Кураев Андрей - Что значит быть христианином?

Что значит быть христианином?
Апостолы как свидетели

2000 лет христианства отмечали все. И в церковной среде, и вне нее более всего обсуждался вопрос о том, что означают 2000 лет христианства и как к ним относиться.
Разные люди очень по-разному восприняли этот рубеж.
Для христиан это - радостная дата, это - дата, подтверждающая самый главный догмат нашей веры: "Бог есть Любовь". Ведь любовь долготерпит. А мы никак не можем сказать, что прошедшие два тысячелетия были тысячелетиями, исполненными только святостью. По большей части то были 2000 лет наших грехов и преступлений. И то, что Господь терпит нас эти 2000 лет, не отрекается от нас, а продолжает изливать милости на Свой народ, Свою Церковь (и в явлении новых святынь, и в чудесах, а главное - просто в том, что Он поддерживает нашу жизнь и существование нашей Церкви) - это означает, что наш Бог есть поистине Бог долготерпения, а значит, воистину - Бог есть Любовь. Для нас радостно то, что христианство не умерло, а перешло в новое тысячелетие.
Но есть люди, которые новое тысячелетие тоже встречали с радостью, правда, мотивированной совершенно иначе. Светские публикации, пересуды и просто шуточки намекали на то, что вам, христианам, дескать, уже две тысячи лет... возраст солидный... пора на пенсию... так что, господа христианские ортодоксы, "извольте выйти вон" из культуры, политики, экономики, школы... Ваше-де место - в глубинах истории, в музее, а мы обойдемся без вашего замшелого христианстйа... Пора, мол, провожать его на давно заслуженную пенсию, а вместо него проповедовать "Третий Завет", религию Нового Века (Нью Эйдж)...
Есть одно уже общепринятое словосочетание, которое меня каждый раз понуждает воскликнуть "Contradicitur!" ("Возражаю!"). Это слова о "культурном наследии Православия".
Слыша это выражение, я чувствую себя обязанным прервать собеседника и сказать: "Простите, о каком наследии Вы говорите? Наследие появляется там, где наследодатель помер. А мы-таки живы. И вы уж извините, но вам, неверам, мы ничего не завещали! Это в советские годы казалось, что Православия уже нет, а остались от него лишь предметы "культурного наследия": фрески ("монументальная живопись"), иконы ("произведения темперной живописи"), да храмы ("памятники средневековой архитектуры") - и все это "наследие" можно по своему усмотрению использовать. Мы же ощущаем, что мы и есть та самая Церковь, Церковь Андрея Рублева и Сергия Радонежского, и мы светским людям ничего не завещали; все то, что вы зовете "культурным наследием средневекового Православия", - наше, и живем мы у себя дома, а не на кладбище и не в музее имени Православной Церкви".
Никуда христианство не ушло, и христианином можно быть и в XXI веке.
Но что это значит - быть христианином?
Я попробую дать несколько ответов на этот вопрос, и каждый следующий будет включать в себя предыдущий.
Самый первый ответ настолько очевиден и прост, что его как-то даже неудобно предлагать образованным собеседникам, привыкшим к сложным интеллектуальным играм. Но истина все же не обязана быть сложной, "диалектичной", "антиномичной" и даже "диалогично-карнавальной".
Итак: христианин - это тот, кто смотрит на Христа глазами апостолов. Вот и все.
Далее можно говорить, что этот христианин духовный или бездуховный, более глубокий или более поверхностный, но необходимое, минимальное условие к тому, чтобы быть христианином, состоит именно в этом: смотреть на Христа глазами апостолов.
Дело в том, что на Христа можно смотреть по-разному.
Можно смотреть глазами апостола Иоанна, а можно - глазами Иуды...
В конце 1950-х годов, в то время, которое газеты называют "хрущевской оттепелью", появилась волна мемуаров классиков советской культуры. Появились первые сведения о людях, погибших в лагерях, арестованных, гонимых - в том числе о выдающихся ученых, поэтах, писателях. И тогда те, кто процветали и получали сталинские премии и ордена, ринулись защищать свой успех, который стал выглядеть весьма скандальным на фоне трагедий их репрессированных коллег: "Ну что вы, я дружил с теми, кто был в ГУЛАГе, я даже пробовал их защищать... Ну и что же, что мне пришлось написать в "Правде" статью против этого моего друга... При этом я сколько мог старался его защищать... От меня требовали написать, будто он агент японской разведки, а я ограничился тем, что написал, что он глубоко заблуждается... Да я сам чудом избежал ареста! Я так мужественно его защищал, что даже премию только второй степени получил, хотя по своим талантам заслуживал первой!"
И вот тогда в неподцензурной, так называемой са-миздатской литературе появилась ехидная эпиграмма: Видно, совесть у предателей чиста. Среди них бывают тоже чудо-юды. Снова вышла биография Христа В популярном изложении Иуды...
Итак, можно разными глазами смотреть на Христа.
Есть взгляд Иуды на Христа, а есть взгляд Пон-тия Пилата (пилатовский взгляд на Христа представлен в романе Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита"). Это не взгляд ненависти, это взгляд холодного равнодушия...
Есть один вопрос в Евангелии, на который Христос не ответил, несмотря на Свое всеведение. Причем вопрос не был частным; это был самый важный вопрос: "Что есть истина?"
Почему же Спаситель не стал отвечать на этот вопрос?
Не потому, что Он не знал, что есть Истина.
Он сам был Истиной ("Я есть Путь и Истина и Жизнь". - см.: Ин. 14,б)...
Но очень многое зависит от интонации, с которой задан вопрос.
Беседа Понтия Пилата и Христа - как бы очная ставка всей древней языческой мудрости и Нового Евангелия.
