Саморазвитие, Поиск книг Обсуждение прочитанных книг и статей, Консультации специалистов: Рэйки; Космоэнергетика; Биоэнергетика; Йога; Практическая Философия и Психология; Здоровое питание; В гостях у астролога; Осознанное существование; Фэн-Шуй; Вредные привычки Эзотерика

Игорь КОН

ЛУННЫЙ СВЕТ НА ЗАРЕ

Лики и маски однополой любви

• НАПОЛНИЛ ДУШУ МНЕ ГОЛУБОЙ СВЕТ ЛУНЫ

Но всех прекраснее... была Иштар, сестра, супруга и мать, Астарта, идущая за солнцем царица, низ­ко на западе. Она серебрилась, ис­пускала улетучивающиеся лучи, свер­кала вспышками, и продолговатое пламя, подобно

острию копья, слов­но бы устремлялось из нее вверх.

Томас Манн

«Людьми лунного света» Василий Розанов называл гомосексуалов. В России их называют голубыми. Голубой цвет считается цветом луны, сумерек и грусти. На протяжении зна­чительной части человеческой истории однополая любовь и ее представители жили в тени и полумраке. Во второй половине XX в. они получили возможность выйти на солнечный свет. Но даже в слабых, рассветных солнечных лучах мир видится иначе, чем при луне. Далеко не всем многоцветье нравится. Одни стра­дают дальтонизмом, другие предпочитают смотреть на мир сквозь темные очки. В сумеречном черно-белом мире многим уютнее. Но попробуем открыть глаза.

Я нисколько не сомневаюсь, глубокоуважаемый читатель, что в вашем сексуальном поведении и воображении никогда не было ничего странного, запретного или подозрительного. Но не могли бы вы, в интересах науки, мысленно ответить на несколько эле­ментарных вопросов?

1. В чем причина вашей гетеросексуальности, почему вы лю­бите людей противоположного пола?

2. Когда и почему вы решили, что вы гетеросексуальны?

3. Не является ли ваша гетеросексуальность только преходящей стадией развития, из которой вы еще можете вырасти?

4. Не является ли ваша гетеросексуальность следствием невро­тического страха перед людьми собственного пола? Может быть, вы просто боитесь или ненавидите их?

5. Если вы никогда не занимались любовью с человеком соб­ственного пола, откуда вы знаете, что это вам не нравится? Мо­жет быть, вам просто нужен хороший однополый партнер?

6. Почему гетеросексуалы придают такое большое значение сексу и стараются вовлечь других в свой образ жизни?

7. Абсолютно точно известно, что подавляющее большинство совратителей детей и подростков — гетеросексуалы. Можно ли, несмотря на это, доверять детей гетеросексуаль-ным учителям и воспитателям?

8. Несмотря на то что общество всячески поддерживает инсти­тут брака, число разводов неуклонно растет. Почему гетеросексу­альные отношения так непрочны и неустойчивы?

9. Можете ли вы доверять объективности гетеросексуальных врачей и психологов? Не кажется ли вам, что они стараются склонить вас на сторону своей собственной сексуальной ориен­тации?

10. Похоже, что счастливых гетеросексуалов очень мало. Есть средства, с помощью которых вы могли бы изменить свою сексу­альную ориентацию. Не хотите ли вы воспользоваться такой тера­пией?

Ответили? Нет? Почему? Вопросы кажутся издевательскими? Но гомосексуалам подобные вопросы задают постоянно, эта шу­точная анкета просто пародирует стандартные сексологические вопросники. Значит, вам можно обижаться, а им — нет? Где же справедливость? А может быть, сами эти вопросы бессмысленны?

Любые слова и термины имеют смысл лишь в определенном социокультурном контексте.

Вообразите себе страну по имени Зомния, жители которой очень озабочены тем, как люди спят: на спине (их называют «спинниками») или на животе (их называют «животинками»). Большинство жителей Зомнии считаются «животинками», тех, кто спит или подозревается в том, что спит на спине, до недав­него времени преследовали и дискриминировали. Большинство зомнийцев думают, что «спинников» можно узнать по внешнему виду и поведению: у них жесткая выправка и темная кожа, они вспыльчивы и агрессивны. Зомнийские ученые и психиатры изу­чают, что именно делает людей «спинниками». Одни утвержда­ют, что спинность предопределена генетически, другие — что она зависит от отношений с родителями, третьи — что она свя­зана с питанием в период полового созревания. Некоторые от­крытые «спинники» начали борьбу с дискриминацией и диффа­мацией и добились в этом определенных успехов, повлияв, в ча­стности, на науку. Историки обнаружили, что некоторые выда­ющиеся зомнийцы были «спинниками». Это помогло «спинникам» добиться политического статуса «этнического меньшин­ства», хотя большинство зомнийцев по-прежнему относится к ним недоброжелательно.

Предположим, вы приехали в Зомнию и должны высказаться по поводу этих споров. Ваша первая реакция — сказать, что такая классификация смехотворна, дискриминация людей в зависимос­ти от позы, в которой они спят, безнравственна, а любые теории происхождения «спинности» ненаучны. Но, может быть, привыч­ка спать на спине или на животе действительно имеет генную при­роду? Тогда зомнийские теории могут иметь значение и для нас. То, что у нас нет понятий «спинников» и «животников», само по себе не опровергает зомнийских теорий.

Не так же ли обстоит дело с сексуальной ориентацией? Сочинителю этой притчи американскому философу Эдуарду Стайну можно возразить: как люди спят, неважно, тогда как с кем они спят, очень даже важно. Но ведь это тоже — смотря для кого и когда. Вопрос, креститься двумя или тремя перстами, в свое время вызвал в России церковный раскол. Когда в турпоезд­ке меня поселяют в номере с мужчиной, его сексуальная ориен­тация мне безразлична, приставать к постороннему человеку он не станет. Зато если он спит на спине, это сильно повышает вероят­ность храпа, и, при всем моем уважении к храпунам, я предпо­чел бы другого соседа.

Как бы то ни было, вопросов много.

Это очень разные вопросы, и разные науки подходят к ним по-разному. Моя книга состоит из трех частей.

Первая часть «В лабиринтах познания» подразумевает воп­рос — что и откуда мы знаем об однополой любви? Она просле­живает, как от простых догматических суждений научное позна­ние постепенно переходило к сложным и дифференцированным вопросам, дополняя биологические теории социально-историчес­кими и психологическими. Эта часть книги — самая сложная, читатель, которого интересуют только факты и выводы, может ее опустить. Но тогда вы обречены верить автору на слово. Не мне, так кому-то другому. Это ваше право, но лично я предпо­читаю скептиков.

Вторая часть книги «Сквозь пространство и время» посвящена социально-историческим, культурным аспектам гомосексуальнос­ти. Как общество, культура структурируют, категоризируют, символизируют и передают из поколения в поколение гомоэротическое желание и образы? Какие специфические социальные фун­кции выполняют гомосексуалы в разных обществах? Почему в од­них обществах их презирают и преследуют, а в других относятся терпимо и даже восхищаются ими? От чего зависит изменение со­ответствующих социальных установок, стереотипов и предубежде­ний?

Третья часть «Я и другие» — преимущественно психологичес­кая. Она прослеживает, как индивид открывает свою сексуальную ориентацию, чем гомосексуальные мужчины и женщины отлича­ются от остальных людей и друг от друга, каковы особенности их стиля жизни, эротики и сексуального поведения.

Эта книга — первая в России работа такого рода. По своему ха­рактеру она является научно-популярной, ее сможет прочитать каждый человек со средним образованием. Однако она основана на изучении огромной специальной литературы из разных облас­тей знания (в сносках упоминается лишь ее небольшая часть). По­скольку в нашей стране эта тема многие годы была запретной, мне пришлось обращаться преимущественно к иностранным источни­кам. Тем более что книга — не о гомосексуальности в России, а об однополой любви как общекультурном и человеческом феноме­не. Но люди разных народов могут чувствовать и поступать по-раз­ному. Чтобы избежать модного «американоцентризма», я старал­ся сравнивать американские данные с фактами и выводами евро­пейских исследований. Объективные, в том числе научно-статис­тические данные дополняются и сопоставляются с субъективны­ми, почерпнутыми из мемуарной, автобиографической и художе­ственной литературы.

За столь широкий мультидисциплинарный, если угодно — эк­лектический, подход приходится платить. Я не предлагаю читате­лю какой-то новой теории однополой любви, а только ввожу его в курс связанных с нею социальных, научных и человеческих про­блем, некоторые из них в книге только обозначены. Моя един­ственная цель — дать широкому читателю пищу для самостоятель­ных размышлений, а специалисту — отправную точку для дальней­ших исследований (ведь то, что одна дисциплина принимает за истину, другая нередко опровергает).

Кстати, если вы хотите определить и измерить свою сексуаль­ную ориентацию, воспользуйтесь, пожалуйста, следующей табли­цей, так называемой Решеткой сексуальной ориентации Клайна (РСОК).

Решетка сексуальной ориентации Клайна

	Качество	Прошлое Настоящее Идеал
1.	Сексуальное влечение
2.	Сексуальное поведение
3.	Сексуальные фантазии
4.	Эмоциональное предпочтение
5.	Социальное предпочтение
6.	Стиль жизни
7.	Самоидентификация

Она включает 7 автономных шкал:

1) Сексуальное влечение (гетеро / гомоэротизм): лица какого пола вас эротически возбуждают, привлекают в качестве потенци­альных сексуальных партнеров?

2) Сексуальное поведение (гетеро / гомосексуальность): каков пол ваших реальных сексуальных партнеров, с кем вы целовались, обнимались и совершали другие сексуальные действия?

3) Сексуальные фантазии: людей какого пола вы преимуще­ственно воображаете в своих эротических мечтах и при мастурбации?

4) Эмоциональные предпочтения (гетеро / гемофилия): с кем вы предпочитаете дружить, поддерживать интимные личные отно­шения, изливать душу?

5) Социальные предпочтения (гетеро / гомосоциальность): с лицами какого пола вы предпочитаете общаться, совместно рабо­тать, проводить свободное время?

6) Гетеро / гомосексуальный стиль жизни: проводите ли вы свое свободное время преимущественно с людьми, которые считают себя гетеро-, гомо- или бисексуалами?

7) Самоидентификация: как вы определяете свою сексуальную ориентацию, считаете ли вы себя гомо-, гетеро- или бисексуалом?

Каждое из этих качеств фиксируется в трех временных измере­ниях— в прошлом (5 лет назад), в настоящем (за последний год) и в идеальном, желательном будущем.

Чтобы измерить свою сексуальную ориентацию, скопируйте решетку Клайна и заполните каждую из 21 ячейки цифрами от О до 6. О означает, что ваше сексуальное влечение, поведение, фантазии и т. д. были, есть или должны быть в идеале ориенти­рованы исключительно на людей противоположного пола; 1 — что они направлены главным образом на лиц противоположного пола, но иногда и своего пола; 2 — что в вашем эротическом воображе­нии и т. п. преобладают лица другого пола, но представители своего пола также играют заметную роль; 3 — что ваши влечения, сек­суальные контакты и т. п. разделены примерно поровну между лицами другого и своего пола; 4 — что в них преобладают лица сво­его пола, но люди другого пола также играют важную роль; 5 — прямая противоположность 1; 6 — что ваши влечения, поведение и т. п. направлены исключительно на лиц собственного пола. Эта шкала не предусматривает полной асексуальности; поэтому, если у вас нет никаких сексуальных влечений, поведения или фанта­зий, сделайте в соответствующей графе пробел [—].

Ваши показатели по разным шкалам наверняка окажутся нео­динаковыми. Вы можете подсчитать их отдельно, сложив свои баллы по 3 колонкам и затем разделив итог на 3. Чтобы вычислить общий балл своей гетеро/гомосексуальности, сложите все показа­тели по всем графам и разделите итог на общее число заполнен­ных граф (21 или меньше). Не смущайтесь, если результаты ока­жутся противоречивыми: научные категории условны, а наши чув­ства сплошь и рядом неоднозначны.

Сделали? Отлично. Даже если вы не узнали ничего нового о сво­ей сексуальной ориентации, вы выяснили, что определить, как го­ворили когда-то советские социологи, «кто есть who», даже приме­нительно к себе, не так-то просто. А ведь есть еще вопросы «поче­му?», «зачем?», «где?», «как?», «кто виноват?» и «что делать?».

Эта книга — результат многолетнего труда* и международного на­учного сотрудничества. Я смог написать ее благодаря полуторагодич­ному индивидуальному гранту Фонда Джона и Кэтрин Макартуров. При содействии Немецкой службы научных обменов (DAAD) и ряда немецких университетов (особенно помогли мне профессор Гунтер Шмидт в Гамбурге и профессор Рюдигер Лаугман в Бремене) я два месяца проработал в немецких научных библиотеках. Центр полиэт­нических и транснациональных исследований (профессор Эрик Шокман) и Программа по изучению женщин и мужчин в обществе Уни­верситета Южной Калифорнии и Институт ONE / Международный геевский и лесбиянский архив (профессор Уолтер Уильяме) предос­тавили мне уникальную возможность в течение нескольких месяцев изучать материалы, которых я не мог бы найти в другом месте, и об­судить некоторые вопросы темы с Джимом Кепнером, Джоном О'Брайеном, Питером Нарди, Холли Девор, Верном Баллогом и другими специалистами.

Большую помощь в преодолении компью­терных трудностей во время моей работы в Лос-Анджелесе оказал мне Дмитрий Коссаковский. Некоторые российские геи и лесбиянки, имен которых я, по старой советской привычке, не называю, дове­рительно рассказывали мне о своем жизненном опыте, разрешив ис­пользовать его в книге, а редакторы геевских газет и журналов (Вла­дислав Ортанов, Роман Калинин, Дмитрий Лычов, Дмитрий Кузь­мин, Виктор Обоин и другие) предоставили в мое распоряжение свои издания и официальные материалы. Большую библиографиче­скую и иную помощь оказал мне Дмитрий Кузьмин.

Всем этим людям и учреждениям я выражаю искреннюю бла­годарность. За высказанные в книге мысли отвечаю только я.

• «Лунный свет на заре» тесно связан с моими предыдущими работа­ми «Введение в сексологию» (2 изд., 1989), «Вкус запретного плода» (1992), «Сексуальная культура в России» (1997), «Дружба. Этико-психологический очерк» (3 изд., 1989), «В поисках себя (Личность и ее само­сознание)» (1984), «Ребенок и общество. Историко-этнографическая пер­спектива» (1988), «Психология ранней юности» (4 изд., 1989).

Игорь Кон.

Москва, октябрь 1997

Часть I

В лабиринтах познания




• ОТ ОТВЕТОВ К ВОПРОСАМ

О чем невозможно говорить,

о том следует молчать.

Людвиг Витгенштейн

Мы выучили все возможные ответы,

Но мы не ведаем, в чем состоит вопрос.

Арчибальд Маклиш

Люди, которых сексуально влечет к представите­лям собственного пола, существовали всегда и везде. В христианской Европе однополую любовь именовали «нена­зываемым пороком», «педерастией» или «содомией».

Педерастией (от греческого paides — ребенок) древние греки называли мужскую любовь к мальчикам-подросткам. В современной сексологии педераст — «старший мужчи­на, имеющий анальное сношение с допубертатным маль­чиком или с мальчиком в начальной стадии полового со­зревания». Партнер, выполняющий пассивную, рецеп­тивную (от латинского «рецепция» — принятие, восприя­тие) роль, педерастом не считается. Однако обыденная речь с нормами научного языка не считается. В Европе начиная с XVI в. педерастами называли всех занимающих­ся анальным сексом мужчин, а в русском уголовном жар­гоне значение слова вообще перевернуто: педерастами (педерами, педерасами, педиками, педрилами, пидарами, пидарасами) называют именно тех, кто выполняет рецептивную роль. «Опедерастить» — значит изнасиловать через задний проход.

«Содомией» (от упоминаемого в Библии города Содома) в средние века называли любой «неестественный» половой акт: сношение с людьми собственного пола или с животны­ми, анальные или оральные контакты, позицию «женщина сверху» и т. п. Чаще всего «содомитами» называли мужчин-мужеложцев. Мальчиков или юношей, находившихся на содержании или занимавшихся проституцией с мужчинами, начиная с эпохи Возрождения, называли катамитами (ис­каженное имя Ганимеда, мифологического греческого мальчика, возлюбленного Зевса)*. В древнерусском цер­ковном праве, наряду с понятием «содомии», подразуме­вавшим любые анальные сношения, существовали «мужеблудие» — сексуальный контакт между мужчинами (чаще все­го взаимная мастурбация) и «мужеложство», подразумевав­шее исключительно анальные сношения. В этом значении термин «мужеложство» в дальнейшем вошел в русское и со­ветское уголовное право. Занимавшихся этим мужчин, не­зависимо от их сексуальных позиций, называли содомита­ми, мужеложцами или мужеложниками.

• В старофранцузском, а затем и в английском языке синонимами со­домии были слова «bougrerie» и «buggery», а синонимом содомита— фран­цузское bougre (от него происходит и жаргонное русское «бугор»), от ис­каженного латинского bulgaras (болгарин). При чем тут болгары? Вообще говоря, все народы приписывают странные или осуждаемые явления дру­гим. В России часто называют однополый секс армянским, армяне при­писывают его мусульманам-азербайджанцам, во Франции его называ­ли сначала итальянским или флорентийским, а затем английским поро­ком и т. п. Но дело не только в этом. В средневековой Болгарии заро­дилась еретическая секта богумилов, перекочевавшая под именем альби­гойцев или катаров в Южную Францию. Католическая церковь приписы­вала им, как и многим другим сектам, совершение ритуальных анальных контактов, отождествляя «неправильную» сексуальность с религиозной ересью. В Англии слово buggery в 1553 г. стало юридическим термином для обозначения «противоестественного» секса: совокупления с человеком собственного пола или с животным. В дальнейшем оно стало трактовать­ся главным образом как анальная интромиссия, пол сексуального объек­та значения не имел.

Более новое и нейтральное русское название — «голу­бые». Этимология и история его не изучены. Одни авторы связывают его с ласковым обращением «голубь», «голуб­чик», другие — с претензией на аристократизм («голубая кровь»), третьи утверждают, что он пришел в обыденную речь из уголовного сленга (а как он там возник?) только в 1950-х годах. Среди цветов, символически обозначавших в разных культурах однополую любовь, голубой цвет вроде бы не значится, однако гомосексуальные районы Парижа ког­да-то назывались «голубыми», а альбом-монография об от­ражении однополой мужской любви в литературе и изоб­разительном искусстве называется L'Amour bleu.

Слов, обозначающих женскую однополую любовь, мень­ше. В Древнем Риме женщин, имеющих сексуальные свя­зи с женщинами, называли трибадами (от греческого гла­гола «трибейн» — тереть), подразумевая, что они получают сексуальное удовольствие от трения о тело другой женщины (отсюда позднейший термин — трибадизм). В новое время появляются термины «сапфическая» (сафическая) или «лес­бийская» любовь и «лесбиянки», производные от имени древнегреческой поэтессы Сафо и острова Лесбос, на кото­ром она жила.

С появлением научной сексологии ученые стали искать более строгие и неоценочные наименования. Немецкий юрист и публицист Ульрихс предложил называть однополую любовь «уранизмом», по имени древнегреческой богини Афродиты Урании («небесной»), дочери мужского божест­ва Урана, которую Платон, в противоположность Афроди­те Пандемос («всенародной»), покровительнице любви к женщинам, считал покровительницей однополой любви. Мужчин, носителей этого чувства, Ульрихс называл урнингами, а женщин — урниндами, однако эти слова в на­уке не привились.

Больше повезло термину «гомосексуальность». Греческая приставка homo- обозначает сходство, единство, принад­лежность к одному и тому же, в отличие от приставки hetero- («другое», «иное»). В сочетании с латинским sexualis (половой) эти две приставки позволили раз граничить направленность эротического влечения на людей соб­ственного пола (гомосексуальность) или другого пола (гетеросексуальность). Затем, с помощью приставки bi- («два», «оба») возник континуум: гетеросексуальность — бисексу­альность — гомосексуальность*.

С появлением «гомосексуальности» терминологическая эпопея не закончилась. Чтобы преодолеть оскорбительную для них «медикализацию», западноевропейские и американ­ские гомосексуалы в 1950-х годах нашли себе другое само­название — «гей» (gay). В провансальском наречии XIII - XIV вв., на языке трубадуров, это слово обозначало курту­азную рыцарскую любовь, которая нередко была однопо­лой, а также искусство поэзии и любви. В Англии XVII в. слово gay обозначало легкомысленного повесу — плейбоя, а применительно к женщинам (несколько позже) — прости­туцию (женщина легкого поведения = «веселая женщина»). В начале XX в. слово «гей» стало кодовым словом англий­ской гомосексуальной субкультуры, а затем перекочевало в США, где из жаргонного обозначения мужской гомосексу­альности превратилось в ее политический и идеологический символ. «Гей» — не просто мужчина, которого сексуально влечет к мужчинам, он носитель особого самосознания, член соответствующей геевской субкультуры, общины или организации, борец за свои гражданские права и т. д. В начале 1990-х годов это слово получило распространение и в России.

Эмоциональная нагрузка слова зависит не столько от

• Между прочим, в русском языке смысловое, семантическое нера­венство «гомо» и «гетеро» выражено сильнее, чем в английском, фран­цузском и немецком. Употребляемый в тех языках термин «гомосексуаль­ность» имеет точный аналог в «гетеросексуальности». Слово «гомосексу­ализм» звучит сильнее, потому что «гетеросексуализма» не бывает, а вся­кий «изм»— что-то странное и подозрительное. То же самое— с оконча­нием «ист». По-английски и по-французски можно сказать о человеке, что он гомосексуал или гетеросексуал, прилагательное и существительное выражаются одним и те же словом. В русском языке есть только слово «гомосексуалист», «гетеросексуалистов» нет. Лишнее безобидное оконча­ние— и уже дискриминация!

его происхождения, сколько от того, кто и в каком кон­тексте его употребляет. Одно из самых оскорбительных ан­глийских жаргонных названий гомосексуала — queer (бук­вально — кривой, странный, извращенный, фальшивый), в противоположность straight (прямой, нормальный; рос­сийские геи называют гетеросексуалов «натуралами»). В 1990-х годах некоторые американские геи-активисты стали демонстративно называть себя «квирами», подчеркивая, что не только не стыдятся своей сексуальной ориентации, но гордятся ею. В отличие от слова «гей», относящегося только к мужчинам, «квир» включает также и лесбиянок. Впрочем, для многих гомосексуалов слово «квир» катего­рически неприемлемо. Еще одна терминологическая нова­ция — слово «лесбигей», обозначающее одновременно геев и лесбиянок и имеющее преимущественно политический оттенок.

В истории сексуальности давно уже идет спор между «эссенциалистами» и «конструктиви­стами».

Эссенциалисты (от латинского essentia — сущность), сре­ди которых преобладают биологи и медики, но есть и нема­ло гуманитариев, полагают, что сексуальная ориентация — объективное, имманентное свойство индивида, автономное от культурных и исторических условий, хотя последние вли­яют на конкретные формы ее проявления.

Конструктивисты, среди которых преобладают обще­ствоведы и гуманитарии, утверждают, что человеческая сексуальность — не природная данность, а продукт исто­рии и культуры, разные общества и культуры конструиру­ют ее по-разному. Одни и те же действия, например по­ловой акт, могут иметь разное социальное значение и субъективный смысл в зависимости от того, как они вос­принимаются и интерпретируются их участниками. Биоло­гические факторы, формирующие половые различия, не предопределяют того, как будут жить и чувствовать себя конкретные мужчины и женщины в исторически конкрет­ном обществе.

Вопрос не в том, существовали ли в прошлом «мужчи­ны, имеющие секс с мужчинами», и «женщины, любящие женщин», а в том, обладали ли они особым группо­вым самосознанием и каким именно, занимали ли они в обществе какое-то особое место или же их сексуальные наклонности были всего лишь индивидуальными предпоч­тениями.

Сначала наука, как до нее — философия и религия, рассматривала сексуальность исключительно в контексте репродуктивного поведения, обеспечивающего продолже­ние рода. Разумеется, люди всегда знали, что сексуальное желание и наслаждение являются самоценными. Однако теории, рожденные в лоне антисексуальной европейской культуры, с этим не считались.

В отличие от средневекового богословия, классифици­ровавшего и оценивавшего не столько самих индивидов, сколько их поступки и помыслы, которые могли быть пра­вильными (=добродетельными) или неправильными (гре­ховными), наука XIX в. превратила гомосексуалов в особую разновидность людей, у которых «инверсия сексуального чувства» сочетается с множеством других болезненных и мо­рально неприемлемых черт. Хотя ученые спорили, являет­ся ли это состояние врожденным или благоприобретенным, разница между гетеро- и гомосексуалами казалась абсолют­ной.

Поскольку содомия была грехом и преступлением, пер­вые специалисты в области судебной медицины больше все­го интересовались телесными признаками, по которым можно распознать и уличить содомита. Итальянский медик, придворный врач римского папы Паоло Захиа (1584—1659), трактат которого оставался самым авторитетным трудом в этой области вплоть до середины XIX в., считал главным признаком и доказательством пассивной педерастии измене­ния в состоянии заднего прохода, прежде всего сглаженные в результате анальных сношений кожные складки. Француз­ский судебный эксперт Амбруаз Тардье (1818—1879) пошел дальше. По мнению Тардье, анус пассивного педераста яв­ляется гладким, лишенным складок еще до того, как он начинает заниматься содомией, активный же педераст име­ет тонкий, недоразвитый член, с маленькой головкой, искривленный, как у собаки, а безошибочными признаками повышенной чувственности лесбиянок он считал волоса­тость (хирсутизм) и увеличенный клитор.

С выделением в самостоятельную отрасль медицины пси­хиатрии (термин появился в 1808 г.) содомия стала посте­пенно психологизироваться. Французские психиатры Фи­липп Пинель (1745—1826) и Жан Этьен Доминик Эсквироль (1772—1840) считали, что «безумие» может быть не только общим, но и частичным, поражающим только одну психи­ческую функцию; одной из таких «мономаний» является «извращение полового чувства». Английский психиатр Джеймс Каулз Причард (1786—1848) придумал для обозна­чения социально неприемлемых чувств и поступков термин «моральное безумие». С появлением понятия психопатии стали говорить о «сексуальных психопатиях» и т. д. Автор авторитетного руководства по судебной медицине Иоганн Людвиг Каспер, не найдя у обследованных педерастов опи­санных в литературе телесных признаков, обратился к изу­чению их психологии и дневников и пришел к выводу, что однополое сексуальное влечение напоминает «духовный гер­мафродитизм»; у большинства оно врожденное, но у неко­торых возникает лишь в последующей жизни. Это влечение может оставаться платоническим, ничем не отличаясь от обычной любви.

Смена религиозной парадигмы («содомский грех») пси­хиатрической («сексуальная психопатия») была определен­ным шагом вперед. Хотя «сексуальный психопат» выглядел таким же отвратительным, как «содомит», он был не толь­ко преступником, но и больным, страдающим человеком. Однако в этом была и опасность. По прежним представле­ниям, человек, совершивший акт содомии, за который его наказывали, мог раскаяться и исправиться. Религия остав­ляла грешнику надежду. А что спросишь с психически не­полноценного «сексуального психопата»? Одна и та же тео­рия могла быть как оправдательной (человек не виноват, что родился уродом), так и обвинительной (надо защищать общество от дегенератов). Политические соображения при этом часто заслоняли существо вопроса.

Ульрихс (1825—1895), который сам был гомосексуалом, в своих «Исследованиях загадки любви мужчин к мужчи­нам» доказывал, что «уранизм» является врожденным, а «урнинги» — особый «третий пол», в мужском теле живет женская душа. Полагая, что каждый пятисотый мужчи­на — урнинг, Ульрихс выступал против их уголовного пре­следования.

Поскольку однополая любовь казалась ученым-медикам странной, немецкий психиатр Карл Фридрих Отто Вестфаль в 1869 г. назвал ее «противоположным», или «извращен­ным», сексуальным влечением. Это не грех и не порок, а врожденная патология вегетативной нервной системы, «ис­кажающая» «весь внутренний мир собственного пола». Ита­льянский психиатр Арриго Тамассия назвал это состояние инверсией, а его носителей — инвертами, или инвертиро­ванными. «Инверсия» (обращение, перевертывание, выво­рачивание наизнанку) звучит мягче, чем извращение (пер­версия), которую стали считать особенно серьезным, пато­логическим вариантом инверсии. Но понятие инверсии оказалось слишком широким. Один человек вовсе отказы­вается от своей половой принадлежности, причисляя себя к противоположному полу, а другой «только» влюбляется в людей своего пола.

Для обозначения этого состояния немецко-венгерский писатель, переводчик и журналист Кароль Мария Кертбени (1824—1882) (сначала он писал под именем «Доктор Бенкерт», поэтому многие ошибочно считают его медиком) в 1869 г. предложил слово «гомосексуальность». Наряду с гетеро- и гомосексуалами существуют «моносексуалы», глав­ной формой сексуального удовлетворения которых является онанизм, и «амбисексуалы», сочетающие гетеросексуаль­ный брак с гомосексуальными связями. Кертбени не про­сто доказывал, что гомосексуальность является естественной и врожденной, но апеллировал к общим принципам право­вого государства, которое обязано распространить на гомосексуалов правило невмешательства в личную жизнь граж­дан. Он возражал против всякой симптоматологической ка­тегоризации, которая часто напоминает процессы над ведьмами, потому что одно и то же свойство может иметь сотни разных причин.

Судебным медикам и психиатрам XIX в. такая широта взглядов была несвойственна. Поскольку однополая любовь была для них болезнью, они должны были ответить на че­тыре вопроса:

1) Каковы причины этой болезни (этиология)?

2) Каковы ее диагностические признаки, чем она отли­чается от сходных явлений, как вписать ее в общую класси­фикацию болезней (нозология)?

3) Можно ли и как именно ее лечить (терапия)?

4) Представляет ли она опасность для окружающих и как предотвратить ее распространение (эпидемиология, профи­лактика и социальная политика)?

Отчужденно-недоброжелательное отношение психиат­ров и судебных медиков XIX — начала XX в. к однополой любви и ее носителям объяснялось не только их личными предубеждениями и профессиональными установками (врач ищет именно патологию), но и свойствами того че­ловеческого материала, с которым им приходилось иметь дело. В их поле зрения чаще всего попадали люди, пси­хика которых действительно была отягощена, помимо го­мосексуальности, психическими проблемами и отклоне­ниями. Не имея представления о том, как ведут себя обыкновенные, «нормальные» гомосексуалы, эксперты-медики невольно ассоциировали весь этот букет болезнен­ных и социально неприемлемых черт прежде всего с нео­бычной сексуальной ориентацией и заранее ожидали, что найдут их и у следующих пациентов. А кто ищет, тот все­гда находит. Психопатологизация гомосексуальности дей­ствовала как самореализующийся прогноз, формировав­ший не только сознание врача, но и самосознание паци­ента. В то же время она — и только она! — могла поста­вить под вопрос правомерность уголовной ответственнос­ти за гомосексуальность.

Самый авторитетный специалист этого периода барон Рихард фон Крафт-Эбинг (1840—1902), чье руководство для врачей «Сексуальная психопатия» считалось классическим,

заинтересовался проблемой однополой любви под влияни­ем Ульрихса и Вестфаля. Его работы и клинический архив по сей день остаются ценным историческим источником для изучения психики и образа жизни гомосексуалов того пери­ода. Однако, в противоположность Ульрихсу, Крафт-Эбинг считал гомосексуальность проявлением патологии и вырож­дения, хотя настаивал на строгом разграничении врожден­ных и благоприобретенных форм инверсии. Лишь в самом конце жизни Крафт-Эбинг пересмотрел свои взгляды и от­крыто признал, что гомосексуальность встречается и у впол­не нормальных людей.

Весьма влиятельными были труды берлинского невро­патолога Альберта Молля (1862—1939). В отличие от Крафт-Эбинга, который знал преимущественно психиат­рических больных и людей, обвиняемых в сексуальных преступлениях, Молль имел дело с обычными рабочими и интеллигентами. От также одним из первых стал изу­чать детскую и подростковую сексуальность. Гомосексу­альность, по Моллю, всегда болезнь, но не обязательно врожденная. Вслед за психологом Максом Дессуаром Молль считал, что формирование сексуальной ориента­ции у человека проходит две фазы. На первой фазе, от начала полового созревания до 20 лет, сексуальное влече­ние еще не дифференцировано по объекту и может на­правляться на людей как противоположного, так и соб­ственного пола. Это делает возможным, с одной сторо­ны, гомосексуальное совращение детей и подростков, а с другой — психотерапевтическую коррекцию потенциаль­ных и реальных гомосексуальных наклонностей ребенка. Молль считал, что гомосексуальные отношения между взрослыми не должны преследоваться, но гомосексуалов, совращающих молодежь на стадии «недифференцирован­ного влечения», необходимо изолировать. К движению за декриминализацию гомосексуальности Молль относил­ся резко враждебно. Будучи человеком консервативных взглядов, Молль даже приветствовал фашистскую дикта­туру, что не помешало гитлеровцам запретить ему как ев­рею врачебную практику.

Самый влиятельный исследователь и теоретик гомосек­суальности начала XX в. — Магнус Хиршфельд (1865— 1935). Сам будучи гомосексуалом, Хиршфельд посвятил всю свою жизнь делу реабилитации и декриминализации однополой любви. Уже в своей первой, выпущенной под псевдонимом, книге «Сафо и Сократ» (1896) Хиршфельд утверждал, что однополая любовь — неотъемлемая форма человеческой сексуальности, а отмена уголовного пресле­дования гомосексуалов отвечает высшим интересам обще­ства. Речь идет не о милости, а о справедливости, ибо гомосексуальное влечение не является предметом свобод­ного выбора, но имеет глубокие конституциональные кор­ни. В 1897 г. Хиршфельд основал «Научно-гуманитарный комитет», первую в мире организацию в защиту прав го­мосексуалов. Под петицией с требованием отмены анти­гомосексуального 175 параграфа Германского уголовного кодекса подписались около 6 тысяч людей, включая мно­гих ведущих представителей немецкой интеллигенции. В 1899 г. он начал издавать первый в мире междисципли­нарный журнал, целиком посвященный проблемам гомо­сексуальности — «Jahrbuch fur sexuelle Zwischenstufen». По­мимо клинических данных, Хиршфельд использовал ан­кетный метод. В декабре 1903 г. он распространил среди 3000 берлинских студентов, а в феврале 1904 г. — среди 5721 рабочего-металлиста опросник, прося их анонимно ответить о своих разнополых и однополых контактах и вле­чениях. На вопросы ответили 1696 студентов и 1912 рабо­чих. Эти данные, наряду с другими, Хиршфельд исполь­зовал в своем фундаментальном труде «Гомосексуальность мужчин и женщин» (1914). После первой мировой войны Хиршфельд активно участвовал в работе Всемирной лиги сексуальных реформ и в 1919 г. основал в Берлине первый в мире Институт сексологии (Institut fur Sexualwissenshaft), который просуществовал до 6 мая 1933 г., когда его раз­грабили и сожгли гитлеровцы. Хиршфельд собирался пе­ренести Институт в Париж, но умер, не успев развернуть его работу.

Хиршфельд считал гомосексуальность врожденной, но не патологией, а «промежуточным звеном» дифференциации полов в фило- и онтогенезе. Смешанное, одновременно мужское и женское строение половых органов дает гермаф­родитизм, неопределенность, двойственность телосложе­ния — психическую андрогинию, инверсия или двойствен­ность сексуального влечения — гомо- и бисексуальность, а прочих душевных черт — трансвестизм. Подобно «нормаль­ным» людям, гомосексуалы и лесбиянки индивидуальны, каждый из них «промежуточен» на свой собственный манер и несет в себе «свою собственную природу и свой собствен­ный закон».

Немецкий ученый Иван Блох (1872—1922) хотя и был практикующим врачом, больше интересовался культуроло­гическими и историческими сюжетами. Вначале под влия­нием Крафт-Эбинга Блох считал гомосексуальность редкой, встречающейся лишь у 0,01% мужчин, но в принципе изле­чимой патологией. Главным фактором ее распространения он считал неблагоприятные условия в детстве: совращение взрослыми, сексуальные игры со сверстниками, стимули­рование эрогенных зон поркой, неудачи в общении с жен­щинами и общий страх перед ними, мотивируемый, в ча­стности, страхом заражения венерическими заболевания­ми. Однако под влиянием Хиршфельда и этнографической литературы Блох в 1908 г, резко изменил точку зрения и признал, что гомосексуальность отличается от прочих пер­версий, а ее адепты не должны подвергаться преследовани­ям.

Если в Германии копья скрещивались главным образом вокруг вопроса о правовой ответственности — судить или не судить? — то для Франции этот вопрос был неактуа­лен: кодекс Наполеона отменил уголовную ответствен­ность еще в 1810 г. Зато легальность проституции делала для французских ученых чрезвычайно важным вопрос о соотношении публичного и частного, а падение рождае­мости — проблему укрепления семейных устоев. В обоих этих контекстах гомосексуальность добрых чувств не вызы­вала.

Как и их немецкие коллеги, французские психиатры считали гомосексуальность извращением. Психоневролог Жан Мартен Шарко и психиатр Валентин Маньян считали ин­версию генитального чувства врожденной и безуспешно пробовали излечить ее с помощью гипноза. Напротив, пси­холог Альфред Бинэ утверждал, что все половые извраще­ния — результат специфической ассоциации идей; напри­мер, половое возбуждение у подростка ассоциируется с ка­ким-то внешним условием или раздражителем, после чего соответствующий стимул автоматически вызывает у него эротический эффект.

В Италии влиятельный психиатр и криминолог Чезаре Ломброзо (1836—1909) твердо стоял на позиции «вырожде­ния». С точки зрения Ломброзо, любое криминальное по­ведение — об историчности и условности самого понятия преступности ученый не задумывался — имеет свой невро­логический базис и коренится в нарушениях центральной нервной системы. Гомосексуальность, по Ломброзо, — форма психического гермафродитизма, возвращение к од­ной из пройденных ступеней биологической эволюции. Факторами, «расковывающими» это скрытое биологическое наследие, Ломброзо считал эпилепсию и кретинизм. Лю­бые формы вырождения Ломброзо брался определять по форме черепа и другим антропометрическим показателям. Судить врожденных преступников и безумцев нельзя, но их следует содержать в психиатрических больницах и ни в коем случае не позволять им размножаться. Что же касается ге­ниальных гомосексуалов, вроде Микеланджело и Верлена, то гениальность, по Ломброзо, связана с гипертрофией оп­ределенных отделов головного мозга за счет других. Отсю­да — тяготение гениев к преступности, сумасшествию и го­мосексуальности .

Интересовались гомосексуальностью и русские ученые. В 1870 г. одна из статей в «Архиве судебной медицины и общественной гигиены» поддержала Каспера против Тардье, указав, что телесные признаки мужской гомосексуаль­ности «крайне ненадежны», а лесбийская любовь вообще не оставляет видимых следов. К этому мнению присоединился и петербургский гинеколог Мержеевский. В 1882 г. молодой психиатр, в дальнейшем профессор Юрьевского уни­верситета В. Ф. Чиж отметил, что описываемые под этим именем явления вовсе не являются такими редкими и ис­ключительными, как это кажется немецким авторам, с проявлениями содомии криминальная полиция сталкивает­ся чуть не ежедневно.

Самым влиятельным русским специалистом был про­фессор Петербургской Военно-медицинской академии Ве­ниамин Михайлович Тарновский. Его книга «Извращение полового чувства: Судебно-психиатрический очерк для вра­чей и юристов» (1885) была почти одновременно с рус­ским изданием выпущена на немецком, а позже также на английском и французском языках. Подобно своим не­мецким и итальянским предшественникам, из которых он особенно ценил Ломброзо, Тарновский полагал, что из­вращение полового чувства у мужчин может быть как врожденным, так и благоприобретенным. Обе формы ка­жутся ему глубоко отвратительными и аморальными, но в случаях врожденного извращения он считает уголовное преследование несправедливым. Склонность женщин к проституции Тарновский также считал врожденной, выс­тупая против гуманного отношения к проституткам. Не­приязнь к гомосексуальности дополнялась у Тарковского антисемитизмом, который шокировал даже симпатизиро­вавшего ему Ломброзо.

В. М. Бехтерев (1857—1927) в статье «Лечение внушени­ем превратных половых влечений и онанизма» (1898) выво­дил «превратные половые влечения» из «патологических со­четательных рефлексов» и предлагал лечить их внушением и гипнозом. Позже, в статье «Об извращении и уклонении полового влечения» (1926) Бехтерев доказывал, что гомо­сексуальное влечение — несчастный результат внешних вли­яний в критический момент сексуального развития личнос­ти. Почти во всех приводимых им историях болезни «извра­щение» возникало в период полового созревания под влия­нием сверстников. Чтобы избавиться от него, пациент дол­жен добровольно подвергнуться гипнозу и внушению и це­ленаправленно поддерживать гетеросексуальные отношения.

Но особенно важна профилактика, правильное половое воспитание подростков.

В отличие от континентальной Европы, где об однопо­лой любви писали преимущественно психиатры, в Англии эту проблематику сделали респектабельной не медики, а философы, историки и филологи, среди которых было больше апологетов, чем «разоблачителей».

Известный путешественник и географ сэр Ричард Фрэнсис Бартон (1821 — 1890), питавший, как и многие другие путешественники того времени (Стэнли), слабость к мальчикам, перевел в 1885 г. на английский язык сказ­ки «1001 ночи», с их многочисленными и весьма откро­венными пассажами о любви к мальчикам, сопроводив обширным историко-этнографическим очерком о педера­стии. Хотя теория Бартона, объяснявшего распростране­ние педерастии климатическими условиями, не выдержа­ла критики, его работа показала английскому читателю, что любовь к мальчикам — явление далеко не редкое и что многие народы относятся к ней вполне терпимо и даже положительно.

Поэт и историк литературы Джон Аддингтон Саймондс (1840—1893) в предназначенном для узкого круга друзей (было напечатано всего 10 экземпляров) очерке «Проблема в греческой этике» (1883) увидел в античной педерастии не признак вырождения, а одно из высших достижений и неотъемлемых свойств древнегреческой культуры. В другой книжке «Проблема в современной этике» (1891, 50 экземп­ляров) Саймондс дал критический анализ современных воз­зрений на однополую любовь, противопоставив медицинс­ким теориям о ее болезненности и извращенности идею о ее нормальности и даже возвышенности. Насколько позво­ляли цензурные условия, он проводил эти идеи и в своих исследованиях греческой поэзии и итальянского Возрожде­ния.

Писатель и утопический социалист Эдуард Карпентер (1844—1929), который, в отличие от закомплексованного Саймондса, полностью принимал свою гомосексуаль­ность, в публичной лекции «Гомогенная любовь и ее значение в свободном обществе» (1894) открыто выступил в защиту однополой любви, утверждая, что нежный мужчина-гомосексуал, как промежуточный, переходный тип между мужчиной и женщиной, не только не является уро­дом, но призван сыграть особую роль в становлении «но­вой жизни», заменив сковывающие общество денежные и правовые связи узами личной симпатии и сочувствия. Опираясь на этнографические данные, Карпентер показы­вает распространенность людей «промежуточного пола» и разнообразие выполняемых ими социальных функций. Об­ладая даром вдохновения и пророчества, эти люди часто бывают божественными избранниками-шаманами, а с другой стороны — членами воинственных мужских братств (например, японских самураев).

Однополая любовь занимает центральное место в работах крупнейшего английского сексолога этого периода Хэвлока Эллиса (1859—1939). Первая его книга «Сексуальная инвер­сия», начатая вместе с Саймондсом и вышедшая в 1906 г. в Германии и год спустя в Англии, где она подверглась су­дебному преследованию как «похотливая, вредная, пороч­ная, грязная, скандальная и непристойная» (русский пере­вод скандала не вызвал), содержала обстоятельный обзор всех известных в то время фактов относительно гомосексу­альных контактов в животном мире, у «примитивных» на­родов, в античности, тюрьмах и т. д. По мнению Эллиса, склонность к однополой любви, будучи врожденной, тем не менее не является ни болезнью, ни преступлением. Много ценных данных о гомосексуальности содержится и в других сочинениях Эллиса, особенно в его семитомных «Исследо­ваниях по психологии пола».

Ранние теории гомосексуальности были во многом спе­кулятивными, каждый исследователь считал «типичными» или «господствующими» те черты, которые были ему пси­хологически ближе или которые чаще встречались у его па­циентов. Но поскольку траектории индивидуального разви­тия оказывались разными, ученые должны были уточнять и усложнять свои исходные вопросы и рассматривать гомосек­суальность в более широком контексте.










• ВЛЕЧЕНИЯ И КОМПЛЕКСЫ

Гомосексуальность, несомненно, не преимущество,

но в ней нет и ничего постыдного, это не порок и

не униже­ние; нельзя считать ее и болезнью;

мы считаем ее разновидностью сексуальной функции,

вызванною известной приос­тановкой сексуального

развития. Мно­гие лица древних и новых времен,

дос­тойные высокого уважения, были гомосексуалами,

среди них — ряд величай­ших людей...

Преследование гомосексу­альности как преступления

- большая несправедливость и к тому же жесто­кость.

Зигмунд Фрейд

Самой влиятельной теорией гомо-, как и вообще сексуальности, первой половины XX в. был фрейдизм.

В отличие от своих предшественников и современников, для которых проблематичной была только гомосексуаль­ность, Фрейд подчеркивал, что с точки зрения психоана­лиза исключительный сексуальный интерес к лицам проти­воположного пола — не самоочевидный факт, а такая же требующая изучения проблема, как и однополая любовь.

Однополая любовь, по Фрейду, покоится на тех же са­мых психофизиологических основаниях, что и разнополая. Все люди по природе изначально бисексуальны, итоговое соотношение гомо- и гетеросексуального влечения опреде­ляется только в ходе индивидуального развития, под влия­нием среды и воспитания, и, хотя различия в результатах могут иметь качественный характер, анализ показывает, что различие между их детерминантами только количественное.

Фрейд в принципе не исключал, что когда-нибудь в бу­дущем наука сведет все зигзаги и сложности человеческой сексуальности к простым химическим формулам, но пока это не сделано, нужно пользоваться тем, что может пред­ложить психоанализ. Теория Фрейда — не биология и даже не психология, а скорее мифология (он сам охотно пользо­вался этим термином) и поэтика сексуальности. Недаром он говорил не о половом «инстинкте», подразумевающем прежде всего спаривание и размножение, а о «влечении», которое проявляется также в разных несексуальных формах, например альтруизме или романтической дружбе.

Для понимания гомосексуальности (позже Фрейд стал пользоваться термином «гомоэротизм») неосознаваемые психические процессы особенно важны. В силу врожден­ной бисексуальности все люди «способны на выбор объекта одинакового с собой пола и проделывают этот выбор в сво­ем бессознательном. Больше того, привязанности либидонозных чувств к лицам своего пола играют как факторы нор­мальной душевной жизни не меньшую, а как движущие силы заболевания большую роль, чем относящиеся к про­тивоположному полу». Однако эта скрытая, латентная го­мосексуальность большей частью остается нереализованной и даже неосознанной.

Первоначальный выбор сексуального объекта, предмета любви и привязанности вообще не зависит от пола. «По мнению психоанализа исключительный сексуальный инте­рес мужчины к женщине является проблемой, нуждающей­ся в объяснении, а не чем-то само собой понятным, что имеет своим основанием химическое притяжение. Решаю­щий момент в отношении окончательного полового выбора наступает только после наступления половой зрелости и яв­ляется результатом целого ряда не поддающихся еще учету факторов, частью конституциональных, частью привходя­щих по своей природе».

Это не значит, что гомо- и гетероэротизм равноправны и одинаково «нормальны». Гомоэротизм, по Фрейду, — из­вращение, перверсия сексуального влечения, возникающая в ходе нормального психосексуального развития в результа­те психической травмы. Фрейд различает два типа таких психических травм.

Первый связан с детским нарциссизмом. Ребенок изна­чально имеет два сексуальных объекта: самого себя и свою мать. Чтобы разорвать нити, связывающие его с матерью, маленький, моложе трех лет, мальчик остро нуждается в какой-то другой значимой фигуре, какой обычно бывает отец. Если мужской фигуры, с которой мальчик мог бы идентифицироваться, нет, он бессознательно компенсиру­ет это обращением к собственному Я, гипертрофирует лю­бовь к себе, нарциссизм. Одно из проявлений детского нарциссизма — нескончаемый поиск собственного подобия. У мальчика это принимает форму любовного влечения к другому мужчине, а у девочки — к женщине. Созданные в ходе этого поиска идеализированные образы человека соб­ственного пола наделяются всеми возможными и невозмож­ными достоинствами, тогда как реальное Я ребенка, напро­тив, принижается, окрашивается чувствами ненависти к себе, стыда, вины и унижения. В дальнейшем детский нарциссизм превращается в постоянную погоню за недости­жимым фантомом идеального существа собственного пола. Как и все наши эмоциональные образования, этот идеаль­ный образ в дальнейшем эротизируется, что и дает однопо­лую любовь.

Вторая возможность гомосексуальной аберрации возника­ет несколько позже. Адекватная половая идентификация предполагает, что мальчик должен преодолеть свое бессоз­нательное влечение к матери (Эдипов комплекс) и иденти­фицироваться с отцом, а девочка — преодолеть влечение к отцу (комплекс Электры) и чувство зависти к мальчикам из-за отсутствия у нее полового члена, пениса, и иденти­фицироваться с матерью. Если этого вовремя не происхо­дит, сексуальное влечение фиксируется на неподходящем объекте и становится патогенным.

Сама фиксация также протекает по-разному. У одних она является отрицательной, негативной: влече­ние такого мужчины к другому мужчине на самом деле — бегство от женщин, ни одна из них не может сравниться с идеализированным образом собственной матери, а сексу­альная связь с женщиной воспринимается как запретный инцест. В этом случае главный психический процесс — не гомоэротическое влечение, а бессознательное отталкивание и подавление гетеросексуальных чувств и образов.

У других людей однополая фиксация является позитив­ной, положительной. Это бегство не «от», а «к». Такой мужчина не боится женщин и вполне может поддерживать сексуальные отношения с ними, но мужские образы воз­буждают и привлекают его сильнее.

«Во всех исследованных случаях мы установили, что ин­вертированные в более позднем возрасте проделали в детстве фазу очень интенсивной, но кратковременной фиксации на женщине (большей частью на матери), по преодолении ко­торой они отождествляют себя с матерью и избирают себя самих в сексуальные объекты, т. е., исходя из нарциссизма, ищут мужчин в юношеском возрасте, похожих на них самих, которых хотят любить так, как любила их мать. Далее мы постоянно находили, что кажущиеся инвертированными ни­коим образом не были нечувствительными к прелестям жен­щины, а постоянно переносили на мужские объекты вызван­ное женщинами возбуждение. Таким образом, они всю жизнь воспроизводят механизм, благодаря которому появи­лась их инверсия. Их навязчивое стремление к мужчине ока­залось обусловленным их тревожным бегством от женщины».

Тонкая, диалектичная мысль Фрейда открыла богатей­шие возможности для описания и понимания многообраз­ных форм гомосексуальности, но в своей клинической практике Фрейд не мог реализовать всех возможностей соб­ственного подхода. По условиям того времени, пациенты Фрейда не могли открыто принять и проявлять гомосексу­альное желание, они были вынуждены подавлять или скры­вать его, их переживания окрашивались в мрачные, болез­ненные тона. Поэтому, а также в силу своей медицинской ориентации, Фрейд больше интересовался подавленной, неосознанной, не принятой и в силу этого неизбежно бо­лезненной гомосексуальностью, нежели открытой и осоз­нанной. На таком материале невозможно понять, были ли открывающиеся в психоанализе психические проблемы и свойства — пониженное самоуважение, невротизм, острое недовольство собой, влечение к смерти и т. п. — имманен­тными, всеобщими свойствами самой гомосексуальности (или гомосексуальной личности), или же это — последствия насильственного блокирования сексуального влечения и связанного с этим обеднения эмоциональной жизни.

Фрейд чувствовал ограниченность своей теории, подчер­кивая, что описываемые им формы сексуальной инверсии не являются универсальными и единственно возможными.

При внимательном чтении Фрейда у него можно найти не одну, а несколько разных теорий гомосексуальности, которые зачастую противоречат друг другу. С одной сторо­ны, он трактует гомоэротизм как универсальную стадию психосексуального развития, однажды пройдя которую, индивид к ней больше не возвращается. С другой стороны, он говорит о скрытой, латентной гомосексуальности, кото­рая не ограничена определенными возрастными рамками и может проявиться когда угодно. Что же такое латентная го­мосексуальность — просто абстрактная возможность аберра­ции, возвращения к пройденной фазе развития или дожи­дающаяся своего часа скрытая, дремлющая сила!

Достаточно противоречивы и указания Фрейда на семей­ные факторы, способствующие развитию гомосексуальнос­ти. В одном случае неблагоприятным фактором развития является властная, авторитарная мать и слабый отец, то есть дефицит мужского начала, мальчику не с кем идентифици­роваться. В другом случае, наоборот, слишком сильный и жесткий отец, подавляющий и сексуально запугивающий ребенка, вызывает у мальчика эффект отталкивания и пси­хологическую феминизацию. Практически возможны оба варианта. Но может быть, названные Фрейдом обстоя­тельства — не причины, а только сопутствующие факторы гомосексуальности?

Психоанализ хорошо работает при ретроспективном объяснении уже сложившихся синдромов, но имеет очень низкую предсказательную ценность: описанные им инфан­тильные элементы не определяют сами по себе последую­щую сексуальную идентичность, которая зависит от множе­ства сопутствующих обстоятельств.

Противоречива фрейдистская теория женской гомосексу­альности. Хотя клинические истории лесбиянок у Фрейда разнообразны и диалектичны, психоаналитическая теория женской сексуальности, придающая особое значение подав­ленной «зависти к пенису», абсолютизировала и оправды­вала зависимое положение и сексуальное угнетение жен­щин. По мнению Фрейда, «либидо всегда — и закономер­но по природе своей — мужское, независимо от того, встречается ли оно у мужчины или женщины, и независи­мо от своего объекта, будь то мужчина или женщина». Со­временные сексуально раскованные и активные женщины показались бы Фрейду, как и любому викторианцу, чем-то ужасным и болезненным. В свете этих фаллоцентрических установок лесбийская любовь не может быть нормальной и счастливой. Женщина, которая любит женщину, должна либо быть мужчиной, либо походить на мужчину, либо же­лать быть мужчиной, а отношения между двумя женщина­ми всегда будут неполноценными; по сравнению с гетеро­сексуальными отношениями лесбийская любовь является незрелой и неудовлетворительной.

Психоаналитики называют разные причины возникнове­ния у женщины гомосексуальных чувств: расстройство объек­тного влечения, вызванное завистью к пенису на эдиповой стадии развития и порождающее отвращение к гетеросексу­альным отношениям; идентификацию дочери с отцом, вме­сто установления с ним объектных отношений; неудачу иден­тификации с матерью из-за того, что мать завидует дочери или страдает нарциссизмом; расстройство детских объектных отношений с матерью, связанное с мазохизмом или трудно­стями отделения и индивидуализации; преждевременное про­буждение сексуальности и т. д. Но все эти процессы и их последствия классический психоанализ считает патогенными. Что конкретно предлагает гомосексуалам психоанализ? Фрейд никогда не называл гомосексуальность болезнью и даже считал сублимированный гомоэротизм важным источ­ником и компонентом дружеских отношений, альтруизма и любви к человечеству: «Именно явные гомосексуалы и сре­ди них в первую очередь те, кто не позволяет себе выхода в чувственных актах, отличаются особенно активным участи­ем в общих интересах человечества, интересах, которые сами возникли из сублимации эротических инстинктов».

Но, признавая правомерность и даже социальную благо­детельность сублимированного гомоэротизма, Фрейд не видел счастливого исхода для реализованной гомоэротики. Отвечая на письмо одной американской матери по поводу предпо­лагаемой гомосексуальности ее сына, Фрейд писал:

«Спрашивая меня, могу ли я помочь, думаю, что Вы имеете в виду, в состоянии ли я устранить гомосексуаль­ность и заменить ее нормальной гетеросексуальностю. От­вечу, что в общем мы не можем этого обещать, В ряде слу­чаев нам удается развить захиревшие было зародыши гете­росексуальных устремлений, имеющихся у каждого гомосексуала. В большинстве же случаев это уже более невоз­можно. Это — вопрос свойств и возраста пациента. Резуль­тат лечения предсказать нельзя.

Что же касается пользы, которую психоанализ может принести Вашему сыну, то это другое дело. Если он несча­стен, нервозен, раздираем конфликтами, затруднен в отно­шениях с другими людьми, психоанализ может дать ему гар­монию, душевное спокойствие, полную эффективность, независимо от того, останется ли он гомосексуалом, или изменится».

То есть Фрейд не берется изменить сексуальную ориента­цию пациента, но считает возможным преодолеть его не­вротические симптомы, помочь ему принять себя и свою го­мосексуальность. Такая позиция вполне соответствует уста­новкам современной гуманистической психотерапии, в том числе и психоаналитической. Однако большинство учени­ков и последователей Фрейда пошли по пути отождествле­ния однополой любви с неврозами и прочими личностны­ми расстройствами, зачастую рассматривая гомосексуаль­ность как их причину.

Некоторые ученики Фрейда относились к гомосексуаль­ности откровенно враждебно. Основатель «глубинной пси­хологии» Карл Густав Юнг (1875—1961), который мальчи­ком сам подвергся гомосексуальному покушению, относил­ся к гомосексуальности с отвращением и специально ее не изучал, считая врожденной. Сейчас взгляды Юнга стали популярными у некоторых американских геев-психоаналитиков, но они берут у него не эти высказывания, а теорию архетипов.

Острую ненависть к гомосексуалам питал «фрейдомарксист» Вильгельм Райх (1897—1957). Личные чувства осложня­лись у Райха политическими установками: «Мы, марксисты, вообще не склонны к морализации, но мы против гомосек­суальности, потому что: 1) гомосексуальное сношение ни­когда не бывает таким удовлетворительным и счастливым, как гетеросексуальное, 2) гомосексуал, когда он вне своего «мужского союза», в современном обществе находится в осо­бенно неблагоприятных условиях и 3) гомосексуальность со­здает чрезвычайно сильную психическую предрасположен­ность к фашистской идеологии». Первое утверждение бездо­казательно: как можно сравнивать переживания, которых ты не испытывал? Второе утверждение справедливо, но разве гомосексуалы виноваты в том, что их дискриминируют? С тем же основанием можно посоветовать людям не быть евре­ями или цветными. К третьему вопросу я вернусь позже.

Альфред Адлер (1870—1937) считал гомосексуальность извращением и неврозом, однако, в отличие от Юнга, вы­водил ее прежде всего из неудачного опыта детского обще­ния со сверстниками. Особенно вредной он считал половую сегрегацию в школах и детских учреждениях. Осуждая уго­ловное преследование гомосексуалов, Адлер вместе с тем считал возможным подвергать их принудительной психоте­рапии, что, естественно, не вызывало теплых чувств к нему у страдающей стороны.

Другие последователи Фрейда были значительно терпи­мее, но они медикализировали его концепцию, подчерки­вая главным образом болезненные свойства гомосексуально­сти и разрабатывая признаки, по которым можно ее диаг­ностировать.

Шандор Ференци (1873—1933) и Отто Фенихель (1897— 1946), изучая происхождение мужской гомосексуальности, особо акцентировали различие ее «активной» и «пассивной» форм. «Активный» гомосексуал, по Ференци, энергичен и агрессивен, чувствует себя во всех отношениях мужчиной, в его психике и телесном облике нет ничего женственного, и привлекают его, как правило, мальчики и юные мужчи­ны с женственными чертами, к которым он относится не­жно и покровительственно. Напротив, пассивный, «инвер­тированный» гомосексуал отличается феминизированной внешностью и поведением; в своих сексуальных отношени­ях с мужчинами он также чувствует себя женщиной, поэто­му его привлекают более зрелые и сильные мужчины. В первом случае происходит инверсия объекта, а во втором — субъекта сексуального влечения. «Субъектные» (пассивные, феминизированные) гомосексуалы принимают свое состо­яние, с которым они сталкиваются уже в детстве, спокой­но, как нечто само собой разумеющееся, и не обращаются к врачу, тогда как «объектные» испытывают чувство вины, страдают и ищут медицинской помощи.

Некоторые психоаналитики отвергли идею Фрейда о все­общей бисексуальности и связанное с ней понятие латент­ной гомосексуальности. По мнению Шандора Радо, гомо­сексуальность возникает в процессе индивидуального разви­тия только под влиянием определенных патогенных факто­ров — страха перед противоположным полом, временного отсутствия гетеросексуальных партнеров или «желания избы­точного разнообразия».

Американский психоаналитик Ирвинг Бибер пытался подтвердить психоаналитическую теорию статистически, сравнив жизненный путь и личные свойства 106 находив­шихся на психоаналитическом лечении мужчин-гомосексуалов с контрольной группой из 100 гетеросексуалов. 63% гомосексуалов и только 39% гетеросексуалов сказали, что были любимцами своих матерей. 65% первой и лишь 36% второй группы сказали, что их матери, в свою очередь, хо­тели быть в центре всей жизни сыновей. Маскулинные ус­тановки и занятия поощряли только 18% матерей гомосек­суалов против 47% в контрольной группе. 66% гомосексуа­лов и только 48% контрольной группы отметили пуританс­кий характер своих матерей, которые вмешивались в их сек­суальную жизнь и строго контролировали ее. Сексуальную информацию они также получали от матерей. Три четверти обследованных гомосексуалов в детстве боялись телесных травм, четыре пятых избегали соревновательных игр и ситу­аций, девять десятых избегали драк, две трети чувствовали себя одинокими и т. д. По мнению Бибера, это подтверж­дает теорию Радо, что гомосексуальная адаптация — резуль­тат тайных, но могущественных страхов перед противопо­ложным полом и перед гетеросексуальностью. Оказалось также, что, вопреки Фрейду, гомосексуальность поддается психоаналитическому лечению. 27% пациентов Бибера в результате длительного психоанализа стали исключительно гетеросексуалами. Из 72 исключительных гомосексуалов полностью вылечились 14 (19%), а из 30 бисексуалов — по­ловина. Но радость оказалась преждевременной. Выборка Бибера была чисто клинической, а оценка успешности те­рапии основывалась не на объективно проверенных фактах или хотя бы самоотчетах, а на впечатлениях врача. Неизве­стно, насколько прочным и длительным был результат пси­хотерапии, не вернулись ли некоторые из «излеченных» па­циентов к своей гомосексуальной практике и не испытыва­ют ли они по-прежнему гомоэротических желаний?

Столь же ненадежными оказались оптимистические сооб­щения других психоаналитиков. Хотя им удавалось временно снять или уменьшить внутреннее напряжение пациента, рано или поздно он снова сталкивался с теми же проблемами.

Когда в 1960-х годах развернулось политическое движение геев и лесбиянок и стало ясно, что многие, если не все, их психологические трудности коренятся не в самой их сексу­альной ориентации, а в той общественной стигме и диск­риминации, которой они подвергаются, охранительный ха­рактер психоанализа, «помогающего» индивиду приспосо­биться к заведомо враждебным ему социальным условиям, стал очевиден. Утверждения Эдмунда Берглера и Чарльза Сокарайдеса, что все гомосексуалы отличаются понижен­ным самоуважением, несут в себе «бессознательное желание страдать (психический мазохизм)» и «живут на грани самоуничтожительной личной катастрофы», стали звучать паро­дийно и оскорбительно.

Сильным ударом по психоаналитической теории гомо­сексуальности явились работы профессора клинической психологии Калифорнийского университета в Лос-Анджеле­се Эвелины Хукер (1906—1996). По своей основной профес­сии Хукер была далека от изучения сексуальности, не было у нее и личных причин заниматься этой темой. Но в годы войны среди ее студентов оказался талантливый парень Сэм­ми Фром, который признался ей, что он гомосексуал. По окончании курса Сэмми пригласил профессора с мужем в гости и познакомил со своим любовником и друзьями. Во­преки всему тому, что ей было известно из медицинской литературы, они не выглядели ни странными, ни больны­ми. Постепенно у Хукеров сложились доверительные друже­ские отношения с этой компанией молодых геев, и однаж­ды Сэмми сказал ей: «Эвелина, мы показали вам себя и свою жизнь. Мы ничего не скрыли от вас. Вероятно, вы знаете о людях вроде нас, которые успешно живут в обще­стве и не нуждаются в психиатрической помощи больше, чем любой другой психиатр или психолог в стране. Теперь ваш научный долг — изучить нас».

Эвелина, занимавшаяся в это время экспериментами с невротическими крысами, сочла просьбу нелепой, но мо­лодой человек настаивал, а когда Хукер рассказала о пред­ложении своему коллеге, выдающемуся специалисту по те­сту Роршаха, тот пришел в восторг: «Эвелина, вы должны это сделать! Он абсолютно прав! Мы же ничего о них не зна­ем, мы знаем только больных».

С помощью геевских организаций Хукер в 1954 г. отоб­рала из большой группы гомосексуалов, никогда не обра­щавшихся за психиатрической помощью, 30 исключитель­но гомосексуальных мужчин и сравнила их тестовые показа­тели с данными аналогичной группы исключительно гетеро­сексуальных мужчин. Доклад Хукер на ежегодном собрании Американской Психологической ассоциации в августе 1956 г. стал мировой сенсацией. Сравнение, с использованием целой батареи психологических тестов, социальной адаптированности «нормальных» гомосексуалов с контрольной группой гетеросексуальных мужчин не выявило между ними существенной разницы и никакой психопатологии! Общий вывод Хукер гласил: «Гомосексуальность как клиническое явление не существует. Ее формы столь же разнообразны, как формы гетеросексуальности. Гомосексуальность может быть девиацией сексуального поведения, находящейся пси­хологически в границах нормы... Роль специфических форм сексуального желания и его проявлений в структуре и раз­витии личности, по-видимому, не столь велика, как при­нято считать».

Хотя небольшая группа нью-йоркских психоаналитиков отвергла выводы Хукер, большинство психологов и психи­атров признали их убедительными. Окончательная версия «Доклада Хукер», опубликованная в 1969 г., стала, вслед за отчетами Кинзи, важным аргументом в пользу «демедикализации» и «нормализации» гомосексуальности и преодоле­ния взгляда на нее как на болезнь.

Строго говоря, Хукер не опровергла психоанализ и не сняла старых проблем. Хотя ее выборка была неклиничес­кой, она не была репрезентативной. Если психологические тесты не показывают различий между гетеро- и гомосексуалами, это может означать как то, что таких различий нет, так и то, что наши тесты недостаточно надежны и чувстви­тельны. Тест Роршаха, которому слепо доверяли американ­ские психологи того периода, на самом деле не улавливает никаких межгрупповых психических различий, а только по­могает тренированной интуиции клинического психолога. Вопрос о психологических особенностях гомосексуалов се­годня так же спорен, как и сорок лет назад. Тем не менее, считать геев психически больными стало невозможно.

Теоретическая переориентация психологии и психиатрии затронула и психоаналитическую теорию. Хотя некоторые психоаналитики, во главе с Чарльзом Сокарайдесом, по-прежнему считают гомосексуальность психической болезнью и скорбят по поводу выросшей общественной терпимости к ней, большинство предпочитают идти в ногу со временем. Современный психоанализ чувствительнее классического к индивидуальным и типологическим различиям в этиологии и проявлениях гомосексуальности, признавая, что гомосек­суальное желание имеет «множественные корни» и не явля­ется само по себе болезненным. Он уделяет гораздо больше внимания социальным факторам, выводя традиционно при­писываемые гомосексуалам и подчас реально существующие болезненные свойства (пониженное самоуважение, нена­висть к себе, склонность к самоубийству) не из самой го­мосексуальности, а из той стигмы, которой подвергаются геи и лесбиянки.

Согласно теории известного швейцарского психоанали­тика Фрица Моргенталера (1919—1984), любое сексуальное влечение может быть искажено, извращено и сделано болез­ненным неблагоприятными условиями развития, которые в конечном счете произвольны от свойств культуры. Для изу­чения этих процессов Моргенталер создал собственную школу этнопсихоанализа и посвятил ряд исследований куль­туре и ментальности народов Западной Африки. Ученик и соавтор Моргенталера Поль Парен (р. 1916), обсуждая пси­хические механизмы взаимодействия сексуальности и влас­ти, показал, что некоторые антигомосексуальные установ­ки традиционного психоанализа сами были защитными ме­ханизмами личности и т. д.

Немецкие социологи-сексологи Мартин Даннекер и Раймут Райхе подвергли философской критике фрейдовское понятие «влечения» и пришли к выводу, что трудности го­мосексуального желания коренятся не в индивидуальной, а в коллективной психопатологии. Чтобы понять психологи­ческие проблемы сексуального меньшинства, надо начинать не с него, а с господствующего большинства. Отождеств­ление сексуальности с гетеросексуальностью, которое ребе­нок усваивает с раннего детства, автоматически предпола­гает подавление и вытеснение гомоэротических чувств. Это не только обедняет эмоциональные отношения ребенка со сверстниками, но и порождает у него страх и тревогу по по­воду своей реальной или мнимой гомосексуальности, про­являющиеся в виде ненависти к гомосексуалам. Именно в этой ненависти, а не в их собственном сексуальном пове­дении, коренятся негативные стереотипы и образы гомосексуалов в массовом сознании. Нездоровая, извращенная, агрессивная гетеросексуальность патологизирует также и со­знание, и самосознание гомосексуалов, рождая у них оборонительные защитные механизмы, пониженное самоува­жение и другие болезненные симптомы и синдромы, кото­рые затем психиатрическая клиника интерпретирует как им­манентные, врожденные свойства гомосексуальности. Этот порочный круг может быть разорван только на уровне обще­ственного, а не индивидуального сознания, и для этого нужно не приспособление к господствующему обществу и его нравам, а борьба за их преобразование.

Если во взглядах Даннекера и Райхе ощущается сильное влияние марксистской теории классовой борьбы и звучат отзвуки студенческой революции 1968 г., то американский психоаналитик Ричард Фридман дополняет психоанализ феминистскими теориями, связывая развитие эротическо­го воображения прежде всего с процессами половой диф­ференциации и различиями в социальном статусе мужчин и женщин. Гомо- и гетеросексуальные мальчики проходят один и тот же процесс половой дифференциации, но за­тем сексуальные фантазии гомо- и гетеросексуалов расхо­дятся. Однако нарушение привычной половой стратифи­кации, будь то проигрыш в соревновательной борьбе более сильному мужчине или сексуальная неудача с женщиной, вызывающие чувство стыда и потери мужского самоуваже­ния, могут провоцировать подобные фантазии. Один па­циент сказал Фридману, что после того, как его оскорбил начальник, он почувствовал себя так, будто тот его выпо­рол, «и ушел с этой встречи с поджатым хвостом». Ночью ему приснилось, что его изнасиловала группа хулиганов, и от этого ему стало еще стыднее, потому что наяву он ни­когда не испытывал возбуждения от гомоэротических обра­зов.

В отличие от классического психоанализа, который, при всех вариациях, считал целью анализа изменение сек­суальной ориентации пациентов на гетеросексуальную или их приспособление к жизни во враждебном им обществе, «утверждающая динамическая психотерапия» считает, что осознание своей сексуальной ориентации нужно гею не для того, чтобы от нее избавиться, а чтобы преодолеть связан­ные с нею переживания депрессии, гнева, стыда, вины и тревожности. Это совершенно другой подход, и, если вспомнить письмо Фрейда американской матери, он гораз­до ближе к его взглядам, чем идеи Сокарайдеса.

Многие идеи Фрейда так прочно вошли в общенаучный и даже общекультурный оборот, что уже не ассоциируются с именем автора. Если не превращать их в догму, их эврис­тическая ценность и по сей день очень велика. Но чтобы понять действительные масштабы и социальные факторы однополой любви, наука должна была выйти за пределы клиники и индивидуальных биографий.









• ОТ АНАМНЕЗА К АНКЕТЕ

Мир не делится на овец и козлищ, на черное и белое.

Фундаментальное правило таксономии — природа

редко имеет дело с дискретными категория­ми.

Только человеческий разум изобре­тает категории

и старается втиснуть фак­ты в отдельные клеточки.

Живой мир в целом и в каждом из своих аспектов

не­прерывен. Чем раньше мы узнаем это о человеческой

сексуальности, тем скорее мы достигнем разумного

понимания ее реальностей.

Альфред Кинзи

Медицинская сексология имела дело с людьми, обращавшимися в клинику со своими психосексуальными проблемами. Но насколько типичны их проблемы для ос­тальных гомосексуалов? Чтобы ответить на этот вопрос, нужны были массовые, неклинические опросы. Такие оп­росы начались уже в начале XX в., но их выборки были не­представительными, а результаты казались сомнительными. Родоначальником статистических исследований сексуаль­ного поведения по праву считается американский ученый, энтомолог по специальности, Альфред Кинзи (1894—1956).

Чтобы выяснить количественное соотношение гомо- и гетеросексуального поведения и соответствующих чувств, Кинзи с группой сотрудников опросил в 1940-х годах око­ло 20 тысяч американцев по двум шестибалльным шкалам. Первая шкала фиксировала сексуальное поведение (гомо/ гетеросексуальность); на одном ее полюсе стояли исключи­тельно гетеросексуальные индивиды, не имевшие в тече­ние жизни ни одного гомосексуального контакта, на дру­гом — исключительно гомосексуальные, не имевшие ника­кого гетеросексуального опыта, а посредине — те, кто имел, в разных пропорциях, как гетеро-, так и гомосексу­альные контакты. Вторая шкала точно таким же образом измеряла эротические чувства (гомо/гетероэротизм) испы­туемых.

Как же выглядело сексуальное поведение американцев по данным Кинзи? 48% опрошенных мужчин имели в своем жизненном опыте хотя бы один гомосексуальный контакт, причем 37% из них испытали при этом оргазм (семяизвер­жение), 25% мужчин имели между 16 и 55 годами несколь­ко гомосексуальных контактов, 18% имели по крайней мере в течение трех лет одинаковое число гомо- и гетеросексуаль­ных контактов, 10% вели исключительно гомосексуальную жизнь не менее трех лет, а 4% — всю жизнь. Из опрошен­ных женщин 25% признали, что хотя бы однажды испыты­вали эротические чувства к другим женщинам, 19% имели до 40 лет хотя бы один гомосексуальный контакт, в том числе 13% — с оргазмом; исключительно гомосексуальную жизнь вели 1% женщин.

Статистика Кинзи ошеломила Америку. Во-первых, оказалось, что гомосексуальные отношения и гомоэротические чувства распространены значительно шире, чем было принято думать. Во-вторых, сексуальное поведение людей и их эротические чувства очень часто не совпадают: человек хочет одно, а делает другое, причем его желания и поведение могут быть разными на разных стадиях его жиз­ненного пути. В-третьих, между гомо- и гетеросексуальностью нет китайской стены, это не разные сущности, а по­люсы одного и того же континуума, разных индивидов можно сравнивать по степени их гетеро / гомосексуальности, а чувства и поведение одного и того же человека сплошь и ря­дом противоречивы, неоднозначны.

Отчеты Кинзи популяризировали гомосексуальность и способствовали ее «нормализации» в обыденном сознании: если так поступают многие, значит, это не так уж страш­но! Но выборка Кинзи не была статистически случайной и репрезентативной. Среди его добровольных информаторов было непропорционально много людей с разными сексуаль­ными проблемами, включая гомосексуалов, что могло от­разиться на итоговых результатах. Некоторые его статисти­ческие приемы были несовершенны. Но главные споры шли вокруг интерпретации данных.

Статистическая распространенность явления не доказыва­ет его «правильности». В каждом обществе есть преступ­ность, уничтожить ее невозможно. Значит ли это, что нуж­но отказаться от борьбы с ней, которая только и вводит преступность в определенные рамки? Хотя многие люди в определенное время года простужаются и статистика позво­ляет прогнозировать частоту респираторных заболеваний, последние остаются болезнями! Не так же ли обстоит дело с гомосексуальностью?

В массовом сознании проблемы и цифры упрощались и искажались. Самым большим недоразумением было припи­санное Кинзи заключение, будто каждый десятый америка­нец — гомосексуал. В работах Кинзи такой цифры нет. Ис­ключительно гомосексуальные контакты на протяжении всей их жизни в его выборке имели 4% мужчин. Знамени­тая «одна десятая» — это число мужчин, имевших исключи­тельно гомосексуальные контакты в течение трех лет, при­чем это 10% не от общего числа опрошенных, а только из числа имевших гомосексуальные контакты. Таковых было 48%; одна десятая составляет 4,8%.

Научная ценность отчетов Кинзи заключалась не только в их содержательных результатах, но и в том, что была до­казана возможность и необходимость количественного ис­следования сексуального поведения и установок. С тех пор, особенно после начала эпидемии СПИДа, такие исследования проводятся в большинстве цивилизованных стран. Ме­тодологически это очень сложное дело.

Оценивая любой сексологический опрос, нужно всегда помнить, кого опрашивали. Студенты будут отвечать иначе, чем неквалифицированные рабочие, горожане — иначе, чем сельские жители, молодые — иначе, чем пожилые, женщины — иначе, чем мужчины. Дело не только в степе­ни искренности и в знании терминов, но и в разном пони­мании сексуальности. Мужчины, которые охотно соглаша­ются рассказывать о своей сексуальности, имеют больший сексуальный опыт, сильнее заинтересованы в сексуальном разнообразии и в эротике, больше других склонны искать в жизни что-то необычное, сенсационное и меньше располо­жены соблюдать социальные условности и правила поведе­ния.

Не менее важен характер задаваемых вопросов. Люди мо­гут по-разному понимать значение одних и тех же слов. Под гетеросексуальной «половой жизнью» обычно понимают по­ловой акт, введение члена во влагалище. А что такое «го­мосексуальный контакт»? Анальная интромиссия? Но мно­гие геи этого не делают. Если во время силовой возни маль­чики-подростки хватали друг друга за половые органы или терлись друг о друга, так что у одного из них или у обоих происходило семяизвержение, считать ли это «гомосексу­альным контактом до оргазма» или нет? Подробные вопро­сы смущают и кажутся непристойными, а недостаточно оп­ределенные вопросы дают столь же неясные ответы.

Наконец, кто и как проводит опрос. При разговоре ли­цом к лицу люди откровеннее всего с женщинами среднего возраста. Но отвечать женщинам на вопросы, связанные с их сексуальной ориентацией, многие мужчины стесняются. Подростки же вообще предпочитают письменный вопрос­ник личной беседе. Анонимные анкеты и телефонные оп­росы также имеют свои минусы. Люди не любят призна­ваться в совершении социально не одобряемых поступков, особенно если эти поступки совершены в прошлом и чело­век считает, что они для него не характерны. Поэтому мас­совые опросы, как правило, дают более низкие показатели гомосексуальности, чем индивидуализированные клиничес­кие интервью, вроде тех, что проводил Кинзи.

Еще сложнее узнать об эротических чувствах и предпоч­тениях, которых люди сплошь и рядом не осознают или не смеют себе в них признаться. Заключать о сексуальной ори­ентации по поведению? Но можно ли считать гетеросексу­альным человека, который просто не смеет реализовать свое гомоэротическое воображение? Или гомосексуалом — того, у кого однополые контакты были временными и в какой-то мере вынужденными?

Для определения степени распространенности и социаль­но-демографических параметров гомосексуальности надеж­нее всего репрезентативные национальные опросы.

Американский национальный опрос (АНО), проведен­ный в 1992 г. под руководством известных социологов, с участием 220 профессиональных интервьюеров, охватил 3 432 научно отобранных респондентов. Исследование было задумано шире, но Конгресс запретил расходовать на него государственные деньги — ультраправые сенаторы боялись, что опрос покажет рост гомосексуальности. В конце кон­цов деньги дали частные спонсоры, но выборку пришлось сильно уменьшить. Британский национальный опрос (БНО), проведенный в 1990—1991 гг., охватил почти 19 ты­сяч респондентов от 16 до 59 лет; правительство Тэтчер от­казалось его финансировать, опасаясь, как и американские консерваторы, услышать о росте гомосексуализма. Фран­цузский национальный опрос (ФНО), охвативший свыше 20 тысяч респондентов, был проведен в 1991 г. по телефо­ну (в США и в Англии интервьюеры ходили по домам лич­но).

Несмотря на некоторые различия, эти опросы дали до­вольно близкие результаты. Авторы АНО рассматривают однополую сексуальность в трех аспектах:

1) Сексуальная идентичность— 2,8% мужчин и 1,4% женщин сказали, что в большей или меньшей степени счи­тают себя гомо- или бисексуалами.

2) Сексуальное поведение— 4,9% мужчин и 4,1% жен­щин сказали, что имели какой-то гомосексуальный опыт после достижения 18 лет. Со времени же сексуального со­зревания гомосексуальный опыт имели 9,1% мужчин и 4,3% женщин.

3) Сексуальное желание или влечение — 7,7% мужчин и 7,5% женщин сказали, что испытывали подобные чувства.

АНО высветил социальные параметры гомосексуальнос­ти. Среди мужчин, живущих в 12 самых больших городах США, геями или бисексуалами считают себя свыше 9%; в следующих 88 по численности населения городах эта цифра снижается до 4,2%, в небольших городах — до 2%, а в сель­ских местностях— меньше 1%. Сходная тенденция, хотя не столь резко выраженная, существует и у женщин. В боль­шом городе человеку легче найти подходящую среду и по­тенциальных сексуальных партнеров, проверить и осознать собственные эротические предпочтения. Причем среда, в которой человек рос и воспитывался до 14 лет, влияет на его сексуальную ориентацию сильнее, чем та, в которой он живет.

Такую же дифференцирующую роль играет образование. Среди людей с университетским образованием вдвое боль­ше мужчин и в 8 раз больше женщин считают себя гомосексуалами, чем среди тех, чье образование ограничилось средней школой. Почему? Образованные люди больше сек­суально экспериментируют? Или смелее говорят о себе? Или сказывается более терпимая семейная среда их детства (выс­шее образование — явление классовое)? Или сама жизнь в университетском кампусе, без родительского контроля, благоприятствует сексуальному экспериментированию? Каждая из этих гипотез (и многие другие, например что геи и лесбиянки предрасположены к интеллектуальной деятель­ности) имеет право на существование и может быть научно проверена, доказана или опровергнута. Но самый факт со­циальной дифференциации сомнению не подлежит.

На это указывают и европейские исследования. В бри­танском опросе (БНО) наличие гомосексуального опыта признали 6,1% мужчин и 3,4% женщин, но только 1,1% и 0,4% сказали, что имели такие контакты в прошлом году. Исключительно гомосексуальными признали себя 1% мужчин и 0,3% женщин. Как и в США, более образованные мужчины чаще имеют гомосексуальный опыт: 9,5% профес­сионалов и менеджеров против 3,2% квалифицированных рабочих и 4,7% мало- и неквалифицированных рабочих. По регионам безусловно лидирует Лондон, вдвое превосходя прочие части страны.

Во Франции наличие гомосексуального опыта в течение жизни признали 4,1% мужчин и 2,6% женщин, в последние 5 лет— 1,4% и 0,45%, в последние 12 месяцев— 1,1% муж­чин и 0,3% женщин. Любопытно, что наличие у себя гомоэротического желания женщины признают чаще, чем мужчины, — 6,6% против 4,6%, а в поведении все наобо­рот. У мужчин пик гомосексуальной активности наблюда­ется между 20 и 24 годами, а у женщин — в 25—29 лет. Число однополых сексуальных партнеров у женщин в тече­ние жизни и по периодам стабильно, у мужчин оно снача­ла резко возрастает, достигая высшей точки между 35 и 44 годами, а затем почти так же резко снижается.

Данные по другим странам менее представительны, но более или менее того же порядка.

В России достаточно массовых и профессионально кор­ректных опросов такого рода среди взрослых не проводи­лось. При анонимном анкетном опросе 2800 16—19-летних российских девушек и юношей (в Москве, Новгороде, Борисоглебске и Ельце) весной 1995 г. на вопрос «Чувствова­ли ли вы сами сексуальное влечение к лицам своего пола?» положительно ответили 2,0% юношей и 4,8% девушек. За­мечали «сексуальное внимание к себе со стороны людей своего пола» 8,3% мальчиков и 10,1% девочек. На вопрос «Были у вас с каким-то человеком своего пола отношения, которые вы могли бы назвать сексуальной близостью?» по­ложительно ответили 3,3% мальчиков и 5,1% девочек⁶.

Как полагает известный американский сексолог Милтон Даймонд, однополые сексуальные контакты имеют прибли­зительно 5—6% мужчин и 2—3% женщин⁷. Подавляющее большинство людей, которые чувствуют эротическое влече­ние к лицам собственного пола и/или имеют с ними сексу­альные контакты, тем не менее не считают себя геями или лесбиянками*. Сексуальная идентичность, гомосексуальное поведение, гомоэротизм, гомосоциальность и гомофилия (вспомните Решетку Клайна) по-разному сочетаются у раз­ных людей и в разных культурах. Жесткий эссенциализм здесь не работает. Человек сам определяет характер своей сексуальности в соответствии с нормами своей культуры, которая может выдвигать на первый план разные моменты. В XIX и начале XX в. решающее значение имели сексуаль­ные действия, а в 1930—1940-х годах сексуальная идентич­ность стала определяться по эротическим предпочтениям. Отсюда — разные ответы на одни те же вопросы.

К тому же сюда примешивается политика. Идеологи геевского движения держатся за пресловутые «10 процентов», чтобы подчеркнуть свою потенциальную силу и влияние. Их противники, наоборот, ссылаются на данные новейших оп­росов, чтобы преуменьшить значение проблемы: «Много шуму из ничего! Раз «их» не 10%, а только 5% или 2%, о чем говорить?»

Это очень опасная логика. Можно не соглашаться с До­стоевским, что счастье человечества не стоит слезы одного

• Несовпадение, рассогласованность стабильной сексуальной ориента­ции, более текучих и изменчивых эротических предпочтений и сексуальной идентичности ярко продемонстрировало сравнительное исследование, рес­пондентами которого были 1962 американских, 1833 английских и 2294 фран­цузских мужчин и женщин. Гомоэротическое влечение без гомосексуальных контактов пережили в США 8,7% мужчин и 11,1% женщин, в Англии— 7,9% и 8,6%, во Франции — 8,5% и 11,7%. Гомосексуальные контакты имели 6,2% американцев, 4,5% англичан и 10,7% французов и, соответственно, 3,6%, 2,1% и 3,3% женщин этих трех стран. Если соединить оба показателя, получится, что гомосексуальное поведение и / или влечение за последние 5 лет в этих трех странах пережили 20,8%, 16,3% и 18,5% взрослых, старше 15 лет, мужчин и 17,8%, 18,6% и 18,5% женщин. Эти цифры выше, чем в ос­тальных исследованиях этого типа. Но можно ли назвать всех этих людей гомосексуалами? Ни в коем случае. Во-первых, они сами так не считают. Во-вторых, гомосексуальность обычно понимается как нечто исключительное, между тем процент людей, имевших за последнее пятилетие только гомосек­суальные контакты, во всех трех странах очень невелик. (R. L. Sell, J. А. Wells, D. Wypij. The prevalence of homosexual behavior and attraction in the United States, the United Kingdom and France: Results of national population-based samples. ASB, 1995, vol. 24, № 3, pp. 248.)

ребенка (хотя, если это ваш собственный ребенок, вы, воз­можно, посмотрите на дело иначе), но 2% населения Рос­сии — это почти 3 миллиона, а 5% — почти семь с полови­ной миллионов человек! Это огромные цифры! А из много­мерности сексуальной ориентации вытекает, что эта про­блема вообще не поддается локализации и затрагивает жиз­ненные интересы огромного множества людей, которые формально не относятся к сексуальным меньшинствам.

Новые опросы не только обогатили шкалу Кинзи, но и поставили под вопрос некоторые ее теоретические предпо­сылки. Самая уязвимая часть теории Кинзи — представле­ние, что разница между гомо- и гетеросексуалами — только количественная, что это просто полюсы одного континуу­ма. Если бы эта идея была правильной, подавляющее боль­шинство людей было бы бисексуальным, а исключительная гетеросексуальность — почти такой же редкой, как исклю­чительная гомосексуальность. Однако большинство людей не считают себя бисексуалами и не экспериментируют в этом направлении, а люди, имеющие бисексуальный опыт, в большинстве случаев останавливаются на чем-то одном, так что с возрастом жизненные пути гетеро- и гомосексуалов не сближаются, а расходятся. Некоторые генетики ут­верждают даже, что среди мужчин, в отличие от женщин, бисексуальность вообще не существует.

Понятие бисексуальности сексологически неопределен­но⁸. Одни авторы, вслед за Фрейдом, считают ее универ­сальным явлением, коренящимся в глубине половой диф­ференциации, допускающей, в известных пределах, разви­тие организма как по мужскому, так и по женскому типу (иногда, вслед за Джоном Мани, это называют бипотенциальностью). Выбор пола предпочитаемого сексуального партнера в этом случае выглядит подвижным, текучим и в большой степени зависящим от воспитания. Однако клини­ка транссексуализма показывает, что смена пола имеет до­статочно жесткие биологические пределы.

Если же ограничить понятие бисексуальности сферой сексуально-эротических переживаний, то свойства бисексу­алов очень различны. В одном случае бисексуальность — просто социальная мимикрия, когда гетеросексуальные от­ношения служат прикрытием гомосексуальных чувств. В другом — преходящее юношеское сексуальное эксперимен­тирование. В третьем — групповой секс, когда тела спле­таются в любых сочетаниях, так что половые различия прак­тически утрачивают значение. В четвертом случае налицо некая «специализация» эмоциональных привязанностей и/ или сексуальных позиций (молодой человек одинаково охот­но спит и с мужчинами и с женщинами, но с женщиной он обязательно должен быть «сверху», а с мужчиной — «снизу»). Есть и такие люди, которые просто не уверены, что или кто им больше нравится.

Когда вы обнимаетесь

у меня на глазах,

Я никак не могу решить,

на чьем месте хотела бы оказаться⁹.

Ситуативная бисексуальность чаще всего встречается в богемной среде. Вуди Аллен как-то сказал своему бисек­суальному продюсеру: «Что бы ни говорили о бисексуаль­ности, у тебя на 50 процентов больше шансов найти парт­нера на субботнюю ночь». Знаменитый бабник художник Ларри Райверс в молодости имел также несколько связей с мужчинами: «В двадцать семь лет гомосексуальный акт был для меня приключением, вроде того, как попробовать новую позицию с женщиной; я был настолько уверен в своей гетеросексуальности, что мог позволить себе быть гомосексуалом». Киноактер Джеймс Дин, которого один из его любовников назвал «мультисексуалом», на прямой во­прос о своей сексуальности ответил: «Конечно, я не соби­раюсь прожить всю жизнь с одной рукой, привязанной к спине»¹⁰. Вряд ли за этим стоит единый сексуальный сце­нарий и тем более — сексуальная идентичность.

Что же касается людей, для которых бисексуальность — более или менее постоянный стиль жизни в течение не­скольких лет, то по большинству социодемографических и психосексуальных свойств они стоят посередине между ге­теро- и гомосексуалами, но тяготеют к тому или другому полюсу. Многие из них (около 30%) в дальнейшем «мигри­руют» в сторону гомосексуальности, а некоторые, наобо­рот, становятся гетеросексуалами¹¹.

Анкетные методы также широко используются для ис­следования образа жизни, установок и поведения геев и лесбиянок. В 1969—1970 гг. сотрудники Института Кинзи опросили 979 гомосексуальных мужчин и женщин в большом Сан-Франциско, сравнив их с контрольной груп­пой из 477 гетеросексуалов из того же региона¹². Эту рабо­ту я буду называть «сан-францисским исследованием». В 1983—1985-х годах она была дополнена аналогичным обсле­дованием сан-францисских бисексуалов¹³. Немало крупных анкетных исследований посвящено однополым парам, го­мосексуальным подросткам и также ВИЧ-инфицирован­ным.

В Германии традицию, начатую Хиршфельдом, возро­дили в начале 1970-х годов Мартин Даннекер и Раймут Райхе, которые опросили и статистически описали сексуальное поведение, установки и стиль жизни 789 мужчин-гомосексуалов¹⁴. Двадцать лет спустя Даннекер повторил эту анке­ту, проследив, как изменились сексуальное поведение и ценности немецких геев под влиянием эпидемии СПИДа¹⁵. Обстоятельное анкетное исследование поведения и устано­вок 546 молодых (средний возраст— 31,1 года) мужчин-гомосексуалов бывшей ГДР провел в начале 1990-х годов Курт Штарке; для сравнения использовались данные массового опроса 3103 мужчин и женщин от 16 до 48 лет¹⁶.

В Англии сексуальное поведение 1000 геев и бисексуа­лов в контексте эпидемии СПИДа на протяжении 4 лет (1987—1991) изучалось группой ученых во главе с Питером Дэвисом (проект СИГМА)¹⁷. Во Франции меньшее по мас­штабу исследование осуществил Микаель Поллак¹⁸. В Ка­наде в конце 1991 г. был проведен опрос 4803 гомо- и би­сексуальных мужчин, плюс 600 мужчин в Квебеке¹⁹. Нача­лись такие опросы и в странах бывшего советского блока, например в Чехии²⁰.

Анкетные исследования способствовали преодолению медикализации гомосексуальности и переходу от «эссенциалистского» рассмотрения отдельных индивидов к «конструкти­вистскому» изучению стилей жизни и гомосексуальных суб­культур. Но интерпретация статистических данных всегда опирается на какую-то содержательную теорию. Прежде чем ответить на вопрос «сколько?», надо уточнить — «чего» или «кого».








• ГЕНЫ, ГОРМОНЫ И МОЗГ

Точно знают, только когда мало знают;

вместе со знанием растет со­мнение.

Иоганн Вольфганг Гете

Какой ужас. Они своим глупым медицинским

умом описали наше поведение. А если мы напишем

о них, об их чудовищной обездоленной нор­ме,

надо закрыть глаза и заплакать, в них не вложено

какого-то последнего винтика. Но мы никогда не

посмеем их обидеть.

Евгений Харитонов

Биомедицинские исследования гомосексуальности группируются по четырем разделам фундаментальной био­логии: 1) сравнительная и эволюционная биология и социобиология,

2) генетика и молекулярная биология, 3) эн­докринология и нейроэндокринология, 4) нейроанатомия и нейрофизиология. Дополнительным источником данных служит клиника перемены пола и сексуальной ориентации. Сравнительная и эволюционная биология и возникшие на их основе этология и социобиология ставят два главных вопроса: 1) является ли гомосексуальное поведение чем-то исключительным, характерным только для человека, или же оно имеет какие-то аналоги в поведении животных? 2) Если такие аналоги есть, каковы функции гомосексуального поведения в продолжении рода, сохранении популя­ции и т. п.?

Ответ на первый вопрос однозначен: аналоги гомосексу­ального поведения в животном мире существуют, но «одно и то же» по своим внешним признакам и элементам пове­дение может выполнять совершенно разные функции¹. Уче­ные различают у животных несколько типов «гомосексуаль­ного» поведения.

1) Ситуативно-обусловленные действия. Однополые жи­вотные иногда пытаются спариваться друг с другом просто потому, что не могут распознать истинный пол потенциаль­ного сексуального объекта. Например, лягушки и жабы не могут определить пол другой особи на расстоянии, актив­ный самец наскакивает на любую движущуюся особь своего вида. Самка отреагирует на такое поведение рецептивно, тогда как самец стряхнет с себя «насильника». Быки и же­ребцы в состоянии полового возбуждения нередко наскаки­вают даже на неодушевленные предметы, но наскок одного самца на другого чаще всего происходит в отсутствие сам­ки, при появлении которой его внимание сразу же пере­ключается на нее. Устойчивой сексуальной ориентации или предпочтения здесь нет.

2) Генетически обусловленное поведение. Нарушение гене­тического кода у рыб и лягушек приводит к тому, что гене­тические самцы ведут себя, как самки, и наоборот. Осо­бенно интересны в этом плане исследования на дрозофилах. Самцы дрозофил, как и многих других, а возможно — всех биологических видов, распознают самок по выделяемым ими пахучим веществам, феромонам. Уловив желанный за­пах, самец автоматически устанавливает местоположение самки, следует за ней, поет, лижет и пытается спариться. Самец, в свою очередь, выделяет другое пахучее вещество, отталкивающее от него других самцов. Пересадив дрозофи­лам особый ген-трансформатор, ученые вывели популяцию самцов с феминизированной системой обоняния. Не улав­ливая специфических «мужских» запахов, такие самцы «уха­живают» за всеми особями подряд, независимо от пола. Однако безразличие к полу потенциального партнера — не синоним гомосексуальности, тут нет особого «предпочте­ния». Нарушение генетического кода у животных является аналогом не столько гомо-, сколько транссексуальности, когда мужчина ведет себя по женскому типу или наоборот. Нельзя забывать и о межвидовых различиях.

3) Поведение, имеющее социально-знаковый характер. Имитирование спаривания однополыми особями, наблю­давшееся у коров, горных коз, ящериц, обезьян, дельфи­нов, часто выражает иерархические отношения господства / подчинения: доминантный самец или самка выполняют маскулинную, а более слабый партнер — фемининную, женскую роль. У некоторых обезьян демонстрация эрегиро­ванного члена другому самцу — знак агрессии или вызова. Если самец, которому адресован такой жест, не примет позы подчинения, он подвергнется нападению. В стаде су­ществует жесткая иерархия, кто кому может показывать член, которая служит более надежным показателем статуса и ранга отдельных животных, чем даже последовательность приема пищи. Сходные знаки и жесты существуют у павиа­нов, горилл и шимпанзе. В одной из экспериментальных групп вожак показывал свой член всем прочим животным, остальные самцы делали это строго по рангу, а самый пос­ледний, всеми обижаемый самец по кличке Эдгар мог себе позволить такое поведение только от отношению к людям — от сородичей за это попадало. Механизм передачи этой зна­ковой системы очень прост: пока детеныш мал, на его эрек­ции никто не обращает внимания, но как только он всту­пает в пору полового созревания, взрослые самцы воспри­нимают его эрегированный член, как жест вызова, и жес­токо бьют подростка, который таким образом усваивает значение этой физиологической реакции и учится контро­лировать ее. «Отпугивающая» сила эрегированного члена используется и для защиты от внешних врагов. У павианов и зеленых обезьян е Африке, пока стадо отдыхает или кор­мится, караульные самцы сидят на видных местах, расста­вив ноги и демонстрируя миру свои частично эрегирован­ные члены и как бы предупреждая чужаков не тревожить стадо. Эта информация весьма существенна для понимания филогенетических истоков широко распространенных у на­родов мира древних фаллических культов и обрядов, пере­житки которых сохраняются и в современном языке и жес­тах (например, показывании кукиша, выражении «пошел ты на...» и т. п.). Но ничего специфически сексуального и тем более — гомоэротического в этом поведении нет.

4) Похожее на мастурбацию трение однополых животных друг о друга или имитация спаривания в контексте игрового, социального и эмоционального общения. Чаще всего это делают животные, которые вместе выросли. У обезьян «подставление» нередко служит своеобразным жестом при­мирения после ссоры. Выросшие вместе и связанные вза­имной привязанностью молодые животные, как самцы, так и самки, нередко «подставляются» или наскакивают друг на друга. То же происходит в состоянии аффекта. В момент сильного волнения самец шимпанзе может прижаться к дру­гому самцу и даже взобраться на него, но этот контакт, как правило, не сопровождается интромиссией.

5) Сексуально-эротическое поведение, когда животные явно предпочитают сексуальные игры и действия с особями своего собственного пола, даже в присутствии особей про­тивоположного пола. Такое поведение нередко наблюдалось среди дельфинов и обезьян.

В зависимости от вида и условий среды обитания, од­нополые сексуальные контакты практикуют либо только самки (например, у диких горных горилл), либо особи обо­их полов. Исключительно «мужская гомосексуальность» приматологам неизвестна. «Гомосексуальное» поведение чаще всего наблюдается у незрелых животных. На ранних стадиях полового созревания пол партнера еще не имеет су­щественного значения, в своих сексуальных играх молодые животные просто отрабатывают технику спаривания, кото­рая понадобится им в дальнейшем. «Гомосексуальные» дей­ствия чаще совершают самки в период течки и самцы, у которых удалены половые железы. Это поведение может быть связано или не связано с отношениями господства/ подчинения. Если иерархические отношения налицо, до­минантное животное может занимать при спаривании верхнюю позицию, но это не обязательно. «Гомосексуальное» поведение чаще всего встречается у тех обезьян, которых с раннего детства выращивают в однополой среде, в условиях половой сегрегации. Если животные с ранним или поздним «гомосексуальным» опытом получают в дальнейшем воз­можность гетеросексуального выбора, они большей частью предпочитают партнеров противоположного пола. «Гомо­сексуальное» поведение чаще наблюдалось в неволе, чем в естественных условиях, и чаще в клетках и загородках, чем в относительно свободных условиях. Оно чаще встречается в однополых, чем в разнополых группах, и в новообразо­ванных и социально нестабильных группах, чем в постоян­ных сообществах. «Гомосексуальные» контакты стимулиру­ются наличием общего эмоционального возбуждения в груп­пе, а также зрелищем спаривающихся сородичей. У сезонно спаривающихся животных гомосексуальное поведение наблюдается только в периоды спаривания.

Таким образом, «гомосексуальное» поведение в живот­ном мире, как и у людей, полифункционально. Однако вопрос о его приспособительных функциях в процессе есте­ственного отбора остается открытым.

По мнению социобиологов², адаптивная функция одно­полых сексуальных контактов состоит в том, что они умень­шают внутригрупповую напряженность и сексуальное сопер­ничество. У многих животных молодые самцы, достигнув половой зрелости, еще долго не могут получить доступ к ре­цептивным самкам. Квазисексуальные контакты с особями собственного пола уменьшают их сексуальную фрустрацию, а тем самым и общую внутригрупповую напряженность. Кроме того, неучастие в процессе размножения какой-то, заведомо небольшой, части популяции, численность кото­рой, возможно, генетически запрограммирована, умень­шает угрозу перенаселения и внутригруппового соперниче­ства из-за средств к существованию. Нерепродуктивное по­ведение таких особей оказывается социально-альтруистичес­ким, способствуя выживанию семьи или популяции как це­лого. Сами не производя потомства, они участвуют в добы­вании средств существования для своей стаи, защите ее территории, вынянчивании чужих детенышей (многие стадные животные воспитывают потомство сообща) и т. п. Так что популяция объективно нуждается в них.

Гипотеза «гомосексуального альтруизма» применима и к людям, у которых выживание популяции зависит не столь­ко от темпов рождаемости, сколько от производства мате­риальных и духовных ценностей. Между прочим, близкие идеи, независимо друг от друга и без связи с эволюцион­ной биологией, высказывали Фрейд и Розанов*.

Слабость этой теории в том, что, хотя для популяции действительно может быть полезно, чтобы некоторые особи не участвовали в репродуктивном процессе, природа могла бы достичь этого не переключением сексуального желания на особей своего пола, а ослаблением сексуального влече­ния (сексуальный и энергетический потенциал разных ин­дивидов весьма различен). Между тем сексуальная жизнь многих гомосексуалов весьма интенсивна, а представление об обратном соотношении сексуальной активности (все рав­но какой) и творческих достижений коренится не в биоло­гии, а в христианском аскетизме.

Другие биоэволюционные теории связывают происхожде­ние гомосексуальности с генетическими факторами. Пред­полагается, что на каком-то этапе биологической эволюции самцам стало «выгоднее» быть менее агрессивными и более чувствительными и коммуникативными, что достигается сохранением некоторых подростковых или усвоением жен­ственных черт³. При этом одни и те же гены, но в разных сочетаниях и в разной среде, делают одних самцов более привлекательными для самок, увеличивая их «репродуктив­ный успех», а у других вызывают гомосексуальность. Эта гипотеза имеет две версии. По первой версии, гомосексуалы, подобно «суперсамцам», отличаются повышенной вирильностью,

• По мнению Розанова, содомиты, будучи неспособными к совокуп­лению и отказываясь от продолжения рода, имеют возможность целиком посвятить себя духовному производству, воплощая в себе индивидуально-личностное начало бытия: «Кто слагал дивные обращения к Богу?— Они! Кто выработал с дивным вкусом все ритуалы?— Они! Кто выткал всю нео­бозримую ткань нашей религиозности?— Они, они!» (В. Розанов. Люди лунного света. Избранные сочинения, т. 2. М.: Правда, 1990, с. 73).

сильным сексуальным влечением и большими гениталиями, но реализуют эти способности иначе, чем «натуральные» мужчины⁴. По другой версии⁵, более раннее созревание и более высокая сексуальная активность гомо­сексуальных мужчин свидетельствуют скорее о женственно­сти, связанной с феминизацией головного мозга.

Наиболее всеобъемлющая современная теория гомосексу­альности считает ее побочным, но вполне закономерным продуктом биологической эволюции. Согласно этой тео­рии, природа объективно заинтересована в разнообразии и вариативности. Многие типичные мужские качества, такие, как сила и агрессивность, способствуя репродуктивному ус­пеху в одних отношениях (борьба за выживание), являются дисфункциональными в других отношениях. Женщины предпочитают более спокойных, нежных и заботливых парт­неров, и самцы, обладающие соответствующими генами, имеют определенные репродуктивные преимущества. Кро­ме того, некоторые виды деятельности требуют сочетания мужских и женских качеств (например, балетный танцов­щик должен сочетать мужскую силу с женским изящест­вом). Поэтому эволюция закрепляет соответствующие гены и особенности строения головного мозга. Но если один ал­лель (структурный вариант некоего гена), повышающий эмоциональную чувствительность и мягкость мужчины, уве­личивает его репродуктивные шансы, то два таких аллеля способствуют развитию гомосексуальности. Отсутствие ин­тереса к продолжению рода компенсируется в этом случае другими качествами, а различие личностных свойств умень­шает конкуренцию между отпрысками одной и той же се­мьи. Нечто подобное существует и в женском варианте: оп­ределенный уровень маскулинности помогает женщине най­ти сексуального партнера, но за каким-то пределом ее са­моутверждение приобретает другое направление.

Биолого-эволюционные теории стараются объяснить «ко­нечные причины» гомосексуальности и часто выглядят спе­кулятивными. Другие разделы биологии задают более кон­кретные вопросы.

Поскольку половые различия и сексуальное влечение так или иначе связаны с половыми гормонами, которые услов­но подразделяются на мужские (андрогены) и женские (эс­трогены), логично предположить, что сексуальная ориента­ция в первую очередь зависит от них. Эндокринология гомо­сексуальности сводится практически к трем вопросам: 1) су­ществуют ли у гомосексуалов какие-либо характерные гор­мональные аномалии; 2) обнаруживают ли люди с опреде­ленными эндокринными нарушениями повышенную склон­ность к гомосексуальности; 3) может ли гормонотерапия изменить сексуальную ориентацию?

Как всегда, наука начинала с простых механистических теорий. Австрийский физиолог и патолог Евгений Штайнах (1861 — 1944), прославившийся в 1920-х годах пересадкой людям, с целью их омоложения, половых желез животных, считал мужскую гомосексуальность следствием феминиза­ции или недоразвитости яичек, которое можно вылечить путем пересадки пациенту здоровых яичек. Эти попытки не увенчались успехом. Предположение, что мужчины-гомосексуалы имеют больше эстрогенов, а женщины-лесбиян­ки — больше андрогенов, относительно мужчин вовсе не подтвердилось, среди лесбиянок повышенный уровень тес­тостерона (самый сильный андроген) имеют лишь около одной трети, у остальных он в пределах нормы. К тому же эти изменения ненадежны. Поскольку организм производит стероидные гормоны не регулярно, а как бы толчками, их уровень у одного и того же человека может сильно колебать­ся, например в зависимости от времени суток. Гормональ­ный баланс сильно зависит от возраста; у мужчин уровень тестостерона с возрастом понижается, а уровень эстроге­нов, наоборот, растет.

В 1970—1980-х годах популярность приобрела нейроэндокринная теория Гюнтера Дернера, считающая гомосексу­альность следствием нарушения гормонального баланса на ранних стадиях индивидуального развития, в результате чего задерживается или нарушается половая дифференциация го­ловного мозга, а следовательно — и полодиморфического поведения⁶. Сравнение экспериментов на животных, у которых искусственное нарушение гормонального баланса (не­достаток или избыток андрогенов или эстрогенов) в заро­дышевой фазе развития повлекло в дальнейшем общее на­рушение полоролевой дифференциации, маскулинизацию самок и феминизацию самцов, включая выбор сексуально­го партнера, с клиникой интерсексуальных состояний, ког­да человек не уверен в своей половой принадлежности или недоволен ею, выявило между ними немало общего.

Генетические самцы и самки, подвергшиеся в пренатальном (до рождения, в утробе матери) развитии усиленному воздействию андрогенов, в дальнейшем обнаруживают склонность к развитию сексуально-эротического влечения к самкам (для самки это означает гомосексуальность). Напро­тив, полная нечувствительность зародыша к андрогенам ста­тистически связана с развитием сексуального влечения к самцам (для самца это означает гомосексуальность). Жен­щины, подвергшиеся в пренатальном развитии усиленному воздействию андрогенов, в дальнейшем часто обнаружива­ют типично мальчишеское поведение, от 25 до 45 процен­тов из них имеют лесбийские фантазии, а некоторые стано­вятся лесбиянками⁷. Однако зависимость эта сложная.

Неоднозначна и связь сексуальной ориентации с эстро­генами. Наиболее авторитетные специалисты считают, что гово­рить о решающей или существенной роли пре- или постнатальной гормональной регуляции в развитии гомосексуаль­ности, за исключением лиц с явными физическими при­знаками интерсексуальности (феминизированные мужчины и маскулинизированные женщины), преждевременно⁸.

Нейроэндокринологические исследования сексуальной ориентации тесно связаны с нейроанатомическими. По­скольку человеческий мозг дифференцирован по полу, уче­ные начали сравнивать не только мужской и женский мозг, но также мозг гетеро-, гомо- и транссексуалов. В середи­не 1980 — начале 1990-х годов несколько работавших не­зависимо друг от друга нейрофизиологов (Дик Своб, Лора Аллен и Роджер Горски, Саймон Левэ) открыли в гипота­ламусе особые полодиморфические структуры (полодиморфический нуклеус— SDN), которые по своим размерам и числу клеток различны у мужчин и женщин, а по некоторым данным — и у людей с разной сексуальной ориентацией. Однако опубликованные исследования сильно различаются как по своей технике, так и по свойствам людей, чей мозг подвергался изучению, и иногда опровергают друг друга.

Д. Своб и М. Хофман, сравнивавшие мозг умерших от СПИДа гомо- и гетеросексуальных мужчин, никакой раз­ницы в их полодиморфическом нуклеусе не нашли, зато другое, не-полодиморфическое ядро гипоталамуса (SN) у гомосексуалов оказалось больше, чем у гетеросексуалов. С. Левэ обнаружил, что одно из четырех промежуточных ядер передней части гипоталамуса, каждое размером с песчинку(так называемое INAH-3), у 19умершихот СПИДа мужчин-гомосексуалов в 2—3 раза меньше, чем у гетеросексуальных мужчин, и напоминает структуру мозга гетеросексуальных женщин. Аллен и Горски нашли, что пучок нервных клеток, который соединяет отделы височ­ной и лобной долей правой стороны мозга с соответствую­щим районом его левой стороны (АС), больше у гомосек­суальных, чем у гетеросексуальных, мужчин. По данным Своба, Гурена и Хофмана, количество клеток в полоди­морфическом нуклеусе (SDN) молодых мужчин вдвое больше, чем у женщин, однако эта разница зависит от возраста. Разницы в SDN гетеро- и гомосексуальных муж­чин ученые не обнаружили, зато в другом участке гипота­ламуса SCN у гомосексуалов оказалось вдвое больше кле­ток, чем у гетеросексуальной группы, причем это не свя­зано с половыми различиями. Сравнение с помощью маг­нитной энцефалографии анатомо-физиологических особен­ностей функционирования правого и левого полушарий го­ловного мозга у 8 исключительно гомосексуальных и 9 ис­ключительно гетеросексуальных мужчин также выявило между ними некоторые анатомические и/или функцио­нальные различия.

Короче говоря, взаимосвязь между полодиморфическими центрами головного мозга, с одной стороны, и сексуальной ориентацией и половой идентичностью — с другой, по-видимому, существует, но что из этого практически вытека­ет, сказать трудно.

Наибольших успехов в изучении биологии гомосексуаль­ности добилась в последние годы генетика¹⁰.

Чтобы решить, является ли гомосексуальность генотипическим, врожденным и передаваемым по наследству свойством, ученые идут тремя путями. Во-первых, изуча­ют «семейное древо» гомосексуалов. Во-вторых, сравнива­ют свойства монозиготных (однояйцевых), развившихся из одной и той же яйцеклетки, и дизиготных (двуяйцевых), развившихся из разных яйцеклеток, близнецов. Монози­готные близнецы разделяют весь исходный генетический материал, а дизиготные — только половину его. В-треть­их, стараются найти и локализовать самый ген, который предположительно порождает гомосексуальность.

Ранние генетические исследования (Франц Калмэн, 1952, Вильгельм Шлегель, 1962 и др.), сравнивавшие не­большие выборки гомосексуальных мужчин с их близнеца­ми-братьями и нашедшие 100-процентную конкордантность (совпадение) сексуальной ориентации у монозиготных близнецов (если один близнец — гомосексуал, то таким же, независимо от условий воспитания, будет и второй), кото­рой не было у дизиготных близнецов, были методологичес­ки несовершенны. Современные исследования, изучающие сравнительно большие выборки и идущие сразу по несколь­ким направлениям, смогли установить ряд важных эмпири­ческих тенденций.

1) Гомосексуальность — явление «семейное»: там, где есть один гомосексуал, существует большая вероятность найти других, особенно среди родственников по материнс­кой линии. Мужская и женская гомосексуальность, по-видимому, зависит от разных семейно-генетических факто­ров, но каковы эти факторы и демографические особенно­сти предрасположенных к гомосексуальности семей, неяс­но. Систематическое сравнение структуры семей мужчин-гомосексуалов с аналогичными контрольными группами показало, что чаще всего гомосексуалами оказываются младшие сыновья, причем критическим фактором является наличие старших братьев: каждый дополнительный стар­ший брат увеличивает вероятность гомосексуальности на 33%. Однако повышенное число братьев и сестер харак­терно только для семей крайне феминизированных гомо­сексуалов. Ученые связывают эти тенденции с действием генетических факторов и специфическими иммунными ре­акциями материнского организма на мужской и женский плод¹¹.

Каковы бы ни были причины этого, порядок рождения имеет важные психологические последствия. Первенцы, как правило, отличаются более высоким уровнем активно­сти, жесткости и агрессивности, чем младшие сыновья (это может объясняться как особенностями социализации, так и разным уровнем тестострона). Младшие сыновья кажутся более мягкими, женственными и психологически гибкими. В дальнейшем это способствует развитию творческих спо­собностей и склонности к принятию нестандартных реше­ний¹².

2) Среди родственников гомосексуалов по материнской линии процент людей, которые не вступали в брак или чьи браки остались бесплодными, или у которых были самопро­извольные аборты, выкидыши и мертворождения, или ко­торые совершали самоубийства, значительно выше, чем среди родни по отцовской линии. Хотя эти факты допуска­ют и негенетическое объяснение (психологический климат в семье может передаваться из поколения в поколение), ученые придают им важное значение.

3) Конкордантность по гомосексуальности монозиготных близнецов значительно выше, чем дизиготных. У 56 моно­зиготных мужских пар она составила 52%, а у 54 дизигот­ных пар — только 22%. Среди аналогичных женских пар со­ответствующие цифры — 48 и 16 процентов¹³. Неполное сов­падение (меньше 100 процентов) может объясняться тем, что в отличие от испытуемого, у которого соответствующий ген проявляется активно, его сиблинг (брат или сестра) или другой родственник может нести этот ген в неактивной фор­ме и быть гетеросексуалом.

4) В материнском поколении гомосексуальных мужчин и женщин нарушено статистически нормальное соотноше­ние потомков мужского и женского пола; оно очень близко к тому, какое наблюдается у отцов, страдающих одним из известных генетических нарушений мужской Х-хромосомы (так называемый маркер Xq28).

Именно этим маркером и занялся американский биохи­мик Дин Хеймер¹⁴. С помощью медицинских и геевских организаций Хеймер отобрал 114 добровольцев-геев. 76 из них были случайными, их семейные истории не были зара­нее известны и подлежали изучению, а 38 заведомо имели гомосексуальных братьев, не обязательно близнецов. Изу­чение их ДНК должно было показать, где именно локали­зуются соответствующие гены.

Испытуемых подробно опросили об их сексуальных вле­чениях, эмоциональных привязанностях и сексуальном по­ведении в детстве, в юношеском возрасте и в прошлом году, о соотношении среди их сексуальных партнеров муж­чин и женщин и о характере и длительности взаимоотно­шений с каждым из них. Затем были опрошены 142 их родственника. Текущая сексуальная ориентация испытуе­мых измерялась по шкалам Кинзи и Клайна, а словесные самоотчеты были затем сопоставлены с экспериментальны­ми данными. В качестве «сексуального детектора лжи» ис­пользовался плетисмограф, прибор, регистрирующий эрекцию пениса при предъявлении испытуемому разных эротических стимулов, например фотографий обнаженного мужчины или женщины. В конечном итоге была собрана подробная информация о 76 геях и о более чем 1000 их родственников.

Хотя общее число гомосексуальных родственников в се­мьях испытуемых было невелико, сравнение их родни по материнской и по отцовской линиям показало, что вероят­ность дяди-гомосексуала или двоюродного брата по мате­ринской линии значительно выше, чем по отцовской ли­нии. Затем ученые стали искать, какая из трех миллиардов клеток ДНК, составляющих геном человека, является об­щей для гомосексуалов и отличает их от остальных мужчин. Им удалось обнаружить искомый маркер в точке Xq28, расположенной на самом верху длинной руки Х-хромосомы, там же, где расположены гены дальтонизма и гемофилии; близорукость и диабет также имеют здесь свои гены. Из 40 обследованных Хеймером пар гомосексуальных братьев 33 имеют в Xq28 один и тот же ряд из пяти маркеров; вероят­ность, что это совпадение случайно, меньше одного про­цента.

Значит ли это, что наука наконец-то выяснила «причи­ну» гомосексуальности и вскоре сможет точно определять и, возможно, корректировать соответствующий генетичес­кий код? Вначале Хеймер отвечал на этот вопрос осторож­но, подчеркивая, что он открыл не «ген гомосексуальнос­ти», а только одно переходное звено между гомосексуаль­ностью и частью одной хромосомы. По мнению Хеймера, гены гомосексуальности расположены между двумя марке­рами, GABRA3 и DXYS154, между которыми находится около 5 миллионов базовых пар ДНК. Локализовать среди них отдельный ген так же трудно, как найти в большом го­роде человека, обойдя двести квартир. Но с течением вре­мени оптимизм сотрудников Хеймера и работающих с ними журналистов стал расти. Появились заявления, что сексуальная ориентация генетически чрезвычайно проста, локализована в одном-единственном гене, и, как только его удастся найти, станет возможным и его «медицинское изменение».

Однако канадские генетики, повторившие его исследова­ние, не получили ожидаемых результатов, и, хотя они уверены, что гомосексуальность детерминирована генами, они думают, что эти гены не локализованы в Х-хромосоме¹⁵. Высказаны также методологические сомнения — нет ли та­ких же генетических маркеров у гетеросексуальных братьев испытуемых, насколько изученные семьи представляют го­мосексуальное население в целом, какие специфические гены имеют бисексуалы и лесбиянки и т. д.

Xq28 — только начало большой загадки. Вполне возмож­но, что человека делает гомо- или гетеросексуалом не один, а сто различных генов, плюс тысяча разных форм индиви­дуального опыта. Даже у дрозофил «гомосексуальное» поведение регулируется как минимум двумя разными генами. Если бы все зависело только от генов, монозиготные близ­нецы имели бы одинаковую сексуальную ориентацию, од­нако у некоторых из них этот ген «не действует». В то же время, по предположению Хеймера, только одна десятая мужчин, считающих себя гомосексуалами, является носи­тельницей соответствующего гена. Чем объясняется сексу­альная ориентация остальных?

Короче говоря, генетика обогащает наши представления о природе и детерминантах однополой любви, но отнюдь не является универсальной отмычкой.

Биомедицинские теории гомосексуальности всегда были тесно связаны с изучением общих проблем половой диффе­ренциации. До середины XX в. половая принадлежность индивида считалась более или менее определенной биологи­ческой данностью, из которой автоматически выводились все телесные, социальные и психологические различия между мужчинами и женщинами. Современная наука раз­личает биологический, репродуктивный пол, статус инди­вида как самца или самки и социальный пол как совокуп­ность социокультурных и поведенческих характеристик и ро­лей, определяющих личный, социальный и правовой ста­тус мужчины или женщины в определенном обществе. Со­циальный пол называют гендером (от латинского gender — род) и все соответствующие свойства и отношения, за ис­ключением анатомо-физиологических, называют не поло­выми, а гендерными (гендерные роли, гендерное разделе­ние труда, гендерные стереотипы и т. д.). Однако научная терминология еще не устоялась, слова «гендер» и «пол» (или «секс»), «гендерные роли» и «половые роли», «гендерная ориентация» и «сексуальная ориентация» часто употребляют как синонимы.

