнению Ф. Бурдье, совместная жизнь многих людей в жилище была бы невозможна...

А. Н. Рогачев считает, что, став еще в мустьерское время постоянным и обязательным элементом культуры, жилище «ограничило действие биологического закона единства организма и среды в отношении человека» и тем самым «задолго до появления неоантропа и верхнепалеолитической культуры совершился новый, третий после изготовления каменных орудий и добывания огня решающий шаг выделения людей из мира животных».

При этом «поселения и жилища с самого своего возникновения являлись главными центрами производственной, домашнехозяйственной, общественной и духовной жизни и во всех этих качествах сыграли исключительную роль в формировании и укреплении общественной сущности людей. Общественные отношения возникающих людей, познавших огонь и начавших жить в жилищах, не могли быть стадными, они выступали в своей первоначальной, первобытной, элементарной естественной форме семейно-родо-вых отношений, проще говоря, в осознаваемой родственной связи коллектива». В другой работе А. Н. Рогачев высказывает убеждение, что к началу мустье стадо исчезло полностью...

Иную позицию занимает А. А. Формозов. С одной стороны, он обращает внимание на то, что остатки мустьерских и ашельских жилищ «находят близкую аналогию в жилищах эпохи верхнего палеолита на Десне (Мезин) и Дону (Аносовка)». С другой стороны, А. А. Формозов решительно выступает против сделанного на основе этой аналогии А. Н. Рогачевым, А. П. Чернышом и некоторыми другими исследователями вывода о существовании у людей нижнего палеолита (в том числе у неандертальцев) родовой общины. А. А. Формозов считает, что для подобного вывода нет оснований, так как гнезда и жилища животных тоже весьма сложны.

Инцест — половая связь между ближайшими родственниками.

Нам подобный аргумент убедительным не кажется. По существу, А. А. Формозов приравнивает ашельские и мусть-ерские жилища к гнездам и жилищам животных. Ведь тогда можно отрицать и наличие родовой общины в верхнем палеолите, так как жилища мустье и верхнего палеолита, по замечанию А. А. Формозова, «близкоаналогичны»...

С. Н. Бибиков обращает внимание на то, что в неандертальских погребениях в скальных убежищах Европы половой и количественный состав захоронений может быть выражен пропорцией: 20 детей: 9 женщин: 3 мужчин или 20:8:4. Если учесть, что в ту эпоху детская смертность была очень высока, то понятно преобладание в захоронениях детей. Соотношение женщин и мужчин в захоронениях явно не соответствует тому, которое существовало в общинах неандертальцев. С. Н. Бибиков считает, что можно говорить о тенденции предпочтительного захоронения женщин и детей внутри жилища. Судя по подсчетам Ф. Борда, тенденция преимущественного погребения женщин в скальных убежищах сохранялась и в позднем палеолите.

С. Н. Бибиков высказывает предположение, что традиция захоронения женщин на месте жилья отражает существование в среде палеоантропов матрилокальных 'и мат-рилинейных правопорядков и родовой экзогамии.

Женщины и дети в соответствии с этими нормами погребались в той среде, к которой они принадлежали со дня рождения. (Мужчины принадлежали к чужеродной половине общины.) Развивая мысль С. Н. Бибикова, можно предположить, что трупы мужчин было сложно доставлять в общины, из которых они происходили. Поэтому их погребали за пределами жилищ, а то и вовсе не хоронили. Однако мужских захоронений могло быть мало и потому, что мужчины часто погибали на охоте, вне жилища. Преобладание женщин в захоронениях в жилищах в этом случае лишь результат различия в преобладающих причинах смертности у мужчин и женщин и не помогает в решении вопроса о наличии или отсутствии у неандертальцев, равным образом как и людей верхнего палеолита, матрилинейности, матри-локальности и экзогамии.

Итак, многие данные подтверждают высказанную еще в середине 50-х годов точку зрения А. П. Окладникова о том, что зачатки материнской родовой общины возникают

Матрилокальность — проживание детей с матерью.

в мустье и окончательно оформляются в верхнем палеолите. А. П. Окладников писал: «Прямыми указаниями на оформление материнского рода в это время являются, с одной стороны, общинные жилища, а с другой — широко распространенные изображения женщин, в которых можно видеть образы женщин-родоначальниц, известных, по данным фольклора, например, у эскимосов и алеутов»...

Какими же могли быть отношения в общинах людей нижнего палеолита?

Вероятно, прав Б. Кемпбелл, утверждающий, что в зоне с умеренным климатом (Европа, Северный Китай) холодная зима потребовала от ашельцев дальнейшего развития социального поведения. В частности, было необходимо половое разделение труда: мужчины охотились, а женщины заботились о детях, собирали растительную пищу, заготовляли топливо. Разделение труда и обособление полов увеличили необходимость передачи абстрактных идей при помощи языка, а пребывание группы в пещерных жилищах, возможно, послужило толчком к запрету эмоциональных проявлений. Видимо, автор имел в виду не запрет, а обуздание эмоций. Подобное развитие происходило в ашеле и в зонах с жарким климатом, но, возможно, более медленно.

Весьма сложным и дискуссионным является вопрос о характере брачнорегулирующих отношений в коллективах ранних гоминид. Утверждение Г П. Григорьева (его разделяют также некоторые другие археологи), что общины состояли из семей, не опирается на какие-либо, хотя бы косвенные, данные о жизни архантропов, а есть лишь результат прямой и вряд ли правомерной экстраполяции наших знаний об обществах современных охотников и собирателей на формирующееся общество архантропов.

В то же время, на наш взгляд, не может считаться окончательным и единственным ответом на поставленный вопрос детально разработанная логичная и хорошо известная специалистам по истории первобытного общества гипотеза Ю. И. Семенова о постепенном вытеснении половых отношений из жизни коллективов на протяжении нижнего палеолита с переходом от промискуитета к групповому браку, для того чтобы устранить вредное для производственной деятельности и ставившее под угрозу целостность первобытного стада соперничество из-за женщин. В последнее время все больше подвергаются сомнению исходные посылки этой гипотезы о всевластии зоологического индивидуализма у животных предков человека.

Для решения поставленного вопроса интересны общие соображения, высказанные Э. Каспари. Исследователь полагает, что у нас нет определенных данных о типе половых отношений у древних людей и, может быть, даже вообще не существует ответа на этот вопрос. Он считает, что в принципе были открыты три возможности:

1) моногамия, когда каждый мужчина участвовал в де-
топроизводстве с одной определенной женщиной;

2) полигамия, когда один или несколько мужчин
принимали участие в воспроизводстве потомства, а ос-
тальные мужчины в этом участия не принимали,
а в охоте участвовали;

3) промискуитет, без установления постоянных связей
между мужчинами и женщинами.

Э. Каспари обращает внимание на то, что лишь в случае реализации второго и третьего, но не первого варианта мог осуществляться половой отбор. На наш взгляд, Э. Каспари здесь не вполне точен. При образовании брачных пар первый вариант давал некоторую, хотя и меньшую, чем при втором и третьем вариантах, возможность для полового отбора. Если исходить из предположения, что половой отбор сыграл определенную роль в эволюции человека, то нам кажется логичным признать, хотя Э. Каспари и не фиксирует на этом внимание, что система гаремов или промискуитет обеспечивали более благоприятные возможности для эволюционного развития формирующихся гоми-нид, чем парные брачные системы.

Это обстоятельство может рассматриваться как дополнительный аргумент против тезиса многих западных и некоторых советских исследователей об установлении длительных парных брачных связей уже на заре гоминизации, так как это будто бы уменьшало или устраняло конфликты из-за женщин и создавало спокойную обстановку для воспитания детей. Нам кажется, что в процессе возникновения брачнорегулирующей организации могли в некоторых популяциях появляться и устойчивые парные союзы мужчин и женщин, но они не способствовали эволюционному развитию и должны были элиминироваться ¹ в процессе межгруппового отбора.

Элиминироваться — устраняться, исключаться.

Мы уже приводили некоторые аргументы в пользу того, что существование системы гаремов у прегоминид и древнейших гоминид маловероятно. Идеи, сформулированные Э. Каспари, усиливают позицию противников существования постоянных связей между мужчиной и одной или несколькими женщинами в коллективах ранних гоминид. Нам кажется, что мнение Ю. И. Семенова об отсутствии семьи в нижнем палеолите и о групповой регуляции половых отношений в коллективах ранних гоминид с большей долей вероятности отражает реально существовавшую картину, чем противоположная точка зрения на этот вопрос Г П. Григорьева. Разделяя во многом точку зрения Ю. И. Семенова на динамику сложения брачнорегулирую-щей системы на протяжении нижнего палеолита, мы не разделяем его взглядов на причины указанного процесса.

Конечно, мы не можем утверждать, что в ашельских и мустьерских жилищах и селениях жили именно локально-экзогамные, т. е., по существу, предродовые, общины. Однако в пользу этого предположения говорит все, что известно о значении экзогамии для становления человека современного типа и его общества, Как справедливо писал Р Фокс, имея в виду первобытное общество, экзогамия, предписывающая искать половых партнеров вне своей социальной общности, лежит в основе всякой человеческой социальной организации.

В советской и зарубежной литературе существуют различные гипотезы о причинах, этапах и механизме возникновения экзогамии.

По мнению многих исследователей, главной причиной, тормозившей развитие социальных норм у наших нижнепалеолитических предков, был зоологический индивидуализм, особенно проявлявшийся в безудержной игре половых инстинктов и столкновениях из-за женщин в условиях господства в стаде промискуитета.

Так, А. М. Золотарев писал, что экзогамия возникла как средство подчинения половых инстинктов социальным нормам поведения. Она явилась «уздой, наложенной обществом на индивида, первым средством воспитания человеческого в человеке. Первобытное стадо, разделившись на два экзогамных рода, воздвигло первую социальную преграду для половых влечений.., Каждый из двух первоначальных родов, на которые разделилось стадо, стал «замиренной средой», т. е. коллективом, внутри которого были уничтожены браки,

1 7Q

возникли чувство обязательной взаимопомощи и представления о родстве».

А. М. Золотарев подчеркивал, что последние «не выражают физиологического родства. Это социальные понятия, выражающие единство данной группы, единство производства. Прогрессивное значение идеи родства и тесно связанной с ней идеи непристойности браков между близкими родственниками чрезвычайно велико. Идеи эти, облекаемые обычно в тотемическую форму, представляют собой первую попытку осознания единства человеческой группы, единства родовой общины. Они укрепляют социальные связи внутри общины, цементируют ее моральное единство, обеспечивают мир внутри ее, учат взаимопомощи и взаимной защите, содействуют подчинению личных интересов интересам общественным».

По мнению М. Салинза, секс был важной организующей силой дочеловеческого стада приматов. В то же время он приводил к вредной для стада борьбе между самцами: «Возникающее человеческое общество, ведущее экономическую борьбу с природой, не могло позволить себе роскошь социальной борьбы. Основой существования должна была стать кооперация, а не конкуренция. Поэтому культура поставила сексуальность приматов под контроль. Более того, секс был подчинен таким регулирующим его нормам, как запрет инцеста, который эффективно поставил секс на службу родственным отношениям сотрудничества. Среди дочелове-ческих приматов секс организовал общество; теперь, как выразительно свидетельствуют обычаи охотников и собирателей, общество должно было организовать половые отношения в интересах экономической адаптации коллектива».

Ю. И. Семенов создал стройную гипотезу возникновения экзогамного рода в результате все большего ограничения половых отношений в стаде до их полного вывода за его пределы. Она хорошо известна специалистам, и мы не будем на ней подробно останавливаться. Обратим внимание лишь на то, что, как и С. П. Толстов, А. М. Золотарев, М. Салинз, Ю. И. Семенов исходит из положения о первоначальной неупорядоченности половых отношений в первобытном стаде и подавлении полового инстинкта как ведущем моменте обуздания зоологического индивидуализма и тем самым становления общественного бытия и сознания.

При подобном понимании сущности процессов, происходивших в стаде, возникновение на его основе именно экзогамно-родовой, а не какой-либо территориальной организации представляется естественным и понятным, так как дуально-групповой брак двух экзогамных кровнородственных коллективов-родов наилучшим образом способствовал превращению каждого из них в замиренный в половом отношении хозяйственный коллектив.

Существуют и другие гипотезы о происхождении экзогамии, исходящие из первоначальной неупорядоченности половых отношений. Довольно широкое распространение имели и имеют гипотезы, объясняющие возникновение экзогамии осознанным или неосознанным стремлением избежать кровосмешения и его отрицательных последствий... Некоторые авторы полагали, что экзогамия обязана своим возникновением естественному отбору, в результате которого потомство людей, не практиковавших близкородственные браки, выгодно отличалось от потомства тех, кто вступа/ в брак в своем коллективе.

Гипотезы, согласно которым стремление избежать вредных последствий кровосмешения было причиной экзогамии, долгое время казались устаревшими, так как лежавшая в основе их идея о непременном ухудшении физического типа в результате близкородственного скрещивания считалась ошибочной. Однако в последние десятилетия в связи с развитием генетики стало преобладать мнение, что близкородственное скрещивание ведет к закреплению и накоплению летальных и сублетальных генов ¹ в большей степени, чем благоприятных. Опыты показали, что у быстро размножающихся животных, например крыс, естественный отбор, ликвидируя носителей летальных генов, не приводит к вымиранию популяций. Напротив, у медленно размножающихся млекопитающих, например у человекообразных обезьян, а также у человека темпы смертности носителей летальных и сублетальных генов могут превысить темпы размножения. В результате небольшая популяция может вымереть...

¹ Летальные и сублетальные гены — гены, ослабляющие жизнеспособность организмов, ведущие к их вырождению и смерти.

Соображения генетиков о вредности для потомства близкородственных браков или внебрачных связей родителей полностью подтверждаются результатами изучения М. Адамсом и Дж. Нилом потомства от связей отец—дочь, брат—сестра. Из 18 детей от таких родителей к шестимесячному возрасту 6 умерли или обнаружили серьезные физические или психические дефекты, а из 18 контрольных детей только у одного выявились к тому же возрасту серьезные физические нарушения. Нередко ссылаются на историю царской династии в древнем Египте, где браки заключались между братьями и сестрами. Однако не учитывается то обстоятельство, что подобный порядок, за немногими исключениями, существовал формально, а не фактически. В основном в брак вступали дети царя от разных жен.

По утверждению Э. Каспари, все человеческие общества сходны в том, что они избегают как чрезмерно близкородственного скрещивания, так и строгой экзогамии, так как последняя препятствует эффективному функционированию социальной организации. И в этом, видимо, есть доля истины. Ю. В. Бромлей убедительно показал, что определенный уровень эндогамии необходим как важное условие сохранения («стабилизатор») этносов любого уровня.

Мы хотим присоединиться к мысли Э. Каспари, что существующие у человека формы половых отношений возникли по социальным причинам, но биологические следствия этих форм делают одни популяции более успешными в создании жизнеспособного потомства, чем другие.

Не только Э. Каспари придерживается подобной точки зрения. Так, авторы одного из новых зарубежных исследований о происхождении экзогамии приходят к выводу, что хотя первобытный человек и не мог осознать вредных последствий кровосмешения, однако фактически эти последствия сыграли важную роль в установлении запрета половых отношений в коллективе. Таким образом, эти ученые следуют за Ф. Энгельсом в оценке роли естественного отбора в происхождении экзогамии. Осознаваемой же причиной экзогамии, по их мнению, была необходимость упорядочить половые отношения для установления мира в коллективе. Сделать это можно было, или регламентировав половые отношения внутри коллектива, или вынося их за его пределы. Первое помогает поддерживать мир в коллективе, но не решает генетическую проблему. Второе — решает эти проблемы одновременно. Нам думается, что в изложенных взглядах есть рациональное зерно.

Если генетики правы, что кровосмешение может привести или к вымиранию небольшой популяции, или по крайней мере к физической деградации ее членов, то роль этого фактора в отношении экзогамии могла быть значительной, хотя и не осознанной. По-видимому, если первобытное человеческое объединение было сначала замкнутым, то только коллективы, прекратившие половые отношения между своими членами, могли выжить. Те, кто пытался установить мир в объединении путем регуляции половых связей внутри его, или вымирали, или численность их настолько сокращалась, что им приходилось присоединяться к более крупным коллективам.

Имеются определенные этнографические данные, свидетельствующие о наследовании человеком от своих животных предков биологических механизмов, затрудняющих не только близкородственные скрещивания, но фактически и половые связи между теми, кто родился, рос и воспитывался вместе.

По-видимому, в какой-то мере прав Э. Вестермарк, утверждая, что для природы совместная жизнь в раннем детстве служит достаточным указанием на кровное родство. Э. Вестермарк верил, что родственные браки для вида вредны. Ужас перед инцестом он объясняет не тем, что ранние люди осознавали вред близкородственных браков, а тем, что действовал закон естественного отбора. Было время, когда браки между близкими родственниками не запрещались. Однако те, кто не практиковал родственных браков, выжили, другие же, вступая в такие браки, деградировали и вымерли. Так развился инстинкт, препятствующий вредным союзам. Он выступал в виде отвращения к союзам с теми, с кем живешь, т. е. прежде всего с кровными родственниками. Конкретизируя эту мысль, Э. Вестермарк писал: «...нет никакого врожденного отвращения к браку с близкими родственниками. Но я считаю, что есть врожденное отвращение к половым связям между лицами, живущими в тесной близости с ранней юности. Так как такие лица в большинстве находятся в родстве, то это чувство выражается главным образом в страхе вступать в половую связь с близким родственником».

Этнографические данные, по его мнению, свидетельствуют о том, что запрет инцеста определяется в первую очередь не степенью кровного родства, а совместным проживанием. Э. Вестермарк ссылается, в частности, на Г Эгеде и Д. Кранца, согласно которым у гренландцев осуждается брак между парнем и девушкой, которые не состоят в родстве, но росли в одной семье. Результаты современных исследований в разных районах земного шара подтверждают предположения Э. Вестермарка.

На Северном Тайване существуют две традиционные формы патрилокального брака: в одном случае брак заключается между людьми, достигшими половой зрелости, в другом — обручают детей, после чего невесту берут в семью мужа, и фактически до совершеннолетия будущие муж и жена воспитываются как брат и сестра. Принятая в семью девочка называет своего будущего мужа старшим братом, так как он обычно старше, а мальчик обращается к будущей жене по имени, так же как и к родной младшей сестре.

Исследование этих двух форм брака А. Уолфом показало, что при детском обручении и совместном проживании будущих супругов брак значительно менее прочен. Здесь нередки ссоры, измены, отсутствие интереса друг к другу. Мужья пользуются услугами проституток, жалуются на скуку. В таких семьях меньшая детность. Браки часто кончаются разводами.

Отсутствие полового интереса друг к другу у тех, кто рос и воспитывался вместе, но не связан родственными узами, показали и исследования в различных кибуцах ¹ Израиля, проводившиеся независимо друг от друга.

Воспитание подрастающего поколения в кибуцах носит не семейный, а общинный характер. При этом не только дети, но и подростки разделены на группы не по полу, а только по возрасту, т. е. у мальчиков и девочек, юношей и девушек общие спальни, общий душ. До двенадцати лет, т. е. до полового созревания, эта система совместного воспитания не вызывает никаких затруднений. Примерно с двенадцати лет девочки стараются не купаться в душе вместе с мальчиками, не показываться перед ними обнаженными. Между мальчиками и девочками возникает антагонизм, в тот же период у девочек обычно пробуждается интерес к мальчикам из других групп. Став взрослыми, юноши и девушки, выросшие в одном коллективе, не вступают в браки или половые связи в своем коллективе (хотя юридически это не запрещено). По их словам, они ощущают себя братьями и сестрами, потому что у них, как и у кровных родственников, отсутствует половой интерес друг к другу.

Причины такого явления у тех, кто с раннего детства рос

Кибуцы — сельскохозяйственные кооперативы, в которых поощряются начала коллективизма.

вместе, пока неясны. А. Уолф считает, если близкое общение в детстве уничтожает у юношей и девушек половое влечение, то обществу не надо было специально запрещать инцесты. Оно просто «узаконило» уже существовавшее положение. Если это так, то, по мнению А. Уолфа, не стоит искать биологические или социальные причины возникновения инцеста.

Хотелось бы при этом обратить внимание читателя на то, что отсутствие половых связей между людьми, выросшими в одном коллективе, если следовать точке зрения А. Уолфа, автоматически приводит к экзогамии, будь то большая семья, локальная группа или род.

Как уже отмечалось выше, древнейшие человеческие коллективы были, по-видимому, по размерам невелики. В среднем в каждом из них насчитывалось 25—30 человек. В связи с неразвитостью малой семьи и все проникавшим первобытным коллективизмом воспитание детей, вероятно, носило общественный характер. Во многом оно было таким и у наиболее отсталых этнографических групп тропической Америки и Австралии. Есть основания предполагать, что те дети, которые родились в одном коллективе и росли вместе, так же не проявляли полового тяготения друг к другу, как единоутробные братья и сестры, связи между которыми... очень ограниченны даже у обезьян. Видимо, в пра-общинах архантропов и общинах неандертальцев механизмы, затруднявшие инцест еще на биологическом уровне организации, действовали расширительно. Они предотвращали не только инцест, но и любые половые связи внутри праобщины и превращали ее в локально-экзогамный коллектив, облегчая тем самым дальнейшее развитие последнего в родовую общину уже под воздействием социальных факторов.

Вероятно, прав Н. Н. Чебоксаров. Он писал, что «преобразование первобытного стада в первобытную общину было не просто преобразованием отдельных стад в отдельные общины; этому процессу сопутствовал процесс распада, скрещения, и уже на основе смешавшихся групп происходило формирование первобытных общин и первобытных племен». Таким образом, вероятно, в течение довольно длительного времени (может, на протяжении всего среднего и даже части верхнего палеолита) сосуществовали разные коллективы: одни пытались установить мир лишь посредством ограничения и нормирования половой жизни в своей среде, другие уже в мустье перешли от внутренних ограничений к экзогамии. Первые или распались, или вымерли, или были уничтожены, так как на них отрицательно подействовали вредные последствия инбридинга. В результате в верхнем палеолите родовая экзогамия стала универсальным институтом.

Видимо, экзогамия возникла в связи с особенностями биологического и социального развития ирегоминид и первых гоминид. Некоторые предпосылки экзогамии имеются у ближайших родственников человека в животном мире. По мере становления человеческого общества эта первоначально еще биологическая тенденция, по-видимому, подкреплялась и усиливалась целым комплексом факторов как социального, так и биологического характера... Существенным стимулом для перехода к строгой экзогамии могло стать усиление зоологического индивидуализма у палеоантропов. Последнее предположение было высказано В. П. Алексеевым.

Те причины, которыми обычно объясняется возникновение экзогамии, были не самодовлеющими. Они подкрепляли уже существовавшую тенденцию, которая составляла часть биологического наследия, полученного гоминидами от обезьян. Мы согласны с тем общим выводом, который делает Ж. Пивето на основании анализа результатов раскопок в Лазарете. Он пишет: «Иногда думают, что заря человеческой истории — это природное состояние, в котором человек был свободен от всех социальных ограничений. Можно, напротив, задать вопрос, не является ли это природное биологическое состояние мифом и не осуществлялся ли процесс гоминизации социально, так что его основным субъектом с самого начала был не изолированный индивидуум, а группа». Для более позднего этапа сходный вывод был сделан Я. Я. Рогинским: «Есть основания предполагать, что ведущим фактором превращения палеоантропов в Homo sapiens был стихийно действовавший процесс преимущественного выживания наиболее приспособленных к высокой социальной организации индивидов». Более развитые в социальном отношении коллективы, во-первых, могли лучше разрешать противоречие «между технической вооруженностью и недостаточной устойчивостью в соотношении сил внутри коллектива», быстрее ликвидировать конфликты; во-вторых, активнее подавлять или изгонять агрессивных членов общества...

Роль биологических предпосылок, их воздействие на процесс сложения общественных форм постепенно все уменьшались за счет возрастания значения социальных факторов. По-видимому, с появлением человека современного физического типа роль биологических предпосылок в сложении типов социальной организации и норм социального поведения сходит на нет.

В переходную эпоху, в конце нижнего и начале верхнего палеолита, когда в разных регионах земного шара сосуществовали более сапиентные и более примитивные типы человека, сложившиеся люди Homo sapiens — сосуществовали с различными неандерталоидными формами; в более сапиентных популяциях, вероятно, возникали родовые общины; в более примитивных продолжали бытовать дородовые локально-экзогамные или даже эндогамные общины ¹ В последних отсутствовал такой структурообразующий элемент, как родовое ядро. Скорее всего, они были менее устойчивы, чем родовые общины. Под влиянием соседства с родовыми, а также в результате внутренних конфликтов дородовые общины постоянно изменяли свой состав, распадались или превращались в родовые коллективы...

С завершением формирования Homo sapiens и исчезновением неандертальцев по всей ойкумене² завершается и сложение общинно-родового строя, единого в своих основных закономерностях, но многообразного в формах конкретного воплощения, зависящих от местных экологических и исторических условий, а во второстепенных признаках и просто от случайностей.

Эндогамия — заключение браков между членами одной определенной общественной группы (племени, общины). ² Ойкумена — область обитания человека.

Файнберг Л. А. У истоков социогенеза от стада обезьян к общине древних людей. М., 1980. С. 54—55, 82—83, 98, 104 107 110-122, 128—129.

0x01 graphic

Групповой брак

0x08 graphic

шедший на смену первобытному стаду род был первым подлинно социальным организмом. Он представлял собой первое человеческое объединение, все особенности которого определялись потребностями развития производства. Его фундаментом были разборные отношения распределения. В нем не существовало никакой другой собственности, кроме коллективной.

Однако на том историческом этапе нормальное функционирование производства предполагало и требовало не только существования определенной системы собственно производственных отношений, т. е. отношений собственности, распределения, но и отсутствия между членами производственного объединения полового общения. Последнее было связано с характером половых отношений в предшествовавшем роду первобытном стаде. Будучи аномными¹, они препятствовали производственной деятельности. Производство не было еще в состоянии подчинить себе эти отношения, ввести их в определенные рамки. Оно смогло лишь вытеснить их из коллектива, т. е. превратить производственное объединение в полностью агамное².

Агамия производственного коллектива была необходимым условием нормального функционирования и развития производства. Она была не чем иным, как особого рода производственным отношением. Как всякое производственное отношение, она носила объективный, материальный характер. Отражением этого объективного отношения было агамное табу³.

Аномный — нарушающий обычаи, законы.

Агамный — запрещающий половые отношения внутри определенной группы, рода.

³ Табу — строгий запрет.

В силу полной агамии род не мог существовать в одиночку. Возникновение рода было одновременно и образованием дуально-родовой организации¹. Оба рода, составлявшие дуальную организацию, были социальными организмами. Вполне понятно, что и связь между ними носила чисто социальный характер. Отношения между полами стали осуществляться теперь только в рамках этой социальной связи. И в позднем первобытном стаде существовало определенное регулирование половых отношений — производственные половые табу. Но носило оно чисто негативный характер. С возникновением рода негативное регулирование было дополнено позитивным. Возникла определенная социальная организция отношений между полами. Такой организацией была дуально-родовая система.

С появлением рода и дуальной организации половые отношения перестали быть аномными, промискуитетными. Они были социально упорядочены. На смену аномии и промискуитету пришел брак, причем не между индивидами, а между их группами. Первой формой брачных отношений был групповой, дуально-родовой брак. Дуально-родовая организация была брачной организацией, брачным союзом двух родов.

Роды, составлявшие дуальную организацию, связыва; социальные отношения не по производству, а по детопро-изводству. Социальные отношения по детопроизводству были столь же объективны, столь же материальны, как и производственные. Их объективность была с неизбежностью обусловлена объективностью агамии производственного коллектива. Производство не могло прямо, непосредственно упорядочить половые отношения. Оно упорядочило их косвенно, породив полную агамию коллектива, а тем самым и групповой, дуально-родовой брак. Таким образом, на заре родового общества наряду с материальными отношениями по производству существовали материальные социальные отношения по детопроизводству. Первые связывали членов рода, вторые — коллективы, входившие в состав дуальной, т. е. брачной, организации...

¹ Дуально-родовая организация — постоянное взаимобрачное взаимодействие двух экзогамных родов.

Таким образом, на заре родового общества производственные и детопроизводственные отношения взаимно исключали друг друга. Если люди принадлежали к одному хозяйственному коллективу, то между ними не могло быть половых отношений. Производственный коллектив являлся полностью агамным. Половые отношения были возможны только между людьми, не связанными производственными узами, принадлежавшими к разным, совершенно самостоятельным в хозяйственном отношении социальным организмам. Первоначальный групповой, дуально-родовой брак был, если можно так выразиться, дисэкономическим, дисхо-зяйственным¹ Входя в состав разных хозяйственных коллективов, люди, имевшие право вступать в половые отношения, должны были, разумеется, и жить раздельно. Будучи дисэкономическим, первоначальный брак был тем самым и дислокальным ²

В таких условиях связи между индивидами противоположного пола, принадлежавшими к разным коллективам, неизбежно должны были сводиться лишь к половым отношениям, носить сугубо личный характер. А это может означать лишь одно: между принадлежащими к разным родам дуальной организации мужчинами и женщинами, взятыми не вместе, а по отдельности, брачных отношений не существовало. Их отношения не были брачными, не были браком. На первый взгляд такой вывод кажется парадоксальным. Попытаемся в этом разобраться.

Никто, вероятно, не будет спорить'с тем, что половые и брачные отношения далеко не одно и то же. Половые отношения могут существовать и существуют и без брачных. Брачные отношения, включая в себя половые, никогда к ним не сводятся. Брак есть определенная социальная организация отношений между полами. Он предполагает наличие определенных, признанных обществом прав и обязанностей между связанными им сторонами. Там, где социальная санкция отношений между полами отсутствует, они не являются браком и в том случае, если имеют долговременный характер. Так, не являлось браком парование, наблюдавшееся на ранней стадии первобытного стада. Оно не влекло за собой ни прав, ни обязанностей.

¹ Дисэкономический, дисхозяйственный — независимый от экономических, хозяйственных факторов.

" Дислокальный —- независимый от места жительства.

Но зато определенные права и обязанности по отношению друг к другу существовали у родов, составлявших дуальную организацию. Каждый из них, строжайше воспрещая половое общение между своими членами, предписывал членам своей мужской группы вступать в половые отношения с членами женской группы другого коллектива и соответственно членам своей женской группы — с членами мужской его группы. Этим социальное регулирование половых отношений на первых порах и ограничивалось.

Связи по детопроизводству были социально организованы только как отношения между группами индивидов, но не между индивидами, взятыми в отдельности. Ни один конкретный мужчина не был обязан вступать в связь с любой женщиной другого рода, равно как ни одна конкретная женщина не была обязана отдаваться любому мужчине иного рода. Для каждого конкретного члена, скажем, мужской группы одного коллектива обязанность вступать в половые отношения с членами женской группы другого рода являлась лишь указанием на круг лиц, внутри которого он имел право искать полового партнера, и только. Кто же из данного круга лиц становился его партнером и на какое время — это определялось лишь доброй волей вступавших в связь. Вступление в половые отношения лиц, принадлежавших к разным родам, не давало им никаких прав друг на друга и не накладывало на них никаких обязанностей по отношению друг к другу. Вмешательство коллективов в эти отношения сводилось лишь к пресечению попыток насилия, лишь к обеспечению возможности каждого индивида располагать собой.

Таким образом, половые связи между индивидами, как таковыми, не были социально организованы. Они были социально упорядочены между ними лишь как между членами определенных групп. Но если отношения между индивидами не были браком, то не имеет смысла говорить о них как о «мужьях», «женах», «супругах». Их можно называть лишь половыми партнерами. Таким образом, парадоксальность вывода о том, что при групповом браке брачных отношений между индивидами, как таковыми, не было, лишь кажущаяся. Парадоксальным он выглядит потому, что вступает в противоречие с привычным, сложившимся представлением о групповом браке.

Так как современному человеку известен лишь индивидуальный брак, то для него понятие о браке невольно сводится к понятию индивидуального брака. Поэтому, когда исследователи впервые столкнулись с групповым браком, они поняли его не как качественно особый тип брачных отношений, а лишь как своеобразную форму индивидуального брака. Групповой брак они представляли в виде совокупности брачных отношений каждого конкретного мужчины из числа составляющих данную группу с каждой конкретной женщиной из числа составляющих другую группу, т. е. как сочетание многоженства и многомужества.

Именно так понимали групповой брак Л. Морган и большинство его последователей. Одним из немногих исключений был Л. Файсон. В одной из работ он попытался истолковать групповой брак как отношение только между группами индивидов, а не самими индивидами, взятыми в отдельности. Другим исследователем, вплотную подошедшим к той же мысли, был У Риверс. Именно осознание, хотя и смутное, того факта, что групповой брак не представляет собой суммы индивидуальных браков, побудило У Риверса заменить термин «групповой брак» термином «сексуальный коммунизм». Однако идея, высказанная Л. Файсоном и У Ри-версом, осталась неразработанной и не оказала никакого влияния на развитие этнографической мысли.

Многие сторонники моргановского направления и ныне продолжают рассматривать групповой брак как сочетание полигинии ¹ и полиандрии². Такой взгляд неизбежно делает саму идею эволюции семейно-брачных отношений от промискуитета через групповой брак к индивидуальному (парному, а затем моногамному) весьма уязвимой для критики — ведь такого группового брака, каким они его себе представляют, никогда не существовало в качестве стадии исторического развития. Отстоять и развить основную идею, лежащую в основе схемы Моргана, в настоящее время невозможно, не отказываясь от той трактовки группового брака, которой он придерживался, не заменяя ее новой, опирающейся на данные современной науки.

Полигиния — многоженство. ² Полиандрия — многомужество.

Групповой брак, пришедший на смену аномии и частичной агамии, не был ни суммой, ни системой индивидуальных браков. При своем возникновении он никак не был связан с индивидуальным браком и существовал без него. Первоначальный групповой брак был просто-напросто союзом двух родов, существование которого обеспечивало половые отношения между их членами...

Несмотря на различия между групповым и индивидуальным браком, они имеют между собой глубоко общее: оба они представляют собой определенную социальную организацию отношений полов. И при групповом и при индивидуальном браке стороны, связанные такими отношениями, имеют определенные права и обязанности. Это позволяет называть браком не только хорошо известный людям современного общества союз между индивидами, но и союз между двумя родами, пришедший в далекой древности на смену аномии.

Так как Морган понимал групповой брак как сумму индивидуальных браков, то он с неизбежностью сводил его к отношениям между мужчинами, с одной стороны, и женщинами — с другой. Во всех его построениях, относящихся к групповому браку, фигурируют лишь мужская и женская группы, члены которых выступают по отношению друг к другу в качестве мужей и жен. И шаг вперед по сравнению с Морганом в понимании группового брака заключается не только в том, что групповой брак предстает как союз групп, а не лиц, но и в том, что в качестве сторон в нем выступают не просто мужская и женская группы, а роды, каждый из которых состоит как из мужчин, так и из женщин. Конечно, и здесь фигурируют мужские и женские группы. Несомненно, что в определенном смысле отношения между мужской и женской группами, принадлежащими к разным родам, могут быть названы групповым браком. В дальнейшем повествовании термин «групповой брак» для простоты изложения мы будем кое-где употреблять и в этом ограниченном значении. Но важно подчеркнуть, что отношения между мужскими и женскими группами, принадлежащими к разным родам, не представляют собой самостоятельных союзов, они являются всего лишь сторонами того фундаментального брачного союза, который возник и существует между родами как едиными целостными образованиями.

Отсюда вытекает еще одна особенность группового, дуально-родового брака. Индивидуальный брак в привычной для нас форме всегда связан с семьей, является ее основой. Л. Морган, рассматривавший групповой брак как совокупность индивидуальных, связывал каждую выделенную им форму группового брака с определенной формой семьи. В действительности с групповым браком никакой особой организации по вскармливанию и воспитанию детей, которую можно было бы назвать семьей, не возникло. Состоявшая из мужской и женской групп родовая коммуна — единственный существовавший в ту эпоху хозяйственный и социальный организм — была одновременно и той организацией, которая обеспечивала воспитание и вскармливание подрастающего поколения.

Рождаясь, ребенок оказывался в составе детской группы, которая была неразрывно связана с женской. С наступлением зрелости (оно отмечалось особого рода обрядами — инициациями) девушки переходили в женскую, а юноши — в мужскую группу своего рода. В условиях дисэкономического и дислокального дуально-родового брака человек всю жизнь принадлежал к коллективу, в котором родился, т. е. к тому, к которому принадлежала его мать. В этом смысле первоначальные роды, составлявшие дуальную организацию, были материнскими. Это отнюдь не значит, что принадлежность человека к роду определялась по матери. Человек принадлежал к данному роду вовсе не потому, что к нему принадлежала его мать, а потому, что он от рождения входил в состав данного коллектива и ни в какой другой входить не мог. В эпоху, когда род совпадал с хозяйственным коллективом, не было никакой практической нужды в материнском счете принадлежности к нему. Таким образом, хотя первоначальный род был материнским, это обстоятельство не осознавалось и не имело общественного значения.

Формой осознания единства всех членов первоначального рода и их отличия от членов остальных коллективов продолжал оставаться тотемизм¹. Каждый род имел свой тотем, который был тотемом и каждого его члена. Принадлежность к роду была равнозначна обладанию определенным тотемом. Вполне понятно, что человек обретал тотем одновременно с членством в роде. Тотемом человека, родившегося в данном коллективе, становился тотем данного коллектива, т. е. тотем всех его членов.

Тотемизм — древнейшая форма религии раннеродового строя, характеризующаяся верой в сверхъестественную связь и кровную близость данной родовой группы с каким-либо животным, растением, предметом или явлением природы (тотемом), который считался не божеством, а родичем и другом.

Положение изменилось, когда в процессе дальнейшего развития род не стал совпадать с производственным коллективом. Агамия перестала быть производственным отношением, однако агамный запрет по инерции продолжал сохраняться многие тысячелетия. Поэтому необходимостью оставалось определение родовой принадлежности появлявшихся на свет людей. Но в условиях, когда производственное объединение включало в свой состав людей, принадлежавших не к одному роду, а к разным, автоматическое определение родовой принадлежности и тотема человека стало невозможным. Возникла практическая нужда в особом способе определения принадлежности к роду, в особом счете принадлежности к нему.

В силу полной агамии рода возможно существование только двух взаимоисключающих способов определения принадлежности к нему: она может считаться либо по матери, либо по отцу. Мы намеренно говорим о способе определения принадлежности к роду, счете принадлежности, а не о счете родства, счете происхождения. Дело в том, что два последних понятия выработаны на основе линейно-степенной системы родства и их употребление для обозначения совершенно иных отношений может привести только к путанице. Когда речь идет о счете принадлежности к роду по матери или по отцу, всегда имеются в виду социальное материнство или социальное отцовство, которые могут совпадать, а могут и не совпадать с биологическими. У австралийцев, как уже отмечалось, существовал отцовский род и тем самым счет принадлежности к роду по отцу. Но у них отсутствовало понятие о биологическом отцовстве, и поэтому в применении к ним нельзя говорить об отцовском счете происхождения в привычном смысле.

И дело не только в этом. Когда говорят о материнском или отцовском счете происхождения, невольно имеют в виду прослеживание степень за степенью целой линии, восходящей к более или менее отдаленному предку. В этой мысли утверждает и ставшее привычным определение рода как группы людей, ведущих свое происхождение по мужской или женской линии от общего предка. А между тем такое определение далеко не точно. Прежде всего даже в том случае, когда члены рода верят в происхождение от общего предка, ни один из них не в состоянии проследить линию, связывающую его с этим предком. Соответственно члены рода не могут проследить и линии родства, связывающие

1 Q>

их друг с другом. Они не являются родственниками в привычном для нас смысле. Они просто верят в свое родство.

Но самым важным является факт, что у значительного числа народов, сохранивших материнско-родовую организацию, представление об общем родовом предке вообще отсутствовало. Иначе говоря, члены рода у таких народов даже и не претендовали на родство в том смысле, который мы вкладываем в это понятие. Если их и связывало «родство», то совершенно иное, качественно отличное от того, которое известно нам. Во избежание путаницы его следовало бы назвать по-иному, например родовством. У многих народов наряду с родовством существовало родство в привычном нам смысле. Но сосуществуя, они никогда вопреки распространенному мнению не совпадают и совпасть не могут. Не только все сородичи не являются родственниками, но и все родственники, включая самых близких, не могут быть сородичами. Достаточно вспомнить, что один из двух родителей человека обязательно должен был принадлежать к иному роду, чем он сам.

В наиболее чистом виде родство выступает у народов, имеющих материнско-родовую организацию. Оно у них не приобретает вида родства, как у некоторых других народов. Принадлежность к определенному роду осознается не в форме общности предка, а в форме общности тотема, т. е. так же, как это было на стадии первоначальной дуально-родовой организации. Все люди, принадлежавшие к одному роду, имели один тотем. Все люди, имевшие один и тот же тотем, принадлежали к одному роду. Рождаясь, человек получал тот же самый тотем, что имела его мать. Тем самым он включался в состав рода матери. Таким образом, для определения родовой принадлежности человека не было никакой нужды прослеживать связи человека с другими членами рода, углубляться в его генеалогию. Чтобы определить род человека, достаточно было знать, к какому роду принадлежит его мать. Если же род был отцовским, достаточно было знать, к какому роду принадлежит отец человека.