Мудрая языческая империя одряхлела уже настолько, что ее лучшие ученые провозгласили как итог своих исканий: человек ничего не может познать. Таков итоговый вывод философии тех времен, философии скептицизма и релятивизма: достоверно познать ничего нельзя, ничего человеку не удается узнать подлинного о мире или о себе самом; философы уже доказали немощь человеческого ума, относительность всех наших представлений...
И вот - Понтий Пилат, образованный человек, знакомый с сатирической литературой античности, с ее издевками над народной мифологией ("Впрочем, да простят нам боги и герои за то, что мы столько наговорили о делах божественных." - Геродот. История. 2,45). Он и сам не очень-то верит в мифы* ("Римляне, перестав веровать в самих богов, заменили уважение к богам уважением к освященным стариной культам"427.). Он политик, он живет этим миром.
При встрече с Иисусом он уже выяснил главное: Иисус не бунтарь, империи со стороны Галилеянина ничто не угрожает (хотя тут Пилат ошибся: этот тихий Проповедник Своей проповедью перевернет судьбу всей империи), так что и говорить-то с Ним особо не о чем...
И вдруг, уже уходя, у порога, Пилат слышит слова Христа: "Я на то... пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине" (Ин. 18,37).
Слова Христа шокируют Понтия Пилата и даже оскорбляют: ну Кто Ты такой, чтобы так дерзко претендовать на знание непостижимой истины!!! Ты бы лучше почитал наших философов, они бы Тебе объяснили, что истину не может знать никто... Какой-то странствующий плотник из Галилеи заявляет, что Он пришел учить истине!
Пилат не хочет ждать и не ждет ответа; он убежден, что ответа быть не может.
И Христос, Который читает человеческие сердца, понимает, что это не вопрос, это - отговорка, это - нежелание ставить вопрос, это - заслон от любого ответа. И поэтому Христос не отвечает...
Итак, есть корыстный Иудин взгляд на Христа. Есть холодное пилатовское равнодушие.
Есть возмущенный взгляд фарисеев, которые не могут допустить, чтобы в их уютно-регламентированный и послушный мирок вторгся Кто-то Свободный и Властный,
Есть ненавидящий взгляд саддукеев, которым противны и непонятны проповеди об ином мире: их бог должен раздавать свои блага здесь и сейчас, в этом мире; он уже наградил саддукеев даром власти и иных даров они не ждут.
Есть взгляд толпы, которая требует чудес и политических переворотов, а не получив их, "разочаровывается" и кричит: "Распни, распни!"
Есть взгляд тех людей, о которых Христос сказал: "Вы ищете Меня... потому, что... насытились" {Ин. 6,26), - взгляд людей, о которых святитель Димитрий Ростовский позднее скажет: "Поискал Иисуса не ради Иисуса, а ради хлеба куса"428. Они приходят в храм только для того, чтобы решить свою житейскую проблему: свечку поставить перед операцией, перед экзаменом...* (Ибо хотя в настоящей жизни и бывают великие облегчения во врачевствах через священные предметы и святых людей, однако и такие милости этим путем не всегда сообщаются предметам, чтобы люди не ради этого стремились к религии, а наиболее ради другой жизни" (блаженный Августин. О граде Божием. 22,22). Ср. языческую мотивацию: "Жаждя коней, о щедрый Индра, жаж-дя коров, мы, борцы за награду, зовем тебя" (Ригведа. 7,32,23); "Желая коров, желая коней, желая добычи, зовут вдохновенные Индру-быка для дружбы, желая женщин - того, кто дает женщин, того, чья помощь нерушима, мы подтягиваем к себе, словно бадью в колодце" (там же, 4,17,16).)
Этим людям нужно чудо. Из какого источника оно придет - им неинтересно. Им все равно, в какой храм идти или какому богу ставить свечку...
Для них Христос - это Кашпировский первого столетия.
Но христианин - прежде всего тот, кто смотрит на Христа глазами апостолов.
Почему это так важно?
Потому что главное открывается не равнодушному взгляду, не потребляющему, не ненавидящему, но любящему.
Апостолы любили Христа, и потому их исполненное любви свидетельство для нас так важно.
Кроме того, апостолы дали убить себя за то, что они говорили о Христе.
Блез Паскаль, замечательный французский математик и мыслитель XVII века, создатель первой вычислительной машины, однажды сказал так: "Я верю только тем свидетелям, которые дали перерезать себе глотку"429. Апостолы относятся к числу именно таких свидетелей. Напомню, что греческое слово - "свидетель" - на русский язык переведено как "мученик"... И апостолы шли путем мученического свидетельства.
В нашем языке есть выражения "подлинная правда", "подноготная правда"... Они пришли к нам из тех времен, когда на суде свидетелей подвергали испытаниям, прежде чем поверить их свидетельствам.
Ты говоришь, что видел, как обвиняемый совершил преступление? Но, может, у тебя есть корыстный мотив, может, ты просто клевещешь? Готов ли ты свои слова, от которых зависит жизнь другого человека, подтвердить своей собственной болью?
И свидетеля подвергали пытке. Страх этой возможной боли ("под-линная правда" означает правду, сказанную под "линем", под плетью палача) резко уменьшал число любителей посутяжничать...
Апостолы своей собственной болью и казнью подтвердили, что свидетельствуемое ими - это всерьез.
Нынешние любители сенсационных версий о жизни "неизвестного Иисуса" за свои домыслы получают гонорары, а апостолы получали удары камнями...
Кроме того, апостольский взгляд уникален тем, что это - взгляд современников и очевидцев.