В сложной и многоуровневой системе, какой является гендерная идентичность, неизбежно наличие множества вариаций и отклонений от подразумеваемой нормы. Одни люди однозначно принимают свою гендерную иден­тичность, другие чувствуют себя в ней неуютно. Вплоть до последней четверти XX в. все такие отклонения, в число которых зачисляли и гомосексуальность, считались патологическими. В последние десятилетия положение изменилось. Поскольку гендерная, мужская или жен­ская, идентичность / роль не дается человеку автоматиче­ски, вместе с полом, а вырабатывается в результате сложного процесса «гендерной типизации» или «социаль­ного кодирования», причем сам субъект является актив­ным участником этого процесса, принимая или отвергая предлагаемые ему / ей модели поведения, возможны слу­чаи перекодирования или перестановки (транспозиции) гендерной идентичности с мужской на женскую или на­оборот. В просторечии это называется переменой или сменой пола.

Состояние, когда индивид не может принять свой гендерный статус мужчины или женщины и испытывает острую неудовлетворенность им, называется гендерной дисфорией (греческое слово dysphoria означает «непереносимость»). На бытовом уровне, когда физический облик или поведе­ние мальчика или девочки не соответствует гендерным нор­мам и ожиданиям, это часто называют нетипичным поло-ролевым поведением или гендерной неконформностью (описательный термин, за которым не стоит определенный диагноз).

Самая глубокая, всеобъемлющая форма гендерной дис­фории — трансгендеризм или транссексуализм (первый тер­мин подчеркивает, что речь идет не только о половом / сек­суальном, а о гендерном статусе): индивид полностью от­вергает свой гендерный статус и добивается его перекодиро­вания, включая соответствующую хирургическую опера­цию, смену паспортного пола и т. д. В более мягком ва­рианте гендерной дисфории индивид не меняет своего ана­томического пола, но в определенных ситуациях нарушает гендерные границы, например путем переодевания (транс­вестизм). Наконец, существует множество случаев, когда человек не сомневается в своей гендерной идентичности, но не может «определиться» относительно каких-то ее конкрет­ных аспектов, например сексуальных, и это порождает кон­фликты в его образе Я.

Последний (1994) диагностический справочник Амери­канской психиатрической ассоциации (DSM-IV) объединя­ет эти явления под рубрикой «расстройства гендерной иден­тичности».

В отличие от гомосексуальности, трансгендеризм — сравнительно редкое явление, но по мере того, как люди узнают о возможности изменения пола, количество гендер­ных дисфориков растет. Еще недавно считалось, что один транссексуал приходится на 30 000 мужчин и на 100 000 женщин, но по новейшим голландским данным, в этой стране один транссексуал приходится на И 900 мужчин и на 30 400 женщин²⁴. Вопреки прежним представлениям, большинство гендерных дисфориков психически нормаль­ны, не страдают психозами и другими серьезными психи­ческими расстройствами¹⁶. При тщательной диагностике и правильном лечении смена пола приносит этим людям об­легчение. Из 1275 голландских транссексуалов, сменивших пол с 1975 по 1992 г., сожалеют об этом только пятеро муж­чин.

Принципиальная возможность смены гендера кажется ар­гументом в пользу «социального конструктивизма», но само желание сделать это имеет природные, биологические пред­посылки. Особенно осторожно нужно обращаться с детьми.

Тридцать с лишним лет назад в одной американской се­мье родились мальчики-близнецы. С одним все было в по­рядке, а у другого обнаружился фимоз (слишком тесная крайняя плоть, не позволяющая обнажить головку члена). Чтобы избавить его от будущих неприятностей, 8-месячно­му мальчику сделали обрезание, но операция оказалась не­удачной, мальчик лишился большей части члена. После этого стать полноценным мужчиной Джон не мог, и роди­тели, по совету врачей, среди которых был крупнейший сексолог и педиатр Джон Мани, решили превратить его в девочку, подобно тому как это делают с гермафродитами. У него удалили остатки изуродованного члена и яички, сде­лали искусственное влагалище и стали воспитывать как де­вочку.

Но хотя маленькую Джоан, как назвали ребенка, одевали в женское платье, дарили исключительно девчачьи иг­рушки и обучали исключительно девичьим манерам, она срывала украшения, отказывалась от кукол, предпочитала играть с мальчиками, а вместо косметики, к которой ее приучала мать, подражала тому, как бреется отец. Одно­классницы дразнили Джоан «гориллой» и «мужичкой». В 14 лет Джоан заявила, что так больше жить не может и хочет стать мальчиком. Потрясенный отец расплакался и расска­зал ей правду. К его удивлению, ребенок был счастлив, в его сознании все стало на свои места.

Джоан снова стала Джоном, ему стали делать инъекции мужских гормонов и с помощью сложной хирургической операции соорудили новый половой член. В облике маль­чика сверстники приняли его. В 25 лет Джон женился и усыновил детей от первого брака своей жены. Хотя фаллопластика удалась только частично — Джон может иметь поло­вые сношения и испытывать оргазм, но его сексуальная чув­ствительность и активность ограничены, — он счастлив быть мужчиной¹⁷.

Какое это имеет отношение к теории гомосексуальности? Хотя гомосексуалы, в отличие от транссексуалов, не под­вергают сомнению свою гендерную идентичность, многие из них в детстве отличались от детей собственного пола. Из 66 мальчиков от 4 до 12 лет, которых Ричард Грин в тече­ние 15 лет наблюдал по поводу атипичного гендерного по­ведения (желание быть девочкой, предпочтение женской одежды и женских ролей в играх, поиск женского обще­ства, избегание силовых игр и видов спорта), три четверти оказались в дальнейшем гомо- или бисексуалами, несмотря на то что многие из них подвергались в детстве психотера­пии¹⁸. Анализ 48 исследований детского (до 12 лет) поло-ролевого поведения гомо- и гетеросексуальных мужчин и женщин (совокупным объектом этих исследований были 10700 женщин и 17 000 мужчин, причем кодировались раз­ные гендерно-специфические виды предпочитаемой дея­тельности и общие показатели маскулинности и фемининности) также выявил огромные различия между гомо- и гетеросексуалами, особенно среди мужчин. Вероятность, что гендерно-неконформный мальчик окажется в дальнейшем гомосексуалом, составляет 51%, а в клинических исследо­ваниях — еще выше (в клинику приводят детей с более вы­раженными, экстремальными нарушениями полоролевых стереотипов)¹⁹. Это значит, что гомосексуальность может быть частным случаем, проявлением или слабовыраженной формой «гендерного несоответствия» или гендерной дисфо­рии, хотя это вовсе не обязательно.

Можно ли «вылечить» гомосексуальность? После того как выяснились опасные последствия лоботомии (удаление цен­тров полового поведения в мозге), с помощью которой не­мецкие нейрохирурги, вопреки возражениям сексологов, пытались лечить садистов и педофилов, все формы хирур­гического вмешательства повсеместно запрещены; они мо­гут лишить человека возможности вести сексуальную жизнь и психически изувечить его, но не меняют характер его вле­чений. Отпала и гормонотерапия, на которую возлагали большие надежды в 1950-х годах. С помощью гормональных препаратов можно регулировать силу сексуального влече­ния, но изменить сексуальную ориентацию гормоны не мо­гут.

Мало чем может похвастаться и психотерапия. Хотя не­которые психотерапевты утверждали, что добились «проч­ных сдвигов в сторону гетеросексуальное™» у 38% и даже половины гомосексуальных пациентов, речь шла не столько об изменении сексуальной ориентации, сколько о коррекции, большей частью временной, ее поведенчес­ких, внешних проявлений. Аверсивная терапия (от слова aversion— отвращение), при которой пациенту показыва­ют привлекательные для него гомоэротические образы и одновременно бьют его электрическим током или подвер­гают другим столь же неприятным процедурам, может на какое-то время искоренить гомосексуальные реакции, вы­работав соответствующие условные рефлексы, но не дает ничего взамен. Не оправдали ожиданий и опыты знамени­тых американских сексологов Уильяма Мастерса и Вирджи­нии Джонсон²⁰.

В настоящее время «лечить» гомосексуальность берутся преимущественно безграмотные и страдающие психосексу­альными проблемами религиозные проповедники.

Американская психиатрическая ассоциация еще в 1973 г., после долгой внутренней борьбы, исключила гомосексу­альность из своего перечня психических болезней. В ее официальном списке диагнозов 1980 г. (DSM-III) оста­лось лишь упоминание «эго-дистонной гомосексуальнос­ти». Эго-дистония — психиатрический термин, обознача­ющий состояние, когда индивид чувствует острое недо­вольство каким-то своим нетипичным индивидуальным свойством и хотел бы от него избавиться, в противопо­ложность эго-систонии, когда личность принимает свои нестандартные качества и живет в гармонии с ними. По­тенциальный пациент психиатра — только такой гомосексуал, который встревожен своими сексуальными наклон­ностями, которому они мешают жить. Но поскольку «эго-дистонная гетеросексуальность» (человек не считает себя гомосексуалом, но с гетеросексуальными отношениями у него тоже ничего не получается) в перечне диагнозов не упоминалась, это было сочтено дискриминационным, и в 1987 г. (DSM-IHR) понятие «эго-дистонной гомосексуаль­ности» вообще убрали. В разделе «неспецифических сек­суальных расстройств» осталось лишь «постоянное и выра­женное беспокойство по поводу своей сексуальной ориен­тации». В том же направлении пересмотрела свою класси­фикацию болезней Всемирная организация здравоохране­ния. Современная психиатрия озабочена не тем, как из­менить сексуальную ориентацию, а тем, как помочь геям и лесбиянкам преодолеть свои социальные и психологичес­кие трудности²¹.

К сожалению, до российской медицины новые идеи о гомосексуальности доходят очень медленно. В 1983 г. оте­чественные сексопатологи не только не сомневались в том, что гомосексуальность — болезнь, но и брались, ни много ни мало, осуществить «перестройку личности» с помо­щью... аутогенной тренировки²². Первый этап лечения «ставит целью сначала ослабление, а затем и устранение патологического сексуального влечения и связанных с ним переживаний». Затем «пациенту прививают навыки про­стого, естественного и непринужденного общения с лицами противоположного пола, а также адаптации в их сре­де». И, наконец, на третьем этапе «у пациента формиру­ется и закрепляется адекватное эротическое отношение к противоположному полу (к достигнутому ранее добавляют­ся чисто сексуальные элементы)». Ни методов, ни резуль­татов этих экспериментов на людях никто всерьез не об­суждал.

В справочнике по сексопатологии 1990 г. гомосексуа­лизм по-прежнему определяется как «патологическое влече­ние», возникающее в результате нейроэндокринных нару­шений, а также внушения «родителями и воспитателями неприязненного отношения к противоположному полу». В качестве «лечения» предлагается все та же трехфазная кор­рекция. Педагогам и родителям рекомендуется «правильное полоролевое воспитание, которое должно быть направлено на ознакомление детей с половыми различиями, а не на проповедь «асексуальности» и т. д.²³

В кандидатской диссертации Г. Е. Введенского, осно­ванной на обследовании 117 мужчин-гомосексуалов, обра­щавшихся в 1989—1992 гг. в центр «Медицина и репродук­ция», гомосексуальность однозначно признается аномаль­ной, а ее носители — психически больными²⁴. Исходя из того, что в основе гомосексуального поведения «должны лежать» (почему должны, а не могут? — И. К.} биологичес­кие нарушения мозговой деятельности, автор находит тако­вые «в виде дефицита функций правого полушария или на­рушения межполушарных взаимоотношений». То, что в мировой науке представляется проблемой, в Москве выгля­дит бесспорной истиной. В итоге получены сенсационные результаты. Мало того, что 49% изученного контингента составили «лица с истероидными расстройствами», для большинства испытуемых характерны: «1) психический, психофизический или дисгармонический инфантилизм, проявляющийся в виде личностной незрелости прежде все­го эмоционально-волевой сферы; 2) признаки органическо­го поражения ЦНС (центральной нервной системы. — И. К.) 3) сверхценность сексуальной сферы, проявляю­щаяся в фиксации на половой жизни».

Если бы врачи-гастроэнтерологи вздумали определять тип личности своих пациентов, у последних, несомненно, об­наружилась бы «сверхценность желудочно-кишечной сфе­ры». Врачей справедливо критикуют за психологическое не­вежество, но все-таки хорошо, что кто-то может сделать па­циенту рентген желудка или поставить клизму, не претен­дуя на проникновение в глубины его души (через задний проход!). Неудивительно, что российские геи и лесбиянки избегают общения даже с наиболее благожелательными пси­хиатрами.

Биомедицинские исследования вызывают не только мето­дологические, но и идеологические споры. Многие лидеры и теоретики гей-движения изначально относятся к ним враждебно, ассоциируя их с пониманием однополой любви как подлежащей лечению болезни. Другие, напротив, ду­мают, что открытие биологических причин гомосексуально­сти уменьшит социальную враждебность, заставит понять, что геи и лесбиянки не виноваты в своей сексуальной ори­ентации, поэтому их нужно принимать такими, как они есть. Действительно, люди, которые верят во врожденность гомосексуальности, зачастую относятся к ней терпимее тех, кто считает ее делом свободного выбора. Но научные тео­рии ценны вовсе не тем, что на их основании можно кого-то «оправдать» или «обвинить». Их главная и единственная ценность — в том, что они помогают объяснить и понять сложные процессы и явления жизни. К правам человека это никакого отношения не имеет.

Некая черта может быть биологически-врожденной и тем не менее социально неприемлемой. Предположим, генети­ки открыли, что сексуальный маньяк Чикатило — жертва каких-то плохих генов (кстати, это вполне вероятно). Что от этого изменится? Никакое общество не может позволить сексуальному маньяку беспрепятственно удовлетворять свои желания, поскольку они опасны для окружающих. Когда научные знания это позволят, таких людей будут лечить, исправляя (если надо — принудительно) их «неправильные» гены. Пока такой возможности нет, потенциального Чика­тило нужно надежно изолировать. А дальтоников и левшей никто не опасается.

Пример с левшами особенно интересен²⁵. На вопрос «Какой рукой вы пишете?» 90% людей обычно отвечают «правой», 10% — «левой», но около 30% правшей иногда пишут и левой. которые народы в прошлом считали леворукость болезненной и опасной (латинское sinister — левый, означает также «неловкий», «неумелый»), левшей считали морально развращенными и приписывали им связь с дьяволом. В новое время убивать или изгонять левшей стало не принято. Тем не менее обследования в тюрьмах и психиатрических больницах в конце XIX в. «подтвердили», что левши чаще других людей бывают лу­натиками, невротиками, имеют преступные наклоннос­ти, что среди них больше умственно отсталых, заик, эпилептиков и т. д. Ломброзо и Флисс ассоциировали леворукость также с гомосексуальностью и другими поло­выми извращениями. Врачи, учителя и родители делали все возможное, чтобы подавить в детях это болезненное начало и научить их пользоваться преимущественно пра­вой рукой. Иногда это получалось, чаще — нет, но все­гда причиняло много хлопот и мучений. Сегодня эти тре­воги кажутся смешными.

Хотя леворукость связана с особенностями латерализации полушарий головного мозга и, подобно гомосексу­альности, встречается у мужчин вдвое чаще, чем у жен­щин, она не сопряжена ни с какими психическими и нравственными нарушениями. Переучивать левшей не надо, они и так могут быть кем угодно, даже чемпионами мира по боксу и теннису. А как насчет связи леворукости с гомосексуальностью? В начале 1980-х годов, когда было модно увлечение пренатальными гормонами, пред­полагали, что оба явления объясняются повышенным уровнем тестостерона в зародышевой фазе развития. Се­годня чаще говорят об асимметрии полушарий головного мозга и о том, что тот же самый отдел гипоталамуса, где, по Хеймеру, расположен ген гомосексуальности, заведует и леворукостью. Возможно, так оно и есть, но наиболее представительные исследования корреляции между сексуальной ориентацией и леворукостью пока не обнаружили²⁶.

Подведем итоги.

Благодаря биомедицинским исследованиям, мы знаем сегодня о причинах и сопутствующих факторах гомосексу­альности неизмеримо больше, чем десять или двадцать лет назад. Спор — наследственность или воспитание — ученых больше не волнует. Гомосексуальность, очевидно, имеет оп­ределенные природные предпосылки, взаимосвязь которых остается пока что гипотетической. Но хотя природа задает предрасположенность, склонность к той или иной сексуаль­ной ориентации, только социальный опыт индивида опре­делит, как именно эта склонность проявится и что из нее разовьется²⁷. Степень жесткости и сами механизмы форми­рования природной предрасположенности бывают разными. Один человек может быть только гомо- или только гетеросексуалом, у другого же налицо лишь более или менее гиб­кие сексуальные предпочтения.

Нет единого, одинакового для всех гомосексуализма, есть многообразные гомосексуальности. Как сказал извест­ный голландский эндокринолог Луи Гурен, «если бы меня спросили, существует ли биология гомосексуальности, я ответил бы — да. Но это такая биология, которая допуска­ет многообразные выражения сексуальности»²⁸.

Хотя вопрос, почему люди имеют разные сексуальные ориентации, очень важен и интересен, ответы на него не имеют никакого отношения к проблеме моральной оценки и гражданских прав геев и лесбиянок. Социальное положе­ние и статус любого сообщества зависят от гражданских и человеческих качеств составляющих его индивидов. Являют­ся ли гомосексуалы полноценными членами общества? Вы­полняют ли они свои гражданские обязанности? Каков их вклад в мировую культуру и цивилизацию? Что способству­ет и что мешает их социальной интеграции и творческой са­мореализации? На эти вопросы отвечают общественные и гуманитарные науки.




• ОТ ТЕКСТА К КОНТЕКСТУ

Ни разросшаяся до звезд психофармакология,

ни биология секса, ни какая-нибудь другая отрасль

на­уки, «приписанная» к определен­ным телесным

феноменам, ничего не подскажут касательно

великих ре­шений, подобных перестройке

нор­мативных систем культуры... Зна­ние, которое

здесь необходимо,— это знание о системе

оптимизации внутрикультурных ценностей.

Его только предстоит «выковать» в ант­ропологических исследованиях.

Станислав Лем

В отличие от биологии, озабоченной главным образом причинами гомосексуальности, гуманитарные и общественные науки спрашивают, как разные человеческие общества и культуры воспринимают, символизируют, структурируют и регулируют однополую любовь и как эти социокультурные установки проявляются и преломляются в сознании и поведении конкретных людей. Они идут не от индивида к социуму, а от социума к индивиду.

Чем больше люди ездили по свету, тем больше они убеж­дались в том, что однополый секс существует везде. Крес­тоносцы увидели его в мусульманском мире, Колумб — у американских индейцев, католические миссионеры — в токугавской Японии, Степан Крашенинников — у камчада­лов. Потом его узрели в буддийских монастырях, африкан­ских обрядах инициации и т. д. и т. п. Восток, в самом широком понимании слова, был для европейцев не только местом, где они обогащались, но и местом, где они могли реализовать свои необычные сексуальные потребности. Сексуальная эксплуатация была неотъемлемым аспектом колониализма.

Подробные описания гомосексуальных отношений, од­новременно шокировавшие и завораживавшие читателя, способствовали экзотизации, ориентализации и тропикали­зации однополой любви, но вместе с тем заставляли ду­мать. Означает ли распространенность «природной содо­мии», как назвал ее французский путешественник Буген­виль у «естественных» людей, что однополой любви не надо бояться, или же это подлежащий уничтожению знак низко­го уровня развития дикарей?

Ранняя этнография гомосексуальности была описатель­ной и анекдотической, а «неприличные» факты скрашива­лись морализированием¹. В однополых отношениях чаще всего видели проявления первобытного промискуитета, не­развитости морального сознания и отсутствия индивидуаль­ной любви.

В конце XIX — начале XX в. этнографические данные стали широко использовать сексологи, а сексологические категории, в свою очередь, становятся теоретической осно­вой этнографических описаний. Большую роль в сближении сексологии и этнографии сыграли хиршфельдовский журнал «Intersexuelle Zwischenstufen» и основанный известным вен­ским антропологом Фридрихом Саломо Крауссом журнал «Anthropophyteia» (1904—1913). Постепенно однополая лю­бовь и связанные с ней социальные отношения стали пред­метом специальных полевых исследований. Гунтер Тессман показал их наличие у народов экваториальной Африки, Курт Фальк — у народов Анголы и Южной Африки. Фер­динанд Карш-Хаак опубликовал многотомную обобщаю­щую работу об однополой любви у первобытных («натураль­ных») и у цивилизованных («культурных») народов Восточ­ной Азии (китайцев, корейцев и японцев).

Гомосексуальные отношения описывались в разных тео­ретических контекстах: как форма сексуально-религиозного избранничества, когда индивид меняет пол ради общения с богами (Владимир Тан-Богораз, Лев Штернберг); как один из элементов половой жизни (Бронислав Малиновс­кий, Маргарет Мид); в контексте эволюции брака и мораль­ного сознания (Эдвард Вестермарк); в связи с обрядами мужских инициации, посвящения мальчиков во взрослое состояние.

Особый интерес представляли для ученых мужские дома, союзы и тайные общества, существовавшие во многих, если не во всех, архаических обществах. Немецкий этног­раф Генрих Шурц в книге «Возрастные классы и мужские союзы» (1902), опираясь на обширный эмпирический мате­риал из жизни нескольких африканских, одного индийско­го и четырех североамериканских народов, пришел к выво­ду, что возрастные классы — древнейший тип социальной организации, основанный, с одной стороны, на общнос­ти возрастных переживаний и антагонизме поколений, а с другой — на противоположности полов. В отличие от жен­щин, жизнь которых целиком подчинена потребности ро­жать и воспитывать детей, причем эта потребность удовлет­воряется в семье, движимые сексуальным и социальным импульсом мужчины создают все общественные и полити­ческие институты. Главная предпосылка общественной жизни, по Шурцу, — «инстинктивная симпатия» между мужчинами, из которой вырастают все социальные связи, патриотизм и воинские доблести, а также, естественно, и гомоэротизм.

До конца 1960-х годов антропология сексуальности и тем более — гомосексуальности была рискованным и малопоч­тенным занятием. Если медики могли оправдать свой инте­рес соображениями профессионального порядка, то у гума­нитариев он выглядел «нездоровым». Английский историк Литтон Стрэчи говорил, что хотел бы написать книгу «Сек­суальная жизнь англичан», наподобие знаменитой книги Бронислава Малиновского «Сексуальная жизнь дикарей» (1928), но ее пришлось бы издавать на Новой Гвинее. Аме­риканская антропологическая ассоциация при письменном опросе своих членов в 1970 г. с трудом собрала необходи­мое число голосов под резолюцией о необходимости срав­нительного изучения гомосексуальности. Сейчас эта тема­тика представлена везде и всюду.

В том же направлении развиваются исторические науки. До XX в. история однополой любви в основном ограничи­валась Древней Грецией и Римом, причем античная педе­растия изображалась приглаженной и выхолощенной. Хотя крупнейший немецкий филолог-классик Ульрих фон Виламовиц-Меллендорф (1848—1931) часто упоминал в своих трудах древнегреческую любовь к мальчикам, он неизменно подчеркивал духовный и преимущественно созерцательный характер этих отношений. Спорить с этим было рискован­но. Книга швейцарского модельера Генриха Хессли (1784— 1864), который доказывал, что «греческая мужская любовь» была телесной, была сразу же запрещена.

В XX в. положение постепенно изменилось. Большим влиянием пользовались труды немецкого филолога-класси­ка Пауля Бранда (1875—1930), печатавшегося под псевдони­мом «Ганс Лихт». Французский историк Анри-Ирене Марру в книге «История воспитания в классической древности» (1948) рассматривает античную педерастию как особый ин­ститут социализации и передачи духовных ценностей. В 1976 г. американский ученый Берн Баллог опубликовал обобщающую работу по истории необычных форм сексуаль­ности, включая гомосексуальность, написанную не в тра­диционно-сексологическом ключе, а в духе обычной соци­альной истории². Английский историк искусства сэр Кен­нет Довер построил свою классическую работу «Греческая гомосексуальность» (1978) главным образом на исследова­нии росписей на вазах³. Развернулась дискуссия о соци­альных функциях древнегреческой педерастии и ее связи с обрядами инициации мальчиков и традициями мужского воинского братства и т, д.

С появлением первых обобщающих работ о юридическом и социальном положении содомитов в средние века возник острый спор о позициях католической церкви: всегда ли она преследовала гомосексуалов или же раннее средневековье было периодом относительной терпимости? Скрупулезное текстологическое исследование Библии и раннехристианс­ких текстов, касающихся однополой любви, показало, что многие из них трактуются упрощенно и неверно. Множе­ство специальных исторических и искусствоведческих работ посвящено эпохе Возрождения, елизаветинской Англии, французскому Просвещению, немецкому романтизму и ко­нечно же викторианской Англии. Тщательно изучены «антигомосексуальные» скандалы и судебные процессы конца XIX — начала XX в. и история преследования гомосексуа­лов в гитлеровской Германии.

Первопроходцем истории гомосексуальности в России стал в 1970-х годах американский литературовед Семен Карлинский, за которым последовали Лора Энгельштейн, Ева Левин, Александр Познанский, Диана Бургин и другие. Историки-феминистки вырвали из забвения историю лес­бийской любви, которой исследователи-мужчины не заме­чали, и сделали эволюцию романтической дружбы и любви между женщинами важным элементом социальной истории и истории культуры. Консолидации сил и повышению про­фессионального уровня историков немало способствовало создание в 1991 г. «Журнала по истории сексуальности» («Journal of the History of Sexuality»).

Быстрый рост числа исторических исследований вызвал спрос на новые теоретические идеи. Главным событием здесь явилась трехтомная «История сексуальности» (1976— 1984) Мишеля Фуко. До появления этой книги все истори­ки были, так сказать, наивными эссенциалистами. Не со­мневаясь в том, что однополая любовь и приверженные ей люди, как бы их ни называли, существуют реально и объек­тивно, историки описывали их исторические приключения и злоключения, как к ним относились в разные эпохи и т. д. Философ Фуко, который был по образованию психо­патологом и одно время работал в психиатрической клини­ке, сказал, что это методологически неверно. Сексуальное желание подвижно и текуче, оно не существует вне своего осознания и символизации конкретными человеческими об­ществами и воплощается в определенных формах разговора, дискурса. Важно не то, что люди делают, а что они гово­рят. Хотя Викторианская эпоха считается периодом резко­го усиления антисексуальных репрессий, люди никогда столько не говорили и, следовательно, не думали о сексу­альности, как в то время! Речь, слова — не просто выраже­ние наших чувств и мыслей, но формы социального конт­роля.

Подобно Фрейду, Фуко интересуется, прежде всего, скрытыми, подавленными формами сексуальности. Но эта реп­рессия — не индивидуально-психологическая (неприемле­мая информация вытесняется из сознания в бессознатель­ное), а социокультурная (общество блокирует осознание не­желательных чувств, препятствуя появлению языковых средств, необходимых для их обозначения и выражения). Фуко интересует не столько археология речи, сколько архе­ология молчания.

Отправная точка теоретической рефлексии Фуко — исто­рия гомосексуальности как самого главного (хотя всем изве­стного) общественного секрета (и личного секрета самого Фуко). Согласно психоанализу, чтобы избавиться от невро­за, человек должен вытащить его из мрака на свет, перевес­ти содержание своего бессознательного в сознание. Фуко бе­рет на себя как бы роль социального психоаналитика.

Поскольку античность знала понятие однополой любви, но не знала понятия гомосексуальности и не классифици­ровала людей по этому признаку, древние греки могли спо­койно сравнивать плюсы и минусы любви к мальчикам и к женщинам, эти отношения не внушали им страха. Средне­вековое христианство делило все человеческие действия, включая сексуальные, на правильные и неправильные, но разница между праведниками и грешниками оставалась все же относительной. Субстантивировав гомосексуальное же­лание и превратив его носителей в особую породу людей — «гомосексуалов», буржуазное общество создало новые фор­мы социального (медицинского, правового, педагогическо­го) контроля, а тем самым и репрессии.

Идеи Фуко стали знаменем социального конструктивиз­ма. Фуко освободил историков (и вообще гуманитариев) от наивного материалистического натурализма, абсолютиза­ции «твердых фактов», научил их видеть за текстом — кон­текст и особенно подтекст. Гомосексуальность оказалась со­циальным конструктом, коренящимся не в психике инди­вида, а в общественном сознании.

Но исторические и сравнительные исследования невоз­можны без какой-то дозы эссенциализма. «Желание», кото­рое анализировал Фуко, было исключительно желанием активного сексуального субъекта-мужчины; женщины и «пас­сивные» гомосексуалы выступают у него только в роли объ­ектов. Фуко недооценивает диалогичность эротических дис­курсов, которые, как и половой акт, суть взаимодействие партнеров, так что вопрос, кто кого «трахнул», может быть предметом спора.

Коль скоро однополая любовь — социальное явление, ее нельзя понять без участия социологии. Вклад социологов в ее изучение не сводится к опросным исследованиям, о ко­торых я говорил выше. Ими разработаны теоретические па­радигмы гомосексуальности, которыми пользуются все об­щественные науки⁴.

Самая емкая из них— теория сексуального сценария, предложенная американскими социологами Джоном Гэньоном и Уильямом Саймоном в противовес, с одной сторо­ны, психоанализу, а с другой — механистическим и когни­тивным теориям⁵. Согласно сценарной парадигме, предвос­хитившей многие идеи Фуко, сексуальность в целом, хотя и опирается на определенные биологические предпосылки, детерминирована исторически и культурно. Сексуальное «желание» (влечение) к лицам собственного пола/гендера встречается у разных типов людей и может возникать не только в детстве, но и на более поздних стадиях жизненно­го пути. В отличие от Кинзи, Гэньон и Саймон считают, что эротические предпочтения вытекают не из нашего жи­вотного наследия, а из специфических стимулов и значе­ний, предлагаемых современной культурой.

Сексуальные сценарии, как и сами гендерные отноше­ния, историчны и меняются у нас на глазах. Более широ­кий и мобильный круг общения и более диффузная струк­тура Я облегчает принятие собственных гомоэротических желаний и делает сексуальные предпочтения современного человека более гибкими, подвижными и многовариантны­ми. Многие желания, отношения и свойства, которые в условиях преследований и секретности казались взаимоиск­лючающими, стали выглядеть взаимодополнительными. Границы однополой любви становятся при этом более раз­мытыми, а вопрос «Кто я — гомо или гетеро?» — менее насущным, с этой неопределенностью можно жить. Нужно говорить не о сексуальности и гомосексуальности, а о сексуальностях и гомосексуальностях.

В то же время процесс формирования гомосексуального сценария отличается от гетеросексуального аналога. Гетеросексуальность обычно противопоставлялась гомосексу­альности как моральный и биологический монолит, не требующий объяснения. Кинзи сохранил оба полюса, но превратил дихотомию в континуум, признав его нормаль­ным по всей длине. Со сценарной точки зрения разнопо­лые и однополые эротические отношения — две разные за­гадки, и вопрос, почему мужчины и женщины желают друг друга, не должен затемняться вопросом, почему не­которые мужчины желают мужчин, а некоторые женщи­ны — женщин.

В отличие от теории сценария, сосредоточенной глав­ным образом на содержании сексуальности, сетевой (network) анализ помогает изучению ее структурных аспек­тов. Человек выбирает сексуальных (как и несексуальных) партнеров не из безграничного множества случайных инди­видов, а из определенного, социально и пространственно ограниченного круга общения —соседей, сослуживцев и т. п., которые образуют первичный круг (network) его обще­ния. Изучение гомосексуальной субкультуры начинается с локализации круга потенциальных сексуальных партнеров, мест (бары, клубы, пляжи, дискотеки и т. п.), где они встречаются, знакомятся и проводят время, и типичных для каждого из них этикета и правил поведения (американский социолог Лод Хамфриз описал поведение мужчин в обще­ственных туалетах). На этой основе возможен и системати­ческий анализ партнерских отношений.

Социально-психологическая теория маркирования близка к сценарной, но сложилась до и существует авто­номно от нее. Поскольку во многих обществах гомосексуалы — угнетенное и осуждаемое меньшинство, принад­лежность к нему ассоциируется с множеством отрицатель­ных качеств, образующих клеймо, ярлык (label) или стигму. Буквально стигмой называется несмываемый отличительный знак, большей частью — отрицательный, выжженный или вырезанный на теле. Но чаще это слово употребляется в переносном смысле. Стигматизация, на­ложение стигмы может иметь разные формы и проявле­ния —физические(уголовное преследование, лишение свободы), экономические (запрет на профессии, уволь­нение с работы), нормативные (запрещение вступать в брак) или символические (оскорбительные шутки), — но всегда означает угнетение и дискриминацию. Она не только осложняет межгрупповые отношения, но наклады­вает отпечаток на психику и самосознание соответствующего меньшинства, порождая пониженное самоуваже­ние, неврозы и многие другие черты, которые американ­ский социолог Эрвинг Гофман называет «испорченной идентичностью»⁶. Такие черты, которые часто наблюда­лись у гомосексуалов и которые психоанализ считал им­манентным свойством и порождением «сексуальной перверзии», могут быть и на самом деле часто являются про­дуктом дискриминации и предубеждения. Стигма и страх перед ней действуют как самореализующееся предсказа­ние: мальчик, которого сверстники считают неженкой и дразнят «педиком», начинает сомневаться в своей маску­линности, завидовать более сильным мальчикам и в кон­це концов принимает навязанную ему роль, которую сам же считает унизительной. Интернализованная гомофобия, усвоенное отрицательное отношение к собственной сексуальности — самая массовая и мучительная психоло­гическая проблема гомосексуалов. Однако существуют и другие стратегии обращения со стигмой. От их выбора во многом зависит судьба человека и его поведение в крити­ческих ситуациях.

Существенный вклад в изучение гомосексуальности вне­сли и социологи марксистской ориентации. Американский социолог Дэвид Гринберг в книге «Конструирование гомо­сексуаль­ности»⁷ (1988) обобщил практически весь извест­ный исторический и антропологический материал по этому вопросу, но в первую очередь он выделяет социально-струк­турные, классовые детерминанты гомосексуальности. С марксизма начинал и английский социолог Джеффри Уикс, хотя в дальнейшем, под влиянием Фуко, он стал уделять больше внимания культурно-символическим, нежели соци­ально-структурным факторам⁸.

Однополая любовь всегда, хотя зачастую скрытно, отра­жалась и преломлялась в литературе, искусстве и массовой культуре. Искусствоведы, филологи и культурологи анали­зируют тексты, которые допускают и даже предполагают множественное, альтернативное прочтение, причем текста­ми являются не только художественные образы и произве­дения, но и сами жизни, биографии авторов.

Одни исследователи стараются раскрыть, как сексуаль­ность автора отражается в его произведениях или как опре­деленные типы гомоэротики преломляются в литературе и искусстве данной исторической эпохи, то есть акцент дела­ется на отражении. Других больше волнует, как произведе­ния искусства или тип культуры формируют, конструируют гомосексуальное желание. Очень интересно сравнение го­мосексуальных автобиографий с современными им меди­цинскими патографиями.

Личная жизнь автора, отраженная в его дневниках, пе­реписке и документах, и его художественные произведе­ния — взаимосвязанные, но принципиально разные тек­сты, которые непонятны друг без друга и в то же время несводимы друг к другу. Читатель, не знающий о гомо­сексуальности Оскара Уайльда, никогда не поймет «Пор­трет Дориана Грея». Но прилично ли копаться в чужом белье, которое обычно считается грязным, тем более что роман — не только «об этом»? И если нам удастся поста­вить все точки над i, чего будет больше — прояснения или упрощения?

Где границы нашего права анализировать и реконструи­ровать частную жизнь человека, который не хотел выстав­лять ее напоказ? Спрашивая себя, хотел бы имярек, чтобы его интимные переживания обсуждались посторонними людьми, я большей частью отвечал себе: «Нет!» Но когда я спрашивал себя, хотел бы он, мучаясь своими жизненны­ми проблемами, опереться на аналогичный опыт другого, заведомо достойного, человека, я так же категорически от­вечал: «Да!»

Кроме этических («имею ли я право?») есть методологи­ческие («как я могу это сделать?») проблемы. Соотноше­ние гомосоциальности (склонность общаться преимуще­ственно с лицами своего собственного пола/гендера) и гомофилии (эмоциональное предпочтение лиц своего пола/ гендера) с гомоэротизмом и гомосексуализмом всегда про­блематично. Старая литература стыдливо обходила эту проблему. Современные исследователи, вооруженные психоанализом и семиотикой и свободные от викторианс­кой застенчивости и чопорности, напротив, склонны к размыванию границ и трактовке любой эмоциональной близости между лицами одного пола как гомоэротической и гомосексуальной. Иногда эта «эпистемология чулана»⁹ работает успешно, раскрывая скрытый, глубинный гомоэротизм изучаемых персонажей. Но подчас это просто па­родия на науку.

Множество исследований однополой любви связано с феминизмом.

Антропологи-феминистки (Маргарет Мид, Кэрол Вэнс, Шерри Ортнер, Харриет Уайтхед, Мишель Росальдо и др.) не только привлекли внимание ученых к специфически жен­ским проблемам, включая лесбийскую любовь, но и помог­ли по-новому взглянуть на многие общие тенденции.

Феминистский подход означает не столько изменение предмета исследования, в фокусе которого оказываются не мужчины, как было всегда, а женщины, сколько то, что все вопросы рассматриваются главным образом с женской или, шире, с гендерной точки зрения (подобно тому, как марксизм рассматривает все с точки зрения классовых ин­тересов). Применительно к нашей теме, феминистки, по сути дела, заново открыли феномен лесбийской любви и соответствующие сексуальные идентичности, которые в прошлом замалчивались либо изображались упрощенно и карикатурно.

Геи и лесбиянки не только объекты, но и субъекты на­учного дискурса. «Геевско-лесбиянские исследования («gay and lesbian studies) превратились в автономную и быстро растущую область знания. Не говоря уже о многочислен­ных исследовательских организациях, специализированные центры или кафедры этого профиля существуют в несколь­ких американских (Сан-Франциско, Нью-Йоркский город­ской университет) и западноевропейских (Утрехт, Амстер­дам, Бремен) университетах. Учебные курсы читаются в большинстве американских университетов. Во всех про­фессиональных научных сообществах есть соответствующие секции или исследовательские группы. Издается огромное количество научной литературы, причем ее печатают са­мые престижные академические и коммерческие издатель­ства. Старейший научный междисциплинарный журнал «Journal of Homosexuality» (главный редактор профессор Джон Де Чекко) существует уже 25 лет. В Германии с 1987 г. издается литературоведческий журнал «Forum. Homosexualitat und Literatur» (редактор — профессор Воль­фганг Попп) и т. д.

В 1990 г. известный американский исследователь Уэйн Дайнз с небольшой группой сотрудников опубликовал двух­томную «Энциклопедию гомосексуальности»¹⁰, а затем 13-томную серию «Исследования гомосексуальности»¹¹. Из­дано несколько аннотированных библиографий, биографи­ческих словарей¹² и обзорных работ общего характера.

Лесбигеевские исследования имеют и собственные теоре­тические подходы. В 1970—1980-х годах их главной заботой было определение геевской и лесбийской идентичности: кто мы такие, в чем наша сущность, чем мы хотим и должны стать? В 1990-х годах была провозглашена новая теоретичес­кая ориентация, так называемая «квир-теория». По мне­нию ее сторонников, прежние социальные теории имели три главных недостатка: 1) недооценивали значение гендера и сексуальности; 2) были андроцентричными, их отправ­ной точкой неизменно были мужские отношения и пережи­вания; 3) были гетеросексистскими и гетеронормативными, принимая гетеросексуальность за единственно возможную, «правильную», базовую модель сексуальности, в свете ко­торой гомосексуальность казалась просто вариацией или аберрацией, а геи и лесбиянки — сексуальными меньшин­ствами. «Квир-теория» считает все гендеры и все сексуаль­ные ориентации равноправными, равноценными и, так сказать, одинаково близкими к Богу. Это порождает новые углы и точки зрения.

Рассмотреть все это в одной книге невозможно. Своим кратким науковедческим обзором я хотел показать только то, что однополая любовь не является частным специально-научным предметом. Ее изучают, под разными углами зре­ния, все науки о человеке и обществе, и в интерпретации ее сталкиваются, дополняя и опровергая друг друга, самые разные подходы и теории.







Часть II

Сквозь пространство и время




• ПО СТРАНАМ И КОНТИНЕНТАМ

Где бы мы ни встретили челове­ческие существа,

они всегда удив­ляются другим людям.

Маргарет Мид

Насколько распространены гомосексуальные от­ношения у народов мира? Сведений об этом значительно меньше, чем о большинстве других аспектов сексуальной культуры. Из 186 обществ, информация о которых закоди­рована в стандартной выборке Региональной картотеки че­ловеческих отношений (HRAF), которую антропологи ис­пользуют для статистического анализа социальных отноше­ний, данные о гомосексуальном поведении имеются только по 70, а об отношении к нему — по 42 обществам¹. Однако отсутствие данных не значит, что однополых отношений в этих обществах не было — просто эти культуры не придава­ли им значения или их не замечали исследователи. Проти­воречива и информация об отношении к однополой любви. По подсчетам известного социолога Аиры Рисса, вероят­ность мужского гомосексуального поведения повышается там, где власть принадлежит мужчинам и где мужские гендерные роли являются более жесткими, ригидными. Второй существенный фактор — различия в стиле социализации младенцев и степени участия в ней мужчин и женщин².

При количественном сравнении того, насколько разные общества допускают сексуальные отношения между лицами одного пола, получались шкалы, похожие на шкалу Кинзи:

1) запрещают и наказывают;

2) осуждают;

3) относятся нейтрально;

4) допускают при определенных обстоятельствах;

5) допускают всегда;

6) предписывают при определенных обстоятельствах;

7) одобряют и идеализируют.

Но одно и то же общество может запрещать однополый секс в одних ситуациях и предписывать его в других, а «гомо­сексуальное» поведение может иметь в разных культурах совер­шенно разный смысл. «Гомосексуального поведения вообще» не бывает, оно подразделяется на несколько основных типов³.

1) Возрастно-структурированные отношения между од­нополыми людьми разного возраста, чаще всего между взрослыми мужчинами и мальчиками-подростками.

2) Гендерно-обратимые отношения, когда человек, вступающий в сексуальные отношения с лицом собственно­го пола, изменяет при этом свою гендерную идентичность, одежду, род занятий и прочее на противоположные; муж­чина социально-символически как бы становится женщи­ной, и наоборот.

3) Специализированные (профессиональные) отноше­ния, когда индивид выступает носителем определенной со­циальной роли, а сексуальная связь с лицами собственного пола становится его обязанностью (например, священная храмовая проституция).

Все эти отношения официально признаны и санкциони­рованы обществом. Кроме того, существуют еще два типа гомосексуальных отношений, которых культура не предпи­сывает, а только допускает, принимает к сведению.

4) Равноправные и добровольные отношения между од­нополыми людьми, которых сексуально влечет друг к дру­гу. Разные культуры имеют на этот счет разные представле­ния и нормы, часто неодинаковые для разных социально-возрастных групп (сексуальные контакты между мальчика­ми-подростками обычно считаются нормальным проявлением юношеской сексуальности, на них смотрят сквозь паль­цы или даже одобрительно, а такое же поведение взрослых вызывает настороженность и/или осуждение).

5) Социально неравные отношения, когда человек более высокого социального статуса, обладающий властью или деньгами, сексуально эксплуатирует бедного и зависимого. Решающее значение имеет при этом не пол сексуального партнера, а сексуальная позиция; в равноправных отноше­ниях это дело индивидуального вкуса.

Самый распространенный тип институционализирован­ных мужских гомосексуальных отношений (сексуальные от­ношения между женщинами нигде не институционализиро­вались и существовали только на бытовом уровне) — возрастно-структурированные контакты между мальчиками-под­ростками и взрослыми мужчинами. Многие народы счита­ют их необходимой формой обучения и передачи мальчику силы или мудрости взрослого мужчины и оформляют их специальными ритуалами.

Ритуалы инсеминации (осеменения) мальчиков широко распространены у народов Новой Гвинеи и Меланезии⁴. Мальчик из племени маринданим живет в материнской хи­жине до 12—13 лет, затем его переселяют в мужской дом и он становится наложником своего дяди по материнской ли­нии; эти отношения продолжаются около семи лет, до вступления юноши в брак. Мальчик племени эторо должен иметь старшего сексуального партнера, чаще всего это муж или жених его старшей сестры (чтобы брат и сестра получа­ли одно и то же семя); связь продолжается до полного воз­мужания, после чего молодой мужчина сам становится сек­суальным партнером допубертатного мальчика.

Эти обычаи и связанная с ними символика подробно описаны Гилбертом Хердтом⁵ у папуасского племени самбия (название условное, чтобы защитить племя от запад­ных визитеров). Когда мальчикам этого маленького воин­ственного горного народа исполняется семь-восемь лет, их отбирают у матерей и помещают в замкнутый мужской мир. Самбия верят, что для того, чтобы созреть и вырас­ти, мальчик должен регулярно пить мужское семя, как младенец — материнское молоко. Недаром обе жидко­сти _ белые. Сосание члена для мальчика — то же, что сосание груди для младенца. До начала полового созрева­ния мальчики «высасывают» старших подростков и юно­шей, а затем их самих обслуживают новички. Юноши и молодые мужчины некоторое время ведут бисексуальную жизнь, а после вступления в брак целиком переключаются на женщин. Взрослая гомосексуальность в племени неиз­вестна. Символическая основа этой практики — стремле­ние «возвысить» мужское начало, «очистив» мальчиков от фемининных, женских элементов. Обряды, закрепляю­щие чувство мужской солидарности, хранятся в тайне от женщин и возводятся к мифическому прародителю племе­ни Намбулью. Первоначальная сексуальная социализация принудительна, партнеры не выбирают друг друга, а на­значаются старшими. В дальнейшем у них могут появить­ся индивидуальные предпочтения, но отношения и сексу­альные роли остаются строго иерархическими: старший не может сосать младшего, а между близкими друзьями это вообще не принято.

Способы «осеменения» мальчиков у разных племен раз­личны. У самбия, эторо, баруйя, чечаиикуксов это оральный контакт, фелляция. У калули (восточный берег Новой Гвинеи) вместо орального осеменения практикуется анальное. С европейской колокольни, разница не так уж велика. Но калули — традиционные враги эторо, оба пле­мени с одинаковым отвращением рассказывают о соседских методах: вы только подумайте, какой противоестественной мерзостью занимаются эти люди! На вопрос этнографа, подвергались ли они сами такому обращению, папуасы кераки отвечали: «Ну, конечно! Иначе как бы я мог вырасти?» Мужчины племени онабасулу сначала мастурбируют, а затем размазывают собранное семя по телу инициируемого мальчика. Маринданим практикуют анальные контакты, но для ритуальных целей используют также семя, получен­ное в половом акте с женщиной. У племени кимам сначала новичков коллективно анально «оплодотворяют» старшие подростки или молодые мужчины, под руководством старшего наставника. Затем семя заслуженных взрослых вои­нов, собранное при ритуализованном коллективном пре­рванном половом акте с женщинами, втирается в сделан­ные на коже новичка надрезы. После этой процедуры маль­чика подбрасывают вверх. Если он, как кошка, приземля­ется на ноги — все в порядке, он достаточно силен. Если же он падает на колени или на спину, втирание приходит­ся повторять. Кроме анального осеменения и втирания в кожу мальчику дают семя с едой и питьем.

Хотя обряды разные, отношения старших и младших ос­таются асимметричными, а способы инсеминации строго фиксированы. В течение жизни каждый мужчина последо­вательно выполняет функции донора и реципиента, не ут­рачивая своей маскулинности. И делается это не ради удо­вольствия, а для продления жизни и выращивания полно­ценного потомства.

Интерпретация этих обрядов и обычаев вызывает споры. Одни ученые видят в них способ контроля за рождаемостью путем разрядки юношеской сексуальной энергии, пока мужчина социально не созрел для брака и продолжения рода (некоторые общества поощряют подростков, вместо того чтобы «портить» девушек или соблазнять чужих жен, иметь сексуальные отношения с животными). Другие считают их средством поддержания мужской групповой солидарности (мужчины, которые спят друг с другом, не нуждаются в женщинах и имеют собственные таинства). Третьи связыва­ют их с необходимостью высвободить мальчиков из-под ма­теринского влияния: осеменение — не простой физический акт, а одухотворение, которое приобщает мальчика к муж­скому сообществу. Четвертые отмечают связь этих обычаев с символической культурой, космогоническими и религи­озными представлениями (мифический родоначальник самбия Намбулью — двуполый андрогин). Очень важно учиты­вать воинственность папуасских обществ, социализация мальчиков здесь целиком подчинена воинскому обучению. Жесткая половая сегрегация, взаимное недоверие и зависть (женщины завидуют мужской власти, а мужчины — женс­кой магии и детородной силе) порождают потребность в самодостаточности, так что общая цель всех подобных ритуалов маскулинизация мальчиков.

В то же время эти ритуалы и обычаи не создают какой-то особой, постоянной «сексуальной идентичности» и само­сознания. Если у кого-либо и возникают специфические эротические предпочтения, которые мы назвали бы гомо­сексуальными, общество не обращает на них никакого вни­мания, а индивид послушно выполняет все свои «нормаль­ные» обязанности: сначала высасывает дядю или старшего мальчика или подставляет для осеменения собственный зад, потом женится, зачинает детей и осеменяет следующих мальчиков. Что ему больше нравится — никого не волнует. Он такой же мужчина, как все остальные.

Принципиально иначе обстоит дело там, где сексуальные отношения с лицами собственного пола выступают как ас­пект тотальной символической полоролевой /гендерной ин­версии, когда мужчина феминизируется, а женщина мас­кулинизируется. Путешественники и этнографы часто стал­кивались с этим непонятным явлением.

В своем «Описании земли Камчатки» (1755) Степан Крашенинников отмечал наличие среди камчадалов особой категории мужчин-коекчучей, «которые в женском платье ходят, всю женскую работу отправляют, и с мужчинами не имеют никакого обхождения, будто бы гнушались делами их, или зазирались вступать не в свое дело»⁶. Коекчучи на­ходятся в чести, а некоторых из них «держат вместо налож­ниц». Другой путешественник по Камчатке также видел «этих бесстыдных и противоестественных лиц». Отвечая на вопросы Сената о положении чукчей и каряков, иркутский губернатор Бриль в 1770 г. писал: «А прочие мужеска пола чрез волшебство обращаются в образ женский, и меж со­бой мужеложствуют и выходят друг за друга замуж». О ши­роком распространении «педерастии» у чукчей писали и другие русские географы XVIII — начала XIX в.

Впервые столкнувшись с этим явлением после завоевания Америки, европейцы восприняли его как содомию и ссы­лались как на довод в оправдание колонизации и физичес­кого истребления индейцев⁷. С легкой руки конквистадоров, таких людей стали называть бердачами (слово это предполо­жительно происходит от испанского bardajo или bardoja, обозначающего мальчика на содержании, проститутку муж­ского пола; отсюда же и русское — «бардак»). Испанские и португальские колонизаторы беспощадно расправлялись с ними. В 1513 г. Франсиско Бальбоа бросил сорок бердачей на растерзание собакам, — «прекрасный поступок бла­городного католика-испанца», по оценке тогдашнего исто­рика.

Институт бердачей широко распространен среди амери­канских индейцев (в Северной Америке он зафиксирован у 113 племен⁸), народов русского Севера, Сибири и Дальне­го Востока (чукчи, алеуты и др.), Индонезии и Африки. Природа этого феномена вызывает споры.

Одни антропологи и психоаналитики считали бердачизм формой институционализированной гомосексуальности. Но хотя сексуальными партнерами бердачей обычно бывают люди их собственного пола, это правило не является всеоб­щим, а в описаниях их ролей и функций подчеркиваются не сексуальные, а гендерные характеристики — род занятий, одежда, специфические ритуальные функции.

Другие ученые думают, что бердачи — врожденные интер- или транссексуалы. Например, индейцы Доминикан­ской республики выделяют особую категорию людей третье­го, смешанного пола, у которых вторичные половые при­знаки появляются с большим опозданием (эндокринологи обнаружили у них редкую форму псевдогермафродитизма) и поведение которых не является ни типично мужским, ни типично женским. Не заставляя таких людей делать трудный для них выбор, местная культура позволяет им менять не только одежду, вид деятельности, имена и украшения, но и пол своих сексуальных партнеров. Самбия не причисля­ют детей, родившихся с анатомически неопределенными половыми органами, ни к мужчинам, ни к женщинам. Од­них воспитывают как мальчиков, других— как девочек, а третьи не проходят ни мужских, ни женских инициации. Хотя самбия считают это состояние грустной ошибкой при­роды, они принимают его как факт и отводят таким людям соответствующую экологическую нишу. Аналогичные явле­ния известны на Таити, в Индонезии и в некоторых других местах⁹. Однако не у всех бердачей есть телесные признаки гермафродитизма или транссексуальности.

Третьи считают бердачизм формой социального убежи­ща, экологической нишей для мальчиков, которые по тем или иным причинам чувствуют себя неспособными выпол­нять трудные и соревновательные мужские роли и поэтому причисляют себя к женскому полу. Но бывают и бердачки-женщины. Кроме того, бердачи считаются не неполноцен­ными, а двуполыми или представителями третьего, сме­шанного пола, их так и называют: «муже-женщина», «по­лумужчина — полуженщина» или «два духа». Они занимают такое же особое, автономное место в их обществе, как муж­чины и женщины. Нередко им приписывают особую маги­ческую силу, они часто (но не обязательно) бывают шама­нами и поддерживают сексуальную связь с богами. Двупо­лыми были и многие языческие божества.

Пяти-шестилетний мальчик зуньи, обнаруживший склонность к домашней работе и общению с женщинами, понятия не имеет об абстрактных нормах гендерного пове­дения, он просто проявляет свои естественные склонности. Однако его семья и община замечают это, и когда в 10—12 лет он выбирает себе одежду, он уже осознает символичес­кое значение этого акта. Если бы не его природные склон­ности, зуньи не признали бы ребенка «двух-духовным». Но если бы ему не позволили развивать эти свойства под при­крытием официально санкционированной социальной ро­ли, они, вероятно, остались бы незамеченными или про­явились в искаженных формах (в «цивилизованном» обще­стве сверстники травили бы такого мальчика, а родители таскали по психиатрам).

Эта система социализации, как и самый институт берда­чей, не создана сознательно и встречается главным образом в тех обществах, где противоположность мужских и женских ролей выражена менее резко и в религиозных верованиях которых представлено андрогинное начало как воплощение изначальной целостности и духовной силы человека.

До сих пор я говорил об институционализированных, со­циально оформленных отношениях. Основанные на личной склонности равноправные и добровольные гомосексуальные отношения чаще всего имеют место среди детей и подрост­ков. Многие культуры вообще не придают значения детс­ким сексуальным играм, включающим имитацию полового акта, взаимную мастурбацию и т. п. Половая сегрегация де­тей и подростков мотивируется не столько желанием избе­жать сексуальных контактов, сколько принципиально раз­ными задачами воспитания мальчиков и девочек. Однако жесткая половая сегрегация неизбежно влечет за собой од­нополые сексуальные контакты, с которыми народная куль­тура не считает нужным бороться.

Большинство мальчиков-подростков индейцев яноамо (Бразилия) и араукана (Чили и Аргентина) имеют гомосек­суальные связи со сверстниками, обычно прекращающиеся после женитьбы. Юноши бороро (Центральная Бразилия), прошедшие инициацию и живущие отдельно от женщин в мужских домах, часто развлекаются друг с другом, взрослые не видят в этом ничего страшного. В ряде районов Амазо­нии взаимная мастурбация и генитальные ласки — нормаль­ные элементы дружеского общения молодых холостяков и женатых мужчин. Явный гомоэротический оттенок имеет тесная дружба молодых мужчин майя и индейцев Южной Мексики и Гватемалы¹⁰. Кое-где такие отношения допуска­ются и среди молодых незамужних женщин; у найди (Ке­ния) и акан (Гана) они иногда продолжаются даже после замужества.

По мере усложнения социальной структуры общества, с возникновением классов и государства социальная регуля­ция сексуального поведения усложняется. Наибольшее вни­мание и покровительство везде и всюду оказывается репро­дуктивному сексу, однополые отношения и привязанности считаются маргинальными или подрывными. Большинство мировых религий обосновывают это тем, что однополые связи не способствуют продолжению рода. Чтобы они не вступали в конфликт с репродуктивными задачами и не подрывали институт брака, общество стремится локализовать их распространение строго определенными социальны­ми ролями, местами и ситуациями: здесь можно, а в дру­гом месте — ни-ни. Однако эти роли и ситуации достаточ­но многообразны¹¹.

Во-первых, это священная храмовая мужская проститу­ция, большей частью связанная с женскими культами, ко­торая существовала в древнем Шумере, Вавилоне, Асси­рии, Южной Индии и, по всей вероятности, в Израиле. Многие женские материнские божества (Кибела, Астарта, Геката, Афродита, Артемида, Анаис и др.) имели кастри­рованных и/или умирающих женственных возлюбленных, а жрецами их храмов обычно были евнухи или трансвеститы. Жрец переставал быть мужчиной и приобщался к могуще­ству богини. Вступая в анальный контакт с ним, мужчина приносил в жертву богине не только деньги, но и свое дра­гоценное семя.

Во-вторых, это уже знакомые нам ритуалы мужских ини­циации и социализации мальчиков.

В-третьих, это эмоциональные привязанности и сексу­альные контакты между членами мужского воинского брат­ства и в рамках так называемой героической дружбы.

В-четвертых, это дружба-любовь между женщинами, ко­торой древние авторы не придавали особого значения, но которая существовала и в античной Греции, и в мусульман­ских гаремах.

В-пятых, это сексуальные отношения между социально-неравными людьми: коммерческая мужская проституция, сексуальное обслуживание рабовладельцев рабами, инсти­тут евнухов и кастратов (евнух дольше сохраняет нежную мальчиковую внешность, не имеет других форм сексуаль­ного удовлетворения и связь с ним не считалась мужелож­ством).

Как выглядело это в разных цивилизациях?

Ни один из древнейших правовых кодексов древней Месо­потамии¹², от законов Урукагины (2375 г. до н. э.) до за­конов Хаммурапи (1726 г. до н. э.), не запрещает гомосек­суальных действий. Хеттский свод законов второго тысяче­летия до нашей эры упоминает однополый секс, но только в связи с инцестом: мужчина не должен иметь сексуальных отношений со своей матерью, дочерью или сыном. В древ­ней Ассирии мужчина, принудивший кого-либо к анально­му сношению, подвергался изнасилованию, а затем кастри­ровался; жертва изнасилования не наказывалась. Напротив, при добровольных однополых связях «активная» роль не стигматизировалась, а «пассивная» считалась позорной. Ложное обвинение или распространение слухов, будто кто-то неоднократно спал с мужчинами, было равносильно об­винению в проституции и наказывалось поркой, принуди­тельными работами, кастрацией и штрафом. Эти законы охраняли честь и достоинство мужчины, который не должен был оказываться в женской позиции, но сам по себе одно­полый секс не осуждался.

Марийский царь Зимрилин и вавилонский царь Хаммурапи имели наложников-мужчин. По древневавилонской книге гаданий, мужчина, имевший анальный контакт с равным мужчиной, опередит своих братьев и товарищей, зато того, кто в тюрьме уступит сексуальным домогатель­ствам других мужчин, ожидает беда. Гомоэротические тона имеет шумеро-аккадский эпос о героической дружбе урукского царя Гильгамеша и дикого человека Энкиду. Хотя в тексте эпоса прямых указаний на сексуальную окрашенность этих отношений нет, она проявляется в снах Гильгамеша и в их истолковании его матерью.

В древнеегипетской мифологии сексуальный контакт с богом считался добрым предзнаменованием для смертного мужчины. В надписи на одной из гробниц покойник обе­щает «проглотить фаллос» бога Ра. Другой усопший гово­рит, что фаллос бога Геба «находится между ягодиц» его сына и наследника. Однако в отношениях между равными рецептивная позиция была для мужчины крайне унизитель­ной. Один из мифов о тяжбе между двумя братьями-бога­ми, Гором и Сетом, за право наследовать их отцу Озири­су, рассказывает, что в перерыве между заседаниями суда хитрый Сет всунул свой эрегированный член Гору между ягодиц. Гор собрал семя Сета в ладонь и пошел жаловаться своей матери Изиде: «Посмотри, что сделал со мной Сет!»

Разгневанная Изида отсекла оскверненную руку Гора и за­менила ее новой, но, когда суд возобновился, Сет потре­бовал отдать ему царское место, ссылаясь на то, что он ов­ладел Гором «как мужчина», и девять судей-богов плюнули Гору в лицо и решили дело в пользу насильника Сета: од­нажды потерянное мужское достоинство невосстановимо.

Хотя богам активная позиция в анальном сексе позволя­лась, у простых египтян она осуждалась. В 125-й главе «Книги мертвых» (период XVIII династии) покойник кля­нется, что невиновен в длинном перечне грехов, в том чис­ле «не имел сексуальных отношений с мальчиком». О бы­товой жизни древних египтян в этом плане практически ни­чего неизвестно.

Отношение к однополой любви в Индии¹* трудно охарак­теризовать однозначно — слишком много там было, сменяя друг друга, разных народов и религий. В древнейшей Ин­дии существовали когда-то мужские воинские союзы и об­ряды инициации, но они исчезли очень давно. В древней­ших священных текстах ариев — ведах, оформленных на ру­беже II—I тысячелетий до н. э., однополый секс не упоми­нается; вероятно, ему не придавали религиозного значения. В санскрите нет слова, более или менее эквивалентного «гомосексуальности». Наиболее влиятельные индийские ре­лигии, буддизм и индуизм, будучи очень терпимыми к раз­нообразным сексуальным техникам, тем не менее пропове­довали аскетизм и половое воздержание. Гомосексуальные акты, как и мастурбация, считались оскверняющими чело­века, но наказывались очень мягко, это было не столько наказание, сколько очищение.

Древнейший индийский правовой кодекс Артхашастра (IV в. до н. э.) предусматривает за сексуальную близость между мужчинами штраф от 48 до 94, а между женщина­ми — от 12 до 24 денежных единиц, меньше, чем за многие гетеросексуальные нарушения. По законам Ману (I—III вв. До н. э.), «дважды рожденный (представитель высшей кас­ты, брахман. — И. К.) мужчина, который совершит проти­воестественный акт с мужчиной... должен выкупаться в одежде». Такое же ритуальное омовение полагалось за сношение с женщиной днем, или в воде, или в запряженной волами телеге. Пол сексуального партнера был менее ва­жен, чем обстоятельства сношения.

Древняя индийская эротология, обобщенная в «Камасутре», допускала использование в гетеросексуальных отноше­ниях всех телесных отверстий, однако гомосексуальной эро­тики она практически не касается, упоминая только акт фелляции, производимый евнухом, но ведь евнух — не мужчина. Бытовая, поведенческая гомосексуальность, осо­бенно распространенная в буддистских монастырях, офици­ально как бы не существовала.

Напротив, тема двуполости, андрогинии занимает важ­ное место в религиозных культах Индии. Двуполой являет­ся божественная корова-бык Адити, мать и отец всех богов. Шива обладает как мужскими, так и женскими свойствами. Вишну и его воплощение Кришна часто изображаются в виде андрогинов. В индийской мифологии широко пред­ставлены сюжеты, связанные с переменой пола, причем это делают не только боги, но и смертные.

«Третий пол» в Индии представляют так называемые хид­жры¹⁵, религиозное сообщество мужчин, с хирургически удаленными яичками и пенисом (их потом зарывают под живым деревом), которые носят женское платье и причес­ки, подражают женской походке, голосу, манерам, назы­вают друг друга женскими именами, занимают женские ме­ста в общественном транспорте и предпочитают мужчин в качестве сексуальных партнеров. Интерпретация этого ин­ститута неоднозначна. Хотя хиджры во всем «как женщи­ны», они считаются не женщинами, а особым, третьим полом. Некоторые хиджры курят и ведут себя агрессивно, что противоречит индийскому канону женственности. Мно­гие занимаются ритуальной проституцией. Отношение к хиджрам двойственное. Им приписывается особая магичес­кая сила, угроза хиджры поднять юбку и показать свои изу­родованные гениталии вызывает панический ужас, этот жест равносилен проклятию. Хиджры охотно принимают в свою среду гомосексуальных и феминизированных мальчи­ков и помогают им найти приемлемую нишу.

Преследования и кары за гомосексуальность принесло только английское владычество, но и тогда в Индии было гораздо свободнее, чем в метрополии, что делало ее весьма привлекательной для британских гомосексуалов (это отрази­лось в английской художественной литературе). Бытовая пе­дерастия была особенно распространена среди мусульман и сикхов. В то же время привычная фигура умолчания легко превращается в жесткое табу слов. В современной Индии мужская гомосексуальность остается, со времен английско­го владычества, уголовным преступлением, а в индийской литературе и кино эта тема почти не освещается (одно из исключений — фильм Раджа Капура «Сангам»).

Израильскую цивилизацию¹⁶ часто считают одной из не­многих древних цивилизаций, где сексуальные контакты между мужчинами были запрещены категорически, незави­симо от какого бы то ни было контекста. В Библии сказа­но: «Не ложись с мужчиною, как с женщиною, это мер­зость» [Левит, 18, 22] и «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они да будут преданы смерти; мерзость сделали они; кровь их на них» [Левит, 20, 13].

Однако эти запреты имеют четкий религиозный характер.

Еврейское слово toevah, которое в русском тексте Биб­лии переведено как «мерзость» (иногда его переводят как «извращение»), означает прежде всего ритуальную «нечис­тоту», нарушение неких установленных границ, «смешение» несовместимого¹⁷. Соответствующий библейский запрет стоит в одном ряду с другими аналогичными нормами, зап­рещающими кровосмешение, скотоложство, использование одежды противоположного пола, прием неподобающей пищи и т. п. В предыдущем стихе Левита [20, 12] сказано: «Если кто ляжет с невесткою своею, то оба они да будут преданы смерти; мерзость сделали они; кровь их на них». То есть речь идет не о выделении особого вида «неправильной» сексуальности, а о частном случае нарушения общих правил гендерной стратификации и родственных отношений.

Проблематична и интерпретация знаменитой истории Содома и Гоморры. По известному библейскому сюжету, Бог, узнав о безбожном поведении жителей этих двух городов, послал для выяснения обстоятельств двух ангелов. В Содоме их встретил праведник Лот и пригласил к себе пе­реночевать, но

«Еще не легли они спать, как городские жители, Содомляне, от молодого до старого, весь народ со всех концов го­рода, окружили дом.

И вызвали Лота, и говорили ему: где люди пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам; мы познаем их.

Лот вышел к ним ко входу, и запер за собою дверь,

И сказал: братья мои, не делайте зла.

Вот, у меня две дочери, которые не познали мужа; луч­ше я выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно; только людям сим не делайте ничего, так как они пришли под кров дома моего» (Бытие, 19:4—7).

Содомляне не послушались Лота, и тогда ангелы вывели его с семьей из города, а Содом разрушили и сровняли с землей. Вторая, сходная история содержится в Книге Судей. В Гиве Вениаминовой один старик приютил на ночь мужчи­ну с наложницей. Но только они «развеселили сердца свои», как «жители города, люди развратные, окружили дом, сту­чались в двери, и говорили старику, хозяину дома: выведи человека, вошедшего в дом твой, мы познаем его». Хозяин просил их «не делать этого безумия». Вместо мужчины к ним вышла его наложница, «они познали ее, и ругались над нею всю ночь до утра», после чего она умерла (Книга Судей, 19: 22—25). И тогда израильтяне «пошли к сынам Вениаминовым и поразили их мечом, и людей в городе, и скот, и все, что ни встречалось, и все находившиеся на пути города со­жгли огнем» (Книга Судей, 20:48).

Главное преступление в обеих притчах — вовсе не одно­полый секс, а изнасилование и нарушение законов гостеп­риимства. Лот готов был пожертвовать собственными до­черьми ради странников не потому, что не любил своих до­черей, а потому, что над дочерьми он обладал абсолютной властью, тогда как странники, которых он приютил, нахо­дились под его защитой, выдать их без ущерба для собствен­ной чести он никак не мог. Содомляне же отвергли пред­ложение не потому, что были «содомитами» и сексуально

предпочитали мужчин женщинам, а потому, что хотели унизить чужеземцев, а заодно и самого Лота, который, сам будучи пришлым, осмелился указывать, как им следует себя вести. Тем самым содомляне нарушили сразу несколь­ко фундаментальных законов. Оскорбить посланцев Бога, нарушить закон гостеприимства, да еще пожелать изнасило­вать ангелов, какого бы они ни были пола, — больше чем достаточно, чтобы разрушить город. Ветхозаветный Бог кротостью не отличался. В Гиве горожане усугубили нару­шение правил гостеприимства изнасилованием женщины. Вопрос о сексуальной позиции, «содомии», здесь вовсе не обсуждается.

Это не значит, что древний Израиль терпимо относился к однополой любви. Поскольку евреи были обязаны пло­диться и множиться, любое излияние семени вне репродук­тивного контекста было греховным. Онана, ослушавшего­ся повеления Бога жениться на вдове своего брата и излив­шего семя свое на землю, тот покарал смертью. В данном случае Божий гнев вызван не столько растратой семени, сколько нарушением закона, по которому Онан был обязан взять в жены свою овдовевшую невестку (так называемый левират). Однако изливать семя куда попало вообще не по­лагалось. В отличие от обычаев многих других народов, по еврейскому закону, «верхний», «активный» партнер в гомо­сексуальном акте виновен больше «пассивного» не потому, что он инициировал греховное действие (это надо было еще доказать), а потому, что именно он изливает семя в непо­добающий «сосуд».

Иудаизм осуждает однополый секс также потому, что он ассоциировался с проституцией. У многих народов, с ко­торыми враждовал древний Израиль, существовала ритуаль­ная, храмовая проституция, от которой евреи хотели отме­жеваться. Это опять-таки общий религиозный запрет, от­деляющий «чистых» от «нечистых». Наказания за мужелож­ство были в общем такими же, как за злословие отца или матери, прелюбодеяние, кровосмешение, обнажение наго­ты кровных родственников, сношение с менструирующей женщиной, нарушение пищевых запретов, волховство и многое другое. И мотивировались все эти запреты одной и той же заботой о сохранении чистоты веры: «Не оскверняй­те себя ничем этим; ибо всем этим осквернили себя наро­ды, которых Я прогоняю от вас» (Левит, 18:24).

Собственно сексуальное желание и на кого оно направ­лено, еврейскую религию вообще не интересует. В других контекстах Ветхий завет допускает и довольно нежные отно­шения между мужчинами. Некоторые исследователи даже усматривают гомоэротические чувства в преданной дружбе между сыном царя Саула юношей Ионафаном и мужествен­ным воином, победителем филистимлян, будущим царем Давидом: «...Душа Ионафана прилепилась к душе его, и по­любил его Ионафан, как свою душу» (1 книга царств, 18:1). Когда Ионафан пал в бою, Давид сказал: «Скорблю о тебе, брат мой Ионафан: ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской» (2 книга царств 1:26). Но точно так же описывалась героическая во­инская дружба у многих народов.

Короче говоря, Ветхий завет осуждает однополый секс не строже и в тех же выражениях, что и многие другие пороки, однако другие запреты со временем ослабели, тогда как этот оставался и даже усиливался. Все упоминания гомосексуаль­ности в Талмуде и еврейской литературе позднейших перио­дов резко отрицательны. Так как страх и отвращение к по­року внушались с раннего детства, нарушения этого запрета обнаруживались крайне редко. Самые бдительные раввины на всякий случай запрещали мужчинам спать в одной посте­ли, другие считали эту предосторожность излишней. В XII в. философ Маймонид писал, что еврейские мужчины на­столько не склонны к мужеложству, что им можно разрешить спать в одной постели. В XVI в. составитель кодекса еврей­ского права палестинский раввин Иосиф Каро с этим не со­гласился: «В наше время, когда разврат стал всеобщим, сле­дует воздерживаться от того, чтобы оставаться наедине с дру­гим мужчиной». Но его собственный учитель Соломон Лурия признал это требование чрезмерным, и сто лет спустя его поддержал авторитетный польский раввин, ссылаясь на то, что «в Польше о таком разврате никогда не слышали»¹⁸. Возможно, это отчасти зависело от региона. Евреи, которые жили среди мусульман, чаще поддавались соблазну, о чем свидетельствуют, в частности, посвященные мальчикам сти­хи в созданной под сильным арабским влиянием средневеко­вой еврейской любовной лирике.

Лесбиянству еврейский закон уделяет мало внимания. В принципе оно было запрещено, уличенные в нем женщи­ны (mesolelot, буквально — «женщины, которые трут») не имели права выходить замуж за раввинов и иногда подвер­гались порке (не за сексуальный акт, а за непослушание). Говорили об этом мало (два упоминания в Талмуде и одно у Маймонида), не столько потому, что таких фактов не было и что люди стеснялись выносить сор из избы, сколько по­тому, что мужчины о них не догадывались.

В современном Израиле гомосексуальные отношения между мужчинами легализованы в марте 1988 г. (лесбиян­ство в законе не упоминалось и раньше). Хотя религиозные партии и группы по-прежнему осуждают их, общественное мнение настроено скорее либерально.

В отличие от аскетического христианства, ислам¹⁹ не зап­рещает мужчинам чувственных удовольствий, предусматри­вая их даже в раю. Но заниматься любовью правоверные дол­жны только с женщинами. Коран и священные предания — хадисы сурово осуждают сексуальные контакты между муж­чинами, назначая одинаковое наказание (смертная казнь пу­тем побивания камнями для женатых и сто палочных ударов для холостых) для обоих партнеров. Однако это касается только взрослых мужчин, а самый факт преступления должен быть клятвенно засвидетельствован по крайней мере четырь­мя очевидцами с безупречной репутацией. Если же винов­ные раскаются и исправятся, их можно простить (Коран, 4: 16). Чтобы не пробуждать похоти, ислам строго табуирует наготу. Мужчина не должен смотреть не только на посторон­них женщин, но и на мужское обнаженное тело, от колен до пупка, и не дотрагиваться до него. Люди одного пола не дол­жны спать в одной постели. Их половые органы должны быть закрыты. Короткие куртки и облегающие штаны, не говоря Уже о шортах, кажутся правоверному мусульманину неприличными. Строго запрещены анальные сношения, все рав­но—с женщиной, мужчиной или мальчиком.

Соблюдались ли эти запреты и предписания? Первые арабские халифы строго придерживались первоначальных запретов, тесть Мухаммеда Абу-Бакр даже сжег одного ули­ченного в пассивном анальном контакте мужчину. В араб­ской поэзии VI—VII вв. однополая любовь практически не упоминается. Однако с переносом столицы халифата в Баг­дад и общим ростом гедонизма ситуация резко изменилась. Хотя законы оставались прежними, некоторые халифы, как Аль Амин (809—813) и Аль Мутаваккид (847—861), откры­то предпочитали женщинам мальчиков. В начале VIII в. появилась знаменитая на весь мир арабская гомоэротическая поэзия, посвященная мальчикам-подросткам, столь же чув­ственная, сколь и лиричная. Знаменитый поэт Абу Новас (757—814) воспевает прелесть мальчишеского тела, ставя любовь к безбородым мальчикам и даже к тем, кто уже на­чинает бриться, выше любви к женщинам: «Мое перо спо­тыкается на передней стороне листа бумаги, но великолеп­но скользит с задней стороны».

Как некогда древние греки, средневековые арабские по­эты спорят, какая любовь лучше. Аль Джахиз определенно предпочитает женщин, но Мухаммад ибн Давуд Аль Захири берет сторону мальчиков, считая эту любовь более возвы­шенной. Любовь к мальчикам, в откровенно чувственной форме, представлена и в сказках «1001 ночи» (в переводах эти места вырезаны или «смягчены»). С Аравийского полу­острова арабская гомоэротика перекочевала в Андалузию, где самым знаменитым ее воплощением стал сборник Ибн Хазма (ум. 1064) «Ожерелье голубки», посвященный обо­им видам любви; чтобы избежать конфликта с духовен­ством, поэт сопроводил книгу апофеозом воздержанности. Так же поступал и знаменитый мистик Аль Газали (XI в.): он посвящал поэмы любимым мальчикам и тут же теорети­чески осуждал однополую любовь.

Еще более сложной была ситуация в Персии²⁰. Зороаст­ризм, древняя религия этого региона, относился к однопо­лой любви непримиримо враждебно. Согласно священной книге Авесте, содомией занимаются только демоны; ули­ченные в ней люди подвергались смертной казни, на это не требовалось даже согласия царей и первосвященников. Тюркские правители мусульманского Ирана XI—XII вв. смотрели на предмет иначе. Автор знаменитого поучения «Зеркало для принцев» (XI в.) эмир Ибн Искандер рекомен­дует своему старшему сыну не пренебрегать ни женщинами, ни юношами, предпочитая первых зимой, а вторых— ле­том. Отношения султана Махмуда Газневида и его юного раба Аяза стали в персидской литературе хрестоматийным примером любви. Тема духовно-созерцательной или откро­венно чувственной любви к красивым мальчикам занимает одно из центральных мест в творчестве величайших персид­ских поэтов Саади и Хафиза.

Аристократическая гомоэротика перекочевала и в другие слои исламских обществ. В Персии, Афганистане и Север­ной Африке (Тунис, Алжир, Марокко) всегда была широ­ко распространена мужская проституция, которой европей­ская колонизация придала еще больший размах. Для евро­пейских гомосексуалов второй половины XIX в. Северная Африка стала прямо-таки землей обетованной. Арабские мальчики и их родители находили такие отношения почет­ными и выгодными. Эта свобода нравов создала у многих европейских интеллектуалов ложные представления о «сек­суальной терпимости» ислама. На самом деле это были чис­то коммерческие отношения. Мальчишеская проституция расцветала в бедных слоях общества, богатые и знатные люди не проституировали своих сыновей. Кроме того, в мусульманском мире строго различаются возрастные и гендерные роли. Мужчина может спать с мальчиками, но не должен выполнять рецептивную роль. Принуждение к этому или изнасилование издавна считались в исламском мире од­ним из самых унизительных наказаний; в 1916 г. ему под­вергся захваченный турками легендарный английский раз­ведчик полковник Лоуренс («Лоуренс Аравийский»).

В сознании представителей современного исламского Фундаментализма гомосексуальность ассоциируется не толь­ко с нарушением канонических запретов, но с влиянием колониализма и «растленного Запада». Законодательство на этот счет в мусульманских странах различно. В Турции, Египте и Ираке гомосексуальность не преследуется по зако­ну, в Иране, Пакистане, Афганистане, Саудовской Ара­вии и в большинстве арабских стран она строго запрещена и может даже караться смертью. Независимо от характера уголовного законодательства, отношение к гомосексуально­сти в исламских странах очень враждебное. Бывшие советс­кие республики с мусульманским населением до сих пор со­храняют старое советское законодательство на этот счет.

Первые сведения о мужской однополой любви в Китае¹¹ восходят к эпохе династии Чжоу (1122—256 гг. до н. э.). Китайская литературная традиция донесла до нас многочис­ленные стихи об эмоциональных привязанностях, взаимном восхищении и интимной воинской дружбе мужчин. Все эти отношения, с эротикой или без нее, были, разумеется, строго иерархическими. Существует легенда, что один ма­ленький чиновник осмелился пристально посмотреть на прославленного своей красотой могущественного князя и разгневанный феодал тут же велел его убить, но даосский мудрец сказал ему: «Сопротивление желанию не соответ­ствует принципам Пути, нельзя ненавидеть любовь. За то, что он, помимо собственной воли, возжаждал тебя, по за­кону его нельзя казнить». Князь помиловал чиновника и доверил ему ответственную должность управляющего своей баней. Другая трогательная история рассказывает о двух мо­лодых ученых, которые полюбили друг друга с первого взгляда, прожили вместе, как муж с женой, всю жизнь, умерли одновременно и были похоронены в одной могиле.

Однополые связи при императорском дворе были особен­но распространены в эпоху династии Хань (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.). 10 императоров этой династии открыто име­ли любовников, которые занимали важные должности, официальные китайские хроники даже сообщают их биогра­фии. Император Айди (I в. до н. э.), согласно легенде, так сильно любил своего фаворита Дун Сяня, что, когда од­нажды днем тот уснул, лежа на рукаве императорского пла­тья, а Айди надо было встать с постели, император, чтобы не будить любовника, вынул кинжал и отрезал злополуч­ный рукав. Выражение «отрезанный рукав» стало в китайс­ком языке эвфемизмом для обозначения однополой любви. (Другой эвфемизм «поделиться грушей» восходит к анекдо­ту эпохи Чжоу, когда фаворит тогдашнего императора от­дал ему надкушенную грушу.) Впрочем, императорская любовь не пошла Дун Сяню на пользу. Бездетный Айди по­пытался сделать своего фаворита наследником престола и передал ему императорскую печать, но придворные не под­чинились и принудили Дунь Сяня к самоубийству. В даль­нейшем политическая роль фаворитов уменьшается, зато расцветает, особенно в эпоху Цзин (256—420) и в период Пяти Династий (907—960), тонкая гомоэротическая лири­ка. Предметами восхищения часто были юные актеры, ко­торые не только играли женские роли в театре, но и сексу­ально обслуживали клиентов.

Настоящим рассадником гомоэротики были буддийские монастыри. Хотя китайский буддизм не питал к ней осо­бенной враждебности, он осуждал всякую сексуальность, отвлекающую от праведной жизни. Первый «антигомосек­суальный» китайский текст относится уже к VI в. н. э. Од­нако сами монахи воздержанием не отличались, и их пове­дение породило множество анекдотов.

Старый монах присел в роще по нужде, и бамбуковый от­росток вонзился ему в зад. Послушник почтительно всплес­нул руками: «Амида Будда, это награда Неба!» (Намек, с од­ной стороны, на удовольствие от анальной пенетрации, а с другой — на восстановление справедливости: Небо сделало с монахом то, что он сам делал с послушником.)

Монах соблазнил послушника, пристроился к нему сза­ди, и у того вдруг струей брызнуло семя. «О, Амида Буд-Да, — воскликнул монах, — я прошил его насквозь!»

Императору показали двоих удивительно моложавых 100-летних братьев. «Как вы этого добились?» — Смутились, молчат. — «Я прощу вам все, только скажите правду». — «Каждую ночь перед сном мы отсасывали друг у друга». (Намек на принцип Инь-ян, согласно которому мужчина Должен всячески беречь собственное мужское начало — ян.)

Расцвет китайской гомоэротики относится к Минской династии (1366—1644), особенно к XVII в. Среди китайс­ких аристократов XVII в. было знаком дурного вкуса не иметь в доме элегантных слуг, а на званых обедах — поющих мальчиков. В знаменитом эротическом романе XVI в. «Цзинь, Пин, Мэй, или Цветы сливы в золотой вазе» сек­суальные отношения между мужчинами описываются с той же простотой и непосредственностью, что и гетеросексуаль­ные связи²². В живописи этой эпохи откровенно изобража­лись гомоэротические сцены, «активный» партнер выделял­ся более темным цветом.

Автор знаменитого эротического романа «Жом Путуань» (Подстилка из плоти) Ли Юй (1611—1679), наряду с бес­численными гетеросексуальными похождениями, описыва­ет верную любовь между мужчинами. Один из его героев, прекрасный и добродетельный юноша, долго противится ухаживаниям старшего мужчины, но затем отдается ему и даже, чтобы сохранить свои нежные черты от возмужания и одновременно убедить мужа в своей непоколебимой верно­сти, оскопляет себя. В другом рассказе старый ученый дол­го соблазняет красивого и добродетельного школьника. Убедив мальчика отдаться, мудрец сказал: «Если следовать логике Разума, то, что мы делали с тобой сегодня, — не­правильно, но по логике Любви мы правы. Ибо мужчина может стать женщиной, а женщина — мужчиной, море мо­жет иссякнуть, а горы — рассыпаться. Одна только любовь никогда не подчиняется разуму»²³.

Китайский буддизм относился к однополой любви нейт­рально, но она была вызовом конфуцианству, которое пре­выше всего ставило интересы семьи, продолжение рода, самодисциплину и моральный аскетизм. Чтобы смягчить этот конфликт, литераторы XVII в. стараются изображать однополую любовь как не противоречащую семейным обя­занностям и преимущественно в сентиментально-романти­ческих тонах. Своеобразный гомоэротический аналог «Ро­мео и Джульетты» —повесть XVII в. «И даже камни склони­лись» о том, как двое студентов, полюбив друг друга, убе­жали в горы и стали жить отшельниками, отказавшись от своего семейного долга сыновей и женихов. Узнав о место­нахождении беглецов, их семьи отправились за ними в со­провождении их невест. Но когда они прибыли на место, молодые люди уже вознеслись на небо, а на месте их гибе­ли выросли два дерева с переплетающимися ветвями. Уви­дев в этом волю богов, обе невесты покончили с собой, а родственникам осталось лишь оплакивать потерю и соб­ственное неразумие.

В реальной жизни, наряду с нежной любовью, процве­тали мужская проституция и порнография. Некоторые им­ператоры пытались ограничить их распространение. Первый закон против мужской проституции, принятый уже в XII в., не увенчался успехом. Император Кан-си в 1679 г. ввел суровые кары за изнасилование мужчин и мальчиков; доб­ровольная содомия тоже каралась месячным тюремным за­ключением и 100 тяжелыми ударами. В 1740 г. Циньское правительство запретило всякие гомосексуальные отноше­ния, сделав их уголовно наказуемыми и загнав тем самым в подполье.

В современном Китае гомосексуальные отношения меж­ду взрослыми не считаются преступлением, но их часто пре­следовали по другим статьям. В последнее время отношение к однополой любви, которую здесь иногда называют «болез­нью иностранцев», стало более либеральным, в 1993 г. в Пекине открылся первый легальный гей-бар. Однако на ки­тайскую глубинку эти послабления не распространяются.

Самой терпимой к однополой любви азиатской страной вплоть до XIX в. была Япония²⁴, в которой мужская гомо­сексуальность была связана, с одной стороны, с общей эс­тетизацией мужского тела, а с другой — с самурайским культом мужества и верности. Как и другие народы, япон­цы считали, что однополую любовь — «нансёку» — завезли к ним извне (по легенде, ее завез из Китая в начале IX в. буддийский монах Кукаи). Но, в отличие от многих других народов, японцы никогда не называли это заимствование постыдным или грязным, а считали важным элементом сво­его культурного наследия и признаком развитой цивилиза­ции. Слово «нансёку» составлено из двух иероглифов (один означает «мужское», а второй «цвет» или «путь») и имеет много эвфемизмов: «мужской путь», «юношеский путь», «красивый путь», «тайный путь».

Первые намеки на распространенность любви к мальчикам при императорском дворе появились в японских хрониках в 720 г. С XI в. эта тема часто фигурирует в дневниках импе­раторов и придворных, рождается гомоэротическая любовная поэзия и т. д. Терпимость к ней связана прежде всего с осо­бенностями японской религии, которая смягчает буддийское требование отречения от всего чувственного и рассматривает однополую любовь как одну из радостей жизни.

В средневековой Японии любовь к женщинам и мужчи­нам считалась одинаково нормальной, одна не исключала другую. «Зима и лето, день и ночь сменяют друг друга. Никто не может отменить весеннее цветение или осенний листопад. Так как же можно критиковать Путь Мужчин или Путь Женщин?»²⁵ Исключительное предпочтение одного пола считалось редким и странным. Мужчин, любивших только мальчиков, называли не по объекту их влечения, а по объекту избегания— онагираи (женоненавистники). Хотя 11-19-летние мальчики считались «законными» объек­тами мужского желания, сексуальная техника «мужского пути» регламентировалась строже, чем гетеросексуальная. Японская эротика часто изображает оральный секс между мужчиной и женщиной, но никогда — между мужчинами. Напротив, целующиеся мужчины изображались часто.

Отношения между мужчинами были строго иерархичес­кими, причем историки различают три разные субкультуры: монастырскую, феодально-самурайскую и театральную.

С нравами буддистских монастырей мы уже знакомы. В отличие от континентального буддизма, японцы говорили о «красивом пути» без осуждения, считая его своего рода пе­реходом от прокреативного секса с женщинами к идеально­му полному воздержанию. «В буддистской Японии, как и в христианской Европе, начиная с позднего средневековья, духовные лица теоретически не имели права ни на какую сексуальность. Но в то время как на Западе гомосексуаль­ность считалась хуже гетеросексуальной активности — как преступление не только против природы, но и против мо­нашеских законов, — в Японии на нее смотрели только как на досадное нарушение дисциплины»²⁶.

Сексуальные связи монахов с послушниками были прак­тически узаконены. В одном монастыре сохранился забав­ный текст составленного в 1237 г. обета 36-летнего монаха: «Я пробуду в Храме Касаки до достижения сорока одного года... Переспав уже с 95 мужчинами, я обещаю, что их об­щее число не превысит за это время 100 человек. Я не буду любить и содержать никаких мальчиков, кроме Рию-Мару» (видимо, ревнивый мальчик потребовал верности от любве­обильного монаха)²⁷.

В самурайской среде, где все было подчинено воинскому кодексу чести, выше всего ценилась верность. Паж или ору­женосец должен был учиться у своего господина доблести и быть достойным его. Почти все сегуны и полководцы XII— XVIII вв. имели признанных любовников. Измена мальчика господину влекла за собой жестокую казнь. Единственно до­пустимой сексуальной техникой была анальная пенетрация. Верность в любви до некоторой степени покоилась на согла­шении. Феодал мог взять мальчика силой, но в этом случае любовь ему не принадлежала. Иногда старший самурай тоже давал обет верности. 22-летний Такеда Синген в 1542 г. дал письменное обязательство 16-летнему Касуге Генсуке, заве­ряя ревнивого Касугу, что никогда не спал с третьим маль­чиком, Ёсихиро, хотя и хотел добиться этого. Теперь же, пишет Такеда, я этого и в мыслях не имею. «Поскольку я хочу сблизиться с тобой, отныне, если у тебя будут какие-нибудь сомнения на этот счет, я хочу, чтобы ты понял, что я не собираюсь повредить тебе. Если я когда-нибудь нарушу эти обещания, пусть меня постигнет божественная кара...»²⁸ Желанный союз был заключен и продолжался многие годы. Любовная связь была частью феодальных отношений.

В популярном сборнике Ихаро Сайкаку (1642—1693) «Ве­ликое зерцало мужской любви» (1687) имеется несколько Рассказов на эту тему. В рассказе «Соловей в снегу» саму­рай Симамура Тонаи, поклявшись в верности двум юношам, дал каждому из них в залог своей любви по отрубленной фаланге своих мизинцев. Став взрослыми, благородные юно­ши обязательно вступали в брак. Однако известны и любов­ные союзы между сверстниками, продолжавшиеся всю жизнь. Юные самураи Тамасима Мондо и Тоёда Ханэмон, полюбив друг друга, когда первому было 16, а второму 19 лет, прожили в любви и согласии до старости, ни разу не изменив друг другу ни с женщиной, ни с мужчиной.

Самурайская гомоэротическая дружба — типичный фео­дальный институт. Удовлетворение сексуальных потребнос­тей в условиях длительного отсутствия женщин и влечение к юношам подчинены отношениям вассальной зависимости. Сексуальная связь не только скрепляла эти отношения, но и персонализировала их, превращая, по японской терминоло­гии, «холодный долг» в «теплый долг». С окончанием эпохи феодализма в Японии этим отношениям пришел конец, но они оставили по себе прочную идеализированную память (до­статочно вспомнить жизнь и творчество Юкио Мисимы).

Третья гомосексуальная субкультура — театральный мир. В японском традиционном театре Но и Кабуки всегда было много гомоэротики, а молодые актеры часто были любов­никами знати. Сегун Ёсимитцу (1358—1408) шестнадцати­летним юношей на представлении театра Но влюбился в 12-летнего актера Дзэами, и благодаря покровительству се­гуна театр Но занял то почетное место в японской культу­ре, которое сохраняет по сей день. Пятый сегун из динас­тии Токугава содержал целый гарем из 150 наложников.

С течением времени актерская проституция стала особым, вполне законным и даже престижным занятием. Услугами актеров пользовались преимущественно состоятельные горо­жане, самураям это было неприлично. Хотя мальчики из те­атра Кабуки не обязаны были хранить верность своим любов­никам и должны были отдаваться за деньги всем желающим, их уважали и ценили. Возрастные границы в этой среде были сильно размыты, иногда «мальчиками» считались мужчины за тридцать, но они старались выглядеть вечно юными, спра­шивать их о возрасте считалось неприличным. В XVII— XVIII вв. в Японии появились и другие легальные формы мужской проституции — бани, бордели и т. п.

Под влиянием христианства (католические миссионеры вели эту кампанию с XVII в.) в XIX в. гомосексуальные отношения стали преследоваться юридически. В современ­ном японском законодательстве однополая любовь легаль­на. Она представлена в творчестве многих японских писа­телей (Юкио Мисима, Муцуо Такахаси и др.).

Древнейшие цивилизации Америки²⁹ — инки, ацтеки и майя — в общем и целом были просексуальными. Доинковская керамика и другие изделия изображают самые разнооб­разные формы сексуальной активности, включая однопо­лый секс. Испанские завоеватели и миссионеры XVI в. го­ворят о широком распространении «содомии» среди инков и майя. Однако социально-культурный смысл этих отноше­ний зачастую неясен. Кроме того, у сменявших друг друга народов часто были разные установки. Например, древние ацтеки жестоко преследовали любой непрокреативный секс. В современной Латинской Америке положение также неоднозначно. Хотя в молодежной мужской среде гомосек­суальные связи, как и мужская проституция, весьма рас­пространены, люди редко признаются в этом и склонны изображать такие отношения случайными, эпизодически­ми, не меняющими их мужской идентичности. Отчасти это объясняется особой ролью института семьи. Молодые лати­ноамериканцы, подобно россиянам, по материальным со­ображениям, очень долго, вплоть до женитьбы, живут вме­сте с родителями и сильно зависят от них. И поскольку вступление в брак для них почти обязательно, они не сме­ют признаться в своей гомосексуальности.

Второе важное обстоятельство — идеология мачизмо, культ маскулинности и агрессивного секса. Латиноамерика­нец гордится своей маскулинностью и обязан быть сексуаль­ным. Но так как «порядочные девушки» строго блюдут себя для брака, юный мачо может реализовать свои сексуальные запросы только с проститутками либо с приятелями (мас­турбация постыдна). Чтобы сохранить лицо, он должен строго разграничивать приемлемые и неприемлемые сексу­альные позиции. Бедные латиноамериканские юноши охот­но подрабатывают, обслуживая приезжих североамериканских геев, но рецептивная позиция для них абсолютно не­приемлема. Парень боится, с одной стороны, огласки, а с другой — что у него может появиться потребность («Если я дам ему себя трахнуть, мне это, вероятно, понравится, я сделаю это снова и тогда я стану гомиком»). Этот страх при­сутствует и в отношениях между сверстниками. В этногра­фической литературе описано несколько случаев, когда двое друзей договаривались совместно позабавиться, но после того, как один дал себя использовать, второй отказался это сделать и благодаря этому обрел над приятелем абсолютную власть (огласка — непоправимая потеря лица).

Таким образом, однополая любовь существует всюду и везде, в этом смысле она так же «естественна», как и раз­нополая, и многие общества признают и институционизируют ее. Однако связанные с нею человеческие пережива­ния и взаимоотношения чрезвычайно разнообразны, раз­ные общества и культуры конструируют их по-разному и именно от этого зависит социальное положение и самосоз­нание людей³⁰.

Как же выглядит в этом контексте европейская культур­ная традиция?




«ГРЕЧЕСКАЯ ЛЮБОВЬ»

О дитя с взглядом девичьим, Жду тебя, ты же глух ко мне:

Ты не чуешь, что правишь мной, — Правишь, словно возница!

Анакреонт

Педерастия — одна из важнейших особенностей древнегреческой культуры и образа жизни. Недаром одно­полую любовь часто называют греческой любовью¹.

Все боги греческого Олимпа, за исключением бога вой­ны Ареса и бога загробного мира Аида (Гадеса), любили мальчиков. Зевс, послав орла (по другой версии — превратившись в орла), похитил, обессмертил и сделал своим ви­ночерпием сына троянского царя прекрасного мальчика Ганимеда. Бог моря Посейдон похитил и сделал своим наложником сына царя Тантала юношу Пелопса. Очень пе­чальными были романы Аполлона. Один его возлюблен­ный, Кипарис, нечаянно смертельно ранил своего любимо­го златорогого оленя, и по просьбе безутешного юноши боги превратили его в дерево, символ вечной печали. Дру­гой, сын спартанского царя Амикла Гиацинт (Гиакинф), погиб от брошенного Аполлоном диска, направление кото­рого из ревности изменил западный ветер Зефир; из капель крови Гиацинта на его могиле в городе Амиклы выросли ба­гровые цветы. Там был построен жертвенник и отмечался специальный праздник — гиакинфий.

Историями и драмами однополой любви пестрят и мифы о героях.

Самая знаменитая древнегреческая мужская пара — гоме­ровские Ахилл и Патрокл. Как и им подобные пары, они прежде всего друзья и братья по оружию (гетайры), связан­ные взаимными воинскими обязательствами. Они сражают­ся бок о бок, живут в одном шатре, делят стол и постель. Эти отношения ставились выше всех прочих социальных и родственных связей. Обиженный соотечественниками Ахилл отказался сражаться против троянцев, но он, не за­думываясь, кидается в бой, чтобы отомстить за смерть Патрокла.

Были ли эти отношения только дружескими или также любовно-эротическими? Прямых упоминаний о возможной сексуальной близости Ахилла и Патрокла в «Илиаде» нет. Слова «эраст» (любящий, старший) и «эромен» (любимый, младший) к ним не применяются. Но в дальнейшем, на­чиная с трагедий Эсхила, а то и раньше, отношения Ахил­ла и Патрокла эротизируются. В «Мирмидонянах» Ахилл в отчаянии вспоминает великолепие бедер и поцелуи Патрок­ла. Позднейшие греческие авторы спорят, были ли Ахилл и Патрокл только боевыми друзьями или также любовника­ми, и кто из них был старшим. По всем описаниям, стар­шим был Патрокл, но так как Ахилл был более великим героем и более высокого происхождения, роль мальчика-эромена была для него невместной и ему стали приписывать статус эраста.

Любвеобильный Геракл увлекался и женщинами, и юно­шами. Один из его эроменов, Гилас, был его спутником и оруженосцем в походе аргонавтов и утонул, купаясь в реке. Скорбь Геракла по поводу гибели возлюбленного многократ­но описывалась в греко-римской поэзии. Второй знамени­тый эромен Геракла, его племянник Иолай, оставался его боевым соратником и возничим до самой смерти героя. В позднейшей мифологии Геракл и Иолай считались покрови­телями влюбленных; в Фивах был воздвигнут храм Иолая, где влюбленные юноши приносили друг другу клятвы в вер­ности и просили богов освятить их союз.

В Северной Греции покровителем и даже изобретателем педерастии считался божественный певец Орфей; потеряв свою любимую жену Эвридику, он перестал смотреть на женщин, но продолжал увлекаться юными мальчиками и сделал этот обычай популярным среди фракийцев.

Некоторые легенды и мифы об однополой любви трагич­ны. Большей частью это связано с насилием. Будущий фиванский царь Лай, гостя у другого царя, Пелопса, страст­но влюбился в его сына и насильно похитил мальчика, ко­торый то ли погиб, то ли покончил самоубийством; за это двойное преступление — нарушение законов гостеприимства и сексуальное насилие — весь род Лая был проклят богами, следствием чего явилась, в частности, трагедия его сына Эдипа, который, не желая того, убил своего отца и женил­ся на собственной матери Иокасте.

Самовлюбленный красавец Нарцисс (Наркисс), который умер, не в силах оторваться от созерцания своего образа в воде, был наказан богами за то, что отверг любовь прекрас­ной нимфы Эхо или, по другой версии, юноши Аминия. Имя его стало нарицательным, от него происходят такие слова, как «нарциссизм», «наркоз», «наркотики» и т. д.

Греческие авторы по-разному объясняли происхождение однополой любви. По легенде, рассказанной Платоном, первоначально на земле, кроме мужчин и женщин, жили двуполые существа-андрогины, но затем боги разрезали всех людей пополам, так что каждый теперь обречен искать свою прежнюю половинку, ибо «любовью называется жажда це­лостности и стремление к ней»². При этом мужчины, пред­ставляющие собой половинку прежнего андрогина, охочи до женщин, а женщины андрогинного происхождения пад­ки до мужчин. Женщины, представляющие собой половин­ку прежней женщины, к мужчинам не очень расположены. «Зато мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве, будучи дольками существа мужского пола, они любят мужчин, и им нравится лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и из юношей, ибо они от природы самые мужественные... В зрелые годы только такие мужчи­ны обращаются к государственной деятельности. Возмужав, они любят мальчиков, и у них нет природной склонности к деторождению и браку; к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожитель­ством друг с другом без жен»³.

Платоновское объяснение можно назвать эссенциалистски-сексологическим: эротические влечения индивида опре­деляются его природными свойствами. Но у греков были и свои «конструктивисты», которые считали педерастию ис­торическим институтом и даже называли имена конкретных людей, которые легализовали, изобрели или «ввели» ее (Ликург в Спарте, Солон в Афинах).

О том, кто, когда и почему (или для чего) институцио­нализировал древнегреческую педерастию, спорят и совре­менные историки. Одни считают ее частным случаем обря­дов мужской инициации. Другие полагают, что ее принес­ли в Грецию первые индоевропейцы, кельты. Третьи — что ее создали пришедшие с севера дорийские племена. Четвертые утверждают, что она возникла в самой Греции, на ост­рове Крит, затем распространилась на Спарту, а потом по всей Греции. Возникновение института педерастии соотве­тственно датируется то доисторическими временами, то пе­риодом между 2000 и 1500 гг. до н. э., то VIII в. до н. э., то серединой VI в. до н. э.

Так же разнообразны взгляды на причины возникновения и социальные функции древнегреческой педерастии. Одни историки выводят ее из общих свойств мужских союзов, нуждавшихся в поддержании мужской групповой солидар­ности и соответствующем воспитании мальчиков. Другие апеллируют к особенностям полового и сексуального сим­волизма (одухотворение путем осеменения). Третьи видят в педерастии средство снижения рождаемости и борьбы с пе­ренаселением; еще Аристотель писал, что критский законо­датель «в целях отделения женщин от мужчин, чтобы не ро­жали много детей, ввел сожительство мужчин с мужчина­ми»⁴. Четвертые считают педерастию особым институтом социализации юношества и средством эмоциональной раз­рядки конкуренции мужчин-сверстников.

Споры эти весьма серьезны. Ученые, считающие древ­негреческую систему инициации заимствованной у других народов, полагают, что гомосексуальный акт был ее изна­чальным элементом, который сохранился даже после того, как сами мужские инициации исчезли, так что отсутствие упоминаний о нем в гомеровском эпосе — следствие куль­турных условностей. По мнению Довера, наоборот, гомо­сексуальность возникла в самом греческом мире, охватив его целиком в конце VII в. до н. э., после чего поэты пе­ретолковали старые мифы в гомоэротическом духе и сочи­нили новые легенды, приспособленные к вкусам, интере­сам и верованиям современного им общества⁵.

Если даже соседние папуасские племена имеют, как мы видели выше, не совсем одинаковую сексуальную культуру, можно ли отказать в индивидуальности греческим городам-государствам (полисам)?

Первые дошедшие до нас документальные свидетельства о греческой педерастии относятся к середине VIII в. до н. э. На острове Санторин перед храмом Аполлона сохранились многочисленные надписи такого типа: «Федипид совокупил­ся, Тимагор и я, Эмфер, совокупились», «С помощью Аполлона Дельфийского Кримон совокупился здесь с маль­чиком, братом Батикла», «Кримон совокупился здесь с Амотионом» и т. п. Для чего были сделаны эти надписи, мы не знаем. Бете, Жанмэр, Сержан приписывают им сак­ральное, религиозное значение: молодые люди стремились увековечить важное для них событие сексуальной инициа­ции. Напротив, Марру и Довер считают их шутливо-пор­нографическими: Кримон просто хочет оскорбить Батикла, сообщая всему миру о том, что он «трахнул» его младшего брата.

Древнейшие описания институционализированных гомо­сексуальных отношений относятся к Криту и Коринфу VII в. до н. э. Там существовал обычай похищения мальчика-подростка взрослым мужчиной, который вводил его в свой мужской союз, обучал воинскому мастерству, после чего мальчик вместе с подаренным ему оружием возвращался до­мой. В описании Страбона⁶ это происходило так. Мини­мум за три дня до намеченного срока влюбленный оповещал своих друзей о намерении похитить некоего мальчика. Если друзья находили этого мальчика недостойным любви, они могли его спрятать или как-то иначе воспрепятствовать по­хищению, но это делалось только в крайнем случае и было весьма оскорбительно для мальчика. В большинстве случа­ев друзья влюбленного собирались группой и помогали ему осуществить свой замысел. Если семья мальчика считала эраста достойным, похищение было условным, символиче­ским, если нет — приходилось применять силу.

В принципе этот обычай мало чем отличался от широко распространенного у народов мира брака посредством умы­кания. Только место девушки-невесты занимает мальчик-подросток, которого увозили на два месяца в горы, где эраст не только спал с ним, но и обучал воинскому мас­терству. С мальчиком-эроменом обращались весьма уважи­тельно, а когда срок обучения заканчивался, эраст вручал ему три ритуальных подарка: воинское снаряжение, кубок и быка, которого мальчик тут же приносил в жертву Зевсу, приглашая всех участников приключения принять участие в трапезе, во время которой мальчик должен был публично сказать, доволен ли он своими отношениями с любовни­ком, не применял ли тот силу, не был ли груб и т. д. От­ношения между эрастом и эроменом считались священными и почетными, а инициированный мальчик отныне на­чинал носить мужскую одежду и полностью освобождался из-под опеки женщин.

В Эладе, кроме обычных воинских и спортивных состя­заний, между мальчиками проводились специальные кон­курсы красоты. В Мегаре особо почиталась память Диокла, который в битве спас своего эромена ценой собственной жизни; ежегодно в начале весны мегарские юноши собира­лись у могилы Диокла и соревновались за право поцеловать его статую; победитель возвращался к матери увенчанный венком.

В древних Фивах существовал особый «священный отряд» из 300 любовников, который считался непобедимым, по­тому что, как писал Ксенофонт, «нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов»⁷. Обнаружить страх перед лицом возлюбленного, не говоря уже о том, чтобы бросить его в бою, было неизмеримо страшнее смерти. По словам Плутарха, «родичи и однопле­менники мало тревожатся друг о друге в беде, тогда как строй, сплоченный взаимной любовью, нерасторжим и не­сокрушим, поскольку любящие, стыдясь обнаружить свою трусость, в случае опасности неизменно остаются друг под­ле друга»⁸. В битве против македонцев при Херонее (338 до н. э.) все эти воины погибли, но ни один не сбежал и не отступил.

В воинственной Спарте каждый мужчина принадлежал к определенному возрастному классу, членство в котором оп­ределяло его права и обязанности. Право на женитьбу за­нятые войной мужчины получали довольно поздно, да и после этого много времени проводили вне семьи. Сексуаль­ные связи с незамужними женщинами были строго запре­щены. Единственным средством сексуальной разрядки были отношения с мальчиками. Спартанские мальчики от 7 до 17 лет воспитывались не в семьях, а в собственных возрастных группах. Огромное значение придавалось гимнастическим занятиям, причем юноши и девушки тренировались голы­ми, натирая тело оливковым маслом. Каждый «достойный» мальчик от 12 до 16 лет должен был иметь своего эраста, воинская слава которого распространялась и на его эроме­на. Эрастами были, как правило, неженатые мужчины от 20 до 30 лет. По словам Плутарха, «и добрую славу и бес­честье мальчиков разделяли с ними их возлюбленные»⁹. Если эромен проявлял трусость на поле боя, наказывали эраста.

Индивидуальной любви, ревности и соревнования меж­ду мужчинами за какого-то особенно привлекательного мальчика, если верить Плутарху, в Спарте не было, не­сколько мужчин могли сообща воспитывать любимого маль­чика. На первом плане стояли интересы не отдельной лич­ности, а общества. Поскольку спартанское общество отли­чалось воинственностью и соревновательностью, отноше­ния между эрастами и эроменами в какой-то мере смягчали нравы, помогая установлению более теплых и персонализи­рованных связей между мужчинами, а также формированию замкнутой политической элиты.

История Спарты знает немало трогательных историй о любви и взаимной преданности эрастов и эроменов, мно­гие из них оставались близкими друзьями на всю жизнь. Последний спартанский царь Клеомен III, потерпев в 219 г. до н. э. военное поражение и оказавшись с группой при­верженцев в безвыходном положении, решил покончить дело коллективным самоубийством, но велел своему эромену Пантею дождаться, пока не умрут все остальные. Подой­дя к бездыханному телу царя, Пантей уколол его в ногу и увидел, что лицо Клеомена дернулось. Юноша обнял сво­его возлюбленного, сел рядом с ним и стал ждать. Когда все было кончено, Пантей поцеловал Клеомена и заколол­ся на его трупе.

Если спартанская педерастия связана главным образом с воинскими делами, то в Афинах сильнее звучат гражданские мотивы. Педерастия в Афинах была узаконена в начале VI в. до н. э. Солоном, который, по преданию, был влюблен в Писистрата и «издал закон, запрещающий рабу натирать­ся маслом для гимнастических упражнений и любить маль­чиков. Он ставил это в число благородных, почтенных за­нятий»¹⁰. Раб не имел права любить свободного мальчика и преследовать его своими домогательствами, за это полага­лось 50 ударов палкой публично, а в некоторых случаях — смертная казнь.

Первоначально мужская любовь ассоциировалась в Афи­нах главным образом с воинской доблестью и граждански­ми добродетелями. Ее культовым воплощением стал образ героев-любовников Гармодия и Аристогитона. Прельстив­шись красотой юного Гармодия, младший брат правившего в это время тирана Гиппия Гиппарх попытался ухаживать за юношей, а встретив отказ, грубо оскорбил его сестру. Что­бы смыть оскорбление, молодые люди составили заговор для свержения тиранов (514 г. до н. э.). Им удалось убить Гиппарха, но Гиппий ускользнул. Гармодий был убит на месте, а Аристогитон умер под пытками, не выдав ни од­ного из своих сообщников. Когда несколько лет спустя Гиппий был свергнут, Гармодий и Аристогитон стали сим­волом борьбы за свободу и демократию и были первыми людьми, которым благодарные сограждане в 506 г. до н. э. поставили статую на центральной площади города.

Однополая любовь имела и важные психологические фун­кции. Характерный для афинского общества дух соревнова­тельности, одинаково сильной и в спорте, и в политике, порождал напряженную потребность в эмоциональном теп­ле и самораскрытии. В общении с кем мог афинянин удов­летворить эту потребность?

С женой? Приниженное социальное положение афинской женщины делало это невозможным. Афинское общество было настоящим «царством фаллократии». Принцип мужс­кого верховенства последовательно проводился во всех сфе­рах общественной и личной жизни. В древнегреческой культуре очень сильны мотивы мизогинии, неприязни к женщинам и страха перед ними.

Афинский брак не был любовным союзом. Жена, кото­рая по возрасту часто годилась супругу в дочери, была хо­зяйкой домашнего очага и матерью его детей, но практичес­ки не покидала женской половины дома и не участвовала ни в каких мужских занятиях.

Кроме жены, афинянин мог посещать проституток и, в редких случаях, поддерживать постоянные близкие отноше­ния с высокопоставленными и образованными гетерами. Но психологической близости и тут большей частью не воз­никало из-за коммерческого характера отношений и разли­чия мужского и женского миров. Идея равенства полов глу­боко чужда древнегреческой культуре.

Школа? Древнегреческая теория воспитания, «пайдейя», не знает понятия формального обучения, более или менее безличной передачи знаний и навыков. По словам Ксенофонта, никто не может ничему научиться у человека, ко­торого не любит. Воспитание — это исключительно глубо­кое личное общение, где старший является одновременно наставником, другом и идеалом младшего и, в свою оче­редь, испытывает к нему чувства дружбы и любви. Наем­ный педагог, даже независимо от своего рабского статуса, не мог удовлетворить этой потребности. Конечно, мальчи­ки могли завязывать теплые дружеские отношения со свер­стниками, но это не особенно поощрялось.

В этих условиях гомоэротическая дружба-любовь между мужчиной и мальчиком/юношей становится уникальным и незаменимым институтом социализации. Дополняя то, чего не могли обеспечить другие социальные институты, она фокусировала в себе весь эмоциональный мир личности и была исключительно значима для обеих сторон. Хотя по­чти все мужчины рано или поздно женились и отнюдь не испытывали сексуального отвращения к женщинам (подав­ляющее большинство дошедших до нас предметов античной эротики — гетеросексуальные), отношения с мальчиками занимали особое место в их жизни.

В отличие от Спарты, в Афинах педерастия была не обя­занностью, а привилегией. Почти все знаменитые афиня­не классического периода имели эроменов, чьи имена со­хранила история.

В древнегреческой скульптуре обнаженное мужское тело появляется раньше и изображается чаще, чем женское¹¹. Зевса могли изваять нагим, Геру — никогда. Единственная богиня, которую изображали нагой, да и то лишь с IV в. До н. э., — Афродита. Смертный мужчина, увидевший нагую богиню, жестоко наказывался: прорицатель Тирезий, узревший наготу Афины, был ослеплен, а охотник Актеон, увидевший купающуюся Артемиду, превращен в оленя и разорван собственными собаками. Греческие вазы изобра­жают нагих куртизанок, флейтисток и т. п., но никогда — уважаемых женщин, матерей или дочерей. Замужние жен­щины не имели права посещать большие спортивные состя­зания, где мужчины выступали нагими. Спартанский обы­чай совместных соревнований голых мальчиков и девочек был неприемлем для других городов.

Зато «нагой мужчина, одетый только в свою силу, кра­соту или божественность»¹² — постоянный объект изображе­ния и любования древнегреческого искусства на протяжении всей его истории.

При всем многообразии античных мужских статуй их об­щий прообраз — гармонично сложенный атлет, соединяю­щий в себе юность, силу и красоту. Греки часто отождеств­ляли физическую, телесную красоту («калос») и нравствен­ное благородство («агатос») и гордились тем, что только у них мужчины соревновались нагими, хотя, по преданию, этот обычай возник случайно (на Олимпиаде 720 г. до н. э. один бегун уронил свою набедренную повязку, но продол­жил бег нагишом и победил). Само слово «гимнос», от ко­торого производна «гимнастика», означает «нагой», «го­лый».

Однако эта нагота эстетизирована и эротизирована. Гре­ческая культура — культура самообладания, распущенность и эксгибиционизм ей глубоко чужды. Нагие греки демон­стрировали высокое самообладание и способность, в отли­чие от примитивных варваров, контролировать свою сексу­альность так же, как проявления физической боли и стра­дания. Этот канон распространялся и на скульптуру. Даже в пылу сражения или в предсмертной агонии мужчина дол­жен сохранять красоту, достоинство и самообладание.

Так же сдержанна греческая гомоэротика. Как и другие народы, греки имели развитый фаллический культ. Симво­лическое изображение эрегированного члена было не толь­ко символом плодородия, но наделялось охранными, отпугивающими функциями. Древнейшим фаллическим боже­ством, прежде чем стать изящным юношей с маленьким пенисом, был Гермес, который первоначально назывался фалесом и занимался преимущественно охраной домов. Греки даже ставили у своих домов и храмов специальные столбы, посвященные Гермесу, — гермы, с человеческой головой и эрегированным членом, которым приписывалась функция отпугивания врагов. Этот культ пользовался все­общим почитанием. Когда в 415 г. до н. э. во время Пело­поннесской войны в Афинах кто-то изуродовал (кастриро­вал) гермы, это вызвало в городе панику. Огромным и все­гда эрегированным членом обладал бог садоводства и виног­радарства Приап (иногда он считался сыном Гермеса), имя которого стало в европейской культуре эвфемизмом для обозначения мужского члена. На одной краснофигурной вазе, прославляющей победу над персами при Эвримедонте (465 г. до н. э.), нагой бородатый греческий воин, держа в правой руке эрегированный член, приближается к испуган­ному, с поднятыми вверх руками, персидскому солдату, которого он сейчас изнасилует в знак своей победы¹³.

Однако в обычных изображениях греческие художники и скульпторы предпочитали небольшие, «мальчиковые» раз­меры, наделяя длинными и толстыми членами только по­хотливых и уродливых сатиров. Взрослые мужчины изобра­жаются без волосяного покрова, даже на лобке, с нормаль­ной мошонкой и сравнительно коротким и тонким членом, головка которого, даже в состоянии эрекции, стыдливо прикрыта длинной и торчащей, как у маленьких мальчи­ков, крайней плотью. Аристотель считал преимуществом короткого члена то, что семени приходится преодолевать в нем меньшее расстояние, поэтому оно меньше остывает и вернее достигает цели. Современные историки склонны приписывать любовь греков к небольшим пенисам эстети­ческим соображениям и в особенности культу юности.

Для понимания древнегреческого гомоэротизма очень важна расписная керамика. Из 20 000 дошедших до нас ат­тических ваз около 200 содержат эротические, в том числе гомоэротические, сюжеты: нагие мужские фигуры, которых гораздо больше, чем женских, сцены ухаживания мужчин за мальчиками, откровенно сексуальные сцены, оргии и т. п. Анализ этих изображений позволяет историкам искус­ства проследить их историческую эволюцию и различия между гомо- и гетеросексуальными сюжетами¹⁴.

В более ранних, так называемых чернофигурных вазах (560—500 гг. до н. э.), сцены ухаживания за мальчиками обычно связаны с изображениями охоты и нередко сами на­поминают преследование. В более поздних краснофигурных вазах (510—470 гг. до н. э.) сюжеты меняются. Эрасты, как и эромены, помолодели, эраст уже не обязательно бородат, а эромен не напоминает преследуемого зайца. Принуждение и нажим сменяются изящным ухаживанием, действие пере­носится из леса в цивилизованную городскую среду, а мус­кулистая сексуальность с акцентом на телесные действия ус­тупает место стыдливой и нежной «риторике желания».

Если разнополый секс, объектами которого были курти­занки или рабыни, не имевшие права на личное достоин­ство, изображается порнографически, во всех подробнос­тях, включая фелляцию и анальную пенетрацию, то гомоэротические сцены, как правило, ограничиваются ухажива­нием. В разнополых сценах женщина всегда изображается в подчиненной, а мужчина — в господствующей позиции. В гомоэротических сценах мальчик обычно стоит прямо, а мужчина склоняет перед ним голову и плечи. Типичная поза ухаживания: эраст протягивает одну руку к гениталиям эромена, а другой рукой ласкает его подбородок.

Опираясь на эти изображения, некоторые исследователи! полагали, что сексуальные контакты между эрастами и эроменами вообще ограничивались взаимной мастурбацией и интерфеморальным (между бедер) трением друг о друга. Это, конечно, наивно. Но поскольку рецептивная позиция считалась для мужчины унизительной, ее не показывали публично. Речь ведь шла о свободнорожденных мальчиках, которые завтра станут полноправными гражданами.

Хотя большинство греческих поэтов одинаково усердно воспевали женщин и мальчиков, пол любимого существа, вопреки наивному суждению Энгельса, был им далеко не безразличен. Рассказывают, что когда Анакреонта спроси­ли, почему он слагает гимны не богам, а мальчикам, он ответил: «Потому что они — мои боги»¹⁵. Уже поэты архаи­ческого периода Архилох, Солон, Алкей, Анакреонт, Пиндар, Ивик, Феогнид в стихах, обращенных к конкрет­ным мальчикам, выражают самые разнообразные оттенки любовных чувств — страсть и жажду обладания, чувство за­висимости от любимого, ревность, жалобы, поучения, ласковые наставления.

Клеобула, Клеобула я люблю,

К Клеобулу я как бешеный лечу,

Клеобула я глазами проглочу».

(Анакреонт, пер. Я. Голосовкера)¹⁶

В поэзии классического периода любовь одухотворяется, речь идет о слиянии не только тел, но и душ:

Душу свою на губах я почувствовал, друга целуя:

Бедная, верно, пришла, чтоб перелиться в него.

(Платон. Агатону, пер. О. Румера)¹⁷

В трагедиях Эсхила, Софокла и Еврипида однополая любовь практически отсутствует, но не потому, что она была чужда этим авторам, а потому что посвященные этой теме пьесы («Мирмидоняне» Эсхила, «Ниобея» Софокла и «Хризипп» Еврипида) до нас не дошли. Зато ее всесторон­не обсуждают философы.

Любовь к юношам, по Платону, эмоционально столь же насыщенна и благородна, как любовь к женщинам, но зна­чительно превосходит последнюю в степени духовности. В истинной любви, уступая своему поклоннику, юноша не просто отдается ему, а приобщается к его силе и мудрости. Такая любовь считается постыдной только там, где правят варвары. «Ведь варварам, из-за их тиранического строя, и в философии и в занятиях гимнастикой мнится что-то пре­досудительное»¹⁸.

Взаимоотношения эраста и эромена асимметричны. Хотя зрелый мужчина социально стоит выше мальчика, любви которого он домогается, он не имеет над ним власти. Он может, как тень, ходить за полюбившимся мальчиком, но не смеет даже объясниться ему в любви, пока тот не достиг­нет надлежащего возраста. И даже после этого решение принадлежит эромену. Персонажи платоновских диалогов свободно обсуждают между собой плюсы и минусы однопо­лой и разнополой любви, но стыдливо краснеют и немеют при встрече с любимыми. Вот как описывает Платон уста­ми Сократа появление в палестре прекрасного юноши Хармида:

«Я-то, мой друг, здесь совсем не судья: в вопросах кра­соты я совершенный неуч, почти все юноши в поре возму­жалости кажутся мне красивыми. И все же он мне предста­вился тогда на диво прекрасным и статным, и показалось, что все остальные в него влюблены — так они были пора­жены и взволнованы в момент его появления; многие же другие поклонники следовали за ним. Со стороны нас, мужчин, это было менее удивительно, но я наблюдал и за мальчиками, и никто из них, даже из самых младших, не смотрел более никуда, но все созерцали его, словно некое изваяние»¹⁹. Когда же Хармид сел рядом, продолжает Со­крат, «мною овладело смущение и разом исчезла та отвага, с которой я намеревался провести с ним беседу... Я узрел то, что скрывалось у него под верхней одеждой, и меня ох­ватил пламень...»²⁰.

