Ведьма (doc)

Ведьма

Самылов Алексей.

Ведьма.

История вторая.

Пролог.

Я здесь. Я не хочу здороваться с вами. Я не буду желать вам здоровья. Вы, черные души, избрали свой путь. Но ПУТЬ покарает вас.

ЧЕРВЬ съедает ваши силы. Он подчиняет через простоту. Он логичен. Он циничен. Он ПОНЯТЕН. Он не требует ограничивать себя. Наоборот, во вседозволенности, во всевластности его сила. Вы думаете вы хозяева своей жизни? Своей судьбы? Он ваш ХОЗЯИН!

Вы чума. Вы боитесь того, кто не хочет идти вашим путем. Вы маскируете свой страх наглостью, вы берете числом. Вы прячетесь от него за сверканием огней, за высокими заборами, за забвением дурманов.

Вы придумали способ успокоить Совесть, вы наняли тех, кто отпускает вам грехи. Творя Зло, вы утешаете себя тем, что покупаете прощение.

Веками вы берете от жизни все, чтобы там, за Гранью, вновь и вновь выбирать дорогу назад.

Вы называете этот мир Единственным, Реальным, поджимая хвост при доказательствах иного, и крича, что это нельзя пощупать. А перед итогом, вы вдруг вспоминаете о Боге, замаливая свою жизнь. Именно такие как вы и распяли ЕГО СЫНА!

Вы думаете, вы лучше? Вы, каждый из вас, готовы убить того, кто не такой, как вы, кто не заражен Жаждой, кто идет ПУТЕМ. Но знайте, невозможно взять обладающего СИЛОЙ, без его на то воли. Они лишь ПОЗВОЛЯЮТ вам. Это их ВОЛЯ. И вы, с радостью потирающие ладони, лишь ИНСТРУМЕНТ, ТРЕНАЖЕР.

И вы, самоуверенно смотрящие в лицо своей жертвы, вздрагиваете. Вы начинаете причинять ему еще больше боли, желая увидеть его страх, его боль. Но тщетно. И вы боитесь…

Я не буду вам мстить. Вы уже мертвы. Гнилое семя, гнилого древа …

Бабушка была в плохом настроении. Оля слышала, как она ругалась на кухне с отцом. Упрекала его в отсутствии денег, в его нежелании их зарабатывать. Раскритиковала его увлечение.

Отец, раза три в год, уезжал с друзьями, сплавиться по реке. Из года в год, женщины надеялись приструнить и в этом, незлобивого, работящего мужика. Но если в других вопросах отец обычно уступал, то в этом буквально упирался рогами. Каждый раз, он несмотря ни на что, уезжал. Мать уже и ультиматумы ставила, и выгнать грозилась. Все бестолку.

А денег в доме и, правда, было не лишку. Старший брат, Володя, учился в институте. Платно. Младшая сестра, Алена, тоже постоянно качала бабки. То на новую шмотку, то эти свои танцы, то на косметику. А ей еще лишь десять. Н-да.

Хлопнула дверь, да так, что зазвенела люстра.

Работал отец водителем на автобусе. Денег было не очень, но если не шиковать, то хватало бы. Но …

… Бабушка была хоть и немолодой, но подтянутой женщиной. Оля никогда не видела, что бы та одевала, столь любимые ее поколением, цветастые платки и балахонистые длинные одежды.

Она любила брючные костюмы, носила обувь с каблуками. Прически делала высокие, этакие башни. Под ее взглядом бойкая и шумная мать, как-то словно притухала, не пытаясь, уж слишком яро, отстаивать свою позицию.

Бабушка терпеть не могла простое обращение к ней, типа «баба Марина».

- Я, Марина Сергеевна. – говорила она детям, особенный упор, делая, конечно, на Ольгу, прямо впиваясь в нее своим привычно–высокомерным взглядом.

В коридоре послышался звук шагов. Ясно, сейчас под настроение, придет строить.

- Оля! – резко сказала Марина Сергеевна, увидев ту, лежащую на диване с книжкой

По мнению ба … Марины Сергеевны, читать лежа было почему-то вредно. Отец иногда просто делал вид, что не слышит этого чересчур «мудрого» человека, делая дальше свое. Ольга, в свои двенадцать лет, такой свободы не имела. Со вздохом она села.

- Немедленно сядь за стол! – повизгивая, продолжила женщина, еще не отойдя видимо от предыдущего разговора. Оля встала и молча села в кресло у окна.

- Ольга! – зазвенел металлом голос Марины Сергеевны. – Я что сказала!

- Очередную глупость, – выдала неожиданно для себя Ольга.

Женщина аж оторопела. Несколько мгновений она переваривала услышанное, ее лицо медленно багровело.

- Совсем уже распустилась!!! – перешла она уже буквально на ультразвук – ты как со старшими разговариваешь!!!

- Марина Сергеевна, – неестественно спокойным голосом ответила Оля. – Вам нельзя волноваться. В вашем возрасте это опасно.

Та поперхнулась от удивления. Пока она ошеломленно молчала, Оля встала и обогнув ее будто столб, пошла к двери.

- Ты, ты ! … женщина не находила слов.

- А я пошла, гулять, – ответила Ольга и вышла за дверь.

Отец как обычно сидел в гараже. Перед ним лежала надувная лодка, и он что-то с ней делал.

- Что опять поучала? – спросил отец, кивая в сторону дома.

Оля кивнула в ответ.

- Приехала опять, жизни учить, – вздохнул отец и отпил из стоящей рядом бутылки.

Запахло пивом.

- Ты садись, Оль, – сказал отец, сбрасывая с лавки какое-то шмотье. – В ногах правды нет.

Вечерело. Отец все ковырялся с лодкой, а Ольга как обычно молчала, тихо сидя рядом.

- Ну что дочь, пойдем? – отец тяжело вздохнул. – Может нас пустят переночевать?

Он невесело усмехнулся. Оля послушно встала с лавки.

- Слушай Оль, неужели тебе интересно, вот так, сидеть, смотреть? – спросил отец, когда они шли обратно домой. – Давно уже удивляюсь.

- Да, пап, – ответила девочка. – Ты так интересно переливаешься.

- Что я делаю? – не понял мужчина.

- Ну обычно люди какие-то кирпично - красноватого цвета, иногда еще с серым отливом. А ты разноцветный.

- Да-а. Я не понял ничего, но хоть разноцветный! – улыбнулся отец. – Выдумщица ты моя!

Он прижал дочь к себе, обняв за плечо. Та доверчиво спряталась под мужской рукой.

- Пап, – спросила она. – А ты возьмешь меня с собой?

Тот притормозил, задумался.

- Вот блин. Всю дорогу я ждал, что мне это скажет Володя. Но тот лишь машину попросил. А вот дочь, сказала. Да-а дела …

Он почесал затылок.

- Мать же не отпустит, – сказала он, наконец. – Нет, не отпустит.

- А она уедет, – сказала Оля. – И бабушка тоже.

- Точно, – задумчиво ответил мужчина. – Галя куда-то собиралась…

- Всего пять тысяч! – сказала мать. – Две недели, трех разовое питание!

- А что, ты сильно устала? – проворчал отец.

- Галя, надо ехать, – властно вмешалась Марина Сергеевна. – Когда еще удастся отдохнуть!

- Да за пять штук, можно и так нормально отдохнуть! – возразил отец.

Оля сидела в своей комнате и слушала этот разговор на кухне. Маме давали на работе путевку в санаторий, вот это и обсуждали.

- Да, – язвительно вставила Марина Сергеевна. – Как ты. На лодке.

- А хоть бы и так, – сказал отец. – Дешево и сердито!

- А я хочу нормально, цивилизовано отдохнуть! – настаивала мама.

- Раньше тебе нравилось, – тихо ответил отец

Минут через пятнадцать этого разговора ни о чем, отец сдался. Как всегда.

- Да езжай, куда хочешь, – устало произнес он.

Он по своей привычке, забрякал ложкой об стенки кружки, размешивая сахар в чае.

- Ты бы лучше дочерью занялся, – продолжила наступление Марина Сергеевна. – А то разбаловал1

- А что такое? – поинтересовался тот.

- Да сегодня, днем, – ответила женщина. – Я ей говорю, садись, делай уроки, а она мне, мол, отвали, глупости говоришь!

Отец подозрительно (будто давя смех) закашлялся.

---

Из комнаты Ольги, отчетливо слышимый в тишине ночи, доносился шепот:

- Топотушка, уйди, я спать хочу. Уйди.

Галина толкнула в бок спящего мужа.

- Иди, опять сама с собой говорит, – раздраженно сказала она.

Мужчина потер ладонями лицо и встал.

- Папа, я ему говори а он не уходит, – пожаловалась дочь отцу. – Ходит и ходит. Сопит, топает.

- Все хорошо, – отец сел на край кровати, погладил Ольгу по голове. – Он же не специально. Просто он не может уснуть.

- Да? – девочка задумалась. – А почему? Кроватка не удобная?

- Да, неудобная, – терпеливо ответил отец. – Вот он и ходит.

- Он не спит, а я боюсь, – тихо сказала девушка.

- Не бойся, – отец заглянул девочке в глаза. – Он ничего тебе не сделает.

Ольга легла на бок и закрыла глаза.

- А ты свет не выключишь? – спросила она у отца.

