|
Одна из самых поражающих строк Евангелия: "Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем" (Мф. 12,31-32).
Отчего столь жесткое предупреждение?
Неужели у разных Личностей в Троице разные характеры, и Дух более обидчив, чем Сын? Почему столь резкое исключение?
Оказывается, тот, знакомый нам по "Братьям Карамазовым", мерзавец, который бросил крепостную девочку на корм собакам, может быть прощен, а человек, сказавший лишь одно слово, не имеет уже никакой надежды?
С точки зрения нравственной подобное суждение не может быть понято.
Означает ли это, что Христос проповедовал безнравственные вещи?
Очевидно, что нет. Значит, надо искать иную перспективу, в которой слова Христа обретают свой смысл.
Если этой перспективой не может быть моралистика, значит, речь идет о религии.
Да, потребности и мерки этики и религии не всегда совпадают.
Как не всегда совпадают правила хорошего тона и правила поведения спасателя. Нехорошо мужчине класть руку на грудь незнакомой женщине и, не спросив ее позволения, касаться своими губами ее уст. Но будем ли мы с этих позиций оценивать спасателя, который делает искусственное дыхание потерявшей сознание горе-пловчихе? Будем ли мы звать милицию, чтобы она остановила "хулигана"?
Вот так же и та трудность, к разрешению которой направлена Священная история, - это трудность религиозная, а не нравственная. Главная проблема человечества не в том, что оно склонно забывать нравственные прописи. Самая страшная неудача человечества, как она осознается религиозной мыслью, -это то, что мы смертны.
Наверно, все религиозные мыслители согласятся со словами апостола Павла: "Господь... единый имеющий бессмертие" (1 Тим. 6,15-16). Все остальное имеет жизнь лишь по причастию к Богу.
Источник бессмертной жизни один. Туда, куда добрызжут капли той струи бытия, что бьет из этого Источника, там тоже будет жизнь. Но что же станется с теми, кто отворачивает свое лицо от этих капель?
Если Бог есть жизнь, а человек отвернет от Него лицо - куда же будет устремлен его взор? В пустоту. Помните, в "Гамлете": "Ты повернул глаза зрачками в душу, а там сплошные пятна черноты"?..
Всем нам знакома та боль, что возникает при резком перепаде высоты и, соответственно, давления.
Бог создал нас для Себя, для жизни в Вечности. Поэтому Он насытил нас таким богатством жизни, чтобы мы чувствовали себя хорошо, будучи окруженными Вечной Жизнью.
Но мы отпали в пустоту, в разреженные слои бытия. И эта пустота начала отсасывать из нас давление, ставшее избыточным.
От этого перепада начались наши боли. Мы начали разрываться изнутри. Другие существа в мире не были созданы для Вечности, и потому мера их боли в нашем мире не сравнима с человеческой.
Отсюда та необычность места человека в мире, которая столь настойчиво порождает вопросы, подобные тем, что родились у Федора Тютчева: Откуда, как разлад возник? И отчего же в общем хоре Душа не то поет, что море, И ропщет мыслящий тростник?
И у Семена Франка: "Откуда этот разлад между человеческой душой и всем миром, в состав которого ведь входит и она сама? Это есть великий факт человеческого бытия. Столь ничтожный и мелкий факт, как неспособность двуногого животного, именуемого человеком, спокойно устроиться на земле, есть - для взора, обращенного внутрь и вглубь, - свидетельство нашей принадлежности к совсем иному бытию"347.
Но люди выпали из Богообщения. Люди не смогли сами вернуть себе Бога.
Что ж, тогда Бог вышел на поиски человека.
Бог ищет человека не для наказания. В притче о потерявшейся овце пастырь ищет овечку не для того, чтобы в наказание содрать с нее три шкуры, но чтобы избавить от опасностей. В притче о блудном сыне отец вернувшемуся грешнику устраивает пир, а не головомойку.
Итак, Бог протягивает человеку руку помощи. Точнее - две руки: Сына и Духа ("Руки Твои сотворили меня, то есть Слово и Дух. Премудрость Слова создала меня, разум Духа сотворил меня" (святитель Иоанн Златоуст)348.). Но предстают эти две руки в поле зрения человека по-разному.
Сын приходит, "приняв образ раба" (Флп. 2,7). Он приходит под "завесой плоти" (см.: Евр. 10,20). "Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих" (Мф. 20,28).
Служение Сына сокровенно. Тайну Его может познать только тот, кому ее откроет Дух: "Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым" (1 Кор. 12,з). Поэтому если человек не узнал в Иисусе Господа - это не его вина. Ему не было откровения, посвящающего его в "великую благочестия тайну: Бог явился во плоти" (1 Тим. 3,16). Человек, не знавший о тайне, не виноват, что идет по жизни, не оглядываясь на нее... Поэтому "если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему" (Мф. 12,82),
Но иначе действует Дух. Сын Человеческий скрывает Свою Божественность. Дух Свою Божественность открывает (и вместе с тем открывает и Божественность Сыне), Одно из библейских значений слова "Дух" o - это проявление Бога в мире, вторжение Творца в нашу обыденность. И если Бог нескрываемо стоит на пороге твоей души, а ты Его отгоняешь - значит, ты вновь прошел мимо Жизни.
