III
Исход и победа
В этом видении Рама увидал
как бы освещенными молнией свою миссию и великую судьбу своей расы. С этих
пор он уже не колебался. Вместо того чтобы разжечь братоубийственную войну
между народностями Европы, он решил увести избранников из своей расы в самое
сердце Азии.
Он известил своих, что
намерен основать культ священного огня, который поведет людей к счастью, что
человеческие жертвы уничтожаются навсегда, что взывание предков будет совершаться
не кровожадными жрицами на диких скалах, оскверненных человеческой кровью,
но у каждого домашнего очага, перед очищающим огнем, супругом и супругою,
соединенными в одной и той же молитве, в одном гимне поклонения. Да, видимый
огонь алтаря, символ и проводник невидимого небесного огня, соединит семью,
клан, племя и сделает их центром, в котором проявится дух Бога живого на земле.
Но чтобы собрать эту жатву,
необходимо отделить хорошее зерно от плевел, нужно, чтобы все смелые покинули
Европу и, завоевав новую землю, поселились на девственной почве. Там он издаст
свой закон, положит основание культу обновляющего огня.
Энтузиазмом было встречено
это предложение народом, находившимся во цвете юности, жаждавшим новых впечатлений.
Огни, зажженные и поддерживаемые в течение нескольких месяцев, были сигналом
для массового переселения всех, кто желал следовать за Овном. Великое переселение,
предводительствуемое Рамой, пришло в движение, медленно направляясь в центр
Азии. Когда оно достигло Кавказа, предводителю пришлось взять с боем несколько
циклопических крепостей, построенных черными.
В память о своих победах
белые колонисты высекали гигантские головы Овна на скалах Кавказа. Рама оказался
достойным своей высокой миссии. Он устранял все препятствия, проникал в мысли
окружающих, предвидел будущее, исцелял больных, умиротворял мятежников, зажигал
мужество.
Таким образом небесные
силы, которые мы называем Провидением, вели северную расу к господству на
земле, освещая с помощью гения Рамы яркими лучами ее путь. Эта раса уже имела
своих второстепенных пророков, которые стремились вырвать ее из состояния
дикости. Но в лице Рамы, который первым понял закон общественного уклада как
выражение закона Бо-жия, ей был дан вдохновенный пророк высочайшего уровня.
Он заключил дружественный
союз с туранцами, скифскими племенами с примесью желтой расы, которые занимали
возвышенности Азии. Он увлек их к завоеванию Ирана, откуда окончательно изгнал
черных, желая, чтобы чистая белая раса занимала центр Азии и оттуда светила
всем другим народам как яркий светоч.
Он основал там город Вер,
по словам Зороастра, отличавшийся большим великолепием. Он научил народы обрабатывать
землю, он был отцом хлебных злаков и виноградной лозы. Он создал касты, соответствующие
занятиям людей, и разделил народ на жрецов, воинов, земледельцев и ремесленников.
Вначале между кастами
не было соперничества. Наследственные привилегии, источник зависти и ненависти,
возникли лишь впоследствии. Рама запрещал рабство, так же как и убийство,
утверждая, что порабощение человека человеком есть источник всех зол. Что
касается клана, этой первобытной формы общественного уклада у белой расы,
он сохранил его неприкосновенным и разрешил свободное избрание предводителей
и судей.
Но венцом деятельности
Рамы, облагораживающим орудием, созданным им, была та новая роль, которую
он дал женщине.
До тех пор мужчина знал
женщину только в двух ролях: или несчастной рабыней в его хижине, и тогда
он обращался с нею с грубой жестокостью, или же мятежной жрицей дуба и скалы,
милости которой он искал, и тогда она властвовала над ним вопреки его воле,
выступая в роли волшебницы, очаровывающей и страшной, предсказания которой
наводили на него трепет, перед которой дрожала его суеверная душа.
Человеческие жертвоприношения
были со стороны женщины воздаянием мужчинам, она мстила, когда вонзала нож
в сердце своего жестокого тирана. Отменив этот ужасный культ и подняв женщину
в глазах мужчины, в ее высоких обязанностях супруги и матери, Рама сделал
из нее жрицу домашнего очага, хранительницу священного огня, равную супругу,
призывающую вместе с ним души предков.
Как и все великие законодатели,
Рама лишь оформил и развил высшие инстинкты своей расы. Чтобы украсить жизнь,
Рама установил четыре больших праздника в году. Первым был праздник весны
или плодородия. Он был посвящен любви супругов. Праздник лета или жатвы был
установлен для сыновей и дочерей, которые подносили связанные снопы своим
родителям. Праздник осени справляли отцы и матери, они предлагали плоды своим
детям как знак веселья.
Но наиболее святым и таинственным
из праздников было Рождество или праздник великого сева. Рама посвятил его
одновременно и новорожденным детям, плодам любви, зачатым весною, и душам
умерших предков. Символ соприкосновения видимого с невидимым, это религиозное
торжество было одновременно и прощанием с вознесшимися душами, и мистическим
приветствием тем душам, которые возвращаются на землю, чтобы, воплотившись
в матери, вновь возродиться в детях. В эту святую ночь древние арийцы соединялись
в святилищах Airyana-Vaeja, как они соединялись когда-то в своих лесах. Огнями
и песнопениями праздновали они возобновление земного и солнечного года, пробуждение
природы в недрах зимы, трепетание жизни в глубинах смерти. Они воспевали животворящий
поцелуй неба, даваемый земле, и торжествующее зачатие нового солнца великой
Матерью-Ночью.
Таким образом Рама соединил
человеческую жизнь с циклами времен года, с астрономическим годовым оборотом.
И в то же время он стремился выявить божественный смысл человеческой жизни.
Из-за такой плодотворной деятельности Зороастр называет его "предводителем
народов, благословенным монархом". И на том же основании индусский поэт
Вальмики, который переносит античного героя в эпоху, гораздо более приближенную
к нам, более продвинувшейся цивилизации, сохраняет за ним черты высочайшего
идеала.
"Рама с очами голубого
лотоса, - говорит Вальмики, - был владыкой мира, господином своей души и предметом
любви для человеков, отцом и матерью своих подданных. Он сумел соединить все
существа в единой цепи любви".
Расселившись в Иране у
подножия Гималаев, белая раса не была еще господствующей на земле. Нужно было,
чтобы ее авангард проник в Индию, где был главный центр черных, древних победителей
красной и желтой рас. Зенд-Авеста упоминает об этом движении Рамы в Индию.
Индусская эпопея сделала из него одного из любимых героев. Рама был завоевателем
земли, в которую входила Гимават, страна слонов, тигров и газелей. Он дал
первый толчок той гигантской борьбе, в которой две расы бессознательно соперничали
из-за мирового владычества.
Поэтическое предание Индии,
обогащенное оккультными традициями храмов, сделало из нее борьбу между белой
и черной магией.
В войне с народами и королями
страны Джамбуев, как ее называли тогда, Рама, как его прозвали на Востоке,
проявил чудесные силы, превышающие обыкновенные способности людей. Но силами
этими всегда владели великие Посвященные, знавшие скрытые силы природы, которые
они подчиняли себе.
