|
|
Георгий Иванович Чулков
Тайна любви«Стоитъ среди васъ Н?кто
Котораго вы не знаете».
Іоаннъ. Еванг. I гл., 26 ст.
IИзв?стный апологетъ семьи В. В. Розановъ любитъ называть себя въ своихъ статьяхъ «добрымъ буржуа» – и всегда, когда ему приходится касаться вопроса о собственности, онъ остается в?ренъ себ? и утверждаетъ собственность какъ начало неприкосновенное. Этотъ писатель среди «своихъ талантливыхъ» темъ представляется мн? челов?комъ проницательнымъ и посл?довательнымъ, и не случайно у него такъ сильно развиты эти два чувства: чувство семьи и чувство собственности. Да, семьянина непрем?нно потянетъ къ своему дому и своей земл? и онъ ревниво будетъ смотр?ть на своего сос?да и посп?шитъ огородить свое жилище высокимъ заборомъ.
Еще ран?е Розанова на внутреннюю, интимную связь семьи и собственности указалъ Ницше. Но Ницше, впрочемъ, сурово разд?ляетъ тему брака отъ темы семьи. «Учрежденіе никогда не основываютъ на идіосинкразіи – говоритъ Ницше – бракъ не основываютъ на „любви“ – его основываютъ на половомъ инстинкт?, на инстинкт? собственности (жена и ребенокъ, какъ собственность), на инстинкт? властвованія»…
При сопоставленіи этихъ темъ – семья и собственность – становится очевиднымъ, что проблема соціализма вовсе не только формально-соціологическая, но и проблема религіозная. Оказывается, что если любовь раскрывается, какъ начало семейное, т. е. если полъ утверждаетъ себя въ д?торожденіи, то всл?дъ за такимъ утвержденіемъ – по какому-то метафизическому и психологическому закону – влечется и утвержденіе, закр?пленіе чувства собственности.
Итакъ, семьянинъ по природ? своей всегда собственникъ, и намъ, освободившимся въ сознаніи своемъ отъ власти вещей, необходимо подвергнуть р?шительной критик? семью, какъ начало, угрожающее желанному намъ ускоренію историческаго процесса.
Семья современная, т. е. непрем?нно буржуазная семья, уже не разъ разсматривалась критически съ вн?шней стороны. Марксъ, Энгельсъ, Бебель, Каутскій и многіе иные соціалисты подвергли блестящему и остроумному анализу институтъ семьи и показали съ достаточной очевидностью непрем?нную связь буржуазной семьи съ проституціей: право собственности, поощряя счастливыя и сытыя пары къ размноженію новыхъ и новыхъ м?щанъ, въ то же время толкаетъ въ публичный домъ и на улицу т?хъ голодныхъ д?вушекъ, которыя не им?ли счастья заручиться супругомъ.
Но блестящій анализъ семейнаго института, сд?ланный соціалистами-позитивистами, совершенно не касается сущности семьи, а пожалуй также и сущности собственности. Эта поверхностность соціологовъ обнаруживается тогда, когда они думають найти разр?шеніе проблемы семьи въ коллективистическомъ обществ?, мечтая, что новый соціальный принципъ регулированія интересовъ спасетъ сущность брачныхъ отношеній.
Современный соціалъ-демократъ, пожалуй, даже не безъ гордости скажетъ: мы, в?дь, не коммунисты какіе-нибудь, мы не станемъ отнимать у индивидуума одежды и утвари: только орудія и средства производства должны быть въ рукахъ соціалистическаго общества, а все остальное приложится, – а потому и семья, освобожденная юридически и обезпеченная экономически, не погибнетъ, а расцв?тетъ въ новомъ обществ?.
Но пожелаемъ ли мы этого расцв?та семьи и до-рожимъ ли мы т?мъ «своимъ кускомъ», которымъ манятъ насъ? Соглашаясь всец?ло съ соціалистами, пока ихъ разсужденія не выходятъ за пред?лы соціологіи, я перестаю ихъ понимать, когда тема семьи и собственности явно д?лается темой религіозной, т. е. когда разр?шеніе интересующей насъ проблемы уже не зависитъ отъ того или иного механическаго устроенія общества, а всец?ло зависитъ отъ личности и входитъ въ насъ, какъ острый вопросъ религіознаго сознанія.
