Кураев Андрей - Боль всех религий

Боль всех религий

Есть одна черта, которая роднит самые разные религии (таких черт довольно мало - различий в религиях гораздо больше).
Эта общая черта заключается в том, что практически все религии убеждены в болезненности нынешнего человеческого состояния.
Какая-то глубочайшая неправда есть в образе нашей жизни. Дело не в том, что мы так или иначе грешим. Именно в самом образе бытия человека и человечества есть неправда.
Во-первых, она проявляется в том, что мы погружены в мир ошибок и иллюзий. Главное незримо для нас, а неглавное с назойливыми подробностями обступает наши чувства и топит и дробит нас в себе... Буддизм и индуизм говорят о майе и сансаре; Платон - о "пещере"; Библия - о мире, покоренном "тлению"...
Во-вторых, глубочайшая неправда состоит в том, что мы погружены в мир несвободы, в мир причинения, в мир страдания. Это мир радикальной и всеобщей несвободы - мир страдательности (дукхи) и детерминизма (кармы). В этом мире низшее (тело) властвует над высшим (душой). И еще как властвует: "Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю" (Рим. 7,19)!
В-третьих, фундаментальная неправда состоит в том, что мы смертны. "Отчего мы умираем? Смерти быть не должно!" - вот это главная боль всех религий.
Человек выпал из бытия, из мира вечного, в котором "нет... ни тени перемены" (Иак. 1,17), и впал в мир "бывания". Здесь все бывает, но ничего не есть.
Это мир происхождения и ухода, созидания и распада. У апостола Павла смерть именуется "последним врагом" (см.: 1 Кор. 15,26). Отсюда - и его мольба: "Кто избавит меня от сего тела смерти?" - Рим. 7,24 (святитель Григорий Палама эти слова понимает как мольбу об избавлении от смерти сего тела459).
Понятно, что борьба со смертью должна быть не борьбой с ее последствиями* ("Закопать покойника - не значит бороться против смерти" (А. де Сент-Экзюпери)460.), а борьбой с ее причинами... Причина же смерти - то, что человек рождается в мире, в котором у смерти есть свои права. Не хочешь умирать? - Что ж, докажи, что правомочность смерти не распространяется на тебя, что у тебя есть экстерриториальность перед лицом ее домогательств. Предъяви в себе энергии иного Бытия.
Эти три боли: боль об ослепленности, боль о несвободе и боль о смерти - суммируясь, порождают фундаментальный вопрос: "Что есть человек?"
Главная боль всех религий - почему мы не боги?
Почему человек так отличен от тех, кого он видит в небесах, и в то же время так похож, родственен им? Фундаментальная религиозная идея - идея иерархичности бытия. Человек же - стоит на грани миров. Частица целой я вселенной, Поставлен, мнится мне, в почтенной Средине естества я той, Где кончил тварей Ты телесных, Где начал Ты духов Небесных И цепь существ связал всех мной.
Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю.
Г. Державин
Религии мира в изумлении взирают на человека: откуда взялся этот кентавр, соединивший дух и плоть? Почему в человеке есть Божественное начало и есть животное? * ("Одно у нас обще с богами, а другое с бессловесными животными" (Саллюстий. Заговор Катилины).) Откуда взялся повод к формуле Марины Цветаевой: "Человек - сей видимый дух, болящий бог"? Откуда - самоощущение Гавриила Державина?
Что означает эта сложность и двусоставность человека?
Это знак его болезненности и деградации или символ надежды на грядущее и открытое, доступное восхождение?
В одних религиях от этой сложности человеческого смешения нужно избавиться - выделив в человеке некую аристократическую часть, а все остальное сбросив в мир окончательного распада.
Для христианства же именно человеческая сложность есть то, что достойно восхищения, подобного державинскому, и увековечения...
Человечество не испытывало недостатка в мифах, предлагающих свои объяснения двусоставности человека** (Напомню, что "миф не содержит констатации, но только экспликации"461. Основная задача мифа - объяснить наличное. Разговор о прошлом - это попытка объяснить то, что знакомо по настоящему.).
Вавилонский миф, например, объясняет это так.
Однажды мать всех богов богиня Тиамат решила убить всех своих детей (подобно греческому Кроносу, пожиравшему своих детей). Но дети узнали о замысле первобогини, подняли бунт и убили Тиамат. Но у Тиамат был любовник - бог по имени Кингу, и он был единственным, кто встал на защиту Тиамат. Когда Тиамат была убита другими богами, те поймали Кингу, убили и его, истолкли его в ступе, а затем, приступив к созданию людей, они добавили кровь Кингу в глину, из которой лепили людей.
Так оказалось, что в глиняном теле человека бежит кровь бога. "Один из богов да будет повергнут, да очистятся боги, в кровь его окунувшись. Из его плоти, из его крови да намешает Нинту глины! Воистину божье и человечье соединятся, смешавшись в глине!" (Сказание об Атрахасисе. 208-213)462.
Стоит заметить, что вавилонская мифология предложила очень непростую конструкцию. Ведь Кингу, с одной стороны, бог, но, с другой стороны, это враг всех богов, то есть, скорее, сатана* (После того как в вавилонском восприятии шумерская богиня Тиамат была объявлена не только праматерью, но и оппонентом нового вавилонского бога Мардука, она была демонизирована. Это событие отразилось и на восприятии человека и мира: мир, являющийся телом Тиамат, теперь стал восприниматься как нечто имеющее демонический оттенок. Мир стал двойственным: его материя - от Тиамат, и она скорее плоха, чем хороша, но его форма - результат подвига Мардука, и эта форма блага. Мир - результат смешения изначального и демонического хтонического начала и творческой божественной мудрости устроителя. Если в Шумере человек замешан на крови благого бога, принесенного ради него в жертву, то теперь Кингу оказывается архидемоном, вождем армии божеств и демонов, борющимся с Мардуком на стороне Тиамат. И именно на его крови замешан человек. Эта версия гораздо пессимистичнее шумерской. Человек приговорен уже самим своим происхождением. Разве что Эа сжалится над тем, кому он, несмотря на его демоническую материю, все-таки дал свой божественный образ463.). И поэтому не вполне понятно - Божественное или сатанинское начало одухотворяет человека... "Царь богов Happy, человеков создавший, Зулуммар великий, добывший -их глину, царица, лепившая их, владычица Мама, кривую речь человечеству дали, наделили его навсегда неправедностью и ложью"464.