Предание изображает Раму
то вызывающим источник воды в пустыне, то находящим неожиданную помощь в манне,
которую он учит употреблять в пищу, то прекращающим эпидемию с помощью растения
bom (amomos греков, persea египтян), из которой он умел извлекать целебный
сок. Это растение считалось священным среди его последователей и заменило
омелу европейских кельтов.
Против своих врагов Рама
пускал в ход разнообразные чары. Жрецы черных господствовали в те времена
с помощью уже выродившегося культа. Они имели обыкновение кормить в своих
храмах огромных змей и птеродактилей1, редких потомков допотопных животных,
которым они заставляли поклоняться как богам и которые приводили в трепет
толпу. Они заставляли этих змей поедать мясо военнопленных. Иногда Рама являлся
невзначай в такие храмы и при свете факелов выгонял, укрощал и приводил в
трепет и змей, и жрецов. Иногда он показывался в лагере врагов безоружный,
подвергая себя ударам тех, кто искал его смерти, и после этого возвращался
назад целым и невредимым, ибо никто не смел дотронуться до него.
Когда же расспрашивали
тех, кто допустил его удалиться ему невредимым, они отвечали, что его взгляд
заставил их временно окаменеть, или что, повинуясь его слову, целая гора из
меди становилась между ними и им, и они переставали видеть его.
И наконец, как завершение
его подвигов, эпическое предание Индии приписывает Раме завоевание Цейлона,
этого последнего прибежища черного мага Раваны, на которого белый маг посылает
огненный град, перебросив предварительно мост через один из заливов моря и
перебравшись по нему с армией обезьян, которые чрезвычайно напоминают первобытные
племена дикарей, увлеченных и вдохновленных этим великим чародеем народов.
IV
Завещание великого Предка
Согласно священным книгам
Востока, Рама сделался наместником Индии и духовным царем этой земли благодаря
своей духовной силе, гению и доброте. Жрецы, короли и простой народ преклонялись
перед ним, как перед небесным благодетелем. Под знаменем Овна ученики его
широко распространяли арийский закон, который провозглашал равенство побежденных
и победителей, уничтожение человеческих жертв и рабства, уважение к женщине
у домашнего очага, культ предков и учреждение священного огня как видимого
символа невидимого Бога.
Рама состарился. Борода
его побелела, но бодрость не покидала его тела, величие истинного первосвященника
покоилось на его челе. Короли и посланники народов предлагали ему высочайшую
власть. Он потребовал год на размышление, и снова ему приснился сон. Гений,
вдохновлявший его, говорил с ним во время сна.
Он увидел себя в лесах
своей юности.
Он снова стал молодым и носил льняные одежды друидов. Сиял лунный свет. Была
святая Ночь, когда народы ожидают возрождения солнца и года. Рама шел под
дубами, прислушиваясь, как он это делал в юности, к волшебным лесным голосам.
Прекрасная женщина подошла к нему. На голове у нее была сияющая корона. Ее
густые волосы были цвета золота. Кожа ее блистала белизною снега, а глаза
светились глубиной послегрозовой лазури.
Она сказала ему: "Я
была дикой друидессой, через тебя я стала светлой Супругой и зовусь я теперь
Сита. Я - женщина, возвеличенная тобою, я - белая раса, я - твоя супруга.
О, мой король и повелитель! Разве не для меня переплыл ты реки, не для меня
овладел сердцами народов и победил земных королей? Вот - награда. Возьми эту
корону из моей руки, надень ее на свою голову и царствуй вместе со мной над
миром". Она преклонила колени в смиренной позе, предлагая ему земную
корону. Драгоценные камни сверкали тысячью огней, экстаз любви светился в
глазах женщины, и душа великого Рамы, пастыря народов, поддалась волнению.
Но поверх лесных вершин
появился Deva Nahousha, его добрый гений, и сказал ему: "Если ты наденешь
эту корону на свою голову, божественный Разум покинет тебя и ты более не увидишь
меня. Если ты заключишь эту женщину в свои объятья, твое счастье убьет ее.
Но если ты откажешься от обладания ею, она будет жить счастливая и свободная
на земле, и твой невидимый дух будет управлять ею. Выбирай: либо слушать ее,
либо следовать за мною". Сита, все еще на коленях, смотрела на своего
повелителя глазами, полными любви и мольбы, ожидая его ответа. Рама молчал.
Его взор, погруженный в глаза Ситы, измерял бездну, которая отделяет совершенное
обладание от вечной разлуки. Но, почувствовав, что высочайшая любовь есть
в то же время и высочайшее отречение, он положил свою руку на лоб белой женщины,
благословил ее и сказал: "Прощай! Оставайся свободной и не забывай меня!"
Немедленно женщина исчезла
как лунный призрак. Молодая заря подняла свой магический жезл над старым лесом.
Рама превратился снова в старца. Его белая борода была увлажнена слезами,
а из глубины лесов грустный голос взывал: "Рама! Рама!"
После этого сна, который
указал ему на завершение его миссии, Рама соединил всех королей и народных
посланников и сказал им: "Я не хочу высшей власти, которую вы предлагаете
мне. Сохраните ваши короны и соблюдайте мой закон. Моя задача кончена. Я удаляюсь
навсегда с моими братьями, посвященными, на гору Airyana-Vaeja. Оттуда я буду
наблюдать за вами. Оберегайте священный огонь! Если он погаснет, я появлюсь
среди вас беспощадным судьей и страшным мстителем!" Затем он удалился
с своими приближенными учениками на гору Альбори между Балк и Бамиан, в убежище,
известное только посвященным.
Там он поучал своих учеников
относительно тайн земли и Великого Существа. Ученики его понесли в Египет
и до самой Окситании священный огонь, символ божественного единства вещей,
и рога Овна - эмблему арийской религии. Эти рога сделались знаками посвящения,
а затем священнической и царственной власти. Издали Рама продолжал следить
за своими народами и за возлюбленной белой расой. В последние годы своей жизни
он был занят созданием календаря для арийцев.
Ему мы обязаны знаками
зодиака. Это было завещанием патриарха Посвященных. Странная книга, написанная
звездами, сверкающими иероглифами на небесном своде, бездонном и безграничном,
была оставлена Древнейшим из нашей расы. Устанавливая двенадцать знаков зодиака,
Рама придал им тройной смысл. Первый относился к влиянию Солнца на двенадцать
месяцев года, второй передавал символически его собственную историю, третий
указывал на оккультные средства, которыми он пользовался, когда достигал своей
цели. Вот почему эти знаки, читаемые в обратном порядке, сделались позднее
тайными эмблемами постепенного посвящения.
Он сделал распоряжение своим ученикам, чтобы они скрыли его смерть и продолжали
дело его жизни, распространяя свое братство. В течение многих веков верили,
что Рама, в тиаре с рогами Овна, продолжал жить на своей святой горе. В ведические
времена великий Предок превратился в Иаму, судью мертвых, в индусского Гермеса.
V
Ведическая религия
Благодаря своему организаторскому
гению великий основатель арийских культур сформировал в центре Азии в Иране
народ, общество, вихрь бытия, который должен был светить миру во всех смыслах.
Коло нии первобытных арийцев распространились в Азии и в Европе, принеся с
собой свои нравы, свои культы и своих богов. Из всех этих колоний ветвь индусских
арийцев приближается больше всего к первобытным арийцам.
