БЕСЕДА 5
КОСМИЧЕСКАЯ ПЕРЕОРИЕНТАЦИЯ ЧЕЛОВЕКА
Когда мы говорим слово "космос", то у каждого человека возникают,
естественно, свои ассоциации, свои представления о космосе. И если смотреть
на эти представления с точки зрения обычного, обыденного человеческого опыта,
которым ни в коем случае не следует пренебрегать, потому что обыденный опыт
- это реальность, может быть, наиболее важная реальность, может, наиболее
существенная. Для обычного человеческого сознания космос - это то, что находится
вверху. В отличие от земли, которая находится внизу. И вот эта оппозиция верхнего
и нижнего мира, - она очень четко прослеживается от имен магических, от имен
фольклорных до наших дней. Даже будучи выброшенной из нашего обихода, она
все равно присутствует на уровне подсознательном. Земной мир - мир внизу,
мир небесный, космический, находящийся вверху.
Естественно, что разница между тем, что происходит вверху, и тем, что происходит
внизу - по принципу "плюс" на "минус". И естественно,
что "верх" в сознании - это то, что хорошо, а "низ" -
это то, что плохо. Низменные устремления, низменные побуждения всегда связаны
в нашем подсознании с тем, что является злом. Хотя здесь тоже далеко не все
ясно. Не только далеко не все ясно, вообще ничего не ясно. А почему, собственно
говоря, низ - это зло? А почему верх - это добро? Откуда это исходит, что
низменные устремления - это плохо, а высокие - это хорошо? Если я вас спрошу,
то я уверен, что никто из присутствующих в зале не сможет ответить. Ну "знаю"!
"Знаю" так же, как то, что еда - это хорошо, а голод - это плохо,
тепло - это хорошо, а холод - это плохо. Это есть как бы непосредственно данное,
чувственное знание, которым каждый из нас обладает независимо от того, учился
он в школе или не учился. Учится он в университете - не учится: он все равно
знает. Можно ли доверять такому знанию? Нужно ли доверять такому знанию? Но
другого у нас нет, другим человечество не располагает.
Это есть то, что Алексей Федорович Лосев называл "данностью, сущностью,
Именем". То есть то знание, которое дается человеку как откровение. Собственно,
сама сущность слова "откровение" связана с тем, что нам что-то открывают.
Приподнимают завесу какую-то... И откровение человеку дается в том, что он
не может открыть сам. До чего не может дойти его разум. До того, что ему это
"открылось". Есть некая дверь, которую мы всегда почему-то проходим,
это - мы знаем. Можно ли доверять такому знанию? И даже больше того - человеческий
разум устроен таким образом, что все, что ему дается, ставится под сомнение,
любая реальность. И поэтому вполне естественно, что существовали, существуют
и будут существовать системы прямо противоположного направления. Скажем, все
мы с вами жили в той цивилизации, с точки зрения которой "миф" -
это очень хорошо.
Миф, естественно, это материя: утверждалось, что материя это есть самое главное,
то, что относится к "высшему" (слово-то очень хорошее. Оно, кстати
говоря, по происхождению своему: "над", "надстройка",
а надстройка является... Сами понимаете, живем-то мы с вами в здании, доме.
Хорошо? А надстройка - она может быть, может и не быть. Не то чердак, не то
какая-то мансарда... Непонятно зачем, ну люди надстроились для красоты). И
хотя на словах материалисты, ну, марксисты, по крайней мере, считали что высокое
нужно, что это духовное и т. д., - только при одном условии, что все это подчинялось
"материи". Нельзя сказать, что материалисты здесь являлись первооткрывателями.
Существовало и в древней Индии такое движение: там, кстати говоря, такого
разделения, которое существует в нашей цивилизации, нет. Скажем, индуса очень
трудно убедить в том, что его эротические устремления являются низменными.
Так же трудно было убедить Авраама, или' Моисея, или Исаака, или любого человека
из библейской цивилизации в этом: наоборот, он рассматривал это, как некую
силу, Богом данную. Эротическое значило Божественное. Насколько это было естественно
в царстве Древней Греции, вы можете узнать, раскрыв любую страницу Платона.
Скажем, платоновский "Пир", где он говорит, что Эрос - это крылья,
которые даны человеку, чтобы подняться над землей. Причем здесь не подразумевается
уже очищенный, дистиллированный Эрос, очищенный как бы от чувственного влечения,
- греки бы просто не поняли, о чем вы говорите. Так что тут открытия большого
нет. Ну, была философия Индии "черваки". Вернее, философия, религия,
мировосприятие, не знаю, как назвать, потому что это было своего рода верование,
которое противостояло индуизму. У нас, кстати сказать, очень одностороннее
представление об Индии. Думают, что в Индии каждый второй - йог, или буддист,
или индуист, ну, в крайнем случае, мусульманин. На самом деле большинство
индусов - черваки. Имеет ли отношение слово "червак" к слову "червяк"
- это пусть исследуют языковеды, но учение черваков несет в себе нечто такое...
жизненное. Они говорили: "Будда утверждает, что нельзя стремиться к наслаждению,
потому что наслаждение в конечном итоге несет разочарование, рано или поздно
то, к чему он стремился, будет у него отнято..." Кстати говоря, этот
вопрос довольно сложен: Будда, например, утверждает, что нельзя смотреть на
красивую женщину, потому что рано или поздно красивая женщина состарится,
останется лишь человек. Или: нельзя стремиться к наслаждению, потому что рано
или поздно у тебя будет это отнято, и ты будешь страдать.