Тот, кто не замечает протянутой ему спасающей руки или в помрачении молотит по ней, - останется один на один со своей бедой.
Только Бог может вновь наполнить нас Своей Вечностью. Только Он может вновь так уравнять давления внутри нас и вовне, чтобы при возвращении в Вечность мы не были сплюснуты.
Если внутри нас давление упало (ибо наши былые внутренние силы были высосаны из нас той пустотой, в которой мы привычно плавали), а Дух, готовый вновь исполнить нас Полнотой "Наполняющего все" (Еф. 1,23), мы отвергли, то эту пустоту мы пронесем в себе в вечные обители. В Вечности окажутся те, кто не приспособлен к жизни в ней. И тогда: "Ты будешь есть, и не будешь сыт; пустота будет внутри тебя" (Мих. 6,14).
Чтобы человек мог спастись, точки соприкосновения "мира сего" с Вечностью помечены печатью Духа.
Человек мчится по шоссе и регулярно встречает дорожные знаки, на условном языке предупреждающие его: столовая через полкилометра, и там двадцать метров проехать направо... Но тот, кто не обращая внимания на эти знаки, мчится вперед, не имеет потом права сетовать: мол, я был отправлен в длинный путь без всякой надежды на то, чтобы найти еду.
Дух касается человека, дает ему знамения и чудеса, доводы и свидетельства... Но человек отворачивается, делает вид, что не слышит стука в свою дверь. И не впускает Гостя, который на деле является Владыкой, Хозяином. Тот, кто не научился слышать голос Духа здесь, будет погружен в одинокое и безнадежное молчание там. Тот, кто не научился радоваться Богу здесь, не сможет радоваться Ему и тогда, когда Бог явит Себя как "все во всем" (Еф. 1,23).
Именно поэтому "если же кто скажет на Духа Свя-таго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем" (Мф. 12,32). Тот, кто не привык жить с Богом здесь, будет шарахаться и пугаться в непривычной новизне будущей жизни. Грех хулы на Духа -- это не сомнение в неясном; это грех сопротивления явному.
Как же человек способен хулить Духа Святого?
Мне представляется, что есть два "ути к этому греху.
Первый: когда человек видит явное чудо - и отторгает его.
Однажды довелось мне беседовать с одним высокопоставленным чиновником. Он с ходу предупредил меня: "Я - атеист"... Ладно, продолжаем разговор. Но в ходе нашей беседы я вдруг замечаю, что на стенах его кабинета нарисованы "голгофки" - Кресты, начертание которых священник налагает на стенах помещения при его освящении. Заметив мой взгляд и мое недоумение, чиновник говорит: "А мой кабинет батюшка освящал!" Я, конечно, спрашиваю - зачем? И слышу в ответ: "Я, собственно, недавно здесь работаю. Но, понимаете, как-то я сразу плохо почувствовал себя в этом кабинете. Час-пол-тора посижу и больше не могу. Как будто из меня кто-то всю силу высосал. Задыхаться начинаю. Надо выйти в коридор, зайти в соседний кабинет, уйти перекурить, выбежать на улицу... И тогда еще ненамного хватает... Тут мне посоветовали: позови, мол, батюшку, пусть освятит. Ну, я и решил - что ж, хуже не будет... Да, так вот батюшка мне тут все освятил. И, знаете, я теперь тут хоть по 12 часов могу сидеть - и ничего...".
И как вы думаете, какой же была его последняя фраза, завершающая этот рассказ? - "Но я все равно атеист!"
Второй же путь хулы на Духа сегодня более распространен. В этом случае человек считает за дары Духа простые, вполне рукотворные человеческие переживания.
В первом случае человек, которому, например, было дано пережить и ощутить благодатность богослужения, окрадываетея помыслами, которые твердят ему: "Да это тебе показалось: понимаешь, непривычная обстановка, необычные запахи, музыка, одежда, слова... Не было никакого чуда. Тебе просто показалось. Все дело в твоей непривычке...".
Во втором же случае человек и в самом деле на чисто психическом уровне переживший новизну церковного обряда и малость воодушевленный своим подвигом захода в храм, уже не прочь считать себя облагодатствованным: "Когда батюшка мимо с кадилом проходил, я такую благодать почувствовала, такой запах был дивный!"
Человек сам себя горячит, сам в себе провоцирует "высокие переживания", а затем изготовленный им продукт объявляет Даром Неба.
Однажды мне довелось видеть такой рукотворный "Конец Света". Осенью 1992 года российские газеты оказались заполонены рекламой, оповещающей, что 28 октября 1992 года в 18 часов состоится "Пришествие Иисуса на облаках" и "вознесение христиан на небеса". Это пророчество исходило от южнокорейских протестантов-харизматов349. Поскольку такие события происходят нечасто, я решил пойти посмотреть на "Конец света", организуемый вручную.