Аналогичный миф был и в Греции.
Тут люди тоже рождаются в результате гибели богов-богоборцев. Люди появились вследствие неудачной попытки титанов, детей первобога Урана, свергнуть младших, но более удачливых олимпийцев: "В царство небес, говорят, стремиться стали Гиганты; к звездам высоким они громоздили ступенями горы. Тут всемогущий Отец Олимп сокрушил, ниспослал он молнию, с Оссы сверг Пелион на нее взгроможденный. Грузом давимы земли, лежали тела великанов, - тут, по преданью, детей изобильной напитана кровью, влажною стала земля и горячую кровь оживила и образ дала ей людей" (Овидий. Метаморфозы. 1,152-159). Отсюда понятно, отчего Зевс подумывал уничтожить и людей (см.: Платон. Пир. 190с).
Есть, впрочем, в Греции и более оптимистический миф об антропогенезе.
Богоборцы титаны увидели в младшем своем брате Дионисе угрозу в наследовании Зевсу и решили младенца Диониса заманить в свой мир. Но Дионис жил в мире богов - вверху, а титаны - внизу, в тех местах, где у олимпийцев не было принято гулять. Тогда титаны создали погремушки, чтобы привлечь внимание маленького Диониса-Загрея, и медное зеркало, чтобы ввести его в заблуждение. Когда выглянувший на шум Дионис посмотрел в это зеркало, он увидел в нем себя самого и решил, что там, внизу, тоже мир богов, и сошел вниз. Когда же, очарованный зеркальным отражением, Дионис вышел из безопасного места, титаны напали на него, растерзали на части, сварили, поджарили и съели. Преступники были немедленно испепелены молнией Зевса; из
дыма, поднявшегося над их останками, возник человеческий род, который тем самым унаследовал коварные наклонности титанов, но который в то же время сохранил крошечную порцию божественной души. Эта душа, будучи субстанцией бога Диониса, все еще действует в людях как их внутреннее "я" (см.: Пав-саний. Описание Эллады. 8.37,5)... И поскольку "люди происходят от титанов, поглотивших Диониса, наше душевное естество состоит из двух элементов - титанического и дионисического. Первый тянет нас к телесному, к земному. Второй - к возвышенному"465. "Дионис разорван в нас, имея его внутри себя, мы становимся титанами; когда мы знаем это, то становимся дионисами простым посвящением" (Олимпиодор. На Федр. 87,1). "Мы часть Диониса, коль скоро мы состоим из копоти титанов, вкусивших его плоти" (Олимпиодор. К Федону. 61с).
Итак, человек - это частичка Бога, потерявшая родство с Ним, и это родство надо вернуть.
Так формулируется главная проблема религии* ("Ползи к земле, матери твоей! Да спасет она тебя от небытия!" (Ригведа. 10,18,10).): поиск того, что когда-то уже было нашим: "Избирая (eligentes) или, лучше (так как мы теряли Его), вторично избирая (religentes) Его..." (блаженный Августин. О Граде Божием. 10,3).

Бог в поисках человека

Теперь эту проблему с языка религиозного попробуем перевести на язык инженерной мысли, на язык сопромата.
Представим себе две конструкции, из которых одна сделана из алюминия, а другая - из чугуна. И вот между ними надо перебросить балку. Спрашивается: из какого материала сделать эту соединительную балку, если мы хотим, чтобы связь была прочной и долговечной? Если мы эту балку сделаем из чугуна, то там, где мы приварим эту балку к чугуну, соединение будет прочное. Но поскольку у чугуна и алюминия совершенно разные свойства (коэффициенты сжатия, упругости, теплопроводности, электропроводности ит.д. ит.п.), то в том месте, где чугунную перемычку мы приварим к алюминиевой части (если, конечно, нам это удастся сделать), рано или поздно появятся деформации, коррозия и прочие неприятности, и в конце концов в этом месте вся конструкция рухнет. А если мы сделаем балку из алюминия, то она будет добротно сварена с алюминиевой частью композиции, но там, где она будет присоединена к чугуну, там опять же возникнут проблемы. Что делать?
Идеальный выход был бы такой: найти материал, который обладал бы и всеми свойствами чугуна, и всеми свойствами алюминия. И тогда он одинаково хорошо соединялся бы и с чугунной, и с алюминиевой составляющими...
В современной технике это, насколько мне известно, невозможно.
А вот в религии этот вопрос был решен. "Ибо сей Бог есть Бог наш на веки и веки: Он будет вождем нашим до самой смерти", - говорит синодальный перевод Псалтыри (Пс. 47,15), а гебраисты (ученые-специалисты в области древнееврейского языка и культуры) полагают возможной такую его передачу: "Бог, который пребудет вовеки, наш вождь против Смерти"466.
Такова цель Божия похода в мир. Чтобы соединить Бога и человека навсегда и нераздельно, в мир входит Богочеловек. Тот, Кто во всем Бог и во всем человек. Тайну Христа изъяснил святитель Иоанн Златоуст: "Не переставая быть Тем, Чем Он был, Он стал Тем, Чем не был"467 ("Хотя пребыл и Тем, Чем был Он, однако же восприял и То, Чем не был"468 (святитель Григорий Богослов).), то есть -- не переставая быть Богом, Бог становится еще и человеком, "восприняв человечество и не утеряв Божество" (блаженный Августин. О Граде Божием. 11,2).