А что при этом чувствует мальчик? Чувства любящего и любимого, в описании Платона, так же асимметричны, как и их роли. Любящего влечет к мальчику страсть, кото­рой тот до поры до времени не знает: «Он любит, но не знает, что именно. Он не понимает своего состояния и не умеет его выразить; наподобие заразившегося от другого глазной болезнью, он не может найти ее причину — от него утаилось, что во влюбленном, словно в зеркале, он видит самого себя; когда тот здесь, у возлюбленного, как и у него самого, утишается боль, когда его нет, возлюб­ленный тоскует по влюбленному так же, как тот по нему: у юноши это всего лишь подобие отображения любви, назы­вает же он это, да и считает, не любовью, а дружбой.

Как и у влюбленного, у него тоже возникает желание — только более слабое — видеть, прикасаться, целовать, ле­жать вместе, и в скором времени он, естественно, так и поступает. Когда они лежат вместе, безудержный конь влюбленного находит что сказать возничему, и просит хоть малого наслаждения в награду за множество мук. Зато конь любимца не находит что сказать; в волнении и сму­щении обнимает тот влюбленного, целует, ласкает его, как самого преданного друга, а когда они лягут вместе, он не способен отказать влюбленному в его доле наслажде­ния, если тот об этом попросит. Но товарищ по упряжке вместе с возничим снова противятся этому, стыдясь и убеждая»²¹.

Реальные отношения между мужчинами и мальчиками были, конечно, разнообразнее и прозаичнее. Афинский закон и моральный кодекс старался ввести их в определен­ные, достаточно жесткие рамки. Школы и палестры, где мальчики занимались спортом, тщательно охранялись, на ночь их должны были запирать. Сексуальное посягательство на свободнорожденного мальчика каралось смертью. Даже войти в класс без разрешения учителя или близкого род­ственника, когда ученики занимались одни, было преступ­лением. «Педагогам», которым поручалась забота о мальчи­ках, вменялось в обязанность препятствовать домогатель­ствам влюбленных. Но за взятку педагог мог закрыть глаза, а учителей физкультуры — педотрибов, у которых нагие мальчики постоянно были не только перед глазами, но и, в буквальном смысле слова, под рукой, нередко подозре­вали в совращении подопечных.

Поведение самих мальчиков подчинялось строгому этике­ту. Мальчик принимал ухаживания, которые льстили его самолюбию, подтверждали его привлекательность и повы­шали его социальный статус. Самые красивые мальчики пользовались в Афинах почти таким же почетом, как герои спорта. Но они должны были проявлять сдержанность и строгость, чтобы не оказаться «дешевкой». Мальчик, слишком легко или из корысти согласившийся, чтобы его ласкали, терял репутацию, и это могло помешать его будущей политической карьере. Некоторые афиняне вообще считали роль эромена сомнительной.

Древнегреческая педерастия — классический пример возрастно-структурированных отношений. В принципе эраст должен был быть старше эромена, но возрастная разница между ними могла быть незначительной, а само старшин­ство — социально-символическим.

Словом paides чаще всего называли мальчиков до 15 лет, но иногда возраст повышался до 18 лет²². Юноши старше 18 лет назывались в Афинах эфебами (отсюда — позднейший термин эфебофилия, сексуальное влечение к юношам). По свидетельству Платона и Аристотеля, половая зрелость у мальчиков наступала в 13—14 лет. До этого времени ника­кая сексуальная активность не поощрялась.

Хотя закона, формально запрещающего связи с малень­кими мальчиками, в Афинах не было, обычай считал их недопустимыми. Верхнюю границу «эроменского» возраста греческие авторы связывают с появлением бороды и волос на теле. Некоторые юноши стыдились появления усов и во­лос на ногах и пытались их сбривать или выщипывать. Уго­варивая несговорчивых мальчиков, поклонники нередко на­поминали им о краткосрочности их обаяния. Практически же это было делом вкуса. Еврипид, по свидетельству Плу­тарха, продолжал любить своего возлюбленного Агатона и после того, как у того выросла борода, говоря, что осень у красивых мальчиков так же прекрасна, как и весна. Арис­тотель с восхищением описывает продолжавшийся всю жизнь союз фиванского законодателя Филолая и атлета Диокла, которые вели общее хозяйство и были даже похоро­нены вместе.

Афинянин, уличенный в сексуальной связи с другим мужчиной за деньги или другие материальные блага, лишал­ся своих гражданских прав, не мог занимать выборную дол­жность, выполнять жреческие функции, ни даже выступать в народном собрании или перед советом старейшин. Любые обвинения и намеки такого рода были крайне оскорбитель­ны, особенно если дело усугублялось «пассивной» сексуаль­ной позицией.

Расходятся античные авторы и в том, получает ли маль­чик удовольствие от сексуального контакта. По словам Ксенофонта, мальчик, в отличие от женщины, не разделяет сексуального удовольствия мужчины, а холодно и трезво смотрит на своего опьяненного желанием партнера²³. В этой асимметричности видел главный недостаток педерас­тии Овидий:

Я ненавижу, когда лишь один доволен в постели

(Вот почему для меня мальчик-любовник не мил)²⁴.

Напротив, по мнению Платона, оба партнера получают награду за свое любовное неистовство. Феогнид сравнивал мальчика с лошадью, с нетерпением ожидающей хорошего наездника.

После того как однополая любовь утратила свои иници­альные компоненты и переместилась из общественной жиз­ни в частную, она стала более тонкой, индивидуальной, психологически разнообразной, но одновременно — мо­рально проблематичной. В Афинах легально существовала мужская проституция и даже публичные дома. Свободно­рожденный афинянин не мог заниматься этим ремеслом, но на военнопленных, метеков и иностранцев запреты не распространялись. Простые, бедные и не особенно просве­щенные люди часто относились к педерастии подозритель­но, как к причуде богатых и знатных, угрожающей семей­ному очагу. Эта тема звучит в комедиях Аристофана, хотя сама по себе однополая любовь для него вполне приемлема.

Это заставляет защитников педерастии подчеркивать ее «педагогический эрос»: «Величайшее счастье для того, кто желает из любимого мальчика сделать себе хорошего друга, это то, что ему и самому необходимо стремиться к добро­детели»²⁵.

В платоновском «Пире» юный красавец Алкивиад, по которому сходили с ума чуть ли не все афинские мужчины и женщины, рассказывает, как он пытался соблазнить ста­рого Сократа и, оставшись с ним ночью наедине, признал­ся в своей готовности отдаться. Когда Сократ прикинулся непонимающим, самоуверенный юноша сам залез к нему в постель, «лег под его потертый плащ и, обеими руками об­няв этого поистине божественного, удивительного челове­ка, пролежал так всю ночь». Но «...несмотря на все эти мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красо­той, презрительно посмеялся над ней... Ибо, клянусь вам всеми богами и богинями, — проспав с Сократом всю ночь, я встал точно таким же, как если бы спал с отцом или со старшим братом»²⁶.

Позднейшие греческие авторы относились к этому рас­сказу скептически, считая, что он был нужен только для самооправдания. По словам Биона, если Сократ «желал Алкивиада и воздерживался, то это глупость, а если не же­лал его и воздерживался, то в этом нет ничего особенно­го»²⁷. По мнению Псевдо-Лукиана, «и Сократ был любов­ником, как всякий другой, и Алкивиад, когда лежал с ним под одним плащом, не встал нетронутым... Мне мало смот­реть на возлюбленного и, сидя напротив, слушать его речи; любовь создала целую лестницу наслаждений, и зрение в ней— только первая ступень...»²⁸.

Сам Платон в конце жизни, явно по политическим моти­вам, писал, что вообще «мужчины не должны сходиться с юношами, как с женщинами, для любовных утех», потому что «это противоречит природе»²⁹. В его идеальном государ­стве допускаются ласки и поцелуи между мужчинами и маль­чиками, но одновременно существует «закон о том, чтобы соитие, предназначенное для деторождения, происходило лишь сообразно природе. От мужского пола надо воздержи­ваться и не губить умышленно человеческий род: не надо так­же ронять семя на скалы и камни, где оно никогда не пустит корней и не получит естественного развития»³⁰.

Сомнения педагогического и этического порядка выска­зывает и Аристотель. Хотя педерастия для него совершенно нормальна и естественна, философ обеспокоен возможнос­тью совращения мальчиков. Чтобы избежать его, в своей «Политике» он рекомендует воспитывать мальчиков до 7 лет дома, не давать подросткам смотреть картины и скульпту­ры, за исключением религиозных, не позволять им посе­щать слишком вольные театральные представления и т. д.

Для поэтов и философов эпохи эллинизма любовь к мальчикам — дело сугубо индивидуальное. Сравнивая вслед за Платоном, достоинства и недостатки любви к женщинам и к мальчикам Плутарх признает их, в отличие от Платона, равноценными. Осуждая грубость древнейшей критской и фиванской педерастии и предпочитая более утонченные от­ношения классической эпохи, он осуждает также сексуаль­ные связи с мальчиками-рабами; по его мнению, это не любовь, а просто спаривание, «как с женщинами»³¹.

Отношение эллинистических авторов к однополой люб­ви зависит главным образом от их отношения к чувственно­сти. Философы, признающие право человека на удоволь­ствие, обычно, с теми или иными оговорками, признают и правомерность любви к мальчикам, которая кажется им более рафинированной. Для тех же, кто отрицает чувствен­ные радости, педерастия неприемлема. По словам Плоти­на, истинные мыслители одинаково презирают красоту мальчиков и женщин.

А как обстояло дело с любовью между женщинами? Фаллократическое греческое общество не придавало женской жизни самостоятельного значения. В сферу публичной жиз­ни женская сексуальность не входила, а что происходило на женской половине дома, если не нарушалась святость семей­ного очага, никого не интересовало. В эротических и пор­нографических изображениях женщина выступает только как объект мужского вожделения. Ни одной сцены лесбийской любви искусствоведам до сих пор найти не удалось.

Единственная древнегреческая женщина, которая воспе­вала женскую любовь и чье имя стало нарицательным, — Сафо (Сапфо). О ее жизни известно очень мало. Она ро­дилась на острове Лесбос, принадлежала к аристократичес­кой семье, почти всю жизнь прожила в городе Митилене, имела троих братьев, была замужем и имела дочь Клею. Предполагают, что Сафо была наставницей группы молодых незамужних аристократических девушек, которые приезжа­ли из разных концов Греции учиться красоте, музыке, по­эзии и танцам. Из девяти книг лирики Сафо сохранилось около 200 фрагментов, многие — всего из нескольких слов.

Страстная поэзия Сафо целиком посвящена женской любви, описанию юной девичьей красоты, нежного тела, радости встреч и горести разлук.

У меня ли девочка

Есть родная, золотая,

Что весенний златоцвет —

Милая Клеида!

Не отдам ее за все

Золото на свете.

(пер. Вячеслава Иванова)³²

Сафо часто призывает на помощь Афродиту, ее любовь откровенно чувственна:

Эрос вновь меня мучит истомчивый — 

Горько-сладостный, необоримый змей.

(пер. В. Вересаева)^

Воспеваемый Сафо тип любви не вписывался ни в гречес­кий, ни тем более в христианский канон. Одни христианс­кие авторы считали безнравственными и даже сжигали ее книги. Другие пытались гетеросексуализировать Сафо, ут­верждая, что в конце концов она отказалась от женской любви и влюбилась в мужчину, но из-за своего безобразия не смогла привлечь его и покончила самоубийством, бро­сившись со скалы в море. Третьи выхолащивали эротичес­кое содержание ее поэзии, изображая ее воплощением «чи­стой», асексуальной любви. Тем не менее Сафо стала ро­доначальницей «гинерастии», женской эротической любви, которую позже стали называть «сапфизмом», а затем лесби­янством³⁴.




ДРЕВНИЙ РИМ³⁵

В классической Греции педерастия была частью публичной жизни, потому что уходила своими корнями в древние традиции мужских союзов и инициации, а затем была облагорожена философским «педагогическим эросом». В Риме не было ни того ни другого.

Хотя, по мнению ряда ученых, у древних этрусков, ко­торым наследовали римляне, когда-то существовали пред­полагавшие гомосексуальные контакты мужские инициа­ции, они отмерли слишком рано, чтобы римляне успели их унаследовать. Царский и ранний республиканский Рим был сельским консервативным обществом, на социальную структуру которого наложилась затем мощная военная орга­низация, требовавшая от граждан строгой дисциплины и порядка.

Главным институтом социализации детей здесь была се­мья, которая считалась основной ячейкой общества. Той социальной базы для институционализации мужских гомоэротических интересов, какой в Греции были мужские со­юзы, а затем гимнастические залы, палестры, в Риме тоже не существовало. Иным было и древнеримское отношение к телу и эмоциям. Хотя древнеримская культура, подобно греческой, была фаллократической и маскулинной, римля­не времен Республики были гораздо стыдливее греков. Они не допускали публичной наготы, статуи мужчин у них, в отличие от греческих, всегда одеты. В отличие от гречес­ких гимназий, где нагие мужчины занимались спортом и воинскими упражнениями, знаменитые римские бани, единственное место, где римляне общались нагими, пред­назначались исключительно для расслабления и удоволь­ствия.

Римское понятие любви также отлично от греческого. Греки классического периода поэтизировали любовные чув­ства, на кого бы они ни были направлены. Напротив, мно­гие влиятельные римские философы, например Марк Тул­лий Цицерон, считали любовь расслабляющей и опасной. Наконец, римляне гораздо строже и последовательнее гре­ков разграничивают сферы и понятия публичной и частной жизни.

Если в Греции любовь к мальчикам считалась мужествен­ной и пользовалась уважением, то в Риме она ассоциирова­лась с женственностью и считалась чужеродной. Ее носителей обозначали исключительно греческими словами (paidico, pathicus, catamitus, cinaedus), причем все они имели отрицательный, оскорбительный смысл или отте­нок, подразумевая изнеженность, женственность, пассив­ность. Мужчину называли «кинедом» и «патиком» не пото­му, что он спал с другими мужчинами, а потому, что он не обладал мужскими телесными или поведенческими каче­ствами. Консервативные римляне времен поздней Респуб­лики и Империи считали «греческую любовь» проявлением разложения.

Это не значит, что однополого секса в Риме не было или что его преследовали. Наоборот, он был распространен очень широко, но это был совершенно другой секс. Если в Афинах он был привилегией свободных людей, то в Риме его законными объектами были только зависимые, подчи­ненные лица, — рабы и проститутки, стоявшие вне офици­ального общества. В древнеримском календаре был даже специальный праздник мужской проституции, отмечавший­ся 25 апреля, на следующий день после аналогичного праз­дника женщин-куртизанок.

Свободнорожденный мальчик любого возраста был табу. Римские мальчики и юноши носили на шеях специальные амулеты — буллы, одна из функций которых, по Плутарху, состояла в том, чтобы все видели, что этот мальчик не мо­жет быть объектом сексуальных посягательств. Совращение свободнорожденного мальчика наказывалось смертью. Из­вестен эпизод, когда отец сам убил сына, который допус­тил, что его соблазнили.

Зато с рабами можно было делать все, что угодно. Од­ним нравились юные мальчики, другие предпочитали моло­дых атлетов. Единственное, чего следовало безусловно из­бегать, это рецептивной позиции. По словам Сенеки-стар­шего, отца философа, для свободного мужчины рецептив­ная роль — позор, для раба — самый безусловный долг по отношению к хозяину, а для вольноотпущенника — добро­вольная моральная обязанность³⁶.

Кай Юлий Цезарь одинаково любил и женщин, и юно­шей, и был, по ироническому выражению Куриона-старшего, «мужем всех жен и женой всех мужей». Но того, что он в двадцатилетнем возрасте позволил себе, видимо за большие деньги, переспать с царем Вифинии Никомедом, ему не забывали всю жизнь. Даже собственные легионеры в шутку называли его «царицей Вифинской».

Обвинения в связях с мужчинами или юношами были стандартными приемами римской политической риторики для дискредитации политических противников. Особенно изощрялся по этой части Цицерон, причем делал это совер­шенно цинично: когда речь шла о его друзьях, Цицерон их защищал, подчеркивая, что «это не преступление», тогда как, становясь обвинителем, он сразу же вываливал на стол целый ворох сплетен. Хотя сам Цицерон, по свидетельству Плиния-младшего, писал любовные стихи своему вольно­отпущеннику Тирону, который был сначала его рабом, а потом секретарем и любовником.

Гомоэротические наклонности, независимо от способа их удовлетворения, никогда не считались в Риме достоин­ством. Народный трибун Гай Гракх в 124 г. до н. э. хвас­тался (и современники подтверждают правдивость его слов), что никакие красивые мальчики не дежурят у его штаба и молодые солдаты в его шатре пользуются большим уважени­ем и безопасностью, чем где бы то ни было³⁷.

Нормативная и бытовая римская эротика подчеркнуто бисексуальна: важен не пол партнера, а то, какое удоволь­ствие он доставляет. Этот принцип формулируется совер­шенно открыто и по современным понятиям — цинично.

Большинство римских поэтов готовы любить как жен­щин, так и мальчиков, это только вопрос предпочтения³⁸.

Страстная любовь Гая Валерия Катулла (87—54 до н. э.) к прекрасной «Лесбии» не помешала поэту посвятить 4 сти­хотворения своей неразделенной любви к юноше Ювенцию. В Других стихотворениях Катулл угрожает некоему Авре­лию, который пытался отбить у поэта «его» мальчика, хва­стается, как ему удалось сексуально овладеть соперником, отбившим у него любовницу, язвительно издевается над женственными «патиками» и т. д. Тибулл, отчасти пред­восхищая Овидия, сочинил стихотворное руководство по обольщению мальчиков, но его собственный опыт по этой части оказался не очень удачным: поэт жалуется на неразде­ленную любовь к юноше Марату, который предпочел ему более богатого поклонника. Проперций (I в. до н. э.) влюблен в женщину, но в грустную минуту желает своим врагам любить женщин, а друзьям — мальчиков, педерас­тия — «спокойная река, где не бывает кораблекрушений: что может произойти в таком узком пространстве?»³⁹.

У Квинта Горация Флакка (65—8 до н. э.), который жил и умер холостяком, есть «тысяча страстей для девушек и тысяча страстей для мальчиков», но эти страсти довольно спокойные. Другу, переживающему любовную драму, поэт советует утешиться в объятиях юной рабыни и раба, избе­гая сильной привязанности к ним. Хотя Гораций часто опи­сывает красивых молодых рабов, женщины у него явно на первом месте. Зато его нежные послания к друзьям по­зднейшие авторы иногда (без достаточных оснований) счи­тают гомоэротическими.

Хотя мифологические образы однополой любви (Орфей, Ганимед, Аполлон и Гиацинт, Нарцисс и др.) из «Мета­морфоз» Овидия стали источником вдохновения для по­зднейшей гомоэротики, сам поэт недвусмысленно предпо­читал женщин. Напротив, болезненный и застенчивый хо­лостяк Вергилий (70—19 до н. э.) любил исключительно юношей, особенно воспитанных им мальчиков-рабов Цебеса и Александра. Цебес в дальнейшем сам стал поэтом, а Александра Вергилий изобразил в своей второй эклоге под именем пастуха Алексиса, в которого безответно влюблен другой пастух, Коридон. Образы друзей-любовников встре­чаются в «Энеиде». Поскольку в средние века Вергилий был самым популярным античным поэтом (недаром Данте выб­рал его своим проводником по аду и чистилищу), эти об­разы оказали огромное влияние на развитие гомоэротической культуры, а имя «Коридон» стало нарицательным.

Много забавных гомоэротических шуток и намеков содер­жат сатиры Марциала и Ювенала. Жестоко высмеивая же­ноподобных юношей и мужеподобных трибад, оба поэта нисколько не стесняются собственных гомоэротических приключений. По словам Марциала, когда похоть горяча, все равно, кто под рукой — девочка или мальчик; ему нра­вится «дешевая и легкая любовь». Однако даже самая луч­шая женщина не может в постели заменить мальчика:

С мальчиком нас захватив, ты, жена, беспощадно бранишься

И говоришь, что его можешь ты мне заменить. Сколько твердила о том шалуну-громовержцу Юнона!

Но продолжает лежать он с Ганимедом своим. Гила герой-Геркулес сгибал, позабывши о луке

А у Мегары, скажи, нечего было сгибать? ^:Дафна-беглянка совсем замучила Феба, но все же

Мальчик Эбалий ему страсти огонь потушил. Хоть Брисеида во всем покорялась внуку Эака,

Друг безбородый его все же был ближе ему. ^! Брось же, прошу я тебя, ты мужское смешивать с женским

И убедись, что жена может лишь женщиной быть⁴⁰.

Любовные стихи к мальчикам писал и автор «Золотого осла» Апулей.

В поздней Римской империи традиционные крестьянс­кие основы сексуальной морали среди господствующих классов были окончательно подорваны. Для императоров и их приближенных не было ничего запретного. Из две­надцати цезарей, биографии которых составил Светоний, связей с мужчинами не имели только двое, многие из этих связей были вызывающе-садистскими. Тиберий «завел мальчиков самого нежного возраста, которых он называл своими рыбками, и с которыми он забавлялся в постели... Говорят, даже при жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не мог устоять, и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флейтис­та»⁴¹. Калигула публично появлялся в женском платье и выполнял как мужские, так и женские сексуальные роли. Нерон садистски насиловал мальчиков и, одетый в звери­ную шкуру, терзал гениталии привязанных к столбу плен­ников; кастрировав мальчика Спора, он пытался сделать из него женщину и торжественно женился на нем. «А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным»⁴². Вителлий имел бурный роман со своим вольноотпущенником. Гелиогабал, вступивший на трон 14-летним мальчиком, был, по-видимому, транссексуалом; он надевал женское платье, отдавался мужчинам, торжественно отпраздновал свадьбу с гигантского роста рабом, которого заставлял бить и всячески унижать себя, и даже мечтал быть кастри­рованным.

Все эти истории, естественно, не вызывали добрых чувств в народе. Единственный император, который пытал­ся возродить благородные традиции греческой любви, — Ад­риан (76—138). Разносторонне образованный человек, по­клонник греческой культуры, Адриан проводил нерепрес­сивную политику, а его главной привязанностью была лю­бовь к юному красавцу греку Антиною, которого император спас во время охоты на львов в Ливии. Когда Антиной уто­нул в Ниле, император повелел обожествить его, основал в его честь город Антинополис и поставил его статуи и бю­сты во всех больших городах Империи. Вряд ли новый культ пришелся по вкусу его подданным, однако образ Антиноя, запечатленный во множестве скульптур, стал популярным символом юношеской красоты и изящества, которых не мо­жет разрушить даже преждевременная смерть. Французская писательница Маргерит Юрсенар посвятила любви Адриана и Антиноя исторический роман, написанный в форме вос­поминаний Адриана (1951), а великий португальский поэт Фернандо Пессоа— поэму «Антиной» (1918), в которой проникновенно говорится о чувственной, телесной стороне однополой любви.

Сексуальные излишества были не единственной и не са­мой важной частью императорской экстравагантности, но именно они символизировали в глазах населения всеобщее падение нравов, отход от традиционной римской морали и разложение общества. Реакцией на это было усиление ас­кетической морали, ориентированной на самоконтроль и сексуальное воздержание, к которому призывали влиятель­ные школы эллинистической философии (неоплатоники, эпикурейцы, киники и стоики). Эллинистические и римс­кие медики (Соран, Руф, Гален, Орибазий), со своей сто­роны, доказывали, что сексуальные излишества ослабляют силы и подрывают здоровье мужчины. Бесплодная и не свя­занная с семейными ценностями однополая любовь выгля­дела одновременно противоестественной, безнравственной и опасной. Все это наложило отпечаток на сексуальную этику раннего христианства.




• ХРИСТИАНСКИЙ ЗАПАД

Под известной нам историей Евро­пы лежит другая,

подземная. Это ис­тория человеческих инстинктов и

стра­стей, подавленных и искаженных ци­вилизацией.

Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно

Цивилизации основывались и под­держивались

теориями, которые отка­зывались подчиняться фактам.

Джо Ортон

Отношение христианства к однополой любви име­ет долгую историю¹.

В отличие от Ветхого завета, ранние христианские тек­сты вообще не упоминают ее. Сам Христос никогда не выс­казывался по этому поводу, а некоторые апокрифические тексты («Тайное Евангелие от Марка») даже вызывали по­дозрения о характере его собственных отношений с «люби­мым учеником».

В Евангелии от Матфея есть один стих, который обыч­но истолковывается как «антисодомитский»: «Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, под­лежит суду; кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне ог­ненной» (Матфей, 5:22). Загадочное негреческое слово «рака», переведенное в русском каноническом тексте Биб­лии как «пустой человек», по мнению специалистов², — ев­рейское rakha (мягкий), которое могло подразумевать жен­ственность и слабость, а заодно и пассивную гомосексуаль­ность, тогда как греческое слово moms, переводимое как «безумие» или «глупость», означало мужскую гомосексуаль­ную агрессию. В переводе на современный язык этот текст запрещает обзывать людей «пидорами», считая такое слово крайне оскорбительным. Но никакой оценки самого гомо­сексуального поведения он не содержит.

Все остальные евангельские высказывания, прямо или косвенно осуждающие однополую любовь, принадлежат од­ному и тому же человеку — апостолу Павлу. Приведу их полностью, с комментариями специалистов.

«Или вы не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники» (Первое послание к коринфянам, 6: 9).

Слово «малакии» обозначало мягких, феминизированных мужчин и ассоциировалось с пассивной гомосексуальнос­тью, но имело и ряд других значений; в Древней Руси «малакией» называлась мастурбация (не отсюда ли происходит слово «малофейка» — сперма?). Многозначно и слово arsenokoitai, переведенное как «мужеложники».

В другом месте, описывая разложение отвернувшегося от Бога языческого мира, Павел пишет: «Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естествен­ное употребление противоестественным; Подобно и мужчи­ны, оставивши естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму— делать непотребства, Так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукав­ства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убий­ства, распрей, обмана, злонравия, Злоречивы, клеветни­ки, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, Безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилости­вы» (Послание к римлянам, 1: 26—31).

Великолепная инвектива! Апостол Павел говорил о сек­се больше всех других апостолов вместе взятых. Может быть, у него была какая-то особая заинтересованность в этом вопросе?

Со своей точки зрения, Павел последователен и логичен. По его мнению, любая сексуальность греховна и низменна и потому допустима только в браке и лишь ради продолжения рода: «А о чем вы писали ко мне, то хорошо человеку не ка­саться женщины. Но, в избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа... Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в по­сте и молитве... Впрочем, это сказано мною как позволе­ние, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе. Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я; Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжи­гаться» (Первое послание к коринфянам, 7: 1—9).

Однако, по словам апостола Павла, Царства Божия не наследуют не только малакии и мужеложники, но также «ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники» (Первое послание к коринфянам, 6: 10). Между тем к этим порокам и их носителям церковь в дальнейшем относилась снисходительно, тогда как содомия стала «нена­зываемой». Почему?

Все отцы церкви прославляли воздержание и девствен­ность. Чтобы скрыться от мира, многие святые основыва­ют монастыри. И одним из самых сильных и опасных со­блазнов для них был секс.

Самый влиятельный богослов раннего христианства бла­женный Августин (354—430) до обращения в новую веру имел не только жену и любовницу, но и пережил в юности страстную гомоэротическую дружбу, которой посвящены самые яркие и человечные страницы «Исповеди».

«Что же доставляло мне наслаждение, как не любить и быть любимым? Только душа моя, тянувшаяся к другой душе, не умела соблюсти меру, оставаясь на светлом рубе­же дружбы; туман поднимался из болота плотских желаний и бившей ключом возмужалости, затуманивал и помрачал сердце мое, и за мглою похоти уже не различался ясный свет привязанности»³.

Внезапная смерть друга повергла Августина в отчаяние: «Куда бы я ни посмотрел, всюду была смерть. Родной го­род стал для меня камерой пыток, отцовский дом — обите­лью беспросветного горя; все, чем мы жили с ним сообща, без него превратилось в лютую муку. Повсюду искали его глаза мои, и его не было». Однако боль утраты не убила привязанности к жизни. Как же могло случиться, что я, его второе «я», жив, когда он умер? Ведь «моя душа и его душа были одной душой в двух телах»⁴. В позднейшем примечании Августин осудил этот крик души как фривольную деклама­цию: греховна не только мысль о слиянии душ, но и сама безоглядная любовь к смертному. Только тот не теряет близ­ких своему сердцу, чья дружба покоится в Боге — «в Том, Кого нельзя потерять»⁵.

Чем сильнее были чувства, которые верующему прихо­дилось преодолевать, тем строже было морально-религиоз­ное осуждение «соблазна». Можно с уверенностью ска­зать, что те отцы церкви, которые красочнее других опи­сывали зло, приносимое женщинами, вожделели к жен­щинам, а те, кто ужасался мужеложству, грезили о мужс­кой любви. Это правильно уловил Розанов, считавший «духовных содомитов» главными носителями идей аскетиз­ма и бесполости.

Запретить другим «плодиться и множиться» эти люди не могли, но тем яростнее они обрушиваются на внебрачный, нерепродуктивный и особенно — однополый секс. По нор­мам канонического (церковного) права, кодифицирован­ного в 309 г. собором в Эльвире (нынешняя Гранада), сек­суальные отношения между лицами одного и того же пола так же греховны и противозаконны, как прелюбодеяние. Мужчина, имевший отношения с мальчиками, не мог по­лучить причастие даже на смертном одре.

Впрочем, разные авторы назначали за этот грех разные наказания. Согласно пенитенциалию папы Григория III (VIII в.), сексуальный контакт между женщинами карался 160-дневным покаянием, а между мужчинами — одногодич­ным. Архиепископ Бурхард Вормский (ум.1025) самые строгие наказания накладывал за содомию и скотоложство. Одинокий мужчина, которому негде разрядить свою похоть и который согрешил один или два раза, наказывался семи­летним постом и воздержанием, женатому покаяние про­длевалось до 10 лет, а если он грешил регулярно — до 15 лет. Юношей наказывали мягче: сто дней на хлебе и воде. Бурхард различал гомосексуальную и гетеросексуальную со­домию, последняя наказывалась гораздо мягче. Другие го­мосексуальные, по нашим понятиям, действия наказыва­лись совсем мягко: взаимная мастурбация — 30-дневным по­каянием, а интерфеморальная близость — 40-дневным (так же, как вызов кого-то на соревнование по пьянке — кто больше выпьет, или как сношение с женой во время Вели­кого поста). Теодор Кентерберийский «самым большим злом» считал оральный секс, все равно, с мужчиной или с женщиной.

Церковные нормы постепенно распространялись и на светское законодательство. Это началось уже в поздней Римской империи. В 342 г. императоры Констанций и Констант запретили не то — если понимать текст закона буквально — однополые браки, не то вообще однополый секс; виновные подвергались «особому наказанию» (возмож­но, кастрации). В 390 г. император Феодосии I, в поряд­ке борьбы с языческими культами, издал закон, по кото­рому пассивная гомосексуальность в борделях наказывалась сожжением заживо. В 438 г. Феодосии II распространил эту кару на всех, уличенных в «пассивной» содомии, а Юс­тиниан в 538 и 544 гг. велел подвергать смертной казни всех участников подобных действий, независимо от сексуальной позиции. Тех, кто «был замечен в этой болезни» (трактов­ка ереси не только как порока, но и как болезни характер­на для средневековой ментальности), кастрировали и води­ли по улицам⁶. По судебнику Льва III и Константина V (741), «виновные в нечистоте» подлежали оба «наказанию мечом», но если пассивный партнер был младше 12 лет, он освобождался от казни. По каноническому праву VII—X вв., мальчики, «сосуд» которых был «разбит», не могли быть рукоположены в священники или дьяконы; если же семя было «пролито» у них между бедер, то они могли при­нять церковный сан. Более поздняя версия этого закона предусматривала для мальчика моложе 15 лет порку и зато­чение в монастырь, потому что он «совершил это неумыш­ленно»⁷.

Женской гомосексуальности церковники уделяли меньше внимания, чем мужской⁸. Хотя апостол Павел считал ее та­кой же отвратительной, как содомия, а святой Иоанн Хризостом писал, что для женщин искать таких сношений даже более постыдно, «ибо они должны быть скромнее мужчин»⁹, церковные наказания за лесбиянство назначались реже, ка­сались преимущественно монахинь и были сравнительно мягкими. По пенитенциалию Теодора, сексуальная связь двух женщин, как и «одинокий порок», каралась трехгодич­ным покаянием; замужние женщины наказывались строже вдов и девственниц, потому что их поступок был также пре­любодеянием¹⁰. По другому источнику, совместная мастур­бация наказывалась церковным покаянием и пребыванием на хлебе и воде в течение 38 дней; если женщины спали друг с другом, наказание продолжалось 40 дней; если при этом одна из женщин ласкала груди другой или «каталась на ней», к сорокадневному посту добавлялись 100 дней покая­ния, а если происходило «истечение», покаяние продлева­лось до двух лет.

Выполнялись ли эти драконовские законы и были ли они эффективны? Каковы бы ни были церковные и светские законы, од­нополая любовь всегда имела какие-то социальные ниши. В раннем средневековье ее главными убежищами были во­инские братства (пережитки древних мужских союзов) и монастыри.

Германские племена, на территории которых возник за­падноевропейский феодализм, имели развитые воинские организации, где презиралось все женственное и действовали уже знакомые нам обряды мужских инициации, вклю­чавших, возможно, и сексуальные контакты между старши­ми и младшими. У взрослых мужчин жестко табуировалась только рецептивная позиция. Одно из самых ругательных слов в старонорвежском языке, на котором написаны скан­динавские саги, — аргр (argr) — обозначает мужчину, кото­рого сексуально использовали как женщину. Этот акт по­крывал мужчину несмываемым позором, зато тот, кому удалось, силой или хитростью, овладеть врагом или сопер­ником, приобретал почет и славу¹¹.

Изменить эту древнюю психологию было не так-то про­сто, да и сами условия воинской жизни, включая половую сегрегацию, благоприятствовали сексуальным контактам между мужчинами. Из всех так называемых варварских правд только принятый около 650 г. закон находившегося под сильным римским влиянием вестготского королевства (на территории Испании) запретил однополый секс, пре­дусмотрев в качестве кары кастрацию обоих участников. В быту отношение к этому «пороку» и после христианизации долго оставалось снисходительным.

Первый король салических франков Хлодвиг в день свое­го крещения покаялся в этом грехе и получил отпущение. Один из его преемников Гуго Капет, согласно легенде, за­метив однажды в углу церкви двоих ласкающих друг друга мужчин, прикрыл их своим плащом, а затем вернулся к ал­тарю, чтобы дать грешникам время скрыться¹².

Феодальный рыцарский эпос, ставивший верную воинс­кую дружбу выше супружеской любви, имеет отчетливые, хотя и не выраженные прямо, гомоэротические тона. «Песнь о Роланде» (XII в.) рассказывает, что невеста рыца­ря, красавица Альда, услышав о смерти своего суженого, тут же падает мертвой. Сам же умирающий Роланд не вспо­минает о невесте, зато горько оплакивает своего друга, со­ратника и оруженосца Оливье. Гомосексуальные отношения были распространены в некоторых рыцарских орденах и иногда даже включались в их тайные обряды. В этом обви­няли, например, тамплиеров (храмовников); впрочем, суд над ними был далек от объективности — французский король Филипп IV Красивый просто позарился на богатства ордена; ни в одной стране, кроме Франции, где соответ­ствующие признания были получены под жестокими пытка-ми, эти обвинения не подтвердились.

Содомия часто практиковалась среди молодых странству­ющих рыцарей, между рыцарями и пажами и т. д. По сло­вам французского хрониста XII в., молодые странствующие рыцари «любили друг друга, как братья», но многие наме­кали на то, что их отношения были «нечистыми». Любовь к мальчикам упоминается в лирике трубадуров и в песнях странствующих студентов — вагантов. Часто вспоминали ее и в связи с «оседлыми» молодежными сообществами («маль­чишники», «братства», «королевства шутов», «аббатства молодежи»).

Самым массовым прибежищем и рассадником гомосексу­альных отношений были, естественно, монастыри. Обет безбрачия и половая сегрегация делали их практически не­избежными, молодые монахи и послушники вольно и не­вольно «вводили в соблазн» старших и друг друга. Основа­тель одного и первых коптских монастырей (313) святой Пахомий постановил, что монахи не должны не только спать на одном матрасе, но даже сидеть вплотную друг к другу в трапезной. Его младший современник святой Васи­лий писал: «Во время трапезы садись подальше от своего молодого брата; ложась отдыхать, не оставляй свою одежду рядом с его одеждой; лучше, если между вами ляжет стар­ший брат. Когда молодой брат разговаривает с тобой или поет напротив тебя в хоре, отвечай ему с опущенной голо­вой, чтобы ненароком не взглянуть пристально ему в лицо, чтобы злой сеятель не заронил в тебя семя желания, кото­рое прорастет разложением и гибелью»¹³.

Советы подкреплялись запретами. Второй Турский собор (567) запретил монахам и священникам спать по двое в по­стели. Позже это правило было распространено и на мона­хинь. Донат из Безансона (VII в.) запрещает монахине даже брать другую за руку и называть ее «девочкой» (за такое об­ращение обе получают по 40 ударов). Они должны спать отдельно, при свете и обязательно одетыми¹⁴. Парижский (1212) и Руанский (1214) соборы запретили монахиням спать вместе и рекомендовали, чтобы в спальнях всю ночь горел свет. Увы, ничего не помогало!

В X в. настоятель аббатства Сен-Жермен де Прэ Аббон горько жалуется на всеобщий разврат. В середине XI в. фанатичный святой Петр Дамиан в «Книге Гоморры» тщет­но призывал папу Льва IX усилить борьбу с содомией. В начале XII в. архиепископ Кентерберийский святой Ансельм, отвечая по подобные же требования, разъяснял, что «этот грех стал таким распространенным, что почти никто даже не краснеет из-за него и поэтому многие погружаются в него, не осознавая его серьезности»¹⁵.

Гомоэротические чувства и привязанности были самы­ми разными. У одних это были откровенно сексуальные связи, о которых светские молодые люди говорили с шут­ками и прибаутками. У других гомоэротизм облекался в форму интимной страстной дружбы, сексуальная подопле­ка которой, возможно, даже не осознавалась ее участни­ками. Позже такие отношения стали называть «особенной дружбой».

Ученые монахи раннего средневековья писали своим уче­никам и коллегам любовные письма и стихи, называя друг друга символическими именами, вызывающими вполне оп­ределенные классические ассоциации (например, Алкуин называл одного из своих любимых учеников Дафнисом).

Настоятель монастыря в Рьеволксе (Англия) святой Аэльред (XII в.) в трактате «О духовной дружбе» осмелился даже перефразировать слова Иоанна Богослова, что «Бог есть лю­бовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге» таким об­разом: «Бог есть дружба, и пребывающий в дружбе пребы­вает в Боге, и Бог в нем». «Когда я был еще школьни­ком, — вспоминал Аэльред, — меня пленяло очарование моих друзей, среди всех опасностей и слабостей этого воз­раста мой дух полностью подчинялся чувству и потребности любить. Ничто не казалось мне слаще, милее и достойнее, чем любить и быть любимым»¹⁶. Обет безбрачия не позволял Аэльреду любить женщин, зато открыл его сердце для при­вязанности к молодым монахам.

Хотя гомоэротический характер привязанностей Аэльреда и похожих на него людей очевиден, не всегда можно с уверенностью сказать — да и так ли это важно? — были ли их взаимоотношения только духовными или также телесны­ми. В средние века дистанция между неосознанным гомоэротизмом и гомосексуальностью была гораздо больше, чем сегодня. Люди могли не осознавать истинной природы соб­ственных чувств и не допускать их телесной материализа­ции. Потребность в эмоциональном тепле и психологичес­кой интимности была в монастырях настолько сильна, что нежные письма иногда писали даже незнакомым людям или тем, кого не видели годами.

Но отнюдь не все церковники придерживались религиоз­ных канонов. В X—XII вв. духовные лица (настоятель влия­тельной церковной школы в Шартре епископ Реннский Марбод; аббат, затем архиепископ Дольский Бодри де Бургей; ученик Пьера Абеляра Хилари Англичанин и др.) создали на латинском языке целый жанр откровенно эротической лю­бовной лирики, обращенной к мальчикам и юношам. В по­слании «Анжуйскому мальчику» Хилари воспевает его красо­ту и умоляет снизойти к своим чувствам: «Как бы мне хоте­лось, чтобы ты пожелал денег!.. Ты напрасно думаешь, что такие отношения порочны. Это глупо, мальчик, быть таким несговорчивым». «Красивый мальчик, прекрасный цветок, сверкающий алмаз, если б ты только знал, что очарование твоего лица стало факелом моей любви», — заклинает он дру­гого адресата, «английского мальчика»¹⁷.

Сохранилось и несколько лесбийских текстов. Очарова­ние лесбийской любви описывал трубадур конца XII в. Этьен де Фужер. Другой трубадур, Бьери де Роман, не то пи­сал от имени женщины, не то в самом деле был таковой. Дошли до нас и любовные письма средневековых монахинь: «Когда я вспоминаю поцелуи, которые ты мне давала, и как с нежными словами ты ласкала мои маленькие груди, я хочу умереть, потому что не могу увидеть тебя»¹⁸.

Во многих средневековых городах существовали мужские бордели. Особенно славилась ими Флоренция, в Германии педерастов даже прозвали «флорентийцами». Обычными местами встреч были определенные бани и парикмахерские. Про­дажных мальчиков на жаргоне называли «ганимедами», их по­иск — «охотой», а сами гомосексуальные действия — «игрой». Кроме специфических субкультур, какими были рыцарс­кие братства, группы странствующей молодежи, студенчес­кие сообщества и монастыри, существовали люди, на ко­торых ни церковные, ни светские законы практически не распространялись: монархи и высшие духовные и светские феодалы. Слабостью к мужскому полу прославились анг­лийские короли Вильгельм II Рыжий, Ричард Львиное Сер­дце, Эдуард II, Яков I, короли Франции Филипп II, Иоанн И, Генрих III, Людовик XIII, германские импера­торы Фридрих II и Рудольф II, прусский король Фридрих II, Конрадин Сицилийский, римские папы Павел II, Сикст IV, Юлий II, Лев X, который, по слухам, даже умер в объятиях мальчика, Адриан VI , Юлий III и несчетное мно­жество князей, кардиналов, архиепископов и прочих знат­ных и могущественных людей.

Эти государи были очень разными. Ричард Львиное Сер­дце, вся жизнь которого проходила в походах, а брак остал­ся бездетным, отличался воинственностью и жестокостью (по его приказу после взятия Акры были вырезаны 3000 му­сульманских воинов) и в то же время рыцарской галантно­стью. Император Фридрих II вел длительную борьбу с рим­ской курией и славился как поэт и покровитель искусств. Папа Юлий II известен столько же своей воинственностью, сколько любовью к искусству, он покровительствовал Ра­фаэлю и Микеланджело и заложил собор Святого Петра. Император Рудольф II увлекался астрологией и алхимией.

Над державными содомитами смеялись. В 1098 г. горо­жане Тура публично распевали на улицах куплеты о преступ­ной связи своего архиепископа, прозванного Флорой, с епископом Орлеанским. Их постыдные слабости использо­вались для их дискредитации и свержения.

Так случилось с Эдуардом II, трагической судьбе которо­го посвящены знаменитая пьеса Марло и фильм Джармена (его история подробно описана также в романе Мориса Дрюона «Французская волчица»). Сначала мятежные бароны вынудили короля выдать им своего молочного брата и любовни­ка Пьера де Гавестона и, нарушив данное слово, убили его. А после того как Эдуард проиграл войну баронам, его новый фаворит Хью Деспенсер был казнен, а сам король тайно зверски убит (чтобы скрыть следы преступления, ему засуну­ли в задний проход раскаленный железный прут).

Отношение церкви и светских феодалов к однополой люб­ви зависело прежде всего от политических причин. Гонения на содомитов, как правило, усиливались в периоды полити­ческих и духовных кризисов, параллельно росту религиозной и прочей нетерпимости, или когда властям было нужно най­ти козла отпущения, чтобы разрядить народное недовольство. В XI—XII вв. римская курия довольно вяло реагировала на требования усилить борьбу за очищение нравов. Но отдать эту инициативу в чужие руки, особенно когда собственное ее вли­яние стало падать, она не могла. Усиление преследования со­домитов во второй половине XII в. было связано с политичес­кой атмосферой крестовых походов: приписав собственный порок иноверцам-арабам, церковь тем самым укрепляла «хри­стианскую солидарность» против общего врага.

Если в раннем средневековье содомия была просто одним из многих грехов, то в первой половине XIII в. ее прирав­нивают к ереси и демонизируют, поручая расследование та­ких обвинений только что созданной «святейшей инквизи­ции», и наказывалась она уже не штрафом или изгнанием, а сожжением на костре.

Активную роль в этой репрессивной политике играет и государство. Во второй половине XIII в. антисодомитские законы были приняты в большинстве европейских госу­дарств. В Англии сожжение содомитов ввел Эдуард I, во Франции — Людовик IX. В Кастилии по законам Альфон­са X содомия наказывалась кастрацией и затем повешением за ноги до наступления смерти; в конце XV в. Фердинанд и Изабелла заменили эту казнь сожжением. Такое же законо­дательство вводится во многих итальянских городах. Таким образом, «грех» стал ересью, а затем и уголовным преступ­лением. Чем расплывчатее были формулировки законов, тем легче их было применять.

Сколько людей стали жертвами этих репрессий? Во Франции с 1317 по 1789 г. состоялось 73 «содомитских» процесса и было сожжено 38 человек. Из 30 тысяч дел, рас­следованных португальской инквизицией, обвинение в «не­называемом пороке» содержалось в 900, однако содомия могла быть и гетеросексуальной; кроме того, к некоторым категориям преступников, например подросткам, проявля­ли снисхождение, так что сожжено было «всего» 50 чело­век. В Италии, где подобными делами занимались светс­кие власти, наказания были не столь суровыми. Во Фло­ренции с 1348 по 1461 г. состоялось 50 процессов о содо­мии, и было вынесено 10 смертных приговоров, из них 7 — за гомосексуальные действия, во всех семи случаях содомия сопровождалась отягчающими обстоятельствами, вроде гра­бежа, изнасилования и т. п. В Испании костры инквизи­ции полыхали вовсю. В одной только Севилье между 1578 и 1616 гг. было сожжено 52, в Валенсии (приблизительно за то же время) — 17, в Сарагосе — 34, в Барселоне — все­го двое¹⁹. Многое зависело от местных условий и прилежа­ния властей. Парижский парламент между 1565 и 1640 гг. рассмотрел 176 дел о содомии, а в Лионском суде их не было вовсе.

Если сравнить эти цифры с тем, что в Англии между 1500 и 1700 гг. было казнено 5000 ведьм²⁰, преследование содоми­тов выглядит сравнительно умеренным. Но на самом деле жертв было много больше. Каждый процесс, который вела инквизиция, сопровождался пытками, которым подвергались не только обвиняемые, но и многочисленные свидетели. Плюс общественное мнение. Если в наши дни обвинение сек­суального характера, даже не будучи доказанным, может сло­мать человеку жизнь, чего было ждать в средние века?

Драконовские законы были не только средством сохра­нения идеологической монополии церкви и ее собственной самозащиты, но и отражали влияние консервативных на­родных масс. В сознании простых и необразованных лю­дей содомия, как и все прочие сексуальные изыски, была проявлением общей развращенности и безнравственности правящих верхов. Внимание сосредоточивалось исключительно на внешних признаках. Почти все выпады против засилья «грязных катамитов» при английском королевском дворе в XI—XII вв. концентрировались на «женственной» внешности, манерах и одежде молодых дворян. Особенно бурные страсти вызывали длинные волосы. Ношение длинных волос само по себе не было ни новомодным, ни «женственным». У германских племен раннего средневеко­вья длинные волосы считались символом мужской силы и могущества. При низложении меровингского короля ему насильно обстригли волосы на голове (не в этом ли и смысл монашеского пострига?). Тем не менее в XII в. длинные волосы стали считать признаком изнеженности и продуктом норманнского влияния; некоторые священники не только осуждали их в пламенных проповедях, но и, если представлялась возможность, собственноручно стриг­ли королей и лордов.

Облекая свою зависть к аристократии в форму борьбы за нравственное очищение и обновление, средневековые горожа­не были гораздо нетерпимее циничных князей церкви. Рост влияния этого класса везде и всюду сопровождался усилением репрессий. Протестантские церкви были в этом отношении ничуть не либеральнее католической. Взаимные обвинения в содомии — один из самых распространенных «аргументов» в спорах между протестантами и католиками в XVI в.

Положение и репутация однополой любви заметно улуч­шились в эпоху Возрождения. Гуманисты распространили на нее общую реабилитацию тела и плоти. В ренессансной системе ценностей однополая любовь — не преступление, а «красивый порок» (le beau vice), о природе которого можно говорить и спорить. Марсилио Фичино, Мишель де Монтень и Эразм Роттердамский, вслед за Платоном, утверж­дали, что некоторые мужчины от природы предрасположе­ны больше любить юношей, чем женщин. Хотя формально содомия оставалась преступлением, многие смотрели на нее сквозь пальцы или с юмором, а некоторые даже бравирова­ли ею. В одной из новелл «Декамерона» муж, застав у сво­ей жены юного любовника, вместо положенной сцены рев­ности заставил молодого человека развлекаться втроем всю ночь, так что наутро юноша не знал, кто с ним забавлялся больше — жена или муж²¹.

Скульптора Бенвенуто Челлини (1500—1571) дважды, в 1527 и 1557 гг., привлекали к суду за связи с мальчиками, причем во второй раз он был вынужден признаться и был приговорен к штрафу и четырем годам тюрьмы. Однако он не только избежал тюремного заключения, но и продолжал пользоваться покровительством высоких лиц и выполнять заказы князей церкви. Когда его враг и соперник Баччо Бандинелли в присутствии герцога Медичи обозвал его «содомитищем», Челлини ответил: «Дал бы Бог, чтобы я знал столь благородное искусство, потому что мы знаем, что им занимался Юпитер с Ганимедом в раю, а здесь на земле им занимаются величайшие императоры и наибольшие короли мира. Я низкий и смиренный человечек, который и не мог бы, и не сумел бы вмешиваться в столь дивное дело». Это заявление было покрыто общим хохотом.

Бисексуальный художник явно поскромничал. По его собственным признаниям, он всю жизнь увлекался мальчи­ками. В юности он «завел общение и теснейшую дружбу» со своим сверстником Франческо Липпи (внуком великого живописца). «От частого общения у нас родилась такая лю­бовь, что мы ни днем, ни ночью никогда не расстава­лись...» С другим юношей, Пьеро Ланди, «мы любили друг друга больше, чем если бы были братьями». При расстава­нии Пьеро «плакал, не переставая, и дал мне десять золо­тых скудо, а я попросил его вырвать мне несколько волоси­ков с подбородка, которые были первым пушком». В Риме у Бенвенуто возникла «страстная любовь», «какая только может вместиться в груди у человека», к четырнадцатилет­нему ученику Паулино. Даже Христос снился Челлини «в виде юноши с первым пушком»²².

Художник Джованни Бацци (1477—1549) даже налоговые декларации подписывал своим прозвищем «Содома», под которым и вошел в историю живописи. Английский поэт и драматург Кристофер Марло (1564—1593), по словам при­ставленного к нему тайного осведомителя, говорил, что «кто не любит табака и мальчиков — дураки». А герой рассказа флорентийского писателя Маттео Банделло (1485— 1561) на упреки духовника, что он скрыл на исповеди свои гомосексуальные приключения, ответил: «Развлекаться с мальчиками для меня естественнее, чем есть и пить, а вы спрашивали меня, не согрешил ли я против природы!»²³

В ренессансной Италии, как и в средние века, различа­ли разные типы однополой любви и сексуальности. Первым и важнейшим водоразделом была сексуальная позиция. Мужчины, которые любили мальчиков, как женщин, не выделялись в особую категорию, это считалось нормальным мужским поведением. Напротив, женственных и «пассив­ных» мужчин презрительно называли «катамитами», «кинедами», «андрогинами» или «гермафродитами». Это счита­лось постоянным состоянием.

Не менее важным было разграничение телесных и духов­ных аспектов однополой любви. Многие гуманисты, на­пример Монтень, осуждают педерастию и содомию, но воспевают мужскую дружбу, ставя ее значительно выше любви к женщинам (дружбу Монтеня с Этьеном де Ла Боэси многие биографы считают гомоэротической). Мужская дружба занимает одно из центральных мест в гуманисти­ческой системе ценностей. Поскольку вопрос об ее воз­можной, хотя и не обязательной, эротической подоплеке оставался деликатным, такие отношения предпочитали на­зывать «сократической дружбой» или «платонической лю­бовью», считая их, по умолчанию, чисто духовными (иногда они таковыми и были) и оказывая им всяческое уважение²⁴. Итальянские гуманисты Пикоделла Мирандола и Джироламо Бенивьени даже похоронены в одной моги­ле, как муж и жена. Этот пример — не единственный. В музее Фицвильямса в Кембридже можно увидеть написан­ные Карло Дольчи портреты сэра Джона Финча (1626— 1682) и Томаса Бейнса (1622—1681).Подружившись маль­чиками в Кембридже, они прожили вместе всю жизнь (когда Финч уехал в Италию, Бейнс последовал за ним) и даже похоронены рядом. В церкви их родного Крайст-колледжа им поставлен общий мраморный памятник с трогательной латинской эпитафией, прославляющей их верную дружбу, в которой современники не видели ничего предосудительного.

Более откровенным — его нельзя даже назвать эвфемиз­мом — было распространенное в итальянском, французском и английском языках XVI—XVII вв. выражение «мужская любовь». Иногда употреблялось и выражение «мужской раз­говор» (masculine conversation); слово «разговор» вообще не­редко имело сексуальный смысл.

Многих гениев итальянского Возрождения подозревали или обвиняли в гомоэротизме и сексуальных связях с маль­чиками и молодыми людьми. В большинстве случаев дока­зать или опровергнуть эти обвинения одинаково трудно: о личной жизни художников сохранилось слишком мало сви­детельств, а истолкование творчества — дело довольно субъективное.

О флорентийском скульпторе Сандро Донателло (1386— 1466) достоверно известно только то, что он предпочитал брать в ученики красивых мальчиков, и по поводу его отно­шений с ними всегда ходили сплетни и анекдоты, на кото­рые веселый и жизнерадостный художник не обращал вни­мания. Две его знаменитые скульптуры «Давид» и «Святой Георгий» многим кажутся гомоэротическими. «Давид» До­нателло выглядит не библейским героем, а кокетливым андрогинным подростком, странным образом сочетающим мускулистые руки с женственной мягкостью и округлостью бедер; его эротическая соблазнительность еще больше под­черкивается экзотической шляпой и высокими сапогами. Ни до ни после Донателло никто Давида таким не изобра­жал. Что же касается «Святого Георгия», то в XVI в. на его счет во Флоренции ходила шуточная поэма, автор которой называет статую «мой красивый Ганимед», расхваливает ее телесные прелести и заявляет, что «такой красивый маль­чонка» был бы идеальной заменой реального любовника: правда, им можно только любоваться, зато не будет ни из­мен, ни сцен ревности²⁵. Но художник не может отвечать за чужое эротическое восприятие.

О сексуальности Гвидо Рени, кисти которого принадле­жит самый «гомоэротический» «Святой Себастьян» эпохи Возрождения, приводивший в экстаз целые поколения геев, никаких слухов до нас не дошло, биографы считают, что он был асексуален.

На Сандро Боттичелли (1444—1510) в 1502 г. был напи­сан анонимный донос, в котором его обвиняли в содомии с одним из его подмастерьев, но художник обвинения ка­тегорически отрицал и власти даже не начали по этому делу следствия²⁶.

Имя Леонардо да Винчи (1452—1519) фигурировало в списке клиентов 17-летнего проститута Сантарелли, против которого в 1476 г. во Флоренции было заведено уголовное дело, но сам художник, как и прочие клиенты Сантарелли, вопреки тому, что написано в большинстве книг по истории гомосексуальности, ни в чем не обвинялся. Один автор XVI в. писал, что Леонардо любил исключительно мальчиков-подростков не старше 15 лет, но это не доказано.

В отличие от большинства своих современников, Лео­нардо тщательно оберегал свою личную жизнь от посторон­них взоров. Близких женщин у него не было. Многолетним спутником жизни художника был подобранный им в Мила­не красивый юноша Салаи, который был одновременно его учеником, слугой и подмастерьем. Подобно многим маль­чикам этого типа, Салаи был нечист на руку и в конце кон­цов оставил Леонардо, тем не менее мастер любил его и за­вещал ему крупную сумму денег. После ухода Салаи худож­ник взял к себе в дом юношу благородного происхождения Франческо Мельци, который был ему чем-то вроде сына, последовал за ним во Францию, оставался с ним до самой смерти Леонардо и унаследовал его огромный архив. О ха­рактере отношений художника с Салаи и Мельци ничего достоверно не известно, они вполне могли оставаться патерналистски-платоническими, тем более что и в творчестве Леонардо очень мало чувственного, оно выглядит асексуаль­ным. Фрейд в своей знаменитой психобиографии Леонардо (1910) пришел к выводу о его латентном гомоэротизме.

Микеланджело Буонаротти (1475—1564), в отличие от Леонардо, отличался страстным характером. В молодости он дважды подвергался гомосексуальному шантажу и научился осторожности. Когда отец одного юноши, желая пристроить сына учеником к великому мастеру, предложил художнику использовать его в постели, тот с негодованием отверг это предложение. Была ли эта реакция искренней или демонстративной, мы не знаем. Некоторые исследова­тели считают, что Микеланджело вообще избегал физичес­кого секса, будь то с женщинами или с мужчинами. Микеланджело-художник определенно предпочитал мужскую наготу женской, а в его любовных сонетах, посвященных преимущественно мужчинам (при их публикации в 1623 г. внучатый племянник Микеланджело фальсифицировал их, заменив местоимения мужского рода на женские), явно присутствуют гомоэротические мотивы.

Источником вдохновения для немолодого, а по тогдаш­ним представлениям старого (в момент их первой встречи ему было 57 лет) художника была многолетняя страстная любовь к 23-летнему римскому дворянину Томмазо де Кавальери, которому Микеланджело дарил рисунки и посвя­щал любовные стихи; учитывая сословную и возрастную разницу между ними, это чувство, скорее всего, оставалось платоническим и какое-то время сосуществовало с любовью к Виттории Колонна. Большинство современных исследова­телей склонны считать Микеланджело гомо- или, по край­ней мере, бисексуалом.

Относительно Микеланджело Меризи да Караваджо (1571—1610), который рисовал нежных женственных маль­чиков (эрмитажного «Мальчика, играющего на лютне» и «Торговца фруктами» из галереи Боргезе искусствоведы дол­го принимали за девочек) и с именем которого связано не­сколько громких скандалов, закрепивших за ним репутацию содомита, долгое время все казалось ясным, но недавно и на его счет возникли сомнения*.

• Как доказывает автор недавней монографии (Gilbert), все обвинения ^в адрес Караваджо выдвинуты его врагами (художник отличался буйным нравом и постоянно попадал в различные переделки) и не выдерживают критической проверки. Первый раз его заподозрили на том основании, что он ходил за группой школьников и следил за их телодвижениями, но ^для художника такой интерес более чем естествен. Гвидо Рени еще на школьной скамье просил своих соучеников застывать в различных позах и рисовал их. Другой раз Караваджо формально обвинили в том, что не­кий молодой человек является его «бардассой», но найти этого юношу следствию не удалось и дело кончилось ничем. Караваджо действительно семь лет прожил вместе с другим молодым художником, но так делали в то время многие художники. Не подтвердилось и мнение о гомосексуаль­ности одного из покровителей Караваджо, кардинала Дель Монте. Что же касается «андрогинности» его мальчиков, то это во многом дело воспри­ятия, хотя мальчики Караваджо значительно сексуальнее, чем было при­нято в то время, да и много лет спустя.

С кем спали и кого любили художники Возрождения, в общем-то, не так уж важно. Существенно то, что, реаби­литируя человека, они реабилитировали также и гомосексу­альное желание и создали новые образы мужского тела, любви и чувственности.

Средневековое искусство не стеснялось наготы и не скрывало половых признаков (даже у младенца Христа пе­нис обычно тщательно выписан), но ему чужд античный культ телесности. Согласно христианской идеологии, наше земное тело несовершенно и достойно презрения, «умерщ­вление плоти» выражает желание освободиться от нее, стать как можно бестелеснее. С этим связан и типичный мазохизм христианских мучеников: пытки и казни — любимый и едва ли не единственный приемлемый контекст изображения об­наженного тела в религиозном искусстве.

В эпоху Возрождения мужское тело и потребность физи­чески совершенствовать его были открыты заново. Выстав­ленная напоказ прекрасная мужская нагота волновала и тре­вожила воображение. Рассказывают, что мраморное распя­тие работы Бенвенуто Челлини настолько шокировало Фи­липпа II Испанского, что он прикрыл пенис Христа соб­ственным носовым платком. Микеланджело, в нарушение античного канона, «натуралистически» изваял Давида с лоб­ковыми волосами, хотя, как дань греческим традициям, — необрезанным. Альбрехт Дюрер в знаменитом автопортрете тщательно выписал собственные гениталии, которые выгля­дят такими же напряженными, как лицо художника.

В искусстве Возрождения представлены все три главные ипостаси маскулинности — 1) мальчик-подросток, 2) мяг­кий, женственный андрогин и 3) мужественный и сильный мужчина, — каждая из которых способна вызвать у зрителя сложную гамму чувств, включая гомоэротические. Чаще всего это античные (Ганимед, Эрос, Гермес, Аполлон и Гиацинт, Нарцисс, Гермафродит) или библейские (Давид) сюжеты и образы. Однако художники интерпретировали их по-разному²⁷. У одних Ганимед — испуганный маленький мальчик, у других — подросток; в скульптуре Челлини орел не похищает Ганимеда, а смирно сидит у его ног, в то вре­мя как подросток гладит его по голове. Большинство худож­ников итальянского Возрождения предпочитали изображать нежных андрогинных юношей, вроде «Иоанна Крестителя» и «Бахуса» Леонардо. Микеланджело, напротив, предпочи­тает сильное и мужественное тело. Его Давид не имеет ни­чего общего с кокетливым подростком, изваянным Дона­телло. Такую же мужскую силу излучает «Победа», симво­лизирующая торжество юности над старостью.

Ренессансное отношение к «красивому пороку», отчасти сохранившееся в елизаветинской Англии и во Франции XVII в., было сугубо верхушечным, элитарным, типичным для аристократической и богемно-артистической среды, где нормы официальной морали не действовали. Если красивая внешность открывала юноше путь в мастерскую великого ху­дожника или в королевскую опочивальню, с какой стати он стал бы упускать такую возможность? Тем более что такие отношения, какова бы ни была их мотивация, не рассмат­ривались как альтернатива семье и браку.

Миньоны Генриха III Французского, о женственности ко­торых парижане распевали сатирические куплеты, были зав­зятыми дуэлянтами и женатыми мужчинами и с успехом во­лочились за придворными дамами (один из них, де Сен-Мегрен, был даже убит за то, что соблазнил герцогиню де Гиз).

Явные и скрытые содомиты пользовались большим влия­нием при дворе Людовика XIII (1601—1643)²⁸. Сам король с Детства боялся женщин, по контрасту с отцом, известным ловеласом Генрихом IV, его прозвали «Людовиком цело­мудренным». Открытыми содомитами были родной брат короля герцог Гастон Орлеанский, сводный брат (сын Ген­риха IV и Габриели д'Эстре) герцог Сезар де Вандом, прин­цы из дома Бурбонов отец и сын де Конде, маршал де Граммон и его сын граф де Гиш, герцог де Бельгард, кар­динал Людовик де Гиз и многие другие вельможи.

Наличие влиятельных покровителей позволяло француз­ским «либертинам», как осудительно называли сторонников свободной, не признающей религиозных ограничений, ге­донистической морали, не только удовлетворять свои нека­нонические сексуальные склонности, но и создавать тайные сети дружеских связей, основанных на общности эротичес­ких вкусов.

Возникает нелегальная, но и не совсем подпольная го­мосексуальная субкультура и традиция. Сборник гомоэротических стихов Теофиля де Вьо (1590—1626), которого много лет преследовали за связь с юным, на девять лет младше его, Жаком Балле де Барро, переиздавался в XVII в. 93 раза! Де Барро, также поэт и вольнодумец, про­званный «вдовой Теофиля» и «королем Содома», в свою очередь, передал эстафету собственному возлюбленному, поэту Дени Сангену де Сен-Павену (1595—1670).

«Король-Солнце» Людовик XIV, в отличие от отца, лю­бил исключительно женщин, но что он мог сделать со свои­ми родственниками и приближенными? Младший брат коро­ля герцог Филипп Орлеанский обожал носить женское пла­тье на балах и карнавалах (в детстве его так наряжали взрос­лые) и не скрывал своих любовных отношений с графом де Гишем и шевалье де Лоррэном, что не мешало ему быть ус­пешным полководцем, вызывая у короля жгучую зависть. В 1678 г. несколько знатных молодых людей (де Гиш, де Грам­мон и др.) создали тайный орден, члены которого приняли обет полного воздержания от женщин, кроме как для про­должения рода. Вступлению в орден предшествовал обряд инициации, включавший интимный осмотр тела новичка магистрами. В 1681 г. в орден вступил 18-летний внебрач­ный сын короля и Луизы де Лавальер граф де Вермандуа, который не только все разболтал своим многочисленным друзьям, но и пригласил присоединиться к ордену 16-летнего красавчика и ловеласа принца де Конти. Разгневанный король приказал выпороть Вермандуа в своем присутствии и отправил в ссылку; Конти был отправлен к семье в замок Шантильи, остальные получили выговоры.

Но молодые аристократы продолжали свои дебоши. Од­нажды, возвращаясь из борделя, «пьяные как свиньи», они попытались изнасиловать приглянувшегося им юного тор­говца, а когда тот оказал сопротивление, один из нападав­ших выхватил шпагу и отсек юноше половые органы, пос­ле чего хулиганы убежали, оставив жертву истекать кровью. Дело дошло до короля, но наказание было мягким: юный герцог де Ла Ферте получил от короля выговор, министр Кольбер публично выпорол своего сына, а маркиза де Бирана отец срочно заставил жениться.

Вообще знатные люди предпочитали защищать своих от­прысков. Когда в 1722 г. престарелый маршал де Вильруа по собственному почину добился удаления от двора своего внука маркиза д'Алинкура, который вместе с молодым гер­цогом де Буфлером пытался прямо в парке «содомизировать», с его полного добровольного согласия, третьего юно­го аристократа, при дворе осуждали не внука, а деда. Пле­мянник маршала принц Шарль Лотарингский сказал ему: «Мсье, не следует дисциплинировать своих детей с помо­щью короля, для этого есть другие способы; лично я не стал бы ничего предпринимать по такому поводу».

Между прочим, эти распутные молодые дворяне были от­личными воинами. Военный министр Людовика XIV Лувуа в беседе с королем даже выдвигал в их защиту довод, что со­домиты охотно идут в армию, а будь они устроены иначе, они предпочитали бы сидеть дома с женами и любовницами.

Содомитами, причем некоторые — исключительно «пас­сивными», были знаменитейшие полководцы XVII в.: вели­кий Конде, маршал Вандом, который подставлял свой зад буквально всем желающим, не различая чинов и званий, его брат приор Вандомский, маршал д'Юксель, маршал герцог де Вильяр, маршал Тюренн. Прославленный воена­чальник принц Евгений Савойский с детства отличался женственностью и настолько легко отдавался всем желающим молодым мужчинам, что его прозвали «мадам путана». «Женственные» в постели, эти люди были мужественны в бою и во всем остальном. Хотя на их счет ходила масса ска­брезных песенок и шуток, в них сквозило не осуждение, а смех. А то, что простительно маршалам, подавно не зазор­но для связанных обетом безбрачия кардиналов и епископов или всеми нелюбимых крючкотворов-юристов.

На официальном языке такие отношения именовались «гре­хом», «пороком» или «извращением», в обыденной же речи их чаще называли «любовью к мальчикам», «греческой», «фило­софской», «сократической», «итальянской» или «флорентий­ской» любовью, «страстью», «склонностью», «вкусами» или просто «нравами». Из-за особой распространенности «нравов» среди католического духовенства их иронически называли «апостолами ануса», их невидимое сообщество — «братством», «орденом» или «конгрегацией», а самую анальную пенетрацию — «обрядом». Глагол «содомизировать» иногда заменяли словом «лойолизировать», по имени основателя ордена иезу­итов Игнатия Лойолы, сомнительную сексуальную репутацию которого язвительно обыгрывал Вольтер.

Однако шутить на эти темы могли только привилегиро­ванные. В Европе XVII—XVIII вв. содомия была сослов­ным, классовым преступлением. Анализ французских су­дебных дел и архивов показывает, что сжигали как ерети­ков и сажали в тюрьмы исключительно простых людей: тек­стильщиков, каменщиков, пастухов, парикмахеров, рабо­чих, виноделов, торговцев²⁹. Эти люди не умели говорить возвышенно, не называли секс «сократической дружбой», да и сама судебная процедура не способствовала лирическим излияниям. Но иногда со страниц пожелтевших хроник встают трогательные истории настоящей любви. В венеци­анском архиве сохранилось, например, судебное дело аре­стованных в 1357 г. двоих гондольеров: они жили вместе не­сколько лет, имели общее дело, а на допросах оба лгали, пытаясь выгородить не себя, а другого, любимого...

Сходным образом обстояло дело в Англии³⁰. Закон 1533 г. и елизаветинский закон 1562—1563 гг., каравшие акт содо­мии между мужчинами смертной казнью, применялись к аристократам, только если против них были какие-то более серьезные религиозные или политические обвинения. Содо­мия была скорее поводом, чем причиной преследований. В 1540г. лорд Хангерфорд был обезглавлен за то, что несколь­ко лет «содомизировал» своих слуг, но его обвиняли также в измене и ереси. Когда же в 1541 г. в сексуальных связях с учениками и собственным слугой был уличен влиятельный директор знаменитой аристократической Итонской школы Николас Юдалл, его тихо, не лишив церковных званий, ос­вободили от должности, а позже назначили директором дру­гой церковной школы, Винчестерской. Елизаветинские вельможи охотно и небескорыстно покровительствовали смазливым молодым актерам, игравшим женские роли.

Слабость к мальчикам отличала философа Фрэнсиса Бэко­на (1561 — 1626) и его старшего брата лорда Энтони (1558— 1601). Об этом сохранились прямые свидетельства их матери, леди Бэкон, которую склонности сыновей сильно огорчали, но для современников это не имело большого значения.

Непреодолимую склонность к молодым людям питал и сам король Яков I (1566—1625), сын Шотландской королевы Ма­рии Стюарт, который унаследовал эту особенность от своего отца. Провозглашенный королем Шотландии под именем Якова VI мальчик получил хорошее образование, но испы­тывал острый дефицит в любви. Его мать была занята любов­никами и политическими интригами, а грубые шотландские лорды старались урезать королевскую власть. Когда в Шот­ландии появился его старший (на 20 лет) французский ку­зен Эсме Стюарт, тринадцатилетний король без памяти влю­бился в него, назначил лордом-канцлером, дал титул герцо­га Леннокса. Однако не желавшие делиться узурпированной властью лорды захватили юного короля и, невзирая на его слезные мольбы, заставили под угрозой смерти изгнать фа­ворита. Король смирился с поражением, научился полити­ческому лавированию, женился на датской принцессе (она осталась единственной женщиной в его жизни) и благопо­лучно произвел на свет нескольких детей, обеспечив тем са­мым престолонаследие, однако его вкусы не изменились.

Унаследовав после смерти Елизаветы I английский престол, Яков стал приближать к себе и осыпать милостями красивых молодых людей. Все они были гетеросексуалами, и в надлежащее время король помогал им устроить выгод­ный брак, утешаясь с новым фаворитом. Самым известным из них был двадцатидвухлетний красавец Джордж Вильерс, получивший титул графа, а затем герцога Бэкингема. С по­мощью многочисленной хищной родни Бэкингем управлял Англией до самой смерти Якова I.

Разумеется, Яков I не считал себя содомитом. В своем политическом трактате Basilicon Doron (1610) он упомина­ет содомию как одно из самых «ужасных преступлений», ко­торые монарх никогда не должен прощать. Свои нежные чувства к молодым мужчинам он считал одновременно суп­ружескими и отцовскими. Выступая на Тайном совете, ко­роль однажды сравнил свои отношения с Бэкингемом с от­ношением Христа к его любимому ученику: «У Христа был его Иоанн, а у меня есть мой Джордж». В письме Бэкингему Яков выражается так: «Я хочу жить только ради тебя и предпочел бы быть изгнанным в любой конец земли вместе с тобой, чем жить печальной вдовьей жизнью без тебя. И да благословит тебя Бог, мое сладкое дитя и жена, чтобы ты всегда был утешением своему дорогому папе и супругу». Мысль, что такое совмещение ролей кровосмесительно, очевидно, не приходила благочестивому и богословски об­разованному «защитнику веры» в голову.

Официальная «неназываемость» содомии не исключала наличия обширной художественной литературы, прямо или косвенно описывающей и поэтизирующей «мужскую лю­бовь». Кроме творчества Кристофера Марло, эти чувства рельефно выступают в пасторалях Ричарда Барнфилда (1574—1627) и Эдмунда Спенсера (1552—1599). Пастораль­ный жанр открывал большие возможности для описания нежных отношений между мужчинами, которые в обыден­ной жизни вызвали бы насмешки или подозрения. Иногда символичен выбор имен. В пасторали Барнфилда «Нежный пастух» о безответной любви пастуха Дафниса к мальчику Ганимеду литературоведы узнают отношения самого поэта и одного из его соучеников по Оксфорду. Читателям XVII в. этот элегантный гомоэротизм нравился, но в начале XIX в. его стали считать «извращенным».

Больше всего споров вызывает, разумеется, Шекспир. Биографы до сих пор спорят о характере взаимоотношений драматурга с его знатным покровителем, молодым красав­цем графом Саутхэмптоном, которому предположительно посвящены многие шекспировские сонеты. Поскольку дос­товерных данных о жизни Шекспира нет, биографы стара­ются извлечь максимум возможного из его произведений. Если принять шекспировские сонеты, написанные от пер­вого лица, за личную исповедь, то поэт явно бисексуален:

На радость и печаль, по воле рока,

Два друга, две любви владеют мной:

Мужчина светлокудрый, светлоокий

И женщина, в чьих взорах мрак ночной.

(сонет 144, пер. С. Маршака)

По мнению шекспироведов, первые 126 сонетов адресо­ваны молодому, моложе автора, мужчине благородного про­исхождения, а последние 28 — черноволосой женщине, воз­любленной автора. Сонеты, обращенные к «смуглой леди», откровенно чувственны. Эротическая привязанность поэта к молодому мужчине менее очевидна: многие ключевые слова имеют несколько разных значений, так что один и тот же сонет можно прочитать и как романтически-дружеский, и как сексуально-эротический (в переводе это полностью утра­чивается). По всей вероятности, Шекспир имел в виду и то и другое. «Мужская любовь» в его понимании не исключает возможности параллельной любви к женщине, и эта раздво­енность не переживается как нечто трагическое, непреодоли­мое. Две любви просто существуют в разных плоскостях:

Тебя природа женщиною милой

Задумала, но, страстью пленена,

Она меня с тобою разлучила,

А женщин осчастливила она.

Пусть будет так. Но вот мое условье:

Люби меня, а их дари любовью.

(сонет 20, пер. С. Маршака)

Хотя, в отличие от сонетов, в шекспировских пьесах нет явной гомоэротики, она присутствует там в скрытых, но понятных для современников Шекспира образах: верной мужской дружбы, влюбленных друг в друга одиноких пасту­хов, потерпевших кораблекрушение и переодевающихся в женское платье юношей, влюбленных в мальчиков мужчин, пряных «андрогинных» шуток и т. д.

Веселая содомия и бисексуальность представлены и в ан­глийской культуре эпохи Реставрации и первой половины XVIII в.³¹ Пример вольного отношения показывал королев­ский двор. Родоначальник Оранской династии Вильгельм III (1650—1702) вообще не интересовался женщинами, са­мым близким к нему человеком был его бывший паж Виль­ям Бентинк, которого король наградил титулом графа Портлэнда; приписывали ему и нескольких других молодых лю­бовников. Его жена, королева Мария, если верить при­дворным сплетням и сатирическим памфлетам, относилась к увлечениям мужа равнодушно и решительно предпочита­ла мужскому обществу женское. Королеву Анну связывали многолетние любовно-дружеские отношения с герцогиней Мальборо.

Лондон конца XVII в. был европейской столицей мужс­кой проституции. Либертины этого периода, такие, как Джон Уилмот, граф Рочестер (1647—1680), считали бисек­суальное поведение абсолютно нормальным и даже не пы­тались его закамуфлировать. При этом рисуются два совер­шенно разных типа содомитов: бисексуальные, агрессивно-маскулинные либертины и женственные, пассивные «молли» (mollies — один из многочисленных жаргонных терми­нов, обозначающих проституток), обитатели мужских бор­делей, носящие женское платье, имеющие женские клич­ки, собственный диалект и т. д.

Главный признак либертинов — не особая сексуальная ориентация, а общая распущенность и отрицание офици­альной морали. Считалось, что они одинаково опасны как для девочек, так и для мальчиков. Напротив, «молли» об­разовали нечто вроде гетто, вербовали соответствующую клиентуру, и на них периодически охотилась полиция. Это была первая в новое время городская гомосексуальная суб­культура, точнее — подполье.

Некоторые носители однополой любви не были и не счи­тали себя ни «молли», ни содомитами, ни либертинами. Это были всеми уважаемые политики и писатели, связан­ные друг с другом гомоэротической дружбой, которая завя­зывалась в школе или в университете и нередко продолжа­лась всю жизнь, как дружба известного поэта Томаса Грэя (1716-1771) и писателя Хораса Уолпола (1717-1797). О таких отношениях знали, но, если повода для скандала не было, говорить о них было неприлично. Сословная соли­дарность и закрытые мужские клубы помогали британским аристократам не выносить сор из избы.

Сословно-классовый подход к однополой любви суще­ствовал и в других европейских странах. В Пруссии XVIII в. содомитам отсекали голову, а трупы сжигали, при­чем король Фридрих Вильгельм I самолично проверял все приговоры по таким делам, отклоняя любые доводы судей в пользу снисхождения. Но судебная практика была раз­ной. В 1729 г. тридцатилетний пекарь, признавшийся в том, что дважды «отсосал» у 19-летнего подмастерья, кото­рый вскоре после этого умер и смерть приписали «истоще­нию из-за неестественной потери семени», был приговорен к смерти. А барон фон Аппель, которого собственные кре­стьяне дважды обвиняли в том, что он насильно содомизировал их, оба раза был оправдан, обвинителей же выпоро­ли за клевету³².

По иронии судьбы, сыновья Фридриха Вильгельма I, бу­дущий Фридрих II Великий (1712—1786) и принц Генрих Прусский (1726—1802) тоже питали склонность к мужчи­нам. Кронпринц Фридрих в юности был весьма миловид­ным, любил французскую литературу и искусство, играл на флейте и завивал волосы. Солдафон-король ненавидел «женственного» сына, оскорблял и даже бил его. Юный Фридрих пытался бежать из дома со своим другом лейтенан­том фон Катте, но заговор был раскрыт и фон Катте обезг­лавлен на глазах Фридриха, который при этом ужасном зре­лище потерял сознание и потом мучился галлюцинациями.

Вступив на трон в 1740 г., Фридрих сразу же расстался, не доводя до развода, с навязанной ему женой, и поддержи­вал теплые отношения с молодыми мужчинами; впрочем, на государственные дела они не влияли. При всей своей во­инственности Фридрих II был одним из самых просвещен­ных монархов эпохи абсолютизма.

Из более поздних коронованных немецких гомосексуалов следует назвать покровителя Вагнера, романтичного, мис­тически настроенного и психически неуравновешенного Людвига II Баварского (1845—1886), странная жизнь и за­гадочная смерть которого до сих пор волнуют воображение художников; его судьбе посвящен последний фильм Лукино Висконти «Людвиг».




«ЛЮБОВЬ, НЕ СМЕЮЩАЯ НАЗВАТЬ СЕБЯ»

«Любовь, которая не смеет назвать себя» в этом столетии — 

то же самое ве­ликое чувство старшего мужчины к младшему,

какое было между Давидом и Ионафаном, которое Платон

положил в основу своей философии и которое вы найдете в

сонетах Микеланджело и Шек­спира. Эта глубокая духовная

привязан­ность столь же чиста, сколь и совершен­на...

Она красива, утонченна, это самая благородная форма

привязанности. В ней нет ничего неестественного.

Оскар Уайльд

С переходом правосудия из рук церкви в руки го­сударства костры инквизиции постепенно затухают. За весь XVIII в. во Франции сожгли только семерых содомитов, причем пятеро из них обвинялись также в изнасиловании или убийстве. Содомия превратилась из религиозной про­блемы в социальную. Как сказал один француз в 1783 г., «этот порок, который некогда называли прекрасным пороком, потому что он затрагивал только вельмож, людей духа и Адонисов, стал таким модным, что сегодня во Франции нет такого сословия, от герцогов до лакеев и простонаро­дья, которое не было бы им заражено»¹.

Однако его общественная репутация не стала лучше. Мужская и детская проституция, притоны и тайные сооб­щества педерастов существовали всегда. С развитием поли­цейской системы в эпоху абсолютизма информация о них из эпизодической становится систематической. В XVIII в. в парижской полиции был создан специальный отдел для ре­гулярного наблюдения и слежки за «извращенцами». По подсчетам его сотрудников, в 1725 г. в Париже на 600 ты­сяч населения было 20 тысяч содомитов; к 1783 г. их число удвоилось, сравнявшись с числом проституток (разумеется, полицейская статистика никогда и нигде не была достовер­ной, каждый отдел стремился прежде всего доказать свою собственную необходимость). Полиция заводила на них до­сье и периодически устраивала разные провокации, пользу­ясь подсадными утками и т. п. Но ее подход к делу был от­кровенно сословным. Хотя в городе процветала торговля детьми, задержанных покупателей-аристократов большей частью сразу выпускали. Не по зубам полиции было и мас­совое совращение мальчиков в церковных школах и колле­жах. По свидетельству современника, «содомитская прак­тика в коллежах кажется настолько всеобщей, что можно только удивляться, встречая детей, которых их учителя по­щадили», но полиции нравов такие дела были неподвласт­ны, как и взаимоотношения в самой ученической среде.

Вопросом о причинах и возможных способах предотвра­щения «преступлений против естества» серьезно интересова­лись философы эпохи Просвещения.

Шарль Луи де Монтескье (1689—1755) считал их опас­ность сильно преувеличенной: «Преступления против есте­ства никогда не получат большого распространения в обще­стве, если склонность к ним не будет развиваться каким-нибудь существующим у народа обычаем, как это было у греков, где молодые люди совершали все свои гимнастичес­кие упражнения обнаженными; как это есть у нас, где домашнее воспитание стало редкостью; и как мы видим у на-1 родов Азии, где некоторые лица имеют большое количество¹ жен, которыми они пренебрегают, между тем как прочие люди не могут иметь ни одной. Не создавайте благоприят­ных условий для развития этого преступления, преследуйте его строго определенными полицейскими мерами наравне с прочими нарушениями правил нравственности, и вы скоро увидите, что сама природа встанет на защиту своих прав и вернет их себе»².

Вольтер (1694—1778), который в молодости пользовался покровительством влиятельных аристократов-содомитов, но сам был, безусловно, гетеросексуален, не питал к однопо­лой любви ни малейшего сочувствия, тем более что он свя­зывал ее с ненавистным ему католическим духовенством. В статье «Так называемая сократическая любовь» (1764) он даже выражал сомнение в том, что древние греки могли от­носиться к этому пороку терпимо. В полемике со своими врагами, включая Фридриха II Прусского, Вольтер широ­ко пользовался ядовитыми намеками на сей счет. Хотя Вольтер не считал содомию ересью и в более поздней ста­тье высказался против смертной казни за нее, он мотиви­ровал это не гуманитарными, а практическими соображе­ниями: «Эти отбросы лучше было бы похоронить во тьме забвения, чем освещать их в глазах большинства пламенем костров»³.

Кондорсе (1743—1794) сделал к энциклопедической за­метке Вольтера следующее маленькое примечание: «Содо­мия, если она не сопряжена с насилием, не может быть предметом уголовных законов. Она не нарушает прав ника­кого другого человека»⁴.

Жан-Жак Руссо (1712—1778), который в отрочестве был сильно напуган приставанием взрослого мужчины, отно­сился к педерастии с отвращением. Однако он сознавал, как трудно признаваться в таких вещах даже самому себе. Дени Дидро (1713—1784), у которого было меньше комп­лексов, говорит о содомии спокойно: если нет «естествен­ного сосуда» и нужно выбирать между мастурбацией и одно­полым сексом, то второй способ предпочтительнее. И вообще «ничто существующее не может быть ни противоесте­ственным, ни внеприродным»⁵. Однако при жизни Дидро этих мыслей не оглашал, а образы лесбиянок у него резко отрицательны.

Итальянский юрист Чезаре Беккариа (1738—1794) в зна­менитом трактате «О преступлениях и наказаниях» (1764) проявил большую смелость, осторожно высказавшись в том смысле, что законы против содомии можно вообще отме­нить, потому что она безвредна и вызывается неправиль­ным воспитанием; кроме того, эти преступления трудно до­казуемы, а их расследование порождает много следственных и судебных злоупотреблений.

Убежденным сторонником полной декриминализации однополой любви, ввиду ее социальной безвредности, был английский философ Иеремия Бентам (1748—1832). В многочисленных заметках и статьях на эту тему Бентам пос­ледовательно, пункт за пунктом, опровергает все ходячие стереотипы, доказывая, что они логически несостоятельны и к тому же безнравственны. «Чтобы уничтожить человека, нужно иметь более серьезные основания, чем простая нелю­бовь к его Вкусу, как бы эта нелюбовь ни была сильна»⁶. Но опубликовать эти мысли при жизни Бентам не решился.

Тем не менее законодательство постепенно смягчается. В Австрии смертная казнь за содомию была отменена в 1787 г., в Пруссии— в 1794-м. Решающий шаг в ее декримина­лизации сделала Французская революция. В соответствии с принципами Декларации прав человека, французский уголовный кодекс 1791 г. вообще не упоминает «преступле­ний против природы». Кодекс Наполеона (1810) закрепил это нововведение, сделав приватные сексуальные отноше­ния между взрослыми людьми одного пола по добровольно­му согласию уголовно ненаказуемыми. По этому образцу были построены и уголовные кодексы многих других евро­пейских государств. В России, Пруссии, Австро-Венгрии уголовное преследование гомосексуальности продолжалось.

Самой консервативной оказалась Великобритания. В ка­честве реакции на свободолюбивые идеи Французской рево­люции английские власти в конце XVIII в. даже ужесточили уголовные репрессии. В первой трети XIX в. по обвинению в содомии в Англии было казнено свыше 50 чело­век. Уличенных всего лишь «в попытке совершить содо­мию», прежде чем посадить в тюрьму, выставляли к позор­ному столбу на публичное надругательство разъяренной тол­пы, которая оскорбляла, а порой увечила и даже убивала несчастных. На иностранцев это производило удручающее впечатление.

Француз Луи Симон записал в своем дневнике в 1810 г.: «Мы только что прочли во всех газетах полный и отврати­тельный отчет о публичном и жестоком наказании у позор­ного столба нескольких несчастных, уличенных в грязных непристойностях. Я не могу себе представить ничего более опасного, оскорбительного и неразумного, чем грубость и неограниченная публичность такого наказания. Выставле­ние на показ уродств, о существовании которых лучше во­обще не подозревать, загрязняет воображение. И что думать о людях, включая женщин, которые могут часами наслаж­даться трусливым и жестоким нанесением побоев и увечий привязанным к столбу и совершенно беззащитным мужчи­нам!»⁷

В отличие от прежних времен, когда высокое обще­ственное положение давало иммунитет против судебных преследований, во второй половине XVIII в. обвинение в «неназываемом пороке» стало опасным для людей любого социального статуса. Основанное в 1691 г. Общество для реформы нравов, которое поддерживали влиятельные цер­ковные деятели и несколько монархов, за 46 лет своего су­ществования сумело «разоблачить», обвинив во всевозмож­ных сексуальных грехах, свыше 100 тысяч мужчин и жен­щин. Тем же занималось созданное в 1802 г. Общество для подавления порока.

Самый богатый человек в Англии, талантливый 24-лет­ний писатель Уильям Бекфорд, обвиненный в 1784 г. в сек­суальной связи с 16-летним Уильямом Куртенэ, был вы­нужден на десять лет покинуть Англию, а по возвращении пятьдесят лет жил затворником в своем поместье Фонтхилл. В 1822 г. бежал из Англии застигнутый на месте преступления с молодым солдатом епископ ирландского города Клогер Перси Джослин. Гомосексуальному шантажу при­писывали и самоубийство в августе того же года министра иностранных дел лорда Кэстльри.

Те же причины удерживали за границей лорда Байрона (1788—1824). Любовная жизнь Байрона была очень запутан­ной и сложной. Наряду с увлечением женщинами, с кото­рыми поэт обращался крайне жестоко (по его собственному признанию, его единственной настоящей любовью была дво­юродная сестра Августа), он еще в школе испытывал нежные чувства к мальчикам. «Школьная дружба была для меня страстью (я был страстен во всем), но, кажется, ни разу не оказалась прочной (правда, в некоторых случаях она была прервана смертью)»⁸. Его отношения с лордом Клэром и Эд­вардом Лонгом оставались, по-видимому, дружески-роман­тическими. Страстная любовь 17-летнего Байрона к 15-лет­нему певчему из церковного хора Джону Эдлстону, которо­му он посвятил свои первые стихи, была одной из самых сильных привязанностей поэта. Смерть юноши была для Байрона тяжелым ударом. Посвященные Эдлстону элегии он зашифровал женским именем Тирзы. В произведениях Бай­рона есть и другие гомоэротические намеки и образы.

Неудачный брак и слухи о его гомосексуальности сдела­ли Байрона парией в лондонском высшем свете и заставили покинуть Англию. В Греции он чувствовал себя во всех от­ношениях свободнее. Его последней любовью был 15-лет­ний грек Лукас, о котором Байрон всячески заботился, хотя не видел с его стороны взаимности. После смерти Байрона его друзья и душеприказчики сожгли некоторые личные документы, которые могли бы скомпрометировать его в английском общественном мнении. Тем не менее, слу­хи ходили, а некоторые реальные гомоэротические приклю­чения Байрона использованы в опубликованной под его именем в 1853 г. якобы автобиографической поэме «Дон Леон» (автор этой подделки до сих пор неизвестен).

Смертная казнь за содомию была в Англии заменена 10-летним тюремным заключением только в 1861 г. (в 1841 г. парламент это предложение отклонил).

Почему же, несмотря на либерализацию законодательства, буржуазное общество оказалось в этом вопросе столь нетерпимым? Рыночная экономика и политическая демок­ратия требуют, чтобы социальное поведение людей было организованным, предсказуемым, рациональным, в чем-то единообразным. В отличие от феодального общества, оно держится не на сословных привилегиях, а на одинаковом для всех праве. Сексуальность, которая по определению спонтанна, изменчива и непредсказуема, в эту систему взглядов не вписывается. Любовь кажется буржуазному со­знанию опасной и разрушительной силой, которую вводят в приемлемые рамки только узы законного брака (узы = цепи, нечто противоположное свободе).

Хотя само гомосексуальное желание не зависит от со­словной и классовой принадлежности, оправдать и принять его могли только стоявшие выше закона аристократические верхи, либо, наоборот, самые низы, деклассированные люмпены, у которых закона вообще не было.

Воспитанному в духе сословных привилегий аристократу чужда идея равенства: я буду делать, что хочу, а другим нельзя. Буржуа спрашивает: «А что, если так будут посту­пать все?» и, естественно, приходит в ужас: люди переста­нут рожать детей, исчезнут брак и семья, рухнет религия и т. д. и т. п. До признания индивидуальных различий, ко­торые, не будучи сословно-классовыми, могут, именно в силу своей индивидуальности, относительно мирно сосуще­ствовать с другими стилями жизни, буржуазному обществу XIX в. было еще очень далеко. Его сексуальная мораль была прокрустовым ложем для всех, но особенно плохо приходи­лось тем, кто «отличался».

Христианское противопоставление возвышенной духов­ной любви и низменной чувственности было возведено в абсолют. В системе викторианских представлений сексу­альная близость, независимо от обстоятельств и мотива­ции, безнадежно снижала моральный уровень взаимоотно­шений. Утратившая невинность женщина переставала быть не только уважаемой, но зачастую и желанной. Один анг­лийский пастор рассказывал, что когда однажды мальчиком он подумал, что невинная чистая девушка станет его женой, он испытал не вожделение, а чувство жалости по по­воду ее унижения⁹.

Применительно к однополым отношениям, которые нельзя было освятить браком, это означало, что ради сохра­нения самоуважения люди вынуждены были обманывать не только других, но и самих себя, представляя свое влечение исключительно духовным и бестелесным. Однополая лю­бовь была обречена оставаться неназываемой, выступать под чужим именем и не иметь права на телесную реализацию.

Могут ли мужчины любить друг друга? Да, но только если эта любовь несексуальна и называется дружбой. Но сентиментально-романтическая дружба очень часто, особен­но у молодых людей, имеет гомоэротическую подоплеку. «Что такое дружба или платоническая любовь, как не сла­достное слияние двух существ? Или созерцание себя в зер­кале другой души?»¹⁰—вопрошал юный Фридрих Шиллер. Дружеские письма немецких романтиков неотличимы от любовных. Клемент Брентано и Людвиг фон Арним, Фрид­рих Шлегель и Фридрих Шлейермахер даже называли свои отношения «браком». Вплоть до середины XIX в., когда та­кие чувства стали вызывать подозрения, философы не боя­лись говорить даже, что дружба между мужчинами имеет не только духовный, но и телесный характер.

Эта эпоха была по-своему наивной и целомудренной. В первой половине XIX в. друзья могли жить в одной комна­те, даже спать в одной постели, и их никто не в чем не по­дозревал. В одних случаях это способствовало телесному сближению. В других случаях соблазн героически преодо­левали. А третьи ни к чему «этакому» и не стремились.

Второй способ оправдания однополой любви — ее элли­низация. Не имея идейной опоры в христианской культу­ре, гомосексуалы находили ее в античности. Примеры муж­ского воинского братства были веским аргументом против представлений о «женственности» однополой любви, а дос­тижения античной культуры, считавшей мужскую любовь нормальной, доказывали ее нравственное величие и твор­ческий потенциал. Гомоэротические интересы стимулировали изучение античности и одновременно черпали в ней поддержку и вдохновение. Немецкий археолог и историк искусства Иоганн Иоахим Винкельман (1717—1768) всегда был неравнодушен к красивым юношам, писал им пламен­ные любовные письма (и был убит пригретым им случай­ным попутчиком), изучение античности открыло ему новый эстетический и моральный идеал мужской красоты, кото­рый он сделал достоянием своих образованных современни­ков.

Но хотя классическая филология и история искусства сделали «греческую любовь» респектабельной, они были вынуждены, вольно или невольно, интеллектуализировать и десексуализировать ее, доказывая, как знаменитый Окс­фордский профессор Уолтер Патер (1839—1894), что красо­та греческих скульптур была бесполой и неэротической. А уж что делали древние греки в постели, и вовсе оставалось загадкой.

Греческие и римские тексты, изучавшиеся в английских школах и университетах, подвергались жесткой цензуре и даже фальсификации. Упоминания о мужской любви ис­ключались, а дружба рисовалась исключительно духовной. Слово «любовник» переводилось как «друг», «мужчина» — как «человек», «мальчик» — как «молодой человек». «Пир» Платона не изучали вовсе. Цензурные ограничения созда­вали у юношей ложные, идеализированные представления об античной культуре и одновременно стимулировали инте­рес к тому, что от них так тщательно скрывали. Английс­кий поэт Перси Биши Шелли, переводивший греческую классику, искренне не мог поверить, что обожаемые им древние греки любили друг друга не только духовно, но и телесно. Подобные предположения казались ему «смешны­ми и оскорбительными».

Еще труднее было осознать собственные чувства и склон­ности. Отпрыски аристократических фамилий, где гомосек­суальность была семейной традицией, рано научались жить двойной жизнью, понимая, что если ты сумеешь избежать скандала, делать можно все, что угодно. Выходцам из сред­него класса и духовного сословия, которые всерьез принимали внушенные им ценности и нравственные принципы, было гораздо труднее. Многие из них не могли ни лицеме­рить, ни принять собственную сексуальность. Отсюда — трагическая разорванность и противоречивость их самосоз­нания и поведения.

Знаменитые английские мужские аристократические школы (Итон, Харроу и др.) были интернатами, мальчики не только учились, но и жили вместе. Раздельное обуче­ние, тем более разновозрастное и интернатное, всегда бла­гоприятствует однополым влюбленностям и сексуальным контактам. В этих «сексуальных концлагерях» гомоэротические традиции и нравы передавались из поколения в по­коление".

Первый приказ, который получил от одного из своих со­учеников в 1817 г. будущий писатель Уильям Теккерей, как только он появился в школе, был: «Приди и трахни меня»¹². Жалобы на «грубость и животность в спальнях» — общее ме­сто школьных воспоминаний. Писатель Робин Моэм (1916—1981) рассказывает, что едва он устроился в своей комнате в Итоне, как пришел одноклассник, спросил, ма­стурбирует ли он, ощупал его половые органы, объяснился в любви и мгновенно уговорил отдаться; связь эта продол­жалась два года¹³.

Сексуальным контактам между мальчиками способство­вала не только сексуальная депривация, но и многое дру­гое: общие постели (в Харроу мальчики спали по двое до 1805 г.), отсутствие возможностей для уединения (в некото­рых школах туалеты не запирались, а то и вовсе не имели дверей), публичные порки, которые осуществляли не толь­ко учителя, но и старшие ученики, и конечно же абсолют­ная власть старших над младшими. Эта власть была одновре­менно групповой (в школе всем распоряжался старший, шестой класс, и каждый старшеклассник мог приказывать любому младшекласснику) и индивидуальной. Старшек­лассник мог сделать младшего своим «фагом» (fag), слугой, который беспрекословно обслуживал хозяина, чистил его обувь, убирал постель и т. п. и за это пользовался его по­кровительством. Быть фагом авторитетного шестиклассника было почетно, а красивый фаг, в свою очередь, повы­шал престиж хозяина.

Мужские, тем более подростковые, сообщества всегда отличаются жестокостью и повышенной сексуальностью. Английская школьная система, ориентированная на воспи­тание будущих лидеров, сознательно культивировала агрес­сивную маскулинность. Центром всей школьной жизни были соревновательные спортивные игры (регби, футбол и т. д.), участие и успех в них определяли статус мальчика в школе и отношение соучеников значительно больше, чем учебные успехи. В спортивных играх была и своя эротика, удовлетворявшая мальчишескую потребность в телесных контактах. Силовые атлетические контакты считались не­сексуальными, но кто мог это гарантировать?

Культ групповой солидарности, товарищества и дружбы, часто имеющий неосознанную гомоэротическую окрашен­ность, красной чертой проходит через английскую, да и всякую другую, школьную повесть. Если первые влюблен­ности в девочек, возникновению которых благоприятствует совместное обучение, в дальнейшем перекрываются более серьезными взрослыми романами и становятся для юноши только вехами взросления и роста, то гомоэротические влюбленности, именно потому, что они большей частью остаются невостребованными и нереализованными, сохра­няются в памяти как нечто совершенно особенное и нево­образимо прекрасное, по сравнению с чем взрослая любовь к женщинам иногда кажется ничтожной.

Самый яркий человеческий документ викторианской го­мосексуальности — автобиография уже знакомого нам Джо­на Аддингтона Саймондса (1840—1893)¹⁴. Сын богатого и властного лондонского врача, рано потерявший мать, бо­лезненный и нежный мальчик, Саймондс с раннего детства чувствовал свою сексуальную необычность. В 8 лет ему ча­сто снилось, что он сидит на полу, окруженный голыми матросами, которые делают с ним что-то сексуальное, а он с удовольствием называет себя их «грязной свиньей» (на са­мом деле он никогда не видел голого мужчины). Миловид­ный мальчик, Саймондс считал себя уродливым и непривлекательным, его учебные успехи в начальной школе были посредственными, тем не менее он верил, что должен со­вершить что-то великое.

В Харроу он чувствовал себя одиноким, сторонился со­ревновательных силовых игр, не мог ни бросать мяч, ни свистеть, как другие мальчики, и мучительно им завидо­вал. Хотя его неудержимо привлекали большие и сильные мальчики, грубая чувственность одноклассников его оттал­кивала: «Каждый симпатичный мальчик имел женское имя и был либо публичной проституткой, либо «сукой» (bitch) одного из старших учеников. «Сукой» назывался мальчик, отдававшийся другому для любви. Разговоры в спальнях и в классах были невероятно грязными. Там и сям можно было видеть онанизм, взаимную мастурбацию, возню голых мальчиков в постели. Во всем этом не было ни утонченно­сти, ни чувства, ни страсти, одна только животная по­хоть»¹⁵. С греческой любовью, о которой грезил Саймондс, тут не было ничего общего.

Когда в январе 1858 г. его одноклассник Альфред Пре­тор в доверительном письме похвастался Саймондсу, что стал любовником директора школы доктора Вогэна и в до­казательство показал любовную записку последнего, Сай­мондс почувствовал себя задетым. Дождавшись окончания школы, чтобы самому остаться в стороне, он передал до­веренные ему интимные письма своему отцу, который уг­розой позорного разоблачения заставил Вогэна уйти в от­ставку и отказаться от предложенного ему епископского сана. Причины внезапного крушения блестящей карьеры Вогэна стали известны лишь много лет спустя, после его смерти. Одноклассники, знавшие о грязной роли Саймондса в этом деле, навсегда порвали с ним отношения.

Донести на учителя было гораздо проще, чем совладать с собой. Весной 1858 г. во время церковной службы Сай­мондс был поражен голосом и внешностью мальчика-пев­чего Уилли Дайера. Утро своей первой встречи с Уилли Саймондс считал днем рождения своего подлинного Я. Но что он мог сделать? За все время их романа застенчивый Саймондс лишь дважды поцеловал мальчика в губы, причем в первый раз едва не потерял сознание от страсти. Сре­ди его оксфордских профессоров и товарищей было много открытых приверженцев «греческой любви», с которыми он мог говорить, не боясь разоблачения. Но совместить любовь с чувственностью он не мог. Узнав о дружбе сына с Уил­ли, Саймондс-старший потребовал прекратить компромети­рующие отношения, и тот послушно пожертвовал своей первой любовью, хотя несколько лет тайно переписывался с Уилли и оплатил его профессиональное обучение.

Расставшись с Уилли, Саймондс влюбился в другого мальчика-певчего Альфреда Брука. Это увлечение было го­раздо чувственнее первого. Сильное тело Альфреда терзает воображение Саймондса, лишает его покоя и сна. В своих дневниках он описывает не только легкие волосы, блестя­щие темно-синие глаза и вибрирующий голос юноши, но и его мускулистые бедра и «большие похотливые яйца»¹⁶. Казалось бы, дебют состоялся? Альфред, поддерживавший небескорыстные отношения с богатыми оксфордскими сту­дентами, готов отдаться Саймондсу, но тот среди ночи от­сылает его: он мечтает о мужском теле, но не может уни­зиться до физического контакта.

Сексуальная неудовлетворенность вызывает нервное пере­напряжение. Чтобы избавиться от гомоэротических наваж­дений, Саймондс старается увлечься женщинами. Врач, к которому его направил отец, рекомендует завести любовни­цу или жениться. В 1864 г. 23-летний Саймондс женился. Он уважает и, как ему кажется, любит свою жену. В пер­вую брачную ночь его половой орган оказался достаточно мощным и готовым к работе, хотя, как и его хозяин, не знал, что нужно делать: «природа отказалась показать мне, как осуществлять акт»¹⁷. Через несколько дней все налади­лось и Саймондс с женой в положенные сроки произвели на свет четырех дочерей. Но в первые же дни брака Саймондс обнаружил, что, хотя физический контакт с женщиной не вызывает у него отвращения, он оставляет его холодным.

Путешествуя по Европе, Саймондс завязывает дружеские отношения с юношами из простонародья, которые позво­ляют странному англичанину трогать их и любоваться их нагими телами; они пошли бы и на большее, но Саймондс не знает, что ему нужно. Платный, коммерческий секс для него морально и психологически неприемлем.

Осенью 1868 г. знакомый директор школы пригласил Саймондса встретиться с группой старшеклассников, и тот сразу же влюбился в 17-летнего Нормана Мура. Мур был сексуально искушеннее Саймондса, спать с мужчинами ему было не в новинку, он благосклонно принял объяснение Саймондса в любви и стал его учеником и другом. Норман часто бывает у Саймондса в доме, вызывая ревность его жены (после объяснения с мужем она поняла и приняла эти отношения). Саймондс водит его по театрам, берет с со­бой в поездку по Европе, они живут вместе, спят в одной постели, предаются любовным ласкам, Саймондс говорит о нем с друзьями, посвящает ему стихи. Но постоянные романы Мура с младшими мальчиками вызывают у него ревность.

В феврале 1877 г. Саймондс впервые в жизни провел ночь с молодым солдатом в лондонском мужском борделе и его поразила спокойная простота молодого человека, для которого в сексе не было ничего позорного или противоес­тественного. После этого, читая лекцию о ренессансной Флоренции в рафинированной аудитории, Саймондс вдруг почувствовал, что душа его не здесь, она «жаждет солда­та»¹⁸. Он завязывает интимную дружбу с 19-летним швей­царцем Христианом Буолем, который спит с ним в одной постели, позволяя любоваться «нагим великолепием своего совершенного тела»¹⁹. «Он принимал меня таким, какой я есть, а я не просил ничего, кроме его близости. Для меня было достаточно просто быть с ним»²⁰. Когда Буоль, при материальной поддержке Саймондса, женился на любимой Девушке, ему наследовали другие молодые крестьяне, по­чтальоны, лесорубы, ремесленники и т. д. Последней лю­бовью Саймондса был 24-летний венецианский гондольер Анджел о Фусато, которому он помог жениться на любимой Женщине и посвятил несколько стихов.

Современным людям, выросшим в атмосфере сексуаль­ной свободы, поведение и рассуждения Саймондса могут показаться странными: он смущается, стыдится телесной стороны секса, ищет оправданий своей «извращенности». Но именно это и делает его типичным викторианцем.

Конечно, не все викторианцы были такими закомплек­сованными. Тем не менее выбор, не всегда сознательный, между принятием или подавлением своей гомоэротики, или ее сублимацией в творчестве или переводом в другой соци­альный контекст (коммерческий секс или «дружба» с юно­шами из народа) мало кому давался легко.

Первоначальное викторианское понимание однополой любви было аристократически-эстетским. Постепенно ее образ демократизируется. Причины этого были довольно прозаическими. Поскольку гомосексуальные отношения с людьми собственного круга жестко табуировались, для удов­летворения сексуальных потребностей нужно было спускать­ся по социальной лестнице вниз («натуральные» джентльме­ны тоже начинали сексуальную жизнь с проститутками или с прислугой). В рабочей среде на эти вещи смотрели про­ще. Из-за жилищной скученности мальчики часто спали в одной постели, им не приходилось стесняться друг друга. Кроме того, им нужны были деньги. Принимая ухаживания богатого покровителя, юноша из рабочей среды, даже если однополый секс ему самому доставлял удовольствие, не должен был задумываться, не является ли он извращенцем. У него был ясный мотив — деньги, который безусловно пе­рекрывал все остальное. На одном из судебных процессов 1890-х годов семнадцатилетний лондонец Чарльз Сикбрум показал: «Меня спросили, согласен ли я лечь в постель с мужчиной. Я сказал «нет». Он сказал: «Ты получишь за это четыре шиллинга» — и убедил меня»²¹.

Для представителей средних слоев все было сложнее. В обществе королевских гвардейцев, матросов и молодых ра­бочих, они чувствовали себя в большей безопасности, чем в собственной среде: тут все было анонимно, а от неприят­ностей можно было откупиться. Но кроме секса, викторианцам были необходимы иллюзии. Образы сильных, мас­кулинных и потенциально опасных молодых самцов особен­но волновали их эротическое воображение по контрасту с их собственной, и всего своего класса, изнеженностью. Со­блазн брутального пролетарского секса в противоположность импотенции господствующего класса отлично выражен Дэ­видом Генри Лоуренсом в «Любовнике леди Чаттерли». В гомоэротическом варианте это выражалось еще сильнее (Лоуренс и сам был не чужд подобных чувств).

Писатель Э[двард] М[орган] Форстер (1879—1970) мечтал «любить сильного молодого мужчину из низших классов и быть любимым им»²². Его первым настоящим сексуальным партнером стал в 1915—1919 гг. молодой трамвайный ваго­новожатый в Александрии Мохаммед эль Адл, а самой боль­шой и длительной любовью Форстера был полицейский Боб Бэкингем, их отношения продолжались и после женитьбы Боба (его жена приняла старого писателя, Форстер даже умер у них дома). В представлении младшего современни­ка и друга Форстера Джозефа Рэндольфа Аккерли (1896— 1967), «идеальный друг» должен быть «животным челове­ком. Совершенное тело самца, всегда готовое к услугам с преданностью верного и не рассуждающего зверя»²³.

Поскольку большинство этих рафинированных интеллек­туалов придерживались левых политических взглядов, эро­тическая романтизация дополнялась социально-политичес­кой идеализацией «простого человека». Юноши из рабочей среды казались им воплощением цельности, моральной чи­стоты, отзывчивости и эмоционального тепла, а их соб­ственные сексуальные отношения с ними выглядели прояв­лением демократизма, нарушением сословных и классовых границ. Отдаваясь пареньку из низов, которого он содер­жал и старался окультурить, рафинированный интеллигент не просто удовлетворял свой сексуальный мазохизм, но символически отказывался от классовых привилегий, вос­станавливал социальную справедливость и равенство. Вле­чение к молодому рабочему выражало любовь к рабочему классу и готовность служить ему. Роман с юным пролета­рием был чем-то вроде социалистической революции в од­ной отдельно взятой постели.

Это переплетение сексуальной потребности с интелли­гентским социальным мазохизмом, чувством вины перед обездоленными и их идеализацией (народничество, маркси­стская утопия рабочего класса) существовало и в гетеросек­суальном варианте (идея женитьбы на проститутке для спа­сения «падшей женщины»), но среди гомосексуалов оно было значительно сильнее. Хотя эти иллюзии постоянно разрушались жизнью — «простые» юноши при ближайшем рассмотрении оказывались, как правило, примитивными, интеллектуально неразвитыми и к тому же меркантильны­ми, воспринимавшими своих покровителей как дойных ко­ров, — сентиментальным интеллигентам было трудно изба­виться от стереотипов, в которых сексуальная утопия так красиво сливалась с социальной, а их собственные, не до конца принятые, сексуальные потребности возводились в ранг «миссии». Гонимая эротика порождала властную по­требность добиваться освобождения не только себе подоб­ных, но и вообще всех угнетенных. Среди гомосексуалов первой половины XX в. были чрезвычайно сильны левора­дикальные, марксистские и анархические идеи. Именно это помогло в 1930-х годах ГПУ практически бесплатно за­вербовать в свои агенты молодых кембриджских интеллекту­алов Кима Филби, Гая Берджесса и их друзей.

Новые социальные контексты рождали потребность в но­вом самосознании и новом определении сущности однопо­лой любви. Религиозное понятие «порока» давно уже себя исчерпало. Понятие «преступления» также вызывало возра­жения, при наличии добровольного согласия тут нет жерт­вы. Новую парадигму для объяснения, а фактически — для социального конструирования однополой любви дали сексо­логи, которые не только прорвали завесу молчания и спо­собствовали либерализации законодательства, но и дали гомосексуалам новый стержень для самосознания и социаль­ной идентичности.

Быть больным неприятно, но лучше, чем преступником и вообще «неназываемым». В жизни Оскара Уайльда был период, когда он постоянно говорил о «Сексуальной пси­хопатии» Крафт-Эбинга. Марсель Пруст читал Крафт-Эбинга и Эллиса. Французский писатель американского происхождения Жюльен Грин (р. 1900) с детства влюблялся в мальчиков, но понятия не имел, что это значит, пока в студенческие годы такой же закомплексованный приятель не дал ему книгу Эллиса: «Оставшись один, я открыл кни­гу, и она меня потрясла...В течение нескольких минут весь мир изменил свой облик в моих глазах, стены моей тюрь­мы исчезли, как туман под дуновением ветра. Оказывает­ся, я не один»²⁴.

Сексологические идеи и понятия быстро стали достоя­нием массовой прессы и художественной литературы. Ли­тературные персонажи и их авторы приняли предложенные медициной образы и стали разыгрывать предусмотренные сценарием роли. Однако медикализация однополой люб­ви, как и сексуальности вообще, будучи исторически не­избежной, означала также большие социальные и психо­логические издержки. Не уничтожая старой стигмы, меди­цинская концепция гомосексуальности придала ей необы­чайную стабильность. Если человеку говорили, что он преступник, он мог протестовать, доказывая чистоту своих намерений. Против врачебного диагноза он был бессилен: доктор знает лучше. Максимум, на что могли рассчиты­вать больные люди, — снисходительное и подчас брезгли­вое сочувствие: да, конечно, это не их вина, но все-таки...

Неоднозначными были и сдвиги в общественном созна­нии. Психологизация гомосексуальности сделала видимыми такие ее признаки, которым раньше не придавали значе­ния. Сверхбдительные викторианцы, по невежеству, мог­ли не замечать даже самых очевидных проявлений гомоэротизма. Это распространялось и на искусство. Известный английский художник Генри Скотт Тьюк, «Ренуар мальчи­шеского тела», рисовал очаровательных нагих мальчиков, но поскольку их гениталии были прикрыты, никаких про­блем у художника не возникало. Не видели гомоэротических мотивов в творчестве Редьярда Киплинга, любимого поэта королевы Виктории лорда Альфреда Теннисона (1809—1892) или Уолтера Патера.

В хвалебной рецензии на сборник стихов преподобного Эдвина Эммануила Брэдфорда (1860—1944) в журнале«Westminster Review» говорилось: «Дружба между двумя мужчинами и особенно дружба между мужчиной и мальчи­ком — главная тема многих стихов доктора Брэдфорда. Он, как Платон, чувствителен к красоте незагрязненной юности». Между тем некоторые стихи Брэдфорда, мягко говоря, наводят на размышления. В стихотворении «На­конец!» тринадцатилетний мальчик по дороге из церкви форменным образом объясняется своему наставнику в любви, и тот с восторгом ее принимает: «Что я сказал или сделал — абсолютно неважно; я видел, что нравоучения не нужны. Наверное, мы вели себя как пара глупцов, но никто этого не видел и не слышал... Я никогда не забуду ту июньскую ночь, когда запах сена или свет луны заста­вили застенчивого мальчика сломать лед — в конце кон­цов, пора это было сделать»²⁵. Позже, когда блаженное неведение сменилось опасливым полузнанием, такая, в самом деле невинная, педофильская лирика могла бы до­рого обойтись автору.

Еще тщательнее маскировались гомоэротические чувства в пуританской Америке. Как и в Европе, единственным морально приемлемым контекстом для выражения этих чувств была дружба между мужчинами, в которой чувствен­ность оставалась неосознанной или сублимированной. Та­кие отношения ярко описывали философ-неоплатоник Ральф Уолдо Эмерсон (1803—1882), переживший в годы своей учебы в Гарварде сильную влюбленность в однокласс­ника, и его друг и единомышленник писатель Генри Дейвид Торо (1817-1862).

Хотя Герман Мелвилл (1819—1891), в отличие от одино­кого Торо, был женат и имел четверых детей, он не мог найти человека, который бы удовлетворил его потребность в любви²⁶. В юности Мелвилла одолевала романтическая тяга к южным морям и приключениям, он побывал юнгой, матросом и китобоем, прожил несколько месяцев среди полинезийцев. Море для него — совсем особая стихия. Главное очарование мореплавания — принадлежность к зам­кнутому мужскому сообществу, В сложной форме философско-приключенческого романа Мелвилл описывает мужскую дружбу, которая преодолевает все границы повседнев­ного быта, включая социальное и расовое неравенство. Эти отношения не лишены и телесности. Лирическому герою «Моби Дика» юному Измаилу приходится из-за отсутствия в гостинице отдельного номера провести ночь в одной по­стели со страшным гарпунщиком Квикегом. «Назавтра, когда я проснулся на рассвете, оказалось, что меня весьма нежно и ласково обнимает рука Квикега. Можно было по­думать, что я — его жена»²⁷. В «Моби Дике» много фалли­ческих символов. Выдавливание спермы кита доставляет китобоям особое удовольствие. Мелвилл различает мужс­кую дружбу и обычное корабельное мужеложство, которое просто воспроизводит существующую в гетеросексуальных отношениях структуру власти. Противопоставляя совмест­ную или взаимную мужскую мастурбацию содомии, он ви­дит в этом не только эротический, но и социальный смысл: вместе «кончать» — нечто совсем другое, чем драться друг с другом или сообща охотиться на китов²⁸. Многие гомоэро­тические образы и аллюзии Мелвилла, как и его младшего современника, классика американской литературы Генри Джеймса (1843—1916), расшифрованы только в последние десятилетия.

Достаточно зашифрован и самый знаменитый из амери­канских «голубых» классиков Уолт Уитмен (1819—1892). Уитмена привлекали юноши из рабочей среды, в которых он видел воплощение мужественности и нравственных дос­тоинств, и раненые мальчики-солдаты (некоторым из них было по 13—15 лет), за которыми поэт ухаживал в госпита­ле в годы Гражданской войны и потом обменивался нежны­ми письмами. «Я люблю мальчиков, которым нравится, что они мальчики, и мужчин, которые остаются мальчика­ми. С какой стати мужчина должен отказываться быть маль­чиком?» — писал он в старости²⁹. Один из друзей поэта на­зывал его «великой нежной матерью-мужчиной»³⁰. Хотя на прямой вопрос Карпентера о природе его чувств поэт отве­тил уклончиво, в «Листьях травы» и в сборнике «Каламус» (от греческого calamos — тростник, от которого произошло название свирели, распространенного символа любви между мужчинами) Уитмен любовно воспевает мужское брат­ство, говорит об объятиях и поцелуях между мужчинами и употребляет слова «друг» и «любовник» как синонимы.

Мужчина или женщина, я мог бы сказать вам, как я люблю вас, но я не умею,

Я мог бы сказать, что во мне и что в вас, но я не умею, Я мог бы сказать, как томлюсь я от горя и какими пульсами бьются мои ночи и дни³¹.

Поэзия Уитмена не была исключительно гомоэротической, и это сделало ее достоянием широкого круга людей, но подготовленные личным опытом читатели чувствовали ее скрытый подтекст.

Чтобы индивидуальные психосексуальные особенности превратились в социальную идентичность, нужна была глас­ность. И она действительно пришла в конце XIX в. в виде серии отвратительных скандалов и судебных процессов.

Героем одного из них был Оскар Уайльд (1852—1900). Гомоэротизм знаменитого драматурга не был в Англии боль­шим секретом. Его манеры и дружеские связи вызывали пересуды еще в студенческие годы в Оксфорде. Уайльд пе­реписывался с Саймондсом, во время поездки в США встречался с Уитменом. Увлечения красивыми мальчиками оставались эстетски-платоническими и не помешали Уайль­ду жениться и произвести на свет двоих сыновей. Впервые Уайльда в 1886 г. соблазнил 17-летний студент Роберт Росс,«маленький Робби».Их недолгая связь открыла Уайльду его подлинную сущность, он перестал жить с же­ной (та не догадывалась об истинной причине охлаждения мужа), зато его стали постоянно видеть в обществе юных проститутов. Главной любовью Уайльда в начале 1890-х го­дов был 25-летний Джон Грэй, фамилию которого он дал своему знаменитому литературному герою; имя Дориан вы­зывало в памяти дорическую любовь.

«Портрет Дориана Грея» (1890), подобно пьесам Уайль­да, стал знаменем эстетизма и раздражал консерваторов яз­вительными нападками на обыденную мораль, скепсисом и идеей вседозволенности. Это было также первое изображение однополой любви в серьезной английской литературе. Хотя прямо о ней ничего не сказано, подготовленному чи­тателю все достаточно ясно. Лорд Генри женат, но жена его оставила. Он снимает для себя и Дориана домик в Алжире (любимое место отдыха английских гомосексуалов) и стре­мится духовно оплодотворить молодого человека. Сесиль Холуорд откровенно влюблен в Дориана, сравнивая его лицо с лицом Антиноя. Дориан понимает, что чувство ху­дожника к нему — из той же категории любви, какую ис­пытывали Микеланджело, Монтень, Винкельман и Шекс­пир. Подозрительно выглядело и любование автора красо­той своего героя, хотя его отношение к нему неоднознач­но — повесть могла читаться и как история развращения юноши опасными идеями лорда Генри. После публикации книги крупнейший английский книгопродавец отказался распространять ее, считая «грязной», однако она имела шумный успех среди молодежи и за рубежом.