Что меня поразило на том собрании более всего -так это профессионализм того человека, который общался с залом со сцены. Нет, это не было профессионализмом проповедника. Это был профессионализм диск-жокея. Он очень ловко "разогревал" аудиторию (живо пробудив во мне воспоминания моей университетско-дискотечной молодости). "Так, я буду говорить "Аллилуйя", а Вы отвечайте "Аминь!" Громче отвечайте! Громче! еще громче, иначе Господь вас не услышит!.. Сидящие сзади, переходите в первые ряды - иначе Господь не возьмет вас на Небо!.. Теперь правая половина зала молчит, а левая отвечает: "Аллилуйя!" - "Аминь!" - "Аллилуйя!" - "Аминь!" - "Аллилуйя!" - "Аминь!" - "Аллилуйя!" - "Аминь!"... Теперь левая половина зала молчит, а правая отвечает: "Аллилуйя!" - "Аминь!" - "Аллилуйя!" - "Аминь!" - "Аллилуйя!" - "Аминь!""... Через полчаса такой зарядки даже бабушки из соседних подъездов, лишь по любопытству заглянувшие на это зрелище, стали подтягиваться к сцене, танцевать и трястись в ощущении того, что в них входит некий дух (проповедником почему-то называемый Святым).
Человек, который считает, что Дух уже пришел к нему или вообще всегда обитал в нем, захлопывает двери. Он тешится с порождениями своей фантазии. Он уже недоступен для Посещения истинного Бога. Он уже считает себя оббженным.
Больной, считающий себя здоровым, не видит смысла в посещении врачей и приеме лекарств. Болезнь уже даже атрофировала ощущение боли (сгнивший зуб не чувствует боли).
Человек принимает за Бога то, что не есть Бог. Он обожествляет самого себя, свои переживания и мысли... "Я есть То", "Я - Бог", - медитирует он, послушно повторяя заклинания йоги...
Он крадет имя у Бога и у Духа. Он служит себе, а не Богу. Что ж, в таком духовном онанизме он и закончит свои дни. Без радости Встречи. Без мистического Брака, без духовного плода. Он утешался самим собой. Он был замкнут в себе и на себе.
Итог: ему предстоит одинокая вечность.
Однажды его миражи рассеются. И обнаружится, что во время наводнения он пытался спастись с помощью медитации на тему "Мне сухо, мне сухо... Мне тепло... Мне радостно... Я бог... Мне сухо".
Стук Спасителя в дверь он пропустил, поскольку ему не хотелось выходить из радостно-сухого мира своих иллюзий. Он не встретил Другого в веке сем.
Что ж, придется ему быть без Бога и в веке будущем.
Если бы наш, человеческий, мир был безопасен, Богу не нужно было бы жертвовать Своим Сыном. В безопасном мире нет смысла идти на Крест.
Если же путь Бога в нашем мире - это путь Креста, значит, наш мир болен. Христос предложил лекарство.
Мы, распявшие его, обвинили Его за это в жестокости: "Почему Ты не спасаешь всех, даже неве-ров?"
Просто потому, что спасти - значит соединить Бога и человека.
Спасти - значит Богу войти внутрь человеческой души.
Спасти - значит человеку научиться жить в Боге. Для этого надо принять явное свидетельство Духа о Сыне, таинственно соединившего Божественное и человеческое. Сын соединил в Себе Бога и человека затем, чтобы потом эту нерасторжимую соединенность передать нам.
Не хотим?
Что ж - в таком случае и будет Бог -- отдельно, а мы - отдельно.
Что же может быть более печальным, чем "будущий век", проводимый в отдельности от Бога?
А значит, Христос, предупреждающий, "если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем", - не жесток. Он просто честен.
Услышав про Страшный Суд, положено испытывать страх и трепет.
Страшный Суд - последнее испытание, предстоящее людям. Когда истечет последняя секунда существования Вселенной, люди будут воссозданы, тела их вновь соединятся с душами - чтобы все-все смогли предстать для отчета перед Творцом...
Впрочем, я уже ошибся. Я ошибся, когда сказал, что люди воскреснут для того, чтобы быть приведенными на Страшный Суд.
Если принять такую логику, то о христианском богословии придется сказать нелицеприятную вещь: оказывается, оно представляет своего Бога в довольно неприглядном виде. Ведь "мы и просто грешного человека никогда бы не похвалили за такое дело, если бы он вынул из могилы труп своего врага, чтобы по всей справедливости воздать ему то, чего он заслужил и не получил во время земной жизни своей"350.
Грешники воскреснут не для того, чтобы получить воздаяние за грешную жизнь, а наоборот - потому именно и получат они воздаяние, что непременно воскреснут из мертвых.
К сожалению, мы -- бессмертны.
К сожалению, - потому что порой очень хотелось бы просто уснуть - да так, чтобы никто больше про мои гадости мне не напоминал...
Но Христос воскрес. А поскольку Христос объемлет Собою все человечество, то, значит, и мы никак не сможем остаться в могиле. Христос нес в Себе всю полноту человеческой природы: та перемена, которую Он совершил в самой сущности человека, однажды произойдет внутри каждого из нас, поскольку мы тоже - человеки.
Это значит, что все мы теперь носители такой субстанции, которая предназначена к воскресению.
Оттого и ошибочно считать, что причина воскресения -- Суд ["Воскресение будет не ради суда", -сказал христианский писатель второго столетия Афи-нагор (О воскресении мертвых, 14)]351. Суд - не причина, а следствие возобновления нашей жизни.
Ведь жизнь наша возобновится не на земле, не в привычном нам мире, заслоняющем от нас Бога. Воскреснем мы в мире, в котором "будет Бог все во всем" (1 Кор 15,28).