Социальная связь человека с матерью или отцом, определявшаяся его принадлежностью к роду, представляет особое явление, отличное от линии и степени, и поэтому заслуживает особого названия. Назовем ее филиацией. Филиация — это способ определения принадлежности человека к роду через его отношение к определенному члену этого объединения. При всем своем отличии от линии филиация в известном отношении сходна с ней. Она есть социально признанное отношение между индивидами. Правда, в отличие от линии это отношение — всего лишь средство установления связи индивида с определенной группой, но все же его индивидуальный в известной степени характер несомненен...

Дуальные системы родства в настоящее время сохранились лишь у немногих народов, причем чаще всего в преобразованном виде. Они были обнаружены у аборигенов Австралии, а также у некоторых народов Меланезии, Индии, Африки и Южной Америки. Многие исследователи, начиная с У Риверса, видели специфическую особенность этих систем в совпадении в них терминов родства с терминами свойства. В данном случае мы опять-таки сталкиваемся с проявлением этноцентризма ¹. Дуальным системам вообще чужды столь привычные для нас понятия о родстве и свойстве. Если для линейно-степенных, описательных систем существенно подразделение на родственников и свойственников, то для дуальных классификационных характерна дихотомия совершенно другого рода: деление на членов своей половины дуальной организации (рода, фратрии) и членов другой половины этой же дуальной организации. И это деление людей на две категории проводится в данных системах родства до конца последовательно.

Как уже отмечалось, этнографии не известен ни один народ, у которого бы не было индивидуального брака. Это нашло свое отражение во многих классификационных системах родства. В них кроме терминов, обозначающих отношения групп индивидов, имеются термины, обозначающие отношения индивидов. Так, например, в ирокезской системе родства есть специальные термины для обозначения мужа и жены, имеющие сугубо индивидуальное значение. В архаичных, дуальных классификационных системах родства ничего подобного нет. Эти системы не знают индивидов, как таковых, и отношений между индивидами. Для них существуют лишь группы людей, члены которых могут или не могут вступать в половые отношения друг с другом. Иначе говоря, эти системы знают лишь брак между группами

Этноцентризм — точка зрения, согласно которой этнические процессы являются главным фактором развития общества.

людей, лишь групповой брак, причем дуальный, ибо группы людей, члены которых имеют право на половое общение, всегда принадлежат к разным половинам дуальной организации.

Все это может означать лишь одно: архаичные, дуальные системы родства порождены групповым дуально-родовым браком, отражают отношения группового дуального брака. Особенностями группового дуально-родового брака обусловлены все основные черты этих систем. Они знают исключительно лишь отношения между группами индивидов, но не между индивидами, взятыми в отдельности, потому что групповой, дуально-родовой брак есть социальное отношение между группами индивидов, но не между индивидами.

Групповой брак, как он обычно выступает в дуальных системах родства, есть отношение двух групп, члены которых имеют право вступать друг с другом в половые отношения. Но, пожалуй, слово «право» без дальнейших пояснений не вполне точно передает смысл этих отношений. Члены каждой из этих групп не просто имеют право вступать в половые отношения с членами другой. Суть дела в том, что они имеют право вступать в такие отношения только с членами данной группы, и никакой другой. И здесь право фактически становится одновременно и обязанностью. Но опять-таки и слово «обязанность», взятое само по себе, не выражает сущности отношений. Ни один член ни одной группы не обязан вступать в половые отношения с каждым членом другой группы. Об обязанности здесь можно говорить лишь в том смысле, что члены каждой из групп должны ограничиваться в выборе половых партнеров исключительно лишь членами другой. Суть группового брака, таким образом, заключается вовсе не в увеличении числа лиц, с которыми данный человек связан узами индивидуального брака, с одного до нескольких, как это обычно полагают. Наоборот, по самому своему существу он предполагает ограничение круга возможных половых партнеров рамками более или менее определенной группы...

Ограничение круга возможных брачных партнеров рамками одного лишь рода стало на определенном этапе препятствием в развитии первобытного общества. Возникла настоятельная необходимость предоставить индивидам возможность искать себе супругов (супруг) не в одной группе, а в нескольких. Конечно, это проще всего могло быть достигнуто путем упразднения группового брака. Но на той стадии такое развитие было невозможно. И групповой брак не исчез, он приобрел иные формы.

У многих народов дуально-родовой брак превратился в дуально-фратриальный. Последний по форме не отличается от первого. И тот и другой является не только групповым, но и дуальным. И при дуально-фратриальном браке существуют две группы, члены которых не только могут, но и должны вступать в брак лишь друг с другом. Но эти две группы теперь уже не роды, а фратрии. В отличие от родов, являвшихся первоначально основными ячейками общества и долгое время остававшихся определенным социально организованным целым, фратрии, представлявшие собой более или менее обширные совокупности родов, никогда не выступали в качестве основной общественной единицы. Это обстоятельство делало дуально-фратриальный брак браком не столько по существу, сколько по форме. Так как фратрии не были сколько-нибудь организованными социальными образованиями, то говорить о союзе между ними в полном смысле слова трудно. Переход к дуально-фратриальному браку имел своим следствием значительное расширение круга возможных брачных партнеров. Люди получили возможность вступать в брак с членами не одного рода, как было раньше, а довольно значительного числа такого рода групп.

У другой части народов расширение круга возможных брачных партнеров пошло по пути превращения брака между родами из двустороннего (билатерального) в односторонний (унилатеральный). Если раньше отношение мужской группы одного из двух родов, связанных брачным союзом, к женской группе другого рода было совершенно аналогично отношению мужской группы последнего рода к женской группе первого, то теперь на смену брачной симметрии пришла асимметрия. Наличие у мужчин одного из любых двух родов, связанных брачным союзом, права вступать в половые, а тем самым и в индивидуально-брачные отношения с женщинами другого рода не только не предполагало, но, наоборот, исключало наличие аналогичного права у мужчин второго рода по отношению к женщинам первого...

Возникновение одностороннего межродового брака открывало определенную возможность расширения круга возможных брачных партнеров. Реализация ее достигалась путем заключения групповых брачных союзов с родами, с которыми раньше таких отношений не существовало. Однако при этом круг потенциальных брачных партнеров оставался все же ограниченным. Члены каждой данной группы могли вступать в индивидуальный брак с членами только тех родов, с которыми данный род состоял в брачном союзе, причем мужчины могли вступать в брак лишь с женщинами родов, выступавших по отношению к данному как «жены», а женщины только с мужчинами родов, приходившихся данному «мужьями». И здесь мы, как и в случае с дуально-фратриальным браком в обоих его разновидностях, встречаемся не только с запретом половых отношений внутри группы (агамией группы), но и с предписанием вступать в половые, а тем самым брачные отношения только с членами определенного числа родов.

В дальнейшем развитии все эти предписания постепенно исчезают, и в конце концов сохраняется одна лишь родовая агамия, а тем самым всего лишь требование вступать в половые отношения вне данной, сравнительно небольшой группы. Таким образом, экзогамия, которая на поздних этапах эволюции родового общества выступает как единственная, исключая индивидуальный брак, форма регулирования отношений между полами, представляет собой не что иное, как пережиток группового брака, остаток брачно-группово-го регулирования...

Выше отмечалось, что групповой брак регулирует половые отношения совершенно независимо от того, облечены они в оболочку индивидуального брака или не облечены. Для нас особенный интерес представляют добрачные (имеется в виду, разумеется, индивидуальный брак) отношения в доклассовом обществе, ибо в данном случае групповой брак не осложнен индивидуальным и выступает в более или менее чистом виде, представляя собой единственный регулятор отношений между полами. Иными словами, добрачные половые отношения между индивидами в доклассовом обществе есть отношения людей, связанных исключительно лишь групповым браком. И вряд ли могут быть сомнения в том, что их изучение сможет пролить свет на характер отношений между индивидами, принадлежащими к разным родам первоначальной дуальной организации.

Казалось бы, для этого лучше всего выбрать общество, в котором существует дуальный групповой брак. Однако, как явствует из этнографической литературы, сколько-нибудь существенных различий между добрачными отношениями в этих обществах и в таких, где от брачно-группового регулирования сохранилась одна лишь экзогамия, нет. Поэтому в качестве примера возьмем такое общество, о добрачных отношениях в котором имеется добротный и проверенный материал. Мы имеем в виду общество меланезийцев островов Тробриан.

У тробрианцев отношения полов до брака были ограничены лишь агамным запретом. Во всем остальном юноши и девушки были вольны располагать собой. Как вступление в связь, так и отказ от нее определялись лишь доброй волей молодых людей. Пока соблюдался агамный запрет, общество совершенно в эти отношения не вмешивалось. Именно такое состояние имеют в виду этнографы, говоря о свободе добрачных отношений в доклассовом обществе.

В начале половой жизни связи между молодыми людьми носили кратковременный и эпизодический характер. В дальнейшем на почве взаимных влечений и симпатий образовывались довольно постоянные пары. Отношения между данным юношей и данной девушкой поддерживались в течение длительного времени и могли завершиться браком. Однако, пока брак не был заключен, отношения между партнерами, сколь бы прочными они ни представлялись, не влекли за собой никаких прав и не накладывали никаких обязанностей по отношению друг к другу. Иначе говоря, эти отношения не санкционировались обществом. Они проистекали из взаимного влечения и носили чисто личный характер. Поэтому они могли быть в любой момент прекращены по желанию любой из сторон. Кроме того, даже длительное и прочное парование никак не ограничивало свободу индивидов: члены пары, продолжая сохранять связь, одновременно могли вступать и вступали в половые отношения с другими лицами. Малиновский особо подчеркивал, что общность интересов пары, по существу, ограничивалась половыми отношениями. Партнеры никогда не ели вместе, у них не было никаких общих дел, они не имели обязанности помогать друг другу — короче, у них, по словам Малиновского, не было «ничего, что могло бы быть принято за ведение общего хозяйства».

Таковы были ординарные формы добрачных отношений полов у тробрианцев. Кроме этих форм были еще и экстраординарные — любовные экспедиции юношей и девушек улатиле и катайауси. Если последние встречаются не так уж часто, то ординарные формы добрачных отношений полов, описанные у тробрианцев, типичны для обществ с материн-ско-родовой организацией.

Как видно из приведенного выше, добрачные отношения между юношами и девушками в этих обществах в своих основных чертах совпадают с теми, которые должны были существовать между индивидами в эпоху группового дуально-родового брака. То, что этнографы именуют свободой добрачных отношений полов в доклассовом обществе, есть не что иное, как право-обязанность людей, связанных групповым браком, вступать друг с другом в половые отношения, превратившееся с сохранением одной лишь экзогамии в качестве остатка брачно-группового регулирования в право вступать в половые отношения с людьми, принадлежащими к иным экзогамным объединениям. И в последнем случае, формально подходя, мы имеем дело с ограничением. Человек обязан ограничиваться в выборе половых партнеров только нечленами своего рода. Но по существу о праве-обязанности говорить в данном случае уже нельзя.

На приведенном примере, который можно дополнить сотней аналогичных, наглядно видно, как стадия «чистого» группового брака, исторически предшествовавшая появлению парного брака, долгое время продолжала еще бытовать в виде состояния свободы половых отношений, предшествовавшего в жизни людей их вступлению в индивидуальный брак...

Первоначально мужская и женская группы, составлявшие один хозяйственный коллектив, жили рядом, занимая две обособленные половины одного большого жилища или образуя две более или менее обособленные части одного поселения. Что же касается разных хозяйственных коллективов, то они, вероятно, вначале были расположены сравнительно далеко друг от друга. О том, как осуществлялись отношения между членами мужских и женских групп, принадлежавших к разным родам одной дуальной организации, говорят тробрианские улатиле и катайауси и сходные с ними обычаи папуасов и бушменов. О коллективных экспедициях млжчин в поселение (страну, остров) женщин рассказывают поздние варианты легенд об амазонках. В рассказе Страбона повествуется о регулярных встречах амазонок с гаргариями в определенное время года в заранее условленном месте. И наконец, как свидетельствуют данные этнографии, коллективы, составлявшие дуальную организацию, могли устраивать совместные праздники, носившие оргиа-стический характер.

В дальнейшем параллельно с некоторым отделением мужской и женской групп, принадлежащих к одному хозяйственному коллективу, шло пространственное сближение мужской и женской групп, входивших в состав разных хозяйственных коллективов, но связанных узами по де-топроизводству. Возможно, что в некоторых случаях в конце концов все четыре группы стали, по существу, образовывать одно поселение, состоящее из четырех более или менее обособленных кварталов (становищ, домов), но сгруппированных в две половины. Близкое поселение двух разных социальных организмов было нарушением старой традиции их совершенно обособленного, самостоятельного существования. Стремление примирить старую традицию с новым положением привело к тому, что коллективы селились друг возле друга, но так, чтобы между ними прослеживалась четкая разграничительная линия. Следует сказать, что традиция совместного поселения двух половин дуальной организации и вместе с тем их обособления друг от друга оказалась настолько живучей, что долгое время проявлялась в планировке не только селений доклассового общества, но и городов раннеклассового.

С поселением на близком расстоянии мужских и женских групп, принадлежавших к разным родам, отпала необходимость в коллективных экспедициях типа улатиле и катайауси. Хотя брак продолжал оставаться групповым, и только групповым, но на смену встречам группы мужчин с группой женщин пришли встречи индивидов противоположного пола, принадлежавших к разным родам, встречи отдельных мужчин с отдельными женщинами. О том, как протекали эти встречи, помогают составить представление данные этнографии. У довольно большого числа народов был зафиксирован обычай, состоявший в том, что люди могли вступать в половые отношения только вне селения и уж ни в коем случае не в помещении. Так, например, у некоторых групп батаков Суматры (Индонезия) общение юношей и девушек на рисовых полях являлось совершенно

Часть первая

свободным. Но если они позволяли это себе в селении, то подвергались общественному порицанию и должны были уплатить штраф. На Соломоновых островах (Меланезия) молодые люди могли вступать в половые отношения только в лесу, но никогда в селении. У некоторых племен Фиджи, Новой Каледонии, Новой Гвинеи, гондов Индии, уитото Южной Америки вступать в половые отношения в помещении воспрещалось даже мужу и жене. Они должны были встречаться в чаще леса. Подобного рода ограничения господствовали на определенной стадии эволюции дуально-родового брака и потеряли свою силу скорее всего лишь после возникновения парного брака, да и то не у всех народов.

Семенов Ю. И. Происхождение брака и семьи. М., 1974. С. 152—153, 155—162, 164—165, 171—177, 186—188.

Отцовство у человека — социальное изобретение

0x08 graphic

или иначе ставили перед собой вопрос: «Что со-

у ж чины и женщины всех цивилизаций так

ставляет специфические ценности человечества, чем люди отличаются от остального животного мира, насколько фундаментально и прочно это отличие?» Эта озабоченность может выражаться в настойчивом подчеркивании родства человека с животными, на которых он охотится и от которых как от своей пищи зависит; так обстоит дело у тех примитивных народов, которые пляшут перед охотой вокруг своих лагерных костров со звериными масками на лицах. Или она может выражаться в полном отречении от животного наследства, какое мы находим в одной балийской церемонии, когда пару, уличенную в инцесте, заставляют встать на четвереньки с одетыми на шею деревянными колодками домашних свиней, есть из свиного корыта, а затем покинуть богов, дающих им жизнь, и поселиться в стране наказания, где царят только боги смерти. В соответствии с широко распространенным обычаем, который специалисты называют тотемизмом, подразделения различных обществ, кланы и другие организованные группы обозначают свои отличия друг от друга, выдвигая притязания на родственную связь с тем или иным видом животных. Эти животные рассматриваются как своего рода талисманы, утверждается монополия клана на употребление их в пищу, или же, наоборот, на такое употребление накладывается вечное табу. Почти у всех народов названия животных очень часто употребляются в качестве оскорбительных слов, а иногда и чтобы выразить любовь. Родители бранят детей за то, что они ведут себя, как свиньи или собаки, или беспечно называют их «кошечками» или «голубками», осуждают за то, что они ведут себя, как дикие звери, или же, наоборот, восхищаются их свирепостью и ловкостью, роднящими их с некоторыми обитателями лесов. Задолго до того как Дарвин сформулировал родство между человеком и животным в эволюционных терминах, которые так же шокировали многих в его поколении, как балийца шокирует зрелище ребенка, ползающего, как животное, на четвереньках, люди занимались проблемой сходств и различий человека с другими животными.

Эта тема разрабатывалась в великих религиях, воплощалась в поэзии, например в проповеди святого Франциска Ассизского птицам; делалась элементом целого образа жизни, как в том случае, например, когда джайн ¹ отказывается пить воду, которая может содержать какие-нибудь зародыши; драматизировалась в средневековых судебных процессах над животными и получала уродливое отражение в особой чувствительности тех, кто, зверски относясь к людям, проявляет повышенную заботу о лошадях. Дети видят сны и просыпаются с криком от вида странных и страшных зверей, собирающихся пожрать их,— своеобразное проявление их собственных импульсов, которые их родители называют животными. За поэзией и символикой, красотой великих жертвенных символов, когда агнец божий страдает за людей или вновь утверждается родство человека со всеми живыми тварями, за профанацией этого родства, за бранью, когда максимальное унижение человека сводится к отождествлению его сексуального поведения с поведением животных, встает один и тот же повторяющийся вопрос: в чем состоит уникальность человека и что он должен делать, чтобы сохранить ее? Задолго до того как появились философы, способные систематически обсуждать этот вопрос, люди со спутанными волосами и телами, намазанными грязью, поняли, что их человечность — нечто такое, что может быть утеряно, нечто хрупкое, что следует сберегать жертвоприношениями и табу и лелеять в каждом из сменяющихся поколений. «Что мы должны делать, чтобы быть людьми?» — вот вопрос, такой же старый, как само человечество.

¹ Джайн — сторонник джайнизма, индийского религиозно-философского течения, бережно относящегося ко всему живому.

И за этим вековечным вопросом кроется признание людьми того факта, что физическая конституция человека, его прямохождение, его почти безволосое тело, его гибкий, противопоставленный другим большой палец и потенциальные способности его мозга не составляют еще всей тайны. И даже долгий срок беременности, после которой единственное человеческое дитя появляется на свет еще недостаточно сформировавшимся, чтобы полностью воспринять сложную цивилизацию, не дает никаких гарантий сохранения человеческих качеств из поколения в поколение. В нашей повседневной речи мы говорим о звере в человеке, о тонком покрове культуры, и эти выражения означают наше неверие в то, что человеческий род всегда обладает свойством человечности.

Ибо человеческое в нас основывается на множестве проявлений выученного поведения, сплоченных в бесконечно хрупкие и никогда прямо не передаваемые по наследству структуры. Если мы оживим муравья, найденного в кусочке балтийского янтаря, которому 20 миллионов лет, с полной уверенностью можно ожидать, что он воспроизведет поведение, типичное для муравья. Это можно предположить по двум причинам: во-первых, потому, что его сложное поведение, разделившее его сообщество на меньшие касты с предопределенными функциями, заложено в самой структуре его тела; во-вторых, даже сумей он усвоить нечто новое, он не смог бы передать этот навык другим муравьям. Повторение бесчисленными поколениями одного и того же вида поведенческих стереотипов, более сложных, чем грезы технократической утопии, обеспечивается именно этими двумя обстоятельствами — поведением, заложенным в физическую структуру тела, и неспособностью передать новый опыт. Но у человека даже простейшие формы его поведения не таковы, чтобы ребенок без обучения другими людьми мог самостоятельно воспроизвести хотя бы один-единственный элемент культуры. Еще задолго до того как маленький кулачок сможет нанести удар, сердитые жесты ребенка несут на себе отпечаток не его долгого животного прошлого, а навыков употребления дубин и копий его родителями. Женщина, предоставленная самой себе во время родов, взывает не к надежному инстинктивному образу, который подскажет ей, как перевязать пуповину и очистить ребенка от следов акта рождения, а беспомащно перебирает в памяти обрывки народных верований и рассказы старух, подслушанные ею. Она может действовать и вспоминая виденное ею поведение животных в таких случаях, но в своей собственной живой природе ей не найти надежных подсказок.

Мы можем гордиться нашими носами или нашими губами, нашими почти безволосыми телами, нашими красивыми плечами и изящными кистями рук, но когда вид какого-нибудь уродства, делающего человека похожим на зверя.

заставляет нас отпрянуть в ужасе, когда мы содрогаемся при встрече с представителями другой расы и опознаем их по признакам, которые свидетельствуют об их большей животности по сравнению с нами, например тонкие губы и волосатость европеоидов, плоский нос некоторых монголоидов, пигментация негроидного типа, то за внешним страхом смешения рас кроется нечто другое — знание, что все формы культурного поведения могут быть утеряны, что их приобретение дорого стоило и так же дорого стоит их сохранение. Всякий раз, когда страхи людей находят свое выражение в каких-нибудь социальных формах — в больших групповых ритуалах заклинаний солнца вновь вернуться на небеса, на новогодних церемониалах балийцев, когда все мужчины целый день соблюдают тишину, чтобы могла продолжиться жизнь, или же у ирокезов, когда раз в год мужчины осуществляют свою мечту, исповедуются в грехах и, по обычаю, бросаются голыми в ледяную воду,— это выражение страха становится также и средством его умиротворения. Все эти ритуалы — выражение одной и той же идеи, повторяемой вновь и вновь: только вместе люди м о-г у т быть людьми, их человечность зависит не от индивидуального инстинкта, а от традиционной мудрости их общества. Когда люди теряют ощущение того, что они могут положиться на эту мудрость — потому ли, что они оказались в среде тех, чье поведение не является для них гарантией преемственности цивилизации, или же потому, что они больше не могут пользоваться символами своего собственного общества,— они сходят с ума, медленно отступают, часто ведя безнадежные арьергардные бои, отдавая пядь за пядью свое культурное наследие, усвоенное с таким трудом, но никогда не настолько прочно, чтобы гарантировать судьбу следующего поколения.

Этот страх скорее следует отнести на счет человеческой мудрости, чем считать его проявлением какого-то иррационального начала. Он так глубок, что может распространиться на самые малые, незначительные действия. Мельчайшие детали поведения человека — какую пищу он ест, когда, с кем и на тарелках какой формы — могут стать для человека необходимыми предпосылками чувства сохранения его человеческой сущности. В кастовых обществах, таких, как Индия или юго-восточные штаты США, где культурно детерминированная принадлежность человеческому роду неразрывно связана с членством в какой-нибудь кастовой группе, запретное общение с членами другой касты означает потерю самого статуса человека. Чувство расовой принадлежности также глубоко пронизано такими установками. Так, казачка в романе Шолохова, судача о том, как появилась эта странная турчанка среди казаков, говорит: «Сама ее видала — в шароварах... Я как разглядела, так и захолонуло во мне...» В культурах, где застольные манеры — эмблема человека, люди не смогут есть за одним столом с кем-то, кто ест не так, как они, в особенности если застольные манеры также классово и кастово маркированы, так что присутствие за столом человека, едящего по-иному, автоматически относит его к другому классу... Каждый маленький жест вежливости, внимания, учтивости, исходящий от других, ценится именно за то, что является чем-то, с трудом приобретенным, чем-то, что можно легко потерять.

На этом фоне нам и следует рассматривать нравы, регулирующие отношения между полами, отношения, которые всегда были существенны для сохранения человеческого общества. За тысячами мимолетных и незначительных символов — приподнятой шляпой джентльмена, опущенными глазами леди, горшком с геранью на подоконнике немецкого бюргера или вычищенными до блеска ступеньками дома фабричного рабочего из Средней Англии — за всем этим существует некое общее ядро, сохраняемое всеми обществами, утеря которого означала бы утрату очень дорого приобретенных, выученных аспектов их человечности.

Если мы рассмотрим все известные человеческие общества, мы повсюду найдем какую-то форму семьи, некоторый набор постоянных правил, побуждающих мужчин помогать женщинам заботиться о детях, пока те малы. Специфически человеческая черта семьи состоит не в том, что мужчина защищает женщин и детей,— это есть и у приматов. Она заключается и не в гордой власти самца над самками, за благосклонность которых он соревнуется с другими самцами,— это мы также разделяем с приматами. Отличительная черта самца человека — повсюду помогать добывать пищу женщинам и детям. Сентиментальные обороты речи, столь распространенные в современном западном мире, где пчелки, муравьи и цветочки призваны иллюстрировать сокровенные аспекты человеческого поведения, затемняют понимание того, насколько новым для животного мира является именно это поведение самцов человека. Правда, птицы-отцы кормят свой молодняк, но люди очень далеки от птиц на эволюционной лестнице. Самец бойцовой рыбки строит гнездо из пузырьков воздуха и удерживает самку лишь на время, необходимое ему, чтобы выдавить из нее икру. Затем, отогнав ее, он без особых успехов старается подобрать икринки, выпавшие из гнезда, и если он не сожрет икру или мальков, то оставляет некоторое потомство. Но эти аналогии из мира птиц и рыб далеки от человека. Если мы возьмем наиболее структурно близких к нам животных — приматов, то увидим, что самец у них не кормит самку. Обремененная детенышами, с трудом поддерживая свое существование, она кормится сама. Самец может драться, чтобы защитить ее или обладать ею, но он не кормит ее.

Когда-то на заре человеческой истории было осуществлено социальное нововведение: самцы стали кормить самок и малышей. У нас нет никаких оснований считать, что эти кормящие самцы имели хотя бы малейшее представление о физиологических основах отцовства, хотя вполне возможно, что пища была наградой самке, не слишком переменчивой в своих сексуальных предпочтениях. Во всех известных человеческих обществах везде в мире будущий мужчина усваивает, что, когда он подрастет, одной из обязательных вещей, которые ему придется делать, чтобы стать полноправным членом общества, будет обеспечение пищей какой-нибудь женщины и ее потомства. Даже в очень простых обществах немногие мужчины могут уклониться от выполнения этой обязанности, стать бродягами, бездельниками, мизантропами, живущими в одиночестве в лесах. В сложных обществах большое число мужчин уклоняются от бремени кормления женщин и детей, уходя в монастыри и питая там друг друга или же приобретая такую профессию, которая дает им, по признанию общества, право на содержание за его счет, например армия и флот или буддийские монашеские ордены в Бирме. Но вопреки всем этим исключениям каждое известное общество прочно основывается на усвоенном мужчинами правиле — кормить детей и женщин.

Это поведение, эта защита женщин и детей, вместо того чтобы предоставить их самим себе, как принято у приматов, может принимать различные формы. Почти во всех обществах женщины также выполняют какие-то работы по сбору или выращиванию пищи, но среди народов, живущих почти исключительно на мясе и рыбе, эта женская деятельность может ограничиваться обработкой, стряпней и сохранением пищи от порчи. Там, где охота доставляет лишь незначительную часть рациона питания, а роль мужчин сводится в основном к участию в охоте, женщины могут брать на себя девять десятых работы по сбору пищи. В некоторых обществах, где мужчины уходят на заработки в большие города, вся пища выращивается оставшимися дома женщинами, в то время как мужчины на заработанные деньги покупают орудия труда и другую утварь. Разделение труда осуществляется самыми различными путями. Поэтому мы можем в некоторых обществах столкнуться с очень ленивыми мужчинами или, наоборот, с женщинами, ненормально свободными от каких бы то ни было обязанностей, как в бездетном городском доме в Америке. Но принцип сохраняется повсюду. Мужчина, наследник традиции, должен обеспечивать женщин и детей. У нас нет никаких оснований считать, что мужчина, оставшийся животным и не прошедший школу социального обучения, смог бы делать что-нибудь подобное.

От социального устройства общества зависит, каких женщин и каких детей будет обеспечивать мужчина, хотя главное правило здесь, по-видимому, предполагает, чтобы он обеспечивал женщину, с которой находится в половой связи, и все ее потомство. При этом может быть совершенно несущественно, считаются ли эти дети его собственными или какого-нибудь другого мужчины из того же клана либо же просто законными детьми его жены от прежних браков. Дети могут оказаться в его доме также благодаря усыновлению, выбору, сиротству. Ими могут быть девочки — жены его сыновей. Но представление о доме, в котором вместе проживают мужчина или мужчины и их партнерши, женщины, доме, куда мужчина приносит пишу, а женщина ее готовит, является общим для всего мира. Однако эта картина может видоизмениться, и именно эти ее модификации показывают, что данное правило не является чем-то биологическим. Среди жителей островов Тробриан каждый мужчина заполняет ямсом амбар своей сестры, а не жены. На островах Ментавай все мужчины работают в хозяйстве своих отцов до тех пор, пока втайне зачатые ими дети не подрастут и не смогут работать на них. До этого времени дети усыновляются отцами их матери, и кормят их братья матери. Общий социальный эффект при этом остается тем же самым: каждый мужчина проводит большую часть своего времени, обеспечивая женщин и их детей, в данном случае — детей своей сестры вместо собственных. При крайних формах матрилинейности мужчина может работать в домохозяйстве матери своей жены, а в случае развода возвращается в собственный материнский дом, где существует за счет пищи, выращенной живущими в этом доме мужьями его сестер, как это имеет место у индейцев зуньи. Но даже здесь, где социальная ответственность мужчины за женщин кажется сведенной на нет, мужчины продолжают трудиться, чтобы накормить женщин и детей. Еще более яркий пример, когда мужчины работают для того, чтобы прокормить детей, даже если их связь с матерью этих детей стала очень слабой, дает современное индустриальное общество, где множество детей живут в неполных семьях, получая помощь от государства за счет налогов, которыми облагаются работающие мужчины и женщины с более высокими доходами. Так что хорошо работающие и хорошо устроенные члены общества становятся отцами, обеспечивающими тысячи детей, находящихся на общественном попечении. Здесь мы снова видим, сколь расплывчатым оказывается желание мужчины обеспечивать собственных детей, ибо его легко подорвать различными социальными установлениями.

Материнская забота и привязанность к ребенку, очевидно, настолько глубоко заложены в реальных биологических условиях зачатия и вынашивания, родов и кормления грудью, что только очень сложные социальные установки могут полностью подавить их. Там, где людей приучили превыше всего в жизни ценить ранг, где высшей ценностью оказывается достижение какого-нибудь ранга, женщина может задушить своего ребенка собственными руками ¹Там, где общество настолько высоко ставит принцип законнорожденности, что мужчины становятся надежными кормильцами незамужней матери только ценой ее общественного остракизма, мать незаконнорожденного ребенка может бросить его или убить. Там, где беременность наказывается социальным неодобрением и наносит оскорбление супружеским чувствам, как у мундугуморов, женщины могут идти на все, чтобы не рожать детей. Если женское чувство адекватности своей половой роли грубо искажено, если роды скрыты наркозом, мешающим женщине осознать,

Это делали некоторые женщины, принадлежавшие к обществу ареои на Таити, а также некоторые индианки племени натчез. Детоубийство могло повысить их социальное положение. (Прим. авт.) что она родила ребенка, а кормление грудью заменено искусственным кормлением по педиатрическим рецептам,— в этих случаях мы также можем найти очень серьезные расстройства материнских чувств, нарушения, которые могут охватить целый класс или регион и приобрести социальное и личное значение. Но имеющиеся в нашем распоряжении данные показывают, что проблема должна по-разному ставиться для мужчин и для женщин. Мужчинам нужно прививать желание обеспечивать других, и это поведение, будучи результатом научения, а не врожденным, остается весьма хрупким и может довольно легко исчезнуть при социальных условиях, которые не способствуют его сохранению. Женщины же, можно сказать, по самой своей природе являются матерями, разве что их специально будут учить отрицанию своих детородных качеств. Общество должно исказить их самосознание, извратить врожденные закономерности их развития, совершать целый ряд надругательств над ними при их воспитании, чтобы они перестали желать заботиться о своем ребенке, по крайней мере в течение нескольких лет, ибо этого ребенка они уже кормили в течение девяти месяцев в надежном убежище своих тел.

Таким образом, в основе тех традиционных форм, с помощью которых мы сохраняем наши приобретенные человеческие свойства, лежит семья, какая-то форма семьи, где мужчины постоянно обеспечивают женщин и детей, заботятся о них. В семье каждое новое поколение молодых мужчин учится соответствующему заботливому поведению, и тем самым на их биологически данную принадлежность к мужскому полу накладывается эта наученная родительская роль. Когда семья рушится, как это бывает при рабстве, при известных формах договорного труда и при крепостном праве, в периоды сильных социальных потрясений, вызванных войнами, революциями, голодом, эпидемиями и другими причинами, эта тонкая нить культурной трансмиссии рвется. В такие времена, когда первичной ячейкой в заботе о детях вновь становится биологическая данность — мать и дитя, мужчины теряют ясность ориентации, а те особые условия, благодаря которым человек поддерживал преемственность своих социальных традиций, нарушаются и искажаются. До сих пор все известные истории человеческие общества всегда восстанавливали временно утраченные ими формы. Негр-раб в Соединенных Штатах содержался как племенной жеребец, а его дети продавались на сторону, поэтому недостаток отцовской ответственности все еще чувствуется среди черных американцев, принадлежащих к рабочему классу. В этой среде первичной ячейкой заботы о детях оказываются мать и бабушка, мать матери, к этой ячейке подчас присоединяются и мужчины, даже не внося в нее никакого экономического вклада. Но с приобретением образования и экономической обеспеченности этот дезорганизованный образ жизни отбрасывается, и американский негр-отец среднего класса, пожалуй, почти чрезмерно чадолюбив и ответствен. Часто поселения на границах какой-нибудь осваиваемой страны первоначально создаются одними мужчинами. Тогда в течение нескольких лет единственные женщины в этих селениях — проститутки, но позднее в них привозят и других женщин, и семья восстанавливается. До настоящего времени не было такого долгого перерыва в семейной структуре, который изгладил бы из памяти мужчин представление о ее ценности.

Это сохранение семьи вплоть до наших дней, ее восстановление после катастроф или идеологических разрушений не дает, однако, гарантии, что так будет всегда и что наше поколение может расслабиться и успокоиться. Люди научились быть человечными ценой большого труда и сохранили свои социальные изобретения вопреки всем превратностям судьбы. Это произошло отчасти потому, что при жизни маленькими, изолированными группами, отделенными друг от друга реками и горами, непонятными языками и враждебной пограничной стражей, некоторые из них всегда могли бережно сохранить дорого купленную мудрость, которой пренебрегли другие малые группы, точно так же как некоторые группы смогли избежать эпидемий, быстро стерших с лица земли других, или избежать ошибок в питании, приведших к медленному захирению и вымиранию других групп. Не случайно наиболее успешные и крупномасштабные случаи ликвидации семьи происходили не среди простых дикарей, существовавших на грани выживания, а среди великих наций и сильных империй, с богатыми ресурсами, громадным населением и почти неограниченной властью. В Древнем Перу людей переселяли по воле государства. Оно забирало многих девочек из их деревень, делая непригля-нувшихся ткачихами в больших женских монастырях, а приглянувшихся — наложницами знати. В России до

1861 года крепостных женили по приказу помещиков и обращались с ними скорее как со скотом, чем как с человеческими существами. В нацистской Германии рождение внебрачных детей всячески поощрялось: для таких детей и их матерей оборудовались превосходные ясли, и государство полностью заменяло отца, беря на себя обеспечение ребенка. Нет никаких оснований считать, что эта практика, продлись она достаточно долго у народов, сумевших оградить своих членов от сведений о других, прошлых или современных образах жизни, не могла бы восторжествовать. Советская Россия после кратковременного эксперимента по ослаблению брачных связей и снижению родительской ответственности за детей вновь стала подчеркивать роль семьи, но это произошло в контексте мировых отношений и в соревновании с остальным миром. Неудачные исторические попытки построить общества, в которых Homo sapiens действовал бы не как знакомое нам человеческое существо, но как существо, напоминающее скорее муравья или пчелу, хотя и с усвоенными, а не врожденными схемами поведения, служат нам предостережением. Сильнее, чем аналогии, которые примитивные люди видели между своим поведением и поведением мохнатых обитателей леса, они напоминают нам, что мы пользуемся нашей современной формой человечности в кредит и что можно потерять ее.

Если мы, таким образом, признаем, что семья, это структурированное объединение двух полов, где мужчины играют определенную роль в обеспечении женщин и детей, была первичным условием возникновения человечности, мы можем исследовать и другое: каковы те универсально человеческие проблемы, которые должны решать люди, живущие семьями, помимо самой первичной — воспитания у мужчин привычек и правил заботливости. Во-первых, необходимо добиться определенного постоянства семей, известных гарантий, что одни и те же индивидуумы будут вместе работать и вместе планировать свой труд, по крайней мере до сбора урожая, а обычно ожидают, что их объединение будет длиться всю жизнь. Как бы легок ни был развод, как бы часто ни распадались браки, в большинстве обществ существует предпосылка постоянной супружеской связи, идея, что брак должен длиться все время, пока живут оба супруга. Жен могут возвращать по причине их бесплодия или требовать от клана жены другую жену взамен; братья могут отдавать своих жен младшим братьям, с которыми они будут лучше ладить; жены могут оставлять мужей или мужья жен по пустяковым предлогам. И все же эта посылка — брак, длящийся всю жизнь,— живет. Ни одно известное общество не изобрело достаточно прочной формы брака, которая не включала бы в себя посылки — пока смерть не разлучит нас. С другой стороны, очень немногие примитивные общества довели эту посылку до крайности, до отказа признать возможность разного рода ошибок в браке. Юридическое требование пожизненного брака при всех обстоятельствах более всего подходит для тех обществ, которые настолько организованны, что группа может безлично принуждать индивида, каковы бы ни были фактические отношения между полами. Сейчас одно из условий создания и сохранения семьи как определенной социальной формы — обещание сохранять отношения на всю жизнь (в немногих случаях отношения как к сестре, а не к жене, но и здесь речь идет об отношениях, длящихся всю жизнь).

Чтобы обеспечить прочность и непрерывность отношений, образующих семью, каждое общество должно решить проблему соперничества мужчин из-за женщин так, чтобы они не перебили друг друга, не монополизировали женщин, лишив тем самым многих мужчин жен, не отогнали бы слишком много молодых мужчин, не обошлись бы жестоко с женщинами и детьми в брачном соперничестве. Когда мы представляем себе двух мужчин, вооруженных дубинами, стоящих друг против друга над сжавшейся от страха женщиной, мы подходим к проблеме соперничества как к чему-то принадлежащему нашему отдаленному прошлому и не свойственному современному обществу. Но правила, регулирующие соперничество в выборе сексуального партнера, являются не унаследованными, а приобретенными, усвоенными. Именно поэтому они могут потерять свою силу в любой момент и должны постоянно приспосабливаться к меняющимся условиям, иначе они рухнут, как не соответствующие более требованиям жизни. Говорят, что одной из причин, приведших к росту нацистской партии в Германии, была губительная практика Веймарской республики отдавать все имевшиеся рабочие места старшим мужчинам, что лишало молодежь возможности соперничать с ними в борьбе за женские милости. Во время второй мировой войны различие в оплате, получаемой американскими и британскими солдатами, имело значение прежде всего в самой Великобритании, так как оно давало первой группе преимущество над второй в ухаживании. Всякий раз, когда мы сталкиваемся с резким изменением образа жизни, разделения труда, соотношения между полами, как в гарнизонах островов на Тихом океане во вторую мировую войну, перед нами вновь встает проблема соперничества за женщину. Она необязательно приводит к дракам ножом или камнями между двумя мужчинами, оспаривающими одну и ту же женщину. Но она может приводить к падению групповой морали, к осложнению производственных задач, к формированию революционных партий. Она может нарушать отношения между союзниками или же опрокидывать шансы на успех у демократической революции.

В современных обществах, где полигамия более не разрешается, а женщины не уходят в монастыри, выдвигается новая проблема — проблема соперничества женщин из-за мужчин. Здесь перед нами пример проблемы, которая своим происхождением почти полностью обязана обществу. Это продукт самой цивилизации, наложенный на биологические основы. Если соперничество за полового партнера рассматривать на простейшем физиологическом уровне, то именно мужчины с их постоянным влечением к женщине, с большей физиологической силой, необремененностью потомством оказывались естественными соперниками друг друга. Женщины, хотя и не обязательно пассивные и незаинтересованные зрители борьбы за них, все же в большей степени были пешками в игре. Но когда цивилизация заменила кулаки и зубы сначала каменными топорами, ножами, винтовками, а затем более тонким оружием престижа и власти, проблема соперничества двух представителей одного пола за представителя другого стала все более отходить от своей биологической основы. Так, в тех обществах, где женщин больше, чем мужчин,— наше обычное западное соотношение полов — и где моногамия является правилом, мы находим наряду с борьбой мужчин за женщин и борьбу женщин за мужчин. Может быть, нельзя привести лучшего примера того, что может сделать общество, чем это характерное дополнение соперничества за полового партнера: пол, в наименьшей мере биологически приспособленный к борьбе, включается в активное соперничество.