Наступаетъ душевный кризисъ: челов?къ перестаетъ желать семьи и вм?ст? перестаетъ желать своего дома. Это новое нежеланіе семьи вовсе не тотъ вульгарный и неумный уходъ отъ семьи въ проституцію и развратъ безъ любви, которые мы наблюдаемъ въ м?щанскомъ обществ?, а исходъ въ новую любовь, которая уже свободна совершенно отъ узъ механической общественности. Соціализмъ оказывается необходимымъ моментомъ для реализаціи этой новой любви, потому что только при немъ индивидуумъ освобождается отъ власти вещей, но соціализмъ еще не все: имъ еще не все дано.
Если Марксъ и его посл?дователи, въ силу своей религіозно-философской сл?поты, не понимали, что тема брака выходитъ иэъ сферы соціологіи, то съ другой стороны – теологи, метафизики и мистики нер?дко впадали въ другое заблужденіе, в?руя, что роковая проблема можетъ разр?шиться помимо т?хъ путей, по коимъ влачится всемірная исторія.
Брезгливое отношеніе къ соціализму, какое мы наблюдаемъ и у н?которыхъ современныхъ теологовъ, свид?тельствуетъ о чрезвычайномъ легкомысліи этихъ писателей. Эти писатели, несмотря на непрестанные разговоры о синтез? духа и плоти, трусливо уходятъ отъ того желаннаго намъ религіознаго реализма, который раскрываетъ смыслъ и мистическое содержаніе грядущаго и желаннаго намъ коммунистическаго общества.
И такъ, или мы должны утвердить себя въ безусловномъ аскетизм?, отрицая всякій смыслъ въ историческомъ процес?; или мы должны признать вм?ст? съ Соловьевымъ, что «соціализмъ является, какъ сила, исторически оправданная».
Т?, которые мыслятъ себ? соціализмъ, какъ начало статическое, какъ благополучное устроеніе челов?чества, какъ счастливый «муравейникъ», мыслятъ ненаучно и по существу вульгарно: соціализмъ принимается нами только въ его движеніи, т. е. постольку, поскольку онъ разлагаетъ устои буржуазнаго общества и освобождаетъ челов?ка отъ власти вещей.
Съ другой стороны, мы не в?римъ, какъ в?рятъ н?которые соціалисты-позитивисты, что существуетъ будто бы въ возможности какая-то форма коллективистическаго общества, при которой самъ собою разр?шается вопросъ о семь?. Такой формы н?тъ, и быть не можетъ: даже безусловное отрицаніе всякаго права на собственность опред?ляетъ только съ вн?шней стороны природу новаго брачнаго союза. Мы же интересуемся въ данномъ случа? не только вн?шними формальными условіями, въ которыхъ осуществится новая любовь и новыя брачныя отношенія, но и сущностью этихъ отношеній; мы желаемъ, если не разр?шить, то по крайней м?р? поставить тему: любовь и бракъ при св?т? современнаго религіознаго сознанія, какъ мы понимаемъ его.