К несчастью Уайльда, среди его страстных поклонников оказался начинающий поэт, 21-летний красавец лорд Аль­фред Дуглас (1870—1945). Перечитав «Портрет» не то 9, не то 14 раз, он написал Уайльду письмо, они встретились и вскоре стали любовниками. Юный Бози, как называли его друзья, по-своему любил Уайльда, но это был типич­ный Нарцисс, который может только брать. Он разоряет и компрометирует Оскара, втягивает его в отношения с мальчиками-проститутами, они соперничают между собой из-за этих мальчиков. Бози забывает в карманах любовные письма Уайльда, и тот вынужден выкупать их у шантажис­тов. Оскар и Альфред живут вместе, показываются в све­те, давая пищу сплетням. Буйный и вздорный характер Бози провоцирует частые ссоры, Уайльд несколько раз пытается порвать отношения, но у него не хватает характе­ра, — как только Бози просит прощения, Уайльд сдается.

В дело вмешивается отец Бози, старый маркиз Куинсбери. Не найдя общего языка с сыном, который его нена­видит, Куинсбери послал Уайльду открытую записку, в ко­торой назвал его «сомдомитом» (именно так). Благоразум­ные друзья советовали Уайльду пренебречь оскорблением или на время уехать за границу, но под нажимом Бози Уайльд возбуждает дело о клевете. Это была большая глу­пость. Литературные обвинения и буквальное истолкование любовных писем к Бози Уайльду удалось отвести, но когда адвокаты маркиза предъявили суду список из 13 мальчиков, с указанием дат и мест, где писатель с ними встречался, он стал из обвинителя обвиняемым.

На первом суде Уайльд держался героически, защищал чистоту своих отношений с Дугласом и отрицал их сексуаль­ный характер. Его речь, из которой взят эпиграф к этой главе, произвела на публику впечатление. Доказать «чисто­ту» отношений с юными проститутами было сложнее. Уайльд и тут был блестящ.

- «Почему вы общались с этими юношами?

- Я люблю юность (смех).

- Вы возводите юность в ранг божества?

- Мне нравит­ся изучать молодых во всем. В молодости есть что-то чару­ющее»³².

Но дело было заведомо безнадежным. Куинсбери был оправдан, а против Уайльда возбуждено уголовное дело. Друзья советовали ему бежать во Францию, он отказался, был арестован и посажен в тюрьму (Бози благоразумно ук­рылся во Франции). В итоге нового процесса Уайльд и один из проститутов были приговорены к двум годам катор­жной тюрьмы. Началась дикая травля в печати.

«Никогда еще нам не преподавался более драматичный и своевременный урок попусту растраченной жизни, — писа­ла «London Evening News». — Англия терпела этого Уайльда и ему подобных слишком долго. Прежде чем он нарушил законы своей страны и оскорбил человеческое достоинство, он был социальной чумой, центром интеллектуальной кор­рупции. Он был одним из верховных жрецов той школы, которая атакует все здоровое, мужское, простые идеи анг­лийской жизни, противопоставляя им ложных богов дека­дентской культуры и интеллектуального разврата... Ему и таким, как он, мы обязаны распространением морального разложения среди молодых людей, чьи способности могли бы сделать честь их стране... Судьба Уайльда научит их, что талант не оправдывает пренебрежения ко всем моральным запретам...»³³

За этим — два года тюремного заключения (Уайльд рас­сказал о них в «Балладе Редингской тюрьмы»), отягощен­ные напряженными отношениями с Дугласом, которого Уайльд продолжал любить и в то же время считал виновни­ком своих несчастий. В обращенной к Альфреду исповеди De Profundis (1897) он не только сводит их личные счеты, но и защищает свою любовь против жестокого общества и несправедливых законов. Однако силы Уайльда были подо­рваны. После освобождения в мае 1897 г. он живет во Франции, снова сходится с Бози, они не могут жить ни вместе, ни друг без друга («Я люблю его, как любил все­гда, с чувством трагедии и гибели»³⁴). Опять непосильные расходы, общие мальчики, безденежье, отвернувшиеся друзья. Самым верным оказался «маленький Робби», кото­рый после смерти Уайльда как его литературный душепри­казчик расплатился с долгами писателя и помогал его детям; после смерти его прах захоронен в могиле Уайльда на клад­бище Пер Лашез.

Процесс Уайльда многих напугал, но в его лице геи при­обрели символическую фигуру мученика, очень важную для их будущего освободительного движения.

Другая серия скандалов, с явной политической подопле­кой, разразилась в Германии. В ноябре 1902 г. покончил самоубийством богатейший промышленник, глава знамени­того концерна Фридрих Крупп, после того как левая пресса разоблачила гомосексуальные оргии на его вилле на острове Капри. Вскоре затем журналист Гарден разоблачил гомо­сексуальные связи нескольких лиц из ближайшего окруже­ния Вильгельма II, включая личного друга кайзера князя Эйленбурга-и-Хертфельда и племянника знаменитого фель­дмаршала графа Куно фон Мольтке.

Подобно Уайльду, оскорбленные аристократы обрати­лись в суд и категорически отрицали свою гомосексуаль­ность. Да, говорил Эйленбург, «я был в юности востор­женным другом и горжусь этим... Одна из тончайших не­мецких добродетелей — способность к дружбе. У меня были глубокие отношения с мужчинами, которым я писал вос­торженные письма, и я не жалею об этом. Мы знаем, что наши великие герои, Гете и другие, тоже писали своим друзьям нежные письма»³⁵. Но перед свидетельством бавар­ского рыбака Эрнста, сексуальными услугами которого он пользовался в своем родовом замке, князь был бессилен.

Для Эйленбурга эти услуги не имели абсолютно ничего общего с его отношениями с Мольтке. Для молодого Эрн­ста эпизодические сексуальные контакты с князем были не только выгодны, но и почетны. Националистически на­строенная буржуазия не желала понимать этих тонких разли­чий. Для нее гомосексуальность была просто знаком и сим­волом социального разложения.

Скандальные процессы начала XX в. показали европей­ским гомосексуалам, что их судьба — всего лишь разменная монета в политической борьбе, и, если они не хотят оста­ваться вечными жертвами, им нужно стать борцами. Но и сами они, и условия их жизни были такими разными...

В Англии между двумя мировыми войнами главными рассадниками и духовными центрами однополой любви ос­тавались Оксфорд и Кембридж. Именно в Кембридже воз­ник кружок так называемых «Кембриджских апостолов», позже получивший название группы Блумсберри (по имени района в Лондоне, где они с 1904 г. регулярно собирались в доме сестер Стивен на Гордон-сквер). Наиболее известны­ми членами этого интеллигентского кружка-салона были популярный романист Литтон Стрэчи (1880—1932), эконо­мист Джон Мейнард Кейнз (1883—1946), историк Голдсуорси Дикинсон (1862—1932), писатель Э.М.Форстер (1879—1970), писательница Вирджиния Вулф (1882—1942). Свободная дружеская атмосфера благоприятствовала воль­ным разговорам и шуткам, в традициях Уайльда. Некото­рые члены кружка были связаны любовными отношениями. Хотя никто из них, за исключением Форстера, не выступал публично в защиту однополой любви, они язвительно вы­смеивали викторианское ханжество и не стеснялись собст­венной гомосексуальности, причем их высокая интеллекту­альная репутация придавала респектабельность и ей.

Во Франции необходимости в политическом движении в защиту гомосексуалов не было. Общественное мнение здесь также было терпимее, пока речь шла только о частной жиз­ни. Многие английские и американские гомосексуалы, подвергавшиеся травле у себя на родине, находили убежи­ще в Париже. Не особенно волновала французов и мужс­кая проституция. Тем не менее, открыто защищать и пропа­гандировать гомосексуальность было нельзя. Два гомоэротических журнала «Inversions* (1924) и «Amitie» (1926) были сразу же запрещены полицией.

Главную роль в «респектабилизации» однополой любви во Франции сыграла художественная литература. Ни в од­ной национальной литературе XIX—XX вв. эта тема не за­нимает такого большого места, как во французской.

Гомоэротические сюжетные линии присутствуют у О. Бальзака (1799—1850) в описании отношений между бег­лым каторжником Жаком Колленом (он же — Вотрен) и молодым Люсьеном де Рюбампре.

Громким событием окололитературной жизни начала 1870-х годов был роман Поля Верлена (1844—1896) и Артюра Рембо (1854—1891). Любовь с первого взгляда возникла в 1871 г., когда женатому Верлену было 26, а Рембо— 16 лет, продолжалась два года и стала достоянием гласности из-за своей горячности и драматизма (неуравновешенный Верлен даже стрелял в Рембо, за что попал на два года в тюрьму). Ее поэтическим выражением стали несколько гомоэротических стихотворений обоих поэтов и совместно на­писанный порнографический «Сонет о заднем проходе».

Гюстав Флобер (1821—1880) в своем ироническом слова­ре определил педерастию как «болезнь, которая поражает всех мужчин определенного возраста» (сам Флобер, как видно из его писем друзьям из Туниса и Египта, также был ей подвержен). «Цветы зла» Шарля Бодлера (1821 — 1867) первоначально назывались «Лесбиянки». Тема мужской любви звучит в «Песнях Мальдорора» графа де Лотреамона (псевдоним Исидора Дюкасса, 1846—1870).

В начале XX в. художественным исследованием гомосек­суального желания занялись признанные классики. Причем, если для Ромена Роллана и Роже Мартен дю Гара, посвя­тивших проникновенные страницы подростковой дружбе-любви, эта тема была важной, но проходной, то для Мар­селя Пруста, Андре Жида, Анри де Монтерлана и Жана Кокто это главный экзистенциальный стержень всей их жиз­ни и творчества.

Марсель Пруст (1871—1922)³⁶ с детства испытывал влече­ние к мальчикам. Одинокий и болезненный ребенок, про­водивший время преимущественно среди женщин, он меч­тал, что когда-нибудь будет жить вместе со своим лучшим другом, которого никогда не покинет. В десять лет он объяснился в возвышенной любви старшему мальчику. В 12 лет, «в поисках удовольствия», начал мастурбировать, запираясь в уборной родительского дома. Несколько лет спустя, застав его за этим занятием, отец прочитал ему лекцию о вреде онанизма и дал деньги на посещение бор­деля. Этот визит закончился фиаско. Сохранилось порази­тельное по своей прямоте и наивности письмо Марселя к деду: «Мне было нужно увидеть женщину, чтобы покончить с дурной привычкой мастурбации, и папа дал мне 10 фран­ков на бордель. Но 1) от волнения я разбил ночной гор­шок, 3 франка, 2) по той же причине, у меня ничего не получилось (je n'ai pas pu baiser). Так что теперь мне, как и прежде, срочно нужны 10 франков, чтобы освободиться (pour me vider), и 3 франка за горшок»³⁷.

Таким же беспредельно откровенным 16—17-летний Пруст был и со своими соучениками в лицее Кондорсэ. Ра­улю Версини он признался, что имел сексуальный опыт с каким-то старшим мальчиком, и, хотя тот овладел им от­части с помощью силы, Марсель не скрыл, что его слабость не была случайной и что он не испытывает по поводу этой «большой гнусности» ни грусти, ни угрызений совести³⁸.

Подобные признания в мальчишеской среде невероятно опасны, но Марсель страшно нуждается в любви и дружбе. Он завязывает дружеские отношения с тремя младшими мальчиками — пятнадцатилетними Жаком Визе (сыном композитора), его кузеном Даниэлем Галеви и 14-летним Робером Дрейфюсом. Хотя каждый из членов этого «маленького общества четырех друзей» был по-своему замеча­телен, все они признавали интеллектуальное превосходство Пруста. Беда, однако, заключалась в том, что они были Марселю нужны, а он им — нет. В незаконченном авто­биографическом романе «Жан Сантей» Пруст рассказал, каким одиноким он чувствовал себя в лицее.

Зимой 1887/88 г. Марсель написал Визе: «Я очень нуж­даюсь в твоей дружбе... Мое единственное утешение, когда я действительно грустен, это любить и быть любимым»³⁹. Мы не знаем, что ответил Жак, но матери Пруста привя­занность Марселя показалась чрезмерной и она запретила ему встречаться с Визе. В письме Жаку от 14 июня, «кото­рое мне было написать труднее всего в жизни», Марсель рассказал ему обо всем (включая то, как отец просил его хотя бы 4 дня не мастурбировать!) и безуспешно умолял продолжить их отношения. В дневнике Галеви письмо Марселя, адресованное Визе, сопровождается пометкой: «Этот бедный Пруст абсолютно сумасшедший — посмотри­те это письмо»⁴⁰.

Марсель в отчаянии пишет Галеви, объясняя ему харак­тер своей привязанности к Визе: «...Есть молодые люди... и особенно типы от восьми до семнадцати лет, которые лю­бят других мальчиков, всегда хотят видеть их (как я — Визе), плачут и страдают вдали от них, которые не хотят ничего другого, кроме как целовать их и сидеть у них на ко­ленях, которые любят их за их тело, ласкают их глазами, называют их «дорогой» и «мой ангел», вполне серьезно, пишут им страстные письма и ни за что на свете не заня­лись бы педерастией.

Однако зачастую любовь их увлекает и они совместно ма­стурбируют. Но не смейся над ними.... В конце концов, это же влюбленные. И я не знаю, почему их любовь недо­стойнее обычной любви»⁴¹.

Не найдя отклика у Визе, Марсель влюбляется в Даниэ­ля, надоедает ему, посвящает любовные стихи. Гетеросек­суальным мальчикам эти чувства были смешны и даже ос­корбительны. В дневнике Галеви по поводу стихотворения Пруста записано: «Какое несносное существо!»⁴²

Влюбленный Пруст ведет себя поразительно глупо. Он не хочет, чтобы мальчики считали его педерастом, но посвя­щенный Галеви сонет назывался «Педерастия». При всем его уме и таланте, Пруст казался одноклассникам стран­ным, манерным и скучным. «Бедный, несчастный маль­чик, мы были грубы с ним...»— писал впоследствии Гале­ви⁴³.

Оскорбленное самолюбие сделало молодого человека чрезвычайно скрытным. Отныне и до конца жизни он ка­тегорически отрицал свою гомосексуальность. Слово «педе­растия» вызывало у него непреодолимое отвращение, он никогда не применял его к себе (и был прав: если педерас­тия — анальный контакт, то он этого не хотел и не делал). Страх прослыть педерастом был у Пруста настолько силен, что летом 1908 г. он вызвал на дуэль отца 19-летнего Мар­селя Плантевиня, с которым писатель в это время интен­сивно, но вполне платонически общался, за то, что юно­ша не опроверг достаточно жестко высказанную кем-то сплетню-намек о природе их отношений. Искреннее раска­яние и извинения молодого Плантевиня разрядили этот конфликт⁴⁴.

Пруст постоянно влюблялся в юношей и молодых муж­чин, писал им нежные письма и поддерживал теплые отно­шения, которые большей частью оставались платонически­ми, а потом перерастали к дружеские. Гомоэротизм не ме­шал Прусту поддерживать также дружеские отношения с женщинами, ухаживать за ними и даже пользоваться у них успехом. Писатель хорошо понимал и чувствовал женщин, и они отвечали ему взаимностью.

Самой сильной и длительной любовью Пруста был моло­дой автогонщик Альфред Агостинелли, который вместе со своей любовницей Анной (Пруст считал ее женой Альфре­да) несколько лет жил в доме Пруста на правах его шофе­ра, а затем секретаря. Пруст старался удовлетворять малей­шие желания Альфреда. Внезапный и загадочный уход Аго­стинелли от Пруста 1 декабря 1913 г. и затем его гибель в авиационной катастрофе 30 мая 1914 г. вызвали у писателя отчаяние и сильное потрясение. «Я действительно любил

Альфреда, — писал он через полгода после гибели Агости­нелли. — Мало сказать — любил, я обожал его. И я не знаю, почему я пишу это в прошедшем времени, я буду любить его всегда»⁴⁵. Хотя со временем Альфреда заменили другие молодые секретари, Агостинелли не был забыт.

Почти все биографы Пруста убеждены, что Агостинелли был его любовником. Но в одном из писем Пруст настоя­тельно просит своего старого друга Намья избегать разгово­ров об Альфреде: «Люди настолько глупы, что могут увидеть в этом, как то было с нашей дружбой, нечто педерастичес­кое. Мне это все равно, но я ни в коем случае не хочу при­чинить неприятность этому мальчику»⁴⁶. То есть Пруст ста­вит свои отношения с Агостинелли в тот же ряд, что и от­ношения с Намья, и категорически отрицает их гомосексу­альность (или только педерастичность?). Биограф Пруста замечает по этому поводу: «Не будем обманываться, он не отрицает «педерастического характера» этой дружбы, толь­ко не хочет, чтобы об этом говорили»⁴⁷. Мне кажется, что как раз отрицает, причем обращаясь к человеку, обмануть которого было невозможно.

Озабоченный собственными проблемами, Пруст испы­тывал постоянную потребность говорить о гомосексуально­сти с друзьями и в литературном творчестве и в то же время был не способен к прямому самораскрытию. Это заставля­ло его лицемерить. Когда в 1921 г. Поль Моран, зная, что Пруст пишет «Содом и Гоморру», привез ему из Берлина новую книгу Хиршфельда, Пруст с наигранным отвращени­ем, не взглянув, отбросил ее. Единственным человеком, в разговоре с которым Пруст однажды снял привычную маску, был Андре Жид. Когда 14 мая 1921 г. Жид принес ему рукопись «Коридона», Пруст без всякого стеснения и угрызений совести, даже с некоторым хвастовством, при­знался ему в своей педерастии и даже рассказал о своих «эк­спериментах по вызыванию оргазма», но тут же заметил, что в литературе об этом можно говорить только косвенно: «Вы можете рассказывать все, что угодно, но только при условии, что вы никогда не скажете «Я»⁴⁸.

Трагедия Пруста заключалась в том, что нежные любовные чувства, которые он испытывал к молодым мужчинам, были несовместимы с его темными садомазохистскими фан­тазиями. Это усугубляло двойственное, амбивалентное от­ношение к гомосексуальности в его литературных произве­дениях.

Творчество Пруста зашифровано так же тщательно, как и его личная жизнь. Его первый рассказ на гомосексуаль­ную тему «Перед ночью» («Avant la nuit», 1893) формально представляет собой исповедь лесбиянки, но на самом деле Пруст обсуждает свои собственные проблемы. Хотя однопо­лая любовь представляется ему следствием болезненной нервной инверсии и в силу этого имманентно неполноцен­ной, всей логикой своего рассказа Пруст подводит читате­ля к мысли, что в этой инверсии нет ничего предосудитель­ного ни с социальной, ни с моральной, ни с эстетической точки зрения. Это та же самая мысль, которую Пруст не­сколькими годами раньше пытался объяснить своим лицей­ским товарищам.

Процесс Уайльда и неудачи собственных попыток само­раскрытия сделали Пруста более скрытным. В своей вели­кой эпопее «В поисках утраченного времени» «великий ма­стер притворства», как назвал его Андре Жид, разделил свои эротические переживания на две части. Все красивое, нежное и изящное, что было в его гомоэротических воспо­минаниях, Пруст отдал «девушкам в цвету», оставив на долю «Содома» все темное и гротескное. Превратив Альф­реда Агостинелли в Альбертину (именно совпадение некото­рых конкретных ситуаций подсказало литературоведам раз­гадку образа Альбертины еще до того, как стали известны многие факты), Пруст описал свои любовные переживания и размышления о них так, как если бы они были адресова­ны и вдохновлены женщинами.

Но «Альбертина» — не просто маска «Альфреда», а нечто гораздо большее. Бисексуальная Альбертина приоткрывает женственную, «гоморрскую» сторону самого Рассказчика. А описывая реальную или воображаемую вину Альбертины, Пруст получает возможность выразить свои угрызения по поводу своих отношений с матерью и ее смерти.

Столь же многогранен образ барона Шарля де Шарлю (в его образе современники обычно узнавали писателя графа Робера де Монтескью, но это образ собирательный). Шар­лю умен и эрудирован, но одновременно безжалостен и ко­варен, причем Пруст связывает эти черты с его феминизированностью. Писатель подчеркивает, что Шарлю не толь­ко выглядит неприятно-женственным, но по сути своей «является женщиной». Мало привлекательны и другие гомо­сексуальные персонажи — музыкант Морель готов за деньги отдаться кому угодно, Жюпьен содержит мужской бордель и т. д.

По словам лирического героя «Потерянного времени», от лица которого ведется повествование, педерасты — насквозь лживая и, подобно евреям (между прочим, мать Пруста — еврейка), «проклятая раса», представители которой мечтают о вирильности и стараются казаться вирильными именно по­тому, что их темперамент остается женственным. Походя на мужчин только внешне, эти люди лживы, скрытны, неиск­ренни, стараются развратить не похожих на себя молодых людей и всячески привлекают их к себе. В «Содоме и Гоморре» Пруст ярко описывает тоску и одиночество этих лю­дей, но в его рассказе нет жалости, только отвращение.

Значит ли это, что «В поисках утраченного времени» — гомофобская пародия, персонификация всем известных от­рицательных стереотипов, рассчитанная на то, чтобы скрыть собственные слабости автора? Некоторые современ­ники Пруста, прежде всего Андре Жид, восприняли книгу именно как недостойный камуфляж, лицемерие и потакание ложным стереотипам, плюс — нелестное и не всегда объективное освещение личной жизни хорошо знакомых Прусту людей.

Пруст действительно боялся открыто затрагивать жгучую для него тему. Хотя для современного читателя в «Содоме и Гоморре» нет абсолютно ничего непристойного и даже эротического, читателям начала 1920-х годов некоторые эпизоды казались скабрезными. Пруст очень беспокоился по этому поводу и заранее предупреждал об опасности будущих издателей. Некоторые критики действительно обвиняли писателя в том, что он сделал педерастию респекта­бельной. После Пруста она перестала быть неназываемой, о ней стало можно не только сплетничать, но говорить на философском и эстетическом уровне.

Отрицательное изображение гомосексуальности у Прус­та — его социальная и психологическая самозащита. Но писатель не просто сводит счеты с окружающими его людь­ми и своей собственной проблематичной сексуальностью. Он все время играет с читателем, загадывает ему загадки, заставляет думать. Хотя Рассказчик, которого читатель склонен принимать за автора, гетеросексуален, он постоян­но напряженно думает о гомосексуальности и в высшей сте­пени чувствителен к мужской красоте. Альбертина, в кото­рую Рассказчик влюблен, также, по-видимому, бисексу­альна. И даже у прочно гетеросексуального Свана когда-то в детстве, кажется, что-то такое было: «Может быть, дав­но, в коллеже, как-нибудь случайно»⁴⁹.

Пруст заставляет читателя все время находиться в атмос­фере чего-то неясного, неопределенного, недосказанного. Ему говорят, но недоговаривают, показывают, но не объясняют. Простой и надежный мир, где мужчина — все­гда мужчина, женщина — всегда женщина, а у гомосексуала нет ничего общего с гетеросексуалом, утрачивает при­вычные четкие очертания. И если почти о каждом персо­наже возникает вопрос: «Так он все-таки — да или нет?», то и читатель невольно задумывается о себе: «А я кто такой?» В этом смысле «В поисках утраченного времени» — более современная книга, чем многие новейшие тексты, где о каждом точно известно, кто есть who.

В отличие от Пруста, Андре Жид (1869—1951) выступил в защиту гомосексуальности с открытым забралом⁵⁰. Рано потеряв отца, маленький Андре жил под опекой любящей, но излишне доминантной матери. С раннего детства он чув­ствовал себя непохожим на других мальчишек, которые ча­сто били его и издевались над ним. Эротическое воображе­ние Жида было двойственным. В 9 лет на костюмирован­ном балу в школе он влюбился в одетого чертенком маль­чика немного старше себя и не мог оторвать глаз от его изящного тела, по сравнению с которым он казался себе смешным и безобразным. В то же время эмоционально ему было гораздо легче в обществе девочек, подростком он был особенно дружен со своей кузиной Мадлен Рондо, на ко­торой женился в 1895 г. Однако глубокая любовь, которую Жид испытывал к жене, была исключительно духовной; сексуально его волновали мальчики-подростки.

Несмотря на легкий и общительный характер, юный Ан­дре мучительно переживал раздвоение собственных чувств. Центральная тема юношеских дневников Жида — конфликт между моралью и искренностью: «Имей смелость быть са­мим собой. Я должен подчеркнуть это также в своей голо­ве» (10 июня 1891). «Страх не быть искренним мучил меня несколько месяцев и не давал писать» (31 декабря 1891). «Меня волнует дилемма: быть моральным или быть искрен­ним» (И января 1892). «Я всего лишь маленький мальчик, который забавляется под надзором надоедливого протес­тантского пастора» (22 июня 1907).

Важную роль в сексуальном раскрепощении Жида сыграл Уайльд. Их первая встреча состоялась в Париже в 1891 г. Уайльд, в то время преуспевающий писатель, со свойствен­ным ему веселым цинизмом попытался «деморализировать» своего молодого французского почитателя, освободить его от слишком жестких моральных представлений. Это поку­шение на его душу испугало Жида и вызвало у него острый кризис. Он даже вырвал из своего интимного дневника от­носившиеся к этому эпизоду страницы. Когда в январе 1895 г. он случайно встретился с Уайльдом и Альфредом Дугла­сом в Алжире, первым побуждением Жида было убежать, но он не сделал этого. Уайльд пригласил его в кафе, и там он увидел юного флейтиста Мухаммеда, который с первого взгляда очаровал его. Жид и раньше увлекался арабскими мальчиками, ради них он, собственно, и ездил в Алжир, но никогда не осмеливался довести свое увлечение до фи­зической близости. На сей раз с ним рядом был циничный Уайльд. Выходя из кафе, он спросил Жида: «Вы хотите этого музыканта?» Превозмогая себя, срывающимся от стыда и волнения голосом Жид ответил «да», Уайльд сказал несколько слов проводнику, победно расхохотался, и эту ночь Жид провел с Мухаммедом. Она стала его вторым рождением:

«Теперь я нашел наконец то, что для меня нормально. Не было больше ничего принудительного, вымученного, сомнительного; в моей памяти об этом не сохранилось ни­чего неприятного. Мое блаженство было безмерно, я не могу вообразить более полного счастья, даже если бы сюда примешивалась любовь. Как могло это быть вопросом люб­ви? Как я мог позволить желанию овладеть моим сердцем? Мое удовольствие было свободно от каких бы то ни было задних мыслей и не должно было сопровождаться никакими угрызениями. Но как в таком случае я должен назвать тот страстный порыв, с которым я сжимал своими голыми ру­ками это совершенное маленькое тело, дикое, страстное, чувственное и смуглое?..

После того как Мухаммед ушел, я еще долго находился в состоянии дрожащего ликования, и, хотя уже рядом с ним я пять раз пережил чувственный восторг, это повторя­лось еще несколько раз, и, вернувшись в свой гостиничный номер, я до самого утра испытывал его отголоски»⁵¹.

Теперь он точно знал, что ему нужно. Однако это не по­мешало ему жениться на Мадлен. Сексуальная жизнь Жида ограничивалась краткосрочными приключениями с 15—18-летними рабочими-подростками и юными арабами. Это влечение, а иногда и самих мальчиков, он разделял с близ­кими друзьями. В отличие от Пруста, Жид признавал себя педерастом, но не содомитом («Мне, не понимающему удо­вольствия иначе, как лицом к лицу, на началах взаимнос­ти и без насилия, часто, как Уитмену, достаточно самого мимолетного контакта»)⁵². Жена писателя, имевшая, по­добно Софье Андреевне Толстой, доступ к его интимному дневнику, относилась к этим похождениям и увлечениям терпимо, благо они оставались поверхностными, а их «объекты» быстро менялись.

Гораздо серьезнее был роман 47-летнего писателя с его 16-летним племянником Марком Аллегрэ. Жид знал Мар­ка с раннего детства, и, когда тот превратился в обаятельного подростка, страстно влюбился в него, заботился о его развитии, возил с собой в Швейцарию, Англию, Тунис и Конго. О силе этой любви говорят многочисленные днев­никовые записи. Жид любуется стройным телом и нежной кожей мальчика, «томностью, грацией и чувственностью его взгляда» (21 августа 1917). «Мысль о М. поддерживает меня в постоянном состоянии лиризма... Я не чувствую больше ни своего возраста, ни ужаса времени, ни погоды» (15 декабря 1917). «Я уже не могу обходиться без М. Вся моя молодость, это он» (4 мая 1918).

Но роман был скорее платоническим. Несмотря на при­вязанность к знаменитому дядюшке, Марка больше интере­совали девушки. Жид уважал и поощрял любовные связи племянника и в дальнейшем их взаимоотношения перерос­ли в прочную дружбу.

Роман с Марком Аллегрэ активизировал потребность Жида открыто рассказать людям об однополой любви. Эта идея жила в нем давно. Первым шагом к самораскрытию была во многом автобиографическая повесть «Имморалист» (1902), лирический герой которой, Мишель, мучительно освобождается от традиционных протестантских ценностей, открывая подлинную сущность своей сексуальности. В ко­нечном счете он делает это с помощью непосредственных и сердечных арабских мальчиков, для которых нагота и сексу­альные отношения с мужчинами вполне естественны. Сек­суальное освобождение приносит Мишелю также и духов­ную свободу. Но за это приходится заплатить высокую Цену, причем расплачивается не столько сам Мишель, сколько его жена Мадлен, на которой он женился без люб­ви и которую обманывал.

Вслед за «Имморалистом» появилась книга из четырех «сократических диалогов» под многозначительным названи­ем «Коридон», которую Жид считал важнейшим из своих сочинений. В ней он не только открыто провозгласил себя «Уранистом», но и выступил с историко-философской апо­логией однополой любви, объявив педерастию главным ис­точником достижений античной цивилизации. Публикация «Коридона» в католической Франции, тем более — после процесса над Уайльдом, была мужественным поступком. Первый вариант «Коридрна» Жид выпустил в 1911 г. ано­нимно, тиражом всего 12 экземпляров, для ближайших дру­зей.

Первое открытое издание книги вышло в 1924 г. и вос­принималось как ответ на карикатурный образ гомосексуала, нарисованный Прустом в «Содоме и Гоморре». В пре­дисловии Жид писал, что некоторые книги уже приучили публику спокойно относиться к однополой любви. Но эти книги одновременно вводят публику в заблуждение, отож­дествляя гомосексуальность с феминизацией и интерсексу­альностью. Между тем эта теория «третьего пола» не объяс­няет того феномена, который называют греческой любовью или педерастией, когда ни один из партнеров не фемини­зирован. «Нормальный гомосексуал» Коридон, каким счи­тал себя и сам Жид, противопоставляется феминизирован­ному инверту типа прустовского Шарлю.

Философские трактаты мало кто читает. Жид продолжил тему в романе «Фальшивомонетчики» (1926). Основная сю­жетная линия романа — история любви молодого писателя Эдуарда и его 15-летнего племянника Оливье. Их неудержи­мо влечет друг к другу, Эдуард хочет помогать духовному развитию юноши, а Оливье нуждается в его жизненном опыте и эмоциональном тепле. Однако робость и страх быть непонятыми мешает обоим открыто выразить свои чувства. Эдуарду кажется, что он не нужен мальчику, а Оливье, принимая сдержанность Эдуарда за холодность, едва не ста­новится добычей светского циника графа де Пассавана. В конце концов дядя и племянник обретают друг друга и даже мать Оливье благословляет их отношения.

В своей автобиографии (1926) Жид расставил все точки над i. Гомосексуальные чувства и отношения, которые раньше можно было считать художественным вымыслом, теперь стали фактами его биографии. Это, естественно, вызвало скандал. Отдельные критики обвиняли Жида в раз­вращении детей, в его откровенности увидели проявления эксгибиционизма и нарциссизма. Даже некоторые из дру­зей писателя были шокированы. Но со временем люди привыкли. В 1947 г. Андре Жид даже получил Нобелевскую премию по литературе.

От Андре Жида эстафета художественной гомоэротики протянулась к драматургу, поэту, режиссеру и художнику Жану Кокто (1889—1963). Как и Жид, Кокто был мамень­киным сынком (его отец покончил с собой, когда Жану было 8 лет) и всегда любил женское общество. В лицее Кондорсэ он страстно влюбился в старшего по возрасту, сильного и необузданного одноклассника Даржелоса, не мог спокойно видеть его голых ног в коротких шортах и от­крытого ворота рубашки, но при встрече с ним наедине ра­стерялся и попал в неловкое положение. Через несколько дней после этого Даржелос заболел и умер, оставшись в па­мяти Кокто символом агрессивной маскулинности. Свои ранние эротические чувства и переживания Кокто описал в анонимно изданной «Белой книге» (1928), к которой позже написал игривое предисловие — дескать, может быть, эта книга моя, а может быть, и не моя, и в романе «Ужасные дети» (1929).

Сбежав из лицея, Кокто некоторое время жил в Марсе­ле, среди матросов и проституток, пристрастился к нарко­тикам, потом погрузился в мир парижской богемы, сотруд­ничал с Дягилевым, Модильяни, Аполлинером, Пикассо, Стравинским. Отношения Кокто с Жидом, как личные, так и идейные, были натянутыми и порой враждебными. «Белая книга» была в каком-то смысле написана как анти­теза «Коридону». Если в «Коридоне» гомосексуальный рас­сказчик читает гетеросексуальному собеседнику серьезные лекции, то «Белая книга» — серия забавных приключений и образов, которые не нуждаются в оправдании и привлека­тельны сами по себе.

Человек разнообразных талантов и огромного личного обаяния, Кокто много лет стоял в самом центре французс­кого художественного авангарда вырастил нескольких талан­тливых учеников (некоторые из них были его любовниками) и способствовал освобождению из тюрьмы Жана Жене. Он стал первым открытым гомосексуалом, избранным — с пер­вой же попытки — членом Французской академии.

Подлинным центром европейской гомосексуальной куль­туры в первой трети XX в., до прихода к власти Гитлера, была Германия. Гомоэротизм имел глубокие исторические корни в немецкой культуре XVIII—XIX вв.⁵³ Я уже упоминал имя Винкельмана. Сильные гомоэротические тона ощуща­ются в немецкой поэзии эпохи «бури и натиска», с харак­терным для нее восторженным культом юности и дружбы и в произведениях ряда немецких романтиков.

Самым известным (и откровенным) немецким гомоэротическим поэтом эпохи романтизма был граф Август фон Платен (1796—1835). Большую часть жизни фон Платен про­жил в Италии и, как видно из его автобиографии, не ук­лонялся от телесных радостей. Однако его поэзия исклю­чительно целомудренна и посвящена преимущественно теме неразделенной любви к молодым мужчинам. Сентименталь­ную гомоэротику фон Платена язвительно высмеивал Ген­рих Гейне, но его охотно читали гомосексуалы и высоко ценил Томас Манн.

В начале XX в. эта традиция была продолжена. Веймар­ская республика была периодом относительной терпимости. Хотя гомосексуальность оставалась уголовным преступлени­ем, в Берлине, Гамбурге, Кельне и других немецких горо­дах открыто существовало множество гомосексуальных ба­ров, кафе и дансингов, в которых посетители без труда на­ходили партнеров на любой вкус. Английские и американ­ские гомосексуалы слетались в Берлин, как в Мекку. В ра­зоренной войной Германии для них все было дешево, не­мецкие мальчики казались менее закомплексованными, а полиция — более снисходительной. Эта среда и ее нравы подробно описаны в воспоминаниях и повестях Ишервуда, Аккерли, Одена и Спендера и в знаменитом фильме Боба Фосса «Кабаре».

Наряду с бытовой гомосексуальной субкультурой, в Гер­мании была и развитая идеология, точнее — идеологии.>| Социал-демократические теоретики добивались декриминализации гомосексуальности, упирая на то, что гомосексуалы — жертвы ошибки природы. Аристократы-эстеты дока­зывали возвышенно-духовный характер однополой любви, требуя не снисхождения, а преклонения. Агрессивные ми­литаристы одинаково отвергали и медикализацию, и интел­лектуализацию гомоэроса, считая его воплощением мужс­кой силы и мужества. Соответственно различались и обра­зы «истинного гомосексуала». У одних это был женствен­ный андрогин, полумужчина-полуженщина, у других — изящный эфеб, у третьих — сильный мужчина-воин.

Первая позиция была представлена Хиршфельдом. Осно­ванный им в мае 1897 г. Научно-гуманитарный Комитет составил специальную петицию за отмену дискриминацион­ного 175-го параграфа имперского уголовного кодекса, ко­торую подписали в числе многих других выдающихся деяте­лей немецкой культуры Август Бебель, Карл Каутский, Альберт Эйнштейн, Мартин Бубер, Карл Ясперс, Альфред Деблин, Герхард Гауптман, Герман Гессе, Томас и Генрих Манны, Райнер Мария Рильке, Стефан Цвейг.

В отличие от Хиршфельда, Адольф Бранд (1874—1945), издатель первого в мире гомосексуального журнала «Особен­ный» («Der Eigene»), выходившего с 1896 по 1931 г., не просил о снисхождении, а доказывал, что мужская друж­ба-любовь — самое благородное и высшее человеческое чув­ство. «Der Eigene» первоначально возник как анархический журнал, но скоро стал авторитетным научно-художествен­ным изданием, с сильной политической струей. Он имел около 1500 подписчиков и резко критиковал медицинские теории о «женственности» гомосексуалов. По мнению мно­гих авторов журнала, однополая любовь, которую они пред­почитали называть дружбой, не только не женственна, но воплощает лучшие традиции древних немецких мужских со­юзов. В 1920-х годах нападки на Хиршфельда с их стороны стали откровенно расистскими и антисемитскими, прямо смыкаясь с фашистскими.

Сходные идеи, но без фашистского привкуса, распрост­ранялись в окружении знаменитого поэта Стефана Георге (1868—1933), возродившего гельдерлиновский образ «гре­ческих немцев» и противопоставлявшего «вечную весну гомоэротической дружбы» и воинственного мужского эроса «женственным» идеям семьи и домашнего очага. Предметом мистического обожания Стефана Георге был начинающий поэт, мюнхенский гимназист Максимилиан Кроненберг, которого Георге форменным образом обожествил под име­нем Максимина. Чем бы ни вдохновлялся Георге (в начале XX в. оккультизм был моден не только среди гомосексуалов), созданный им культ юности оказал большое влияние на психологию и педагогику, способствуя пониманию юно­шеского возраста как самостоятельной и самоценной фазы жизни, а не просто периода «подготовки к взрослости». «Педагогический эрос», требовавший духовной близости между учеником и учителем, выше всего ставил благород­ство. Между прочим, один из учеников Георге, Клаус фон Штауфенберг, который в 1933 г. стоял в траурной вахте у гроба умершего в Швейцарии поэта (гитлеровцы, которым импонировал национализм Георге, предлагали ему высокие посты, он им даже не ответил), в 1944 г. совершил поку­шение на Гитлера.

В реальной жизни все было сложнее. Культ мужской дружбы и «педагогического эроса» получил широкое распро­странение среди лидеров и идеологов немецкого молодеж­ного движения. Некоторые руководители так называемых «Перелетных птиц» (Wandervogel) не скрывали своего гомоэротизма. Обращаясь к родителям своих воспитанников, Вильгельм Янсен писал: «Вы должны привыкнуть к тому, что в ваших рядах есть так называемые гомосексуалы, лишь бы только их поведение по отношению к вашим сыновьям оставалось безупречным»⁵⁴. Но туристские походы, культ наготы и совместная жизнь в палатках облегчали не только духовное, но и сексуальное общение вожатых с воспитан­никами, периодически вызывая скандальные разоблачения (в 1910 г. одно из них коснулось Янсена, в начале 1920-х годов разразился скандал вокруг знаменитого педагога Гус­тава Вюнекена), имевшие, как правило, политическую по­доплеку.

Гомоэротизм вандерфогелей часто переплетался с идея­ми ультраправого, шовинистически-милитаристского по­рядка. Самым известным идеологом таких настроений был Ганс Блюер (1888—1952), автор популярных книг «Немецкое молодежное движение как эротический феномен» (1912) и «Роль эротизма в мужском обществе» (1917)⁵⁵. На­чав свою научно-публицистическую деятельность как по­клонник и последователь Фрейда, Блюер затем круто свер­нул вправо. По его словам, существует три совершенно разных типа носителей мужской однополой любви: муже­ственные «героические мужчины», феминизированные из­вращенцы и скрытые гомосексуалы. Два последних типа заслуживают осуждения, зато первый является «истинно-арийским». Агрессивные мужчины-арии постоянно воева­ли, покоряли другие народы и основывали империи. В по­ходах они, наряду с женами, рожавшими им детей, часто имели любовников-мужчин, и эти связи укрепляли их во­инское братство. В основе современных молодежных со­юзов и движений также лежит гомоэротическая дружба, в сочетании со строгой половой сегрегацией и беспрекослов­ным повиновением вождю. Принцип элитарных мужских гомоэротических союзов открыто противопоставлялся идеям женского равноправия и политической демократии. Идеи Блюера смущали лидеров социал-демократических молодеж­ных организаций, зато весьма импонировали гитлеровским штурмовикам.

В начале XX в., в какой-то степени — под влиянием фрейдизма, психологией гомосексуальности заинтересова­лись крупнейшие немецкие прозаики. В повести Роберта Музиля «Смятение воспитанника Терлеса» (1906) рассказы­вается, как в закрытой мужской школе двое мальчиков раз­девают догола и подвергают сексуальным унижениям слабо­го и женственного Базини. У юного героя повести, оказав­шегося невольным свидетелем этой сцены, она вызвала от­вращение, но потом он сам почувствовал влечение к Ба­зини и преодолел соблазн лишь усилием воли. Стефан Цвейг в новелле «Смятение чувств» (1927) описал, сквозь призму восприятия молодого студента, переживания уни­верситетского профессора, который не может преодолеть своих гомоэротических влечений, несовместимых с его мо­ральным Я. Вопрос о соотношении двух видов любви и о характере эмоциональных привязанностей между мужчинами обсуждается в романах Германа Гессе «Демиан» (1919) и «Нарцисс и Гольдмунд» (1930).

Появляются и литературные произведения, показываю­щие гомоэротику изнутри, в свете собственного опыта ав­тора. Джон Генри Маккей (1864—1933) опубликовал под псевдонимом «Сагитта» несколько произведений под общим названием «Книги безымянной любви». Лучшая из них, роман «Мальчик за деньги» («Puppenjunge», 1926) рассказы­вает о трагической влюбленности наивного молодого чело­века в 15-летнего берлинского проститута. Герой романа искренне любит мальчика и готов ради него на все. Но мальчик, который приехал в Берлин на поиски лучшей жизни и, не имея средств к существованию, легко принял необходимость заниматься сексом за деньги, не в состоянии понять, что кто-то может любить его бескорыстно. Два че­ловека, которые могли бы быть счастливы вместе, не могут понять друг друга и становятся жертвами полицейских реп­рессий.

Один из величайших писателей XX в. Томас Манн (1875—1955), счастливо женатый мужчина и отец шестерых детей, считался сексуально благонадежным и в высшей сте­пени организованным человеком. Его интерес к однополой любви казался чисто интеллектуальным. Но когда была опубликована его огромная переписка и дневники (большую часть их писатель сжег), оказалось, что эта заинтересован­ность была также глубоко личной⁵⁶.

Первой безответной любовью 14-летнего Томаса был его любекский одноклассник, голубоглазый блондин Арним Мартене. «...Его я любил — он был в самом деле моей пер­вой любовью, и более нежной, более блаженно-мучитель­ной любви мне никогда больше не выпадало на долю. Та­кое не забывается, даже если с тех пор пройдет 70 содер­жательных лет. Пусть это прозвучит смешно, но память об этой страсти невинности я храню как сокровище. Вполне понятно, что он не знал, что ему делать с моей увлеченно­стью, в которой я как-то в один «великий» день признался ему... Так эта увлеченность и умерла... Но я поставил ему памятник в «Тонио Крегере»⁵⁷.

Два года спустя, когда Манн учился в Англии, он влю­бился в сына своего учителя, рыжеволосого Вильри; чтобы увидеть его, он даже ходил на ненавистные уроки физкуль­туры. Эта влюбленность также осталась платонической.

В 1899—1904 гг. Манн пережил свой первый и един­ственный «взрослый» мужской роман с художником Паулем Эренбергом, на год моложе писателя. Томас был безумно счастлив, он не ждал от судьбы такого подарка. «Речь идет не о любовном приключении, во всяком случае не о любов­ном приключении в обычном смысле, а о дружбе, о — диво дивное! — понятой, не безответной, вознагражденной дружбе... Граутхоф утверждает даже, что просто-напросто влюблен, как старшеклассник...»⁵⁸ Но отношения с Эрен­бергом были сложными. Помимо разницы характеров, Манн не мог принять однополую любовь за единственно для себя возможную. Он хотел иметь семью, детей, нормаль­ную жизнь. После женитьбы в 1905 г. на Кате Принсгейм отношения с Эренбергом прекратились.

В человеческом отношении брак был счастливым, писа­тель глубоко уважал и любил свою красавицу жену и честно выполнял свои супружеские обязанности. «Что касается лично меня, то мой интерес в какой-то мере делится меж­ду двумя... принципами, принципом семьи и принципом мужских союзов. Я по инстинкту и убеждению сын семьи и отец семейства... Но если речь идет об эротике, о небюр­герской, духовно-чувственной авантюре, то дело представ­ляется немного иначе»⁵⁹.

В 1911 г., отдыхая с женой в Венеции, 35-летний писа­тель был очарован красотой польского мальчика барона Вла­дислава Моеса. Манн ни разу не заговорил с мальчиком, но описал его под именем Тадзио в повести «Смерть в Ве­неции» (1913). Когда десять лет спустя Моес прочитал по­весть, он удивился, как точно писатель описал его летний полотняный костюм. Моес хорошо запомнил «старого гос­подина», который смотрел на него, куда бы он ни пошел, его напряженный взгляд, когда они поднимались в лиф­те; мальчик даже сказал своей гувернантке, что он нравит­ся этому господину.

Летом 1927 г. 52-летний писатель влюбился в 17-летнего Клауса Хойзера, сына своего друга, дюссельдорфского про­фессора-искусствоведа. Мальчик ответил взаимностью и некоторое время гостил у Маннов в Мюнхене. Несколько лет спустя писал: «Это была моя последняя и самая счаст­ливая страсть»⁶⁰. 20 февраля 1942 г. писатель снова возвра­щается в дневнике к этим воспоминаниям: «Ну да — я лю­бил и был любим. Черные глаза, пролитые ради меня сле­зы, любимые губы, которые я целовал,— все это было, и умирая, я смогу сказать себе: я тоже пережил это».

Это увлечение было не последним. 80-летний Гете испы­тывал страсть к 17-летней Ульрике фон Леветцов, 75-летне­го Манна по-прежнему волнует юношеское тело: «Боже мой, как привлекательны молодые люди: их лица, даже если они наполовину красивы, их руки, их ноги» (Днев­ник, 18 июля 1950 г.). В курортном парке он любуется си­лой и грацией молодого аргентинского теннисиста. Но оча­рование юности лишь подчеркивает бессилие старости. «Я близок к тому, чтобы пожелать смерти, потому что не могу больше выносить страсть к «божественному мальчику» (я не имею в виду конкретно этого мальчика)» (6 августа 1950 г.).

Последней страстью 75-летнего писателя был 19-летний баварский кельнер Франц Вестермайер. «Постоянно думаю о нем и стараюсь найти повод для встречи, хотя это может вызвать скандал» (8 июля 1950 г.). «Засыпаю, думая о лю­бимом, и просыпаюсь с мыслью о нем. «Мы все еще боле­ем любовью». Даже в 75. Еще раз, еще раз!» (12 июля 1950 г.). «Как замечательно было бы спать с ним...» (19 июля 1950 г.)⁶¹. Этой мечте Томаса Манна не суждено сбыться, но он превратит кельнера Франца в лукавого авантюриста Феликса Круля.

Гомоэротические увлечения Томаса Манна были несов­местимы с его нравственными воззрениями, и его отноше­ние к однополой любви оставалось настороженным и двой­ственным. Он считал, что это красивое чувство приносит главным образом страдания.

«...Тонио любил Ганса Гансена и уже немало из-за него выстрадал. А тот, кто сильнее любит, всегда внакладе и должен страдать, — душа четырнадцатилетнего мальчика уже вынесла из жизни этот простой и жестокий урок...

Он любил его прежде всего за красоту; но еще и за то, что Ганс решительно во всем был его противоположностью. Ганс Гансен прекрасно учился, был отличным спортсме­ном, ездил верхом, занимался гимнастикой, плавал, как рыба, и пользовался общей любовью...

«Ну у кого еще могут быть такие голубые глаза; кто, кро­ме тебя, живет в таком счастливом единении со всем ми­ром?» — думал Тонио... Впрочем, он не делал попыток стать таким, как Ганс Гансен, а может быть, и не хотел этого всерьез. Но, оставаясь самим собою, он мучительно желал, чтобы Ганс любил его, и на свой лад домогался его любви: всей душой, медлительно, самозабвенно, в печали и томлении — томлении, что жжет и гложет больнее, чем буйная страсть, которую можно было бы предположить в нем, судя по его южному облику»⁶².

Однако эта любовь обречена остаться невостребованной, гомоэротизм Тонио Крегера — знак его посторонности, не­способности органически войти в обыденный мир. Он реа­лизует себя только в искусстве.

Та же коллизия — в «Смерти в Венеции», которая, по словам автора, «не что иное, как «Тонио Крегер», расска­занный еще раз на более высокой возрастной ступени»⁶³. Знаменитый писатель Густав Ашенбах всю жизнь строго кон­тролировал свои чувства, но, оказавшись после болезни на отдыхе в Венеции, он невольно расслабился, поддавшись очарованию 14-летнего Тадзио. Ашенбах, как и его прооб­раз, не посмел ни подойти, ни заговорить с мальчиком, но он «знал каждую линию, каждый поворот этого прекрасно­го, ничем не стесненного тела, всякий раз наново привет­ствовал он уже знакомую черту красоты, и не было конца его восхищению, радостной взволнованности чувств... Одурманенный и сбитый с толку, он знал только одно, только одного и хотел: неотступно преследовать того, кто зажег его кровь, мечтать о нем, и, когда его не было вбли­зи, по обычаю всех любящих нашептывал нежные слова его тени»⁶⁴.

Эта одинокая немая страсть разрушает упорядоченный внутренний мир и стиль жизни писателя. Ашенбах не мо­жет работать, старается выглядеть моложе, унижает себя использованием косметики и в конечном итоге заболевает и умирает, глядя на играющего вдалеке Тадзио. Запретная любовь не может кончиться счастливо. Сам писатель разли­чал в «Смерти в Венеции» три слоя. В символическом ис­толковании, мальчик— это посланник богов Гермес, кото­рый должен увести Ашенбаха к высшим формам духовной жизни. В натуралистическом истолковании, чувство Ашенбаха— болезненное, патологическое влечение, свя­занное с чумой и нездоровыми испарениями. Третье истол­кование, коренящееся в протестантски-бюргерских убежде­ниях Манна, выражает недоверие ко всякой страсти, кото­рая всегда действует разрушительно и подрывает человечес­кое достоинство личности. Неоднократно возвращаясь к этой теме, Манн подчеркивал, что, хотя дионисическое, чувственное начало, предполагающее раскрепощение всех и всяческих инстинктов, на первый взгляд кажется жизнеут­верждающим, на самом деле, разрушая порядок и нрав­ственность, оно неизбежно влечет за собой смерть.

Двойственное отношение к однополой любви, которой он любуется и которую одновременно осуждает, сквозит в других произведениях Томаса Манна. Главный reрой «Волшебной горы» (1924) молодой инженер Ганс Касторп преодолевает наваждение своей подростковой — все те же 14 лет! — влюбленности в одноклассника в осуществленной любви к похожей на этого мальчика женщине. В «Докторе Фаустусе» (1947), осмысливая уроки германского фашизма, Манн опять обращается к природе гомоэротического жела­ния, персонализированного похожим на Пауля Эренберга Руди Швердтфегером, и снова видит в нем деструктивное начало, подрывающее стабильность общества.

Не в силах ни побороть, ни принять свои гомоэротические желания, Манн говорит намеками и загадками. «Хоро­шо, конечно, что мир знает только прекрасное произведе­ние, но не его истоки, не то, как оно возникло; ибо зна­ние истоков, вспоивших вдохновение художника, нередко могло бы смутить людей, напугать их и тем самым уничто­жить воздействие прекрасного произведения»⁶⁵. Интерпрета­ция этих образов и вытекающей из них морали в конечном счете остается за читателем и во многом зависит от его соб­ственного жизненного опыта. Одним переживания манновских персонажей близки и понятны, а двадцатилетний мос­ковский студент, посмотрев фильм «Смерть в Венеции», презрительно сказал: «Какой странный этот Ашенбах — хо­чет, но не смеет! Разве так можно жить? А Тадзио — это же прирожденная проститутка».

Вся жизнь Германии 1920 — начала 1930-х годов протека­ла под знаком фашистской угрозы. Как политически вели себя немецкие гомосексуалы и как относились к ним левые партии, претендовавшие на роль альтернативы фашизму? И то и другое было неоднозначно.

В отличие от анархистов, признававших полную сексу­альную свободу, основоположники марксизма не видели в однополой любви ни революционного потенциала, ни гума­нитарной проблемы и охотно использовали соответствую­щие обвинения против своих политических противников.

Примитивный взгляд на однополую любовь унаследовали и германские социал-демократы. Для Бебеля, Каутского и Бернштейна половой вопрос сводится к тому, что по вине капитализма молодые люди не могут позволить себе рано жениться и содержать семью, что порождает безнравствен­ность, проституцию и т. д. Гомосексуальность Бебель объяснял исключительно пресыщенностью и сексуальными излишествами господствующих классов. Хотя Бебель подпи­сал хиршфельдовскую петицию и стал в 1898 г. первым по­литиком, выступившим в рейхстаге с речью за отмену дис­криминационной 175-й статьи, отношение социалистов и коммунистов к однополой любви всегда оставалось враждеб­ным. Лицемерно-пропагандистская, ради приобретения респектабельности у средних слоев, защита семьи и «мо­ральной чистоты» переплеталась с искренним «классовым» возмущением гедонизмом и эстетизмом, а многие вопросы, связанные, в частности, с контролем над рождаемостью, просто не были как следует продуманы. Вместо того чтобы разоблачать буржуазную респектабельность и буржуазный канон маскулинности как идейную опору милитаризма, со­циалисты и коммунисты их фактически поддерживали. В скандалах с Крупном, Эйленбургом, а позже — с Ремом, они вели двойную игру: используя их в политических целях для разоблачения правящих кругов, они в то же время не умели или не желали отмежеваться от гомофобии. Ученые до сих пор спорят, была ли в этом вопросе какая-нибудь разница между фашистами и коммунистами⁶⁶. Но даже если такие различия были, «отвращение левых к гомосексуально­сти было не только выражением политического оппортуниз­ма. Предубеждения против гомосексуальности были состав­ной частью социалистического мышления, и они еще глуб­же укоренились в нем в результате идеологической и мо­ральной конфронтации с национал-социализмом. Антифа­шисты противопоставляли предполагаемой аморальности и извращенности нацистов собственную рациональность и чи­стоту»⁶⁷.

Некоторые социалистические теоретики (Вильгельм Райх) считали гомосексуальность имманентно правым, на­ционалистическим и специфически фашистским извраще­нием. Сходные идеи исповедовала и влиятельная Франк­фуртская школа (Эрих Фромм, Теодор Адорно), пытавша­яся соединить марксизм с психоанализом. По теории Адор­но, всякий гомосексуал — патологический девиант, кото­рый может реализовать себя только в патологическом и девиантном обществе. Типичная авторитарная личность, со­ставляющая социально-психологическую базу фашизма, — садомазохистский гомосексуал, испытывающий потребность в том, чтобы беспрекословно подчиняться вождю. Един­ственный представитель Франкфуртской школы, который был готов теоретически принять гомосексуальную любовь, — Герберт Маркузе. Именно им увлекались в 1960-х годах бун­тующие американские студенты.

Эта концепция оказала влияние и на левое искусство. В фильме Лукино Висконти «Сумерки богов» (1969) один из главных героев приходит к фашизму не столько вследствие жажды власти, сколько из-за своей сексуальной ущербности. Героя фильма Бернардо Бертолуччи «Конформист» (1971, по роману Альберто Моравиа) делает фашистом скрытая гомосексуальность: символическое приобщение к власти позволяет ему преодолеть чувство собственной не­полноценности и слабости. В советском фильме «Борцы» Густава фон Вангенхайма (1936) также подчеркивалась го­мосексуальность поджигателей рейхстага (после подписания пакта Молотова — Риббентропа фильм был в СССР запре­щен).

Враждебность собственных политических единомышлен­ников заставляла левых интеллектуалов особенно болезнен­но переживать свою гомосексуальность. Одни, как Клаус Манн, считали свою сексуальную ориентацию политически неправильной, другие, как Андре Жид, предпочитали рас­статься с компартией.

На самом деле немецкие гомосексуалы никогда не были идеологически едины. Хотя некоторым из них фашистский культ маскулинности, дисциплины и силы действительно импонировал, они голосовали за нацистов и охотно шли в штурмовые отряды как воплощение «истинного мужского сообщества», их общий удельный вес среди штурмовиков был невелик. Тоталитаризм всегда предпочитает настоящих «мачо» тем, кто только притворяется таковыми.

Нацистская партия с самого начала относилась к однопо­лой любви враждебно, отождествляя ее с еврейством, жен­ственностью и «моральным вырождением»⁶⁸. В программной декларации нацистов избирательной кампании 1928 г. гово­рилось: «Те, кто допускает любовь между мужчинами или между женщинами — наши враги, потому что такое поведе­ние ослабляет нацию и лишает ее мужества». Гитлер, разу­меется, знал о гомосексуальности предводителя штурмови­ков Эрнста Рема, но пока тот был нужен, Гитлер защищал его от антифашистской прессы, говоря: «Его частная жизнь меня не интересует». Когда же мавр сделал свое дело, гомо­сексуальность стала удобным предлогом для его физического устранения, что и было сделано 30 июня 1934г.

После «ночи длинных ножей» в Германии начались мас­совые репрессии против гомосексуалов. Особенно патологической гомофобией отличался Гиммлер, утверждавший в своих секретных докладах, что все гомосексуалы — дегене­раты, трусы и прирожденные преступники, что в гомосек­суальных организациях состоит от 1 до 2 миллионов мужчин и т. д.

В отличие от евреев, подлежавших поголовному унич­тожению, независимо от их поведения, гомосексуалов формально преследовали только за конкретные действия, и официальной целью было не уничтожение, а «перевос­питание». Соответственно их делили на преступников и жертв, совратителей и совращенных. Тем не менее, пре­следования гомосексуалов в фашистской Германии были беспрецедентными по масштабам и жестокости. Уже в де­кабре 1934 г. Министерство юстиции выпустило директи­вы, сделавшие наказуемыми не только поступки, но и на­мерения. В гестапо существовал особый отдел по борьбе с гомосексуальностью. Заодно с гомосексуальностью фа­шисты запретили издавна популярный в Германии нудизм. В 1935г. совместное купание голышом людей одного пола было приравнено к попытке гомосексуального контакта. Позже суды считали достаточным основанием для обвине­ния даже «похотливый взгляд». Хотя официальное фашис­тское искусство поддерживало культ обнаженного тела в скульптуре и живописи, это тело должно было быть спортивным, воинственным, чистым, лишенным волося­ного покрова, демонстрирующим силу и игру мускулов, но без всякой эротики.

Впрочем, преследования были избирательными. Руково­дитель Гитлерюгенда Бальдур фон Ширах беспрепятственно занимался педерастией. Видные актеры и художники могли быть арестованы только с личного согласия Гиммлера. По­кровительство Геринга помогло уцелеть известному артисту , Густаву Грюндгенсу (его судьбе посвящен роман Клауса Манна «Мефисто» и одноименный фильм).

Поскольку ловлей гомосексуалов занималось не столько гестапо, сколько полиция и органы юстиции, в их сети чаще всего попадались не умевшие скрываться простые мужчины от 20 до 30 лет. Сфабрикованные обвинения использовались также в политических целях в от­ношении молодежных организаций, католической церкви и военных. Например, главкома вооруженных сил барона Вернера фон Фрича, который возражал против расправы с генералами и спорил с Гитлером о сроках начала вой­ны, в 1938 г. осудили по обвинению в гомосексуальных связях. Дело было состряпано настолько топорно, что ге­нерала потом пришлось оправдать, но в должности его не восстановили.

Дополнительным доводом против гомосексуалов была за­бота о «повышении рождаемости». Лесбиянок по закону не преследовали, предложение дополнить параграф 175 не про­шло, но отношение к ним было также враждебным.

В целом это был самый настоящий геноцид. Только между 1937 и 1939 гг. по обвинению в гомосексуальных связях были арестованы полицией и гестапо 95 тысяч муж­чин, из которых 25 тысяч были осуждены. Общее число осужденных по параграфу 175 с 1933 по 1944 г. состави­ло, по разным подсчетам, от 50 до 63 тысяч человек, из них 4 тысячи несовершеннолетних. В концентрационных лагерях, где гомосексуалы должны были носить на одежде в качестве опознавательного знака розовый треугольник, погибло от 5 до 15 тысяч мужчин. В тюрьмах и лагерях с ними обращались с особой жестокостью, использовали для вредных медицинских экспериментов, садисты-тю­ремщики часто насиловали их и т. д.Социальная разно­родность гомосексуалов и презрение к ним со стороны других заключенных делали их особенно беззащитными. Но и в таких нечеловеческих условиях многие люди сохра­няли свою любовь. Комендант Захсенхаузена и затем Ос­венцима Рудольф Гесс написал в своем дневнике: «Для таких натур в таких обстоятельствах «друг» означал все. Во многих случаях «друзья» даже совершали совместные самоубийства»⁶⁹.

Этого трагического опыта геи не забыли. Первый памят­ник жертвам антигомосексуальных репрессий был поставлен в Амстердаме. В 1995 г. его примеру последовал Франкфурт-на-Майне.




• ВДВОЙНЕ НЕВИДИМЫЕ

...Я перевернула страницу и прочла... Простите,

что я так внезапно прерываюсь. Нет ли здесь

мужчин? ... Вы можете заве­рить меня, что мы

все здесь — женщины? Тогда я могу сказать вам,

что слова, на ко­торых я остановилась, были:

«Хлое нрави­лась Оливия...» Не вздрагивайте.

Не крас­нейте. Давайте допустим в своем узком

кругу, что такие вещи иногда случаются.

Иногда женщинам нравятся женщины.

Вирджиния Вулф

Хотя преследовали не только мужчин, любивших мужчин, но и женщин, любивших женщин, лесбиянство не столько каралось, сколько замалчивалось. «Гомосексу­альная практика между мужчинами считалась опасной и подрывной, поэтому ее поставили вне закона. Лесбиянство касалось женщин, а все, связанное с женщинами, подра­зумевало идеологию различия, которое обычно трактовалось как неполноценность. Так что если женщины, как тако­вые, не имели реального значения, то лесбиянки и их об­раз жизни и подавно не имели значения»¹.

Христианские богословы вспоминали женскую однопо­лую любовь гораздо реже, чем мужскую. Судебных процес­сов над женщинами по обвинению в содомии тоже было меньше. Либертины XVI—XVIII вв. также не принимали лесбиянство всерьез. В знаменитом сборнике эротических рассказов, которые Пьер де Бурдей, сеньор де Брантом, сочинил на досуге в конце XVI в., есть несколько пикант­ных историй о сексуальных связях между женщинами (такие рассказы и рисунки очень возбуждают мужчин), но все они трактовались как временная замена или подготовка к «на­стоящему» сексу. Мужское самомнение, фаллоцентризм и ходячее представление о женской асексуальности в какой-то степени спасали лесбиянок от грубых преследований. Пока женщина не принимала взятую на себя мужскую сексуаль­ную роль слишком серьезно, не выставляла ее напоказ и не претендовала на мужские социальные привилегии, мужчи­ны только посмеивались и подчас даже восхищались «муже­ственными женщинами», как греческие воины — побежден­ными амазонками. Donna con donna — безопасная экзоти­ческая игра, развлечение, где нет ни члена, ни пенетрации, ни возможности зачатия. Если для мужчин-гомосексуалов главной опасностью было засветиться, обнаружить себя, то лесбиянки страдали прежде всего от своей невиди­мости².

В поэме Ариосто «Неистовый Роланд» Фьордиспина влюбляется в переодетую мужчиной Брадаманту, но в по­стели ее постигает горькое разочарование, обе женщины не знают, что делать. Зато как только женщина становится конкурентом мужчины, хотя бы в постели, — ей нет проще­ния. Старшая женщина, обычно грубая и мужеподобная, которая соблазняет молодых невинных девушек, всегда опи­сывается резко отрицательно. Такая сцена есть в «Памеле» Ричардсона. Шодерло де Лакло в «Опасных связях» описы­вает преступную страсть коварной маркизы де Мертей к юной Сесиль де Воланж. В «Фаргументированноанни Хилл» опытная прости­тутка целует и ласкает неопытную Фанни, Которая сначала не понимает, что это значит. Мрачный образ матери-игу­меньи, принуждающей к сожительству невинных девушек, нарисовал в своей «Монахине» Дидро; кроме антиклерика­лизма философа, здесь проявились и его личные чувства (Дидро болезненно ревновал свою любовницу Софи Воллан к ее сестре).

Будораживший мужское эротическое воображение образ лесбиянки как темной, таинственной, красивой и извра­щенной женщины-вамп, которая сознательно нарушает все социальные правила, занимает важное место в европейской литературе и искусстве XIX в. Героиня повести Анри Латуша «Фраголетта» (1829), красивая молодая женщина, при­творившись собственным братом-близнецом, соблазняет другую женщину. Теофиль Готье в «Мадемуазель де Мопен» (1835), желая эпатировать буржуа и дистанцироваться от антисексуальной морали, создал необычный образ мужепо­добной женщины, носящей мужскую одежду и испытывающей отвращение к мужчинам. Если Готье смаковал пи­кантный сюжет как вуайер, то у Бальзака в «Златоокой де­вушке» (1835) — цель обратная: через описание лесбийских отношений показать моральную деградацию общества. Андрогинная маркиза де Сен-Реаль покупает 12-летнюю Пакиту, делает с ней все, что хочет, а узнав, что Пакита изме­няет ей с мужчиной, убивает ее. Хотя в отношениях мар­кизы и Пакиты нет ничего, кроме агрессивного и болезнен­ного секса, сам Бальзак явно наслаждается сценой женской сексуальной оргии.

В посвященной Теофилю Готье стихотворной книге Шарля Бодлера «Цветы зла» (1857) (первоначально он хо­тел назвать ее «Лесбиянки») есть несколько откровенных стихотворений, в которых сочувствие к неисполнимости лесбийских желаний переплетается с осуждением их «демо­низма» (по приговору суда, эти стихи были изъяты из сбор­ника). В стихотворении «Лесбос» любовь женщин друг к другу описывается в язычески-богоборческих тонах. В «Окаянных женщинах» поэт перечисляет разные типы лес­биянок, от монахинь до вакханок, но их любовь кажется ему заведомо обреченной:

Вас, дев и дьяволиц, страдалиц и чудовищ,

Люблю вас, нашу явь презревшие умы!

Вы в бесконечности взыскуете сокровищ,

Вы, богомолицы, и вы, исчадья тьмы! То плачете, а то кричите в исступленье, О, сестры бедные! Душа за вас скорбит, За муки хмурые, за боль неутоленья, За сердце, где Любовь, как пепел в урнах, спит.

(пер. С. Петрова)³

В произведениях Эмиля Золя («Нана», 1881), Ги де Мо­пассана («Любовница Поля», 1881) и Альфонса Доде («Сапфо», 1884) лесбиянство однозначно отождествляется с проституцией. Другой распространенный образ лесбиянки в литературе XIX в. — преследующая невинных девушек жен­щина-вампир. Эти мотивы звучат не только в пародийно-сатирических произведениях, но и в знаменитых «Песнях Билитис», которые французский писатель Пьер Луи опуб­ликовал в 1894 г. как якобы перевод стихов древнегречес­кой поэтессы. Литературная подделка имела большой успех и была воспринята как подлинный гимн лесбийской любви (в 1955 г. американская лесбийская организация даже при­няла имя «Дочери Билитис»).

Негативные образы лесбиянок не были ни карикатурой, ни простым продуктом мужского сексуального воображе­ния. Они гипертрофировали и абсолютизировали внешние, бросающиеся в глаза свойства непонятного явления. В сек­сологии происходило то же самое. Поскольку главным при­знаком трибадизма считалась вирилизация, наибольшее внимание ученых привлекали мужеподобные, большие жен­щины с волосатыми ногами, грубыми манерами и низким голосом. Соответственно формируются несколько разных типов «необычных» женщин.

Первый образ, фиксирующий внимание на сексуально-анатомических признаках, — это женщины-гермафродитки с более или менее выраженной генитальной патологией. Не­мецкий ученый Фридрих Карл Форберг в своем учебнике классической эротологии (1824) писал, что трибады— это женщины с необычайно большим клитором, который они могут употреблять как мужской член.

Второй тип необычных женщин, который часто встречал­ся и изображался в XVIII в., — это женщины, которые бо­лее или менее успешно выдавали себя за мужчин, переоде­вались в мужскую одежду и усваивали мужские профессии, вплоть до воинских. Если «инверсия» ограничивалась гендерными ролями, не распространяясь на сексуальность, то есть если женщина вела себя по-мужски, но не показывала сексуального влечения к женщинам, она могла, хоть и не без труда, сохранить респектабельность и даже стать живой легендой, как Жанна д'Арк или русская кавалерист-девица Надежда Дурова (1783-1866).

Если верить рассказам Надежды Андреевны, которая со­знательно выстраивала собственную биографию, ее мать хо­тела иметь сына, а в дочери была разочарована и не любила ее. Воспитывал девочку отец, с которым у нее были очень теплые отношения. С раннего детства Надя была физически сильной и вела себя по-мальчишески: скакала верхом, плавала, лазала по деревьям и по крышам, стреляла из лука. Никаких женских интересов у нее не было. Ее глав­ные чувства — «любовь к отцу и отвращение к своему полу» и желание «выйти из сферы, предназначенной природою и обычаями женскому полу»⁴. В 1801 г. 18-летнюю девушку выдали замуж и у нее родился сын Иван, однако никаких подробностей о браке неизвестно, сама она ни в автобиог­рафии, ни в записках о нем не упоминает. Очевидно, он оказался неудачным. В 1806 г., переодевшись в мужской костюм, Дурова прибилась к казачьему полку, а затем пе­ревелась в регулярную часть. Воинские подвиги «корнета Александрова» получили всеобщее признание. Дослужив­шись до штабс-ротмистра, Дурова вышла в отставку и вско­ре начала блестящую литературную карьеру, получив одоб­рение самого Пушкина. Однако «нормальной женщиной» она не стала, ходила в мужской одежде, писала о себе в мужском роде и носила имя Александра Андреевича Алек­сандрова. Личная и светская жизнь ее не сложилась: снача­ла дамы ее охотно приглашали, но скорее как диковинку, а затем начинали смотреть косо и враждебно. Да и ей са­мой было с ними скучно. После нескольких неудачных опытов Дурова уехала к себе в Елабугу и жила там крайне уединенно. О своей личной жизни она ничего не рассказы­вает. Если бы мы знали ее биографию лучше, мы, вероят­но, обнаружили бы трансгендерную трагедию.

Еще труднее приходилось тем трансгендерным и гомосек­суальным женщинам, которые пытались реализоваться сек­суально. Такие женщины существовали всегда. В XVIII в. английский писатель Генри Филдинг писал о некоей Мэри Гамильтон, занимавшейся сексом с женщинами при помо­щи дилдо. Филдинг видел в этом не врожденное уродство или результат детской психологической травмы, а разврат, следствие дурного примера и покушение на мужские права. В Англии XVIII в. было несколько скандалов с «женщина­ми-мужьями», вступавшими в брак в мужском обличье. Интересно, что их жены не жаловались, хотя понимали, что имеют дело с женщинами. Некий Джон Чайви прожил в браке 20 лет, и его / ее пол обнаружился только после его / ее смерти. Были даже брачные аферистки, женивши­еся на нескольких женщинах⁵.

Имея дело преимущественно с транссексуалками или проститутками, сексологи-психиатры невольно патологизировали женскую однополую любовь, видя в лесбиянках про­сто «недоделанных» мужчин. Крафт-Эбинг приписывал всем лесбиянкам мужской склад ума и характер. Блох свя­зывал развитие гомосексуальности у женщин с отвращени­ем к мужчинам, которому способствуют проституция и женское освободительное движение(!). Ломброзо утверж­дал, что лесбиянки — прирожденные преступницы и про­ститутки.

Известный русский акушер-гинеколог И. М. Тарновский, изучавший, в отличие от судебных психиатров, «нормальных» женщин, принадлежавших к его собствен­ному кругу, пришел к совершенно другим выводам⁶. Хотя, подобно большинству тогдашних медиков, Тарновский считал лесбиянство«болезненным и патологичес­ким», он избегает морализирования и считает, что любовь между женщинами далеко не всегда патологична. Многие обследованные им женщины были во всех отношениях нормальны. Их странное, с точки зрения обычных людей, сексуальное влечение для них самих совершенно естествен­но и приемлемо и не только не причиняет им вреда, но и удовлетворяет их физиологические потребности. Их сексу­альная жизнь развивается так же, как жизнь нормальных людей, с той только разницей, что объектом их влечений являются не мужчины, а женщины. Тарновский подчер­кивал, что лесбийская любовь распространена гораздо чаще, чем принято думать; что «активный» тип лесбия­нок, резко отличающийся от привычных норм женствен­ности, встречается реже «пассивного»; что некоторые жены оставляют своих мужей ради подруг не потому, что они всю жизнь несли в себе зародыш патологии, а пото­му, что они были несчастны в своей супружеской жизни; что проститутки, «как всем известно», занимаются любовью друг с другом не потому, что такова их сексуальность, а потому, что их работа вызывает у них отвращение к муж­чинам; что даже маскулинизированные лесбиянки анато­мически не отличаются от других женщин (Тарковский ни у одной из них не видел увеличенного клитора, который многие тогдашние медики считали характерным признаком «активных» лесбиянок). Однако взгляды Тарковского в конце XIX в. разделяли немногие, и женщине с необыч­ными сексуальными желаниями, если она не хотела быть преследуемой, нужно было скрываться.

Самым доступным и безболезненным способом было представление лесбийской любви как романтической друж­бы, не имеющей эротической подоплеки. Учитывая диффузность женского эротизма, это было несложно. Различа­лось три главных типа такой дружбы: 1) между девочками-подростками, которые, подобно мальчикам, нуждались в родственных душах; 2) между старыми девами, которым дружба компенсировала отсутствие других эмоциональных привязанностей, и 3) между замужними женщинами из высших и средних классов, которым в условиях жесткой гендерной иерархии в семье было не с кем поговорить по душам.

По словам Лилиан Фэдерман, «эти романтические друж­бы были любовными отношениями во всех смыслах, за ис­ключением разве что генитального, потому что во все века, кроме нашего, женщины усваивали взгляд на себя как на малосексуальные существа. Они могли целовать, ласкать друг друга, спать вместе, выказывать чувства всеобъемлю­щей любви и клясться в вечной верности друг другу и тем не менее не видеть в этих страстях ничего, кроме душевных излияний»⁷.

Хотя многие философы, например Монтень, считали женщин неспособными к глубокой дружбе, общество отно­силось к женской дружбе уважительно, не видя в ней ниче­го сексуального и не воспринимая ее как угрозу мужской власти, даже если «чистота» таких отношений вызывала со­мнения. Излияния взаимной любви, нежности и даже стра­сти никого не смущали, списываясь на женскую сентиментальность. Культ женской романтической дружбы широко представлен в интимных дневниках, переписке и художе­ственной литературе XVIII в.

Исторический пример таких отношений — дружба анг­лийской королевы Анны и Сары Черчилль, герцогини Мальборо. Они дружили с детства, а чтобы избавиться от придворного этикета, в переписке пользовались псевдони­мами: Анна именовалась миссис Морли, а Сара — миссис Фримэн. После вступления Анны на престол Сара Черчилль приобрела огромное политическое влияние, завершившее­ся бурной ссорой двух женщин, которую современники свя­зывали с увлечением королевы юной Абигайл Мэшем (этот эпизод описан в пьесе Скриба «Стакан воды»).

Много примеров нежной и, возможно, эротической дружбы дают биографии известных женщин-писательниц XVII—XIX вв. (Кэтрин Филипс, Энн Сьюард, Эмили Дикинсон, Кристины Россетти, Сары Джуитт и др.). В не­которых случаях любящие женщины даже поселялись вме­сте.

Самый знаменитый пример таких отношений — жизнь так называемых «леди из Лланголена», Элинор Батлер (1739—1829) и Сары Понсонби (1755—1831). Воспитанная во французском монастыре дочь знатной ирландской се­мьи Элинор Батлер, вернувшись домой, отказалась ду­мать о браке и целиком погрузилась в книги. В 1768 г. 29-летняя Элинор познакомилась с 13-летней Сарой и их сразу же связала «особенная дружба». Десять лет спустя, переодевшись в мужское платье, подруги сбежали из дома. Их догнали, вернули и решили поместить Элинор в монастырь, а Сару принудить к замужеству. Но девушки не смирились с давлением своих семей, и после того, как Сара пригрозила разоблачить сексуальные приставания своего опекуна, от них отступились. Девушки вместе по­селились в Уэльсе и прожили долгую счастливую жизнь. Официально никто не считал их отношения сексуальны­ми, Англия ими восхищалась, Уордсворт и Саути посвя­щали им стихи, и даже знаменитая ханжа, сплетница и гомофобка миссис Срейл, прославившаяся тем, что отравила жизнь многим достойным современникам, в дан­ном случае держала свои подозрения при себе и писала им (и о них) теплые письма. Вполне возможно, что их дружба-любовь и вправду оставалась платонической. Правда, Анна Листер, имевшая собственный гомосексу­альный опыт, посетив Лланголен в 1822 г., в этом усом­нилась: «Прости мне, Боже, но я всматриваюсь в себя и сомневаюсь». Не все ли нам равно?

Помогало лесбиянкам и сексологическое невежество об­щества, в частности викторианское представление об асек­суальности женщин. До нас дошел замечательный в этом смысле судебный процесс⁸. В 1810 г. в Эдинбурге знатная леди Камминг Гордон неожиданно забрала из частной женской школы свою незаконнорожденную внучку Джейн и посоветовала другим родителям сделать то же самое, мо­тивируя это соображениями нравственного порядка. Ос­тальные родители последовали примеру леди Гордон, и со­державшие школу молодые учительницы Джейн Пайри и Марианна Вудс разорились. Причиной скандала был рас­сказ юной Джейн, что ночью учительницы забирались в одну постель и занимались сексом в присутствии спавшей рядом ученицы. Чтобы спасти свое доброе имя и получить материальную компенсацию за понесенный ущерб, учи­тельницы подали в суд. Судейские протоколы достаточно красноречивы. Девочка рассказала, что мисс Вудс забира­лась в постель к подруге, ложилась на нее и они обменива­лись явно эротическими репликами. Но судьи не могли поверить столь чудовищному обвинению, приписали жало­бы болезненному воображению ученицы и, несмотря на свои классовые симпатии к леди Гордон, стали на сторону учительниц, присудив знатную леди заплатить солидную компенсацию. После многолетнего разбирательства в 1819г. палата лордов решила, что порядочные девушки просто не могли этого делать. Как сказал один из судей, «ни одного такого случая не известно ни в Шотландии, ни в Британии... Я считаю, что такое преступление не суще­ствует... Совокупление без пенетрации... равносильно об­винению в изнасиловании посредством болтовни».

Этот судебный прецедент еще долго охранял женщин от «грязных подозрений». Когда в 1921 г. через парламент пы­тались протащить закон против лесбиянства, видный деятель британской юстиции лорд Дезарт заявил: «Вы собираетесь сказать всему миру, что существует такое преступление, и привлечь к нему внимание женщин, которые никогда не слышали, не думали и не воображали ничего подобного? Я думаю, это очень вредно»⁹. Закон отклонили.

Как и в случае с мальчиками, рассадниками однополой любви были монастыри и возникшие в XIX в. школы-ин­тернаты. Дисциплина в женских школах была такой же строгой, как и в мужских, в придачу тут не было мальчи­шеской бузы и автономии. Жесткая диктатура властных ста­рых дев-директрис и абсолютное замалчивание всех вопро­сов пола (даже в 1920-х годах менструации в английских школах не упоминались) благоприятствовали массовым влюбленностям девочек в учительниц и соучениц.

Учителя и теоретики педагогики, как водится, ничего в этом не понимали. «В середине XIX в. учителя-мужчи­ны, по-видимому, зациклились на страхе перед мастурба­цией своих мальчиков, преуменьшая сильный духовный элемент их влюбленностей. Учительницы делали прямо противоположное, преувеличивая духовные свойства и пренебрегая сексуальными»¹⁰. Хотя с 1880-х годов сексо­логи, особенно Хэвлок Эллис, указывали на эту ошибку, школьные повести продолжали закрывать глаза на латент­ный и даже явный гомоэротизм девичьих привязаннос­тей, без труда улавливаемый современным читателем. Едва ли не первое откровенное описание лесбийских от­ношений в женской школе — вызвавший публичный скандал автобиографический роман знаменитой француз­ской бисексуальной писательницы Колетт (1873—1954) «Клодина в школе» (1900). В России эти чувства и отно­шения описаны, без «сексуальной» расшифровки, в ро­манах Лидии Чарской.

Интересна разница мужских и женских школьных пове­стей. Хотя однополая любовь представлена и там и тут, в мужских повестях больше явной сексуальности, которая в женских повестях тщательно скрыта или сублимирована.. Кроме того, в мужских повестях чаще говорится об отно­шениях между старшими и младшими мальчиками, учи­теля фигурируют в них реже и скорее в роли совратителей или принудительных сексуальных партнеров, чем в каче­стве объектов романтической влюбленности. В девичьих школьных повестях чаще говорят о любви между ученица­ми и учительницами, хотя отношения между школьница­ми также присутствуют. По мере либерализации нравов чувственный аспект этих привязанностей стал осознавать­ся и описываться прямее (например, в произведениях со­временной английской писательницы Мюриэл Спарк).

Поскольку слово «лесбиянка» ассоциировалось исключи­тельно с сексом и проституцией, ни одна порядочная жен­щина не могла применить его к себе. Чувственная сторона женской однополой любви оставалась неназываемой и обо­значалась исключительно эвфемизмами. Не было слов и для обозначения соответствующего стиля жизни. Чтобы полу­чить право любить тех, кого ей хочется, женщина должна была предварительно освободиться от мужской опеки. Для этого было две социальные роли / идентичности — старая дева и независимая женщина¹¹.

Категория старой девы, унаследованная от доиндустриальной эпохи и имеющая оскорбительно-уничижительный оттенок, означает женщину, которая не может или не хо­чет найти себе супруга, отказывается от мужской любви и продолжения рода, находя утешение в чем-то другом, пред­положительно несексуальном. Поскольку этот статус в большинстве случаев был и считался вынужденным, он не представлял угрозы ни для мужской власти, ни для гендер­ной стратификации и в то же время давал женщине мораль­ное право на эмоциональные привязанности к другим жен­щинам по ее собственному выбору.

Статус независимой женщины, возникший в процессе со­циально-экономической эмансипации женщин, гораздо сложнее. В отличие от старой девы, независимая женщи­на имеет возможность самостоятельного выбора, располага­ет собственными средствами, получает образование и предпочитает трудовую деятельность семейным обязанностям. Хотя отвергнутые такими женщинами мужчины могут, спа­сая собственное самолюбие, называть их «синими чулка­ми», они вынуждены с ними считаться. Новая, не связан­ная с гендерной стратификацией социальная идентичность позволяет независимым женщинам более свободно опреде­лять и свою сексуальную идентичность, стиль жизни и эро­тические предпочтения. Иными словами, социальная неза­висимость была необходимой предпосылкой сексуальной свободы.

Образованные, материально независимые асексуальные или гомосексуальные женщины могут не вступать в брак, а жить самостоятельно или совместно с другими женщинами. В конце XIX в. в США возник так называемый «бостонс­кий брак» — долгосрочные моногамные отношения двух не­замужних независимых женщин. Генри Джеймс сочувствен­но описал его в романе «Бостонцы» (1885). Сексуальная сторона таких союзов обычно обходилась молчанием — одни считали, что говорить об этом неприлично, а другие ис­кренне ничего не понимали. Важную роль в освободитель­ном процессе и становлении нового женского самосознания сыграли писательницы-лесбиянки.

Маргерита Рэдклифф Холл (1880—1943) родилась в се­мье богатого английского врача, оставившего семью через несколько месяцев после рождения дочери. Сильная муже­подобная девочка с раннего детства обожала мужские заня­тия, увлекалась молодыми женщинами и предпочитала на­зывать себя Джоном. Унаследовав от деда огромное состоя­ние, Холл вела самостоятельный образ жизни, подолгу жила во Франции и в Италии. Окончательно сформировал 27-летнюю «Джон» роман с 50-летней светской львицей Мейбл Вероникой Бэттен, с которой они жили вместе не­сколько лет и которая отшлифовала ее литературные вкусы и сделала серьезной писательницей. Сначала Холл писала стихи, в которых достаточно ясно звучали лесбийские мо­тивы, затем переключилась на прозу. В повести «Неза­жженная лампа» (1924) рассказывается о любви между дву­мя женщинами, прекратившейся потому, что одной из них не хватило смелости оставить материнский дом и начать соб­ственную жизнь. При желании читатель мог счесть эти от­ношения романтической дружбой.

В 1915 г. Холл встретила художницу, жену контр-адми­рала, Юну Троубридж и между ними завязался страстный роман. Для леди Бэттен это было тяжелым ударом, вскоре она умерла от сердечного приступа. Холл мучительно пе­реживала свою невольную измену, пыталась порвать с Юной, но из этого ничего не вышло. Юна оставила мужа, и они прожили вместе до самой смерти Холл. Юна помогала Холл в работе. Во время спиритического сеанса они вызывали дух покойной Бэттен, прося у нее проще­ния.

В 1934 г. 54-летняя Холл страстно влюбилась в очень женственную эмигрантку из России Евгению Сулину, кото­рая стала ее любовницей. «Джон» писала ей страстные и глубокие любовные письма*, помогала материально, но продолжала жить с верной Юной.

В терминах современной сексологии героиня главного произведения Рэдклифф Холл, романа «Колодезь одиноче­ства» (1928), Стивен Гордон больше похожа на транссексу­алку, чем на лесбиянку. По форме «Колодезь одиноче­ства» — классический роман воспитания, описывающий формирование и развитие личности героя. Но главное свой­ство этого героя или героини — необычная и проблематич­ная гендерная и сексуальная идентичность. Родители Сти­вен Гордон хотели иметь сына, и энергичные движения ре­бенка в утробе матери, казалось, подтверждали их ожидания.

• «...Как странно, что я так мало знаю о вас, женщине, которую я полюбила, и как мало эта женщина знает обо мне; но мы знаем, что бе­зумно любим друг друга, и только это имеет значение» (Chloe plus Olivia. P. 257). «Сулина, вы некрасивая женщина. Полагаю, что была права, считая вас уродливой, но это не помешало мне безумно влюбиться в вас, и теперь я не могу видеть других лиц, кроме вашего; ни одно лицо не ка­жется мне красивее вашего странного, маленького, уродливого китайс­кого лица. Ни один голос не кажется мне красивым, кроме вашего стран­ного, иностранного голоса, говорящего на ломаном английском...» (Там же. С. 263)

Появление девочки было для них разочарованием. Не делая расстаться со своими ожиданиями, они дали девочке мужское имя Стивен, а ее главным наставником стал отец. Семилетняя Стивен одевается как мальчик, пренебрегает куклами и платьями, страстно влюбляется в горничную Коллинз, категорически заявляет: «Я мальчик»; когда Сти­вен видит, как Коллинз лапает лакей, с ней случается ис­терика.

С возрастом ее маскулинность усугубляется. В 17 лет «она не имела с другими девочками ничего общего, а они, в свою очередь, находили ее неприятной. В отно­шении некоторых вещей она была застенчива до чопорно­сти и обычно краснела, если их упоминали»¹². С мужчи­нами ей легче, она общается с ними на равных, но их раздражают ее ум и независимость. Соседям она кажется странной и вызывает сплетни: что-то в ней явно не так! В 18 лет в жизни Стивен появляется молодой человек Мар­тин, их связывает нежная дружба; но как только он объясняется в любви, Стивен охватывают ужас и отвра­щение; Мартин уезжает, так и не поняв, в чем дело. Об­разованный отец начинает догадываться, но сама Стивен ничего о себе не знает, а отец погибает, не успев ей что-либо объяснить.

Стивен страстно влюбляется в легкомысленную молодую замужнюю женщину Анджелу Кросби: «Я знаю, что люблю вас и что ничто больше в мире не имеет значения»¹³. Но Анджела просто забавляется с ней, а затем, испугавшись разоблачения, выдает тайну своему мужу, который все со­общает матери Стивен. После скандала Стивен уезжает в Париж и погружается в мучительные раздумья о себе: «По­чему я то, что я семь, и что я такое?»¹⁴

Стивен становится писательницей, живет одна, ни с кем не общаясь. С началом первой мировой войны она идет на фронт, где ценят ее мужество и решительность, получает орден, потом влюбляется в юную Мэри, кото­рая отвечает ей взаимностью. Стивен берет девушку к себе, но долго не решается сойтись с ней физически, на чем настаивает Мэри, боясь причинить ей страдания. В воображаемом разговоре Мэри говорит ей: «"Почему мир преследует нас, Стивен?" И я отвечу: "Потому что в этом мире существует терпимость только к так называемым нормальным". И когда ты придешь ко мне за покрови­тельством, я скажу: "Я не могу защитить тебя, Мэри, мир лишил меня этого права, я совершенно бессильна, я могу только любить тебя"»¹⁵. Любовь Мэри разбивает эти сомнения. «Когда Стивен держала девушку в объятиях, она чувствовала, что она для Мэри— все: отец, мать, друг и любовник, все сразу, а Мэри означает все для нее — ребенка, друга, возлюбленную, все в одном лице»¹⁶. Но Мэри трудно жить в изоляции. Ей нужно об­щение, а тут неизбежно возникают травмы и оскорбле­ния. Одна леди пригласила их в гости, а затем отказала. Изгои общества, они могут общаться лишь с себе подоб­ными. Появляется старый друг Стивен Мартин, теперь он все понимает, но сам влюбляется в Мэри, которая от­вечает ему взаимностью, однако не хочет бросать люби­мую подругу. Мартин убеждает Стивен, что Мэри — не такая, как она сама. «Можешь ты понять, что она нуж­дается во множестве вещей, которых ты не в состоянии ей дать? Детей, покровительство, друзей, которых она сможет уважать и которые будут уважать ее?»¹⁷ И Стивен жертвует собой: сделав вид, что у нее роман с другой женщиной, она вынуждает Мэри уйти с Мартином.

«Колодезь одиночества» — не столько автобиография, сколько художественная иллюстрация образа сексуальной инверсии, почерпнутого Холл из тогдашней сексологии. Цель книги — вызвать сочувствие, показать людям, что «ин­вертированные» не могут жить иначе и тем не менее психо­логически абсолютно нормальны. Вопреки Крафт-Эбингу, Холл показывает, что хотя инверсия ее героини врожден­ная, ни в ее родословной, ни в ней самой нет ничего пато­логического или аморального. Наоборот, она сочетает в себе лучшие свойства обоих полов. По просьбе Холл Хэвлок Эллис написал предисловие к ее книге, подтвердив «правильность» ее идей.

В книге нет описаний лесбийской сексуальности, тем не менее в 1934 г. «Колодезь одиночества» был запрещен в Англии как непристойная книга. Когда по требованию Холл прокурор прочел вслух самое «непристойное» место книги, им оказалась фраза: «И этой ночью они были не­разделимы». В защиту книги готовы были выступить 40 свидетелей, включая Э. М. Форстера и Вирджинию Вулф, но суд никого из них не выслушал¹⁸. Хотя «Колодезь...» был запрещен в Англии до 1959 г., это не помешало ему быть изданным во Франции и в США и иметь огромный читательский успех. В первый же год было продано свыше 10 тысяч экземпляров романа, ко времени смерти Холл он был переведен на 14 языков и ежегодно продавалось по 100 тысяч копий.

Аристократически-благородный образ Стивен Гордон стал образцом для подражания тысячам лесбиянок и транс­сексуалок во всем мире. В этой книге они впервые увиде­ли собственный образ не карикатурным и осудительным, а положительным, красивым и сочувственным. Этот освобо­дительный эффект продолжался несколько поколений. Но с течением времени все яснее становилась и его социальная неоднозначность.

Известная канадская писательница Джейн Рюл (р. 1931) вспоминает, что она впервые прочла «Колодезь одиночест­ва» в 15 лет. «Я ничего не знала о реальной жизни Рэдклифф Холл и очень мало — о своей собственной, но я была здорово напугана. Подобно Стивену Гордону, я была высокой, с широкими плечами, узкими бедрами, плоской грудью и низким голосом. Хотя у меня были кое-какие женские интересы, большую часть своего детства я увлека­лась тем же, что и мой старший брат. Я никогда не хотела быть мальчиком, но меня задевало, что высокий рост и ин­теллект, которые для моего брата были достоинствами, для меня оборачивались недостатками. Прочитав «Колодезь...», я вдруг обнаружила, что я — урод, прирожденный монстр, представитель третьего пола, которому, вероятно, придет­ся называть себя мужским именем (телефонные операторы Уже обращались ко мне — «сэр»), носить галстук-бабочку и жить в изгнании в каком-то европейском гетто»¹⁹.

Писательницы-лесбиянки утверждали себя не только своими произведениями, в которых многое было тщательно шифровано, но и стилем жизни. О своих чувствах и пере­живаниях им приходилось говорить исключительно намека­ми, изображать себя или своих возлюбленных мужчинами, или делать вид, что в женских влюбленностях нет ничего сексуального, или описывать не женскую, а мужскую одно­полую любовь, о которой люди все-таки знали больше. Несколько самых известных романов о мужской любви на­писали именно бисексуальные или гомосексуальные женщи­ны — первая женщина-писательница, избранная членом французской Академии, Маргерит Юрсенар (1903—1987), автор многочисленных исторических романов англичанка Мэри Рено (1905—1983), американская писательница Карсон Маккаллерс (1917—1967) и автор американского бест­селлера о «голубых» спортсменах Патриша Нелл Уоррен (р. 1936).

Вынужденные умолчания и недомолвки заставляли писа­тельниц вырабатывать особый литературный код, находить слова и знаки, понятные только посвященным, иногда из­бегать местоимений «он» и «она». Декодирование этих скрытых знаков и значений гораздо труднее, чем в более откровенной «мужской» литературе. Иногда их можно по­нять только в контексте интимной биографии автора, кото­рая сама служит литературным текстом.

Самые знаменитые и влиятельные фигуры этого плана — Гертруда Стайн и Вирджиния Вулф. В социальном проис­хождении, биографиях и образе жизни этих двух женщин много общего.

Гертруда Стайн (1874—1946) родилась в богатой амери­канской семье еврейско-немецкого происхождения и полу­чила превосходное образование, включая изучение психо­логии под руководством великого философа и психолога Уильяма Джеймса (она даже опубликовала две научные статьи в «Гарвардском психологическом обозрении»), а за­тем медицины в университете Джонса Хопкинса. Однако академическая наука не заинтересовала талантливую моло­дую женщину. После неудачного лесбийского треугольника, который она описала в своей первой и самой откро­венной, опубликованной только в 1950 г. повести «Q.E.D.» (quod erat demonstandum — «что требовалось до­казать»), Стайн ушла из университета и в 1903 г. посели­лась с братом Лео в Париже, где они основали литератур­но-художественный салон и собрали потрясающую коллек­цию произведений современного искусства. Их дом на улице Фрежюс надолго стал крупным центром культурной жизни не только Франции, но и Европы, там бывали Хе­мингуэй, Пикассо и многие другие гении. В 1907 г. туда забрела и навсегда поселилась молодая американка Алиса Токлас, которая стала Гертруде Стайн не только женой, но и верным другом, секретарем, критиком. После отъез­да Лео две женщины совместно вели дела и принимали гостей. Одно из своих самых известных произведений Стайн даже назвала «Автобиография Алисы Б. Токлас» (1933). Новаторский стиль литературных произведений и строгий художественный вкус принесли Стайн междуна­родную известность.

Подобно Рэдклифф Холл, Стайн выглядела мужеподоб­ной, одевалась и стриглась по-мужски, водила машину и решала финансовые вопросы. Не скрывая своих любовных отношений с Токлас, она избегала говорить об этом пуб­лично (друзья и так о них знали), а в ее литературных про­изведениях этот аспект жизни тщательно закодирован, она даже избегает употребления местоимений «он» и «она». Эти умолчания и сдержанность, которые Стайн считала этичес­ки и эстетически правильными, требовали виртуозного вла­дения языком. Например, в одном из наиболее «лесбийс­ких» рассказов Стайн «Мисс Ферр и Мисс Скин» (1923) на разные лады обыгрывается, что они — «gay» (это слово тог­да еще не имело современного значения). «Обычные» чи­татели не замечали специфического подтекста, но лесбиян­ки понимали, о чем идет речь.

Вирджиния Вулф (урожденная Аделина Вирджиния Стивен) (1882—1941) — дочь состоятельного лондонского литератора, рано потеряла родителей. Девочкой она под­верглась грубому сексуальному покушению двух старших кузенов, этот эпизод и ранняя смерть матери оказала сильное влияние на ее психику; депрессия периодически возвращалась, и в 1941 г. писательница покончила жизнь самоубийством. Благодаря незаурядному уму и образован­ности, Вирджиния стала видным членом группы Блумсбери и была особенно дружна с Форстером и Стрэчи. Равно­душная к мужчинам, она страстно влюблялась в старших женщин (одна ее возлюбленная была старше ее на 13, дру­гая— на 17 лет), но вместе с тем считала брак обязатель­ной социальной условностью. Ее брак (1912) с Леонардом Вулфом был, по-видимому, платоническим. В 1922 г. их отношения были нарушены драматическим, продолжавшимся несколько лет романом Вирджинии с Витой Саквилл-Вест.

Хотя Вулф осознавала свой гомоэротизм, она предпочи­тала говорить о нем не прямо, а намеками. Даже в «Мис­сис Дэллоуэй» (1925), который считается ее самым откро­венным романом, о любви женщины к женщине говорится очень сдержанно. Кларисса Дэллоуэй, .жена члена парла­мента, готовясь к приему гостей, нечаянно погружается в воспоминания, и в них всплывает ее девичья влюбленность в Салли Сетон. Она «не могла оторвать глаз от Салли». В ее «отношении к Салли была особенная чистота, цель­ность. К мужчинам так не относишься. Совершенно бес­корыстное чувство, и оно может связывать только женщин, только едва ставших взрослыми женщин. А с ее стороны было еще и желание защитить; оно шло от сознания общей судьбы, от предчувствия чего-то, что их разлучит (о заму­жестве говорилось всегда как о бедствии), и оттого, эта ры­царственность, желание охранить, защитить, которого с ее стороны было куда больше, чем у Салли»²⁰. Единственный поцелуй Салли был самым ярким переживанием в жизни Клариссы Дэллоуэй: «Будто мир перевернулся! Все исчезли: она была с Салли одна»²¹. Но их отношениям, не суждено реализоваться, обе женщины выходят замуж за респекта­бельных мужчин, и их чистая страсть живет только в пота­енных глубинах памяти. Еще более безнадежна и унизитель­на страсть, которую испытывает к дочери миссис Дэллоуэй Элизабет ее учительница, некрасивая и бедная мисс Килман.

Одно из самых известных произведений Вулф — посвя­щенный Вите Саквилл-Вест роман «Орландо» (1929). Его герой Орландо — человек, который дожил до наших дней со времен королевы Елизаветы I. В XVIII в., когда Орландо был послом в Турции, он сменил пол с мужского на женс­кий, сохранив тем не менее свою любовь к женщине Саше и периодически меняя свою одежду и облик с женского на мужской., Этот литературный прием позволяет Вирджинии Вулф, выступающей в роли биографа Орландо, не вступая на опасную почву «половых извращений», любоваться пре­лестью как мужского, так и женского тела и описывать свою любимую Биту, как если бы та была мужчиной.

Большинство писательниц-лесбиянок первой половины XX в. были типичными мужеподобными «бучами» (в про­тивоположность женственным «фем»). Это наложило отпе­чаток и на их творчество.

Американская писательница Вилла Кэтер (1873—1947) в 15 лет коротко стриглась, в юности ее часто принимали за мальчика, в студенческой самодеятельности она играла мужские роли, любила носить мужской костюм и подписы­валась «Уильям Кэтер» или «Доктор Уилл». Хотя она много лет жила с женщинами (последний такой союз продолжал­ся больше 40 лет), в своих произведениях она обычно вы­водит их в мужском облике.

Другая известная американская писательница Карсон Маккаллерс (1917—1967) с детства не любила ничего женс­кого, была худой и высокой, в университете вела себя как сорвиголова, ходила в мужском костюме и дружила исклю­чительно с мужчинами, особенно геями, среди которых были Оден, Теннесси Уильяме, Трумэн Капоте и Бенджа­мин Бриттен. Ее муж, Ривс Маккаллерс, был открытым бисексуалом, их отношения были скорее товарищескими, они даже называли друг друга «братом» и «сестрой». Извес­тны сильные увлечения Маккаллерс женщинами, а многие ее рассказы посвящены мужской однополой любви (напри­мер, «Баллада о грустном кафе»).

Вита Саквелл-Уэст (1892—1962) с детства одевалась вела себя по-мальчишески, не обращала внимания мужчин и страстно увлекалась женщинами. Бисексуальный дипломат Гарольд Николсон очаровал ее своим обхожде­нием, они поженились на началах полной взаимной свобо­ды и дружбы и произвели на свет двоих детей. После того как ее подруга детства Вайолет Кеппель сумела в деревенс­ком домике соблазнить Биту, та почувствовала себя 18-летним юношей. Женщины сблизились, ходили по ресто­ранам, ездили в Париж. Одетая в мужское платье Вита иг­рала в этом романе роль студента Джулиана. Как писала в одном из своих писем Вайолет, «Ты или, скорее, Джули­ан могла делать со мной что угодно. Я люблю Джулиана безгранично, собственнически, страстно. Для меня он оз­начает эмансипацию, свободу, юность, честолюбие, ус­пех. Он мой идеал. Нет ничего, чего бы он не мог. Я его раба душой и телом»²². Благодаря терпимости обоих му­жей, оба брака пережили этот роман. Позже Вита имела ряд других увлечений, включая Вирджинию Вулф, которая видела в ней «настоящую женщину». В своих литератур­ных произведениях писательница обычно изображает себя в образе молодого мужчины Джулиана. Любви между жен­щинами посвящен только один ее роман «Темный остров» (1934).

Важную роль в защите и пропаганде лесбийской любви сыграла богатая американка Натали Клиффорд Барни (1876—1972), хозяйка существовавшего больше пятидесяти лет престижного парижского литературного салона, в кото­ром бывали Андре Жид, Гертруда Стайн, Марсель Пруст, Оскар Уайльд и другие. В отличие от большинства совре­менниц, Барни нисколько не стеснялась своих многочис­ленных романов с женщинами и в своих литературных про­изведениях, из которых наиболее известны «Мысли амазон­ки» (1920) и «Новые мысли амазонки» (1939), открыто за­щищала лесбийскую любовь. Литературной соперницей Барни была американская писательница Джуна Барнз (1892—1982), которая также много лет жила в Париже и из­давала влиятельный «Женский альманах». Хотя в старости Барнз отрицала свое лесбиянство, ее романы и публицис­тика немало способствовали популяризации и «нормализа­ции» женской однополой любви.

Таким образом, признание права женщин на однопо­лую любовь было еще более противоречивым и медлен­ным, чем у мужчин. Во-первых, лесбийская любовь была еще более «невидимой», чем мужская. Во-вторых, сексу­альное освобождение женщин было невозможно без при­знания их социального равноправия. На первых этапах женского освободительного движения его идеологи как огня боялись того, чтобы их социальные требования не были истолкованы как оправдание и обоснование их «из­вращенных» сексуальных наклонностей (это постоянно делали и делают противники феминизма). Желание избе­жать отождествления феминизма с лесбиянством побужда­ло многих феминисток социалистического направления всячески отмежевываться от него. А первые обретшие го­лос лесбиянки, принадлежавшие по своему происхожде­нию и социальному положению к верхушке буржуазного общества, в свою очередь, боялись политического ради­кализма.

Отстаивая право женщин на независимость и однополую любовь, некоторые писательницы-лесбиянки придержива­лись в остальном весьма консервативных, даже профашис­тских политических взглядов. Натали Барни, как и ее дру­зья Габриэль д'Аннунцио и Эзра Паунд, открыто восхища­лись режимом Муссолини, а в дневниках Вирджинии Вулф звучат сильные мотивы ксенофобии и антисемитизма. Гер­труда Стайн не разделяла этих настроений, видя в тотали­тарных режимах опасную гипертрофию «отцовского нача­ла». Однако она не видела принципиальной разницы меж­ду такими «отцами», как Муссолини, Гитлер и Сталин, с одной стороны, и «отцом Рузвельтом» — с другой, и опа­салась, что борьба женщин за избирательные права может сделать их похожими на мужчин.

Более радикальные социальные идеи зазвучали среди лесбиянок в полную силу только после второй мировой войны.




• ВСЕ ЦВЕТА РАДУГИ

Проблема заключается именно в том, чтобы

решить, можно ли поместить себя внутрь

некоего «мы», чтобы утвердить принципы,

которые человек признает, и ценности, которые

он разделяет, или же, напротив, чтобы сделать

возможным будущее формиро­вание «мы», необходимо уточнить са­мый вопрос. Мне кажется, что «мы» не должно предшествовать вопросу; оно может быть только результатом — неизбежно временным результатом — вопроса, в тех новых терминах, в ко­торых индивид его формулирует.

Мишель Фуко

Социальное положение и самосознание гомосексуалов стало быстро меняться после второй мировой войны. Этому способствовал ряд причин общего порядка: демократизация и плюрализация общественной жизни; рост освободительных движений — деколонизация, борь­ба за социальное равноправие социальных меньшинств, ос­вободительное движение черного населения США и т. д.; гендерная революция, борьба за реальное равноправие женщин; внедрение в массовое сознание идеи прав человека, сто­ящих выше интересов государства; молодежная студенческая революция конца 1960-х годов; сексуальная революция, общее изменение отношения к сексуальности.

Эти макросоциальные процессы, распространявшиеся в большей или меньшей степени на все западные страны и на все сферы общественной жизни (культуру, политику, повсед­невную жизнь), непосредственно затрагивали интересы сексу­альных меньшинств, способствуя изменению общественного отношения к ним и их собственной социально-политической мобилизации. Однако развитие было весьма неравномерным.

К середине XX в. гомосексуалы были одним из самых бесправных социальных меньшинств, подвергавшихся наи­большему и разнообразному угнетению и дискриминации¹. Первой задачей была отмена дискриминационных законов, включая декриминализацию гомосексуальных отношений между взрослыми, выравнивание минимального легального возраста для гомо- и гетеросексуального секса, отмену мно­жества специфических запретов (например, служить в армии или преподавать) и предоставление однополым парам юри­дических брачных привилегий. В разных странах это дела­лось по-разному.

В Англии важным шагом в декриминализация гомосексу­альности был так называемый Доклад Волфендена (1957), названный по имени председателя специального правитель­ственного комитета сэра Джона Волфендена, который боль­шинством в 12 голосов против 1 рекомендовал отменить су­ществовавшее с 1533 г. уголовное наказание за добровольные и совершаемые в частной обстановке (in private) гомосексу­альные акты между взрослыми мужчинами (старше 21 года). Кроме того, вопреки мнению почти всех опрошенных пси­хиатров и психоаналитиков, комитет Волфендена решил, что гомосексуальность не может по закону считаться болез­нью, потому что она часто является единственным симпто­мом и совместима с полным психическим здоровьем в ос­тальных отношениях. После долгих споров и проволочек ле­том 1967 г. британский парламент выполнил эту рекоменда­цию. В 1994 г. легальный возраст для гомосексуальных от­ношений был снижен до 18 лет. Примеру Англии после­довали Канада и другие англоязычные страны. Из уголовно­го кодекса Германии упоминание гомосексуальности (знаме­нитый 175 параграф) исчезло в 1969 г., Испании — в 1978-м, Болгарии — в 1975 г. и т. д. В США либерализация зако­нодательства началась в 1961 г., но в некоторых штатах аналь­ные и оральные контакты (однополые или для обоих полов) До сих пор формально остаются противозаконными, хотя по­лиция давно уже не возбуждает таких дел.

По данным Международной Ассоциации лесбиянок и геев (ILGA-ИЛГА), однополый секс полностью легален в 108 странах (из 102), в 83 странах существуют законы, пре­следующие геев, а в 44 — преследуются и лесбийские отно­шения (по 19 странам нет данных).

В одних странах отмене уголовного преследования гомосексуалов предшествовала упорная борьба, в других комп­ромисс был достигнут легко.

На территории бывшего СССР декриминализация гомо­сексуальности началась только после крушения коммунисти­ческого режима под сильным внешним давлением (это было одним из условий членства в Европейском совете)*. В не­которых странах СНГ (в Белоруссии, в мусульманских республиках Средней Азии и в Азербайджане) советский антигомосексуальный закон до сих пор остается в силе.

Еще сложнее гарантировать гражданское равноправие. Даже в странах Европейского сообщества, где этот вопрос находится под постоянным контролем Европарламента, дискриминация людей по признаку их сексуальной ориен­тации остается серьезной проблемой.

Острая борьба идет сейчас вокруг легализации однополых сожительств, приравнения их к юридически оформленным бракам. Первой в 1989 г. однополые «зарегистрированные партнерства» узаконила Дания, с 1991 г. «домашние парт­нерства» стала регистрировать Голландия (такая практика была здесь и раньше), по тому же пути идут Норвегия и Швеция. В 1997 г. победившая на выборах Социалистиче­ская партия Франции обязалась провести так называемый «социальный контракт», дающий право регистрации проч­ных долговременных отношений независимо от пола и сек­суальной ориентации партнеров. Законопроекты об однопо­лом партнерстве находятся на разных стадиях принятия в Испании, Венгрии и Бельгии. Во многих городах разных стран это делается на муниципальном уровне. Яростная борьба по этому вопросу идет в США, где соответствующую инициативу проявили Гавайи, но это вызвало протест в других штатах и в сенате.

• В Украине, если верить байке, которую мне рассказали в Киеве, это произошло так. К руководителям страны пришел один депутат пар­ламента, собственная сексуальность которого была вне подозрений, и спросил: «Хотите примкнуть к цивилизованному сообществу раньше рус­ских?» — «А как это сделать?» — «Отмените эту статью». Руководство по­слушалось, и гомосексуальность в Украине была декриминализована в конце 1991 г., на полтора года раньше, чем в России.

Официальная регистрация отношений дает партнерам значительные преимущества в плане социального страхова­ния, наследования имущества и т. д. и имеет большое мо­ральное значение. Что же касается церкви, то она тут ни при чем: речь идет не о церковном браке, а о гражданском союзе, а все социальные льготы оплачиваются за счет на­логов, которые геи и лесбиянки платят наравне с остальны­ми гражданами.

Изменение юридического статуса гомосексуалов тесно связано с преодолением враждебности к ним в обществен­ном сознании. Термин «гомофобия», как обычно называют этот социально-психологический феномен, неудачен вслед­ствие своей «психиатричности». Он подразумевает, что ир­рациональный страх и ненависть к однополой любви и ее носителям коренятся, как любая фобия, в индивидуальной психопатологии — подавленных собственных сексуальных импульсах, гипертрофированной враждебности и недоверии к окружающим людям, склонности реагировать на стрессо­вые ситуации преимущественно с помощью защитных меха­низмов и т. д. Все эти процессы или, говоря на фрейдист­ском языке, «комплексы», несомненно, реальны, но со­всем не обязательны. Чтобы презирать или ненавидеть го­мосексуалов, не обязательно быть невротиком или психоти­ком.

Враждебность к гомосексуалам, как и другие подобные идеологические системы (антисемитизм, ксенофобия, ра­сизм, сексизм), коренится не столько в индивидуальной, сколько в общественной психологии². В специальной лите­ратуре термин «гомофобия» сейчас заменяется термином «гетеросексизм», который американский социальный пси­холог Грегори М. Херек определяет как «идеологическую систему, которая отрицает, принижает и стигматизирует любые не-гетеросексуальные формы поведения, идентично­сти, отношения или общины»³. Предлагается и более «мягкий» термин — «гетероцентризм» (по аналогии с европоцен­тризмом), который не принижает альтернативных форм сексуальности, но рассматривает их как периферийные ва­риации или девиации от подразумеваемой гетеросексуаль­ной «нормы».

Уровень гетеросексизма зависит от целого ряда факторов.

1) От общего уровня социальной и культурной терпимо­сти. Авторитаризм и нетерпимость к различиям несовмес­тимы с сексуальным, как и всяким другим, плюрализмом. С точки зрения тоталитарного сознания инаколюбящий опа­сен прежде всего тем, что он — диссидент. Общество, ко­торое пытается унифицировать ширину брюк и длину волос, не может быть сексуально терпимым.

2) От уровня сексуальной тревожности. Чем более анти­сексуальна культура, тем больше в ней сексуальных табу и страхов. А если человек не может принять свою собствен­ную сексуальность, наивно ждать от него терпимости к дру­гим.

3) От уровня сексизма, гендерного и полового шовиниз­ма. Главная социально-историческая функция гетеросек­сизма — поддержание незыблемости гендерной стратифика­ции, основанной на мужской гегемонии и господстве. В свете этой идеологии независимая женщина — такое же из­вращение, как однополая любовь. Кроме того, культ агрес­сивной маскулинности помогает поддерживать иерархичес­кие отношения в самом мужском сообществе. Всячески культивируемая ненависть к «гомикам» — средство поддер­жания групповой мужской солидарности, особенно у под­ростков.

4) От характера традиционной идеологии, особенно ре­лигии и ее отношения к сексуальности.

5) От общего уровня образованности и сексуальной куль­туры общества. Хотя образованность сама по себе не избав­ляет людей от предрассудков и предубеждений, при прочих равных условиях она облегчает их преодоление.

6) От ситуативных социально-политических факторов. Как и прочие социальные страхи и формы групповой нена­висти, гетеросексизм усиливается в моменты социальных кризисов, когда кому-то нужен зримый враг или «козел от­пущения» и легко создать атмосферу моральной паники.

Кроме социальных, гетеросексизм имеет определенные психологические функции. Он помогает организации и рет­роспективному оправданию личного сексуального опыта, формированию своей социальной и сексуальной идентично­сти и единства «своей» группы перед лицом внешнего врага (хорошие, правильные «мы» против плохих, неправильных «они»). Для некоторых подростков участие в охоте на геев служит чем-то вроде ритуала взросления, средством повы­сить собственный авторитет в группе и преодолеть собствен­ную латентную гомосексуальность. Самыми рьяными гомофобами бывают мужчины, которым есть что скрывать и/или которых подозревают в гомосексуальности. В крайних слу­чаях это действительно напоминает фобию и требует психи­атрического вмешательства.

Хотя изменение и преодоление гетеросексистских уста­новок как на индивидуальном, так и на социальном уров­не происходит трудно и медленно, уровень социальной терпимости к гомосексуальности повсеместно растет. По данным Международного сравнительного исследования, в 1980—1982 гг. самой терпимой страной была Голландия, за которой следовали Дания и ФРГ, а самыми нетерпимы­ми — Мексика и США⁴. В 1990 г. самое враждебное отно­шение к гомосексуалам было зафиксировано в католичес­кой Португалии, где с мнением, что «гомосексуальность никогда не может быть оправдана», согласились 78% опро­шенных, за ней, со значительным отставанием, следуют католические Ирландия, Италия и Испания. Зато в Гол­ландии категорически осуждают однополую любовь лишь 12% опрошенных. С мнением «Я не хотел бы иметь гомосексуалов своими соседями» согласились больше половины опрошенных португальцев и только 11% голландцев и дат­чан⁵. Хотя Американское Национальное обследование 1993 г. показало высокую враждебность к гомосексуальнос­ти, которую не могут оправдать 64,8% опрошенных, это меньше числа людей, осуждающих внебрачные связи; от­ношение к гомосексуальности очень сильно, зависит от общих социально-политических установок опрошенных (разница в 10—15 раз)⁶.

Отношение к гомосексуалам всюду коррелирует с рели­гиозной принадлежностью, общей социальной терпимостью и степенью информированности. Там, где геи и лесбиянки более видимы, они вызывают наименьшее раздражение. Молодые люди от 18 до 24 лет всюду значительно терпимее пожилых (по сравнению с теми, кто старше 65 лет, — вдвое). Это объясняется большей общей терпимостью и об­разованностью молодежи, а также тем, что молодые люди чувствуют себя увереннее, полнее принимают собственную сексуальность и потому допускают больше вариаций в пове­дении и установках других людей.

Отношение к любой социальной группе во многом зави­сит от того, насколько широко и как именно эта группа представлена в господствующей культуре.

Как и все прочие социальные меньшинства, геи и лес­биянки кровно заинтересованы в наличии собственных ве­ликих людей. Но сами по себе синодики «великих гомосексуалов» ни о чем не говорят. Сексуальная ориентация мо­жет быть просто фактом биографии художника, не оказы­вая прямого влияния на содержание его творчества. Что та­кое «гомосексуальная музыка»? Дягилевский балет просла­вился, в частности, новаторским мужским танцем. Но сам Дягилев не был ни танцовщиком, ни балетмейстером, и в создании его балетов участвовали артисты, хореографы (Михаил Фокин) и художники (Александр Бенуа), не раз­делявшие его эротических наклонностей.

Сейчас много говорят о «геевской» и «лесбийской» лите­ратуре, но если считать «геевским» все, что создает писа­тель-гей, чем он отличается от гея-парикмахера или гея-во­допровод­чика? По словам Ива Наварра, «нет гомосексуаль­ной литературы, есть литература о гомосексуальности»⁷. Тема — тоже не все. Личный опыт, право говорить от пер­вого лица тут очень важны. Но хотя Флобер говорил: «Эмма Бовари — это я», никто не относил его роман к женской литературе. Однополую любовь тонко и сочувственно опи­сывали многие гетеросексуальные писатели, а некоторые геи и лесбиянки, наоборот, сторонились этой темы или го­ворили о ней обиняком. Ряд знаменитых романов о жизни мужчин-геев написан женщинами *.

Хотя современные писатели-геи не стесняются своей сек­суальной ориентации, ярлык «гомосексуального писателя», их оскорбляет. В писательских размышлениях на эти темы порой слышится подтекст: «Вы думаете, что я пишу х...?!»

Сама «голубая» культура неоднородна. Ее самый «гром­кий» и видимый компонент — специфическая субкультура, создаваемая для удовлетворения собственных потребностей сексуального меньшинства, — эротическая литература, фильмы, клубы, дискотеки и т. д. Этот естественный и не­обходимый компонент массовой культуры во второй поло­вине XX в. превратился в мощную индустрию зрелищ и раз­влечений, хотя она и не может тягаться с гетеросексуаль­ной эротикой. От прочей массовой культуры она отличает­ся только специфическим адресатом.

Но кроме этой специфической субкультуры, геи и лес­биянки внесли огромный вклад в общечеловеческую Куль­туру. Признание этого факта и открытое включение гомо­сексуальности в культуру — большое историческое достиже­ние. Причем наиболее социально и художественно значи­мыми оказывались произведения, авторы и герои которых никому не старались понравиться, предпочитая жить по своим собственным законам и тем самым разрушая стерео­типы массового сознания.

Характерен в этом смысле Жан Жене (1910—1986)⁸. Ни­кому не нужный подкидыш, маленький Жан с раннего дет­ства стал преступником, вором и гомосексуалом, не испы­тывая по этому поводу ни малейших угрызений совести. Хотя он хорошо учился в школе, с ним постоянно случались разные неприятности и за систематические кражи он попал в исправительную колонию Меттрэ.

• Политизация геевской жизни кое-что меняет не в лучшую сторону. На американском конкурсе на лучший лесбийский эротический рассказ жюри нечаянно присудило премию писателю-мужчине (!). Испуганные организаторы конкурса отменили это решение, чем спровоцировали скандал. (См. Pat Califia «Unequal Contest». Lambda Book Report, vol. 5, N 1, July 1996. P. 44.) Если бы решение утвердили, был бы другой скан­дал — по поводу дискриминации женщин.

Условия там были суровые, но Жан был счастлив: у себя в деревне он был слабаком, а в Меттрэ его сделал своим любовником сильный и авторитетный подросток Вильруа. Перед уходом из колонии Вильруа продал Жене другому парню, а тот пе­редал третьему. Казалось бы, ужас? А Жене был счастлив тем, что пользовался у этих сильных ребят успехом.