Имеется весьма много разнообразных решений проблемы, какой мужчина должен обладать какой женщиной и при каких обстоятельствах и как долго, равно как и менее обычной, но современной проблемы — какая женщина должна владеть каким мужчиной. Некоторые общества допускают периоды дозволенной свободы половых отношений, в которых люди, считающие себя способными совокупляться с большим числом представителей противоположного пола, чем это позволено в обычной жизни, получают возможность осуществить свою мечту. Некоторые общества практикуют передачу или временный обмен женами между друзьями, так что сотрудничество мужчин подкрепляется еще и половыми связями. Некоторые общества разрешают всем мужчинам, принадлежащим к одному и тому же клану, иметь половые сношения с женами каждого из них. Отсюда и происходит кажущееся нам странным правило, что в период беременности жена может иметь половые сношения только с супругом. Среди усиаи, населяющих остров Манус, юношам и девушкам раз в год устраивают совместный праздник, в конце которого каждый может выбрать себе партнера на ночь. После чего девушки обычно выходят замуж за более взрослых мужчин, а юноши женятся на зажиточных и опытных вдовах. В некоторых обществах более сильным мужчинам, сильным борцам, охотникам, мастерам земледелия, носителям народных преданий разрешается иметь больше жен, чем остальным. И во всех обществах необходимо в решении этой проблемы иметь в виду не только реальное положение вещей, такое, как относительная нехватка мужчин или женщин, но и мечты, воспитанные этим конкретным обществом. Мужчина-мундугумор будет обращаться со своей единственной женой так, как если бы она была одной из нескольких жен, потому что идеальный мужчина у мундугуморов — это муж нескольких жен, хотя сам он, слабый и бедный, может иметь всего лишь одну хромую жену, покрытую лишаями, в то время как у его брата их восемь или девять. Но мужчина-арапеш с двумя женами, одна из которых — вдова его брата или беглянка из более воинственных равнинных племен, будет всегда относиться к каждой из жен, как если бы она была его единственной, той, которую он кормил и лелеял в течение всей их долгой помолвки. Народ манус, сам пуритански моногамный, но окруженный веселыми полигамистами, считает, что в мире громадная нехватка женщин. Поэтому они не только стремятся обручить своих сыновей как можно раньше, но и повествуют о самых непристойных схватках в потустороннем мире за душу каждой умершей женщины. Папуасы кивай практикуют чрезвычайно усложненные магические ритуалы, для того чтобы обеспечить своим мальчикам удачный брак, а у эскимосов распространены как убийство младенцев-девочек (основывающееся на теории, что девочек слишком много), так и полигамия, приводящая к отнятию жен у других, так как женщин недостаточно.

Все эти ситуации соперничества, однако, касаются взрослых безотносительно к тому, оказывается ли в их основе борьба между более сильным взрослым и слабым юношей, или же между более привлекательной молодой женщиной и более обеспеченной старой, или же, наконец, борьба между сверстницами. Но имеется и еще одна проблема, которую должно решить каждое общество,— защита незрелых в половом отношении, являющаяся сутью проблемы инцеста... Защита детей от родителей, однажды принятая за желательную, связана и с потребностью защиты родителей от детей. Уберечь десятилетнюю девочку от приставаний отца — необходимое условие социального порядка, но и защита отца от искушений — обязательное условие его социальной адаптации. Защитные механизмы, уберегающие ребенка от вожделений родителей, воспитываемые в нем, находят свое существенное дополнение в установках родителей по этому вопросу. Как правило, табу инцеста расширяется самыми различными путями, так что не развитый в половом отношении ребенок защищается от всех взрослых, хотя эта защита может быть как минимальной, например у каинганг, у которых все дети получают изрядную дозу сексуальной стимуляции от взрослых, так и максимальной, как в старой французской системе воспитания jeune fille ^! Эти запреты разрабатываются в виде неформальных табу, как, например, табу «развращения младенца», либо же в виде юридического определения «возраста согласия». Поколение назад матери объясняли своим дочерям это понятие как «возраст, в котором девушка может согласиться себе на погибель».

Основные правила инцеста охватывают три известных отношения в семье: отец — дочь, мать — сын, брат — сестра. Социальная необходимость правил, предотвращающих половое соперничество внутри семьи, хорошо иллюстрируется условиями семейной жизни у мундугуморов. Там табу

Jeune fille (франц.) — девушка.

на брак между людьми различных поколений было нарушено, не выдержав создавшейся благодаря ему чрезмерно усложненной системы брачных отношений. Мужчины получили возможность обменивать своих дочерей на новых жен для себя. Но это породило соперничество между отцом и сыном за дочь-сестру, так как и тот и другой хотели ее обменять на жену. Общество мундугуморов превратилось в джунгли, где каждый стал врагом другого. Оно еще существует только благодаря памяти о ранних социальных нормах, все еще соблюдаемых некоторыми людьми. Но именно эта память и не дает обществу приспособиться к новым условиям. Первичная задача любого общества — сохранить сотрудничество людей в кооперативных формах труда, и любое положение вещей, делающее всех членов общества врагами друг друга, для него фатально. Если мужчина — человек, обеспечивающий свою семью, то он должен обеспечивать своих сыновей и племянников, а не конкурировать с ними. Если ему необходимо сотрудничать с другими мужчинами, то он обязан разработать правила взаимоотношения с ними, исключающие прямое сексуальное соперничество.

Общества, сложившиеся на основе принципа взаимопомощи мужчин, а не их соперничества, могут перестроить табу инцеста так, что в них будет подчеркиваться не необходимость удерживать родственников от борьбы между собою, но необходимость устанавливать с помощью браков новые родственные связи. «Если ты женишься на сестре,— говорит арапеш,— то у тебя не будет шурина. С кем же тогда ты будешь работать? С кем охотиться? Кто поможет тебе?» И гневное осуждение вызывает антисоциальный человек, не выдающий свою сестру или дочь замуж, ибо обязанность мужчины — создавать новые родственные связи с помощью женщин, принадлежащих к его семье. Но приобретение себе шурина для совместной охоты, как у арапешей, невестки, чтобы командовать ею, как у японцев, или даже разрешение на царский инцест между братом и сестрой, как у древних египтян или гавайцев,— все это усовершенствование основного принципа инцеста. Им же является и расширение круга лиц, охваченных инцестуальными запретами. Иногда это расширение может простираться так далеко, что только благодаря великому чуду молодой человек может найти себе жену. В своей основе правила инцеста — способ, с помощью которого сохраняется семейная ячейка, а отноше-

Из истории семьи

ния внутри ее становятся личными и индивидуальными. Распространение правил инцеста на различные формы защиты всех молодых, детей всего общества, их защиты от эксплуатации или негуманного отношения к ним — лишь один из примеров того, как охранительные и защитные находки нашей человеческой истории служат моделями для регулирования более широких аспектов социального поведения.

Mud М. Культура и мир детства, М., 1988. С. 308—321.

0x01 graphic

Парная и моногамная семья

арная семья. Известное соединение отдельных пар на более или менее продолжительный срок имело место уже в условиях группового брака или еще раньше; мужчина имел главную жену (едва ли еще можно сказать — любимую жену) среди многих жен, и он был для нее главным мужем среди других мужей. Это обстоятельство немало способствовало созданию путаницы в головах миссионеров, которые усматривают в групповом браке то беспорядочную общность жен, то самовольное нарушение супружеской верности. Но такое вошедшее в привычку соединение отдельных пар должно было все более и более упрочиваться, чем больше развивался род и чем многочисленнее становились группы «братьев» и «сестер», между которыми брак был теперь невозможен. Данный родом толчок к запрещению браков между кровными родственниками вел еще дальше. Так, мы находим, что у ирокезов и у большинства других стоящих на низшей ступени варварства индейцев брак воспрещен между всеми родственниками, которых насчитывает их система, а таковых несколько сот видов. При такой растущей запутанности брачных запретов групповые браки становились все более и более невозможными; они вытеснялись парной семьей. На этой ступени мужчина живет с одной женой, однако так, что многоженство и, при случае, нарушения верности остаются правом мужчин, хотя первое имеет место редко в силу также и экономических причин; в то же время от женщин в течение всего времени сожительства требуется в большинстве случаев строжайшая верность, и за прелюбодеяние их подвергают жестокой каре. Брачные узы, однако, легко могут быть расторгнуты любой из сторон, а дети, как и прежде, принадлежат только матери...

Путем последовательного исключения сначала более близких, затем все более отдаленных родственников, наконец, даже просто свойственников, всякий вид группового

брака становится в конце концов практически невозможным, и в результате остается одна пока еще непрочно соединенная брачная пара, та молекула, с распадением которой брак вообще прекращается. Уже из этого видно, как мало общего с возникновением единобрачия имела индивидуальная половая любовь в современном смысле этого слова. Еще больше доказывает это практика всех народов, стоящих на этой ступени развития. Тогда как при прежних формах семьи у мужчин никогда не было недостатка в женщинах, а, напротив, их скорее было более чем достаточно, теперь женщины стали редки, и их приходилось искать. Поэтому со времени возникновения парного брака начинается похищение и покупка женщин — широко распространенные симптомы, хотя и не более чем симптомы, наступившей перемены, которая коренилась гораздо глубже...

Парная семья, сама по себе слишком слабая и слишком неустойчивая, чтобы вызвать потребность в собственном домашнем хозяйстве или только желание обзавестись им, отнюдь не упраздняет унаследованного от более раннего периода коммунистического домашнего хозяйства. Но коммунистическое домашнее хозяйство означает господство в доме женщин, так же как и то, что признавать родной можно лишь мать, при невозможности с уверенностью знать родного отца, означает высокое уважение к женщинам, то есть к матерям. Одним из самых нелепых представлений, унаследованных нами от эпохи просвещения XVIII века, является мнение, будто бы в начале развития общества женщина была рабыней мужчины. Женщина у всех дикарей и у всех племен, стоящих на низшей, средней и отчасти также высшей ступени варварства, не только пользуется свободой, но и занимает весьма почетное положение...

Разделение труда между обоими полами обусловливается не положением женщины в обществе, а совсем другими причинами. Народы, у которых женщины должны работать гораздо больше, чем им полагается по нашим представлениям, часто питают к женщинам гораздо больше подлинного уважения, чем наши европейцы. Дама эпохи цивилизации, окруженная кажущимся почтением и чуждая всякому действительному труду, занимает бесконечно более низкое общественное положение, чем выполняющая тяжелый труд женщина эпохи варварства, которая считалась у своего народа действительной дамой (lady, frowa, Frau = госпожа), да по характеру своего положения и была ею.

Целиком ли вытеснен теперь в Америке групповой брак парной семьей, должно выяснить более тщательное изучение стоящих еще на высшей ступени дикости северо-западных и, в особенности, южноамериканских народов. В рассказах о последних встречаются столь разнообразные примеры свободы половых отношений, что здесь едва ли возможно допустить полное преодоление древнего группового брака. Во всяком случае еще не все его следы исчезли. По меньшей мере у сорока североамериканских племен мужчина, вступающий в брак со старшей сестрой, имеет право взять в жены также и всех ее сестер, как только они достигают установленного возраста,— остаток общности мужей для целой группы сестер. А о жителях полуострова Калифорния (высшая ступень дикости) Банкрофт рассказывает, что у них бывают празднества, на которые сходятся вместе несколько «племен» в целях беспорядочного полового общения. Речь идет, очевидно, о родах, для коих эти празднества являются формой, в которой сохраняются смутные воспоминания о том времени, когда женщины одного рода имели своими общими мужьями всех мужчин другого рода, и наоборот...

У одних народов друзья и родные жениха или приглашенные на свадьбу гости предъявляют во время самой свадьбы унаследованное от древних времен право на невесту, причем жених оказывается последним в очереди; так было в древности на Балеарских островах и у африканских авгилов, а у бареа в Абиссинии имеет место и в настоящее время. У других народов какое-нибудь должностное лицо, предводитель племени или рода, касик, шаман, жрец, князь, или как бы он ни назывался, является представителем общины и пользуется по отношению к невесте правом первой ночи. Вопреки всем усилиям неоромантиков смягчить этот факт, это jus primae noctis* существует еще и поныне как пережиток группового брака у большинства обитателей Аляски... у таху в Северной Мексике... и у других народов; и оно существовало в течение всего средневековья — по крайней мере в странах, которые были первоначально кельтскими, например, в Арагоне, и где оно произошло непосредственно от группового брака...

* — право первой ночи. Ред.

Бахофен... безусловно прав, когда настойчиво утверждает, что переход от того, что он называет «гетеризмом», или

«греховным зачатием», к единобрачию совершился главным образом благодаря женщинам. Чем больше с развитием экономических условий жизни, следовательно, с разложением древнего коммунизма и увеличением плотности населения унаследованные издревле отношения между полами утрачивали свой наивный первобытный характер, тем больше они должны были казаться женщинам унизительными и тягостными; тем настойчивее должны были женщины добиваться, как избавления, права на целомудрие, на временный или постоянный брак лишь с одним мужчиной. От мужчин этот шаг вперед не мог исходить помимо прочего уже потому, что им вообще никогда, даже вплоть до настоящего времени, не приходило в голову отказываться от удобств фактического группового брака. Только после того как женщинами был осуществлен переход к парному браку, мужчины смогли ввести строгую моногамию,— разумеется, только для женщин.

Парная семья возникла на рубеже между дикостью и варварством, большей частью уже на высшей ступени дикости, кое-где лишь на низшей ступени варварства. Это — характерная форма семьи для эпохи варварства, так же как групповой брак — для дикости, а моногамия — для цивилизации. Для дальнейшего развития парной семьи в прочную моногамию нужны были иные причины, чем те, которые, как мы видели, действовали до сих пор. Уже в парном сожительстве группа была сведена к своей последней единице, своей двухатомной молекуле,— к одному мужчине и одной женщине. Естественный отбор завершил свое дело путем проводимых все дальше изъятий из брачного общения; в этом направлении ему уже ничего не оставалось делать. И если бы, следовательно, не начали действовать новые; общественные движущие силы, то не было бы никакого основания для возникновения из парного сожительства новой формы семьи. Но такие движущие силы вступили в действие...

С введением скотоводства, обработки металлов, ткачества и, наконец, полеводства положение изменилось. С рабочей силой, в особенности после того как стада окончательно перешли во владение семей, произошло то же, что с женами, которых раньше добывать было так легко и которые приобрели теперь меновую стоимость и стали покупаться. Семья увеличивалась не так быстро, как скот. Для надзора за скотом требовалось теперь больше людей; для этой цели можно было воспользоваться взятым в плен врагом, который к тому же мог так же легко размножаться, как и скот.

Такие богатства, поскольку они однажды перешли в частное владение отдельных семей и быстро возрастали, нанесли сильный удар обществу, основанному на парном браке и на материнском роде. Парный брак ввел в семью новый элемент. Рядом с родной матерью он поставил достоверного родного отца, который, к тому же, вероятно, был даже более достоверен, чем иные современные «отцы». Согласно существовавшему тогда разделению труда в семье, на долю мужа выпадало добывание пищи и необходимых для этого орудий труда, следовательно, и право собственности на последние; в случае расторжения брака он забирал их с собой, а за женой оставалась ее домашняя утварь. По обычаю тогдашнего общества муж был поэтому также собственником нового источника пищи — скота, а впоследствии и нового орудия труда — рабов. Но по обычаю того же общества его дети не могли ему наследовать, так как с наследованием дело обстояло следующим образом.

Согласно материнскому праву, следовательно, до тех пор, пока происхождение считалось только по женской линии, а также в соответствии с первоначальным порядком наследования в роде, умершему члену рода наследовали его сородичи. Имущество должно было оставаться внутри рода. Ввиду того, что составлявшие его предметы были незначительны, оно на практике, вероятно, искони переходило к ближайшим сородичам, следовательно — к кровным родственникам со стороны матери. Но дети умершего мужчины принадлежали не к его роду, а к роду своей матери; они наследовали матери первоначально вместе с остальными ее кровными родственниками, позднее, возможно,— в первую очередь; но своему отцу они не могли наследовать, так как не принадлежали к его роду, имущество же отца должно было оставаться в этом последнем. Следовательно, после смерти владельца стад его стада должны были переходить прежде всего к его братьям и сестрам и к детям его сестер или же к потомкам сестер его матери. Его же собственные дети оказывались лишенными наследства.

Таким образом, по мере того как богатства росли, они, с одной стороны, давали мужу более влиятельное положение в семье, чем жене, и, с другой стороны, порождали стремление использовать это упрочившееся положение для того, чтобы изменить традиционный порядок наследования в пользу детей. Но это не могло иметь места, пока происхождение велось в соответствии с материнским правом. Поэтому последнее должно было быть отменено, и оно было отменено. Это было совсем не так трудно, как нам теперь представляется. Ведь этой революции — одной из самых радикальных, пережитых человечеством,— не было надобности затрагивать ни одного из живущих членов рода. Все они могли оставаться и далее тем, чем были раньше. Достаточно было простого решения, что на будущее время потомство членов рода мужчин должно оставаться внутри него, тогда как потомство женщин должно исключаться из него и переходить в род своего отца. Этим отменялось определение происхождения по женской и право наследования по материнской линии и вводилось определение происхождения по мужской и право наследования по отцовской линии. Мы ничего не знаем о том, как и когда эта революция произошла у культурных народов. Она целиком относится к доисторической эпохе. Но что такая революция произошла, более чем достаточно доказано сведениями о многочисленных следах материнского права, в особенности собранными Бахофеном; как легко она совершается, мы видим на примере целого ряда индейских племен, где она произошла только недавно и еще происходит отчасти под влиянием растущего богатства и изменившегося образа жизни (переселение из лесов в прерии), отчасти под моральным воздействием цивилизации и миссионеров. Из восьми племен бассейна Миссури шесть ведут происхождение и признают наследование по мужской линии, а два еще по женской линии...

Ниспровержение материнского права было всемирно-историческим поражением женского пола. Муж захватил бразды правления и в доме, а жена была лишена своего почетного положения, закабалена, превращена в рабу его желаний, в простое орудие деторождения. Это приниженное положение женщины, особенно неприкрыто проявившееся у греков героической и — еще более — классической эпохи, постепенно было лицемерно прикрашено, местами также облечено в более мягкую форму, но отнюдь не устранено.

Первый результат установившегося таким образом единовластия мужчин обнаруживается в возникающей теперь промежуточной форме — патриархальной семье. Ее главная характерная черта — не многоженство, о котором речь будет ниже, а

«Организация известного числа лиц, свободных и несвободных, в семью, подчиненную отцовской власти главы семьи. В семье семитского типа этот глава семьи живет в многоженстве, несвободные имеют жену и детей, а цель всей организации состоит в уходе за стадами в пределах определенной территории»

Существенными признаками такой семьи являются включение в ее состав несвободных и отцовская власть; поэтому законченным типом этой формы семьи является римская семья...

Такая форма семьи означает переход от парного брака к моногамии. Чтобы обеспечить верность жены, а следовательно, и происхождение детей от определенного отца, жена отдается под безусловную власть мужа; если он ее убивает, он только осуществляет свое право.

С появлением патриархальной семьи мы вступаем в область писаной истории и вместе с тем в ту область, где сравнительное правоведение может оказать нам значительную помощь. И действительно, благодаря ему мы сделали здесь существенный шаг вперед. Мы обязаны Максиму Ковалевскому... доказательством того, что патриархальная домашняя община, встречающаяся теперь еще у сербов и болгар под названием Zadruga (примерно означает содружество) или Bratstvo (братство) и в видоизмененной форме у восточных народов, образовала переходную ступень от семьи, возникшей из группового брака и основанной на материнском праве, к индивидуальной семье современного мира. Это, по-видимому, действительно доказано, во всяком случае для культурных народов Старого света, для арийцев и семитов...

¹ Morgan L. Н. Ancient society. L., 1877. P. 465—466.

Прежде чем перейти к моногамии, быстро развивающейся с падением материнского права, скажем еще несколько слов о многоженстве и многомужестве. Обе эти формы брака могут быть только исключениями,— так сказать, историческими предметами роскоши,— не считая разве только одновременного существования их обоих в какой-либо стране, чего, как известно, не бывает. Так как, следовательно, оказавшиеся вне многоженства мужчины не могли находить утешения у женщин, ставших излишними вследствие многомужества, число же мужчин и женщин, независимо от социальных учреждений, до сих пор было почти одинаковым, то ни та, ни другая форма брака сама по себе не могла стать общепринятой. В действительности, многоженство одного мужчины было, очевидно, результатом рабства и было доступно только лицам, занимавшим исключительное положение. В патриархальной семье семитского типа в многоженстве живет только сам патриарх и, самое большее, несколько его сыновей, остальные должны довольствоваться одной женой. Так обстоит дело еще в настоящее время на всем Востоке; многоженство — привилегия богатых и знатных и осуществляется главным образом путем покупки рабынь; масса народа живет в моногамии. Такое же исключение представляет многомужество в Индии и Тибете; небезынтересный, без сомнения, вопрос о его происхождении из группового брака подлежит еще дальнейшему изучению. Впрочем, в своей практике многомужество, по-видимому, отличается гораздо большей терпимостью, чем ревнивый режим магометанских гаремов. Так по крайней мере у наи-ров в Индии, хотя каждые трое, четверо и более мужчин имеют одну общую жену, однако каждый из них может наряду с этим иметь совместно с другими тремя и более мужчинами вторую жену, равно как и третью, четвертую и т. д...

Моногамная семья. Она возникает из парной семьи, как показано выше, на рубеже между средней и высшей ступенью варварства; ее окончательная победа — один из признаков наступления эпохи цивилизации. Она основана на господстве мужа с определенно выраженной целью рождения детей, происхождение которых от определенного отца не подлежит сомнению, а эта бесспорность происхождения необходима потому, что дети со временем в качестве прямых наследников должны вступить во владение отцовским имуществом. Она отличается от парного брака гораздо большей прочностью брачных уз, которые теперь уже не расторгаются по желанию любой из сторон. Теперь уже, как правило, только муж может их расторгнуть и отвергнуть свою жену. Право на супружескую неверность остается обеспеченным за ним и теперь, во всяком случае, в силу обычая...

См.: Маркс К. Конспект книги Льюиса Моргана «Древнее общество» («Архив Маркса и Энгельса». Т. IX. С. 32).

Во всей своей суровости новая форма семьи выступает перед нами у греков. В то время, замечает Маркс¹, как положение богинь в мифологии рисует нам более ранний период, когда женщины занимали еще более свободное и почетное положение, в героическую эпоху мы застаем женщину уже приниженной господством мужчины и конкуренцией рабынь...

Именно существование рабства рядом с моногамией, наличие молодых красивых рабынь, находящихся в полном распоряжении мужчины, придало моногамии с самого начала ее специфический характер, сделав ее моногамией только для женщины, но не для мужчины. Такой характер она сохраняет и в настоящее время...

Она отнюдь не была плодом индивидуальной половой любви, с которой она не имела абсолютно ничего общего, так как браки по-прежнему оставались браками по расчету. Она была первой формой семьи, в основе которой лежали не естественные, а экономические условия — именно победа частной собственности над первоначальной, стихийно сложившейся общей собственностью. Господство мужа в семье и рождение детей, которые были бы только от него и должны были наследовать его богатство,— такова была исключительная цель единобрачия, откровенно провозглашенная греками. В остальном же оно было для них бременем, обязанностью по отношению к богам, государству и собственным предкам, которую приходилось выполнять. В Афинах закон предписывал не только вступление в брак, но и выполнение мужем определенного минимума так называемых супружеских обязанностей.

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология//Соч. Т. 3. С. 30.

Таким образом, единобрачие появляется в истории отнюдь не в качестве основанного на согласии союза между мужчиной и женщиной и еще меньше в качестве высшей формы этого союза. Напротив. Оно появляется как порабощение одного пола другим, как провозглашение неведомого до тех пор во всей предшествующей истории противоречия между полами. В одной старой ненапечатанной рукописи 1846 г., принадлежащей Марксу и мне, я нахожу следующее: «Первое разделение труда было между мужчиной и женщиной для производства детей»¹. К этому я могу теперь добавить: первая появляющаяся в истории противоположность классов совпадает с развитием антагонизма между мужем и женой при единобрачии, и первое классовое угнетение совпадает с порабощением женского пола мужским. Единобрачие было великим историческим прогрессом, но вместе с тем оно открывает, наряду с рабством и частным богатством, ту продолжающуюся до сих пор эпоху, когда всякий прогресс в то же время означает и относительный регресс, когда благосостояние и развитие одних осуществляется ценой страданий и подавления других. Единобрачие — это та клеточка цивилизованного общества, по которой мы уже можем изучать природу вполне развившихся внутри последнего противоположностей и противоречий.

Старая относительная свобода половых связей отнюдь не исчезла с победой парного брака или даже единобрачия...

С возникновением имущественного неравенства, то есть уже на высшей ступени варварства, наряду с рабским трудом спорадически появляется и наемный труд и одновременно как необходимый его спутник профессиональная проституция свободных женщин наряду с принуждением рабынь отдаваться мужчинам. Таким образом, наследство, завещанное групповым браком цивилизации, двойственно, как двойственно, двулико, внутренне раздвоенно, противоречиво и все, что порождено цивилизацией: с одной стороны — моногамия, а с другой — гетеризм вместе с его самой крайней формой — проституцией. Гетеризм — это такой же общественный институт, как и всякий другой; он обеспечивает дальнейшее существование старой половой свободы — в пользу мужчин. На деле не только терпимый, но и широко практикуемый, особенно же используемый господствующими классами, гетеризм на словах подвергается осуждению. Но это осуждение в действительности направляется не против причастных к этому мужчин, а только против женщин; их презирают и выбрасывают из общества, чтобы, таким образом, снова провозгласить, как основной общественный закон, неограниченное господство мужчин над женским полом.

Но вместе с этим развивается второе противоречие внутри самой моногамии. Рядом с мужем, скрашивающим свое существование гетеризмом, стоит покинутая супруга. Одна сторона противоречия так же немыслима без другой, как невозможно иметь в руке целое яблоко после того, как съедена его половина. Однако не таково, по-видимому, было мнение мужчин, пока жены не вразумили их. Вместе с единобрачием появляются два неизменных, ранее неизвестных характерных общественных типа: постоянный любовник жены и муж-рогоносец. Мужчины одержали победу над женщинами, но увенчать победителей великодушно взялись побежденные. Рядом с единобрачием и гетеризмом неустранимым общественным явлением сделалось и прелюбодеяние, запрещенное, строго наказуемое, но неискоренимое...

Таков конечный результат трехтысячелетнего существования единобрачия.

Таким образом, в тех случаях, когда индивидуальная семья остается верна своему историческому происхождению и когда в ней в силу исключительного господства мужа противоречие между мужчиной и женщиной приобретает ясно выраженный характер, эта семья дает нам в миниатюре картину тех же противоположностей и противоречий, в которых движется общество, разделенное на классы со времени наступления эпохи цивилизации, и которые оно не способно ни разрешить, ни преодолеть. Я говорю здесь, разумеется, лишь о тех случаях единобрачия, когда супружеская жизнь действительно соответствует установлениям, вытекающим из первоначального характера этого института, но жена при этом восстает против господства мужа. Что далеко не все браки протекают так, об этом лучше всех знает немецкий филистер, который так же не умеет быть господином в своем доме, как и в государстве; его жена поэтому с полным правом присваивает себе мужскую власть, которой он не достоин. Зато он воображает, что стоит гораздо выше своего французского товарища по несчастью, которому чаще, чем ему самому, приходится куда хуже.

Впрочем, индивидуальная семья отнюдь не везде и не во всякое время принимала такую классически суровую форму, какую она имела у греков. У римлян, которые в качестве будущих завоевателей мира обладали более широким, хотя и менее утонченным взглядом на вещи, чем греки, жена пользовалась большей свободой и большим уважением. Римлянин считал, что супружеская верность достаточно обеспечена предоставленной ему властью над жизнью и смертью его жены. Кроме того, жена могла здесь наравне с мужем при желании расторгнуть брак. Но наибольший прогресс в развитии единобрачия был достигнут, несомненно, с вступлением на историческую арену германцев и достигнут потому, что у них, вероятно ввиду их бедности, моногамия, по-видимому, в то время еще не вполне развилась из парного брака...

Новая моногамия, развившаяся на развалинах римского мира в процессе смешения народов, облекла владычество мужчин в более мягкие формы и дала женщинам, по крайней мере с внешней стороны, более почетное и свободное положение, чем когда-либо знала классическая древность. Тем самым впервые была создана предпосылка, на основе которой из моногамии,— внутри нее, наряду с ней и вопреки ей, смотря по обстоятельствам,— мог развиться величайший нравственный прогресс, которым мы ей обязаны: современная индивидуальная половая любовь, которая была неизвестна всему прежнему миру.

Этот прогресс, однако, был вызван именно тем обстоятельством, что германцы переживали еще период парной семьи и перенесли в моногамию, насколько это представлялось возможным, положение женщины, соответствующее парной семье; он был вызван отнюдь не каким-то легендарным, чудесным природным предрасположением германцев к чистоте нравов, которое в сущности сводится к тому, что парный брак действительно свободен от резких нравственных противоречий, присущих моногамии...

Но если из всех известных форм семьи моногамия была единственной формой, при которой могла развиться современная половая любовь, то это не значит, что последняя развилась в ней исключительно или хотя бы преимущественно как любовь супругов друг к другу. Самая природа прочного единобрачия при господстве мужа исключала это. У всех исторически активных, то есть у всех господствующих классов, заключение брака оставалось тем, чем оно было со времени парного брака,— сделкой, которую устраивают родители. И первая появившаяся в истории форма половой любви, как страсть, и притом доступная каждому человеку (по крайней мере из господствующих классов) страсть, как высшая форма полового влечения,— что и составляет ее специфический характер,— эта первая ее форма, рыцарская любовь средних веков, отнюдь не была супружеской любовью. Наоборот. В своем классическом виде, у провансальцев, рыцарская любовь устремляется на всех парусах к нарушению супружеской верности, и ее поэты воспевают это. Цвет провансальской любовной поэзии составляют «альбы» (albas), по-немецки песни рассвета. Яркими красками изображают они, как рыцарь лежит в постели у своей красотки, чужой жены, а снаружи стоит страж, который возвещает ему о первых признаках наступающего рассвета (alba), чтобы он мог ускользнуть незамеченным;

затем следует сцена расставания — кульминационный пункт песни...

Заключение брака в современной нам буржуазной среде происходит двояким образом. В католических странах родители по-прежнему подыскивают юному буржуазному сынку подходящую жену, и, разумеется, результатом этого является наиболее полное развитие присущего моногамии противоречия: пышный расцвет гетеризма со стороны мужа, пышный расцвет супружеской неверности со стороны жены. Католическая церковь, надо думать, отменила развод, лишь убедившись, что против супружеской неверности, как против смерти, нет никаких средств. В протестантских странах, напротив, буржуазному сынку, как правило, предоставляется большая или меньшая свобода выбирать себе жену из своего класса; поэтому основой для заключения брака может служить в известной степени любовь, как это, приличия ради, постоянно и предполагается в соответствии с духом протестантского лицемерия. Здесь гетеризм практикуется мужем не столь энергично, а неверность жены встречается не так часто. Но так как при любой форме брака люди остаются такими же, какими были до него, а буржуа в протестантских странах в большинстве своем филистеры, то эта протестантская моногамия, даже если брать в общем лучшие случаи, все же приводит только к невыносимо скучному супружескому сожительству, которое называют семейным счастьем. Лучшим отражением обоих этих видов брака служит роман: для католического — французский, для протестантского — немецкий. В том и другом «он получает ее»: в немецком молодой человек — девушку, во французском муж — пару рогов. Не всегда при этом ясно, кто из них оказывается в худшем положении. Поэтому-то скука немецкого романа внушает французскому буржуа такой же ужас, как «безнравственность» французского романа — немецкому филистеру...

Но и в том и в другом случае брак обусловливается классовым положением сторон и поэтому всегда бывает браком по расчету. Этот брак по расчету в обоих случаях довольно часто обращается в самую грубую проституцию — иногда обеих сторон, а гораздо чаще жены, которая отличается от обычной куртизанки только тем, что отдает свое тело не так, как наемная работница свой труд, оплачиваемый поштучно, а раз навсегда продает его в рабство. И ко всем бракам по расчету относятся слова Фурье:

Из истории семьи

«Как в грамматике два отрицания составляют утверждение, так и в брачной морали две проституции составляют одну добродетель»...

Наши юристы, впрочем, считают, что прогресс законодательства все больше отнимает у женщин всякое основание для жалоб. Законодательства современных цивилизованных стран все более и более признают, во-первых, что брак, для того чтобы быть действительным, должен представлять собой договор, добровольно заключенный обеими сторонами, и, во-вторых, что и в течение всего периода брака обе стороны должны иметь одинаковые права и обязанности по отношению друг к другу. Если бы эти оба требования были последовательно проведены, то у женщин было бы все, чего они только могут желать.

Эта чисто юридическая аргументация совершенно совпадает с той, какой пользуется радикальный буржуа-республиканец, время от времени призывая пролетария к порядку. Трудовой договор якобы добровольно заключается обеими сторонами. Но его считают заключенным добровольно потому, что закон на бумаге ставит обе стороны в равное положение. Власть, которую различное классовое положение дает одной стороне, давление, которое в силу этого оказывается на другую сторону, то есть действительно экономическое положение обеих сторон — это закона не касается.

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства/ /Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т 21.

С 50 — 62, 64—66, 68—75.

0x01 graphic

Дети и родители

Социализация детей в изменяющемся мире

ермин «социализация» многозначен, и его интерпретация разными авторами не совпадает. В самом общем виде его определяют как «влияния среды в целом, которые приобщают индивида к участию в общественной жизни, учат его пониманию культуры, поведению в коллективах, утверждению себя и выполнению различных социальных ролей»¹. Это понятие близко к русскому слову «воспитание», значение которого несколько шире английского education, несмотря на их тождественную этимологию. Но воспитание подразумевает прежде всего направленные действия, посредством которых индивиду сознательно стараются привить желаемые черты и свойства, тогда как социализация наряду с воспитанием включает ненамеренные, спонтанные воздействия, благодаря которым индивид приобщается к культуре и становится полноправным и полноценным членом общества...

Эволюция содержания и методов социализации неразрывно связана с изменением социально-экономической структуры и форм общественной деятельности людей. Здесь есть свои общие закономерности и константы. По мере усложнения и обогащения культуры объем передаваемых из поколения в поколение знаний, умений и навыков увеличивается, а сами формы их передачи дифференцируются и специализируются. Если на ранних стадиях общественного развития преобладает непосредственное практическое включение детей в деятельность взрослых, то в дальнейшем все большую роль приобретает систематическое обучение, которое может быть в течение какого-то срока вовсе не связано с производительным трудом. Иными словами, «подготовка к жизни» отделяется от практического участия в ней...

¹ Щепаньский Я. Элементарные понятия социологии. М., 1969. С. 51.

В обществах первичной формации социализация детей осуществляется совместными усилиями всей общины, главным образом путем последовательного включения детей по мере их роста в различные формы игровой, общественно-производственной и ритуальной деятельности, которые еще недостаточно отделены друг от друга, так что все древнейшие институты социализации, например возрастные группы, полифункциональны и выполняют одновременно трудовые, социально-организационные и ритуальные функции.

Затем важнейшим институтом первичной социализации становится большая семья; это способствует индивидуализации и одновременно — социальной дифференциации содержания, задач и методов воспитания в зависимости от имущественного положения и социального статуса отдельной семейной группы. Однако семейное воспитание никогда не могло обеспечить адекватную подготовку ребенка ко все более многообразным и усложняющимся формам жизнедеятельности. Отсюда — сохранение и трансформация древнейших форм общинной социализации и возникновение на их основе или в противовес им новых общественных институтов, специально предназначенных для передачи унаследованного опыта — школ, особых форм производственного ученичества и т. п., которые вступают в сложные и противоречивые отношения с семейными влияниями, причем их значимость соотносится с конкретными фазами жизненного цикла: до какого-то возраста ребенок воспитывается в семье, а затем переходит в специализированный институт.

По мере урбанизации и индустриализации значение общественных институтов и средств социализации неуклонно возрастает. Воспитание становится непосредственно общественным, государственным делом, требующим планирования, управления и систематической координации усилий отдельных институтов. Отдельные аспекты и функции социализации при этом обособляются, что отражается в дифференциации таких социально-педагогических понятий, как воспитание, образование, обучение и просвещение, каждому из которых соответствует специфический вид деятельности и своя собственная институциональная система.

Однако перечисленные общие тенденции отнюдь не являются линейными и реализуются сложным и противоречивым образом. Сравнительно-историческое изучение стиля социализации детей у разных народов и на разных стадиях развития предполагает поэтому дифференцированный анализ: 1) целей и задач воспитания; 2) его средств и методов,

3) агентов и институтов социализации и 4) ее результатов и эффективности.

Цели и задачи воспитания — элемент ценностно-нормативной культуры любого общества, производный от его представлений о природе и возможностях человека. Как и нормативный канон человека, образ ребенка всегда имеет по меньшей мере два измерения: чем он является от природы (или от бога) и чем он должен стать в результате обучения и воспитания. Информация об этих представлениях зафиксирована как в философско-педагогических и религиозных текстах, так и в фольклоре, пословицах, поговорках и т. д. Но интерпретация этих источников затрудняется тем, что, даже отвлекаясь от половозрастных градаций, каждая культура имеет не один, а несколько альтернативных или взаимодополнительных образов детства.

В одной и той же западноевропейской культуре Л. Стоун зарегистрировал четыре альтернативных образа новорожденного ребенка:

Традиционный христианский взгляд, усиленный кальвинизмом, что новорожденный несет на себе печать первородного греха и спасти его можно только беспощадным подавлением воли, подчинением его родителям и духовным пастырям;
Точка зрения социально-педагогического детерминизма, согласно которой ребенок по природе не склонен ни к добру ни к злу, а представляет собой tabula rasa ¹, на которой общество или воспитатель могут написать что угодно;
Точка зрения природного детерминизма, согласно которой характер и возможности ребенка предопределены до его рождения; этот взгляд типичен не только для вульгарной генетики, но и для средневековой астрологии;
Утопически-гуманистический взгляд, что ребенок рождается хорошим и добрым и портится только под влиянием общества; эта идея обычно ассоциируется с романтизмом, но ее защищали также некоторые гуманисты эпохи Возрождения, истолковывавшие в этом духе старую христианскую догму о детской невинности...

Каждому из этих образов соответствует определенный стиль воспитания. Идее первородного греха соответствует репрессивная педагогика, направленная на подавление природного начала в ребенке; идее социализации — педагогика

Tabula rasa (лат.) — чистая доска.

формирования личности путем направленного обучения; идее природного детерминизма — принцип развития природных задатков и ограничения отрицательных проявлений, а идее изначальной благости ребенка — педагогика саморазвития и невмешательства и т. п. Эти образы и стили не только сменяют друг друга, но и сосуществуют, причем ни одна из этих ценностных ориентации никогда не господствует безраздельно, особенно если речь идет о практике воспитания. В каждом обществе на каждом этапе его развития сосуществуют разные стили воспитания, в которых прослеживаются многочисленные сословные, классовые, региональные, семейные и прочие вариации.

Это верно не только для Европы. Исследователи китайской культуры отмечают специфический для нее противоречивый симбиоз, с одной стороны — конфуцианской, а с другой — даосской и буддийской моделей человека. Модели эти принципиально различны.

Конфуцианская мораль требует постоянного самосовершенствования, послушания старшим, неукоснительного и строгого соблюдения всех существующих норм и правил поведения. Согласно Конфуцию, каждый должен знать свое место: «Пусть отец будет отцом, сын — сыном, государь — государем, чиновник — чиновником» ¹. По словам Л. С. Васильева, «ни в одной из развитых религиозных систем, даже в исламе с его обязательной ежедневной пятикратной молитвой, жизнь людей не окутывалась такой густой паутиной обязательных церемоний... Ни свободного волеизъявления, ни смелости и непосредственности в чувствах, ни стремления к гражданским правам — все это замещалось, вытеснялось жесткой тенденцией к конформизму, к полному и автоматическому соблюдению детально разработанной и веками апробированной формы»².

Даосизм и буддизм, напротив, подчеркнуто интроспективны, созерцательны, проповедуют равнодушие к любым правилам и ритуалам, выдвигая вместо этого принцип «отпусти себя».

Казалось бы, эти принципы несовместимы. Однако многие поэты средневекового Китая сочетали их, поочередно ориентируясь то на один, то на другой канон...

Цит. по: Васильев Л. С. История религий Востока. М., 1983. С. 263. ² Там же. С. 280.

Установка на воспитание в детях послушания, даже в ущерб их инициативе и самостоятельности, может социально детерминироваться потребностью поддерживать стабильность существующего общественного строя, что характерно для консервативных, традиционных систем. Обосновывается же эта установка, как правило, интересами самого ребенка — как бы он не наделал ошибок, не ушибся и т. п. А реальным побудительным мотивом родителей и воспитателей часто бывает собственное удобство: хороший ребенок — тот, кто причиняет минимум беспокойства. Как писал Я. Корчак, «все современное воспитание направлено на то, чтобы ребенок был удобен, последовательно, шаг за шагом, стремится усыпить, подавить, истребить все, что является волей и свободой ребенка, стойкостью его духа, силой его требований.

Вежлив, послушен, хорош, удобен, а и мысли нет о том, что будет внутренне безволен и жизненно немощен»¹...

Средства и методы социализации охватывают чрезвычайно широкий круг отношений и деятельностей, начиная с физического ухода за новорожденными и кончая способами включения подростков в общественную жизнь. Кросскультурные ² вариации в этой области огромны, а обобщений сравнительно мало.

Если говорить о способах физического ухода за младенцами, то они сильно зависят от экологических, в частности климатических, факторов. В странах с холодным климатом младенцев обычно держат в люльке спеленутыми как днем, так и ночью. В теплом климате детей предпочитают носить в платке или на перевязи, часто на спине человека, который о них заботится; ночью ребенок спит рядом с матерью, одевают его легко или вовсе не одевают. Изменение социально-бытовых условий сказывается на методах ухода. Так, появление центрального отопления позволяет использовать «южные» методы на севере, а престижность и удобство детских колыбелей и колясок способствует их проникновению на юг. Тем не менее распределение методов ухода за младенцами на земном шаре не случайно.