Здесь проходит решительная грань между оккультизмом и христианством.
Для теософов и иных оккультных сект Христос - это человек, который шел путем духовного самосовершенствования и наконец достиг Божественного состояния. Человек и Бог соединяются в результате усилия человека.
Церковная же христология строится сверху вниз: не Иисус поднимается до Небес, но Небо склоняется к земле. Путь Христа кенотичен; это путь самоумаления. Он Бог еще до Благовещения, до вхождения в лоно Марии, до Своего Воплощения. И Он все более погружается в глубины падшего мира, все больше вбирает в Себя условия человеческого бытия в его не-Им-созданной падшести. Благовещение - Рождество - Обрезание - Крещение от руки Иоанна - пустыня - Гефсиманская скорбь - Крест -Сошествие во ад... "Самая немощь Его зависела от Его власти" (блаженный Августин. О граде Божием. 14,9), и потому Он "восторжествовал не менее тем, что не сделал того, что мог сделать"469.
Бог вбирает в себя человечество, а не человек расширяет себя до вмещения Бога. "Слово стало плотью" (Ин. 1,14), а не плоть эволюционировала в Слово. Оттого - строгое предостережение святителя Кирилла Александрийского: "Да не представляют Христа человеком Богоносным"470. "О таинственное чудо! Господь упал, а человек восстал" (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 111,3).
Теперь становится яснее - почему Христос так настойчиво обращает внимание людей к тайне Своего Бытия.
Представим себе, что мост через пропасть или реку уже построен. Он построен, покрашен, проверен, оформлена вся надлежащая документация... Представим даже невероятное - что строители даже мусор за собой вывезли... Что же осталось сделать напоследок? Надо поменять дорожные указатели на окрестных дорогах: "Старый мост закрыт. Дорога к новому мосту -- вот тут!"
Сам Христос есть этот Мост ("Я есмь путь" - Ин. 14,6) от земли к Небу. Главное во Христе - это то, что Он есть. Именно на тайну полноты Христа (ибо эта полнота вбирает в себя и Божеское, и человеческое) и надо указать людям как на источник их спасения. Поэтому Христос и призывает к Себе, к соединению с Собою.
Зачем это было нужно?
Причина в том, что люди, впав в грех и в смерть, потеряли Бога. Бога - а не Ангела. Бога - а не знание о Боге. А Бог - это Вечность, это Жизнь.
Если мы теряем Бога, мы теряем Жизнь, мы начинаем умирать. И вот Бог приходит к нам на встречу, Бог выходит на наши поиски.
Вспомним начало библейской истории: когда Адам пал, он спрятался от Бога под деревьями... Не будем осуждать нашего праотца. Это поведение свойственно каждому из нас.
Каждый из нас норовит выгородить такие минутки в своей жизни, в которые Бог не заглядывал бы. Именно это породило русскую поговорку "хоть святых выноси". Когда гулянка в избе достигала известного градуса, то остатки христианской совести подсказывали, что дальнейшие безобразия творить в присутствии христианских святынь нельзя. Поэтому иконы святых или поворачивали к стене, или выносили в другую комнату. И затем, убедившись, что Бог теперь их не видит, продолжали гулянку уже до утра...
Это и сейчас есть в жизни каждого из нас: практически все мы относимся к Богу очень странно.
Я думаю, что в нашем мире нет ни одного человека, даже атеиста, который не хотел бы однажды встретиться с Богом. Даже атеист скажет: "К сожалению, Бога нет, но если бы Он был, я бы с Ним встретился и задал бы Ему парочку вопросов...".
Но с другой стороны, даже среди монахов трудно найти человека, который был бы готов жить всю жизнь в присутствии Бога. Все мы относимся к Богу как к своего рода "генератору гуманитарной помощи". "Ты, Господи, явись предо мной! Я вручу Тебе список моих пожеланий: здоровья покрепче, зарплаты побольше, жилплощадь пошире... Да, и еще, Господи, сделай так, чтоб у соседки корова околела... Ну вот, Господи, Ты исполни эти мои просьбы, а потом выйди, пожалуйста, за дверь и не подсматривай... Мне тут погрешить охота... Если потом мне снова будет плохо, так я Тебя опять позову, и Ты зайди!"
Бог вежлив. Если мы просим выйти Его за дверь -Он выходит, уходит из нашей жизни.
Но если Бог отходит от нас по нашей просьбе - Он вместе с Собою отдаляет от нас и Жизнь, ибо Бог есть Жизнь.
И с чем же мы остаемся?
С тем, что не-жизнь. Мы остаемся со смертью.
Ведь, по слову апостола Павла, Бог - - "единый имеющий бессмертие" (1 Тим. 6,16), и поэтому когда Он по нашей просьбе покидает нас, то Он уносит с Собою Самого Себя, а, значит, Свое бессмертие и, значит, - нашу жизнь. И тогда человек "становится менее, чем был, когда был с Богом" (блаженный Августин. О граде Божием. 14,13).
Более того, зачарованные минутной радостью того греха, который мы совершили в стороне от Бога, "между деревьями", мы как-то и не замечаем, Кого именно мы потеряли.
Ошарашенные минутной радостью и постоянной болью, утратившие память от падения, люди потеряли ориентацию.
И лишь затем, когда страдания, боль и смерть настигают нас, мы начинаем осознавать, что какой-то радикально неправильный выбор был сделан и нами, и человечеством вообще...
Человек пожелал пожить без Бога - и, по слову преподобного Максима Исповедника, окрест самолюбия появилось страдание471. Человек начинает задыхаться, болеть, умирать...
Итак, люди потеряли Бога. Могут ли они найти Его и вернуть? В Книге Иова такой вопрос ставится: "Можешь ли ты исследованием найти Бога?" (Иов. 11,7). Однако ответ оказывается отрицательным: "Но вот, я иду вперед - и нет Его, назад - и не нахожу Его" (Иов. 23,8).