Чтобы выйти из колонии, Жене завербовался в армию. Он служит в Сирии и Марокко, дезертирует, бродяжнича­ет, скитается по Европе, летом 1937 г. возвращается во Францию и за кражу 12 носовых платков получает месяц тюрьмы; помилован, но через две недели за новую кражу получает еще 5 месяцев тюрьмы, к тому же выясняется, что он дезертир. Благодаря психиатрической экспертизе, в мае 1938 г. Жене выпускают, а в октябре он снова попадает в тюрьму за кражу четырех бутылок аперитива. После осво­бождения—новые краткосрочные отсидки, чаще всего за кражу книг. В тюрьме Жене пишет «Богоматерь цветов», потом знакомится с Кокто, тот находит ему издателя, но очередная кража, на сей раз— редкого издания Верлена, опять приводит его в тюрьму, ему грозит пожизненное зак­лючение. В марте 1944 г. Сартр и Кокто добиваются его освобождения, а в 1949 г. — окончательного помилования президентским декретом. В 1947 г. Жене получил первую престижную литературную премию и стал известным писа­телем, но его жизнь осталась такой же неупорядоченной. Он увлекается то американскими «черными пантерами», то палестинскими террористами и пишет обо всем с абсолют­ной откровенностью.

В отличие от своих предшественников, Жене не оправ­дывает свою гомосексуальность и не психоанализирует ее, а свободно живет в ней. «Кто способен объяснить, почему он гомосексуалист? Кто знает, почему человеку свойствен­но любить так, а не иначе? Гомосексуальность была дана мне так же, как цвет моих глаз или количество моих ног. Уже ребенком я чувствовал, что меня привлекают мальчи­ки... Я вынужден был приспособиться к этому, жить сэтим, прекрасно понимая, что подобный образ жизни не .принимается обществом»⁹.

Поэтизируя воровство, предательство и насилие, Жене находит в преступном мире чистоту, отсутствующую в по­вседневной жизни буржуазного общества. Когда Кокто чи­тал рукопись «Богоматери цветов», она сначала вызвала у него отвращение и страх, он даже хотел ее сжечь, но по­нял, что не может этого сделать и обязан помочь талантли­вому автору: «Вы плохой вор, вы дали себя поймать. Но вы хороший писатель».

Романы Жене, по словам Эдмунда Уайта, «глубоко из­вращенны, часто инфантильны, всегда шокирующи. Они прославляют страсть и преступление и превозносят преда­тельство». Однако это легко объяснимо. «Как всякий дру­гой гомосексуал до начала геевского освободительного дви­жения, Жене мог выбирать только между тремя метафора­ми гомосексуальности — болезнь, преступление или порок. Почти все остальные писатели-гомосексуалы выбирали сво­им эталоном болезнь, потому что она взывала к сострада­нию гетеросексуального читателя. Жене выбрал два других образца — порок и преступление, и это оказалось более вы­зывающей и гордой позицией. Жене хочет испугать или со­блазнить своего гетеросексуального читателя, а не просить у него прощения. Вместо чая и симпатии он предлагает яд и бесстыдство»¹⁰.

В то же время Жене большой реалист. «Богоматерь цве­тов» — первый художественный образ феминизированной«королевы» в интерьере предвоенного Монмартра, «Чудо розы» описывает подлинные нравы детской исправительной колонии, а «Дневник вора»— преступный мир Барселоны. Жене — писатель не для всех, да и те, кому он нравится, вряд ли сочтут его подходящим примером для подражания. Но, прочитав его, вы уже не сможете отмахнуться от по­ставленных им вопросов, Именно в этом и состоит соци­альная функция искусства.

Важную роль в популяризации однополой любви сыграло кино¹¹. Первые серьезные фильмы на эту тему появились в Германии уже в годы первой мировой войны и сразу же после нее. В 1930—1950-х годах гомоэротическая тематика по­степенно проникает в массовое кино в зашифрованном виде (сцены с переодеванием мужчин в женскую одежду, коми­ческие образы женоподобных мужчин и лирическое изобра­жение мужской дружбы и воинского братства). Психологи­ческий и нравственный смысл этих образов был двусмыс­ленным, а их гомоэротический подтекст доступен только «посвященным».

В 1960-х и особенно в 1970-х годах западное кино стало более откровенным. С одной стороны, возникает подполь­ная «голубая» кинематография, со своими собственными режиссерами (Энди Уорхол, Пол Морисси) и звездами (Джо Даллесандро), показывающая геевскую жизнь изнут­ри, нарочито вызывающе и грубо, на грани порнографии. С другой стороны, начиная с фильма Уильяма Фридкина «Мальчики в оркестре» (Boys in the Band, 1970), по пьесе Марта Кроули, однополая любовь стала постоянной темой коммерческого кино. Хотя стереотипность образов несчас­тных гомосексуалов — «покажите мне счастливого гомосексуала, и я покажу вам веселый труп» — вызывала бурные протесты гей-активистов, эти фильмы помогали людям ощутить какие-то человеческие измерения однополой люб­ви. Когда в 1971 г. Джон Шлезингер впервые показал на экране целующихся мужчин, это вызвало у британской пуб­лики шок. Сегодня каталог кино- и видеофильмов, затра­гивающих гомосексуальную тему, насчитывает свыше 3000 названий¹². Внимание публики привлекают не только ки­нематографические образы, но и действительная или пред­полагаемая гомо- или бисексуальность многих кинозвезд (Рудольф Валентино, Рамон Наварро, Чарльз Лафтон, Монтгомери Клифт, Рок Хадсон, Тайрон Пауэр, Кэри Грант, Эррол Флинн, Джеймс Дин, Дирк Богард, Грета Гарбо, Марлен Дитрих и др.).

Веское слово сказали такие кинематографические класси­ки, как Висконти, Пазолини, Фасбиндер и Джармен.

В аристократической семье Лукино Висконти (1906— 1976) однополая любовь была семейной традицией, переда­вавшейся от отца к сыну¹³. Очень красивый мальчик, Висконти обожал мать (его одержимость семейными проблема­ми отразилась в «Сумерках богов» и в «Семейном портрете в интерьере»). В юности он увлекался лошадьми, ухаживал за женщинами и собирался жениться, но постепенно жен­щин вытеснили молодые мужчины. Властный, авторитар­ный и капризный, Висконти никогда не говорил о своей гомосексуальности, был застенчив и скрытен и любил толь­ко таких молодых мужчин, которые оказывали ему сопро­тивление. Его первой настоящей любовью в 1934 г. стал бежавший из Германии молодой блондин, фотограф Хорст, который помог Висконти освободиться от увлечения мужественной внешностью штурмовиков и стать на антифа­шистские позиции; в годы войны Висконти участвовал в движении Сопротивления и даже вступил в Итальянскую компартию. Другим любовником Висконти был актер Хельмут Бергер, который сыграл ведущие роли в «Сумерках бо­гов», «Семейном портрете...» и «Людвиге» и стал одним из кумиров «геевского» кино. Некоторое время Висконти жил с Франко Дзефирелли и также был безответно влюблен в ге­теросексуального Алена Делона.

Висконти-художника интересует не секс, а глубины че­ловеческой психики. Мужская любовь в его фильмах — бо­лезненная, но благородная страсть. Этот романтизм осо­бенно ярко воплощен в фильме «Людвиг» (1973), вольной интерпретации жизни баварского короля Людвига П. В «Сумерках богов» (1969) Висконти представил сексуальные извращения одним из источников германского фашизма, однако сцены гомосексуальной оргии сняты явно сочув­ственно. «Смерть в Венеции» (1971), по одноименной по­вести Томаса Манна, с Дирком Богардом в главной роли, высвечивает еще одну трагедию однополой любви — разновозрастность.

Более телесный, с сильным привкусом садомазохизма образ гомосексуального желания рисует Пьер Паоло Пазо­лини (1922—1975)¹⁴, который первым в итальянском кино показал нагое мужское тело. Пазолини с детства испыты­вал влечение к мальчикам, описывая в своих юношеских стихах мучения неразделенной и неутоленной страсти, когда можно «отдать свою любовь только руке или траве в кус­тах». В 1949 г. он был обвинен в растлении мальчиков, и, хотя обвинение не смогли доказать, из компартии его ис­ключили. Переехав в Рим, Пазолини писал газетные ста­тьи, а затем романы о жизни подростков из бедных райо­нов, поддерживая со своими героями то дружеские, то сексуальные отношения. Его политические взгляды были очень противоречивы, сочетая коммунистические и ультра­левые идеи с ностальгией по добуржуазному прошлому. Например, он сожалел о растущей эмансипации женщин и возражал против легализации абортов, потому что это ос­лабляет гомоэротические связи между неженатыми мужчи­нами, к которым в итальянской деревне традиционно отно­сились терпимо. 2 ноября 1975 г. Пазолини был убит 17-летним хаслером Джузеппе Пелози.

«Декамерон» (1971), «Кентерберийские рассказы» (1972) и «Арабские ночи» (1974) Пазолини— откровенный культ юности и сексуального желания. По словам Пазолини, на­гое тело всегда революционно, потому что его невозможно ввести в рамки. Он пытается найти невинную, «чистую» сексуальность, незатронутую католическим воспитанием и чувством вины, в средневековой крестьянской общине или в странах Востока. В дальнейшем Пазолини признал уто­пичность этих поисков. Его последний фильм «Сало, или 120 дней Содома» (1975), своего рода инсценировка марки­за де Сада, отмечен поэтизацией насилия и садомазохизма. Формально фильм направлен на разоблачение фашистской жестокости, но режиссер явно наслаждается сценами, в ко­торых сексуальность ассоциируется не столько с удоволь­ствием, сколько со смертью.

Еще более мрачной выглядит кинематография Райнера Вернера Фасбиндера (1946—1982)¹⁵. Будущий режиссер с детства рос маниакально-депрессивным ребенком. Его первые сексуальные интересы проявились очень рано, око­ло 3 лет, и были обращены преимущественно на мальчи­ков. В 15 лет Фасбиндер вместе с другом занимался гомо­сексуальной проституцией в Кёльне. В дальнейшем он женился, но всегда имел связи с мужчинами. Садомазохизм Фасбиндера усугублялся наркоманией, которая и привела его к гибели. Кинематограф Фасбиндера связан со студенческой революцией 1960-х годов, его фильмы имели большой успех среди левой интеллигенции. Все сложности сексуальных отношений, включая однополые, коренятся, по Фасбиндеру, в том, что за ними скрывают­ся отношения власти и взаимной эксплуатации. Этот ра­зоблачительный пафос заставил режиссера создать настоль­ко несимпатичные и карикатурные образы лесбиянок («Горькие слезы Петры фон Кант», 1972) и геев («Кулач­ное право свободы», 1975, в англо-американской вер­сии — «Фокс и его друзья»), что американские геи бойко­тировали его фильмы как гомофобские. Прохладный при­ем встретил и «Кэрель», по роману Жене (1982). Хотя обилие откровенно сексуальных сцен обеспечило фильму популярность, сексуальность в нем трактуется не как удо­вольствие, а как инструмент власти и злоупотребления властью: «Человек, который трахает, обладает властью, а тот, кого трахают, безвластен. Трахать и быть трахну­тым — средства утверждения или потери власти. И то и другое может доставлять удовольствие, но удовольствие быть трахнутым — это удовольствие от унижения»¹⁶.

В отличие от Фасбиндера, английский режиссер Дерек Джармен (1942—1994), ослепший и погибший от СПИДа, сознательно поставил свою жизнь на службу политического движения геев и лесбиянок и стал его своеобразной ико­ной. Почти все его фильмы посвящены теме социального освобождения гомосексуалов. В фильме «Себастьяна» (1975) он дополнил историю христианского мученика тем, что тот отверг любовь императора Диоклетиана. В «Кара­ваджо» (1986) бурная жизнь художника интерпретируется главным образом в свете его гомосексуальности. «Эду­ард II», по пьесе Марло (1991), высвечивает исторические корни преследования гомосексуалов правящими классами Англии. Последние фильмы и книги Джармена были не­посредственно посвящены теме борьбы со СПИДом.

Какими бы идеализированными или карикатурными, положительными или отрицательными ни были образы однополой любви и ее носителей в литературе и кино, они приучали общество к тому, что такой феномен существует. Но чтобы это осознание повлияло на реальную жизнь сек­суальных меньшинств, нужно было политическое действие.

Освободительное движение геев и лесбиянок с самого нача­ла было неоднородным, включая несколько разных тече­ний, которые лишь отчасти совпадают друг с другом¹⁷. Во-первых, это движение за сексуальную свободу, терпимость и признание своего права быть другими. Во-вторых, это политическое движение за осознание себя как социального меньшинства, за равноправие и гражданские права. В-тре­тьих, это идейное движение, выдвигающее определенные принципы социальной организации общества и социально-нравственные ценности. В-четвертых, это особая субкуль­тура, общинная жизнь, стиль жизни, язык, формы обще­ния, искусство и многое другое. Эти элементы сплошь и рядом не совпадают, и соотношение их различно в разных странах и в разные периоды.

Рассматривая геевско-лесбиянское движение преимуще­ственно в политическом ключе, исследователи выделяют в его развитии несколько основных этапов¹⁸:

1) 1890—1945 гг. — период гомосексуальной эмансипа­ции, гомосексуалы становятся видимыми и слышимыми.

2) 1945—1969 гг. — период либерального гомофильского движения, добивающегося понимания и сочувствия у гете­росексуального общества и прекращения наиболее одиозных форм угнетения и дискриминации.

3) 1969— конец 1980-х годов— радикализация и поли­тизация движения, требование полной легализации и при­знания прав сексуальных меньшинств ради интеграции их в гражданское общество.

4) С начала 1990-х годов — превращение движения геев и лесбиянок в квир-движение, перенос акцентов с интегра­ции сексуальных меньшинств на их автономизацию, нача­ло новых споров о конечных целях движения.

Хотя движение было интернациональным, особенно важное значение в послевоенные годы приобрели процес­сы, происходившие в США.

Первой материальной предпосылкой массового движения было образование критической массы людей, рассматривав­ших себя как некую общность. До второй мировой войны аме­риканские геи и лесбиянки были разобщены и бессильны про­тив полицейских репрессий и консервативного общественного мнения. Оказавшись в армии, они впервые увидели, что на самом деле их гораздо больше, чем было принято думать, и данные Кинзи это подтвердили. Послевоенная миграция в большие города облегчила им нахождение себе подобных.

Особенно важную роль в этом деле играли бары, которые были местами не только для секса, но и для общения, об­мена информацией и формирования общности идей и чувств. «Гей-бар был первым, а для большинства членов «до-освободительного поколения» — единственным геевским учреждением. Прежде чем геи потребовали социально­го признания и создали собственные институты, прибыль­ные гей-бары предоставляли чуточку анонимности и защи­ты от официального и неофициального вмешательства в лесбигеевское общение»¹⁹.

Поскольку США — нация иммигрантов, каждое этничес­кое, религиозное или культурное меньшинство стремилось прежде всего создать собственную экологическую нишу в виде более или менее компактного территориального сооб­щества или общины (слово community обозначает и то и другое) себе подобных. Не были исключением и геи. Как только они становились видимыми и слышимыми, они сра­зу же создавали на месте прежних гетто своеобразные общи­ны, где все были свои — и доктор, и юрист, и мебельщик, и архитектор, и портной, и парикмахер, и оптик, короче, вся сфера обслуживания. Это облегчало общение и усили­вало чувство социальной общности. Плюс — две старые, специфически американские традиции: 1) свобода слова, возможность беспрепятственно распространять диссидентс­кие взгляды и 2) вытекающая из религиозного плюрализма Соединенных Штатов любовь к созданию всевозможных добровольных ассоциаций²⁰.

Послевоенная Америка стала ареной нескольких мощных Демократических движений — за гражданское равноправие черных, феминистского движения, движения против вой­ны во Вьетнаме и молодежного, студенческого движения. Это не могло не поставить перед геями и лесбиянками во­прос: а чем мы хуже, почему мы должны мириться с гне­том, против которого восстают другие?

С самого начала движение геев и лесбиянок имело два крыла — либеральное, ориентированное преимущественно на интеграцию и ассимиляцию гомосексуалов в обществе путем их уравнения в правах с представителями гетеросек­суального большинства, и леворадикальное, добивающееся революционного разрушения всей системы гендерно-сексуальной стратификации и поддерживающих ее институтов.

Первая американская гомофильская организация «Об­щество Маттачин» (Mattachine society) была основана в Лос-Анджелесе в 1950—1951 гг. и названа в честь одно­именного таинственного средневекового французского му­зыкального сообщества. Ее основатель Гарри Хэй²¹ (р. в 1912 г. в Англии, в бедной рабочей семье, вскоре эмигри­ровавшей в США) был человеком незаурядным. Самым сильным жизненным впечатлением 13-летнего Гарри было знакомство с индейцами хопи, к которым он почувствовал духовную близость, найдя в опыте бердачей приемлемое решение собственных психосексуальных проблем. Вступив в 1933 г. в компартию США, Хэй пытался сочетать борьбу за освобождение трудящихся с борьбой за сексуальное ос­вобождение. Поскольку для компартии его гомосексуаль­ность была неприемлема, Хэй пытался подавить ее и в 1938 г. женился на подруге по партии Аните, но дружес­кие отношения с женой не избавили его от влечения к мужчинам. Мировоззрение Хэя — попытка синтеза марк­сизма с идеями индейских бердачей. Из марксизма Хэй заимствовал трактовку гомосексуалов как угнетенного со­циального и культурного меньшинства, которое может до­биться освобождения только путем классовой борьбы в со­юзе со всеми остальными демократическими силами. Вме­сте с тем он выступал против ассимиляции геев, за сохра­нение психических особенностей и духовности американс­ких индейцев.

Политически эти идеи были трудносовместимы, многие члены Общества Маттачин их не разделяли. По мере того как первоначальный узкий круг основавших его друзей-лю­бовников расширялся, в Обществе усиливались идейные разногласия, а открытое сочетание марксизма и гомосексу­альности навлекало гонения со стороны маккартистов. Что­бы спасти Общество от преследований, Хэй в 1953 г. вы­шел из компартии, но это не помогло. В конце 1953 г. в Обществе Маттачин возобладали умеренные, либеральные силы. Было заявлено, что Общество «безоговорочно под­держивает все Американские ценности» и добивается толь­ко ассимиляции и интеграции гомосексуалов в существую­щее общество, опираясь на помощь авторитетных ученых, вроде Кинзи и Хукер. Идейная переориентация сделала Об­щество более респектабельным в глазах среднего класса, зато лишила его массовой основы.

Второй гомофильской организацией был основанный в январе 1953 г. при участии Общества Маттачин, но фор­мально независимый от него журнал ONE («Один») (на­звание происходит от слов Томаса Карлейля: «Мистическая братская связь делает всех мужчин одним целым»), изда­вавшийся до 1968 г. В 1956 г. с помощью частных пожер­твований его редакторы У. Дорр Легг, Джим Кепнер и другие создали на основе журнала первый в США гомофильский научно-педагогический центр (ONE Institute of Homophile Studies). В 1994 г. Институт ONE, руководи­мый известным антропологом Уолтером Уильямсом, слил­ся с Международным геевским и лесбийским архивом (IGLA) в Лос-Анджелесе, образовав богатейшее собрание книг и документов.

Хотя формально Общество Маттачин представляло всех гомосексуалов независимо от пола, фактически в нем пре­обладали мужчины, женское представительство было номи­нальным. Признать себя лесбиянкой в консервативной Аме­рике было невероятно трудно, а социальные барьеры меж­ду женщинами из средних классов и рабочими женщинами были и вовсе непреодолимыми. Тем не менее в 1930-х годах в больших городах уже существовали женские бары, среди посетительниц которых преобладали лесбиянки. В 1955 г. четыре пары лесбиянок во главе с Дель Мартин и Филлис Лайон основали в Сан-Франциско первую американскую лесбийскую организацию «Дочери Билитис» (название под­сказано «Песнями Билитис» Пьера Луи) и начали издавать собственный журнал «Ladder» («Лестница»). Политические взгляды этих женщин были довольно умеренными, они хо­тели прежде всего помочь лесбиянкам выйти из изоляции. Они поддерживали тесный контакт с Обществом Маттачин и ONE, но считали, что мужские организации недостаточ­но отражают женские проблемы и интересы. «Что вы, муж­чины, знаете о лесбиянках?.. Ни одна из ваших организа­ций не признала того факта, что лесбиянки — женщины и что наше XX столетие — эра освобождения женщин. Лесби­янки не удовлетворены положением подручных или гомосексуалов второго сорта»²².

«Дочери Билитис» были элитарной организацией женщин среднего класса. Желая стать респектабельными, они тре­бовали от своих членов умеренности и благопристойности в поведении и одежде, классовые предрассудки не позволяли им привлекать лесбиянок из пролетарской среды. В 1960 г. организация насчитывала только 110 членов. Никакой мас­совой пропаганды она не вела.

Несмотря на маккартистские гонения, а отчасти даже благодаря им, гомосексуальность стала в 1950-х и начале 1960-х годов значительно более видимой и слышимой. Кни­ги о мужской любви, которые раньше печатались полупод­польно, в маленьких непрестижных издательствах, посте­пенно стали занимать видное место в книжных магазинах и на стендах библиотек. «Город и столб» Гора Видала (1948), «Другие голоса, другие комнаты» Трумена Капоте (1948), «Комната Джованни» Джеймса Болдуина (1956), «Голый за­втрак» Уильяма Берроуза (1959) стали классическими. Кан­засская библиотекарша Барбара Грир, начавшая собирать лесбийскую литературу, в 1957 г. нашла только 4 книжки на эту тему, в 1959 г. их стало 34, а в 1964—1965 гг. — 348, больше, чем за всю предыдущую историю западной литера­туры²³. Меняется отношение к гомосексуальности в общественных науках. Однако эти либеральные идеи оставались достоянием интеллигентской верхушки и не избавляли лю­дей от гонений и преследований.

Под влиянием общего подъема демократического движе­ния в США в 1960-х годах геевское движение радикализиро­валось. Важную роль в этом сыграл Франклин Кэмени (р. 1925). Выходец из еврейского среднего класса Нью-Йорка, вундеркинд, получивший ученую степень по астрономии в Гарварде, Кэмени не был революционером по характеру и спокойно работал в военной картографической службе. Но когда в 1957 г. его уволили оттуда за гомосексуальность и он нигде не мог найти работу по специальности, ему не оста­лось ничего другого, как стать правозащитником. В отли­чие от некоторых других геевских лидеров, стремившихся доказать свою респектабельность, Кэмени подчеркивал, что нужно не просить снисхождения, а добиваться гражданских прав в союзе с остальными демократическими силами. И для этого вовсе не нужно знать «причины» гомосексуально­сти. Негритянские организации не волнует, какой именно ген определяет цвет кожи и как ее можно выбелить. Еврей­ские организации не заинтересованы в искоренении анти­семитизма путем крещения евреев. То же самое должны де­лать и гомосексуалы. «Мы заинтересованы в получении прав для наших общин как негры, как евреи и как гомосек­суалы. Почему мы являемся неграми, евреями или гомосексуалами, совершенно безразлично, и можем ли мы стать белыми, христианами или гетеросексуалами, также не име­ет значения»²⁴.

Эта новая, радикальная установка вызвала раскол в гомофильском движении. Старые либеральные лидеры, ста­равшиеся убедить гетеросексуальное общество в своей безо­бидности, отсеялись, а новые лидеры и организации стали больше апеллировать к прямым массовым действиям — ми­тингам, бойкотам, демонстрациям протеста, не боясь стол­кновений с полицией и судебными властями. В 1968 г. Североамериканская конференция гомофильских организа­ций официально приняла лозунг: «Гей — это хорошо», по образцу негритянского лозунга: «Черный — это красиво». В больших городах, как Сан-Франциско и Нью-Йорк, поли­тическое движение смыкается с популярными среди моло­дежи течениями контр культуры, вроде хиппи и битников, что придает ему больший размах.

Символическим рубежом перехода от либерального гомофильского движения к освободительному движению геев и лесбиянок стали события 27—30 июня 1968 г. в Нью-Йор­ке, получившие название Стоунволлского восстания. Вне­шняя канва их достаточно буднична. В ночь с пятницы на субботу нью-йоркская полиция нравов, проводя рутинный рейд в гомосексуальном баре «Стоунволл Инн» на Кристо­фер-стрит, в центре гомосексуального Нью-Йорка, попы­талась арестовать его владельцев за незаконную продажу ал­коголя. Такие рейды проводились регулярно в течение мно­гих лет, и грубость полиции всегда воспринималась как дол­жное. На сей раз момент был выбран неудачно. Наэлект­ризованные обстановкой в городе, в частности недавними студенческими волнениями в Колумбийском университете, посетители бара отказались покинуть помещение, вооружи­лись камнями и бутылками и начали бунт против полиции, вынудив ее отступить. Приехавшие на помощь полицейские машины были подожжены. Особенно мужественно и агрес­сивно сражались с полицией одетые в женское платье муж-чины-проституты, от которых никто этого не ожидал. На­чалась продолжавшаяся три дня битва, в которой 400 поли­цейским противостояла двухтысячная толпа, кричавшая «Спасем наших сестер!» и «Власть геям!».

Этот стихийный бунт, подготовленный десятилетиями гнета и унижения, показал геям, что при желании они мо­гут успешно противостоять полиции, но для этого нужна организация. Сразу же после Стоунволла в Нью-Йорке был создан радикальный Геевский Освободительный Фронт (Gay Liberation Front — GLF), провозгласивший целью формиро­вание геевской идентичности, независимой от гетеросексу­альных ценностей. В августе 1969 г. группа геевской моло­дежи во главе со Стивеном Доналдсоном приняла «ради­кальный манифест», в котором «принятые гетеросексуаль­ные нормы морали» были объявлены аморальными. Возникает множество разных соперничающих друг с другом геевских организаций — «Союз геевских активистов» (Gay Activists Alliance— GAA), под лозунгом «Из чуланов— на улицы!», «Национальная геевская комиссия» (National Gay Task Force — NGTF; в 1986 г. добавлены слова «и лесбиянс­кая») и т. д.

Американский пример нашел живой отклик в Европе. Вслед за многочисленными национальными организациями в августе 1978 г. на съезде в Ковентри была создана Между­народная Ассоциация лесбиянок и геев (International Lesbian and Gay Association — ILGA), под лозунгом «Работать для освобождения женщин-лесбиянок и мужчин-геев от право­вой, социальной, культурной и экономической дискрими­нации». В настоящее время ИЛГА имеет больше 200 ассо­циированных коллективных членов.

Новое движение создало официальную систему симво­лов. Розовый треугольник напоминает о знаке, который заключенные-гомосексуалы должны были носить в гитле­ровских концлагерях (российские представления, что розо­вый цвет обозначает лесбиянок, а голубой — геев, не ли­шены остроумия, но исторически неверны). Второй сим­вол — ламбда, одиннадцатая буква греческого алфавита, появился в США в 1970 г. и был официально принят Меж­дународным конгрессом в защиту прав геев в Эдинбурге в 1974г.* Третий символ, многоцветный полосатый флаг-ра­дуга, символизирующий многоцветье движения и одновре­менно — намек на библейское обещание, что всемирного потопа больше не будет, появился в Сан-Франциско в 1978 г. Другие символы — единорог, носорог, бабочка и т. п. — широкого распространения не получили.

Однако геевское движение никогда не было чисто поли­тическим. Геевская субкультура 1970-х годов воспроизводи­ла и гипертрофировала наиболее типичные черты эпохи сексуальной революции — индивидуализм, нарциссизм, гедо­низм и социальную безответственность²⁵.

• Романтическая легенда, будто ламбда изображалась на щитах фиванских и спартанских воинов из «легиона влюбленных», недостоверна; ско­рее всего, символ подсказан голливудским фильмом «Триста спартанцев», на щитах которых ламбда действительно была. Е. Potwin, History of the gay and lesbian lambda. «ONE-ILGA Bulletin», Spring 1995, № 1.

Сексуальная революция 1960-х годов провозгласила пол­ное раскрепощение эроса, представив сексуальность как ав­тономную и привилегированную сферу ничем не ограни­ченного удовольствия. Вследствие своей нерепродуктивности, маргинальности и несвязанности с браком мужская го­мосексуальность как нельзя лучше вписывалась в этот новый культурный контекст.

До начала эпидемии СПИДа почти вся гомосексуальная субкультура в больших городах строилась главным образом на основе секса, развлечений и наркотиков. Богемная сре­да притупляла чувство ответственности за других и заботу о собственной безопасности. Гедонистический и эксперимен­тальный гомоэротизм чувствовал себя в этой среде как рыба в воде. Не случайно из трех главных пророков и культовых фигур «битовского поколения» двое (Уильям Берроуз и Аллен Гинзберг) были геями, а третий, Джек Керуак, бисек­суалом. Помимо общего богемного духа, геям как нельзя больше импонировал характерный для битников культ мо­лодости — «эйджизм» (ageism), воплощенный в знаменитом студенческом лозунге: «Не доверяй никому старше тридца­ти лет». Хотя далеко не все геи были битниками и не все битники — геями (большинство хиппи, которых часто отож­дествляли с битниками, были как раз «натуралами»), и эти явления прочно соединились в общественном сознании*.

Стиль жизни гомосексуальной богемы был, мягко гово­ря, нездоровым. В мегаполисах Европы и Америки «золо­тые мальчики» напропалую жрали наркотики и трахались с кем попало.

Нью-йоркский гей-активист Арни Кантровиц вспомина­ет о жизни 1970-х годов: «Чем глубже я погружался в этот мир, тем безличнее он становился... Часто я приводил к себе домой для секса анонимного трика (одноразовый сексуальный партнер. — И. К.), в надежде, что он не останет­ся до завтрака и таким образом я не увижу, что он не имеет ничего общего с тем воображаемым мужчиной, с которым я занимался сексом прошлой ночью.

• В культовом битническом фильме Милоша Формана «Волосы» по­лицейские спрашивают у длинноволосого юноши: «Ты что, голубой?» На что он отвечает: «Вообще-то нет, но Мика Джеггера я бы из своей посте­ли не выкинул».

Однако веселье имело свою темную сторону. Забавным образом новые сексуальные условия становились похожими на те, от которых мы только что освободились. В некото­рых новых банях возводились сложные фантастические со­оружения, позволявшие клиентам воображать себя находя­щимися в припаркованных грузовиках или в тюремных ка­мерах. Частные клубы превращались в гигантские мужские туалеты. Одно такое заведение, «Славная дыра», было по­делено на кабинки с проделанными в стене отверстиями, через которые можно было заниматься анонимным сексом не с мужчиной, а только с его гениталиями. Вся наша с трудом добытая свобода и общинная жизнь приводили нас обратно в объятия отчуждения и одиночества»²⁶.

Яркое описание геевского Нью-Йорка, где сексуальная неразборчивость и наркомания скрывали безнадежное оди­ночество, дал Ларри Крамер в романе «Гомики» (1978). Ге­рой Крамера «потратил целый год (не считая всех предыду­щих) с безликой группой сексуальных объектов». В его за­писной книжке — десятки имен, о носителях которых он ничего не помнит. «Как он мог не помнить? Как он мог за­ниматься любовью с другим человеческим существом и не помнить? Лицо? Тело? Что-нибудь? Хоть что-то? Бородавку? Запах?» «Из 2 639 857 гомиков большого Нью-Йорка 2 639 857 думают главным образом своими пенисами». «Я устал использовать свое тело как безликую вещь для соблаз­нения другой безликой вещи, я хочу любить Лицо! Я хочу выйти и жить в том мире с тем Лицом, которое любит меня, чтобы верность была не обязанностью, а потребнос­тью...»²¹

Вся геевская пресса обрушилась на Крамера за то, что он вынес сор из избы и представил отрицательный, карикатур­ный и стереотипный образ гея, который могут использовать враги. При встрече на улице знакомые переходили на дру­гую сторону, лучший друг перестал с ним разговаривать. Но одновременно он получил тысячи благодарственных пи­сем.

Не все геи вели себя так, как герои Крамера. «Голубая» Америка 1970-х годов была достаточно разнообразна и стратифицированна, и разные геевские общины исповедовали разные стили и образы жизни. По данным сан-францисского исследования, даже в этой признанной столице геевской Америки от одной трети до половины геев поддерживали более или менее стабильные парные отношения, многие пары жили вместе и т. д. В провинции нравы были и вов­се патриархальными. Но люди судили об всем именно по мегаполисам, делая образ однополой любви одновременно соблазнительным и отталкивающим.

Начавшаяся в 1981 г. эпидемия СПИДа, обернувшаяся катастрофой для наиболее многочисленных геевских сооб­ществ, таких, как Сан-Франциско и Нью-Йорк, и особен­но для их художественно-артистической элиты, резко изме­нила социальную и психологическую ситуацию²⁸.

Мужчины-геи оказались первой жертвой страшной болез­ни. Экстенсивный анальный секс с многочисленными сме­няющимися партнерами, при отсутствии каких бы то ни было мер предосторожности, сам по себе эпидемиологичес­ки опасен, о чем свидетельствовала статистика венеричес­ких заболеваний. Опасность заражения усугублялась нарко­манией и использованием общих шприцев, а постоянное употребление наркотиков и других лекарственных веществ ослабляло иммунную систему организма. Кроме того, эти люди общались и занимались сексом в сравнительно замк­нутой среде, многократно повторно инфицируя друг друга. Удивляться приходилось не тому, что кто-то заболел, а тому, что кто-то остался в стороне.

Эпидемия СПИДа была таким же несчастьем для обще­ства, как другие природные катастрофы, вроде наводне­ний, лесных пожаров и землетрясений. Однако прочие бо­лезни и стихийные бедствия выглядели «естественными», а их жертвы вызывали сочувствие. СПИД же казался наказа­нием за грехи, а его жертвы — не столько страдальцами, сколько виновниками общей беды. Этим немедленно воспользовались консервативные круги. Рейгановская админи­страция не только долгое время скрывала данные об эпиде­мии, но и не выделяла на борьбу с ней достаточных средств. К тому же, в отличие от других естественных ката­строф, ВИЧ-эпидемия не имела четкой географической, пространственной локализации и была рассредоточена во времени — последствия инфицирования проявляются иног­да через длительное время. Обществу — не только геям, а всему обществу! — нужно было научиться не только бороть­ся со СПИДом, защищая тех, кто еще не заразился, но и жить с ним. Это касалось не только ВИЧ-инфицирован­ных, их близких и родственников, но буквально всех лю­дей. Осознание этого потребовало от западных обществ длительного времени, в России этого и сегодня не понима­ют.

Труднее всего пришлось самим геям. Прежде всего, они понесли страшные человеческие потери. Из первых 500 тыс. американцев, официально зарегистрированных в качестве ВИЧ-инфицированных (реальные цифры, по под­счетам специалистов, колеблются от 870 тыс. до 1 млн 200 тыс. человек), к концу 1995 г. свыше половины состав­ляли мужчины, имевшие секс с мужчинами; 60% из них уже умерли²⁹. По данным на конец 1993 г., в Нью-Йорке умерли 58 тыс., в Сан-Франциско — 18 тыс., в Лос-Андже­лесе — 23 тыс. человек. Жертвами страшной болезни стали многие всемирно известные люди, такие, как Джармен, Нуриев, Фуко, Меркьюри, во многих случаях только СПИД сделал публично известной их сексуальную ориента­цию.

Телесные страдания дополняются и перекрываются мо­ральными. Боясь огласки, многие своевременно не обраща­лись к врачам. Нередко инфицированный человек оставал­ся в полном одиночестве, его постоянный партнер не толь­ко бросал его, но и обвинял в собственных несчастьях. По словам Дэвида Риза, для его молодого партнера, который тоже оказался инфицированным, «я был уже не любовни­ком, отцом, учителем, другом и спутником по путешестви­ям, а только гигантским вирусом ВИЧ»³⁰.

Хотя человеческие и моральные потери не могли заста­вить геев отказаться от своей сексуальной ориентации, они побудили их существенно изменить свою идеологию и стиль жизни, особенно — сексуальное поведение. Резко снизи­лась распространенность анальных контактов без предохра­нения, а также анилингуса и фистинга; возросло примене­ние презервативов; оральные контакты стали чаще практи­ковать без заглатывания спермы; заметно уменьшилось сред­нее число сексуальных партнеров. Геи стали больше забо­титься о здоровье, среди них заметно снизилось пьянство и потребление наркотиков. Однако эти положительные сдви­ги распространены неравномерно. Вне центров эпидемии люди по-прежнему ведут себя безответственно. Особенно тревожно положение дел с беззаботной молодежью; по дан­ным первого в США национального опроса молодых геев и бисексуалов в 1995 г., 7% из них уже заражены ВИЧем³¹.

СПИД породил у геев много психологических и психо­сексуальных проблем. Заметно выросла сексуальная тревож­ность, трудности с эрекцией и эякуляцией, у некоторых страх заражения повлек за собой снижение сексуального ин­тереса, появление отвращения к сексу (особенно среди ин­фицированных). В определениях геевской сексуальности усилился акцент на эмоциональных привязанностях, само­контроле, психологической интимности, морали и вернос­ти. «Радикальный», — столь же «раскованный», сколь и рискованный, — секс утратил привычное обаяние и стал подвергаться критике. Резко повысилась ценность стабиль­ных партнерских отношений и моногамии, а также духов­ных факторов жизни, включая религию.

Изменилось и содержание понятия гей-идентичности. Она трактуется теперь не просто как признание и принятие своей сексуальной ориентации, но и как некий социальный статус, причем особое значение имеет принадлежность к со­ответствующей общине. Изменились и сами геевские общи­ны. Раньше их деятельность строилась в основном вокруг секса, развлечений и борьбы за гражданские права. Сейчас в их работе центральное место занимает помощь ВИЧ-инфи­цированным и пропаганда безопасного секса. Уже в 1988 г. руководители Нью-йоркского центра по борьбе со СПИДом говорили мне, что геевская община— единственная, кото­рая приняла проблему всерьез и добилась реальных положи­тельных результатов. Сегодня во всех цивилизованных стра­нах государственные учреждения по профилактике СПИДа работают в тесном контакте с геевскими общинами как на национальном, так и на местном уровне.

Появление новых, более подготовленных и образованных лидеров и добровольцев по борьбе со СПИДом во многом меняет самый характер геевского движения, делая его более конструктивным. Помимо приносимой волонтерами непос­редственной пользы, эта работа повышает их самоуважение и чувство своей значимости, дает новые знакомства и свя­зи за пределами баров и дискотек, укрепляет чувство соци­альной идентичности. Теме СПИДа и его влияния на геевскую жизнь посвящены многие десятки и сотни выдающих­ся художественных произведений и кинофильмов (Пола Монетта, Ларри Крамера, Майкла Каннингэма, Эрве Ги-бера, Дерека Джармена и др.).

Вместе с тем неадекватность борьбы со СПИДом, осо­бенно в США, выявила ограниченность «интеграционной» политики, вызвала новую волну левого радикализма и воз­вращение к тактике конфронтации начала 1970-х. Зара­женным смертельной болезнью людям некогда ждать и не­чего терять. В 1988 г. в Нью-Йорке была создана геевская организация ACT-UP (AIDS Coalition to Unleash Power), требовавшая ускорения разработки и внедрения новых ме­дикаментов, анонимного (а не только конфиденциально­го) тестирования на ВИЧ и участия самих ВИЧ-инфици­рованных в выработке соответствующей социальной поли­тики. В 1990 г. самые воинствующие лидеры ACT-UP создали новую, откровенно анархическую организацию прямого действия — «Queer Nation» («Квир-нация»), кото­рая действовала путем уличных манифестаций, блокирова­ния транспорта, нападений на антигеевские бары и реак­ционных политиков, а также разоблачения («вытаскива­ния» — Outing) их собственной скрытой гомосексуальнос­ти.

Многие действия этой группы — политический хэппенинг, где порой трудно понять, что делается всерьез, а что в шутку. Например, статья «Трепещи, гетеросексуальная свинья!» призывает уничтожить институт семьи, содомизировать всех мальчиков, а в будущем выращивать детей толь­ко в пробирках. Благонамеренные обыватели и консерва­тивные политики принимают это за серьезную угрозу, а над ними просто смеются, пародируя их собственные иррацио­нальные страхи. Впрочем, были и вполне реальные напа­дения на непопулярных чиновников.

Не меньше споров вызывает «аутинг». Как ни соблазни­тельно разоблачить лицемера, который публично осуждает гомосексуальность, а втайне наслаждается ею, это наруша­ет одно из фундаментальных прав человека — неприкосно­венность личной жизни. Мало ли какие причины заставля­ют человека оставаться «в чулане»? И чем действия геевских активистов отличаются от полиции нравов?

Экстремистская тактика не могла дать практических ре­зультатов, и в 1992 г. «Квир-нация» распалась в результате внутренних распрей. Тем не менее она наложила заметный отпечаток на идеологию лесбигеевского движения. Лозунг «Квир-нации»: «Мы везде. Мы хотим всего» — не просто шокирующее заявление добивающегося равноправия и мес­та под солнцем социального меньшинства. В философс­ком, теоретическом плане он означает, что независимо от того, сколько на свете или в данном конкретном обществе геев и лесбиянок, их жизненный опыт имеет всеобщее зна­чение. Причем речь идет не только о сексуальности. По­добно тому как андроцентризм калечит не только женщин, но и мужчин (если «мальчики не плачут», значит, мужчи­на не должен проявлять свои чувства), гетеросексизм не только загоняет в гетто геев и лесбиянок, но и обедняет жизнь «натуральных» мужчин и женщин, табуируя их жиз­ненно важные переживания.

В отличие от недавнего прошлого, современные геи и лесбиянки представляют собой значительную социальную силу. Во всех демократических странах они имеют свои по­литические и культурные организации и какие-то формы общинной жизни, энергично добиваются признания и за­щиты своих гражданских прав. Среди депутатов многих пар­ламентов имеются открытые геи и лесбиянки, кое-где они занимают министерские посты (в британском лейбористс­ком правительстве это министр национального имущества Крис Смит и министр по делам молодежи Анджела Игл).

В ежегодных гей-прайдах (gay pride) — парадах геевской гордости — участвуют десятки и сотни тысяч людей. Я ви­дел два таких парада в Амстердаме и один — в Лос-Андже­лесе и могу засвидетельствовать, что это очень красочное и веселое зрелище, одновременно развлечение и политичес­кая демонстрация. Постороннего человека вид полуголых и вызывающе одетых мужчин и женщин — всеобщее вни­мание привлекают экзотические панки и садомазохисты (в Амстердаме здоровенных мужиков, изображавших присту­пы свирепости, возили по городу в клетках) — может шо­кировать. На самом деле это карнавал, в котором грубова­тое веселье и юмор сочетаются с политической пропаган­дой и сбором пожертвований на нужды своей общины. За исключением нарушения некоторых правил приличия (я видел в Амстердаме выкрашенного синей краской совер­шенно голого, вопреки категорическому запрету городских властей, мужчину, который раздавал смеющимся прохо­жим какие-то листовки), ничего скандального или буйно­го на этих демонстрациях не происходит. Подавляющее большинство участников одеты нормально, многие прихо­дят парами, даже с маленькими детьми, смотрят эстрад­ные представления, поют, танцуют, пьют пиво, громко кричат и рычат, изображая политически корректный «гнев», а поздно ночью мирно расходятся, нередко с но­выми знакомыми. Сплошь и рядом их приветствуют высо­кие официальные должностные лица, ориентация которых вполне гетеросексуальна.

Крупные геевские общины имеют собственные общин­ные центры. В Лос-Анджелесе такой центр, размещенный ^в красивом четырехэтажном здании, ежемесячно принима­ет свыше 13 тыс. посетителей, оказывая им разнообраз­ную профессиональную помощь, от диагностики и лечения СПИДа до профессионального обучения и помощи в поисках работы. В Центре трудятся 220 штатных социаль­ных работников и тысячи добровольцев. Предмет особой гордости общины — Молодежный Центр, где находят по­мощь и пристанище «голубые» подростки из бедных семей. Большую помощь гомосексуальным подросткам и их роди­телям оказывает созданная в Нью-Йорке Ассоциация роди­телей и друзей лесбиянок и геев (PFLAG). В некоторых странах геевские общины получают субсидии от государ­ства для борьбы со СПИДом и решения других социальных задач.

Тем не менее, преувеличивать силу и особенно сплочен­ность лесбигеевского движения не следует. В 1995 г. общий годовой бюджет трех главных геевских организаций США был меньше 20 млн. долларов, меньше, чем бюджет одной только ультраправой Христианской коалиции. Количество геев и лесбиянок, реально участвующих в деятельности со­ответствующих организаций, неизмеримо меньше, чем уча­стников гей-прайдов или маршей протеста. Например, в походе на Вашингтон в 1993 г. участвовал 1 млн. человек (по другим подсчетам— 300тыс.), а общее число членов в трех американских национальных геевских организациях — мень­ше 200 тыс.³² К тому же геевские организации разобщены и не особенно склонны к сотрудничеству друг с другом.

Несмотря на бесконечные разговоры о единой «гей-иден­тичности», геи и лесбиянки чрезвычайно различны по всем социально значимым параметрам. Прежде всего, это поло­вые гендерные различия. Мужчин-геев и женщин-лесби­янок объединяет главным образом общая стигма и наличие общего врага в лице гетеросексизма. Все остальное (и преж­де всего — эротика) у них разное. Воинствующие лесбиян­ки постоянно обвиняют геев в недооценке женской специ­фики, увлечении коммерческим сексом и порнографией, некоторые ратуют за полное отделение лесбиянских органи­заций от геевских.

Второй водораздел — возрастно-поколенный. Молодые люди, выросшие в свободных условиях, имеют совершен­но другой социальный и сексуальный опыт, чем представители старших поколений, история их мало интересует. Хотя ветераны движения пытаются уменьшить разрыв поколе­ний, молодые люди часто воспринимают их рассказы так же, как советские студенты воспринимали встречи с вете­ранами КПСС, — почтительно-равнодушно, а то и ирони­чески. На встречах и конференциях Института ONE я ви­дел мало молодых людей, и они показались мне политичес­ки менее ангажированными, чем их старшие наставники, которым больше нечего делать, кроме как рассказывать о своем революционном прошлом. С ослаблением гнета сла­беет и революционный энтузиазм. Кроме того, старым лю­дям всегда приятно посмотреть на молодых, а те предпочи­тают общаться между собой.

Немало трудностей вызывает определение границ сексу­альной идентичности. Пока речь шла только о союзе геев и лесбиянок, круг участников коалиции был более или менее ограничен. В последние годы по соображениям политичес­кого порядка ее дополнили бисексуалами и трансгендерниками. Но чем шире коалиция, тем она разнороднее. Наи­более радикальные геи и лесбиянки хотели бы максимально дистанцироваться от гетеросексуального большинства. Для бисексуалов это принципиально неприемлемо, они счита­ют грани между сексуальными предпочтениями подвижны­ми. Многие политически активные лесбиянки видят в би­сексуальности угрозу «размывания» собственной идентично­сти. Консервативные геевские организации, со своей сторо­ны, хотели бы отмежеваться от трансгендерников, облик и поведение которых кажутся им чересчур экзотическими. Что общего, спрашивают они, между человеком, мечтаю­щим о перемене своего пола, и тем, кто настолько привя­зан к нему, что не может любить никого, кроме себе по­добных?

Еще более деликатна проблема педофилии. Чтобы при­обрести респектабельность, геи отмежевываются от обви­нений в том, что они преследуют и совращают мальчиков. Теоретически сделать это несложно — мужчины, любящие мужчин, действительно сексуально равнодушны к незре­лым мальчикам, а количество педофилов среди геев такое же, как и среди гетеросексуалов. Но социально-возраст­ные и юридические границы «мальчикового» возраста под­вижны. Особенно проблематичен статус 13—16-летних подростков. Педофильские организации, существующие в ряде стран, — крупнейшая из них NAMBLA (North-American Man-Boy Love Association), с 1983 г. состояла в ILGA, — доказывают, что мальчики этого возраста сами имеют право решать, что им нравится, поэтому сексуаль­ные связи с ними на добровольных началах не должны преследоваться. Широкая публика с этим категорически не согласна, а легальный возраст, начиная с которого взрослые могут безнаказанно вступать в сексуальные отно­шения с подростками, колеблется в разных странах от 12 до 18 лет. Чтобы получить права ассоциированного член­ства в Экономическом и Социальном Совете при ООН (ECOSOS), ILGA в 1994 г. исключила из своего состава NAMBLA и две родственные ей организации, постановив, что «группы или ассоциации, основной целью которых яв­ляется поощрение или пропаганда педофилии, не могут в будущем быть членами ILGA». Однако это решение запоз­дало и членство ILGA в ECOSOS было приостановлено. А некоторые радикальные геевские организации расценили решение ILGA как уступку консервативным кругам США и в знак протеста вышли из ее состава³³.

Еще больше дифференцируют геев и лесбиянок этничес­кие и социально-классовые различия. Сексуальная иден­тичность — только одна из многих ипостасей социального самоопределения личности. Сначала наиболее видимыми и слышимыми представителями сексуальных меньшинств были выходцы из средних классов. Но геи и лесбиянки есть во всех этнических и социальных группах, причем проблемы черных, цветных или испаноязычных людей сплошь и рядом не совпадают с тем, что волнует их белых и более состоятельных собратьев. Расовое и социальное ос­вобождение для них может быть важнее сексуального. От­сюда — споры о том, какая именно социальная идентич­ность (сексуальная, этническая или классовая) и группо­вая принадлежность важнее. Многие американские геи охотно ходят на гей-прайды и покупают геевскую прессу, но на президентских выборах они голосуют не по сексуаль­ному признаку, а так, как подсказывают их финансовые интересы.

Геевские общины и организации в США чрезвычайно политизированы и поляризованы. С одной стороны, в них много бывших коммунистов, анархистов и иных леваков, мечтающих радикально перестроить весь мир и вынашиваю­щих всевозможные утопические проекты, вплоть до созда­ния автономного геевского государства в штате Вайоминг. Реальным влиянием они не обладают, зато у них много ре­волюционного энтузиазма и их ряды постоянно пополняют­ся новыми мечтателями. С другой стороны, по мере того как гомосексуальность получает социальное признание и не мешает деловому преуспеванию, в геевской среде усилива­ется консервативное крыло, выступающее против «левой ортодоксии» и предлагающее заменить идеологическую ри­торику конструктивной политикой, «которая признает воз­можности реального мира и границы политики»³⁴.

Если отвлечься от частностей, левые добиваются обособ­ления геев и лесбиянок как носителей особых духовных цен­ностей, которые не могут быть реализованы в рамках бур­жуазной цивилизации и рыночной экономики, тогда как правые стоят за социальную и культурную интеграцию сек­суальных меньшинств, которые должны получить свою за­конную часть общественного пирога. На самом деле так альтернативно — ассимиляция или обособление — вопрос не стоит. Геи и лесбиянки не могут ни отделиться от гете­росексуального (по преимуществу) общества, ни полностью раствориться в нем. Рост сексуальной терпимости снимает одни социальные проблемы, но порождает другие. Лесбигеевские теоретики, среди которых немало первоклассных мыслителей, прекрасно понимают это.

Как пишет известный литературовед и культуролог Лео Берсани, культурная ситуация, в которой оказалась одно­полая любовь, внутренне противоречива.

Деконструкция и денатурализация гомосексуальности практически элиминирует геев как особую человеческую группу, обладающую какими-то объективно общими черта­ми. Да, геи стали видимыми и слышимыми. Но «те самые люди, которые возражают против того, чтобы замыкаться в рамках гей-идентичности, создали нечто вроде собствен­ного гетто, основанного на предполагаемом превосходстве гомокультуры над тем, что пренебрежительно называют принудительной гетеросексуальностью»³⁵. Берсани иронизи­рует по поводу «процветающей научной индустрии геевских и лесбийских исследований». Читая объявления о лекциях и семинарах в Беркли, можно подумать, что все гуманита­ры только этим и занимаются. Но большинство людей не нуждаются в таком освобождении и не считают свою гетеросексуальность принудительной.

Если в борьбе со стигмой геям помогал конструктивизм, то для доказательства их онтологических отличий и превос­ходства над гетеросексуальным большинством больше под­ходит идея особого «геевского духа» и «геевской души». Но что это конкретно значит? Гарри Хэй и его молодой после­дователь антрополог Уилл Роско возводят истоки «гейности» к мистическому опыту индейских бердачей, «двух духов» По словам Хэя, гетеросексуальное сознание ориентировано предметно и соревновательно, тогда как у геев сильнее вы­ражено духовное начало, облегчающее приобщение к тай­нам духовного бытия природы и внутреннего мира личнос­ти. Разъезжая с лекциями по стране, Роско говорит своим слушателям: «Вы все бердачи, надо только осознать это и пробудить свои дремлющие мистические силы!»³⁶

Одним это нравится, другим не очень. Лично мне с бердачами встречаться не приходилось, ни один из моих зна­комых геев не считает себя ни пророком, ни ясновидящим, это самые обыкновенные и очень разные люди.

На мой взгляд, идея онтологически особой «геевской души» имеет под собой не больше оснований, чем претен­зия евреев на роль «избранного Богом» народа или образ русского «народа-Богоносца». Как и в любой человеческой популяции, среди геев и лесбиянок есть разные люди, имеющие разные стили жизни и придерживающиеся раз­ных идеологий. В этом их человеческая сила и одновременно — политическая слабость. Многоцветье радуги мож­но запечатлеть на пленке или на полотне, но в природе она, в отличие от отдельных элементов спектра, видима только в определенные мгновения. «Голубые» мужчины и женщины всегда будут чем-то отличаться от других и благо­даря этому вносить свой вклад в человеческую культуру, но их движение никогда не станет монолитной социальной силой. Тот же самый плюрализм, который позволил геям и лесбиянкам требовать автономии и собственного места под солнцем, подрывает идею их особой социальной иден­тичности. Чем терпимее общество, тем аморфнее цемен­тирующие геевскую общину социальные связи. Как ни важна для индивида его сексуальная ориентация, полити­чески она остается маргинальной и не может стать осново­полагающей осью социальной структуры и отношений вла­сти.




• В РОДНЫХ ПЕНАТАХ

Изучение Руси со всех сторон,

во всех отношениях, по мнению

моему, не должно быть чуждо

и по­стыдно русскому.

Владимир Даль

До сих пор я говорил преимущественно о запад­ных обществах. А как выглядели интересующие нас пробле­мы в истории русской культуры?¹

Понятие «содомии» в Древней Руси было таким же расплывчатым, как на Западе, обозначая и гомосексуаль­ные отношения, и анальную интромиссию независимо от пола партнеров и вообще любые отклонения от «нормаль­ных» сексуальных ролей и позиций, например совокупле­ние в позиции «женщина сверху». Самым серьезным гре­хом считалось «мужеложство», когда сношение с неподо­бающим партнером усугублялось «неправильной» сексуальной позицией (анальная пенетрация). Однако на Руси к этому пороку относились терпимее, чем на Западе; цер­ковное покаяние за него колебалось от одного года до семи лет, в тех же пределах, что и гетеросексуальные прегрешения. При этом во внимание принимали и воз­раст грешника, и его брачный статус, и то, как часто он это делал, и был ли он инициатором действия или его объектом. К подросткам и холостым мужчинам относи­лись снисходительнее, чем к женатым. Если анальной пенетрации не было, речь шла уже не о мужеложстве, а о рукоблудии, которое наказывалось мягче. Лесбиянство обычно считалось разновидностью мастурбации. Новго­родский епископ Нифонт (XII в.) даже считал .сексуаль­ный контакт двух девушек-подростков меньшим грехом, чем «блуд» с мужчиной, особенно если девственная плева оставалась целой.

Православную церковь очень заботило распространение гомосексуальности в монастырях, но к бытовым ее прояв­лениям относились довольно равнодушно. В «Домострое» содомия упоминается вскользь, между прочим. В «Стоглаве» (1551) ей посвящена специальная глава «О содомс­ком грехе», предписывающая добиваться от виновных по­каяния и исправления, «а которые не исправляются, ни каются, и вы бы их от всякие святыни отлучали, и в цер­ковь входу не давали»². Однако, как не без иронии подме­тил Леонид Хеллер, пьянство осуждается там гораздо более темпераментно.

Как и в западноевропейской агиографии, в житиях не­которых святых Киевской Руси имеются отзвуки неосоз­нанных гомоэротических отношений. Так, в,«Сказании о Борисе и Глебе» (XI в.) при описании убийства князя Бо­риса по приказу Святополка Окаянного упоминается его любимый «отрок», «родом угрин (венгр), именем Геор­гий», которого Борис любил «паче меры» и который, уви­дев смерть своего покровителя, отказался покинуть его тело, после чего его тоже закололи, а тело его выбросили из шатра. Брат Георгия, Моисей Угрин, был взят в плен воинами Святополка и продан в рабство знатной польке.

Влюбившись в Моисея, эта женщина безуспешно пыталась соблазнить его и заставить на себе жениться. Встретив ре­шительный отказ, она приказала дать ему сто ударов пле­тью и кастрировать, чтобы красота его никому не доста­лась. Со временем Моисей Угрин добрался до Киево-Печерской лавры и принял монашество. Православная цер­ковь канонизировала его как героя стойкости и целомуд­рия, Розанов же увидел в этом житии драму средневеково­го содомита³.

Почти все иностранные путешественники и дипломаты, побывавшие на Руси в XV—XVII вв. (Герберштейн, Олеарий, Маржерет, Коллинс и др.), отмечали широкое рас­пространение гомосексуальности во всех слоях общества и удивительно терпимое, по тогдашним европейским мер­кам, отношение к нему. Английский поэт Джордж Тэрбервилл, посетивший Москву в составе дипломатической мис­сии в 1568 г., был поражен этим сильнее, чем казнями Ивана Грозного. В стихотворном послании своему другу Эдварду Даней он писал:

Хоть есть у мужика достойная супруга,

Он ей предпочитает мужеложца-друга.

Он тащит юношей, не дев, к себе в постель.

Вот в грех какой его ввергает хмель.

(Перевод С. Карлинского)

По-видимому, несмотря на свои неоднократные женить­бы, баловался с переодетыми в женское платье юношами и сам Иван Грозный; такие подозрения высказывались совре­менниками по поводу его отношений с юным женоподоб­ным Федором Басмановым, который услаждал царя пляс­кой в женском платье.

Как писал хорватский католический священник Юрий Крижанич, проживший в России с 1659 по 1677 г., «здесь, в России, таким отвратительным преступлением просто шу­тят, и ничего не бывает чаще, чем публично, в шутливых разговорах один хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху; недостает только, чтобы при всем народе совершали это преступление»⁴.

Как и на Западе, содомия чаще всего ассоциировалась с женственностью, нарушением полоролевых стереотипов в одежде и поведении и в следовании заграничной моде. Митрополит Даниил, популярный московский проповед­ник эпохи Василия III, в своем двенадцатом поучении су­рово осуждает женоподобных молодых людей, которые «...женам позавидев, мужское свое лице на женское претво­рявши»: бреют бороду, натираются мазями и лосьонами, румянят щеки, обрызгивают тело духами, выщипывают во­лосы на теле и т. п. Столетием позже протопоп Аввакум навлек на себя страшный гнев воеводы Василия Шеремете­ва, отказавшись благословить его сына, «Матфея бритобрадца». Комментируя это место Аввакумовой автобиогра­фии, Н. К. Гудзий писал: «Мода брить бороду пришла на Русь с Запада в XVI веке. Ее усвоил даже великий князь Василий Иванович. ...Бритье бороды тогда имело эротичес­кий привкус и стояло в связи с довольно распространенным пороком мужеложства»⁵.

Конечно, служители церкви склонны преувеличивать по­роки своей паствы, а обвинения в сексуальной ереси помо­гали скомпрометировать врага. Тем не менее, С. М. Соловь­ев доверял этим свидетельствам и писал в свойственном его эпохе морализаторском стиле: «Нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на этот гнусный, противоестественный грех»⁶.

Вероятно, за этим стояла не сознательная терпимость, а равнодушие и натуралистически-варварское принятие «фактов жизни». Как бы то ни было, ни в одном русском законодательстве до Петра Великого гомосексуализм не упоминался. Наказание за «противоестественный блуд» — сожжение на костре — впервые появилось в 1706 г. в во­инском уставе Петра I, составленном по шведскому об­разцу. Но уже в 1716 г. Петр это наказание смягчил, за­менив сожжение телесным наказанием и вечной ссылкой (в случае применения насилия), причем это касалось только военных, не распространяясь на гражданское на­селение.

Во второй половине XVIII в., с ростом цивилизации и расширением контактов с Европой, в светском обществе мужеложства начали стесняться. В народных же массах оно локализуется преимущественно в религиозных сектах скоп­цов и хлыстов⁷.

В дворянской и чиновничьей среде гомосексуальные связи иногда приобретали скандальный характер не столько сами по себе, сколько потому, что были тесно связаны с непотизмом и коррупцией: могущественные люди расплачивались со своими молодыми протеже высо­кими назначениями, никак не соответствовавшими их способностям. В быту к этому относились спокойно-иро­нически.

При Александре I гомосексуальными наклонностями славились министр просвещения и духовных дел князь А. Н. Голицын и министр иностранных дел, а затем кан­цлер Н. П. Румянцев. Влиятельный министр просвеще­ния при Николае I граф Сергей Уваров (1786—1856) устроил своему любовнику князю Михаилу Дондукову-Корсакову почетное назначение вице-президентом Им­ператорской Академии наук и ректором Санкт-Петербур­гского университета, что породило несколько ехидных эпиграмм:

В академии наук Заседает князь Дундук.

Говорят, не подобает Дундуку такая честь;

Почему ж он заседает? Потому что ... есть⁸.

Когда речь шла не о врагах, а о друзьях, Пушкин отно­сился к этой склонности весело-иронически, не видя в ней ничего страшного, о чем свидетельствует его письмо и сти­хотворное послание Филиппу Вигелю, слабость которого к юношам была общеизвестна. Поэт сочувствует кишиневс­кой скуке Вигеля и рекомендует ему «милых трех красав­цев», из которых «думаю, годен на употребление в пользу собственно самый меньшой: NB он спит в одной комнате с братом Михаилом и трясутся немилосердно — из этого можете вывести важные заключения, представляю их вашей опытности и благоразумию»...

Кончается стихотворение словами:

Тебе служить я буду рад — 

Стихами, прозой, всей душою,

Но, Вигель — пощади мой зад!⁹

Как и в Европе, гомосексуальные отношения шире все­го были распространены в закрытых учебных заведениях — Пажеском корпусе, кадетских корпусах, юнкерских учили­щах, Училище Правоведения и т. д. Поскольку явление было массовым, воспитанники воспринимали его спокой­но и весело, посвящая ему множество похабных шуточных стихотворений. Эта тема занимает одно из центральных мест в юнкерских стихотворениях Лермонтова («Тизенгаузену», «Ода к нужнику»). Гомосексуальным приключениям целиком посвящена написанная от первого лица большая анонимная (приписываемая А. Ф. Шенину) поэма «Похож­дения пажа». Лирического героя этой поэмы сразу же по поступлении в Пажеский корпус соблазнил старший това­рищ, после этого он сам вошел во вкус, стал «давать» всем подряд, включая начальников, одеваться в женское платье и сделал благодаря этому блестящую карьеру. В поэме так­же подробно описаны эротические переживания, связанные с поркой. Все это сильно напоминает нравы и обычаи анг­лийских аристократических школ XIX в.

Попытки школьной или корпусной администрации пре­секать «непотребство» успеха не имели. После очередного скандала с Шениным, который в 1846 г. был за педерас­тию отстранен от службы и выслан из Петербурга, в столи­це рассказывали, что «военный министр призвал Ростовце­ва и передал ему приказание Государя, чтобы строго пре­следовать педерастию в высших учебных заведениях, причем кн. Чернышев прибавил: «Яков Иванович, ведь это и на здоровье мальчиков вредно действует». — «Позвольте в том усомниться, ваша светлость, — отвечал Ростовцев, — откро­венно вам доложу, что когда я был в Пажах, то у нас этим многие занимались; я был в паре с Траскиным (потом известный своим безобразием толстый генерал), а на наше здоровье не подействовало!» Князь Чернышев расхохотал­ся»¹⁰.

По свидетельству Куприна, в закрытых мужских учебных заведениях и позже существовали «уродливые формы ухажи­вания (точь-в-точь как в женских институтах «обожание») за хорошенькими мальчиками, за «мазочками»¹¹.

Хотя Н. Г. Помяловский в «Очерках бурсы» ничего не го­ворит о гомосексуальных связях между воспитанниками, они легко угадываются в напоминающих современную де­довщину отношениях второкурсных и первокурсников. Младший мальчик, обслуживающий Тавлю, называется «Катькой», подчеркивается, что он хорошенький, а однаж­ды был разыгран даже обряд женитьбы Тавли на «Катьке». Такие игры не могли не иметь сексуальной окраски.

В юношеской среде эти отношения обычно воспринима­лись как игра и замена недоступных женщин; часто так оно и было в действительности. Для взрослых влечение к лицам собственного пола становилось проблемой, а для тех, кто не мог его принять, — трагедией.

Об амбивалентности русского характера как наследии ду­шевной жизни первобытного человека, сохранившейся у русских лучше и в более доступном сознанию виде, чем у других народов, писал Фрейд, обнаруживший скрытую и оттого еще более мучительную бисексуальность у Достоевс­кого. Весь смысл психоанализа своего русского пациента Панкеева («Из истории одного детского невроза») Фрейд видел в том, чтобы открыть ему его бессознательное влече­ние к мужчине¹².

Как социолог, я скептически отношусь в любым экстраполяциям клинических наблюдений на «национальный ха­рактер» и думаю, что каждый народ имеет не один, а не­сколько разных, зачастую полярных, типов «модальной личности».

Неосознанный, латентный гомоэротизм играл большую роль в жизни русских интеллектуалов. «Кажется, что уди­вительные и оригинальные творческие жизни Бакунина и Гоголя были в какой-то степени компенсацией их сексуального бессилия. В эгоцентрическом мире русского роман­тизма было вообще мало места для женщин. Одинокие раз­мышления облегчались главным образом исключительно мужским товариществом в ложе или кружке. От Сковоро­ды до Бакунина видны сильные;, намеки на гомосексуаль­ность, хотя, по-видимому, сублимированного, платони­ческого сорта. Эта страсть выходит ближе к поверхности в склонности Иванова рисовать нагих мальчиков и находит свое философское выражение в модном убеждении, что ду­ховное совершенство требует андрогинии или возвращения к первоначальному единству мужских и женских черт»¹³. Од­нако в каждом конкретном случае это выглядит по-разному. Многих исследователей привлекает психосексуальная биография Н. В. Гоголя (1809—1852)¹⁴. В письмах к друзь­ям Гоголь признавался, что никогда не знал женской люб­ви и даже гордился этим, считая чувственность низменной и унизительной. На вопросы доктора Тарасенкова во время последней болезни Гоголя писатель сказал, что не имел свя­зей с женщинами (в юности однажды посетил с друзьями бордель, но не получил удовольствия) и никогда не мастур­бировал (об эротическом воображении врач не спросил). Гоголь был исключительно- закрытым человеком, в его письмах повторяются жалобы на одиночество. Его отноше­ния с родителями были довольно далекими, отношения с товарищами по интернату в Нежине также оставляли желать лучшего. Сохранились очень нежные письма Гоголя друзь­ям юности— Герасиму Высотскому и Петру Поленову. Позже Гоголь пережил род влюбленности в Николая Языко­ва. В Италии писателя связала тесная дружба с художни­ком Александром Ивановым, в жизни которого не было женщин (первая большая картина Александра Иванова — «Аполлон, Гиацинт и Кипарис»). Главным эмоциональным событием жизни Гоголя была взаимная дружба-любовь с 23-летним Иосифом Вьельгорским. Когда в 1838 г. Вьельгорский умирал от туберкулеза, Гоголь" буквально не отходил от его постели, а затем поддерживал тесные отношения с его матерью и сестрами, беспричинно оборвавшиеся около 1850 г. Однако нежные чувства между мужчинами в то время считались нормальными и, как и теперь, не обязатель­но имели гомоэротическую подоплеку.

Женские образы у Гоголя весьма условны, зато в «Тарасе Бульбе» поэтизируется мужское братство, дружба и красота мужского тела. Психоаналитики находят в произведениях Гоголя проявления не только гомоэротизма, но и многое другое. Карлинский выводит уход Гоголя в религию, мисти­цизм и морализм из его неспособности принять свой гомоэротизм. Послушавшись фанатика-священника Матвея Константиновского, который якобы предписал Гоголю для из­бавления от «внутренней скверны» воздержание от сна и пищи, писатель буквально уморил себя голодом. Однако эта версия не доказана и допускает прямо противоположное рас­суждение, — что именно глубокая религиозность Гоголя не позволяла ему принять свою сексуальность, породив депрес­сию и желание смерти. Уварову или Дондукову, сексуальные влечения и религиозные убеждения, которых не пересекались и как бы лежали в разных плоскостях, жить было легче.

Неосознанный латентный гомоэротизм мучил в юности и многих других великих россиян.

Интересен случай Льва Толстого. В юности он вел чрез­вычайно интенсивную гетеросексуальную жизнь, в чем по­стоянно каялся. В «Анне Карениной» и «Воскресении» го­мосексуальные отношения упоминаются с отвращением и брезгливостью, Толстой видит в них признак нравственно­го разложения общества. В то же время в дневнике 23-лет­него Толстого (запись от 29 ноября 1851 г.) имеется прямое свидетельство сильных и абсолютно неприемлемых для него гомоэротических переживаний:

«Я никогда не был влюблен в женщин. Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал только, когда мне было 13 или 14 лет; но мне [не] хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико), притом же от 13 до 15 лет — время самое безалаберное для мальчика (отрочество): не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту пору дей­ствует с необыкновенною силою.

В мужчин я очень часто влюблялся... Для меня главный признак любви есть страх оскорбить или просто не понра­виться любимому предмету, просто страх. Я влюблялся в м[ужчин], прежде чем имел понятие о возможности педрастии (sic); но и узнавши, никогда мысль о возможности со­ития не входила мне в голову».

Перечисляя свои детские и юношеские влюбленности в мужчин, Толстой упоминает, в частности, «необъяснимую симпатию» к Готье: «Меня кидало в жар, когда он входил в комнату... Любовь моя к И[славину] испортила для меня це­лые 8 м[есяцев] жизни в Петербурге].— Хотя и бессозна­тельно, я ни о чем др[угом] не заботился, как о том, что­бы понравиться ему...

Часто, не находя тех моральных условий, которых рассу­док требовал в любимом предмете, или после какой-нибудь с ним неприятности, я чувствовал к ним неприязнь; но не­приязнь эта была основана на любви. К братьям я никогда не чувствовал такого рода любви. Я ревновал очень часто к женщинам».

«Красота всегда имела много влияния в выборе; впрочем, пример Д[ьякова]; но я никогда не забуду ночи, когда мы с ним ехали из П[ирогова?] и мне хотелось, увернувшись под полостью, его целовать и плакать. Было в этом чувстве и сладостр[астие], но зачем оно сюда попало, решить невоз­можно; потому что, как я говорил, никогда воображение не рисовало мне любрические картины, напротив, я имею к ним страстное отвращение»¹⁵.

Во второй редакции «Детства» Толстой рассказывает о своей влюбленности в Ивиных (братья Мусины-Пушки­ны) — он часто мечтал о них, каждом в отдельности, и пла­кал. Писатель подчеркивает, что это была не дружба, а именно любовь, о которой он никому не рассказывал. С возрастом такие влюбленности стали возникать реже.

До 1832 г. гомоэротизм был для русских людей проблемой религиозно-нравственной и педагогической, но не юриди­ческой. В 1832 г. положение изменилось. Новый уголов­ный кодекс, составленный по немецкому (Вюртембергскому) образцу, включал в себя параграф 995, по которому му­желожство (анальный контакт между мужчинами) наказывалось лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на 4—5 лет; изнасилование или совращение малолетних (пара­граф 996) каралось каторжными работами на срок от 10 до 20 лет. Это законодательство, с небольшими изменениями, внесенными в 1845 г., действовало до принятия в 1903 г. но­вого Уложения о наказаниях, которое было значительно мяг­че: согласно статье 516, мужеложство (только анальные кон­такты) каралось тюремным заключением на срок не ниже 3 месяцев, а при отягощающих обстоятельствах (с применени­ем насилия или если жертвами были несовершеннолетние) — на срок от 3 до 8 лет. Впрочем, в силу этот новый кодекс так и не вошел. Известный юрист Владимир Набоков (отец писателя) в 1902 г. предлагал вообще декриминализировать гомосексуальность¹⁶, но это предложение было отклонено. Хотя антигомосексуальное законодательство в России приме­нялось крайне редко, «относительное пренебрежение к содо­мии со стороны судебных органов свидетельствует больше о неэффективности правопорядка, чем об активной терпимо­сти к сексуальному многообразию»¹⁷.

Как и их западноевропейские коллеги, труды которых были им хорошо известны и почти все переведены на рус­ский язык, русские медики (В. Тарновский, И. Тарновский, В. Бехтерев и др.) считали гомосексуализм «извраще­нием полового чувства» и обсуждали возможности его изле­чения. В обществе к нему относились презрительно-ирони­чески и в то же время избирательно. Если речь шла о вра­ге, гомосексуальность использовали для его компромета­ции*. В остальных случаях на нее закрывали глаза или ог­раничивались сплетнями.

• Так было, например, с маркизом де Кюстином. Не в силах опро­вергнуть его язвительную книгу о николаевской России, царская охранка сознательно муссировала сплетни о порочности писателя (он действитель­но был гомосексуалом). См.: Мильчина В. А., Осповат А. Л. «Маркиз де Кюстин и его первые русские читатели (Из неизданных мате­риалов 1830—1840-х годов). «Новое литературное обозрение», № 11 (1995). С. 107—138; они же. «Петербургский кабинет против маркиза де Клостина: нереализованный проект С. С. Уварова». «Новое литературное обозрение», № 13 (1995). С. 272-285. 11»

Представители интеллигентской элиты догадывались, на­пример, о бисексуальности ультраконсервативного славяно­фильского писателя и публициста Константина Леонтьева (1831—1891), воспевавшего в своих литературных произве­дениях красоту мужского тела. Герой повести Леонтьева «Исповедь мужа» (1867) не только поощряет увлечение сво­ей молодой жены, к которой он относится, как к дочери, 20-летним красавцем греком, но становится посредником между ними. Кажется, что он любит этого юношу даже больше, чем жену. Когда молодая пара погибает, он кон­чает с собой. В 1882 г. Леонтьев признал это свое сочине­ние безнравственным, чувственным и языческим, но напи­санным «с искренним чувством глубоко развращенного сер­дца»¹⁸.

Влиятельный реакционный деятель конца XIX — начала XX в. издатель газеты «Гражданин» князь Владимир Мещер­ский (1839—1914), которого Владимир Соловьев называл «Содома князь и гражданин Гоморры», не только не скры­вал своих наклонностей, но и открыто раздавал своим фа­воритам высокие посты. Когда в 1887 г. его застали на ме­сте преступления с мальчиком-барабанщиком одной из гвардейских частей, против него ополчился всемогущий обер-прокурор Священного Синода К. П. Победоносцев, но Александр III велел скандал замять. История повтори­лась в 1889 г. После смерти Александра III враги Мещерс­кого принесли Николаю II переписку князя с его очередным любовником Бурдуковым; царь письма прочитал, но оста­вил без внимания.

Гомосексуальный образ жизни вели и некоторые члены императорской фамилии. Убитый Каляевым в 1905 г. дядя Николая II, Великий князь Сергей Александрович открыто покровительствовал красивым адъютантам и даже основал в столице закрытый клуб такого рода. Когда его назначили московским генерал-губернатором, в городе острили, что до сих пор Москва стояла на семи холмах, а теперь должна стоять на одном бугре (русское «бугор» созвучно французс­кому bougre — содомит). Зафиксировавший этот анекдот в своих мемуарах министр иностранных дел граф Владимир Ламздорф сам принадлежал к той же компании, царь иног­да в шутку называл его «мадам»¹⁹.

Не подвергались гонениям за сексуальную ориентацию и представители интеллигенции. Гомосексуальность Пет­ра Ильича Чайковского (1840—1893), которую разделял его младший брат Модест, была «семейной». Училище правоведения, в котором учился композитор, славилось подобными традициями, его воспитанники имели шуточ­ный гимн о том, что секс с товарищами гораздо прият­нее, чем с женщинами. Даже скандальный случай, когда один старшеклассник летом поймал в Павловском парке младшего соученика, затащил его с помощью товарища в грот и изнасиловал, не нашел в Училище адекватной ре­акции. На добровольные сексуальные связи воспитанни­ков тем более смотрели сквозь пальцы. Близкий друг Чайковского поэт А. Н. Апухтин (1841—1893) всю жизнь отличался этой склонностью и нисколько ее не стеснял­ся. В 1862 г. они вместе с Чайковским оказались заме­шаны в гомосексуальный скандал в ресторане «Шотан» и были, по выражению Модеста Чайковского, «обесславле­ны на весь город под названием бугров»²⁰. После этого композитор стал осторожнее. Желая подавить свою «не­счастную склонность» и связанные с нею слухи, Чайков­ский женился, но его брак, как и предвидели друзья композитора, закончился катастрофой, после чего он уже не пытался иметь физическую близость с женщиной. «Я знаю теперь по опыту, что значит мне переламывать себя и идти против своей натуры, какая бы она ни была»²¹. «Только теперь, особенно после истории с же­нитьбой, я наконец начинаю понимать, что ничего нет бесплоднее, как хотеть быть не тем, чем я есть по своей природе»²².

В отличие от Апухтина, Чайковский стеснялся своей го­мосексуальности, и вообще о его интимной жизни известно мало (об этом позаботились родственники и цензура). Од­нако мнение, что он всю жизнь мучился этой проблемой и что гомосексуальность в конечном итоге довела его до само­убийства, не выдерживает критической проверки. При всех трудностях своей жизни, которые лишь отчасти были связа­ны с его сексуальностью, Петр Ильич был жизнерадостным и вместе с тем религиозным человеком, идея самоубийства была ему глубоко чужда.

Романтический миф о самоубийстве композитора по приговору суда чести его бывших соучеников за то, что он якобы соблазнил какого-то очень знатного мальчика, чуть ли не члена императорской семьи, дядя которого по­жаловался царю, несостоятельна во всех своих элементах. Во-первых, исследователи не нашли подходящего маль­чика. Во-вторых, если бы даже такой скандал возник, его бы непременно замяли, Чайковский был слишком знаменит и любим при дворе. В-третьих, кто-кто, а уж бывшие правоведы никак не могли быть судьями в подоб­ном вопросе. В-четвертых, детально известные обстоя­тельства последних дней жизни Чайковского восстают против этой версии. В-пятых, сама она возникла сравни­тельно поздно и не в среде близких композитору людей. Как ни соблазнительно считать его очередной жертвой са­модержавия и «мнений света», Чайковский все-таки умер от холеры²³.

В начале XX в. однополая любовь в кругах художе­ственной элиты стала модной. «От оставшихся еще в го­роде друзей... я узнал, что произошли в наших и близких к нам кругах поистине, можно сказать, в связи с какой-то общей эмансипацией довольно удивительные переме­ны, — вспоминал Александр Бенуа. — Да и сами мои дру­зья показались мне изменившимися. Появился у них но­вый, какой-то более развязный цинизм, что-то даже вы­зывающее, хвастливое в нем. <...> Особенно меня пора­жало, что те из моих друзей, которые принадлежали к сторонникам «однополой любви», теперь совершенно этого не скрывали и даже о том говорили с оттенком ка­кой-то пропаганды прозелитизма. <...> И не только Се­режа <Дягилев> стал «почти официальным» гомосексуа­листом, но к тому же только теперь открыто пристали и Валечка <Нувель> и Костя <Сомов>, причем выходило так, что таким перевоспитанием Кости занялся именно Валечка. Появились в их приближении новые молодые люди, и среди них окруживший себя какой-то таинствен­ностью и каким-то ореолом разврата чудачливый поэт Михаил Кузмин...»²⁴

«Чудачливый» Кузмин (1875—1936), о котором с непри­язненной иронией упоминает Бенуа, — один из крупнейших поэтов XX в.²⁵ Воспитанному в строго религиозном старооб­рядческом духе мальчику было нелегко понять и принять свою необычную сексуальность. Но у него не было выбо­ра. Он рос одиноким мальчиком, часто болел, любил иг­рать в куклы и близкие ему сверстники «все были подруги, не товарищи»²⁶. Первые его осознанные эротические пере­живания связаны с сексуальными играми, в которые его вовлек старший брат. В гимназии Кузмин учился плохо, зато к товарищам «чувствовал род обожанья и, наконец, форменно влюбился в гимназиста 7 класса Валентина Зай­цева»²⁷. За первой связью последовали другие (его ближай­шим школьным другом, разделявшим его наклонности, был будущий советский наркоминдел Г.В.Чичерин). Куз­мин стал подводить глаза и брови, одноклассники над ним смеялись. Однажды он пытался покончить с собой, выпив лавровишневых капель, но испугался, позвал мать, его от­качали, после чего он признался во всем матери, и та при­няла его исповедь. В 1893 г. более или менее случайные связи с одноклассниками сменила серьезная связь с офице­ром старше Кузмина на 4 года, о которой многие знали. Этот офицер, некий князь Жорж, даже возил Кузмина в Египет. Его неожиданная смерть подвигла Кузмина в сто­рону мистики и религии, что не мешало новым увлечениям молодыми мужчинами и мальчиками-подростками. Будучи в Риме, Кузмин взял на содержание лифт-боя Луиджино, потом летом на даче влюбился в мальчика Алешу Бехли; когда их переписку обнаружил отец мальчика, дело едва не дошло до суда.

Все юноши, в которых влюблялся Кузмин (Павел Маслов, Всеволод Князев, Сергей Судейкин, Лев Раков и Др.), были бисексуальными и рано или поздно начинали романы с женщинами, заставляя Кузмина мучиться и ревновать. В цикле «Остановка», посвященном Князеву, есть потрясающие стихи о любви втроем («Я знаю, ты лю­бишь другую»):

Мой милый, молю, на мгновенье

Представь, будто я — она.

Кузмин видел своих возлюбленных талантами, всячески помогал им и продвигал в печать, при этом воображаемый образ часто заслонял реальность, молодой человек стано­вился как бы тенью самого поэта.

Самой большой и длительной любовью Кузмина (с 1913 г.) был поэт Иосиф Юркунас (1895—1938), которому Куз­мин придумал псевдоним Юркун. В начале их романа Куз­мин и Юркун часто позировали в кругу знакомых как Верлен и Рембо. Кузмин искренне восхищался творчеством Юркуна и буквально вылепил его литературный образ, но при этом невольно подгонял его под себя, затрудняя само­реализацию молодого человека как писателя²⁸. С годами (а они прожили вместе до самой смерти поэта) их взаимоот­ношения стали напоминать отношения отца и сына: «Конеч­но, я люблю его теперь гораздо, несравненно больше и по-другому...», «Нежный, умный, талантливый мой сынок...»²⁹

Кузмин был своим человеком в доме Вячеслава Иванова, который, несмотря на глубокую любовь к жене, писательни­це Лидии Зиновьевой-Аннибал, был не чужд и гомоэротических увлечений. В его сборнике «Cor ardens» (1911) напечатан исполненный мистической страсти цикл «Эрос», навеянный безответной любовью к молодому поэту Сергею Городецкому:

За тобой хожу и ворожу я,

От тебя таясь и убегая;

Неотвратно на тебя гляжу я, — 

Опускаю взоры, настигая...³⁰

В петербургский кружок «Друзей Гафиза» кроме Кузми­на входили Вячеслав Иванов с женой, Бакст, Константин Сомов, Сергей Городецкий, Вальтер Нувель, юный пле­мянник Кузмина Сергей Ауслендер. Все члены кружка име­ли античные или арабские имена.

В стихотворении «Друзьям Гафиза» Кузмин хорошо вы­разил связывавшее их чувство сопричастности:

Нас семеро, нас пятеро, нас четверо, нас трое,

Пока ты не один, Гафиз еще живет.

И если есть любовь, в одной улыбке двое.

Другой уж у дверей, другой уже идет³¹.

Для некоторых членов кружка однополая любовь была не органической потребностью, а всего лишь модным интел­лектуальным увлечением, игрой, на которые падка художе­ственная богема. С другими (например, с Сомовым и Нувелем) Кузмина связывали не только дружеские, но и лю­бовные отношения. О своих новых романах и юных любов­никах они говорили совершенно открыто, иногда ревнуя друг к другу. В одной из дневниковых записей Кузмин рас­сказывает, как однажды после кутежа в загородном ресто­ране он с Сомовым и двумя молодыми людьми, включая тогдашнего любовника Кузмина Павлика, «поехали все вчетвером на извозчике под капотом и все целовались, буд­то в палатке Гафиза. Сомов даже сам целовал Павлика, го­ворил, что им нужно ближе познакомиться и он будет да­вать ему косметические советы»³². Посещали популярного поэта и юные гимназисты, у которых были собственные гомоэротические кружки.

С именем Кузмина связано появление в России высокой гомоэротической поэзии. Для Кузмина любовь к мужчине совершенно естественна. Иногда пол адресата виден лишь в обращении или интонации:

Когда тебя я в первый раз встретил,

не помнит бедная память:

утром ли то было, днем ли, вечером, или позднею ночью.

Только помню бледноватые щеки, *

серые глаза под темными бровями

и синий ворот у смуглой шеи, и кажется мне,

что я видел это в раннем детстве, хотя и старше тебя я многим³³.

В других стихотворениях любовь становится предметом рефлексии:

Бывают мгновенья,

когда не требуешь последних ласк,

а радостно сидеть,

обнявшись крепко,

крепко прижавшись друг к другу.

И тогда все равно,

что будет,

что исполнится,

что не удастся.

Сердце

(не дрянное, прямое, родное мужское сердце)

близко бьется,

так успокоительно,

так надежно,

как тиканье часов в темноте,

и говорит:

«все хорошо,

все спокойно,

все стоит на своем месте»³⁴.

А в игривом стихотворении «Али» по-восточному откро­венно воспеваются запретные прелести юношеского тела:

Разлился соловей вдали,

Порхают золотые птички!

Ложись спиною вверх, Али,

Отбросив женские привычки!³⁵

С точки зрения интеграции гомоэротики в высокую культуру большое значение имела автобиографическая по­весть Кузмина «Крылья» (1906). Ее герою, 18-летнему мальчику из крестьянской среды Ване Смурову, трудно понять природу своего интеллектуального и эмоционально­го влечения к образованному полуангличанину Штрупу. Обнаруженная им сексуальная связь Штрупа с лакеем Фе­дором вызвала у Вани болезненный шок, где отвращение переплетается с ревностью. Штруп объяснил юноше, что тело дано человеку не только для размножения, что оно прекрасно само по себе, что «есть связки, мускулы в чело­веческом теле, которых невозможно без трепета видеть», что однополую любовь понимали и ценили древние греки. В конце повести Ваня принимает свою судьбу и едет со Штрупом за границу.

«— Еще одно усилие, и у вас вырастут крылья, я их уже вижу.

— Может быть, только это очень тяжело, когда они рас­тут, — молвил Ваня, усмехаясь»³⁶.

«Крылья» вызвали бурную полемику. В большинстве га­зет они были расценены как проповедь гомосексуальности. Один фельетон был озаглавлен «В алькове г. Кузмина», другой — «Отмежевывайтесь от пошляков». Известный жур­налист и критик Л. Василевский (Авель) писал: «Конечно, публике нет дела до того, любит ли г. Кузмин мальчиков из бани или нет, но автор так сладострастно смакует содом­ское действие, что «смеяться, право, не грешно над тем, что кажется смешно»... Все эти «вакханты, пророки гряду­щего», проще говоря, нуждаются в Крафт-Эбинге и холод­ных душах, и роль критики сводится к этому: проповедни­ков половых извращений вспрыскивать холодной водой сар­казма»³⁷. Социал-демократические критики нашли повесть «отвратительной» и отражающей деградацию высшего обще­ства. Андрея Белого смутила ее тема, а некоторые сцены повести он счел «тошнотворными». Гиппиус признала тему правомерной, но изложенной слишком тенденциозно и с «патологическим заголением»³⁸. Напротив, застенчивый и не любивший разговоров о сексе Александр Блок записал в дневнике: «...Читал кузминские «Крылья» — чудесные»³⁹. В печатной рецензии Блок писал, что хотя в повести есть «ме­ста, в которых автор отдал дань грубому варварству и за ко­торые с восторгом ухватились блюстители журнальной нрав­ственности», это «варварство» «совершенно тонет в про­зрачной и хрустальной влаге искусства». «Имя Кузмина, окруженное теперь какой-то грубой, варварски-плоской молвой, для нас — очаровательное имя»⁴⁰.

В повести Кузмина и его рассказах «Картонный домик» и «Любовь этого лета» молодые люди находили правдивое описание не только собственных чувств, но и быта. Для них многое было узнаваемым. Один из юных друзей поэта гим­назист Покровский рассказывал ему «о людях вроде Штрупа, что у него есть человека 4 таких знакомых, что, как случается, долгое время они ведут, развивают юношей бес­корыстно, борются, думают обойтись так, как-нибудь, стыдятся даже после 5-го, 6-го романа признаться; как он слышал в банях на 5-й линии почти такие же разговоры, как у меня, что на юге, в Одессе, Севастополе смотрят на это очень просто и даже гимназисты просто ходят на буль­вар искать встреч, зная, что кроме удовольствия могут по­лучить папиросы, билет в театр, карманные деньги»⁴¹.

В начале XX в. в больших русских городах уже существо­вали две более или менее оформленные гомосексуальные субкультуры: художественно-интеллектуальная, средоточием которой были известные поэты и художники, и сексуально-коммерческая, организованная вокруг определенных бань и других мест мужской проституции. В какой-то степени эти субкультуры пересекались. Рафинированные интеллигенты не могли обойтись без коммерческих мальчиков и вводили их в интимный круг своих друзей, по необходимости пола­гая, что юность и красота компенсируют недостаток куль­туры. Но эти молодые люди были только сексуальными партнерами, как только влюбленность мэтра проходила, они отсеивались.

Кузмин был не единственным центром притяжения го­мосексуальной богемы. Не скрывал своих гомоэротических наклонностей выходец из хлыстов выдающийся крестьянс­кий поэт Николай Клюев (1887—1937), которого постоян­но окружали молодые люди. Особенно близок он был с Сергеем Есениным, два года (1915—1916) они даже жили вместе. Со стороны Клюева эта дружба определенно была гомоэротической. Друг Есенина Владимир Чернавский пи­сал, что Клюев «совсем подчинил нашего Сергуньку», «поясок ему завязывает, волосы гладит, следит глазами». Есенин жаловался Чернавскому, что Клюев ревновал его к женщине, с которой у него был его первый городской роман: «Как только я за шапку, он — на пол, посреди номе­ра сидит и воет во весь голос по-бабьи: не ходи, не смей к ней ходить!» Есенин этих чувств Клюева, видимо, не раз­делял⁴².

Умышленно эпатировал публику, вызывая всеобщие пе­ресуды, основатель журнала «Мир искусства» и создатель нового русского балета Сергей Дягилев (1872—1929). Разно­сторонне талантливый и предприимчивый человек, Дягилев сознательно рисовался дэндизмом, а «при случае и дерзил напоказ, не считаясь a la Oscar Wilde с «предрассудками» добронравия и не скрывая необычности своих вкусов назло ханжам добродетели...»⁴³ Первой известной любовью был его двоюродный брат Дима Философов (1872—1940). Облада­тель «хорошенького, «ангельского» личика»⁴⁴, Философов уже в петербургской гимназии Мая привлекал к себе недо­брожелательное внимание одноклассников слишком не­жной, как им казалось, дружбой со своим соседом по пар­те будущим художником Константином Сомовым. «Оба мальчика то и дело обнимались, прижимались друг к другу и чуть что не целовались. Такое поведение вызывало него­дование многих товарищей, да и меня раздражали манеры обоих мальчиков, державшихся отдельно от других и быв­ших, видимо, совершенно поглощенными чем-то, весьма похожим на взаимную влюбленность»⁴⁵. «Непрерывные меж­ду обоими перешептывания, смешки продолжались даже и тогда, когда Костя достиг восемнадцати, а Дима шестнад­цати лет... Эти «институтские» нежности не имели в себе ничего милого и трогательного» и вызывали у многих маль­чиков «брезгливое негодование»⁴⁶.

После ухода Сомова из гимназии его место в жизни Димы занял энергичный, румяный, белозубый Дягилев, с которым они вместе учились, жили, работали, ездили за границу и поссорились в 1905 г., когда Дягилев публично обвинил Философова в посягательстве на своего юного лю­бовника.

Создав собственную балетную труппу, Дягилев получил новые возможности выбирать красивых и талантливых лю­бовников, которым он не только помогал делать карьеру, но в буквальном смысле слова формировал их личности⁴⁷. Эротические пристрастия Дягилева были запрограммирова­ны жестко, он увлекался только очень молодыми людьми. Его знаменитые любовники-танцовщики — Вацлав Нижинский, Леонид Мясин, Антон Долин, Сергей Лифарь — при­шли к нему 18-летними, а его последнее увлечение— ком­позитор и дирижер Игорь Маркевич — 16-летним. Власт­ный, нетерпимый и в то же время застенчивый (он стеснял­ся своего тела и никогда не раздевался на пляже), Дягилев не тратил времени на ухаживание. Пригласив подававшего надежды юношу к себе в гостиницу, он сразу же очаровы­вал его властными манерами, богатством обстановки и пер­спективой блестящей карьеры. Его обаяние и нажим были настолько сильны, что молодые люди просто не могли со­противляться. Мясин, который не хотел уезжать из Моск­вы, пришел к Дягилеву во второй раз с твердым решением отклонить предложение о переходе в дягилевскую труппу, но, к собственному удивлению, вместо «нет» ответил «да». Никто из этих юношей не испытывал к Дягилеву эротичес­кого влечения. Мясин и Маркевич, по-видимому, были гетеросексуалами, Нижинский до знакомства с Дягилевым был любовником князя Львова, а Дягилева больше боялся, чем любил. Работать и жить с Дягилевым было невероятно трудно. Он бывал груб на людях, отличался патологической ревностью (Лифарь называл его «Отеллушка»), ревнуя сво­их любимцев и к женщинам и к мужчинам, включая соб­ственных друзей, требовал безоговорочного подчинения во всем. Это касалось не только творческих проблем. Стоило Лифарю не надеть подаренную ему Дягилевым шляпу, как тот на него публично накричал: «Что? Она тебе не идет? Ты хочешь сказать, что у меня нет вкуса, что я не знаю своего ремесла? Вон с глаз моих, негодный щенок!» Однако он да­вал своим любовникам не только положение и роли, кото­рых они безусловно, заслуживали, но за которые в любой труппе идет жесткая конкуренция. Приблизив молодого че­ловека, Дягилев возил его с собой в Италию, таскал по концертам и музеям, формировал его художественный вкус и раскрывал его скрытые, неизвестные ему самому, таланты. Поскольку сам Дягилев не был ни танцовщиком, ни хореографом, между ним и его воспитанниками не могло быть профессионального соперничества, а получали они от него очень много, причем на всю жизнь. И хотя после не­скольких лет совместной жизни и работы их отношения обычно охладевали или заканчивались разрывом (как было с Нижинским и Мясиным), молодые люди вспоминали Дя­гилева благоговейно (исключением был Нижинский, с юности страдавший серьезным психическим заболеванием; уход от Дягилева, казавшийся ему освобождением, на са­мом деле усугубил его психические трудности).

Сплетни, случайные мальчики, ревности, измены — все это кажется мелким и ничтожным. Но за бытовыми отно­шениями часто скрывались глубокие внутренние драмы. Темная, трагическая сторона однополой любви особенно ясно выступает в отношениях Философова с Зинаидой Гип­пиус (1869-1945).

Близкий друг и секретарь Гиппиус Владимир Злобин очень точно назвал свою книгу о ней «Тяжелая душа»⁴⁸. Ее жизнен­ное кредо лучше всего выражено в словах — «мне надо то, чего на свете нет». Красивая женщина и одаренная поэтесса, Гиппиус чувствовала себя бисексуальной, многие современ­ники считали ее гермафродиткой. Из интимного дневника Гиппиус «Contes d'amour» (1893)⁴⁹ видно, что ей нравилось ухаживание и тянуло к некоторым мужчинам, но одновремен­но они ее отталкивали. «В моих мыслях, моих желаниях, в моем духе — я больше мужчина, в моем теле — я больше жен­щина. Но они так слиты, что я ничего не знаю»⁵⁰. Телесная сексуальность ей практически недоступна. Она обожает цело­ваться, потому что в поцелуе мужчина и женщина равны, но половой акт вызывает у нее отвращение и кажется безличным. В идеале «полового акта не будет», «акт обращен назад, вниз, в род, в деторождение»⁵¹.

Брак Гиппиус с Мережковским был чисто духовным, причем она играла в нем ведущую, мужскую роль. Все свои стихи она писала в мужском роде, единственное стихотво­рение, написанное от лица женщины, посвящено Философову, в которого она влюбилась летом 1899 г. при посещении Таормины, куда Мережковские приехали посмотреть знаменитые фотографии фон Гледена.

Влюбившись в Философова, она всячески старалась ото­рвать, «спасти» его от Дягилева; в конце концов, ей это уда­лось, но к Гиппиус он все равно не пришел. Летом 1905 г., когда Дима гостил у них в Крыму, она сама пришла к нему в комнату и попыталась форсировать физическое сближе­ние, но это только ускорило разрыв. Перед отъездом он подсунул ей под дверь письмо:

«Зина, пойми, прав я или не прав, сознателен или не­сознателен, и т. д. и т. д., следующий факт, именно факт остается, с которым я не могу справиться: мне физически отвратительны воспоминания о наших сближениях.

И тут вовсе не аскетизм, или грех, или вечный позор пола. Тут вне всего этого, нечто абсолютно иррациональ­ное, нечто специфическое.

В моих прежних половых отношениях был свой великий позор, но абсолютно иной, ничего общего с нынешним не имеющий. Была острая ненависть, злоба, ощущение позо­ра за привязанность к плоти, только к плоти.

Здесь же как раз обратное. При страшном устремлении к тебе всем духом, всем существом своим, у меня выросла какая-то ненависть к твоей плоти, коренящаяся в чем-то физиологическом...»⁵²

Хотя дружеские отношения между ними еще несколько лет продолжались, Философов даже жил у Мережковских, между ними всегда висела напряженность.

Заметное место в культуре Серебряного века занимает лесбийская любовь. Разумеется, этот феномен был извес­тен в России и раньше. Историки небезосновательно подо­зревают в этой склонности знаменитую подругу Екатери­ны II княгиню Екатерину Романовну Дашкову (1743— 1809)⁵³.

Отношение русского общества к лесбиянкам, как и к гомосексуалам, было отрицательно-брезгливым и ассоциирова­лось главным образом с проститутками. Характерен отзыв Чехова: «Погода в Москве хорошая, холеры нет, лесбосской любви тоже нет... Бррр!!! Воспоминания о тех особах, о которых Вы пишете мне, вызывают во мне тошноту, как будто я съел гнилую сардинку. В Москве их нет — и чудесно»⁵⁴.

Лесбиянки в Москве, конечно, были, но к уважаемым женщинам этот одиозный термин обычно не применяли, а эротические аспекты женской «романтической дружбы» предпочитали не замечать. Никому не приходило в голову подозревать что-то дурное в экзальтированной девичьей дружбе или «обожании», какое питали друг к другу и к лю­бимым воспитательницам благонравные воспитанницы ин­ститутов благородных девиц. Их описания в произведениях Лидии Чарской вызывали у читательниц только слезы уми­ления.

Достаточно спокойно воспринимала общественность и стабильные женские пары, обходившиеся без мужского об­щества. Одна из первых русских феминисток, основатель­ница литературного журнала «Северный вестник» Анна Евреинова (1844—1919) много лет прожила совместно со сво­ей подругой жизни Марией Федоровой, а Наталия Манасеина, жена известного ученого, даже оставила мужа ради совместной жизни с поэтессой-символисткой Поликсеной Соловьевой (1867—1924). Их отношения просто не воспри­нимались как сексуальные.

Первым художественным описанием лесбийской любви в русской прозе стала книга Лидии Зиновьевой-Аннибал «Тридцать три урода» (1907). Сюжет ее в высшей степени мелодраматичен. Актриса Вера расстраивает свадьбу моло­дой женщины, в которую она влюблена, покинутый жених кончает самоубийством, а две женщины начинают совмес­тную жизнь. В уставленной зеркалами комнате они востор­женно созерцают собственную красоту и предаются упои­тельным ласкам, на которые неспособны примитивные лю­бовники-мужчины. Видя себя глазами влюбленной Веры, юная красавица уже не может воспринимать себя иначе. Однажды она позирует нагой сразу 33 художникам, но на­рисованные ими портреты не удовлетворяют ее: вместо со­зданной Вериным воображением богини, художники-муж­чины нарисовали каждый собственную любовницу, «33 уро­да». Однако блаженство продолжается недолго. Болезненно ревнивая Вера понимает, что молодая женщина нужда­ется в общении и не может обойтись без мужского обще­ства, и мучается тем, что рано или поздно она потеряет ее. Когда девушка соглашается на поездку с одним художни­ком, Вера в отчаянии кончает с собой. Как и в аналогич­ных западных романах, лесбийская любовь кажется наваж­дением и заканчивается катастрофой.

Большинство любовных связей между женщинами оста­вались фактами их личной жизни, и только. Роман Мари­ны Цветаевой (1892-1941)⁵⁵ и Софьи Парнок (1885-1933)⁵⁶ оставил заметный след в русской поэзии.

Цветаева, по собственному признанию, уже в детстве «не в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну (и, может быть, в Татьяну немного больше), в них обоих вместе, в любовь. И ни одной своей вещи я потом не писала, не влюбившись одновременно в двух (в нее — немножко боль­ше), не в двух, а в их любовь»⁵⁷. Ограничивать себя чем-то одним она не хотела и не могла: «Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо ис­ключая обычное обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо ис­ключая необычное родное (редкое? — И. К.)— какая ску­ка!»⁵⁸

Парнок же любила исключительно женщин. Многих женщин.

Любовь Цветаевой и Парнок возникла буквально с пер­вого взгляда и была страстной с обеих сторон. Марина уже была замужем и имела двухлетнюю дочь, отношения с Пар­нок были для нее необычными.

Сердце сразу сказало: «Милая!»

Все тебе — наугад — простила я,

Ничего не знав, — даже имени!

О люби меня, о люби меня!⁵⁹

После встречи с Парнок Цветаева ощущает «ироничес­кую прелесть, Что Вы — не он»⁶⁰, и пытается разобраться в происшедшем, пользуясь традиционной терминологией господства и подчинения, но ничего не получается:

Кто был охотник? Кто — добыча?

Все дьявольски наоборот!..

В том поединке своеволий

Кто в чьей руке был только мяч?

Чье сердце: Ваше ли, мое ли,

Летело вскачь?

И все-таки — что ж это было?

Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?

Побеждена ль?⁶¹

Рано осиротевшей Марине виделось в Парнок нечто материнское:

В оны дни ты мне была, как мать,

Я в ночи тебя могла позвать,

Свет горячечный, свет бессонный.

Свет очей моих в ночи оны.

Незакатные оны дни,

Материнские и дочерние,

Незакатные, невечерние⁶².

В другом стихотворении она вспоминает:

Как я по Вашим узким пальчикам

Водила сонною щекой,

Как Вы меня дразнили мальчиком,

Как я Вам нравилась такой⁶³.

В отношении Парнок к Марине страсть действительно переплеталась с материнской нежностью:

«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою» — 

Ах, одностишья стрелой Сафо пронзила меня!

Ночью задумалась я над курчавой головкою,

Нежностью матери страсть в бешеном сердце сменя, —

«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою»⁶⁴.

Некоторое время подруги даже жили вместе. Появляясь на людях, они сидели обнявшись и курили по очереди одну и ту же сигарету, хотя продолжали обращаться друг к другу на «Вы». Расставаться с мужем Марина не собиралась, он и ближайшие родственники знали о романе, но тактично отходили на задний план. Бурный женский роман продол­жался недолго и закончился так же внезапно, как и начал­ся. Для Цветаевой это была большая драма. После их раз­рыва она ничего не желала слышать о Парнок и даже к из­вестию о ее смерти отнеслась равнодушно.

Героиней второго женского романа Цветаевой была мо­лодая актриса Софья Голлидэй. История этого романа рас­сказана в «Повести о Сонечке». Как и с Парнок, это была любовь с первого взгляда, причем она не мешала параллель­ным увлечениям мужчинами (Юрием Завадским и др.), об­суждение которых даже сближало подруг. Их взаимная лю­бовь была не столько страстной, сколь нежной. На сей раз ведущую роль играла Цветаева. То, что обе женщины были бисексуальны, облегчало взаимопонимание, но одновре­менно ставило предел их близости. Хотя они бесконечно важны друг для друга, ограничить этим свою жизнь они не могут как в силу социальных условий, так и чисто эмоцио­нально. В отличие от отношений с Парнок, связь которой с другой женщиной Цветаева восприняла как непроститель­ную измену, уход Сонечки ей был понятен: «Сонечка от меня ушла — в свою женскую судьбу. Ее неприход ко мне был только ее послушанием своему женскому назначению: любить мужчину — в конце концов все равно какого — и любить его одного до смерти.

Ни в одну из заповедей — я, моя к ней любовь, ее ко мне любовь, наша с ней любовь — не входила. О нас с ней в церкви не пели и в Евангелии не писали»⁶⁵.

Много лет спустя она скажет о ней сыну: «Так звали женщину, которую я больше всех женщин на свете люби­ла. А может быть — больше всех. Я думаю — больше все­го»⁶⁶.

Для Цветаевой временность лесбийской любви — не про­сто дань религиозным убеждениям и общественным услов­ностям. Для нее главное назначение женщины — дети, ко­торых однополая любовь не предусматривает. Именно эту проблему Цветаева обсуждает в своем адресованном Натали Барни «Письме к Амазонке» (написано в 1932—1934 гг., впервые напечатано по-французски в 1979 г.).

По мнению Цветаевой, в рассуждениях Барни есть одна лакуна, пробел, черная пустота — Ребенок. «Нельзя жить любовью. Единственное, что живет после любви, — это Ре­бенок»⁶⁷. Отсюда — женская потребность иметь ребенка. Но «эта отчаянная жажда появляется у одной, младшей, той, которая более она. Старшей не нужен ребенок, для ее ма­теринства есть подруга. «Ты моя подруга, ты — мой Бог, ты — мое все».

Но младшая хочет не быть любимым ребенком, а иметь ребенка, чтобы любить.

И она, начавшая с нехотенья ребенка от него, кончит хотением ребенка от нее. А раз этого не дано, однажды она уйдет, любящая и преследуемая истой и бессильной ревно­стью подруги, — а еще однажды она очутится, сокрушенная, в объятиях первого встречного»⁶⁸. В результате мужчи­на из преследователя превращается в спасителя, а любимая подруга — во врага.

Старшая же обречена на одиночество. Она слишком гор­да, чтобы любить собаку, она не хочет ни животных, ни сирот, ни приятельниц. «Она обитает на острове. Она со­здает остров. Самое она — остров. Остров, с необъятной колонией душ»⁶⁹. Она похожа на остров или на плакучую одинокую иву. «Никогда не красясь, не румянясь, не мо­лодясь, никогда не выказываясь и не подделываясь, она оставляет все это стареющим «нормальным»... Когда я вижу отчаявшуюся иву, я — понимаю Сафо»⁷⁰.

В рассуждениях Цветаевой чувствуется рефлексия об ее собственных отношениях с Парнок. Современные лесбиян­ки нашли бы немало возражений на доводы Цветаевой. Но для Цветаевой любовь к женщине — только часть, немного больше половины ее сложной натуры. Да и время, когда все это происходило и осмысливалось, совсем не похоже на сегодняшнее.

Октябрьская революция прервала естественный процесс развития гомосексуальной культуры в России. Большевики ненавидели всякую сексуальность, которая не поддавалась

государственному контролю и не имела репродуктивного значения. Кроме того, как и европейские левые, они ас­социировали однополую любовь с разложением господству­ющих классов и были убеждены, что с победой пролетарс­кой революции все сексуальные извращения исчезнут.

Инициатива отмены антигомосексуального законодатель­ства после Февральской революции принадлежала не боль­шевикам, а кадетам и анархистам. Тем не менее после Ок­тября, с отменой старого Уложения о наказаниях соот­ветствующие его статьи также утратили силу. В уголовных кодексах РСФСР 1922 и 1926 гг. гомосексуализм не упоми­нается, хотя там, где он был сильнее всего распространен, в исламских республиках Азербайджане, Туркмении и Узбе­кистане, а также в христианской Грузии соответствующие законы сохранились.

Советские медики и юристы очень гордились прогрессив­ностью своего законодательства. На Копенгагенском конг­рессе Всемирной лиги сексуальных реформ (1928) оно даже ставилось в пример другим странам. В 1930 г. Марк Серейский писал в Большой Советской энциклопедии: «Советс­кое законодательство не знает так называемых преступле­ний, направленных против нравственности. Наше законо­дательство, исходя из принципа защиты общества, предус­матривает наказание лишь в тех случаях, когда объектом интереса гомосексуалистов становятся малолетние и несо­вершеннолетние ...»⁷'

Однако формальная декриминализация содомии не озна­чала прекращения уголовных преследований гомосексуалов под флагом борьбы с совращением несовершеннолетних и с «непристойным поведением». Осенью 1922 г., уже после опубликования нового уголовного кодекса, в Петрограде состоялся громкий процесс над группой военных моряков, собиравшихся в частной квартире, в качестве эксперта об­винения выступал В. М. Бехтерев. В другом случае пресле­дованию подверглась пара лесбиянок, одна из которых «не­законно» сменила имя с «Евгении» на «Евгения», причем они отказались подчиниться требованию расторгнуть свой фактический брак.

Официальная позиция советской медицины и юриспру­денции в 1920-е годы сводилась к тому, что гомосексуализм не преступление, а трудноизлечимая или даже вовсе неиз­лечимая болезнь: «Понимая неправильность развития гомо­сексуалиста, общество не возлагает и не может возлагать вину за нее на носителя этих особенностей... Подчеркивая значение истоков, откуда такая аномалия растет, наше об­щество рядом профилактических и оздоровительных мер со­здает все необходимые условия к тому, чтобы жизненные столкновения гомосексуалистов были возможно безболез­неннее и чтобы отчужденность, свойственная им, рассоса­лась в новом коллективе»⁷².

Уже в 1920-х годах возможности открытого философско­го и художественного обсуждения этой темы, открывшиеся в начале века, были сведены на нет. Дальше стало еще хуже. 17 декабря 1933 г. было опубликовано Постановление ВЦИК, которое 7 марта 1934 г. стало законом, согласно которому мужеложство снова стало уголовным преступлени­ем, эта норма вошла в уголовные кодексы всех советских республик. По статье 121 Уголовного кодекса РСФСР му­желожство каралось лишением свободы на срок до 5 лет, а в случае применения физического насилия или его угроз, или в отношении несовершеннолетнего, или с использова­нием зависимого положения потерпевшего — на срок до 8 лет. В январе 1936 г. нарком юстиции Николай Крыленко заявил, что гомосексуализм — продукт разложения эксплу­ататорских классов, которые не знают, что делать; в социа­листическом обществе, основанном на здоровых принци­пах, таким людям, по словам Крыленко, вообще не долж­но быть места. Гомосексуализм был, таким образом, пря­мо «увязан» с контрреволюцией.

Позже советские юристы и медики говорили о гомосек­суализме преимущественно как о проявлении «морального разложения буржуазии», дословно повторяя аргументы гер­манских фашистов.

Статья 121 затрагивала судьбы многих тысяч людей. В 1930—1980-х годах по ней ежегодно осуждались и отправля­лись в тюрьмы и лагеря около 1000 мужчин. В конце 1980-х их число стало уменьшаться. По данным Министерства юс­тиции РФ, в 1989 г. по статье 121 в России были пригово­рены 538 человек, в 1990 г. — 497, в 1991 г. — 462, в пер­вом полугодии 1992 г. — 227 человек. Правда, неизвестно, как распределялись при этом осужденные по ст. 121.1 и 121.2, а также входят ли в это число люди, осужденные уже в местах заключения, число которых может быть значитель­ным. По сведениям МВД, на момент отмены статьи 121.1 27 мая 1993 г. в местах лишения свободы находилось 73 муж­чины, осужденных исключительно за добровольные сексу­альные отношения со взрослыми мужчинами, и 192 мужчи­ны, отбывающих срок по совокупности этой и нескольких других статей⁷³.

Советская пенитенциарная система сама продуцировала гомосексуальность. Криминальная сексуальная символика, язык и ритуалы везде и всюду тесно связаны с иерархичес­кими отношениями власти, господства и подчинения, они более или менее стабильны и универсальны почти во всех закрытых мужских сообществах. В криминальной среде ре­альное или символическое, условное (достаточно произне­сти, даже не зная их смысла, определенные слова или вы­полнить некий ритуал) изнасилование — прежде всего сред­ство установления или поддержания властных отношений⁷⁴. Жертва, как бы она ни сопротивлялась, утрачивает свое мужское достоинство и престиж, а насильник, напротив, их повышает. При «смене власти» прежние вожаки, в свою очередь, насилуются и тем самым необратимо опускаются вниз иерархии. Дело не в сексуальной ориентации и даже не в отсутствии женщин, а в основанных на грубой силе со­циальных отношениях господства и подчинения и освяща­ющей их знаковой системе, которая навязывается всем вновь пришедшим и передается из поколения в поколение.

Самые вероятные кандидаты на изнасилование — моло­дые заключенные. При медико-социологическом исследо­вании 246 заключенных, имевших известные лагерной ад­министрации гомосексуальные контакты, каждый второй сказал, что был изнасилован уже в камере предварительно­го заключения, 39% — по дороге в колонию и 11% — в самом лагере⁷⁵. Большинство этих мужчин ранее не имели го­мосексуального опыта, но после изнасилования, сделавше­го их «опущенными», у них уже не было пути назад.

Ужасающее положение «опущенных» и разгул сексуаль­ного насилия в тюрьмах и лагерях подробно описаны в мно­гочисленных диссидентских воспоминаниях (Андрея Амаль­рика, Эдуарда Кузнецова, Вадима Делоне, Леонида Ламма и др.) и рассказах тех, кто сам сидел по 121-й статье или стал жертвой сексуального насилия в лагере (Геннадий Три­фонов, Павел Масальский, Валерий Климов и др.)⁷⁶.

«В пидоры попадают не только те, кто на воле имел склонность к гомосексуализму (в самом лагере предосуди­тельна только пассивная роль), но и по самым разным по­водам. Иногда достаточно иметь миловидную внешность и слабый характер. Скажем, привели отряд в баню. Помы­лись (какое там мытье: кран один на сто человек, шаек не хватает, душ не работает), вышли в предбанник. Распоря­жающийся вор обводит всех оценивающим взглядом. Реша­ет: «Ты, ты и ты — остаетесь на уборку», — и нехорошо ус­мехается. Пареньки, на которых пал выбор, уходят назад в банное помещение. В предбанник с гоготом вваливается гурьба знатных воров. Они раздеваются и, сизо-голубые от сплошной наколки, поигрывая мускулами, проходят туда, где только что исчезли наши ребята. Отряд уводят. По­здним вечером ребята возвращаются заплаканные и кучкой забиваются в угол. К ним никто не подходит. Участь их оп­ределена»⁷⁷.

Сходная, хотя и менее жесткая система, бытовала и в женских лагерях⁷⁸, где грубые, мужеподобные и носящие мужские имена «коблы» помыкали зависящими от них «ко­вырялками». Эти сексуальные роли были необратимы. Если мужчинам-уголовникам удавалось прорваться в женский ла­герь, высшей доблестью считалось изнасиловать «кобла», который после этого был обязан покончить самоубийством.

Администрация тюрьмы или лагеря даже при желании практически бессильна изменить эти отношения, предпочи­тая использовать их в собственных целях.

Угроза «опидарасить» часто использовалась следователями и охраной лагерей, чтобы получить от жертвы нужные показания или завербовать ее.

Вообще говоря, нравы советских тюрем и принятые в них ритуалы, язык и символы мало чем отличались от амери­канских или иных пенитенциарных учреждений, но советс­кие тюрьмы значительно менее благоустроены, чем запад­ные, поэтому здесь все еще более жестоко и страшно. Из криминальной субкультуры, которая пронизала собой все стороны жизни советского общества, соответствующие нра­вы распространились и в армии. «Неуставные отношения», дедовщина, тираническая власть старослужащих над ново­бранцами, часто включают явные или скрытые элементы сексуального насилия. При этом ни жертвы, ни насильни­ки не обязательно гомосексуалы, просто слабые вынужде­ны подчиняться более сильным, а гомосексуальный акт зак­репляет эти отношения. По словам анонимного автора, опросившего более 600 военнослужащих, «техника изнаси­лования повсюду одна и та же: как правило, после отбоя двое-трое старослужащих отводят намеченную жертву в су­шилку, каптерку или другое уединенное место (раньше по­пулярны были ленинские комнаты) и, подкрепляя свою просьбу кулаками, предлагают «обслужить дедушку». В об мен на уступчивость «солобону» предлагается «хороша, жизнь» — освобождение от нарядов и покровительство.

Выполняются обещания крайне редко, и легковерный, о сексуальной роли которого становится скоро известно всей роте, весь срок службы несет двойные тяготы и навсегда ос­тается «сынком», прислуживая даже ребятам своего призы­ва.

Статья 121 дамокловым мечом нависала и над теми, кто не сидел в тюрьмах. Милиция и КГБ вели списки всех дей­ствительных и подозреваемых гомосексуалов, используя эту информацию в целях шантажа. Эти списки, разумеется, существуют и поныне.

Поскольку однополая любовь в любой форме была вне закона, до конца 1991 г. «голубым» было негде открыто встречаться с себе подобными. В больших городах суще­ствовали известные места, так называемые «плешки», где собирался соответствующий контингент, однако страх ра­зоблачения и шантажа лишает такие контакты человеческо­го тепла и интимности. Экстенсивный безличный секс рез­ко увеличивал риск заражения венерическими заболевания­ми. Опасаясь разоблачения, люди избегали обращаться к врачам или делали это слишком поздно. В Москве поздние сроки госпитализации по поводу сифилиса были отмечены у 84% гомосексуалов. Еще труднее было выявить источник их заражения. По данным К. К. Борисенко, процент вы­явления источников заражения сифилисом у мужчин-гомосексуалов не превышал 7,5—10%, тогда как у остальных он составлял 50—70%⁷⁹.

Ни о какой правовой защите гомосексуалов не могло быть и речи. Организованные группы хулиганов, иногда при негласной поддержке милиции, провоцируют, шанта­жируют, грабят, избивают и даже убивают «голубых», ли­цемерно изображая себя защитниками общественной нрав­ственности и называя действия «ремонтом». Поскольку го­мосексуалы боялись сообщать о таких случаях в милицию, большая часть этих преступлений оставалась безнаказанной, а потом работники милиции их же самих обвиняли в том, что они являются рассадниками преступности. Убийства с целью ограбления сплошь и рядом изображались следствием якобы свойственной гомосексуалам особой патологической ревностью и т. д.

Статью 121 нередко использовали также для расправы с инакомыслящими, набавления лагерных сроков и т. д. Часто из этих дел явственно торчали ослиные уши КГБ. Так было, например, в начале 1980-х годов с известным ленинградским археологом Львом Клейном, процесс кото­рого с начала и до конца дирижировался местным КГБ, с грубым нарушением всех процессуальных норм. Примене­ние закона было избирательным. Известные деятели куль­туры, если они не вступали с конфликт с властями, пользовались своего рода иммунитетом, на их «наклоннос­ти» смотрели сквозь пальцы. Но стоило не угодить влия­тельному начальству, как закон тут же пускался в дело. Так сломали жизнь великого армянского кинорежиссера Сергея Параджанова и вынудили писать покаянные письма поэта Геннадия Трифонова. Во второй половине 1980-х го­дов подвергли позорному суду, уволили с работы и лиши­ли почетных званий главного режиссера Ленинградского театра юного зрителя народного артиста РСФСР Зиновия Корогодского и т. д.

Первая антигомосексуальная кампания в советской прес­се была очень короткой. Уже в середине 1930-х годов на его счет установилось полное и абсолютное молчание. Гомосек­суализм просто нигде и никак не упоминался, став в бук­вальном смысле «неназываемым». Заговор молчания рас­пространялся даже на такие академические сюжеты, как фаллические культы или античная педерастия. В сборнике русских переводов Марциала было выпущено 88 стихотворе­ний, в основном те, где упоминалась педерастия или ораль­ный секс. При переводе арабской поэзии любовные стихи, обращенные к мальчикам, переадресовывались девушкам, и тому подобное⁸⁰.

Мрачный заговор молчания еще больше усиливал психо­логическую трагедию советских «голубых»: они не могли даже выработать адекватного самосознания и понять, кто же они такие. Мало чем помогала им и медицина. Когда в 1970-х годах стали выходить первые книги по сексопатоло­гии, гомосексуализм трактовался в них как опасное «поло­вое извращение», болезнь, подлежащая лечению. Даже на­иболее либеральные и просвещенные советские сексопато­логи и психиатры, поддерживавшие декриминализацию го­мосексуализма, за редкими исключениями по сей день счи­тают его болезнью и воспроизводят в своих трудах многочис­ленные нелепости и отрицательные стереотипы, существу­ющие в массовом сознании. В первом и единственном в то время учебном пособии по половому просвещению для учи­телей, изданном тиражом в 1 миллион экземпляров, гомо­сексуализм определялся как опасная патология и «посяга­тельство на нормальный уклад в области половых отноше­ний»⁸¹.

Эпидемия СПИДа еще больше ухудшила положение. В 1986 г. заместитель министра здравоохранения и Главный санитарный врач СССР академик медицины Николай Бургасов публично заявил: «У нас в стране отсутствуют условия для массового распространения заболевания: гомосексуа­лизм как тяжкое половое извращение преследуется законом (статья УК РСФСР 121), проводится постоянная работа по разъяснению вреда наркотиков»⁸². Когда СПИД уже появил­ся в СССР, руководители государственной эпидемиологи­ческой программы президент Академии медицинских наук В. И. Покровский и его сын В. В. Покровский в своих пуб­личных выступлениях опять-таки винили во всем гомосексуалов, представляя их носителями не только вируса приоб­ретенного иммунодефицита, но и всякого прочего зла. Даже на страницах либерального «Огонька» первая советс­кая жертва страшной болезни — инженер-гомосексуал, за­разившийся в Африке, — описывалась с отвращением и осуждением.