Быть христианином не то же, что быть, например, кантианцем. Очевидно, что быть кантианцем - не значит смотреть на Канта только глазами его ближайших учеников. Кантианец - тот, кто использует методы и термины философского мышления, предложенные Кантом. И вполне возможно, что среди более поздних поколений кантианцев были люди, которые более талантливо, конгениально вникли в стиль мысли своего учителя, чем его непосредственные ученики, которые не обладали надлежащей мерой философской талантливости.
Да, ближайшие ученики - не всегда означает талантливейшие... Но отношения Христа и Его ближайших учеников слишком своеобразны. Ведь Сам Христос - в отличие от Канта - ничего не писал. И все, что мы знаем о Нем, - мы знаем лишь по рассказам Его ближайших учеников. Их тексты - это единственное историческое свидетельство о Христе. Поэтому все остальные попытки реконструировать "учение Христа" или Его "биографию" находятся вне истории как науки. Такие попытки больше говорят о внутреннем мире таких "сновидцев", нежели о Самом Христе.
Христианство - это не некая всевременная и вневременная нравственная таблица умножения.
Христианство - весть об уникальном Божием деянии, совершенном единожды в конкретной точке пространства и времени. Это было "при Понтийстем Пилате". Нас в том месте в то время не было. Как тогда мы можем узнать о происшедшем? - Только приняв свидетельство очевидцев. То есть - апостолов.
Итак, христианин - это тот, кто смотрит на Христа любящим, преданным взглядом апостолов-очевидцев, а не глазами позднейших философов, критиков, обывателей.
Осознание этого обстоятельства дает ответ на так часто адресуемые нам обвинения в "консерватизме" и "догматизме".
Но Церковь просто не может не быть консервативной - ибо она основана на событии, произошедшем в прошлом: 2000 лет назад.
Она не может не быть догматичной, ибо она основана на свидетельстве других людей - апостолов, - и ей важно не исказить их восприятие Христа...
Но тогда возникает второй вопрос: а как познакомиться со взглядом апостолов, где этот взгляд выражен?
Самый краткий ответ - в текстах Священного Писания.
Воспоминания апостолов, их опыт встречи со Христом, переживание ими тайны Христа собраны в книгах Нового Завета.

Искажен ли текст Нового Завета?

До XIX века этот ответ казался самоочевидным. Но к этому времени ученые накопили опыт разоблачения подделок (подложными оказались книги, приписываемые Гермесу Трисмегисту, подложным оказался так называемый "Константинов дар", которым папство защищало свои претензии на тотальную власть...). И когда встал вопрос о том, какими древними рукописями можно подтвердить церковный евангельский текст, ответ наука первой половины XIX столетия смогла дать довольно обескураживающий: в ее распоряжении оказались тексты не ранее VI века по Рождестве Христовом. К началу XX века с открытием Синайского кодекса, публикацией Кодексов Безы, Ефремова и Ватиканского кодексов граница доступной исследованию истории новозаветного текста сдвинулась до IV века.
Люди, далекие от проблем гуманитарной науки, загорелись в сенсациелюбивом азарте: "Вон сколько столетий отделяют эти рукописи от времени жизни апостолов! Так, может, и вовсе не апостолы писали эти книги? Может, это все придумали?!"
Что ж, все познается в сравнении.
Читатель газет, услышавший, что древнейшая рукопись Евангелия датируется не то VI, не то IV веком, быстро скользит к сомнениям. Он просто не знает, что у книг Нового Завета поразительно благополучная судьба - если сравнить ее с судьбами других книг, порожденных в античности.
В истории книг Нового Завета есть одна особенность, которая понуждает других историков завидовать богословам.
Ведь любой историк желает брать в руки вещи максимально подлинные, древние, аутентичные. А у человека, который занимается исследованием Платона или Гомера, такой возможности нет, поскольку все рукописи античных авторов, с которыми работают современные исследователи, на самом деле написаны не ранее IX-XI веков по Рождеству Христову.
Самые древние списки произведений античной литературы отстоят от оригинала на многие столетия: списки Вергилия - на 400 лет, Горация - на 700, Платона -- на 1300, Софокла - на 1400, Эсхила -на 1500 лет. Творения Еврипида, жившего в V веке до нашей эры, известны нам благодаря четырем рукописям ХП-ХШ веков430, и, значит, в этом случае дистанция превышает 1600 лет. "Анналы" Тацита сохранились в составе одной рукописи (ее называют Медицейская I), которая датируется IX веком и содержит лишь первые шесть книг, в то время как последующие десять известны лишь по еще более поздней рукописи (Медицейская II) XI столетия431.
Вынимаю наугад из своей библиотеки несколько научных изданий античной классики - и оказывается, что многовековая пропасть, отделяющая время написания от времени создания доступных нам копий, весьма привычна для ученых: "Рукописи Аристофана, сохранившиеся до нас - Равеннская (XI в.) и Венецианская (XII в.), к которым присоединяются еще три кодекса XIV в."432. "Текст "Истории" Фукидида дошел до нас в рукописях византийского времени (древнейшая флорентийская рукопись относится к X в., остальные - - к XI-XII вв.)"433. "Текст "Киропедии" сохранился в ряде средневековых рукописей", старейшей из которых оказывается Codex Escorialensis Т III 14, датируемый XII веком434. А ведь речь идет об авторах V века до Рождества Христова...
Не по античным, а по средневековым рукописям приходится ученым выверять современные издания древних авторов... Это обстоятельство стоит вспомнить, прежде чем слепо повторять азы атеистичес-ко-школьной пропаганды про "невежественное средневековье", якобы уничтожившее светлое наследие античности. Если все рукописи античных авторов известны нам по их средневековым копиям - это значит, что именно средневековые монахи и переписывали античные книги, и только благодаря монашеским трудам античная литература дошла до нас.
Но когда мы говорим о книгах Нового Завета, то здесь ситуация совсем иная.