Корчак Я. Как любить детей. Минск, 1980. С. 9. Кросскультурный — получаемый в результате сопоставления сходных черт различных культур.

Более детальный элементный анализ частоты телесных контактов ребенка с матерью, с кем ребенок спит, кормят ли его по расписанию или как только он этого захочет и т. п., показывает наличие устойчивых региональных и этноспеци-фических особенностей ухода за детьми; африканский стиль существенно отличается от европейского и азиатского и т. д.

В отличие от теоретиков «пеленочного детерминизма» 30—40-х годов современные ученые не склонны абсолютизировать влияние этих факторов на темп развития и особенности личности. Способы ухода за ребенком, затрудняющие или тормозящие его моторное (например, тугое пеленание) или умственное развитие, не оказывают на него постоянного воздействия, ребенок может наверстать упущенное позже. Типичные формы социального взаимодействия ребенка с окружающими людьми и выработанные в раннем детстве механизмы психологической защиты от эмоциональных конфликтов, обусловленные тем, насколько и каким образом удовлетворяются первичные потребности ребенка в пище, эмоциональном контакте и т. д., выглядят значительно более устойчивыми, но кросскультурных данных на сей счет недостаточно...

Значительно богаче и теоретически интереснее информация относительно методов обучения и дисциплирования детей. Правда, картина и здесь довольно пестрая... Первая социологическая проблема, с которой сталкивается ученый,— зависимость общего стиля социализации и ее отдельных элементов от способа производства материальных благ и социальной структуры общества. Г. Барри, И. Чайлд и М. Бэкон в общем виде поставили этот вопрос уже в 1959 г., сопоставив стиль социализации детей в 104 бесписьменных обществах (делают ли они акцент на воспитании самостоятельности и независимости или же ответственности и послушности ребенка) с преобладающим в этих обществах типом хозяйства (охота, собирательство, рыболовство, земледелие или животноводство).

Стиль воспитания детей (отдельно мальчиков и девочек) в этих обществах был ранжирован по шести аспектам:

Обучение послушанию;
Обучение ответственности, обычно путем участия в хозяйственной деятельности и домашних делах;
Обучение заботливости, т. е. научение детей помогать младшим братьям и сестрам и другим зависимым людям;
Формирование потребности в достижении, обычно путем соревнования или оценки качества исполнения;
Обучение самостоятельности, умению заботиться о себе, не зависеть от помощи других в удовлетворении своих потребностей и желаний.

6. Обучение общей независимости, включающей не только удовлетворение собственных нужд, но и все прочие формы свободы от внешнего контроля, господства и надзора. Индикаторы общей независимости тесно связаны с показателями самостоятельности, но не совпадают с ними.

Как и предполагали авторы, оказалось, что в обществах охотников и рыболовов обучение детей больше ориентировано на независимость и самостоятельность, тогда как земледельческие и животноводческие культуры сильнее нажимают на ответственность и послушание. Эти выводы кажутся самоочевидными; поскольку земледельцы и скотоводы должны производить и накапливать материальные ресурсы круглый год, это требует строгой дисциплины и ответственности, тогда как охота и рыболовство больше зависят от ситуаций, успех в которых предполагает проявление индивидуальной инициативы и самостоятельности.

Однако социально-педагогические ценности и стиль воспитания детей зависят не только от содержания хозяйственной деятельности, но и от социальной структуры общества, которую американские исследователи оставили в стороне, а также... от структуры семьи и домохозяйства. Да и сами ценности «независимости» и «послушания» далеко не всегда альтернативны.

Характерный для кросскультурных исследований количественный анализ сплошь и рядом затушевывает качественные различия социально-педагогических стилей. Этот недостаток характерен и для многих историко-культурных исследований. Историки много лет спорили, стало ли воспитание детей в Европе в XVI—XVII вв. более терпимым и либеральным, нежели в средние века, или, напротив, более строгим, суровым и репрессивным. К слову сказать, точно такой же спор идет и об изменении сексуальной морали в ту эпоху. Но на этот вопрос нет однозначного ответа, так как менялись не только степень и методы контроля за поведением детей, но и самое его содержание. Причем тенденции развития были неодинаковы в разных сферах жизни.

Как замечает Л. Стоун, в некоторых сферах жизни дети средних веков и Возрождения пользовались значительно большей автономией, нежели в последующий период. Прежде всего это касается режима питания. В средние века детей долго не отнимали от груди и кормили не по часам, а когда сам ребенок этого требовал. Вследствие низкой гигиенической культуры общества детей поздно начинали приучать к туалету, причем делали это весьма неспешно и либерально; педагогические трактаты начала нового времени практически не упоминают «проблемы» дефекации. Проявления детской сексуальности также воспринимались терпимо, как нечто скорее забавное, чем опасное; это соответствовало общему «несерьезному» взгляду на ребенка, не достигшего семи лет...

Некоторые другие стороны детского поведения, напротив, контролировались очень сурово. Строго ограничивалась физическая подвижность младенца. Первые четыре месяца жизни он проводил полностью спеленутым, затем освобождались его руки и лишь много времени спустя — ноги. Официально тугое пеленание объяснялось заботой о безопасности младенца, который, как считалось, может искривить свои нежные конечности, оторвать себе уши, выколоть глаза и т. п. Но вместе с тем оно избавляло взрослых от многих забот, сковывая активность ребенка, заставляя его дольше спать и позволяя перемещать его, как простой пакет. Освободившись от пеленок, мальчики обретали относительную свободу, зато девочки сразу же помещались в жесткие корсеты.

Физические ограничения дополнялись духовным гнетом. В начале нового времени педагогика, как и средневековая, настойчиво доказывает необходимость подавлять и ломать волю ребенка, видя в детском «своеволии» источник всех и всяческих пороков. По словам известного пуританского проповедника Д. Робинсона, «дети не должны знать, если это можно скрыть от них, что они имеют собственную волю». В XVII в. обучение и воспитание детей постоянно сравнивали с дрессировкой лошадей, ловчих птиц и охотничьих собак, причем все это основывалось на принципе подчинения воли. Телесные наказания, жестокие порки широко применяются как в семье, так и в школе, включая университет. Учитель был просто немыслим без розги. Эмблема «Грамматики» в Шартрском соборе — изображение учителя, грозящего двум детям бичом. В Оксфордском университете присвоение звания Мастера грамматики сопровождалось ритуальным преподнесением розги и церемониальной поркой мальчика для битья.

В XVI—XVII вв. битье стало еще более массовым и жестоким. В английских университетах публичной порке подвергали 18-летних юношей. Считалось, что другого способа обучения не существует, и в этом, если вспомнить содержание тогдашнего обучения, где господствовали грамматика и мертвые языки, которые усваивались исключительно путем нудной зубрежки, была известная доля истины. Либерализация обучения, опирающегося не на страх, а на интерес и любознательность ребенка, пришла только вместе с изменением учебных планов. Там, где учеба требует прежде всего механического запоминания (например, в традиционных мусульманских школах), телесные наказания неискоренимы.

Не менее жестко, чем учеба, контролировалась социальная активность ребенка. Дети, даже взрослые, не могли сами выбирать род занятий, не имели решающего, а часто даже совещательного голоса в выборе брачных партнеров.

В конце XVII — начале XVIII в. нравы постепенно стали смягчаться. Под влиянием нескольких поколений гуманистической пропаганды (Гварино, Л. Вивес, Эразм Роттердамский, Т. Элиот, Р. Эшем, Р. Малкэстер, Я. А. Коменский и др.) телесные наказания становятся более легкими, кое-кто вовсе от них отказывается. Появляется понятие о человеческом достоинстве ребенка, а позже — о его праве на более или менее самостоятельный выбор жизненного пути.

Зато в некоторых других сферах жизни контроль за поведением ребенка, наоборот, усиливается и становится более репрессивным. Прежде всего это касается сексуального поведения и вообще телесных отправлений.

Христианская мораль средних веков в ее наиболее аскетических формах относилась к телесности откровенно враждебно. Подавление плоти означало не только воздержание, но и изгнание ее из самосознания. Но поскольку это было практически невозможно, средневековье справлялось с этой проблемой путем символического разграничения «верха» и «низа». Эта двойственность явственно проявилась в средневековой живописи. Иконописный «лик» бестелесен, над всем обликом человека доминирует лицо, на котором, в свою очередь, выделяются глаза как выражение души. Напротив, карнавальная культура уделяет много места телесному «низу», откровенно изображая и смакуя его физиологические отправления («гротескное тело»).

Возрождение ослабило эту антитезу и вызвало к жизни новый телесный закон, предполагающий «совершенно готовое, завершенное, строго отграниченное, замкнутое, показанное извне, несмешанное и индивидуально-выразительное тело» ¹. Этот образ резко отличался от «гротескного тела» — открытого, незамкнутого, лишенного жесткой очерченное™, слитого с природой и выставляющего напоказ человеческую плоть. Новый телесный канон был одним из аспектов общего процесса индивидуализации и персонализации личного пространства. Но он в свою очередь имел важные психологические последствия.

На индивидуально-психологическом уровне острому, гипертрофированному ощущению «закрытости» своего тела и заботе о поддержании его «границ» обычно сопутствует эмоциональная скованность, меньшая свобода самовыражения и т. д. На уровне культуры новый телесный канон сопровождался утверждением нового канона речевой пристойности, препятствующего выражению телесных переживаний, особенно сексуальных. На эти сюжеты, свободно обсуждавшиеся в быту и в искусстве эпохи Возрождения, начались гонения. «В чем повинен перед людьми половой акт — столь естественный, столь насущный и столь оправданный,— что все как один не решаются говорить о нем без краски стыда на лице и не позволяют себе затрагивать эту тему в серьезной и благопристойной беседе? Мы не боимся произносить: убить, ограбить, предать,— но это запретное слово застревает у нас в зубах. Нельзя ли отсюда вывести, что чем меньше мы упоминаем его в наших речах, тем больше останавливаем на нем наши мысли»,— писал Монтень².

Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965. С. 346.

² Монтень М. Опыты. Книга третья. M.—Л., 1960. С. 84.

Открытая грубая чувственность средневекового человека была, по мнению М. М. Бахтина, оборотной стороной религиозного аскетизма. Гуманистический идеал любви требует преодоления средневекового дуализма «верха» и «низа» путем слияния возвышенного чувства и физической сексуальности. Традиционное изображение сексуальности в де-индивидуализированном, природно-физиологическом ключе начинает вызывать моральное и эстетическое осуждение. Вместе с тем на культуру воздействуют жесткие антисексуальные установки пуританства. Соединившись в массовом сознании, эти противоположные по своей сути тенденции (идеал тотальной индивидуальной любви и принцип десексу-ализации бытия — вещи совершенно разные) породили явление, которого, как кажется, не знала прежняя культура, а именно табуирование тела как такового. Жир, который раньше ассоциировался со здоровьем, благополучием и богатством, теперь оценивается отрицательно, как обжорство и прочие излишества. Правила хорошего тона запрещают держать локти на столе, чавкать, рыгать, сморкаться и т. д. Короче говоря, взят жесткий курс на дисциплинирова-ние и языка и тела.

Сильнее всего новые установки затрагивали педагогику. Средневековый образ ребенка был, как мы видели, амбивалентен. С одной стороны, повседневное участие детей в жизни взрослых и весь деревенский уклад жизни не позволяли уберечь их от сексуальных впечатлений, да никто, кроме монахов, и не пытался это сделать. К проявлениям сексуальности у мальчиков относились в общем снисходительно. Мастурбация считалась типичным «детским грехом», а юность — возрастом, когда человек физически не может подавлять своих сексуальных желаний; это даже служило доводом в пользу ранних браков.

В новое время усиливается забота о сохранении «невинности» ребенка, причем не только физической, но психологической, в смысле «блаженного неведения». В начале XV в. доминиканский монах Джованни Доминичи учил, что ребенок не должен различать мужчин и женщин иначе, как по одежде и волосам, обязан спать в длинной рубашке, что родители должны всемерно воспитывать в нем стыдливость и т. д. В XV—XVI вв. подобные пожелания редко осуществлялись. Как свидетельствуют записки Эруара, личного врача Людовика XIII, в начале XVII в. родители и другие взрослые не только обсуждали свободно при детях вопросы пола, но и не видели ничего худого в том, чтобы «поиграть» гениталиями мальчика, вызвать у него эрекцию и т. п. Но постепенно нравы менялись. В дворянских семьях детей отделяют от взрослых, доверяя заботам специально приставленных воспитателей. Усиливаются сегрегация мальчиков и девочек, запреты на наготу и всякого рода телесное экспериментирование. Янсенистская школа Пор-Рояля, оказавшая сильное влияние на педагогику нового времени, провозглашает принцип строжайшего контроля за поведением и чувствами ребенка. Ребенок должен быть всегда спокойным, сдержанным, никак не выражая своих эмоций. Даже спать он должен так, чтобы тот, кто подойдет к постели, «не мог разглядеть форму его тела». Такой же строгий контроль учреждается за чувствами и мыслями подростков.

Если средневековая церковь считала, что юношеские сексуальные желания не могут быть подавлены, то педагогика XVII—XVIII вв. настаивает на таком подавлении. В XVII—XVIII вв. резко усиливается религиозное осуждение мастурбации, в которой теологи видят уже не простительное детское прегрешение, а один из самых страшных пороков. В XVIII в. к богословским аргументам прибавляются псевдомедицинские; в XVI в. знаменитый итальянский анатом Г Фаллопио даже рекомендовал мастурбацию как способ увеличения пениса. В XVIII в. утверждается мнение, что онанизм — опасная болезнь, порождающая безумие и моральную деградацию. Люди были настолько запуганы этим, что применяли в качестве средства борьбы с онанизмом даже кастрацию. Чтобы отучить детей от этого «порока», в 50—80-х годах XIX в. применялись хирургические операции (обрезание, инфибуляция и т. д.); в конце XIX в. в моду вошли приборы, напоминавшие средневековые «пояса добродетели», и т. п.

Сравнивая национальные стили воспитания по степени их строгости, соотношению наказаний и поощрений и т. п., необходимо всегда учитывать качественную сторону дела: как именно распределяются и воспринимаются эти награды и кары? Например, традиционное японское воспитание, основанное на принципах конфуцианства, было очень суровым. Знаменитый японский ученый XVII в. Ямага Соко говорил, что, как только учение начинает приносить удовольствие, цель его искажается, поскольку исчезает желание к самосовершенствованию. Это — полная противоположность мнению западноевропейских просветителей, в частности Локка. Однако японский канон человека с его гипертрофированным чувством стыда и идеей множественности «Я» заставляет воспитателя чаще апеллировать к поощрениям, чем к наказаниям...

Способы дисциплинирования ребенка тесно связаны с его возрастоМс Здесь также существуют межкультурные различия. Э. Голдфранк различает по этому принципу четыре типа обществ.

Общества, где и в раннем и в позднем детстве дисциплина слабая;
Общества, где и в раннем и в позднем детстве дисциплина строгая;

Общества, где в раннем детстве дисциплина строгая, а в позднем — слабая;
Общества, где в раннем детстве дисциплина слабая, а в позднем — строгая.

Европейскую модель воспитания по этой схеме нужно отнести к третьему типу, когда считают, что в самом строгом и систематическом дисциплинировании нуждаются маленькие дети, а по мере взросления внешний контроль должен ослабевать и ребенку следует постепенно предоставлять самостоятельность. У японцев, малайцев, сингалов и ряда других народов дело обстоит иначе. Маленьким детям предоставляют максимум свободы, практически не наказывают и почти не ограничивают; дисциплина, причем весьма строгая, появляется здесь позже, по мере вырастания ребенка, усваивающего нормы и правила поведения, принятые среди старших...

Мы привыкли считать универсальными ключевыми фигурами воспитания ребенка родителей... Но значение отцовства и материнства не одинаково в разных обществах. Для «классической» первобытности характерна принадлежность детей не столько родительской семье, сколько всему родственному коллективу, в котором они родились и живут, вскармливаются и воспитываются. В предклассовом и раннеклассовом обществах широко распространен институт во спитательетва, т. е. обычай обязательного воспитания детей вне родной семьи. Этот обычай зафиксирован у многих кельтских, германских, славянских, тюркских и монгольских народов. Одной из форм его является кавказское аталычество.

Слово «аталык» (от тюркского «ата» — отец) буквально означает «лицо, заменяющее отца, выступающее в роли отца». Вот как описывает этот обычай известный этнограф-кавказовед Я. С. Смирнова: «Воспитание ребенка в семье аталыка в принципе не отличалось от воспитания в родительском доме. Разница была лишь в том, что, по обычаю, аталык должен был воспитывать ребенка еще более тщательно, чем собственных детей. Впоследствии обоим предстоял своего рода экзамен: воспитанник должен был публично показать все, чему его научили. Происходило это уже в родительском доме, куда у адыгов юноша обычно возвращался, по одним данным, с наступлением совершеннолетия, по другим — ко времени женитьбы. У части адыгских групп и других народов, у которых аталычество было выражено слабее, в частности у осетин, ребенка могли вернуть значительно раньше...» ¹

«Воспитательство», адопция², приемное отцовство и ата-лычество могут быть разными социокультурными явлениями. В самом деле, каковы нормативные характеристики 1) ребенка, отдаваемого на воспитание; 2) лиц, которым вручается ребенок; 3) выполняемых ими функций и 4) социального положения и статуса воспитанника?

В одних обществах в чужие семьи передают всех детей, в других — преимущественно или только мальчиков. Вероятно, это связано с более высоким социальным статусом мальчиков и сложностью подготовки их к внесемейной деятельности. Тем не менее различие существенно. Еще больше варьирует возраст ребенка. У черкесов и ряда других народов Кавказа детей отдавали в чужую семью сразу после рождения. В токугавской Японии это делали, когда ребенку исполнялось 10-11 лет.

В средневековой Европе обязательных, общих правил на сей счет, видимо, не было. Одних детей отдавали в чужие семьи в 3 года, других — в 7, третьих — в 9—10 лет. Многие дети воспитывались в монастырях, а также в закрытых школах и университетах. Хотя внесемейное воспитание не было всеобщим, оно было довольно массовым и длительным. В Англии XVI—XVII вв. выкармливание младенцев и обучение подростков представляли собой два разных института. Первые 12—18 месяцев жизни ребенка выкармливали наемные кормилицы в лоне родительской семьи, а старшие дети (с 10—12 лет) отправлялись жить и учиться в соседские семьи, откуда к родителям уже не возвращались. Эта практика дифференцировалась по сословиям...

Смирнова Я. С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа. Вторая половина XIX —XX вв. М., 1983. С. 78. ² Адопция — усыновление или удочерение.

Отсюда — разные отношения между семьей «кормильца» и семьей родителей ребенка. В кавказском аталычестве эти отношения приравнивались к кровному родству, причем отец ребенка, занимая более высокое положение, чем ата-лык, автоматически становился покровителем аталыка и всей его семьи. Западноевропейские формы «воспитатель-ства» выглядят более отчужденными, функциональными; хотя они создают определенную взаимозависимость семей, «породнения» при этом не происходит. Связь между ребенком и его молочными братьями имеет здесь скорее характер индивидуальной привязанности, не распространяясь на остальных членов семьи...

Так же многообразна и роль общества сверстников или равных. Завороженные влиянием родителей и других взрослых, этнографы, как и психологи, долгое время недооценивали социализирующую роль других детей — сиблингов¹, товарищей по играм, членов детских возрастных групп и общностей. Вопрос о социализирующих функциях «группы сверстников» был серьезно поставлен социологами только в начале 60-х годов XX в., да и то лишь в контексте подростковой и юношеской субкультуры. Между тем кросскуль-турные исследования показывают, что влияние других детей не только не уступает, но часто перевешивает влияние родителей...

Взаимоотношения между детьми и подростками традиционно описывались как взаимоотношения сверстников. На самом деле, как убедительно показал американский этнограф М. Коннер, речь идет, как правило, о разновозрастных отношениях, представленных тремя основными типами: а) старшие дети и подростки как заместители родителей по уходу за младшими; б) игровые отношения не связанных родством детей и подростков; в) игровые отношения между сиблингами или кузенами, обычно разного возраста. Сопоставив данные по разным биологическим видам, Коннер нашел, что эти формы человеческого поведения имеют определенные филогенетические² предпосылки...

Сиблинг — брат или сестра. ² Филогенетический — уходящий корнями в процесс исторического развития организмов, эволюции органического мира.

У людей возрастно-однородные детские группы, которые психологи были склонны считать универсальными, фактически подбираются искусственно и существуют только в современных развитых обществах (детский сад, школьный класс и т. п.). Единственная форма общения детей и подростков в примитивных обществах охотников и собирателей, таких, как бушмены кунг,— разновозрастные группы, в которых дети в игровой форме усваивают приемы трудовой деятельности взрослых, развивают силу и вырабатывают навыки сексуального поведения, причем старшие выступают в роли учителей и наставников младших, а заодно и ухаживают за ними, хотя особой обязанности ухаживать за малышами, существующей в земледельческих обществах со средним уровнем развития, здесь еще нет.

В более сложных социальных системах стихийные группировки детей и подростков превращаются в особые социальные институты — мужские и женские дома, возрастные группы, тайные союзы и т. д. Эти институты служат целям социализации детей и подростков и вместе с тем дают им возможность автономного от взрослых общения. Как уже говорилось, институционализированные и неформальные возрастные группы и дома молодежи, особенно мужские (девочки всюду имеют больше домашних обязанностей и поэтому теснее привязаны к семье), существуют почти повсеместно.

Это связано не только с социальной структурой, но и с имманентными психологическими запросами подросткового и юношеского возраста, в частности потребностью в дружбе и принадлежности к коллективу. Этнографические описания мальчишеских подростковых групп у различных народов поражают своим единообразием (резко выраженное чувство «Мы», иерархическая структура, наличие тайного языка, специфические нормы сексуального поведения и т. п.), несмотря на большие различия в степени индивидуализации дружеских отношений.

Автономное «детское общество» существовало и в традиционной культуре европейских народов XIX в. По мнению французского историка М. Крюбелье, характерные черты этого общества, объединявшего детей разного возраста, начиная с 6—7 лет,— оппозиция к миру взрослых и желание жить втайне от них; наличие особого секретного кода; принцип территориальной автономии каждой группы и одновременно — острое внутреннее соперничество и борьба; половая сегрегация; наличие собственного жаргона (важную роль в котором играют ругательства), а также ритуалов, игр и т. д. Урбанизация и всеобщее школьное образование подрывают эту детскую автономию, вытеснив ее на периферию «официальной» жизни ребенка. Тем не менее детские сообщества продолжают существовать в виде уличных компаний, «клик», «гангов» и т. п.

Индивидуальные агенты социализации (родители, воспитатели, сверстники и др.) функционируют не сами по себе, а в составе определенных социальных институтов. Чем сложнее совокупная общественная деятельность, в которой должен участвовать индивид, тем дифференцированнее и безличнее становятся институты, осуществляющие подготовку к ней...

В индустриально развитом обществе... социализация детей постепенно становится государственным делом, предполагающим четкую организацию, планирование и т. д. Сравнение конституций национальных государств 1870 и 1970 гг. показывает повсеместный рост государственной заботы о детях: упоминание детства как особой социальной группы; признание государственной ответственности за детей; регулирование детского труда; государственный контроль за воспитанием; признание обязанности государства обеспечить детям образование; правовая фиксация необходимых уровней образования; право на образование; обязанность учиться и т. п. Объем этой заботы зависит не столько от богатства или бедности страны и уровня ее технико-экономического развития, сколько от силы государственной власти...

Но государственная система социализации сопряжена с большими материальными и иными трудностями. Проблема эффективного воспитания и обучения сегодня, как никогда, остра...

Выше говорилось, что разные общества придерживаются неодинаковых норм относительно эффективности и оптимального соотношения поощрений и наказаний в воспитании ребенка. В некоторых обществах телесные наказания практически отсутствуют, в других они считаются обязательными. Согласно кросскультурным данным Г. Барри и других, телесные наказания — самая распространенная форма наказания, применение которой увеличивается при переходе от младшего детства к старшему, причем частота телесных наказаний сильно положительно коррелирует с частотой словесных выговоров и отрицательно, но в меньшей степени — со степенью терпимости, пермиссивно-сти ^х.

¹ Пермиссивность — предоставление широкой свободы действий.

Как же влияют телесные наказания на самосознание и чувство собственного достоинства ребенка? Сегодняшняя педагогика уверена, что отрицательно, и для условий, в которых порка выглядит исключительным, чрезвычайным событием, это заключение, вероятно, справедливо. Но как быть там, где порка была массовым явлением? Предположить, что в таком обществе индивидуального достоинства вообще не будет? История этого не подтверждает.

Как уже говорилось, в средневековой Европе детей били и пороли повсеместно, но особенно распространенной была эта практика в Англии. Английские педагоги и родители XVI—XVII вв. славились жестокостью на всю Европу. Привычка к розге способствовала появлению у некоторых мальчиков мазохизма, который в XVIII в. европейцы даже называли «английским пороком». А как насчет личного достоинства? Английские просветители конца XVII — середины XVIII в. усиленно обыгрывали эту тему, подчеркивая унизительность порки. Д. Локк в знаменитом трактате «Некоторые мысли о воспитании» (1693), выдержавшем до 1800 г. 25 изданий, не отрицая телесных наказаний в принципе, требовал применять их более умеренно, так как рабская дисциплина формирует рабский характер. В 1711 г. к этому мнению присоединился Д. Свифт, который писал, что порка ломает дух благородных юношей, а в 1769 г.— У Шеридан. В том же духе высказываются некоторые просвещенные отцы. Сэр Ф. Фрэнсис, вручая в 1774 г. своего единственного сына частному воспитателю, писал: «Поскольку моя цель — сделать его джентльменом, что предполагает свободный характер и чувства, я считаю несовместимым с этой целью воспитание его в рабской дисциплине розги... Я абсолютно запрещаю битье». Сходные инструкции давал лорд Г Холланд: «Не надо делать ничего, что могло бы сломить его дух. Мир сам сделает это достаточно быстро».

Несмотря на это, официально санкционированная порка сохранялась в английских школах, в том числе аристократических, вплоть до самого недавнего времени. Тем не менее никто не упрекал английских джентльменов в отсутствии чувства собственного достоинства. Напротив, указание на развитое личное достоинство и гордость присутствует в любом иноземном стереотипе англичанина.

Чем объяснить этот парадокс? Может быть, порка, считающаяся нормальным элементом соционормативной системы, воспринимается индивидуальным сознанием не как что-то оскорбительное для личности, а как обычная рутинная процедура? Или психологический эффект порки снижается благодаря коллективной враждебности и ненависти воспитанников к деспоту-учителю, который может покарать, но не унизить, как не может унизить человека бездушная машина?

Или психологический эффект имеет не столько способ наказания, сколько представления о его законности или незаконности, складывающиеся у ребенка в результате усвоения существующих независимо от его воли и данных ему школьных и иных правил?..

Сравнительно-исторические данные выявляют неоднозначность эффекта не только такого частного явления, как телесные наказания, но даже общего уровня снисходительности и терпимости к детям. Глобальные историко-эволюци-онные схемы вроде психогенетической концепции Демоза утверждают, что существует универсальная, общеисторическая тенденция либерализации воспитания. Между тем кросскультурные данные Г. Барри и других свидетельствуют, что статистические корреляции¹ между культурной сложностью общества и терпимостью, снисходительностью к детям слабы и непоследовательны. Более того, сама снисходительность может иметь совершенно разный социально-психологический смысл. Вспомним сказанное выше о соотношении личной независимости и социальной ответственности. В нашей культуре эти понятия и соответствующие черты личности связаны очень тесно, но так обстоит дело не везде. Наиболее снисходительное отношение к детям наблюдается в самых примитивных обществах охотников и собирателей, что способствует более раннему пробуждению у ребенка самостоятельности. Зато чувство долгосрочной социальной ответственности, предполагающей послушание и дисциплину, сильнее развито в земледельческих обществах, где детей опекают дольше, строже и тщательнее...

Охотники, собиратели и рыболовы реже, чем общества другого хозяйственного типа, превращают своих детей или молодых взрослых в нянек. He-материнские контакты в таких обществах чаще всего осуществляются в рамках разновозрастных игровых групп, причем такие групповые контакты здесь чаще, чем по крайней мере в некоторых более развитых социальных системах.

¹ Корреляция — соотношение, взаимосвязь.

Каковы психологические последствия этого? Психологи давно уже установили, что некоторые свойства личности и самосознание ребенка зависят от того, сколько людей ухаживали и заботились о нем в первые годы жизни. Этнографические данные указывают в том же направлении. «Множественное опекунство», когда за ребенком ухаживают наряду с родителями сиблинги и игровые группы, ярко выраженное у таитян, маори, самоанцев, гавайцев и ряда других народов, по-видимому, способствует развитию у ребенка повышенной чувствительности к мнению группы. Как пишут Н. Б. и Т. Д. Грэйвз, «множественное опекунство означает сильный акцент на дележе и сотрудничестве, которые очень адаптивны для маленьких, тесно связанных обществ с производящей экономикой. Напротив, европейские дети, выращенные в малых нуклеарных семьях, имеют меньше возможностей достичь того уровня искусства в межличностных отношениях и групповом поведении, которое нормально проявляют полинезийские дети». Иными словами, «множественное опекунство» облегчает детям выработку навыков группового кооперативного поведения, основанного на коллективной взаимозависимости. По мнению Р. Леви, чувство групповой принадлежности и ориентация на других у взрослых полинезийцев опирается именно на опыт детского взаимодействия с сиблингами и сверстниками.

Эти выводы совпадают с психологическими сравнениями детей, воспитанных исключительно в малодетной семье, с детьми, воспитанными при участии детского коллектива (ясли, детский сад и т. п.). Детская игровая группа ускоряет формирование коммуникативных навыков, помогает ребенку принимать на себя роль другого и умеряет детский эгоцентризм. Дети, воспитывающиеся только в семье, особенно единственные дети, чаще проявляют эгоизм и испытывают трудности в общении со сверстниками. Зато коллективное воспитание нередко порождает чрезмерную зависимость от группы, оглядку на других, конформность¹...

Конформность — стремление приспособить свое поведение к мнениям и требованиям окружающих людей. ² Суицид — самоубийство. Феноменология — здесь: внешние проявления.

Чрезвычайно ценный, хотя и косвенный источник для понимания результатов социализации — изучение девиан-тного, отклоняющегося от нормы поведения — алкоголизма, наркомании, преступности, психических заболеваний (отдельно психозов и неврозов), суицидов² и т. п. Разумеется, их причины далеко не всегда вытекают из особенностей воспитания детей. Например, психозы, особенно шизофрения, при всей культурной специфичности их феноменологии³ выглядят у разных народов довольно схожими и имеющими общие причины; культура дает главным образом их нормативную интерпретацию и этикетку, в соответствии с которыми такое поведение воспринимается и регулируется. Вместе с тем кросскультурные исследования указывают, что между психическим здоровьем взрослого человека и его детскими переживаниями существует определенная причинная связь: теплый, заботливый уход способствует выработке у ребенка устойчивого чувства доверия к себе и к миру, что облегчает ему в дальнейшем разрешение жизненных конфликтов и повышает психическую устойчивость...

Очень велика роль социально-педагогических факторов в этиологии ¹ алкоголизма. Алкоголь издревле употреблялся в большинстве районов земного шара. Первые известные попытки ограничить продажу и употребление спиртных напитков относятся к 1700 г. до н. э. (кодекс Хаммурапи). Фармакологическое воздействие алкоголя заключается в том, что он, особенно в больших дозах, подавляет психическую и физическую активность и вместе с тем, особенно в малых дозах, действует как стимулятор, снимая сознательное торможение и открывая тем самым простор подавленным мотивам и импульсам.

Социокультурные факторы алкоголизма изучались разными способами, в том числе на основе кросскультурных данных по 139 бесписьменным обществам. При этом сформулировано несколько разных гипотез:

¹ Этиология — причины и условия возникновения.

Поскольку опьянение снижает переживаемое чувство тревоги, алкоголизм чаще встречается там, где больше социально-напряженных, конфликтных ситуаций;
Выпивка связана со специфическими формами социального контроля; в одних случаях она является элементом каких-то обязательных ритуалов («церемониальное пьянство»), а в других — выступает как антинормативное поведение и средство освобождения от внешнего контроля;
Главный мотив пьянства у мужчин — желание чувствовать себя и казаться сильнее; пьяный человек старается привлечь к себе внимание, чаще ведет себя агрессивно, нарушает нормы обычного поведения и т. д.;
Алкоголизм коренится во внутреннем конфликте, обусловленном стремлением человека преодолеть тяготящее его чувство зависимости. Его социализационные предпосылки: 1) строгое воспитание и дефицит эмоционального тепла в раннем детстве и 2) ориентация на самостоятельность и высокая потребность в достижении в позднем детстве. Сочетание этих двух моментов порождает у взрослого человека мотивационный конфликт, находящий временное разрешение в алкогольном опьянении, создающем иллюзию свободы и независимости.

Здесь не место для содержательной оценки этих теорий, хотя связь алкоголизма с пониженным самоуважением и отрицательно переживаемым чувством личной зависимости неоднократно отмечалась и в психиатрической литературе. Эти факторы существенны и для объяснения преступлений против личности (хулиганство, насилие и т. п.). Поэтому они заслуживают серьезного внимания психологоз, юристов и других, изучающих различные формы девиантного поведения, особенно среди подростков и молодежи, а также практической педагогики...

Материнство и отцовство: роли, чувства, отношения

Прокреативный — связанный с деторождением.

Соотношение отцовства и материнства — один из аспектов более общей полоролевой дифференциации, имеющей, как было показано выше, не только социальные, но и биологические предпосылки. И поскольку речь идет о прокреатив-ном¹ поведении, логично предположить, что роль биологических факторов будет здесь значительно выше, чем во многих других сферах полового разделения труда, не связанных с репродуктивной функцией. Недаром традиционная модель половой дифференциации, подчеркивающая имманентную «инструментальность» мужского и «экспрессивность» женского поведения, покоилась в первую очередь на разделении внесемейных и внутрисемейных, а также отцовских и материнских функций. Биосоциальный подход кажется в данном случае более плодотворным, нежели чисто социологический, особенно если формулировать его достаточно осторожно, как это делает известный американский социолог А. Росси. Биосоциальный подход, по словам Росси, не утверждает генетического предопределения полового разделения труда, он указывает лишь, что биологические предпосылки формируют то, чему мужчины и женщины учатся и насколько легко они овладевают той или иной деятельностью. Иными словами, врожденные свойства формируют рамки, в которых

9 Се.

257

происходит социальное научение, и влияют на легкость, с какой мужчины и женщины обучаются (или разучиваются) поведению, которое общество считает нормативным для их пола.

Если рассматривать отцовские и материнские функции чисто биологически, в свете общей логики полового диморфизма¹, то генетическая функция самца в том, чтобы оплодотворить как можно больше самок, тогда как самка обеспечивает сохранение потомства и унаследованных качеств. По данным репродуктивной биологии, самец обладает почти неограниченным запасом семени, тогда как количество яиц, которым располагает самка, строго ограничено. Сексуальная активность самок большинства млекопитающих также лимитируется определенным периодом, позволяя им выносить, выкормить и вынянчить потомство.

У человека и его ближайших родственников такого биологического сезонного ограничения нет. Но поскольку выкармливание и уход за маленькими детьми повсеместно составляет обязанность женщины, составляя самую сущность материнства, не только биологи, но и многие социологи и психологи склонны подчеркивать его биологические детерминанты.

Прежде всего женщина теснее мужчины вовлечена в репродуктивный процесс. В мужском жизненном цикле нет аналога такому событию, как роды, хотя некоторые культуры создают его искусственно (кувада)

Женщина-мать значительно теснее отца связана со своим ребенком. Их контакт, имеющий первоначально характер симбиоза, начинается уже в утробной фазе развития и закрепляется в дальнейшем. В одном психологическом эксперименте 27 матерей должны были отличить по магнитофонной записи голос своего 3—7-дневного ребенка от голосов четырех других младенцев; 22 матери сделали это безошибочно. В свою очередь, новорожденные (однодневные) младенцы обнаруживают способность отличать и предпочитать голос собственной матери другим женским голосам.

¹ Диморфизм — наличие двух различающихся форм.

Идея имманентной экспрессивности материнской роли находит подтверждение в психологических данных, согласно которым женщины в среднем эмоционально чувствительнее и отзывчивее мужчин. Новорожденные девочки, слыша плач другого младенца, обнаруживают более острый эмпатический ¹ дистресс², чем мальчики. Женщины во всех возрастах превосходят мужчин по способности к эмпатии и самораскрытию, передаче другим более интимной, личностно-значимой информации о себе и своем внутреннем мире...

Однако различие прокреативных функций самца и самки еще не означает, что те же различия будут существовать и в выращивании потомства, которое в первую очередь ассоциируется с материнством. Данные о психофизиологической связи матери с ребенком пока малочисленны, тут могут сказываться и другие неучтенные факторы. Что касается женской теплоты и отзывчивости, то они могут быть результатом разной социализации мальчиков и девочек, о которой говорилось в предыдущей главе. Эти различия относительны, индивидуально-вариабельны, и не всегда женская нежность бывает направлена на ребенка. Само понятие «материнского инстинкта» не следует понимать однозначно и буквально. Советский цитохимик и педиатр Р. П. Нарциссов, изучающий, как влияют на эмоциональное состояние матери и ребенка роды и грудное кормление, справедливо замечает, что «материнство эволюционирует с развитием человечества. Материнство женщины имеет меньше общего с материнским инстинктом, чем любовь — с половым»³.

В привычной нам культурной среде материнство — одна из главных ипостасей женского стереотипа, а социальные характеристики материнской роли очерчены гораздо определеннее, чем отцовской, и ей приписывается большее значение в деле первичной социализации...

Эмпатический — относящийся к эмпатии, т. е. постижению эмоциональных состояний другого человека в форме сопереживания, Дистрес per -тройство.

Иар:п Р. . . О материно

Написать всеобщую историю материнской любви так же трудно, вернее, невозможно, как и историю половой любви,— эти понятия не просто эволюционируют, а наполняются в разных обществах качественно различным содержанием. Характерна в этом смысле полемика, вызванная книгой французской исследовательницы Элизабет Бадинтер. Проследив историю материнских установок на протяжении четырех столетий (XVII—XX вв.), Бадинтер пришла к «убеждению, что материнский инстинкт — это миф. Мы не обнаружили никакого всеобщего и необходимого поведения матери. Напротив, мы констатировали чрезвычайную изменчивость ее чувств в зависимости от ее культуры, амбиций или фрустраций. Материнская любовь может существовать или не существовать, появляться или исчезать, быть сильной или слабой, избирательной или всеобщей. Все зависит от матери, от ее истории и от Истории... Материнская любовь — не объективная данность, а нечто сверхнормативное».

До конца XVIII в. материнская любовь во Франции была, по мнению Бадинтер, делом индивидуального усмотрения и, следовательно, социально случайным явлением. Во второй половине XVIII в. она постепенно становится обязательной нормативной установкой культуры. Общество не только увеличивает объем социальной заботы о детях, но и ставит их в центр семейной жизни, причем главная и даже исключительная ответственность за них возлагается на мать. Отсюда — идеальный образ нежной, любящей матери, находящей свое высшее счастье в детях.

«Новая мать» и вправду начинает больше, а главное,— иначе заботиться о детях. В конце XVIII в. начинается кампания за то, чтобы матери сами выкармливали младенцев, не доверяя их ненадежным кормилицам. Требуют (и добиваются) освобождения ребенка «от тирании свивальника». Растут гигиенические заботы о детях (Людовика XIII регулярно пороли с двух лет, а впервые выкупали почти в семилетнем возрасте). Возникает специальный раздел медицины — педиатрия. По мере индивидуализации внутрисемейных отношений каждый ребенок, даже новорожденный, к которому еще не успели привыкнуть, становится принципиально единственным, незаменимым, его смерть переживается и должна восприниматься как невосполнимая горькая утрата. Интенсифицируется материнское общение с детьми, матери больше не хотят отдавать детей в интернаты и т. д.

Однако эволюция нравов была медленной. «Новые матери» первоначально появлялись главным образом в среде состоятельной и просвещенной средней буржуазии. Аристократкам времен Стендаля и Бальзака было недосуг заниматься своими детьми. По совсем другим причинам этого не могли позволить себе пролетарские и мелкобуржуазные семьи. Что же касается деревни, там дольше сохранялись старые, довольно-таки грубые нравы.

Тем не менее длительная кампания в защиту прав матери и ребенка принесла вполне ощутимые социальные и моральные плоды. Поскольку не любить детей стало стыдно, «плохие» матери были вынуждены притворяться «хорошими», симулировать материнскую любовь и заботу. А внешнее проявление чувства способствует тому, что человек и вправду начинает его испытывать.

Книга Бадинтер вызвала бурную полемику. Профессиональные историки упрекали автора, философа по специальности, в упрощении и «выпрямлении» картины исторического прошлого, а также недооценке индивидуальных различий. Считать материнскую любовь «изобретением» Руссо так же наивно, как думать, что половая любовь появилась лишь во времена трубадуров. Княгиня Талейран де Перигор не любила сына, зато маркиза де Севинье столетием раньше — в 1672 г. писала, что не понимает, как можно не любить свою дочь. Французские богословы XVI—XVII вв. осуждали не только недостаток материнской любви, но и ее избыток, отвлекающий женщину от бога. И можно ли забыть воспитательное воздействие образа Мадонны с младенцем?