- Нет, – ответил тот. – Пусть горит.

---

Оля вошла в здание школы и свернула налево, в раздевалку. Девочки из ее класса, стоящие в углу, зашушукались, посматривая на нее.

Повесив курточку, Оля пошла к лестнице. Первый урок – физика.

Все восторгались учительницей по этому предмету. Веселая, шутит постоянно. Оля не разделяла их мнения. Она и еще двое мальчишек из класса, которых Светлана Игоревна выбрала, почему-то, объектами для своих шуток.

Один был тихий, зашуганый какой-то. Правда, спортивный. По всем предметам, кроме физкультуры, еле вытягивал на тройку.

Второй – полный, круглолицый. Шутки учительницы часто вгоняли его в краску.

Оба заднескамеечники, желающие, чтобы их поменьше трогали. А эта Светлана Игоревна постоянно высмеивала медлительность одного и комплекцию второго:

- Андрей, тебе все понятно? – частенько слышалось после объяснения материала, под дружный смех класса.

- Толя! – насмешливый тон словно пощечина по лицу. – Аккуратно выбирайся, не сломай парту животом.

- Андрей, как обычно, хлопает глазами, – частенько клеймила она первого. - Андрей, уже другая тема!

- Чем больше тело, тем больше инерция. Вот, например, у Толи, самая большая из всего класса…

Оля зашла в класс и посмотрела на стул учительницы. Правая ножка выглядела целой. Но она чувствовала, что с ней что-то не то. Запах пыли, как-будто уже поднятая упавшим телом, вызвал чих. Оля слегка улыбнулась. Сегодня праздник и у мальчишек этих будет. Эта юмористка, поворачиваясь к доске, любила эффектно крутануться на одной ножке…

… - Ну что, Андрей, ты сегодня как? - Привычно проехалась она по парню

Странное чувство, в голове муть, туман и вдруг ощущаешь, как события, картины, мелькающие в этом тумане, приобретают реальность, непреклонную последовательность действий.

Выбор был сделан, поняла Ольга.

Учительница открыла журнал, посмотрела с улыбкой на класс.

- Ну что, кто готов?...

… Под треск ломающейся ножки, нелепо взмахнув руками, Светлана Игоревна летит на пол. Подхваченная, в судорожной попытке удержаться, тряпка летит следом.

Класс дружно грохнул громким смехом. Немного покрасневшая, Светлана Игоревна встала с пола.

- Вот, проверила закон тяготения! – попыталась отшутиться она.

Но видно было, что ей неловко. Далее урок пошел без ее привычных шуточек. Она взяла другой стул, но так делать уже не решалась.

На перемене все только и делали, что обсуждали этот курьез. Стоя привычно в стороне, Оля увидела, как улыбаются те два парня, вспоминая то же самое…

… - Скажи «Пожалуйста, Саша», - издевался парень, держа куртку Оли.

Этот Саша методично издевался над ней в прошлом году. Почему он выбрал ее в качестве объекта для своих дебильных шуток? Прошлой зимой, Оля уже уходила пару раз без куртки. Весной, Оля надеялась, что за лето он забудет о своих приколах. Но осенью он наоборот, подключил к этому еще двоих парней. Зачем ему, им, это?

Этот парень, сын явно небедных родителей, единственный сын. Он словно хмелел оттого, что Ольга страдала. Успокаиваясь на пару недель, он мог, словно с цепи сорвавшись, в день не по разу делать свои пакости.

То ручка на перемене исчезнет, то пакет с учебниками окажется в мужском туалете. Часто Оля находила в тетрадях похабные слова, написанные маркером на страницах. А зимой надо было следить, чтобы он не вышел первый после уроков, иначе попадание снежка (и не одного) гарантировано. При этом нужно было закрывать лицо, потому что целились именно туда. А такие больные щипки, тычки на переменах? А рыгание в лицо после обеда? А суп с плавающими в нем соплями?

Вот и сейчас, он стоял и улыбался, ему было так хорошо. Он чувствовал, что она зависит от него. Это так приятно, быть распорядителем чужой судьбы. Вот сейчас захочет он, и уйдет Ольга домой без куртки. А захочет, просто порвет ее. И она ничего не может ему сделать, потому что он явно сильнее.

- Не открывай дверь незнакомым людям, – сказала вдруг медленно Ольга. – Даже если они говорят, что знают твоего отца.

- Что? – не понял парень. – Ты че несешь? Совсем того?

Он покрутил у виска и бросил куртку на пол.

- На! – пнул он ее к ногам девчонки. – Дура!

- Не открывай, – повторила Оля. Смотря, как чернота почти полностью скрыла сияние вокруг тела.

Он, проходя мимо, толкнул, Оля ударилась об стену, едва не задохнувшись от запаха, что вдруг пахнул от него. Это не запах, скорее вонь. Горелого мяса, сожженных волос. Потирая ушибленное плечо, она нагнулась за курткой, с огорчением смотря на след от ноги на ней.

Идя домой, Ольга зачем-то зашла в этот магазин. Звякнул звонок на входной двери.

На прилавке лежали какие-то черные ленточки, небольшие белые подушки. Вдоль стены стояли искусственные цветы и венки.

- Чего тебе, девочка? – удивленно спросила женщина, стоящая за прилавком.

Оля неожиданно указала на венок второй от нее и вытащила деньги, что дали ей, отдать за школьный обеды…

… Мать ошарашено смотрела, как Ольга заходит в квартиру. Она бросила лишь мимолетный взгляд поначалу, услышав открывающийся замок. Но потом чуть не выронила кружку из рук. Девочка придержала дверь и аккуратно втащила свою ношу. Это же, венок! Она же, поставив его в угол, сняла обувь, не спеша разделась, и вновь подхватила его.

- Оль, – пришибленно спросила женщина. – Ты чего это?

Та остановившись на полпути в свою комнату, немного удивленно что-ли, посмотрела на мать.

- Это венок, – ответила она. – На похороны.

- Кого? – голос женщины осип на половине фразы.

- Пермикину это, – кинула Ольга на венок. – Послезавтра будут хоронить.

- А что случилось? Это же из твоего класса?

- Его, – девочка зачем-то бросила взгляд на часы. – Убили сегодня и сожгли. Дом грабили, а он один был.

- Ужас какой, – еще не отойдя от увиденного, покачала головой мать.

---

- Я не знаю, что с ней делать, – шептала мать.

Они сидели с отцом вечером, уже даже ночью, на кухне.

- Ну, что опять случилось? – устало спросил отец.

- Пришла после школы, с венком.

- С венком? Зачем?

- Однокласснику на похороны сказала.

- Да уж. А кому, что случилось?

Послышался звук льющейся воды.

- Ты знаешь, она так спокойно об этом сказала. А у меня до сих пор мурашки по коже.

- Так что случилось?

- Помнишь таких, Пермикиных?

- М-м … Да, в таком светлом костюме, пижонском, на собрание приходил. С гонором, весь из себя.

- Вот. А Ольга сказала, что это их сыну, мол, это его будут хоронить, – в голосе женщины слышалась дрожь

- А что случилось-то, можешь объяснить?

- Убили его. Дом их грабили, а он один был. А потом все бензином облили и подожгли.

- Дела-а. И чего? Ну а, Ольга тут, каким боком? Ну, принесла она венок. Так ведь на похороны?

- Так похороны послезавтра.

- Ну. А она венок купила сегодня. Что тут такого?

- А то, что она пришла из школы в час.

Женщина сделала паузу.

- А я узнала обо всем этом от Тани, ну помнишь, из ментовки?

- Ага.

- Ну, вот я ей вечером позвонила, так, поболтать. Она и пожаловалась, что, мол, совсем уже люди одичали. То да се, она и рассказала, куда сегодня она ездила. И про этого паренька-то и поведала.

- Так вот, – продолжала женщина. – Скажи мне, как она об этом узнала? Если это было только сегодня днем?

- Во, блин – удивился мужчина – да, интересно…

Ольга повернулась на другой бок. Сзади послышалось привычное топанье и сопение.

Неожиданно сопение раздалось над самым ухом.

- Уходи, - взмолилась девушка тихо. – Не пугай!

Топот стал удаляться. Но стоило повернуть голову к стене, как начинал приближаться вновь.

- Папа, – позвала девочка, проходившего мимо комнаты отца. Тот тормознул, открыл полуотворенную дверь и заглянул внутрь.

- Ты чего не спишь?

- Включи свет, – попросила его Оля…

---

... Паучок, забавно семеня ножками, взбирался по руке. Оля подставляла другую руку и он перебирался на нее. В конце концов, замер на тыльной стороне ладони. Какой красивый. Черный. Но с фиолетовым таким отливом. И большой, никогда таких не видела.

- Ольга! – послышался голос матери. – Ты дома?

- Дома! – ответила девочка.

В прихожей послышался шорох одежды, стук снимаемой обуви.

- Что это ты делаешь? – спросила мать, заходя в комнату.

Ольга держала паучка на вытянутой руке, сидя на кровати.

- Играю, – Оля кивнула на паучка.

- Во что? – не поняла мать.

- Ни во что. Просто он такой забавный.

- Кто? – мать недоуменно посмотрела на Ольгу.

- Паучок, – показала она матери руку с ним. – Смотри какой красивый.