Человек сам найти Бога не может. Мы не можем построить такую Вавилонскую башню наших заслуг и добродетелей, по которой могли бы взобраться на Небеса. Пропасть между землей и Небом преодолима только в одном направлении: от Неба - к земле. Мы же с земли не можем перепрыгнуть эту пропасть.
Но Бог может спуститься к нам, чтобы "восполнить Собою" нашу полужизнь (блаженный Августин. О граде Божием. 12,9). Ибо "каким образом человек перейдет в Бога, если Бог не перешел в человека?" (святитель Ириней Лионский. Против ересей. 4,33,4).
И в этом главное отличие христианства от язычества.
Языческие религии - это рассказ о том, как люди искали Бога.
А Библия рассказывает о том, как Бог искал человека. Когда Адам спрятался под кустами, Бог взывает к нему: "[Адам,] где ты?" (Быт. 3,9)* ("Бог спрашивал не вследствие неведения, но увещевая обратить внимание на то, где находился Адам, когда в нем не стало Бога" (блаженный Августин. О граде Божием. 13,15), то есть "указал на смерть души, совершившуюся вследствие оставления Его" (там же, 13,23).).
У Александра Галича есть стихотворение с повторяющейся строкой: "Я вышел на поиски Бога". Библия же рассказывает нам совершенно иную историю о том, как Бог вышел на поиски человека. И через всю священную историю пройдет этот рассказ о том, как Бог ищет человека. От книги Бытия до последней книги Библии - Апокалипсиса, - в которой Христос скажет: "Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною" (Откр. 3,20).
В ключевом же библейском эпизоде возвещается: "Достигло до вас Царствие Божие" (Мф. 12,28) - люди все-таки оказались настигнуты Радостью. Евангелие догнало их...
Для понимания Писания очень важно заметить - как важен для Священной истории этот мотив поиска Богом человека.
Для того, чтобы понять какой-то текст или некоего человека, важно заметить не только то, что этот человек говорит. Важно заметить еще и то, о чем он молчит.
Один сюжет замолчан в Евангелии; один сюжет вызывающе отсутствует в нем.
Скажите, есть ли в Евангелии притча, которая рассказывала бы нам историю о некоей овечке, которая отбилась от стада, потерялась? На эту затерявшуюся овцу напали волки... Но у овечки был черный пояс по каратэ, и поэтому своими рожками и копытцами она раскроила черепа серым разбойникам, а потом, как заядлая овчарка, по запаху нашла пастыря, бросилась к нему на шею и сказала: "Вот я, дорогой пастырь! Дай мне орден "За мужество" первой степени!"
Нет такой притчи в Евангелии.
А есть иная, которая повествует о Пастыре, который Сам идет и находит.
Нет в Писании и притчи о сознательной копеечке, которая в какие-то незапамятные времена закатилась под диван, потерялась и лежала там всеми забытая. Но вот пришли тяжелые времена, и потерявшаяся копеечка (драхма) услышала, как ее хозяйка жалуется соседке: "Три месяца уж пенсию не носят... Кушать нечего". И тут копеечка решила пожертвовать собой, вытащила себя из щели, выкатилась из-под дивана прямо под ноги хозяйке и сказала: "Вот она я! Сходи со мной на базар, купи хлебушка!"...
А есть иная притча. О хозяйке, которая все в своем доме перевернула вверх дном, чтобы найти потерянное сокровище...
Это очень важно: мы - найденыши. У нас нет права быть христианами. У нас нет права на спасение. Мы - найденыши; мы - помилованные преступники.
Конечно, и потерявшаяся овца не должна безмятежно лежать в надежде на то, что Пастырь найдет ее раньше волков. Но есть все же огромный зазор между нашим усилием и тем, что Господь дает нам в качестве плода этого нашего усилия.
Католики и протестанты ведут многовековой спор о том, совершается ли спасение через добрые дела и заслуги, или же спасение - это дар от Бога, который несоизмерим ни с какими человеческими делами.
А ведь в Евангелии есть удивительный ответ... Он обретается в концовке Евангелия от Иоанна.
Апостолы безуспешно ловят рыбу на Тивериадском море, и Воскресший Иисус является им и спрашивает: "Есть ли у вас какая пища?" (Ин. 21,5). Апостолы признаются в неудаче: "Нет" (Ин. 21,5). И тогда с берега Христос говорит апостолам, которые были недалеко от берега: "Закиньте сеть" (Ин. 21,б). Они бросают и вытаскивают полные сети. И вот лодка, перегруженная этими рыбами, плывет к берегу... И что же, - достигнув берега, они начинают чистить рыбу и жарить ее? Нет, - оказывается, ужин уже готов.
Удивительно в этом евангельском рассказе не то, что Господь сотворил чудо: Он Сам дал апостолам рыбу, как некогда Он Сам умножал хлеба. Удивительно, что Свое чудо Он предварил апостольским трудом. Он сказал: вы сначала пойдите и потрудитесь, а потом Я дам вам то, ради чего вы трудились и все же не заработали...
Подобное происходит с каждым из нас: мы что-то делаем для достижения спасения, но плод в итоге дает Господь.
В драме немецкого поэта XIX века Карла Иммер-мана "Мерлин" рыцарь, обретающий чашу Грааля, читает надпись над входом в храм:
Я основал Себя по собственному праву.
Искать Меня - не вам!
Того счастливца, что нашел Мою державу, -
Того искал Я Сам!

Причастие: радостная весть для плоти

Зачем Бог ищет человека? - Чтобы дать ему Чашу.
Господь выходит на поиски человека, чтобы вернуть нам Себя.
Но дело в том, что за то время, пока Бог (по нашей настойчивой и неоднократной просьбе) отсутствовал в нашей жизни, с нами произошла беда. Наша болезнь стала настолько глубокой, что нас следовало лечить уже от последствий грехопадения - от тления, распада, смерти.