Ну будешь страдать, ну и очень хорошо. Без страданий жизнь бессмысленна. В
частности, автор книги "Лакаята Дар-шана" - "Дар истины"
Чаботатхая утверждает: не правы идеалисты, когда утверждают, что материалистическое
знание не является магическим. И он открывает магию материализма Древней Греции.
Его магия - довольно интересна. Должен вам сказать: она более вдохновляющая,
чем марксизм... Там были браки с землей. Кстати говоря, очень интересно, что
один из идеоматчиков, Фридрих Энгельс, в книге "Происхождение семьи и
частной собственности" в точности, зная это или не зная, вольно или невольно
уделил огромное внимание вот этой мистерии. Я очень хорошо помню, что на кандидатском
экзамене - это было в шестьдесят девятом году - мне попался билет как раз
по "Происхождению семьи...". Я, конечно, тогда таких книг не читал,
но... как бы провис. И когда меня спросили, что я думаю про эту книгу, я ответил,
что это очень сексуальная книга... Там всевозможные формы брака, брак групповой,
брак перекрестный, то есть "высшая математика". Но очень интересно:
Энгельсу это было очень и очень нужно. А нужно это было ему не случайно, потому
что все это есть в "Лакаята Даршане". Все эти мистерии, все эти
вещи, когда человек становится неким единым телом, когда это некое единое
тело является землей. И не случайно в тех ритуальных празднествах, языческих,
которые совершались на первой борозде или на весенней пашне, - они связывались
прежде всего с плодородием земли.
Чтобы тело свое добыть,
Надо окно разбить.
Я весь - рама другого,
Небесного окна голубого.
К. Кедров
Должно было образоваться некое единое земное вселенское тело и заполнить собою
все, вернее, человек телесный должен был распространить свое тело на все.
Он должен был выйти за его пределы, стать всем - родом. Образовывалось некое
единство деревьев, птиц, зверей, людей - некая единая цепь, которую было невозможно
ничем разрубить. Ну, скажем, до сих пор существующие хороводы вокруг дерева,
которые водят по праздникам, брак с медведем или волком, которые существовали
в европейском фольклоре. Даже Татьяна Ларина в своем сне, на архаическом уровне,
- она видит медведя, в ней сразу оживает это... Это все магические ритуалы.
Брак с медведем, поскольку медведь является неким вселенским символом; образ
Большой Медведицы - единственное созвездие, которое помнят даже самые темные
крестьяне как некий символ вот такого единого материального родства.
Слово "материя" связано в нашем сознании с чем-то низменным, потому
что оно испоганено материализмом, но при этом не надо забывать, что происхождение
его все-таки от "материнства". Это - "мать", это то, что
порождает. И это порождающее вселенское начало. Поэтому и не очень-то поняли
материалисты те вещи, которые мы называем матриархатом, то есть то поклонение
женскому началу, которое охватывает наибольший слой цивилизации. Под этим
знаком прошли огромные цивилизации, вплоть до Рождества Христова.
Историю задним числом придумывать не надо. ...Нам так хочется - у нас другая
система ценностей. И не надо эту систему ценностей приписывать тем слоям,
тем культурам, тем цивилизациям.
Этот слой можно назвать как угодно: его называют хто-нический, некоторые -
подсознательный. Разные употребляются термины для обозначения земного мира,
который стал подземным миром, поскольку... теперь он существует со знаком
"минус", когда-то он существовал со знаком "плюс". Наверняка
вы все знаете Арсеньева из "Дерсу Узала"? Он путешественник, и когда
он разговаривает с Дерсу Узала, тот говорит ему после выстрела в тигра: "Не
обижай человека". Или: тот камень двинул ногой - "не обижай человека".
Для Дерсу Узала все является человеком. И дерево для него человек, и камень
для него человек, и тигр для него человек, и Луна, и Солнце, и вся вселенная
- все является человеком. Так вот, если перекодировать на это знание, согласно
которому весь космос является человеком, "верх" и "низ"
- не важно, где мы проведем эту границу, - то ясно, что "хорошо"
- это будет разум, не так уж хорошо - чувства, а плохо будет все, что находится
ниже.. Все, что связано с продолжением жизни, с чревом, с питанием, с едой,
и все, что связано с продолжением рода. И древнего человека убедить, что надо
поклоняться вот этому, а не вот этому - это было необычайно, не только необычайно,
это было невозможно. Он поклонялся именно этому.
Те святилища древние, они были фаллической формы, это так и называлось, были
фаллические символы плодородия, либо мужские, либо женские, - они обязательно
присутствовали. "Они присутствовали" я говорю в прошедшем времени.
Но прошедшее время здесь весьма и весьма условно. Потому что, будь то мечеть,
будь то православный храм, будь то храм католический, будь то синагога, -
формы фаллические, порождающие жизнь, все равно присутствуют. Ничего не исчезает,
все это присутствует.