Итакъ, мы принимаемъ, что среда, въ которой возможно будетъ создать новую формусвободнаго любовнаго союза, есть среда общества коммунистическаго. Самъ по себ? – разум?ется – соціализмъ ничего положительнаго внести не можетъ въ область Эроса, но уничтоженіе буржуазныхъ экономическихъ отношеній освободитъ личность отъ вн?шнихъ механическихъ преградъ и откроетъ для нея свободные пути для взаимод?йствія съ челов?чествомъ. Но ненадо быть пророкомъ, чтобы предсказать, что будущее общество, утомленное и осл?пленное исторіей, не сум?етъ сразу найти тотъ первоисточникъ любовной энергіи, который является единственнымъ началомъ, способнымъ соединить челов?чество, утверждая его, а не порабощая. Ч?мъ же характеризуется это единое начало и въ чемъ же смыслъ любви? Вл. Соловьевъ утверждалъ, что смыслъ любви заключается въ процесс? становленія отъ множественности къ единству, и это утвержденіе его – мудрое по существу – не только опред?ляетъ идею любви, но и предр?шаетъ природу того единаго начала, ко-торое соединяетъ людей. Природа этого начала – природа богочелов?ческая. Развитіе любовныхъ и брачныхъ отношеній лучше всего характеризуется, какъ уходъ изъ дурной безконечности (д?торожденіе) въ безконечность истинную (утвержденіе абсолютнаго начала въ личности и личности въ абсолют?). Интеграція челов?чества въ любви не противор?читъ истинному индивидуализму, который не боится религіозной общественности. Мы всегда исходимъ изъ идеи посл?дняго освобожденія и утвержденія личности и оставаясь въ этомъ смысл? индивидуалистами – ищемъ путей для наилучшаго осуществленія этого волевого устремленія. Но такъ какъ ничто такъ не утверждаетъ личности, какъ любовь, и такъ какъ въ то же время любовь нельзя мыслить вн? взаимод?йствія между собой личностей, то мы естественно должны прійти къ выводу, что истинный индивидуализмъ ведетъ насъ къ соборности.
Сознавая, что сизигическая природа любви требуетъ внутренняго взаимод?йствія личностей, мы не можемъ доказать безусловной необходимости любви парной. То, что христіанская культура выдвинула эту форму брака, какъ единственно возможную, вовсе не доказываетъ, что она является посл?дней и исключительно желанной формой любовныхъ отношеній. Если половая любовь мужчины и женщины им?етъ особый метафизическій смыслъ и мистическое значеніе въ момент? посл?дняго погруженія въ хаосъ страсти, это еще не значитъ, что и бракъ долженъ носить непрем?нно форму парнаго союза: бракъ сложн?е и значительн?е, ч?мъ простая страсть двухъ индивидуумовъ.
Формы любви – безконечно-разнообразны, но всегда желаннымъ моментомъ истинной любви является исходъ изъ «эгоизма вдвоемъ», изъ любви парной къ любви вселенской. Если же мы желаемъ утвердить себя въ томъ индивидуализм?, который ищетъ опоры въ себ? самомъ вн? религіозной общественности, то намъ необходимо ради посл?довательности отказаться и отъ парной любви для любви уединенной, для самовлюблен-ности. Самовлюбленность, какъ полюсъ, противоположный полюсу любви вселенской, им?етъ свой смыслъ, опред?ляя истинную природу декадентства. Отсюда глубокое различіе двухъ теченій въ современной поэзіи. Я говорю о поэзіи, какъ о музыкальномъ выраженіи сокровенныхъ религіозныхъ переживаній, ибо «музыка – какъ училъ Платонъ – есть знаніе любви въ области ритма и гармоніи». Тема любви и тема музыки связаны между собой по существу.
Только путемъ возсозданія музыки и ритма возможно внести начало Эроса въ сложность жизни. Надо ли это? Вс123; ли элементы жизни достойны Эроса? Я полагаю, что отв?тъ на этотъ вопросъ долженъ быть положительный. Если мы желаемъ соэдать ц?льное міроотношеніе, намъ нельзя высоком?рно обходить ту или иную область жизни, какъ недостойную нашей личности: такихъ областей н?тъ. Не принявъ міра даннаго, мы однако – утверждаемъ міръ желанный, но в?дь – этотъ міръ потенціально эаложенъ въ элементахъ міра эмпирическаго. Не новый міръ надо создавать, а въ корн? изм?нить природу этого міра: изначальные элементы пріобр?тутъ совершенно иное значеніе и по иному раскроются въ нашей душ?. Такъ мы принимаемъ міръ вторымъ пріятіемъ[1].