А, значит, если будет воскресение, - то будет и встреча с Богом.
Но встреча с Богом - встреча со Светом. Тем Светом, который освещает все и делает явным и очевидным все, даже то, что мы хотели скрыть порой даже от самих себя... И если то, постыдное, еще осталось в нас, еще продолжает быть нашим, еще не отброшено от нас нашим же покаянием, - то встреча со Светом причиняет муку стыда. Она становится судом. "Суд же состоит в том, что свет пришел в мир" (Ин. 3,19).
Но все же - только ли стыд, только ли суд будут на той Встрече?
В XII веке армянский поэт (у армян он считается еще и святым) Григор Нарекаци в своей "Книге скорбных песнопений" написал:
Мне ведомо, что близок день Суда,
И на Суде нас уличат во многом...
Но Божий Суд не есть ли встреча с Богом?
Где будет суд? - Я поспешу туда!
Я пред Тобой, о Господи, склонюсь И, отрешась от жизни быстротечной, Не к Вечности ль Твоей я приобщусь, Хоть эта Вечность будет мукой вечной?* (Это литературный и весьма вольный перевод352.
Буквальный звучит иначе - сдержаннее и "православное": "Но коли близок день Суда Господня, то и ко мне приблизилось Царство Бога Воплотившегося, Кто найдет меня более повинным, нежели эдомитян и филистимлян"353.)
И в самом деле время Суда - это время Встречи.
Но что же более пленяет мое сознание, когда я помышляю о ней?
Правильно ли, если сознание моих грехов заслоняет в моем уме радость от встречи с Богом?
К чему прикован мой взгляд - к моим грехам или к Христовой любви?
Что первенствует в палитре моих чувств - осознание любви Христа или же мой собственный ужас от моего недостоинства?
Именно раннехристианское ощущение смерти как Встречи ("Когда один из сослужителей наших, будучи изнурен немо-щию и смущенный близостью смерти, молился, почти уже умирая, о продолжении жизни, пред него предстал юноша, славный и величественный; он с некиим негодованием и упреком сказал умирающему: "И страдать вы боитесь, и умирать не хотите. Что же мне делать с вами?"... Да и мне сколько раз было открываемо, заповедуемо было непрестанно внушать, что не должно оплакивать братьев наших, по зову Господа отрешающихся от настоящего века... Мы должны устремляться за ними любовью, но никак не сетовать о них: не должны одевать траурных одежд, когда они уже облеклись в белые ризы" (святитель Киприан Карфагенский)354.) выразил однажды московский старец о.Алексий Мечев. Напутствуя только что скончавшегося своего прихожанина, он сказал: "День разлуки твоей с нами есть день рождения твоего в жизнь новую, бесконечную. Посему, со слезами на глазах, но приветствуем тебя со вступлением туда, где нет не только наших скорбей, но и наших суетных радостей. Ты теперь уже не в изгнании, а в отечестве: видишь то, во что мы должны веровать; окружен тем, что мы должны ожидать"355.
С Кем же эта долгожданная Встреча?
С Судьей, который поджидал нашей доставки в его распоряжение?
С Судьей, который не покидал своих стерильно-правильных покоев и теперь тщательно блюдет, чтобы новоприбывшие не запятнали мир идеальных законов и правд своими совсем не идеальными деяниями?
Нет - через нашу смерть мы выходим на Сретение с Тем, Кто Сам когда-то вышел нам навстречу.
С Тем, Кто сделал Себя доступным нашим, человеческим скорбям и страданиям. Не безличностно-автоматическая "Справедливость", не "Космический Закон" и не "Карма" ждут нас.
Мы встречаемся с Тем, чье имя - Любовь. В церковной молитве о Нем говорится: "Твое бо есть еже миловати и спасати ны, Боже наш". Именно - Твое, а не безглазой Фемиды и не бессердечной "Кармы".
У Марины Цветаевой есть строчка, которая совершенно неверна по букве, но которая справедлива по своему внутреннему смыслу. Строчка эта такая: "Бог, не суди: Ты не был женщиной на земле..."
В чем правда этого крика?
Оказывается, наши человеческие дела, человеческие слабости и прегрешения будет рассматривать не Ангел, который не знает, что такое грех, борьба и слабость, но Христос.
Христос - это Сын Божий, пожелавший стать еще и Сыном Человеческим. Не Сверхчеловек будет судить людей, но Сын Человеческий. Именно потому, что Сын стал человеком, "Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну" (Ин. 5,22).
Сын - это Тот, Кто ради того, чтобы не осуждать людей, Сам пошел путем страданий. Он ищет потерявшихся людей. Но не для расправы с ними, а для исцеления. Вспомните притчу о блудном сыне...