Тем не менее гласность в сочетании с угрозой СПИДа сделала возможным более или менее открытое обсуждение проблем сексуальной ориентации сначала в научной, а за­тем и в массовой литературе. Начиная с 1987 г. вопрос о том, что такое гомосексуализм и как относиться к «голу­бым» — считать ли их больными, преступниками или жерт­вами судьбы, — стал широко обсуждаться на страницах мас­совой, особенно молодежной, печати («Московский ком­сомолец», «Комсомольская правда», «Собеседник», «Мо­лодой коммунист», «Литературная газета», «Огонек», «Ар­гументы и факты», «СПИД-инфо», «Юность», «Парус», некоторые местные газеты), по радио и на телевидении. Из журналистских очерков и опубликованных писем гомосексуалов, лесбиянок и их родителей рядовые советские люди впервые стали узнавать об искалеченных судьбах, милицей­ском произволе, судебных репрессиях, сексуальном наси­лии в тюрьмах, лагерях, в армии и о трагическом, неиз­бывном одиночестве людей, обреченных жить в постоянном страхе и не могущих встретить себе подобных. Каждая та­кая публикация вызывала целый поток противоречивых от­кликов.

Проблема декриминализации гомосексуализма в юридических кругах обсуждалась давно. О нелогичности статьи 121 Уголовного кодекса РСФСР говорилось уже в учебнике уголовного права М. Шаргородского и П. Осипова (1973)⁸³. Ведущий советский юрист в области половых преступлений профессор А. Н. Игнатов поднимал этот вопрос перед ру­ководством Министерства внутренних дел СССР в 1979 т. Сам я безуспешно пытался опубликовать статью на эту тему в журнале «Советское государство и право» в 1982 г.

Процесс декриминализации гомосексуальности затянул­ся до 27 мая 1993 г., когда был опубликован Закон о внесе­нии изменений в Уголовный кодекс РСФСР, Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР и Исправительно-трудовой кодекс РСФСР, который отменил статью 121.1. Сделано это было главным образом под давлением международного общественного мнения, чтобы облегчить вступление России в Совет Европы, без широкого оповещения и разъяснения в средствах массовой информации. После этого разверну­лась борьба вокруг нового Уголовного кодекса РФ⁸⁴.

В конечном итоге был принят компромиссный вариант. В новом УК, вступившем в силу 1 января 1997 г., особой статьи о мужеложстве нет, но статья 132 «Насильственные действия сексуального характера» предусматривает, что «му­желожство, лесбиянство или иные действия сексуального характера с применением насилия или угрозы его примене­ния к потерпевшему (потерпевшей) или к другим лицам либо с использованием беспомощного положения потерпев­шего (потерпевшей) наказываются лишением свободы на срок от трех до шести лет».

Исчезло и фигурировавшее в разных вариантах законо­проекта «удовлетворение половой потребности в извращен­ных формах». Статья 133 карает «понуждение лица к поло­вому сношению, мужеложству, лесбиянству или соверше­нию иных действий сексуального характера путем шантажа, угрозы уничтожения, повреждения или изъятия имущества либо с использованием материальной или иной зависимос­ти потерпевшего».

Упоминание лесбиянства, которого не было ни в одном русском уголовном законодательстве, формально есть шаг назад, но фактически это своеобразная, хотя довольно ко­мичная, дань принципу равенства полов. Отказаться от упоминания мужеложства законодатели не решились, но наказываются только насильственные действия. И, что очень важно, статьей 134 установлен единый легальный воз­раст начала сексуальной жизни — 16 лет, независимо от пола участников (в первом варианте, принятом Думой пре­дыдущего созыва, он был ниже — 14 лет). Так что в этом отношении Россия сделала большой шаг вперед.

Но как бы ни менялось законодательство, реальное по­ложение сексуальных меньшинств зависит не только и не столько от нормы закона, сколько от состояния обществен­ной психологии.

Советское общество отличалось крайней нетерпимостью к любому инакомыслию и необычному поведению, даже совершенно невинному. Гомосексуалы же были самой стиг­матизированной социальной группой. По данным всесоюз­ного опроса ВЦИОМ, в ноябре 1989 г. на вопрос «Как сле­довало бы поступать с гомосексуалистами?» 33% опрошен­ных ответили — «ликвидировать», 30% — «изолировать», 10% — «предоставить самим себе» и только 6% — «помо­гать». Отношение к ним было значительно хуже, чем к про­ституткам, наркоманам, неполноценным от рождения, больным СПИДом, бродягам, алкоголикам и выдуманным (и потому особенно опасным) «рокерам».

В 1994 г. опрос ВЦИОМ выявил некоторый общий рост толерантности россиян по сравнению с 1989 г., в том чис­ле — по отношению к «голубым». Количество желающих «ликвидировать» их уменьшилось с 31% в 1989г. (здесь и дальше приводятся данные только по России, а не по Со­юзу, как выше) до 22% в 1994 г. За «изоляцию» вместо 32% высказались 23%. Напротив, за «помощь» высказались 8% вместо 6, а за то, чтобы предоставить их самим себе — 29 вместо 12%, рост в 2,5 раза⁸⁵. Выразительны социально-воз­растные параметры этого опроса. Предоставить гомосексуалов самим себе готовы 40,8% людей моложе 24 лет и толь­ко 12,3% тех, кто старше 55. Среди людей с высшим и не­законченным высшим образованием этот вариант ответа выбрали 43,4, а с образованием ниже среднего — 20,4% оп­рошенных.

В июне 1993 г. на вопрос ВЦИОМ «Как бы вы оцени­ли по шкале от 1 до 5 поведение людей, которые имеют гомосексуальные связи?» отрицательный полюс («это зас­луживает осуждения») выбрали 69,4% мужчин и 71,6% женщин, а положительный полюс («не вижу в этом ниче­го предосудительного») — только 8,8 и 7,8%. Но при раз­бивке по возрасту в младшей возрастной группе (от 16 до 25 лет) полярные ответы соотносятся как 54,3: 18,5, а в старшей (старше 55 лет)— как 82,6 : 4,1. Сходная картина и с образовательным уровнем. Интересны также «проме­жуточные» группы, которые помещают гомосексуальность где-то между девиацией и нормой, не расставляя оконча­тельных акцентов. В целом по выборке таковых 16%, но среди молодых и высокообразованных — 25, а среди сту­дентов — 30%.

В июле 1994 г. на вопрос ВЦИОМ «Как вы относитесь к гомосексуалистам?» (опрошено 1779 человек) благожела­тельную позицию («очень положительно» и «скорее положи­тельно») заняли около 9%, нейтральную — 23, негативную («очень отрицательно» и «скорее отрицательно») — 46% муж­чин и женщин; 12% затруднились ответить. На вопрос «Как вы считаете, должны ли гомосексуалисты обладать равны­ми со всеми правами?» голоса разделились: около 38% ска­зали «да», 41% — «нет» и 21% затруднились ответить.

В нашем опросе 16—19-летних молодых людей в 1995 г. на вопрос «Как вы относитесь к гомосексуалам?» 29% юно­шей и 37% девушек ответили «Никак не отношусь, никогда об этом не думал». Вариант «С симпатией и пониманием» выбрали 2,6% юношей и 9,3% девушек, нейтральное отно­шение («не вижу в этом ничего особенного») — 19,2 и 32,5% и отрицательное («испытываю к ним отвращение») — 48,4% юношей и 21,2% девушек.

В опросе учащихся 7—9-х классов 16 школ в 1997 г. с суждением «Гомосексуальные отношения не должны осуж­даться, это личное дело каждого» полностью согласились 37,7% мальчиков и 53% девочек, скорее согласны, чем несогласны 17 и 19%. Подростки в этом вопросе значитель­но, в 2—3 раза, терпимее своих родителей и учителей.

Хотя тенденции развития в России в этом вопросе те же, что и в странах Запада, вопрос о сексуальных меньшинствах остается чрезвычайно сложным и политически острым.

После провала августовского (1991) путча и затем отме­ны статьи 121.1 их положение заметно улучшилось. Одно­полая любовь стала модной темой средств массовой инфор­мации и искусства⁸⁶. Проблемы геев и лесбиянок открыто обсуждаются на ТВ и в массовых газетах. В кинотеатрах и по телевидению идут классические фильмы Джармена, Ви­сконти и др. Гомосексуальные аллюзии уже мало кого шо­кируют. Широкий читатель впервые открыл для себя по­эзию Михаила Кузмина и его роман «Крылья». Опублико­вано исследование покойной С. В. Поляковой о взаимоот­ношениях Марины Цветаевой и Софьи Парнок. На русский язык переведены произведения Жана Жене, Джеймса Бол­дуина, Трумэна Капоте, Юкио Мисимы, Уильяма Берроуза, стихи Кавафиса, воспоминания Жана Марэ и т. д. Опубликован двухтомник талантливого русского писателя, актера и режиссера Евгения Харитонова (1941—1981). Про­блемы однополой любви сочувственно обсуждаются в про­изведениях Василия Аксенова, Владимира Маканина и Ев­гения Попова. Шумный успех имела поставленная Романом Виктюком пьеса Николая Коляды «Рогатка». Яркий и пси­хологически точный стихотворный цикл «Мой нежный лас­ковый друг» опубликовал Дмитрий Александрович Пригов. Привлекает внимание лирика Александра Шаталова. В 1990-х годах в русской литературе «по теме» появились мо­лодые имена Дмитрия Кузьмина, Ярослава Могутина, Александра Ильянена, Алексея Пурина, Дмитрия Волчека, Александра Анашевича, Натальи Шарандак и др. Хотя творчество этих авторов очень различно и рассчитано на раз­ных читателей (например, Могутин больше известен как скандальный журналист), в каком-то смысле они делают общее дело, прорывая многолетний заговор молчания и де­лая однополую любовь объектом художественного творчест­ва. Интерес к этой проблематике проявляют не только собственно геевские издания, но и органы молодежного худо­жественного авангарда, такие, как «Митин журнал» и «Птюч».

Многое меняется в повседневном быту. В Москве и Пе­тербурге открыто функционируют «голубые» дискотеки и бары. Геи и лесбиянки имеют региональные правозащитные и культурные организации в Москве, Петербурге, Барнау­ле, Ростове, Нижнем Тагиле, Калуге, Мурманске, Омске, Томске, Ярославле и некоторых других городах.

Однако нападки на гомосексуалов в коммунистической и националистической прессе не прекратились. Никаких за­конов, ограждающих геев и лесбиянок от дискриминации и диффамации, в России нет и не предвидится, хотя фактов такого рода очень много.

Глава российской антиспидовской службы В. В. Покров­ский несколько раз публично поддерживал декриминализа­цию гомосексуальности, но в программной статье о мерах по профилактике СПИДа он говорит о «моральной деграда­ции населения», проявляющейся, в частности, в «гомосексуализации культуры»⁸⁷. Однополая любовь для него — такое же зло, как сексуальная распущенность, наркомания и про­ституция.

Гомофобские настроения не обязательно связаны с фа­шизмом или свойственной советской «репрессивной психи­атрии» нетерпимостью к различиям. Сенсационность и, я бы сказал, вызывающий эксгибиционизм, с которым рос­сийская пресса пишет об этих сюжетах, вызывают протест даже у некоторых либеральных интеллигентов. На встрече деятелей российской интеллигенции с президентской адми­нистрацией 19 августа 1996 г. выдающийся писатель Фазиль Искандер, поддержанный пианистом Николаем Петровым, предложил даже ввести нравственную цензуру «в связи с нашествием на телеэкраны агрессивной прослойки секс-меньшинств» — «всяких пенкиных и моисеевых». По словам газетного отчета, «вялое сопротивление «духу цензуры» ока­зал только Мстислав Ростропович, сказав: «Лишь благода­ря знакомству с творчеством Элтона Джона я понял, что такое «рок»⁸⁸.

Неоднозначно выглядит и собственная политическая ак­тивность геев и лесбиянок. В первые годы гласности за них говорили исключительно «эксперты», в тональности отчуж­денного сочувствия. Затем жертвы стали борцами. 28—30 мая 1990 г. в Таллине при поддержке ряда зарубежных гей-сообществ состоялась первая на территории СССР междуна­родная научная конференция о положении сексуальных меньшинств и о меняющемся отношении к однополой люб­ви в Европе XX в.⁸⁹ В конференции приняли участие вид­ные зарубежные ученые Джеффри Уикс, Герт Хекма и др. Конференция способствовала росту самосознания и прояс­нению социальной идентичности советских геев и лесбия­нок. Эта анкета распространялась также и в России.

В конце 1989 г. в Москве была создана первая «Ассоци­ация сексуальных меньшинств (Союз лесбиянок и гомосек­суалистов)». Программа АСМ подчеркивала, что это «преж­де всего правозащитная организация, ее основная цель — полное равноправие людей различной сексуальной ориента­ции». Главные задачи АСМ: борьба за отмену ст. 121.1; из­менение общественного отношения (точнее, предрассуд­ков) к сексуальным меньшинствам, с использованием для этого возможностей официальной прессы; социальная реа­билитация больных СПИДом; издание газеты «Тема» и дру­гих материалов; помощь людям в поисках друзей и едино­мышленников, пропаганда безопасного секса и сбор ин­формации о преследовании гомосексуалов. Формального членства АСМ не имела, присоединиться мог любой чело­век старше 18 лет.

В «СПИД-инфо» было напечатано обращение АСМ к Президенту СССР и Верховным Советам СССР и союзных республик, подписанное В. Ортановым, К. Евгеньевым и А. Зубовым, с просьбой отменить дискриминационные ста­тьи уголовного кодекса и объявить амнистию тем, кто был осужден по этим статьям. Одновременно они заявили «о своем безусловном осуждении любых попыток растления малолетних и насилия, в какой бы форме и по отношению к лицам какого бы пола и кем бы эти попытки ни предпри­нимались». «Мы никого не стремимся обратить в свою веру, но мы таковы, какими нас сделала природа. Помо­гите нам перестать бояться. Мы — часть вашей жизни и ва­шей духовности. Это не наш и не ваш выбор»⁹⁰.

Однако в постсоветском обществе все социальные движе­ния сразу же начинают дробиться на группы и фракции, которые не хотят работать совместно. Геи не были исклю­чением. Сразу же после выхода второго пробного номера «Темы» в АСМ произошел раскол. Люди, подписавшие из­ложенную выше декларацию, вышли из АСМ, которая ре­ально перестала существовать, а возникший на ее месте Московский Союз лесбиянок и гомосексуалистов (МСЛГ) возглавили Евгения Дебрянская и 24-летний студент Роман Калинин, который стал единоличным издателем и редакто­ром газеты «Тема». В октябре 1990 г. «Тема» была офици­ально зарегистрирована Моссоветом как его частная газета.

Создание АСМ и официальная регистрация «Темы» от­крывали перед «голубыми» большие возможности. То, что нашлись мужественные люди, которые выступили с от­крытым забралом, требуя не снисхождения, а гражданских прав, было важным нравственным почином. Этот почин нашел поддержку у международных правозащитных органи­заций, в частности основанной в 1991 г. и базирующейся в Сан-Франциско Международной комиссии по правам че­ловека для гомосексуалов и лесбиянок (МКПЧГЛ) во гла­ве с Джули Дорф. Но какими средствами продолжать борьбу?

Лидеры МСЛГ, заручившись политической и финансо­вой поддержкой американских гей-организаций, решили действовать путем уличных митингов и демонстраций под хлесткими политическими лозунгами, рассчитанными не столько на соотечественников, сколько на западных коррес­пондентов. Радикальным американским гей-активистам эта тактика импонировала. На собранные в США средства летом 1991 г. в Ленинграде и Москве Международной организаци­ей «Тема» был проведен международный симпозиум по пра­вам гомосексуалистов и лесбиянок и борьбе со СПИДом. Пленарные заседания происходили в больших конференц-залах. Одновременно впервые в СССР открыто демонстрировались несколько «голубых» и лесбиянских фильмов. От намеченного парада на Красной площади под лозунгом «Превратим Красные Площади в Розовые Треугольники» (ни американцы, ни их московские партнеры не знали, что Красная площадь не коммунистический символ, а древнее название, такой лозунг для русского человека звучал бы от­кровенно провокационно и оскорбительно) в последний момент благоразумно отказались, ограничившись более скромной манифестацией у Моссовета.

Но Москва не Сан-Франциско, а политический радика­лизм не всегда дает ожидаемые результаты. Требования Ли­бертарианской партии, в которую входил МСЛГ, о легали­зации сексуальных меньшинств, проституции и наркоти­ков, каждое в отдельности были достаточно серьезны, но взятые все вместе и без аргументов — а в прессу попадали только голые лозунги — они лишь подкрепляли стереотип, что гомосексуализм, проституция и наркомания — явления одного порядка и что никакого снисхождения «этим людям» оказывать нельзя.

Осенью 1990 г. коммунистическая и националистическая пресса раздула страшный скандал вокруг опубликованного в московской районной газете «Каретный ряд» интервью Калинина, где говорилось, что АСМ защищает права не только гомосексуалов и лесбиянок, но и педофилов, зоофилов и некрофилов:

«Сам я детьми не занимаюсь, а вообще позиция Ассоци­ации такая: статью за развращение несовершеннолетних надо убрать из Уголовного кодекса. Мы против насилия, но если все происходит по взаимному согласию — это норма в любом возрасте, в любом сочетании полов. Где берут? Есть свои каналы: ребенок стоит 3—5 тысяч. Педофил получает изысканнейшее наслаждение, ведь ребенок — это прекрас­ное тело и душа, еще ничем не замутненная...

— А трупы для некрофилов?

— Тут тоже нет проблем, одни некрофилы работают в моргах, на «скорой помощи», на кладбищах. Другие — до­говариваются с ними»⁹¹.

Было ли все это сказано именно так, или подгулявшая компания решила просто поиздеваться над юным непрофес­сиональным журналистом — не столь важно. Сенсационное сообщение никому не известного «Каретного ряда» сразу же подхватили ТАСС, «Советская Россия», «Правда», «Се­мья», невзоровские «600 секунд». Пропагандистская кам­пания была направлена против демократического Моссове­та, который яростно обвиняли в поощрении половых извращений и порнографии. На некоторых предприятиях далеко от Москвы организовывались митинги протеста, принима­лись резолюции с требованиями немедленного переизбра­ния Моссовета и, во всяком случае, абсолютного запреще­ния «Темы» и Ассоциации сексуальных меньшинств. Пере­полошились родители: в стране и так растет преступность, детей страшно выпускать на улицу, а тут открыто защища­ют педофилию и торговлю детьми!

Демократическая пресса справедливо расценила сообще­ние ТАСС и прочие подобные публикации как умышленную политическую провокацию. Началась газетная война. Мос­совет подал в суд на «Каретный ряд», доказывая, что в про­грамме зарегистрированной им газеты «Тема» ничего подоб­ного не содержалось (не было этого и в ее номерах, вышед­ших до регистрации), АСМ же Моссовет вообще не регист­рировал и отвечать за нее не может. Суд признал претен­зии Моссовета справедливыми и обязал «Каретный ряд» принести печатные извинения. Испугавшись следующего судебного процесса, извинилась, повторив, однако, свои выпады против «Темы» и сексуальных меньшинств, и «Правда»⁹². Так что Моссовет свою честь защитил.

Но моральный урон, нанесенный репутации сексуальных меньшинств, от этого не уменьшился. В ходе печатной полемики обе стороны старались прежде всего отмежеваться от непопулярных «сексуальных меньшинств». Коммунисти­ческая пресса обвиняла в их поощрении Моссовет, Моссо­вет же доказывал, что именно коммунистическая печать со­зданной ею шумихой делает им рекламу. Только еженедель­ник «Аргументы и факты» напечатал в это время статью, защищавшую принципиальную законность, правомерность и необходимость легального существования подобных ассоциаций, несмотря даже на возможные экстремистские вы­ходки их лидеров, которые вообще типичны для советской политической жизни⁹³. Но что значила одна статья на фоне массированной пропагандистской кампании среди и без того встревоженных людей?

В конце апреля 1991 г. политический хэппенинг Рома­на Калинина продолжился: было сообщено, что он балло­тируется в президенты России, чего он не мог сделать хотя бы по молодости лет. Из возникшего неловкого положения Калинину пришлось выходить столь же неловкими способа­ми. Другие лидеры гей-движения (Владислав Ортанов, Ольга Жук, Александр Кухарский) осудили эти действия, которые консервативные местные власти использовали как предлог для отказа в регистрации другим, более конструк­тивным, «голубым» организациям и изданиям.

Наиболее реальным результатом социальной активности геев и лесбиянок было создание, несмотря на огромные финансовые и иные трудности, собственной прессы. Газе­та «Тема» (объявленный тираж 20 тысяч экземпляров) в 1993 г. на 13-м номере закончилась; по словам Калинина, она «выполнила свою историческую миссию». Однако то­варищество «АРГО-РИСК» (АРГО — Ассоциация за равно­правие гомосексуалистов) с 1992 г. выпускает газету «РИСК» («Равноправие — Искренность — Свобода — Ком­промисс») (редактор Владислав Ортанов, тираж 5 тысяч, вышло 7 номеров). В 1994 г. Ортанов передал редактиро­вание газеты, преобразованной в литературный журнал, Дмитрию Кузьмину, а сам стал издавать иллюстрированный эротический литературно-публицистический и рекламный журнал для геев «АРГО» (вышло 5 номеров). Самая стабиль­ная геевская газета— «У,₀» (издается с ноября 1991 г., ре­дактор Дмитрий Лычев, вышло 22 номера, тираж 25 ты­сяч). С января 1995 г. в Москве российская организация «ГендерДок» издает информационный бюллетень «Зеркало» (главный редактор Виктор Обоин), с обзорами прессы и новой литературы о положении и проблемах геев и лесбия­нок. В Петербурге в 1992 г. вышел под редакцией Ольги Жук один номер литературно-исторического журнала «GAY, славяне», а в Москве в 1993 г. — один номер иллю­стрированного гей-журнала «ТЫ».

Эти газеты и журналы публикуют информацию о жизни геев и лесбиянок, эротические фотографии и рассказы, пе­реводные и оригинальные статьи, интервью с известными людьми (не обязательно «голубыми»), частные объявления (служба знакомств), медицинские и иные советы (напри­мер, как бороться с «ремонтом»), рекламу презервативов и тому подобное. Новый «РИСК» печатает серьезную художе­ственную прозу, стихи и культурологические очерки. Жен­ских материалов, не говоря уже об эротике, значительно меньше, чем мужских.

Политическая деятельность геев и лесбиянок менее ус­пешна. В первой половине 1990-х годов они создали не­сколько самостоятельных правозащитных и просветительс­ких организаций. В Санкт-Петербурге это основанный Ольгой Жук «Фонд культурной инициативы и защиты сек­суальных меньшинств имени Чайковского» и Ассоциация защиты гомосексуалистов «Крылья» во главе с профессором Александром Кухарским («Крылья» сначала назывались «Не­вскими берегами», а затем «Невской перспективой», но го­родские власти сочли это название «пропагандирующим гомосексуализацию региона»). Гуманитарно-просветительс­кой деятельностью занимается созданное весной 1991 г. Милой Угольковой и Любовью Зиновьевой Московское объединение лесбийской литературы и искусства (МОЛЛИ), которое провело несколько выставок живописи и графики и литературных вечеров. Созданный в январе 1993 г. добро­вольный благотворительный фонд «Имена» (председатель Николай Недзельский) работает над увековечением памяти россиян, погибших от СПИДа, и оказывает социально-психологическую поддержку ВИЧ-инфицированным и их близким. Правозащитной деятельностью и профилактикой СПИДа занимается организация «Мы и вы» (Геннадий Крименской).

Важной правозащитной акцией было создание в рамках МКПЧГЛ Московской рабочей группы (МРГ) во главе с журналисткой Машей Гессен, которая подготовила и опубликовала в 1994 г. основательный отчет о положении дел с правами геев и лесбиянок в России. Однако политическое влияние геевских организаций, лидеры которых постоянно конфликтуют друг с другом, ничтожно. В августе 1993 г. 27 местных организаций формально создали общенацио­нальную ассоциацию лесбиянок, геев и бисексуалов «Треу­гольник». Московские власти незаконно отказали в офици­альной регистрации ассоциации, ссылаясь на то, что ее со­здание якобы «противоречит общественным нормам нрав­ственности». Лидеры «Треугольника» подали в суд, но, пока дело ожидало рассмотрения, у них кончились деньги, а очередная внутренняя распря и смена руководства заста­вили свернуть активность и временно прекратить издание своего информационного бюллетеня.

На мой взгляд, слабость первого поколения геевских ли­деров в России, помимо общих причин, коренится в не­критическом копировании американского опыта. Первые американские гомофильские организации были, как мы ви­дели, умеренными и уповали на собственные силы, лишь потом им стали помогать богатые люди. Российские лиде­ры пытались перепрыгнуть через этот этап развития, рассчи­тывая главным образом на зарубежную помощь, которой, естественно, оказалось недостаточно, да и использовали ее не лучшим образом. Некоторые лидеры имели неумеренные личные политические амбиции, а кое-кто использовал свой активизм для налаживания связей и последующего «устрой­ства» в эмиграции. Все это не прибавило авторитета «дви­жению».

Российский менталитет также отличается от американс­кого. Русские «голубые» интеллектуалы и художники не вы­ходят со своими сексуальными исповедями на публику не только потому, что боятся последствий, но и потому, что предпочитают не выставлять свою личную жизнь напоказ. Коммерциализация их шокирует. «Голубые» клубы и диско­теки посещают прежде всего «новые русские», иностранцы и готовые сексуально обслуживать их молодые люди. Это много лучше, чем «плешки» и общественные туалеты, но далеко не романтично и не всегда безопасно.

Романтически настроенному интеллигенту «голубая» дис­котека кажется «перевернутым миром», где «цыплят по осе­ни снимают». «Наследие панели вкупе с особенностями мужского менталитета (все мужики кобели) обращают мно­гих невольников страсти в «товар» этого рынка. Тут прода­ются и покупаются, заключают сделки, в общем, идет не­гласный и постоянный торг. Несостоятельная, но привле­кательная молодость платит за веселье и сытость зажиточ­ной, но подувядшей старости своим единственным богат­ством — натурой»⁹⁴.

Идея «геевской идентичности» многим россиянам тоже не импонирует, а мелкие склоки и претензии самопровозг­лашенных лидеров их раздражают. «Эти паршивые активис­ты только и делают, что всюду ходят и рассказывают о сво­ей сексуальности. И делают они это только для того, что­бы привлечь внимание Запада; активизм здесь появился по­тому, что западные люди научили этому русских. Мои доб­рые друзья знают, что я гей, но это мое личное дело. Мне незачем рассказывать каждому, что мне нравится спать с мужчинами», — сказал один петербургский «голубой» интел­лигент американскому журналисту. А другой добавил: «Я не хочу принадлежать ни к какой субкультуре. Я знаю, что это модно на Западе, но из того, что я предпочитаю спать пре­имущественно с мужчинами-геями, не вытекает, что я хочу общаться в первую очередь с ними же»⁹⁵.

Как бы то ни было, сегодня геевские организации зна­чительно менее активны и воинственны, чем в первой по­ловине 1990-х годов. Частная жизнь оттеснила политику на второй план.

Как считает редактор «РИСКа» Дмитрий Кузьмин, «гей-движение и gay community — явления для России нехарак­терные и неактуальные, но это не специфика российских геев, а специфика российского общества вообще, в кото­ром советская эпоха выработала стойкое недоверие к любой общественной активности, к любым объединительным по­рывам и т. п. И даже тем, чей круг общения почти исклю­чительно гомосексуален, мысль о какой-то институционализации этого положения вещей представляется вполне нелепой. Принципиально нынешний расклад всех устраивает: минимум необходимой геевской инфраструктуры (бары, дискотеки, журналы и т. п.), а все остальное общение — чисто приватным образом. Другое дело, что в настоящий момент эта самая инфраструктура плохо развита: два-три клуба на всю Москву и пяток — на всю Россию, — это не­возможно мало (просто потому, что у геев тоже бывают раз­ные вкусы и интересы, в конце концов, разный возраст, — потому и клубы да бары им нужны разные), а, кроме того, хотелось бы, как минимум, свои библиотеки и книжные магазины, свой медицинский центр и психотерапевтичес­кую службу... Но идея gay community, насколько я пони­маю, носит гораздо более тотальный характер, вплоть до го­лубого баскетбольного клуба и общества геев-филателистов. Это забавно, но не очень понятно для русского человека (может быть, вообще для европейца: по-видимому, амери­канской культуре свойственна большая публичность личной жизни, отождествление понятий «не скрывать, не стеснять­ся» — с одной стороны, и «всем показывать» — с другой)». Думаю, что со временем российские геи и лесбиянки бу­ду!¹ иметь не только собственные частные коммерческие из­дания, бары и дискотеки, но и свои «общинные» консуль­тативные и правозащитные центры. Однако едва ли это вы­льется в создание таких организованных и институционали­зированных общин, как в США.

Часть III

Я и другие






• В ПОИСКАХ СЕБЯ

Я чувствую себя зеброй, которая должна

всем объяснять, почему она полосатая.

Ингер Эдельфелъд

На вопрос «Когда и как вы узнали о своей гомо­сексуальности?» геи и лесбиянки иногда отвечают контрвоп­росом: «А когда и как вы узнали о своей гетеросексуальности?», на который ни один «натурал» не может ответить. Но при всей моральной корректности такой вежливой отпове­ди — не задавай другому интимных вопросов, которых ты не задавал самому себе, — эти вопросы неравноценны. Между становлением гетеро- и гомосексуальной идентичности есть принципиальная разница.

Поскольку весь процесс воспитания и половой/гендерной социализации детей направлен на формирование гетеросексуальности, «натуральные» мальчики и девочки не «откры­вают» свою сексуальную идентичность и не задумываются о ней, а принимают, усваивают ее в готовом виде, как нечто само собой разумеющееся, данное природой. Собственная сексуальная идентичность становится для ребенка пробле­мой, только если у него что-то неладно, например если его телосложение или поведение не соответствуют общепри­нятым представлениям и полоролевым ожиданиям, застав­ляя его самого или / и окружающих его людей задуматься: настоящий ли это мальчик или девочка? Напротив, сексуальная идентичность геев и лесбиянок проблематична изна­чально, всегда. Они не находят, а открывают и в извест­ном смысле создают ее, необходимый объем индивидуаль­ного творчества здесь гораздо больше.

На вопрос «Как человек становится геем?» наука дает по крайней мере три разных ответа. 1) Гомосексуальность дана индивиду изначально как неотвратимая судьба, индивиду­альное развитие только обнаруживает и реализует то, что было заложено природой или сформировано в очень раннем детстве. 2) Она формируется средой и воспитанием: трав­матическими переживаниями детства, семейными условия­ми, сексуальным совращением подростка взрослыми или сверстниками. 3) Она является результатом индивидуально­го саморазвития, более или менее сознательного выбора, это не судьба, а самоопределение.

Хотя эти подходы кажутся взаимоисключающими, каж­дый из них по-своему справедлив, потому что сексуальная ориентация многомерна и ее аспекты и компоненты форми­руются разновременно и по-разному. Непроизвольное эро­тическое влечение к лицам собственного пола часто бывает врожденным или возникает уже в самом раннем детстве. Целостный сексуальный сценарий формируется под влияни­ем среды и воспитания, в процессе активного взаимодей­ствия с другими людьми. Что же касается самосознания («Я гей» или «Я лесбиянка») и соответствующего стиля жизни, то они, безусловно, предполагают выбор и индивидуальное самоопределение.

Исходя из общей логики современной психологии разви­тия, частным случаем которого является психосексуальное развитие, влияние наследственности, среды и собственно­го опыта личности на формирование гомосексуальности надо рассматривать не по принципу или/или, а по принци­пу и/и, постепенно переходя от объективных данных к субъективным переживаниям.

Самый важный индикатор будущей гомосексуальности ребенка — гендерное несоответствие, которое в некоторых случаях, но далеко не всегда, сочетается с особенностями телосложения и внешности (женственный мальчик и мужеподобная девочка). Многие геи и лесбиянки отмечают, что они с раннего детства отличались от сверстников своего пола: одевались не в ту одежду, любили не те игры, выби­рали не тех партнеров и т. д.¹

Вот как выглядят детские воспоминания сан-францисских геев и лесбиянок по сравнению с контрольной гетеро­сексуальной группой².

Процент респондентов, имевших в детстве гендерно-неконформные предпочтения и поведение

Вопросы	Мужчины		Женщины
		геи	гетеро	лесбиянки	гетеро
		№ = 686	№ = 337	№ = 293	№ = 140
Не получал удовольствия от деятельности, типичной для своего пола	63	10	63	15
Получал удовольствие от гендерно-нетипичных действий	48	И	81	61
Не соответствовал нормам маскулинности / фемининности	56	8	80	24
Большинство друзей детства были противоположного пола	42	13	60	40

Гендерные стереотипы, поведение, чувства и особенно образы Я пре-гомосексуальных мальчиков и девочек сильно отличаются от тех, которые типичны для их гетеросексуаль­ных сверстников и сверстниц, причем у мужчин эти разли­чия выражены сильнее, чем у женщин. Между детской гендерной нонконформностью, с одной стороны, и поздней­шим подростковым гомоэротизмом и взрослой гомосексу­альностью — с другой существует не только статистическая корреляция, но и причинная связь: первое порождает вто­рое.

Фредерик Уитэм опросил 206 взрослых мужчин-геев и 78 гетеросексуалов, интересовались ли они в детстве куклами, вышиванием и другими «девчоночьими» играми и занятия­ми; любили ли они переодеваться в женскую одежду; предпочитали ли играть больше с девочками, чем с мальчика­ми; не было ли у них женских, «девчоночьих» прозвищ; предпочитали ли они сексуальные игры с мальчиками или с девочками. Разница оказалась огромной, особенно меж­ду крайними группами исключительных гомо- и гетеросек­суалов³. Эта связь есть и в других странах.

По мере взросления многие признаки психологической феминизации гомосексуалов ослабевают или исчезают. Оп­росив 1500 мужчин-гомосексуалов Большого Чикаго, на­сколько некоторые «немужские» черты были характерны для них в детстве, в подростковом возрасте и на стадии взрос­лости, Джозеф Харри нашел, что с возрастом эти черты заметно ослабевают. В детстве считались неженками 42%, в юности - 33%, а к моменту исследования — 8% опрошен­ных. Желание быть девочкой (женщиной) уменьшилось с 22% в детстве и 15% в юности до 5% у взрослых. В детстве общались преимущественно с девочками (женщинами) 46%, в юности — 27%, а среди взрослых— только 9%. Про­цесс ослабления, убывания фемининных черт, который Харри назвал дефеминизацией, происходит и у гетеросек­суалов, но поскольку исходный, первоначальный уровень женственности у них гораздо ниже, им легче ее изжить⁵. Хотя несоответствие гендерным стереотипам создает психо­логические трудности для всех детей, у мальчиков, незави­симо от их будущей сексуальной ориентации, такие пробле­мы встречаются гораздо чаще. Почему?

1) На всех уровнях половой дифференциации формиро­вание самца / мужчины требует каких-то дополнительных усилий (принцип Адама, по терминологии Джона Мани), без которых развитие автоматически идет по женскому типу. Поэтому природа здесь чаще делает ошибки.

2) В силу господствующего положения мужчин в обще­стве мужские качества традиционно ценятся выше женских и давление на мальчиков в направлении дефеминизации значительно сильнее, чем на девочек в сторону демаскулинизации. Женственный мальчик вызывает неодобрение и насмешки, а казак-девчонка воспринимается спокойно, а то и положительно.

3) Формирование мужской идентичности предполагает цезуру, перерыв постепенности, которого нет у женщин. В раннем детстве мальчики, как и девочки, находятся под влиянием матерей и вообще женщин, а затем они должны оторваться от женского влияния и переориентироваться на мужские образцы поведения. Нетипичное гендерное пове­дение в детстве имеет для мужчин, независимо от их сексу­альной ориентации, много отрицательных последствий, им труднее устанавливать отношения с женщинами и у них больше невротических проблем. Это выражено еще сильнее у гомосексуальных мужчин: наиболее женственные мальчи­ки имеют в дальнейшем пониженное самоуважение, склон­ность к депрессии, тревожности и самоубийству⁶. У маску­линных девочек ничего подобного нет. Энергичность и аг­рессивность компенсируют им психологические отличия от ровесниц.

Чтобы понять социализационные факторы гомосексуаль­ности, психологи спрашивают: а) с родителем какого пола идентифицируется ребенок и б) какие факторы подкрепля­ют гендерное единообразие, заставляя ребенка чувствовать себя мальчиком или девочкой?

В психоанализе решающая роль в формировании гомо­сексуальной ориентации приписывается взаимоотношениям ребенка с родителем противоположного пола. Отмечалось, что матери гомосексуалов «занянчивают» сыновей, слиш­ком тесно эмоционально привязывают их к себе, лишают самостоятельности и т. д. Но хотя ретроспективные иссле­дования подтверждают, что большинство гомосексуальных мужчин в детстве чувствовали себя эмоционально ближе к матери, чем к отцу, это верно и для подавляющего боль­шинства гетеросексуальных мальчиков. А систематическое сравнение взаимоотношений с родителями американских и английских гомосексуалов и соответствующих контрольных гетеросексуальных групп не выявило между ними существен­ной разницы⁷. Проанализировав основные элементы взаи­моотношений с матерью, ее личные черты и степень иден­тификации с нею большой группы гомосексуалов, ученые пришли к выводу, что материнское влияние на сексуальную ориентацию сына довольно ограниченно⁸. Тесная эмоцио­нальная близость мальчика с матерью действительно влияет на его отношения со сверстниками, иногда осложняя их, а сильный материнский гнет может, по контрасту, стимули­ровать увлечение подростка другими мальчиками и сексуаль­ные контакты с ними. Однако материнское влияние, как правило, преобладает лишь в детстве и не определяет сек­суальных предпочтений взрослого мужчины. Влияние мате­ри на сексуальную ориентацию сына не только ограничено, но зависит от многих других сопутствующих и последующих обстоятельств.

В отличие от мужчин-гомосексуалов и от гетеросексуаль­ных женщин, лесбиянки чаще описывают своих матерей от­рицательно и реже идентифицируются с ними. Но при ста­тистическом анализе эти различия исчезают.

Неоднозначно и влияние отцов. По данным сан-францисского исследования, напряженные, плохие отношения с отцами сильнее влияют на формирование гомосексуально­сти у мальчиков и у девочек, чем взаимоотношения с мате­рью. Общая отрицательная оценка гомосексуалами своих отношений с отцами и восприятие лесбиянками своих от­цов как отчужденных, враждебных и пугающих оказывают прямое, хотя и скромное, влияние на их полоролевой нон­конформизм и на сексуальное развитие. Слишком строгий и требовательный отец, которому мальчик никак не может угодить, подрывает его самоуважение, психологически как бы кастрирует его. Но, как и с матерями, точный прогноз тут невозможен. Отцовская холодность или отсутствие отца не являются ни необходимым, ни достаточным условием формирования гомосексуальности. Ричард Пиллар спраши­вал об их отношениях с отцами не только гомосексуалов, но и их гетеросексуальных братьев, и те также оценили своих отцов как отчужденных и холодных. То есть психологичес­кий факт налицо. Но на сексуальную ориентацию гетеро­сексуального брата это не повлияло!⁹ К тому же мальчик, который по каким-то причинам не идентифицировался с отцом, может компенсировать это успешной активностью в обществе сверстников.

По многим параметрам социального и эмоционального развития ребенка решающую роль играют не родители, а сверстники, которые замечают нарушение неписаного гендерного кода и жестоко наказывают его нарушителей. При­чем женственных мальчиков отвергают мальчики, зато их охотно принимают девочки, а маскулинных девочек, на­оборот, отталкивают девочки, но принимают мальчики.

Жесткое психологическое давление побуждает мальчиков всемерно искоренять в себе женственность, и большинство из них с этой задачей более или менее справляются. Одна­ко тем, у кого фемининных задатков было изначально боль­ше, сделать это значительно труднее, процесс дефеминизации у них затягивается, порождая устойчивые, иногда на всю жизнь, сомнения в своей маскулинности. Такие маль­чики уютнее чувствуют себя в менее соревновательном жен­ском обществе и в то же время испытывают напряженный интерес и тяготение к мужскому началу, выступающему для них как недостижимый образец. В период полового созре­вания эта гипертрофированная тяга к маскулинности персо­нифицируется и нередко эротизируется. Одних мальчиков влечет к старшим, более сильным, физически развитым и маскулинным подросткам и юношам, общение с которы­ми, не обязательно сексуальное, приобщает их к вожделен­ной мужественности, в которой, как им кажется, им са­мим отказано. Другие, напротив, тянутся к младшим, бо­лее слабым и нежным мальчикам, среди которых они чув­ствуют себя увереннее и маскулиннее, чем среди ровесни­ков. Это создает благоприятный эмоциональный фон для формирования гомоэротизма и выбора соответствующего объекта привязанности — более старшего и сильного или, напротив, младшего и слабого.

Психологические механизмы этого процесса изучены сла­бо. Майкл Стормс¹⁰ придает главное значение соотноше­нию возраста полового и социального созревания. У рано созревающего ребенка либидо пробуждается, когда в первом круге его общения и эмоциональных привязанностей реши­тельно преобладают сверстники собственного пола, и эта гомосоциальность способствует развитию гомоэротических склонностей. Более позднее половое созревание, когда мальчики и девочки уже достаточно интенсивно общаются друг с другом, напротив, благоприятствует гетеросексуальности. При одинаковом темпе полового созревания гомоэротизм будет тем сильнее, чем продолжительнее существу­ющий в данной среде период половой сегрегации. Стормс подкрепляет свою теорию ссылками на то, что у геев рань­ше пробуждаются сексуальные интересы и они раньше на­чинают сексуальную жизнь. Меньшую распространенность гомосексуальности у женщин он объясняет более поздним пробуждением либидо и значительно меньшей, чем у маль­чиков, гомосоциальностью. Но хотя половая сегрегация и гомосоциальность действительно благоприятствуют распро­странению гомосексуальных контактов между подростками, они совсем не обязательно порождают устойчивую гомосек­суальную ориентацию. Мальчики самбия, имеющие гомо­сексуальные контакты со старшими подростками, тем не менее, вырастают гетеросексуальными.

По мнению Джеймса Вайнрика", решающую роль в фор­мировании образа идеального сексуального партнера играет не идентификация, желание уподобиться некоему образцу, а депривация, эмоциональный дефицит: человека привле­кает пол того значимого лица (или лиц), от которого он был в детстве отчужден. В свете этой теории важным ин­дикатором будущей сексуальной ориентации ребенка явля­ется пол детей, с которыми он не играет в младшем школь­ном возрасте. «Нормальные» дети предпочитают играть со сверстниками собственного пола. Девочки и феминизиро­ванные мальчики обычно исключают из круга своего обще­ния «натуральных» мальчиков, которые кажутся им слиш­ком агрессивными и грубыми. Маскулинные мальчики и казаки-девчонки, наоборот, исключают из своих игр дево­чек. Это отталкивание порождает у ребенка потребность компенсировать свою ущербность, и эта потребность с воз­растом может трансформироваться в однополую любовь: фе­минизированные мальчики хотят, чтобы их любили мужчи­ны, а маскулинные девочки, наоборот, тянутся к феми­нинным женщинам.

В том же направлении идет теория известного американ­ского психолога Дарила Бема «Экзотическое становится эротическим» (ЭСЭ)¹². По Бему, у большинства мужчин и женщин в гендерно-поляризованных культурах сексуальная ориентация формируется на основе шести последовательных ступеней:

1) Биологические переменные (например, гены или пренатальные гормоны).

2) Детский темперамент (например, агрессивность, уро­вень активности).

3) Типичная / нетипичная полоролевая деятельность и выбор товарищей по играм (гендерная конформность/не­конформность).

4) Чувство своего отличия от сверстников противополож­ного / своего пола (непохожее, незнакомое, экзотическое).

5) Неспецифическое автономное возбуждение сверстни­ками противоположного / своего пола.

6) Эротическое / романтическое влечение к лицам про­тивоположного / своего пола (сексуальная ориентация).

Биологические факторы, будь то гены или пренатальные гормоны, сами по себе не предопределяют сексуальную ориентацию, но способствуют формированию у ребенка не­которых черт темперамента, таких, как степень агрессивно­сти и активности, которые побуждают ребенка предпочитать одни виды деятельности и формы общения другим. Один ребенок любит силовую возню и соревновательные спортив­ные игры (типично мужские занятия), другой — спокойные игры (типично женское поведение). Поскольку дети пред­почитают играть с теми сверстниками, которые разделяют их игровые предпочтения, ребенок, любящий футбол или баскетбол, будет, независимо от своего пола, искать обще­ства мальчиков. Тип занятий и круг общения ребенка вос­принимаются и оцениваются окружающими как соответст­вующие или не соответствующие его полу, и эти оценки неизбежно переносятся также и на личность ребенка, кото­рый кажется более или менее маскулинным или, наоборот, фемининным.

Все это преломляется в самосознании ребенка. Дети, поведение которых соответствует полоролевым/гендерным ожиданиям, чувствуют себя отличными от сверстников про­тивоположного пола, которых они воспринимают как непо­хожих, незнакомых и экзотических по сравнению со свер­стниками собственного пола. Наоборот, гендерно-неконформные дети чувствуют себя отчужденными от сверстников собственного пола, воспринимая их как непохожих, незна­комых и экзотичных.

Это чрезвычайно характерно для гомосексуалов. 71% сан-францисских геев и 70% лесбиянок сказали, что в школьные годы чувствовали себя непохожими на сверстни­ков собственного пола; среди гетеросексуальных мужчин и женщин так ответили соответственно 38% и 51%¹⁸. Сознание своей непохожести вызывает повышенный интерес и чув­ство неловкости, напряженности, которое Бем называет «неспецифическим автономным возбуждением». Гетеросек­суальные дети чаще испытывают его в обществе представи­телей противоположного, а гомосексуальные — собственно­го пола.

Как и почему это неспецифическое возбуждение эроти­зируется? Хотя в подавляющем большинстве случаев люди предпочитают общаться с теми, кто кажется им похожим на них (ориентация на сходство называется гомогамией), в любовных отношениях преобладает ориентация на допол­нительность (гетерогамия); слишком похожие люди не уживаются. В отличие от симпатии, страсть и сексуальное возбуждение требуют новизны, неожиданности, таин­ственности, риска, иногда даже враждебности. В изра­ильских кибуцах, где мальчики и девочки с раннего дет­ства до юности росли и жили совместно и часто видели друг друга голыми, между ними почти никогда не возни­кало эротических привязанностей, все браки заключались с посторонними. Редки сексуальные привязанности и между братьями и сестрами. Мальчики самбия, в обяза­тельном порядке отсасывающие старших подростков, вы­растая, переключаются на женщин: запретные, таинствен­ные и опасные женщины кажутся интереснее доступных и будничных мужчин.

Описанный Бемом путь формирования гомосексуальной ориентации не является универсальным и единственным. Индивидуальные пути и вариации зависят не только и даже не столько от того, насколько сильно и чем именно ребе­нок отличается от других детей своего пола, сколько от того, как он сам интерпретирует эти отличия.

«Я всегда отличалась от своих сверстниц, никогда не ста­ралась усвоить «женственные» манеры, не пользовалась кос­метикой, ненавидела и старалась не носить бюстгальтеры. Я играла с мальчишками, и мои руки и ноги украшали бла­городные ссадины и синяки. Как только стало можно, я сменила юбку на брюки и шорты», — вспоминает взрослая лесбиянка.

«Оглядываясь назад, к тому времени, когда мне было шестнадцать или семнадцать, я вижу, что уже тогда влюб­лялась в некоторых теннисисток, но еще не осознавала это­го,— вторит ей Мартина Навратилова.— Просто мне нрави­лось быть с ними. К восемнадцати годам я поняла, что у меня всегда были эти чувства»¹⁴.

Судя по имеющимся данным, за исключением сан-францисского исследования, гомосексуальные мальчики созре­вают раньше своих гетеросексуальных ровесников, имеют больше эротических фантазий и раньше начинают мастурби­ровать¹⁵. По данным Кинзи, средний возраст начала пубер­тата у гомосексуалов был 12,64, а у гетеросексуалов — 12,94 года, возраст .первой эякуляции— 12,75 и 13,25 года, пер­вой мастурбации — 12,40 и 13,63 года¹⁶. Восточногерманские гомосексуалы пережили первое семяизвержение и первый оргазм (60% — при мастурбации) на год раньше своих «на­туральных» сверстников. Средний возраст начала мастурба­ции у них 12,7 года, почти на год раньше гетеросексуальных мужчин (13,5 года)¹⁷. Те же тенденции характерны и для за­падногерманских студентов, опрошенных в 1966, 1981 и 1996 гг. Как происходит гомосексуальный дебют?

В массовом сознании широко распространено мнение, что главная причина и по меньшей мере типичная черта го­мосексуальности — «совращение» подростков взрослыми. На самом деле первый гомосексуальный опыт мальчики, как правило, приобретают со сверстниками или ненамного младшими или старшими подростками. В гомосексуальной выборке Кинзи, 61,6% белых мужчин пережили свой пер­вый гомосексуальный контакт между 12 и 14 годами, при­чем в 52,5% случаев их первому партнеру было также от 12 до 15 лет, у 8% он был младше, у 14% это были 16—18-лет­ние юноши и только у остальных — взрослые мужчины. 55% первых партнеров составляли друзья, 19% — родствен­ники, 7,6%— знакомые и только 11,2%— посторонние люди¹⁸. Среди имевших гомосексуальный опыт американс­ких подростков и юношей от 13 до 19 лет, опрошенных Ро­бертом Соренсеном, взрослыми были инициированы 12% мальчиков и меньше 1% девочек¹⁹. Средний возраст первого гомосексуального опыта английских мужчин-гомосексуалов в 1987—1991 гг. — 15,7 года, а средняя возрастная разница с первым партнером — один год (у 40% это был ровесник, у 60% — юноша на 1—2 года старше или моложе, только 20% начали половую жизнь с мужчиной на 10 лет старше себя, причем большинство из них мечтали о такой встрече, а многие активно искали ее²⁰.

Подросток может долго не подозревать о своей гомосек­суальности. Но рано или поздно его настораживает, что вместо влечения к противоположному полу он испытывает интерес к телу однополых сверстников. Такой интерес ис­пытывают и многие «натуральные» подростки. Но если для «натурального» подростка мужское тело — объект сравне­ния, завистливого восхищения или потенциальная угроза, то у юного гея к этому примешивается, заглушая все осталь­ное, эротическое чувство. «Когда мне было около 14 лет, я медленно стал осознавать, что пристально разглядываю дру­гих мальчиков, особенно когда мы были голыми в бассейне или раздевалке. Мне хотелось потрогать их. Потом меня внезапно озарило, что на самом деле мне хочется их цело­вать и трахать. Ничего подобного к девочкам я не испыты­вал...» — вспоминает американский поэт Харольд Норе (р. 1916)²¹.

Первым увлечением Юкио Мисимы был второгодник Оми. На занятиях гимнастикой мальчик не сводил глаз со своего кумира, страстно мечтая увидеть Оми раздетым и посмотреть на его «здоровенную штуку», о которой в школе рассказывали легенды. Оми навсегда стал для Мисимы эта­лоном мужской красоты.

По сравнению с Оми Мисима казался себе жалким. «Я смотрелся в зеркало, мечтая о дне, когда мои плечи и грудь станут такими же, как у Оми. Но жестокое стекло показы­вало мне чахлые руки, торчащие ребра, и сердце мое по­крывалось ледяной коркой сомнения. Это было даже не со­мнение, а мазохистская уверенность; голосом божественно­го откровения она шептала мне: «Никогда ты не будешь та­ким, как Оми». Влюбленность оборачивается завистью, а «счастье смотреть на Оми» превращается в «счастье быть им»²².

Квинтэссенция подростковой сексуальности — мастурбационное воображение. Мастурбацией занимается подавля­ющее большинство мальчиков-подростков, независимо от их сексуальной ориентации. Но гетеросексуальные подрос­тки воображают при этом преимущественно людей противо­положного, а гомосексуальные — собственного пола. Такое воображение, где гомоэротизм сливается с нарциссизмом, психологически еще более запретно, чем самый акт мастур­бации. Закрепляясь в памяти, оно становится стержневым элементом сексуального сценария личности.

«Когда в начале пубертата я начал мастурбировать, неве­роятное удовольствие, случайно открытое летним днем, стало одним из центров, если не эпицентром моей жизни. Заложенный в моем теле потенциал наслаждения сразу же пересилил стигматизировавшие его религиозные или мо­ральные предписания»²³.

В соответствии с теорией Фрейда о разобщенности у подростков чувственного и нежного влечения, существует по крайней мере три разных вида подростковых гомоэротических привязанностей:

1) откровенно чувственное сексуальное влечение, не требующее психологической интимности;

2) дружба-влюбленность, эротической подоплеки и при­роды которой подростки не осознают;

3) романтическая влюбленность в человека своего пола, психологически не отличающаяся от гетеросексуальной юношеской любви.

Первые гомо-, как, впрочем, и гетеросексуальные кон­такты между подростками чаще всего происходят в игровой форме. Игры, включающие показывание, обследование и ощупывание собственных половых органов и/или половых органов сверстников своего или противоположного пола, широко распространены среди дошкольников и младших школьников. В основной выборке Кинзи участие в допубертатных сексуальных играх со сверстниками противопо­ложного пола ретроспективно признали половина мужчин и около трети женщин, а со сверстниками своего пола — 54% мужчин и 35% женщин, при непосредственном опросе 212 допубертатных мальчиков последняя цифра повышается до 60%²⁴.

Преобладание однополых игр над разнополыми объясня­ется прежде всего половой сегрегацией, большей физичес­кой доступностью сверстников своего, нежели противопо­ложного пола и менее строгим табуированием телесных кон­тактов с ними. В однополых учебных заведениях, лагерях и интернатах сексуальные игры — явление массовое. Среди обследованных в начале 1960-х годов учащихся английских школ-интернатов наличие гомосексуальных контактов при­знали 44% и собственное участие в них — 28% мальчиков (среди учащихся дневных школ — 18% и 3%)²⁵. В начале 1990-х годов учившиеся в закрытых школах англичане име­ли в 2,5 раза больше гомосексуального опыта и в 3 раза боль­ше генитальных контактов с мужчинами, чем учащиеся смешанных школ; в менее выраженной форме это типично и для женщин²⁶. Среди 15—18-летних французов, обучав­шихся в интернатах, наличие гомоэротических влечений признали 8,5%, а среди тех, кто жил дома, — только 5,2%; У девочек разница еще больше: 10,3% и 5,6%²⁷.

В гомоэротических играх участвуют и вполне «натураль­ные» подростки. Среди опрошенных сан-францисских муж­чин в подростковых гомоэротических играх участвовало больше (62%) гетеро-, чем гомосексуалов (39%)²⁸. Но юные геи получают от таких игр гораздо больше удовольствия, чем их «натуральные» ровесники, и это побуждает их, с од­ной стороны, повторять этот опыт, а с другой стороны, — задумываться о своей сущности, чего гетеросексуальные подростки, для которых это «просто игра», не делают. В дальнейшем сексуальные игры дифференцируются. Среди респондентов Штарке опыт взаимной или групповой мас­турбации в ранней юности имели 61% гомосексуалов, 19% смешанной по сексуальной ориентации выборки и только 7% исключительно гетеросексуальных юношей²⁹.

Некоторые мальчики идут на сексуальное сближение со сверстниками легко и быстро. Известный американский киноактер Тейлор Мид рассказывал, что однажды, когда ему было 12—13 лет, в темном кинозале одноклассник мол­ча засунул ему руку в пах. «И как только он сделал этот жест, мне все сразу же стало ясно. Мы вышли во двор, где светила луна, и я сказал: «Давай бороться, но чтобы ника­ких захватов выше пояса...»³⁰

Робким и застенчивым приходится труднее. Откровенный гомоэротический интерес или жест — дело крайне рискован­ное. Первые сексуально-эротические контакты между маль­чиками чаще всего происходят в форме силовой возни, ког­да можно сказать, что эрекция или «не то» прикосновение произошли случайно.

Хотя подростки весьма изобретательны, в их гомоэротических играх повторяются одни и те же компоненты. В школе, где учился Мисима, мальчики увлекались игрой, которая называлась «похабник»: «Где-нибудь на перемене, когда кругом было полно народа, надо было выследить ка­кого-нибудь зазевавшегося растяпу, молниеносно подско­чить к нему и ухватить за определенное место. Если номер удавался, озорник отскакивал на безопасное расстояние и начинал вопить: — О-го-го! Ну у тебя и штуковина!»³¹ Точно такие же игры существовали после войны в некоторых ле­нинградских мужских школах.

Гомоэротические игры нередко ритуализируются. В од­ном подростковом летнем лагере с географическим уклоном в 1970-х годах существовала игра— сначала я принял ее за обычную мальчишескую возню — в «Десять городов». Не­сколько 12—13-летних мальчиков заваливали на кровать од­ного и, не раздевая, мастурбировали, пока тот не прокри­чит названия десяти городов с указанием численности их на­селения. Играли в «Десять городов» только младшие подрос­тки, и, несмотря на визг и силовые приемы, это была доб­ровольная игра, а не насилие. Правила игры передавались от старших к младшим, а исполнителем приговора большей ча­стью бывал один и тот же мальчик, который по окончании игры отправлялся в уборную, видимо мастурбировать.

Вот как выглядит письменное объяснение, с сохранени­ем стиля и орфографии, 14-летнего артековца конца 1980-х годов:

«Каждый вечер мы собирались в палате у мальчиков и начинали играть в так называемую «игру»... Мы ложились по двое на кровать и кайфовали. «Блаженство» заключалось в том, что половой член каждого находился между ногами соседа. Затем оба начинали егозиться, тем самым раздра­жая его и вызывая блаженное состояние. Затем были при­думаны разные эстафеты. Мы вытащили из веника ветку. Тот человек, которому выпадет эта эстафета, должен был стать согнувшись и мы засовывали ему ветку в задний про­ход... После этого конкурса мы стали разыгрывать другой. По жребию, человек, которому достанется, должен был сосать половой член соседа или любого из мальчиков... Свя­зывали половые члены трех человек нитками в один узел и танцевали в кругу различные танцы. Это вызывало раздра­жение и приносило удовольствие... С Димой я три вечера подряд ложился на одну кровать и мы с ним друг другу за­совывали половой член между ног и растягивали и стягива­ли его... Также мы друг другу засовывали половой член в задний проход и в рот».

Влияние подобных игр на эротическое воображение под­ростка сугубо индивидуально. У одних гомосексуальное эк­спериментирование полностью вытесняется из памяти по­зднейшими впечатлениями или вспоминается просто как забавная игра. На более впечатлительных оно накладывает неизгладимый отпечаток.

Вот что рассказал о своем подростковом опыте геолог Виктор Л.:

«В средних классах мы часто играли, хватая друг друга за половые органы, иногда даже во время урока, под партой, чтобы ни учитель, ни девчонки ничего не заметили. При­менялись подобные «захваты» и при силовой возне. Ника­кого страха, смущения и мыслей о гомосексуализме это не вызывало, мы о нем не знали и не думали. Это была наша законная тайная игра «садирования» или «доения козла».

Хотя такие игры меня интересовали, будучи стеснитель­ным и самолюбивым, я держался от них в стороне. Но од­нажды летом, после 6 класса, работая в колхозе, мы оста­лись одни, без учителя и девочек. В обеденный перерыв, когда я вполне невинно возился с другим мальчиком, тот вдруг закричал: «Ребята, посмотрим у Витьки яйца! Порос он мохом или нет?» Сразу же подбежали остальные. Я отбивал­ся изо всех сил, но когда один заломил мне руку, а другой ухватил сзади за яйца, пришлось лечь на спину, расслабить­ся и в знак покорности расставить ноги... Это было крайне унизительно. Обычно садировали слабых или младших, я же был крупнее, сильнее и авторитетнее большинства этих ре­бят, и к тому же безумно стыдлив, стеснялся даже обтягива­ющих плавок и в туалет не ходил, если там был кто-то еще. Ребята это знали, преодолеть мою стеснительность и гордость им было занятно. Теперь я был у них в руках...

Меня, как лягушку, распялили на сене, зажали руки над головой, задрали рубашку, спустили штаны и стали с шут­ками и прибаутками осматривать и ощупывать мои потроха. Мне было невыносимо стыдно своей наготы и этих бесце­ремонных шершавых чужих рук, которые делали со мной все что хотели, и в то же время сказочно приятно. Пока ребя­та возились с моим ремнем и застежками, я пытался спас­ти лицо с помощью трепа: вот, дескать, кастраты и мало­летки хотят посмотреть, какое «оно» у настоящего мужчи­ны! Но всерьез делать вид, будто ты иронически смотришь на своих мучителей сверху вниз, в то время как ты распят перед ними голый, с беспомощно расставленными коленя­ми, и каждый из присутствующих в этом цирке пацанов волен трогать, дергать, щекотать и шлепать тебя, где и как ему заблагорассудится, невозможно. Вскоре я утратил вся­кий самоконтроль и только непроизвольно дергался, стонал и вскрикивал от наиболее чувствительных прикосновений, вызывая этим общее веселье. Не знаю, как долго это про­должалось, но в конце концов у меня произошло бурное, в несколько волн, первое в моей жизни, если не считать ноч­ных поллюций, семяизвержение. Ощущение было необы­чайно острым. Сначала я подумал, что описался, и страш­но испугался, что ребята поднимут меня на смех. Но так как после первого осмотра нагишом мои трусы задрались кверху и дальше меня теребили через трусы, мальчишки ничего не заметили и скоро меня отпустили.

У меня хватило ума притвориться, будто ничего особен­ного не произошло: подумаешь, ребята посмотрели, что у меня в штанах. Ребят эта версия вполне устроила. Мой ав­торитет в классе, за который я больше всего боялся, нис­колько не пострадал, никто меня этим эпизодом не драз­нил, не пытался его повторить и не пугал рассказать о нем девчонкам. Только один парень однажды пригрозил: «Смот­ри, разложим тебя еще раз на сене!», на что я ответил здо­ровой оплеухой, которую он принял как должное. Хотя, по правде говоря, если бы ребята повторили опыт (я одно­временно боялся и хотел этого), я сопротивлялся бы толь­ко для виду. Но хотя никаких неприятных объективных по­следствий этот случай не имел, его психологические по­следствия были страшными. Я понял, что тот, кто держит меня за яйца, всесилен не потому, что может причинить мне боль, а потому, что доставляет мне наслаждение, и сразу же начал мастурбировать (раньше этого не делал, воз­ня с мальчишками воспринималась просто как игра), вооб­ражая одну и ту же сцену и расцвечивая ее новыми вымыш­ленными подробностями. Между 15 и 17 годами я несколь­ко раз затевал возню и игры с раздеванием и взаимной ма­стурбацией вдвоем с мальчиками моего возраста, иногда умышленно поддаваясь. В 19 лет впервые переспал с жен­щиной, в 22 года женился, все вроде бы нормально, но ничто не может сравниться с тем первым опытом. Все бы отдал за то, чтобы снова стать четырнадцатилетним и что­бы мальчишки садировали меня на сене».

В этом рассказе хорошо видна роль мастурбационного воображения, которое закрепляет и кристаллизует случай­ный сексуальный опыт, превращая его в постоянную уста­новку, от которой человек не в силах избавиться. Но дей­ствительно ли Виктора вот так, сразу, «запрограммирова­ли»? До того, как его разложили на сене, была неоднократ­ная возня под партой. Затем Виктор вспомнил, что еще во втором или третьем классе, задолго до начала полового со­зревания, его одноклассники на большой перемене где-то в школьном закутке несколько раз снимали штаны с друго­го мальчика, всегда одного и того же, приглашая посмот­реть на это зрелище девчонок; «жертве» это, кажется, нра­вилось. Хотя Виктор в этой игре не участвовал, смотрел со стороны, у него сохранились о ней яркие воспоминания. В пятом классе, во время борьбы с ближайшим другом, Вик­тор с трудом удерживался, чтобы не стянуть с него штаны, а еще больше ему хотелось самому лежать снизу и чтобы друг применил к нему запрещенный прием, но тому это не при­ходило в голову. Повышенная стыдливость и затрудненность мочеиспускания в присутствии других также говорит о на­личии каких-то психосексуальных проблем. Гомоэротические мазохистские чувства тлели в мальчике задолго до того, как произошел случай, который все расставил по местам, реализовав его собственные тайные желания, мальчишки только соединили в единый сценарий разрозненные элемен­ты его эротического воображения.

Силовые сексуальные контакты типичны главным обра­зом для мальчиков, девочки, если не считать криминально-лагерной среды, предпочитают более нежные и доброволь­ные ласки. Зато страстная дружба-влюбленность, эротичес­кой подоплеки которой они сами, как правило, не осозна­ют, встречается у подростков обоего пола.

«Я не знаю, почему дают какой-то монополь воспомина­ниям первой любви над воспоминаниями молодой дружбы. Первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие полов, что она — страстная дружба. С своей стороны, дружба между юношами имеет всю горячечность любви и весь ее характер: та же застенчивая боязнь касаться словом своих чувств, то же недоверие к себе, безусловная преданность, та же мучительная тоска разлуки и то же рев­нивое требование исключительности. Я давно любил, и любил страстно, Ника, но не решался назвать его «дру­гом», и когда он жил летом в Кунцеве, я писал ему в кон­це письма «Друг ваш или нет, еще не знаю». Он первый стал мне писать «ты» и называл меня своим Агатоном по Карамзину, а я звал его моим Рафаилом по Шиллеру»³².

«Никогда не забуду тех мгновений, слишком редких, увы, и слишком кратких, когда мы всецело принадлежали друг другу. Ты единственная моя любовь! Другой любви ни­когда у меня не будет, ибо тогда мной тотчас же овладели бы страстные воспоминания о тебе. Прощай, меня бьет ли­хорадка, в висках стучит, взор мутится... Не люблю ждать. Напиши мне как можно скорее. Хочу, чтобы ты ответил мне до 4 час., если любишь меня, как я тебя люблю!!...»³³

Между этими мальчиками нет и не будет физической близости. Оставшись в номере гостиницы, они стесняются даже раздеться на глазах друг у друга, но можно ли сомне­ваться в истинной природе их чувства?

Чем больше подростки знают о себе и об однополой люб­ви, тем скорее эта дружба превращается в осознанную влюбленность, которая по своей эмоциональной тонально­сти ничем не отличается от «обычной» любви.

Мне больше ничего не снится —

Лишь только ты, лишь только ты.

Как будто на пустой странице

Я создаю твои черты.

Ты — как высокое заглавье,

Ты — как мечты и яви связь,

Ты — как мечта, что стала явью,

Да только в руки не далась.

Эти стихи пятнадцатилетнего москвича посвящены маль­чику, в которого он был безответно влюблен. Но разве де­вочкам пишут иначе?

Некоторые подростки осознают и принимают свою гомо­сексуальность легко, как нечто само собой разумеющееся, но для большинства это трудный и длительный процесс. Если «натуральные» подростки могут принять себя и окру­жающий мир, так сказать, в готовом виде (хотя далеко не все так делают), то для геев и лесбиянок этот путь закрыт. Прирожденные диссиденты, они не могут обойтись без са­морефлексии и критического отношения к себе и к обще­ству. В жизни каждого из них есть несколько субъектив­ных, но исключительно важных рубежей:

1) первое подозрение о своей гомосексуальности,

2) первый гомосексуальный опыт,

3) уверенность в своей гомосексуальности и

4) coming out (буквально — выход) — более или менее от­крытое признание своей гомосексуальности, самораскрытие другим людям.

Американский социолог Ричард Тройден подразделяет процесс формирования гомосексуальной идентичности на четыре фазы³⁴.

Первая стадия — предчувствие или сенситизация (повы­шение чувствительности) — приходится на допубертатный период, когда мальчики и девочки еще не задумываются о своей сексуальной ориентации или автоматически считают себя гетеросексуальными. Хотя многие пре-гомосексуаль­ные дети уже чувствуют и осознают, что по своим интере­сам, внешности или поведению они отличаются от сверст­ников своего пола и это вызывает у них смутную тревогу, эти отличия еще не отливаются в определенные понятия и описываются скорее в метафорах фемининности и маску­линности (насколько я хороший, «настоящий» мальчик или девочка?), чем эротики (кто меня сексуально привле­кает?).

Вторая фаза — период сомнений и смешанной идентичнос­ти, когда индивид уже задумывается о своей сексуальной идентичности, но еще не может четко определить ее, при­ходится на подростковый возраст и начало юности. Это са­мый драматичный и психологически напряженный этап раз­вития.

Третья фаза — принятие и признание себя также протекает по-разному. Ее возрастные границы и длительность зависят как от индивидуальных особенностей человека, так и от его социальной среды. Чем терпимее общество, тем легче под­ростку преодолеть свои внутренние конфликты и принять собственную сексуальную ориентацию.

Четвертая стадия, гомосексуальной самоидентификации, наступающая лишь у взрослых, да и то не у всех, лучше все­го выражается понятием сопричастности: индивид принима­ет свою гомосексуальность как определенный стиль жизни, поддержание которого для него важнее и приятнее возмож­ных альтернатив. Эта фаза обычно совпадает с появлением более или менее устойчивых партнерских отношений, в от­личие от случайных сексуальных связей. Ее внутренние при­знаки: слияние сексуальности с эмоциональностью, вос­приятие гомосексуальной идентичности как интегральной части собственного Я и удовлетворенность ею.

Эти фазы не являются чисто возрастными. Их длитель­ность и содержание зависят от множества конкретных соци­альных условий, и они по-разному протекают у разных лю­дей.

Прежде всего, бросаются в глаза половые/гендерные раз­личия. Девочки-лесбиянки, как правило, позже юношей осознают свои психосексуальные особенности, считая свое влечение к женщинам потребностью в дружбе. Гетеросексу­альные контакты у них обычно предшествуют однополым. Гомосексуальные мальчики, у которых либидо пробуждает­ся более бурно, а половая роль допускает и даже требует яв­ных проявлений сексуальности, раньше начинают подозре­вать о своей гомосексуальности и сексуально эксперименти­руют с лицами как своего, так и противоположного пола. Иногда именно для того, чтобы лучше понять свою сексу­альную ориентацию.

Поскольку сексуальная ориентация многомерна, а люди — разные, разброс в темпах и характере самоосозна­ния очень велик.

По данным сан-францисского исследования, до 12 лет только пятая часть пре-гомосексуальных мальчиков и девочек считали свои отличия от ровесников сексуальными и лишь 4% осознавали их как гомосексуальность; это были просто различия в поведении и интересах (для мальчиков особенно важно отсутствие спортивных интересов)³⁵. К старшим классам эти различия и их осознание усиливают­ся. Из 120 18—21-летних гомосексуальных юношей и деву­шек в городе Толедо (штат Огайо) одна треть осознали свою гомосексуальность между 4 и 10 годами, вторая — между 11 и 13, третья— между 14 и 17 годами³⁶. При ин­тервьюировании в 1993—1994 гг. группы нью-йоркских гомо- и бисексуальных подростков от 14 лет до 21 года (80 юношей и 76 девушек) средний возраст первого подозре­ния о своей гомосексуальности у мальчиков был 12,5, у девочек— 13,9 года, уверенность же пришла к мальчикам в 14,6, а к девочкам— в 15,9 года³⁷. То есть процесс само­осознания занимает приблизительно два года. Восточно­германские мальчики начала 1990-х годов начинали подо­зревать о своей гомосексуальности в среднем около 16 лет. 19% из них эта мысль приходила в голову еще до 12 лет, а 46% — между 13 и 16 годами, но 14% поняли это только после 21 года. Это зависит как от темпов индивидуального полового созревания и силы либидо, так и от уровня обра­зования: более образованные юноши из интеллигентной среды отстают от рабочих почти на два года. Уверенность в своей гомосексуальности приходит к мужчинам в среднем лишь около 20 лет, причем юноши с высшим образовани­ем завершают свое сексуальное самоопределение позже. Видимо, дело в разной степени готовности принять жизнь такой, как она есть.

Однако осознание своей гомосексуальности еще не оз­начает признания себя геем или лесбиянкой. Даже те под­ростки, которые охотно сексуально экспериментируют со сверстниками собственного пола, не торопятся идентифи­цировать себя в качестве геев или лесбиянок. Из 34 700 опрошенных 12—18-летних школьников в штате Миннесота 88,2% сказали, что считают себя гетеросексуалами, 1,1%— геями или бисексуалами, а 10,7% не уверены в своей сексуальной ориентации. Хотя количество подростков, не уверенных в своей сексуальной ориентации, уменьшается с 26% среди 12-летних до 9% среди 18-лет­них, геями, лесбиянками или бисексуалами считают себя только 1,3%. Так считают только 5% подростков, имею­щих гомоэротические влечения, 27% имевших гомосексу­альные контакты и 10% имеющих гомосексуальные фанта­зии³⁸.

Чтобы убедиться в стабильности своих чувств и предпоч­тений, нужно время и практический опыт. Стабилизация сексуальных предпочтений сопровождается их поляризаци­ей. Большинство подростков развиваются в направлении гетеросексуальности и перестают испытывать гомоэроти­ческие чувства³⁹. У гомосексуалов происходит обратное. Но поскольку этот выбор для многих труден, некоторые подростки и юноши откладывают его, убеждая себя и дру­гих, что их однополые предпочтения случайны, отрицают гомоэротическую природу своих влечений или стараются искоренить их с помощью психотерапии и самовоспита­ния. Вариантов такой психологической самозащиты мно­го. Одни подростки активизируют общение с лицами про­тивоположного пола: «Я думала, что мой интерес к девоч­кам пройдет, .если я буду уделять больше внимания маль­чикам и выглядеть более женственной». Другие, наобо­рот, избегают таких контактов, боясь разоблачения: «Я не­навидел свидания, потому что боялся, что у меня не будет эрекции, и девочки догадаются, что я «голубой». Третьи уклоняются от получения информации которая могла бы подтвердить их опасения, не желают ничего слышать о го­мосексуальности. Четвертые прячутся за стеной ненавис­ти, дистанцируясь от собственного гомоэротизма высмеи­ванием и травлей себе подобных. Пятые стараются пода­вить свой гомоэротизм экстенсивными гетеросексуальными связями: «Я думал, это пройдет, если я буду встречаться и трахаться с разными женщинами». Шестые ускользают от мучительных проблем с помощью водки или наркотиков. Некоторым помогает определение неприемлемых чувств и поступков как случайных («это случилось по пьянке, трез­вым я бы этого не сделал»), временных («это с возрастом пройдет») или периферийных («какой же я гомик, если я сплю с женщинами?»).

Такая психологическая самозащита может с перемен­ным успехом продолжаться долго, иногда всю жизнь, од­нако она весьма обременительна и часто приводит к нер­вным срывам. Не смея жить своей собственной, един­ственно возможной для него жизнью, «голубой» подросток вынужден ухаживать за теми, кого он не может любить, и любит тех, за кем не может ухаживать. Это делает его жизнь мучительным чередованием «неподлинных» и несов­местимых друг с другом ролей и масок. Порождаемая этим застенчивость еще больше усугубляет коммуникативные трудности. «Мало кто понимает теперь, что я всегда был и даже теперь, в мои крокодиловы годы, остаюсь чрезвы­чайно застенчивым существом, — писал Теннесси Уиль­яме. — В мои крокодиловы годы я восполняю это типич­ной уильямсовской сердечностью и вспыльчивостью, а иногда — вспышками ярости. В школьные дни у меня не было ни укрытия, ни маски»⁴⁰.

Юность — вообще довольно одинокий возраст, но никто не бывает так одинок, как гомосексуальные подростки. Три четверти опрошенных чикагских подростков ни с кем не поделились своими первыми сомнениями, и только 13% по­счастливилось найти понимающую душу. Среди восточных немцев, опрошенных Штарке, нашли, кому открыться, 41%, не нашли — 11%, а 46% «в это время никому не дове­ряли»⁴¹.

Участь юных геев и лесбиянок значительно хуже положе­ния представителей любого расового, национального или культурного меньшинства. Если черный (еврейский, ар­мянский, чеченский, русский — подставьте любое «нехоро­шее» в данной местности меньшинство) ребенок испытыва­ет трудности или подвергается преследованию из-за своего цвета кожи, акцента или национальности, он может пойти к своим, несущим ту же стигму, родителям, поговорить с ними и получить если не помощь, то хотя бы утешение. Маленький гей или лесбиянка не могут открыться родите­лям, которые часто так же предубеждены, как и соученики. Он чувствует себя гадким утенком, единственным на всем белом свете.

Одно из самых страшных последствий этого — так назы­ваемые «немотивированные» самоубийства. От 20 до 35% американских юношей-геев совершают попытки самоубий­ства, это гораздо больше, чем в любой другой социально-возрастной группе⁴². В бывшей ГДР 36% опрошенных гомосексуалов сказали, что думали о самоубийстве, а 13% пы­тались его осуществить⁴³. По данным клинических исследо­ваний, риск суицида среди юных геев и лесбиянок особен­но велик, если они: 1) слишком рано открыто обнаружи­вают свою гомосексуальность, 2) подвергаются в связи с этим насилию и преследованиям, 3) пытаются решить свои проблемы с помощью алкоголя и наркотиков и 4) отверг­нуты своими семьями. Эти молодые люди умирают не от гомосексуальности, а от страха перед ней и от жестокого отношения окружающих.

Снять эти проблемы может только принятие себя и са­мораскрытие окружающим. Открытое признание своей го­мосексуальности — coming out (буквально — выход в свет) или coming out of the closet (выход из чулана) иногда ка­жется одноразовым драматическим событием, чем-то вро­де публичной декларации, после которой пути назад отре­заны и начинается новая жизнь. На самом деле такого крутого, драматического поворотного пункта может и не быть, и даже если он есть, это только кульминация дли­тельного и сложного процесса психосексуального самооп­ределения.

По мере роста терпимости к гомосексуальности средний возраст «выхода в свет» снижается. В конце 1960-х годов средний возраст coming out у американских мужчин был 19,3 года, теперь он снизился до 14,5—16 лет. Однако и возраст, и обстоятельства «выхода» — кому и как человек раскрыва­ется — зависят от множества конкретных условий.

Человек открывается не всем сразу, а в определенной последовательности, и прежде, чем открыться другим, он должен осознать и принять себя сам. Первым конфидентом подростка чаще всего бывает однополый друг-сверстник.

Например, в чикагском обследовании средний возраст пер­вого самораскрытия составил 16 лет для девочек и 16,75 года для мальчиков, причем две трети мальчиков и свыше поло­вины девочек сначала раскрылись другу (подруге), подели­лись с матерью только 5% и ни один — с отцом⁴⁴.

«Каминг аут» подчас проще и прозаичнее, чем рисуется в воображении. Молодой человек ждет, что его исповедь будет для его друзей сенсацией, громом средь ясного неба, но иногда его сбивчивый рассказ воспринимается как нечто уже известное: «Мы давно догадывались. Обычный парень не уделяет столько внимания одежде, не смотрится посто­янно в зеркало и не бывает таким нежным». Казалось бы, надо радоваться, что с друзьями нет проблем? Не тут-то было! «Я чувствовал себя уязвленным и обманутым. Мое великое откровение пропало даром. Вместо того чтобы ра­доваться, я был обижен, что мои друзья обсуждали мою личную жизнь за моей спиной и никто из них не сказал мне об этом».

Какой бы трудной ни была сексуальная идентификация, ее завершение приносит огромное облегчение. Люди, ко­торые приняли свою сексуальную ориентацию, в большин­стве случаев считают ее естественной, нормальной и един­ственно возможной для себя, подстраивая под нее прочие самооценки и установки.

Ослабление социальной стигмы и дискриминации облег­чает принятие себя. В гомосексуальной выборке Кинзи 46% мужчин и 26% женщин сожалели о своей гомосексуаль­ности. В 1970-х годах на вопрос, хотели бы они, если бы это было возможно, изменить свою сексуальную ориента­цию, 95% сан-францисских лесбиянок и 86% геев ответили «нет». 87% опрошенных Штарке восточных немцев прини­мают свою гомосексуальность полностью, 16% — с некото­рыми оговорками и только 1% — с трудом. Однако полное принятие себя большей частью происходит уже за рамками подросткового и юношеского возраста. Тут есть большая социально-педагогическая проблема.

Несколько лет назад пара озабоченных родителей спроси­ла у меня совета, что делать с шестнадцатилетним сыном, который, как им кажется, не просто дружит с однокласс­ником, а влюблен в него. Я посоветовал оставить мальчи­ка в покое. Однополые влюбленности часто проходят сами собой, независимо от педагогических усилий. А если это действительно любовь, вы не можете искоренить ее. Конт­роль, надзор, хождения по психиатрам могут отравить под­ростку жизнь, заставить его прятаться, довести до само­убийства, но они не могут изменить его сексуальную ори­ентацию.

Истинная родительская мудрость в этой драматической жизненной ситуации — проявить терпимость и понимание к сыну или дочери, принять их такими, какими они себя ви­дят, и поддержать их в этот самый трудный и драматичес­кий момент их жизни. От родительской помощи больше, чем от чего бы то ни было другого, зависит находящееся под ударом юношеское самоуважение, с которым, в свою очередь, связаны все остальные психологические свойства личности.

К сожалению, многие родители не выдерживают этого испытания. В бывшей ГДР информации об однополой любви было гораздо больше, чем в России, тем не менее понять своих гомосексуальных сыновей пытались только 19% матерей и 7% отцов; 70% матерей и 78% отцов об их про­блемах вообще не знали. И только 8% матерей и 5% отцов приняли сексуальную ориентацию сыновей сразу и безого­ворочно; остальные были к этому не готовы, надеялись, что все еще изменится, просили сохранить все в тайне. Со вре­менем отношения обычно налаживаются. Но часто понима­ние приходит с большим опозданием.

А что делать учителям и психологам? Рассуждая абст­рактно, чем раньше подросток осознает и примет себя, тем легче ему будет. Однако поспешное и преждевремен­ное — лишь бы снять мучительную неопределенность — сексуальное самоопределение может, как и в других сфе­рах бытия, закрыть пути к более глубокому осмыслению собственных возможностей и стремлений. Даже если под­росток не сомневается в своей сексуальной ориентации, что бывает далеко не всегда, преждевременно обнародовав ее, он рискует оказаться в изоляции в школе и дома и не выдержать враждебной реакции окружающих, от кото­рых ему некуда уйти. Единственным противовесом до­машней и школьной враждебности окажется криминаль­ная уличная среда, которая быстро и незаметно для него самого проституирует подростка, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому лучше отложить «выход» до совершеннолетия и осуществить его в более благопри­ятных условиях. Это не трусость и не лицемерие, а жи­тейский здравый смысл. Однако убедить в этом подростка вы сможете, только если он увидит, что вы уважаете его право на выбор сексуальной ориентации и не пытаетесь им манипулировать.

Гомосексуальные подростки и юноши нуждаются в пси­хиатрической и психологической помощи не потому, что они больны, а потому, что они оказались в очень сложной ситуации, разобраться в которой может только специалист. К сожалению, найти такую помощь в России трудно, ни психологов, ни врачей этому не учат, а геевские организа­ции маломощны и занимаются не столько конструктивной деятельностью, сколько политическими играми и выпраши­ванием денег на собственное существование.

Человек или организация, берущаяся за оказание помо­щи гомосексуальным подросткам, оказываются в ситуации повышенного социального риска, их подозревают во всех смертных грехах. Во время моего пребывания в Лос-Андже­лесе в прессе появились сообщения, что в одном из геевских подростковых центров кто-то из воспитателей якобы имел с воспитанниками сексуальные отношения. Ничего невозможного в этом нет, в подростковых учреждениях лю­бого типа сексуальные скандалы нередки. Но прежде чем факты были проверены (в данном случае все оказалось вы­думкой), пресса и местные власти предложили попросту закрыть этот центр. Эта ментальность чрезвычайно харак­терна. Самая многочисленная категория совратителей под­ростков — католические священники, но никому не прихо­дило в голову требовать закрыть церкви. С геями это кажет­ся возможным.

При работе с гомо- и пре-гомосексуальными подростка­ми есть несколько общих правил. Какова бы ни была соб­ственная сексуальная ориентация консультанта, он должен исходить из жизненных проблем сидящего перед ним подро­стка. Что его мучает? Трудности самопознания? Стигмати­зация? Социальная изоляция? Необходимость скрываться? Чувство своей особенности? Отсутствие родительской под­держки? Преследование и насилие? Сексуальная депривация? Или что-то еще?

Проблемных подростков необходимо принимать такими, каковы они есть, не морализируя и не запугивая. Первая задача психотерапевта не изменить сексуальную ориентацию подростка, а помочь ему понять и прояснить свои чувства. Нужно дать объективную и точную информацию обо всем, что его волнует, особенно важен опыт других юношей и де­вушек со сходными проблемами. Развитые геевские органи­зации поддерживают такие подростковые группы, выпуска­ют специальные брошюры и т. п. (одна такая брошюра из­дана и в Москве*). Очень важно помочь подростку разо­браться в его проблемах и найти адекватные способы пре­одоления стигматизации, депрессии, семейных и школьных конфликтов, научить азбуке любовных отношений и прави­лам безопасного секса. Нужно внимательно следить за воз­можными признаками суицидных намерений, алкоголизма и наркомании и в случае необходимости своевременно на­править подростка к специалисту. Не забывать о семейных условиях, помочь подростку разобраться в его отношениях с родителями, если возможно — поговорить с ними, но только с согласия самого подростка. Обучать других специ­алистов, давая им адекватную информацию о подростковой гомосексуальности. Соблюдать строгую конфиденциаль­ность. Быть готовым защищать подростка и вместе с тем не нарушать границ профессиональных отношений, в частнос­ти избегать общения с подростками вне консультационного центра и, само собой разумеется, не иметь с ними никаких сексуальных контактов.

Зосимов А. Ф. Если ты «голубой». М.: АРГО-РИСК, 1995.




• ГРУППОВОЙ ПОРТРЕТ БЕЗ ИНТЕРЬЕРА

Геевская жизнь по своей приро­де является философской.

Это люди, которые должны изобретать себя...

Когда человек открывает, что он гей, он должен

выбрать все, начиная с походки, одежды и манеры

разговаривать и кончая тем, где жить, с кем и

на каких условиях.

Эдмунд Уайт

Каковы психологические особенности мужчин-гомосексуалов и геевского стиля жизни? Говорить о «геях вообще», без учета демографических, социально-группо­вых и индивидуальных различий бессмысленно, эти муж­чины очень разные и их групповой портрет вне интерьера неизбежно будет схематичным и условным, тем более что почти все научные данные касаются немногих западных стран, а среднестатистический американский гей отлича­ется от среднестатистического российского «голубого» так же сильно, как средний американец от среднего россия­нина. Тем не менее без обсуждения этих вопросов не обойтись.

Образуют ли гомосексуалы единый психофизиологичес­кий тип, с характерным телосложением, внешностью и т. д.? Многие люди уверены, что могут безошибочно распоз­нать геев по женственной внешности, высокому голосу, мягким манерам и т. д. Это, конечно, иллюзия. Гетеросексуал может иметь женственную внешность и высокий го­лос и тем не менее быть гетеросексуалом, а мощное тело бодибилдера сплошь и рядом — оболочка, скрывающая зас­тенчивую женственность и гомоэротизм. Сами геи распоз­нают «своих» (эту способность, в основе которой лежит на­тренированная интуиция, они часто называют «Гейдар» или «геевский радар») не столько по телесному облику, сколь­ко по психологическим признакам (особый взгляд, поход­ка, жесты, манеры).

Тем не менее какая-то корреляция между гомосексуально­стью и некоторыми аспектами телосложения, по-видимому, существует. Многие пре-гомосексуальные мальчики отлича­ются мягкими, женственными чертами лица, а взрослые геи — более легкой, изящной фигурой. Например, при оп­росе 318 канадских гомо- и 318 гетеросексуалов от 18 до 22 лет геи оказались в среднем на 1,5 см ниже ростом и на 5 кг легче «натуралов», а половое созревание они пережили на 1,2 года раньше¹. Эти три момента (более легкий костяк, менее развитая мускулатура и более раннее сексуальное созревание) могут быть показателями соматической феминизации. Но нельзя забывать и о психологических факторах: подобно жен­щинам, гомосексуалы очень заботятся о своей внешности, особенно о весе, соблюдают диету и т. д. Сообщалось также о наличии статистической корреляции мужской гомосексу­альности с женственной формой тазобедренного сустава, но специалисты относятся к этим данным скептически. Чтобы проверить их, нужны объективные антропометрические ис­следования на больших выборках.

Интересен социально-демографический портрет геев. За­падноевропейские и американские геи — преимущественно горожане. 27% американских геев и лесбиянок (и только 18% гетеросексуалов) живут в городах с населением свыше 3 млн., а 61% — свыше 1 млн. жителей². 89% канадских геев также проживают в городах³. В больших городах геи имеют свои излюбленные районы проживания, где они составляют значительную часть и даже большинство населения (напри­мер, в Западном Голливуде).

Уровень образования американских геев значительно выше среднего. 49% из них учились в колледже и 14% — в аспирантуре (среди гетеросексуалов соответствующие циф­ры — 37% и 7%). 72% канадских геев учились в университе­те, 31,2% окончили университет, а 12,8%— аспирантуру⁴. Среди восточногерманских геев доля интеллигентов вдвое превышала средние показатели по ГДР⁵. В другом немец­ком исследовании высшее и среднее специальное образова­ние имели 59% гомосексуалов⁶. Это объясняется психоло­гическими факторами. По многим психологическим тестам (и особенно по направленности интересов) гомосексуаль­ные мужчины больше похоже на женщин, чем на гетеросек­суальных мужчин, а лесбиянки — наоборот. В детстве это проявляется особенно сильно. Школьные отметки гомосек­суальных мальчиков, как правило, выше среднего уровня. У маленьких геев есть также дополнительный мотив к уче­бе и интеллектуальному развитию: поскольку многие из них не могут преуспеть в типичной мальчишеской деятельности, спорте и соревновательных играх, их самореализация идет по другому пути. Но так поступают не только геи, а и многие другие будущие интеллектуалы. Считать всех геев интеллек­туалами так же нелепо, как подозревать всех интеллектуалов в гомосексуальности.

Среди американских геев и лесбиянок больше людей, имеющих собственное дело, и лиц так называемых свобод­ных профессий (18% против 11% в среднем по США). Муж­чины-геи предпочитают работе на производстве индустрию развлечений и сферу обслуживания (актеры, шоумены, ди­зайнеры, продавцы и т. д.). В целом это весьма успешная социальная группа⁷. Однако данные об уровне их доходов противоречивы. По одним источникам, их годовой доход выше среднеамериканского, по другим — ниже, чем у ге­теросексуальных мужчин той же профессии и квалифика­ции⁸.

Некоторые геевские установки и ценности отличаются от типичных для «стопроцентного американского мужчины». Геи гораздо больше «натуралов» озабочены собственным Я. Интроспекцию, потребность в самопознании признали важ­ной ценностью 43% геев и лесбиянок и только 23% гетеросексуалов. Они больше заботятся о своей физической фор­ме, здоровье и внешности, придают большое значение лич­ному общению и проявляют готовность идентифицировать­ся с другими угнетенными группами (этнические меньшин­ства, женщины, старики).

Геи охотнее гетеросексуалов выходят за пределы повсед­невности. Они выше ценят воображение, уход от буднич­ных реалий и личное творчество. Жажда нового опыта от­личает не только художников, но и самых обычных геев-потребителей. Эгоцентризм и гедонизм, жажда удоволь­ствия, новизны, развлечений и приключений часто при­ходят в противоречие с нормами традиционной протестан­тской морали. В отличие от типичного мужчины-«трудоголика», целиком поглощенного карьерой и зарабатывани­ем денег, геи умеют ценить разнообразный досуг, вкусную пищу, путешествия в дальние страны и т. п. Они значи­тельно больше времени расходуют на посещение магази­нов, охотнее тратят деньги, следят за модой, покупают больше предметов роскоши, книг, произведений искусст­ва, чаще ходят в театры. Эстетические качества обиходных вещей для них важнее практических. В одежде они гораз­до чаще предпочитают новые, необычные, подчас вызы­вающие модели и т. д.⁹

Вместе с тем геев отличает повышенная чувствительность к стрессам. Жизнь часто кажется им слишком напряжен­ной, и они хотят сделать ее более надежной и спокойной, избегая рискованных профессий и лишней ответственности. Многие геи не доверяют большому бизнесу, и они гораздо чаще испытывают недоверие к миру и окружающим людям, подозревая их во враждебном к себе отношении (такая на­стороженность типична для всех дискриминируемых и стиг­матизируемых меньшинств и коренится в их личном и историческом опыте). Однако разброс очень велик.

Новейшие маркетинговые исследования подчеркивают, что в сфере потребления, как и во всем остальном, геи не образуют единой группы и принадлежат к разным субкуль­турам.

Очень сложна проблема так называемой «геевской чув­ствительности» (gay sensibility). Это многозначное и идеоло­гизированное понятие означает, с одной стороны, высокую эмоциональную возбудимость, восприимчивость и рани­мость, а с другой — повышенный артистизм и художествен­ные способности. Эти взаимосвязанные черты действитель­но характерны для геев, показатели которых по большин­ству личностных тестов стоят посредине между показателя­ми гетеросексуальных мужчин и женщин. Повышенная эс­тетическая чувствительность, художественные интересы и способности проявляются у геев уже в раннем детстве. Го­мосексуальные мальчики везде и всюду предпочитают сило­вым и соревновательным видам спорта актерскую деятель­ность или танцы. Это отражается и в их профессиональных занятиях.

Почти три четверти (73%) американских геев, по срав­нению с 20 процентами гетеросексуальных мужчин, заня­ты в искусстве и шоу-бизнесе и, в меньшей степени, в сфере писательства, архитектуры, рекламы и паблик рилейшенс. К «голубому» племени принадлежат такие выда­ющиеся писатели и поэты XX в., как Сомерсет Моэм и Ивлин Во, Ангус Уилсон и Кристофер Ишервуд, Уистан Оден и Аллен Гинзберг, Ив Наварр и Жан Жене, Марсель Жуандо и Анри де Монтерлан, Жюльен Грин и Эрве Гибер, Теннесси Уильямс и Эдвард Олби, Гор Видал и Джеймс Болдуин, Пол Гудмен и Уильям Берроуз, Трумэн Капоте и Джо Ортон, Эдмунд Уайт и Дэвид Ливит, Хуан Гойтисоло и Федерико Гарсия Лорка, Умберто Саба и Сандро Пенна, Клаус Манн и Хуберт Фихте, Константин Кавафис и Хулио Кортасар, кинорежиссеры Лукино Вис­конти, Пьер Паоло Пазолини, Райнер-Мария Фасбиндер и Дерек Джармен, композиторы Камилл Сен-Сане, Кароль Шимановский, Франсис Пуленк, Бенджамин Брит­тен, Генри Кауэлл, Арон Коплэнд, Нед Рорем, филосо­фы Людвиг Витгенштейн, Джордж Сантаяна, Мишель Фуко, Рональд Барт, пианист Владимир Горовиц, дири­жер Леонард Бернстайн и многие другие. Глубокие «голу­бые» корни имеет современная поп-музыка, особенно рок-н-ролл, диско и панк-рок; свою гомо- или бисексуаль­ность открыто признавали Элтон Джон и Фредди Меркьюри. Очень много геев среди дизайнеров, достаточно на­звать такие имена, как Ив Сен Лоран, Джанни Версаче и др. (судя по статистике некрологов в «Нью-Йорк тайме», доля геев среди дизайнеров в 24 раза выше доли гетеросек­суальных мужчин¹⁰), и танцоров, причем речь идет не толь­ко о звездах вроде Нуриева. Из 136 опрошенных американ­ских танцовщиков (в разных жанрах) свыше половины мужчин оказались «голубыми» (напротив, среди балерин очень мало лесбиянок). Интерес к танцу появился у этих мужчин раньше, чем у их гетеросексуальных коллег. По­чти все они в детстве чувствовали себя в какой-то степени женственными и осознали свой гомоэротизм до того, как начали танцевать; то есть не танцы способствовали разви­тию гомосексуальной ориентации, а гомоэротизм стимули­ровал увлечение танцами¹¹.

Существуют три альтернативных (или взаимодополни­тельных) объяснения «геевской чувствительности».

1) Гомосексуалы от природы обладают повышенными художественными способностями благодаря сочетанию в их психике мужских и женских черт, которое помогает им пре­одолевать гендерную ограниченность.

2) Высокий удельный вес гомо- и бисексуалов среди артистов и художников объясняется тем, что эти занятия дают им больше свободы, чем другие сферы жизни, жестко подчиненные гендерным стандартам. «Юноше, похожему на девушку, не место среди бойскаутов, он должен уйти на Парнас»¹².

3) Маргинальное положение невольных аутсайдеров в со­четании с повышенной чувствительностью дает геям особое видение мира, благоприятствующее художественным откры­тиям. По словам американского писателя Дэвида Ливитта, гомосексуальность, сделавшая его изгоем, тем самым зас­тавила его посмотреть на мир как бы со стороны и увидеть то, чего не видят другие¹³. С этим мнением согласны и мно­гие другие писатели-геи. Однако важна не столько сексу­альная маргинальность, сколько индивидуальная способ­ность творческого ее осмысления.

Свойства популяции или культуры совсем не обязатель­но являются также свойствами принадлежащих к ней инди­видов. Не говоря уже о том, что не все геи эстетичны и ар­тистичны, эти черты могут проявляться не в художествен­ном творчестве, а в потреблении.

В отличие от старой литературы, предполагавшей нали­чие единого типа «гомосексуальной личности», современ­ная психология считает, что гомосексуальные мужчины и женщины не образуют единого психологического типа, а их психические проблемы и свойства коррелируют с раз­ными телесными и психическими чертами¹⁴. Феминин­ные, женственные мужчины по целому ряду качеств отли­чаются от более маскулинных, а невротизм, депрессии, суицидные наклонности и т. п., которые раньше припи­сывались всем гомосексуалам, сильнее всего выражены у гендерных дисфориков, которые уже в детстве и отрочестве были недовольны своим полом/гендером и которым объек­тивно труднее уподобиться своим «натуральным» сверстни­кам¹⁵.

Столь же многообразны их эротические предпочтения и типы сексуального поведения.

Одно из главных общих отличий мужской сексуальности от женской состоит в ее экстенсивности: мужчины имеют значительно больше сексуальных партнеров, чаще меняют их, легче вступают в случайные, безлюбовные связи и т. д. Это имеет под собой не только социальные (господствующее положение мужчин), но и биологические основания (био­логическая функция самца — оплодотворить как можно больше самок, остальное его зачастую не касается). По это­му критерию (количество и сменяемость партнеров) муж­ская гомосексуальность не только не выглядит женствен­ной, но оставляет далеко позади даже самых завзятых гетеросексуальных донжуанов.

В 1971 г. каждый седьмой опрошенный немецкий гомосексуал имел в течение жизни свыше 600, а некоторые (сре­ди 31—35-летних таких было 11%) — свыше тысячи партне­ров¹⁶. В 1987 г. под влиянием эпидемии СПИДа среднее число партнеров за последний год перед опросом у немец­ких гомосексуалов снизилось в два с половиной раза (с 14,3 до 5,5 человека), доля мужчин, имевших в течение года от 51 до 100 партнеров, уменьшилась с 8,4% до 5%, а имев­ших свыше 100 партнеров— с 5,7% до 1,7%¹⁷.Соответствен­но изменились их установки и представления о норме. Тем не менее, если в 1981 г. больше 5 партнерш за последний год имели около 5% гетеросексуальных студентов, то среди гомосексуалов таким числом партнеров мог похвастаться каждый второй¹⁸.

Но за средними цифрами скрываются разные типы лич­ности и стили жизни. В среднем английские геи имеют в течение всей жизни 38 сексуальных партнеров, за последние пять лет — 16, за последний год — 4 и за последний месяц — одного. Однако в нижней четверти выборки соответствую­щие цифры составляют 12, 5, 2 и 1, в верхней четверти — 181, 40, 10 и 2, максимальные же показатели— 25000, 1500, 300 и 40 партнеров. Хотя таких «максималистов» очень мало и психологически они представляют собой осо­бую группу, ориентированную на экстенсивную сексуаль­ную жизнь, они существенно влияют на средние показате­ли*¹⁹.

При качественном анализе картина еще более усложня­ется. Что значит «случайный секс» или «случайный парт­нер»: множественность связей? их краткосрочность? отсут­ствие избирательности? с кем попало? где попало? аноним­ность, отсутствие интимности? Сколько раз (или времени) нужно переспать с человеком, чтобы можно было считать его постоянным партнером? Это совершенно разные вопро­сы.

Сравнивая типы сексуальных отношений, нужно разгра­ничивать их длительность, степень психологической интим­ности и ролевой диапазон — является ли данная связь толь­ко сексуальной или предполагает также общие интересы, совместную деятельность, проживание и т. д. Каждый из этих факторов в отдельности и все они вместе зависят не только от типа личности и ее запросов в данный момент, но и от целой совокупности условий. Молодой человек мо­жет быть по характеру романтиком-однолюбом, но, если у него нет собственного жилья, привести в родительский дом и оставить на ночь девушку ему трудно, а парня и вообще / немыслимо. Это заставляет его заниматься сексом в самых' разных и не всегда удобных местах.

• Из 290 петербургских гомосексуалов (средний возраст 26,5 года), оп­рошенных в 1993 г. Д. Д. Исаевым (анкета распространялась в геевских организациях, на дискотеках и пляже), 25% имели в течение жизни до 5 гомосексуальных партнеров, 40,5% — свыше 20 (в том числе 27,5% — свыше 50) партнеров. Из 155 опрошенных по телефону преимуществен­но гетеросексуальных петербуржцев свыше 50 партнерш имели 11%: (Исаев Д. Д. Личное сообщение. См. также: Isayev D. D. Survey of the sexual behavior of gay men in Russia. ILGA Bulletin, 1993, № 3, p. 12). Насколько репрезентативны эти данные, сказать трудно.

Здесь существует целый ряд, так сказать, цивилизационных и одновременно психологических градаций. 1) Ано­нимный одноразовый секс в общественных туалетах, где партнеры большей частью даже не видят друг друга. 2) Сексуальные контакты с незнакомыми мужчинами в ба­нях, саунах, парках, на пляжах, «плешках», в темных комнатах геевских баров и дискотек. 3) Одноразовый секс в более или менее комфортных условиях дома или в гости­нице. 4) Сексуальное партнерство, где люди связаны между собой только более или менее регулярным сексом (американцы называют это fucking buddies). 5) Более или менее длительные, постоянные партнерские отношения, предполагающие какие-то взаимные обязательства. 6) Со­жительство с общим проживанием и домохозяйством. 7) Юридически оформленное домашнее партнерство или од­нополый брак. Каждая из этих форм отвечает определен­ным потребностям и имеет своих поклонников и против­ников.

Больше всего споров вызывает, естественно, аноним­ный и, по определению, грязный (хотя по российским стандартам западные туалеты кажутся чистыми) туалетный секс. Общественные туалеты стали важным элементом мужской гомосексуальной культуры с момента своего воз­никновения. «Вонючие храмы Приапа», как назвал па­рижские писсуары Гаролд Норе, «предлагали такое разно­образие религиозного опыта, с которым не могла сопер­ничать ни одна христианская церковь (оргазм, безусловно, самая непосредственная и универсальная форма соедине­ния с Богом)»²⁰.

Многие психиатры видят в туалетном сексе свидетельство эмоциональной ущербности и неспособности геев к психо­логической интимности, любви и принятию связанных с ними обязанностей. Но в условиях дискриминации и поли­цейских преследований у гомосексуалов часто не было выбора*, остальное — дело привычки. Сегодня удельный вес «туалетных» контактов в цивилизованных странах гораздо меньше. Тем не менее они не исчезли.

По образному выражению американской писательницы Камиллы Палья, «анонимный секс в темном закоулке — уплата дани мечте о мужской свободе (в России это назвали бы членскими взносами. — И. К.). Незнакомый чужой муж­чина — это странствующий языческий бог, а алтарем, как и в древности, может быть любое место, где ты преклоня­ешь колени. «Натуральные» мужчины, посещающие про­ституток, также героически стараются освободить секс от эмоций, долга, семьи, другими словами, — от общества, религии и детородной Матери Природы»²¹.

Многих мужчин, независимо от их сексуальной ориента­ции, в сексе больше всего привлекает новизна и количе­ство. Гомосексуальность лишь гипертрофирует это свойст­во, превращая бани и сауны, по выражению Фуко, в лабо­ратории сексуального экспериментирования. «Туалеты, — пишет английский писатель Дэвид Риз, — нельзя отождеств­лять со страданием, унижением, хаосом и смертью. Это просто места, где легче всего найти х... Не больше и не меньше. Такие встречи неромантичны, но обычно безвред­ны и вполне удовлетворяют многих людей. Один «натураль­ный» друг сказал мне: «Если бы существовали их гетеросек­суальные аналоги, я ходил бы туда каждую ночь»**²².

У большинства гетеросексуалов количество сексуальных партнеров лимитируется институтом брака, моральными обязательствами, рождением детей и многими другими социальными и культурными факторами.

• Впрочем, какой-то выбор был всегда. На вопрос Кинзи, какой про­цент ваших сексуальных партнеров вы подцепили в общественных туале­тах? 63,2% гомосексуалов сказали, что никогда не делали этого, зато 20% приобрели таким путем от 68 до 100% своих партнеров, собственно сек­сом в туалетах занимались только 10% опрошенных (Gebhardt and Johnson, tables 516, 528).

• Дарил Бем предложил своим студентам анонимно ответить на воп­рос, хотели бы они посетить некое банно-спортивное заведение, где мож­но без огласки, на добровольных началах, заниматься безопасным гете­росексуальным сексом. Единожды посетить такое заведение пожелали в 2,3 раза больше, делать это иногда — в 4 раза больше и ходить туда регу­лярно — в 16 раз больше мужчин, чем женщин.

Сексуальные контакты между мужчинами в банях, саунах и барах практически не' регламентированы ничем, кроме собственной потенции. В отличие от коммерческого секса, одноразовый секс ради удовольствия не обязательно безличен. А отсутствие интим­ности и любви заменяет своеобразное чувство мужской соли­дарности («Я ощущаю чувство братства со всеми мужчинами, с которыми трахался»).

Однако секс со многими случайными партнерами несет в себе смертельную эпидемиологическую угрозу. Почти все геи, ведущие такой образ жизни, периодически лечатся от венерических заболеваний, многим пришлось заплатить за этот опыт собственной жизнью или жизнями своих близ­ких. Кроме того, это почти неизбежно вовлекает человека в криминальную среду, где сексуальный контакт или его попытка нередко заканчивается ограблением, избиением и даже убийством.

Велики и его психологические издержки — отчуждение, безлюбовность, дефицит человеческого тепла и интимнос­ти. Чем больше сменяемость сексуальных партнеров, тем меньше эмоциональной вовлеченности. Между тем геи, как никто другой, чувствительны к эмоциональному тонусу отношений и остро переживают одиночество. «Это как пу­тешествие... Только ты освоился на новом месте — где жить, где питаться, что смотреть и чего не смотреть, как уже пора уезжать. И ты начинаешь все сначала в другом го­роде»²³. Кочевая жизнь приятна не всем и не всегда.

Потребность в стабильных отношениях и способность поддерживать их зависят, с одной стороны, от типа лично­сти, а с другой — от возраста. Многие юноши и молодые мужчины, независимо от их сексуальной ориентации, до поры до времени не испытывают нужды в постоянстве. Их сексуальная активность экспериментальна и экстенсивна. Когда московская «голубая» газета «РИСК» (1992, № 2—3) открыла дискуссию о проблеме постоянного партнера, 19-летний Игорь написал:

«По-моему, все эти разговоры о постоянстве — одна сплошная муть... Спать все время с одним и тем же — скуч­но, это же ежу понятно! Я, слава Богу, не урод и могу себе найти столько парней, сколько надо: разные тела, разные губы, разные члены — каждый раз новый кайф. Вот лет че­рез 20, когда мне уже будет ничего не нужно, придется об­завестись кем-то постоянным, а сейчас — что я, чокну­тый?»

А рядом — письмо 27-летнего Дмитрия: «Я не знаю, что такое проблема постоянного партнера. Просто с тех пор, как год назад он вошел в мою жизнь, она стала наполнен­ной и осмысленной. Я хочу его постоянно, все время, но дело не в этом: уже достаточно давно секс отошел куда-то на второй план, к тому же жить нам негде, так что вместе мы по большей части гуляем по городу и пьем чай в гостях у его или моих друзей, давно уже ставших общими... Навер­но, нас можно назвать постоянными партнерами, а для меня он — никакой не «партнер», а любимый. И это на­всегда».

Однополые (как и разнополые) пары подразделяют по степени их стабильности на постоянные и случайные, а по степени сексуальной исключительности — на закрытые (мо­ногамные) и открытые. Закрытые отношения предполага­ют одного постоянного партнера и полное отсутствие слу­чайных связей. При открытых отношениях наличие посто­янного партнера не исключает возможности каких-то иных, временных.

В Сан-Франциско начала 1970-х годов 71% всех опро­шенных геев (485 человек) и три четверти лесбиянок (211 человек) распределились по следующим пяти типам²⁴.

1) Закрытые пары (67 мужчин и 81 женщина) напоми­нают счастливые разнополые браки. Это устойчивые, спло­ченные пары, связанные взаимной любовью и общностью интересов. У них меньше всего сексуальных проблем, они не ищут случайных, временных партнеров на стороне, хо­рошо социально и психологически приспособлены, отлича­ются высоким самоуважением и значительно реже других гомосексуалов страдают от одиночества.

2) Открытые пары (120 мужчин и 51 женщина) также живут совместно, но их партнерство не является сексуаль­но-исключительным. Хотя они привязаны друг к другу, они нередко развлекаются на стороне, испытывая в связи с этим различные тревоги. Их социальная и психологическая адаптированность несколько ниже, чем у первой группы, но значительно выше, чем у остальных гомосексуалов.

3) Функционалы (102 мужчины и 30 женщин) напоми­нают гетеросексуальных холостяков, живущих самостоятель­но и жизнь которых строится вокруг сексуальных похожде­ний и приключений. Их сексуальная активность выше и ко­личество партнеров больше, чем у остальных групп, но их контакты лишены эмоциональной вовлеченности, экстен­сивны, часто безличны. Хотя в целом это энергичные, жизнерадостные и преуспевающие люди, их социально-пси­хологическая адаптированность ниже, чем у первых двух ти­пов.

4) Дисфункционалы (66 мужчин и 16 женщин) больше всего подходят под классический стереотипный образ гомосексуала-невротика. Эти люди не в силах ни принять свою гомосексуальность, ни подавить ее. Для них характерны пониженное самоуважение и наличие множества внешних и внутренних конфликтов, для разрешения которых часто тре­буется психотерапевтическая помощь.

5) Асексуалы (110 мужчин и 33 женщины)— люди, ко­торые категорически не принимают и всячески подавляют свою гомосексуальность, практически отказываясь от сексу­альной жизни. Это крайне осложняет их эмоциональные отношения с другими людьми, заставляет скрываться, по­рождает чувство одиночества и всевозможные психосексу­альные проблемы. Эти люди считают себя несчастными, часто обращаются к врачам и среди них самый высокий про­цент самоубийств.

В последнюю четверть века ориентация геев на стабиль­ные отношения усилилась. В конце 1970-х годов от 40 до 60% американских геев имели более или менее стабильные парные отношения и приблизительно половина из них жили совместно²⁵. 8% из опрошенных Блумстейном и Шварц 1576 лесбийских пар и 18% из 1938 мужских пар жили совместно

свыше 10 лет²⁶. В наиболее подробном американском опро­се, охватившем 1749 человек, больше 10 лет существовали 14% женских и 25% мужских пар. 82% этих мужчин и 75% женщин жили вместе²⁷.

В 1987 г. Даннекер собрал данные не только о текущем статусе респондентов, но и обо всех их прежних отношени­ях, в общей сложности о 2232 мужских парах²⁸. 39,9% из них существовали меньше 6 месяцев, 19,5% — от 6 до 12 меся­цев, 17,5% — один-два года, 16,1% — от двух до пяти лет, 5,7% — от пяти до десяти лет и 1,3% — свыше 10 лет. Ни­когда не имели постоянных отношений меньше 4%. В мо­мент опроса три пятых (59%) имели стабильные отноше­ния, но у 41% из них эта дружба началась не больше чем год назад. Важный фактор стабильности отношений — возраст, отношения молодых мужчин менее устойчивы. Максималь­ный процент стабильных пар (65%) имеют 46—50-летние. У гомосексуалов Восточной Германии в 1990 г. постоянно­го партнера имели 56%, причем 48% из них вели общее хо­зяйство и еще 36% хотели бы его вести. У 35% 30—40-лет­них мужчин длительность сожительства была свыше трех, у 24% — свыше пяти и у 10% — свыше 10 лет²⁹. В Англии в конце 1980-х годов партнерские отношения имели от 57 до 65% опрошенных геев, их средняя длительность составляла 4 года, максимальная — 38 лет³⁰.

Что стоит за этими цифрами и чем мужские однополые пары отличаются от женских, от разнополых пар? У 60% немецких геев партнерство началось с секса, у одной трети этому предшествовала недолгая влюбленность и только у 9% — долгая взаимная любовь. Однако очень скоро они сталкиваются с теми же проблемами, что и разнополые пары — разделение домашнего труда, управление финанса­ми, выработка собственного стиля жизни и т. д. Общие критерии оценки удовлетворенности партнерством практи­чески те же, что в гетеросексуальных браках, причем геи оценивают свои взаимоотношения по тем же критериям, что женатые мужчины, а лесбиянки — как замужние жен­щины³¹. Но насколько адекватны эти критерии?

Стабильность разнополого брака поддерживается не только сексуальной близостью и любовью, но и наличием детей и множеством социальных условий. Общество делает все, чтобы сохранить брак. В однополом союзе все внешние силы действуют против него. Ни церковной, ни правовой охраны у него нет, соседи и родственники смотрят косо, если пара распадется, это никого не удивит и не встрево­жит.

Первая проблема совместной жизни — распределение до­машних обязанностей. На первый взгляд разнополым парам в этом отношении легче. Существует привычная система полоролевых норм и ожиданий, типичные обязанности мужа и жены и т. п. Однако многочисленные исследова­ния, как зарубежные, так и российские, показывают, что браки, основанные не на гендерных стереотипах, а на дей­ствительном равенстве полов, с учетом индивидуальных особенностей супругов, являются более счастливыми и ус­тойчивыми.

У однополой пары обязательной, стандартной полоролевой/гендерной дифференциации нет и быть не может. Но этот «минус» порой оказывается «плюсом». Поскольку вес­ти себя по образцу своих родителей, как поступают многие молодые супруги, двое мужчин заведомо не могут, разде­ление домашнего труда, порождающее больше всего семей­ных конфликтов, здесь с самого начала строится с учетом индивидуальных особенностей: каждый делает то, что он лучше умеет или что ему больше нравится, а если какая-то необходимая работа никому не нравится, — на основе ра­зумного компромисса. Этому способствует еще одно обсто­ятельство. Мужчины привыкли эксплуатировать женский труд и подчас даже не замечают этого. Труд другого муж­чины безнаказанно эксплуатировать нельзя. Самый избало­ванный родителями мальчик никогда не позволит себе кап­ризов в обществе сверстников. То же— и в мужских сожительствах. Вот как описывает это один московский гей:

«Димка со студенческих (= общежитских) лет привык к стирке, а готовил еду даже не без удовольствия (потому что это всегда было для него дополнением к университетской столовой, т. е. связывалось психологически с отходом от обыденности и рутины), — я же как раз ни того ни другого не умею и не люблю; зато я всегда хожу по продуктовым, за первый месяц нашей жизни в отдельной квартире изучил всю диспозицию нашего микрорайона, составил схему оп­тимальных маршрутов (в угловом магазинчике сыр свежее и дешевле, зато в молочном кефир вкуснее — с другого заво­да, в универсаме всегда есть «бородинские» батоны, и т. д.) — в общем, извлек из обязанности удовольствие; мы­тье посуды обычно за мной, подметание пола— с тех пор как я работаю дома, это для меня прекрасное средство ус­покоиться и собраться с мыслями, когда что-то не клеится в работе (наше домашнее присловье: «Не знаешь, что де­лать, — подмети в кухне!»). Пожалуй, осталось только одно дело, которое нам не удалось поделить, — это глажка руба­шек (у обоих совершенно нет такого навыка, да и утюг нам мои родители подарили только через полгода совместной жизни); в конце концов мы просто на это дело плюнули и перешли на свитера и модели, которые глажки не требу­ют...»

Вторая проблема — регулирование сексуальных отноше­ний. Общий уровень сексуальной активности мужских пар значительно выше, чем женских и смешанных. В первые недели и месяцы совместной жизни некоторые буквально не вылезают из постели.

С возрастом, а точнее — со стажем совместной жизни уровень сексуальной активности снижается так же, как это происходит в разнополых браках. «Сначала мы занимались сексом перед завтраком, перед обедом и перед ужином. Первым отпал завтрак, потом обед и, наконец, ужин. Ос­талась только ночь и иногда послеобеденная суббота, — и мы оба втайне были этим встревожены».

Сексуальная жизнь в браке вообще отличается от случай­ных встреч. Как пишет цитированный выше молодой мос­квич, «мы съехались и стали жить вместе на 4-м году посто­янных партнерских отношений. До этого каждая проведен­ная вместе ночь была не то чтобы событием — это было бы слишком громко сказано, — но неким отдельным, специ­альным мероприятием: ее надо было организовывать, готовить, будь то ситуация отъезда моих родителей или его со­седей по комнате, визит к тем немногим из моих друзей (его друзья были не в курсе), у кого была лишняя комната... Жизнь в одной комнате в этом смысле перестраивает восприятие: заниматься любовью становится возможным, в принципе, в любой момент. И потому часто сексуального контакта (в узком, так сказать, смысле слова, потому что, шире говоря, жизнь вместе с любимым человеком наполне­на бесчисленными мелочами, жестами, движениями более или менее эротического характера — поцелуями, касания­ми, ласками мимоходом...) не происходит потому, что до него, что называется, руки не доходят: пока оба вернемся с работы или после каких-то дел, пока приготовим ужин, потом ежевечерний ритуал — новости на канале НТВ, и после тоже какие-то любимые и часто совместные занятия, так что когда где-нибудь в третьем часу доползаем до крова­ти (а вставать-то в девять!), то сил уже хватает только на то, чтобы теснее прижаться друг к другу, — и это не вызывает особого огорчения, потому что ведь никакие совместные удовольствия теперь уже от нас никуда не денутся...»

В связи с этим возникает вопрос о сексуальной исклю­чительности и верности. Из 156 калифорнийских мужских пар, обследованных Дэвидом Маквиртером и Эндрю Маттисоном до эпидемии СПИДа, ни одна пара не выдержала искуса больше пяти лет, а большинство стало искать развле­чений на стороне уже на втором году совместной жизни³². В более поздних и географически разнообразных исследова­ниях верность встречается гораздо чаще. Тем не менее стро­гая моногамия среди геев — скорее исключение, чем прави­ло. Ее соблюдение зависит, с одной стороны, от стажа со­жительства, а с другой — от соотношения возраста партне­ров. Более длительное сожительство и большая разница в возрасте партнеров предполагают большую сексуальную снисходительность.

Кое-что из того, о чем пишут Маквиртер и Маттисон, я видел собственными глазами. Я познакомился с Дэви­дом и Эндрю в 1988 г. на годичном собрании Междуна­родной Академии сексологических исследований и затем два или три раза гостил у них в Сан-Диего. Больше всего меня поразило — это было мое первое знакомство с амери­канскими геями — их спокойствие и чувство собственного достоинства. Оба работают и хорошо зарабатывают. Высо­кие элегантные мужчины. Дэвид — суровый, властный, главный врач большого психиатрического госпиталя, Энд­рю — более мягкий и заботливый, но отнюдь не женствен­ный. Когда они сошлись, 40-летний Дэвид был женат и имел двоих детей, а 20-летний Эндрю был студентом. Я спросил Дэвида, был ли их роман громом среди ясного неба. Нет, конечно, ответил он, меня еще 17-летним школьником заставили лечиться у психиатра, но ничего не помогло. После развода дети-подростки, девочка и маль­чик, предпочли остаться не с матерью, а с отцом, и двое мужчин вырастили и воспитали их. Когда я последний раз был у них в гостях, Дэвид и Эндрю радостно сообщили мне, что у них родился внук. Я подумал, что что-то не­ладно с моим английским, и спросил, что значит «у нас». Но внук, сын дочери Дэвида, в самом деле общий, оба дедушки не чают в нем души, и родители мальчика любят их обоих. Хозяйство ведут сообща, и я мало видел таких элегантных и ухоженных домов. Много путешествуют и развлекаются, всегда вместе. Спросить их о сексуальной верности я бы не решился, но Эндрю сам мне сказал, что, конечно, у них обоих бывают увлечения и приключе­ния на стороне, но это не отменяет взаимной любви и не подрывает прочности их союза.