Та как-то испуганно уставилась на руку, потом перевела взгляд обратно на лицо девочки.

- Оля, какой паучок? – в голосе ее стали прорезаться испуганные нотки.

- Вот этот, мам, – Ольга непонимающе посмотрела на мать. – Ты чего? Вот же он!

- Оль, – хрипло сказала та. – Да, паучок. Отпусти его. Пусть бежит.

- Хорошо, – пожала плечами девочка и опустила руку к полу.

Насекомое не спеша, сползло с руки и отправилось по своим делам, куда-то под кровать.

- Оля, – мать села на кровать рядом. – Как ты себя чувствуешь?

Девочка покосилась на мать.

- Нормально. А что?

- Нет, ничего, – женщина встала с кровати. – Ты ела?

Странный какой-то голос у нее был. И сияние вокруг головы какого-то неприятного, грязно-коричневого цвета.

- Да, мам.

- Ну ладно, – женщина бросила на девочку быстрый взгляд. – Ладно.

---

- Следи за молотком, – сказал мужчина в белом халате и принялся водить рукой в разные стороны.

- Так. Ну, что же, – он что-то записал в тетрадку, лежащую перед ним.

- Расскажи о пауке, – попросил он.

- Каком пауке? – спросила Оля.

- Ну, которого ты видела, – пояснил тот.

Сияния вокруг него было почти не видно.

- А зачем? – спросила Оля. – Паук как паук. Паутину плетет.

- Так. А где он сейчас?

- Дома. На балконе, наверно, – удивилась девочка.

- Оль, расскажи, про того с которым ты играла, – подала голос сидящая позади мама.

Оля наморщила лоб.

- Я не играла с пауками, – вдруг неожиданно для себя сказала она. – Я их боюсь.

Мужчина в недоумении посмотрел на мать.

- Ладно, Оля, иди, посиди в коридоре, – мягко сказал он.

Девочка вышла из кабинета и села на лавку, рядом с дверью.

…- Абсолютно нормальная, – донеслось из-за двери.

Мама что-то (слышалось плохо) ответила.

Выйдя из кабинета, женщина посмотрела на Олю, во взгляде читалось недовольство.

- Зачем ты так ответила? – спросила она.

- Он так хотел, – ответила Оля, кивая в сторону кабинета.

Женщина вздохнула, посмотрела на дверь.

- Ладно, пойдем, – раздраженно произнесла она.

На выходе из больницы им попалась бабушка, медленно бредущая мимо. Чернота почти полностью покрывала ее фигуру, особенно в районе груди.

- Уже почти все, – сказала Оля, глядя ей вслед.

- Что? – спросила мама.

- Бабушка почти умерла, – ответила девочка, показывая пальцем.

- Все, мне надоело, – сказала мать. – Замолчи!

Что я отличаюсь от остальных, я поняла давно. Лет в двенадцать, когда тетя Света, соседка, сидя на нашей кухне, с мамой, сказала, что она боится меня.

- Такой взгляд, будто она все про меня знает, – сказала она. – Все грехи. И осуждает за это.

Мама только вздохнула.

Друзей у меня никогда небыло. Им было скучно со мной, а мне с ними. Было бы скучно. Они все, в том числе и моя сестра, считали меня сумасшедшей.

Тогда же лет в двенадцать я и поняла, что есть вещи, которые вижу только я. И больше никто. Для меня это было открытием. Как понять, что вот это, вполне очевидное для тебя, кроме тебя никто не видит и не ощущает? Когда держишь в руке, щупаешь, видишь, а другой человек в упор не замечает?

Как понять, что видят, а что нет? Меня три, ТРИ раза, водили к психиатру. эффект от этого был лишь в том, что во дворе, узнав об этом, стали обзываться. Еще больше…

Было проще молчать, наблюдая за реакцией окружающих. Если то, что вижу я, замечали и другие люди, контактировали с этим, то этим пользовалась и я.

Я загоняла свои эмоции, свой страх глубоко внутрь. Трудно было. Трудно не закричать, когда ты просыпаешься в своей кровати, а вокруг тебя ходят какие-то люди, разговаривают, а ты их абсолютно не знаешь. Или когда на тебя мчится машина…

Труднее всего смотреть на людей. Когда мимо тебя проходит, здоровый, улыбающийся мальчик, а ты знаешь, что уже сегодня, он будет глядеть в небо, остекленевшим взглядом на окровавленном лице. Что бодрый старичок с собакой, уже через неделю будет умирать в больнице, а вон тот молодой парень, которого весело провожают в армию, больше никогда не вернется…

Трудно было сдержать это. Будто кто-то другой жил во мне, и говорил эти страшные вещи, слова от которых несло лютым холодом. Слова, которые люди не хотят слышать. Они начинают бояться тебя, потом ты читаешь в их эмоциях страх. А потом некоторые из них захотели показать всем, что они меня не бояться…

Как сказать людям, что не надо меня трогать? Не надо пытаться доказывать, что я не страшная? С каждым днем, несмотря на уменьшающееся число желающих сделать это, старались уязвить, унизить, все больнее. Будто пытались доказать мне, что они круче своей судьбы. Бесстрашные и сильные.

А я видела при этом, как ломается, сильно перестраивается их жизнь. Мешанина вероятностей выстраивалась четкой вереницей, и по самому плохому варианту.

Кто я? Тот последний камень, на чаше весов или? …

Не хотелось даже думать об этом. Но как бы я не пыталась все забыть, находился очередной дурак, который снова пытался…

Во дворе, я знаю, меня все тихо ненавидят. За то, что я вижу их. Вижу их эмоции, их будущее. Их прошлое. Я не знаю, как это получается, все происходит спонтанно, без причины, вдруг. Картинки мелькнут перед взглядом, и хочешь, не хочешь, вынуждена их видеть.

Когда я прохожу к своему подъезду, стоит тишина. Матери прячут своих детей от меня, взрослые стараются отойти подальше.

Я как проклятая, прокаженная. Ночью я смотрю на звезды, с моей кровати отличный обзор в окно. Раньше я часто плакала, не понимая за что? ЗА ЧТО? Почему меня так не любят? Что я сделала им всем? Я же не сама выбирала, какой буду!

Теперь уже все, запас слез истощился…

---

Шестнадцать лет. Позади школа. Последнее лето, перед чем-то новым. Я чувствую, что именно этим летом, жизнь моя должна сделать крутой поворот. Скорее бы. Взгляды искоса, шепот за спиной. Нагловатые попытки хорошо одетых парней познакомиться. Дал же бог уродиться, привлекающей мужское внимание.

Алена, младшая, ведь тоже такая. Мы друг на друга очень походим. Нас даже путают. Правда, пока не заговорят. Ее прямо, выворачивало оттого, что со мной пытаются познакомиться эти парни.

- Вот что они в тебе находят? – говорила она в очередном приступе зависти. – Одета так себе, молчишь всю дорогу!

Если б она знала, как они мне надоели, слащавые мальчики, с одной единственной мыслью, как затащить меня в постель.

И не надо удивляться, что девушка шестнадцати лет так говорит. За эти годы я многое поняла. Люди… Как мало окружающих можно назвать таким словом. Когда к тебе подходит женщина, уже за сорок, и которая должна была уже многое понять в своей жизни,… а ты видишь за фасадом улыбок, лишь Жажду.

Одни хотят денег, другие властью грезят, третьи больны славой. Когда ты постоянно одна, не отвлекаешься на разговоры, то, идя по улице, многое замечаешь.

Вот идет молодая мать. За руку ведет ребенка. А на лице такое выражение, будто ребенок ей обуза. «Может это не к дитю адресовано?» - думала я.

- Иди быстрей! – раздраженно бросает она малышу, нетерпеливо дергая рукой.

Тот чуть не падая, бежит вслед. Так кому была адресована эта мина на ее… роже?

А ты видишь, как через… пару лет, эта женщина превратится в существо, другого слова не подобрать, с вечной брезгливой гримасой на лице. Проклиная всех вокруг, что не дали ей то, что она хочет, она будет тащиться на опостылевшую работу, с нее домой, где будет срывать злость на ребенке, дрессируя его, превращая в послушную куклу.

Редкие случаи, когда кто-то решает пойти не путем присвоения, я берегла в памяти, иногда вспоминая в особо тоскливые дни.

Однажды я увидела, как идут двое. Парень и девушка. Он толкал перед собой коляску. Нет не с ребенком. С девушкой. Коляска инвалидная была.

Я увидела истинный свет. Чистый, незамутненный ничем Свет. В шафранном сиянии вокруг девушки иногда, правда, проскакивали полосы света, неприятно-желтого цвета. Она стыдилась. И видимо себя…

Это был жестокий урок. Не бери чужого.

Я тогда не сильно понимала, что делаю, просто потянуло душой к этому счастью. Мне стало так хорошо. Весь остаток дня я плавала в этом лучистом свете…

Расплата пришла быстро. Люди вокруг будто сговорились, стараясь уязвить меня посильнее, побольнее. Даже отец, как-то равнодушно посмотрел, придя с работы, и просто ушел в гараж, бросив лишь краткое приветствие. Мама закатила скандал, на пустом месте, из-за грязноватого пола в прихожей (так осень!).