От первого тысячелетия до нас дошло свыше 5 000 рукописей новозаветных книг.
Полные своды книг Нового Завета мы встречаем в рукописях IV века (Синайский и Ватиканский кодексы); рукописи отдельных книг относят к III веку. Оксиринхский папирус, найденный в 1902 году Артуром Хантом и датируемый началом III века, несет на себе фрагмент Евангелия от Матфея. Написанное же позже всех Евангелие от Иоанна дошло до нас в почти полном кодексе, именуемом "Бодмер II" или Р66 (рукопись содержит в себе полностью главы 1-14 и фрагменты глав 15-22)435. Эта рукопись создана около 200 года.
Отдельные же фрагменты имеют еще более интересную судьбу.
В 1920 году в Египте Бернардом Гренфеллом в походной сумке умершего во II веке египетского солдата был найден папирус р52, содержащий отрывок из Евангелия от Иоанна (разговор Христа с Пилатом - Ин. 18,31-33 и 37-38). Затем этот папирус хранился в Библиотеке Райленда в Манчестере; исследован и опубликован в 1935 году С.Робертсом. По особенностям почерка* (Особенности почерка, характерные для тех или иных времен, оказалось возможным определять благодаря... египетским мумиям. В эллинистическую эпоху мумии обволакивались не слоями ткани, а листами папируса. Склеенные, покрытые штукатуркой и краской, они составляли картонный футляр. Конечно, на такие цели шли ненужные "бумаги", макулатура. То есть - что-то записанное для сиюминутных нужд, не на века. Расписки и документы, срок надобности в которых истек. Но именно поэтому значительная часть этих текстов была четко датирована. И когда в конце XIX столетия эти картонные футляры стали расклеивать, то стало возможным проследить изменения стилей письма, почерков от поколения к поколению436.) все ученые, независимо от своей конфессиональной принадлежности, датируют этот папирус первой половиной II века (вероятно, ранее 130 года)437'438.
Евангелие от Иоанна написано после всех Евангелий; апостол Иоанн был юношей во времена земной жизни Спасителя, и он был единственным из апостолов, кто не был убит и дожил до старости, скончавшись в 117 году по Рождеству Христову. Евангелие апостол написал в конце жизни, то есть на рубеже I-II веков. ("Четвертое Евангелие составлено, вероятно, в 90-е годы" (А.Ко-заржевский)439. Служебная Минея датирует написание Евангелия от Иоанна "около 95 года"440. "Считается установленным с полной достоверностью, что четвертое Евангелие было создано в 95-100 годах" (З.Косидовский)441.) Значит, копия, имеющаяся в нашем распоряжении, отстоит всего на два десятилетия от времени написания оригинала.
Для историков это удивительное свидетельство аутентичности текста.
В советские годы атеисты говорили (и их домыслы любят сегодня воспроизводить рёриховцы): "Евангелиям верить нельзя, они написаны не апостолами, а неизвестными авторами конца второго или даже третьего века".
Но сегодня археология говорит о новозаветных рукописях начала второго века.
Более того, есть папирусы, о которых ведутся споры. Прежде всего - это папирус р64 из Колледжа Магдалины в Оксфорде (Magdalen Gr 17), содержащий три фрагмента из 26-й главы Евангелия от Матфея. Почерк, которым он исполнен, характерен для 60-х годов первого века442. Однако ученые не торопятся вынести окончательный вердикт, ибо неизвестно место изготовления этого папируса: почерк, вошедший в употребление в большом городе и бывший "модным" в его школах и скрипториях в течение нескольких лет, может дойти до дальней деревни много лет спустя и еще дольше храниться там в "законсервированном" виде в течение всей жизни единственного местного писца...
Кроме того, в 1955 году в Кумране была найдена рукопись 7Q5. Она была опубликована в 1962 году, но без идентификации. В 1972 году Хосе О'Калла-ган идентифицировал фрагмент Q5 из седьмой пещеры как фрагмент Евангелия от Марка (Мк. 6,52-53). Поскольку кумранские рукописи не выходят за пределы 69-70 годов I века, а палеографически (Палеография - 1. Наука о развитии письменности, о древних рукописях, имеющая целью определение времени и места их возникновения по внешнему виду и письму. 2. Особенности начертания букв и разделительных знаков в рукописях.) рукопись указывает на 50-е годы, то выходит, что Евангелие от Марка уже тогда существовало. Также в кумранских пещерах найден отрывок рукописи 7Q4 с текстом, идентичным Первому посланию к Тимофею апостола Павла (1 Тим 3,16 - 4,з)443 (Правда, другие исследователи отмечают, что 7Q5 идентично Евангелию только при допущении, что текст написан с описками444. Предлагаются также следующие идентификации: 7Q6,1=MK. 4,28; 7Q6,2=Деян. 27,38; 7Q7= Мк. 12,17; 7Q8=HaK. 1,23-24; 7<39=Рим. 5,11-12; 7Q10=2 Петр. 1,15; 7Q15=MK. 6,48446. Однако стоит помнить, что речь идет о слишком маленьких фрагментах текста, чтобы быть уверенным, что такая последовательность букв не могла встречаться в других грекоязычных религиозных текстах первого столетия.).
Итак, Евангелия действительно складываются в очень древнюю эпоху; они доносят до нас апостольское восприятие Христа, голос апостольской общины, голос современников, голос тех, кто свидетельствовал о Христе и готов был умереть за свое свидетельство.
Достаточно сказать, что уже христианскими авторами конца I века (апостолом Варнавой, святителем Климентом Римским) цитируются 14 из 27 новозаветных книг, а авторы, чье творчество приходится на первую половину II века (святители Игнатий Антиохийский, Поликарп Смирнский, Ерм), использовали цитаты из 24 новозаветных книг446.