Поэтому, когда современный человек произносит слово "космос", то
он обязательно проводит вот эту линию, рассекая человека, рассекая мир на
высший и низший. Здесь у него будет находиться "дух", и дух - это,
конечно, будет хорошо, здесь у него будет материя и все, связанное с "низом",
и это будет плохо. Хотя... Я понимаю, что говорю сейчас, может быть, и не
очень популярные вещи, плыву, так сказать, против течения - но тем не менее.
Дух - это всегда хорошо, что ли? В том-то и дело. У человека есть удивительная
способность. Вот есть такая замечательная книга Л. Брюля "Прологическое
мышление". Она анализирует примитивное дикарское сознание. И в дикарском
сознании он открывает одну вещь, которая, к сожалению, так и осталась у нас.
Какова особенность дикарского сознания? Оно может мыслить только по принципу:
да - нет, хорошо - плохо, черное - белое, коммунисты - фашисты, хотя это одно,
материалисты, атеисты - верующие, материалисты - идеалисты. То есть оно может
мыслить бинарно: пользуясь термином Брюля, оно может мыслить только БИНАРНО.
Мир делится на полюса. К сожалению, мы с вами находимся на том же уровне,
и, к сожалению, будь то американский парламент, и будь то европейский конгресс,
и будь у нас сейчас Дума, и будь то какой-нибудь церковный Собор, - все равно
любое голосование ведется по этому принципу. Да - нет, хорошо - плохо, низ
- верх... Это является примитивностью нашего устройства, нашего оценочного
про-логического мышления. Это в нас остается, мы так делим мир, мы так живем,
мы так оцениваем людей: хороший - плохой, да - нет, можно - нельзя, все остальное
- от лукавого.
Понимаете, в чем дело... Конечно, конечно, я такой же человек, как и вы. И
естественно, я тоже делю мир на черное и белое, на плохое и хорошее, и из
этой оппозиции верха-низа никуда не собираюсь выходить. Это вовсе не означает,
что, если я говорю об условности и относительности этих вещей, то я это отвергаю:
из такой парадигмы очень трудно выйти. Это вопрос очень сложный. Но - видеть
.примитивность такого компьютера, который может мыслить только бинарно, видеть
это все-таки надо, поскольку мы с вами культурные люди, и хотя бы Шекспира
читать. И хотя бы "Гамлета".
Потому что человек никогда не может забыть, если ему что-то сообщается ПРИНЦИПИАЛЬНО
НОВОЕ. Настолько новое - со времен Шекспира уже все-таки полтысячелетия прошло,
- что мы до сих пор не в состоянии на это гамлетовское "быть или не быть?"
ответить. Очень интересно, ког- да в постановке на Таганке в любимовском театре
- а Любимов чужд метафизике, но раз уж он взялся за "Гамлета", то,
как гений, он не мог не почувствовать, что здесь все-таки главное, - Гамлета
играл Высоцкий, который кто угодно, но только не метафизик. И вот было очень
интересно смотреть, как рационалистическое сознание пытается проклюнуть эту
скорлупу. "Быть или не быть" там повторяется минимум три раза. Причем
так: перед Гамлетом опускается стена, опускается занавес, причем поперек,
и он говорит: "Быть или не быть?". И идет вместе с этим занавесом.
Потом повторяется все еще несколько раз, не помню точно, сколько раз он этот
вопрос произносит.
Тогда меня это раздражало, сейчас я понимаю, что это гениально, потому что
именно здесь проклевывается новое сознание, которое до сих пор человечество
еще не освоило. Потому что Гамлет опережает всех. В свое время Анатоль Франс
написал: "Странное дело. Если бы не этот принц, для меня жизнь была бы
абсолютно бессмысленна". Хотя, если вы спросите меня: "А что, собственно,
сообщает Гамлет?" - я не могу этого сказать, я знаю, что сообщает Христос,
я знаю, что сообщает Моисей, но что сообщает Гамлет, я не знаю. И тем не менее
в этом моем незнании кроется истина. Истина действительно кроется в том, что
(ведь от Гамлета требуют что? Занять какую-то определенную позицию) Гамлет
ДОЛЖЕН по закону бинарного мышления, по закону деления на черное и белое,
на верх-низ, небесное - хорошо, земное - плохо, добро-зло, - он должен действовать,
он должен действовать таким образом, чтобы не нарушилась связь, он должен
мстить. Он должен карать зло. Но вместо того чтобы выбрать "быть - не
быть", как это положено, он остался в центре: "или". "Или"
- это то, что недоступно прологическому мышлению. Гамлет же остался в центре:
"или" - вот выбор Гамлета. "Или" - это то, что недоступно
прологическому мышлению. Потому что, если вы здесь, в центре миров, вместо
"верх-низ, право-лево" поставите ИЛИ, - МИР СТАНЕТ НЕИМОВЕРНО СЛОЖНЫМ.