Тем не менее речь идет о серьезных вещах. Во второй половине XX в. явственно обнаружились тенденции, враждебные «детоцентризму». Социально-политическая эмансипация женщин и все более широкое их вовлечение в общественно-производственную деятельность делает их семейные роли, включая материнство, не столь всеобъемлющими и, возможно, менее значимыми для некоторых из них. Современная женщина уже не может и не хочет быть только «верной супругой и добродетельной матерью». Ее самоуважение имеет кроме материнства много других оснований — профессиональные достижения, социальную независимость, самостоятельно достигнутое, а не приобретенное благодаря замужеству общественное положение. Некоторые традиционно-материнские (хотя и в прошлом их нередко выполняли другие женщины) функции по уходу и воспитанию детей ныне берут на себя профессионалы — детские врачи, сестры, воспитательницы, специализированные общественные учреждения — ясли, детские сады и т. д. Это не отменяет ценности материнской любви и потребности в ней, но существенно изменяет характер материнского поведения.

Как сказал незадолго до смерти Ф. Ариес, «похоже на то, что наше общество перестает быть «детоцентрическим», каким оно стало только с XVIII века. Это значит, что ребенок, к добру или к худу, утрачивает свою запоздалую и, может быть, чрезмерную монополию и занимает менее привилегированное место. XVIII—XIX века заканчиваются на наших глазах».

Обсуждая будущее американской семьи, социологи А. Черлин и Ф. Фурстенберг замечают, что, какие бы формы ни приняла она к 2000 году, удельный вес семейного ухода и воспитания детей, безусловно, снизится, тогда как роль внесемейных факторов возрастет.

Это не значит, что современное общество, тем более социалистическое, может позволить себе ослабить внимание к интересам семьи, матери и ребенка. Наоборот!.. Однако повышение социально-педагогической эффективности семьи и семейного воспитания возможно только в рамках успешного сочетания материнства с активным участием женщин в трудовой и общественной деятельности. Это требует не только материальной и нравственной помощи, но и трезвого социологического реализма в понимании проблем и тенденций развития современного родительства.

Если неправомерна биологизация материнства, тем лее историческим является институт отцовства. Хотя в последние годы ему посвящено немало специальных исследований, социологи, этнографы и психологи солидарны в том, что наши знания на сей счет поразительно скудны. Броская формула М. Мид: «отцы — это биологическая необходимость, но социальная случайность» не просто юмористическое высказывание...

У человека различие отцовства и материнства и специфический стиль отцовства зависят от множества социокультурных условий и существенно варьируют культуры к культуре. К числу элементов, от которых зависит содержание отцовской роли, по мнению М. Уэст и М. Коннера, относятся*

Количество жен и детей, которых имеет и за которых ответствен отец;
Степень его власти над ними;
Количество времени, которое он проводит в непосредственной близости с женой (женами) и детьми в разном возрасте, и качество этих контактов;
То, в какой мере он непосредственно ухаживает за детьми;
То, в какой мере он ответствен за непосредственное и опосредованное обучение детей навыкам и ценностям;
Степень его участия в ритуальных событиях, связанных с детьми;
Сколько он трудится для жизнеобеспечения семьи или общины;

8. Сколько ему нужно прилагать усилий для защиты и; увеличения ресурсов семьи или общины.

Соотношение и значимость этих факторов зависят от целого ряда условий — преобладающего вида хозяйственной деятельности, полового разделения труда, типа семьи и т. д. При всех кросскультурных различиях первичный уход за маленькими детьми, особенно младенцами, всюду осуществляет мать или какая-либо другая женщина (тетка, старшая сестра и т. п.). Физический контакт отцов с маленькими детьми в большинстве традиционных обществ незначителен, хотя в моногамных семьях и с возрастом ребенка он увеличивается. У многих народов существуют строгие правила избегания, ограничивающие контакты между отцом и детьми и делающие их взаимоотношения чрезвычайно сдержанными, суровыми, исключающими проявления нежности...

Как влияют исторические и социокультурные вариации на реальную величину отцовского вклах1а в воспитание детей? Ответить на этот вопрос нелегко.

Мысль о слабости и неадекватности «современных отцов» — один из самых распространенных стереотипов общественного сознания второй половины XX в. причем этот стереотип является в известной степени транскультурным, «перекидываясь» с Запада на Восток и игнорируя различия социальных систем.

Представления о положении и функциях отца в сегодняшней советской массовой и профессиональной литературе мало чем отличаются от представлений, существующих в США. В обеих странах ученые и публицисты констатируют:

1. Рост безотцовщины, частое отсутствие отца в
семье;

2. Незначительность и бедность отцовских контактов
детьми по сравнению с материнскими;

Педагогическую некомпетентность, неумелость отцов;
Незаинтересованность и неспособность отцов осуществлять воспитательные функции, особенно уход за маленькими детьми.

Сходные тенденции отмечают многие западноевропейские и японские авторы. Но интерпретация этих фактов (или того, что принимается за факты) бывает разной. Одни

что ппо ^холит быетпое. неуклонное и чпеватое

опасными последствиями -давление отцовского начала, т. налицо некая историческая тенденция. Другие (меньшинство) склонны думать, что так было всегда, что отцы никогда не играли важной роли в воспитании детей и сегодняшние тревоги отражают только сдвиги в акцентах и стереотипах массового сознания.

Чтобы корректно поставить эти вопросы, их нужно предварительно дифференцировать:

Чем отличается «современное» положение и поведение отцов от «традиционного»?
Чем отличается «современный» стереотип, нормативный образ отцовства от «традиционного»?
Какова степень совпадения стереотипа отцовства и реального поведения сегодняшних отцов?
Является ли степень совпадения стереотипа и реального поведения отцов «здесь и теперь» такой же большей или меньшей, чем «там и прежде»?
Как связаны эти реальные и воображаемые различия с исторической эволюцией половой стратификации ¹ и стереотипов маскулинности и фемининности?
Каковы психологические последствия предполагаемых сдвигов в характере отцовства и материнства, как они влияют на личность и психологические качества ребенка?

Из всех перечисленных выше элементов стереотипной модели «ослабления отцовского начала» единственной безусловной и грустной реальностью является рост безотцовщины, связанный в первую очередь с динамикой разводов и увеличением числа одиноких матерей. Абсолютное число и удельный вес детей, воспитывающихся без отцов, в большинстве индустриально развитых стран неуклонно растет...

¹ Стратификация — положение в обществе.

Остальные утверждения гораздо более проблематичны. Верно, что отцы проводят со своими детьми значительно меньше времени, нежели матери, причем лишь незначительная часть этого времени расходуется непосредственно на уход и общение с детьми. Но мужчины никогда сами не выхаживали детей. Современные отцы в этом отношении не только не уступают прежним поколениям, но даже превосходят их тем, что особенно в нетрадиционных семьях, основанных на принципе равенства полов, берут на себя гораздо больший круг таких обязанностей, которые раньше считались исключительно женскими. Например, обследование 231 канадской семьи показало, что при выравненных социальных факторах, таких, как количество внерабочего времени, отцы проводят с детьми столько же времени, сколько и матери.

Почему же людям кажется, что отцовский вклад в воспитание снижается? Помимо других причин сказывается ломка традиционной системы половой стратификации. Если пренебречь частными межкультурными различиями, в традиционной патриархальной семье отец выступает как а) кормилец, б) персонификация власти и высший дисциплина-тор и в) пример для подражания, а нередко и непосредственный наставник во внесемейной, общественно-трудовой деятельности. В современной городской семье эти традиционные ценности отцовства заметно ослабевают под давлением таких факторов, как женское равноправие, вовлечение женщин в профессиональную работу, тесный семейный быт, где для отца не предусмотрено пьедестала, и пространственная разобщенность труда и быта. Сила отцовского влияния в прошлом коренилась прежде всего в том, что он был воплощением власти и инструментальной эффективности.

В патриархальной крестьянской семье отец не ухаживал за детьми, но они, особенно мальчики, проводили много времени, работая с отцом и под его руководством. В городе положение изменилось. Как работает отец, дети не видят, а количество и значимость его внутрисемейных обязанностей значительно меньше, чем у матери.

По мере того как «невидимый родитель», как часто называют отца, становится видимым и более демократичным, он все чаще подвергается критике со стороны жены, а его авторитет, основанный на внесемейных факторах, заметно снижается.

Эта тенденция ощущается не только в Европе и в США, но и в Японии. Традиционная японская семья, основанная на принципах конфуцианства, была последовательно патриархальной и авторитарной. Интересы «дома» (ие) ставились неизмеримо выше интересов отдельных членов семьи, а власть отца как главы «дома» была исключительно велика. Он мог «исключить» из списка членов семьи любого нарушителя семейных правил, расторгнуть брак сына (до 30 лет) или дочери (до 25 лет). В традиционных описаниях и обыденном сознании отец обычно изображается «строгим» и «грозным», а мать нежной и «любящей»...

Традиционный образ грозного отца, которого старая японская поговорка уподобляла землетрясению, грому и молнии, явно не соответствует современным условиям. Эти сдвиги не специфичны для Японии, сходные тенденции отмечаются и в США, и в Западной Европе, и в СССР. Японские ученые отмечают, что изменения касаются скорее культурных образов и установок, нежели психологических черт японских мужчин. Как пишет Тие Накане, традиционный отцовский авторитет поддерживается не столько личными качествами отца, сколько его социальным положением главы семьи, тогда как фактическое распределение семейных ролей всегда было более или менее индивидуальным и изменчивым. Сегодняшняя культура скорее признает и закрепляет этот факт, видоизменяя традиционные социальные стереотипы, нежели создает нечто новое. Кстати, сравнительная холодность и наличие социальной дистанции во взаимоотношениях ребенка с отцом, часто рассматриваемые как свидетельство снижения отцовского авторитета, являются скорее пережитками нравов традиционной патриархальной семьи, в которой к отцу не смели приблизиться и сам он был обязан держаться «на высоте».

Ослабление и даже полная утрата мужской власти в семье отражается в стереотипном образе отцовской некомпетентности. Американские исследователи Р. Дэй и У Мак-кей проанализировали под этим углом зрения 218 карикатур, опубликованных между 1922 и 1968 годами в журнале «Saturday Evening Post» и изображающих взрослых с детьми. Оказалось, что мужчины изображаются некомпетентными в 78,6% и компетентными — в 21,4% карикатур; у женщин соотношение обратное — 33,8 и 66,2%. Подобный стереотип так же не способствует поддержанию отцовского авторитета, как и повседневная женская воркотня в присутствии детей. Но ведь главное — что мужчина оценивается при этом по традиционно женским критериям, речь идет о деятельности, которой отцы никогда раньше всерьез не занимались и к которой они социально, психологически, а возможно, и биологически плохо подготовлены. Правомерна ли такая оценка?

Это подводит нас к самому сложному и спорному вопро-
су теории родите; насколько вооб*г . заменяв
и ооратимы отцовские и материнские роли и каково соотношение их биологических и социокультурных детерминант?

Поскольку отцовство и материнство коренятся в репродуктивной биологии, их соотношение нельзя понять вне связи с половым диморфизмом. Помимо общих генетических различий, о которых говорилось выше, материнское и отцовское поведение существенно зависит от гормональной регуляции. В экспериментах на животных было доказано, что гормональная стимуляция соответствующих центров мозга способна усиливать или ослаблять «материнское» поведение животных, порождая потребность ухаживать, ласкать и т. д., причем самки значительно восприимчивее самцов к подобным воздействиям. Некоторые элементы материнского поведения, например лактация, также имеют гормональные компоненты, благодаря которым кормящая мать может испытывать удовольствие, похожее на сексуальное.

Наблюдение за поведением родителей по отношению к новорожденным в естественной среде показывает, что, хотя психофизиологические реакции мужчин и женщин на младенцев весьма сходны, их поведенческие реакции различны: женщина тянется к ребенку, стремится приласкать егч тогда как мужчина отстраняется и часто испытывает при тесном контакте с младенцем эмоциональный дискомфорт. Чрезвычайно интересные результаты получены в ходе наблюдений за взаимодействием матерей и отцов с грудными детьми. Мать, даже играя с ребенком, старается прежде всего успокоить, унять его; материнская игра — своего рода продолжение и форма ухода за ребенком. Напротив, отец, и вообще мужчина, предпочитает силовые игры и действия, развивающие собственную активность ребенка.

Небезразличны для понимания специфики материнского и отцовского стиля отношений и такие, предположительно врожденные, черты, как повышенная эмоциональная чувствительность женщин, их предрасположенность быстрее реагировать на звуки и лица, тогда как мужчины отличаются лучшим пространственным восприятием, хорошим двигательным контролем, остротой зрения и более строгим разделением эмоциональной и когнитивной ¹ реактивности...

Когнитивный — познавательный, рациональный.

Как и другие аспекты полоролевой дифференциации, родительское поведение чрезвычайно пластично. Это верно уже относительно высших животных. Самцы макаки-резуса в естественных условиях равнодушны к своим детенышам. Однако в лабораторных условиях при отсутствии самок самцы вполне «по-матерински» реагируют на плач младенцев и нежно заботятся о них. Та же картина наблюдалась в естественной среде у павианов: если мать по каким-то причинам не выполняет своих обязанностей, эти функции берет на себя взрослый самец.

Родительские реакции человека еще более пластичны. Как правило, отцы не осуществляют непосредственного ухода за новорожденными; активный контакт отца с ребенком обычно начинается, когда ребенку исполняется 1,5 — 2 года, а то и позже. С рождением ребенка мужчина приобретает много неприятностей (дополнительные материальные заботы, бытовые обязанности, вроде стирки пеленок, уменьшение внимания со стороны жены, нарушение сна и т. п.) и практически никаких удовольствий. Однако экспериментально доказано, что психологически подготовленные отцы охотно любуются новорожденными, испытывают физическое удовольствие от прикосновения к ним (правда, это чаще происходит в отсутствие матери, так как мужчины боятся проявить неуклюжесть и стесняются собственной нежности) и практически не уступают женщинам в искусстве ухода за ребенком. Это способствует и возникновению более тесной эмоциональной привязанности отца к ребенку. Предполагается, что чем раньше отец приобщается к уходу за младенцем и чем увлеченнее он это делает, тем сильнее становится его родительская любовь. Во многих родильных домах за рубежом отцы даже присутствуют при родах. Сказывается не только привычка, но и ответный эмоциональный отклик ребенка, к которому мужчины весьма чувствительны. Это обстоятельство существенно и для женщин, но его не следует биологизировать. В 70-х годах в научной литературе широко распространилось мнение, что тесный контакт матери ^новорожденным в первые часы после родов особенно важен для формирования материнской привязанности по причинам гормонального порядка; новейшие исследования не подтвердили этих данных, первые часы после рождения не являются ни «критическим», ни «сен-зитивным» периодом для формирования материнских чувств.

Что же касается более старших детей, то привычные стереотипы явно преувеличивают степень мужского «отчуждения» от них. Обсервационные ¹ исследования У Маккея и других, проследивших пространственное взаимодействие взрослых мужчин и женщин с детьми в 18 разных культурных средах, показали, что хотя мужчины реже женщин бывают с детьми в общественных местах, если подобная ситуация имеет место, то ее основные формальные параметры — тактильный контакт, личное расстояние и визуальный контакт между взрослым и ребенком — большей частью совпадают у мужчин и женщин.

Разумеется, краткосрочное, 30-секундное наблюдение случайных интеракций ² не позволяет делать широких обобщений и не опровергает ни историко-этнографических данных о правилах избегания между отцами и детьми, ни психологических данных об особенностях и специфических трудностях мужского коммуникативного стиля вообще. Тем не менее рассогласованность стереотипа и реального поведения — факт существенный, тем более что он наблюдается не только в данной сфере.

Поэтому традиционное разделение отцовских и материнских функций, как и других половых ролей, не является единственно возможным, абсолютным биологическим императивом.

Что мать может успешно вырастить и воспитать ребенка и без отца — известно давно. Но возможно и обратное. В СССР такие случаи редки, так как в случае развода консервативно настроенные судьи, даже вопреки букве закона, требующего руководствоваться прежде всего интересами ребенка, как правило, отдают детей на попечение матери (о несправедливости этой традиции не раз писалось в печати, в частности в «Литературной газете»). Однако существует опыт «одиноких отцов».

В Англии, по подсчетам Т. Хипгрейва, отцы составляют 12% всех одиноких родителей. Одиноких отцов и одиноких матерей характеризует ряд общих особенностей: более ограниченная социальная жизнь, несколько более демократический стиль семейной жизни и наличие определенных трудностей при вступлении в новый брак. Наряду с этим у них

Обсервационный — осуществляющийся путем наблюдения. ² Интеракция — взаимодействие.

есть СВОИ Специфические СОЦИальнО-ПСИХОЛОГИЧеСКИе труд-

Часть первая

ности. Одинокие отцы получают больше помощи со стороны друзей и родственников, зато у них сильнее, чем у одиноких матерей, суживается круг социального общения. Если одинокие матери испытывают трудности с дисциплинированием детей, то отцы озабочены недостаточной эмоциональной близостью с ними, особенно с дочерьми. Но хотя в обоих случаях неполная семья создает трудности (разного порядка), отсутствие одного из родителей не исключает возможности нормального развития ребенка и какой-то компенсации недостающего отцовского или материнского влияния.

0x08 graphic
Кон И. С. Ребенок

М., 1988. С. — 162, 223- 225,

0x01 graphic

Русская летопись и ее сказания о древних временах: первоначальная жизнь родом

Каждый жил особо своим родом, своих местах; каждый владел родом своим особо. Не оставляя никакого намека о лице родоначальника, летописец говорит вообще, что каждый человек, как и целое племя, жил со своим родом, то есть в среде своего рода, каждый владел родом своим, то есть каждый устраивался и управлялся родом, но не лицом. Летописец вслед за тем указывает самый образ и порядок такого владенья, говоря, что в Киеве жили три брата, каждый особо на своей горе, следовательно, с особым владеньем в своем роде; что, однако, три брата составляли один род и что старший из братьев княжил в своем роде, то есть был старейшиной у трех братьев. Выражение «княжить» очень определенно объясняется последующей историей. Оно значило не более как исполнять родовую волю, делать то, что повелевали уставы, обычаи, нравы и порядки рода. Поэтому братняя власть, братнее владенье родом в сущности представляли власть и владенье самого рода. Вообще летописец очень заботится выставить вперед только то, что каждый жил особо со своим родом, независимо и свободно от других, что никакой общей связи или общей зависимости от кого-либо, никакого политического единства в земле еще не существовало. Все жили, устраивались и управлялись своим родом, в родовой отдельности друг от друга, занимая каждый свои отдельные родовые места.

Это летописец повествует о старине, какую возможно было припомнить в 11-м веке, когда началось русское лето-писанье. Но нам уже известно, что византийские греки и притом достоверные свидетели-очевидцы то же самое рассказывают о быте наших русских славян и в 6-м веке. Они повествуют, что славяне жили в простых бедных хижинах, порознь, особняком, на далеком расстоянии друг от друга, в глухих лесах, при реках, болотах и озерах, вообще в местах недоступных и притом часто переселялись, отыскивая, разумеется, ввиду чужих и своих врагов еще более недоступное и безопасное место; что славяне всегда любили свободу и независимость, не терпели никакого обладателя и не было возможности принудить их к рабству или повиновению; что они единодержавной власти не знали, но искони управлялись общенародно и рассуждали обо всех своих делах сообща; что у них было много царьков, то есть князей-старейшин, и что при всем том они жили в постоянных несогласиях: на чем порешат одни, на то не соглашаются другие и ни один не хочет повиноваться другому.

6-й век не был первым веком в жизни славян, и описанный образ их быта мы можем без малейшей ошибки отнести и к более отдаленным временам, так точно, как стихийное господство этого быта мы можем проследить до очень позднего века.

Жизнь в родовой отдельности и особности повсюду в человечестве составляла первородную и начальную ступень людского общежития. Она повсюду служила естественным и единственным узлом, в котором скрывались первоначальные основы и первые зародыши общества и государства. Таким образом, наш первый летописец очень хорошо знал, о чем говорил. Жизнь родом, владение родом вот в чем заключалась первоначальная основа русского быта. Наука подтвердила эти краткие слова подробными исследованиями, которые если и не вполне, то все-таки с достаточной ясностью раскрыли существенные черты этого быта. Она очень основательно, вполне точно наименовала его родовым бытом, то есть присвоила ему то самое имя, каким этот быт обозначается в древнейшей нашей летописи. Однако существуют мнения, которые старательно уверяют и доказывают, что родового быта у русских славян не существовало, что слово «род» значит собственно семья и что наш древнейший быт в своих стихиях правильнее называть бытом семейно-общинным, так как основой нашей древнейшей жизни была семья и община, но отнюдь не род, и что русская земля «изначала была наименее патриархальная, наиболее семейная и наиболее общественная (именно общинная) земля»...

По летописи, слово «род» имеет очень пространное значение. Оно вообще значит рождение, то есть колено, племя; затем породу, родство, родню и прочее и в иных случаях в силу понятий о рождении могло обозначать семью в тесном смысле. Но рассудительный читатель, конечно, согласится, что семья составляет лишь первоначальную основу рождения людей, корень каждого рода, что она затем неизбежно разрастается многими ветвями, целым древом, как до сих пор это наглядно изображают, когда хотят объяснить происхождение и разветвление того или другого знатного рода. Ставши таким древом, семья исчезает и потому получает другое наименование. Она называется родом, то есть союзом, общиною многих семей, связанных между собою естественной последовательностью рождения, в котором живыми и действующими членами по естественным же причинам человеческого долголетия остаются по большей части только три колена: отцы, дети и внуки. В наше время, при сильном развитии быта государственного, общинного и общественного, в действительности существует только семья да общество, и родичи совсем теряются, уходя далеко от семьи в общество. Теперь, чтобы составить понятие о роде как о форме людского общежития, как о главном деятеле жизни, необходимо прибегать к известного рода учености и необходимо даже чертить перед глазами родословное древо. Но было время, когда такое древо существовало живьем на своем родном корне, тесно и крепко переплетаясь своими ветвями около своего родного ствола, когда оно было неизбежной, а вместе с тем и единственной формой человеческого общежития. Об этом времени и говорит наша первая летопись, объясняя, что все жили родом, владели родом, но не семьею и не общиной. Летопись не знает ни семьи, ни общины. Она знает только род по той причине, что род был господствующей формой общежития, точно гак, как теперь господствующая форма нашего общежития есть общество. Семья же, как теперь, так и в древнейшем быту, всегда представляла частный, собственно личный, домашний круг жизни, причем в древнее время, npi владычестве рода, она даже не могла носить в себе никакой самостоятельной и независимой силы, которой вполне обладал один только род. Семья была не более как частица рода. Она служила только зачатком, семенем рода и сама зачиналась в его среде под его покровом и заведованием, под опекою стариков или старших, и затем вскоре сама же исчезала в разветвлениях собственного нарождения, которые неизменно воспроизводили все одну и ту же бытовую стихию — род.

Почему в первобытное время каждый род теснился у своего родного корня и жил особняком, это объясняется простым естественным законом самосохранения.

Детская беззащитность первобытной жизни естественно соединяла всех родичей в одно целое, в одну общину родной крови, которая под именем рода становилась жизненной силой, способной защищать, охранять свое существование от всяких сторонних напастей. Для отдельной личности не находилось более надежного и безопасного места, как жить под охраной своего или хотя бы чужого рода. Только здесь она могла чувствовать себя и самостоятельной, и независимой, а следовательно, и свободной. Для отдельной личной жизни в первобытное время род сосредоточивал в себе всяческие обеспечения, какими человек пользуется теперь только при посредстве и под покровом государства и общества, и вот по какой причине на первых порах род в действительности являлся первообразом государства.

Как произведение одной только естественной истории это первозданное государство держалось исключительно одним эгоизмом или себялюбием крови и устраивало свои обычаи, нравы и порядки разумом самого естества. Поэтому очень многое в нем было дико и несообразно с нашими теперешними понятиями о людском общежитии, ибо разум естества не есть еще полный нравственный разум, по которому человечество устраивается после долгих веков развития и совершенствования.

Себялюбие крови, следуя разуму естества, создало устав кровной мести. Оно же внутри рода устраивало отношения полов в том безразличии, по которому очень сомнительным становилось существование самой семьи, так как брака не было и люди жили зверинским обычаем. Вот почему на самом деле господствовал и жил полной жизнью только род, а не семья, ибо во многих случаях люди являлись детьми рода, но не детьми своей отдельной семьи. Об этом очень ясно говорит наша первая летопись. Семья как форма личной жизни основывается на браке. Без брака, хотя бы язы-ческог семья существовать не может. Поэтому семья прежде всего выражает уже индивидуальное, так сказать, личное начало жизни, в отмену начала родового или стадного, где для личной особности нет места.

Наш правдивый летописец, описывая древнейшие нравы обычаи русских племен, прямо и останавливается на главном предмете, на изображении нравов семьи, так как в его время и притом в Киевской земле, под влиянием христианства семья уже являлась господствующей формой быта. Он рассказывает об этом застенчиво и не совсем прямо. С целью раскрыть темную, языческую сторону древних нравов он рисует светлыми и теплыми красками одних своих родных полян-киевлян, которые в действительности должны были в отношении нравов стоять выше соседних племен, как потому, что они были первые на Руси христиане, так и потому, что самое христианство распространилось у них именно вследствие умягчения нравов, приобретенного от частых и постоянных сношений и с греками, и с другими народностями, жившими уже гражданской жизнью.

Летописец говорит, что русские славяне имели свои обычаи, держали закон и преданья своих отцов, каждый свой нрав... Поляне имели обычай своих отцов, кроткий и тихий, имели брачные, то есть семейные обычаи: стыденье к своим снохам со стороны свекров, стыденье к сестрам со стороны братьев, стыдень к матерям и к родителям своим, к свекровям со стороны деверев и к деверям со стороны свекровей — имели великое стыденье. Не ходил зять-жених по невесту, отыскивая ее где ни попало, а невесту приводили вечером, а наутро приносили, что по ней давали приданого. Напротив того, древляне жили зверинским образом, по-скотски: убивали друг друга, ели все нечистое (по христианским понятиям) и брака у них не бывало, но доставали себе девиц уводом, умыкивали, похищали их. И радимичи, и вятичи, и севера имели один обычай с древлянами; жили в лесу, как всякий зверь, ели все нечистое, так же нечисто и вели себя в домашнем быту: срамословье у них было пред отцами и пред снохами; браков у них не бывало, но были между селами игрища: сходились на эти игрища, на пля-санье и на всякие бесовские песни и тут умыкали себе жен, с которой кто совещался; имели по две и по три жены. Те же обычаи творили и кривичи и прочие поганые (язычники). «Так и при нас, теперь,— прибавляет летописец,— половцы держат закон своих отцов, едят нечистое, понимают мачех своих и ятровей и иные подобные обычаи творят».

Это отсутствие брака и стыденья между полами и, напротив того, господство срамословья, то есть бесстыдства и многоженства, конечно, не могли служить доброй почвой для существования семейных нравов, как и самой семьи. К такому порядку жизни взывала именно теснота, замкнутость, особность родового быта, где во многих случаях женщина являлась очень дорогим и редким товаром, который приходилось похищать и отыскивать по всем сторонам. Вот почему и в плен уводились больше всего женщины и дети. Сожитие на родовом корне представляло вообще такую кровную связь, в которой труднее всего было отыскать именно семью как особую, независимую и самостоятельную форму быта.

Теперь очень трудно себе представить, как, в каком нравственном и общественном порядке проходила жизнь рода. И потому мы можем гадать только об общих основах такого быта. Известно, что теперь мы почти ежеминутно определяем наши мысли, побуждения, всякие действия и деяния понятиями об интересах, выгодах и пользах Общества. Идеал Общества руководит нами во всех наших соображениях о порядках жизни, о ее задачах и целях, о ее насущных потребностях. Идеал Общества дает оценку нашим добродетелям и нашим порокам. Во имя Общества мы не только устраиваем все действительно ему полезное и приносим всякие жертвы, но, пользуясь этим святым именем, отлично устраиваем даже и сооственное свое олагополучие во вред и в разоренье самому же обществу. Общество, стало быть, есть первый и главнейший двигатель современной жизни. Нам кажется, что очень сходное существовало и в то время, когда все понятия людей сосредоточивались только на идеале Рода, когда во всех умах на месте Общества высился Род и когда помышления, побуждения и деяния людей руководились только интересами, выгодами и пользами Рода. Точно так же и в то время оценку добродетелям и порокам давал род, и потому тогдашние добродетели, родовые, необходимо должны отличаться от наших добродетелей, общественных. И тогда во имя Рода, как теперь во имя Общества, приносились всякие личные жертвы и дело жизни проходило обычным человеческим порядком с тем только различием, что основным двигателем и руководителем всех деяний был род, а не общество и что круг стремлений рода был только менее обширен и менее сложен, чем круг стремлений общественных. Что так в действительности шла история народной жизни, об этом прямо и ясно говорят все древние свидетельства. Прошли многие века, пока родовой идеал с растительной постепенностью сменился наконец идеалом общественным и перешел в область археологии. Но и Фамусов не был еще последним деятелем родового идеала, когда говорил:

Нет, и перед родней, где встретится, ползком;

Сыщу ее на дне морском!

При мне служащие чужие очень редки:

Все больше сестрины, свояченицы детки...

Как станешь представлять к крестишку иль к местечку,

Ну как не порадеть родному человечку.

Жизнь родом не должно, однако, смешивать с жизнью патриархальной в собственном смысле. Родовой быт по своему существу не совсем то же значит, что быт патриархальный. И тот и другой, конечно, идут от одного корня и во многом сходны между собою, но в их жизненных основаниях существует значительная разница, показывающая, что в сущности это две особые ступени человеческого развития, одна, быть может, древнейшая, первичная, праотече-ская, другая — вторичная, в собственном смысле родовая, где значение праотца, патриарха заменилось значением рода, где власть лица переродилась во власть рода. В таком виде, по крайней мере, история застает быт наших славян. Они уже потеряли память о своем праотце, и у них нет ни

Ноя, ни Авраама, ни Исаака, ни Иакова и никакой соответственной личности с таким же значением, и нет никаких представлений о той власти, какой в свое время озарены были эти священные имена. Древнейшие представления и понятия о патриархальной единоличной власти в дальнейшем своем развитии у восточных народов привели, с одной, самой верховной и идеальной, стороны, к живой вере, что народом управляет само божество, которому народ поклоняется, что оно есть истинный, справедливейший и милосердный отец народа, что оно как политический владыка само даже провозглашает народу заповеди закона и заботится непрестанно о каждой мелочи народного управления и устройства. Те же представления и понятия о единоличной власти праотца, с другой, более практической стороны, приводили к воссозданию власти царя, к сильному развитию единоличного деспотизма, который освящался тоже божественным рождением и которым в такой разительной степени ознаменовалась вся история и политика восточных народов. Оттого восточные исторические предания и мифы рисуют с особенною любовью только лики царей, да и самых богов наделяют царскими же чертами лица. Идея о единоличной власти патриарха, развившаяся в идеал царя, укоренялась гам глубоко в духе каждой народности.

Славяне ушли из Азии в незапамятные времена, быть может, задолго до воссоздания таких типов патриархальной власти. На европейской почве, вовсе неспособной к такому воссозданию, они совсем забыли о своем праотце-патриархе или собственно священной единой власти в своем быту и продолжали свое бытовое развитие иным путем. В своих преданиях о первых строителях своего быта наши славяне начинают не от праотца, не от одного лица, а от трех брат ев, именно от того понятия, что господствует в их жизни не родоначальник, а только род. Они очень твердо знают имена этих братьев, но вовсе не помнят и не знают имени их отца. Положим, что легенда о Кие, Щеке и Хориве явилась уже в позднее время, что она сочинена даже для объяснения истории существовавших в Киеве трех главных урочищ с придатком даже и четвертого урочища — Лыбеди как сестры этих трех братьев. Но существо мифа нисколько не изменяется от придуманной для его выражения формы. Миф об этом Трояне вовсе не вымысел первого летописате-ля. Он существовал на Днепре же, как видели, еще во времена Геродота; тем же мифом начинается уже не мифическая, а настоящая история наших славян с призвания трех братьев-варягов. Стало быть, этот миф глубоко коренился в понятиях, убеждениях, а следовательно, и в фантазии днепровского народа. Размышляя о своем первом времени и пытаясь объяснить себе, откуда он взялся, откуда произошел, этот народ чертит себе исконно вечный, один и тот же миф Трояни трехбратний род. Таким образом, сказание о трех братьях очень наглядно раскрывает перед нами, в каком смысле должно понимать так часто упоминаемое нашим летописцем слово «род». Это был род не с праотцом во главе, а во главе с тремя братьями, стало быть, род братьев, и отнюдь не род родоначальника-праотца. В существенном смысле это было колено, как слово «род» и понималось в библейском языке. Затем оно обозначало рождение, то есть племя. Колено и племя, но не родоначальник и племя представляли существо нашего древнейшего рода.

Семья — зачаток рода, становилась родом, как скоро сыновья становились отцами. Пределами семьи поэтому, с одной стороны, был отец, с другой — сын. Пределами рода были уже дед и внук. Дальнейшие обозначения родовых колен определялись только прибавкою выражения «пра-» и для восходящих, и для нисхо/дящих линий: прадед — правнук, прапрадед — праправнук и так далее. Это показывает, что настоящими, основными, существенными границами рода были только дед и внук. Все остальное понималось как выражение тех же двух основных рубежей рода.

Понятие о деде у внуков связывалось с понятием о существе высшем, божественном. Дед в некотором смысле был уже миф. Отсюда и сами боги называются или разумеются дедами. Еще в конце XII века все русское племя разумеет себя внуком Дажбога, понимая, что и ветры суть внуки Стрибога. Всем известен также дедушка-домовой. Эти мифические представления вполне объясняют круг народных созерцаний об основных пределах рода. Дедина — значило не только наследство, но вместе с тем и поле, имение, дом, местожительство, родина.

В понятиях об отце заключалось также много мифического. Это была серединная степень рода, составлявшая существенную его силу и крепость. Это был мифический Трояп, трехбратний род, от которого собственно и расплодилось русское славянство.

Мифические понятия о Троя не в смысле какого-то могуче иного cv ~тва. жившего в лав нее. воем я. которое.

однако, как бы владело Русскою землею, яснее всего раскрываются в «Слове о полку Игореве». Там давние времена именуются «веками Трояка»: «Были века Трояновы, миновали лета Ярославовы»,— выражается певец Игоря, переносясь мыслью от древнего к своему времени. Там Русская земля именуется землею Трояка, обрисовывается славная тропа Трояка — через поля на горы. Сам Игорь именуется внуком Трояка ¹ и, по-видимому, колена княжеского рода обозначаются тоже веками Трояка: жизнь каждого колена представляется особым веком Трояна. Первое насилие от половцев приписывается к седьмому веку Трояка, когда жило седьмое колено Рюриковичей, начавшее своими крамолами наводить поганых на Русскую землю. Таким образом, в имени Трояна разумеется как бы вообще княжеский род. В таком случае становятся очень понятными Троя нова земля, Троянова тропа, Трояновы давние века, наконец Троянов внук — Игорь, соответствующий Велесову внуку — певцу Бояну и внуку Дажбога — самой Руси. Становится очень понятным, почему древние земляные валы от Киева до Дуная именуются Трояновыми. Это — постройки Трояна, воителя и господина этой древней страны. Есть письменные свидетельства, восходящие к концу XII века, в которых в ряду богов Хорса, Белеса, Перуна, даже впереди их, стоит Троян. Такие же свидетельства позднего времени, XVI века, уже толкуют, что это римский император Троян. Сохраняется также много народных преданий вообще у восточной ветви славян, у сербов и болгар о царе Троя-не, о городе Троя не или Троиме, жители которого веровали в золото и серебро или его хранили. Эти предания, по объяснению Буслаева, вполне удостоверяют, что Троян — существо мифическое, стихийное, наравне с вилами, русалками и т. п. и, по-видимому, как нам кажется, вообще с душами умерших. По всему вероятию, об этом же мифе рассказывает Геродот, повествуя о трех скифских братьях, которым с неба упало золото — плуг, ярмо, чаша, секира, и как они оберегали это золото... Три киевские брата, три варяжские

Так необходимо должно понимать известное место Песни, где певец, взывая к древнему Бояну, говорит, что было бы лучше, если б Боян воспел поход Игоря, «летая умом под облака, рища в тропу Трояню через поля на горы. Спеть бы ему (Бояну) песнь Игорю, того (Трояна) внуку». Первые издатели для пояснения к слову «того» приставили в скобках «(Ольга)», между тем как весь ход песни указывает здесь Трояна. (Прим. авт.) брата — несомненные наследники тех же мифических созерцаний.

Как бы то ни было, но вообще понятие о значении личности отца как родового корня содержало в себе представление о какой-то троичности. Эта троичность сопровождает его и со стороны сыновей. До сих пор в народе живет пословица: один сын — не сын, два сына — полсына, три сына — сын. В пословице, без сомнения, выразилось хозяйственное, так сказать, деловое значение сыновней троицы, которое, быть может, служило основанием и для постройки самого мифа о Трояне как истинном корне доброго и прочного хозяйства, как об основателе и строителе народного быта.

По уложенью позднейшего местничества каждый первый сын от отца — четвертое место, второй — пятое, третий — шестое и т. д., то есть каждый старший сын по своему значению меньше отца тремя местами. Значит, лицо отца, его достоинство, заключало в себе три места, иначе сказать, в лице отца, как родителя и основателя рода, содержалось понятие о трех сыновьях, или собственно о трех братьях. По всему видно, что три сына или три брата составляли идею рода. Поэтому в уложенье местничества четвертый сын вовсе отделился от основного рода или колена и присоединился к новому младшему колену или роду. Четвертый сын уже равнялся, становился в версту старшему из племянников, то есть первому сыну первого брата. Он поступал уже в ряды старших племянников, становился в отношении к отцу внуком.

Самое слово племянник показывает, что эта пограничная, нисходящая родовая линия почиталась уже в общем смысле только племенем, нарождением, которое и придавало простей семье значение рода — племени.

По расчетам местничества, все лица, находившиеся в одной степени от общего родоначальника, назывались одинаково братьями, а стоявшие ступенью ниже точно так же назывались одинаково племянниками, как бы далеко ни расходились между собою родовые линии и хотя бы между ними не существовало уже никакого родства, ни по счетам местничества, ни даже по Кормчей книге. Это опять показывает, что нисходящим пределом рода были только внуки, почему и позднейшая Русь разумеет себя только внуком Дажбога, не прибавляя к этому никаких прапра.

Таким образом, кадждое родовое колено, в сущности, было коленом братьев, которые в старшем порядке были отцы-дядья, а в младшем — сыновья-племянники. Отсюда уже род — племя продолжалось в бесконечность.

Личный состав рода указан Русской Правдой по поводу утверждения древнего права родовой мести. И Русская Правда, что очень замечательно, впереди всего ставит месть братьев, указывая прежде всего мстить брату за брата; потом она уже обращается к сыну, указывая мстить за отца, затем к отцу — за сына и оканчивает внуками, но именует их опять только родством братьев, говоря: — или братнему сыну, или сестрину сыну, и вовсе не упоминая, что они суть внуки отца. Таким образом, средоточием рода и здесь являются братья, а не отец. Закон ничего не говорит о других родовых ветвях, а потому исследователи прямо уже говорят, что месть этим законом была ограничена только тремя степенями родства и что все другие родичи лишались уже своего права мстить за свой род. Но нам кажется, что такое толкование закона не совсем верно.

Русская Правда, обозначая мстителей рода, берет только действующую, живущую его среду, которая по своему возрасту способна была в минуту преступления искать своего права. Она не упоминает о прадеде и правнуке по той причине, что в действительности эти лица, одни по преклонности лет, другие по малолетству, не бывают способны исполнить свое право мести. Кроме того, она очень хорошо понимает, что самое существо рода, в отличие его от простой семьи, заключается именно в указанных трех степенях родства. Остальные родичи, сколько бы их ни было, представляют только повторительные колена, не выражающие никакой новой формы в жизни рода, ибо третья степень, внуки, образует уже племя, новые роды, отчего племянники и именуются между собою двоюродными братьями, то есть братьями двух рождений, затем троюродными, то есть третьего рождения (внучатыми).

Таким образом, упоминая только три степени рождения, Русская Правда этим самым указывает существенный состав каждого рода и ничего не говорит о других степенях, восходящих и нисходящих, по той причине, что они, как повторительные явления родовой жизни, все обозначены в тех же коренных трех степенях.

Если бы закон запрещал месть в отдаленных степенях, он это непременно примолвил бы в своем месте. Он об этом ничего не говорит, следовательно, разумеет, что и в остальных степенях должно поступать точно так же. как в тпех основных. В противном случае при установлении денежных взысканий он прежде всего должен был бы поименовать всех остальных родичей. Но где же он остановился бы? Им нет конца. Необходимо ограничиться живущими, и притом такими, кои способны исполнить свое право. Итак, в живой действительности родовое общество в качестве способных деятелей жизни состояло только из трех степеней рождения, из трех колен: из отцов, детей и внуков.