Алена пришла с подругами своими, будто нарочно включив свой излюбленный рэп. И эти разговоры про мальчиков. О! Как я их ненавидела! И так весь день, и всю неделю. Я едва не взвыла.

Когда мне было тринадцать и уже пошли регулярно месячные, у меня сильно и надолго поднялась температура. Даже врачи разводили руками. Сбить ее удавалось только очень сильными лекарствами и на очень небольшое время.

Я никому не рассказывала, что при этом было со мной. Все глюки до того, показались мне детской сказкой. Стиснув зубы, я без сил лежала на кровати смотря, как по дому, вместо родственников перемещаются яйца. Да! Вытянутые, серебристые шары. А вместо стен вокруг, уходящие вдаль серебристые нити.

Засыпая же, я ждала момент, когда сквозь какой-то туман, я опять увижу себя, лежащую на кровати. Потом туман рассеивался, и я видела себя уже четко, до последней черточки. В первый раз я так сильно испугалась. Я думала, что уже умерла, таким неживым выглядело мое тело. Но было и странное облегчение, от мысли, что все. Я чувствовала такую легкость во всем теле…

Но, проснувшись утром, я видела стены, в цветочных обоях, свои руки, лежащие на одеяле и почувствовала привычную надоевшую слабость. Голова опять кружилась, слегка подташнивало.

Я заплакала, будто меня лишили чего-то очень хорошего. А чего я и сама не понимала.

Лет в четырнадцать у меня появилась одна страсть. Хотя скорее не страсть, а увлечение. Правда, безобидным оно выглядело лишь на фоне всего остального, что было со мной.

Как-то я взяла в руки расческу сестры. Свою куда-то засунула. Расчесываюсь, значит. В голове все крутится мелодия (хотя это так сложно назвать) из одной из Алениных читалок. «Как бы уговорить, отпустить меня на выходные, – лениво скользила мысль. – Там Рома будет, другие мальчики. Ленка сказала, что родичи на выходные на озера поедут».

Тут я тормознула. «Стоп, – думаю себе. – Какая, нафиг, Ленка? Что за Рома?»

И тут всплыла картинка. Парень, белые волосы, капризный изгиб губ, белозубая улыбка.

- Так, – сказала я уже вслух. – Я совсем уже спятила.

В тот раз я постаралась забыть это. Но потом, крутя в руке пульт от телевизора, я поймала себя на том, что рассуждаю, что лучше купить, новый стартер или хоженый, у Виктора. Это вообще, ни в какие ворота не лезло! Это явно не мои мысли! Я даже что такое стартер, имела очень смутное представление.

Кто мог так думать? Только отец. И он держал до меня пульт в руках. Пришел с работы, посидел, думая о чем-то и куда-то ушел.

Вот так и появилось это мое увлечение. Много нового узнала о себе. Даже слишком. Вещи после родственников своих, вообще старалась сразу не брать. Тяжело было слушать о себе. Нелюдимая. Больная. «И че она опять смотрит?».

Особенно, как и ожидалось, старалась Алена. Среди мыслей о шмотках и парнях, часто пролетало и презрение ко мне.

После этого совсем пропало желание что-либо говорить о себе. О своих мыслях чувствах. Желаниях. Да учусь. Да ем. Да спать иду.

И вот мне шестнадцать. И идя солнечным днем по улице, я знаю, что вот тот вроде бы симпатичный парень смотрит на меня совсем не потому, что хочет пообщаться. А эта девчонка травит презрение, смерив меня оценивающим взглядом сощуренных глаз. А мужчина сидящий в иномарке, думает, как бы жена не узнала о его похождениях. А продавщица в магазине, злая не потому, что по жизни такая, а потому, что тяжело болен ее ребенок.

Презрение, зависть, злость. Деньги. Похоть. Масляные взгляды в спину. Почти все, как по шаблону.

И только один человек был другим. Только один…

---

Вова заботливо поливал саженцы. Вода лилась из черного шланга тонкой струйкой. Так дольше, конечно. Но проливается лучше. До него с поливкой справлялись за час, а он за день. Но ему не надо спешить домой, времени вагон.

Скрипнул, закрываясь, кран. Свернув шланг, парень вышел в проход и удовлетворенно улыбнулся. Свет вечернего солнца, пробиваясь сквозь мутные стекла, блестел миллионами бриллиантов на мокрых листьях. Пахло свежестью, как после дождя.

Зайдя в свою каморку, пристроенную сзади к теплице, Вова скинул сапоги и плюхнулся на старый продавленный диван. Щелкнул клавишей включения старого телевизора.

- Блин, – сказал парень, не найдя ничего съестного. – В магазин идти надо.

Хлопнули ворота. Потом двери в теплицу. Застучали каблуки по доскам. Парень улыбнулся, поворачиваясь ко входу.

Полотнище двери провалилось в полумрак и на пороге его каморки, появилась красивая девушка. Красиво очерченные, алые, без намека на помаду, губы дрогнули, раздвигаясь в улыбку. Холодный, просто ледяной, тяжелый взгляд красавицы, тоже смягчился, буквально на глазах наливаясь теплотой.

- Оль! Заходи! – засуетился парень, стаскивая на пол с кресла, кота, здорового, черно-белого усача.

- Привет, затворник! – сказала девушка, заходя в комнату. – Держи!

Она протянула пакет, который принесла с собой парню, и села в кресло. Немедленно к ней на колени забрался давешний кот и громко заурчал.

- О-о! Олька! Ты мой спаситель! Как–же мне не хотелось в магазин топать!

Парень широко улыбался, заглядывая в пакет.

- А то я тебя не знаю! – хохотнула Ольга. – Опять, небось, до утра читал?

- Да. А как ты узнала?

- Просто когда ты думаешь, тебе надо что-нибуть делать, типа поливки, чтобы не отвлекало. А значит, книгу ты дочитал. А, судя по тому, что она была толстой, а закладка вчера лежала вначале, читал ты всю ночь.

- Круто. Прям Шерлок Холмс! – восхитился Вова

- Вот я и сходила в магаз, зная, что для тебя туда сходить, как на Голгофу с крестом прогуляться, – она посмотрела в его глаза и спросила. - Ну, так ты чайник поставишь или нет?

- А! Да – да! – парень подхватил чайник и выбежал из комнаты за водой.

Они познакомились полгода назад. Она шла со школы, а точнее уже после своей бродилки после школы, по безлюдным вечерним улицам, когда увидела их.

Трое дебильно ржущих подростов, скакали вокруг невысокого паренька, бросая друг другу простую холщовую сумку, видимо как раз его.

Парень стоял, смотря на них удивленно-обиженым взглядом, едва не плача.

Видимо, этим троим не сильно было кайфово, что сумку он не пытался отобрать, поэтому вскоре один из них заглянув в сумку, фыркнул и осклабившись прогоготал:

- Гы! Книжки! Ты че типа, этот, как его, книголюб?

- Книголюб! – подхватил второй – кто-то баболюб, а этот с книжками!

Вывалив содержимое сумки на дорогу, они распинали книги в стороны, и, закинув саму сумку на козырек подъезда дома, возле которого стояли, посмеиваясь, ушли, попутно еще один толкнул этого паренька.

А Ольга смотрела им вслед. Никак не могла понять, какая выгода людям оттого, что они несколько минут могут поглумится над тем, кто не может им ответить. Срезая при этом десятилетия своей собственной жизни, или наоборот, продляя ее, чтобы пострадать побольше. Неужели все вокруг настолько примитивны, что не понимают даже этого?

Вова тогда, не смотря на нее, принялся собирать разбросанные книги. Он не отличался физической мощью, хоть и совсем дохлым не был. Роста он был среднего, а, глядя на его добродушное лицо, в его большие голубые глаза, смотрящие на мир с детской наивностью, вообще непонятно было, как можно делать ему что-то злое. Сердце Ольги, казалось закованное в ледяную броню навсегда, дрогнуло, и она подошла поближе. Так они и познакомились.

Вова вернулся, поставил чайник и вновь залез в пакет.

- О, пирожки! – чуть не облизывался он, доставая выпечку из пакета

- Сама пекла, – посмеиваясь, сказала Оля, глядя на этого большого кота.

- Клево, – он не выдержал и откусил. – М-м!

Он был наивным, добрым человеком. Люди считали, что у него не все дома, дурачок попросту. Конечно, если ты не рвешь всех вокруг зубами, ты же дурак?

Да он такой. Не стремящийся к наживе, власти, славе самого-самого во дворе, школе, районе, городе… Он просто жил, радовался каждому дню. Выращивал саженцы деревьев в своей теплице лесопитомника, запоем читал книги. И был счастлив.

С ним интересно было разговаривать. Подчас он имел свое оригинальное видение вещей, сильно отличающееся от общепринятого.

Современную литературу, правда, он избегал. Всякие там детективчики, любовные романы он отлаживал с плохо скрываемой досадой.

- Сколько бумаги испортили, – говаривал он. – Сколько деревьев зря погубили.

И открывал своего любимого Булгакова.

- Вот! – поглаживал он книгу. – Есть о чем задуматься после! А о чем думать после этой «быстрописи»? Только сожалеть о потраченном времени!