Интеллигентность требует от человека "или", и первым интеллигентом
по-настоящему был Гамлет, потому что для него не существует ни "быть",
ни "не быть", ни бытие, ни небытие. Он не может вписаться ни в одну
из существующих и предлагаемых до него систем. Он - не их, поэтому он для
всех является лицом нежелательным. Даже для своего друга Горацио, - они вместе
учились в университете, - все равно у того ясные гуманистические ценности:
человек - квинтэссенция вселенной. "Ну а что, - подразумевает ответ Гамлета,
- мне эта квинтэссенция? - прах..." Или вот очень интересен момент деления
мира на высший - небесный, низший - земной: когда его взгляд устремляется
к небу, он смотрит на небо, он говорит: да, это Божественное творение, это
звезды, а по-моему, это гнойники, струящиеся гноем. Вы видите зодиак небесный,
а я вижу пыточное колесо, в котором трещат человеческие кости. Или вы помните,
с какой яростью он набросился на священника? У могилы. Он что - атеист какой-нибудь
или борец с Церковью? Ничего подобного. С такой же яростью он убивает придворного,
отца Офелии, хотя, правда, он не видит его. Почему? Потому что Гамлет вышел
за пределы вот этого про-логического мышления. И для него мир расположен там,
где свобода, где выбор, где "или". Отнимите у него свободу, отнимите
у него "или" - что это будет? Вы знаете Гамлета, который сделал
выбор? "Быть" - это уже не Гамлет, а скорее какой-нибудь Горацио,
или Лаэрт, или Фортенбрас, который в финале появляется.
Цивилизация ИЛИ - она, возможно, и не может существовать как таковая. Но появился
человек, который впервые отказался от да - нет. Но к тому же приходит дзэн-буддизм
и на Востоке. На Востоке это выражено в слове "коан". Коан - это
момент посвящения в дзэн-буддизме, который заключается в том, что человек
должен выйти за пределы обычных представлений. Говорится, в частности, в чайн-буддизме
так: "Если на пути к совершенству ты встретил Будду, - убей Будду",
что с точки зрения простого, обыденного сознания абсурдно, поскольку Будда
запрещает вообще что-либо убивать. Что для буддиста высшим было - это достичь
состояния самадхи, стать Буддой. В данном случае, если хочешь стать Буддой,
Будду тоже надо убить. Можно перешагнуть, значит, через все системы ценностей,
которые предлагаются. На вопрос: "Что есть Будда?" - учитель отвечает
ученику: "Будда - это полфунта риса". Вот такое безумное утверждение
называлось "коан". Каждому дается свой коан, чтобы в один прекрасный
момент выйти из этой упорядоченной системы, выйти из этой упорядоченной человеческой
логики и войти в царство некой свободы. Что сразу делает человека, конечно,
в этом мире безумным.
Это есть и в христианстве, без всякого сомнения: есть же у нас мир юродивых
"Христа ради". В конечном итоге само поведение Христа - оно тоже
такого рода. И когда говорит апостол: мы проповедуем Христа распятого, - для
евреев соблазн, для эллинов безумие, - то, конечно, это разрушение привычного
статуса, потому что Бог, находящийся на небе, Бог, утверждающий справедливость,
вдруг оказывается не просто на земле, а в сознании. Скажем, до этого был индуистский
бог Кришна. Кришна прекрасен настолько, что всякий, кто увидел Кришну, уже
не может видеть ничто другое. У него тысячи жен: когда Кришна исчезает, то
жены бегут за ним к небесам, окликая его, повторяя истории его жизни, они
не могут ни на одну секунду существовать без Кришны. Кришна участвует в сражении.
Он стоит на боевой колеснице, он помогает Арджнуне уничтожать врагов. И наступает
момент, когда Кришна показывает Арджнуне свое космическое лицо. Что же видит
Арджнуна? Это очень интересный момент - появление космического лица Кришны.
Он видит миллионы лиц Кришны, одно страшнее другого. Каждое лицо - это пасть,
изрыгающая огонь. Эти головы пожирают миры, все это в чреве Кришны. И в то
же самое время это тот Кришна, который стоит перед ним в образе прекрасного
юноши. Ну, это образ тот, который понятен и ясен, как понятен и ясен библейский
Иего-ва или Ягве, который гром и молнии источает, который уничтожает непокорных,
который обладает великой силой, которой невозможно противостоять.
Увидеть же Бога распятого, повешенного - это для евреев соблазн. Это ведь
для нас хорошо - крест, но ведь для нас! А крест - это орудие казни. Увидеть
повешенного Бога?.. И хотя это опоэтизировано великолепно в православном песнопении:
"Тебя, повесившего небо и землю неудержимо (то есть без всяких подпорок)
ныне тварь (то есть сотворенный им) видиши на лобнем месте виси". Уверовать,
что тот, кто висит на виселице позорной казнью, является БОГОМ, - для этого
нужно было перешагнуть через все. И для этого нужен был грандиозный переворот,
который у христиан так и называется: "Сошествие Христа во ад".
Христос в воскресении своем сходит во ад, он сходит, освобождая тех, кто до
этого умер. На иконах это изображается как некое темное пространство, как
некая темная пещера, словно пасть огромного зверя, и из этой пасти исходит
бесконечное множество людей. Бесконечное множество предков, среди которых
Адам и Ева. Он протягивает руку, из этой бездны ада он их выводит.
Небо сошло на землю: земля оказалась небесной, небо оказалось земным. Конечно,
это был грандиозный переворот, конечно, это было за 1500 лет до Гамлета, Шекспира,
но это был путь к такому человеку, к такому существу, который свободен, который
находится как бы в середине Вселенной и для которого ничто не является высшим
авторитетом.