С другой парой меня познакомили в баре. 16-летний школьник Альберт впервые увидел 31-летнего пастора Дже­коба в церкви: «Он стоял за кафедрой, читая свою воскрес­ную проповедь, и я сразу же понял, что страстно хочу его и что это — навсегда». Два месяца влюбленный мальчишка караулил Джекоба, который не обращал на него внимания, и в конце концов поймал его спящим в постели. «Я плохо понимал, что происходит, — рассказывает Джекоб, — но когда этот красивый мальчик стал ласкать меня, он заарка­нил меня на всю жизнь». Это было в 1940 г. С тех пор Аль­берт и Джекоб разлучались только на три года войны. Их роман был нелегким. Из-за скандальной связи с мальчиком Джекобу пришлось оставить священнический сан, а Альбер­ту — уют богатого родительского дома, где не могли сми­риться с его гомосексуальностью. У них разные вкусы и темпераменты и 15 лет разницы в возрасте. Тем не менее они до сих пор вместе и трогательно внимательны друг к другу.

Разумеется, так построить свою жизнь удается не всем. Длительная совместная жизнь — дело вообще непростое. На три гетеросексуальных брака в США приходится два разво­да, в России — один. А ведь часто браку предшествует одно или несколько незарегистрированных сожительств, которых официальная статистика не учитывает. К тому же многие браки являются чисто формальными, люди не разводятся только потому, что это сложно или не выгодно. Надо ли удивляться тому, что стабильных и счастливых мужских со­юзов сравнительно мало? Тем не менее, они есть и заслужи­вают общественного признания.

А как обстоит дело с детьми? Вопреки стереотипу, мно­гие геи любят детей и хотели бы их иметь. 15% восточно­германских гомосексуалов сказали, что это — важное усло­вие их личного счастья, а каждый четвертый из тех, кто имел сексуальные отношения с женщинами, имеет соб­ственных детей³³. По подсчетам ученых, каждый десятый американский гей является отцом³⁴. Чаще всего это дети от распавшихся гетеросексуальных браков, причем геи-отцы в большинстве случаев хотят участвовать в воспитании своих детей и поддерживать с ними хорошие отношения. Некото­рые мужские пары стараются усыновить чужих детей; у та­ких мужчин выше уровень самоуважения, чем у бездетных геев, а стиль их отношений с детьми не отличается от стиля «натуральных» отцов.

Но может быть, геи сексуально совращают своих детей или оказывают на них иное нежелательное влияние? Такие опасения часто служат доводом для отказа геям в праве на усыновление или получение опеки над ребенком при раз­воде, но никаких фактов, подтверждающих это мнение, нет. Разумеется, геи-отцы так же различны, как и все прочие. Однако, судя по криминальной статистике, подавля­ющее большинство сексуальных покушений на детей в семье и вне ее совершают гетеросексуальные мужчины. Не пере­дается детям и отцовская сексуальная ориентация: дети го­мосексуальных отцов, как правило, вырастают гетеросексу­альными, причем продолжительность общения с отцами (в случае развода) на сексуальность ребенка не влияет³⁵. Ста­тистический метаанализ эмпирических исследований этой темы показал, что между гетеро- и гомосексуальными ро­дителями нет существенных различий в стиле воспитания детей и в собственной эмоциональной приспособленности и что сексуальность родителей не оказывает заметного влия­ния на сексуальную ориентацию ребенка³⁶.

Эти факты подтверждают обоснованность требования о законодательном признании и социальной защите однопо­лых браков и их права на усыновление детей. Разумеется, во всех этих случаях необходимо исходить прежде всего из интересов ребенка. Усыновление и воспитание ребенка не право, а привилегия, которую нельзя раздавать кому попа­ло.

Далеко не все геи стремятся к стабильным отношениям. Некоторые геевские идеологи считают самую идею однопо­лого брака идеологической уступкой «репрессивному гетеро-сексизму» и изменой принципу сексуальной свободы. Кро­ме абстрактных теоретических соображений о неизбежности отмирания института брака, за этим стоят личные особен­ности. Для мужчин, которые жестко запрограммированы на экстенсивный секс и/или неспособны к психологической интимности, партнерские отношения — только обуза. Хо­лостяцкий статус для них, как и для аналогичных гетеросек­суальных мужчин, — единственно возможный или оптималь­ный вариант.

Важный фактор «голубой» жизни — старение. Для гея личная жизнь имеет большее значение, чем для гетеросек­суального мужчины, сплошь и рядом живущего преимуще­ственно работой, и ему чаще приходится воссоздавать ее за­ново. Гей гораздо больше заботится о своей внешности и болезненнее реагирует на признаки старения. В отношениях между мужчиной и женщиной динамика половых ролей не меняется с возрастом: юноша учится ухаживать за жен­щинами и они отвечают ему взаимностью, потому что он молод и привлекателен. С возрастом, когда он утратит свое юношеское очарование, накопленный опыт помогает ему оставаться на плаву, компенсируя утрату молодости соци­альными достижениями зрелого возраста. То же и в сексе. Образно говоря, мужчина всегда «сверху», а возрастное ос­лабление потенции компенсируется и часто перекрывается приобретенными умениями. К тому же у него есть своя за­конная жена, которая принимает его без особенных претен­зий.

В отличие от этого многим геям по мере взросления и старения приходится переучиваться. Привлекательный юно­ша привыкает к оказываемым ему знакам внимания, он не столько ухаживает, сколько является объектом ухаживания. С возрастом, если его привлекают более молодые мужчины, ухаживать, добиваться расположения приходится ему. Ста­реющему гею нередко приходится менять и свою сексуаль­ную технику, причем с возрастом диапазон выбора сужива­ется. Иногда его единственными партнерами становятся хаслеры, а главными «сексуальными» органами — рот, гла­за и собственные руки. Герой повести Холлерана спраши­вает старого Эрни, который постоянно дежурит у обще­ственного туалета, почему он не пойдет в баню или в бас­сейн, где тепло и много красивых молодых тел. «Потому что я лучше выгляжу одетым, чем раздетым... Одетый я — всего лишь рот»³⁷.

В гетеросексуальном мире девушки тоже предпочитают молодых и длинноногих, но женские предпочтения все-таки либеральнее. Молодые геи, за редкими исключениями, нарциссичны и эгоцентричны. Старость их не просто не интересует, а пугает. Глядя на старика— а чем моложе че­ловек, тем расширительнее он понимает старость, юноша невольно думает — неужели и я стану таким же? — и в па­нике отворачивается. Американские геевские общины в последние годы стали проявлять заботу о пожилых людях (это не только гуманно, но и выгодно — одинокие старые геи охотно участвуют в благотворительных мероприятиях и нередко завещают общине свое имущество) и стараются воспитывать в этом духе молодежь. «Эйджизм» (ageism), жизненная философия, абсолютизирующая возраст и созда­ющая нереалистический и жестокий культ юности, счита­ется таким же политически некорректным, как сексизм. Но как бы ни была успешна эта социальная политика (амери­канцы, как и мы, гораздо больше говорят и обещают, чем делают), она не может сломать возрастных психологических барьеров.

При любой сексуальной ориентации быть молодым, кра­сивым и богатым лучше, чем старым, некрасивым и бед­ным. Стереотипные представления о несчастных, одиноких и сексуально обездоленных старых гомиках не выдерживают критической проверки. Подавляющее большинство обсле­дованных американских геев между 40 и 70 годами сексуаль­но активны, около 70% удовлетворены качеством своей сек­суальной жизни, а некоторые даже говорят, что получают от нее больше удовольствия, чем в молодости. Отчасти бла­годаря тому, что стареющие мужчины стали больше ценить получаемое удовольствие, а отчасти потому, что научились переносить фокус своих эротических действий и пережива­ний с гениталий на другие части тела (китайская эротоло­гия учит этому и гетеросексуальных мужчин).

Главные факторы психического благополучия пожилых и старых геев те же самые, что у их гетеросексуальных ровес­ников: психологическое принятие себя, материальное бла­госостояние, хорошее здоровье и отсутствие одиночества, и их общая удовлетворенность жизнью практически такая же³⁸. Тем, кто не сумел найти спутника жизни и привык к экс­тенсивному сексу, приходится перестраивать свой стиль жизни и снижать уровень притязаний.

Последняя дневниковая заметка Ролана Барта, датиро­ванная 17 сентября 1979 г., посвящена визиту некоего Оли­вье Г. Барт очень ждал его, но молодой человек был занят собой и никак не отреагировал на сдержанные знаки вни­мания 64-летнего хозяина. «Меня охватило отчаяние, мне хотелось плакать. Я увидел в этом свидетельство того, что мне следует отказаться от мальчиков, потому что они не испытывают влечения ко мне, а я слишком стеснителен или слишком неловок, чтобы навязывать им свои желания...

Я немного поиграл на рояле для О., по его просьбе, уже зная, что отказываюсь от него; у него очень красивые глаза и нежное лицо, обрамленное длинными волосами: нежное, но недостижимое и загадочное существо, одновременно близкое и далекое. Затем я его отправил, сказав, что мне нужно работать, зная, что это конец и что в моей жизни закончилась еще одна вещь: любовь к мальчику»³⁹.

Каковы взаимоотношения геев с женщинами? Если ве­рить стереотипу, гомосексуалы ненавидят и боятся жен­щин, избегают общения с ними и т. д. В действительнос­ти все не так. Гомосексуалы избегают сексуальных отноше­ний с женщинами не столько потому, что женские генита­лии вызывают у них отвращение (его испытывают сравни­тельно немногие), сколько потому, что женское тело их не возбуждает, и, хотя они физиологически способны к поло­вому акту, они получают от него гораздо меньше удоволь­ствия, чем от мужского секса. В остальном геи прекрасно ладят с женщинами. Ведь психологически у них много об­щего.

Гомосексуальные мальчики обычно предпочитают женс­кое общество и часто дружат с девочками, раскрываясь им полнее, чем друзьям, а юные лесбиянки, наоборот, от­кровеннее с мальчиками. Выработанная в детстве привычка и умение дружить с женщинами сохраняются у многих геев всю жизнь. Марсель Пруст, Андре Жид, Жан Кокто, Тен­несси Уильяме, Уистан Оден и многие другие «голубые» классики были очень близки с женщинами. Общность сек­суальных интересов — женщины, как и геи, интересуются мужчинами — облегчает общение, обмен наблюдениями, опытом ухаживания и т. п. «Обычная женщина, которая должна быть около вас, — это влюбленная женщина, кото­рая все про вас от вас знает и вы можете с ней переглянуть­ся по поводу юного красивого и глупого телефониста; маль­чика-певца...; мальчика-прохожего; мальчика из бюро услуг по ремонту холодильников. И как вы не переглянетесь с натуральным своим ровесником. Которому надо перегляды­ваться с другом по поводу проходящих женщин-лошадок»⁴⁰.

Многие женщины, в свою очередь, симпатизируют геям. По большинству опросов, они относятся к ним зна­чительно терпимее мужчин. Им не надо опасаться с их сто­роны сексуальной агрессии и назойливого приставания, подобно геям, они страдают от сексизма и мачизма и т. п. Однако преувеличивать эту близость не стоит. Меньше 10% опрошенных в Лос-Анджелесе геев назвали своим ближай­шим другом «натуральную» женщину. Как и гетеросексуаль­ным мужчинам, им легче обсуждать свои интимные пробле­мы с людьми собственного пола и сексуальной ориента­ции⁴¹. Некоторые геи, особенно те, которые не уверены в себе и вынуждены постоянно доказывать себе и другим свою проблематичную маскулинность, самоутверждаются за счет женщин, изображая их неполноценными и второсортными (классический пример гомосексуальной мизогинии — зна­менитая книга Отто Вейнингера «Пол и характер»). Столь же агрессивны сексуально обездоленные женщины, разочарованные невниманием к себе и воспринимающие геев как соперников. Отношения между геями и лесбиянками боль­шей частью дружественные, и они нередко вступают в фик­тивные браки между собой, но это сотрудничество основа­но не столько на взаимной симпатии, сколько на наличии общих врагов.

Многие «голубые» мужчины состояли или состоят в гете­росексуальном браке. Одни в момент женитьбы не знали о своей «голубизне». Другие говорят, что были влюблены. Третьи, как Чайковский, надеялись с помощью женитьбы «вылечиться». Четвертые хотели приобрести социальное прикрытие, соблюсти приличия. Пятые поступают по сте­реотипу — все женятся, значит, и мне надо. Шестые усту­пают давлению близких, которые не знают об их особенно­сти или недооценивают степень ее серьезности («женится — и все образуется»). Для многих стимулом к женитьбе явля­ется желание иметь детей. Хотя эти мотивы часто перепле­таются, сильнее всего действует давление общества, неже­лание отличаться от большинства мужчин⁴².

Могут ли такие браки быть счастливыми? Бисексуальные мужчины могут одинаково искренне любить своих жен и любовников-мужчин, все зависит от взаимной договорен­ности и согласия супругов на «открытые» отношения. При исключительной гомосексуальности это невозможно, на­дежды с помощью брака покончить с гомосексуальностью практически никогда не оправдываются. Подавленная или скрываемая гомосексуальность становится психологически даже более значимой, обрекая людей на унизительную двойную жизнь или на развод. Страдающей стороной при этом, как правило, бывает женщина. Если муж заранее предупредил ее о своих склонностях или если сексуальная сторона брака не имеет для нее значения (что бывает неред­ко), их союз может быть обоюдно приемлемым, но если муж скрыл свою гомосексуальность — трагедия неизбежна.




• ГОЛУБАЯ ЭРОТИКА

В культурном отношении однополая любовь явно

так же нейтральна, как и дру­гая; в обеих все решает

индивидуальный случай, обе родят низость и

пошлость, и обе способны на нечто высокое.

Томас Манн

Хотя все геи любят мужчин, они любят разных мужчин и делают это по-разному. Парадокс мужского гомоэротизма в том, что он содержит в себе много женствен­ного, фемининного и одновременно гипертрофирует неко­торые типичные свойства маскулинности и мужского сексу­ального воображения.

Насколько исключительно гомоэротическое воображе­ние? В гетеросексуальной выборке Кинзи 86—87% взрослых белых мужчин не имели гомосексуальных снов и мастурбационных фантазий; только 2,5—3,5% опрошенных испыты­вали их часто¹. Мастерс и Джонсон нашли, что хотя эроти­ческие фантазии гомо- и гетеросексуалов нередко перекрещиваются («натуралы» иногда воображают однополые сце­ны, а гомосексуалы — разнополые), между ними есть суще­ственные различия. Гетеросексуалы воображают, в поряд­ке убывающей частоты, секс с новым партнером, сцены сексуального насилия, наблюдение за чужой сексуальной активностью, гомосексуальные контакты и групповой секс. Гомосексуалы чаще видят отдельные элементы мужской сек­суальной анатомии (член, ягодицы и т. п.), сцены сексу­ального насилия, разнополый секс, нежные отношения с незнакомыми мужчинами и групповой секс². У австралийс­ких мужчин, которых спрашивали не только о частоте тех или иных эротических фантазий, но и о том, что их силь­нее всего возбуждает, фантазий, не соответствующих сек­суальной ориентации (гомосексуальные сцены у «натуралов» и гетеросексуальные — у геев), оказалось значительно мень­ше, чем у испытуемых Мастерса и Джонсон; содержание эротических фантазий позволяет безошибочно отличить геев от гетеросексуалов³. В мастурбационных фантазиях немец­ких гомосексуалов на первом месте мечты о каком-то нео­пределенном, реально не существующем идеальном партне­ре, затем следуют воспоминания о прошлом сексуальном переживании и/или партнере, о какой-то особой сексуаль­ной технике, о знакомом, но недостижимом мужчине, о партнере, которого гей любит или с которым дружит, о групповом сексе, о ком-то, кого мужчина видел, но лично не знает, фантазии, навеянные эротическими материала­ми. Соотношение этих фантазий и образов зависит от кон­кретных эротических предпочтений и личного опыта инди­вида⁴.

Определенное переплетение гомо- и гетеросексуальных фантазий у одного и того же человека прямо предполагается теориями Фрейда и Кинзи. Но они различаются как по сте­пени распространенности, так и по своим психологическим функциям. По мнению Ричарда Айси⁵, гетеросексуал в сво­их гомосексуальных фантазиях большей частью видит себя в «женской» роли, это подрывает его уверенность в своей мас­кулинности; у гомосексуалов такие фантазии тревоги не вы­зывают. У гетеросексуала гомоэротические фантазии часто

бывают средством психологической самозащиты от нежела­тельного гетеросексуального контакта; для гея влечение к мужчине органично. У гетеросексуалов первые гомоэротические фантазии появляются в юности, на фоне подростко­вой гиперсексуальности; у геев они возникают в детстве, в подростковом возрасте они уже вполне осознаны. Гетеросексуалы воспринимают гомоэротические фантазии как нечто неприятное, неестественное; геям они приятны, хотя иног­да под влиянием негативных социальных установок они пы­таются их подавить. У гетеросексуального мужчины гомоэро­тические фантазии чаще всего появляются в кризисные мо­менты, когда он чувствует себя жертвой агрессии и конку­ренции; у геев они более или менее постоянны.

Феноменологически, по типу переживания, однополая любовь практически не отличается от разнополой. Предме­том любви является не пол, а конкретный индивид, точ­нее — образ. Любовная речь не связана ни с гомо-, ни с гетеросексуальностью⁶. Гомоэротические тексты, в которых отсутствует прямое указание на пол любимого существа, без малейшего труда принимаются за описание и выражение ге­теросексуальных чувств, и наоборот. Говоря словами Алек­сандра Володина, Дульцинея может быть какой угодно, был бы Дон Кихот Дон Кихотом. Но если существуют раз­ные типы или «цвета» любви, причем разные люди неоди­наково склонны к ним и это в известной степени связано с их половой/гендерной принадлежностью, то однополая лю­бовь может иметь свою специфику.

Главная экзистенциальная проблема любви — как слить­ся с другим человеческим существом и в этом слиянии ут­ратить и затем заново обрести себя — в однополом варианте выглядит несколько иначе, чем в разнополом. Женщина всегда остается для мужчины Другой, с ней можно слиться только на мгновение, но при этом всегда остается различие и даже полярность. Влюбленный мужчина жаждет общать­ся с женщиной, обладать ею и/или отдаться ей, ревнует ее к другим, но не идентифицируется с нею, не мечтает стать ею или таким, как она. Она — Другая, уподобиться ей не­возможно.

В однополой любви присутствует иллюзия безгранично­сти: влюбленный мечтает обладать предметом любви и одно­временно — уподобиться ему или уподобить его себе. Гра­ни между «быть» и «иметь» в гомосексуальном желании ча­сто размыты. Диалектика слияния, идентификации с Дру­гим и одновременно выхода за пределы собственного Я — большая метафизическая проблема. Герои романа Мишеля Турнье «Метеоры» однояйцевые близнецы Жан и Поль на­столько похожи и близки друг к другу, что их называют об­щим именем Жан-Поль. Как большинство близнецов, мальчики в детстве имели сексуальные контакты друг с дру­гом, позже их эротически привлекают одни и те же люди и с кем бы они ни общались, их мысли и желания в конеч­ном счете обращены друг к другу. Чтобы разорвать эту связь, Жан пытается жениться, но Поль разрушает его план. Любовь, связывающая близнецов, — привязанность к собственному подобию, где Другой — точная копия Я. Ге­теросексуальная пара, напротив, основана на различии и взаимодополнительности. Гомосексуальная пара стоит на полпути между этими полюсами, стараясь создать близнецо­вую ячейку, но с разнородными элементами. Отвергая про­должение рода, развитие и время, гомосексуал постоянно и безуспешно «ищет брата-близнеца, с которым он мог бы слиться в бесконечном объятии»⁷.

Эта метафизическая конструкция, подчеркивающая им­манентный нарциссизм и иллюзорность гомосексуального желания, выглядит абстрактной, но психологические эле­менты, на которых она зиждется, — нерасчлененность по­требности быть и иметь, — обнаруживаются чуть ли не в каждой гомосексуальной автобиографии.

Десятилетний Жене впервые осознал себя, когда однаж­ды, увидев мальчика на велосипеде, он вдруг почувствовал страстное влечение к нему и не мог решить, чего ему боль­ше хочется: быть этим мальчиком или иметь его. Первое эротическое чувство пятилетнего Мисимы при виде юноши-золотаря: «Хочу быть таким, как он». И еще: «Хочу быть им»⁸. «Я никогда не хотел трахать их, потому что хотел быть ими», — вспоминает свои впечатления в школьном спортзале Пол Монетт⁹. Глядя на играющих в баскетбол подрост­ков, юный герой повести Мартина Шектера испытывает «не просто тягу к их красоте, а желание каким-то образом быть ими, иметь их сноровку, их уверенность»¹⁰. «Нет ничего бо­лее волнующего, чем воспринимать тело мужчины и ду­мать, что между ним и тобой нет разницы»¹¹. Ив Наварр не хочет «ничего знать о другом, кроме его тела. И его име­ни». Однако он мечтает не просто получить от чужого тела удовольствие, а «...целиком войти в тело другого и одеться в него. Уйти и жить одетым в другого, в другом. Войти в него, как в новую пижаму. Стать другим. Другим, люби­мым. Так мало других»¹².

В акте сексуального присвоения тела Другого субъект сам становится Другим, но не Посторонним, а Любимым. Любимым — кем? Самим собой? Тем, чье тело он присваи­вает? Или кем-то третьим?

Нарциссическое упоение собственным телом, напряжен­ный аутоэротизм, и одновременно — повышенная самокри­тичность, недоверие к себе, постоянная игра со смертью, страстный поиск Другого и готовность раствориться в нем и подчиниться ему... Фрейд и психиатры не придумали эти симптомы, а только гипертрофировали их, недооценив, с одной стороны, их связь с социальными факторами, зат­рудняющими геям принятие себя, а с другой стороны — на­личие огромных индивидуальных различий (один любуется в зеркале своей красотой, другой — своим безобразием), не связанных с сексуальной ориентацией. Индивидуальные различия между геями в этом отношении значительно боль­ше, чем групповые различия между геями и гетеросексуалами. Гомосексуальный Вертер психологически ближе к гете­росексуальному Вертеру, чем к гомосексуальному Дон Жу­ану.

Философия и особенно психиатрия склонны драматизи­ровать особенности однополой любви. Но их можно рас­сматривать и в комическом ключе. Это касается, в частно­сти, «гомосексуальной ревности».

Ленивые и предубежденные полицейские, не желая ут­руждать себя раскрытием направленных против геев преступлений, охотно списывают их на «патологически сильную гомосексуальную ревность», порождающую кровавые раз­борки. Большей частью это выдумки. Поскольку в гомосек­суальных отношениях желание обладать партнером уравно­вешивается идентификацией с ним, а общество не дает геям тех «прав» друг на друга, которые существуют в патри­архальном гетеросексуальном браке, геи относятся к нару­шениям нормы сексуальной исключительности терпимее гетеросексуалов, а сила и формы проявления ревности у них столь же индивидуальны, как у «натуралов». Геи отбивают друг у друга любовников, не доверяют друг другу, сплетни­чают, ссорятся из-за привлекательных молодых людей. Эти измены и перемены сразу же становятся известны всем и каждому, драматизируются и театрализуются. По словам Эдмунда Уайта, геевская «ревность (я не хочу, чтобы ты спал с этим парнем) на самом деле может быть замаскиро­ванной формой желания или зависти (мне самому хочется спать с этим парнем). Много лет назад я был безнадежно влюблен в человека, который не хотел спать со мной, а сам был отчаянно влюблен в третьего парня. Мне так и не уда­лось соблазнить своего любимого, зато я получил довольно тщеславное и философское утешение, переспав со своим соперником. Он предпочел меня мужчине, которого я лю­бил, и таким образом я стал соперником собственного воз­любленного. Подобный кульбит возможен только в геевской жизни»¹³. Оден однажды признался друзьям, что ока­зался «в тройной переделке: сексуально ревную, как жена, тревожусь, как мама, и соперничаю, как брат»¹⁴.

Каковы гомоэротические каноны красоты и привлека­тельности? Для ответа на этот вопрос нужны три типа ис­точников: 1) высокое искусство, 2) коммерческая гомоэротика и 3) специальные сексологические исследования.

В истории мирового изобразительного искусства мужс­кая нагота изображалась чаще женской, европейская живо­пись нового времени, в которой обнаженное женское тело появляется чаще мужского, в этом смысле — исключение. Однако действительный вопрос не столько в том, чья наго­та изображается чаще и откровеннее, сколько в том, как это делается и кому адресовано изображение. Во всех обще­ствах, где власть принадлежала мужчинам, мужское и жен­ское тело изображались по-разному: женщина более или ме­нее пассивно позирует, открывая свою наготу оценивающе­му эротическому взгляду потенциального зрителя-мужчины, тогда как мужчина, даже полностью раздетый, остается субъектом, который не позирует, а действует: «Мужчины действуют, а женщины являются. Мужчины смотрят на женщин. Женщины наблюдают себя, в то время как на них смотрят»¹⁵.

В отличие от женского тела как символа эротической красоты или материнства, мужское тело обычно изобража­лось как символ власти и силы или как символ красоты и удовольствия, которое может быть преимущественно эсте­тическим или эротическим или смесью того и другого¹⁶. Красота мужского тела— не столько в его пропорциональ­ности, сколько в силе, твердости и активности. Пассивная расслабленная поза делает мужчину уязвимым и женствен­ным, превращая его в сексуальный и тем самым гомоэротический объект¹⁷.

Однако каноны мужской красоты исторически изменчи­вы. В дворянской культуре XVII—XVIII вв. женственная внешность и расслабленность считались признаками арис­тократизма и всячески культивировались. Прекрасные Адо­нисы Тициана и Рубенса, с нежными чертами лица и ок­руглыми формами тела, так же гетеросексуальны, как и их авторы. Антони Ван Дейк, имевший огромный успех у жен­щин, на знаменитом автопортрете изобразил себя томным юношей с расслабленной кистью (это считается одним из самых надежных внешних признаков гомосексуальности). Так же изысканно нежен на его портрете граф Леннокс, в туфлях на высоких каблуках и с длинными локонами. Еще раньше Пьеро ди Козимо изобразил нежным юношей с вьющимися волосами и расслабленной кистью спящего пос­ле утомительной ночи любви с Венерой Марса. Этот канон женственной маскулинности резко изменился под влияни­ем пуританства, когда для мужчины стало модно быть не изящным, а сильным и суровым.

Одна из главных гомоэротических «икон» нового време­ни — образ святого Себастьяна, принявшего христианство римского легионера, по приказу императора Диоклетиана расстрелянного за это из луков. Мученический сюжет давал художникам широкие возможности для показа красивого об­наженного и беспомощного мужского тела. Сначала святого Себастьяна большей частью изображали зрелым, мускулис­тым, бородатым мужчиной*. Художники Возрождения (Гвидо Рени, Перуджино, Боттичелли, Антонио да Мессина, Караваджо и др.) сделали его нежным женственным юно­шей, почти мальчиком, что давало обильную пищу гомоэротическому воображению с садомазохистским уклоном, по­зволяя зрителю, в зависимости от собственных пристрастий, идентифицироваться как с Себастьяном, так и с его мучите­лями. «Святого Себастьяна» кисти Фра Бартоломео даже уб­рали из церкви, потому что он возбуждал греховные помыс­лы у прихожанок, а возможно, и у самих монахов.

Юкио Мисима подростком, просматривая альбом репро­дукций, наткнулся на картину Гвидо Рени:

«Обнаженное тело божественно прекрасного юноши было прижато к дереву, но кроме веревок, стягивавших высоко поднятые руки, других пут видно не было. Бедра Святого Себастьяна прикрывал кусок грубой белой ткани.

Это ослепительно-белое тело, оттененное мрачным, раз­мытым фоном, светоносно. Мускулистые руки преториан­ца, привыкшие владеть луком и мечом, грациозно подня­ты над головой; запястья их стянуты веревкой. Лицо под­нято вверх, широко раскрытые глаза созерцают свет небес­ный, взгляд их ясен и спокоен. В напряженной груди, ту­гом животе, слегка вывернутых бедрах— не конвульсия физического страдания, а меланхолический экстаз, словно от звуков музыки. Если б не стрелы, впившиеся одна сле­ва, под мышку, другая справа, в бок, можно было бы по­думать, что этот римский атлет отдыхает в саду, прислонив­шись спиной к дереву...

• Иногда его изображали таким и позже. Во Франкфуртском музее старой скульптуры (Либигхаус) имеется очень выразительная южнонемец­кая деревянная скульптура (около 1520 г.) святого Себастьяна с бородой, кривыми ногами и явным выражением страдания на лице, здесь нет ни тени идеализации тела и любования страданием. На картине Фьоренцо ди Лоренцо (1440—1525) «Мадонна со святыми Христофором и Себастья­ном» (Франкфуртский музей) Себастьян изображен совсем юным, почти мальчиком, но в его грустном лице и фигуре нет ничего эротического.

Естественно, все эти мысли и наблюдения относятся к более позднему времени. Когда же я увидел картину впер­вые, всего меня охватило просто какое-то языческое лико­вание. Кровь закипела в жилах, и мой орган распрямился, будто охваченный гневом, сосуды набухли, как под влия­нием гнева»¹⁸.

Святой Себастьян стал самым знаменитым гомоэротическим образом и символом нового времени. Но для кого этот образ гомоэротичен? Для художника? Или для его заказчи­ка? Или для зрителей того времени? Или для современного гея-искусствоведа?

В живописи нового времени обнаженных мальчиков-подростков изображали чаще, чем взрослых мужчин; их на­гота не выглядела эротической и меньше табуировалась*. Образ мальчика-подростка символизировал прежде всего невинность, чистоту и гармонию, пробуждая в мужчине элегические воспоминания и мечты о том, каким он когда-то был или мог бы стать. В то же время пластичность, не­завершенность подросткового тела стимулирует желание до­полнить его, вложить нечто свое. Люди прошлого века, за исключением лично причастных, не замечали гомоэротических обертонов образов нагих и полунагих мальчиков и юношей Александра Иванова, Кузьмы Петрова-Водкина, Генри Скотта Тькжа, лорда Фредерика Лейтона, Саймона Соломона и Томаса Икенса.

• Мужская нагота кажется более нескромной, чем женская. Когда в начале XIX в. Жан-Огюст Энгр в картине «Послы Агамемнона в шатре Ахилла» изобразил нагого Патрокла стоящим лицом к зрителю, это было необычайно смело. В американских каталогах художественных фильмов при решении вопроса, можно ли показывать их подросткам, обычно учи­тывается «наличие фронтальной мужской наготы» (в отличие от женщин и геев, у гетеросексуальных критиков мужская задница не вызывает эро­тических ассоциаций).

В конце XIX — начале XX в. в художественных фотогра­фиях барона Вильгельма фон Гледена, Винченцо Гальди, Вильгельма фон Плюшова и барона Корво (Фредерика Рольфе) эфебофилия стала более откровенной и чувствен­ной. Не нарушая правил пристойности и не показывая ни­чего вульгарного, они заставляют свои модели принимать соблазнительные томные позы, кокетливо демонстрируя свою элегантную наготу потенциальному зрителю (и поку­пателю). При этом контраст между здоровой простонарод­ностью сыновей сицилийских рыбаков и аристократическим изяществом их поз (изобразительный эквивалент «благород­ных юных пролетариев» тогдашней литературы) усиливал их сексуальную притягательность.

Интересный пример исторической трансформации гомоэротической «иконы» — «Этюд обнаженного юноши» Иппо­лита Фландрена (1837)¹⁹. Студенческая работа молодого ху­дожника, который в дальнейшем стал мастером религиоз­ной настенной живописи, была куплена Наполеоном III, почти полтораста лет выставлена в Лувре и многократно репродуцировалась. Ничего явно эротического в этюде Фландрена нет. От идеально сложенного обнаженного юно­шеского тела веет одиночеством и грустью. Поскольку ге­ниталии юноши скрыты его согнутыми коленями, картина никого не шокировала и в то же время открывала большой простор гомоэротическому воображению, породив множе­ство подражаний и вариаций. В 1899 г. немецкий худож­ник Ганс Тома в картине «Одиночество» точно воспроизвел фландреновскую позу, но когда его обвинили в плагиате, объяснил, что «его» мальчик — более жесткий, мускулис­тый и «нордический». Фредерик Холланд Дэй и Вильгельм фон Гледен перенесли созданный Фландреном образ в худо­жественную фотографию, первый — в виде снимка нагого юноши на фоне лирического вечернего ландшафта (1898), второй — в виде одиноко сидящего на скале, на фоне гор­ной гряды, «Каина» (1900). За этим последовали новые трансформации, сделавшие сексуально нейтральное юно­шеское тело более вирильным, атлетическим и сексуаль­ным. На нескольких фотографиях Роберта Мэпплторпа в позе фландреновского юноши снят сидящий на высоком столике или табурете могучий черный атлет, за согнутыми коленями которого свисают внушительные гениталии. Та­ким образом, поза модели осталась прежней, а ее тело, на­строение и смысловая нагрузка образа радикально измени­лись. Романтический образ Фландрена, гомоэротическое прочтение которого было лишь одной из многих возможно­стей, стал откровенно гомосексуальным.

Смена нормативного канона маскулинности и реабилита­ция мужской наготы после эпохи викторианского ханжества были связаны с развитием физической культуры и спорта. В конце XIX — начале XX в. широкую популярность в Ев­ропе, особенно в Германии, приобрел культуризм — «куль­тура свободного тела», который популяризировал телесную открытость как одно из условий и как знак здоровья. Атле­ты начали публично демонстрировать полуобнаженное тело, одновременно мощное и пропорциональное. Это открыло новые возможности и перед художниками. «Мыслитель» Родена вполне мог бы выступать на борцовских соревнова­ниях. «Героическое тело» классической живописи дополня­ется и отчасти вытесняется «атлетическим телом» борца или бегуна.

Подчеркнуто маскулинное атлетическое тело молчаливо подразумевает гетеросексуальность. Пока мужская мускула­тура оставалась функциональной — ее наращивали, чтобы на что-то употребить (поднять тяжесть, побороть соперни­ка, поставить рекорд в беге или плавании), это не наруша­ло традиционных норм. С появлением профессионального телостроительства (бодибилдинга) наращивание мышц ста­ло самоцелью, а их демонстрация — представлением. Это расширяет возможности мужского тела, но одновременно подрывает оппозицию мужского и женского. Бодибилдер влюблен в собственное тело, его тренировки описываются в сексуальных терминах (один и тот же глагол «качать» обо­значает накачку мускулов и мастурбацию), он живет среди зеркал и не столько «действует», сколько «является». Кому?

Хотя большинство бодибилдеров, особенно Шварценег­гер, всячески подчеркивают свою маскулинность и гетеросексуальность (до сих пор только один всемирно известный бодибилдер, обладатель титула «Мистер Вселенная» Боб Пэрис открыто объявил себя геем), их накачанные муску­лы — средство не самообороны, а психологической самоза­щиты. По выражению Джона Речи, бодибилдинг похож на оборотную сторону drag: «королева» защищается женской одеждой, бодибилдер — мускулами²⁰. «Я буквально соору­дил себе бронированный костюм, спрятав в нем хрупкого маленького неженку, каким я себя воображал. Несмотря на эту броню, временами я все еще вижу, как этот застенчи­вый неуклюжий мальчик смотрит на меня из прошлого», — пишет Боб Пэрис²¹.

Параллельный процесс происходит и в балетном искусст­ве. В отличие от народной культуры, в которой танец все­гда был столько же мужским, сколько и женским занятием, с резко выраженными гендерными различиями, классичес­кий балет XVII—XIX вв. демонстрировал преимущественно красоту и пластику женского тела²². Мужчина выполнял вспомогательную роль. Эта установка проявлялась и в кон­трастности рисунка мужского и женского танца: в отличие от балерины, которая могла двигаться спонтанно, танцовщик был сдержан и эмоционально закрыт, а все его движения — рационально обоснованы. Начатая балетами Фокина и Дя­гилева эмансипация мужчины-танцовщика, превратившая его из зависимого партнера в самостоятельную фигуру, чье тело так же прекрасно, артистично и самоценно, как тело балерины, была эмоциональным раскрепощением мужчины и одновременно — отказом от гендерных привилегий, шагом в сторону «унисекса».

Во второй половине XX в. «маскулинизация» и гомоэротизация классического балета продолжилась. Мужчина ста­новится, с одной стороны, более активным, а с другой — более эмоционально и сексуально открытым. Рудольф Ну­риев усилил мужское начало классического танца и в то же время стал танцевать женские партии. Настоящим гимном мужскому телу стал «Балет XX века» Мориса Бежара. В «Саломее» Бежар заменил женский персонаж мужским. В «Симфонии для одного мужчины» Он танцует с десятью друзьями, а Она только мешает им своими приставаниями. Место женского кордебалета у Бежара занимают мужчины. Герой «Нашего Фауста» танцует с 12 мальчиками-подрост­ками и т. д. Примеру Бежара последовали другие хореогра­фы, создавшие исключительно мужской или откровенно гомоэротический балет, начиная с «Памятника мертвому мальчику» Руди фон Данцига (1965) и «Смерти в Венеции» сэра Фредерика Аштона (1973).

Подвижность граней между гомо- и гетеросексуальными образами хорошо видна в рекламе. Мужское тело, которое мы ежедневно видим на экране кино и телевидения и в коммерческой рекламе, и закоди­ровано по вполне определенным гендерным принципам. Оно должно быть: 1) безволосым (в эротических изданиях и рекламе волосы на теле обычно сбриты или заретуширова­ны, за исключением рекламы сигарет, показывающей во­лосатую грудь), 2) молодым, 3) сильным, с развитой мус­кулатурой и отсутствием жира, 4) активным (чтобы не вы­глядеть женственным), 5) большим, твердым и плотным (опять-таки в отличие от женского тела), 6) обладать мас­сивным, внушительным членом, размеры которого подчер­кивают обтягивающие трусы или спортивная одежда, 7) вы­глядеть незаинтересованным и равнодушным²³.

Во всем этом нет ничего гомоэротического. Однако ново то, что мужское тело стало объектом созерцания, каким раньше были только женщины. Знаменитый рекламный плакат Калвина Клайна, выполненный фотографом Брюсом Вебером (1983), представляет идеально сложенного молодо­го мужчину в плотно облегающих белых трусах. Модель сфотографирована снизу, объектив нацелен на туго натяну­тые плавки, сверкающая белизна которых контрастирует с загорелой кожей. Говорили, что это была не только самая удачная реклама мужского белья, но и самое большое из­менение в облике мужчины со времен Адама: Адам первым стал скрывать свои гениталии, а Брюс Вебер выставил их напоказ; Бог создал Адама, но только Брюс Вебер дал ему тело²⁴. На голого мужчину можно не обратить внимания, но когда объектив приковывает взгляд зрителя к обтягивающим трусам, он невольно заставляет задуматься об их содержи­мом, а у гетеросексуального мужчины — также и сомнения в собственной сексуальной идентичности («почему меня ин­тересует этот парень?!»).

Как же преломляется мужской телесный канон в гомоэротическом воображении? Если отвлечься от деталей, гомоэротическое воображение имеет три главных архетипа, с каждым из которых ассоциируется определенный набор те­лесных и психических свойств: 1) сильный и мужественный мужчина, 2) женственный, мягкий андрогин, полумужчи­на-полуженщина и 3) пубертатный подросток или юноша, полумальчик-полумужчина.

Соотношение и мера притягательности этих образов исто­рически и индивидуально изменчивы. Большинство совре­менных западных гомосексуалов склоняются в сторону перво­го типа. Среди опрошенных Кинзи белых гомосексуалов 76,5% предпочитали маскулинных и только 9,2% — женствен­ных партнеров²⁵. На вопрос «Какой тип мужчины для вас наиболее сексуально привлекателен?» почти две трети (63%) западногерманских гомосексуалов выбрали «особенно маску­линный» и только 16% — «мягкий, женственный тип»; 39% предпочли «того, у кого большой член»²⁶. Отвечая на сход­ный вопрос, четверть сан-францисских геев отдали предпоч­тение типично маскулинной внешности (волосатое, муску­листое тело и большие гениталии) и почти никто — феми­нинной²⁷. Анализ частных объявлений ищущих сексуального партнера гомо- и гетеросексуальных мужчин и женщин и спе­циальное обследование 144 геев и 96 лесбиянок (им показы­вали фотографии различавшихся по степени своей маскулинности/фемининности мужчин и женщин и предлагали оце­нить степень их привлекательности и свою готовность всту­пить с ними в связь) также показали, что геи определенно предпочитают более маскулинных партнеров, как по вне­шности (многие частные объявления прямо просят женствен­ных мужчин «не беспокоиться», а рекламные фотографии изображают только сильных и мускулистых мужчин), так и по характеру²⁸. Женственные, феминизированные мужчины в гомосексуальной среде — такие же, если не большие, изгои, как и среди гетеросексуальных мужчин. Их предпочи­тают главным образом находящиеся в местах заключения мужчины, использующие их в качестве эрзац-женщин.

От чего зависят индивидуальные предпочтения? Может быть, действует принцип дополнительности: более маску­линные геи предпочитают более фемининных, и наоборот? Нет. Чем маскулиннее выглядит и/или кажется себе гомосексуал, тем сильнее его желание иметь такого же или бо­лее маскулинного партнера. Ориентация на гипертрофиро­ванную маскулинность (тип «мачо») коррелирует не только с уровнем предполагаемой собственной маскулинности субъекта, но и с уровнем его сексуальной активности. Не­мецкие гомосексуалы, имевшие многих сексуальных партне­ров, тянутся к маскулинным мужчинам с большим членом, волосатым телом и грубыми, властными манерами в два-три раза сильнее тех, у кого был только один партнер. Не­жные, ласковые, интеллигентные мужчины нравятся им вдвое меньше, чем «среднему» гомосексуалу²⁹. Одетые в чер­ную кожу и металлические цепи завсегдатаи «кожаных» ба­ров, желающие казаться и чувствовать себя крутыми мужи­ками, ищут еще более крутых партнеров, которым они мог­ли бы отдаться, не теряя самоуважения. Хотя в глубине души многие из них знают, что их собственные устрашаю­щие наряды и погремушки — простая бутафория, они гото­вы верить, что у партнера все это — «настоящее».

Более романтичных и сентиментальных мужчин грубая маскулинность отталкивает, они предпочитают более гармо­ничные, классические фигуры. На конкурсах мужской кра­соты, где в определении призеров активно участвуют жен­щины и геи, чаще побеждают не бодибилдеры, а более эле­гантные и изящные мужчины. Тем более преобладают они среди кино- и фотомоделей.

Однако прямой зависимости между телесным обликом мужчин и тем, что они делают в постели, по-видимому, нет, за исключением того, что феминизированные мужчи­ны предпочитают в анальном и оральном сексе пассивную, рецептивную позицию, тогда как маскулинные типы любят быть «сверху» или меняться ролями.

Ярчайшее проявление геевского культа гипермаскулинно­сти — фетишистское отношение к половому члену и его раз­мерам. Зависть к пенису — общее мужское качество. На ри­сунках каменного века мужчины более высокого социально­го ранга изображались с более длинными членами, а в со­временном русском языке популярнейшим эвфемизмом ста­ло «мужское достоинство».

У геев эти ожидания и тревоги гипертрофированы до пре­дела. При статистическом анализе языка 25 коммерческих гомоэротических книг (какие части тела они описывают и какие слова употребляют чаще других) на первом месте ока­зался член (5643 упоминания), на втором— анус (2301), на третьем руки (1600), на четвертом— рот (1256, плюс к тому — язык, глотка и губы), на пятом — яйца (976 упоми­наний)³⁰. Поскольку ожидаемые размеры орудий «сексуаль­ного производства» сильно преувеличиваются, у многих геев возникает в связи с этим комплекс неполноценности*.

Типичные образы, «иконы» гомоэротического воображения — спортсмены, студенты, военные в форме, строи­тельные рабочие, полицейские, ковбои, сыщики, водите­ли грузовиков — подчеркнуто маскулинны.

• Не исключено также, что в анальном сексе символические мотивы подкрепляются психофизиологически. Хотя слишком большой член при­чиняет рецептивному партнеру боль, анус не так пластичен, как влага­лище, в результате частых сношений сфинктер «разнашивается» и малень­кий пенис не приносит рецептивному партнеру удовольствия. С размерами пенисов связана некая научная загадка. Когда Кинзи про­сил своих испытуемых указать длину и объем своих пенисов и объективно измерить их по специальной методике в спокойном состоянии и в состоя­нии эрекции, то члены 813 гомосексуальных мужчин по всем пяти изме­рениям оказались больше, чем у 3147 гетеросексуальных мужчин (А. Р. Bogaert, S. Hershberger. The relation between sexual orientation and penile size, 1997, неопубликованная статья. Ср. С.А. Tripp, The Homosexual Matrix. NY:.Ne\v American Library, 1987). To же самое чешские исследо­ватели получили- в 1961 году при объективном измерении пенисов 126 гомо- и 86 гетеросексуалов. У сексологов эти данные вызывают удив­ление и недоверие., Но они соответствуют предсказанию биоэволюцион­ной теории Д. МакНайта, а измерительные процедуры были для всех мужчин одинаковыми. В коммерческой гомоэротике геи также приписы­вают себе большие члены. Если длина среднестатистического американ­ского пениса — 6,1 дюйма, то собственный член гомосексуальных персо­нажей составляет в среднем 7,1 дюйма, а пенис их партнеров — 8,1 дюй­ма. Впрочем, это больше говорит о воображении, чем об анатомии.

В образе матроса закодирован чуть ли не весь спектр го­мосексуальной фантазии: молодость, мужественная красо­та, особая эротическая аура, связанная с пребыванием в закрытом мужском сообществе, физическая сила, жажда приключений и романтика дальних странствий, элегантная форма и особая «матросская» расхлябанная, вихляющая, с подрагивающими бедрами походка. По выражению Жене, «флот — это прекрасно организованное учреждение, попав в которое молодые люди проходят специальный курс обуче­ния, позволяющий им стать объектом всеобщего вожделе­ния»³¹.

Многие гомоэротические образы матросов сочетают фи­зическую силу с внутренней чистотой и нежностью, но это не обязательно. Кэрель из Бреста— хладнокровный убий­ца, живущий вне законов человеческого общества, именно его необузданная животная сила влечет к нему молодого лейтенанта. Но безжалостный самец Кэрель нуждается в том, чтобы кто-то подчинил, подмял его самого. Первым таким мужчиной становится хозяин борделя Норбер. Умышленно проиграв ему в кости, Кэрель отдается Норберу, отказываясь тем самым от собственной маскулинности. Норбер «внезапно с силой привлек к себе матроса, схватив его под мышки, и дал ему ужасный толчок, второй, тре­тий, шестой, толчки все время усиливались. После перво­го же убийственного толчка Кэрель застонал, сперва ти­хонько, потом громче, и наконец бесстыдно захрипел. Та­кое непосредственное выражение своих чувств доказывало Норберу, что матрос не был настоящим мужчиной, так как не знал в минуту радости сдержанности и стыдливости сам­ца»³².

Солдат, подобно матросу, живет в закрытом мужском сообществе, переживает постоянный риск, ружье — символ и одновременно продолжение члена, а военная форма — его вторая кожа. Многие геи обожают наряжаться или наряжать своих партнеров в военный мундир. Это позволяет им чувствовать себя более маскулинными. Поскольку униформа деиндивидуализирует конкретного матроса или солдата, сексуальная близость с ним символически приобщает гея ко всему мужскому миру. Раздетый и лишенный внешней ат­рибутики солдат кажется более голым, чем обычный разде­тый мужчина. Геи дежурят у казарм и военных училищ не только потому, что лишенный женского общества и сексу­ально озабоченный солдат легче идет на сближение, но и потому, что это особая порода мужчин. Образ солдата за­нимает одно из центральных мест в современной россий­ской гомоэротике, будь то воспоминания Димы Лычева о службе в армии или воспевающие «пьянящий запах казар­мы и грязных ног» «Армейские элегии» Ярослава Могутина.

В образах полицейских и сыщиков к военному стереотипу дополняется повышенный риск и чувство парадоксальности ситуации, перевертывания ролей, когда «дичь» соблазняет и побеждает охотника. Секс с полицейским подтверждает также общезначимость гомосексуальных чувств, не чуждых даже тем, кто по долгу службы с ними борется. Впрочем, по мере легализации гомосексуальности (в Лос-Анджелесе есть официально признанная и выступающая на гей-парадах организация геев-полицейских) эта экзотика ослабевает.

Очень популярный тип мачо — преступник. Приручение грубой и непредсказуемой силы означает не только сексу­альную, но и моральную победу. Спать с этими хищника­ми — то же, что пировать с пантерами (выражение Уайль­да), опасность удваивает наслаждение. Непреодолимое тя­готение к этой среде испытывал Жене, создавший поэтику тюремного секса. «Люди, призванные служить злу, не все­гда красивы, но зато обладают мужскими достоинствами. Любовные игры открывают невыразимый мир, звучащий в ночном языке любовников. На этом языке не пишут. На нем перешептываются по ночам хриплым голосом. На рас­свете его забывают. Отрицая добродетели вашего мира, преступники отчаянно пытаются создать свой, обособлен­ный мир. Они готовы в нем жить. Здесь стоит жуткое зло­воние, но они привыкли дышать этим воздухом... Их лю­бовь пахнет потом, спермой и кровью. В конечном итоге моей изголодавшейся душе и моему телу сна предлагает пре­данность. Я пристрастился ко злу оттого, что оно обладает -подобными эротическими возможностями»³³. Эротизация преступника часто сочетается с мазохистскими чувствами. «...Я не мог бы забыть о роскошной мускулатуре убийцы и неистовой силе его полового органа»³⁴. Однорукий Стилитано «не был наделен ни одной христианской добродетелью. Весь его блеск, вся его сила заключались у него между но­гами»³⁵.

Главное свойство следующей «иконы» геевского пантео­на цветного мужчины — экзотичность. Этноэкзотика при­сутствует и в «натуральном» сексе. Один мой одноклассник когда-то хвастался, что «попробовал» девушек трех нацио­нальностей, а старый друг, рассказывая о похождениях лю­бимого внука, не без почтения заметил: «У него была даже мулатка!» Для геев нарушение расовых и национальных гра­ниц имеет особое очарование. Джеймс Болдуин в романе «Другая страна» описал страстный роман американца ирлан­дского происхождения Эрика и черного джазмена Руфуса. Для белого человека черный мужчина — чаще всего могучий и таинственный самец, благодаря которому он открывает для себя новый, неизведанный мир. Азиатское тело импо­нирует европейцу отсутствием волос и т. д.

Очень популярны среди геев образы спортсменов*⁶. В но­вое время спорт был единственной возможностью публич­но показать или изобразить обнаженное мужское тело. Са­мые популярные образы геевской «спортивной» порногра­фии — футболисты (персонификация грубой маскулиннос­ти), бодибилдеры (воплощенная мускулистость) и пловцы (персонификация изящества).

Реальное отношение геев к спорту неоднозначно. Мно­гие геи неуверенно чувствуют себя в сугубо мужской среде, стесняются своего тела и смертельно боятся быть разобла­ченными (невольный взгляд или непроизвольная эрекция). В то же время это единственная возможность увидеть пред­мет своего поклонения. Занятие популярным мужским спортом позволяет «голубому» юноше самому стать краси­вым и привлекательным и, возможно, скрыть свою сексуальную ориентацию — никому не придет в голову заподоз­рить футболиста (в отличие от чемпиона по фигурному ка­танию). Наконец, спортивные достижения имеют для геев большое политическое значение, подрывая старый стерео­тип об их «изнеженности».

Профессиональный большой спорт долгое время был, да и сейчас остается в высшей степени гомофобным. Все вы­дающиеся спортсмены, публично заявившие о своей гомо­сексуальности (футболист Давид Копей, чемпион США по прыжкам в воду Грег Лауганис и др.), пережили в связи этим много неприятностей, некоторым даже пришлось уйти из спорта. Чтобы бороться с гомофобией, американские геи начали с 1982г. проводить собственные спортивные игры и даже олимпиады.

Если судить о гомоэротике только по порнографии, мо­жет сложиться впечатление, что она воспроизводит и гипер­трофирует самые опасные свойства мужской сексуальности: мачизм, культ господства и подчинения, милитаризм, ра­сизм и т. п. Но образы и желания многообразны и то, что нравится одному, нередко вызывает отвращение у другого.

Кроме того, надо учитывать игровой, карнавальный ха­рактер гомоэротики. В «натуральной» мужской культуре гипермаскулинность ассоциируется с агрессивностью и мизогинией, «настоящий» мачо — персонификация власти, насилия и принуждения. У геев большой член вызывает не столько страх, сколько восхищение, поклонение, желание «проглотить» его. Геи проводят долгие часы в спортивных сооружениях, но мускулы нужны им не для устрашения, а для привлечения других мужчин. Как во всех мужских отно­шениях, здесь присутствует мотив власти над другим, но эта власть состоит прежде всего в том, чтобы доставить — или не доставить другому мужчине удовольствие. Это власть, которой всегда обладали и пользовались женщины³⁷.

Характерный пример многослойности гомоэротики — ри­сунки самого знаменитого геевского эротически-порногра­фического художника Тома Финляндского (Тоуко, 1921— 1991). Том благоговеет перед образом «мачо». Все его пер­сонажи гипертрофированно маскулинны (огромные члены, мощные мускулы, черная кожаная одежда) и агрессивны, они связывают, подвешивают, порют и насилуют друг дру­га. С точки зрения официальной геевской идеологии рисун­ки Тома политически некорректны. Когда американский лесбигеевский журнал «Outlook» посвятил его творчеству статью с иллюстрациями, редакции пришлось несколько месяцев печатать письма разгневанных лесбиянок, которые возмущались этой проповедью сексизма, мачизма и сексу­ального фашизма³⁸. Но атрибуты гипермаскулинности изоб­ражаются с юмором, как игра, которая допускает и даже предполагает смену ролей. Этот могучий мужик — не вождь, который всегда «сверху», а «один из мальчиков», которого точно так же связывают, порют, трахают и т. д. Это не призыв к насилию, а игра.

Противоположный архетип мужского гомоэротического воображения — андрогин, существо неопределенного пола, полумужчина-полуженщина. Андрогинные образы широко представлены в мифологии и в религиозной практике (дву­полые божества, гермафродиты, бердачи), им часто припи­сывалась особая магическая сила и сексуальная привлека­тельность. В бытовой жизни такие мужчины не имеют вы­бора, женственному мальчику не скрыться от своей вне­шности и манер. Его единственный выход — принять дан­ную роль и сделать ее предметом гордости. Женственный мужчина — единственный тип гомосексуальной идентично­сти, который под разными именами существовал всюду и везде. В современном английском языке этот тип чаще все­го обозначается словом queen (буквально — «королева», на самом деле — искаженное quean — распущенная женщина, проститутка), которое первоначально применялось к жен­щинам, а потом его взяли в качестве самоназвания жен­ственные мужчины. Если эта роль / идентичность включает переодевание в женскую одежду и усвоение женских манер, речи и поведения, ее называют также Drag-queen (драг-квин). В русском геевском жаргоне это передается слова­ми «девка», «сестра», «пидовка», «королева» (ласковое или восхищенное), «мурка», «подруга», «хабалка» (агрессив­ная, скандальная «девка», афиширующая свою гомосексуальность и компрометирующая своих «подруг» в глазах ок­ружающих) и т. п.³⁹

Некоторые маскулинные геи, которые могут сойти за «натуральных» мужчин, видят в этом типе злую карикатуру на самих себя и относятся к «девкам» с презрением и нена­вистью (типичная психологическая защита, по Фрейду). Другие находят их привлекательными, их женственность по­зволяет им чувствовать себя более маскулинными; в однопо­лых парах фемининный партнер обычно играет роль «жены».

Различно и самосознание «королев». Некоторые из них страдают комплексом неполноценности (феминизирован­ные геи имеют гораздо больше психологических трудностей, чем остальные). Другие принимают свою идентичность/роль с удовольствием: женское платье, доведенные до гротеска женские манеры, разговор о себе в женском роде — их ес­тественный способ существования. Для третьих это психо­логическая компенсация, способ превратить свою слабость в силу: раз меня дразнят девчонкой, я покажу всем, что я — не несостоявшийся мальчик, а полноценная женщина, ко­торой восхищаются.

В отличие от транссексуала, который чувствует себя женщиной и мечтает сменить пол, «драг-квин» этого не хо­чет, его/ее призвание и гордость — быть мужчиной, кото­рый способен затмить женщину и успешно соперничать с нею. Андрогинная проституция — самая дорогая и быстро растущая проституция в больших городах мира, ее клиента­ми являются как геи, так и гетеросексуальные мужчины.

Высший уровень «драг-квин» — имперсонаторы, высту­пающие в женском облике на сцене⁴⁰. Волшебное «превра­щение парня в богиню» требует огромного терпения и мас­терства. Нужно уметь наложить грим, прибинтовать поло­вые органы так, чтобы они не вылезли, сделать так, чтобы во время танца не сползли искусственные груди, научиться изящно носить парик и женскую обувь. Кроме того, нужна смелость. Именно «девки», подвергающиеся наибольшей дискриминации, потому что они при всем желании не мо­гут «сойти» за «нормальных» мужчин, первыми дали отпор нью-йоркской полиции у Стоунволла.

Знаменитые имперсонаторы пользуются мировой извест­ностью, ими восхищаются, в них влюбляются. «Лично мне переодевание нужно не затем, чтобы сойти за женщину. Речь идет о чем-то большом, о преувеличении, создании характера, чтобы на тебя оглядывались на улице. Это нечто вызывающее, бросающееся в глаза»⁴¹. Но это не просто представление, а перевоплощение, открытие новых ипостасей собственного Я. Неказистый и вроде бы «ненас­тоящий» мужчина становится умопомрачительной красави­цей, богиней. «Драг позволяет мне исследовать новые об­личья, постоянно изменяться, становиться таким, каким мне хочется. У меня нет осиной талии, но я могу сделать ее с помощью корсета. Могу иметь огромные ресницы и сумасшедшую прическу. Могу стать элегантной красавицей или хиппи. Могу реализовать все мои дикие фантазии, а утром в своем обычном виде пойти на работу»⁴².

По словам знаменитого черного шоумена, танцора и имперсонатора РуПола, «драг» — это работа, представление, униформа, которую он снимает дома так же, как то делают со своей униформой пожарник или медсестра. «Мы рожда­емся голыми, а все остальное — маскарад». Но это также и самовыражение. Американские мужчины не умеют быть жен­ственными, культура им это запрещает. Переодевание сни­мает эти ограничения. РуПол вырос среди женщин, кото­рые, в отличие от мужчин, открыто выражали свои эмоции, «носили» их точно так же, как свои платья. Когда им было грустно, они плакали, когда что-то казалось забавным — громко смеялись, а когда их что-то смущало — задавали во­просы. Мальчику эта свобода нравилась, свою женствен­ность и связанное с ней влечение к мужчинам он считал ес­тественными. И когда РуПол вырос, он решил, что ему сле­дует не стыдиться, а культивировать их. «Моя энергия — это энергия богини, следствие моей способности открываться людям. Это моя женственная сторона...» Однако эта женская энергия имеет очень мало общего с женственностью, пони­маемой как мягкость и хрупкость⁴³.

Не всем удается театрализовать свои гендерно-сексуальные роли и добиться таким образом общественного признания. Кроме того, эти роли и маски не снимают некоторых личных проблем, в том числе сексуальных. Как сказал один знаменитый американский имперсонатор, «мужчины влюб­ляются в мисс Адриану. У нее есть все, чем хочет быть мальчик Адриан: она общительна, дерзка, популярна. Лю­бима. Но беда в том, что мисс Адриана никогда не появ­ляется в спальне. Я горжусь тем, что на моих простынях никогда не было следов косметики. Мисс Адриана остается позади, после представления она смывается вместе с гри­мом. Но ведь это в нее влюбляются мужчины. Это ее они хотят. И когда она уходит, они обычно тоже уходят»⁴⁴. Хотя геи восхищаются талантливыми имперсонаторами, в обы­денной жизни большинство предпочитает более маскулин­ных мужчин.

Еще разнообразнее архетип мальчика. Поскольку однопо­лая любовь часто обращена к мальчикам, многие отождеств­ляют ее с педерастией. Но возрастные категории довольно расплывчаты и слово «мальчик» в разных культурах означает разные вещи⁴⁵.

Вопреки стереотипу подавляющее большинство геев предпочитает иметь дело не с маленькими мальчиками или подростками, а с представителями собственной возрастной группы, причем возраст их идеального или предпочитаемо­го партнера меняется вместе с их собственным возрастом.

В гомосексуальной выборке Кинзи у 41,3% белых мужчин большинство сексуальных партнеров были ровесниками и еще 20,7% имели «много» и «очень много» таких партнеров. Старшие партнеры преобладали у 32,7% опрошенных; млад­ших партнеров вовсе не имели 40,9%, «немногих»— 33,2%, «нескольких» — 7,9%, «много» — 6,1%, «очень много» — 2,2% и «большую часть» — 9,7%. Показателен возраст само­го молодого сексуального партнера с тех пор, как респонден­ту исполнилось 18 лет. У 33% это были восемнадцатилетние, у 11,8%— семнадцатилетние юноши, у 18,1%— 14—16-лет­ние подростки и только у 6,3% — мальчики младше 13 лет. Среди делинквентов (заключенных) сексуальные контакты с допубертатными и пубертатными мальчиками встречаются в 3—5 раз чаще, чем в нормальной гомосексуальной выборке⁴⁶.

У 65% сан-францисских белых гомосексуалов старшие партнеры составляли меньше половины и у 29% — больше половины, а младшие— 55% и 39%. Однако возрастная разница в обе стороны невелика. Три четверти белых и 86% черных геев не имели по достижении 21 года сексуальных партнеров моложе 16 лет, у остальных юноши составляли меньше половины общего числа партнеров⁴⁷. По другим данным, юноши и молодые 20—25-летние мужчины чаще предпочитают партнера немного старше себя, 25—35-лет­ние — своего возраста, а мужчины старше 35 лет — моложе себя. В большинстве случаев «оптимальная» разница в воз­расте колеблется от 2 до 5 лет. Средняя разница в возрасте реальных сексуальных партнеров составляет около 5 лет, хотя на полюсах она значительно больше⁴⁸. В английском исследовании (проект СИГМА) средняя разница в возрасте реальных партнеров также в пределах 5—6 лет⁴⁹.

Количество педофилов среди гомосексуалов практически такое же, как и среди гетеросексуалов*. Педофилия обра­зует особую сексуальную идентичность, отличную от гомо­сексуальности⁵⁰. Для некоторых педофилов пол ребенка вооб­ще неважен, а человек, которого привлекают допубертатные и пубертатные мальчики, не будет спать со взрослым мужчи­ной, и наоборот⁵¹. Тем не менее взаимоотношения мужчин и мальчиков — сложная проблема.

Сексуальные отношения взрослого с подростком моложе 16 лет по закону являются преступными. Эфебофилы явля­ются заказчиками и клиентами подростковой проституции и порнографии. Хотя «детское порно» повсеместно запре­щено и на эротических снимках и видеокассетах обязатель­но указывается, что все «артисты» — старше 18 лет, их под­польное производство и распространение остается весьма прибыльным.

• В массовой литературе термин «педофилия» часто трактуется расши­рительно. В профессиональной литературе принята более определенная градация: 1) педофилия, влечение к допубертатным детям; 2) гебефилия, влечение к пубертатным подросткам от 12 до 14 лет; 3) эфебофилия, вле­чение к постпубертатным подросткам и юношам от 14 лет и старше. В отличие от первых двух категорий, которые употребляются в качестве ди­агнозов, эфебофилия считается психологически нормальной.

Разоблачение таких синдикатов и центров по торговле мальчиками вызывает бурное негодование общест­венности, которая склонна считать всех «совратителей» сек­суальными маньяками и потенциальными серийными убий­цами.

Реальный диапазон психосексуальных отношений между мужчинами и пубертатными или постпубертатными мальчи­ками очень широк, от простой покупки, совращения или изнасилования до нежной дружбы и влюбленности, в кото­рых сексуальные моменты сублимированы или имеют под­чиненное значение⁵². Некоторые авторы даже противопос­тавляют грубо-сексуаль­ной «педерастии» сентиментально-любовную «педофилию».

Наряду с мужчинами, которые покупают или соблазня­ют мальчиков, некоторые мальчики сами «охотятся» на мужчин, из корыстных побуждений или для удовлетворения собственных сексуальных потребностей. Итальянский писа­тель Умберто Саба психологически точно описал такой по­иск в повести «Эрнесто». Нед Рорем подростком долго ис­кал мужчину своей мечты, и, когда однажды в парке ка­кой-то' небритый мужик наконец «инициировал» его, един­ственной утратой для мальчика было «разбитое сердце» от того, что он не мог найти этого человека вторично⁵³.

Но даже в самом благополучном варианте такие отноше­ния чрезвычайно проблематичны. И не только с точки зре­ния права. Гетеросексуальный подросток, не находящий понимания у родителей и ровесников, может высоко ценить дружбу и покровительство старшего мужчины, но сексуаль­ную близость с ним он часто считает платой за любовь и подарки. Хотя подростковая гиперсексуальность делает эро­тические игры и ласки не особенно обременительными и порой даже приятными для мальчика (психологические по­следствия «сексуального совращения» без применения силы для мальчиков также менее серьезны, чем для девочек⁵⁴), по мере своего созревания он сплошь и рядом этот опыт пе­реоценивает. Да и гомосексуальные подростки часто не го­товы к взрослым отношениям.

«Обмен» красоты и свежести на жизненный опыт и покровительство существует и в разнополых отношениях, но там социально-возрастное неравенство считается нормаль­ным, ласкательные обращения типа «детка», «девочка моя», даже при одинаковом возрасте супругов, никого не шокируют (хотя вряд ли мужу понравится, если «мальчи­ком» и «деткой» будут прилюдно называть его). Институци­онализированное гендерное неравенство как бы узаконива­ет асимметричность сексуально-эротических отношений: «Я ее ужинаю, я ее и танцую».

В однополых отношениях все сложнее. Для мужчины со­знание своей зависимости от другого, тем более — от млад­шего мужчины, оскорбительно. Когда его юный любовник опоздал на 20 минут, Джон Чивер записал в дневнике: «Одно из неудобств гомосексуальной любви — что прихо­дится ждать мужчину. Ждать женщину кажется вполне ес­тественным, это судьба, но ждать своего любовника-муж­чину крайне мучительно»⁵⁵.

Не менее двусмысленно положение молодого человека. Хотя власть над зрелым мужчиной льстит его самолюбию, быть объектом чужой страсти ему скучно и унизительно. Оказавшись в «женской» роли, юноша мстит своему по­клоннику тем, что утверждает свою независимость каприза­ми, изменами, внешними демонстрациями своей власти. Борьба самолюбий вносит в их отношения напряженность, для преодоления которой не существует отработанных куль­турных механизмов. В романе Юкио Мисимы «Запрещен­ные цвета» 20-летний красавец Юси постоянно демонстри­рует свою власть над 40-летним богачом Кавадой не только потому, что равнодушен к нему, но и потому, что это под­крепляет его самоуважение. Когда Кавада с трудом выкро­ил время для встречи, Юси заставил его три часа ждать, пока сам без особого удовольствия играл в бильярд. У Кавады «к двойной ревности мужчины по отношению к лег­комысленной женщине и ревности стареющей женщины к молодой красавице присоединялось сознание того, что он любит существо собственного пола. Это чувство бесконеч­но усиливало унизительность его любви, которая, будь она обращена на женщину, была бы вполне приемлемой даже для министра. Ничто не могло ранить мужское самолюбие такого человека, как Кавада, сильнее, чем унижение от сознания своей любви к мужчине»⁵⁶.

Большая возрастная разница осложняет не только ухажи­вание, но и поддержание стабильных партнерских отноше­ний. Независимо от его сексуальной ориентации, мужчина большей частью женится или обзаводится постоянным парт­нером потому, что хочет постоянства и стабильности. Жен­щин, ориентированных на семью и детей, такое желание вполне устраивает. Напротив, юноше, молодому мужчине хочется не столько постоянства, сколько новизны и при­ключений.

«Я его не понимал. Я хотел семейной жизни и мерил его по себе а он хотел выступать в компаниях и пленять других и совсем не хотел затворяться от мира. Он хотел чтобы но­вые и новые желали его пока в него еще можно было влюб­ляться как в девочку. Мне нужна была жена а ему поле для игры. А я хотел его замкнуть на себе. А ему еще урвать от жизни пока еще есть успех и молодость не прошла и изба­виться от меня»⁵⁷.

Социально-возрастное, имущественное и образователь­ное неравенство усугубляется различиями вкусов и интере­сов. Старший облекает свою любовь к юноше в форму по­кровительства:

Ну что, выпьем еще

Глупенький!

Дурачок мой!

Тело полное шарма и податливости

На, возьми денег

Сбегай на свой очередной идиотский пиф-паф-фильм

Пока я просмотрю новое издание

Анналов

Только не приходи позже одиннадцати

Я буду волноваться⁵⁸.

Старшему хочется раскрыться, расслабиться, а юноше больше импонирует сила.

«Вам хочется слов открыто сказать все как есть, и кажется вы и любите, что перед тем кого любите, наконец, мож­но предстать таким каким есть не боясь разоружиться. Но эти слезы и слабость, чего вам так хочется в минуты люб­ви, и убивают его любовь к вам. В вас, с ваших слов, меньше достоинств чем в нем, иначе бы вы его так не лю­били, и правильно что вы просто боитесь его потерять и дошли до последнего признания что это неизбежно. А ему, как вам и любому, тоже лучше всего припасть к человеку с которым ему самому не сравниться и открыться перед ним, что он сам перед ним ничто, потому что он тоже любит любить за то что только в любви можно так ослабеть и пре­клониться. Поэтому, раз вы хотите любви и счастья в жиз­ни, не надо признаний о себе... Когда вы любите чтобы по­плакаться и покаяться тому кого любите, вы расслабляетесь и теряете то, что ему надо видеть в вас, ваш успех у всех»⁵⁹. При сколько-нибудь стабильных отношениях старший муж­чина хочет быть для юноши не только любовником, но и от­цом, заботливая нежность у него часто превалирует над страс­тью. Но нежность и заботливость считаются женскими черта­ми. Пожилой (или просто старший) гей напоминает не столько отца, в отношениях которого с сыном обычно сохраня­ется и поддерживается некоторое психологическое расстояние, сколько мать, которая боится потерять сына и жаждет иметь его целиком. Принимая свою потребность заботиться о младшем за его потребность в опеке — типичная ошибка любящих мате­рей! — мужчина невольно инфантилизирует юношу, которого это раздражает. Поэтому такие отношения большей частью временные, обе стороны из них рано или поздно вырастают, после чего роман превращается в дружбу либо заканчивается разрывом. Не случайно все институционализированные разно­возрастные гомосексуальные отношения были ограничены ка­ким-то временем или определенной стадией развития.

А как же со «знаменитыми гомосексуалами», которые давали своим юным любовникам творческую путевку в жизнь? Знаменитым и влиятельным людям проще находить любовников любого пола и возраста, но эти отношения пе­рерастают в творческое содружество, только если оба талан­тливы, старший умеет учить, младший — усваивать уроки и между ними нет соперничества. Примеры такого рода мы видели в биографии Дягилева.

Творчески плодотворными были некоторые романы Жана Кокто, который всю жизнь протежировал молодым талан­там. Познакомившись в 1919 г. с 15-летним Раймоном Радиге, Кокто сразу же угадал в неуравновешенном подрост­ке незаурядный литературный талант. Четыре года их совме­стной жизни были трудными, но исключительно плодо­творными для обоих. Сначала Кокто пришлось объясняться с отцом мальчика, который нашел их любовные письма. Потом Радиге начал бунтовать против опеки старшего друг га. Литературный успех молодого человека, вероятно, по­ложил бы конец их отношениям (Раймон уже поселился от­дельно от Кокто и даже обзавелся невестой), но внезапная смерть Радиге от тифа решила вопрос иначе.

Самый знаменитый любовник Кокто — Жан Марэ. Двад­цатидвухлетний красавец, который в детстве любил переоде­ваться в женское платье и уже имел связи с мужчинами, по­знакомился со знаменитым драматургом и режиссером ис­ключительно ради карьеры и с первой же встречи был внут­ренне готов к тому, что тот предложит ему переспать. Кокто дал ему желанную роль, не спросив ничего взамен. И вдруг — телефонный звонок: «Приходите немедленно, случи­лась катастрофа!» Эгоцентричный актер подумал, что у него хотят отобрать роль или что-то в том же роде. Но когда Марэ приехал, Кокто сказал: «Катастрофа... я влюблен в вас».

Что оставалось делать Марэ? «Этот человек, которым я восхищаюсь, дал мне то, чего я хотел больше всего на све­те. Ничего не требуя взамен. Я не люблю его. Как может он любить меня... это невозможно». Марэ солгал и ответил: «Я тоже влюблен в Вас»⁶⁰. Под влиянием таланта и доброты Кокто ложь стала правдой, Марэ полюбил Кокто, они по­селились вместе. Тем не менее возраст берет свое, Марэ увлекается молодыми мужчинами. Кокто это видит, и од­нажды Марэ находит под дверью письмо:

«Мой обожаемый Жанно!

Я полюбил тебя так сильно (больше всех на свете), что приказал себе любить тебя только как отец... Я смертельно боюсь лишить тебя свободы... Мысль о том, что я могу стес­нить тебя, стать преградой для твоей чудесной юности, была бы чудовищна. Я смог принести тебе славу, и это единственное удовлетворение, какое дала моя пьеса, един­ственное, что имеет значение и согревает меня.

Подумай. Ты встретишь кого-нибудь из твоих ровесников и скроешь это от меня. Или мысль о боли, которую мне причинишь, помешает любить его. Лучше лишить себя ча­стицы счастья и завоевать твое доверие, чтобы ты чувство­вал себя со мной свободнее, чем с отцом и матерью»⁶¹.

Растроганный Марэ порвал легкомысленные связи, но ненадолго. Со временем у Кокто появился другой любов­ник, однако дружба между писателем и актером сохранилась до самой смерти Кокто.

Исключительно драматичным был роман жизни Уистана Одена (1907—1973). В 1939 г. он мгновенно, со второй встречи, страстно влюбился в 18-летнего студента Честера Калмэна⁶². Начинающему поэту было лестно внимание зна­менитого собрата и он сразу же пошел на сближение и со­вместную жизнь. Хотя глубокое психологическое и сексу­альное несходство делало их отношения невыносимыми, этот брак — именно так понимал это Оден — продолжался 32 года. Что бы ни делал непутевый Честер, Оден не мог жить без него. Большинство биографов жалеют бедного Одена, которому так не повезло с его единственной любо­вью (секса у него всегда было достаточно, юные поэты охотно удовлетворяли скромные желания гения), но по свойствам своей натуры он просто не мог любить иначе:

«Коль нельзя одинаково сильно любить,

Тем, кто любит сильнее, хотел бы я быть».

(Перевод С. Дудина)

Как же реализуются гомоэротические фантазии? Техника мужского однополого секса почти так же многообразна, как и гетеросексуальная.

Однополые пары уделяют больше внимания взаимному возбуждению и эротическим ласкам и обладают большей эмпатией, т. е. способностью психологически настроиться на эмоциональную волну партнера, почувствовать, что именно доставляет тому удовольствие, и действовать соот­ветственно этому. Это обогащает их эротический репертуар. Например, хотя мужчины охотно играют женскими грудя­ми, собственные соски для многих «натуралов» — табу; из 100 гетеросексуальных пар только 3—4 жены ласкали соски своих мужей, а в мужских парах это делали три четверти⁶⁴. Геи эмоционально чувствительнее гетеросексуальных муж­чин, да и поставить себя на место человека своего пола лег­че, чем на место женщины. При сравнении общего уровня эмпатии американских студентов-геев и гетеросексуалов уровень эмпатии у геев оказался существенно выше. Геи обладают развитой эротической лексикой и зачастую успеш­нее объясняются со своими партнерами, чем их гетеросек­суальные сверстники, у которых многие сленговые эроти­ческие слова табуированы («мужской» язык неприемлем и оскорбителен для женщин), а другого словаря нет⁶⁵ (в Рос­сии эта проблема особенно актуальна).

Хорошо развита у геев невербальная коммуникация. В барах, дискотеках мужчины могут почти ничего не гово­рить, в некоторых ситуациях разговаривать вообще не при­нято, все происходит молча, разве что «спасибо» в конце, тем не менее они отлично понимают друг друга. Секс сам по себе — мощное средство общения, позволяющее выра­зить самые разнообразные чувства и потребности.

В американской геевской субкультуре эротические пред­почтения нередко обозначаются специальными опознава­тельными знаками. Левая сторона обозначает «активную», правая — «пассивную» сексуальность. Серьга или ключ на левом боку или кольцо на левой руке означают желание иг­рать активную, доминантную роль. Предпочитаемый вид сексуальной активности обозначается цветом: белый цвет означает мастурбацию (белый платок слева — мужчина хо­чет, чтобы мастурбировали его, справа — готовность мас­турбировать партнера), голубой — оральный секс, синий — анальный секс, черный — садомазохистские склонности, темно-зеленый цвет — нужен военный мундир. Зачем нуж­ны эти знаки, ведь гораздо интереснее открывать друг друга постепенно, в процессе общения? Геи ценят флирт как са­моценную часть процесса ухаживания не меньше гетеросексуалов. Но поскольку их субкультура долгие годы была под­польной, нужны были опознавательные знаки, по которым можно узнать своих и которые были бы непонятны для по­сторонних.

В отличие от не поддающейся определению любви, сек­суальные желания можно обозначить более или менее чет­ко. Быстрый функциональный секс предполагает, что лю­бой товар должен иметь понятную этикетку. Как в обувном магазине: если нужны туфли 42 размера, зачем примерять 38 или 45, которые заведомо не подойдут? Наконец, в отли­чие от гетеросексуальных отношений, предполагающих в качестве всеобщей нормы половой акт (хотя на самом деле не все это делают, а те, которые делают, делают по-разно­му), в гомосексуальных отношениях нет единой общеприня­той техники: есть мужчины, которые занимаются только анальным или только оральным сексом или только взаим­ной мастурбацией. Если не уточнить условия заранее, не­избежны разочарования. Впрочем, эти знаки и вопросы отнюдь не обязательны, в российской геевской субкультуре они не приняты.

Сексуальная техника одновременно индивидуальна и культурно-специфична. Хотя эрогенность всех телесных от­верстий известна с незапамятных времен — древнейшее изображение орально-генитального секса в виде медведя, лижущего извергающий семя член, относится к каменному веку — разные общества имели на этот счет разные предпи­сания и предпочтения. Кроме того, сексуальная практика зависит от конкретных жилищных, гигиенических и других условий.

В начале XX в., по клиническим наблюдениям Хиршфельда, 40% гомосексуалов практиковали взаимную мастур­бацию, столько же — фелляцию, 12% удовлетворялись тре­нием друг о друга и только 8% занимались анальным сек­сом⁶⁶. С тех пор многое изменилось.

Самая массовая форма гомосексуального удовлетворения — мастурбация. Мастурбируют не только геи, но и гетеросексуальные мужчины и женщины. Однако геи мастурбируют ин­тенсивнее. Если 18-летние гетеросексуальные немецкие сту­денты мастурбировали в среднем 11 раз в месяц⁶⁷, то гомосексуалы — 25 раз. Среди 26—30-летних аналогичные цифры — 6,9 и 15 раз в месяц. В 1987 г. у немецких гомосексуалов на мастурбацию приходится 71% всех семяизвержений⁶⁸.

Частота мастурбации зависит прежде всего от наличия партнера. Английские геи, имевшие множество гомосексу­альных контактов, тем не менее мастурбировали по 8—10 раз в месяц⁶⁹. Второй существенный фактор — возраст: мо­лодые геи, как и их гетеросексуальные ровесники, мастур­бируют чаще.

Мастурбация — самый доступный, безопасный и контро­лируемый секс. Кроме того, она позволяет людям «проиг­рывать» их нереализованные сексуальные сценарии. У геев, в силу больших культурных запретов, таких нереализованных фантазий больше, чем у «натуралов». В связи с эпидемией СПИДа на Западе стали популярны специальные клубы она­нистов, где мужчины не только зрительно возбуждают друг друга, но и занимаются взаимной мастурбацией.

То есть мастурбация — не дополнительная, подсобная, как у большинства гетеросексуалов, а самостоятельная фор­ма сексуального удовлетворения. Однако она лишена ком­муникативного начала. Аутоэротизм может способствовать усилению нарциссизма. У гетеросексуальных подростков аутоэротическая практика и чувства разбавляются и посте­пенно перекрываются гетеросексуальными фантазиями, у гомосексуалов такого противовеса нет, это способствует нарциссической самоизоляции некоторых из них. К сожа­лению, вытекающие отсюда клинические и психологичес­кие проблемы в политически ангажированной геевской пси­хиатрии утрачены (в американском руководстве мастурбация и нарциссизм упоминаются вскользь, походя).

Вторая по степени распространенности гомосексуальная практика— оральный контакт, фелляция. Разные культуры относились к ней по-разному. Папуасы самбия смакуют и обсуждают запах и вкус семени с таким же упоением, как наши гурманы — вкус сыра или букет вина, а у их соседей это вызывает отвращение. Сильное предубеждение против орального секса существовало и в викторианской Европе. Сегодня оральный секс считают нормальным и практикуют 75—80% гетеросексуальных мужчин и женщин. Геи делают то же самое. По большинству опросов фелляция — второй по частоте способ сексуального удовлетворения после мас­турбации.

Деление партнеров по оральному сексу на «активных» и «пассивных» сексологически нелепо: рецептивный партнер, который сосет, лижет и т. д., на самом деле активнее инсертив­ного, и соответствующие умения и навыки высоко ценятся в геевской среде*. Выбор позиции чаще всего — дело индивидуального вкуса, партнеры нередко меняются ролями. Однако старшим и менее привлекательным мужчи­нам чаще приходится выполнять рецептивную функцию, которая некоторым кажется унизительной и женственной. Многие хаслеры дают клиенту «отсасывать» у себя, но сами к нему не прикасаются. Это помогает им поддерживать представление о себе как о гетеросексуальных мужчинах, которые просто обслуживают «гомиков». Эту психологию исповедуют и подростки: пока кто-то сосет меня, я в поряд­ке, но сохрани Боже сделать ответный жест.

Значительно проблематичнее выглядит анальный секс. Анальная пенетрация больше всего напоминает коитус, многие ассоциируют гомосексуальность именно с ней. В то же время это наиболее неудобная, негигиеничная и трудо­емкая сексуальная операция. Поскольку рецептивная анальная позиция ассоциировалась с феминизацией и потерей мужского достоинства, многие мужчины старались заменить ее чем-то другим. К тому же оральный секс легче, быстрее и незаметнее практиковать в таких местах, как обществен­ные туалеты и парки.

• Гораздо более важное различие, которое не учитывают сексологичес­кие вопросники, касается способа осуществления орального контакта. Здесь есть два совершенно разных физически и психологически типа дей­ствия. В одном случае инициатива и контроль принадлежат рецептивно­му партнеру, который сосет и лижет чужой член так, как это ему удоб­но. В другом случае, для .которого нет пристойного сексологического термина, действие больше напоминает половой акт (= «е... в рот»): вмес­то того чтобы пассивно предоставлять свой член чужому языку и губам, инсертивный партнер агрессивно всовывает его в глубину рта и глотки партнера, сохраняя за собой контроль за ситуацией. Те же варианты су­ществуют и в гетеросексуальных отношениях, но здесь мужчина всегда выполняет инсертивную роль.

В середине XX в. анальный секс стал более распростра­ненным и видимым, но затем, под влиянием СПИДа, в гетеросексуальной среде, особенно среди более образован­ных людей, его популярность резко уменьшилась. Хотя этот опыт имеют 20—30% молодых гетеросексуальных мужчин, систематически его практикуют немногие (во Франции — 3%).

Среди гомосексуалов картина иная. В Германии конца 1980-х его практиковали четыре пятых геев™, в Англии 1990—1992 гг. — 70,5%⁷¹ и т. д. Хотя подавляющее боль­шинство геев не отождествляют гомосексуальность с аналь­ным сексом, они считают его уникальным переживанием и решительно не согласны с мнением, что рецептивная ана­льная позиция компрометирует их маскулинность. 47% ан­глийских геев сказали, что без него они просто не представ­ляют себе секса, так же как гетеросексуалы не смогли бы обойтись без вагинального полового акта.

Важнейшее отличие современной гомоэротики от тради­ционной состоит в том, что позиционно-ролевые разли­чия — кто кого «трахает» — из заданных и социально-иерар­хических становятся индивидуальными, добровольными и значительно менее жесткими*. Среди немецких геев, прак­тикующих анальный секс, только активную, инсертивную роль выполняли 18%, только пассивную, рецептивную — 12% обследованных, тогда как 70% в разных пропорциях чередовали обе позиции⁷². Среди английских геев «актив­ную» роль предпочитают 43%, пассивную — 40%, но боль­шинство (61%) выполняют обе роли⁷³.

• На вопрос, считает ли он себя «верхом» или «низом», один амери­канский морской пехотинец (некоторые из этих бравых парней, вопреки стереотипу, охотно выполняют рецептивную роль) ответил, что он ни то и ни другое: «я — верх, которому нравится, когда его трахают. В боль­шинстве случаев я играю доминантную роль, и чем маскулиннее тот, кем я овладеваю, тем больше моя гордость. Но если встречается кто-то более сильный, я готов отдаться ему, в этом тоже есть элемент самоутвержде­ния». Z е е 1 a n d S. The Masculine Marine: Homoeroticism in the U. S. Marine Corps. N. Y.: Harrington Park Press, 1996. P. 36.

Многое зависит от ситуации и характера партнерских отношений. Анальным сексом занимаются чаще с постоянными, чем со случайны­ми партнерами, причем с постоянным партнером позиции обычно чередуются, а со случайными — нет. Здесь сказы­ваются как эпидемиологические, так и статусные соображе­ния: «брать» — и престижнее, и безопаснее, чем «отдавать­ся».

Инсертивная позиция ближе к гетеросексуальной практи­ке, не обременена стигмой и легко позволяет достичь оргаз­ма. Рецептивная позиция выглядит менее физиологичной, ассоциируется с подчиненностью и требует специальной физической (смазка) и психологической (умение рассла­биться) подготовки. Мало кому она доставляет удоволь­ствие с первого раза. Популярные руководства по гомоэро-тике⁷⁴ подчеркивают, что первый анальный контакт физио­логически и психологически не менее сложен, чем дефло­рация девушки, поэтому с неопытным или эгоистичным партнером, который будет спешить и думать только о себе, лучше не связываться.

Психологические смыслы анального секса многообраз­ны. Одни английские геи видят в нем ядро своей гомоидентичности: «Это больше, чем что-нибудь другое, позволяет мне чувствовать себя геем». Для других это прежде всего «восхитительное чувство, я просто не могу без этого»; «мне нравится, когда меня трахают». У некоторых анальный секс вызывает самый сильный оргазм: «Трахать кого-то — самый лучший и наиболее физиологичный путь к оргазму»; «кон­чить, когда кто-то находится во мне, — величайшее наслаж­дение». Анальная пенетрация часто ассоциируется с макси­мальной телесной близостью, любовью и интимностью: «Главное в этом — абсолютная близость, телесная откры­тость», «это высшее проявление любви и интимности». Ре­цептивный партнер реализует таким образом свою потреб­ность в безоговорочной самоотдаче. Многие мужчины подчеркивают момент доверия и релаксации. Часто звучат мо­тивы власти, господства и подчинения: «Это демонстрация могущества и власти», «Это делает меня сильным, мне нра­вится быть сверху» или «Мне нравится чувствовать себя бес­помощным, когда меня трахают и кто-то обладает властью надо мной». То есть мы снова выходим на индивидуальные различия.

Важное место в гомосексуальной порнографии и эротике занимает садомазохизм (СМ) или, как его иначе называ­ют, чтобы избежать психиатрических ассоциаций, «кожа­ный секс» (Leather sex) или «связывание и дисциплина» (bondage and discipline)⁷⁵. Признанные классики этого жан­ра — американские писатели Сэмюел Стюард (Фил Андрос) (1909—1993), Джон Престон (1945—1993) и Ларри Таунсенд (р. в 1936). Издаются специальные журналы — «Drummer», «Dungeon Master», «The Leather Journal», «Manifest Reader» и др.

Как и все остальные типы гомоэротики, эта практика не специфична для однополых отношений и в той же сте­пени распространена среди гетеросексуалов. Хотя психиат­ры долго и безуспешно пытались найти «этиологию» СМ, единой «садомазохистской перверсии» или типа личности не существует⁷⁶. Ее элементы в той или иной форме при­сутствуют во всех эротических фантазиях и действиях. При этом добровольные СМ, в отличие от психотиков, в своей эротической игре не мучают и не унижают, а дразнят, тантализируют и затем удовлетворяют друг друга. Их пове­дение — театр, игра как форма психологической самоза­щиты против импульсов враждебности, жестокости или вины. С настоящими насильниками и террористами садо­мазохисты предпочитают дела не иметь и считают их сумас­шедшими.

Есть по крайней мере три разных сексуальных сценария⁷⁷, которые лишь с натяжкой можно считать разными степеня­ми одного и того же.

1) Отношения господства и подчинения (dominance and submission), где нет ни боли, ни унижения, только жестко асимметричное распределение власти и ролей. Инсценируются разные степени и формы властных отношений: учите­ля и ученика, отца и сына, тюремщика и заключенного, начальника и подчиненного. Господствующий партнер (Мастер или Верх) командует и инициирует все сексуальные действия, а подчиненный партнер (Низ, Мальчик, Раб) несвободен и подвергается танталовым мукам: его «наказы­вают» задержкой или лишением удовольствия, сексуально возбуждают, дразнят, не позволяя получить желаемую раз­рядку.

2) Связывание и дисциплина (bondage and discipline)усу­губляет неравенство жесткой зависимостью одного партне­ра от другого, включая связывание, специальные упражне­ния и наказания, но без причинения физической боли. Потребность в таких играх часто испытывают мужчины, ко­торые в мальчишеских играх в войну или казаков-разбойни­ков получали удовольствие, оказываясь в роли пленников, которых связывали, пытали и т. п. Беспомощность осво­бождает человека от ответственности за участие в подобных действиях: не я делаю, а со мной делают. Это позволяет проигрывать и такие сексуальные фантазии, в которых он сам себе не признается (не он мастурбирует, а его мастур­бируют, не он сосет, а его заставляют сосать).

3) Собственно садомазохизм прибавляет к этому чувство физической боли или унижения, которые тоже имеют боль­шей частью условный, игровой характер. Хотя границы до­пустимого устанавливаются в самом процессе сексуальной игры — иначе она была бы неинтересна, — ее фактически контролирует зависимый партнер, «низ» или «раб». Как только он подает соответствующий сигнал, игра прекраща­ется. Из нескольких сот случаев, проанализированных в одном голландском исследовании, только в 2 случаях доми­нантный партнер зашел дальше, чем следовало.

Склонность к СМ распространена среди гетеро-, гомо- и бисексуалов приблизительно одинаково. Однако в отличие от гетеросексуальных мужчин, геи, как и женщины, боль­ше тяготеют к подчиненной, зависимой роли, мазохизм им ближе садизма. В компьютерных объявлениях, авторы ко­торых выражали желание «поиграть» в связывание, доминантную роль хотели играть 71% гетеросексуальных мужчин, 11% гетеросексуальных женщин и только 12% гомосексуаль­ных мужчин. Напротив, подчиненно-рецептивную роль предпочитали 29% гетеросексуальных мужчин, 89% женщин и 88% гомосексуалов. В надписях и рисунках в мужских ту­алетах 71% гомосексуалов предпочитали подчиненно-рецеп­тивную роль, 21% — доминантно-активную и 2% хотели ме­няться позициями⁷⁸.

Сексуальная практика «связывания и дисциплины» име­ет глубокие социально-исторические корни и тесно связана с принятыми в закрытых мужских сообществах символами маскулинности. Это поведение всегда строго ритуализировано, а его этапы воспроизводят древние модели инициа­ции мальчиков: 1) отделение — инициируемый изымается из привычной среды и лишается своих обычных атрибутов; 2) переход — период испытаний, трудностей и пыток, ког­да мальчик сам себе не принадлежит, освобождается от пре­жней идентичности и обретает новую; 3) инкорпорацию — включение в новую общность и обретение новых прав и обя­занностей.

Некоторые современные ритуалы приема в закрытые мужские сообщества также включают в себя практику свя­зывания посвящаемого, раздевания его догола, привязыва­ния или подвешивания к чему-то, осмотра и ощупывания его гениталий, шлепанья или настоящей порки, а иногда даже символического или реального изнасилования. Соци­альный смысл этих ритуалов — безоговорочное подчинение посвящаемого группе и ее лидерам, готовность принять ради членства в ней боль и унижение. Посвящаемый/испытуе­мый не знает, что его ждет. Необычное состояние усили­вает его сексуальное возбуждение, которое разряжается столь же непривычным и не зависящим от его воли спосо­бом, и только тогда, когда захотят и позволят «братья». За этой добровольно-вынужденной потерей маскулинности следует ее новое обретение в виде признания со стороны мужского братства, новая мужская идентичность, не данная от рождения, а полученная от старших мужчин. Безуслов­ное подчинение и отказ от собственной маскулинности означает ее проверку и вознаграждается льготами и привиле­гиями, связанными с принадлежностью к братству. Ты прошел эти испытания, значит, ты настоящий мужчина.

Мужские сообщества, практикующие подобные вещи, отличаются духом мизогинии и гомофобии, но одновремен­но в них присутствует сильный латентный гомоэротизм. Когда одного специалиста по связыванию спросили: «Что ты скажешь мужчине, которого ты только что связал?» — тот ответил: «Мужчину не связывают. Связывают мальчика. Младшего брата. Сына. Мужчины —те, которые связыва­ют»⁷⁹. Иерархия создается силой и старшинством. Раздетый и связанный мужчина низводится до положения маленько­го мальчика (это иногда символизируется сбриванием волос на теле), который ни за что не отвечает и отдается во власть другого, «настоящего» мужчины, каким он может стать лишь после того, как на следующем витке своей карьеры сам превратит в мальчика другого. Такова психодинамика многих жутковатых вещей, вплоть до армейской дедовщины. Эротически же это — возможность получить новое, неис­пытанное сексуальное удовольствие, пережить необычные прикосновения и т. п. Нередко такое поведение компенса­торно — «низом» чаще хотят быть более образованные, со­стоятельные и высокопоставленные мужчины, чем выходцы из рабочих. В описаниях СМ много внимания уделяют эк­зотическим параферналиям (цепям, наручникам, плеткам, ремням и пыточным приспособлениям) и ритуалам. Но важно не столько то, что люди делают, сколько то, что они при этом испытывают. Одни и те же действия и ритуалы могут означать совершенно разные вещи.

Психофизиологически СМ создает стрессовую ситуацию. При длительных физических перегрузках организм выделяет естественные опиоды, так называемые эндорфины, вызы­вающие у человека блаженное состояние эйфории и одно­временно блокирующие передачу в мозг болевых сигналов, повышая тем самым порог терпимости; человек уже не чув­ствует боли и не может сказать «довольно». Это очень опас­ный момент, когда власть и ответственность Мастера стано­вятся абсолютными. Но за напряжением и болью наступает легкость, освобождение, эйфория, похожая на религиоз­ный или наркотический экстаз, а между Мастером и Рабом возникает особая, почти мистическая, психическая связь.

Вот что рассказал мне учитель математики и физики и одновременно — буддийский монах и вероучитель, пре­красный знаток антропологии и истории религии Норман Мак Клелланд. В отношениях со своим нынешним партне­ром Норман — Раб, но в других ситуациях он бывает и Мастером. После того как Норман и его партнер показали мне целый набор плеток и хлыстов, с помощью которых они занимаются любовью, я спросил, действительно ли ему нравится испытывать боль. Некоторые теоретики СМ уверяют, что на самом деле боли нет, есть только ее игро­вая имитация. Нет, сказал Норман, мне нужна настоя­щая, сильная, едва выносимая боль. Зачем? Чтобы снять избыточный самоконтроль. У Нормана практически не было детства, его воспитывала мать-алкоголичка, и маль­чику пришлось очень рано взять на себя ответственность не только за себя, но и за нее. Профессия учителя также тре­бует самоконтроля. И хотя для Нормана это привычно и вполне органично, у него есть также потребность рассла­биться, почувствовать себя слабым и маленьким. Это дос­тигается связыванием и поркой. Боль, заставляющая кри­чать и плакать, снимает внутреннее напряжение и прино­сит не просто семяизвержение, а очищение, освобожде­ние, настоящий оргазм. Это своего рода момент истины, где нет ни стыда, ни самоуважения, ни условностей, все вывернуто наизнанку. После этого можно снова жить и ра­ботать. А партнер Нормана, в высшей степени респекта­бельный библиотекарь, получает удовольствие от своей власти над ним и от того, как он преображается от его усилий. Если его и можно назвать садистом, то совсем не в смысле маркиза де Сада.

Между прочим, хороший Мастер — большая редкость. Нужно сначала самому побывать Рабом и пройти обучение у разных специалистов. Есть даже учебники по безопасно­му СМ сексу. К сожалению, разграничить условное, игро­вое и реальное насилие довольно трудно. В 1990—1991 гг. в Англии, где СМ имеет глубокие исторические традиции, состоялся громкий судебный процесс над группой из 15 мужчин, которые не причинили друг другу ни малейшего вреда и просто развлекались СМ играми. Некоторые юрис­ты спрашивали, почему в боксе, футболе или регби грубое насилие, сопровождаемое иногда увечьями, не только раз­решается, но и демонстрируется публично, а игровое сек­суальное насилие вызывает всеобщее возмущение? Неужели только потому, что тут открыто преследуются сексуальные цели, которые в других контекстах замаскированы?⁸⁰Вмес­те с тем, если в роли Мастера окажется настоящий садист, человек, склонный к злоупотреблению властью или просто посторонний, игра может закончиться плачевно. Когда хо­зяина ограбленной квартиры обнаруживают голым и связан­ным, это еще не самое страшное.

Некоторые гомосексуальные игры и техники опасны и неприемлемы с точки зрения гигиены и эпидемиологии. При так называемом «фистинге» (fisting, от слова fist — ку­лак), когда в задний проход засовывают кулак и всю руку по локоть, нередко разрываются стенки прямой кишки. «Rimming» (анилингус) — вылизывание заднего прохода или засовывание туда языка — способствует переносу желудоч­но-кишечных инфекций, и т. п. Однако столь же несим­патичные и негигиеничные игры существуют и у гетеросексуалов. Как сказал когда-то блаженный Августин, мы рож­даемся между мочой и калом. Самые брезгливые люди во­обще не занимаются сексом, а остальные находят приемле­мый для себя и других модус вивенди. Говорить об этом надо спокойно и аргументировано, что и делают совре­менные учебники гомоэротики, которые на Западе свобод­но продаются в самых обычных книжных магазинах. Когда несколько лет назад канадские власти попытались запретить распространение одной такой иллюстрированной книги за то, что она «пропагандирует анальный секс», мудрый судья (бывают и такие) дело прекратил, написав в официальном заключении, что говорить о гомосексуальности, не касаясь анального секса, — то же самое, что писать историю музы­ки, не упоминая Моцарта⁸¹.




• НАСЛЕДНИЦЫ САФО

Муза — женщина.

Музыка — женщина.

Поэзия — женщина.

Жизнь — женщина.

Ну как тут не стать

лесбиянкой?

Вера Павлова

В отличие от мужчин, которые раньше и острее осознают свое влечение к представителям собственного пола как сексуальное, что сказывается и на их общественном са­мосознании, к лесбиянкам групповое самосознание истори­чески пришло много позже и в более политизированной форме.

Лесбийский феминизм зародился в США в 1960-х годах и быстро распространился в Европе. Его мотивы и лозунги были не столько сексуальными, сколько политическими. Это был протест против мужского господства во всех его формах и проявлениях. Лесбиянство, которому мужчина не нужен не только в роли начальника, но даже в постели, рисуется при этом как высшая степень женской независимо­сти. Решительно порывая с прежними образами нежной любви между женщинами, новые амазонки провозгласили лозунг: «Феминизм — теория, лесбиянство — практика». Пока женщина остается женой и матерью, как бы она ни была богата и образованна, она нуждается в мужчине. Идентификация себя и сближение с другой женщиной — единственное средство обеспечить полную независимость и раскрыть возможности женской природы. Идеологи лесбий­ского феминизма доказывают не просто равенство, а пре­имущества лесбиянства над всеми прочими видами любви, вступая в острый конфликт с феминистками старшего по­коления.

«В лесбийско-философской литературе лесбиянство обычно означало отношения гармонии и счастья, бегство от ужасов гетеросексуальности, обещание самореализации и здоровой независимости. Тьма и отчаяние, которым в прежней литературе были обречены лесбиянки, теперь проеци­руются на гетеросексуальных женщин, еще не узревших све­та. Если в прошлом юмор обращался против лесбиянок, сатирически изображая любовь между женщинами, то те­перь он используется для осмеяния глупости патриархаль­щины и гомофобии»¹. Индивидуальное самосознание, худо­жественное творчество и политическая борьба были для этих женщин неразрывны.

Когда американская поэтесса и драматург Джуди Гран (р. 1940) в 21 год спросила в вашингтонской библиотеке книги о гомосексуальности, библиотекарша с негодованием отве­тила, что эти «специальные» книги выдаются только врачам и психиатрам². Молодая женщина, уволенная за лесбиянст­во с военной службы, не желала мириться с этой стигмой, присоединилась к уличной демонстрации Общества Маттачин, а в своей первой поэме в прозе, вызывающе назван­ной «Эдвард Дайк» (1970) (слово Dyke было ругательным наименованием мужеподобной лесбиянки), описала моло­дую лесбиянку, которую психиатры всеми средствами «убеждают», что она ненормальна, а она утверждает, что любить — значит делать то, что я хочу, а не то, что нра­вится врачам.

Рита Мае Браун (р. 1944), исключенная за политическую активность и вызывающее поведение из Флоридского уни­верситета, в 1973 г. опубликовала страшно забавную авто­биографическую книгу «Гранатовые джунгли» (Rubyfruit Jungle — название содержит намек на женские гениталии), нечто среднее между «Приключениями Гекльберри Финна» и лесбийским «Тропиком Рака», героиня которой Молли Болт с самого детства всюду затевает смуту и во всех отно­шениях неординарна. «Гранатовые джунгли» сразу же стали бестселлером и по сей день остаются самой читаемой лес­бийской книгой (жаль, что нет русского перевода).

«Пустыня сердца» (1964) Джейн Рюл (р. 1931), замеча­тельной американской писательницы, переехавшей в Кана­ду, напротив, написана в серьезном, даже грустном клю­че, но это был первый лесбийский роман, кончавшийся на оптимистической ноте (позже Рюл дистанцировалась от радикального феминизма). Большую роль в интеллектуальном обосновании лесбийского феминизма и его места в общей борьбе с расизмом и сексизмом сыграла черная поэтесса и писательница Одри Лорд (1934—1992).

Сильные и слабые стороны радикального лесбийского феминизма особенно ясно видны в творчестве известной французской писательницы Моники Виттиг (р. 1936), с 1976 г. живущей в США. Ее первый роман L'Opoponax (1964), о любви двух девочек в католической школе, был хорошо встречен критикой и получил престижную литера­турную премию. В поэмах в прозе «Воительницы» и «Лес­бийское тело» (1973)* Виттиг пошла дальше. «Лесбийское тело» не без основания сравнивали с Соломоновой «Пес­нью песней», только здесь тело прекрасной возлюбленной подробно и чувственно-изощренно описывает и воспевает не мужчина, а женщина, каждая клетка которой дышит и наслаждается этой любовью. Главная языковая новация Виттиг — устранение из текста всех половых/гендерных слов, вплоть до грамматического рода, — не просто литера­турный прием, а выражение радикальных философских по­зиций.

По мнению Виттиг, гендерные различия не имеют онто­логической реальности и основаны только на отношениях власти: господствующая группа (мужчины, белые, богатые) «маркирует» подчиненную группу (женщин, черных, бед­ных) для оправдания собственного господства. «Понятие различия не содержит в себе ничего онтологического. Это только способ, которым хозяева интерпретируют историчес­кую ситуацию господства. Функция различия — замаскиро­вать на всех уровнях конфликт интересов, включая идеоло­гические»³. Чтобы уничтожить мужское господство, недо­статочно уравнять мужчин и женщин в правах, нужно унич­тожить само понятие пола/гендера, основанное на отноше­ниях репродукции.

• Отрывок из «Воительниц» с любовным описанием женских генита­лий и эротических игр переведен в сборнике «Короткая лесбийская про­за». Тверь: KOLONNA Publications, 1997. С. 12-36.

Именно это делают радикальные лесбиянки. «Непра­вильно говорить, что лесбиянки общаются, занимаются любовью, живут с женщинами, потому что «женщина» имеет смысл только в гетеросексуальных системах мысли и в гетеросексуальных экономических системах. Лесбиянки не женщины»⁴. Однажды в студенческой аудитории, когда Виттиг доказывала этот свой тезис, кто-то нахально спросил: «Скажите, а влагалище у вас есть?», на что она так же вы­зывающе ответила: «Нет!»

Рассуждая чисто социологически, ничего нелепого в сло­вах Виттиг нет — ее мысль сводится к тому, что лесбиянки не имеют тех социальных ролей и идентичностей, с кото­рыми чаще всего ассоциируется образ и самосознание жен­щины — матери, жены и любовницы, причем все эти ипо­стаси женщина приобретает только благодаря мужчине. Но ведь и мужчина не может стать отцом, мужем и любовни­ком без женщины. Здесь налицо не угнетение, а взаимоза­висимость, гендерное неравенство и угнетение только на­пластовывается на эти ипостаси.

Полный отрыв гендера от пола оборачивается солипсистским отрицанием биологической природы человека и свя­занных с нею психологических констант и универсалий. Из этого вытекают важные политические выводы. Как резюми­ровала идеи Виттиг влиятельная американская философ-лесбиянка Джудит Батлер, единственное средство подрыва принудительной гетеросексуальности — «радикальная лесбиянизация всего мира»⁵. В более тонкой и смягченной фор­ме это делает и сама Батлер. Подвергая, вслед за Фуко, философскому анализу понятия «гейности», «гетеро-» и «го­мосексуальности», Батлер показывает их взаимозависи­мость. Хотя «принудительная гетеросексуальность выставля­ет себя в качестве оригинальной, истинной, аутентичной», которой остальные формы сексуальности только подража­ют, «подлинного» гендера не существует, «гендер — это род имитации, у которой нет оригинала»⁶.

С помощью социального конструктивизма можно «деконструировать» любые категории. Американская поэтесса и теоретик лесбигеевского движения Адриенна Рич (р. 1929)»

в знаменитой статье «Принудительная гетеросексуальность и лесбийское существование» (1980) убедительно показала, что гетеросексуальность, которую, как и материнство, люди склонны считать всеобщим биологическим императи­вом, на самом деле является политическим институтом, который накладывает на женщин целый ряд социальных ог­раничений и принудительно навязывается им в процессе гендерной социализации⁷. Но наличие социального принуж­дения вовсе не означает, что соответствующие институты и формы разделения труда не имеют каких-то объективных транскультурных биосоциальных детерминант. Да, детей всюду и везде воспитывают в гетеросексуальном духе, а де­вочек так или иначе готовят к материнству. Однако это не исключает того, что для подавляющего большинства людей гетеросексуальный «выбор» доброволен и единственно воз­можен, потому он и воспринимается не как выбор, а как данность.

«Лесбиянизация» и «геизация» человечества представля­ются невозможными не только в силу социального принуж­дения. Наличие в любом обществе «сексуальных мень­шинств» доказывает, что гендер несводим к полу, а сексу­альность — к гетеросексуальности. Но отрицание онтологи­ческой реальности пола, растворение его в «культурном дискурсе» столь же решительно противоречит нашему по­вседневному опыту и данным науки.

Политизация лесбийской любви и возведение ее носи­тельниц в ранг «лесбийской нации» оборачивается дополни­тельными трудностями для них самих. Осуждая былую за­комплексованность лесбиянок, радикальный лесбийский феминизм утверждал, что лесбиянки не только имеют пра­во на счастье, но обязаны быть счастливыми. Но разные люди счастливы по-разному, любые однозначные предпи­сания их калечат.

Если либеральные лесбиянки начала XX в. старались до­биться терпимости к себе, преуменьшая сексуально-эроти­ческие компоненты своих чувств и привязанностей в соот­ветствии с традиционным образом «женской чистоты», то радикальные лесбиянки выдвинули норму политической корректности, согласно которой любовные отношения меж­ду женщинами ни в чем не должны напоминать разнополых отношений. Традиционное деление лесбиянок на активных мужеподобных «бучей» (butch) и нежных, женственных «фем» (femme) было объявлено ложным клеветническим стереотипом, построенным по образцу гетеросексуального брака. Женские сексуальные ласки также ни в чем не дол­жны были напоминать мужские.

По ироническому описанию «сексуально некорректной» американской лесбиянки Маргарет Николе, политически правильная лесбийская любовь означает, что две женщины лежат рядом друг с другом (верх и низ запрещены, потому что это уже иерархия) и несколько часов нежно ласкают друг друга, непременно все тело (лесбиянка не ориентиро­вана на генитальный контакт и оргазм, это мужской, «пат­риархальный» секс); если они все-таки имеют оргазм, он обязательно должен происходить строго одновременно, что­бы обеспечить женщинам полное равенство⁸. Радикальные лесбиянки инициировали шумные кампании за запрещение любой порнографии, считая всякое изображение женщины в сексуальном контексте оскорбительным; гетеросексуаль­ные женщины, которые могут вообразить себя участницами подобных сцен, ничего обидного в них не видят и относят­ся к «мужской» эротике более терпимо. Довольно напряжен­ными были и их отношения с геевскими организациями, несмотря на наличие общих врагов.

В конце 1980-х годов в лесбийской литературе наметил­ся отказ от чрезмерной политизации отношений между жен­щинами. Инвективы против мужского господства стали реже, вместо жесткого лесбиянского сепаратизма стали зак­лючаться политические союзы с мужчинами, особенно ге­ями. Воинствующую серьезность прежнего поколения акти­висток стали воспринимать иронически, причем к молоде­жи примкнули некоторые представительницы старшего по­коления лесбиянок, такие, как Джоан Нестле. В совре­менной лесбийской литературе делается больший акцент на частной жизни, включая сексуальность и эротику. Восста­новлено в правах старое различие «буч» и «фем», стали писать о ранее запретных вопросах, таких, как женский садо­мазохизм, сексуальная техника, использование «игрушек» вроде дилдо и т. д. Появилась специфически лесбийская эротика и порнография, учебники «женского секса» и т. п.

Отчасти это связано с коммерциализацией лесбийского, как и всякого иного, секса. В еще большей степени этому способствует новый «квир»-радикализм, утверждающий этическое и эстетическое многообразие сексуальной жизни, в которой не должно быть никаких нормативных запретов. Если раньше акцентировали преимущественно специфичес­кие черты и особенности женского мира и женского тела, то теперь чаще встречается полное отрицание половых/гендерных норм, а тем самым и четких граней между людьми разной сексуальной ориентации.

В произведениях талантливой английской писательницы Джанет Уинтерсон (р. 1959) половая принадлежность ге­роя / героини порой неясна или меняется по ходу повество­вания, а коллизии, которые раньше трактовались бы как трагические, выглядят смешными. Сюжет короткого рас­сказа Сары Шульман (р. 1958) «История пениса» построен на том, что у лесбиянки Энн, которая всегда пользовалась дилдо, вдруг вырос настоящий мужской член. Сначала Энн и ее подругам кажется, что это открывает перед ними но­вые возможности, но скоро выясняется, что жить с этим новым органом довольно неуютно. Хотя лесбиянка-«буч» выполняет в постели мужскую роль, она вовсе не хочет быть мужчиной и обладать мужской анатомией (пресловутая за­висть к пенису). По просьбе Энн ее бывшие партнерши по­могают ей составить точное описание ее прежнего клитора и вагины, и она записывается на операцию по перемене пола. Трагедия становится веселым фарсом.

Изменения в характере лесбийской культуры проявляют­ся и в иконографии женского тела⁹. Женская нагота, вклю­чая лесбийские сцены, издавна присутствовала в изобрази­тельном искусстве, но подразумеваемым адресатом этих об­разов всегда был мужчина, они были ориентированы на мужское эротическое воображение и функционировали как соблазн. Между тем женщина, независимо от ее сексуальной ориентации, воспринимает себя и свое тело совсем не так, как это делает мужчина. Чем больше женщина сексу­ально раскована, тем меньше ей хочется быть и чувствовать себя только объектом мужского вожделения. Многие ее пе­реживания, в том числе сексуальные, может понять только другая женщина. В этом коренится одна из причин неуст­ранимости женского, как и мужского, гомоэротизма.

В эротических произведениях, написанных женщинами, мужские сексуальные действия часто описываются доволь­но язвительно. Сексуально раскованной женщине они ка­жутся примитивными и некомпетентными. «Прелестный опушенный маленький кратер таит собственные, только женщине доступные возможности, а из него сделали вмес­тилище пениса и воронку для спермы»¹⁰. Героиня романа Елены Черниковой «Золотая ослица» иронически следит за тем, как мужчина старательно «проигрывает» на ней вычи­танные в учебниках сексологии «позиции», не догадываясь сделать того единственного, что на самом деле нужно его партнерше¹¹.

Не менее важен тип адресата в изобразительном искусст­ве. Демонстрируя женскую наготу другой женщине, жен­щина-художница делает это совсем иначе, чем когда она имеет дело с мужчиной. В этом случае она не соблазняет, а раскрывается, показывая не то, что «красиво», а то, что важно. При этом неизбежно и сознательно деконструируется нормативный образ женской «чистоты». «Натуральные» женщины часто стесняются своих физиологических отправ­лений, которые могут быть неприятны мужчинам*. Худож­ницам-лесбиянкам это безразлично, они часто изображают предметы, вызывающие у мужчин не вожделение, а смуще­ние или отвращение, например менструальную кровь. Аме­риканская художница Джуди Чикаго на картине «Крас­ный флаг» изобразила женщину, вытаскивающую из влагалища окровавленный тампон.

• Неумеренная реклама на российском телевидении тампонов и про­кладок, постоянно напоминающая, что у женщин «там» всегда сыро и влажно, вызывает у мужчин смешанные чувства. Судя по имеющимся данным, около 40% мужчин относятся к женским гениталиям r какой-то степени брезгливо. Нужно ли усиливать эти реакции?

Для мужчины это зрелище отвратительно (древние табу на кровь и отождествление ее с «грязью»), а для женщины вполне естественно. Если лес­биянок шокируют картины Тома Финляндского, то их соб­ственные произведения точно так же шокируют эстетичес­ки неискушенных мужчин.

Но оставим художественные образы и обратимся к лес­бийской психологии и стилям жизни.

Первые же сравнительные исследования лесбиянок и ге­теросексуальных женщин показали, что лесбиянки нисколь­ко не более невротичны, чем гетеросексуальные женщины, часто они даже лучше них социально приспособлены¹². С появлением новых методов измерения фемининности, мас­кулинности и андрогинности выяснилась несостоятельность и многих других стереотипов. Во многих исследованиях лес­биянки выглядят более энергичными и самостоятельными, чем обычные женщины, а их сексуальная идентичность, как и у мужчин, зависит прежде всего, от господствующих гендерных стереотипов и соответствующих нормативных ожиданий, причем гендерные/половые свойства для них ча­сто важнее сексуально-эротических. Вместе с тем лесбийс­кая идентичность, как и геевская, не является чем-то мо­нолитным и всегда одинаковым. Хотя типичные «лесбийс­кие автобиографии» большей частью воспроизводят один и тот же тип и процесс развития (непохожесть на других, мас­кулинность, сложные отношения с ровесницами и т. п.), за общими чертами скрываются существенные индивидуаль­ные и социально-классовые различия¹³.

Прежде всего это социально-психологические различия между «буч» и «фем». Это разные типы женщин, с разны­ми потребностями и стилями жизни¹⁴. Поскольку мужепо­добные «бучи» более видимы, массовое сознание склонно принимать за лесбиянок только их. Классическая схема сек­сологии начала XX в.: хищная мужеподобная «извращенка» совращает невинную жертву, полуженщину-полуребенка. Споры о том, является ли разница между «буч» и «фем» врожденной или это просто сексуально-ролевые различия, продолжаются и сегодня. Хотя некоторые радикальные лесбиянки отвергают этот вопрос с порога как нечто оскорби­тельное, он так же правомерен, как обсуждавшийся выше вопрос о психологических особенностях феминизированных мужчин-геев. Не говоря уже о гипотетических, но более чем вероятных связях между телосложением и психикой, мужеподобные девочки имеют гораздо меньше шансов быть принятыми сверстницами и это накладывает отпечаток на все их психическое развитие.

Подавляющее большинство лесбиянских автобиографий написаны именно «бучами», их общим эпиграфом могли бы стать слова: «Я решила, что на свете существуют три кате­гории людей: мужчины, женщины и я»¹⁵.

Как пишет о себе известная американская лесбиянка-фе­министка Джин Кордова, «в тот день, когда я стала девоч­кой, моя жизнь кончилась». На предложение одеть бюст­гальтер она заявила матери, что это самая глупая вещь, ко­торую она когда-либо видела и которая предназначена не для девочки, а для лошади. Маленькая Джин никогда не чувствовала себя девочкой, ее всегда привлекало все маль­чишеское и в то же время она презирала мальчишек за их грубость и умственную неразвитость. «Я рано узнала, что у мужчин есть то, чего мне хотелось, — деньги, власть и жен­щины. Я могла добиться этого по-своему, став бучем»¹⁶.

С возрастом раздвоенность самосознания усиливается противоречивыми материнскими предписаниями: «Не играй с мальчиками!» и тут же: «Почему у тебя нет бойфренда?» Маленьким «бучам» живется значительно труднее, чем ма­леньким «фем», им труднее сойти за «нормальных» и их лег­че «разоблачают». В старших классах хитрая Кордова, вме­сто того чтобы общаться с сексуально озабоченными маль­чишками, подружилась с признанной классной красави­цей. «Позже я узнала, что стать подругой юной королевы — одна из немногих привилегий подростков-бучей. Классные красавицы, которым надоели мальчишки, любят прятаться за грязной рубашкой подруги-буч. Кроме того, тут не было конкуренции. Мы, маленькие бучи, предлагали королевам то, чего те больше всего хотели, — обожание без лапанья». Однако важно уметь соблюсти границы. Девочкам-фем легче сойти за «натуральных», их родители и подруги просто не могут поверить, что они лесбиянки.

Однако различия между «буч» и «фем» не следует абсолю­тизировать. Только треть лесбиянок причисляет себя к од­ному из полюсов. Почти половина лесбиянок считает себя андрогинными, а 19% не находят подходящего определе­ния. Четыре из пяти «фем» и только 23% «бучей» считают, что они могут «сойти» за гетеросексуальных женщин. Соот­ветственно, «бучи» чаще и раньше «фем» открыто деклари­руют свою гомосексуальность и больше представлены в по­литической и общественной сфере.

Как и у остальных мужчин и женщин, телосложение, психология и сексуальное поведение лесбиянок сплошь и рядом не совпадают. По их общепсихологическим свой­ствам, измеренным по методике Сандры Бем, «бучи» выг­лядят более маскулинными, «фем» — более фемининными, а андрогинные лесбиянки — более андрогинными. Однако существенной разницы в социальном происхождении и ста­тусе, телосложении, отношениях с матерью, домашних ро­лях или в сексуальной практике (интенсивность половой жизни, способность испытывать оргазм, инициатива, сек­суальная техника, получаемое удовольствие и выполнение «мужской» роли) между этими тремя типами женщин не выявлено. Внешние формы поведения, одежда, манеры и прочее чаще всего подстраиваются под глубинные психоло­гические свойства.

«Речь идет не о моей одежде, хотя я всегда ясно и опре­деленно выгляжу по-мужски. И не о том, что я не пользу­юсь косметикой или другими женскими ухищрениями, хотя я никогда этого не делаю. Дело не в длине моих волос и не в том, чтобы быть крутой. Моя подруга... гораздо круче меня. Быть «буч» для меня связано исключительно с сек­сом. Я буч, потому что я хочу женщину и могу заставить ее почувствовать это. Мне нужно — и это очень сильная по­требность — быть самым лучшим любовником моей люби­мой. Мне нужно узнать от нее, что пережитое мною в юно­сти поражение, тот ужасный миг, когда я поняла, что ни­когда не буду мужчиной и что в этой культуре я также никогда не стану настоящей женщиной, можно преодолеть с помощью ее удовольствия и моего удовольствия от той ра­дости, которую испытывает она»¹⁷.

«Я всегда страстно любила женщин. Мне нравится, как «фем» идет по танцевальному залу, зная, что все взоры со­средоточены на ней. Я люблю жесткий взгляд в глаза дру­гой «буч», которая оценивает меня как свою соперницу или свое очередное завоевание. Я люблю соблазн в глазах «фем»¹⁸.

Чувства «фем» являются в какой-то степени встречными. Юная героиня рассказа американской писательницы Бет Ньюджент говорит о своей старшей подруге: «Она — моя мать, мой отец, моя сестра, брат, любовница, она — все, в чем, как я думаю, человек вообще может нуждаться»¹⁹. Но хотя эта женщина — все, она не мальчик. Она уверяет, что мальчики «совсем неинтересные и, вырастая и становясь мужчинами, они становятся еще более неинтересными»²⁰. Чтобы проверить это, девушка идет в компанию юных пуэ­рториканцев, но оказывается, они похожи на примитивных стадных животных. Выбранный ею мальчик в машине «про­сто вставляет его и кончает, как мокрый кусок мыла выскальзывает из ладони, и это то, чего мне хотелось». Деф­лорация совершилась, говорить больше не о чем, но какой контраст с нежностью и единственностью старшей подруги! «Единственная плоть — ее плоть, единственное прикосно­вение — ее рука... Она — все, чем я стану, и вместе мы ста­новимся всеми воспоминаниями, когда-либо существовав­шими в мире»²¹.