Естественно с такими взглядами на литературу, да и на жизнь, ты не будешь своим нигде. Поймут только такие же одиночки. Кого сейчас интересуют Базаров, Раскольников? Кому интересно склонить голову над тем, что призывает подумать, оглянуться? Сейчас, когда уже совсем уж достает скука, читают «Кровавое Что-то». Ну или на крайняк «Обнаженное Нечто». Куда уж тут Мастеру с Маргаритой? Или Булгаковскому - же доктору – самоучке? Большинство ладно, если букварь до конца дочитывают.

Беседа плавно свернула опять на литературу.

- Почему, – горячился Вова. – Почему, все считают, что Раскольников раскаялся?

Он отхлебнул чаю.

- Так его же посадили? – сказала Ольга. – Разве нет?

- Ну и что? Где слова раскаяния? Да ему было плохо. Но отчего? Он убил невинного, вот об этом он жалеет. О старухе же так, вскользь.

Когда Вова съезжал на любимые рельсы, он буквально преображался. Взгляд пылающий, фразы резкие, хлесткие. Он был готов спорить с самим Воландом, отстаивая свою позицию.

- Кстати, тут наткнулся на одну книгу. Прямо по твоей теме.

- По моей? В смысле?

- Вот. Возьми, – он достал тонкую книжку без обложки. – Между страниц другой лежала. Интересное чтиво.

Ольга взяла книгу, повертела в руках.

- Про что хоть? Так, в общем?

- Про тебя, – хитро посмотрел он. - Да-да я не шучу.

Оля посмотрела на название.

- «Принцип существования», - прочла она вслух. – Странное название.

- Содержание еще хлеще.

- Ладно, полистаю.

Девушка тоже взяла пирожок.

- Слушай, я тут «Записки молодого доктора» прочла…

---

Та книга была убойной. Ни автора, ни года выпуска. И, кажется, печатали на простой машинке. Сшита она была простыми нитками. Явно не типографское изделие. И начиналась более чем странно:

«Если ты держишь эту книгу в руках, значит, ты способен понять, что в ней. Это помощь тебе, идущему по Тропе. Тебя не понимают и боятся, ты один».

- Вот это да, – прошептала я.

«Ниже приведены несколько правил. Они не Законы, но чтобы ВЫЖИТЬ, их придется иметь в виду. Они просты, но не очевидны для простых людей. Итак:

Правило первое – десятикратное воздаяние. Или Закон Воздаяния. Все твои действия будут немедленно оценены, и ты получишь воздаяние за них. Ровно в десять раз сильнее действия. Как плохого, так и хорошего. Поэтому, как ты понимаешь, плохого людям лучше не делать.

Правило второе – не помогай, не просящим. Если человек не просит твоей помощи, то и не лезь к нему с нею. И даже если просит, смотри внимательно. Ему действительно нужна помощь? Или просто ничего неохота делать? Иногда помощью может стать хороший пинок.

Правило третье – следи за собой. Ты – источник Силы. Не позволяй пить ее из тебя. Тот, кто хочет это сделать, почти всегда пытается тебя разозлить, вывести из себя. Такие люди хорошо чувствуют нас, они как пиявки, живут чужой кровью, чужой Силой. Следи за эмоциями. Эмоции – это выплеск силы.

Правило четвертое – бей сразу в полную силу и вовремя. Не распыляйся на мелкую месть, затаись, выжди, пусть Враг успокоиться. Выбери момент и тогда уже без пощады.

Правило пятое – не говори людям, кто ты. Они нас бояться. Поэтому ненавидят. Они непременно попытаются тебя убрать. Уничтожить. И это далеко не метафора.

Правило шестое – ты одиночка. У тебя не будет друзей, у тебя нет родни. Только такие – такие же, как ты, смогут понять тебя. Но они, скорее братья (или сестры). Если ты родился уже таким, то, в конце концов, ты сам поймешь, что лучше одному. Никто не должен знать, кто ты.

Правило седьмое – знание это сила. Чем больше знаешь, тем ты сильней. Но это должны быть твои, личные знания. Даже эти правила не последняя инстанция. Не давай чужому слову, обрести власть над тобой.

Правило восьмое – не пытайся дружить с Властью. Она покоряет своего носителя, делает его рабом желаний, рабом Жажды. Такие люди не имеют стержня. Как впрочем, Совести и Чести. Мы для них враги. Потому что мы не такие. Для нас Власть, всего лишь инструмент, как топор или ложка.

Правило девятое – слушай себя. Не давай голове, заткнуть сердце. Голова лишь исполнитель. Разум лишь точка опоры в этом мире. Запомни, первое, что приходит в голову и есть верное решение. Не сомневайся, сколь чудным бы оно не было. Чувствуй Рисунок, а не пытайся его понять.

Правило десятое – не говори людям, что их ждет. Даже если им грозит опасность. И особенно если над ними нависает Полог. Если ты читаешь это, то ты понимаешь, о чем я. Не оценят, поверь. Будут ненавидеть еще больше.

Правило одиннадцатое – нас мало. Помогай таким – же, как ты сам.

---

Точка. Кто же написал это? Кто решил помочь? Почему так мало?

Это все значило, что я не сошла с ума. Я не дура, а просто другая! И есть еще такие-же! Кто – то из них и написал эти правила. Как же я рада, что он это сделал. И Вовка молодец, умница!

Как бы я хотела поговорить с автором этих строк. Наверняка он знает, много того, что мне очень интересно было бы. Да просто поговорить о том, кто понимает тебя. О, как это было бы здорово!

Я отложила книжку и вышла на балкон. Уже спускался вечер, солнце клонилось к горизонту.

Прочитаю еще раз. И тоже положу в какую–нибудь книгу. Пусть она еще кому-нибудь поможет, как мне…

Ольга опять шла к Вовкиным владениям. И наплевать ей было на мнения. Ни насмешки, ни угрозы не действовали на нее.

- Опять к этому дурачку поперлась, – раздавался за спиной шепоток бабушек на лавочке, за спиной.

- Хороша пара, – скалили зубы сверстники.

- Ты зачем с ним спуталась!? – кричала мать. – Что в подоле принести надумала.

Плевать. На все и всех. Плюнуть и растереть. Ничтожества. Они и ногтя его не стоят.

Ольга не представляла, как такой человек, как Вовка, смог вообще как-то уцелеть в нашем ужасном мире. Чванство, ложь, алчность. Это обходило его, не задевая его чистую душу.

Какое чистое сияние исходило от него! Она буквально купалась в этом золотистом, ровном свете. Он был как пришелец из другого, хорошего, светлого мира, где люди не пытаются ничего урвать, хапнуть, вырвать.

Только, наверно, отец, его любовь, удерживало ее от того, чтобы совсем не переселиться в эту маленькую каморку, где не нужно было притворяться, или прятаться от цинизма вокруг за толстыми щитами равнодушия.

Как тогда удивлялся Вова, когда, придя из магазина, обнаружил, что его жилище стало чистым. Эта его детская улыбка не сходила с губ в тот вечер…

… Сердце екнуло еще до того. Еще вчера вечером ей стало как–то не по себе. Она в непонятках ходила по комнатам, не зная, куда себя деть. Так плохо, тоскливо сделалось, хоть вой. Весь мир как-то съежился и посерел. Но она даже и подумать не могла, насколько все плохо …

… У до боли знакомых ворот стояла милицейская машина и зеленая фургон, с красными крестами. Из-за высокого забора струился дымок, а возле калитки стоял мужчина в форме.

Она увидела все. Картины ударили в голову словно молот. Она присела на какие-то бревна лежащие возле дороги. Прижав ладони к вискам, она, тихо поскуливая, сидела, чуть раскачиваясь из стороны в сторону.

Упали небеса, облака расплылись по земле туманом. Девушка медленно брела в этом молоке, запинаясь о бугры, камни на дороге. Хотелось кричать, хотелось упасть в дорожную пыль, но слезы так и не смочили сухие глаза. Рядом проезжали машины, шарахались прохожие, выныривая прямо перед лицом.

Почему она никуда не упала, не сбил ее грузовик какой-нибудь? Чтобы разом закончилась эта мука, именуемая жизнью? Она все брела и брела, глядя перед собой невидящим взором. Иногда ей казалось, что вместо земли под ногами какой – то серебристый свет. И перед взором мелькала бесконечная равнина уходящая вдаль…

… - Как она? – шепот в коридоре. Отец.

- Не знаю, – мать отвечала тоже шепотом. – Третий день уже не выходит.

- Черт возьми, – выругался отец. – Она ела что-нибудь?...

… Голоса за дверью стихли.

- Они все, все умрут, – вполголоса повторяла Оля. – Они уже не живые, они уже там.

В полумраке комнаты глаза девушки казались абсолютно черными.

- Все, все, – слова будто скручивались и хлестали в сгущающуюся тьму.

Она видела их лица. Мгновенными вспышками, в длинных тенях. Раскрытые в удивлении глаза, рты, хватающие воздух. Кровь по серой коже. Огонь, волдыри под дикий крик.

Желание сдохнуть, только не терпеть больше эту выматывающую боль. И его добрая улыбка…

Чиж так и не смог раскрутить сегодня отца на тачку. Поэтому вся компания просто сидела на своем месте, за гаражами. Хорошо хоть денег собрали нормально и пива взяли неплохо.

Хмель уверенно развязывал языки, голоса звучали все громче, прохожие морщились и старались побыстрее пройти мимо.