Три колена в домашнем быту, в отдельном хозяйстве, по многим естественным причинам всегда теснились у одного очага, на месте, где сидел родоначальник, и под кровом, им же устроенным, то есть на месте и в жилище начальной семьи. Здесь отец — домодержец имел полную власть отца. Но выходя из дома и становясь в ряды других домохозяев, он, по сознанию родовой жизни, становился для этих хозяев рядовым братом, ибо основою общего рода, по точному показанию летописи, было колено братьев, живших уже без отца, без единой общей власти. По разумению этого основного предания русской жизни, общественная власть принадлежала роду или колену братьев. Отцовская власть находилась уже в руках старшего брата. Но братский род по своей природе представлял такую общину, где первым и естественным законом жизни было братское равенство. Хотя в силу родовой стихии, почитавшей старшинство рождения для каждого человека очень великой честью, старший брат и приобретал значение отца, бы; вместо отца для всех остальных родичей, но на самом деле для родичей-братьев он все-таки был брат, от которого естественно было требовать отношений братских, так как и для родичей-племянников он все-таки был не прямой отец, а дядя, от которого точно так же естественно было требовать отношений старшего родственника, но не прямого отца. Поэтому власть старшего брата была, собственно, власть братская, очень далекая от понятий о самодержавной власти отца. Живущее братство, естественно, стремилось ограничивать эту власть во всех случаях, где выступало вперед братское равенство. Отсюда происходила полная зависимость старшего брата-отца от общего братского совета, по крайней мере тех родичей, которые стояли в линии братьев; отсюда являлась необходимость веча и возникало право представительства на этом вече всех родичей, способных держать родовое братство. Здесь же крылись все и всякие причины родовой вражды, которые естественным путем возникали из борьбы понятий о родовом праве, с одной стороны, идеальных, рисовавших себе уставы и права отвлеченной власти отца родителя, с другой стороны, понятий, так сказать, практических, к которым приводила сама жизнь, восстанавливающая впереди всего потребности материальные, каково, например, было право кормления подвластной землей, по сознанию родичей, принадлежавшее им всем без исключения.

Братский род, по идеям братского равенства, в иных случаях даже и самое право старейшинства над собою передавал не старшему в роде, а способнейшему быть старшим, то есть способнейшему охранять порядки, обычаи и выгоды рода.

Владение землей со всеми ее угодьями принадлежало всему роду; но действительным правомерным владетелем и распорядителем земли являлось колено или род братьев, старшее колено, которое владело поровну, но соответственно братскому старшинству. Поэтому и наследование владением переходило после брата к брату же по порядку братского старшинства до тех пор, пока оканчивалось колено братьев. Второе колено — дети братьев, вообще племянники как дети старшего колена, вполне от него зависели, пользуясь наделом по воле или по произволу отцов — дядей.

Словом сказать, хотя род братский физиологически принадлежит патриархальному роду и стоит на отношениях кровного старшинства и меньшинства, вообще на отношениях кровной связи, однако в основе этих отношений он управляется более понятиями братства, чем понятиями детства, как было только в патриархальном быту. Где существует отец-праотец, там все родичи суть дети и в прямом, и в относительном смысле. Где вместо отца управляет брат, там родичи — и братья, и племянники — приобретают больший вес, и их значение всегда уже колеблется между братьями и детьми и больше всего колеблется на сторону братьев.

Самые связи первоначального общежития и общественности обозначались тоже именем братства: собиравшееся на праздник общество именовалось братчиной.

Забе: И. История русской жизни с древнейших времен. М., 1908. Ч. 1. С. 573—587.

Семья русского народа в пословицах и других произведениях народного творчества

Основная черта жизни русского народа — его земледельческий быт. Уже при самом начале русской истории большая часть восточно-славянских племен, впоследствии слившихся постепенно в единый русский народ, занимается хлебопашеством. Вскоре исчезают и последние остатки быта звероловов (которые «живяху в лесе, якоже всякий зверь, ядуще все нечисто», как выражается начальная летопись), и вслед за тем в течение целого ряда веков русский народ остается неизменно верен своей кормилице — «матушке сырой земле». Куда бы ни явился русский поселенец, и на самую отдаленную окраину его раздольного отечества, везде соха является его неизменной спутницей.

Главные средства к жизни земледельцу доставляет лето, зимою он живет за счет того, что добыто летом: «лето собирает, а зима поедает; лето — собироха, а зима подбироха». Если и зимой бывают заработки, например рубка леса, то во всяком случае это — средство побочное и незначительное: «не топор кормит мужика, а июльская работа», и если «лето пролежишь, зимой с сумой побежишь», так что летняя работа несравненно важнее и ценнее зимней: «летний день — за зимнюю неделю», «день летний — год кормит». Но при такой важности летних работ времени для них очень немного: все они сосредоточиваются в период времени с мая по сентябрь и быстро, без всяких промежутков идут одна за другой. В мае посев яровых хлебов и удобрение паровых полей, в конце июня начинается сенокос, и еще не успеет он окончиться, как в середине июля требует жатвы поспевшая рожь; в то же время нужно приготовить пашню под посев озимой ржи, а затем следует и самый посев, так что в августе сосредоточивается несколько работ в одно время: «в августе мужику три заботы: и косить, и пахать, и сеять»; наконец в конце августа и сентябре — жатва яровых хлебов. Почти все эти работы, за исключением майского посева яровых хлебов, чрезвычайно спешны: «яровой сею — с поотдышкой и на стороны гляжу; ржаной сею — шапка с головы свалится, и той не подыму». А этот посев ржи, как мы видели, происходит в конце июля, когда идет жатва ржи и продолжается еще сенокос, так что июль — самый тяжелый месяц; недаром он — макушка лета, сенозарник, страдник — все чрезвычайно характеристические названия. Все эти три месяца: июль, август и сентябрь — каторга, но сенозарник в особенности: «сбил сенозарник спесь, что некогда на полати лечь». Таким образом, лето для земледельца — пора самой тяжелой и неустанной работы, без отдыха, без радости и веселья.

Одному нет никакой возможности управиться с летними работами, и вот первая необходимость женитьбы, поставляемая бытовыми условиями,— необходимость иметь помощницу в земледельческом труде: «холостому помогай Боже, а женатому хозяйка поможет»; «одна головня и в поле гаснет, а две дымятся»; «семья воюет, а одинокий горюет». И действительно, тяжесть полевых работ в сильной степени падает и на женщину. Она косит наравне с мужиком, сушка сена и жнитва по преимуществу ее дело; вместе с мужиком она молотит, и, наконец, обработка льна — также ее дело. Июль для нее так же тяжел, как для мужика: «плясала б баба, да макушка лета настала», иронически замечает пословица, и сами женщины, после жатвы катаясь по ниве, приговаривают: «жнивка, жнивка, отдай мою силку: на песте, на колотило, на молотило, на кривое веретено!» Вся сила ушла на эту ниву, а впереди еще столько работ! Впрочем, в общей сложности на женщину полевые работы ложатся в меньшей степени, чем на мужчину. Тогда как мужика уже в апреле тревожит забота о пашне, бабам до Петрова дня (когда начинают косить) нечего делать в поле: «апрель сипит да дует, бабам тепло сулит; а мужик глядит, что-то будет»; «женское лето по Петров день». С другой стороны, «бабам и в августе праздник», потому что с 15 по 29 августа ¹ — бабье лето.

Занятому полевыми работами земледельцу нужен кров, нужна пища, а сам обо всем этом он заботиться не может, потому что все его время поглощено другим делом. Отсюда другая необходимость женитьбы, полагаемая бытовыми условиями — необходимость вести правильно домашнее хозяйство: «для щей люди женятся»; «свой уголок — свой простор, своя хатка — родная матка», а «мужик без жены, что гусь без воды». Таким образом роли мужа — земледельца и его жены естественно разделяются: у первого — хозяйство полевое, в котором жена играет только роль помощницы, работницы; у второй — хозяйство домашнее: она должна кормить и одевать мужа, но из материалов, которые доставляются ей мужем: «муж молоти пшеницу, а жена пеки паленицы (т. е. белый хлеб)»; «жена пряди рубашки, а муж тяни гуж». Их раздельным, хотя и совместным трудом держится все хозяйство: «иглой да бороной деревня стоит»; «веретеном оденусь, сохой укроюсь».

Такое разделение труда мужского и женского ясно выражается также в пословицах: «отец про походы, а мать про расходы (толкуют)», «для щей люди женятся, для мяса замуж идут», т. е. дело мужа — добыть, а дело жены — приготовить добытое к употреблению, правильно его расходовать; каждый со своей стороны нуждается в другом, и одному без другого быть нельзя. При этом, естественно, жене приходится быть преимущественно внутри дома, а мужу — вне: «баба да кошка в избе, мужик да собака на дворе»; «от хозяина чтоб пахло ветром, от хозяйки — дымом».

Очень важно уметь приобрести, но не менее, если не более важно уметь сберечь приобретенное, правильно распорядиться им. В этом отношении жена имеет даже большее значение в хозяйстве, чем муж: «не столько муж мешком, сколько жена горшком» (т. е. сберегает); «муж возом не навозит, что жена горшком наносит». Поэтому при хорошей жене и дурному мужу можно еще жить, так как «хорошая жена — юрт» (т. е. дом), «умная жена, как нищему сума» (т. е. все сбережет); но уж если жена дурная, то все хозяйство идет ко дну: «муж задурит, половина двора горит: а жена задурит, и весь сгорит»; «без мужа голова не покрыта (т. е. нет платка у жены, вообще нарядов), без жены — дом не крыт».

Отсюда естественно вытекает общее правило об отношениях мужа и жены: «жена мужа почитай, как крест на главе; муж жену береги, как трубу на бане (деревянная банная труба постоянно может загореться от искры, а если загорится, то сожжет и всю баню). Этим правилом, разумеется, не исчерпываются все обязанности мужа и жены в отношениях одного к другому; здесь говорят только бытовые условия, только они заявляют свои требования. Эти же бытовые условия предъявляют свой немудреный и несложный, но вполне соответствующий необходимости идеал жены-хозяйки. Она, во-первых, должна быть здорова, и это — самое главное, это лучше богатства: «на что корова, была бы жена здорова», потому что «жениным богатством века не проживешь»; во-вторых, она должна быть работящей и знать свое дело, уметь вести хозяйство: «не хвали жену телом, а хвали делом»; «не наряд жену красит,— домостройство»; «с лица не воду пить, умела бы пироги печь». С этой точки зрения женская красота не имеет никакого значения, как потому, что «с лица не воду пить», так и потому, что «красота приглядится, а щи не прихлебаются». Мало того, если женщина много заботится о своей наружности и о нарядах, то не может быть хорошей хозяйкой: «где бабы гладки, там воды нет в кадке». Тяжесть труда, лежащего на хозяйке, не оставляет ей времени заботиться о своей наружности и о нарядах. «Не рада баба повою, рада б покою», так определяет пословица положение замужней женщины, и это совершенно понятно, если принять во внимание всю массу дел в домашнем хозяйстве и все заботы о муже и детях, лежащие на ней. Одна хороводная песня так рисует эту неприглядную сторону положения хозяйки:

«Подпояска-то (т. е. у хозяйки) долга, о семи

сажень изба, Повернуться нельзя, повернулася — пошла. Будто ягода красна, как землянка хороша».

Другая песня к этому прибавляет:

«Поди, утушка, домой, Поди, серая, домой! У те семеро детей, Осьмой — селезень».

Не удивительно, что одна пословица сравнивает замужество с монашеством: «доброе замужество — посхи-менье»; если все дела в домашнем хозяйстве исполнять как следует, то придется почти не выходить из дому, потому что всего дела никогда не переделаешь.

Особенно тяжелым представляется замужество в сравнении с девичеством. Для игр и забав у замужней женщины нет времени: «бабья красота на печати в углу», тогда как «девичья красота во поле на лугу». Напротив, дела у нее прибавляется: «девке косу расплетать — пораньше вставать» (девичья коса после венца, как известно, расплетается на две), и недаром невеста, когда хотят вести ее к венцу, причитает:

«Вы постойте, свахи гордые,

Дайте мне посидеть у батюшки,

У родимой у матушки,

Дайте поучиться, как домом жить.

Домом жить — много ведать надобно».

Чужедальняя сторона, т. е. замужество, всегда представляется девице мрачной: «она горем посеяна, слезами поли-вана, тоскою покрывана, печалью горожена».

Выше мы уже видели, что дело мужа в семье — добывать, в приложении к нашему земледельческому быту — вести полевое хозяйство. В этом его главное значение; в этом отношении семья в полной зависимости от него: «как придет на Флора неспориха, дойдет и Флориха до лиха», и без него трудно существовать жене с детьми: «без хозяина земля круглая сирота»; «худой муж умрет, добрая жена по дворам пойдет».

Жена молится за своего мужа: «побереги Бог мужа, не возьмет нужа», а когда потеряет его, горько плачет:

«Мне недосуг сидеть — усиживать, Говорить да разговаривать: Сенокос пришел да сено-грабленье Рабочая пора-времячко. Мне-ка некем заменитися, Самой буде потрудитися».

Соседка причитывает вдове:

«Ты воспомянешь свет-надежную головушку, Ты поплачешь на раздольице, на чистом поле, Потоскуешь ты, победна, в зеленых лугах».

Приведем еще причитанье вдовы, у которой остался малолетний сын:

«После милой сдержавушки любимой

Без ветрышка победные шатаемся,

Без удару болит буйная головушка;

На все стороны наш ум-разум кидается,

Нет разрядчика победным нам головушкам,

Распорядчика крестьянской работушки.

Появись-приди, надежная головушка,

Засмотреть приди сердечно это дитятко На трудной крестьянской ты работушке».

Другое не менее важное дело мужа — быть представителем своей семьи во всех делах с соседями, с миром, с властями. В этом отношении он играет роль защитника своей жены, которая за его спиной не знает никаких хлопот вне дома: «побереги Бог мужа вдоль и поперек, а я без него ни за порог»; «за мужнину жену есть кому вступиться»; «муженек хоть всего с кулачок, да за мужниной головой не сижу сиротой»; «хоть плох муженек, да затулье мое: завалюсь на него — не боюсь никого». Это значение мужа как защитника и ответчика за свою семью в делах общественных так велико, что даже с худым мужем жить лучше, чем совсем без мужа: «худ мой Устин, да лучше с ним»; «с ним горе, а без него вдвое». И вот как описывается это горе во вдовьем причитанье:

«Как после своей надежной головушки Я по земским избам да находилася, У судебных-то мест да настоялася, Без креста-то ведь я Богу намолилася, Без Иисусовой молитовки накланялась, Всем судьям, властям ведь я да накорилася».

Таким образом, мы можем отметить другое разделение ролей мужа и жены: деятельность жены не выходит за пределы семьи; деятельность мужа, напротив, не ограничивается семьей: он — общественный деятель, и в его именно лице семья участвует в жизни и деятельности общества, делается его живым членом. Поэтому-то общественное положение жены находится в тесной и неразрывной связи с положением мужа: «жена мужем красна; жена по муже честна».

Глубоко лежащая в сердце человеческом потребность сочувствия, потребность в человеке, с которым можно было бы разделить радость и горе, которому можно было бы во всякое время довериться, с полной уверенностью встретить в нем искреннее сочувствие и получить от него добрый совет,— вот основа семьи, коренящаяся во внутренней сущности человека, вот необходимость иметь подругу жизни, или подружье, как называется она на языке народном с самых древних времен. Уже одно это название, весьма характерное, указывает на истинное значение жены в русской семье, которое так разъясняется пословицами: «с подружь-ем и горе пополам разгорюешь»; «с доброй женой горе полгоря, а радость вдвойне»,— это во-первых, а во-вторых, жена — советница мужа во всяком деле, советы которой имеют очень важное значение: «подумаю с подушкой, а после спрошусь с женушкой»; «худое дело, коли жена не велела». Относительно важного значения жены как советницы мужа нужно заметить, что это — черта, конечно, идеальная, но она нисколько не мешает ей быть в то же время в высшей степени реальною, потому что возможность ее заключается не столько в личных качествах жены, сколько в условиях совместной жизни ее с мужем. Эта совместность жизни требует от них полного согласия, так как всякий раздор нарушает правильное течение жизни и деятельности, и потому-то бывает худо то дело, которого жена не велела. Жена участвует в деятельности мужа, она должна знать и его планы, намерения, она его постоянная думушка, как выражается народная песня:

«Приберешь любимую семеюшку, Ты денну себе к репку, эту думушку, Темной ноченькой себе да разговорщичку».

Дружеское согласие между мужем и женой — самое необходимое условие семейной жизни и потому обращает на себя наибольшее внимание пословицы. В этом отношении жена сравнивается с отцом и матерью: «три друга: отец да мать, да верная жена», а отношения мужа к жене изображаются так: «Флор Флорихе не думает лиха»; «Флор Флорихе набитый друг». В одной песне покинувший свою худую, некрасивую жену и загулявший на чужбине добрый молодец, возвращаясь на родину, приходит к трем дороженькам и:

«Тут-то удалый пораздумался: К отцу-матери идти живых не застать, К роду-племени идти не спознают-то, А пойду я к худой молодой жене, Может быть, не спознает ли?».

И он не обманывается: худая молодая жена выскакивает к нему навстречу, целует в уста сахарные. Та же мысль о дружбе и полном согласии мужа и жены выражается — и еще сильнее — в пословицах: «муж да жена одна душа», «промеж мужа и жены нитки не продернешь». О такой дружной жизни говорят: «живут рука в руку, душа в душу»; «тишь да гладь, да Божья благодать!», а поздравляя новобрачных, желают им: «дай Бог любовь да совет!»

Дружеское согласие требует, как необходимого для себя условия, полного доверия друг к другу, вследствие чего все недоразумения, какие могут возникать между мужем и женой, должны между ними же и порешаться и ни в каком случае не должны выходить наружу: «жену с мужем Бог разбирает»; постороннему человеку тут нет места: «не суди мужа с женой; жену с мужем некому судить, кроме Бога»; «муж с женой ругайся, а третий не мешайся». Если б несогласия даже зашли далеко, так что сделались бы причиною страдания и несчастия одной из сторон, то и тогда не должны они переходить в открытую ссору: «плачь молода жена, да про свое горе никому не сказывай».

То же нежелание стороннего вмешательства слышится и в песне:

«Ах, любчик, мой миленький голубчик! Не слушай ты разума чужого, Чужих, моя радость, наговоров. Люди-то смущают, разлучают: Людям-то завидно, что советно».

Без всякого чужого посредничества ссоры между мужем и женой разрешаются сами собой вследствие привычки одного к другому, вследствие постоянной нужды друг в друге: «вместе тесно, а розно тошно»; «муж с женой бранятся, да под одну шубу ложатся», то что вообще о таких ссорах говорят: «помутилась вода с песком»,— песок скоро опять на дно упадет, и вода снова будет светлою.

Дружная и согласная, советная жизнь представляется идеалом семейной жизни: «любовь да совет — так и горя нет»; «советно жить — время коротать», «не надобен и клад, коли у мужа с женою лад». Поэтому в женщине более всего ценится добрый нрав, а наружность женщины не имеет значения: «не ищи красоты, ищи доброты»; «жену выбирай не глазами, а ушами» (т. е. по славе); мало того, красота в жене — скорее нехорошее качество, чем хорошее: «пригожая жена — лишняя сухота», что можно пояснить болгарской пословицей: «у кого-то е хубава жена-та, той много познайницы има», т. е. у кого красивая жена, у того много знакомых. Богатство жены, так же как красота, считается скорее недостатком ее, чем достоинством: «не с богатством жить, с человеком»; «через золото слезы льются»; «богатую взять — станет попрекать», «женино добро колом в глотке стоит», а потому «пропади то серебро, когда жить не хорошо».

Во взаимных отношениях мужа и жены последней приписывается пословицами сильное влияние на первого: «у плохой бабы муж на печи лежит, а хорошая сгонит»; «жена мужа не бьет, а под свой нрав ведет».

Сколь далеко может простираться влияние жены на мужа, это определяется пословицами: «женина родня ходит в ворота, мужнина в прикалиток» и — «Бог волен да жена, коли волю взяла».

Зависимость мужа от жены и влияние последней на первого отразились и в хороводных песнях, хотя с несколько шутливым оттенком, который, впрочем, вполне соответствует общему характеру этих песен. Так в одной песне добрый молодец жалуется на свою участь:

«Навязалась зла негодная жена, Не пустит на улицу погулять,

А хоть пустит, в окошечко приглядит, Меня, добра молодца, в глаза журит-бранит».

Признавая за женою значительное влияние на мужа, народное воззрение все-таки последнему, а не ей приписывает руководящую роль в семье: «муж голова, жена душа». Пословица даже и вообще сомневается в способности женщины стоять во главе какого-либо дела, быть его руководительницей: «худо мужу тому, у которого жена большая в дому», «бабьи города не долго стоят». Таким образом, жена находится в некотором подчинении мужу, что отразилось и в других произведениях народной поэзии. В одном причитании сестра умершего рассказывает его вдове о своих сборах на родину. Задумав отправиться к брату, она обратилась к своему мужу:

«Ты пойдем-ка, свет любимая семеюшка, На родиму мою родинку, Ты ко милой ветляной нешутушке *, Я ко светушку братцу ко родимому».

Муж отвечает ей:

«Да ты слушай же, жена-семья любимая, Нам нельзя вдруг обоим удалятися, Пооставить так хоромное строеньице, Воспокинуть вся крестьянска наша жирушка ²,

Стала дальняя путь, широка дороженька».

Далее разговор продолжается так:

«Ты спусти хотя ж меня одну»...

— «С кем ты дальню пойдешь широку дороженьку?..» «Я пойду туды с спорядноей соседушкой,

Я оттуль найму любима провожателя»...

— «Отпущу я не надолго поры-времячки.— Я с ходома на одну только неделюшку».

Т. е. к приветливой невестке. (Прим. авт.). Т. е. жизнь. (Прим. авт.).

Жена здесь просит у мужа разрешения отлучиться из дому, но власть последнего основывается на том, что он руководит хозяйством; первая мысль его — о хозяйстве, и именно то обстоятельство, что нельзя покинуть хозяйство на произвол судьбы, заставляет его отказаться от мысли сопровождать жену. Отношения мужа и жены представляются здесь товарищескими, хотя и с преобладанием одного товарища над другим. Любопытно, что как муж жену, так и жена мужа — одинаково называют друг друга семьею, семеюшкой. В приведенном сейчас отрывке муж говорит жене:

«Да ты слушай же, жена-семья любимая, Нам нельзя вдруг обоим удалятися»...

Так же и жена обращается к мужу:

«Ты ойдем-ка, свет любимая семеюшка».

В другом месте вдова, оплакивая своего покойного мужа, говорит, что если б видела, как смерть пришла к нему, то —

«Я тебя не отдала б, законная семеюшка, Я бы отдала сердечных своих детушек».

Если при этом вспомнить, что в древности существовал глагол «семьитися», производный от «семья», в смысле собираться, то окажется, что первоначально слово «семья» означало не отвлеченное понятие собрания нескольких лиц, а конкретное понятие одного из собравшихся, и по смыслу своему могло отчасти соответствовать слову «товарищ», от которого образуется «товарищество», как из «семья» — «семейство». Семья есть также своего рода товарищеский союз.

Перейдем теперь к другому порядку семейных отношений — к отношениям родителей к детям и детей к родителям. Здесь прежде всего, конечно, обращает на себя внимание воспитание детей — самая первая и самая важная обязанность родителей: «умел дитя родить, умей и научить». Пословица высказывается об этом даже гораздо решительнее: «не тот отец, мать, кто родил, а тот, кто вспоил, вскормил да добру научил». Действительно, нельзя сомневаться в том, что «вспоить, вскормить», т. е. совместная жизнь, руководство в деятельности, непосредственное влияние поведения и образа действий воспитателя, которому дитя невольно во всем подражает, и все это — продолжающееся постоянно, изо дня в день; следовательно, в союзе с громадною силой привычки имеет чрезвычайно большое воспитательное значение. Без сомнения, столько же этому непосредственному влиянию родителей на детей, сколько и кровной связи их следует приписать то явление, что дети так походят на родителей своим нравом, наклонностями. Это непосредственное влияние воспитателя на детей признает и пословица: «у доброго батьки добры и дитятки»; «каковы где дядьки, таковы и дитятки». По той же причине влияние матери на детей несравненно больше, чем влияние отца: «что мать в голову вобьет, того и отец не выбьет».

Но так как такое влияние более всего действительно в восприимчивом детском возрасте и с ростом дитяти все более и более ослабевает, то естественна важность первоначального воспитания и необходимость обращать особенное внимание на воспитание дитяти именно в годы его младенчества и отрочества, не возлагая надежды на то, что «вырастет, умнее будет» — фраза, которую можно слышать от многих родителей. «Не учила сына, когда кормила,— говорит пословица,— а тебя кормить станет, так не научишь»; «не учили, когда поперек лавки ложился, а во всю длину вытянулся, так не научишь». Ставя родителям в обязанность воспитание детей, пословица подкрепляет свое требование и практическим напоминанием, что «детки хороши — отцу-матери венец, худы — отцу-матери конец». А чтобы детки были хороши, их надо научить уму-разуму, т. е. не только дать им необходимые знания, не только научить разуму, но — и это прежде всего — научить уму, т. е. дать им нравственное образование (ум означает на народном языке не только познавательную способность, но и нравственные качества и даже их проявление — доброе поведение)... Итак, нужно дать детям ум; все заботы родителей должны быть обращены на то, чтобы воспитать детей, а не на то, чтобы накопить им богатство: «отцовским умом жить детям, а отцовскими деньгами не жить», а потому «паси, чтоб вскормить, не паси, чтоб озолотить». Пословица сильно вооружается против баловства, которое больше всего вредно при воспитании: «засиженное яйцо всегда болтун», говорит она про баловня; «гладенькая головка (щеголь) отцу-матери не кормилец». Поэтому следует противодействовать всем дурным наклонностям в ребенке и ничуть не поблажать им; в этом смысле народный взгляд на воспитание нисколько не против наказания: «розгой в могилу ребенка не вгонишь, а калачом не выманишь»,— напротив, он даже считает наказание необходимым: «дал Бог сыночка, дал и дубочка»; но он слишком далек от того, чтоб ставить строгость к детям основою воспитания и наказание возводить в систему, и баловство он вовсе не смешивает с забавой, которая детям необходима: «детям не порча игрушка, а порча — худая прислужка», т. е. именно неуместное потворство, баловство.

Трудность воспитания детей также нашла себе выражение в пословицах: «у кого детки, у того и бедки» или «у кого детки, у того и заботы»; «не устанешь детей рожаючи, устанешь, на место сажаючи». С ростом детей и заботы о них не уменьшаются, а растут: «с малыми детками — горе, с большими — вдвое»; «малые дети не дают спать, большие не дают дышать»; «малые соткать, а большие износить не дадут»; «детки маленьки поесть не дадут, детки велики пожить не дадут».

Но если с большими детьми больше хлопот и забот, чем с малыми, то эти заботы падают преимущественно на отца, тогда как для малых детей необходима мать гораздо больше, чем отец: «без отца — полсироты, а без матери и вся сирота». Мало того: «вдовец — деткам не отец, а сам круглый сирота», потому что отец не может даже и заботиться о малых детях без помощи матери. Не удивительно, что вдовство считается самым великим бедствием для семейного человека: «не дай Бог вдоветь да гореть!» «Лучше семью гореть, чем однова овдоветь»; «не плачет малый, не горюет убогий, а плачет да горюет вдовый», т. е. слезы ребенка — не слезы, горе бедняка — не горе, истинное горе — горе вдовца, у которого на руках малые дети. И это совершенно понятно. Без жены ему быть нельзя, не говоря уже о хозяйстве, еще потому, что ему нужно воспитывать детей, чего один он сделать не в состоянии; но с другой стороны, новая жена не будет матерью его детям, а будет им лихой мачехой,— и вот перед вдовцом встает нелегко разрешимая дилемма: «возьми вдовец себе жену, а деткам мачеху». Тут, пожалуй, и жена-то не будет женой, потому что жизнь с двумя детьми (т. е. от двух матерей) будет полна раздоров: «жить было в совете, да разные дети». Причины этих раздоров будут сами дети, или, лучше,— отношения мачехи к чужим для нее детям: «двои дети водить — одним досадить». Мачеха обыкновенно представляется в народном воззрении лихою, злою; она сравнивается с медведем в лесу: «в лесу медведь, а в дому мачеха»; заботы ее о детях зло осмеиваются в пословице: «удобрилась мачеха до пасынка: велела в заговенье щи выхлебать»; а в одной болгарской пословице высказывается та мысль, что если мачеха и действительно добра, то все-таки ей далеко не сравняться в этом отношении с родной матерью... Какая пропасть лежит между отношением родной матери к детям и отношением к ним мачехи, это сказывается в пословицах: «так (по шерсти) гладит — мать, а этак (против шерсти) мачеха»; «мать и бьет, так гладит, а чужая и гладит, так бьет». Та же громадная разница между родной матерью и мачехой выражается в песне:

«Луговая коростель, Ладо, Ладо, коростель! Не кричи рано по заре, Не буди меня рано по заре: У меня матушка — мачеха; Она меня поздно спать кладет, Она меня рано побуживает, К легкому делу — к жерновам. Луговая коростель, Закричи рано по заре, Разбуди меня рано на заре: У меня матушка — родная; Она меня рано спать кладет, Она меня поздно побуживает, К тяжкому делу — к пялицам».

Нельзя однако не признать, что виною недобрых отношений между детьми и мачехой бывает не сама мачеха; по крайней мере, не она первая начинает вражду. Напротив, при самом вступлении в дом мужа ее встречают недружелюбно не только дети ее мужа, но и родственники их, вследствие чего и она настраивается к ним враждебно. Вот как описывает свое положение сама мачеха:

«Не дай, Боже, ведь того, да не дай, Господи,

Детей растить без желанных родителей,

Их воспитывать названной лихой мачехе;

Тихо сказать детям — не послушают,

Сурово да сказать детям — обижаются;

Столько злится богоданна эта матушка (т. е. свекровь)

На эту все обидную невестушку;

По детях стоит стеной да городовой,

По внучаткам — желаньецем великиим;

Все журит-бранит ветляную нешутушку ':

Приветливую невестку, мачеху, которая приходится ей

невесткой. (Прим. авт.)

«то же грозно, не спросясь, распоряжаешься

Ты над этимя обиднымя детушкам?»

Не дай, Господи, на сем да на белом свете

Столько слыть да названной лихой мачехой;

Много ума надо разума в головушку,

Как воспитывать сердечных чужих детушек».

В противоположность враждебным отношениям мачехи к детям отношения к ним родных отца и матери являются самыми нежными и сердечными. Любовь родителей к детям выразилась во многих пословицах. Прежде всего «дети — благодать Божья»; «у кого детей много, тот не забыт от Бога». Для родителей все дети милы, хотя бы их было много, хотя бы они ничем не выдавались — ни силой, ни дородством, ни умом: «много есть, да лишних нет»; «дитя худенько, а отцу-матери миленько». Но особенно много говорят пословицы о нежной материнской любви; сердце матери постоянно болит о детях, ее мысли и заботы всегда о них, несмотря на их полную беспечность, которая любящему материнскому сердцу представляется недостатком любви: «матернее сердце в детках, а детское в камне»; «детки про щепки, а матка про детки»; «матка по дочке плачет, а дочка по доске скачет». Любовью сдерживается и гнев матери; она не бывает жестока к своим детям и действует на них больше угрозой, чем наказанием: «материи побои не болят»; «родная мать и высоко замахивается, да не больно бьет». Зато заботы ее о детях не знают меры: она холит и нежит их, наряжает и сама не налюбуется ими. В старинной «Повести о Горе-Злосчастьи» (XVII в.) молодец поет такую «хорошую напевочку»:

«Беспечальна мати меня породила,

Гребешком кудерцы расчесывала,

Драгими порты меня одевала,

И отшед под ручку посмотрила:

— Хорошо ли мое чадо в драгих портах?

А в драгих портах чаду и цены нет!»

Не знает также пределов и горе матери, когда она теряет детей своих; оно неизмеримо больше горя жены, потерявшей своего мужа, и сестры, потерявшей брата; у тех еще будет утеха в жизни, а для матери дети — все: «молода жена плачет до росы утренней, сестрица до золота кольца, мать до веку»; «мать плачет (по детищу) не над горсточкой, а над пригоршней». И для взрослых «нет такого дружка, как родная матушка»; «жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матери». Она же — «днем денна печальница, в ночь ночная богомольница», потерю которой горько оплакивают дети:

«Как не стало у бедных Родителя, матушки, Как денной нашей заступушки, Ночной да богомольницы».

Естественно, что молитве такой любвеобильной богомольницы придается очень большое значение: «материнская молитва со дна моря вынимает». Такое же значение придается и благословению матери, равно как и благословению отца: «родительское благословение на воде не тонет, на огне не горит»; напротив того, проклятие их гибельно для детей, а проклятие матери — в особенности: «отцовская клятва сушит, а материна коренит». И не только проклятие, страшно даже неблагословение родительское. Дети во всем должны слушаться своих родителей, делать только то, что они велят, и ни в каком случае не отваживаться на такое дело, которое они не благословляют. В этом отношении замечательна уже упомянутая нами «Повесть о Горе-Злосчастьи», которая вся построена на мысли об обязанности детей повиноваться своим родителям. Герой этой повести, добрый молодец, является непослушным сыном. «Своевольно вышел он из своей семьи и сколько ни скитался по чужой стороне, не нашел семейного покоя, не завелся семьею вновь, не свил себе гнездышка». «Не покорился молодец отцу с матерью и за то должен был поклониться и покориться нечистому Горю-Злосчастью», которое беспощадно преследует его и насылает на него всевозможные беды.

Ту же нравственную мысль выражают старинные пословицы, например: «кто не слушает отца да матери, тот станет слушать телячьи кожи», т. е. плети, кнута; «не слушавши родителя, послушаешь палача». Именно таким палачом выведено Горе-Злосчастье, которое бессемейному бобылю навязалось на шею и как бы в насмешку над неудачной его попыткой обзавестись женою и домком сулит ему свою собственную семью с родственниками гладкими, умильными.

Само Горе-Злосчастье так говорит молодцу:

«Спамятуй, молодец, житие свое первое:

И как отец тебе говорил,

И как тебе мати наказывала,

О чем тогда ты их не послушал?

Не захотел ты им покоритися,

Постыдился им поклонитися,

А хотел ты жить, как тебе любо есть!

А кто родителей своих на добро учения не слушает,

Того выучу я, Горе-злосчастное!

Не к любому он учнет упадывать,

И учнет он недругу покорятися»!

Добрые люди, которые ласково приняли доброго молодца на своем пиру, делают ему такое наставление:

«А что еси ты, доброй молодец,

Ты поди на свою сторону,

К любимым честным своим родителям,

К отцу своему и к матери любимой,

Простися ты с своими родители,

С отцом и матерью,

Возьми от них благословение родительское»!

Горе-Злосчастье грозит непочитающим родителей тем, что оно само выучит их; а практическая мудрость пословиц дает и более реальное побуждение к уважению родителей: «корми деда на печи: и сам будешь там»; «дети отца бьют, на себя запас пасут».

Богатырский эпос представляет нам много примеров послушания родителям и уважения к родительскому благословению. В этом отношении интересны былины о Василии Буслаеве, которого девка-чернавка по материнскому приказанию берет за белы руки и сажает в погреб в самый разгар его драки с мужиками новгородскими. Илья Муромец просит родительского благословения перед выездом, как и Василий Буслаев перед отправлением в Иерусалим. Добрыня, равно как и Дюк Степанович, на поезде просит у матери «прощеньице с благословеньицем на тые на веки нерушимые». Мало того, мать является руководительницей своего сына. Так, мать Дюка Степановича рассказывает ему про путь ко славному городу Киеву и предостерегает его от опасностей на этом пути; не велит ему хвастать на пиру у князя Владимира «животинками сиротскими, отцовскою золотой казной бессчетною». Мать Василия Буслаевича советует сыну «прибирать себе дружину хоробрую, чтобы никто его в Новеграде не обидел».

Немало подобных примеров представляет нам также история. Любопытны в этом отношении завещания русских князей. Дмитрий Донской приказывает детей своих княгине: «а вы, дети мои, говорит он, живите за одно, а матери своей слушайтесь во всем; если кто из сыновей моих умрет, то княгиня моя поделит его уделом остальных сыновей моих: кому что даст, то тому и есть, а дети мои из ее воли не выйдут... А который сын мой не станет слушаться своей матери, на том не будет моего благословения». Договор великого князя Василия Дмитриевича с братьями начинается так: «По слову и благословению матери нашей Авдотьи». В договор свой с братом Юрием Василий вносит следующее условие: «А матерь свою нам держать в матерстве и чести». Сыну своему Василий Дмитриевич наказывает держать свою мать «в чести и матерстве, как Бог рекл»; в другом завещании обязывает сына почитать мать точно так же, как почитать отца. Князь Владимир Андреевич Серпуховский дает своей жене право судить окончательно споры между сыновьями, приказывает последним чтить и слушаться матери. То же самое приказывает сыновьям и Василий Темный.

Когда дитя вырастает и становится взрослым человеком, когда такой человек начинает сам о себе заботиться, то, естественно, он приобретает себе некоторую самостоятельность, которая чем дальше, тем больше увеличивается: «сын — мой, а ум у него — свой». Эту самостоятельность взрослых детей пословица выражает в такой несколько грубой форме: «детки возмужают, батьку испугают»; «сын запоет и отец не уймет». Поэзия былин представляет нам подобные случаи. Мать Василия Буслаевича не велит ему идти к князьям на почестей пир; но он не может сдержать порывов своей богатырской силы и не слушает запрещения матери. Дюк Степанович также против воли матери уезжает в Киев. Замечательный пример такой борьбы рвущихся на волю молодых сил с долгом повиновения родительской воле представляет нам наш исторический богатырь Петр Великий. Перебравшись из тесной Яузы реки на Переяславское озеро, он весь предался своим кораблям. «Мать зовет его из Переяславля в Москву на панихиды по брате Феодоре, он отвечает: «быть готов, только гей, гей, дело есть»; голова занята одним, об одном твердил он матери: «о судах паки подтверждаю, что зело хороши все». 1 мая (1692) был спущен на озеро первый корабль; в июле весь двор отправился в Переяславль и пробыл там до сентября: царица Наталья, не имея возможности удержать сына в Москве, должна была сама отправляться на место его любимых потех.

Но матери трудно было следовать за богатырем, который рвался на более широкую воду, «охоте его равную». Переяславское озеро стало ему тесно; он посмотрел Кубен-ское — то было мелко. Неодолимая сила тянула его к морю. К матери за благословением — не пускает; наконец, «видя великое желание и неотменную охоту», пустила поневоле, взявши обещание не ходить самому по морю, а только посмотреть корабли. В июле 1693 года с большою свитою царь отправился на север к Архангельску. Как только завидел море, обещание, данное матери, было забыто: поплыл провожать иностранные корабли. А мать шлет письмо за письмом, пишет о возвращении: «О том, свет мой, радость моя, сокрушаюсь, что тебя, света моего, не вижу. Писала я к тебе, к надежде своей, как мне тебя, радость свою, ожидать: и ты, свет мой, опечалил меня, что о том не отписал. Прошу у тебя, света моего, помилуй родшую тя, как тебе, радость моя, возможно, приезжай к нам, не мешкав. Ей, свет мой, несносная мне печаль, что ты, радость, в дальнем таком пути. Буди над тобою, свет мой, милость Божия, и вручаю тебя, радость свою, общей нашей надежде Пресвятой Богородице: она тебя, надежда наша, да сохранит».

«И ныне подлинно отписать не могу (о своем приезде), для того что дожидаюсь кораблей, отвечает Петр: а как они будут, о том никто не ведает, а ожидают вскоре; а как они будут, и я, искупя что надобет, поеду тотчас день и ночь. Да о едином милости прошу: чего для изволишь печалиться обо мне? Изволила ты писать, что предала меня в паству матери Божией; такого пастыря имеючи, почто печаловать? Тоя бо молитвами и предстательством не точию я един, но и мир сохраняет Господь. За сим благословения прошу недостойный Петрушка».

Петр пишет, что был на море — обещание не сдержано. Новая причина матери беспокоиться, торопит сына, чтоб возвратился: «Сотвори, свет мой, надо мною милость, приезжай к нам, батюшка мой, не замешкав. Ей, ей, свет мой! велика мне печаль, что тебя, света моего — радости, не вижу. Писал ты, радость моя, ко мне, что хочешь всех кораблей дожидаться: и ты, свет мой, видел, которые прежде пришли чего тебе, радость моя, тех дожидаться? Не презри, батюшка мой свет, сего прошения. Писал ты, радость моя, ко мне, что был на море: и ты, свет мой, обещался мне, что было не ходить».

Достигнув зрелого возраста, сын сам становится кормильцем отца и матери: «корми сына до поры: придет пора — сын тебя покормит». Он — «на старость печальник, на покон души поминыцик». Но он полезен уже и в малых летах: «свой бороноволок дороже чужого работника»; полезен даже при своей неумелости и неопытности: «свой дурак дороже чужого умника». А если он и дело знает, и трудолюбив, и нравом хорош, словом — если он «добрый сын», он «всему свету завидище». Но особенно он дорог тем, что он свой, он поддержит отцовский дом и будет кормить отца— мать в старости. В этом отношении он имеет большое преимущество перед дочерью: «дочь — чужое сокровище: холь да корми, учи да стереги, да в люди отдай»; «сын — домашний гость, а дочь в люди пойдет»; «сына корми — себе пригодится, дочь корми — людям снадобится». Песня так выражает это значение сына в семействе:

«Уж как сын-то у меня хозяин в дому. Уж как дочь у меня гостинка в дому».