Как всегда, Божий Промысл оставляет нам пространство для свободного выбора.
Тот, кто решится считать книги Нового Завета подлинным творением апостолов, не погрешит против своей научной совести. Но и научных доводов недостаточно, чтобы кого-то понудить к вере в апостольское происхождение новозаветных книг.
В конце концов, в нашем распоряжении нет образцов апостольских почерков. Кто хочет - может сомневаться. Но во всяком случае он должен перестать обвинять верующих в антинаучности...* (* Помимо текстологических, есть еще и текстовые свидетельства апостольского происхождения Евангелий. Например, внимание исследователей обращают на себя "примеры профессиональной медицинской лексики и фразеологии, обнаруживаемые в тексте Евангелия от Луки и Деяний"447. Это значимо, если учесть упоминание апостола Павла о своем спутнике: "Лука, врач" (Кол. 4,14). Великолепный греческий язык этого Евангелия с использованием редких грамматических форм, резко отличающийся от языка других апостолов - "рыбаков", также свидетельствует о том, что эта книга вышла из-под пера "интеллигента".)
Известен и еще один аргумент, который часто используют антицерковные люди. Они говорят: да, мол, эти древние рукописи существуют, но вы, христиане, сами говорите, что это лишь маленькие фрагменты, а вот затем на основании этих-то фрагментов Евангелия и были дополнены церковными догмати-стами. Мы-де знаем, что средневековые цензоры что-то из Евангелий выбрасывали, а что-то в Евангелия вставляли.
И каждая секта, конечно, уверяет, что именно ее догмы церковники вычеркнули из древних евангельских списков...
Но эти гипотезы очень легко проверяются.
Есть в жизни христиан черта, которая радует историка и огорчает христианина.
К сожалению для христианина, ученики Христовы не смогли соблюсти единства между собой и христианский мир избороздили трещины расколов. Ряд национальных христианских общин уже в V-VI веках отпал от единства с Православной Церковью (я имею в виду прежде всего армян, с их монофизитской доктриной, коптов, сирийскую Церковь).
Но с точки зрения историков это означает, что появилась уникальная возможность сопоставить греко-римское христианство с другими версиями христианской жизни, причем такими, которые в некоторых своих чертах сохранили более древний уклад, не испытывая воздействия тех изменений, которые происходили в Православной Церкви в последующие столетия.
Поскольку эти общины (так называемые дохалки-донские Церкви) порвали всякие отношения с Православным Константинополем и, тогда еще Православным, Римом, это означает, что если бы в последующие века цензоры в Греции или в Италии взялись бы править Евангелие, то армяне, копты, эфиопы или сирийцы эту правку никогда бы не приняли. Более того -их национально-церковная литература сразу наполнилась бы гневными выпадами: "Смотрите, до чего дошли эти греки и римляне в своем еретичестве - даже Евангелия они цензурируют!"
Но нет таких криков. И Библия у нас едина. Мы можем сравнивать их переводы Писания с нашими. И подобное сличение показывает, что Библия неизменна. Нет такого фрагмента, который бы отсутствовал у латинян, но был бы у коптов; нет такого текста у сирийцев, который бы отсутствовал в славянской Библии (разве что отношение к Апокалипсису разнится в разные времена и у разных народов).
Сравнение тысяч рукописей и десятка древних переводов новозаветных книг показывает, что не было таких фрагментов, которые были бы в Библии во II-IV веках, но в X или XV веке были бы оттуда выброшены цензорской рукой* (Вновь напомню ту удивительную доступность древних библейских текстов для научных исследований, которая так радует филологов-классиков: "Как никакой другой письменный источник, Новый Завет дошел в удивительном количестве рукописей. Их насчитывается свыше пяти тысяч. Наряду с исключительным богатством манускриптами бросается в глаза краткость временного промежутка между гипотетическими оригиналами и их древнейшими списками. В самом деле, для произведений античной литературы такой промежуток, как правило, составляет многие сотни лет: ведь обычно рукописи датируются IX-XII веками. Да и общее число манускриптов, содержащих сочинения того или иного античного классика, редко превышает сотню. А вот рукописей с сочинениями, скажем, Еврипида, сохранилось совсем мало. Но если мы с доверием относимся к нескольким поздним рукописям еврипидовых драм, то какие есть основания для того, чтобы не доверять многочисленным древнейшим рукописям Нового Завета?"448).
Однако сопоставление рукописей позволяет нам сказать, что в нашей сегодняшней Библии есть такие фрагменты, которые отсутствуют в древнейших рукописях.
Таких фрагментов три.
Первым восполнением древних рукописей порой представляется концовка Евангелия от Марка: "Воскреснув рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов. Она пошла и возвестила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим; но они, услышав, что Он жив и она видела Его, - не поверили. После сего явился в ином образе двум из них на дороге, когда они шли в селение. И те, возвратившись, возвестили прочим; но и им не поверили. Наконец, явился самим одиннадцати, возлежавшим на вечери, и упрекал их за неверие и жестокосердие, что видевшим Его воскресшего не поверили. И сказал им: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы. И так Господь, после беседования с ними, вознесся на небо и воссел одесную Бога. А они пошли и проповедывали .везде, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями. Аминь" (Мк. 16,9-20).
В древнейших дошедших до нас рукописях (речь идет прежде всего о Синайском и Ватиканском кодексах - богато украшенных рукописях середины IV века) этого текста нет.
Поэтому западные библеисты утверждают, что это - позднейшая вставка.
Православная позиция более осторожна. Мы соглашаемся, что в ряде древнейших рукописей этот текст действительно не встречается. Но с другой стороны, мы видим, что этот текст цитируется уже во II веке у святителя Иринея Лионского (святитель Ириней Лионский. Против ересей 3,10,6), Татиана, мученика Иустина Философа.