Как не договаривались молчать, все равно под градусом история с лесопитомником вылезла наружу.

- Да это все Веня гад! Наплел, что у этого чушка бабла нормально! – размахивал руками Чиж.

- Нашли кого слушать, – ворчал Филя. – У этого трепла через слово чушь лезет.

- Да фиг с ним! – вступил в разговор Лелик. – Одним дебилом меньше, пацаны!

Кампания шумела. Пиво пенилась в стаканчиках. Окурки летели во все стороны, будто гильзы от патронов.

- Пацаны! – крикнул Еж, тыча рукой. – Гля, какая деваха!

Все повернулись.

- Да это ж та, стебанутая, из второго подъезда, – прокомментировал Чиж.

- Ну и че? – не унимался Еж. – Зато ништяк чувиха! Пусть с нами посидит, не убудет! Айда, пригласим!

Он толкнул стоящего рядом Зыку. Улыбаясь, они подошли к девушке.

- Слышь, подруга! – Еж встал у нее на пути. – Пойдем к нам? Ты мне понравилась!

Девушка подняла на них странный, какой–то будто стеклянный, неживой такой взгляд.

- Ты че глухая?! – тряхнул ее за плечо Еж.

- Она, кажись, по кайфом, – сказал Зыка

- Хорошо, – отозвалась девушка. Голос ее звучал ровно, спокойно. Механически как-то.

Еж осклабился и обняв ее за плечи, повел в сторону остальных.

- Тя как зовут – то? – спросил Еж по пути.

- Ольга, – опять также, без тени беспокойства, ответила девушка.

Когда они подошли, пьяные парни плотоядно заулыбались, глядя на нее.

- Это Оля! – выставил вперед девушку Еж

- Неплохо! – цокнул языком самый здоровый.

Емеля, негласный вожак.

- Знакомься! – обвел рукой Еж всех.

- Не стоит, – голос девушки стал, каким-то неприятным, холодным. – Я вас и так всех знаю.

Еж удивленно посмотрел на нее, но хмель снова повысил настроение:

- Ага. Ну, че тогда, пивка? – он потянулся за стаканом и бутылкой.

- Нет, спасибо. Я так посижу, – села она на место собственно Ежа и обвела всех ледяным взглядом. Еж, в недоумении потоптавшись, сел поодаль.

---

Ольга внимательно глядела на их лица. Все, вся семерка уродов была здесь. Вместо ярости Оля испытывала странное облегчение.

Вот этот предложил облить, уже лежащего без сознания Вовку, бензином. Он бросал зажигалку, представляя себя героем вестернов, но та все погасала. Но он снова и снова пытался поджечь, наконец, просто поджег рукав куртки.

Вовка уже не чувствовал этого. В это время другой, тот, который пригласил ее сюда, пробил его головушку ломом. Рукава и руки обгорели уже после…

А Ольга видела, как в маленьком низком помещении вдруг полыхнуло пламя и она услышала истошный вой этого «ковбоя». Белки глаз, лопающиеся от страшного жара, волдыри на смазливом личике…

А этот нагловатый, уверенный в своем превосходстве. Еж кажется. Что ты улыбаешься? Тебя с трудом узнает собственная мать, а хоронить будут в закрытом гробу. Но ты, сдыхая в придорожной канаве, до последнего будешь ощущать холод железа в твоих руках, а перед глазами будет стоять картина: лом, пробивающий плоть…

А этот самый здоровый. Он, этот Емеля, он все затеял. Он сказал, что надо пойти. Он сказал, что надо убить, чтобы на них не показали. Он сам ничего не делал. Но виноват, больше всех.

Ты проживешь дольше всех. Ты будешь хотеть забыться, даже умереть. Ты будешь каждый день молить об этом. И будешь жить. Чтобы ощутить всю ту беспомощность своих жертв. Твои руки не первый раз обагрились кровью. Проклиная день, ты будешь со страхом закрывать глаза, ожидая их. Лица. Глаза. Просыпаться в крике. И жить.

Кампания притихла под ее взглядом. Борзые, сильные, очень уверенные в себе «реальные пацаны», не выдерживали этого давящего взора. Хмель быстро выходил испариной на лбах и холодным липким потом, слова будто замерзли в глотках. Странная дрожь прокатилась по телам, порыв ледяного ветра бросил в лицо пыль.

- Выбор сделан, – упали, будто камни, слова.

- Слышь, ты … - прохрипел Емеля.

- Я буду рядом с каждым, – прошелестел голос девушки. – Перед тем, как сдохнуть, вы увидите меня.

Воздух дрогнул, словно от беззвучного взрыва или просто заслезились глаза у всех…

Первым очнулся Емеля.

- Че за фигня! – проревел он. – Где она?

Все уставились на то место, где сидела Ольга.

- Тут была, – растерянно ответил Зыка.

Все заозирались вокруг.

- Нахрен ты ее приволок! – надвинулся на Ежа Емеля.

- Да кто ж знал-то? – заоправдывался тот.

Настроения уже не было. Посидев немного, все молча, не глядя друг на друга, засобирались по домам.

- Эх, такой вечер испортила, курва, – сказал тихо Еж…

День сменяет ночь. За днем снова закат. Я живу. А ты, чистая душа, там, где уже никто не сделает тебе плохо…

Я не хожу на твою могилу. Былое не вернешь. Твоя душа, наконец, ушла туда, где ей намного лучше…

Мне плохо без тебя, мой друг. Тоскливо без твоей улыбки, без сияющих глаз. Моя душа оживала только рядом с тобой, скидывая ненавистные щиты, опаленные людской ненавистью…

Ты бы не одобрил того, что случилось с твоими убийцами. Ты бы простил их, как всегда. Но я не ты. Они сами выбрали, сами подманили свою беду. Я лишь линза, инструмент Судьбы, правда, изрядно ускоривший Воздаяние.

Они сдохли, мой друг, но еще не все. Четверым их них вновь предстоит выбор, но и ты, и я знаем, что они выберут…

Обгоревшее тело первого выносили из гаража через три дня после твоих похорон. Газ, скопившийся в овощной яме, зажженная спичка…

Он долго пялился в переулок, где он. вроде как, увидел меня. Потом тряхнул головой, убеждая себя, что показалось. НЕТ. НЕ ПОКАЗАЛОСЬ.

Хлопок и истошный вопль. Прибежавшие на крики люди увидели лишь дергающийся обгорелый кусок мяса. Агония.

Нет не агония. Страх. Понимание. И отчаяние. И модная, большая, металлическая зажигалка, раз за разом падающая в лужу бензина…

Знаешь Вов, ты не подумай. Я не наслаждаюсь их смертью. Я испытываю облегчение. Как вырвав занозу из нагноившейся раны.

Испуганные глаза оставшихся, когда они шли за гробом. Они чуть не синхронно вздрогнули, скрестившись со мной взглядом. Я стояла чуть в отдалении, как раз там, где они обычно сидели. Я видела их ужас, противным желтым цветом переливающийся в сиянии вокруг их тел.

Второй увидел меня четко. Ты бы видел его лицо. Только что он пил пиво, обнимал девушку. Был доволен собой и жизнью. Он не вспоминал, как лом с хрустом проламывает кость.

Кровь враз отхлынула от его лица. Губы затряслись, он замер на краю дороги, как громом пораженный. Пока он соображал, я развернулась и ушла.

И кто знает, зачем он утром следующего дня, решил перебежать дорогу на красный? Торопился видать. Водитель грузовика даже не успел затормозить, когда тот выскочил из-за автобуса. А в его угасающем сознании раздавался хруст, с которым железо ломает кости…

Вторые похороны за неполные две недели в нашем дворе. И третьи не заставили себя ждать. Помнишь Вовка того, кучерявого, что со смехом ударил тебя ногой в спину?

Они были молоды, веселы. Вся жизнь впереди. Они думали, что им все позволено. Но Закон беспощаден. Воздает каждому по делам его.

Мое сердце сжимает черная тоска, сидя раскаленной иглой в груди, но давно уже выплаканные слезы, не бегут Вовка. Я в бессилии сжимаю кулаки, смотря в звездное небо, долгими бессонными ночами.

Да они умрут. Прах с ними. Но не вернут они тебя. Прости, я опять думаю лишь о себе, но мне реально плохо дружище…

Наивный мой, добрый человечек. Ты обрадовался гостям, не видя их презрительных злобных взглядов. Тебя обошли стороной эти волчьи законы. Знаешь, я долго не могла ни есть, ни пить горячее. Искусанные ночью, до крови, губы саднили…

Знаешь, только твои слова останавливают меня до сих пор от последнего шага. Именно про это ты высказывался на редкость очень резко.

- Это трусость, – говорил ты. – Предательство и трусость.

Трусость же ты считал, худшим из пороков. Ты видел в ней корень всех бед людей. Сколько раз я сидела в ванной, смотря на свое отражение на отполированном металле лезвия. Ты прав, но милый мой Вовка, как же порой мне трудно! …

Этот кудрявый был изрядно пьян. Он шел, горланя песни. Кто оставил тот люк открытым? Он поперхнулся, увидев меня в конце улицы. Эти наглые самоуверенные скоты, боялись меня.