Богочелов?ческій путь раскрывается двусторонне: объективно и формально онъ совпадаетъ съ «прогрессомъ»,если посл?дній разсматривать въ безм?рно-ускоренномъ процесс? становленія. «Прогрессъ» превращается въ «непрерывную революцію». Но – разум?ется – это только вн?шняя сторона становленія міра къ началу абсолютному. По существу путь богочелов?чества – путь любви. Итакъ, непрерывная и непримиримая борьба съ началомъ механическимъ, во-имя начала музыкальнаго, и – съ другой стороны – устремленіе къ интеграціи міра въ Эрос?.
Да: «стоитъ среди васъ Н?кто, котораго вы не знаете» – вотъ во истину в?чный укоръ пророка намъ – сл?пцамъ; въ любви мы чаемъ узнать таинственное лицо Единаго Начала и чрезъ Него самихъ себя, въ нашей полнот?, утверждая въ себ? изначальную силу любви.
Да! Съ нами Богъ, – не тамъ въ шатр? лазурномъ,Не за пред?лами безчисленныхъ міровъ,Не въ зломъ огн? и не въ дыхань? бурномъ,И не въ уснувшей памяти в?ковъ.Онъ зд?сь теперь, – средь суеты случайной,Въ поток? мутномъ жизненныхъ тревогъ.Влад?ешь ты всерадостною тайной:Безсипьно зло; мы в?чны; съ нами Богъ!И вотъ основная наша тема – антиномія свободы и необходимости – находитъ себ? разр?шеніе въ любви. Трагическое столкновеніе личности съ закономъ раскрывается въ св?т? сознанія, что Богъ, т. е. любовь, «не тамъ въ шатр? лазурномъ, не за пред?лами безчисленныхъ міровъ, а здесъ, теперъ». Привходитъ новая Радость подобно тому, какъ въ Девятой Симфоніи Бетховена финальная часть пронизывается лучами религіознаго д?йствія, которое прозр?ваетъ въ хор? Вя чеславъ Ивановъ. И мы вторимъ Шиллеру:
Прочь вражда съ земного круга!Породнись душа съ душой
IIСмыслъ любви заключается не только въ процесс? становленія отъ множественности къ единству, но и въ утвержденіи такого начала, которое разлагаетъ окружающую насъ среду, которое разрушаетъ механическую общественность. Любовь – это Неувядэдощая Роза. Ея чары разбиваютъ вс? замки и раздробляютъ вс? ц?пи. Ни въ одномъ в?к? такъ не торжествовало начало иэм?реннаго жел?за, принципъ вн?шняго равнов?сія, какъ въ минувшемъ XIX в?к?. Необходимо противопоставить такой мертвой культур? опытъ любви и любовнаго союза.
Если мы признаемъ, что природа любви не только существенно отличается отъ т?хъ элементовъ жизни, которые опред?ляютъ канву, «нормальной» общественной жизни, но и эаключаетъ въ себ? н?что прямо враждебное этимъ элементамъ, мы поймемъ значеніе любви, какъ начала анархическаго. Въ самомъ д?л? наша механическая общественность характеризуется идеей права и регулируется вн?шними нормами государственнаго порядка и соціальнаго уклада. Но какія нормы и какое право им?ютъ силу въ области любви? Вотъ почему любовь для насъ прежде всего чудо и вотъ почему природа ея не принадлежитъ кругу т?хъ переживаній, которыя связываютъ насъ съ міромъ подзаконнымъ.
Любовь притягиваетъ къ себ? и одновременно отталкиваетъ. Она требуетъ всего и не мирится съ компромиссами. Она безусловна. Быть въ любви это значитъ не принять міра даннаго и утвердить міръ чудесный.
Не смотря на грохотъ машиннаго «прогресса» мы сум?емъ уловить «дыханіе» любви. И это исц?ляющее дыханіе уже носитъ въ себ? залогъ того Эроса, который смахнетъ в?яніемъ своихъ крыльевъ пыль съ лица челов?ческаго. Природа влюбленности только что обручившихся во истину тождественна съ тою влюбленностью, которая присуща Земл?, стремящейся къ Всеединству.