Священные индусские книги
Веды имеют для нас тройную цену. Прежде всего, они приводят нас к очагу античной
арийской религии, блистающими лучами которой являются ведические гимны. Затем,
он дают нам ключ к Индии. И наконец, они дают нам первую кристаллизацию основных
идей эзотерической доктрины и вместе с тем всех арийских религий.
Сделаем краткий обзор
содержания и ядра ведической религии.
Ничего не может быть проще
и величавее этой религии, в которой глубокий натурализм сливается с трансцендентной
духовностью. Перед рассветом глава семьи становится перед алтарем, воздвигнутым
из земли, на котором горит огонь, зажженный посредством двух кусков сухого
дерева. В этой деятельности глава семьи в одно и то же время и Отец, и Священнослужитель,
и Царь жертвоприношения. В то время, говорит ведический поэт, когда заря восходит,
подобно выкупавшейся и облекшейся в белоснежную одежду женщине, глава семьи
произносит молитву, обращаясь к Усха (заре), к Савитри (солнцу) и к Асурам
(духам жизни). Мать и сыновья льют в это время приготовленную из растения
асклепия жидкость (сома) в огонь Агни, и поднимающееся пламя несет к невидимым
Божествам очищенную молитву, слетающую с уст патриарха и главы семьи.
Настроение ведического
поэта одинаково чуждо и эллинской чувственности (я говорю о народном греческом
культе, а не об учении греческих Посвященных), которая наделяет космические
божества красивым человеческим телом, и еврейскому монотеизму, который молится
Вездесущему, Бесформенному, Предвечному.
Для ведического поэта
природа - прозрачное покрывало, за которым живут неисповедимые Силы Божества.
К этим Силам он обращается с молитвой; он олицетворяет их, но не забывает,
что это не более как метафоры. Для него Савитри не столько солнце, сколько
Вивасват - творческая сила жизни, одухотворяющая Солнечную систему. Индра,
божественный воин, который в своей золотой колеснице проезжает по небу, извергая
гром и молнию, олицетворяет могущество солнца в атмосферической жизни, "в
великой прозрачности воздушных пространств".
Когда они обращаются к
Варуне (Уран греков), Богу бесконечного, всеобъемлющего, лучезарного неба,
ведические поэты поднимаются еще выше. Если Индра символизирует творческую
и воинствующую жизнь небес, то Варуна изображает неизменное величие Божества.
Ничто не может сравниться с великолепием его описания в гимнах Вед. Солнце
- Его око, небо - Его одежда, гроза - Его дыхание. На незыблемых основах построил
Он небо и землю и содержит их врозь. Он все создал и все сохраняет. Ничто
не может выразить неисповедимое творчество Варуны; никто не может проникнуть
в Него, но Он, всеведущий, видит все, что есть и что будет. С вершин небес,
где Он обитает в своем стовратном дворце, Он различает полет птиц в воздухе
и следы кораблей на волнах. Оттуда, с высоты своего золотого престола, Он
созерцает человеческие дела. Он поддерживает порядок в Мире и в обществе;
Он карает виновного, Он изливает свое милосердие на кающегося грешника. Крик
истерзанной совести обращается к Нему; перед Его лицом грешник складывает
бремя своих грехов.
В некоторых отношениях
ведическая религия обильна ритуалами, в других - она высоко отвлеченна. С
Варуной она спускается в недра совести и раскрывает идею святости. Прибавим,
что она поднимается до чистого понимания Единого Бога, Который проникает великое
Целое и управляет им.
Между тем грандиозные
образы, которые льются широкими потоками из строф ведических гимнов, представляют
лишь внешнюю оболочку Вед. С идеей Агни, божественного огня, мы прикасаемся
к самому ядру доктрины, к ее эзотерической и трансцендентной основе. В действительности
Агни является космической силой, всемирным началом. Агни - не только огонь
земной молнии и солнца; его истинная отчизна - невидимое мистическое небо,
обитель вечного Света и первообразов всех вещей. Рождения его бесконечны,
сверкает ли он из куска дерева, в котором спит, как зародыш в лоне матери,
или же, как "Сын Волн", бросается с громовым шумом из небесных рек,
где Асвэны (небесные всадники) зачали его.
Он - старейший между богами,
первосвященник на небе так же, как и на земле, и он священнодействовал в обители
Вивасват (небо или солнце) много ранее, чем Матарисва (молния) принес - ла
его смертным и чем Атарван и Ангары, древние жертвоприно-сители, учредили
его здесь на земле, как охранителя, хозяина и друга людей. Владыка и производитель
жертвы, Агни сделался носителем всех мистических учений о жертвоприношениях.
Он зарождает богов, он устраивает мир, он производит и сохраняет жизнь вселенной,
короче - Агни есть космогоническая сила.
Сома соответствует Агни.
В действительности это - напиток из перебродившего растения, которое возливается
при жертвоприношениях богам. Но так же как и Агни, он существует мистически.
Его высшая обитель находится в глубинах третьего неба, где Суриа (дочь солнца)
очистила его и где его нашел Пушан (бог питающий). Из этой обители Сокол,
символ молнии, или даже сам Агни похитил его у небесного Стрельца, у Гандарвы,
его охранителя, и принес его людям.
Боги выпили его и сделались
бессмертными; люди, в свою очередь, станут бессмертными, когда выпьют его
у Иамы, в обители блаженных. А до тех пор напиток дарует им здесь, на земле,
силу и долговечность; это - амброзия и вода обновления. Она питает, проникает
в растение, оживотворяет семя животных, вдохновляет поэта и дает полет молитве.
Душа неба и земли, Индры и Вишну, она составляет вместе с Агни неразделимую
чету; чета эта зажгла солнце и звезды.
Идея Агни и Сомы заключает
в себе два основных начала вселенной; по учению эзотерической доктрины и каждой
живой философии, Агни есть Вечно-Мужественное, творческий Разум, чистый Дух;
Сома есть Вечно-Женственное, Душа мира, лоно всех миров, видимых и невидимых
для телесных очей, сама природа или тонкая материя в своих бесконечных трансформациях.
Совершенное соединение этих двух сущностей составляет величайшую Сущность,
суть самого Бога.
Из этих двух главных идей
вытекает третья, не менее плодотворная. Веды делают из космогонического акта
непрестанное жертвоприношение. Чтобы произвести все существующее, Высочайшая
Сущность приносит Себя в жертву. Она разделяется, чтобы выйти из своего единства.
Эта жертва рассматривается как источник всех отправлений природы. Эта идея,
поражающая с первого взгляда и чрезвычайно глубокая, когда вдумаешься в нее,
содержит в зачатке всю теософическую доктрину инволюции Бога в мир, эзотерический
синтез многобожия и единобожия. Она вызывает к жизни Дионисианскую доктрину
падения и искупления душ, расцвет которой мы найдем у Гермеса и у Орфея. Отсюда
же истекает учение о божественном Глаголе, провозглашенном Кришной и завершенном
Иисусом Христом.
Жертвоприношение огня
со всеми его церемониями и молитвами, незыблемое средоточие ведического культа,
делается, таким образом, олицетворением этого великого космогонического акта.