На язык сегодняшних реалий эту притчу я бы переложил так. Представьте: живет стандартная семья из четырех человек в стандартной трехкомнатной квартире. И вдруг младший сын начинает ерепениться, всех посылать куда подальше, на всё огрызаться. В конце концов он требует разъезда. Квартира приватизирована. Сын, настаивая на своем праве совладельца, требует, чтобы ему уже сейчас дали его долю. Квартира стоит, скажем, 40 000 "у.е.". Он требует, чтобы ему, как совладельцу, соприватизатору, была выдана четверть... Родители со старшим сыном в конце концов не выдерживают ежедневного противостояния со скандалистом, продают свою трехкомнатную квартиру, покупают для себя двухкомнатную, а разницу (10 000 "у.е.") отдают младшему сыну, который, удовлетворенный, уходит в самостоятельную жизнь... Проходит время, и он, все растративший, потерявший, не приобретший никакого собственного жилья, возвращается к родителям в их квартиру, столь уменьшенную по его капризу. Чем же встречает его отец? Оскорбленно выставляет его вон? Просит старшего сына попридержать младшенького, пока отеческая длань будет вразумлять юного нахала?
В Евангелии притча кончается иначе: едва разглядев вдали возвращающегося сына, еще не зная, зачем он идет, еще не услышав ни слова раскаяния, отец с радостью выбегает навстречу...
Отсюда и слова святителя Феофана Затворника: "Господь хочет всем спастись, следовательно, и вам... У Бога есть одна мысль и одно желание - миловать и миловать. Приходи всякий... Господь и на Страшном Суде будет не то изыскивать, как бы осудить, а как бы оправдать всех. И оправдает всякого, лишь бы хоть малая возможность была"356. Ведь - "Ты Бог, не хотяй смерти грешников" (см.: Иез. 33,11)...
Софокла страшила встреча с судией (Плутоном): "Ты спрашиваешь меня, к какому богу я сойду? К богу, никогда не знавшему ни снисхождения, ни милости, но постоянно облеченному в строгую справедливость" (Климент Александрийский. Строматы 2,20).
Христиане же верят, что их судьбу определит не закон, лишенный всех желаний, но Тот, у Кого есть желание.
Его решения поэтому можно назвать субъективными и "пристрастными". У этого Судьи, в отличие от греческой Фемиды, нет повязки на глазах.
Свои решения Он будет сверять не только с тем, что мы и в самом деле натворили, и не только с бесстрастной буквой Закона, но еще и со Своим планом, Своим интересом, Своим желанием.
И Свое желание Он не скрывает: "Не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился... и жив был" (Иез. 33,11).
Бог ищет в человеческой душе такое, не окончательно, не безнадежно изуродованное место, к которому можно было бы присоединить Вечность.
Так врачи на теле обоженного человека ищут хоть немного непострадавшей кожи...
Об этом поиске рассказывает эпизод из Жития преподобного Петра Мытаря (память 22 сентября): "В Африке жил жестокосердый и немилостивый мытарь (сборщик налогов), по имени Петр.... Однажды Петр вел осла, навьюченного хлебами для княжеского обеда. Нищий стал громко просить у него милостыни. Петр схватил хлеб и бросил его в лицо нищему и ушел.. Спустя два дня мытарь расхворался так сильно, что даже был близок к смерти, и вот ему представилось в видении, будто он стоит на суде и на весы кладут его дела. Злые духи принесли все злые дела; светлые же мужи не находили ни одного доброго дела Петра, и посему они были печальны... Тогда один из них сказал: "Действительно, нам нечего положить, разве только один хлеб, который он подал ради Христа два дня тому назад, да и то поневоле". Они положили хлеб на другую сторону весов, и он перетянул весы на свою сторону".
Именно этот рассказ послужил основой для знаменитой "луковки" Достоевского: "Жила-была одна баба злющая-презлющая и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели. Схватили ее черти и кинули в огненное озеро. А Ангел-хранитель ее стоит да и думает: какую бы мне такую добродетель ее припомнить, чтобы Богу сказать. Вспомнил и говорит Богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала. И отвечает ему Бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь.
Побежал Ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, баба, схватись и тянись. И стал он ее осторожно тянуть и уж всю было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули. А баба-то была злющая-презлющая, и почала она их ногами брыкать: "Меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша". Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась. И упала баба в озеро и горит по сей день. А Ангел заплакал и отошел"357.
Опять же в древности преподобный Исаак Сирин говорил, что Бога не стоит именовать "справедливым", ибо судит Он нас не по законам справедливости, а по законам милосердия. А уже в наше время английский писатель К.С. Льюис в своей философской сказке "Пока мы лиц не обрели" говорит: "Надейся на пощаду - и не надейся. Каков ни будет приговор, справедливым ты его не назовешь". - "Разве боги не справедливы?" - "Конечно, нет, доченька! Что бы сталось с нами, если бы они всегда были справедливы?"358
Конечно, справедливость есть в том Суде. Но справедливость эта какая-то странная. Представьте, что я - личный друг президента Б.Н. Мы вместе проводили "реформы", вместе - пока ему позволяло здоровье - играли в теннис и ходили в баню... Но тут журналисты накопали на меня "компромат", выяснили, что я принимал "подарки" в особо крупных размерах. Б.Н. вызывает меня к себе и говорит: "Понимаешь, я тебя уважаю, но сейчас выборы идут, и я не могу рисковать. Поэтому мы с тобой давай такую рокировочку сделаем... Я тебя на время в отставку отправлю..." И вот сижу я уже в отставке, регулярно беседую со следователем, жду суда... Но тут Б.Н. звонит мне и говорит: "Слушай, тут Европа требует, чтобы мы приняли новый Уголовный Кодекс погуманнее, подемократичнее. Тебе все равно делать нечего, так, может, напишешь на досуге?" И вот я, будучи подследственным, начинаю писать Уголовный Кодекс. Как вы думаете, что я напишу, когда дойду до "моей" статьи?..