Многіе не понимаютъ, какая сила заложена въ природ? любви. Но Платонъ понималъ ея могущество. «Еслибъ какъ-нибудь – говоритъ онъ: – могли существовать народъ или войско, состоящіе только изъ влюбленныхъ, то этотъ народъ бол?е другихъ любилъ бы доброд?тель и ненавид?лъ бы порокъ. Люди, соединенные такимъ образомъ, хотя бы въ меньшинств? могли бы въ сраженіи поб?дить весь міръ… Всякій скор?е предпочтетъ умереть на м?ст?, ч?мъ покииуть въ опасиости своего возлюбленнаго».
Н?тъ ничего реальн?е любви, н?тъ ничего изначальн?е пола: эти дв? сущности, или два аспекта единой сущности, являются нашими водителями на путяхъ жизни. Мы исходимъ изъ этого реальнаго опыта (и объективно даннаго) и утверждаемъ: любовь-влюбленность – вотъ то единое Начало, которое можетъ замкнуть распавшійся хороводъ челов?чества. Сила любви параллельна той сил?, которую Евангеліе называетъ силою Святого Духа. «Духъ дышитъ, гд? хочетъ, и голосъ его слышишь, а не знаешь, откуда приходитъ и куда уходитъ: такъ бываетъ со всякимъ, рожденнымъ отъ Духа».
Такъ и любовь: ея голосъ, ея нап?вы, ея ритмическія движенія въ пляск? мы познаемъ нежданно. И неизв?стно, откуда она приходитъ и куда уходитъ,
Но настанетъ время и все тайное станетъ явнымъ. Такъ антиномія свободы и необходимости разр?шается, въ любви, т. е. – иными словами: гд? Духъ Святой, тамъ свобода, тамъ чудо, тамъ все дозволено, и ничто не обладаетъ личностью. Если личность утверждаетъ себя въ любви, міръ изм?няется для нея. Банальное, ходячее выраженіе-«влюбленному все кажется въ розовомъ св?т?» – пріобр?таетъ особенный смыслъ, когда мы им?емъ опытъ высшей формы любви. Мученики, сожигаемые на кострахъ, испытывали высокое блаженство: такова была сила влюбленности; таковъ былъ «розовый св?тъ, св?тъ новой зари, которую имъ дано было увид?ть». И эти «влюбленные» не только вид?ли новый св?тъ, они слышали новую музыку, «п?ніе ангельское». И не эта ли муэыка опьяняетъ насъ, когда в?ютъ красныя и черныя знамена и баррикады обагряются жертвенной кровью?
Любовь всегда находитъ свое выраженіе въ музык?. И Шекспиръ былъ правъ, влагая въ уста одного изъ своихъ героевъ ув?ренія, что «движенія души темны, какъ ночь», у т?хъ,
«Кто музыки не носитъ самъ въ себ?»…
III«Стоитъ среди васъ Н?кто, Котораго вы не знаете». Онъ невидимой рукой касается вашихъ глазъ, и вы начинаете прозр?вать въ лепесткахъ и въ стебляхъ новую тайну; Онъ касается вашихъ устъ, и они – опаленные – жаждутъ новыхъ и новыхъ непонятныхъ прикосновеній; Онъ чертитъ кругъ на песк?, и камни выпадаютъ изъ рукъ лицем?ровъ… Неизв?стный идетъ какимъ-то в?рнымъ путемъ, и вы идете за Нимъ, но рядомъ влачится смерть. Не то благогов?йно, не то насм?шливо древніе индусы давали богу смерти Шив? въ атрибутъ между прочимъ и фаллическій знакъ, лингамъ, символъ рожденія. Въ самомъ д?л? рожденіе не равноц?нно ли смерти, и д?торожденіе не равноц?нно ли убійству? Но намъ необходимо найти не эквивалентъ смерти, т. е. продолженіе рода (дурная безконечность), а то, что поб?ждаетъ смерть, т. е. то, что не-плоско, не-механично, т. е. любовь, такъ какъ ц?ль любви – безсмертіе.