Веды придают первостепенное значение молитве, формуле призыва, которая сопровождает
жертвоприношение. Вот почему они делают из молитвы богиню Браманаспати. Вера
в призывающую и созидающую силу человеческого слова, когда оно сопровождается
могучим движением души или сильным порывом воли, есть источник всех культов
и смысл всей египетской и халдейской магии.
Для ведических и браманических
жрецов Асуры, невидимые духи, и Питрисы, или души предков, совершенно реально
присутствуют при жертвоприношении, размещаясь на траве кругом алтаря, привлеченные
из своей невидимой обители огнем, пением и молитвой. Наука, относящаяся к
этой стороне культа, есть наука о иерархии невидимых духов.
Что касается бессмертия
души, Веды утверждают его совершенно определенно и ясно: "В человеке
есть бессмертная часть; ее-то, о Агни, нужно согревать твоими лучами, воспламенять
твоим огнем. О Иатаведас, в блистающем теле, созданном тобою, принеси ее в
обитель благочестивых!"
Ведические поэты не только
указывают на судьбу души, они тревожно ищут ее происхождение. "Откуда
рождается душа? Души приходят к нам, уходят, снова возвращаются и снова уходят".
Здесь в двух словах уже дается учение о перевоплощении, которое будет играть
впоследствии такую первенствующую роль в браманизме и буддизме, у египтян
и у орфиков, в философии Пифагора и Платона, здесь намечается эта мистерия
из мистерий, эта тайна из тайн.
Как после этого не признать
в Ведах широкие основные линии органической религиозной системы, цельного
философского понимания вселенной?
В них заключается не только
глубокая интуиция относительно мировых истин, превышающих наблюдения разума,
в них - единство и ширина взгляда по отношению к природе, проникновение в
связь ее явлений.
Как прекрасный горный
кристалл, сознание ведического поэта отражает солнце вечной истины, и в его
сверкающей призме уже играют и преломляются все лучи всемирной теософии. Основы
вечной доктрины выступают здесь даже яснее, чем в иных священных книгах Индии
и в других семитических или арийских религиях, благодаря необычайной смелости
ведических поэтов и благодаря прозрачности этой первобытной религии, столь
чистой и высокой.
В эту эпоху различие между
мистериями и народным культом еще не существовало, но, читая внимательно Веды,
позади отца семейства или поэта, поющего священные гимны, уже можно различить
другое лицо, более важное, мудреца, риши, Посвященного, от которого священнодействующий
получал толкование истины. Можно также убедиться, что эта истина передавалась
благодаря непрерывающейся традиции, которая восходит до самых источников арийской
расы.
Таким образом, мы видим,
как арийский народ положил начало своей завоевательной и культурной миссии
вдоль Инда и Ганга. Невидимый гений Рамы, божественный Разум, Deva Nahousha,
управляет им. Агни, священный огонь, переливается в его жилах. Молодая заря
освещает эти века юности, силы и мужества. Семья создана, женщина пользуется
уважением. Она жрица очага, она создает священные гимны и сама поет их. "Да
живет муж этой супруги сто осеней", - говорит поэт.
Тогда умели любить жизнь,
но точно так же умели и верить в потустороннее существование. Царь жил во
дворце на холме, возвышавшемся над поселком. Во время войны он выезжал на
блистательной колеснице, в сверкающем вооружении, увенчанный тиарой.
Позднее, когда браманы
укрепили свой авторитет, рядом с великолепным дворцом Махараджи или великого
царя, возникла каменная пагода, откуда изошли искусства, поэзия и драма богов,
изображавшаяся мимикой и пением священных танцовщиц. В те времена существовали
касты, но не было насилия и не было стеснительных преград. Воин был в то же
время жрецом и жрец - воином, оставаясь одновременно слугой царя и совершая
богослужение.
Позднее появляется новое
лицо, смиренное на вид, но имеющее великое будущее, с отпущенными волосами
и бородой, полунагое, покрытое рубищем: это муни, отшельник, он живет близ
священных озер в дикой пустыне, где и предается медитации и аскетизму. От
времени до времени он является к предводителю или царю, чтобы усовестить его.
Часто его отталкивают, не слушают, но в то же время его уважают и боятся.
Он уже начинает проявлять страшную власть.
Между царем, красующимся
на своей золотой колеснице, окруженным своими воинами, и этим муни, почти
нагим, не имеющим иного оружия, кроме своей мысли, слова и взгляда, возникнет
со временем великая борьба. И торжествующим победителем будет не царь; победителем
будет отшельник, оборванный, исхудалый нищий, потому что на его стороне будет
знание и сильная воля.
История этой борьбы и
есть история самого браманизма, а позднее и буддизма, и в ней сосредоточивается
почти вся история Индии.
КНИГА ВТОРАЯ
КРИШНА
ИНДИЯ И БРАМАНИЧЕСКОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ
Тот, кто создает безостановочно миры, - троичен, Он есть Брама - Отец,
Он есть Майя - Мать, он есть Вишну - Сын: Сущность, Субстанция и Жизнь. Каждый
включает в себя двух остальных, и все три составляют одно в Неизреченном.
Упанишады
Ты несешь внутри себя
высочайшего друга, которого ты не знаешь. Ибо Бог обитает внутри каждого человека,
но немногие умеют найти Его. Человек, который приносит в жертву свои желания
и свои действия Единому, Тому, из Которого истекают начала всех вещей и которым
создана вселенная, достигает совершенства. Ибо тот, кто находит в самом себе
свое счастье, свою радость и в себе же несет свой свет, тот человек в единении
с Богом. Познай же: душа, которая нашла Бога, освобождается от рождения и
смерти, от старости и страдания и пьет воды бессмертия.
Бхагават-Гита
КНИГА
ВТОРАЯ
КРИШНА
(Индия и браманическое посвящение)
I Героическая Индия. Сыны Солнца и сыны Луны
Победа арийцев над Индией
вызвала к жизни одну из самых блестящих цивилизаций, какие известны миру.
Ганг и его притоки были
свидетелями появления великих царств и необъятных городов, таких, как Аиодиа,
Гастинапура и Индрапешта. Эпические повествования Махабхараты и народная космогония
Пуран, которые заключают в себе древнейшие предания Индии, передают в ослепительных
чертах царственную роскошь, героическое величие и рыцарский дух этих отдаленных
веков. Нельзя себе представить более гордого и более благородного образа,
чем образ арийского царя Индии, стоящего на своей боевой колеснице и отдающего
приказы целому войску слонов, конных и пеших воинов. Один ведический жрец
посвящает своего царя перед собравшейся толпой такими словами: "Я привел
тебя в нашу среду. Весь народ желает тебя. Небо непоколебимо, земля непоколебима
и эти горы непоколебимы".
В одном из позднейших
законодательств, в Манава Дхарма-Састре, можно прочесть: "Эти владыки
мира, пламенея во взаимной борьбе, раскрывая свою силу в битвах и никогда
не отворачивая лица от опасности, восходят после смерти прямо на небо".
Действительно, они ведут свое происхождение от богов, соперничают с ними и
готовятся стать богоподобными. Сыновнее послушание, воинская доблесть и вместе
с тем великодушное чувство - вот древнеиндусский идеал человека.