Не знаю, насколько реалистичен такой поворот событий в нашей таинственной политике.
Но в нашей религии Откровения все обстоит именно так.
Мы - подсудимые.
Но подсудимые необычные - каждому из нас дано право самому составить список тех законов, по которым нас будут судить. Ибо: "Каким судом судите, таким будете судимы" (Мф. 7,2). Если я при виде чьего-то греха скажу: "Вот это он напрасно... Но ведь и он - человек...* ("Авва Исаак Фивейский пришел в киновию, увидел брата, впадшего в грех, и осудил его. Когда возвратился он в пустыню, пришел Ангел Господень, стал пред дверьми его и сказал: "Бог послал меня к тебе, говоря: 'Спроси его, куда велит Мне бросить падшего брата?'" - Авва Исаак тотчас повергся на землю, говоря: "Согрешил пред Тобою, - прости мне!" - Ангел сказал ему: "Встань, Бог простил тебе; но впредь берегись осуждать кого-либо, прежде нежели Бог осудит его"" (Древний Патерик)369.), то и тот приговор, который я однажды услышу над своей головой, может оказаться не уничтожающим.
Ведь если я кого-то осуждал за его поступок, показавшийся мне недостойным, значит, я знал, что это грех.
"Смотри, - скажет мне мой Судия, - раз ты осуждал, значит, ты был осведомлен, что так поступать нельзя. Более того - ты не просто был осведомлен об этом, но ты искренне принял эту заповедь как критерий для оценки человеческих поступков. Но отчего же сам ты затем так небрежно растоптал эту заповедь?"
Как видим, православное понимание заповеди "не судите" (Мф. 7,1) и кантовский "категорический императив" близки по сути: прежде чем что-то сделать или решить, представь, что мотив твоего поступка вдруг станет всеобщим законом для всей вселенной, и все и всегда будут руководствоваться им. В том числе и в отношениях с тобой...
Не осуждай других - не будешь сам осужден. От меня зависит, как Бог отнесется к моим грехам.
Есть у меня грехи? - Да.
Но есть и надежда. - На что?
На то, что Бог сможет оторвать от меня мои грехи, выбросить их на помойку, но для меня самого открыть иной путь, чем для моих греховных дел. Я надеюсь, что Бог сможет растождествить меня и мои поступки. Перед Богом я скажу: "Да, Господи, были у меня грехи, но мои грехи - это не весь я!"
"Грехи - грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни - служение Вере и Господу!" (святитель Николай Японский)360.
Но если я хочу, чтобы Бог так поступил со мной, то и я должен так же поступать с другими ("Христос Евангелия. В Христе мы находим единственный по своей глубине синтез этического солипсизма, бесконечной строгости к себе самому человека, то есть безукоризненно чистого отношения к себе самому, с этически-эстетическою добротою к другому: здесь впервые явилось бесконечно углубленное я-для-себя, но не холодное, а безмерно доброе к другому, воздающее всю правду другому как таковому, раскрывающее и утверждающее всю полноту ценностного своеобразия другого. Все Люди распадаются для Него на Него единственного и всех других людей, Его - милующего, и других - милуемых, Его - спасителя и всех других - спасаемых, Его - берущего на Себя бремя греха и искупления и всех других - освобожденных от этого бремени и искупленных. Отсюда во всех нормах Христа противопоставляется я и другой: абсолютная жертва для себя и милость для другого. Но я-для-себя - другой для Бога. Бог уже не определяется существенно как голос моей совести, как чистота отношения к себе самому, чистота покаянного самоотрицания всего данного во мне, Тот, в руки которого страшно впасть и увидеть которого - значит умереть (имманентное самоосуждение), но Отец Небесный, который надо мной и может оправдать и миловать меня там, где я изнутри себя самого не могу себя миловать и оправдать принципиально, оставаясь чистым с самим собою. Чем я должен быть для другого, тем Бог является для меня... Идея благодати как схождения извне милующего оправдания и приятия данности, принципиально греховной и непреодолеваемой изнутри себя самое. Сюда примыкает и идея исповеди (покаяния до конца) и отпущения. Изнутри моего покаяния отрицание всего себя, извне (Бог - другой) - восстановление и милость. Человек сам может только каяться - отпускать может только другой... Только сознание того, что в самом существенном меня еще нет, является организующим началом моей жизни из себя. Я не принимаю моей наличности, я безумно и несказанно верю в свое несовпадение с этой своей внутренней наличностью. Я не могу себя сосчитать всего, сказав: вот весь я, и больше меня нигде и ни в чем нет, я уже есмь сполна. Я живу в глубине себя вечной верой и надеждой на постоянную возможность внутреннего чуда нового рождения. Я не могу ценностно уложить всю свою жизнь во времени и в нем оправдать и завершить ее сполна. Временно завершенная жизнь безнадежна с точки зрения движущего ее смысла. Изнутри самой себя она безнадежна, только извне может сойти на нее милующее оправдание помимо недостигнутого смысла. Пока жизнь не оборвалась во времени, она живет изнутри себя надеждой и верой в свое несовпадение с собой, в свое смысловое предстояние себе, и в этом жизнь безумна с точки зрения своей наличности, ибо эти вера и надежда носят молитвенный характер (изнутри самой жизни только молитвенно-просительные и покаянные тона)" (М.Бахтин)361.).