Мать горько оплакивает потерю своего кормильца-сына, без которого она стала горькою, обиженной сиротой, нищею, без всякой защиты от злых людей:

«После своего сердечного нонь дитятка Мне в опорченках победной находитися, Буде по миру горюше набродитися; По подоконью победной настоятися, Меж дворами мне обидной столыпатися»

Подобным образом горюет по отъезде сына и мать Добрыни Никитича, честна вдова Офимья Александровна:

«Закатилося краевое солнышко за лесушки за темные,

За моря, за озера широкие:

Уехало чадо мое милое, чаделко любимое,

Молодой Добрынюшка Никитинич!»

Здесь, впрочем, причина горя несколько иная: мать оплакивает Добрыню не как кормильца, а как своего защитника. Когда Добрыня после двенадцатилетнего отсутствия приезжает домой и входит в палаты бездокладочно, не узнавшая его мать так выговаривает ему за это:

«Ай же ты, детина приезжая! Едешь ты ко двору богатырскому, Ко терему ко вдовиному,

А не спрашиваешь ты у дверей двереничков, У ворот заворотничков,

Идешь в палаты безобсылочно, бездокладочно:

То есть шататься, бродить. (Прим. авт.)

Как быв был Добрынюшка Никитинич, Так не дошло бы тебе насмехатися»..,

потому что

«Отрубил бы он тебе буй ну голову За твои поступки неумильные».

И сам Добрыня смотрит на себя как на защитника своей матери, и эту свою обязанность ставит выше привязанности к своей молодой жене Настасье Никуличне. Когда Алеша Попович просит у него прощения за свое намерение жениться на его жене, он отвечает:

«В той вины, братец, тебя Бог простит, Что ты посидел подле моей любимой семьи, Подле молодой Настасьи Никуличны; А во другой вины, тебе, братец, не прощу: Как приезжал ты из чиста поля в первых

шесть лет, Привозил ты весточку нерадостну, Что нет жива Добрыни Никитича, Убит лежит во чистом поле...

Так тогда государыня родна матушка Желешенько по мне плакала, Слезила свои очи ясные, Скорбила свое лице белое: В этой вины тебе не прощу»!

Как взрослый сын — защитник своей матери, так взрослый брат — друг и защитник своей сестры. Дружбу между братом и сестрой пословица признает за явление самое обыкновенное и необходимое, так что, говоря вообще о чьей-нибудь дружной жизни, сравнивает ее именно с жизнью брата и сестры: «живут, как брат с сестрой». Вот плач об умершем брате, обращенный к сестре ее подругою:

...«Поезжали вы со братцем веселешенько; Впереди тоби он был да передовщичек, Позади он был любимой ведь повозничек, Нонь как схватишься за братца за родимого, Нет повозничка тебе да провожателя, Твоей волюшки да нету сберегателя».

Это значение брата как «сберегателя волюшки» сестриной, как защитника ее от обид и злословия еще более выясняется в другом плаче:

«Был (т. е. брат) заступушкой тоби, бы;

. ^ . заборонушкой;

Про тебя да ведь про белую лебедушку

Ветры в поле не навеялись,

Пустоеловья добры люди не иабоялись».

Из истории семьи

А без брата —

«Попусту да в поле ветры принавеются, Понапрасну в поле травка нашатается, Пустословья добры людушки набаются; Веют ветры в чистом поле со западочкой, Бают людушки теперь да со прибавочкой, Преобидят меня белую лебедушку».

Желобовский А. И. Семья по воззрениям русского народа Воронеж, 1892.

С. 2—31.

Мир семьи

0x08 graphic

а подворье обитала одна семья, а если две, то редко и временно. Хозяйство одной семьи

в разных местах и в разные времена называли по-разному (двор, дым, тягло, оседлость и т. д.). Терминология эта служила для выколачивания из крестьян налогов и податей, но она же выражала и другие назначения семьи со всеми хозяйственными и нравственными оттенками.

Семья для русского человека всегда была средоточием всей его нравственной и хозяйственной деятельности, смыслом существования, опорой не только государственности, но и миропорядка. Почти все этические и эстетические ценности складывались в семье, усваивались человеком постепенно, с нарастанием их глубины и серьезности. Каждый взрослый здоровый человек, если он не монах, имел семью. Не иметь жены или мужа, будучи здоровым и в зрелых годах, считалось безбожным, то есть противоестественным и нелепым. Бездетность воспринималась наказанием судьбы и как величайшее человеческое несчастье. Большая, многодетная семья пользовалась в деревне и волости всеобщим почтением. «Один сын — не сын, два сына — полсына, три сына — сын»,— говорит древнейшая пословица. В одном этом высказывании заключен целый мир. Три сына нужны, во-первых, чтобы двое заменили отца и мать, а третий подстраховал своих братьев; во-вторых, если в семье много дочерей, род и хозяйство при трех сыновьях не захиреют и не прервутся; в-третьих, если один уйдет служить князю, а второй богу, то один-то все равно останется.

Но прежде чем говорить о нравственно-эстетической атмосфере северной крестьянской семьи, вспомним основные названия родственников.

Муж и жена, называемые в торжественных случаях супругами, имели множество и других названий. Хозяин, супруг, супружник, мужик, отец, боярин, батько, сам — так в разных обстоятельствах назывались женами мужья. Жену называли супругой, хозяйкой, самой, маткой. Дополнялись эти названия несколько вульгарным «баба», фамильярно-любовным «женка», хозяйственно-уважительным «большу-ха» и т. д. Мать называли мамой, матушкой, мамушкой, маменькой, мамкой, родительницей. Отца сыновья и дочери кликали чаще всего тятей, батюшкой (современное «папа» укоренилось сравнительно недавно). К родителям на Севере никогда не обращались на «вы», как это распространено на Украине. Неродные отец и мать, как известно, назывались отчимом и мачехой, а неродные дочь и сын — падчерицей и пасынком. Дети родных братьев и сестер назывались двоюродными. Маленькие часто называли деда «дедо», а бабку «баба», дядюшку и тетушку племянники звали иногда божатом, божатком, божаткой, божатушкой или крестным, крестной. Так же называли порой и других, более дальних родственников. Невестка, пришедшая в дом из другой семьи, свекра и свекровь обязана была называть батюшкой и матушкой, они были для нее «богоданными» родителями. По отношению к свекру она считалась снохой, а по отношению к свекрови и сестрам мужа — невесткой. Сестра называла брата брателко, братья двоюродные иногда называли друг друга побратимами, как и побратавшиеся неродные. Побратимство товарищей с клятвенным обменом крестами и троекратным целованием было широко распространено и являлось результатом особой дружбы или события, связанного со спасением в бою.

Девичья дружба, не связанная родством, тоже закреплялась своеобразным ритуалом: девицы обменивались нательными крестиками. После этого подруг так и называли: крестовые. Термин «крестовая моя» нередко звучал в частушках.

Побратимство и дружба обязывали, делали человека более осмотрительным в поведении. Не случайно в древнейшей пословице говорится, что «надсаженный конь, надломленный лук да замаранный друг — никуда не гожи».

Деверьями женщины звали мужниных братьев, а сестер мужа — золовками. По этому поводу создана пословица: «Лучше семь топоров, чем семь копылов». То есть лучше семь братьев у мужа, чем семь сестер. Зять, как известно, муж дочери. Отец и мать жены или невесты — это тесть и теща, но в глаза их было положено называть батюшкой и матушкой. Родители невестки (снохи) и родители зятя называли друг друга сват и сватья. (Сват в свадебном обряде — совсем другое.) Женатые на родных сестрах считались свояками, а свояченицей называлась почему-то сестра жены. Звание «шурин» существует лишь в мужском роде и для мужского пола, оно обозначает брата жены, а муж сестры является зятем для обоего пола. По этому поводу в народе бытовала шутливая загадка: «Шурина племянник какая зятю родня?» Не сразу и догадаешься, что речь идет о родном сыне.

Об отцовском доме сложено и до сих пор слагается неисчислимое множество стихов, песен, легенд. По своей значимости «родной дом» находился в ряду таких понятий русского крестьянства, как смерть, жизнь, добро, зло, бог, совесть, родина, земля, мать, отец. Родимый дом для человека есть нечто определенное, конкретно-образное, как говорят ученые люди. Образ его не абстрактен, а всегда предметен, точен и... индивидуален даже для членов одной семьи, рожденных одной матерью и выросших под одной крышей.

Дом этот всегда отличается от других домов, пусть конструктивно и срублен точь-в-точь как у кого-то еще, что случалось тоже в общем-то редко. Построить из дерева и оборудовать два совершенно одинаковых дома невозможно даже одному и тому же плотнику хотя бы по той причине, что все деревья в лесу разные и все дни в году тоже разные.

Разница заключалась и в самой атмосфере семьи, ее нравственно-эстетическом облике, семейных привычках, традициях и характерах.

В каждом доме имелся некий центр, средоточие, нечто главное по отношению ко всему подворью. Этим средоточием, несомненно, всегда был очаг, русская печь, не остывающая, пока существует сам дом и пока есть в нем хоть одна живая душа.

Каждое утро на протяжении многих веков возникает в печи огонь, чтобы греть, кормить, утешать и лечить человека. С этим огнем связана вся жизнь. Родной дом существует, пока тепел очаг, это тепло равносильно душевному. И если есть в мире слияние незримого и физически ощутимого, то пример родного очага идеальный для такого слияния. С началом христианства очаг в русском жилище, по-видимому, отдал часть своих «прав и обязанностей» переднему правому углу с лампадой и православными иконами. Божница в углу над семейным столом, на котором всегда лежали обыденные хлеб-соль, становится духовным средоточием крестьянской избы как зимней, так и летней. Однако правый передний угол совсем не противостоял очагу, они просто дополняли друг друга. Любимыми иконами в русском быту помимо Спаса считались образы богоматери (связь со значением болынухи, хранительницы очага и семейного тепла, очевидна), Николая-чудотворца (который и плотник, и рыбак, и охотник) и, наконец, образ Егория, попирающего копьем змия (заступник силой оружия).

Существовало много примет, связанных с домом и очагом, всевозможных легенд и поверий. Считалось, например, что нельзя затоплять печь с непокрытой головой. «Запечный дедушко,— рассказывает Анфиса Ивановна,— будто бы надел на голову одной хозяйке чугунок, она так, с чугунком, и ходила всю жизнь».

Семья

Бобыль, бродяга, шатун, вообще человек без семьи считался обиженным судьбой и богом. Иметь семью и детей было так же необходимо, так же естественно, как необходимо и естественно было трудиться.

Семья скреплялась наибольшим нравственным авторитетом. Таким авторитетом обычно пользовался традиционный глава семьи. Но сочетание традиционного главенства и нравственного авторитета вовсе не обязательно. Иногда таким авторитетом был наделен или дед, или один из сыновей, или большуха, тогда как формальное главенство всегда принадлежало мужчине, мужу, отцу, родителю.

Доброта, терпимость, взаимное прощение обид переходили в хорошей семье во взаимную любовь, несмотря на семейную многочисленность. Ругань, зависть, своекорыстие не только считались грехом. Они были просто лично невыгодны для любого члена семьи.

Любовь и согласие между родственниками давали начало любви и за пределами дома. От человека, не любящего и не уважающего собственных родных, трудно ждать уважения к другим людям, к соседям по деревне, по волости, по уезду. Даже межнациональная дружба имеет своим истоком любовь семейную, родственную. Ожидать от младенца готовой любви, например, к дяде или же тетушке нелепо, вначале его любовь не идет далее матери. Вместе с расширением физической сферы познания расширяется и нравственная. Ребенку постепенно становится жаль не только мать, но и отца, сестер и братьев, бабушку с дедом, наконец, родственные чувства настолько крепнут, что распространяются и на теток с дядюшками. Прямое кровное родство становится основанием родству косвенному, ведь сварливая, не уважающая собственных дочерей старуха не может стать доброй свекровью, как из дочери-грубиянки никогда не получится хорошей невестки. Доброта и любовь к родственникам кровным становится обязательным условием если не любви, то хотя бы глубокого уважения к родственникам некровным. Как раз на этой меже и зарождаются роднички высокого альтруизма, распространяющегося за пределы родного дома. Сварливость и неуживчивость как свойства характера считались наказанием судьбы и вызывали жалость к их носителям. Активное противодействие таким проявлениям характера не приносило семье ничего хорошего. Надо было уметь уступить, забыть обиду, ответить добром или промолчать.

Итак, формальная традиционная иерархия в русском семействе, как, впрочем, и в деревне, и в волости, не всегда совпадала с нравственной, хотя существовало стремление к такому слиянию как к идеальному воплощению семейного устройства. Поэтому даже слабохарактерного отца дети уважали, слушались, даже не очень удачливый муж пользовался женским доверием, и даже не слишком толковому сыну отец, когда приходило время, отдавал негласное, само собою разумеющееся старшинство. Строгость семейных отношений исходила от традиционных нравственных установок, а вовсе не от деспотизма, исключающего нежность к детям и заботу о стариках.

Веками складывалось в крестьянской семье и взаимоотношение полов. Например, жены с мужем, сестры и братьев. Особенно наглядно выглядят эти взаимоотношения в труде. Женщина, закатывающая на воз многосаженное бревно или махающая кувалдой в кузнице, была так же нелепа, как и прядущий кузнец или доящий корову мужчина. Только по великой нужде женщина, обычно вдова, бралась за топор, а мужчина (тоже чаще всего овдовевший) садился с подойником под корову.

Все руководство домашним хозяйством держала в руках болыиуха — женщина, жена и мать. Она ведала, как говорится, ключами от всего дома, вела учет сену, соломе, муке и заспе *. Весь скот и вся домашняя живность, кроме лоша-

Заспа — овсяная крупа (сев. жарг,). (Прим. авт.)

дей, находились под присмотром болыиухи. Под ее неусыпным надзором находилось все, что было связано с питанием семьи: соблюдение постов, выпечка хлеба и пирогов, стол праздничный и стол будничный, забота о белье и ремонте одежды, тканье, баня и т. д. Само собой, все эти работы она делала не одна. Дети, едва научившись ходить, понемногу вместе с игрой начинали делать что-то полезное. Большуха отнюдь не стеснялась в способах поощрения и наказания, когда речь шла о домашнем хозяйстве.

Звание «большуха» с годами незаметно переходило к жене сына.

Хозяин, глава дома и семьи, был прежде всего посредником в отношениях подворья и земельного общества, в отношениях семьи и властями предержащими. Он же ведал главными сельхозработами, пахотой, севом, а также строительством, заготовкой леса и дров. Всю физическую тяжесть крестьянского труда он вместе со взрослыми сыновьями нес на своих плечах. Дед (отец хозяина) часто имел во всех этих делах не только совещательный, но и решающий голос. Кстати, в добропорядочной семье любые важные дела решались на семейных советах, причем открыто, при детях. Лишь дальние родственники (убогие или немощные, до самой смерти живущие в доме) благоразумно не участвовали в этих советах.

Семья крестьянина складывалась веками, народ отбирал ее наиболее необходимые «габариты» и свойства. Так, она разрушалась или оказывалась неполноценной, если была недостаточно полной. То же происходило при излишней многочисленности, когда, к примеру, женились два или три сына. В последнем случае семья становилась, если говорить по-современному, «неуправляемой», поэтому женатый сын, если у него имелись братья, стремился отделиться от хозяйства отца. Мир нарезал ему землю из общественного фонда, а дом строили всей семьей, помочами. Дочери, взрослея, тоже покидали отцовский дом. При этом каждая старалась не выходить замуж раньше старшей сестры. «Через сноп не молотят»,— говорилось о неписаном законе этой очередности.

Дети в семье считались предметом общего поклонения. Нелюбимое дитя было редкостью в русском крестьянском быту. Люди, не испытавшие в детстве родительской и семейной любви, с возрастом становились несчастными. Не зря вдовство и сиротство издревле считались большим и непоправимым горем. Обидеть сироту или вдову означало совершить один из самых тяжких грехов. Вырастая и становясь на ноги, сироты делались обычными мирянами, но рана сиротства никогда не зарастала в сердце каждого из них.

Жизненный круг

Ритм — основа не только труда. Он необходим человеку и во всей его остальной деятельности. И не одному человеку, а всей его семье, всей деревне, всей волости и всему крестьянству.

«Лад» и «строй», как и не русские по происхождению слова «такт» и «тембр», принадлежат миру музыки. Но «такт» в современном русском языке употребляется в более широком бытовом смысле и служит для характеристики хорошего поведения¹.

О «ладе» и «строе» и говорить не приходится. Достаточно вспомнить гнезда слов, связанных с этими словами.

Гармония, как духовная и физическая по отдельности, так и вообще,— это жизнь, полнокровность жизни, ритмичность. Сбивка с ритма — это болезнь, неустройство, разлад, беспорядок.

Смерть — это вообще остановка, хаос, нелепость, прекращение гармонического звучания, распадение и беспорядочное смешение звуков.

Ритмическая жизнь, как и музыкальное звучание, не подразумевает однообразия. Наоборот, ритм высвобождает время и духовные силы каждого человека в отдельности или этнического сообщества, он помогает прозвучать индивидуальности и организует ее, словно мелодию в музыке. Ритм закрепляет в человеке творческое начало, он обязательное, хотя и не единственное условие творчества.

Ритмичность была одной из самых удивительных принадлежностей северного народного быта. Самый тяжелый мускульный труд становился посильным, менее утомительным, ежели он обретал мерность. Не зря же многие трудовые процессы сопровождались песней. Вспомним общеизвестную бурлацкую «Эй, ухнем» или никитинское:

¹ Другие музыкальные аналогии тоже можно с успехом употребить для понимания народной жизни. (Прим. авт.)

Едет пахарь с сохой, едет — песню поет, По плечу молодцу все тяжелое...

Гребцы в лодках, преодолевая ветер и волны, пели; солдаты на марше пели; косцы на лугу пели. Пели даже закованные в кандалы каторжане... Ритм помогал быстрее осваивать трудовые секреты, приобретать навыки, а порой, пусть и на время, освобождал человека даже от собственных физических недостатков. Например, женщина-заика, неспособная в обычное время связать и двух слов, петь могла часами, причем сильно, легко и свободно.

Ритмичным был не только дневной, суточный цикл, но и вся неделя. А сезонные сельхозработы, праздники и посты делали ритмичным и весь год.

Лишь дальние многодневные поездки «под извоз» сбивали суточный ритм крестьянской жизни. В прошлом веке и в начале нынешнего эти поездки (на ярмарку, по гужпо-винности, на станцию, на лесозаготовки и т. д.) не были частыми. Они, несмотря на тяжесть и дорожную неустроенность, воспринимались вначале как вынужденное нарушение обыденности. С ростом российской промышленности в сельскую экономику все больше начало внедряться отходничество, поездки стали чаще и обременительней, что приводило к нарушению не только суточной, но и годовой ритмичности.

Человек менял свои возрастные особенности незаметно для самого себя, последовательно, постепенно (вспомним, что и слово «степенно», иначе несуетливо, с достоинством, того же корня). Младенчество, детство, отрочество, юность, молодость, пора возмужания, зрелость, старость и дряхлость сменяли друг друга так же естественно, как в природе меняются, например, времена года. Между этими состояниями не было ни резких границ, ни взаимной вражды, у каждого из них имелись свои прелести и достоинства. Если в детскую пору младенческие привычки еще допускались и были терпимы, то в юности они считались уже неестественными и поэтому высмеивались. То, что положено было детству, еще не отсекалось окончательно в юности, но в молодости подвергалось легкой издевке, а в пору возмужания считалось уже совсем неприличным. Например, в младенчестве человек еще не может вырезать свистульку из весеннего тальникового прутика. У него не хватит для этого ни сил, ни умения (не говоря уже о том, что старшие никогда не доверят ему отточенного ножа). В детстве он ворохами делает эти самые свистульки, в юности уже стесняется их делать, хотя, может быть, и хочется, а в молодости у него достаточно других, более сложных и полезных развлечений. Можно лишь сократить или удлинить какое-либо возрастное состояние, но ни перескочить через него, ни выбросить из жизни невозможно.

Такая постепенность подразумевала обязательную новизну и многообразие жизненных впечатлений. Ведь ничто в жизни уже нельзя было повторить: ни первый младенческий крик, ни первый нырок в окуневый омут. Возможность стать рекрутом или женихом не представляется человеку дважды, а если и представляется, то исчезает новизна и очарование, очарование любого, даже такого печального события, как разлука с родиной, связанная с уходом в солдаты. Вдовец, вынужденный жениться во второй раз, стеснялся делать свадьбу. У женщин было отнюдь не в чести второе замужество. Общественное мнение, весьма снисходительное к физическому или другому недостатку, становилось совершенно беспощадным к недостатку нравственному.

Не потому ли дурной человек хотел стать не хуже других (по крайней мере, не хвастался тем, что он дурной), средний стремился быть хорошим, а хороший считал, что ему тоже не мешало бы стать лучше?

Ритмичность, сопровождавшая человека на всем его жизненном пути, объясняет многие «странности» крестьянского быта. Считалось, к примеру, вполне нормальным, хотя и не очень почтенным то, что дитя и старик из зажиточного хозяйства вдруг пошли с корзиной по миру (значит, в хозяйстве неожиданно пала лошадь, или сгорело гумно, или вымокла рожь). Но никто даже и представить себе не смог бы такую картину: не дитя и не старик, а сам хозяин потерпевшего двора в разгар сенокоса пошел бы с корзиной по миру. В северных деревнях еще не так давно считалось позорным праздновать в будние дни. Женщинам и холостым парням разрешалось пить только сусло и пиво, а тех мужчин, которые напивались и начинали «шалить», под руки выводили «из помещения». Старики и старухи имели право нюхать табак. Но трудно сказать, что ждало подростка или молодого мужчину, осмелившегося бы завести свою табакерку.

Всему было свое время и свой срок.

Разрыв в цепи естественных и потому необходимых в своей последовательности житейских событий или же перестановка их во времени лихорадили всю человеческую судьбу. Так, слишком ранняя женитьба могла вызвать в мужчине своеобразный комплекс «недогула» (гулять, по тогдашней терминологии, вовсе не значило шуметь, бражничать и распоясываться. Гулять означало быть холостым, свободным от семейных и воинских забот). Этот «недогул» позднее мог сказаться далеко не лучшим способом, иные начинали наверстывать его, будучи семьянинами. Так же точно и слишком затянувшийся холостяцкий период не шел на пользу, он выбивал из нормальной жизненной колеи, развращал, избаловывал.

Степень тяжести физических работ (как, впрочем, и психологических нагрузок) нарастала в крестьянском быту незаметно, последовательно, что закаливало человека, но не надрывало. Так же последовательно нарастала и мера ответственности перед сверстником, перед братом или сестрой, перед родителями, перед всей семьей, деревней, волостью, перед государством и, наконец, перед всем белым светом.

В этом была основа воспитания. Ведь тот, кто обманул сверстника в детской игре, легко может обмануть отца и мать, а обманувшему отца и мать после нескольких повторений ничего не стоит пренебречь мнением и всей деревни, и всех людей. Отсюда прямая дорога к эгоизму и отщепенству. Человек понемногу начинает злиться уже на всех, противопоставляя себя всему миру. Противопоставление же оправдывает в глазах эгоиста или эгоистической группы и антиобщественные поступки, обычные преступления.

Младенчество

Женщина не то чтобы стеснялась беременности. Но она становилась сдержанней, многое, очень многое уходило для нее в эту пору куда-то в сторону. Не стоило без нужды лезть людям на глаза. Считалось, что чем меньше о ней люди знали, тем меньше и пересудов, а чем меньше пересудов, тем лучше для матери и ребенка. Ведь слово или взгляд недоброго человека могут ранить душу, отсюда и выражение «сглазить», и вера в порчу. Тем не менее женщины чуть ли не до последнего дня ходили в поле, обряжали скотину (еще неизвестно, что полезнее при беременности: сидеть два месяца дома или работать в поле). Близкие оберегали женщину от тяжелых работ. И все же дети нередко рождались прямо в поле, под суслоном, на ниве, в сенокосном сарае.

Чаще всего роженица, чувствуя приближение родов, пряталась поукромней, скрывалась в другую избу, за печь или на печь, в баню, а иногда и в хлев и посылала за повитухой. Мужчины и дети не должны были присутствовать при родах ¹.

Ребенка принимала бабушка: свекровь или мать роженицы. Она беспардонно шлепала младенца по крохотной красной попке, вызывая крик.

Кричит, значит, живой.

Пуп завязывали прочной холщовой ниткой.

Молитвы, приговорки, различные приметы сопровождали рождение младенца. Частенько, если баня к этому моменту почему-либо не истоплена, бабушка залезала в большую печь. Водою, согретой в самоваре, она мыла ребенка в жаркой печи, подостлав под себя ржаную солому. Затем ребенка плотно пеленали и лишь после всего этого подносили к материнской груди и укладывали в зыбку.

Скрип зыбки и очепа сопровождал колыбельные песни матери, бабушки, а иногда и деда. Уже через несколько недель иной ребенок начинал подпевать своей няньке. Засыпая после еды или рева, он в такт качанью и бабкиной песенке гудел себе в нос:

— Ао-ао-ао.

Молоко наливали в бараний рожок с надетым на него специально обработанным соском от коровьего вымени, пеленали длинной холщовой лентой. Пеленание успокаивало дитя, не давало ему возиться и «лягаться», не позволяло ребенку мешать самому себе.

Легкая зыбка, сплетенная из сосновых дранок, подвешивалась на черемуховых дужках к очепу. Очеп — это гибкая жердь, прикрепленная к потолочной матице. На хорошем очепе зыбка колебалась довольно сильно, она плавно выметывалась на сажень от пола. Может быть, такое качание от самого дня рождения с последующим качанием на качелях вырабатывало особую закалку: моряки, выходцы из крестьян, весьма редко подвержены были морской болезни. Зыбка служила человеку самой первой, самой маленькой ограничительной сферой, вскоре сфера эта расширялась до величины избы, и вдруг однажды мир открывался младенцу во всей своей широте и величии. Деревенская улица уходила далеко в зеленое летнее или белое зимнее поле. Небо, дома, де-

С точки зрения северной крестьянки, мужчина-акушер — нелепость, противоречие здравому смыслу, как женщина-коновал, например. (Прим. авт.) ревья, люди, животные, снега и травы, вода и солнце и сами по себе никогда не были одинаковыми, а их разнообразные сочетания сменялись ежечасно, иногда и ежеминутно.

А сколько захватывающей, великой и разнообразной радости в одном, самом необходимом существе — в родной матери! Как богатеет окружающий мир с ее краткими появлениями, как бесконечно прекрасно, спокойно и счастливо чувствует себя крохотное существо в такие минуты!

Отец редко берет ребенка на руки, он почти всегда суров с виду и вызывает страх. Но тем памятнее его мимолетная ласковая улыбка. А что же такое бабушка, зыбку качающая, песни поющая, куделю прядущая, всюду сущая? Почти все чувства: страх, радость, неприязнь, стыд, нежность — возникают уже в младенчестве и обычно в общении с бабушкой, которая «водится», качает люльку, ухаживает за младенцем. Она же первая приучает к порядку, дает житейские навыки, знакомит с восторгом игры и с тем, что мир состоит не из одних только радостей.

Первая простейшая игра, например, ладушки либо игра с пальчиками. «Поплевав» младенцу в ладошку, старуха начинала мешать «кашу» жестким своим пальцем:

Сорока кашу варила, Детей скликала. Подте, детки, кашу ись. Этому на ложке,—

старуха трясла мизинчик,—

Этому на поварешке,—

начинала «кормить» безымянный пальчик,—

Этому вершок. Этому весь горшок!

Персональное обращение к каждому из пальчиков вызывало нарастание интереса и у дитя, и у самой рассказчицы. Когда речь доходила до последнего (большого) пальчика, старуха теребила его, приговаривала:

А ты, пальчик-мальчик, В гумешко не ходишь. Горошку не молотишь. Тебе нет ничего!

Все это быстро, с нарастанием темпа, заканчивалось легкими тычками в детскую ручку:

Тут ключ (запястье),

Тут ключ (локоток),

Тут ключ... (предплечье) и т. д.

А тут све-е-е-жая ключевая водичка!

Бабушка щекотала у ребенка под мышкой, и внук или внучка заходились в счастливом, восторженном смехе. Другая игра-припевка тоже обладала своеобразным сюжетом, причем не лишенным взрослого лукавства.

Ладушки, ладушки,

Где были? — У бабушки.

Что пили-или? Кашку варили.

Кашка сладенька,

Бабушка добренька,

Дедушка недобр.

Поваренкой в лоб.

Конец прибаутки с легким шуточным щелчком в лоб вызывал почему-то (особенно после частого повторения) детское волнение, смех и восторг.

Таких игр-прибауток существовало десятки, и они инстинктивно усложнялись взрослыми. По мере того как ребенок развивался и рос, игры для мальчиков и для девочек все больше и больше разъединялись, разграничивались.

Припевки, убаюкивания, колыбельные и другие песенки, прибаутки, скороговорки старались оживить именем младенца, связать с достоинствами и недостатками формирующегося детского характера, а также с определенными условиями в доме, в семье и в природе.

Дети качались в зыбке, пока не вставали на свои ноги. Если же до этой поры появлялся новый ребенок, их клали «валетом». В таких случаях все усложнялось, особенно для няньки и матери... Бывало и так, что дядя рождался после племянника, претендуя на место в колыбели. Тогда до отделения молодой семьи в избе скрипели две одинаковые зыбки.

Кое-где на русском Северо-Западе в честь рождения ребенка, особенно первенца, отец или дед сажал дерево: липу, рябину, чаще березу. Если в палисаде у дома места уже не было, сажали у бани или где-нибудь в огороде. Эта береза росла вместе с тем, в честь кого была принесена из лесу и посажена на родимом подворье. Ее так и называли: Сашина (или Танина) береза. Отныне человек и дерево как бы опекали друг друга, храня тайну взаимности.

Детство

Писатели и философы называют детство самой счастливой порой в человеческой жизни. Увлекаясь таким утверждением, нельзя не подумать, что в жизни неминуема пора несчастливая, например старость.

Народное мировоззрение не позволяет говорить об этом с подобной определенностью. Было бы грубой ошибкой судить о народных взлядах на жизнь с точки зрения такого сознания, по которому и впрямь человек счастлив лишь в пору детства, то есть до тех пор, пока не знает о смерти. У русского крестьянина не существовало противопоставления одного жизненного периода другому. Жизнь для него была единое целое ¹ Такое единство основано, как видно, не на статичности, а на постоянном неотвратимом обновлении.

Граница между детством и младенчеством неясна, неопределенна, как неясна она при смене, например, ночи и утра, весны и лета, ручья и речки. И все же, несмотря на эту неопределенность, они существуют отдельно: и ночь, и утро, и ручей, и речка.

По-видимому, лучше всего считать началом детства то время, когда человек начинает помнить самого себя. Но опять же когда это начинается? Запахи, звуки, игра света запоминаются с младенчества. (Есть люди, всерьез утверждающие, что они помнят, как родились.)

По крестьянским понятиям, ты уже не младенец, если отсажен от материнской груди. Но иные «младенцы» просили «тити» до пятилетнего возраста. Кормление прерывалось с перспективой появления другого ребенка. Может быть, отсаживание от материнской груди — это первое серьезное жизненное испытание. Разве не трагедия для маленького человечка, если он, полный ожидания и доверия к матери, прильнул однажды к соску, намазанному горчицей?

Завершением младенчества считалось и то время, когда ребенок выучивался ходить и когда у него появлялась первая верхняя одежда и обувь.

Способность игнорировать неприятное и ужасное (например, смерть), вероятно, главный признак детской поры. Но это не значит, что обиды детства забывались быстрее. И злое и доброе детская душа впитывает одинаково жадно, дурные и хорошие впечатления запоминались одинаково

Она и теперь поддается членению лишь теоретически, условно; любое суждение о ней будет всегда ограниченным по отношению к ней. (Прим. авт.) ярко на всю жизнь. Но зло и добро не менялись местами в крестьянском мировосприятии, подобно желтку и белку в яйце, они никогда не смешивались друг с другом. Атмосфера добра вокруг дитяти считалась обязательной¹. Она вовсе не означала изнеженности и потакания. Ровное, доброе отношение взрослого к ребенку не противоречило требовательности и строгости, которые возрастали постепенно. Как уже говорилось, степень ответственности перед окружающим миром, физические нагрузки в труде и в играх зависели от возраста, они возрастали медленно, незаметно, но неуклонно не только с каждым годом, но и с каждым, может быть, днем.

Прямолинейное и волевое насаждение хороших привычек вызывало в детском сердце горечь, отпор и сопротивление. Если мальчишку за руку волокут в поле, он подчинится. Но что толку от такого подчинения? В хорошей семье ничего не заставляют делать, ребенку самому хочется делать. Взрослые лишь мудро оберегают его от непосильного. Обычная детская жажда подражания действует в воспитании трудовых навыков неизмеримо благотворнее, чем принуждение. Личный пример жизненного поведения взрослого (деда, отца, брата) неотступно стоял перед детским внутренним оком, не поэтому ли в хороших семьях редко, чрезвычайно редко вырастали дурные люди? Семья еще в детстве прививала невосприимчивость ко всякого рода нравственным вывертам.

Мир детства расширялся стремительно и ежедневно. Человек покидал обжитую, знакомую до последнего сучка зыбку, и вся изба становилась его знакомым объемным миром. На печи, за печью, под печью, в кути, за шкафом, под столом и под лавками — все изучено и все узнано. Не пускают лишь в сундуки, в шкаф и к божнице. Летом предстоят новые открытия. Весь дом становится сферой знакомого, родного, привычного. Изба (летняя и зимняя), сенники, светлица, вышка (чердак), поветь, хлевы, подвал и всевозможные закутки. Затем и вся улица, и вся деревня. Поле и лес, река и мельница, куда ездил с дедом молоть муку... Первая ночь за пределами дома, наконец первый поход в гости, в другую деревню — все, все это впервые.

А. С. Пушкин в письме другу своему П. В. Нащокину размышлял: «Говорят, что несчастие хорошая школа: может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному...» (Прим. авт.)

В детстве, как и в прочие периоды жизни, ни одна весна или осень не были похожи на предыдущие. Ведь для каждого года детской жизни предназначено что-то новое. Если в прошлом году разрешалось булькаться только на мелком местечке, то нынче можно уже купаться и учиться плавать где поглубже. Тысячи подобных изменений, новшеств, усложняющихся навыков, игр, обычаев испытывал на себе в пору детства каждый, запоминал их и, конечно же, знакомил с ними потом своих детей.

Детские воспоминания всегда определенны и образны, но каждому из людей запоминалось что-то больше, что-то меньше. Если взять весну, то, наверно, почти всем запоминались ощущения, связанные с такими занятиями.

Выставление внутренних рам — в избе сразу становилось светлее и свежее, улица как бы заглядывала прямо в дом.

Установка скворечни вместе с отцом, дедом или старшим братом.

Пропускание воды (устройство запруды, канавы, игрушечной мельницы).

Спускание лодки на воду.

Смазка сапог дегтем и просушка их на солнышке. Собирание муравьев и гонка муравьиного спирта. Подрубка берез (сбор и питье березового сока). Поиск первых грибов-подснежников. Ходьба за щавелем. Первые игры на улице. Первое ужение и т. д. и т. п.

Летом на детей обрушивалось так много всего, что иные терялись, от восторга не знали, куда ринуться, и не успевали испытать все, что положено испытать летом. Игры чередовались с посильным трудом или сливались с ним, полезное с приятным срасталось незаметно и прочно.

Элемент игры в трудовом акте, впервые испытанный в детстве, во многих видах обязательного труда сохранялся если не на всю жизнь, то очень надолго. Все эти шалаши на покосе, лесные избушки, ловля рыбы, костры с печением картошки, рыжиков, маслят, окуней, езда на конях — все это переходило в последующие возрасты с изрядной долей игры, детского развлечения.

Некая неуловимая грань при переходе одного состояния в иное, порой противоположное, больше всего и волнует в детстве. Дети — самые тонкие ценители таких неуловимо-

1 1 Семья,

321

реальных состояний. Но и взрослым известно, что самая вкусная картошка чуть-чуть похрустывающая, на грани сырого и испеченного. Холодная похлебка на квасу вдруг приобретает особую прелесть, когда в нее накрошат чего-то горячего. Ребенок испытывает странное удовольствие, опуская снег в кипящую воду. Полотенце, принесенное с мороза в теплую избу, пахнет как-то особенно, банная чернота и ослепительная заря в окошке создают необычное настроение. Доли секунды перед прыжком через препятствие, момент, когда качели еще двигаются вверх, но вот-вот начнется обратное движение, миг перед охотничьим выстрелом, перед падением в воду или в солому — все это рождает непонятный восторг счастья и жизненной полноты. А треск и прогибание молодого осеннего льда под коньками, когда все проезжают раз за разом и никто не проваливается в холодную глубину омута! А предчувствие того, что недвижимый поплавок сейчас, вот как раз сейчас исчезнет с водной поверхности! Это мгновение, пожалуй, самое чудесное в уженье рыбы. А разве не самая чудесная, не самая волнующая любовь на грани детства и юности, в эту краткую и тоже неуловимую пору?

Осенью во время уборки особенно приятно играть в прятки между суслонами и среди стогов, подкатываться на лошадях, делать норы в больших соломенных скирдах, топить овинную теплинку, лазить на черемуху, грызть репу, жевать горох... А первый лед на реке, как и первый снег, открывает сотни новых впечатлений и детских возможностей.

Зима воспитывает человека ничуть не хуже лета. Резкая красочная разница между снегом и летней травой, между домом и улицей, контрастное многообразие впечатлений особенно ощутимы в детстве. Как приятно, намерзшись на речке или навалявшись в снегу, забраться на печь к дедушке и, не дослушав его сказку, уснуть! И зареветь, если прослушал что-то интересное. И радостно успокоиться после отцовской или материнской ласки.

Температурный контраст, посильный для детского тела, повторяющийся и возрастающий, всегда был основой физической закалки, ничего не стоило для пятилетнего малыша на минуту выскочить из жаркой бани на снег. Но от контрастов психологических детей в хороших семьях старались оберегать. Нежная заботливость необязательно проявлялась открыто, но она проявлялась везде. Вот некоторые примеры.

Когда бьют печь, кто-нибудь да слепит для ребенка птичку из глины, если режут барана или бычка, то непременно разомнут и надуют пузырь, опуская в него несколько горошин (засохший пузырь превращался в детский бубен). Если отец плотничает, то обязательно наколет детских чурбачков. Когда варят студень, то мальчишкам отдают козонки (бабки), а девочкам лодыжки, охотник каждый раз отдает ребенку пушистый белый заячий хвост, который подвязывают на ниточку. Когда варят пиво, то дети гурьбой ходят глодать камушки. В конце лета для детей отводят специальную гороховую полосу. Возвращаясь из леса, каждый старается принести ребятишкам гостинец от лисы, зайца или медведя. Подкатить ребенка на санях либо на телеге считалось необязательным, но желательным. Для детей специально плели маленькие корзинки, лукошки, делали маленькие грабельки, коски и т. д.

В еде, помимо общих кушаний, существовали детские лакомства, распределяемые по возрасту и по заслугам. К числу таких домашних, а не покупных лакомств можно отнести яблоки, кости (во время варки студня), ягодницу (давленая черника или земляника в молоке), пенку с топленого (жареного, как говорили) молока. Когда варят у огня овсяный кисель, то поджаристую вкусную пену наворачивают на мутовку и эту мутовку поочередно дают детям. Печеная картошка, лук, репа, морковь, ягоды, березовый сок, горох — все это было доступно детям, как говорилось, по закону. Но по закону не всегда было интересно. Поэтому среди классических детских шалостей воровство овощей и яблок стояло на первом месте. Другим, но более тяжким грехом было разорение птичьих гнезд — этим занимались редкие и отпетые. Запретным считалось глядеть, как едят или чаевничают в чужом доме (таких детей называли вис-лятью, вислятками). Впрочем, дать гостинца со своего стола чужому ребенку считалось вполне нормальным.

Большое место занимали в детской душе домашние животные: конь, корова, теленок, собака, кошка, петух. Все, кроме петуха, имели разные клички, свой характер, свои хорошие, с точки зрения человека, или дурные свойства, в которых дети великолепно разбирались. Иногда взрослые закрепляли за ребенком отдельных животных, поручали их, так сказать, персональной опеке.

Отрочество

Чем же отличается детство от отрочества? Очень многим, хотя опять же между ними, как и между другими возрастами, нет четкого разделения: все изменения происходят плавно, особенности той и другой поры переплетаются и врастают друг в друга. Условно границей детства и отрочества можно назвать время, когда человек начинает проявлять осмысленный интерес к противоположному полу.

Однажды, истопив очередную баню, мать, бабушка или сестра собирают мальчишку мыться, а он вдруг начинает капризничать, упираться и выкидывать «фокусы».

— Ну ты теперь с отцом мыться пойдешь! — спокойно говорит бабка. И... все сразу становится на свои места. Сестре, а иногда и матери невдомек, в чем тут дело, почему брат или сын начал бурчать что-то под нос и толкаться локтями.

Общая нравственная атмосфера вовсе не требовала какого-то специального полового воспитания. Она щадила неокрепшее самолюбие подростка, поощряла стыдливость и целомудрие. Наблюдая жизнь домашних животных, человек уже в детстве понемногу познавал основы физиологии. Деревенским детям не надо было объяснять, как и почему появляется ребенок, что делают ночью жених и невеста и т. д. Об этом не говорилось вообще, потому что все это само собой разумелось, и говорить об этом не нужно, неприлично, не принято. Такая стыдливость из отрочества переходила в юность, нередко сохранялась и на всю жизнь. Она придавала романтическую устойчивость чувствам, а с помощью этого упорядочивала не только половые, но и общественные отношения.