Что касается женщины,
индусская эпопея, бывшая послушным слугой браманов, показывает нам ее только
под видом верной супруги. Ни Греция, ни народы Севера никогда не достигали
в своих поэмах образа супруги настолько нежной, настолько благородной и одухотворенной,
как страстная Сита или нежная Дамаянти.
Но индусская эпопея не
говорит нам ничего о глубоких тайнах смешения рас и медленного развития религиозных
идей, которые привели к решительным изменениям в общественной организации
ведической Индии.
Победители арийцы, отличавшиеся
чистотой своей расы, встретились в Индии со смешанными, низшими расами, в
которых желтый и красный типы скрещивались в самых разнообразных оттенках,
имея своей основой черную расу. Таким образом, индусская цивилизация является
перед нами подобно великой горе, имеющей в своей основе черную расу, по бокам
- смешанные расы, а на вершине - чистых арийцев. Ввиду того что разделение
на касты не было строгим в первобытную эпоху, большое смешение происходило
между всеми этими народами. Чистота расы победителей нарушалась все более
и более с течением веков, но и до наших дней заметно преобладание арийского
типа в высших классах Индии, а в низших слоях - преобладание черной расы.
Из самых же низших слоев индусского населения поднимались, подобно миазмам
джунглей, смешанным с запахом диких зверей, жгучие испарения страстей, смесь
сладострастия и жестокости.
Большая примесь черной
крови дала индусам их особую окраску. Она ослабила расу. Но, несмотря на эту
примесь, главные идеи белой расы удерживались чудесным образом на вершине
ее цивилизации, несмотря на все революции, через которые она проходила.
Таким образом, мы имеем
этнографическую основу Индии, ясно определенную: с одной стороны - гений белой
расы с его нравственным чувством и высшими метафизическими стремлениями, с
другой стороны - гений черной расы с его страстными энергиями и с разрушительной
силой.
Каким образом этот двойной
гений отражается в древнере-лигиозной истории Индии? Древнейшие предания говорят
о династии солнечной и о династии лунной. Цари из первой династии вели свое
происхождение от Солнца, вторые называли себя сынами Луны. Но этот символический
язык покрывал собою две противоположные религиозные идеи и означал, что эти
две категории властителей принадлежат к двум различным культам.
Солнечный культ приписывал
Богу вселенной мужское начало. Вокруг него соединялось все наиболее чистое
из ведических преданий: наука священного огня и молитвы, эзотерическое понятие
о верховном Боге, уважение к женщине и культ предков. В основе же царской
власти лежало выборное и патриархальное начало.
Лунный культ приписывал
Божеству женское начало, под знаменем которого религии арийского цикла обоготворяли
во все века природу, по большей части природу слепую, непостоянную, в ее наиболее
бурных и страшных проявлениях. Этот культ склонялся к идолопоклонству и к
черной магии. Он благоприятствовал многоженству и тирании, опирающейся на
народные страсти.
Борьба между сынами Солнца
и сынами Луны, между Пан-давасами и Куравасами, составляет предмет индусской
эпопеи Махабхарата, которая представляет собой нечто наподобие краткого перспективного
изложения истории арийской Индии до учреждения браманизма. Эта борьба изобилует
ожесточенными битвами и странными бесконечными приключениями. Среди этой гигантской
эпопеи Куравасы, цари лунного цикла, остаются победителями. Пандавасы, благородные
представители Солнца, охранители чистого культа, свергнуты с престола и изгнаны.
Преследуемые, они бродят, прячась в лесах, находя приют у отшельников, одетые
в древесную кору, с посохом странника вместо оружия.
Победят ли низшие инстинкты?
Одержат ли победу над светлыми Девами силы мрака, изображаемые в индусской
эпопее в виде черных Ракшазов? Раздавит ли тирания под своей победной колесницей
избранных и циклон мрачных страстей обратит ли в прах ведический алтарь, погасив
священный огонь предков? Нет! Индия лишь в начале своей религиозной эволюции,
она развернет свой метафизический и организующий гений в учреждении браманизма.
Жрецы, которые служили царям и начальникам под именем pourahitas (приставленные
к жертвенным огням), уже превратились в их советников и министров. Они обладали
большими богатствами и значительным влиянием, но им не удалось бы придать
своей касте высшую власть и неприкосновенное положение, превышавшее даже царскую
власть, без помощи другого класса людей, который олицетворял собою разум Индии
в его наиболее оригинальных и наиболее глубоких проявлениях. Мы говорим об
отшельниках.
С незапамятных времен
эти аскеты обитали в уединении, в глубине лесов, на берегу рек или в горах
близ священных озер. Они жили в одиночестве или соединялись в братства, но
оставались всегда в духовном единении, в них следует признать духовных вождей,
истинных учителей Индии. Наследники древних мудрецов, древних риши, они одни
владели тайным толкованием Вед. В них жил гений подвижничества, оккультных
знаний и оккультного могущества. Чтобы достигнуть таких знаний и такого могущества,
они преодолевали все - холод, голод, жгучее солнце, ужасы джунглей. Беззащитные
в своей деревянной хижине, они жили молитвой и медитацией. Голосом или взглядом
они призывали или отгоняли ядовитых змей, укрощали львов и тигров.
Счастлив тот, кто удостоится
их благословения: все Девы станут его друзьями! Горе тем, кто дотронется до
отшельников: их проклятие, говорят поэты, преследует виновного до третьего
воплощения. Цари дрожат перед их угрозами, и, странная вещь, они внушают страх
самим богам. В Рамайяне Висвамитра, царь, ставший отшельником, благодаря своему
аскетизму и своим медитациям приобретает такое могущество, что боги начинают
дрожать за свое существование. Тогда Индра посылает ему самую очаровательную
из Апсар, которая приходит выкупаться в озере перед хижиной святого. Нимфа
соблазняет отшельника; от их союза родится герой, и - вселенной обеспечено
существование на несколько тысячелетий.
Под этими поэтическими
вымыслами можно угадать высокую власть отшельников белой расы, которые, одаренные
глубоким провидением и могучей волей, властвовали из глубины своих лесов над
пламенной душой Индии.
Братства, состоявшие из
подобных отшельников, дали толчок жреческому перевороту, который сделал из
Индии могучее теократическое государство. Победа духовной силы над силой мирской,
отшельника над царем, из которой родилась власть браманизма, произошла благодаря
великому реформатору. Примирив обоих борющихся гениев, гения белой расы и
гения черной расы, солнечного культа и лунного, этот богочеловек был истинным
творцом национальной религии Индии. Кроме того, его могучий гений дал миру
новую идею необъятного значения, идею божественного Глагола, или Бога, воплощенного
и проявленного в человеке. Этот первый Мессия, старший из сынов Божиих, был
Кришна.
Сказание о нем имеет тот
первостепенный интерес, что оно вкратце заключает в себе и драматизирует всю
браманическую доктрину. Но сказание это остается как бы оторванным и витающим
в воздухе благодаря тому, что в индусском гении абсолютно отсутствует пластическая
сила. Неясное мистическое повествование Вишну-Пуран заключает в себе тем не
менее исторические данные о Кришне, носящие черты яркости и индивидуальности.