Кроме некой внутренней Данности, которая у него, у Гамлета, есть. Вот эта
некая внутренняя данность, которая в нем самом существует, которую он сам
понять не может, в которой он очень трудно себя ощущает в этом мире и когда
он выглядит безумным по отношению к окружающим. Вспомните, что говорили: он
сумасшедший - его поведение не укладывалось в привычные рамки. Таких обвинений
не избежал Христос, он тоже выглядел как сумасшедший. Вот мы видим в применении:
Христос и Гамлет - это личности, это вершина пирамиды человеческой, но люди,
все люди, как и мы с вами, мы по-прежнему находимся вот здесь. Мы говорим:
космос, мы обязательно представляем себе, что это - там, наверху, а то, что
внизу - это как бы грешное. И на этом построено традиционное религиозное сознание.
Традиционное религиозное сознание, которое требует от человека, чтобы он считал
свою низшую часть как бы несуществующей. Таково требование аскезы, монашеской
аскезы; католический монах, будь то монах православный, - от него требуется,
чтобы он "низ" как бы вообще не видел. Для него этого выбора космического
и нет, он просто его отсекает, он в эту сторону не смотрит. Монах должен все
время ходить потупив взор к земле, он не должен поднимать глаза, он не должен
смотреть в эту сторону. Но, правда, мы знаем, что это не во власти человеческой.
Есть искушение святого Антония. Он не смотрит на женщин, а они к нему приходят,
множество, к нему в келью, и он живет не хуже турецкого султана. Это к тому,
что с человеком очень трудно проделать такого рода манипуляции. Человек является
в принципе существом свободным. Он создан Творцом таким образом, что его в
принципе невозможно сделать несвободным. Он по природе своей свободен.
И вот когда речь идет о космической переориентации человека, то прежде всего
мыслится дело таким образом. Мир человеческий, мир земной должен быть преобразован
таким образом, чтобы стать миром сверхчеловеческим, миром космическим. Все
законы, которые есть на земле, законы человеческие, они при этом как бы отбрасываются,
а все законы космические, законы небесные - они привносятся. Но вот что есть
законы космические? Если вы спросите, то один вам скажет, что законы космические
- это те, которые проповедовал Моисей, заповеди Христа, которые сводятся к
"возлюби ближнего, как самого себя", а также законы пророков. Если
вы обратитесь к буддисту, то для него такая постановка вопроса вообще недопустима:
космос для него является такой же преградой на пути к самоусовершенствованию,
которое у него называется нирвана. Нирвана у нас переводится как слово "небытие",
но это неверно, потому что нирваной является не - бытие и не - небытие. Нирваной
не является ни сон, ни родственное состояние. Нирвана не является радостью,
нирвана не является страданием. По сути дела, человеку христианской цивилизации
почти недоступно такое ощущение. Вот восточный человек, он очень .хорошо понимает,
о чем говорит Будда; нам же с вами нужно делать очень серьезное усилие.
...Космическая переориентация означает, что человек должен в своей жизни,
в своем внутреннем мире приобщиться к законам космоса. И когда речь идет о
внутреннем мире, o законах космоса сегодняшнего человека, современного человека,
то, естественно, перед ним возникнет тот или иной образ космоса. Какой же
образ космоса у современного человека?
Это зависит, конечно, от уровня его образования, от уровня его воспитания:
насколько он осведомлен о космосе, что он о нем знает. Я же хочу обратить
внимание на те вещи, которые человек в XX веке впервые как бы узнал, на те
сведения о мироздании, которые, как оказалось позднее, знали и древние. Прежде
всего, Гермес Трисмегист. В "Алмазной скрижали" в Древнем Египте
есть такое утверждение: "Запомни, все, что внизу, - 'вверху, -все, что
вверху, - внизу". И вот это уже противопоставление, которое появилось
в виде верхнего и нижнего. Запомни: внутреннее есть внешнее и внешнее есть
внутреннее. Запомни: мужское есть женское, женское есть мужское... И это можно
продолжать: жизнь есть смерть, смерть есть жизнь. Это то, из чего возникла
европейская диалектика, которая включала в себя таких разных философов, как,
допустим, Гегель и Алексей Федорович Лосев. Они в равной мере к ней привязаны.
Почему же они к ней так привязаны? Потому что там, вместо деления на плюс
и минус, предлагается совместить в одно. Человек смертен - но он бессмертен,
человек - не вечен, но он вечен. И это правда.
Лосев называет это диалектикой. И Гегель называет это диалектикой. Это слово
потом очень испорчено марксистами, которое они приспособили для своих дел,
но в принципе диалектика подразумевает именно это. То есть "да - нет"
существуют здесь не по принципу противоположных начал, а существуют вместе.
Что очень хорошо закодировано в магическом тексте сказки "Царевна-лягушка".
Потому что царевна - это человек бессмертный, вечный, прекрасный, она мелет
на небе звездную муку, из лучей лунных и звездных она ткет свои прекрасные
одежды. Она - вечна, она - царевна. Но она - лягушка. Она безобразна, без
образна. Как хочет поступить царевич, что он хочет сделать с ее лягушечьей
кожей, когда она ее снимает? Да, он действует как человек пралогический. "А
зачем мне все это?" Он бросает кожу в огонь. И сразу царевна оказывается
в плену у Кощея, ему надо ее после этого оттуда спасать. Ему надо ее оттуда,
из этого замка извлекать.