Христианский призыв к неосуждению есть в конце концов способ самосохранения, заботы о собственном выживании и оправдании.
Ведь что такое неосуждение? "Порицать - значит сказать о таком-то: такой-то солгал... А осуждать - значит сказать, такой-то лгун... Ибо это осуждение самого расположения души его, произнесение приговора о всей его жизни. А грех осуждения столько тяжелее всякого другого греха, что сам Христос грех ближнего уподобил сучку, а осуждение -бревну" (авва Дорофей)362.
Вот так и на суде мы хотим от Бога той же тонкости в различениях: "Да, я лгал - но я не лжец; да, я соблудил, но я не блудник; да, я лукавил, но я - Твой сын, Господи, Твое создание, Твой образ... Сними с этого образа копоть, но не сжигай его весь!" И Бог готов это сделать.
Он готов переступать требования "справедливости" и не взирать на наши грехи.
Справедливости требует диавол: мол, раз этот человек грешил и служил мне, то Ты навсегда должен оставить его мне* (* См., например, Древний патерик8 356).
Но Бог Евангелия выше справедливости. И потому, по слову преподобного Максима Исповедника, "смерть Христа - суд над судом" (Вопросоответ к Фалассию, 43).
В одном из слов святителя Амфилохия Иконийс-кого есть повествование о том, как диавол удивляется милосердию Божию: "Зачем Ты принимаешь покаяние человека, который уже много раз каялся в своем грехе, а потом все равно возвращался к нему?" И Господь отвечает: "Но ты же ведь принимаешь каждый раз к себе на служение этого человека после каждого его нового греха. Так почему же Я не могу считать его Своим рабом после его очередного покаяния?" Итак, на Суде мы предстанем пред Тем, чье имя -Любовь.
Суд - встреча со Христом.
Собственно, Страшный, всеобщий, последний, окончательный Суд менее страшен, чем тот, который происходит с каждым сразу после его кончины...
Может ли человек, оправданный на частном суде, быть осужденным на Страшном? -- Нет.
А может ли человек, осужденный на частном суде, быть оправдан на Страшном? - Да, ибо на этой надежде и основываются церковные молитвы за усопших грешников.
Но это означает, что Страшный Суд - своего рода "апелляционная" инстанция. У нас есть шанс быть спасенными там, где мы не можем быть оправданными.
Ибо на частном суде мы выступаем как частные лица, а на вселенском Суде - как частички вселенской Церкви, частички Тела Христова. Тело Христа предстанет пред Своим Главой.
Поэтому и дерзаем мы молиться за усопших, ибо в свои молитвы мы вкладываем вот какую мысль и надежду: "Господи, может быть, сейчас этот человек не достоин войти в Твое Царство, но ведь он, Господи, не только автор своих мерзких дел; он еще и частица Твоего Тела, он частица твоего создания! А потому, Господи, не уничтожай творение рук Твоих. Своею чистотою, Своею полнотою, святостью Твоего Христа восполни то, чего не доставало человеку в этой его жизни! (Этих молитв за усопших нет в протестантизме. Святитель Николай Японский вспоминает, как однажды ему пришлось побывать на протестантском отпевании: "Мы молились за себя, поучали себя, старались растрогать себя, а до умершей нам не было никакого дела. Правда, упомянули ее дважды в чтомых молитвах, но только для того, чтобы поблагодарить за нее Бога, а не затем, чтобы вознести молитву об упокоении ее души. Каким холодом дышит протестантская поминальная служба! Недаром одно только это отвращает столь многих людей от протестантства"364. "Таков обычай протестантства, холодный, безжалостный к умершему"365.)
Мы дерзаем так молиться потому, что убеждены, что Христос не желает отсекать от Себя Свои же частички. Бог всем желает спастись...
И когда мы молимся о спасении других - мы убеждены, что Его желание совпадает с нашим...
Но есть ли такое совпадение в других аспектах нашей жизни?
Всерьез ли желаем спастись мы сами?..
Для темы же о Суде важно помнить: судимы мы Тем, Кто выискивает в нас не грехи, а возможность примирения, сочетания с Собой...
Когда мы осознали это - нам станет понятнее отличие христианского покаяния от светской "перестройки".
Христианское покаяние не есть самобичевание. Христианское покаяние - это не медитация на тему: "Я - сволочь, я - ужасная сволочь, ну какая же я сволочь!"
Покаяние без Бога может убивать человека. Оно становится серной кислотой, по каплям падающей на совесть и постепенно разъедающей душу. Это случай убийственного покаяния, которое уничтожает человека, - покаяния, которое несет не жизнь, но смерть. Люди могут узнать о себе такую правду, которая может их добить (вспомним фильм "Гараж" Э.Рязанова).
Недавно я сделал поразительное для меня открытие (недавно - по причине своего, увы, невежества): я нашел книгу, которую должен был прочитать еще в школе, а вчитался в нее только сейчас.