С другой стороны, Бхагават-Гита, этот удивительный отрывок, вставленный в
великую поэму Махабхарата, которую браманы считают одной из наиболее священных
своих книг, содержит во всей своей чистоте учение, приписываемое Кришне. Во
время чтения именно этих двух книг образ великого религиозного Учителя Индии
предстал передо мною как живой. Итак, я буду передавать историю Кришны, черпая
из этих двух источников, из которых один (Вишну-Пурана) представляет народное
предание, а другой (Бхагават-Гита) - предание посвященных.
II
Царь Мадуры
В начале темного века
Кали-Юга, около трех тысяч лет до нашей эры (по хронологии браманов), жажда
золота и власти овладела миром. В течение нескольких веков, говорят древние
мудрецы, Агни, небесный огонь, образующий светлое тело Дев и очищающий душу
людей, распространял по земле свои эфирные токи. Но жгучее дыхание Кали, богини
желания и смерти, которое поднимается из бездн Земли как воспаленное дыхание,
пронеслось в те времена по всем человеческим сердцам.
Справедливость царствовала
во времена благородных сынов Панду, царей солнечного цикла, которые внимали
голосам мудрецов. Победители, они обращались с побежденными как с равными.
Но с тех пор как сыны Солнца были истреблены или смещены со своих престолов
и их редкие потомки скрывались у отшельников, несправедливость, честолюбие
и ненависть взяли верх.
Изменчивые и лживые, как
ночное светило, которое они взяли своим символом, цари лунного цикла беспощадно
воевали между собою. Одному из них удалось взять верх над всеми другими путем
внушаемого страха и волшебных чар.
На севере Индии, на берегу
широкой реки, процветал могучий город. Он имел двенадцать пагод, десять дворцов
и сто ворот, окаймленных башнями. Разноцветные знамена развевались на его
высоких стенах, напоминая крылатых змей. Это была гордая Мадура, несокрушимая,
как крепость Индры.
Там царствовал Канза,
отличавшийся коварным сердцем и ненасытной душой. Он терпел вблизи себя одних
лишь рабов и верил в прочное господство лишь над тем, что ему удавалось сломить,
а то, чем он обладал, казалось ему ничтожным в сравнении с тем, к чему стремилось
его ненасытное честолюбие. Все цари, признавшие лунный культ, преклонялись
перед ним. Но Канза мечтал покорить всю Индию от Ланки до Гимавата. Чтобы
выполнить это намерение, он соединился с Калаиени, властителем гор Виндиа,
с могучим царем Иаван.
Как приверженец богини
Кали, Калаиени предавался мрачному искусству черной магии. Его называли другом
Ракшазов или блуждающих по ночам демонов, а также царем змей, потому что он
пользовался этими животными, чтобы наводить ужас на свой народ и на своих
врагов.
В глубине одного из непроходимых
лесов, внутри горы, находился храм богини Кали. Это была необъятная черная
пещера, не имевшая конца, вход в которую охранялся колоссами со звериными
головами, высеченными в скале. В эту пещеру приводили тех, кто желал преклониться
перед Калаиени и получить от него тайную силу.
Он появлялся у входа в
храм, окруженный множеством чудовищных змей, которые извивались вокруг его
тела и поднимались по мановению его жезла. Он заставлял своих преданных падать
ниц перед этими животными, головы которых, переплетаясь, поднимались над его
головой. При этом он шептал таинственные формулы. Те, которые выполняли этот
обряд и поклонялись змеям, получали великие милости и им давалось все, чего
бы они ни пожелали. Но в то же время они попадали бесповоротно во власть Калаиени.
Вдали или вблизи, они оставались его рабами, и если кто-либо из них пытался
ослушаться или скрыться от него, тотчас он видел перед собой страшного мага,
окруженного пресмыкающимися, он видел около себя их шипящие головы и был парализован
чарами их сверкающих глаз.
Вот этого Калаиени Канза
выбрал своим союзником. Царь Иаванов обещал ему власть над землей с условием,
чтобы он взял себе в жены его дочь.
Горда, как антилопа, и
гибка, как змея, была дочь царя-мага, прекрасная Низумба. Лицо ее напоминало
темное облако, на котором играет голубой свет луны. Глаза ее были как молнии,
ее жадные уста походили на мякоть красного плода с белыми косточками; можно
было подумать, что это - сама богиня желаний Кали.
Вскоре она овладела сердцем
Канзы и, разжигая все его страсти, превратила его сердце в пламенный костер.
Канза имел дворец, наполненный женщинами всех цветов, но внимал он одной лишь
Низумбе.
"Даруй мне сына, - сказал он ей, - и я сделаю его своим наследником и
стану владыкой земли и не буду бояться никого".
Но у Низумбы не было сына,
и сердце ее пламенело гневом. Она завидовала другим женам Канзы, любовь которых
приносила плод. Она умножала жертвоприношения, приносимые ее отцом богине
Кали, но ее недра оставались бесплодными, как песок жгучей пустыни. И тогда
царь Мадуры приказал совершить перед всем городом великое жертвоприношение
и вызвать всех Дев. Жены Канзы во всем их великолепии и весь народ присутствовали
при этом торжестве.
Распростертые перед огнем
жрецы призывали своим пением великого Варуна, Индру, Асвэнов и Марутов. Царица
Низумба приблизилась и, произнося магическую формулу на незнакомом языке,
бросила в огонь горсть благовоний. Дым почернел, языки пламени закружились,
и пришедшие в ужас жрецы воскликнули:
"О царица! То не Девы, то Ракшазы пронеслись над огнем. Твое лоно останется
бесплодным".
Тогда Канза в свою очередь
приблизился к огню и спросил жреца: "В таком случае скажи мне: от которой
из моих жен родится владыка мира?"
В этот миг Деваки, сестра
царя, приблизилась к огню. Это была девственница с ясным и чистым сердцем,
которая словно во сне провела свое детство за прядением и за ткачеством. Ее
тело было на земле, душа же ее, казалось, пребывала в небесах. Деваки преклонила
смиренно колена, прося Дев дать сына ее брату и прекрасной Низумбе. Жрец смотрел
поочередно то на огонь, то на девственницу. Вдруг, исполненный изумления,
он воскликнул:
- О, царь Мадуры! Ни один
из твоих сыновей не будет владыкой Мира! Он родится из недр твоей сестры,
которая присутствует здесь.
Велико было удивление
Канзы и гнев Низумбы при этих словах. Когда царица осталась наедине с царем,
она сказала ему:
- Нужно, чтобы Деваки
погибла немедленно.
- Каким образом, - возразил
Канза, - смогу я погубить мою сестру? Если Девы покровительствуют ей, их месть
падет на меня.
- В таком случае, - сказала
полная ярости Низумба, - пусть царствует она на моем месте и пусть родит она
того, который приведет тебя к постыдной гибели. Я же не хочу более царствовать
вместе с трусом, который боится Дев, я возвращаюсь к отцу моему Калаиени!
Глаза Низумбы метали молнии,
золотые подвески ее трепетали на смуглой шее. Она бросилась на землю, и ее
прекрасное тело извивалось, как разъяренная змея. Канза, страшась потерять
ее и охваченный безумным порывом страсти, был одновременно и испуган и опален
новым желанием.
- Хорошо! - воскликнул
он. - Деваки погибнет! Лишь не покидай меня!