Или Иван-царевич - дурачок. Или, допустим, "Аленький цветочек".
Кого должна полюбить магическая невеста в своем обряде? Прекрасного молодца?
Ничего подобного, она должна полюбить страшное, жуткое чудовище. Поцеловать.
А вот если она полюбит его в этом образе, тогда... тогда это добрый молодец.
Но это одновременно. Она должна разглядеть под маской смерти вечную жизнь.
Она должна в вечной жизни видеть смерть. То, что сделало христианство. Потому
что все христианство - это воскресение. Оно самое главное, но в то же время
оно не самое главное. Главное - это еще и скорбь, это - погребение, это Христос,
которого полагают во гроб, которого пеленают смертными пеленами. Это траурные
погребальные песнопения - самое главное в православном богослужении. А вот
в двенадцать часов - радостное: "Христос, воскресе, смертью смерть поправ
и сущим во гробе живот даровав". Ну как? "Смертью смерть поправ"?
Разрушение...
Таким образом, мы видим, что кроме "да - нет" существует "или".
И вот давайте посмотрим вариант гамлетовский "быть - или - не быть".
Какие могут быть варианты еще? И быть. И не быть. Кто так живет? В русской
литературе? Евгений Онегин. Печорин. У Лермонтова -любимая тема всех его произведений.
Все образы русской литературы XIX века - это гамлетовские герои.
Кстати говоря, такого героя нет в европейской литературе. Часто говорят, что
Евгений Онегин - это байронический тип. Ничего подобного. Это совершенно русский
герой, свойственный только русской литературе, всегда между гамлетовским "быть
или не быть?". Как же ведут себя люди? В романе А. Камю "Чума"
- одни - по-пушкински, они пытаются пировать: ешь, пей, веселись, после нас
- хоть потоп. Но главный герой ведет себя иначе. Он услышал в церкви проповедь
священника: а что, собственно, нового принесла чума? Что вы умрете? А что,
если бы чумы не было, вы что, не умерли бы? Все равно все люди умрут. В принципе
же ничего не меняется. Чума только обостряет, делает очевидным то, что сокрыто.
Но вот поведение героя "Чумы", оно отличается от поведения пушкинского
Вальсингама: он не пирует, он не пьет, а приходит в кинотеатр, занимает очередь,
стоит, стоит, стоит в очереди, когда подходит к кассе, билета он не берет...
Или идет на вокзал, покупает билет на поезд; когда поезд приходит, он никуда
не едет. Почему он так поступает? Он так поступает, потому что чума, то есть
смерть, - она делает бессмысленным любой поступок человека. То есть что бы
он ни сделал, он все равно умрет. А если это так, то надо понять, что же содержится
в этой бессмыслице? То есть понять бессмыслицу, понять абсурд. Здесь тоже
приближаешься к понятию коана, здесь тоже что-то очень близкое. Поэтому он
так себя ведет: он пытается принять чуму как некую новую данность, как некую
истину, как некую информацию о мироздании, о вселенной, имя которой - смерть,
имя которой чума. Она противостоит человеческой реальности. Поведение героя
является как бы абсурдным. Это присутствует не только у Камю. Экзистенциалисты
не осознали вот этот абсурд, эту высшую данность как некое знание о мире,
как некое знание о мироздании во время фашизма. Не знаю: пожили бы они в нашей
системе, они бы явно больше получили. Подумаешь, Жан-Поль Сартр полгода в
лагере просидел, да еще они в этом лагере спектакли ставили, да он пьесу писал.
В общем, по сравнению с нашими лагерями это был детский сад, пионерский лагерь.
И тем не менее им этого вполне хватило. И надо навсегда принять абсурд как
нечто такое высшее, как нечто такое, с чем надо постоянно жить, то, что должно
присутствовать. Для них любая система ценностей, которая предлагалась бы в
религии ли, в идеологии, в философии ли, - она являлась бы обманом, потому
что она должна увести от кошмара, должна увести от абсурда, должна увести
от бессмыслицы. А вот именно в бессмысленном, то и кроется самое главное.
Их назвали экзистенциалистами, ну, это не совсем точное, наверное, название,
потому что "экзистенция" значит существование. "Жизнистый",
по-русски говоря. Но они не поклонялись жизни как таковой, они тем проявлениям
жизни молились, и те проявления жизни для них представляли ценности, которые
не вписывались ни в какие системы ценностей.
Это чисто гамлетовское начало, которое получает свое дальнейшее развитие.
У нас, в России, это не так ощутимо, потому что у нас и Онегин является космическим
пришельцем по настоящее время. Не случайно, вы обратите внимание. Как только
роман стал популярен, так тотчас Белинский статью написал, и в этой статье
как Евгений Онегин назывался? Лишний человек, конечно! Потому что с точки
зрения идеологии, с точки зрения любой идеологической системы человек является
свободным. Ну и что с ним делать? Рясу на него надеть, что ли? В монастырь
его отправить? Или погоны на него надеть, в армию его послать? Что?! Ну хотя
бы за книгу сел, полезный труд написал. Этого он ничего не сделал. Ну хотя
бы в семейной жизни что-то... Нет и этого.
Почему? Как бы ускользнул от всех, убежал. И между тем это ведь развитие христианских
ценностей.