Мы влюблены въ Афродиту Небесную, Мадонну, Беатриче, Сольвейгъ, Прекрасную Даму, – быть можетъ – Лауру, но рядомъ возникаетъ Афродита иная, Коринна, Фіаметта и даже Морэлла.
Морэлла! «Principium individuationis, т. е. представленіе о томъ тождеств?, которое въ самой смерти остается или утрачивается не навсегда, было для меня постоянно вопросомъ высокаго интереса», – говоритъ Эдгаръ По, пов?ствуя о великой тайн? безсмертія ложнаго и безсмертія истиннаго. Въ сущности, вс? Коринны и Фіаметты всегда обречены на судьбу Морэллы. И каждый поц?луй нашъ влечетъ ихъ одновременно къ смерти и къ дурному безсмертію.
Но нашъ посл?дній скептицизмъ заставляетъ насъ заподозрить не только Фіаметту, но и Беатриче. В?дь, не случайно, когда Данте прошелъ черезъ вс? круги ада и ангелы стерли съ его чела сл?ды гр?ховъ, когда онъ перешагнулъ черезъ очистительный огонь и Беатриче встр?тила его грозной и суровой р?чью, неслучайно въ голос? Благородн?йшей слышится не только справедливость, но и ревность, женская ревность.
Если и Беатриче ревнуеть, мы должны сд?лать посл?дній и страшный выводъ: н?тъ Безсмертной Любовницы, есть только Безсмертная Любовь. Сл?довательно, мы должны искать не Единую, а Двуединую, чтобы создать в?чную Троицу. Итакъ въ троиц? полагается начало религіозной общественности и посл?дняя правда безсмертія[2]. Въ троиц?, какъ изначальной форм? соборности, раскрывается впервые любовь (красота), безусловно тождественная и неизм?нная себ?. Проблема троицы осложняется вопросомъ о соотношеніи половъ. Единственнымъ разр?шеніемъ этого рокового вопроса мн? представляется признаніе первоначалънаго единства пола. Наша первобытная природа – учитъ Платонъ – была едина и мы были совершенны. Стремленіе къ этому единству называется «Любовью». И такъ, и женское, и мужское начала потенціально находятся въ равнов?сіи въ каждой личносми, и только въ индивидуум?, т. е. въ эмпирической видимости, мы наблюдаемъ разд?льность пола. Сочетанія внутри брачнаго союза свободны въ смысл? соотношенія мущинъ и женщинъ. Но основнымъ принципомъ любовнаго союза долженъ быть принципъ ц?ломудрія. Въ случаяхъ нарушенія этого принципа любовь не утверждается, а (въ лучшемъ случа?) ведетъ къ дурной безконечности, т. е. къ д?торожденію. Знаю, что зд?сь мои разсужденія пріобр?таютъ характеръ антиномическій, но разр?шеніе этихъ посл?днихъ антиномій лежитъ вн? плоскости логики и философіи.
Идейной антиномичности соотв?тствуетъ антиномичность и реальная. Въ эмпирической брачной троиц? не осуществляется равнов?сія любви: отсюда – литургическая жертва и раскрытіе любви, какъ начала трагическаго. Это уже постигалъ, провид?лъ Достоевскій. Такова, напр., любовь Настасьи Филипповны, Идіота и Аглаи. Зд?сь на-лицо три личности, но исхода н?тъ, потому что вс? они только смутно предчувствуютъ возможность новаго тайнод?йствія (сильн?е всего чувствуетъ князь и слаб?е другихъ Аглая). Они вс? погибаютъ, хотя Настасья Филипповна уже д?лала шагъ навстр?чу новой любви. Прочтите ея письма къ Агла?. Она пишетъ своей мнимой соперниц?: «я въ вась влюблена». И дал?е: «Знаете, мн? кажется, вы даже должны любить меня. Для меня вы тоже, что и для него: св?тлый духъ, ангелъ не можетъ ненавид?ть, не можетъ и не любить. Можно ли любить вс?хъ, вс?хъ людей, вс?хъ своихъ ближнихъ», – я часто задавала себ? этотъ вопросъ? Конечно, н?тъ, и даже неестественно. Въ отвлеченной любви къ челов?честву любишь почти всегда самаго себя. «Но это намъ невозможно, а вы другое д?ло». – «Вы одн? можете любить безъ эгоизма, вы одн? можете любить не для себя самой, а для того, кого вы любите».