Молния торжества сверкнула
в глазах Низумбы, волна горячей крови залила ее темное лицо. Она вскочила
быстрым прыжком и обняла покоренного тирана своими гибкими руками. Прижимаясь
к нему трепещущей грудью, от которой исходило одуряющее благоухание, прикасаясь
своими жгучими устами к его устам, она проговорила тихим голосом:
- Мы принесем жертву Кали,
богине желания и смерти, и она даст нам сына, который будет владыкой мира!
В эту же ночь пурохита,
начальник жертвоприношений, увидел в сновидении царя Канзу закалывающим свою
сестру Деваки. Тотчас же он отправился к Деваки, объявил ей, что смертельная
опасность угрожает ее жизни, и приказал ей немедленно бежать к отшельникам.
Деваки, получив указание от жреца, переоделась в странницу, вышла из дворца
Канзы и покинула город Мадуру, не встреченная никем.
Рано утром слуги царя
искали Деваки, чтобы казнить ее, но нашли ее покои пустыми. Царь допрашивал
городскую стражу. Стража отвечала, что ворота были заперты всю ночь, но во
сне все видели, как стены крепости распались, словно расколотые павшим с неба
лучом света, и женщина вышла из города, следуя за этим лучом. Тогда Канза
понял, что непреодолимая сила покровительствует Деваки. С этих пор страх проник
в его душу и он возненавидел свою сестру смертельной ненавистью.
III
Дева Деваки
Когда Деваки, одетая в
одежду из древесной коры, скрывавшую ее красоту, вошла в дебри гигантских
лесов, она пошатнулась, изнуренная усталостью и голодом. Но как только она
почувствовала тень этих чудных лесов, утолив свой голод плодами манго, вдохнула
влажную свежесть лесного источника, она ожила, как оживает истомившийся цветок,
освеженный пронесшимся ливнем. Отдохнув, она углубилась в лес под прохладные
своды, образовавшиеся из величественных стволов, ветви которых погружались
в почву и, вновь поднимаясь, раскидывали во все стороны свои зеленые шатры.
Долго шла она, защищенная
от солнца, словно в темной и прохладной пагоде, которой было не видно конца.
Жужжание пчел, крики влюбленных павлинов, пение тысячи птиц влекли ее все
далее и далее, и все огромнее становились деревья, лес все более темнел, и
древесные ветви все теснее переплетались в непроницаемую сень. Стволы прижимались
к стволам, зеленая чаща поднималась подобно куполу над ее головой или же становилась
стеной перед ней. Деваки приходилось то скользить по зеленым коридорам, куда
солнце изредка бросало снопы своих лучей и где ей заграждали путь поваленные
бурей деревья, то останавливалась под сенью манго и осока, с которых ниспадали
гирлянды лиан и целый дождь цветов. Олени и пантеры прыгали в чащах. Нередко
там же хрустели ветви под ногами диких быков или же целое стадо обезьян проносилось
в листьях деревьев, издавая громкие крики.
Так шла она целый день.
К вечеру поверх бамбуковой чащи она увидела неподвижную голову мудрого слона.
Он смотрел на Деваки с разумным и покровительственным видом и поднимал свой
хобот, словно приветствуя ее. И тогда лес прояснился и Деваки увидела картину,
полную глубокого мира и небесной прелести.
Перед ней расстилалось
озеро, усыпанное лотосами и голубыми кувшинками. Его лазурная грудь открылась
среди глубины леса, как новое небо. Серьезные аисты неподвижно мечтали на
его берегах и две газели пили, склонившись над водой. На противоположном берегу
под сенью пальм виднелась обитель отшельников. Спокойный розовый свет заливал
озеро, лес и обитель святых риши. На горизонте возвышалась белая вершина горы
Меру над океаном лесов. Дыхание невидимой реки оживляло растительность, и
смягченный грохот дальнего водопада доносился вместе с ветерком, как ласка
или как отдаленная мелодия.
На берегу озера Деваки
увидела лодку. Рядом человек преклонных лет, отшельник, казалось, ожидал кого-то.
Молча сделал он ей знак, чтобы она вошла в лодку, и взялся за весла. Когда
лодка двинулась, задевая за водяные лилии, Деваки увидела самку лебедя, плавающую
на голубых водах озера. Смелым полетом лебедь-самец, опускаясь из воздушных
пространств, начал описывать большие круги вокруг нее и затем опустился около
своей подруги, трепеща белоснежными крыльями. Деваки вздрогнула, сама не зная
почему. Но лодка причалила к противоположному берегу, и дева с очами лотоса
увидела перед собой царя отшельников Васишту.
Сидя на шкуре газели и
сам одетый в шкуру черной антилопы, он более походил на неземного жителя,
чем на человека. В течение шестидесяти лет питался он одними дикими плодами.
Его волосы и борода были белы, подобно вершинам Гимавата, его кожа была прозрачна,
а взгляд его таинственных глаз был обращен внутрь.
Увидев Деваки, он встал
и приветствовал ее словами: "Деваки, сестра знаменитого Канзы, привет
тебе от нас! Руководимая Махадевой, ты оставила мир скорби для мира радостей,
ибо ты у святых риши, которые владеют своими чувствами, счастливы своей судьбой
и ищут путь к небу. Давно мы тебя ожидаем, как ночь ожидает зарю, ибо мы,
живущие в глубине лесов, взираем очами Дев на этот мир. Люди не видят нас,
но мы видим людей и следим за их деяниями. Темный век жадных желаний, крови
и преступления свирепствует на земле. Тебя мы отметили для подвига освобождения,
и через нас Девы избрали тебя. Ибо луч божественной красоты облекается в лоне
женщины в человеческий образ".
В эту минуту святые выходили
из своей обители для вечерней молитвы. Престарелый Васишта приказал им поклониться
до земли перед Деваки. Они преклонились, и Васишта продолжал: "Она будет
матерью всем нам, ибо от нее родится дух, который должен преобразить всех".
И вслед за тем, обращаясь к ней, сказал: "Пойди, моя дочь, риши отведут
тебя к соседнему озеру, где живут сестры отшельницы. Ты будешь жить среди
них, и да сбудется божественная тайна".
Деваки отправилась в монастырь,
окруженный лианами, к благочестивым женщинам, которые кормили ручных газелей,
предаваясь омовениям и молитвам. Деваки принимала участие в их жертвоприношениях.
Престарелая отшельница давала ей тайные наставления. Остальным было приказано
одевать ее, как царицу, в прекрасные душистые ткани и предоставлять ей бродить
одной по всему лесу. Иногда она встречала старых отшельников, возвращавшихся
с реки. Увидев ее, они преклоняли колени, а затем продолжали свой путь.
Однажды близ ручья, покрытого
розовыми лотосами, увидела она молящегося молодого отшельника. Он поднялся
при ее приближении, бросил на нее глубокий взгляд, полный грусти, и удалился
в молчании. И величавый вид старцев, и образ двух лебедей, и взгляд молодого
отшельника преследовали молодую девушку в ее мечтах.