В отрочестве приходит к человеку первое и чаще всего не последнее увлечение, первое чувство со всем его психологическим многоцветьем. До этого мальчик или девочка как бы «репетируют» свою первую настоящую влюбленность предыдущим увлечением взрослым «объектом» противоположного пола. И если над таким несерьезным увлечением подсмеиваются, вышучивают обоих, то первую подлинную любовь родственники как бы щадят и стараются не замечать, к тому же иной подросток не хуже взрослого умел хранить свою жгучую тайну. Тайна эта нередко раскрывалась лишь в юности, когда чувство узаконивалось общественным мнением.

Обстоятельства, связанные с первой любовью, объясняют все особенности поведения в этом возрасте. Если раньше, в детскую пору, человек был открытым, то теперь он стал замкнутым, откровенность с родными и близкими сменилась молчанием, а иногда и грубостью.

Улица так же незаметно преображается. В детские годы мальчики и девочки играли в общие игры, все вместе, в отрочестве они частенько играют отдельно и задирают друг друга.

Становление мальчишеского характера во многом зависело от подростковых игр. Отношения в этих играх были до предела определенны, взрослым они казались иногда просто жестокими. Если в семье еще и для подростка допускалось снисхождение, нежность, то в отношениях между сверстниками-мальчишками (особенно в играх) царил спартанский дух. Никаких скидок на возраст, на физические особенности не существовало. Нередко, испытывая свою физическую выносливость или будучи спровоцирован, подросток вступал в игру неподготовленным. Его «гоняли» без всякой жалости весь вечер и, если он не отыгрывался, переносили игру на следующий день. Трудно даже представить состояние нео-тыгравшегося мальчишки, но еще больше страдал бы он, если бы сверстники пожалели его, простили, оставили нео-тыгравшимся. (Речь идет только о спортивных, физических, а не об умственных играх.) Взрослые скрепя сердце старались не вмешиваться. Дело было совершенно принципиальное: необходимо выкрутиться, победить, и победить именно самому, без посторонней помощи.

Одна такая победа еще в отрочестве превращала мальчика в мужчину.

Игры девочек не имели подобной направленности, они отличались спокойными, лирическими взаимоотношениями играющих.

Жизнь подростка еще допускала свободные занятия играми. Но они уже вытеснялись более серьезными занятиями, не исключающими, впрочем, и элементов игры. Во-первых, подросток все больше и больше втягивался в трудовые процессы ', во-вторых, игры все больше

Довольно, Ванюша! гулял ты не мало, пора за работу, родной! — но даже и труд обернется сначала к Ванюше нарядной своей стороной...» Н. А. Некрасов здесь во всем прав, кроме одного: резкого перехода от «гуляния» к труду не существовало, он был постепенным. Можно добавить еще, что труд считался благом, а не обузой. (Прим. авт.) заменялись развлечениями, свойственными уже юности.

Подростки обоего пола могли уже косить травы, боронить, теребить, возить и околачивать лен, рубить хвою, драть корье и т. д. Конечно же, все это под незримым руководством и тщательным наблюдением взрослых.

Соревнование, иначе трудовое, игровое и прочее соперничество, особенно характерно для отроческой поры. Подростка приходилось осаживать, ведь ему хочется научиться пахать раньше ровесника, чтобы все девки, большие и маленькие, увидели это. Хочется нарубить дров больше, чем у соседа, чтобы никто не назвал его маленьким или ленивым, хочется наловить рыбы для материнских пирогов, насобирать ягод, чтобы угостить младших, и т. д. Удивительное сочетание детских привилегий и взрослых обязанностей замечается в этот период жизни! Но как бы ни хороши были привилегии детства, их уже стыдились, а если и пользовались, то с оглядкой. Так, дома, в семье, среди своих младших братьев еще можно похныкать и поклянчить у матери кусочек полакомей. Но если в избе оказался сверстник из другого дома, вообще кто-то чужой, быть «маленьким» становилось стыдно. Следовательно, для отрочества уже существовал неписаный кодекс поведения.

Мальчик в этом возрасте должен был уметь (стремился во всяком случае) сделать топорище, вязать верши, запрягать лошадь, рубить хвою, драть корье, пасти скот, удить рыбу. Он уже стеснялся плакать, прекрасно знал, что лежачего не бьют и двое на одного не нападают, что если побился об заклад, то слово надо держать, и т. д. Девочки годам к двенадцати много и хорошо пряли, учились плести, ткать, шить, помогали на покосе, умели замесить хлебы и пироги, хотя им этого и не доверяли, как мальчишкам не доверяли, например, точить топор, резать петуха или барана, ездить без взрослых на мельницу.

Подростки имели право приглашать в гости своих родственных или дружеских ровесников, сами, бывая в гостях, сидели за столом наравне со взрослыми, но пить им разрешалось только сусло.

На молодежных гуляньях они во всем подражали более старшим, «гуляющим» уже взаправду.

Для выхода лишней энергии и как бы для удовлетворения потребности в баловстве и удали существовала нарочитая пора года — святки. В эту пору общественное мнение не то чтобы поощряло, но было снисходительным к подростковым шалостям.

Набаловавшись за святочную неделю, изволь целый год жить степенно, по-человечески. А год — великое дело. Поэтому привыкать к святочным шалостям просто не успевали, приближалась иная пора жизни ¹

Юность

Юности честное зерцало

«Старших-то слушались,— рассказывает Анфиса Ивановна, «Зерцало» никогда не читавшая,— бывало, не спро-сясь, в чужую деревню гулять не уйдешь. Скажешь: «Ведь охота сходить». Мать, а то бабушка и ответят: «Охотку-то с хлебом съешь!» Либо: «Всяк бы девушку знал, да не всяк видал!» А пойдешь куда на люди, так наказывают: «Рот-то на опашке поменьше держи». Не хохочи, значит».

Стыд — одна из главных нравственных категорий, если говорить о народном понимании нравственности. Понятие это стоит в одном ряду с честью и совестью, о которых у Александра Яшина сказано так:

В несметном нашем богатстве

Слова драгоценные есть:

Отечество,

Верность,

Братство.

А есть еще:

Совесть,

¹ Превосходный знаток русского быта, писатель Дм. Балашов говорит в письме, что «на Севере в непорушенных деревнях какие-то вещи, например воспитание детей, принципиально коллективны. Ребята бегают по деревне, и все взрослые останавливают их от шалостей, и все замечания однотипны. То, что положено в сорок лет, не положено молодежи. Подростки находятся под коллективным надзором — и постоянно». (Прим. авт.)

Честь...

Существовала как природная стыдливость (не будем путать ее с застенчивостью), так и благоприобретенная. В любом возрасте, начиная с самого раннего, стыдливость украшала человеческую личность, помогала выстоять под напором соблазнов¹. Особенно нужна она была в пору физического созревания. Похоть спокойно обуздывалась обычным стыдом, оставляя в нравственной чистоте даже духовно неокрепшего юношу. И для этого народу не нужны были особые, напечатанные в типографии правила, подобные «Зерцалу».

Солидные внушения перемежаются в этой книге такими советами: «И сия есть немалая гнусность, когда кто часто сморкает, яко бы в трубу трубит...»; «Непристойно на свадьбе в сапогах и острогах² быть и тако танцовать, для того, что тем одежду дерут у женского полу и великий звон причиняют острогами, к тому ж муж не так поспешен в сапогах, нежели без сапогов».

Ясно, что книга не крестьянского происхождения, поскольку крестьяне «острогов» не носили и на свадьбах плясали, а не танцевали. Еще больше изобличает происхождение «Зерцала» такой совет: «Младые отроки должны всегда между собою говорить иностранными языки, дабы тем навыкнуть могли, а особливо, когда им что тайное говорить случается, чтобы слуги и служанки дознаться не могли и чтобы можно их от других незнающих болванов распознать...»

Вот, оказывается, для чего нужны были иностранные языки высокородным пижонам, плодившимся под покровом петровских реформ³. Владение «политесом» и иностранными языками окончательно отделило высшие классы от народа. (Это не значит, конечно, что судить о дворянской культуре надо лишь по фонвизинским Митрофанушкам.)

В крестьянском обиходе не было, разумеется, таких терминов, как «сексуальная революция», «сексуальная свобода», синонимом которых служит короткое и точное слово: бесстыдство. (Прим. авт.) ² При шпорах. (Прим. авт.) Впрочем, пижонов Петр тоже не очень-то жаловал. «Дошло до нас,— писал он в одном из указов,— что сыны людей именитых в гишпанских штанах и камзолах по Невскому щеголяют предерзко. Господину губернатору Санкт-Петербурха указую: впредь оных щеголей вылавливать и бить кнутом по ж... пока от гишпанских штанов зело препохабный вид не останется». (Прим. авт.)

Отрочество перерастало в юность в течение нескольких лет. За это время крестьянский юноша окончательно развивался физически, постигал все виды традиционного полевого, лесного и домашнего труда. Лишь профессиональное мастерство (плотничанье, кузнечное дело, а у женщин «льняное» искусство) требовало последующего освоения. Иные осваивали это мастерство всю жизнь, да так и не могли до конца научиться. Но вредило ли им и всем окружающим такое стремление? Если парень не научится строить шатровые храмы, то избу-то рубить обязательно выучится. Если девица не научится ткать «в девятерник», то простой-то холст будет ткать обязательно и т. д.

Юность полна свежих сил и созидательной жажды, и, если в доме, в деревне, в стране все идет своим чередом, она прекрасна сама по себе, все в ней счастливо и гармонично. В таких условиях девушка или парень успевает и ходить на беседы, и трудиться. Но даже и в худших условиях хозяйственные обязанности и возрастные потребности редко противоречили друг другу. Наоборот, они взаимно дополнялись. К примеру, совместная работа парней и девиц никогда не была для молодежи в тягость. Даже невзгоды лесозаготовок, начавшихся с конца 20-х годов и продолжавшихся около тридцати лет, переживались сравнительно легко благодаря этому обстоятельству. Сенокос, хождение к осеку, весенний сев, извоз, многочисленные помочи давали молодежи прекрасную возможность знакомства и общения, что, в свою очередь, заметно влияло на качество и количество сделанного.

Кому хочется прослыть ленивым, или неряхой, или неучем? Ведь каждый в молодости мечтает о том, что его кто-то полюбит, думает о женитьбе, замужестве, стремится не опозориться перед родными и всеми другими людьми.

Труд и гуляние словно бы взаимно укрощались., одно не позволяло другому переходить в уродливые формы. Нельзя гулять всю ночь до утра, если надо встать еще до восхода и идти в поскотину за лошадью, но нельзя и пахать дотемна, поскольку вечером снова гуляние у церкви. Правда, бывало и так, что невыспавшиеся холостяки шли в лес и, нарочно не найдя лошадей, заваливались спать в пастуший шалаш. Но у таких паренина в этот день оставалась непаханой, а это грозило и более серьезными последствиями, чем та, о которой говорилось в девичьей частушке:

Задушевная, невесело Гулять осмеянной. У любого ятодиночки Загон несеяной.

Небалованным невестам тоже приходилось рано вставать, особенно летом. «Утром меня маменька будит, а я сплю-ю тороплюсь»¹. Родители редко дудели в одну дуду. Если отец был строг, то мать обязательно оберегала дочь от слишком тяжелой работы. И наоборот. Если же оба родителя оказывались не в меру трудолюбивыми, то защита находилась в лице деда, к тому же и старшие братья всегда как-то незаметно оберегали сестер. Строгость в семье уравновешивалась добротой и юмором.

Большинство знакомств происходило еще в детстве и отрочестве, главным образом в гостях, ведь в гости ходили и к самым дальним родственникам. Как говорится, седьмая вода на девятом киселе, а все равно знают друг друга и ходят верст за пятнадцать—двадцать. Практически большая или маленькая родня имелась если не в каждой деревне, то в каждой волости. Если же в дальней деревне не было родни, многие заводили подруг или побратимов. Коллективные хождения гулять на праздники еще более расширяли возможность знакомств. Сходить на гуляние за 10 —15 километров летом ничего не стоило, если позволяла погода. Возвращались в ту же ночь, гости же — через день-два, смотря по хозяйственным обстоятельствам.

В отношениях парней и девушек вовсе не существовало какого-то патриархального педантизма, мол, если гуляешь с кем-то,так и гуляй до женитьбы. Совсем нет. С самого отрочества знакомства и увлечения менялись, молодые люди как бы «притирались» друг к другу, искали себе пару по душе и по характеру. Это не исключало, конечно, и случаев первой и последней любви. Свидетельством духовной свободы, душевной раскованности в отношениях молодежи являются тысячи (если не миллионы) любовных песен и частушек, в которых женская сторона отнюдь не выглядит пассивной и зависимой. Измены, любови, отбои и перебои так и сыплются в этих часто импровизированных и всегда искренних частушках. Родители и старшие не были строги к поведению молодых людей, но лишь до свадьбы.

Молодожены лишались этой свободы, этой легкости новых знакомств навсегда и бесповоротно. Начиналась совершенно другая жизнь. Поэтому свадьбу можно назвать

Из книги превосходного знатока северного быта Б. В. Бергина «Запечатленная слава. Поморские были и сказания» (М., 1967). (Прим. авт.) резкой и вполне определенной границей между юностью и возмужанием.

Но и до свадьбы свобода и легкость новых знакомств, увлечений, «любовей» отнюдь не означали сексуальной свободы и легкомысленности поведения. Можно ходить гулять, знакомиться, но... Девичья честь прежде всего. Существовали вполне четкие границы дозволенного, и переступались они весьма редко. Обе стороны, и мужская и женская, старались соблюдать целомудрие.

Как легко впасть в грубейшую ошибку, если судить об общенародной нравственности и эстетике по отдельным примерам! Приведем всего лишь два: пьяный, вошедший в раж гуляка, отпустив тормоза, начинает петь в пляске скабрезные частушки, и зрители одобрительно и, что всего удивительнее, искренне ахают.

Зато потом никто не будет относиться к нему всерьез...

Новейшие чудеса вроде цирка и ярмарочных аттракционов с женщинами-невидимками каждый в отдельности воспринимают с наивным, почти детским одобряющим восторгом.

Но общее, так сказать, глобальное народное отношение к этому все-таки оказывалось почему-то определенно насмешливым.

А к некоторым вопросам нравственности общественное мнение было жестоким, неуступчивым, беспощадным. Худая девичья слава катилась очень далеко, ее не держали ни леса, ни болота. Грех, свершенный до свадьбы, был ничем не смываем. Зато после рождения внебрачного ребенка девице как бы прощали ее ошибку, человечность брала верх над моральным принципом. Мать или бабушка согрешившей на любые нападки отвечали примерно такой пословицей: «Чей бы бычок ни скакал, а телятко наше».

Ошибочно мнение, что необходимость целомудрия распространялась лишь на женскую половину. Парень, до свадьбы имевший физическую близость с женщиной, тоже считался испорченным, ему вредила подмоченная репутация, и его называли уже не парнем, а мужиком¹

Конечно, каждый из двоих, посягнувших на целомудрие, рассчитывал на сохранение тайны, особенно девушка. Тай-

B начале века понемногу распространяется иное, противоположное представление о мужском достоинстве. (Прим. авт.) ны, однако ж, не получалось. Инициатива в грехе исходила обычно от парня, и сама по себе она зависела от его нравственного уровня, который, в свою очередь, зависел от нравственного уровня в его семье (деревне, волости, обществе). Но в безнравственной семье не учат жалеть других и держать данное кому-то слово. В душе такого ухаря обычно вскипала жажда похвастать, и тайны как не бывало. Дурная девичья слава действовала и на самого виновника, его обвиняли не меньше. Ко всему прочему чувства его к девице, если они и были, быстро исчезали, он перекидывался на другой «объект» и в конце концов женился кое-как, не по-хорошему. Девушка, будучи опозоренной, тоже с трудом находила себе жениха. Уж тут не до любви, попался бы какой-нибудь. Даже парень из хорошей семьи, но с клеймом греха, терял звание славутника ¹, и гордые девицы брезговали такими. Подлинный драматизм любовных отношений испытывало большинство физически и нравственно здоровых людей, ведь и счастливая любовь не исключает этого драматизма.

Красота отношений между молодыми людьми питалась иной раз, казалось бы, такими взаимно исключающимися свойствами, уживающимися в одном человеке, как бойкость и целомудрие, озорство и стыдливость. Любить означало то же самое, что жалеть, любовь бывала «горячая» и «холодная». О брачных отношениях, их высокой поэтизации ярко свидетельствует такая народная песня:

Ты воспой, воспой, Жавороночек. Ты воспой весной На проталинке. Ты подай голос Через темный лес, Через темный лес, Через бор сырой В Москву каменку, В крепость крепкую! Тут сидел, сидел Добрый молодец, Он не год сидел И не два года. Он сидел, сидел Ровно девять лет,

Славутник, славутница — люди, пользовавшиеся в молодости славой, доброй известностью по красоте и душевным свойствам. (Прим. авт.).

На десятый год Стал письмо писать, Стал письмо писать К отцу с матерью. Отец с матерью Отказалися: «Что у нас в роду Воров не было». Он еще писал Молодой жене, Молода жена Порасплакалась...

Но женитьба и замужество — это не только духовно-нравственная, но и хозяйственно-экономическая необходимость. Юные годы проходили под знаком ожидания и подготовки к этому главному событию жизни. Оно стояло в одном ряду с рождением и смертью.

Слишком поздняя или слишком ранняя свадьба представлялась людям несчастьем. Большая разница в годах жениха и невесты также исключала полнокровность и красоту отношений. Неравные и повторные браки в крестьянской среде считались не только несчастливыми, но и невыгодными с хозяйственно-экономической точки зрения. Такие браки безжалостно высмеивались народной молвой. Красота и противоестественность исключали друг друга. Встречалось часто не возрастное, а имущественное неравенство. Но и оно не могло всерьез повлиять на нравственно-бытовой комплекс, который складывался веками.

Жалость (а по-нынешнему любовь) пересиливала все остальное.

Пора возмужания

Жизнь в старческих воспоминаниях неизменно делилась на две половины: до свадьбы и после свадьбы.

И впрямь, еще не стихли песни и не зачерствели свадебные пироги, как весь уклад, весь быт человека резко менялся.

В какую же сторону? Такой вопрос прозвучал бы наивно и неуместно. Если хорошенько разобраться, то он даже оскорбителен для зрелого нравственного чувства. Категории «плохо» и «хорошо» отступают в таких случаях на задний план. Замужество и женитьба не развлечение (хотя и оно тоже) и не личная прихоть, а естественная жизненная необходимость, связанная с новой ответственностью перед миром, с новыми, еще не испытанными радостями. Это так же неотвратимо, как, например, восход солнца, как наступление осени и т. д. Здесь для человека не существовало свободы выбора. Лишь физическое уродство и душевная болезнь освобождали от нравственной обязанности вступать в брак.

Но ведь и нравственная обязанность не воспринималась как обязанность, если человек нравственно нормален. Она может быть обязанностью лишь для безнравственного человека. Только хотя бы поэтому для фиксирования истинно народной нравственности не требовалось никаких письменных кодексов вроде упомянутого «Зерцала» или же «Цветника», где собраны правила иноческого поведения.

Закончен наконец драматизированный, длившийся несколько недель свадебный обряд. Настает пора возмужания, пора зрелости — самый большой по времени период человеческой жизни.

Послесвадебное время не только самое интересное, но и самое опасное для новой семьи. Выражения «сглазить» или «испортить» считаются в образованном мире принадлежностью суеверия. Но дело тут не в «черной магии». Первые нити еще не окрепших супружеских связей легче всего оборвать одним недобрым словом или злым, пренебрежительным взглядом. Психологическое вживание невесты в мир теперь уже не чужой семьи проходило не всегда быстро и гладко. Привычки, особенности, порядки хоть и основаны на общей традиции, но разны во всех семьях, во всех домах. У одних, например, пекут рогульки тоненькие, у других любят толстые, в этом доме дрова пилят одной длины, а в том — другой, потому что печи разные сбиты, а печи разные, потому что мастера неодинаковые, и т. д. Молодой женщине, привыкшей к девичьей свободе, к родительской заботе и ласке, нелегко вступать в новую жизнь в новой семье. Об этом в народе слагали несчетные песни:

Ты зайдешь черту невозвратную, Из черты назад не возвратишься, В девичий наряд не нарядишься. Не цветут цветы после осени, Не растет трава зимой по снегу, Не бывать молоде в красных девицах.

Трагическая необходимость смены жизненных периодов, звучащая в песнях, нередко принимается за доказательство ужасного семейного положения русской женщины, ее неравноправия и забитости. Легенда об этом неравноправии развеивается от легкого прикосновения к фольклорным и литературным памятникам.

Ты не думай, дорогой, Одна-то не остануся, Не тебе, так твоему Товарищу достануся,—

публично и во всеуслышание поет девушка на гулянье, если суженый начинал заноситься.

О неудавшемся браке пелось такими словами:

Какова ни была, да замуж вышла

За таково за детину да за невежу.

Не умеет вор-невежа со мной жити,

Он в пир пойдет, невежа, не простится,

А к воротам идет, невежа, кричит-вопит:

«Отпирай, жена, широки ворота!»

Уж как я, млада-младешенька, догадалась,

Потихошеньку с постелюшки вставала,

На босу ногу башмачки надевала,

Я покрепче воротички запирала:

«Уж ты спи-ночуй, невежа, да за воротами,

Тебе мягкая постель да снежки белы,

Тебе крутое изголовье да подворотня,

Тебе тепло одеяло да ветры буйны,

Тебе цветная занавеска часты звезды.

Тебе крепкие караулы да волки серы».

В том и соль, что в народе никому и в голову не приходило противопоставлять женщину мужчине, семью главе семейства, детей родителям и т. д.

Ни былинная Авдотья-рязаночка, ни историческая Марфа-посадница, ни обе Алены (некрасовская и лермонтовская) не похожи на забитых, неравноправных или приниженных.

Историк Костомаров, говоря о «Русской правде» (первый известный науке свод русских законов), пишет: «Замужняя женщина пользовалась одинаковыми юридическими правами с мужчиной. За убийство или оскорбление, нанесенное ей, платилась одинаковая вира».

Грамотность или неграмотность человека в Древней Руси также не зависела от половой принадлежности. «Княжна Черниговская Евфросиния, дочь Михаила Всеволодовича, завела в Суздале училище для девиц, где учили грамоте, письму и церковному пению»,— говорит тот же Костомаров, основываясь на летописных свидетельствах.

Равноправие, а иногда и превосходство женщины в семье были обусловлены экономическими и нравственными потребностями русского народного быта. Какой смысл для главы семейства бить жену или держать в страхе всех домочадцев? Только испорченный, глупый, без царя в голове мужичонка допускал такие действия. И если природная глупость хоть и с усмешкой, но все же прощалась, то благоприобретенная глупость (самодурство) беспощадно высмеивалась. Худая слава семейного самодура, подобно славе девичьего бесчестия, тоже бежала далеко «впереди саней».

Авторитет главы семейства держался не на страхе, а на совести членов семьи. Для поддержания жого авторитета нужно было уважение, а не страх. Такое уважение заслуживалось только личным примером: трудолюбием, справедливостью, добротой, последовательностью. Если вспомним еще о кровном родстве, родительской и детской любви, то станет ясно, почему «боялись» младшие старших. «Боязнь» эта даже у детей исходила не от страха физической расправы или вообще наказания, а от стыда, от муки совести, В хорошей семье один осуждающий отцовский взгляд заставлял домочадцев трепетать, тогда как в другой розги, ремень или просто кулаки воспринимались вполне равнодушно. Больше того, там, где господствовала грубая физическая сила и страх физической боли, там процветали обман, тайная насмешка над старшими и другие пороки.

Главенство от отца старшему сыну переходило не сразу, а по мере старения отца и накопления у сына хозяйственного опыта. Оно как бы понемногу соскальзывает, переливается от поколения к поколению, ведь номинально главой семейства считается дед, отец отца, но всем, в том числе и деду, ясно, что он уже не глава. По традиции на семейных советах деду принадлежит еще первое слово, но оно уже скорей совещательное, чем решающее, и он не видит в этом обиды. Отец хозяина и сын наглядно как бы разделяют суть старшинства: одному предоставлена форма главенства, другому содержание. И все это понемногу сдвигается.

То же самое происходит на женской «половине» дома. Молодая хозяйка с годами становилась главной «у печи», а значит, и большухой. Это происходило естественно, поскольку свекровь старела и таскать ведра скотине, месить хлебы сама уже не всегда и могла. А раз ты хлеб месишь, то и ключ от мучного ларя у тебя, если ты корову доишь, то и молоко разливать, и масло пахтать, и взаймы давать приходится не свекрови, а тебе. У кого лучше пироги получаются, у того и старшинство. Золовкам оставаться надолго в девках противоестественно. Выходит, что женитьба младших сыновей тоже становилась необходимой хотя бы из-за одной тесноты в доме. Но разве одна теснота формировала эту необходимость?

Еще до женитьбы второго сына отец, дед и старший сын начинали думать о постройке для него дома, но очень редко окончание строительства совпадало с этой женитьбой. Какое-то время два женатых брата жили со своими семьями под отцовской, вернее, дедовской крышей. Женские неурядицы, обычные в таких случаях, подторапливали строительство. Собрав помочи (иногда двой-трой), отец с сыновьями быстро достраивали дом для младшего. Так же происходило и при женитьбе третьего и четвертого сыновей, если, конечно, война или какая-нибудь иная передряга со всем своим нахальством не врывалась в народную жизнь.

Супружеская верность служила основанием и супружеской любви, и всему семейному благополучию.

Жены в крестьянских семействах плакали, когда мужья ревновали, ревность означала недоверие. Считалось, что если не верит, то и не жалеет, не любит. Оттого и плакали, что не любит, а не потому, что ревнует.

Преклонные годы

И опять между порой расцвета всех сил человеческих и порою преклонных лет не существует резкой границы... Плавно, постепенно, совсем незаметно человек приближается к своей старости.

Время движется с разной скоростью во все семь периодов жизни. Годы зрелости самые многочисленные, но они пролетают стремительней, чем годы, например, детства или старости. Как, чем это объяснить? Неизвестно... «Жизнь не по молодости, смерть не по старости»,— говорит пословица, не вполне понятная современному человеку. Многое можно сказать, расшифровывая эту пословицу. Например, то, что нельзя считать молодость периодом, монопольно владеющим счастьем и радостью. Если, конечно, не принимать за счастье нечто застывшее, не меняющееся в течение всей жизни. В народном понимании сущность радости различная в разные периоды жизни.

Саша садилась, летела стрелой, Полная счастья, с горы ледяной,—

писал Н. А. Некрасов о детстве. Но можно ли испытать такое же счастье, съезжая с горки, скажем, в том возрасте, когда Саша или Маша

Пройдет — словно солнцем осветит! Посмотрит — рублем подарит!

А в пору преклонных лет ни одной крестьянке не придет в голову ходить в рожь и всерьез ожидать от судьбы

...ситцу штуку целую, ленту алую для кос, поясок, рубаху белую подпоясать в сенокос.

Всего этого она желает уже не себе, а своей дочери, и счастье дочери для нее — счастье собственное. Значит ли это, что счастье дочери полнокровней материнского? Вопрос опять же неправомерный. Сравнивать счастье в молодости со счастьем в старости нельзя, оно совсем разное и по форме, и по содержанию. То же самое можно сказать и о любви, вернее, о «жалости». Дитя жалеет свою мать и других близких. Отрок вдруг начинает жалеть уже чужого человека иного пола. Наконец, жалость эта переходит в ни с чем не сравнимое чувство любви, неудержимого влечения, в нечто возвышенно-трагическое. Сложность и драматизм этого момента заключаются в жестоком противоречии между духовным и физическим, высокой романтикой и приземленной реальностью. Это противоречие разрешалось долгим, почти ритуальным досвадебным периодом и самим свадебным обрядом.

Любовь (жалость) после свадьбы естественным образом перерождалась, становилась качественно иной, менее уязвимой и более основательной. С непостижимой небесной высоты романтическое чувство как бы срывалось вниз, падало на жесткую землю, но брачное ложе, предусмотрительно припасенное жизнью, смягчало этот удар.

Рождение детей почти всегда окончательно рассеивало возвышенно-романтическую дымку. Жалость (любовь) супругов друг к другу становилась грубее, но и глубже, она скреплялась общей ответственностью за судьбу детей и общей любовью к ним. Иногда, правда, и после рождения детей супруги сохраняли какие-то по-юношески возвышенные отношения, что не осуждалось, но и не очень-то поощрялось общественным мнением.

Семья без детей — не семья. Жизнь без детей — не жизнь.

Если через год после свадьбы в избе все еще не скрипит очеп и не качается драночная зыбка, изба считается несчастливой. Свадьбу в таких обстоятельствах вспоминают с некой горечью, а то стараются поскорее забыть о ней. Бездетность — величайшее несчастье, влекущее за собой приниженность женщины, фальшивые отношения, грубость мужчины, супружескую неверность и т. д. и т. п. Бездетность расстраивает весь жизненный лад и сбивает с ритма, одна неестественность порождает другую, и понемногу в доме воцаряется зло. Тем не менее бездетные семьи разрушались отнюдь не всегда. Супруги, чтя святость брачных отношений, либо брали детей «в примы» (сирот или от дальних многодетных родственников), либо мужественно несли «свой крест», привыкая к тяжкой и одинокой доле.

В нормальной крестьянской семье все дети рождались по преимуществу в первые десять-пятнадцать лет брачной жизни. Погодками назывались рождаемые через год. Таким образом, даже в многодетной семье, где было десять-две-надцать детей, при рождении последнего первый или самый старший еще не выходил из отрочества. Это было важно, так как беременность при взрослом, все понимающем сыне или дочери была не очень-то и уместна. И хотя напрямую никто не осуждал родителей за рождение неожиданного «заскребыша», супруги — с возмужанием своего первенца и взрослением старших — уже не стремились к брачному ложу... К ним как бы понемногу возвращалось юношеское целомудрие.

Преклонный возраст знаменовало не только это. Даже песни, которые пелись в пору возмужания и зрелости, сменялись другими, более подходящими по смыслу и форме. Если же в гостях, выйдя на круг, мать при взрослом сыне споет о «ягодиночке» или «изменушке», никто не воспримет это всерьез.

Само поведение человека меняется вместе со взрослением детей, хотя до физического старения еще весьма далеко. Еще девичий румянец во время праздничного застолья разливается по материнскому лицу, но, глядя на дочь-невесту, невозможно плясать по-старому. Отцу, которому едва исполнилось сорок, еще хочется всерьез побороться или поиграть в бабки, но делать это всерьез он никогда не будет, поскольку это всерьез делают уже его сыновья. Прикрывшись несерьезностью, защитив себя видимостью шутки, и в преклонном возрасте еще можно сходить на игрище, поудить окуней, купить жене ярморочных леденцов. Но семейное положение уже подвигает тебя на другие дела и припасает иные, непохожие развлечения. Любовь (жалость) к жене или к мужу понемному утрачивает то, что было уместно или необходимо в молодости, но приобретает нечто новое, неожиданное для обоих супругов: нежность, привязанность, боязнь друг за друга. Все это тщательно упрятывается под внешней грубоватостью и показным равнодушием. Супруги даже слегка поругиваются, и постороннему не всегда понятна суть их истинных отношений. Только самые болтливые и простоватые выкладывали в разговорах всю семейную подноготную. Они частенько пробирали свою «половину», но это было в общем-то безобидно. Самоирония и шутка выручали людей в таком возрасте, защищая их семейные дела от неосторожных влияний. «Спим-то вместе, а деньги поврозь»,— с серьезным видом говорит иной муж про свои отношения с женой. Разумеется, все обстоит как раз наоборот.

Старость

Физические и психические нагрузки так же постепенно снижались в старости, как постепенно нарастали они в детстве и юности. Это не означало экономической, хозяйственной бесполезности стариков. Богатый нравственный и трудовой опыт делал их равноправными в семье и в обществе. Если ты уже не можешь пахать, то рассевать никто не сможет лучше тебя.

Если раньше рубил бревна в обхват, то теперь в лесу для тебя дела еще больше. Тесать хвою, драть корье и бересту мужчине, находящемуся в полной силе, было просто неприлично.

Если бабушка уже не может ткать холст, то во время снованья ее то и дело зовут на выручку.

Без стариков вообще нельзя было обойтись многодетной семье. Если по каким-то причинам в семье не было ни бабушки, ни деда, приглашали жить чужую одинокую или убогую старушку, и она нянчила ребятишек.

ио

Старик в нормальной семье не чувствовал себя обузой, не страдал и от скуки. Всегда у него имелось дело, он нужен был каждому по отдельности и всем вместе. Внуку, лежа на печи, расскажет сказку, ведь рассказывать или напевать не менее интересно, чем слушать. Другому внуку слепит тютьку из глины, девочке-подростку выточит веретенце, большу-хе насадит ухват, принесет лапок на помело, а то сплетет ступни, невестке смастерит шкатулку, вырежет всем по липовой ложке и т. д. Немного надо труда, чтобы порадовать каждого!

Глубокий старик и дитя одинаково беззащитны, одинаково ранимы. Нечуткому, недушевному человеку, привыкшему к морально-нравственному авторитету родителей, к их высокой требовательности, душевной и физической чистоплотности, непонятно, отчего это бабушка пересолила капусту, а дед, всегда такой тщательный, аккуратный, вдруг позабыл закрыть колодец или облил рубаху. Удерживался от укоризны или упрека в таких случаях лишь высоконравственный человек. И как раз в такие моменты крепла его ответственность за семью, за ее силу и благополучие, а вовсе не тогда, когда он вспахал загон или срубил новый дом. Конечно же, отношение к детям и старикам всегда зависело от нравственного уровня всего общества. Вероятно, по этому отношению можно почти безошибочно определить, куда идет тот или иной народ и что ожидает его в ближайшем будущем.

Другим нравственным и, более того, философским принципом, по которому можно судить о народе, является отношение к смерти. Смерть представлялась русскому крестьянину естественным, как рождение, но торжественным и грозным (а для многих верующих еще и радостным) событием, избавляющим от телесных страданий, связанных со старческой дряхлостью, и от нравственных мучений, вызванных невозможностью продолжать трудиться.

Старики, до конца исчерпавшие свои физические силы, не теряли сил духовных; одни призывали смерть, другие терпеливо ждали ее. Но как говорится в пословице: «Без смерти не умрешь». Самоубийство считалось позором, преступлением перед собой и другими людьми.

У северного русского крестьянина смерть не вызывала ни ужаса, ни отчаяния, тайна ее была равносильна тайне рождения. Смерть, поскольку ты уже родился, была так же необходима, как и жизнь. Естественная и закономерная последовательность в смене возрастных особенностей приводила к философско-религиозному и душевному равновесию, к спокойному восприятию конца собственного пути... Именно последовательность, постепенность. Старики нешумно и с некоторой торжественностью, еще будучи в здравом уме и силе, готовили себя к смерти. Но встретить ее спокойно мог только тот, кто достойно жил, стремился не делать зла и кто не был одиноким, имел родных. По народному пониманию, чем больше грехов, тем трудней умирать¹.

Совсем безгрешных людей, разумеется, не было, и каждый человек чувствовал величину, степень собственного греха, своих преступлений перед людьми и окружающим миром. Муки совести соответствовали величине этого греха, поэтому религиозный обряд причащения и предсмертное покаяние облегчали страдания умирающего.

Многие люди в глубокой старости выглядят внешне как молодые. Молодое, почти юношеское выражение лица — признак доброты, отсутствия на душе зла. Долголетие в известной мере зависит от доброты, здоровье тоже. Злоба порождает болезни, во всяком случае, так думали наши предки. С нашей точки зрения это наивно. Но наивность — отнюдь не всегда глупость или отсутствие высокой внутренней культуры.

Жизнь человеческая находится между двумя великими тайнами: тайной нашего появления и тайной исчезновения. Рождение и смерть ограждают нас от ужаса бесконечности. И то и другое связано с краткими физическими страданиями. Ребенку так же трудно во время родов, как и матери, но первая боль, как и первая брань, лучше последней. Смертный же труд человек встречает, будучи подготовленным жизнью, умеющим преодолевать физические страдания. Поэтому, несмотря на все многообразие отношения к смерти («сколько людей, столько смертей»), существовало все же народное отношение к ней — спокойное и мудрое. Считалось, что небытие после смерти то же, что и небытие до рождения, что земная жизнь дана человеку как бы в награду и дополнение к чему-то главному, что заслонялось от него двумя упомянутыми тайнами.

Нельзя путать христианское религиозное сознание с суеверием, с которым оно всегда боролось. (Прим. авт.)

Стройностью и своевременностью всего, что необходимо и что неминуемо свершалось между рождением и смертью, обусловлены все особенности народной эстетики.

Родное гнездо

Местность, вид, окрестность¹ вместе со всею землею, водою и небом называли в народе общим словом — природа. Кому не понятно, что по красоте она разная в разных местах? Тут раскинулись болота с чахлыми сосенками, там вздымаются роскошные холмы, обросшие мощными соснами. В одной стороне нет даже малой речушки, воду достают из колодцев, а в другой река и озеро, да еще не одно, да и еще и на разных уровнях, как в Ферапонтове. Природная красота и эстетические природные особенности той или другой волости наверняка влияли на обычные чувства людей. Но никогда и нигде не зависело от них чувство родины. Ощущение родного гнезда вместе с восторгом младенческих, детских и отроческих впечатлений рождается стихийно. Родная природа, как родная мать, бывает только в единственном числе. Все чудеса и красоты мира не могут заменить какой-нибудь невзрачный пригорок с речной излучиной, где растет береза или верба. Пословица по этому случаю говорит кратко: «Не по хорошему мил, а по милу хорош».

Еще милее становятся родные места, когда человек приложил к ним руки, когда каждая пядь близлежащей земли знакома на ощупь и связана с четкими бытовыми воспоминаниями.

Крестьяне, если не считать заядлых книгочеев, разумеется, не знали таких слов, как «пейзаж» и «ландшафт». Нарочитое употребление иностранных слов в поздние времена стало признаком полукультуры и бюрократической неискренности. (Прим. авт.)

² В географическом смысле подобные круги возможны только на хуторах или около совсем крохотных деревень. (Прим. авт.)

Родной дом, а в доме очаг и красный угол были средоточием хозяйственной жизни, центром всего крестьянского мира. Этот мир в материально-нравственном смысле составлял последовательно расширяющиеся круги ², которые замыкали в себе сперва избу, потом весь дом, потом усадьбу, поле, поскотину, наконец, гари и дальние лесные покосы, отстоящие от деревни иногда верст на десять—пятнадцать.

Природа начиналась сразу же за воротами. Но чем дальше от дома, тем более независимой и дикой она становилась. В дальних малодоступных местах самые незаметные следы человеческого пребывания получали особое значение: зарубка, едва проторенная тропа, просто камень в ручье или приметное место, где человек отдыхал. Лесная нетронутая глушь в сочетании с такими редкими деталями, а также с различными случаями (например, встреча с медведем) приобретали волнующую неповторимость и вместе какую-то странную близость. Такой лес и пугал, и успокаивал, и мучил, и ласкал, и угнетал, и бодрил.

Человеку в той же мере, как тяга к общению, свойственно и стремление к уединению. Эти центростремительные и центробежные силы (если говорить языком физиков) уравновешивались в крестьянском быту одинаковыми возможностями. Потребность как в общении, так и в уединении проявлялась очень рано. В детстве тяга к уединению заметна, например, в игре «в клетку», когда ребенок играет в маленький, но все-таки в свой дом. В молодости необходимость уединения, особенно девического, сказывается еще ярче. Очень заметна она и в старости, не говоря уже о периоде супружеской жизни.

Белов В. Лад//Избранные произведения.

М. 1984. Т 3. С. 99—137 0x08 graphic

Мудрость веков

Из истории семьи

Часть первая

Из истории семьи

Часть первая

Из истории семьи

Часть первая

Из истории семьи

Часть первая

Из истории семьи

Часть первая

Из истории семьи

Часть первая

106

105

Из истории семьи

Часть первая

112

Из истории семьи

Часть первая

112

Из истории семьи

Часть первая

125

Из истории семьи

Часть первая

142

143

Из истории семьи

Часть первая

154

155

Из истории семьи

Часть первая

162

163

Из истории семьи

Часть первая

180

181

Из истории семьи

Часть первая

196

197

Из истории семьи

200

199

Из истории семьи

205

Из истории семьи

214

213

Из истории семьи

Часть первая

228

227

Из истории семьи

Часть первая

258

Из истории семьи

Часть первая

263

296

295

Из истории семьи

Часть первая

299

Из истории семьи

Часть первая

306

Из истории семьи

Часть первая

313

Из истории семьи

Часть первая

334

333

0x01 graphic

Мудрость веков

0x01 graphic

бодействуй (Исход, 20, 5 14).

торый сотворил вас из одной души и сотворил

0x01 graphic

юбовь физическая.— Скорое соединение движений в детородных частях, испражнение

0x01 graphic

ипотеза о стаде обезь- ян с доминированием, ограниченным инбри-дингом ¹ и тенденцией

месте с родом и Homo sapiens мы вступаем

7Ф в общество сформиро-') вавшихся людей. При-

0x01 graphic

150,

Подворье