Тут мы касаемся того, что более всего озлобляет язычников, когда им говорят о христианстве.
Когда возмутились греческие философы проповедью апостола Павла? Когда его слушатели взорвались возмущением и насмешкой?
Тезис о том, что Бог Один - они восприняли спокойно. И о том, что Бог будет судить мир, - тоже выслушали без гнева... Но когда Павел сказал, что Сын Божий воскрес телесно, - вот это вызвало скандал (см.: Деян. 17,22-34).
Дело в том, что если человек - это противоестественная сцепка духа и материи, то спасение - это разъединение души и материи. Они пришли в смешение, изойдя из разных миров, и должны расцепиться, развестись, разойтись, отправившись каждая в свою область: прах - к праху, божие - к богам...
Спасение, как его понимает языческая философия, состоит в том, что моя душа - "атман" - должна потерять свою идентичность с моим телом и даже с моим самосознанием и через формулу "тат твам аси" ("ты есть то") осознать свое единство с божественным Брахманом... Мое тело - это тюрьма, которая облекает и ослепляет мою душу, и поэтому надо их расщепить. Орфическая древнегреческая традиция это выразила в знаменитой формуле: "Тело - это тюрьма для души". Для греков это было очень убедительное выражение, поскольку тело - это асоцсс ("сома"), а тюрьма, могильный знак - это отцш ("сема") (отсюда слово "семиотика" - учение о знаках). Что ж, это даже звучит похоже: сома-сема; теломогила По замечанию платоновского Сократа, "тут уж ни прибавить, ни убавить ни буквы" (Платон. Кратил. 400с).
Соответственно, весть о том, что Христос воскрес, то есть вернул Свою душу в Свое тело, язычникам представляется безумием: это все равно, что современному человеку рассказали бы, как узник замка Иф после того, как прокопал стену своего застенка, вместо того, чтобы стать графом Монте-Кристо, вернулся в камеру и снова замуровал себя в ней...
Благовоспитанный греческий философ - это тот, кто стыдится своего тела* ("Плотин, философ нашего времени, казалось, всегда испытывал стыд от того, что жил в телесном облике" (Порфирий. Жизнь Плотина,!). Это пишет тот Порфирий, о котором блаженный Августин говорит: "Ученейший из философов, хотя и величайший враг христиан" (блаженный Августин. О Граде Божием. 19,22).); тот, чья душа жаждет оторваться от тела побыстрее и подальше. И вдруг апостол Павел говорит: "Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа" (1 Кор. 6,19)? Тело - не тюрьма, а храм... Посетителей ареопага это возмутило...
И христиане, и язычники отдавали себе отчет в этом разительном отличии.
Язычники называли христиан "филосарками" - "любителями плоти ("В V в. Паллад совершенно безбоязненно высмеивает христианских монахов - но не за то, что они аскеты, а за то, что они недостаточно аскеты. Этот автор довольно легких стихов в кини-ческом духе внезапно с такой страстью называет тело "болезнью", "смертью", "роком", "бременем" и "неволей", "тюрьмой" и "пыткой" для души, с такой нечеловеческой брезгливостью говорит о реальности пола и зачатия, а впрочем, и самого дыхания, что становится ясно: не этому "последнему язычнику", не его единомышленникам и братьям по духу было дано защищать права мудрой естественности против христианского аскетизма. Если они не шли в пустыню и не предавались аскезе, то не потому, что относились к телесному началу в себе с непринужденной жизнерадостностью, а скорее потому, что, в отличие от христиан, не надеялись очистить свою плоть никакими постами"472.).
Августин же, приведя слова Вергилия о душе, заключенной "в глухой и мрачной темнице", замечает: "Наша вера учит иначе" (блаженный Августин. О Граде Божием. 14,3). Он четко понимает, какие философские последствия имеет евангельская весть о Рождестве: "Своим воплощением Он дал спасительное доказательство, что истинное божество не может оскверниться плотью и что демоны не должны быть считаемы лучше нас оттого, что не обладают плотью" (там же, 9,17).
То, что так возмутило афинских философов, было основано на словах Христа, тех Его словах, которые более всего отличают христианство от всех остальных религиозных учений о человеке: "Я всего человека исцелил" (Ин. 7,23).* (Царь и пророк Давид молил: "Из того узнаю, что Ты благоволишь ко мне, если... меня сохранишь в целости моей и поставишь пред лицем Твоим на веки" (Пс. 40,12-13).)
Именно человека, с точки зрения язычника, лечить не надо. Нужно лечить лишь аристократическую, лучшую часть - душу. А тело - это кармический отброс. Тело не надо лечить потому, что само тело есть болезнь, а не то, что болеет. Душа заболела своей телесностью. И лечить надо от телесности... От этой болезни надо избавляться, отбросить, ампутировать ее от себя. Могилу не лечат. Из нее мечтают убежать.
А Христос желает спасти всего человека во всей его сложности. Не душа должна быть спасена, а человек как сложносоставное бытие: душа плюс тело** (Прииде Господь взыскати и спасти погибшего" (Лк. 19,10); погибало же не тело, но гиб всецелый человек, срастворенныи душею... И еще спрашивает их: "На Мя ли гневаетеся, яко всего человека здрава сотворих в субботу?" (Ин. 7,23). Понятие же целого объяснил Господь в других Евангелиях, спущенному с одром сказав: "Оставляются греси" (Лк. 5,20), что есть исцеление души, и "Востани и ходи" (Лк. 5,23), что относится к плоти" (святитель Григорий Нисский)473.).
Именно эту сложность надо, сцементировав, сохранить навсегда...
Православие исповедует очень необычный взгляд на человека, целостный взгляд (на научном языке это выражается словом "холистический").
Православие утверждает, с одной стороны, что все, что есть в человеке, должно войти в Царствие Бо-жие. Все, что есть в человеке, должно быть увековечено, обижено, навсегда соединено с Богом.