Не следует думать, что лесбиянка-буч — простое подра­жание мужчине. В отличие от транссексуалок, лесбиянки вовсе не стремятся стать мужчинами или уподобиться им. В начале своей сексуальной карьеры некоторые женщины по неопытности поступают так, наивно думая, что быть «буч» — значит быть заменой мужчины, но из этого, как правило, ничего не получается. Если «буч» начинают вос­принимать как мужчину, она чувствует себя в этой роли так же неестественно и неуютно, как в традиционной женской роли. Не нужна такая имитация и ее партнерше, иначе она нашла бы себе «настоящего» мужчину (что и делают многие бисексуальные женщины).

«Хореография» лесбийских отношений не повторяет гете­росексуальных моделей поведения, ухаживания и т. д. Это специфически женские отношения, со своим особым язы­ком и символикой, которые мужчине трудно понять. Кста­ти сказать, лесбийские пары далеко не всегда соединяются по принципу «буч» + «фем». Две «бучи», как правило, ужиться не могут, но все остальные сочетания вполне воз­можны и сугубо индивидуальны.

Отличия лесбийской любви от разнополой и от мужской²² отражают общие особенности женской сексуальности и сти­ля жизни.

Некоторые исследователи полагают, что женская сексу­альность, в силу ее диффузности, сильнее тяготеет к бисек­суальности, чем мужская*. Количество женщин, считаю­щих себя лесбиянками, обычно вдвое меньше числа муж­чин, считающих себя геями (это верно и для подростков), а женский сексуальный опыт и эротическое воображение чаще бывает смешанным, бисексуальным. Первые девичьи гомоэротические чувства значительно чаще, чем у юношей, имеют скорее сентиментально-романтическую, чем сексу­альную окраску. В то же время девушки, имевшие до 18 лет опыт однополых связей, обычно продолжают его и в старших возрастах, тогда как большинство юношей такие экс­перименты прекращают.

• По мнению Сони Дюринг (During S. Uber sequentielle Homo- und Heterosexualitat. Zeitschrift fur Sexualforschung, 1994. 7 Jg. Heft 3. S. 193— 202), жесткое разграничение гомо- и гетеросексуальности неприменимо ко многим женщинам, сексуальные предпочтения которых являются в какой-то мере сменными, сменяющими друг друга, причем решающее значение в этом «эротическом континууме» имеют не врожденные влечения или импринтинг, а ранние бисексуальные желания и конфликт между сексуаль­ностью и половой/гендерной идентичностью. Женщина, которая не может принять существующую в обществе поляризацию маскулинности и фемининности, может считать свое влечение и к мужчинам и к женщинам эро­тическим. Преобладание того или другого зависит как от детского опыта и индивидуальных свойств, так и от социальных норм и процессов. В част­ности, социальное раскрепощение женщин может облегчать им возможно­сти гомо- или бисексуального выбора не только в юности, но и на поздней­ших этапах жизненного пути. Эта гипотеза требует тщательной проверки.

Взаимоотношения между лесбиянками, как правило, тес­нее и эмоциональнее, чем между гетеросексуальными партне­рами и между «голубыми» мужчинами. Любовь, ласка, эмо­циональная и общая телесная близость для них важнее, чем собственно сексуальный контакт, имитация полового акта.

Большинство лесбиянок определенно предпочитают ста­бильные парные союзы случайным связям. По данным разных опросов, три четверти лесбиянок предпочитают поддерживать стабильные моногамные отношения, основанные на принци­пе сексуальной исключительности, и на самом деле они чаще геев живут парами, сохраняя верность друг другу. При опросе 560 мужских и 706 женских пар так ответили девять десятых женщин и две трети мужчин²³. Количество живущих парами лесбиянок, имеющих сексуальные связи на стороне, большей частью не превышает 20—25%, хотя многое зависит от харак­тера выборки. В крупном опросе американских гомо- и гете­росексуальных пар на вопрос «Если бы у вас не было пары, стали бы вы заниматься сексом с кем-то, кого вы больше ни­когда не увидите?» утвердительно ответили 14% лесбиянок, 20% замужних женщин, 34% гетеросексуальных мужчин и 73% геев²⁴. Общее число сексуальных партнерш в течение жизни у лесбиянок значительно меньше, чем у геев, но больше, чем у гетеросексуальных женщин; две трети имели в течение жиз­ни от 3 до 10, одна треть — свыше 10 партнерш.

По интенсивности (частоте) сексуальных контактов лес­бийские пары сильно уступают геевским, но степень сексу­альной удовлетворенности у них выше. Хотя многие лесби­янки говорят, что хотели бы заниматься сексом чаще, ко­личественная сторона значит для них меньше, чем эмоцио­нальная удовлетворенность совместной жизнью. В этом от­ношении, как и в некоторых других, лесбиянки — типич­ные представительницы своего пола/гендера. В отличие от разнополых пар, где сексуальная инициатива чаще принад­лежит мужчинам, в однополых парах, как мужских, так и женских, обычно соблюдается равенство, навязывать себя партнерше не принято.

Благодаря телесной открытости и повышенной эмпатии, многие лесбиянки получают больше чувственной радости от секса, чем гетеросексуальные женщины. При сравнитель­ном изучении сексуальных реакций и поведения 111 моло­дых (от 20 до 30 лет) немецких лесбиянок и 144 гетеросек­суальных женщин лесбиянки показали более высокую сек­суальную активность и удовлетворенность, чем гетеросексу­альные женщины. Лесбиянки чаще мастурбируют, испыты­вая при этом оргазм (только 4,4% не имели этого опыта). Оргазм с партнершей всегда или почти всегда испытывают 60,8% лесбиянок (против 40,7% гетеросексуальных женщин, 12,3% гетеросексуалок вообще не имели оргазма). Значи­тельно чаще переживают они и так называемую «женскую эякуляцию»²⁵. Дело здесь, по-видимому, не столько в пси­хофизиологических особенностях и не в том, что однопо­лый секс сам по себе «лучше», сколько в том, что лесби­янки придают больше значения сексуальности и добивают­ся удовлетворения своих желаний, тогда как гетеросексуалки часто стесняются их сформулировать и терпят мужскую некомпетентность.

Что лесбиянки делают друг с другом в постели? Мужчи­нам, с их зацикленностью на пенисе, «женский» секс ка­жется «ненастоящим». Но женские сексуальные реакции, даже в разнополых отношениях, отличаются от мужских, в частности они не так сильно локализованы в гениталиях. Иногда это переживается как проблема:

Как мало мне дано для сочлененья с тобою впадин, выступов, пазов. Как мало — только локти и колени — дано креплений. Ненасытен зов вдавиться в поры кожи, в кровоток твой устремиться водопадом горным, извилинами мозга и кишок совпасть, и позвоночники, как корни, переплести, чтоб на двоих— топор... Как мало мне дано природой-дурой: пристраивать в единственный зазор несложную мужскую арматуру.

Однако эта «проблема» вполне разрешима. Сексуально раскрепощенная женщина чувствует и реагирует не только своими гениталиями, но всем телом:

Слава рукам, превратившим шрам

в эрогенную зону;

слава рукам, превратившим в храм

домик сезонный;

рукам, преподавшим другим рукам

урок красноречья —

вечная слава твоим рукам,

локтям, предплечьям!..²⁶

Диффузность женской сексуальности позволяет лесбиян­кам без особого труда компенсировать отсутствие мужского члена. Их сексуальный репертуар почти так же богат, как и репертуар гетеросексуальных женщин. 90% лесбиянок с удовольствием мастурбируют. Широко распространены мануально-генитальные (от 60 до 98% опрошенных) и орально-генитальные (от 60 до 80%) ласки. Реже (порядка 40%) используются дилдо и вибраторы. Около 1% играют в садо­мазохистские игры. Но эти сексуальные техники и игры большей частью не имеют для них, в отличие от мужчин, самодовлеющего значения и выступают скорее как момен­ты общей телесной и эмоциональной близости. Лесбиянки значительно чаще гетеросексуальных и мужских пар целуют­ся и обмениваются другими знаками нежности. Частота пе­реживания оргазма у них такая же или несколько выше, чем у гетеросексуальных женщин, причем оргазм, доставлен­ный партнерше, часто приносит больше удовлетворения, чем собственный оргазм.

Сексуальные проблемы и жалобы лесбийских пар в ос­новном те же самые, что и у гетеросексуальных пар. Толь­ко половина опрошенных в середине 1980-х годов немецких лесбиянок²⁷ сказали, что могут совершенно свободно гово­рить о своих сексуальных желаниях, почти треть имели же­лания, о которых их партнерши не знали. У некоторых пар возникают проблемы с соотношением социального равен­ства и сексуальной взаимности. Встречается и прямое сексуальное принуждение. Так что не во всем виноваты муж­чины.

Вопреки теоретическим ожиданиям и житейскому стерео­типу, средняя продолжительность существования женских пар меньше, чем разнополых и даже геевских. Последнее кажется странным, так как лесбиянки больше ориентирова­ны на моногамный союз. Вероятно, дело в том, что жен­щины придают чрезмерное значение психологическим ню­ансам, на которые мужчины не обращают внимания, и это делает их союзы менее прочными. Кроме того, лесбийские пары, в отличие от геевских, бывают преимущественно закрытыми, измены и похождения на стороне здесь не про­щаются и приводят к разрушению старой и созданию новой пары.

Как и для всех людей, серьезной проблемой для лесбия­нок является старение. На посторонний взгляд, обделен­ные детьми и незамужние лесбиянки кажутся более одино­кими, чем гетеросексуальные женщины. Вспомним мрач­ный образ одинокой старой лесбиянки, нарисованный Ма­риной Цветаевой. Но и тут стереотип не всегда оправдыва­ется. Не у всех гетеросексуальных женщин есть дети, не все лесбиянки бездетны и не все дети приносят матерям ра­дость. Некоторые «сексуально благонадежные» пожилые женщины находят себя не столько в роли матерей и бабу­шек, сколько в труде и общественной деятельности. То же самое, только чаще, делают лесбиянки.

Если же иметь в виду сексуальные отношения, то лесби­янки уверяют, что они находятся даже в выигрышном по­ложении по сравнению с гетеросексуальными женщинами и гомосексуальными мужчинами. Из-за разных темпов старе­ния мужчин и женщин в браке часто возникают дисгармо­нии, когда привычное тело жены уже не возбуждает старе­ющую плоть мужа, заставляя искать утешений на стороне. Пожилой женщине это сделать труднее. Многие люди отка­зываются от чувственных радостей задолго до исчерпания своих психофизиологических ресурсов. Для геев старение — еще более болезненная проблема. Лесбиянкам в этом отно­шении легче. Хотя уровень их сексуальной активности ниже, чем у мужчин, у них нет и ее резкого падения с воз­растом. Молодые «фем» ищут в старших подругах не столь­ко красоту и сексуальную потенцию, сколько жизненный опыт, энергию, уверенность в себе. Властные и сильные женщины бальзаковского возраста имеют здесь своеобраз­ную харизму, которой у них не было бы в другой среде.

«Посмотри-ка, — сказала мне Вика, указывая глазами на проплывающую мимо Женю Дебрянскую, держащую за руку какую-то барышню. — Это моя прошлогодняя любовь. Я была просто без ума от нее. Хотя, если честно, быть без ума от Жени — дело нехитрое, здесь каждая вторая тебе это подтвердит. Все очень просто: она говорит низким голосом, загадочно улыбается, у нее такой волнующий роковой имидж — молоденьким впечатлительным девочкам это нараз «сносит крышу». Стоит только посмотреть Жене в глаза — это глаза человека, повидавшего много всякого разного, но они обещают любовь, фантастическую любовь...»²⁸

Разумеется, девичьи грезы не всегда сбываются. Но дон­жуаны в штанах тоже не всегда оправдывают внушаемые ими ожидания. Как бы то ни было, стареющие «бучи» чув­ствуют себя более уверенно, чем их ровесники-геи. Их реже бросают ради более молодых женщин, да и сами они мень­ше тяготеют к незрелой юности. Недаром многие радикаль­ные лесбиянки непримиримо относятся к геевским увлече­ниям мальчиками-подростками.

Самая сложная проблема лесбиянок — дети. Многие лес­биянки (21% из 706 опрошенных американских пар²⁹) явля­ются матерями, еще больше — хотят ими стать путем искус­ственного осеменения, усыновления или как-то еще. Как показывают многочисленные исследования³⁰, ни стиль их материнства, ни его результаты в принципе не отличаются от того, что делается в обычных разнополых или неполных, «материнских» семьях. Эти качества зависят не от сексуаль­ной ориентации женщины, а от ее индивидуальных особен­ностей.

Разумеется, матери-лесбиянки и их дети имеют свои спе­цифические трудности. Первая проблема — как восполнить недостающее ребенку мужское влияние? — с той же остротой стоит в любой семье, где нет отца, и решается (или не решается) точно так же. В России без отцов растут 14 мил­лионов детей.

Вторая трудность — должна ли женщина рассказать о сво­ей сексуальной ориентации детям, не будет ли это для них психической травмой, смогут ли они понять и принять ее, как эта информация повлияет на их отношения со сверст­никами и т. д.?³¹ Если она решит все скрывать, вся их се­мейная жизнь будет основана на лжи. Разные дети в разных средах реагируют по-разному. «Когда я впервые (в 16 лет) заподозрила, что моя мать — лесбиянка, я была шокирова­на не самим фактом ее лесбиянства, а тем, что я должна соперничать за ее привязанность с другой женщиной. Если бы это был мужчина, соперничества бы не было, потому что я считала нас (себя с мамой и всех женщин) особой и очень специфической группой, отличной от мужчин. По­этому если бы мать любила мужчину, в этом не было бы, так сказать, конфликта интересов»³². Для многих детей главная забота в другом — что скажут их школьные друзья, если узнают? В российских условиях, где человеческой ин­формации об однополой любви почти нет — газеты пишут главным образом об экзотическом сексе, — такие ситуации часто безысходно трагичны, вынуждая женщин скрываться и лицемерить.

Но говорить об этом все равно придется. Женская одно­полая любовь — такая же социальная и психологическая ре­альность, как и всякая другая, и относиться к ней нужно так же тактично и уважительно.




• В ЛУЧАХ ВОСХОДЯЩЕГО СОЛНЦА




Потемки моей души отступают перед зарею азбук, перед туманом книг и сказочных слов.

Федерико Гарсия Лорка

Я хочу вернуться к своей первоначальной метафо­ре. Мне кажется, она имеет отношение не только к одно­полой любви и не только к сексуальности. Человечество вступило в период предрассветных сумерек, когда луна и солнце как бы сосуществуют. Первое чувство, которое воз­никает при этом, — разочарование по поводу крушения ил­люзий и «расколдования» мира. Романтические голубые тона становятся серыми, и сквозь них проступают жесткие контуры металлоконструкций.

Но самое сильное разочарование — не в других, а в са­мих себе. Советские интеллигенты верили, что их творчес­кой самореализации мешает только политический гнет, но опыт последнего десятилетия показал, что мы не сумели воспользоваться глотком свободы и снова ждем какого-то чуда и нового мессию. А на самом деле жизнь продолжает­ся, старые проблемы сменяются новыми, и исторически беспамятные подростки, которые смотрят не назад, а впе­ред, по-своему правы. Мы в их возрасте были не лучше.

Культурно изолированная и загнанная в гетто однополая любовь казалась чем-то совершенно исключительным, нево­образимо отвратительным и так же невообразимо прекрас­ным. Между тем вся она — разная. Однополые привязанности и отношения существуют во всех человеческих обще­ствах, они имеют глубокие биологические и социально-культурные предпосылки, устранить их невозможно, по­пытки сделать это раскалывают общество и уродуют челове­ческие чувства. Но ни на одном уровне анализа однополая любовь не образует единого явления.

В биологии бесконечно сложное взаимодействие генов, гормонов и нервных путей порождает множество разнооб­разных типов сексуальности (гомо-, гетеро-, би-, интер-, транс-), не сводимых к единой системе детерминант и пред­располагающих индивидов к тем или иным сексуальным сценариям и типам поведения, которые в одних случаях представляются взаимоисключающими, а в других — взаи­модополнительными. Даже слова «сексуальная ориентация» и «сексуальное предпочтение» обозначают, в сущности, разные явления. Так же различны социокультурные нормы, с помощью которых общество конструирует соответствую­щие «сексуальные идентичности» и регулирует связанные с ними чувства и отношения. А уж индивидуальные различия в выборе типа сексуального партнера, эмоциональной ок­рашенности испытываемых чувств и предпочитаемой сексу­альной технике и вовсе необозримы. Это верно не только относительно гомосексуальности. Если бы кто-то прокоррелировал на достаточно большой выборке психологические свойства мужчин, предпочитающих блондинок брюнеткам или позицию «женщина сверху», он нашел бы немало за­нимательного. Но вряд ли на этом стали бы строить «типо­логию личности».

Деконструкция понятия «сексуальной ориентации», рас­членение его на ряд взаимосвязанных, но автономных па­раметров имеет не только эвристическую ценность, но и определенный политический смысл. Стигма и дискримина­ция в свое время загнали гомосексуалов в гетто. Освободи­тельное движение геев и лесбиянок требует признания их особой идентичности и гражданских прав. Эти задачи — я хочу подчеркнуть это максимально определенно и резко — до сих пор нигде в мире (и тем более в России!) не реше­ны. Но что будет дальше, в исторической перспективе?

Демократический плюрализм не устраняет индивидуаль­но-групповых различий, он даже способствует их умноже­нию. Но коль скоро эти различия не становятся базой для социальной стратификации и соответствующих привилегий для одних и невыгод для других, люди перестают придавать им значение. Каждый из нас имеет множество социальных ролей и идентичностей, но наибольшее значение имеет та из них, в которой человек чувствует себя наиболее уязви­мым и ранимым. По мере того как люди начинают более свободно и терпимо относиться к своей собственной сексу­альности, ослабевают также гетеросексизм и гетероцентризм. Это долгий и трудный процесс, но тем не менее он идет. Его главное звено — не сочувствие (сочувствовать можно слабым, больным и угнетенным), а безразличие (мне все равно, с кем ты спишь и каким способом) и ува­жение к праву личности на индивидуальность и самореали­зацию.

Пока геи и лесбиянки подвергаются преследованиям и дискриминации, каждый демократически мыслящий чело­век обязан поддерживать их борьбу за гражданские права. Когда эта цель будет достигнута, им уже не понадобятся особые политические организации, а то, что необходимо для реализации их специфических интересов, будет функци­онировать на нормальной коммерческой основе.

Соответственно будет меняться их самосознание. Любое угнетенное меньшинство противопоставляет тезису о своей неполноценности антитезис о своем превосходстве. И то и другое одинаково ложно.

Творческие потенции надо доказывать не в постели. Принятие и понимание многомерности своей индивиду­альности многое в жизни меняет. Людям викторианской эры было мучительно трудно осознать свои гомоэротические наклонности, они старались преуменьшить их значение. За­тем маятник качнулся: сексуальная ориентация превратилась во всеобъемлющую гей-идентичность. Современный чело­век уже не испытывает потребности в строгих определени­ях, он может позволить себе быть множественным и раз­ным, не задаваясь вопросом «почему?». Его гендерная идентичность, как и все прочие социальные роли, стано­вится более подвижной и текучей и отказывается быть втис­нутой в прокрустово ложе однозначных и жестких определе­ний. Это распространяется и на сексуальную ориентацию.

Нежелание российских законодателей расстаться со зна­менитым «пятым пунктом» советского паспорта коренится вовсе не в развитом этническом/национальном самосозна­нии, а в его слабости и желании подкрепить свою пробле­матичную идентичность административно. С сексуальной ориентацией дело обстоит принципиально так же. Понима­ние ее многомерности влечет за собой не столько рост по­веденческой или идентификационной бисексуальности, сколько нежелание категоризировать себя и других по этому признаку. По мере того как ослабевает социальная необхо­димость нечто скрывать, уменьшается потребность притво­ряться и изображать. У однополой любви становится боль­ше индивидуальных «ликов» и значительно меньше — стан­дартных «масок».

Сегодня сексуальные меньшинства только начинают тре­бовать себе места под солнцем и чувствуют себя в его лучах не слишком уютно. Но связанный с их «выходом в свет» сенсационализм со временем пройдет. Повседневная жизнь всегда кажется прозаичной и будничной, поэзию и роман­тику человек несет в душе. От освещения это не зависит.

ПРИМЕЧАНИЯ

НАПОЛНИЛ ДУШУ МНЕ ГОЛУБОЙ СВЕТ ЛУНЫ

1М. Rochlin. The heterosexual questionnaire. In: M. S. Kimmel and M. A. Messner. Men's Lives. NY: Macmillan, 1989, pp. 504-505.

2 E. Stein. Conclusion: the essentials of constructionism and the construction of essentialism. In: E. Stein, ed. Forms of Desire: Sexual Orientation and the Social Constructionist Controversy. NY: Routledge, 1992, pp. 350-351.

3 F. Klein. The need to view sexual orientation as a multivariable dynamic process: a theoretical perspective. In: D. P. McWhirter, S. A. Sanders, J. M. Reinisch, eds. Homosexuality / Heterosexuality. Concepts of Sexual Orientation. NY: Oxford University Press, 1990, p. 280.

Часть I. В ЛАБИРИНТАХ ПОЗНАНИЯ

ОТ ОТВЕТОВ К ВОПРОСАМ

1The Complete Dictionary of Sexology. New Expanded Edition. R. T. Francoeur, editor-in chief. NY: Continuum, 1995, p. 470.

2 W. R. Dynes. Color symbolism. W. R. Dynes, et al. Encyclopedia of Homosexuality, vol. 1, NY: Garland,1990, pp. 249-250. (В дальнейшем EH. )

3C. Beurdeley. L'amour bleu. Die homosexuelle Liebe in Kunst und Literatur des Abendlandes. Koln, 1977.

4 См. : E. Stein, ed. Forms of Desire: Sexual Orientation and the Social Constructionist Controversy. NY: Routledge, 1992.

5 Историю изучения гомосексуальности см. : R. Lautmann (Hg. ). Homosexualitat / Handbuch der Theorie- und Forschungsgeschichte. Frankfurt: Campus Verlag, 1993.

6 См. подробнее: Энгельштейн Л. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX—XX веков. М. : Терра, 1996. Гл. 4.

ВЛЕЧЕНИЯ И КОМПЛЕКСЫ

1 Фрейд 3. Три очерка по теории сексуальности. 3. Фрейд. Психология бессознательного. Сборник произведений. М. : Просвещение, 1989. С. 130.

2 Там же. С. 129-130.

3 Там же. С. 130.

4 Там же. С. 129.

5Фрейд А. Норма и патология детского развития. В кн. : А. Фрейд, 3. Фрейд. Детская сексуальность и психоанализ детских неврозов. СПб. , В. -Е. Институт психоанализа, 1997. С. 335.

6 Фрейд 3. Три очерка по теории сексуальности. С. 183.

7 S. Freud. On the mechanism of paranoia. Standard Edition of the complete psychological works. L. , Hogarth, vol. XII, p. 61.

8 ФрейдЗ. Г-жеN. N. —Избранное. Т. 1. L. :Overseas Publications, 1969. С. 346-347.

9 P. Bahnen. Wilhelm Reich. In: R. Lautmann (Hg. ) Homosexua­litat, S. 192.

10I. Bieber, et al. Homosexuality: A Psychoanalytic Study. NY: Basic Books, 1962.

11 E. Hooker. The adjustment of the male overt homosexual. Journal of Projective Techniques, 1957, vol. 21, pp. 29—30. О том, как делалась эта работа, см. : W. D. Legg. Homophile Studies in Theory and Practice. San Francisco: ONE Institute press, 1994, pp. 159-161.

12 См. : С. W. Socarides. Homosexuality. N. Y. : Jason Aronson, 1978; его же. Homosexuality: A Freedom Too Far. Phoenix: Adam Margrave Books, 1995.

13 Morgenthaler. Homosexualitat,Heterosexualitat,Perversion. Frankfurt/M. -Paris, 1994.

14 M. Dannecker und R. Reiche. Der gewohnliche Homosexuelle. Eine soziologische Untersuchung uber mannliche Homosexuelle in der Bundesrepublik. Frankfurt/M: S. Fischer, 1974.

15 R. C. Friedman. Male Homosexuality: A Contemporary Psychoanalytic Perspective. New Haven: Yale University Press, 1988. 454

ОТ АНАМНЕЗА К АНКЕТЕ

1 А. С. Kinsey, W. В. Pomeroy, С. Е. Martin. Sexual Behavior in the Human Male. Philadelphia: Saunders, 1948; A. C. Kinsey, W. B. Pomeroy, С. Е. Martin, et al. Sexual Behavior in the Human Female. Philadelphia: Saunders, 1953. В 1979 г. Ин­ститут Кинзи опубликовал новые таблицы результатов интервью 1938—1963 гг. , пересчитанных на компьютерах по наиболее реп­резентативной части выборки (P. H. Gebhardt and А. В. Johnson. The Kinsey Data: Marginal Tabulations of the 1938—1963 Interviews Conducted by the Institute of Sex Research. Philadelphia: Saunders, 1979). Общую оценку эмпирических данных и теории Кинзи относительно гомосексуальности см. : D. P. McWhirter, S. A. Sanders, J. M. Reinisch eds. Homosexuality/Heterosexua-lity. Concepts of Sexual Orientation. NY: Oxford University Press, 1990. Данные Кинзи подвергают вторичному анализу под новы­ми углами зрения. См. : P. H. van Wick and С. S. Geist Psy-chosocial development of heterosexual, bisexual, and homosexual behavior. Archives of Sexual Behaviour (дальше — ASB). ASB, 1984, vol. 13, № 6, pp. 505-544; R. Blanchard and A. F. Bo-gaert. Biodemographic comparisons of homosexual and heterosexual men in the Kinsey interview data. ASB, 1996, vol. 25, № 6, pp. 551-579.

2 E. O. Laumann, J. H. Gagnon,T. Michael,et al. Social Organization of Sexuality: Sexual Practices in the United States. Chicago: University of Chicago Press, 1994.

3K. Wellings, J. Field, A. Johnson, et al. Sexual Behaviour in Britain: The National Survey of Sexual Attitudes and Lifestyles. London: Penguin, 1994.

4 A. Spira, N. Bajos, A. Bejin, et al. Les Comportements sexuels en France. Paris: La documentation Francaise, 1993.

5 См. : Sexual Behaviour and HIV/AIDS Risk in Europe. A European Bank of Indicators (EBI-AIDS) for Making Comparative Analyses. London: Francis and Taylor, 1996.

6ЧервяковВ. В. , Шапиро В. Д. , Кон И. С. Неопуб­ликованные данные.

7 M. Diamond. Homosexuality and bisexuality in different populations. ASB, 1993, vol. 22, pp. 291—310.

8 См. :M. S. Weinberg, C. J. Williams,D. W. Prior Dual Attraction: Understanding Bisexuality. NY: Oxford University Press, 1994;R. C. Fox. Bisexuality. Anexaminationof theory and research. Textbook of Homosexuality and Mental Health, pp.

147—171; С. Fox (1995) Bisexual Identities. In: A. R. D'Augelli and C. J. Patterson, eds. Lesbian, Gay and Bisexual Identities Over the Lifespan: Psychological Perspectives. NY: Oxford University Press, 1995, pp. 48—86; Garber, M. Vice Versa. Bisexuality and the Eroticism of Everyday Life. NY: Simon and Schuster, 1995.

9Абеляр Лия. РИСК. № 1. С. 68.

10Цит. по: M. Garber. Vice Versa, pp. 149, 156.

11См. : J. P. Stokes, W. Damon, D. J. McKirnan. Predictors of movement toward homosexuality: a longitudinal study of bisexual men. Journal of Sex Research (дальше- JSR), 1997, Vol. 34, N 3, pp. 304-312.

12 A. P. Bell and M. S. Weinberg. Homosexualities. A Study of Diversity Among Men and Women. NY: Simon and Schuster, 1978; A. P. Bell, M. S. WeinbergandS. K. Hammersmith. Sexual Preference:Its Development in Men and Women. Bloomington: Indiana University Press, 1981.

13См. : Weinberg, Williams, Prior. Dual Attraction. . .

14 Dannecker, M. , Reiche, R. Der gewohnliche Homosexuelle. Eine soziologische Untersuchung uber mannliche Homosexuelle in der Bundesrepublik. Frankfurt/Main: S. Fischer Verlag, 1974.

15M. Dannecker, Homosexuelle Manner und AIDS. Eine sexualwissenschaftlicheStudie zu Sexualverhalten und Lebensstil. Stuttgart: W. Kohlhammer, 1990. Существенно дополняют эту кар­тину исследования Манфреда Бохова — M. Bochow. AIDS und Schwule. Individuelle Strategien und kollekive Bewaltigung. AIDS-Forum D. A. H. , Band 4. Berlin: Deutsche AIDS-Hilfe e. V. , 1989; Bochow, M. Die Reaktionen homosexueller Manner auf AIDS in Ost-und Westdeutschland. Berlin: Intersofia, 1993; см. также: Heckmann, W. und Koch, M. A. (Hg. ) Sexualverhalten in Zeiten von AIDS. Berlin: Sigma, 1994.

16 K. Starke, SchwulerOsten. HomosexuelleMannerinder DDR. Berlin: Ch. Links, 1994.

17P. M. Davies, F. C. I. Hickson, P. Weatherburn and A. J. Hunt. Sex, Gay Men and AIDS. London: The Palmer Press, 1994.

18 M. Pollak. Leshomosexuelsetlesida. Sociologied'une epidemie. Paris: A. M. Metailie, 1988.

19T. Myers, G. Godin, L. Calzavara, et al. The Canadian Survey of Gay and Bisexual Men and HIV Infection: Men's Survey. Ottawa: National AIDS Clearing House, 1993.

20 L. Stehlikova, I. Prochazka,J. Hromada. Homosexuality, Society and AIDS in the Czech Republic. Praha: Orbis, 1996. 456

ГЕНЫ, ГОРМОНЫ И МОЗГ

1 R. D. Nadler. Homosexual behavior in non-human primates. In: D. P. McWhirter, S. A. Sanders and J. M. Reinisch, eds. Homosexuality/Heterosexuality: Concepts of Sexual Orientation. NY: Oxford University Press, 1990; P. L. Vasey. «Homosexual behavior in primates; a review of evidence and theory». International Journal of Primatology, 1995, vol. 16, N 2, pp. 173—204.

2См. : Е. 0. Wilson. Sociobiology. The New Synthesis. Cambridge, Mass. Harvard University Press, 1975, pp. 343—344.

3 S. L. Mellen. The Evolution of Love. San Francisco, Freeman, 1981, p. 250

4J. McKnight. Straight Science: Homosexuality, Evolution and Adaptation. NY: Routledge, 1997.

5Edward M. Miller. Homosexuality, Birth Order, and Evolution: Towards a Equilibrium Reproductive Economics of Homosexuality, 1998 (неопубликованная рукопись).

6 См. : G. Corner, I. Poppe et al. Gene- and environment-dependentneuroendocrineetiogenesisof homosexualityand transsexualism. Experimental Clinical Endocrinology, 1991, vo. 98, pp. 141-150.

7 J. Money. Gay, Straight, and In-Between: The Sexology of Erotic Orientation. N. Y. : Oxford University Press, 1988.

8H. F. L. Meyer-Bahlburg. Psychoneuroendocrinology and sexual pleasure: The aspect of sexual orientation. In: P. R. Abramson and S. D. Pinkerton, eds. Sexual Nature/ Sexual Culture. Chicago: The University of Chicago Press, 1995, pp. 135—153.

9D. F. Swaab, L. J. G. Gooren and M. A. Hofman. Brain research, gender, and sexual orientation. Journal of Homosexuality (дальше- JH), 1995, vol. 28, № 3/4, pp. 283-301.

10 См. : J. M. Bailey and R. C. Pillard. Genetics of human sexual ori­entation. Annual Review of Sex Research, vol. VI (1995), pp. 126—150.

11R. Blanchard and A. F. Bogaert. Homosexuality in men and number of older brothers. American Journal of Psychiatry, 1996, vol. 153, pp. 27—31; R. Blanchard and P. Klassen. H-Y antigen and homosexuality in men. Journal of Theoretical Biology, 1997, vol. 185, pp. 373-378.

12См. :F. J. Sulloway. Born toRebel: BirthOrder, Family Dynamics, and Creative Lives. N. Y. : Pantheon Books, 1996.

13J. M. Bailey and R. C. Pillard. A genetic study of male sexual orientation. Archives of GeneralPsychiatry, 1991,vol. 48, pp. 1089-1096;J. M. Bailey, R. C. Pillard, M. C. Nealeetal.

Heritable factors influence sexual orientation in women. Archives of General Psychiatry, 1993, vol. 50, pp. 217—223.

14См. : D. Hamer and P. Copeland. The Science of Desire: The Search for the Gay Gene and the Biology of Behavior. N. Y. : Simon and Schuster, 1994.

15W. Byne. Why we cannot conclude that sexual orientation is primarily a biological phenomenon. JH, 1997, vol. 34, № 1, pp. 73-80.

16M. C. Collier, et al. Comorbidity of gender dysphoria and other major psychiatric diagnoses. ASB, 1997, vol. 26, № 1, pp. 13-26.

17 См. : M. Diamond, H. K. Sigmundson. Sex reasignment at birth. Long-term preview and clinical implications. Archives of Pediatric and Adolescent Medicine, 1997, vol. 151, pp. 298—304.

18R. Green. Sexual Identity Conflict in Children and Adults. N. Y. : Basic Books,1974; R. Green. The «Sissy Boy Syndrome» and the Development of Homosexuality. New Haven: Yale University press, 1987.

19J. M. Bailey, K. J. Zucker. Childhood sex-type behavior and sexual orientation: A conceptial analysis and quantitative review. Developmental Psychology, 1995, vol. 31, № 1, pp. 43—55.

20W. H. Masters and V. E. Johnson. Homosexuality in Perspec­tive. Boston: Little, Brown, 1979. Изложение см. в кн. : Кон И. С. Введение в сексологию. М. : Медицина, 1988. С. 291—293.

21См. : Textbook of Homosexuality and Mental Health. Ed. by R. P. Cabaj and T. S. Stein. Washington, DC: American Psychiatric Press, 1996.

22 См. : Частная сексопатология. Под редакцией Г. С. Васильчен-ко. М. : Медицина, 1983.

23 Справочник. Сексопатология. Под редакцией проф. Г. С. Ва-сильченко. М. : Медицина, 1990.

24Введенский Е. Клинико-диагностические аспекты ано­мального сексуального поведения. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата медицинских наук. М. : Го­сударственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, 1994. С. 4.

25См. : J. A. Hamill. Dexterity and sexuality: is there a relation­ship? JH,1995, vol. 28, № 3-4, pp. 375-396.

26См. : В. A. Gladue and J. M. Bailey. Spacial ability, handed-ness, and human sexual orientation. Psychoneuroendocrinology, 1995, vol. 20, pp. 487-497.

27См. : М. Diamond. Biological aspects of sexual orientation and identity. In: L. Diamant and R. D. McAnulty, eds. The Psychology 458

ПРИМЕЧАНИЯ

of Sexual Orientation, Behavior, and Identity. A Handbook. West-port, Conn. : Greenwood Press, 1995, p. 66.

28 L. J. G. Gooren. Biomedical concepts of homosexuality: folk belief in a white coat. JH, 1995, vol. 28, № 3-4, pp. 245.

ОТ ТЕКСТА К КОНТЕКСТУ

1 См. : R. С. Bleys. The Geography of Perversion. Male-to-Male Sexual Behavior Outside the West and the Ethnographic Imag­ination. 1750—1918. NY: New York University Press, 1995.

2V. Bullough. Sexual Variance in Society and History. N. Y. : Wiley, 1976.

3K. J. Dover. Greek Homosexuality, Cambridge, Mass. : Harvard University press, 1978.

4См. : E. O. Laumann, J. H. Gagnon, T. Michael, et al. The Social Organization of Sexuality: Sexual Practices in the United States. Chicago: University of Chicago Press, 1994, pp. 1—34.

5J. H. Gagnon and W. Simon. Sexual Conduct. The Social Sourc­es of Human Sexuality. Chicago: Aldine, 1973; J. H. Gagnon. The explicit and implicit use of the scripting perspective in sex research. Annual Review of Sex Research, vol. 1, 1990, pp. 1—44.

6См. : Е. Goffman. Stigma: Notes on the Management of Spoilt Identity. Englewood Cliffs: Prentice-Hall, 1963.

7D. E. Greenberg. The Construction of Homosexuality. Chicago: The University of Chicago Press, 1988.

8J. Weeks. Sex, Politics and Society. The Regulation of Sexuality since, 1800. L. : Longman, 1981; Weeks, J. Sexuality and Its Discon­tents. Meanings, Myths and Modern Sexualities. L. : Routledge and Kegan Paul, 1985.

9E. K. Sedgwick. Between Men. English Literature and Male Ho-mosocial Desire. NY: Columbia University Press, 1985; E. K. Sedg­wick. Epistemology of the Closet. Berkeley, University of California Press, 1990.

10W. R. Dynes, et al. Encyclopedia of Homosexuality (дальше — EH). 2 vols. NY: Garland, 1990.

11W. R. Dynes and S. Donaldson, eds. Studies in Homosexuality. NY: Garland, 1992.

12S. Malinowski, ed. Gay and Lesbian Literature. Detroit and London: St. James Press, 1994; C. J. Summers, ed. The Gay and Lesbian Literary Heritage. A Reader's Companion to the Writers and Their Works, From Antiquity to the Present. NY: Henry Holt, 1995, p. 267 (в дальнейшем цитируется как GLLH).

Часть II. СКВОЗЬ ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ

ПО СТРАНАМ И КОНТИНЕНТАМ

1 См. : G. W. Broude. The cultural management of sexua­lity. In: R. H. Munroe, R. L. Munroe, В. В. Whiting, eds. Hand­book of Cross-Cultural Human Development. NY: Garland STPM Press, 1981, pp. 633-674.

21. L. Reiss. Journey into Sexuality. An Exploratory Voyage. En­glewood Cliffs: Prentice-Hall, 1986.

3Greenberg. S. O. Murray. Latin American Male Homosexuali­ties. Albuquerque: University of New Mexico Press, 1995.

4См. : G. Herdt (Ed). Ritualized Homosexuality in Melanesia. 2-nd ed. Berkeley: University of California Press, 1993; G. Herdt, ed. Rit­uals of Manhood: Male Initiation in Papua New Guinea. Berkeley: University of California Press, 1982.

5G. Herdt, Guardians of the Flutes: Idioms of Masculinity. N. Y. : McGraw-Hill, 1981; G. Herdt. The Sambia: Ritual and Gender in New Guinea. N. Y. : Holt, Rinehart and Winston, 1987.

6Крашенинников С. Описание земли Камчатки. СПб. , 1755. Т. П. С. 24. Цит. по: Максимов А. Превращение пола. Русский антропологический журнал, 1910. Книга XXIX. С. 1-19.

7 W. L. Williams. The Spirit and the Flesh. Sexual Diversity in American Indian Culture. 2nd ed. Boston: Beacon Press, 1992; W. Roscoe. The Zuni Man-Woman. Albuquerque: University of New Mexico Press, 1991.

8C. Callender, L. N. Kochems. The North American berdache. Current Anthropology, 1983, vol. 24, pp. 37—45.

9См. : G. Herdt, ed. Third Sex, Third Gender: Beyond Sexual Di­morphism in Culture and History. NY: Zone Books, 1994.

10T. Gregor. Anxious Pleasures. The Sexual Lives of an Amazo­nian People. Chicago: The University of Chicago Press, 1985; Murray. Latin American Male Homosexualities.

11См. : Greenberg, ch. 2.

12Greenberg, pp. 124-127.

13L. Manniche. Sexual Life in Ancient Egypt. NY: Routledge and Kegan Paul, 1977; Greenberg, pp. 127—135.

14Bullough. Sexual Variance, ch. 10; Greenberg, 168—171. 460

15См. : S. Nanda. Neither Man nor Woman. The Hijas of India. Belmont: Wadsworth, 1990.

16См. : L. J. Eron. Homosexuality and Judaism. In: A. Swindler, ed. Homosexuality and World Religions. Valley Forge, Penn. : Trinity Press International, 1993, pp. 103—134; Greenberg, pp. 190—202.

17M. Douglas. Purity and Danger: An Analysis of Concept of Pollution and Taboo. London, 1978, p. 53; S. M. Olyan. And with a male you shall not lie the lying down of a woman: On the meaning and significance of Leviticus 18: 22 and 20: 13. Journal of the History of Sexuality (дальше - JHS). Oct. 1994, vol. 5, № 2, pp. 179-206; D. Boyarin. Are there any Jews in «The History of Sexuality»? JHS, Jan. 1995, vol. 5, № 3, pp. 333-355.

18Greenberg, p. 202.

19Bullough, ch. 9; Greenberg,172-182; A. Schmitt, J. Sofer, eds. Sexuality and Eroticism Among Males in Moslem Societies. NY: Harrington Park Press, 1992; S. 0. Murray and W. Roscoe. Islamic Homosexualities. Culture, History, and Literature. NY: New York University Press, 1997.

20 См. : Р. О. Skjoervo. Middle EasternLiterature: Persian. GLLH, 485-486.

21B. Hinsch. Passions of the Cut Sleeve: The Male Homosexual Tradition in China. Berkeley: University of California Press, 1990; R. van Gulik. La vie sexuelle dans la Chine ancienne. P. : 1971; V. W. Ng. Homosexuality and the state in late Imperial China. In: Hidden from History. Reclaiming the Gay and Lesbian Past. Ed. by M. B. Duberman, M. Vicinus and G. Chauncey, Jr. , NY: New American Library, 1989, pp. 76—89; Vitiello, G. Chinese Literature. GLLH, 163.

22Дикаре в А. И. Эротика в романе «Цзинь, Пин, Мэй». В кн. : Цзинь, Пин, Мэй, или Цветы сливы в золотой вазе. Роман. Т. 1. Иркутск: ПФ «Улисс», 1994. С. 63.

23 Ng, p. 84.

24См. : Т. Watanabe and Jun'ichi Iwata. The Love of the Samurai: A Thousand Years of Japanese Homosexuality. London: Gay Men Press, 1989; Ihara Saikaku. The Great Mirror of Male Love. Trans­lated by Schalow. Stanford, Calif. : Stanford University Press, 1990; G. P. Leupp. MaleColors. TheConstructionof Homosexuality in Tokugawa Japan. Berkeley-LA: University of California Press, 1995.

25Leupp. Male Colors, p. 145.

26Там же. С. 37-38.

27Там же. С. 39.

28Там же. С. 54.

29См. : S. О. Murray. Latin American Male Homosexualities; R. G. Parker. Bodies, Pleasures and Passions: SexualCulture in Contemporary Brazil. Boston: Beacon Press, 1991.

30О современной ситуации в разных странах мира см. : R. Т. Francoeur, ed. The International Encyclopedia of Sexuality. 3 vols. NY: Continuum, 1997 и D. J. West and R. Green, eds. Sociolegal Control of Homosexuality: A Multi-Nation Comparison. NY: Plenum Press, 1997.

«ГРЕЧЕСКАЯ ЛЮБОВЬ»

1 Важнейшая современная работа до истории однополой любви в Древней Греции, основанная главным образом на искус­ствоведческомматериале: К. J. Dover. GreekHomosexuality. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1978. Я использовал так­же следующие работы: F. Buffiere. Eros adolescent: la pederastie dans la Grece antique. Paris: Les belles lettres, 1980; E. Bethe. Die dorische Knabenliebe: Ihre Ethik und ihre Idee (Rheinisches Museum fur Philologie, Neue Folge, 1907, 62: 438-475) in: A. K. Siems, Hrsg. Sexualitat und Erotik in der Antike. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellshaft, 1989; A. Brelich. Paides e parthenoi. Roma: Edizioni dell' Ateneo, 1969; J. Bremner. An enigmatic Indo-European rite: paederasty. Arethusa, 1980, vol 13, № 2, pp. 279-298; E. Cantarella. Secondo Natura. Bisexuality in the Ancient World. New Haven: Yale University Press, 1992; P. A. Cartledge. The politics of Spartan pederasty. Proceedings of the Cambridge Philological Society, N. S, 1981, vol. 207, pp. 17—36; D. Cohen. Law, Violence, and Community in Classical Athens. Cambridge: Cambridge University Press, 1995; R. Flaceliere. Love in Ancient Greece, N. Y. : Crown, 1962; R. Garland. The Greek Way of Life. From Conception to Old Age. Ithaca: Cornell University Press, 1990; S. Goldhill. Foucaults' Virginity. AncientEroticFictionandtheHistoryof Sexuality. Cambridge University Press, 1995; D. M. Halperin. One Hundred Years of Homosexuality and Other Essays on Greek Love,NY: Routledge, 1990; Gouldner, A. Enter Plato. Classical Greece and the Origins of Social Theory. NY: Basic Books, 1965; C. Johns. Sex or Symbol. Erotic Images of Greece and Rome. Austin: University of Austin Press, 1982;N. M. Kennell. The Gymnasium of Virtue. Education and Culture in Ancient Sparta. Chapel Hill: The University of North Carolina Press, 1995;E. C. Keuls. The Reign of the Phallus. Sexual Politics in Ancient Athens. N. Y. : Harper and Row, 1985(2nded. 1993);G. Koch-Harnak. Knabenliebeund 462

ПРИМЕЧАНИЯ

Tiergeschenke: Ihre Bedeutung im paderastischen Erziehungssystem Athens. Berlin, 1983; H. -I. Marrou. L'histore de 1'education dans Г antiquite. 3 ed. P. : Seuil, 1955; H. Patzer. Die griechische Knabenliebe. Wiesbaden, 1982; W. A. Percy, III, Pederasty and Pedagogy in Archaic Greece. Urbana and Chicago: University of Illinois Press, 1996; A. Richlin, ed. Pornography and Representation in Greece and Rome. N. Y. : Oxford University Press, 1992; R. J. Sallares. The Ecology of the Ancient Greek World. Ithaca, N. Y. : Cornell University Press, 1991; B. Sergent. L'Homosexualite initiati-que dans 1'Europe ancienne. Paris: Payot, 1986; J. Winkler. The Constraints of Desire: The Anthropology of Sex and Gender in Ancient Greece. N. Y. : Routledge, 1990.

2 Плат он. Пир, 193а. Сочинения в трех томах. М. : Мысль, 1970. Т. 2. С. 120.

3Пир, 191е-192в. Там же. С. 118-119.

4Аристотель. Политика, 1272 а 20. Сочинения в четырех томах. М. : Мысль, 1984. Т. 4. С. 435.

5К. J. Dover. Greek homosexuality and initiation. In: Dover. The Greeks and Their Legacy (Collected Papers, vol. 2). Oxford: Blackwell, 1988.

'Страбон. География. X, 4, 21. М. : Ладомир, 1994. С. 459-460.

7Ксенофонт. Киропедия, VII, 1, 30. М. , 1976. С. 160.

8Плутарх. Пелопид, XVIII.

9Плутарх. Ликург, XVIII.

10Плутарх, Солон, 1.

11См. : М. Walters. The Nude Male. A New Perspective. NY: Paddington Press, 1978, pp. 34-58.

12A. Hollander. Seeing through Clothes. NY: Viking, 1978, p. 12.

13Winkler, p. 51.

14См. : Dover, op. cit. ; R. F. Sutton. Jr. Pornography and per­suasion on Attic pottery. In: Richlin, ed. Pornography and Representation in Greece and Rome, pp. 3—35; H. A. Shapiro. Eros in love: pederasty and pornography in Greece. Ibid. , pp. 53—72; C. Johns. Sex or Symbol. Erotic Images of Greece and Rome. Austin: University of Austin Press, 1982.

15Цит. по: Percy, p. 158.

16Античная лирика. С. 72.

17Там же. С. 193.

18 Плат он. Пир, 182 в. Сочинения в трех томах. Т. 2. С. 108.

19 Платон. Хармид, 154 в-с. Платон. Диалоги. М. : Мысль, 1986. С. 297.

20Хармид, 155 c-d. Там же. С. 298.

21Платон. Федр, 255d — 256а. Сочинения в трех томах. Т. 2. С. 192. •

22Кроме указанной выше литературы, см. статью Paides In: Pauly's Realencyclopadie. Supplementband VIII, Stuttgart, 1956, S. 374-399.

23Ксенофонт. Пир, VIII. 21.

24Овидий. Искусство любви, 2. 683—4. Пер. М. Гаспарова. В кн. : Овидий. Элегии и малые поэмы. Перевод с латинского. М. : Художественная литература, 1973. С. 185.

"Ксенофонт. Пир, VIII, 26-27.

26 Платон. Пир, 219 с. Сочинения в трех томах. Т. 2. С. 152. 27ДиогенЛаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. IV, 49. М. : Мысль, 1979. С. 198.

28Лукиан. Две любви,54,53. Лукиан. Избранное. М. , 1989. С. 478.

29Платон. Законы, 836с. Сочинения в трех томах. Т. 3. 4. 2. С. 319.

30Платон. Законы, 838е. Там же. С. 320.

31Плутарх. Об эроте. Сочинения. М. : Художественная ли­тература, 1983. С. 544—582.

32Античная лирика. С. 64.

33Там же. С. 63.

34См. : A. George. Sappho. GLLH, pp. 630—635; Cantarella, E. Pandora's Daughters: The Role and Status of Women in Greek and Roman Antiquity. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1987.

35 Об однополой любви в Древнем Риме см. : S. Lilja. Homosexuality in Republican and Augustan Rome, Helsinki: Societas Scientiarum Fennica, 1983; P. Veyne. L'homosexualite a Rome. In: Sexualites occidentales (Communications, 35). Paris: Seuil, 1982, pp. 40—51; R. MacMullen. Roman attitudes to Greek love. Historia, 1982, vol. 31, pp. 484—502; Boswell, Christianity, Social Tolerance, and Homosexuality: Gay People in Western Europe from the Beginning of the Christian Era to the Fourteenth Century. Chicago: University of Chicago Press, 1980; 61-87; Greenberg, 152-160, 228-234; A. Richlin. «Not before homosexuality: the materiality of the Cinaedus and the Roman law against love between men». JHS, 1993, vol. 3, № 4, pp. 523—573; E. Meyer-Zwiffelhoffer. Im Zeichen des Phallus. Die Ordnung des Geschlechtslebens im antiken Rom. Frankfurt a. M. : Campus, 1995; Taylor, R. «Two pathic subcultures in Ancient Rome». JHS, 1997, vol. 7, № 3, pp. 319-371.

36Veyne, p. 47. 464

37MacMullen, p. 490.

38См. статьи «Roman literature», «Catullus», «Horace», «Virgil» в GLLH, pp. 594-600, 148, 368-70, 717-719.

39Vayne, p. 49.

40Map ц и ал. Эпиграммы, XI, 43. Пер. Ф. А. Петровского. Литературное обозрение, 1991. № 11. С. 6.

41Светоний. Тиберий, 43—44. Жизнь двенадцати цезарей. М. : Правда, 1988. С. 124-125.

42Светоний. Нерон, 28-29. Там же. С. 208-209.

ХРИСТИАНСКИЙ ЗАПАД

1Важнейшая научная литература, использованная в этой главе, — J. Boswell, J. Brundage. Law, Sex, and Christian Society in Medieval Europe. Chicago: University of Chicago Press, 1988; M. Goodich. The Unmentionable Vice: Homosexuality in the Later Medieval Period. Santa Barbara, CA: Ross-Erikson, 1979; Greenberg. The Construction of Homosexuality, pp. 242—298; Handbook of Medieval Sexuality, edited by V. L. Bullough and J. A. Brundage. NY: Garland, 1996 (кроме специальных глав о содоми­тах и лесбиянках, эта книга дает важные сведения по всем пробле­мам средневековой сексуальности).

2Olyan. Boyarin D.

3Августин. Исповедь, II, 2, 9. Аврелий Августин. Испо­ведь. Издание, подготовилА. А. Столяров. М. : Renaissance, 1991. С. 74.

4Исповедь, IV, 6, 11. Там же. С. 110.

5Исповедь, IV, 9, 14. Там же. С. 112.

6Прокопий Кесарийский. Тайная история. М. : Вес­та, 1991. С. 39.

7Brundage, pp. 166—167.

8См. : J. Murray. Twice marginal and twice invisible: Lesbians in the Middle Ages. Handbook of Medieval Sexuality, pp. 191—222.

9Murray, p. 195.

10Ibid. , 197.

11См. : Т. Vanggaard. Phallos. A Symbol and its History in the Male World. NY: International Universities Press, 1972; J. Jochens. Old Norse sexuality: men, women and beasts. Handbook of Medieval Sexuality, pp. 369—400.

12M. Lever. Les buchers de Sodome. Histoire des «infames». P. Fayard, 1985.

13Boswell, p. 160.

14Murray, p. 196.

15Brundage, p. 543.

16Boswell, p. 222.

17Boswell, pp. 370-374.

18Boswell, p. 220.

19M. E. Perry. The 'nefarious sin' in early modern Seville. The Pursuit of Sodomy, pp. 67—90.

20 С. Е. Gilbert. Caravaggio and his Two Cardinals. University Park, Penn. : Pennsylvania State University Press, 1995, p. 299.

21 Д. Бокаччьо. Декамерон. Ленинград: Academia, 1928. Т. 1. С. 582-583.

22Жизнь Бенвенуто Челлини. Перевод с итальянского М. Ло­зинского. М. : ГИХЛ, 1958. С. 418, 50-51, 59, 67, 279.

23Цит. по: J. W. Saslow. Homosexuality in the Renaissance: behavior, identity, and artistic expression. In: M. B. Duberman, M. Vicinus, G. Chauncey, Jr. , eds. Hidden from History. Reclaiming the Gay and Lesbian Past. NY: New American Library, 1989.

24G. Dall'Orto. 'Socratic love' as a disguise for same-sex love in the Italian Renaissance. In: The Pursuit of Sodomy, pp. 33—65.

25H. W. Janson. The Sculpture of Donatello. Incorporating the Notes and Photographs of the Late Jeno Lanyi. Princeton: Princeton University Press, 1967.

26 R. Lightbown. SandroBotticelli. Vol. 1. LifeandWork. Berkeley: Univ. of California Press, 1979.

27См. , например, J. M. Saslow. Ganimede in the Renaissance: Homosexuality in Art and Society. New Haven: Yale University press, 1987; A. Steinweiler. Die Lust der Getter. Homosexualitat in der italianischen Kunst. Von Donatello zu Caravaggio. Berlin:rosa Winkel, 1989; L. Barkan. Transuming Passion: Ganimede and the Erotics of Humanism. Stanford: Stanford University Press, 1994.

28Основной источник данных по истории Франции — Lever R. Oresko. Homosexuality and the court elites of early modern France: some problems, some suggestions, and an example. In: The Pursuit of Sodomy, pp. 105—128.

29Lever, M. Rey. Police and Sodomy in eighteenth-century Paris: from sin to disorder. In: The Pursuit of Sodomy, pp. 129—146.

30См. : A. Bray. Homosexuality in Renaissance England. London: Gay Men Press, 1982; G. W. Bredbeck. Sodomy and Interpretation: Marlow to Milton. Ithaca, N. Y. : Cornell University Press, 1991; B. R. Smith. Homosexual Desire in Shakespeare's England: A Cultural Poetics. Chicago: University ofChicago Press, 1991; C. J. Summers, ed. Homosexuality in Renaissance and Enlightenment

England: Literary Representations in Historical Context. NY: Haworth Press, 1992.

31См. : G. S. Rousseau. Perilous Enlightenment: Pre- and Post­modernDiscourses: Sexual, Historical. Manchester: Manchester UniversityPress,1990;Trumbach,R. London's sodomites: homosexual behavior and Western culture in the 18-th century. Journal of Social History, 1977, vol. 11, pp. 1—33; Trumbach, R. The birth of the queen: sodomy and the emergence of gender equality in modern culture, 1660—1750. In: Hidden from History, pp. 129—140; Rousseau,G. S. «Englishliterature:Restoration and eighteenth century», «Scriblerians». GLLH, pp. 228—235, 645—648; Haggerty, G. E. «Gray, Thomas», «Walpole, Horace». GLLH, pp. 341-342, 723—724; Farmer, A. «Rochester, John Wilmot, earl of». GLLH, pp. 592-593.

32 J. D. Steakley. Sodomy in Enlightenment Prussia: from execution to suicide. In: The Pursuit of Sodomy, pp. 164—165.

«ЛЮБОВЬ, НЕ СМЕЮЩАЯ НАЗВАТЬ СЕБЯ»

1 M. Lever. P. 249.

2Монтескье. О духе законов. Избранные произведения. М. , Политиздат, 1955. С. 322.

3 Lever, p. 225.

4Там же. С. 243.

5Там же. С. 247.

6Цит. по: Crompton, L. Byron and the Greek Love: Homophobia in 19-th Century England. Berkeley: University of California Press, 1985, p. 27.

7Там же. С. 169.

8Байрон. Дневники. Письма. М. : Наука, 1963. С. 271.

9М. Hunt. The Natural History of Love. NY: Minerva Press, 1959, p. 320.

10Шиллер Ф. Собрание сочинений. М. ; Л. , 1956. Т. 8. С. 79.

11О нравах английских публичных школ см. : Gathorne-Hardy, J. ThePublicSchoolPhenomenon,597-1977. L. Hodder and Stoughton,1977; Gibson, I. The English Vice. Beating, Sex and Shame in Victorian England and After. London: Duckworth, 1978; Chandos, J. Boys Together. English Public Schools, 1800—1864. Yale Iniversity Press, 1984; Richards, J. Happiest days. The Public Schools in English Fiction. Manchester Univ. Press, 1988; S. Raven. The Old School. A Study in the Oddities of the English Public School System. L. Hamish Hamilton1986; A. Waugh. The Early Years of Alec

Waugh. London: Cassel, 1962; С. Connolly. Enemies of Promise. Revised ed. London, Routledge, 1949.

12Crompton, p. 79.

13R. Maugham. Escape from the Shadows. An Autobiography. NY: McGraw-Hill, 1973, pp. 46-47.

14The Memoirs of John Addington Symonds. The Secret Homo­sexual Life of a Leading Nineteenth-Century Man of Letters. Edited and Introduced by Phyllis Grosskurth. NY: Random House, 1984.

15Там же. С. 94.

16 Там же.

17 Там же.

18Там же. С. 255.

19Там же. С. 266.

20Там же.

21J. Weeks. Sex, Politics, and Society, p. 113.

22E. M. Forster. A Life to Come. L. : 1972, p. XIV. См. о нем: Summers, С. J. E. M. Forster. N. Y. Frederick Ungar, 1983.

23J. R. Ackerley. My Father and Myself, NY: Harcourt Brace Jovanovich, 1968, p. 218.

24 J. Green. Autobiographic. Oeuvres completes. Tome V, Gallimard, 1977 (Bibliotheque de la Pleiade), p. 1199.

25Gathorne-Hardy, pp. 215-216.

26См. : R. K. Martin. Hero, Captain, and Stranger. Male Friendship,Social Critique,and Literary Form in the Sea Novels of Herman Melville. Univ. of North Carolina Press, Chapel Hill and London, 1986.

27Мелвилл Г. Моби Дик, или Белый кит. 2 изд. М. : Гео-графгиз, 1962. С. 72.

28Martin, p. 94.

29Цит. по: Ch. Shively, ed. Drum Beats: Walt Whitman's Civil War Boy Lovers. San Francisco: Gay Sunshine press, 1989, p. 42. См. также:Ch. Shively,ed. CalamusLovers:Walt Whitman's Working Class Camerados. San Francisco: Gay Sunshine press, 1987.

30Там же. С. 65.

31Уитмен У. Листья травы. Пер. К. Чуковского. М. : Худо­жественная литература, 1982. С. 87.

32 См. : R. Ellmann. Oscar Wilde. N. Y. : Alfred A. Knopf, 1988. C. 464.

33Там же. С. 549.

34 Там же.

35Цит. по: J. W. Steakley. «Iconography of a scandal; political cartoons and the Eulenburg affair in Wilhelmin Germany». In: Hidden from History. Подробнее см. : R. Lautmann und A. Taeger, Hrsg. Mannerliebe im alten Deuschland. Sozialgeschichtliche Abhandlungen. Berlin: Verlag rosa Winkel, 1992.

36Важнейшие источники для биографии Пруста: Marcel Proust. Ecrits de jeunesse (1887—1895). Ed. Anne Borrel. Illiers-Comb ray: Institut Marcel Proust International, 1991; J. E. Rivers. Proust and the Art of Love: the Aesthetics of Sexuality in the Life, Times and Art of Marcel Proust. Columbia Univ. Press,1980; H. Bonnet. Les amours et la sexualite de Marcel Proust. P. : Nizet,1985; G. de Diesbach. Proust. Paris: Perrin,1991;R. Duchene. L'impossible Marcel Proust. Paris:Robert Laffont,1994; J. -Y. Tadie. Marcel Proust. Biographic. P. : Gallimard, 1996; J. Kristeva. Time & Sense. Proust and the Experience of Literature. Translated by Ross Guberman. N. Y. : Columbia University Press, 1996.

37Duchene, p. 125.

38Diesbach, p. 75.

39Proust. Ecrits de jeunesse, p. 41.

40Там же. С. 51.

41Там же. С. 57-58.

42Там же. С. 41.

43Diesbach, p. 60.

44Tadie, p. 615.

45Duchene, p. 682.

46Diesbach, p. 520.

47Tadie, p. 698.

48A. Gide. Journal (1913—1922). Gallimard, Rio de Janeiro, 1943, pp. 380-381.

49Пруст М. Пленница. Пер. с французского Н. Любимо­ва. М. : Художественная литература, 1992. С. 211.

50Кроме автобиографических произведений самого Жида, я опираюсь в этом разделе на следующие исследования: P. Pollard. Andre Gide. Homosexual Moralist. Yale Univ. Press, 1991; J. Delay. La jeunesse d'Andre Gide. T. 1—2. Paris: Gallimard, 1956—57; M. Mercier-Campiche. Retouches au portrait d'Andre Gide jeune. P. : L'Age d'Homme, 1994; C. Martin. La maturite d'Andre Gide de PALUDES a L'IMMORALISTE (1895-1902). Paris: Klincksieck, 1977;M. Lucey. Gide's Bent. Sexuality. Politics. Writing. N. Y. : Oxford University Press, 1995.

51A. Gide. Si le grain ne meurt. Oeuvres completes, t. X. Paris: NRF, 1932, p. 415.

52Gide. Si le grain ne meurt, pp. 418—419.

53См. : Р. Derks. Die Schande der heiligen Paederastie.

Homosexualitat und Offentlickeit in der deutschen Literatur 1750— 1850. Berlin: rosa Winkel, 1993.

54Цит. по: U. Geuter. Homosexualitat in der deutschen Jugendbewegung. Jugendfreundschaft und Sexualitat im Diskurs vom Jugendbewegung, Psychoanalyse und Jugendpsychologie am Beginn des 20. Jahrhunderts. Frankfurt: Suhrkamp, 1994, S. 37.

55H. Bluher. Die deutsche Wandervogelbewegung als erotisches Phaenomen. Ein Beitrag zur Erkenntnis der sexuellen Inversion. Berlin: Weise, 1912 (4 Aufl. = 1920), Die Rolle der Erotik in der mannlichen Gesellschaft. B. 1—2. Jena: Diederichs, 1917, 1919.

56G. Harle. Mannerweiblichkeit: Zur Homosexualitat bei Klaus und Thomas Mann. Frankfurt am Main: Athenaeum,1988; G. Harle. Hrsg. «Heimsuchung und susses Gift». Erotik und Poetik bei Thomas Mann. FrankfurtamMain: Fischer Taschenbuch, 1990;K. W. Boem. Zwishen Selbstsucht und Verlangen. Thomas Mann und das Stigma Homosexualitat. Untersuchengen zu Fruhwerk und Jugend. Wurzburg: Verlag Konigshausen und Neumann, 1990; Feuerlicht, I. Thomas Mann and homoeroticism. The Germanic Review, 1982, vol. 57, pp. 89-97.

57Манн Т. Письмо Герману Ланге, 19 марта 1955 г. Письма. М. : Наука, 1975. С. 356.

58Письмо Генриху Манну, 7 марта 1901, Письма. С. 7.

59Письмо Карлу Марии Веберу, 4 июля 1920, Письма. С. 27—

28.

60Т. Mann. Tagebucher 1933—1934, Frankfurt am Main, 1977,

S. 185.

61T. Mann. Tagebucher 1949—1950. Hg. von Inge Jens.

Frankfurt: S. Fischer, 1991.

62Манн Т. Тонио Крегер. Собрание сочинений в десяти то­мах. М. : ГИХЛ. Т. 7, 1960. С. 196, 199.

63Письмо Феликсу Берто, 1 марта 1923 г. Письма. С. 34.

64Смерть в Венеции. Собр. соч. С. 505.

65Там же. С. 495.

66 См. : М. Herzer. Communists, socialdemocrats, and the homosexual movement in Weimar Republic; H. Oosterhuis. The 'Jews' of the antifascist: homosexuality and socialist resistance to Nazism. JH, 1995, vol. 29, № 2/3, pp. 197-258.

67Oosterhuis, p. 227.

68См. : В. Jellonek. Homosexuelle unter dem Hakenkreuz. Die Verfolgung von Homosexuellen im Dritten Reich. Paderborn, Ferdinand Schoeningh, 1990; C. Schoppmann. Nazionalsozialistische Sexualpolitik und weibliche Homosexualitat. Pfaffenweiler: Centaurus- 470

Verlaggesellshaft, 1991; Richard Plant. The Pink Triangle. The Nazi War Against Homosexuals. NY: Henry Holt, 1986.

69 B. D. Adam. The Rise of a Gay and Lesbian Movement. Boston: Twayne Publishers, 1987, p. 54.

ВДВОЙНЕ НЕВИДИМЫЕ

1 M. Reynolds. Introduction. The Penguin Book of Lesbian Short Stories. Ed. by M. Reynolds. N. Y. : Viking, 1994, p. XIV.

2Об исторической эволюции стиля жизни и типичных образах женщин, любящих женщин, см. : L. Faderman. Surpassing the Love of Men. Romantic Friendship and Love Between Women from the Renaissance to the Present. NY: Morrow, 1981; Она же. Odd Girls and Twilight Lovers. A History of Lesbian Life in Twentieth-Century America. NY: Columbia University Press, 1991; Chloe plus Olivia. An Anthology of Lesbian Literature from the Seventeenth Century to the Present. Compiled and Edited by Lillian Faderman. N. Y. : Viking, 1994; E. Donohue. Passions Between Women. British Lesbian Culture 1668-1801. L. : Scarlet Press, 1993.

3Бодлер Ш. Цветы зла. М. : Наука, 1970. С. 189.

4 Д у р о в а Н. Кавалерист-девица. Избранные сочинения кава­лерист-девицы Н. А. Дуровой. М. : Московский рабочий, 1988. С. 34.

5См. : V. L. Bullough, В. Bullough. Cross Dressing, Sex, and Gender. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1993, pp. 94-201.

6Тарновский И. М. Извращение полового чувства у жен­щин. СПб. , 1895. См. подробнее: Энгельштейн Л. Ключи счастья. М. : Терра, 1996. С. 162-167.

7Faderman. Surpassing the Love of Men, p. 16.

8См. : L. Faderman. Scotch Verdict. Miss Pirie and Miss Woods v. Dame Gumming Gordon. N. Y. Morrow, 1983.

9J. Weeks. Sex, Politics and Society. The Regulation of Sexuality since, 1800. London: Longman, 1981, p. 105.

10 M. Vicinus. Distance and desire:English boarding school friendships,1870—1920. Hidden from History.

11См. : С. Smith-Rosenberg. Discources ofsexuality and subjectivity: the new woman, 1870—1936. Hidden from History, pp. 264—280;T. Franzer. Spinsters andLesbians. Independent Womanhood in the United States. New York University Press, 1996.

12R. Hall. The Well of Loneliness. NY: Doubleday, 1990, pp. 75-76.

13Там же. С. 145.

14Там же. С. 152.

15Там же. С. 311.

16Там же. С. 314.

17Там же. С. 425.

18L. Gilmore. Obscenity, modernity, identity: Legalizing The Well of Loneliness and Nightwood. JHS, 1994, vol. 4, № 4, pp. 603-624.

19J. Rule. Lesbian images. NY: Crossing Press, 1982, pp. 3—4.

20 Вулф В. Миссис Дэллоуэй. Иностранная литература, 1984. №4. С. 85.

21Там же. С. 86.

22N. Nicolson. Portrait of a Marriage. N. Y. : Atheneum, 1973, p. 269.

ВСЕ ЦВЕТА РАДУГИ

1 См. : A. Hendriks, R. Tielman, E. van der Veen, eds. The Third Pink Book. A Global View of Lesbian and Gay Liberation and Oppression. Buffalo, NY: Prometheus, 1993; K. Waalduk and A. Clapham, eds. Homosexuality: A European Community Issue. Essays of Lesbian and Gay Rights in European Law and Policy. Dordrecht: Martunus Nijhoff, 1993.

2См. подробнее: Кон И. С. Психология предрассудка. О со­циально-психологических корнях этнических предубеждений. Но­вый мир, 1966. № 9.

3G. M. Herek. Psychological Heterosexism in the Unites States. In: B. Greene and G. M. Herek, eds. Lesbian and Gay Psychology: Theory, Research and Applied Applications. Sage, 1994, p. 320.

4 R. Inglehart. CultureShift in Advanced IndustrialSociety. Princeton: Princeton University Press, 1990, pp. 194—195.

5 Sexual Behaviour and HIV/AIDS Risk in Europe. A European Bank of Indicators (EBI-AIDS) for making Comparative Analyses. Final Report. Appendix 2. Bruxelles, Centre d'etudes sociologiques, 1995.

6 E. 0. Laumann,J. H. Gagnon,T. Michael,et al. Social Organization of Sexuality, pp. 513—518.

7Y. Navarre. Biographie. Roman. Paris: Flammarion, 1981, p. 281.

8См. : Е. White. Genet. A Biography. NY: Knopf, 1993.

9Ж. Жене. Интервью журналу «Плейбой». В кн. : Ж. Жене. Кэрель. Петербург: Инапресс, 1995. С. 275.

10White, pp. 373-374. 472

11Об отражении однополой любви в киноискусстве см. подроб­нее: V. Russo. The Celluloid Closet. Homosexuality in the Movies. Rev. ed. NY: Harper and Row, 1987; R. Dyer. Now You See It. Studies on Lesbian and Gay Film. London: Routledge, 1990; T. Waugh. Hard to Imagine. Gay Male Eroticism in Photography and Film from Their Beginnings to Stonewall. NY: Columbia University press, 1996.

12R. Murray. Images in the Dark. An Encyclopaedia of Gay and Lesbian Film and Video. N. Y: A Plum Book, 1996.

13G. Servadio. Luchino Visconti. A Biography. N. Y. : Franklin Watts, 1983.

14E. Siciliano. Pasolini. A Biography. N. Y. : Random House, 1982; G. Dall'Orto. Pasolini. EH,vol. 2,pp. 951-953; G. Woods. Pasolini. GLLH, pp. 535-536.

15R. Katz. Love Is Colder then Death. The Life and Times of Reiner Werner Fassbinder. NY: Random House, 1987.

16Dyer. Now You See It, pp. 91—92.

17См. : М. Cruikshank. The Gay and Lesbian Liberation Move­ment. NY, 1992.

18См. : В. Adam. The Rise of Gay and Lesbian Movement. Boston: Twayne, 1987; D'Emilio, J. Sexual Politics, Sexual Communities. The Making of a Homosexual Minority in the United States, 1940— 1970. Chicago: University of Chicago Press, 1983; Marcus, E. Making History. The Struggle for Gay and Lesbian Equal Rights 1945—1990. An Oral History. NY: HarperCollins, 1992.

19 S. O. Murray. American Gay. Chicago: The University of Chicago Press, 1996, p. 69.

20Там же. С. 55.

21См. : Н. Hay. Radically Gay. Gay Liberation in the Words of Its Founder. Ed. by Will Roscoe. Boston: Beacon, 1996.

22D'Emilio, p. 105.

23Там же. С. 135.

24Там же. С. 153,

25 См. : S. Seidman. Romantic Longings. Love in America 1830— 1980. NY: Routledge, 1991.

26A. Kantrowitz. Epilogue. In: Melson, J. The Golden Boy. Boston: Allison, 1992, p. 217.

27L. Kramer. Faggots. NY:u Plume, 1987 (1978), pp. 29, 223, 335. Подробнее о гей- Нью-Йорке см. : G. Chauncey. Gay New York. NY: Basic Books, 1994.

28J. P. Paul, R. B. Hays, and T. J. Coates. The impact of the HIV epidemic on U. S. gay male communities. In: B. Greene and G. М. Herek, eds. Lesbian and Gay Psychology: Theory, Research and Applied Applications. Sage, 1994, pp. 346—397.

29 См. : J. H. Gagnon and P. Nardi. Introduction. In: M. P. Levine, P. Nardi, J. H. Gagnon, eds. In Changing Times. Gay Men and Lesbians Encounter HIV/AIDS. Chicago: University of Chicago Press, 1997.

30 D. Rees. Not for Your Hands. An Autobiography. L. : Third House, 1992, p. 219.

31 Los Angeles Times, January 12, 1996.

32 U. Vaid. Virtual Equality. The Mainstreaming of Gay and Lesbian Liberation. NY: Doubleday, 1995, pp. 220-221.

33См. : Зал к М. ILGA, педофилия и ООН. 1/10, № 21. С. 11.

34В. Bawer, ed. Beyond Queer. Challenging Gay Left Orthodoxy. NY: Free Press, 1996, p. 19.

35 L. Bersani. Homos. Cambridge,Mass. : Harvard University press, 1995, p. 10.

36W. Rosco. The geography of gender. In: M. Thompson Gay Soul, San Francisco: Harper, 1993, p. 104.

В РОДНЫХ ПЕНАТАХ

1 Российскую ситуацию я подробно освещал в книгах Sexual Revolution in Russia. From the Age of the Czars to Today. New York, The Free Press, 1995 и Сексуальная культура в России. Клуб­ничка на березке. М. : О. Г. И. , 1997 и в главе «Russia» в книге Sociolegal Control of Homosexuality: A Multi-Nation Comparison. Edited by R. Green and D. West. NY: Plenum Press, 1997, pp. 221-242. Данная глава в значительной степени резюме этих работ. Важнейшие иностранные исследования положения гомосексуалов в России и отражения этой темы в художественной литературе: S. Karlinsky. «Russia's Gay Literature and Culture: The Impact of the October Revolution». Hidden from History, pp. 347—363; C. Kap-линский. «Ввезен из-за границы. . . »? Гомосексуализм в русской культуре и литературе. Краткий обзор». Литературное обозрение, 1991, № 11. A. Poznansky. Tchaikovsky. The Quest for the Inner Man. N. Y: Schirmer Books, 1991; А. Познанский. Самоубийство Чайковского. Миф и реальность. М. : Глагол, 1993.

2Стоглав. СПб. , издание Д. Е. Кожанчикова, 1863. С. 109.

3Розанов В. Люди лунного света. Метафизика христиан­ства. Соч. : В 2 т. М. : Правда. С. 126-136.

4Крижанич Ю. Русское государство в половине XVII века. М. , 1866. Т. 2. С. 17-18. 474

5Гудзий Н. К. Хрестоматия по древней русской литературе XI-XVII веков. М. : 1962. С. 264.

6 Соловьев С. М. ИсторияРоссии. 3изд. СПб. , 1911. Книга 3. С. 750.

7 Интересный исторический и психоаналитический очерк этого сложного и не вполне понятного явления дает Александр Эткинд. Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М. : «ИЦ-Гарант», 1996.

"Пушкин А. С. В академии наук. Собр. соч. : В 10 т. Т. 2. М. : ГИХЛ, 1959. С. 451.

9Письмо Ф. Ф. Вигелю, 22 октября— 4 ноября 1823. Собр. соч. : В 10 т. Т. 9. С. 75-77.

10Eros russe. Русский эрот не для дам (Женева, 1879). Исправ­ленное издание, Oakland: Scythian Books, 1988, p. 59.

11Куприн А. И. Яма. Собр. соч. : В 6 т. Т. 5. М. : ГИХЛ, 1958. С. 248.

12Эткинд. С. 240-241.

13 J. H. Billington. The Icon and the Axe. An Interpretative History of Russian Culture. N. Y. : Vintage Books, 1970, p. 432.

14См. : S. Karlinsky. The Sexual Labyrinth of Nikolai Gogol. Cambridge, Mass. : Harvard Univ. Press, 1976.

15Толстой Л. Н. Дневники (1851, 29 ноября). Поли. собр. соч. : Т. 46. С. 237-238.

16См. : Набоков В. Д. Плотские преступления, по проекту уголовного уложения//Вестник права. 1902. № 9—10. Эта боль­шая статья включена в книгу Набокова «Сборник статей по уголов­ному праву». СПб. , 1904.

17L. Engelstein. Soviet policy toward male homosexuality: Its origins and historical roots. JH, vol. 29, № 2/3, 1995, p. 158.

18Леонтьев К. Романы и повести. М. : издание М. В. Саб-лина, 1912. Предисловие редактора. С. X.

19Познанский. Самоубийство Чайковского. С. 35—36.

20Там же. С. 36.

21 Чайковский П. И. Письмо Н. Г. Рубинштейну 23 декаб­ря 1877 (4 января 1878). Поли. собр. соч. // Литературные про­изведения и переписка. Т. 7. М. , 1975. С. 324.

22Чайковский П. И. Письмо А. И. Чайковскому 13 (25) февраля 1878. Письма к родным (1850—1879). М. , 1940. Т. 1. С. 374.

23См. , кроме книги Познанского, В. С. Соколов. До и после трагедии. Смерть П. И. Чайковского в документах, Знамя. 1993. №11. С. 144-169.

24Бену а А. Н. Мои воспоминания. Изд. 2, доп. М. , 1990. Книга четвертая, пятая. С. 477.

25 См. :о нем Богомолов Н. А. , Малмстад Джон Э. Михаил Кузмин:искусство, жизнь, эпоха. М. :Новое литера­турное обозрение, 1996; Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М. :Новое литературное обозрение,1995. С. 58-109.

26Кузмин М. Histoire edifiante de mes commencements. Кры­лья. Подземные ручьи. Избранная проза. Санкт-Петербург, «Се­веро-Запад», 1994. С. 711.

27Там же.

28Шаталов А. Предмет влюбленных междометий. Ю. Юр-кун и М. Кузмин — к истории литературных отношений. Вопро­сы литературы, ноябрь — декабрь 1996. С. 62.

29Там же. С. 79.

30Иванов Вяч. Cor ardens. M. : Скорпион, 1911. С. 189.

31Цит. по: Богомолов. Михаил Кузмин. С. 81.

32Там же. С. 230.

33Кузмин М. Избр. произв. Худ. лит. , 1990. С. 62.

34Кузмин М. А. Собр. стихов. Hrsg, eingeleitet und kom-mentiert von John E. Malmstad und Vladimir Markov. Wilhelm Funk Verlsg, Munchen 1977. T. 1. C. 67.

35Кузмин М. Занавешенные картинки. В кн. : Эрос. Рос­сия. Серебряный век. М. : Серебряный бор, 1992. С. 165.

36Кузмин М. Крылья. Подземные ручьи. Избранная проза. С. 68.

37Цит. по: Богомолов Н. А. Михаил Кузмин. С. 104.

38Энгелыитейн. С. 381.

39 Блок А. Записные книжки. 1901—1920. М. : Худ. лит. , 1965. С. 85.

40Блок А. О драме (1907). Собр. соч. : В 8 т. Т. 5. М. ; Л. : Худ. лит. , 1962. С. 183.

41Цит. по: Богомолов Н. А. Михаил Кузмин. С. 268.

42 См. : G. McVay. Nikolai Klyuev. Some biographical materials. В кн. : Николай Клюев. Сочинения. Под общей редакцией Г. П. Струве и Б. А. Филиппова. Том первый. A. Neimanis, 1969, pp. 195—196. G. McVay. Esenin. A Life. NY: Ardis, 1976; G. McVay. Isadora & Esenin. NY: Ardis, 1980.

43Маковский С. Портреты современников. Нью-Йорк: Издательство имени Чехова. 1955. С. 201.

44Бе ну а А. Мои воспоминания. В 5 кн. Т. I (кн. 1—3) М. : Наука, 1980. С. 487. 476

45Б е н у а А. Мои воспоминания. Т. 2. С. 79.

46Там же. Т. 1. С. 497.

47 Я опираюсь на следующие биографические исследования: R. Buckle. Diaghilev. N. Y. :Atheneum, 1979; P. Ostwald. Vaclav Nijinsky. A Leap into Madness. N. Y. A Lyle Stuart Book, 1991; S. Lifar. Serge Diaguilev. His Life, His Work, His legend. An Intimate Biography, N. Y. : G. P. Putnam's Sons, 1940; V. Garcia-Marquez. Massine. A Biography. N. Y. : Knopf, 1995.

48Злобин В. Тяжелая душа. Вашингтон: Виктор Камкин, 1970. Английский перевод этой книги имеет самостоятельную цен­ность благодаря глубокому введению С. Карлинского Vladimir Zlobin. A Difficult Soul: ZinaidaGippius. Edited,Annotated and with an Introductory Essay by Simon Karlinsky. Berkeley: Univ of California Press, 1980. См. также Between Paris and St. Petersburg. Selected Diaries of Zinaida Hippius. Translated and edited by Temira Pachmuss. Urbana: University of Illinois Press, 1975; T. Pachmuss. Intellect and Ideas in Action. Selected Correspondence of Zinaida Hippius. Из переписки 3. Н. Гиппиус. Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 1972.

49Впервые опубликован в эмигрантском журнале «Возрожде­ние», 1969, п 211—212 и затем в книге Темиры Пахмусс.

50Between Paris and St. Petersburg, 77.

51Pachmuss. Intellect and Ideas, 67.

52Злобин В. С. 55.

"Сафонов М. Княгиня Сафо? Античные страсти на берегах Невы // Родина. 1997. № 1. С. 80-84.

54 Ч е х о в А. П. Письмо А. С. Суворину,6 декабря1895. Поли. собр. соч. и писем. Письма. Т. 6. М. , 1978. С. 107.

55См. о ней: S. Karlinsky. Marina Tsvetaeva. The Woman, Her World and Her Poetry. Cambridge: Cambridge University Press, 1987; L. Feiler. Marina Tsvetaeva. The Double Beat of Heaven and Hell. Durham: Duke University Press, 1994; В. Швейцер. Быт и бытие Марины Цветаевой. Париж: Синтаксис, 1988.

56Парнок С. Собр. стихотворений. Вступ. статья, подго­товка текста и примечания С. Поляковой. Ардис, Анн Арбор. 1978; Полякова С. В. Незакатные оны дни: Цветаева и Пар-нок. В кн. : Полякова С. В. Олейников и об Олейникове и другие работы по русской литературе. ИНАПРЕСС, 1997. С. 249; D. L. Burgin. Sophia Parnok. The Life and Work of Russia's Sappho. N. Y. : New York University Press, 1994.

57Цветаева М. Мой Пушкин. М. , 1967. С. 62.

58Цветаева, дневниковая запись 9 июня 1921 г. Цит. по Поля­кова. Незакатные оны дни. С. 249.

59Там же. С. 196.

60Там же. С. 190.

61Там же. С. 191.

62Там же. С. 246.

63Там же. С. 195.

64 Парнок С. Собр. стихотворений. С. 141—142.

65Цветаева М. Повесть о Сонечке. Проза. М. : Современ­ник, 1989. С. 440-441.

66Там же. С. 449.

67 Цветаева М. Письмо к Амазонке. Собр. соч. : В 7 т. Т. 5. М. : Эллис Лак. 1994. С. 485.

68Там же. С. 487.

69Там же. С. 495.

70Там же. С. 496, 497.

71Серейский М. А. Гомосексуализм. Большая Советская Энциклопедия, Т. 17, М. , 1930. С. 593.

72Там же.

73 Права гомосексуалови лесбиянок в РоссийскойФеде­рации. Отчет Международной комиссии по правам человека для гомосексуалови лесбиянок подготовлен МашейГессен. Введение Богораз Л. И. San Francisco: IGLHRC, 1993. С. 11-12.

74См. : Самойлов Л. Перевернутый мир. СПб. // «ФАРН», 1993; Борохов А. Д. , Исаев Д. Д. , Столяров А. В. Со­циально-психологические факторы гомосексуального поведения у заключенных. Социологические исследования. 1990. № 6. С. 93— 97. Большую подборку биографических и литературных фактов на сей счет приводит Владимир Козловский в книге «Арго русской го­мосексуальной субкультуры». Benson, Vt. Chalidze Publications, 1986.

75III а к и р о в М. Т. Заболевания, передаваемые половым пу­тем,у мужчин-гомосексуалистов. Автореф. дисс. докт. мед. наук. М. , 1991. С. 16.

76См. подробнее: Козловский, ук. соч. ; Могутин Я. , Франетта С. Гомосексуализм в советских тюрьмах и лагерях. // Новое время. 1993. №35. С. 44-47. №36. С. 50-53.

77Самойлов Л. Перевернутый мир. С. 143.

78См. : Жук О. Лесбийская субкультура. Исторические корни лесбиянства в бывшем СССР. Gay, славяне! № 1. 1993. С. 16— 478-479

20. Лесбийским отношениям в лагере посвящена повесть Алексея Святынина «Три барака» // Простор. 1994. № 3.

79Все цифровые данные приводятся по: Борисенко К. К. Заболевания, передаваемые половым путем, у мужчин-гомосексу­алистов (диагностика, тактика ведения, лечение). Методические рекомендации. Москва, 1990.

80См. : Гаспаров М. Л. Классическая филология и цензура нравов. Лит. обозр. 1991. № 11. С. 4—7.

81Хрип ко в а А. Г. , Кол ее ов Д. В. Мальчик— подрос­ток— юноша. М. : Просвещение. 1982. С. 96—100.

82Бур гас о в Н. П. Выступление на круглом столе «СПИД: больше вопросов, чем ответов». Лит. газ. 7 мая 1986. С. 15.

83Шаргородский М. , Осипов П. Курс советского уго­ловного права. Ч. 3. Л. : Издательство ЛГУ, 1973. С. 656.

84См. подробнее: Кон. Сексуальная культура в России.

85Левада Ю. А. Человек советский пять лет спустя: 1989— 1994 (предварительные итоги сравнительного исследования). Ин­формационный бюллетень мониторинга. Январь— февраль 1995. С. 10.

86См. : ЗосимовА. И Гоголь, и Есенин, и Аксенов. Русская голубая литература: первый шаг к осмыслению. Книжн. обозр. «Ex libris НГ» 17 сент. 1997. С. 2.

87Покровский В. В. Ложка меда в бочке дегтя, или О не­обходимости новой государственной программы по профилактике СПИДа. Мед. газ. № 16. 1 марта 1995.

88 Полевая Т. Чего хотят деятели культуры? Независимая га­зета, 21 августа 1996. С. 7.

89См. : Т. Veispak and U. Parikes, eds. Sexual Minorities and Society: The Changing Attitudes Toward Homosexuality in 20-th Century Europe. Papers presented at the International Conference in Tallinn, May 28—30, 1990. Tallinn: Institute of History, 1991.

90СПИД-инфо. 1990. № 5.

91Секс-меньшинства и Моссовет: любовь и согласие // Семья. 1990. № 47. С. 2.

"Андреев В. Возвращаясь к «Теме». Правда. 5 мая 1991.

93Кон И. Левшу не переучишь. Аргументы и факты. 1990. №51.

94Парамонов С. Ночь отражений. ТЫ. 1993. № 2. С. 60.

95A. Solomon. «Young Russia's Defiant Decadence». New York Times Magazine, July 18, 1993, p. 22.

Часть III. Я И ДРУГИЕ

В ПОИСКАХ СЕБЯ

1 См. : J. М. Bailey and К. J. Zucker. Childhood sex-typed behavior and sexual orientation: A conceptual analysis and quantitative review. Developmental Psychology, 1995, vol. 31, № 1, 43—55; K. J. Zucker. and S. J. Bradley. Gender Identity Disorder and Psychosexual Problems in Children and Adolescents. N. Y. : Guildford Publ, 1995.

2A. P. Bell, M. S. Weinberg and S. K. Hammersmith. Sexual Preference: Its Development in Men and Women. Statistical Appendix. Bloomington: Indiana University Press, 1981, pp. 74—75, 77. Calculated by Daryl J. Bern. Exotic becomes erotic: a developmental theory of sexual orientation. Psychological Review, 1996, vol. 103, № 2, 320-335.

3 F. L. Whitam. Childhood indicators of male homosexuality. ASB, 1977, vol. 6, 89-96.

4F. L. Whitam and R. M. Mathy. Male Homosexuality in Four Societies: Brazil,Guatemala, the Philippines,and the United States. N. Y. : Praeger, 1986; Whitam, F. L. and Mathy, R. M. Childhood cross-genderbehavior ofhomosexual females in Brazil, Peru, Philippines and the United States. ASB,1991, vol. 20,151—170.

5J. Harry. Gay Children Grown Up: Gender Culture and Gender Deviance. N. Y. : Praeger, 1982; Harry, J. Defeminization and adult psychological well-being among male homosexuals. ASB, 1983, 12, 1-19.

6 Harry. Defeminization. . . ; J. D. Weinrich, J. H. Atkinson, et al. Is gender dysphoria dysphoric? Elevated depression and anxiety in gender dysphoric and nondysphoric homosexual and bisexual men in an HIV sample. ASB, 1995, vol. 24, № 1, pp. 55-72.

7 M. Siegelman. Psychological adjustment of homosexual and heterosexual men: a cross-national replication. ASB, 1978, vol. 7, № 1, pp. 1-12.

8 Bell, Weinberg and Hammersmith, pp. 50—51.

9R. C. Pillard. The Kinsey scale: Is it familial? In McWhirter, Sanders, and Reinisch, eds. Homosexuality/Heterosexuality: Concepts of Sexual Orientation, pp. 88—100.

10 M. D. Storms. Theories of sexual orientation. Journal of Per­sonality and Social Psychology,1980, vol. 38, 783-792; M. D. Storms. A theory of erotic orientation development. Psychological Review, 1981, vol. 88, 340-353.

11Weinrich et al. , op. cit.

12Bern.

13Bell, Weinberg and Hammersmith, p. 87.

14M. Navratilova. Martina. In: B. L. Singer, ed. Growing Up Gay/ Growing Up Lesbian. A Literary Anthology. NY: New Press, 1994, p. 24.

15M. T. Saghir and E. Robins. Male and Female Homosexuality: A Comprehensive Investigation. Baltimore: Williams and Wilkins, 1973.

16R. Blanchard and A. F. Bogaert. Biodemographic comparisons of homosexual and heterosexual men in the Kinsey interview data. ASB, 1996, vol. 25, № 6, pp. 551-579.

17K. Starke. SS. 236-238. Cp. R. C. Savin-Williams. Invisible and Forgotten: A Study of Gay and Lesbian Youths. NY; Hemisphere, 1994.

18Gebhardt and Johnson, pp. 493—494, 496.

19R. Sorensen. Adolescent Sexuality in Contemporary America. NY: World Publishing, 1973, pp. 291-292. Cp. Dannecker, Reiche, SS. 55-57.

20 Davies, Hickson, Weatherburn and Hunt, p. 105.

21Winston Leyland interviews Harold Norse. In: W. Leyland. Gay Sunshine Interviews, vol. 1. San Francisco: Gay Sunshine Press, 1978, p. 211.

22Мисима Ю. Исповедь маски. Пер. с яп. СПб. : Северо-Запад, 1994. С. 47.

23J. Goytisolo. Forbidden Territory. The Memoirs. 1931—1956. San Francisco: Northpoint Press, 1989, p. 101.

24 Gebhard and Johnson, tables132,138;Kinsey, Pomeroy, Martin. Sexual Behavior in the Human Male, p. 168.

25M. Schofield. The Sexual Behavior of Young People. Boston: Little, Brown, 1965, p. 58.

26Wellings, Field, Johnson, et al, p. 206.

27L'entree dans la sexualite. Le compartement les jeunes dans le context de sida. Sous la direction de H. Lagrange et B. Lhomond. Paris: La decouverte, 1997, p. 203.

28Bell, Weinberg, and Hammersmith, p. 110.

29 Starke, S. 228.

30 John Giorno interviews Taylor Mead. In: W. Leyland. Gay Sunshine Interviews, vol. 2. San Francisco: Gay Sunshine Press, 1978, p. 112.

31 Мисима. Исповедь маски. С. 38—39.

32Герцен А. И. Былое и думы. Соч. : В 9 т. Т. 4. М. : 1956. С. 82.

33Р. Мартен дю Гар. Семья Тибо. М. : ГИХЛ, 1957. С. 38—39.

34R. R. Troiden. The formation of homosexual identities. JH, 1989, vol. 17, № 1/2/3/4, pp. 43-74.

35Bell, Weinberg, and Hammersmith, p. 87.

36 S. K. Telljohann, J. H. Price. A qualitative examination of adolescent homosexuals' life experiences. JH, 1993, vol. 26, № 1, pp. 41-56.

37M. Rosario, H. F. L. Meyer-Bahlburg, J. Hunter, et al. The psychosexual development of urban lesbian, gay, and bisexual youths. Journal of Sex Research, 1996, vol. 33, № 2, pp. 113—126.

38 G. Remafedi. Adolescent homosexuality:psychosocialand medical implications. Pediatrics,1987, vol. 79, pp. 331—337; G. Remafedi,M. Resnick,R. Blum,et al. Demography of sexual orientation in adolescents. Pediatrics, 1992, vol. 89, pp. 714—721. Cp. H. Bardeleben, R. Fieberg, B. W. Reimann. Abschied von der sexuellen Revolution. Liebe und Sexualitat der «Nach-68-er1 Generation» in Zeiten von Aids. Berlin: Edition Sigma, 1995.

39N. McConaghy, N. Buhrich, and D. Silove. Opposite sex-linked behaviorsandhomosexualfeelingsin thepredominantly heterosexual male majority. ASB, 1994, vol. 23, № 5, pp. 565—578.

40T. Williams. Memoirs. N. Y. : Doubleday, 1975, p 17.

41Starke, S. 144.

42cm. N. B. Harstein. Suicide risk in lesbian, gay, and bisexual youth. In: Textbook of Homosexuality and Mental Health, pp. 819— 838. A. R D' Augelli. Enhancing the development of lesbian, gay, and bisexual youths. In: E. D. Rothblum and L. Bond, eds. Prevention of Heterosexism and Homophobia. Newbury Park: Sage, 1996.

43Starke, S. 208.

44G. Herdt. «Coming out» as a rite of passage: a Chicago study. In Herdt, G. ed. Gay Culture in America. Boston: Beacon press, 1992, pp. 29-68.

ГРУППОВОЙ ПОРТРЕТ БЕЗ ИНТЕРЬЕРА

1 A. F. Bogaert, and R. Blanchard. Physical development and sexual orientation in men: height, weight and age of puberty differences. Personality and Individual Differences, vol. 21, № I, July 1996, pp. 77-84.

2AYankelovich MONITOR Perspective on Gays/Lesbians. Norwalk, CT: Yankelovich Partners, 1994.

3 Myers, Godin, Calzavara, et al. p. 22. Cp. Starke, K. Schwuler Osten. S. 369—370. 482

ПРИМЕЧАНИЯ/

4Myers et al. , p. 23.

5Starke, S. 373.

6M. Bochow. AIDS und Schwule. S. 114.

7C. Hewitt. The socioeconomic position of gay men: a review of evidence. American Journal of Economics and Sociology, 1995, vol. 54, № 4, pp. 461-479.

8 M. V. Lee Badgett. The wage effects of sexual orientation discrimination. Industrial and Labor Relations Review,1995, 48, №4.

9См. : L. Penaloza «We're here, we're queer, and we're going shopping! A critical perspective on the accommodation of gay and lesbians in the U. S. marketplace». JH, 1996, vol. 31, № 1—2, pp. 9-41.

10См. : С. Hewitt, p. 469.

11J. M. Bailey and M. Oberschneider. Sexual orientation and professional dance. ABC, 1997, vol. 26, № 4, pp. 433—444.

12Вулф Т. Взгляни на дом свой, Ангел. М. : Художественная литература, 1971, с. 267.

13 ThePenguinBook of InternationalGay Writing. Ed. by Mark Mitchell, Introduction by David Leavitt. Viking,1995, p. XIX.

14См. : L. Schonnesson. The Relationship between Homosexuality and Psychological Functioning in a Perspective of Personality Types. Stockholm: Almqvist, 1983.

15J. D. Weinrich, J. H. Atkinson Jr. , J. A. McCutchan et al. Is gender dysphoria dysphoric? Elevated depression and anxiety in gender dysphoric and nondysphoric homosexual and bisexual men in an HIV sample. ASB, 1995, vol. 24, № 1, pp. 55-72.

16Dannecker, Reiche. S. 236.

17 M. Dannecker. Homosexuelle Manner und AIDS. Eine sexualwissenschaftlicheStudie zu Sexualverhalten und Lebensstil. Stuttgart: W. Kohlhammer, 1990.

18U. Clement. Sexualitat im sozialen Wandel. Eine empirische Vergleichsstudie an Studenten 1966 and 1981. Stuttgart: Enke, 1986, S. 111-112.

19Davies, Hickson, Weatherburn, et al. p. 122.

20H. Norse. Memoirs of a Bastard Angel. A Fifty-Year Literary and Erotic Life. NY: Morrow, 1989, p. 379.

21Цит. по: J. A. Mangan and J. Walvyn. Manliness and Morality, NY. St. 1987, p. 58.

22D. Rees. Not for Your Hands. An Autobiography. L. : Third House, 1992, p. 246.

23A. Holleran. The Beauty of Men. A Novel. NY: Morrow, 1996, p. 206.

24A. P. Bell and M. S. Weinberg. Homosexualities.

25J. Harry, Gay Couples. NY: Praeger, 1984.

26 P. Blumstein and P. Schwartz. American Couples: Money, Work, Sex. NY: Morrow, 1983, p. 594.

27A. S. Bryant and Demian. Relationships characteristics of American gay and lesbian couples: findings from a national survey. Journal of Gay and Lesbian Social Services, 1994, vol. 1, № 2, pp. 101-117.

28Dannecker, S. 114-125.

29Starke, S. 307-314.

30Davies et al. , pp. 157—161.

31L. A. Kurdek. Lesbian and gay couples. In: Lesbian, Gay and Bisexual Identities Over the Lifespan: Psychological Perspectives. Ed. by A. R. D'Augelli and C. J. Patterson. N. Y. : Oxford University Press, 1995, pp. 243-261. '

32McWhirter, D. P. , Mattison, A. M. The Male Couple: How Relationships Develop. N. Y. : Prentice Hall,1984.

33Starke, S. 365-366.

34 cm:C. J. Patterson,R. W. Chan. Gay fathers and their children. In: Textbook of Homosexuality and Mental Health, pp. 371—393; Bozett, F. W. ed. Gay and Lesbian Parents. NY: Praeger, 1987.

35J. M. Bailey, D. Bobrow, et al. Sexual orientation of adult sons of gay fathers. Developmental Psychology, 1995, vol. 31, pp. 124— 129.

36M. Allen, N. Burrell. Comparing the impact of homosexual and heterosexual parents on children: meta-analysis of existing research. JH, 1996, vol. 32, № 2, pp. 19-35.

37Holleran. The Beauty of Men, p. 13.

38R. M. Berger. Gay and Gray: The Older Homosexual Man. Boston: Allyson Press, 1984.

39R. Barthes. Incidents. P. : Seuil,1987, pp. 115—116. Трогатель­ное самоописание жизни знаменитого гарвардского психолога, которому на старости лет пришлось пользоваться услугами хастлеров см. Brown, R. AgainstMyBetter Judgment. AnIntimate Memoir of an Eminent Gay Psychologist. NY: Harrington Park Press, 1996.

""Харитонов E. Слезы на цветах. Кн. 1. М. : Глагол. 1994. С. 238.

41 См. : P. M. Nardi. Sex, friendship, and gender roles among gay 484

men. In: P. M. Nardi, ed. Men's Friendships. Newbury Park: Sage, 1992, pp. 173-185.

42 M. W. Ross. The Married Homosexual Man: A Psychological Study. L. : Routledge, 1983.

ГОЛУБАЯ ЭРОТИКА

1 Gebhardt and Johnson, The Kinsey Data: tables 177, 187.

2 W. H. Masters and V. E. Johnson. Homosexuality in Perspective. Boston: Little, Brown, 1979, pp. 174—182.

3J. Keating and R. Over. Sexual fantasies of heterosexual and homosexual men. ASB, 1990, vol. 19, № 5, pp. 461—476.

4Dannecker, Reiche. S. 226—228.

5 См. :R. A. Isay. BeingHomosexual:Gay Men and Their Development. N. Y. : Farrar, Straus and Giroux, 1989.

6R. Barthes. Fragments d'un discours amoureux. Paris: Seuil, 1977, p. 280.

7M. Tournier. Les meteores. P. : Gallimard, 1975, p. 387.

8Мисима Ю. Исповедь маски. Пер. с яп. СПб. : Северо-Запад, 1994. С. 13.

9P. Monette. Becoming a Man. Half a Life Story. San Francisco: Harper, 1992, p. 71.

10M. Schecter. Two Halves of New Haven. NY: Crown, 1992, p. 79.

11M. Jouhandeau. Monsieur Godeau intime. P. : Gallimard, 1963, p. 169.

12Y. Navarre. Biographie. Roman. P. : Flammarion,1981, pp. 393, 364.

13 E. White. TheBurningLibrary. Essays. Edited byDavid Bergman. N. Y. : Knopf. 1994, p. 151.

14R. Davenport-Hines. Auden. NY. : Pantheon Books, 1995, p. 248.

15 J. Berger. Ways of Seeing. Based on the BBC television series. L. : BBC and Penguin Books, 1972, p. 47

16 См. : К. R. Dutton. The Perfectible Body. The Western Ideal of Male Physical Development. N. Y. : Continuum, 1995. см. также L. Goldstein, Editor. The Male Body. Features, Destinies, Exposures. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 1994; S. Cohan and I. R. Hark eds. Screening the Male. Exploring Masculinities in Holliwood Cinema. N. Y. : Routledge, 1993; Lehman, P. Running Scared. Masculinity and the Representation of the Male Body. Philadelphia: Temple University Press, 1993; M. Boscaghli. Eye on the Flesh.

Fashions of Masculinity in the Early Twentieth Century. Boulder: Westview, 1996. P Weiermair, Das verborgene Bild. Geschichte des manniichen Akts in der Fotografie des 19. und 20. Jahrhunderts. Wien: Ariadne, 1987

17См. : М. Walters. The Nude Male. A New Perspective. NY: Paddington Press,1978; M. D. Davis. The Male Nude in Contemporary Photography. Philadelphia: Temple University Press, 1991.

18Мисима Ю. Исповедь маски. Пер. с яп. СПб. : Северо-Запад, 1994. С. 31-32.

19См. : M. Camille. The abject gaze and the homosexual body: Flandrin's Figure d'Etudes. JH. 1994, vol. 27, № 1-2, pp. 161— 188.

20A Queer Reader. 2500 Years of Male Homosexuality. Edited by Patrick Higgins. N. Y. : The New Press, 1993, p. 229

21Rod and Bob Jackson-Paris. Straight from the Heart. A Love Story. N. Y. Warner Books, 1994, p. 102

22См. : R. P. and M. Whitney. Danseur: The Male in Ballet. McGraw Hill, 1977; J. L. Hanna. Dance, Sex, and Gender. Chicago: University of Chicago Press, 1988

23См. : G. Doty. Baring the flesh: aspects of contemporary male iconography. In Bjorn Krondorfer, ed. Men's Bodies, Men's Gods. Male Identities in a (Post)Christian Culture. N Y. :New York University press, 1996, pp. 269—308.

24Там же. С. 288.

25Gebhardt and Johnson, table 531.

26Dannecker und Reiche, S. 250.

27Bell and Weinberg, p. 92.

28J. M. Bayley, P. Kim and Hills, A. Butch, Femme, or Straight Acting? Partner Preferences of Gay Men and Lesbians. Unpublished manuscript,1996.

29Dannecker und Reiche, S. 250.

30R. Bolton. Sex talk: Bodies and behaviors in gay erotica. In:. W. L. Leap,ed. Beyond theLavenderLexicon. Authenticity, Imagination,and Appropriation inLesbian and Gay Languages. Gordon and Breach Publishers, 1995, 173—206.

31Жене Ж. Кэрель. СПб. : Инапресс, 1995. С. 207.

32Там же. С. 67-68.

33Ж е н е Ж. Дневник вора. Пер. Нонны Паниной // Иностр. лит. , 1993. 1. С. 170.

34Там же. С. 171.

35Там же. С. 174. 486

36См. об этом: В. Pronger. The Arena of Masculinity: Sports, Homosexuality and the Meaning of Sex. N. Y. : St. Martins's, 1990; M. A. Messner and D. F. Sabo, eds. Sports, Men, and Gender Order. Champaign, Hunan Kinestics Bocky, 1995.

37 R. D. Mohr. Gay Ideas. Outing and Other Controversies. Boston: Beacon, 1992, pp. 188—203: D. Halperin. Saint Foucault. Towards a Gay Hagiography. N. Y. : Oxford Univ. Press 1995.

38N. Blake. Tom of Finland. An Appreciation Out in Culture. Gay, Lesbian and Queer Essays on Popular Culture. Ed. by Corey K. Creekmur and Alexander Doty. Durham: Duke University Press, 1995, pp. 343-353.

39См. : Щуплов А. Сленг совка. Алматы-Прага: MiniCats, 1994.

40M. Simpson. Male Impersonators. Men Performing Masculinity. N. Y Routledge, 1994.

41Guy to Goddess. An Intimate Look at Drag Queens. Photographs by Rosamond Norbury. Text by Bill Richardsom. Berkeley: Ten Speed press, 1994, p. 7.

42Там же. С. ИЗ.

43RuPaul. Lettin It All Hang Out. Autobiography. N. Y. : Hyperion, 1992, p. 202.

44Guy to Goddess, pp. 108-109.

45См. : J. R. Kincaid. Child-loving. The Erotic Child and Victorian Literature. N. Y Routledge 1992; D. Howitt. Paedophiles and Sexual Offences Against Children. NY: Wiley1995;M. Schetsche. Das «sexuell gefahrdete Kind». Kontinuitat und Wandel eines sozialen Problems. Pfaffenweiler: Centaurus, 1993.

46Gebhardt and Johnson, tables 462—465.

47Bell and Weinberg, table 7.

48J. Harry. Gay Children Grown Up. pp. 202-211.

49Davies, Hickson, Weatherburn and Hunt. p. 159. Более попу­лярное изложение этих данных см. А. Р. M. Coxon. Between the Sheets. Sexual Diaries and Gay Men's Sex in the Era of AIDS. London: Cassell, 1996.

50См. : J. R. Feierman, ed. Pedophilia. Biosocial Dimensions. NY: Springer-Verlag,1990; C. K. Li, D. J. West, T. P. Woodhouse. Children's sexual encounters with adults. L. Duckworth 1990.

51Howitt. Paedophiles. . . , p. 47.

52См. : Р. Rossman. Sexual Experience between Men and Boys. Hownslow, Middlesex: M. T. Smith, 1976; D. Tsang, ed. The Age Taboo: Gay Male Sexuality. Power and Consent. Boston: Alyson,

1981; Т. Sandfort. Boys on Their Contacts with Men. A Study of Sexually Expressed Friendships. Elmhurst, NY: Global Academic Publishers, 1987; Male Intergenerational Intimacy: Historical, Socio-Psychological and Legal Perspectives. Journal of Homosexuality. 1990, vol. 20, № 1—2, T. Duvert. L'Enfant au masculin. Paris Les Editions de Minuit, 1980

53N. Rorem. Knowing to Stop. A Memoir. NY:Simon and Schuster, 1994, p. 94.

54 См. : В. Rind and P. Tromovitch. A meta-analytic review of findings from national samples on psychological correlates of child sexual abuse. The Journal of Sex Research. 1997, vol. 34, № 3, pp. 237-255

55The Journal of John Cheever. N. Y: Knopf, 1990, p. 378.

56Y. Mishima. Les amours interdites. P. : Gallimard, 1989, pp. 452-53.

"Харитонов Е. Слезы на цветах. М. : Глагол, 1993. Кн. 1. С. 200.

58Пригов Д. А. Мой милый ласковый друг. РИСК. № 1. 1995. С. 60.

59Харитонов. С. 76—77.

60Map e Ж. О моей жизни. М. : Союзтеатр, 1994. С. 83—84.

61Там же. С. 127.

62 См. : R. Davenport-Hines. Auden. NY: Pantheon Books, 1995; H. Norse. Memoirs of a Bastard Angel. A Fifty-Year Literary and Erotic Odissey. NY. : Morrow, 1989; D. J. Farnan. Auden in Love. N. Y. Simon and Shuster, 1984.

63Дудин С. Переводы из У. X. Одена. Волшебная гора. 1993. № 1.

64Masters and Johnson, pp. 224—226.

65 L. W. Wells. The sexual vocabularies of heterosexual and homosexual males and females for communicating with a sexual partner. ASB, 1990, vol. 19, № 2, pp. 139-148.

66M. Hirschfeld. Die Homosexualitat des Mannes und des Weibes. Berlin: 1920, SS. 229, 283.

67Clement, U. Sexualitat im sozialen Wandel. Stuttgart: Enke, 1986, S. 39.

68M. Dannecker. SS. 35-45.

69Dannecker, SS. 35-45.

70M. Bochow. Die Reaktionen homosexueller Manner auf AIDS in Ost- und Westdeutschland. Berlin: Intersofia, 1993.

71Davies, Hickson, Weatherburn et al.

72M. Bochow. AIDS und Schwule.

73 Davies et al, pp. 109—110.

74С. Silverstein & Е. White The Joy of Gay Sex. NY: Beazeley, 1977; F. Picano and C. Silverstein. New Joy of Gay Sex. N. Y. 1992.

75См об этом подробнее: M. Thompson, ed. Leatherfolk. Radical Sex, People, Politics, and Practice. Boston: Alyson, 1991; T. Jacques with Dr. D. M. Hamilton Sniffer. On the Safe Edge. A Manual for SM Play. Toronto: Whole SM Publishing, 1993; I. Dominguez, Jr. Beneaththe Skins. The NewSpiritandPoliticsof the Kink Community. Los Angeles: Daedalus, 1994.

76 R. J. Stoller. Pain and Passion: A Psychoanalyst Explores the World of S&M. NY: Plenum Press, 1991.

77К. Е. Ernulf and S. M. Innala. Sexual bondage: a review and unobtrusive investigation. ASB, 1995, vol. 24, № 6, pp. 631—654.

78S. M. Innala, К. Е. Ernulf. Understanding male homosexual attraction: An analysis of restroom graffitti. Journal of Social Behavior and Personality, 1992, vol. 7, № 3, pp. 503-510.

79E. Mordden. Buddies. NY: St. Martin's Press, 1986, p. 147.

80B. Thompson. Sadomasochism. PainfulPerversionor Pleasurable Play? London: Cassell, 1994.

81F. Picano and C. Silverstein. New Joy of Gay Sex, preface.

НАСЛЕДНИЦЫ САФО

1 Chloe plus Olivia. An Anthology of Lesbian Literature from the Seventeenth Century to the Present. Compiled and Edited by Lillian Faderman. N. Y. : Viking, 1994, p. 549.

2J. Grahn. Another Mother Tongue. Gay Words, Gay Worlds. Boston: Beacon Press, 1984, p. XI.

3 M. Wittig. The Straight Mind and Other Essays. Boston: Beacon press, 1992, p. 29.

4Там же, р. 32.

5J. Butler. Gender Trouble: Feminism and the Subversion of Identity, N. Y. : Routledge, 1990, pp. 120-121.

6J. Butler. Imitation and gender insubordination. In: Lesbian and Gay Studies Reader. Ed. by H. Abelove, M. A. Barale, D. M. Halperin. NY: Routledge, 1993, pp. 312-313.

7A. Rich. Compulsory heterosexuality and lesbian existence. In: Lesbian and Gay Studies Reader, pp. 227—254.

8 M. Nichols. Lesbian Sexuality. In: Lesbian Psychologies. Explorations and Challenges. Ed. by the Boston Lesbian Psychologies Collective. Urbana: Univ. of Illinois Press, 1987, p. 97—98.

9 См. об этом: L. Nead. Female Nude. Art,Obscenity and Sexuality. L. : Routledge, 1992.

10 Бакунина Е. Любовь к шестерым. В кн. : Анна Map. Женщина на кресте. Екатерина Бакунина. Любовь к шестерым. Тело. М. : «Мистер Икс». 1994. С. 261.

п Черникова Е. Золотая ослица. Роман-аллюзия о любви и посмертной жизни, написан женщиной, в России, на отече-ственном мужском материале. М. : Присцельс, 1997.

12М. Т. Saghir and E. Robins. Male and Female Homosexuality: A Comprehensive Investigation. Baltimore: Williams and Witkins, 1973.

13 См. : В. Martin. Lesbian identity and autobiographical difference[s]. In: Lesbian and Gay Studies Reader, pp. 274—293.

14См. подробнее: J. Nestle, ed. The Persistent Desire. A Femme-ButchReader. Boston:Alison1992;K. Jay,ed. DykeLife. A Celebration of the Lesbian Experience. NY: Basic books, 1995; J. T. Wood. Gender and relationship crises: contrasting reasons, responses, and relational orientations. In: R. Jeffrey Ringer, ed. Queer Words, QueerImages. CommunicationandtheConstructionof Homosexuality, NY: New York Univ. Press,1994; A. Stein, ed. Sisters, Experts, Queers. Beyond the Lesbian Nation. NY: Penguin books, 1993.

15В. М. Boyd. The Revolution of Little Girls. A Novel. Knopf, 1991, p. 13.

16J. Cordova. Butches, lies, and feminism. The Persistent Desire, pp. 272-292.

17 L. MacCowan. Re-collectinghistory, renaminglives. The Persistent Desire, pp. 454—455.

18 R. Tsui. Who says we don't talk about sex? The Persistent Desire, p. 387.

19Ньюджент Б. Город мальчиков. Короткая лесбийская проза. Тверь. KOLONNA Publication. С. 52.

20Там же. С. 54.

21Там же. С. 76-77.

22См. обзорные статьи К. M. G. Schreurs. Sexuality in lesbian couples: the importance of gender. Annual Review of Sex Research, 1993, vol. IV, pp. 49—66;S. Herbert. Lesbian sexuality R. L. Klinger. Lesbian couples. Textbook of Homosexuality and Mental Health, pp. 745-741 and 339-351.

23A. S. Bryant and Demian.

24Blumstein,P. and Schwartz, P. American Couples:Money, Work, Sex. N. Y. : Morrow, 1983.

25S. zur Nieden. Weibliche Ejakulation. Variationen zu einem uralten Streit der Geschlechter. Stuttgart: Enke 1994. 490

26Павлова В. Небесное животное. Стихи. М. : Золотой век, 1997. С. 36; там же. С. 30.

27 A. Akkermann,S. Betzelt,G. Daniel. Nackte Tatsachen. Ergebnisse eines lesbischen Forschungsprojekts. Zeitschrift fur Sexualforschung, 1990, 3. Jg. , Heft 1, SS. 1-24.

28Лепкова Я. Женская любовь. Cosmopolitan, 1997, июнь. С. 98.

29Bryant and Demian.

30См. : М. Kirkpatrick. Lesbians as parents. Textbook of Homosexuality and Mental Health, ch. 21; Green, R. et al. Lesbian mothers and their children: a comparison with solo parent heterosexual mothers and their children. ASB, 1986, vol. 15, № 2, pp. 167—184.

31См. : L. MacPirke, ed. There's Something I've Been Meaning to Tell You. Tallahassie, Fl. : The Naiad Press, Inc. , 1989.

32Там же. С. XV.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------

• Сканирование, распознавание, проверка орфографии и оформление - Алек.
  
  
  
  
  
  

М. Rochlin. The heterosexual questionnaire. In: M. S. Kimmel and M. A. Messner. Men's Lives. NY: Macmillan, 1989, pp. 504-505

E. Stein. Conclusion: the essentials of constructionism and the construction of essentialism. In: E. Stein, ed. Forms of Desire: Sexual Orientation and the Social Constructionist Controversy. NY: Routledge, 1992, pp. 350-351.

F. Klein. The need to view sexual orientation as a multivariable dynamic process: a theoretical perspective. In: D. P. McWhirter, S. A. Sanders, J. M. Reinisch, eds. Homosexuality / Heterosexuality. Concepts of Sexual Orientation. NY: Oxford University Press, 1990, p. 280.

49

The Complete Dictionary of Sexology. New Expanded Edition. R. T. Francoeur, editor-in chief. NY: Continuum, 1995, p. 470.

W. R. Dynes. Color symbolism. W. R. Dynes, et al. Encyclopedia of Homosexuality, vol. 1, NY: Garland,1990, pp. 249-250. (В дальнейшем EH. )

C. Beurdeley. L'amour bleu. Die homosexuelle Liebe in Kunst und Literatur des Abendlandes. Koln, 1977.

См. : E. Stein, ed. Forms of Desire: Sexual Orientation and the Social Constructionist Controversy. NY: Routledge, 1992.

Историю изучения гомосексуальности см. : R. Lautmann (Hg. ). Homosexualitat / Handbuch der Theorie- und Forschungsgeschichte. Frankfurt: Campus Verlag, 1993.

См. подробнее: Энгельштейн Л. Ключи счастья. Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX—XX веков. М. : Терра, 1996. Гл. 4.

Фрейд 3. Три очерка по теории сексуальности. 3. Фрейд. Психология бессознательного. Сборник произведений. М. : Просвещение, 1989. С. 130.

Там же. С. 129-130.

Там же. С. 130.

Там же. С. 129.

Фрейд А. Норма и патология детского развития. В кн. : А. Фрейд, 3. Фрейд. Детская сексуальность и психоанализ детских неврозов. СПб. , В. -Е. Институт психоанализа, 1997. С. 335.

Фрейд 3. Три очерка по теории сексуальности. С. 183.

S. Freud. On the mechanism of paranoia. Standard Edition of the complete psychological works. L. , Hogarth, vol. XII, p. 61.

ФрейдЗ. Г-жеN. N. —Избранное. Т. 1. L. :Overseas Publications, 1969. С. 346-347.

P. Bahnen. Wilhelm Reich. In: R. Lautmann (Hg. ) Homosexua¬litat, S. 192.

Bieber, et al. Homosexuality: A Psychoanalytic Study. NY: Basic Books, 1962.

E. Hooker. The adjustment of the male overt homosexual. Journal of Projective Techniques, 1957, vol. 21, pp. 29—30. О том, как делалась эта работа, см. : W. D. Legg. Homophile Studies in Theory and Practice. San Francisco: ONE Institute press, 1994, pp. 159-161.

См. : С. W. Socarides. Homosexuality. N. Y. : Jason Aronson, 1978; его же. Homosexuality: A Freedom Too Far. Phoenix: Adam Margrave Books, 1995.

Morgenthaler. Homosexualitat,Heterosexualitat,Perversion. Frankfurt/M. -Paris, 1994.

M. Dannecker und R. Reiche. Der gewohnliche Homosexuelle. Eine soziologische Untersuchung uber mannliche Homosexuelle in der Bundesrepublik. Frankfurt/M: S. Fischer, 1974.

R. C. Friedman. Male Homosexuality: A Contemporary Psychoanalytic Perspective. New Haven: Yale University Press, 1988. 454

1 А. С. Kinsey, W. В. Pomeroy, С. Е. Martin. Sexual Behavior in the Human Male. Philadelphia: Saunders, 1948; A. C. Kinsey, W. B. Pomeroy, С. Е. Martin, et al. Sexual Behavior in the Human Female. Philadelphia: Saunders, 1953. В 1979 г. Ин¬ститут Кинзи опубликовал новые таблицы результатов интервью 1938—1963 гг. , пересчитанных на компьютерах по наиболее реп¬резентативной части выборки (P. H. Gebhardt and А. В. Johnson. The Kinsey Data: Marginal Tabulations of the 1938—1963 Interviews Conducted by the Institute of Sex Research. Philadelphia: Saunders, 1979). Общую оценку эмпирических данных и теории Кинзи относительно гомосексуальности см. : D. P. McWhirter, S. A. Sanders, J. M. Reinisch eds. Homosexuality/Heterosexua-lity. Concepts of Sexual Orientation. NY: Oxford University Press, 1990. Данные Кинзи подвергают вторичному анализу под новы¬ми углами зрения. См. : P. H. van Wick and С. S. Geist Psy-chosocial development of heterosexual, bisexual, and homosexual behavior. Archives of Sexual Behaviour (дальше — ASB). ASB, 1984, vol. 13, № 6, pp. 505-544; R. Blanchard and A. F. Bo-gaert. Biodemographic comparisons of homosexual and heterosexual men in the Kinsey interview data. ASB, 1996, vol. 25, № 6, pp. 551-579.

E. O. Laumann, J. H. Gagnon,T. Michael,et al. Social Organization of Sexuality: Sexual Practices in the United States. Chicago: University of Chicago Press, 1994.

Wellings, J. Field, A. Johnson, et al. Sexual Behaviour in Britain: The National Survey of Sexual Attitudes and Lifestyles. London: Penguin, 1994.

Spira, N. Bajos, A. Bejin, et al. Les Comportements sexuels en France. Paris: La documentation Francaise, 1993.

См. : Sexual Behaviour and HIV/AIDS Risk in Europe. A European Bank of Indicators (EBI-AIDS) for Making Comparative Analyses. London: Francis and Taylor, 1996.

6

• Реклама на сайте