Помните, когда Христос призывал оставить и отца, и мать свою, и уйти. Конечно,
это говорилось в другой системе ценностей, в другой системе цивилизации, там
были другие понятия, но это присутствовало! Уйти. И вот Любовь, как некое
высшее космическое действо, любовь из мира, но не путем отсечения его - путь
монашеский. Когда монах уходит, он просто одну систему ценностей заменяет
другой системой ценностей. Ну да, скажем, он отказывается посещать публичные
дома. Но зачем ему публичные дома? Ведь он получает радости гораздо более
высокие. Это в проповедях присутствует, особенно в проповеди Иоанна Златоуста,
который знал в этом толк, особенно Василия Великого, который прошел через
все это. Очень часто и очень интересно описывает игрища, ристалища, народные
гулянья, пирушки - с большим вкусом, с большим интересом. Когда читаешь, видишь,
как перед тобой открывается новый мир и что это была очень интересная цивилизация.
Но все это не нужно! Потому что куда большую радость мы получаем тогда, когда
и т. д.
А здесь - нечто другое. Не то что вы жертвуете пешкой, для того чтобы получить
ферзя. Нет. А вот уходы типа ухода Гамлета или ухода Льва Николаевича Толстого,
- это, конечно, совсем другое. Отец Сергий сбрасывает мундир ради чего? Ради
того, чтобы облачиться в другие одежды, в одежды послушника. Но однажды, стоя
в храме, он увидел, как смотрит на него женщина... Но он монах. Ага, значит,
это тоже соблазн, значит, и это тоже. Когда он первую одежду сбрасывает, он
уходит в монастырь, он уходит на послушание; в монастыре ему тоже плохо. Он
уходит в старчество. Это полное уединение, так, чтобы вокруг него никого не
было. Но постепенно вокруг него собирается толпа поклонников. И обратите-
внимание, - старцы ведь тоже разные бывают, - старцы, они не монашеские одежды
носили, а просто одежду... И тут вокруг него образуется толпа поклонников.
И тогда он решается на самый поразительный ход: он пишет, что давно уже мечтал
уйти... Вот тут Толстой предвосхищает "Чуму". Он даже изучал расписание
поездов, чтобы однажды прийти на станцию и сесть в первый попавшийся поезд.
Так потом Толстой и сделал. Ушел и сел в поезд, первый попавшийся, и оказался
где-то там... Но не доехал.
Уходит отец Сергий для того, чтобы сбросить все зримые образы мира. Когда
ему это удается, сбросить все образы мира, тогда он становится просто учителем
музыки. В конце говорится: "Говорят, что он стал простым учителем музыки".
Его монашество, таким образом, привело к тому, что он стал просто человеком,
как тысячи и тысячи других людей, миллионы. Это поразительный роман, который
у нас до сих пор не изучен. Обратите внимание: вся система человеческих ценностей
переворачивается. Обычный путь, - человек из обыденной, простой жизни, которой
живут все люди, должен уйти куда-то, на вершину, в монашескую келью, в скит,
в армию; стать монахом, рыцарем, Дон-Кихотом и т. д. У Льва Николаевича путь
совершенно обратный: он должен из всего этого уйти и стать просто человеком.
Вы знаете, как ни странно, но Лев Николаевич Толстой здесь повторил путь другого
героя - Дон-Кихота Ламанчского. Он в России был чрезвычайно известен. Ну,
да, он там скачет, сражается, но ведь все почему-то забыли финал этого романа.
А финал этого романа какой? Дон-Кихот в конечном итоге возвращается к себе,
в свое имение и говорит: да нет больше никакого Дон-Кихота Ламанчского! Слава
Богу, это был мираж какой-то; есть простой, идальго, простой помещик.
И в этом кроется глубокая мистериальная тайна: ведь это есть великое посвящение.
То есть выясняется, что из всех величайших посвящений, какие проводили самые
просветленные учителя и самые просветленные ученики, - что вдруг оказывается,
что посвящением более высшего свойства может быть жизнь просто человека, просто
среди людей, с обыкновенными человеческими ценностями. Но теперь уже эти обыкновенные
человеческие ценности необыкновенны. До ухода они были обыкновенными, после
ухода и возвращения к ним они стали совершенно другими. Мир земной и мир небесный
как бы замкнулись. Здесь есть повторение: очеловечение Христа, его сошествие
на землю. И вот обратите внимание: после воскресения, казалось, он же вознесся
на небо в присутствии 1600 человек, однако это событие не является важным,
как его рождение. Более того, - это всячески подчеркивается, - его рождение
было со всеми соответствующими атрибутами, которые там были. И смерть его
была смертью человеческой, с мучениями, со страданиями, с агониями, с восклицаниями
"Боже мой, Боже мой, зачем ты оставил меня" из песнопений царя Давида.