Это означает, что личность при соединении с Богом не исчезает (вопреки мнению индуистов, полагающих, что душа, соединяясь с Богом, растворяется в Боге так, как капля дождя растворяется в океане). Христиане говорят, что человек может соединиться с Богом, не теряя своей личности. И мой разум, и моя душа, и моя любовь будут моими, даже погрузившись в Божие Единство.
И более того - не только душа, но и тело должно войти в Вечность, причем тело со всеми теми системами, которые есть в нем сейчас.
Об этом был один из самых удивительных споров в истории Церкви. Ориген - христианский философ III века - считал, что у людей, когда они воскреснут, не будет половых органов и не будет пищеварительной системы, потому что в Царствии Божи-ем уже не надо вкушать грубую пищу (и потому там не понадобятся зубы, печень, почки, селезенка), а половые органы тоже там не нужны, потому что в Царствии Божием не женятся и замуж не выходят. Казалось бы, что Ориген очень логичен. И тем не
менее вдруг против этой как будто логичной концепции восстают святые отцы: святители Мефодий Патарский и Епифаний Кипрский, блаженный Иеро-ним Стридонский...
Блаженный Иероним в полемике с Оригеном справедливо указывает на то, что даже в рамках нашей земной жизни путь аскезы не есть путь кастрации. И если даже здесь, на земле, человек, решившийся жить в чистоте, может контролировать проявления половой энергии, то тем более нет оснований полагать, что в Царстве Божием она неизбежно вовлечет нас во грех.
Блаженный Иероним говорит: "Где плоть, и кости, и кровь, и члены, там необходимо должно быть и различие пола. Где различие пола, там Иоанн -Иоанн, Мария -- Мария. Не бойся брака тех, кои и до смерти в поле своем жили без полового отправления. Когда говорится, что в тот день "ни женятся, ни выходят замуж" (Мф. 22,30), то говорится о тех, которые могут жениться, но не женятся. Ибо никто не говорит об Ангелах, что они ни женятся, ни выходят замуж. Я никогда не слышал, что на Небе совершаются браки духовных сил, но, где есть пол, там мужчина и женщина. Уподобление Ангелам не есть превращение людей в Ангелов, а есть совершенство бессмертия и славы" (блаженный Иероним. Против Иоанна Иерусалимского. 26). Поэтому слова: "В воскресении ни женятся, ни выходят замуж" (Мф. 22,30) не есть выражение эсхатологической физиологии.
Зачем же тогда воскрешение плотских органов тела?
Это недоумение вытекает из слишком суженного, слишком инструментального понимания значения половой энергии для жизни человека.
Но точно ли мы полностью представляем себе наше собственное тело, с полной ли достоверностью? Осознаем ли мы все тончайшие взаимосвязи между различными системами нашего организма?
Вообще человеческое тело слишком сложно и слишком связано с жизнью души. Современная психология, мне представляется, скорее поддержит православную позицию, чем Оригенову. Сегодняшняя антропология и психология уже прекрасно знают, что половые токи пронизывают всего человека, его творчество, его мышление, даже веру. И вот в защиту этой непостижимой целостности человека и выступили церковные критики Оригена.
Ребенку при сборке разобранных им часов всегда кажется, что какая-то деталька лишняя.
Вот такая же детская растерянность сквозит и у Оригена, когда он при моделировании грядущего восстановления человека утверждает, что в человеке есть нечто лишнее, нечто такое, что не пригодится при его, человека, "восстановлении".
Что ж, Ориген - это детство христианской мысли.
В более зрелую пору христианская мысль стала утверждать: человек не должен гнушаться тем, что создал Творец. Впрочем, еще современник Оригена Минуций Феликс столь же точно, сколь и иронично заметил: "Если бы Бог хотел евнухов, Он мог бы создать их сам" (Октавой. 24,12).
Христианский ответ понятен: наше воскресение произойдет по образу Воскресения Христова, а Он вышел из голгофской гробницы не беззубым ("О Ком Ангелы благовествовали женам, что Он воскрес, как бы так сказал: "Приидите, видите место и вразумите Оригена, что здесь ничего не осталось лежащим, но все воскресло"" - святитель Епифаний Кипрский. Панарий. 64, 67).
"Вопрос: "В воскресение все ли члены будут воскрешены?" Ответ: "Богу все не трудно. Как Бог, взяв прах и землю, устроил как бы в иное какое-то естество, неподобное земле (волосы, кожу, кости, жилы), и как игла, брошенная в огонь, переменяет цвет и превращается в огонь, между тем как естество железа не уничтожается, но остается тем же, так и в воскресении все члены будут воскрешены, и, по написанному, и волос... не пропадет' (Лк. 21,18), и все соделается световидным, все погрузится и преложит-ся в свет и в огонь, но не разрешится и не сделается огнем, так, чтобы не стало уже прежнего естества, как утверждают некоторые. Ибо Петр остается Петром, и Павел - Павлом, и Филипп - Филиппом; каждый, исполнившись Духа, пребывает в собственном своем естестве и существе"" (преподобный Ма-карий Египетский. Беседа 15.10).
Итак, вся наша телесность должна воскреснуть.
Телесность воскреснуть к новой жизни должна, а вот моя совесть в новую жизнь войти не может...
Это другая часть христианского тезиса о всецелом спасении человека: все, что есть в человеке, должно быть спасено, но оно должно быть именно - спасено, ибо в своем нынешнем состоянии оно настолько мертвенно, что не сможет жить в Вечности.
Значит, все человеческое должно войти в Царствие Божие, но ничто из того, что есть в человеке, не может войти в Царствие Божие. Не может войти в том виде, в каком существует сейчас.
В нас все больно: и моя совесть больна, и мой ум болен, и моя душа больна, и мой дух немощен; а уж моя плоть тем паче больна. Все, что есть в нас, искажено и изуродовано, и поэтому все нуждается в излечении.