Эта книга поразила оттого, что прежде мне казалось, что ничего глубже, психологичнее, ничего более христианского и православного, чем романы Достоевского, быть в литературе не может. Но эта книга оказалась более глубокой, чем книги Достоевского.
Это "Господа Головлевы" Салтыкова-Щедрина - книга, которую обычно не дочитывают до конца, потому что советские школьные программы превратили историю русской литературы в историю антирусского фельетона. Поэтому христианский смысл, духовное содержание произведений наших величайших русских писателей были забыты. И вот в школе изучают первые главы "Господ Голов левых", - главы страшные, беспросветные. Но не читают последние. А в конце тьмы еще больше. И эта тьма тем страшнее, что она сопряжена с ... покаянием.
У Достоевского покаяние всегда на пользу, оно всегда к добру и исцелению.
Салтыков-Щедрин описывает покаяние, которое добивает...
Сестра Порфирия Головлева соучаствовала во многих его мерзостях. И вдруг она прозревает и понимает, что именно она (вместе с братом) виновата в гибели всех людей, которые встречались им на жизненном пути.
Казалось бы, так естественно было предложить здесь линию, скажем, "Преступления и наказания": покаяние - обновление - воскресение. Но - нет.
Салтыков-Щедрин показывает страшное покаяние - покаяние без Христа, покаяние, совершаемое перед зеркалом, а не перед ликом Спасителя.
В христианском покаянии человек кается перед Христом. Он говорит: "Господи, вот во мне это было, убери это от меня. Господи, не запомни меня таким, каким я был в эту минуту. Сделай меня другим. Сотвори меня другим".
А если Христа нет, то человек, как в зеркало, насмотревшись в глубины своих дел, окаменевает от ужаса, будто человек, насмотревшийся в глаза Медузе-Горгоне.
И вот точно так же сестра Порфирия Головлева, осознав глубину своего беззакония, лишается последней надежды. Она все делала ради себя, а познав себя, видит бессмыслицу своих дел... И кончает жизнь самоубийством.
Неправедность ее покаяния видна из второго покаяния, описанного в "Господах Головлевых". На страстной седмице в Великий Четверг, после того, как в доме у Головлева священник читает службу "Двенадцати Евангелий", "Иудушка" всю ночь ходит по дому, он не может уснуть: он слышал о страданиях Христа, о том, что Христос прощает людей, и в нем начинает шевелиться надежда - неужели же и меня он может простить, неужели же и для меня открыта возможность Спасения? И на следующий день поутру он бежит на кладбище и умирает там на могиле своей матери, прося у нее прощения...
Только Бог может сделать бывшее небывшим.
И потому только через обращение к Тому, Кто выше времени, можно избавиться от кошмаров, наползающих из мира уже свершившегося.
Но, чтобы Вечность могла принять в себя меня, не принимая мои дурные дела, я сам должен разделить в себе вечное от преходящего, то есть - образ Божий, мою личность, дарованные мне от Вечности, отделить от того, что я сам натворил во времени.
Если я не смогу совершить это разделение в ту пору, пока еще есть время (см.: Еф. 5,16), то мое прошлое гирей потянет меня ко дну, ибо не даст мне соединиться с Богом.
Вот ради того, чтобы не быть заложником у времени, у своих грехов, совершенных во времени, человек и призывается к покаянию.
В покаянии человек отдирает от себя свое дурное прошлое. Если ему это удалось - значит, его будущее будет расти не из минуты греха, а из минуты покаянного обновления.
Отдирать от себя кусочек самого себя же - больно. Иногда этого смертельно не хочется.
Но тут одно из двух: или то мое прошлое пожрет меня, растворит в себе и меня и мое будущее, и мою вечность, или же я смогу пройти через боль покаяния. "Умри прежде смерти, потом будет поздно", -говорит об этом один из персонажей К.Льюиса366.
Хочешь, чтобы Встреча не стала Судом?
Что ж, совмести в своем совестном взгляде две реалии. Первое: покаянное видение и отречение от своих грехов; второе: Христа, перед Ликом Которого и ради Которого должно произнести слова покаяния.
В едином восприятии должны быть даны - - и любовь Христа, и мой собственный ужас от моего недостоинства.
Но все же Христова любовь - больше... Ведь Любовь - Божия, а грехи - только человеческие...
Если мы не помешаем Ему спасти и помиловать нас, поступить с нами не по справедливости, а по снисхождению, - Он это сделает.
Но не сочтем ли мы себя слишком гордыми для снисхождения? Не считаем ли мы себя слишком самодостаточными для принятия незаслуженных даров?
Тут впору открыть евангельские заповеди блаженств и перечитать их внимательно.
Это - перечень тех категорий граждан, которые входят в Царство Небесное, минуя Страшный Суд.
Что общего у всех, перечисленных в этом списке?
То, что они не считали себя богатыми и заслуженными. Блаженны нищие духом, ибо они на Суд не приходят, но проходят в Жизнь Вечную.
Явка на Страшный Суд необязательна. Есть возможность ее избежать (см.: Ин. 5,29).
Наш
сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального
закона Российской федерации
"Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995
N 110-ФЗ, от 20.07.2004
N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения
произведений
размещенных на данной библиотеке категорически запрешен.
Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.
 |
Copyright © UniversalInternetLibrary.ru