Но въ посл?днее знаменательное свиданіе вс?хъ трехъ вдругъ раскрывается безнадежный сумракъ отчаянія. Одинъ только «князь» видитъ, кажется, лицо Неизв?стнаго, а эти дв? женщины уже ничего не видятъ.
Но если прошлые в?ка и современность искали исхода изъ этого трагизма путемъ обмана, изм?ны, убійства и самоубійства, будущее открываетъ новую возможность, и уже теперь полагается начало этой возможности. Это пріятіе любви вторымъ ц?ломудреннымъ пріятіемъ: въ немъ печаль уравнов?шивается добровольной жертвой и поц?луй пріобр?таетъ необычайное значеніе религіозной радости.
IVЛюбовь враждебна не только началу механическому и – въ частности – правовымъ и соціальнымъ нормамъ, но и обязательнымъ моральнымъ нормамъ. Такъ утверждаетъ себя духъ революціи въ твердыняхъ «высшаго закона». Когда Іисусъ однажды возлежалъ на пиршеств? въ город? Наин?, къ нему пришла гр?шная женщина и принесла алавастровой сосудъ съ м?ромъ. Женщина стала на кол?ни передъ Іисусомъ и обливала Его ноги слезами, отирала ихъ своими волосами, ц?ловала и мазала м?ромъ. Іисусъ сказалъ про нее: прощаются гр?хи ея многіе за то, что она возлюбила много. Подобныхъ пов?ствованій о безм?рной любви-влюбленности много въ евангеліяхъ. Смыслъ этихъ пов?ствованій ясенъ: влюбленность по самой изначальной природ? своей «не отъ міра сего». Поэтому, кто не принимаетъ міра даннаго для в?чной жизни, а не для смерти, долженъ вступить на единственный путь спасенія, т. е. на путь любви. Тогда моральныя «вел?нія» отпадаютъ, отметаются прочь. «Можете ли заставить сыновъ чертога брачнаго поститься, когда съ нимъ женихъ?» – говоритъ Іисусъ. И онъ же учитъ: «Запов?дь новую даю вамъ, да любите другъ друга; какъ Я возлюбилъ васъ, такъ и вы да любите другъ друга». (Іоаннъ. Ев. 13 гл., ст. 34). Женщин?, «взятой въ прелюбод?яніи» Іисусъ сказалъ: «Я не осуждаю тебя». Иначе Онъ не могъ сказать, потому что идея прелюбод?янія не вм?щается въ кругъ т?хъ религіозныхъ сужденій, которыя высказывались Іисусомъ и его в?рными. Евангельское ученіе о любви сводится къ одному утвержденію: любовь – чудо, и потому въ ней и чрезъ нее все позволено. Духъ Святой – водитель на путяхъ новозав?тной любви-влюбленности. Ц?лованіе символъ новой любви, новой радости, печать совершеннаго исполненія. Эта таинственная любовь непонятна для т?хъ, кто связалъ себя кр?пкими узами съ этимъ подзаконнымъ міромъ. Отсюда «разд?леніе», которое Іисусъ принесъ въ міръ. «Если міръ васъ ненавидитъ, знайте, что Меня прежде васъ возненавид?лъ. Если бы вы были отъ міра, то міръ любилъ бы свое; а какъ вы не отъ міра, но Я избралъ васъ отъ міра, потому ненавидитъ васъ міръ». (Іоаннъ, Ев. 15 гл., 18 и 19 ст.).