И поэтому Православие проповедует идеал всецелого преображения. Все должно преобразиться и - уже в преображенном виде - войти в Царствие Божие.
Вот теперь мы вновь подходим к нашему изначальному вопросу: что значит быть христианином?
Если все в человеке больно, но все надо спасти, - это означает, что все надо лечить.
Но каждую из болезней следует лечить средством, необходимым и надлежащим именно для нее.
Фармаколог не лечит все болезни одним и тем же лекарством; хирург не делает все операции одним инструментом.
И Христос, Который есть Врач душ и телес наших, не одно и то же лекарство прилагает к нашим многочисленным язвам.
У нас заболел наш ум, мы выдумываем самые дикие теории, убеждая себя, что Бога нет, что мы произошли от амебы... - Христос лечит наш ум, выпрямляет его. Чем? - Своим непогрешимым Божественным учением.
У нас заболело сердце: оно стало вместилищем и источником самых странных влечений. Христос лечит и эту духовную болезнь: "Примите Духа Свята-го" (Ин. 20,22). Вы разучились любить? "Пребудете в любви Моей" (Ин. 15,10). Вы утратили мирное устроение жизни и радостное ее восприятие? "Мир Мой даю вам... чтобы радость ваша была совершенна" (Ин. 14,27; 16,24).
Но у нас еще больно и тело: наше тело не способно жить с Богом. Оно и на земле-то живет до 80 лет - и то "аще же в силах"...
А прожить вечность в Царствии Божием тем более не способно.
Так надо ли лечить такое тело? - Надо, ибо "именно ради плоти Сын Божий совершил Свое домостроительство" (святитель Ириней Лионский. Против ересей. 4, Введение, 4).
А как его вылечить?
Телесное надо лечить подобающим ему, т. е. телесным. Поэтому Господь и дает нам Свое Тело, чтобы исцелить наше тело, чтобы приучить его жить в Божественной среде, в Божественном наполнении: "Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов" (Мф. 26,26-28). Или, говоря словами святителя Дионисия Великого, христианского писателя III века, "Христос излил в нас нетленную, живую и животворящую кровь Свою"474.
Христос совершает с нами нечто подобное тому, что делает современная медицина.
Представьте себе, что у меня болезнь крови: грязь появилась в моей крови, или, напротив, мой организм не вырабатывает необходимые для жизни микроэлементы крови. Тогда врачи могут мне сделать переливание моей собственной крови (собственной - чтобы не было аллергии, отторжения). Тогда из моей вены через катетер кровь будут отсасывать, пропускать через надлежащие фильтры, очищать, затем насыщать, обогащать какими-то необходимыми веществами, а затем мне в артерию вольют мою же обогащенную кровь.
Вот это и делает с нами Христос: Он вбирает в Себя наше человеческое естество с теми болячками, которые появились в нем после грехопадения. "Ибо какое было бы поправление нашему естеству, если бы, когда болезнует земное живое существо, Божественное посещение приняло какое-либо существо другое, небесное? Если бы больное было на земле, а Божественная же сила не коснулась больного, имея в виду приличное для себя, то бесполезен был бы для человека труд Божественной силы над тем, что не имеет ничего общего с ним... Врачующая сила явилась там, где была болезнь" (святитель Григорий Нисский)475.
Болезнь, вошедшая в человеческую жизнь, - это так называемые "неукорные страсти": утомляемость, доступность голоду, скорбям, страх смерти...* ("Исповедуем, что Христос воспринял все естественные и беспорочные страсти человека... Естественные и беспорочные страсти вошли в человеческую жизнь вследствие осуждения, происшедшего из-за преступления, как, например, голод, жажда, утомление, труд, слеза, тление, уклонение от смерти, боязнь, предсмертная мука" (преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. 3,30).).
Адам до грехопадения не знал, что такое скорбь, усталость, голод... А Христос испытал, что это такое, он "воспринимает поврежденную жизнь"476, "приял мертвенность нашего повреждения"477, вобрал "принятую смертность"478 (Ср.: "Един еси единороден горе, един и доле тойже, без мате-ре горе от Отца, и без отца из матере долу: в ней же воображен, в чуждее, Слове, обнищав, в мое смирившееся естество от греха" (Канон святому Мефодию Константинопольскому (14 июня). Бого-родичен по 8 песни). И молитва при облачении архиерея (возложение саккоса): "На рамех Христе заблуждшее взял естество". Обращаю внимание читателя на эти тексты в связи с тем, что в ряде публикаций последних лет суждение о том, что Христос воспринял человеческое естество в его падшем состоянии, расценивается "как еретическое". Подробнее об этой дискуссии см. в моей статье "Охотничий азарт вместо богословия" в моем сборнике "О нашем поражении"478".). Эта "новинка", которой не было в богосозданном естестве Адама, именуется "страстью" потому, что "страсть" - это страдательность, это испытание давления, оказываемого на меня извне...
Из этих "неукорных" страстей легко могут вырасти страсти греховные...
Кто легче согрешит - тот, в ком есть страх смерти, или тот, у которого нет страха смерти? Кого легче понудить к предательству - бессмертного или смертного? Кто удобнее пойдет путем греха - голодный или не знающий голода? Наличие всех этих страстей делало человека более доступным для греха.
Но Христос эти безукорные страсти в Себя вбирает (никак не приближаясь к подлинно греховным нашим страстям), в Себе исцеляет, насыщает Божественностью, Вечностью, Бессмертием, и Свое человеческое Тело, уже прошедшее через смерть и воскресшее, возвращает нам, Свою человеческую Кровь, насыщенную Божественными токами, Он вливает в нас, чтобы мы в себе носили зачаток Воскресения и были причастниками Вечности.
Пример с переливанием крови только одним нехорош: при нашей медицинской операции боль испытывает тот, от кого кровь берут и кому ее же затем переливают. А тем аппаратам, через которые эта кровь проходит и в которых она обогащается, --им ни холодно, ни жарко.