Если признать, что спорные стихи есть позднейшая вставка, то придется считать заключением Евангелия от Марка слова о женах-мироносицах: "И никому ничего не сказали, потому что боялись" (Мк. 16,8). Однако, по психологически верному замечанию епископа Нафанаила, "мы не можем представить себе серьезного литературного произведения, которое оканчивалось бы словами: "Их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись". Не мог святой апостол Марк о центральном факте всей христианской проповеди, о Воскресении Христовом, сказать только, что Ангел возвестил об этом трем женщинам"449. Не может Евангелие - весть радости - кончаться словами о страхе.
По интересной гипотезе дореволюционного русского библеиста Д. Богдашевского, разногласие древних рукописей по поводу концовки Маркова Евангелия есть свидетельство о неудачной попытке цензурирования Евангелия. Отсутствие концовки вызвано тем, что евангелист Марк в этом месте трудно согласуем с другими евангельскими рассказами о Воскресении, - поэтому в IV веке придворный епископ Ев-севий Кесарийский попробовал "гармонизировать" эти рассказы и в тех 50 кодексах, которые были изготовлены на деньги императора Константина (в том числе Синайский и Ватиканский), сделали купюру. Но эта попытка цензурирования оказалась все же неудачной - текст продолжал жить в первозданном виде450* (Дополнительные аргументы "за" и "против" подлинности этого фрагмента приводит в своей работе461 Я.Г. Тестелец.).
Второй предположительно вставленный фрагмент - стих из послания апостола Иоанна, который не встречается в древних рукописях: "Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три суть едино. И три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь; и сии три об одном" (1 Ин. 5,7-8).
Этот текст не встречается в рукописях до XVI века. Но тем не менее святитель Киприан Карфагенский цитирует его еще в III веке ("И опять об Отце, Сыне и Святом Духе написано: "И сии три едино суть" (1 Ин. 5,7)"452.). Поэтому снова нельзя сказать однозначно, что перед нами позднейшая вставка...
И наконец, возможной вставкой в Евангелие является фрагмент Евангелия от Иоанна (Ин. 7,53 - 8,11).
Это эпизод с женщиной, обвиненной в прелюбодеянии. Помните - когда Христос говорит: "Кто из вас без греха, первый брось на нее камень" (Ин. 8,7).
Этот фрагмент текста не встречается ни в рукописях, ни в цитатах у Отцов до середины V века. Характерно, что в тех позднейших средневековых евангельских рукописях, где этот сюжет появляется, он долго не обретает своего постоянного места: то помещается в самый конец Евангелия от Иоанна, то относится к Евангелию от Луки (после 21 главы)453.
Особенно знаменательно молчание тех церковных писателей, которые составляли полные комментарии ко всему тексту Евангелия от Иоанна - стих за стихом.
В III веке свое незнакомство с этим рассказом демонстрирует Ориген (его "Толкование на Евангелие от Иоанна" положило начало церковным комментариям этого Евангелия).
Преподобный Ефрем Сирин, который в середине IV века оставил нам комментарии на все четыре Евангелия, не упоминает об этом фрагменте. Святитель Иоанн Златоуст в конце IV столетия прокомментировал каждое слово Евангелия от Иоанна, но об этом фрагменте он не сказал ничего.
В начале V столетия этот текст остается неизвестен и святителю Кириллу Александрийскому (в его "Толковании на Евангелие от Иоанна" также 8 глава начинается лишь с 12-го стиха454).
Блаженный Феофилакт Болгарский, составлявший в XI веке толкование на книги Нового Завета, также не коснулся этого евангельского сюжета. Русские издатели его творений вынуждены были сказать: "В издании творения блаженного Феофилакта 7-я глава оканчивается 51 стихом; затем 8-я глава начинается 52-м стихом седьмой главы и 12 стихом восьмой главы. Таким образом, не помещено сказание о женщине, взятой в прелюбодеянии. В славянском переводе поэтому сделано примечание: "Сему евангелию толкование не пишется""455. Кстати, в славянском "Остромировом Евангелии" (XI век) этот сюжет также отсутствует.
В V веке блаженный Августин написал специальную проповедь "О жене прелюбодейной", в которой предлагает "выкинуть как сор" эти стихи, якобы вставленные в Евангелие для того, чтобы блудникам легче было оправдать свои грехи.
Как видим, еще в V веке есть проповедники, отрицающие подлинность этого текста. Тем не менее Церковь с любовью приемлет этот рассказ "о жене прелюбодейной" и включает его в состав Священного Писания.
Почему? - Спросите свою совесть: искажает ли этот эпизод учение Христа или, напротив, лучше позволяет понять суть Христова служения и Христова учения?
Неужели не понятно, что он не "испортил" Евангелие, а помог раскрытию евангельского образа Христа?
И почерпнула этот рассказ Церковь из того круга устных преданий, которые стояли на границе канона и апокрифов. Первый церковный историк - Ев-севий Кесарийский - в начале IV столетия встречал в трудах Папия Иерапольского (середина II века) этот рассказ: "Он же пользуется Первым посланием Иоанна, а также Петра и рассказывает о женщине, которую обвиняли перед Господом во многих грехах. Рассказ этот есть в "Евангелии евреев"" (Церковная история. 3,29,17).
Разговоры же о том, что Церковь что-то цензури-ровала и вычеркивала из Писания, отпадают при обращении к истории новозаветного текста.
Только в одном случае можно предположить попытку содержательной правки текста.