Как я очутилась там? Просто бродила по улицам, не в силах сидеть в коробке комнаты. Наши взгляды пересеклись. Его сияние почти угасло, скрытое чернотой. Он вильнул в сторону…

Надо же так неудачно упасть. Прямо на штырь спиной. Он хрипел, на его губах пузырилась кровавая пена, а в глазах был дикий ужас. И стояло перед глазами обиженное лицо того парня, которого пнул он, в тесной каморке лесопитомника…

Нашли его не сразу. День на второй, в понедельник, когда рабочие полезли в этот самый люк.

А помнишь, ты говорил о Раскольникове? Знаешь, только теперь я поняла, о чем ты рассуждал. Какие муки совести, если умирающий перед тобой человек, мразь? Если человеческого в нем ровно столько, чтоб только подохнуть, наконец?

Еще четверо ждут своей участи. Они, те, кто стояли рядом и смотрел. И у них еще есть шанс. Но только, не те это существа, чтоб использовать такие шансы.

Моя судьба тесно связана с ними. Я их выбор. Я чувствую, как холодит сердце дыхание смерти. Но это еще не все…

- И че сказали? – хмуро спросил Емеля.

- Да следак спросил, где я был тогда, – ответил Гена.

- И че ты сказал?

- Так, а что, сказал, что дома был.

- А он?

- Сказал, чтоб я из города не выезжал.

- Это та сука, – подал голос Фикса. – Сто пудов. Она у того дебила, часто бывала. Может, видела чего?

Емеля задумался.

- Надо с ней поговорить. Объяснить, чтоб не болтала, – с угрожающими нотками в голосе произнес он наконец.

- Как? – спросил Гена.

- Есть способ, – Емеля повернулся к Чижу. – Ты на тачке?

Тот молча кивнул.

- Погнали!

---

Странное ощущение. Сегодня уходя из дома, Оля долго стояла на пороге, смотря на свою кровать, виднеющуюся в полуоткрытую дверь. И запах. Никогда раньше не замечался этот запах. Родного дома.

День, как на заказ, был пасмурным, серые низкие облака неслись под порывами холодного ветра. Сердце сжималось непонятно от чего.

Стоя у края воды, девушка глядела на серые волны, сморщившие гладь пруда. Мерно плескало о бетон пирса. Под ногами хрустели мелкие камешки. Странно тихо. Все звуки будто сквозь подушку доносятся, далекие, тихие. Лишь только дыхание раздавалось в этом звуковом вакууме.

Замерев на перекрестке, Ольга посмотрела вправо, вдоль безлюдной улицы. Только теперь стало понятно, что было с ней утром и днем. Выбор. Теперь ей предстояло выбрать, какой путь ляжет под ноги.

Вправо… Она представила, как, свернув с тротуара, зайдет в свой подъезд, поднимется по лестнице, откроет темную железную дверь. Скинет обувь в коридоре, ляжет на кровать. Блеск звезд за окном, может еще луна заглянет к ней. По коридору за закрытой дверью будут ходить, а она буде лежать пока не забудется в дреме.

Оля отвернулась от перспективы улицы и, посмотрев прямо, шагнула вперед. Дыхание на мгновение дыхание перехватило…

Рука, схватившая ее за локоть, причинила боль. Она повернулась и увидела хмурое лицо парня, одного из тех, семерых.

- Пошли, поговорим, – произнес он…

Машина взревела мотором и выехала на трассу. По бокам вскоре замелькал лес. Оля не задавала вопросов, не устраивала панику. В сиянии всех четырех пролетали грязно-бордовые полосы. Цвета тухлого мяса. От них и пахло тухлятиной. Этот сладковато-тошнящий запах, ни с чем не перепутаешь. С ней рядом ехали мертвецы, и они сильно боялись ее.

- Че ты лыбишься? – прорычал сидящий спереди, рядом с водителем. Здоровый такой парень.

- Вам это не поможет, – ответила Оля.

- Что?!

- Что вы хотите сделать.

- А мы проверим! – сказал здоровый.

Вскоре они свернули на проселок, уходящий в лес. Отъехав немного, машина остановилась.

- Пошли! – бросил здоровый.

Все вышли из машины. Двое тащили Ольгу. Точнее поддергивали ее, она сама шла.

- Ну че, сука, че ты о нас ментам натрепала? – Емеля наехал на Ольгу, нависая сверху.

Девушка молчала, глядя на него спокойным взглядом.

Он даже опешил, не увидев обычного страха.

- Ты че, оглохла что ли?! – продолжил парень. – Говори!

От удара Ольга полетела на землю. В глазах засверкали тысячи огоньков. Во рту появился солоноватый привкус.

- Ну что, будешь базарить? Или еще раз? – угрожающе прорычал Емеля.

Схватив девушку за подбородок, он замахнулся.

Новый удар. Сломок этот, вломил вторую пощечину. Оля опять полетела на землю, в глазах потемнело. Она вдруг словно выпала из этого ступора.

- Упрямая, – прокомментировал Чиж.

Налетевший вдруг ледяной ветер заставил всех поежиться.

- Вы все уже мертвы, – вдруг произнесла Ольга глухо. – Вы уже не живете.

- Че?! – взвился Емеля. – Ах ты сволочь!

От его очередного удара, теперь уже кулаком Оля улетела метра на два-три. Кувыркнулось небо перед глазами, по лицу хлестанули ветки.

- Нифига ты ей дал! – прокомментировал кто-то сбоку.

Оля на подгибающихся руках поползла в сторону. Внезапно земля под руками провалилась, ее повлекло куда-то вниз. Зашуршала листва, она только и успела закрыть руками лицо. Земля жестко сотрясла тело, стало мокро и очень холодно. Ольга лежала, не в силах подняться.

- Черт, где она? – послышалось сверху.

Посыпалась земля под ногами.

- Да ну нафиг! Что-то крутовато здесь!

- Да хрен с ней! Теперь заткнется!

- Ладно. Поехали.

Хлопнули дверцы машины, заурчал мотор и стал удаляться.

Оля попыталась подняться, но только она дернулась, как мир крутанулся куда-то вбок и она провалилась в тьму.

---

Машина неслась по шоссе, обгоняя редкие попутки. Четверо парней внутри угрюмо молчали. Даже пиво, лежащее в пакете на задней полке, оказалось невостребованным.

- Включи хоть музон, – проворчал сидящий рядом с водителем здоровый парень. – А то кошки скребут.

Хриплый голос, вещающий про зону, донесся из динамиков:

- И никто, и никто

Не узнает когда

Нить прервется его…

- Выруби нафиг! – раздраженно произнес здоровый.

Машина взлетела на горку и пошла в затяжной поворот.

- Это че?! – вдруг заорал водила.

Прямо впереди, на дороге стояла женская фигура. В сумерках белело бледное лицо, сразу узнанное всеми.

- Как она здесь?! – заорал здоровый.

- Что делать?! – запаниковал водитель.

- Дави! – взвизгнул здоровый.

Уже подлетая, все увидели, что девушка зловеще улыбается. Водила закрыл глаза, ожидая удар.

- А-а!!! – заорал он, открыв глаза.

Машина, пробив ограждение, летела с крутого обрыва. Тяжко охнув, она приземлилась внизу на колеса, и понеслась в лес.

- Тормози!!! – страшно закричал здоровый, закрывая разбитое при приземлении лицо.

В машине резко запахло тормозной жидкостью. Как в замедленном кино, как в страшном сне, водитель холодея наблюдал, как приближается ствол дерева.

Скрежет сминаемого железа, рядом сидящий вылетел вперед, пробивая головой стекло…

Машину развернуло, понесло боком. Еще удар! Железо, будто картон сминалось в гармошку. Окно осыпается, разбитое торчащей веткой.

И вдруг тишина. Шум ветра, шелест крон. Сидящий за рулем с трудом поднял голову.

Тот, кто был рядом с ним, тихо, не шевелясь, сидел на сидении. Из пробитой головы сочилась кровь. Водитель с трудом повернул голову назад и чуть не блеванул. На заднем сидении сидело тело без головы. Второй лежал у него на коленях, и не моргая смотрел остекленевшим взглядом на темнеющее небо, через рваную дыру в крыше. Его неестественно повернутая голова говорила, что он тоже, уже…

Водила трясущимися руками пощупал саднившее лицо, и едва не заорал. Мелкие кусочки стекла впились в кожу.

Сидящий рядом зашевелился. Застонав, он дернул крючок дверного замка и вывалился наружу.

Водитель попытался сделать то же самое, но его сторона машины была до неузнаваемости смята.

- Емель! – засипел он, – Помоги!

Он дернулся было в сторону выхода, но тело пронзила адская боль. Переведя взгляд вниз, водила ошеломленно увидел от пояса вместо продолжения своего тела, смятое железо.

Перед глазами вдруг встал почему-то тот парнишка из лесопитомника. Он стоял рядом с дверью и ласково улыбался ему.

- Уйди! – заорал парень. – Нет!

Он затравленно метнул взгляд в сторону открытой двери. Но там его ждала та, кого они, недавно оставили в лесу. Ее хмурое, каменное лицо, белело в темноте, а взгляд полностью черных глаз, жег огнем.

- А-а! – срывая голос, крикнул парень…

---

Часы тихо тикали в темноте. Стрелки приближались к часу. Парень, лежащий на кровати, смотрел в окно. Нащупав здоровой рукой сигареты, лежащие рядом с кроватью на полу, он закурил.