Я очертил перед вами-вот этот круг. Вы, наверное, обратили внимание, что в
течение разговора земля становилась небом, небо становилось землей, земля
- небом и снова, а потом это мерцание как бы кончилось, потому что гамлетовское
"или" это все соединило. И это есть то, что происходит с человеческой
душой, то, что происходит с человеческим сердцем, то, что происходит с человеческой
жизнью. То есть, по крайней мере, на этом настаивает русская литература XIX
века, а это литература очень мистическая, она никакая не идеалистическая,
но она как бы противопоставляет традиционному европейскому спиритуализму:
духовное выше, чем физическое, монах более свят, чем... - она противопоставляет
вот такую мистерию, мистерию схождения неба на землю. Когда земля становится
небом, небо становится землей, тогда происходит то самое, что дано в мистериях
русских сказок. Пусть это будет башкирская сказка в изложении Аксакова "Аленький
цветочек", или иранская мистерия в изложении Пушкина - "Сказка о
царе Салтане". Но везде мы видим, как это все сходится, соединение в
одном лице двух начал - небесного и земного.
Я с самого начала и сейчас сказал, это относится к "Познай самого себя".
Мне представляется, что человек знает о себе все. И о мире он тоже знает все.
Просто это знание принято было игнорировать. Но мы не умеем себе доверять.
Мы всегда ищем авторитет извне. Нам нужно, чтобы это был архиерей, нам нужно,
чтобы это был Гегель, - то есть мы все время ищем, творим себе кумира. То,
что сверху, - это нам преподносят. Между тем весь пафос мистерии русской литературы
XIX века - это человек, который от всего отказался, как какой-нибудь Онегин,
как какой-нибудь Обломов... Мы можем себе представить Печорина праведником?
Мы можем, конечно, представить, можем, и Онегина можем представить исповедующимся,
причащающимся. Так могло и быть, а почему бы и нет? Но это были бы не Онегин
и не Печорин. Это совершенно невозможно. Потому что эти люди несут в себе
абсолютно все, что нужно. У них все есть. И есть огромное страдание. То, которое
есть у Христа на Голгофе. То, что они не распинаются, то, что они не произносят
пламенные речи, то, что они не совершают никаких социальных подвигов и никакого
внешнего проявления, - в мистерии этого и не нужно. В мистерии все происходящее
- это то, что происходит в человеческом сердце.
Один из самых важных, может быть, поворотов в цивилизации после Христа - это
то, что отныне все переносится в человека. Раньше считалось наиболее важным
событием то, что происходит в обществе, или на поле сражения, или в государстве:
обратите внимание, вот сейчас 13 партий, и у каждого на щите написано "Государство",
"Отечество", что угодно, никто не идет с надписью "Я"
просто... Почему? Потому что, если он будет баллотироваться как Евгений Онегин,
за него никто не проголосует. У нас нет такой системы ценностей. Первые слова
Декларации прав человека, откуда они взяты? Из "Исповеди" Руссо.
"Человек рожден свободным". Дальше у Руссо мы видим: "Человек
рожден свободным. А между тем, куда мы ни глянем, мы везде видим цепи, цепи
великие", цепи науки, цепи цивилизации, цепи того, цепи другого и т.
д. Руссо, правда, много других цепей сковал. Но не важно, тем не менее он
все-таки от этого ушел. Почему произведения Руссо считаются произведениями
великими, хотя его читать довольно скучно? Потому что там впервые говорится
о правах человека, просто человека. И там еще удивительно. Я никогда не забуду
этого ужасного разочарования. Я же думал: "Это Руссо!" - а я читаю:
это же жизнь в общем ничем не славного человека. Почему? Ведь Руссо - мыслитель!
А в том-то все и дело, что все вынесено за скобки, все принесено в жертву
частному человеку, личности, просто "Я", человеку. То есть чтобы
поверить в то, что человек достаточно совершенен при всех своих несовершенствах,
достаточно хорош при всех своих отрицательных качествах для того, чтобы говорить
с Богом, понимать Бога как меру своих возможностей, без посредников, подставных
идеологических систем, - для этого нужно иметь большое мужество, большое сердце.
К сожалению, мы с вами живем в цивилизации, у которой была одна идеология,
потом ее сменила вторая идеология - марксистская, теперь, когда марксистская
идеология, слава Богу, рухнула, теперь все бросились, как к спасению, обратно,
к тому, что и породило эту идеологию марксистскую. Человек свободный, человек,
который весь космос несет в себе самом и который не перекладывает бремя своих
проблем на какой-то высший авторитет и не ждет, что высший авторитет ему скажет:
делай так-то и так-то, - вот то, что было достигнуто в Европе, может быть,
в 1500-х годах, то, что у нас появилось в XIX веке... Но это осталось, это
с нами. Все-таки это присутствует. Похоже, что мы свободу обретем. И если
мы обретем эту свободу, что вполне возможно, потому что, обратите внимание,
как сменился имидж политического деятеля. Имидж дореволюционный: скипетр,
держава. И обратите внимание: имидж первого диктатора - в кепочке, простенький,
прост как сама правда. Но он не продержался. Потом - френч, сначала было без
регалий, потом - погоны, лампасы. Генералиссимус. Потом - пиджачок, снова
под Евгения Онегина, однако все равно генералиссимус. Обратите внимание: каждый
же генсек был одновременно главнокомандующим. И одновременно - генеральский
мундир, ордена, лампасы... Да, конечно, он такой, в штатском, вот такой простой.
Вот сейчас тот момент сбрасывания мундира, когда лягушка наконец-то сбросит
лягушечью кожицу.
Нет, и не говорю, что нас ждет какое-то светлое будущее. Я говорю, что данный
момент чем-то похож на момент просветления, познания человеком самого себя
и обретения своей собственной свободы.