Согласно Евангелию от Марка, "приходит к Нему прокаженный и, умоляя Его и падая пред Ним на колени, говорит Ему: если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, умилосердившись над ним, простер руку, коснулся его и сказал ему: хочу, очистись... И, посмотрев на него строго, тотчас отослал его и сказал ему: смотри, никому ничего не говори, но пойди, покажись священнику и принеси за очищение твое, что повелел Моисей, во свидетельство им"
(Мк. 1,40-41 ;43-44).
Проблема в том, что, в отличие от рукописей Синайского и Ватиканского кодексов (IV в.), кодекс Безы (V в.), старолатинские рукописи ff2 (V в.) и г1 (VII в.) вместо "умилосердившись" предлагает - "разгневавшись". Возможно, эта правка была призвана согласовать чувство Христа в минуту исцеления с тем гневом, который Он проявил позже -- "прогневался"; в русском переводе неточно - "посмотрев... строго")* (Вообще русские переводчики систематически смягчают резкость евангельских слов. В Евангелии от Матфея говорится, что Христос "привел саддукеев в молчание" (Мф. 22,34). Но это мягко сказано (точнее говоря - смягченно переведено). Буквальный смысл греческого слова, стоящего в оригинале, - "надел намордник" (еф1(1ооеу от ф1цоо - намордник).), "Гнев Христа объясняется тем, что прокаженный своим приближением ко Христу, которого окружали люди, нарушил закон Моисея, запрещавший прокаженным входить в стан Израильский"456.
И все же церковная традиция удержала более раннее чтение - "умилосердившись".
Есть очень простой путь к тому, чтобы убедиться, что Церковь ничего из Евангелия не вычеркивала.
Кто более всех христиан был склонен к цензуре? - Католики.
И вот если бы католики решились подчистить Евангелие, то какое место из Евангелия они бы выбросили первым?
Вероятно, то место, где Христос говорит апостолу Петру, некстати предложившему не пойти на Крест, обойти распятие, не идти в Иерусалим: "Отойди от меня, сатана!" (Мф.16,23). Ведь для католиков их вера в папскую власть и ее непогрешимость базируется именно на том, что папы наследуют непогрешимость апостола Петра. А тут Сам Христос не просто говорит Петру, что ты, мол, ошибся, но говорит предельно резко: это сатана говорит через тебя сейчас...
Поскольку даже этот текст не вырезан, но читается во всех даже латинских рукописях, то нет основания считать, будто Церковь выбросила хоть что-то.
В наших Евангелиях много мест, колющих совесть христиан.
Кто из нас соблюдает заповедь Христа: "Не берите с собою... двух одежд" (Мф. 10,9-Ю)?
Сколько диспутов возникает вокруг кажущегося расхождения церковного этикета с призывом Спасителя: "И отцом себе не называйте никого на земле" (Мф. 23,9).
Как труден для богословского истолкования крик Христа на Голгофе: "Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" (Мф. 27,46)!
От этих "неудобных" мест (а заодно и от тех слов Христа, в которых Он обличает фарисейство) можно было бы избавиться с помощью ножниц...
Но Церковь не сделала этого. Евангелие осталось вне цензуры.
Чтобы вполне оценить это обстоятельство - надо сравнить судьбу Евангелий с судьбой 'Корана.
Древнейшие дошедшие до нас рукописи Корана (хранящийся в Ташкенте "Самаркандский кодекс"
и кодекс стамбульского музея Топкапи) не могут быть отнесены ко времени ранее конца VIII века и отстоят от даты кончины Мухаммеда приблизительно на 150 лет. Как видим, временная дистанция сопоставима с аналогичной дистанцией в истории новозаветных текстов. Но мусульманская история знает одно немаловажное событие, произодшее в этом самом зазоре между временем жизни Мухаммеда и временем создания коранических рукописей, дошедших до нас. Сам создатель ислама не записывал получаемых им откровений и не собирал их. Собирание разрозненных записей и мемуаров началось уже после его кончины, и лет через 20 после нее одна из этих коллекций - составленная юношей Заидом - была халифом Усманом провозглашена единственно верной. Все остальные записи (в том числе и хранившиеся у вдов пророка) были объявлены ложными и сожжены457.
Ничего подобного христианская история не знает. Тексты, о которых заведомо было известно, что они исходят от ближайшего окружения Христа, правке, цензуре, а тем более сожжению не подвергались.

Что главное в Евангелии?

Итак, быть христианином означает смотреть на Христа глазами апостолов, а взгляд апостолов на Христа выражен в книгах Нового Завета. Поэтому христианин - тот, кто смотрит на Христа глазами евангелистов и апостолов - а не глазами апокрифов, не глазами Талмуда, не глазами Корана, не глазами Льва Толстого.
Так что же апостолы отметили как главное во Христе, Его делах, Его проповеди?
"Что в нем главное?" - вот вопрос, который мы задаем при знакомстве с любым человеком.
Понять человека - значит понять главное в нем.
Мы берем в руки том Пушкина и вопрошаем: чем жил и о чем писал этот человек? Ответ получить несложно. Следует просто разложить странички со стихами Пушкина по нескольким папкам: "Любовная лирика", "Стихи о дружбе", "Пейзажные зарисовки", "Свободолюбивая лирика", "Самодержавная тема", "Антицерковные выпады", "Тема покаяния и молитвы"... И затем сравним объем этих папок. Та папка, что окажется и самой объемистой, и, кроме того, будет включать в себя произведения не одного только периода жизни Пушкина, но всех этапов его жизни, - вот эта папка и определит главную тему. В случае с Пушкиным это, несомненно, будет любовная лирика...
А теперь попробуем выписать из Евангелий все изречения Христа и распределим их по темам: "О любви", "О терпимости", "О покаянии", "О Царстве Божием", "О Суде", "О фарисействе"...
И что же окажется главной темой?