Поц?луй – какъ символъ любви, о которомъ такъ часто говорятъ апостолы – связанъ непосредственно съ чистой сущностыо пола. Природа поц?луя заключаетъ въ себ? потенціально вс? формы полового общенія. Ограниченія, которыя индивидуумъ ставитъ свободно самъ себ? въ этой области Эроса, могутъ опред?ляться различными психологическими моментами. Но единственно в?рный принципъ, утверждающій ц?ломудріе – это принципъ сохраненія и спасенія личности. Одно и то же д?йствіе можетъ им?ть противоположное значеніе и различную религіозную ц?нность. И первый поц?луй, и посл?дній могутъ погашать личность въ изначальной, безликой страсти, въ темномъ хаос?, и наоборотъ тотъ же поц?луй можетъ освобождать личность отъ власти хаоса и утверждать ее до конца. Ц?ломудріе – не аскетизмъ. Аскетизмъ запрещаетъ, ц?ломудріе очищаетъ; аскетизмъ убиваетъ, ц?ломудріе воскрешаетъ. Смыслъ новоявленной любви-влюбленности въ сохраненіи, спасеніи, освобожденіи и утвержденіи личности: исходъ изъ хаоса страсти любовь-влюбленность, изъ эгоизма въ начало вселен ское, міровое и абсолютное.
Принимая вс? стадіи и формы поц?луя вторичным ц?ломудреннымъ пріятіемъ, мы должны сознательно отнестись и къ посл?днему поц?лую. Его природа, однородная вообще съ природою и вс?хъ иныхъ формъ полового общенія, отличается однако однимъ моментомъ, который опред?ляется возможностью д?торожденія. Мы должны зд?сь согласиться съ Вл. Соловьевымъ, который на основаніи естественно-историческихъ фактовъ, съ достаточной уб?дительностью показалъ, что половая любовь и размноженіе рода находятся между собой въ обратномъ отношенги: ч?мъ сильн?е одно, т?мъ слаб?е другая. Итакъ, мы не должны убивать въ аскетизм? начало пола, но мы должны искать такого высокаго и совершеннаго проявленія его, при которомъ неосуществимо д?торожденіе. Мы не должны ставить вн?шнихъ препятствій для д?торожденія и не должны страшиться посл?дняго поц?луя, но мы должны приближаться къ нему только въ ув?ренности, что мы достойны его: только тогда мы утвердимъ нашу личность до конца.
А между т?мъ то, что вокругъ называютъ любовью, приноситъ личности не жизнь, а смерть. По слову поэта, мы любимъ «убійственно» и въ «буйной сл?пот? страстей»
Мы то всего в?рн?е губимъ,Что сердцу нашему мил?й!Но наша в?щая душа уже бьется на порог? «двойного бытія» и поэтъ прозр?ваетъ новый св?тъ:
Пускай страдальческую грудьВолнуютъ страсти роковыя, —Душа готова, какъ Марія,Къ ногамъ Христа на в?къ прильнуть.Такъ чрезъ тайну любви мы касаемся тайны жертвы, тайны сораспятія съ Безсмертнымъ Эросомъ, ибо истинный Эросъ безсмертенъ и в?ченъ, а не полубезсмертенъ, какъ думала Діотима, пророчица древняго міра.
Примечания
1Религіозное отношеніе къ міру заставляетъ насъ искать музыкальнаго начала и въ труд?. Трудъ, оскверненный и обезображенный рабствомъ и принужденіемъ, возникаетъ въ новомъ св?т? въ обществ? коммунистическомъ. Формальная наука д?ловито, но – конечно – сл?по подходитъ къ той же теме ритма въ труд?: См. кн. Бюхера «Arbeit und Rhytmus». 1899.
(обратно)
2Принципъ троицы въ любви им?етъ двоякое религіозное значеніе: во-первыхъ, троица утверждается въ случа? любви двухъ къ третьему абсолютному, мистическому лицу (Любовь Франциска и Клары), – и – во-вторыхъ – принципъ троицы утверждается, какъ первый случай любви соборной. (Грубое, темное и наивное выраженіе этого принципа мы наблюдаемъ въ «хлыстовщин?»).
(обратно)Оглавление
I II III IV