Культи опять ныли, не давая уснуть. Чесались несуществующие пятки. Парень тоскливо посмотрел на одеяло, обрисовывающее ноги до колен.

Зашипел, зацепив больной рукой стену, при повороте набок. Лунный свет заливал комнату. Тишина. Все спят. Парень тяжело вздохнул…

- Я понял. Понял все, – прошептал он, поднимая лицо вверх. – Дай мне сдохнуть, а?

Из глаз его потекли слезы…

У костра сидели двое. Высокий парень, сидел, смотря на огонь, второй чуть пониже, рылся в рюкзаке.

- Во! – достал он две жестяные банки.

- Ставь, – указал высокий на огонь.

- Щас.

Накрапывал мелкий дождик. Небо хмурилось, залитое серым цветом.

- Хлеб доставать? – спросил тот, что пониже.

- Конечно, – ответил первый. – Только пусть пока в пакете будет.

- Ага.

Второй достал нож и принялся откупоривать банки. Высокий достал пачку сигарет.

- Ты слышал? – сказал он вдруг второму.

Тот тоже замер, прислушиваясь.

- Ага, – подтвердил он.

- Там кажись, – высокий поднялся на ноги, снимая капюшон штормовки, и вытягивая руку.

Его длинные волосы рассыпались по плечам.

Второй достал из сумки топор. Высокий вытащил из-за пояса нож. Переглянувшись, они двинулись на шум.

- Вот нифига, – сказал тот, пониже.

Он присел на корточки, ложа топор на землю.

- Что там? – спросил высокий, подходя.

- Вот, – показал сидящий.

Перед ним лежала девушка. Вся в грязи, лицо в засохшей крови.

- Живая? – спросил высокий.

Тут девушка застонала.

---

Вынырнув из очередного провала, я увидела перед собой двух человек. Один присел рядом, второй стоял чуть поодаль.

- Интересно, как она тут оказалась? – сказал, сидящий.

Вокруг них буквально полыхало призрачное пламя. Темно-синее, но не фиолетовое, иногда, разбавляемое (у высокого вообще ярко) алыми всполохами.

- А я думаю, зачем мы сюда поперлись, – сказал высокий…

В очередной раз я очнулась, лежа на спине.

Ее мерно покачивало, она смотрела в небо, мимо проплывали деревья.

- Очнулась, – сказал чей-то голос.

- Да? – донеслось спереди. – Ставим.

Я почувствовала, как то на чем я лежу, пошло вниз. Надо мной склонились два человека.

- Как вы? – спросил парень с длинными волосами, в зеленой одежде.

- Не очень, похоже, – сказал за меня второй, поменьше, в капюшоне.

- Меня зовут Алексей, это Илья, – сказал высокий. – А как вас зовут?

- Ольга…- сумела выдавить я.

- Ольга, как вы здесь оказались? – спросил Алексей.

Меня же опять замутило. Лица, деревья закрутились перед глазами.

---

- Оль, там к тебе пришли, – сказала Марина, входя в палату.

Девушка отложила книгу, потерла глаза.

- Спасибо, – поблагодарила она женщину.

Больничные коридоры пахли лекарствами. Оля толкнула дверь, заходя в комнату для посетителей. Алексей, улыбаясь, встал навстречу.

- Привет.

- Вот, это тебе, – сказал он, протягивая пакет.

- Тратишься на меня, – ответила Оля.

- Ты опять за старое?

- Все молчу! – засмеялась девушка.

Они сели на лавку.

- А Илья где? – спросила она.

- Работает. Так что я один сегодня, – ответил парень.

- Ага, – девушка посмотрела в окно. – Слушай, давно хотела спросить.

- Валяй, – улыбнулся Алексей.

- Тебя жена не ревнует? – спросила Оля, показывая на кольцо.

Алексей посмотрел ей в глаза.

- Нет, – ответил он серьезно.

- А почему? Ходишь к какой-то девушке в больницу?

- Потому что она меня знает. К тому же, даже если бы я что-то и хотел, о чем ты думаешь, она сразу поняла бы.

- Как? – поинтересовалась Оля.

Алексей отвел взгляд.

- Потому что она очень похожа на тебя, – ответил он.

- В смысле?

- Она тоже…- он задумался. – Тоже…видит.

- Понятно, – девушка побарабанила пальцами…

ЭПИЛОГ

Алексей посмотрел на номер дома, достал из кармана бумажку.

- Оно вроде, – пробормотал он.

Во дворе ребятишки играли в футбол. С легкой улыбкой посмотря на них, Алексей подошел к нужному подъезду.

Звонок забавно заквакал, вместо трели. За дверью послышались торопливые шаги.

- Ой, – сказала открывшая дверь девушка. – А вам кого?

Алексей внимательно посмотрел на нее. Действительно, очень похожа на Ольгу. Внешне.

- Вы Алена? – спросил он.

- Да. А … - начала было девушка.

- Мне бы родителей увидеть.

- Пап, – крикнула Алена в квартиру и, оценивающе посмотрев, ушла.

Ей на смену вышел чуть полноватый мужчина, крепкий такой, с развитым плечевым поясом. Седоватый.

- Что вы хотели? – спросил он.

- Я бы хотел поговорить о вашей дочери, – сказал Алексей.

- Об Алене? А в чем дело?

- Нет не об Алене. О другой вашей дочери. Ольге.

Мужчина вздрогнул, в его глазах отразилась боль.

- Ее нашли? – глухо спросил он. – Надо опознать?

- Да нет, не надо. Она сама в состоянии сказать свое имя.

- Она жива? – голос мужчины перешел в сип, – Где, где она?

- Может, я войду? – сказал парень.

- Да – да, конечно, – заметно взволновался мужчина.

Они сидели на кухне. Мужчина нервно курил, стоя у форточки.

- Значит вот, как дело было, – сказал он, после рассказа Алексея. – Они ее в лесу том бросили?

- Да, – подтвердил парень. – Но теперь все в прошлом. Она жива и вполне здорова.

- Но почему тогда? … - мужчина запнулся. – Почему ? …

- Не сообщила? – закончил вопрос Алексей. – Ну, значит, не было здесь тех, кто нуждался в этом. Я так понял, ее здесь очень сильно «любили».

Парень выделил саркастично – печальным тоном последнее слово. Мужчина ссутулился, сел обратно на табурет.

- Наверно она права, – глухо сказал он.

- И поэтому она не хочет возвращаться, – добавил парень

Мужчина помолчал, поглаживая ладонью стол.

- А вы … Вы знаете об ее … Особенностях? – наконец спросил он

Алексей кивнул:

- Конечно, – сказал он. – Это трудно не заметить.

- И вас это не … смущает?

- Нет. Оля хорошая добрая девушка. А насчет как вы говорите, особенностей… Она среди таких–же, как сама.

- Что еще есть такие? – удивился мужчина.

- Поверьте есть. Собственно один из них перед вами.

- Да?! – продолжал удивляться мужчина. – Значит …

Он поднялся, посмотрел вновь в окно.

- Поверьте, ей среди нас хорошо, – негромко сказа Алексей.

Мужчина повернулся к нему и в его глазах он увидел муку.

- Повезло Оле, – тихо сказал он. – Пусть она будет счастлива.

- Собственно, я приехал за ее документами, – подытожил разговор Алексей.

---

Выходя из подъезда, Алексей заметил во дворе инвалидную коляску и сидящего в ней молодого парня. Чернота как–то странно висела на его ауре, будто старая шелуха на луке. Кажется, так Искупление выглядит. Очень похоже по крайней мере.

Он поглядел в мою сторону потухшим взглядом. Штанины его брюк были подвернуты от колен. «Нехило ты, братец, напакостил»,– Алексей втянул воздух и покачал головой. Похоже это тот самый. Из Ольгиной истории.

Да страшна месть обиженной ведьмы. Изощренна и изобретательна она в том, чтобы человек понял весь ужас совершенного им.

Алексей пощупал лежащие в кармане документы и пошел в сторону остановки автобуса.

«Тяжела доля тех кто с детства другой, не такой как все, – думал Алексей позже, расхаживая по железнодорожному вокзалу, в ожидании поезда. – Тут и так-то нелегко, а с детства. М-да…»

---

Алексей толкнул дверь. В ноздри ударил запах родного дома. Войдя в прихожую, он услышал детский смех и голоса женщин.

- Привет, Оль! – сказал он, заходя в комнату

Он достал документы и подал их девушке.

- Вот.

- О! Спасибо, Леш! – удивилась девушка. – А ты говорил–же, что завтра поедешь?

- Ну, сегодня туда дорога получилась, – улыбнулся ей в ответ парень.

- Спасибо, – еще раз сказав слова благодарности, улыбнулась девушка.

За спиной у девушки, стоящий на диване малыш вдруг выдал:

- Оя!

- Ой! Это меня что – ли? – засмеялась она поворачиваясь

Вскоре они на пару с женой Алексея о чем–то живо беседовали. Не забывая впрочем, чересчур бойкого ребенка…

«Ой не зря нас собирает судьба, – думал Алексей, сидя после на веранде. – Я, Плетущий, Двуликий, Ведьма. Может и еще кого подкинет. И чувствую, дело будет, под стать нашей силе»…

Артемовский.

Октябрь 2010г.