К великому разочарованию нецерковных людей главной темой проповеди Христа окажется отнюдь не призыв к любви и всепрощению, но проповедь Христа о Себе Самом. В проповедях и притчах Самого Христа - к ужасу современных моралистов - ни разу не употребляется слово "совесть (Вообще во всех четырех Евангелиях совесть упомянута только один раз - и то у фарисеев: она обличает их (Ин. 8,9). Впрочем, и это результат двойной вставки: во-первых, вся история с женой, которую фарисеи обличили в прелюбодеянии, отсутствует в древнейших рукописях. Во-вторых, и в тех позднейших рукописях, где эта история присутствует, нет слов "обличаемы совестью" (они появляются лишь в рукописях IX века).).
"Исследуйте Писания... они свидетельствуют о Мне" (Ин. 5,39), "Я есмь хлеб жизни" (Ин. 6,35), "Я свет миру" (Ин. 8,12), "Веруйте в Бога, и в Меня веруйте" (Ин. 14,1), "Я есмь путь и истина и жизнь" (Ин. 14,6), "Никто не приходит ко Отцу, как только через Меня" (Ин. 14,6).
Какое место из древних писаний избирает Иисус для проповеди в синагоге? - Не пророческие призывы к любви и чистоте. "Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим" (Ис. 61,1; Лк. 4,18).
Вот самое .пререкаемое место в Евангелии: "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и <не> следует за Мною, тот не достоин Меня" (Мф. 10,37-38) (Христианский мыслитель III века, свидетель еще традиционно-языческого уклада жизни, Климент Александрийский поясняет смысл этих слов: "Словом "мать", которую приходится оставлять ради Христа, обозначено аллегорически отечество и родная страна. Под словом же "отец" Писание разумеет порядки частной жизни, над которыми праведник с благодарением и великодушием должен возвышаться, чтобы стать угодным Богу" (Климент Александрийский. Строматы. IV.4). "Господь вовсе не повелевает проникнуться ненавистью к своему собственному семейству. Господь хочет сказать нам своими словами только это: "Не увлекайтесь неразумными пожеланиями и избегайте следовать обычаям общественным, ибо семейство состоит из родных, а города из семейств"" (там же, III, 15). Речь идет о том, чтобы быть готовым отказаться от следования общественным предрассудкам (естественно, даже в том случае, если эти предрассудки побуждают родителей воспитывать сына в духе противления Евангелию), - а потому: "Убежим от обычая: он душит человека" (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 118,1). "Вы состарились в суеверии, молодыми придете к истинному богопочитанию" (там же, 108,3). "Есть также люди, которые говорят: мы соблюдаем все то, что оставили нам отцы наши. Разве те, кому отцы их оставили нищету, не стремятся разбогатеть? А те, кого родители не воспитывали, хотят получить воспитание и выучиться тому, чего не знали отцы их. И почему это дети слепых видят, а дети хромых ходят прямо? Ибо не хорошо человеку следовать за своими предками, жившими дурно. Поэтому исследуй, хорошо ли жил твой отец, а если отец твой жил плохо, ты живи хорошо. И оплачь отца своего, что он жил плохо, если плач твой может помочь ему" (Слово Мелитона Философа пред Антонином Кесарем)458. ). Здесь не сказано - "ради истины" или "ради Вечности" или "ради Пути". Здесь трижды звучит: "ради Меня".
Даже на Последнем Суде разделение производится по отношению людей ко Христу, а не просто по степени соблюдения ими Закона. "Что Мне сделали..." (см.: Мф. 25,40). И Судья - это Христос. По отношению к Нему происходит разделение. Он не говорит: "Вы были милостивы и потому благословенны", но: "Я был голоден, и вы Мне дали есть" (см.: Мф. 25,35).
Для оправдания на Суде будет требоваться, в частности, не только внутреннее, но и внешнее, публичное обращение к Иисусу. Без зримости этой связи с Иисусом спасение невозможно: "Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным" (Мф. 10,32-33).
Исповедание Христа перед людьми может быть опасно. И опасность будет грозить отнюдь не за проповедь любви или покаяния, но за проповедь о Самом Христе. "Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня" (Мф. 5,11). "И поведут вас к правителям и царям за Меня" (Мф. 10,18). "И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется" (Мф. 10,22).
И обратное: "Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает" (Мф. 18,5). Здесь не сказано: "во имя Отца" или "ради Бога". Точно так же Свое присутствие и помощь Христос обещает тем, кто будет собираться не во имя "Великого Непознаваемого", но во имя Его: "Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" (Мф. 18,20).
Более того, Спаситель ясно указывает, что именно в этом и состоит новизна религиозной жизни, привнесенная им: "Доныне вы ничего не просили во имя Мое; просите, и получите, чтобы радость ваша была совершенна" (Ин. 16,24).
И в предпоследней фразе Библии звучит призыв: "Ей, гряди, Господи Иисусе!" (Откр. 22,20). Не: "при-иди, Истина" и не: "осени нас, Дух!", но - "Гряди, Господи Иисусе!"
Христос спрашивает учеников не о том, каково мнение людей о Его проповедях, но о том, "за кого люди почитают Меня" (Мф. 16,13).
Основоположники других религий выступали не как предмет веры, а как ее посредники. Не личность Будды, Магомета или Моисея были настоящим содержанием новой веры, а их учение. В каждом случае можно было отделить их учение от них самих. Но: "Блажен, кто не соблазнится о Мне" (Мф. 11,б). Вот - "великая благочестия тайна: Бог явился во плоти" (1 Тим. 3,16).
Сами апостолы именно это называют главной тайной христианства. Тайна Богочеловечества Христа, Который "воспроизвел в Себе человека" (святитель Ириней Лионский. Против ересей. 5,14,2).
Чтобы этот стержень апостольской проповеди стал понятен, совершим небольшой экскурс в историю религий.