Но не так со Спасителем. Вобрав в Себя наше естество, Он сделал Своей нашу боль.
Он не просто вбирает в себя человечество и в Себе его животворит - животворя, Он в нем умирает.
Чтобы передать нам исцеленное естество, вырвавшееся из-под власти смерти и тления, Христос воскрес.
Но чтобы воскреснуть - надо умереть.
А чтобы умереть - надо родиться. Все люди умирают, потому что рождаются.
А Христос родился в мире, потому что должен был умереть в жертвенной отдаче. "Ни один из ангелов никогда не сходил для того, чтобы быть распятым, чтобы претерпеть смерть и от смерти воскреснуть. У рождения со смертью взаимный долг. На-значенность к смерти есть причина рождения" (Тер-туллиан. О плоти Христа. 6).
Бог свободно входит в такую (смертную) жизнь, о которой заранее знает, что "и для самого Господа нет из нее другого исхода, кроме как через смерть" (блаженный Августин. О Граде Божием. 17,18).
Смерть же нужна была для того, чтобы исправить повреждения, привнесенные грехами людей в Бого-созданную человеческую природу.
Кузнец изготовил меч. Затем от небрежения владельца меч покрылся ржавчиной. Чтобы вернуть ему его изначальные свойства, надо меч переплавить и перековать. Но когда меч снова поместят в огонь, он расплавится, то есть на время исчезнет, перестанет быть мечом.
Так восстановление проходит через распад, возрождение - через смерть. "Вот в чем таинство Гроба. Восстановить можно только то, что распалось; уничтожить смерть в человеческом естестве можно только тогда, когда она в нем проявилась. Поэтому Христос, понеся на Себе осуждение смерти, испытал ее, и подвергнутую тлению природу, содетельною силою Божества, неразлучно пребывающего с нею, перелагает, перестихийствует в неизменную: восстанавливается человек"479.
Смерть нужна, чтобы разложить на первоначала человеческое естество и переплавить его к новой жизни - как переплавляют почерневшее серебро.
"Это необходимо было для восстановления падшего естества: разрушение смерти - тления могло совершиться именно оживлением умершего (восстановлением человека в полной духотелесной организации), воскресением, другими словами, исправлением этой природы. Это чудо и свершилось во Христе: "тленное же Твое на нетленное преложил еси""480.
Преподобный Косма Маюмский в Каноне Великой Субботы для этого применяет слово цетаото1%е1аа? (в славянском переводе - "преложил еси"), буквально "перестихийствовал* (Синаксарь в неделю мясопустную также говорит, что люди воскреснут "со своими телесы и душами всем к нетлению прести-хиованным "481.). Человек в античной антропологии есть сочетание четырех основных космических стихий, первоначал. Для пересозидания он должен быть возвращен к этим первоначалам, чтобы затем из изначальных нитей сплести первоначальный, но некогда поврежденный узор...
Но все это происходит не в бесчувственной плавильной печи, а в Самом Христе. По "очищений естества разложением бывшего в единении" (святитель Григорий Нисский)482 "крепость человечества Его от огня страдания возросла до крепости нетления"483. В Себя Самого Он принимает смерть, в Себе Самом Он попускает распад и тление - чтобы преодолеть их.
Смерть человека - это конец для его жизни.
Воскресение Христа - это конец для смерти: "смертию смерть поправ". "Нет худшей и большей смерти, как та, когда не умирает смерть" (блаженный Августин. О Граде Божием. 6,12).
И вот, наконец, есть Тот, в Ком смерть может умереть. Но именно - в Нем, а не рядом с Ним. Поэтому Жизнь должна была впустить в себя смерть.
И все это - чтобы плод этой боли, этой встречи со смертью дать нам.
Этот плод - - причастие Его Крови и Его Телу, которые Он дает нам в уже воскрешенном состоянии* ("Евхаристия есть плоть Спасителя нашего, которая пострадала за наши грехи, но которую Отец воскресил" (святитель Игнатий Богоносец. Смирн. 7). Значит, евхаристия - причастие не просто плоти Христа, но причастие воскресшей Плоти, причастие тому Телу, что уже преодолело смерть.), "того же естества, но другой славы" (святитель Григорий Великий Двоеслов)484, то есть уже пропущенными через горнило Его смерти.
"Итак, чтобы не любовью только, но и самим делом сделаться членами плоти Христовой, мы должны соединиться с этой плотью... Кто отдал вам Своего Сына здесь, Тот тем более не оставит вас там - в будущем. Я восхотел быть вашим братом; Я ради вас приобщился плоти и крови, и эту плоть и кровь, через которые Я сделался сокровным с вами, Я опять преподаю вам" (святитель Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Иоанна, 46).
Так можно ли быть христианином, не принимая этого Дара? Не принимая Его Крови, излитой Им накануне иудейской Пасхи ради того, чтобы мы воскресли по окончании всех времен?
О том же можно сказать иначе, начав с простого вопроса: "Христос всего Себя отдает людям, или только частично?" - Всего...
Но Христос - это Богочеловек. Он не просто Бог, но еще и Человек. И это означает, что Христос дает нам и полноту Своего Божества и нам же отдает полноту Своей телесности. И поэтому Он говорит: "Пейте, это Кровь Моя, за вас и за многих изливаемая... Вкусите, это Тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов..." (см.: Мф. 26,26-28)
И что же тогда означает быть христианином?
Быть христианином - это означает принять в Себя все те Дары, которые Христос принес нам.
Ведь Христос - это не разведчик, который с небес прилетел и улетел, а здесь ничего не изменилось. Христос - не проповедник, который пришел рассказать нам несколько притчей, а затем снова уйти.
Христос - Спаситель. Он ищет нас, чтобы спасти, защитить, и то спасение, которое Он нам несет, проходит через Его Жертвенный Крест.