Вблизи от источника стояло
с незапамятных времен дерево с огромными ветвями, которое святые риши называли
древом жизни. Деваки любила сидеть под его тенью. Часто, сидя под ним, она
засыпала, посещаемая странными видениями. Голоса пели в чаще листвы: "Слава
тебе, Деваки! Оно придет, венчанное светом, это чистое излияние, исходящее
из великой Души, и звезды побледнеют перед славой его. Оно придет, и жизнь
бросит вызов смерти, и обновится им кровь всех существ. Оно придет, слаще
меда и амриты, чище агнца беспорочного и уст девственницы. И все сердца зажгутся
любовью. Слава, слава, слава тебе, Деваки!" Были ли то отшельники? Или
Девы пели этот привет? Иногда ей казалось, что какое-то далекое влияние или
таинственное присутствие, как бы невидимая простертая над ней рука заставляла
ее засыпать. И тогда она впадала в глубокий сон, сладкий, неизъяснимый, из
которого пробуждалась смущенная и взволнованная. Она оборачивалась кругом,
как бы ища кого-то, но никого не было видно. Лишь изредка видела она розы,
рассыпанные по ее зеленому ложу, или же находила венок из лотосов в своих
руках.
Однажды Деваки погрузилась
в глубокий экстаз. Она услышала небесную музыку, как бы океан арф и божественных
голосов. Внезапно небо разверзлось, раскрывая бездны света. Тысячи сияющих
существ смотрели на нее, и в сверкании молниеносного луча Солнце солнц сам
Махадева появился перед нею в человеческом образе. И тогда, чувствуя, что
мировой Дух проник в нее, она потеряла сознание и в забвении всего земного,
отдавшись беспредельному восторгу, она зачала божественного младенца.
Когда семь лун описали
свои магические круги вокруг священного леса, глава отшельников призвал к
себе Деваки. "Воля Дев исполнилась,- сказал он.- Ты зачала в чистоте
сердца и в божественной любви. Дева и мать, мы преклоняемся перед тобою. От
тебя родится сын, который будет Спасителем Мира. Но твой брат Канза хочет
погубить тебя и святой плод, который ты несешь в своих недрах. Нужно спасаться
от него.
Братья отведут тебя к
пастухам, которые живут у подножия горы Меру под благовонными кедрами в чистом
воздухе Гимавата. Там ты родишь твоего божественного Сына и ты назовешь его
Кришна, священный. Но да будет для него неведомо твое и его происхождение,
не говори о нем никогда. Иди без страха, ибо мы бодрствуем над тобой".
И Деваки удалилась к пастухам горы Меру.
IV
Юность Кришны
У подножия горы Меру расстилалась
свежая долина, покрытая лугами и окаймленная обширными кедровыми лесами, по
которой проносилось чистое дыхание Гимавата. В этой высокой долине обитало
племя пастухов, которыми правил патриарх Нанда, друг отшельников. Здесь Деваки
нашла защиту против преследований тирана Мадуры, и именно здесь, в жилище
Нан-ды, появился на свет ее сын Кришна. Кроме Нанды никто не знал, кто была
чужеземка и от кого происходил ее сын. Женщины страны говорили одно: "Это
сын Гандарвасов, ибо в любви этой женщины, которая подобна небесной нимфе
Апсара, должны были участвовать музыканты самого Индры"...
Чудное дитя неизвестной
женщины вырастало посреди стад и пастухов под наблюдением своей матери. Пастухи
называли его Лучезарным, ибо самое его присутствие, его улыбка и его большие
глаза имели дар распространять радость. Животные, дети, женщины, мужчины,
все любили его, и он, казалось, любил всех, когда улыбался своей матери, играл
с ягнятами и с детьми своего возраста или беседовал со старцами.
Кришна не знал страха,
был смел и необычайно проявлял себя. Иногда его встречали в лесу лежащим на
земле, обнимающим молодых пантер, с рукой в их раскрытой пасти. Пантеры не
причиняли ему никакого вреда. Время от времени им овладевала внезапная неподвижность,
глубокое изумление, странная грусть.
Тогда он держался в одиночестве
и, задумчивый, поглощенный чем-то, смотрел, не отвечая на вопросы.
Но больше всего на свете
Кришна обожал свою молодую мать, такую прекрасную, такую светлую, которая
говорила с ним о небе и о Девах, о героических сражениях и о многих удивительных
вещах, о которых она узнала от отшельников. А пастухи, провожавшие свои стада
под кедры горы Меру, говорили: "Кто эта мать и кто ее сын? Одежды ее
такие же, как у наших женщин, а сама она походит на царицу. Чудное дитя выросло
среди наших детей, и между тем оно совсем не похоже на них. Кто это? Дева?
Может быть, бог? Кто бы это ни был, одно верно - что дитя это принесет нам
счастье".
Когда Кришне исполнилось
пятнадцать лет, его мать была призвана главою отшельников. Она ушла, не попрощавшись
со своим сыном.
Кришна, не видя ее более,
пошел, разыскал патриарха Нанду и спросил его:
- Где моя мать?
Нанда отвечал, склонив
голову:
- Дитя мое, не спрашивай меня. Твоя мать отправилась в долгое странствие.
Она возвратилась в страну, откуда пришла, и мне неизвестно, когда она вернется.
После этого Кришна впал
в такую глубокую задумчивость, что все товарищи начали сторониться его, охваченные
суеверным страхом.
Кришна покинул своих товарищей,
их веселые игры и, углубленный в свои мысли, пошел на гору Меру.
Таким образом он бродил
несколько недель. Однажды утром он пришел на покрытую лесом вершину, откуда
открывался вид на горную цепь Гимавата. Внезапно он увидел около себя стоящего
под огромными кедрами высокого старца в белой одежде отшельника, ярко освещенного
утренней зарей. На вид ему было не менее ста лет. У него была снежно-белая
борода, и на высоком его челе сияла печать величия. Юноша, полный жизни, и
столетний старец долго молча глядели друг на друга. Взоры старца с благоговением
покоились на Кришне. Но Кришна был так поражен, увидев его, что долго оставался
в немом изумлении.
Хотя он видел его в первый
раз, ему казалось, что он знал его уже давно.
- Кого ты ищешь? - спросил
после долгого молчания старец.
- Мою мать.
- Ее здесь больше нет.
- Где же я найду ее?
- У Того, Кто не изменяется никогда.
- Но как найти Его?
- Ищи.
- А тебя я увижу?
- Да, когда дочь Змея
толкнет сына Тора на преступление, тогда ты увидишь меня снова в огнистой
заре. И тогда ты задушишь Тора и раздавишь главу Змея. Сын Махадевы, знай,
что ты и я - мы составляем единое в Нем! Ищи, ищи, ищи всегда!
И старец простер руки
в знак благословения. Затем он повернулся и прошел несколько шагов под высокими
кедрами в направлении Гимавата.
И тогда Кришне показалось,
что его величественный образ стал прозрачным, задрожал и исчез, обдав искрами
покрытые иглами ветви, словно растаял в волнистом сиянии.
Когда Кришна сошел с горы
Меру, он казался преображенным. Новая энергия излучалась из всего его существа.
Он собрал товарищей своих игр и сказал им: "Будем бороться против Торов
и Змей, будем защищать добрых и одолевать злых". Вооруженные луками и
с мечами, Кришна и его товарищи, сыновья пастухов, превращенные в воинов,
принялись сражаться в лесах с дикими зверями.
В глубине лесов начал
раздаваться предсмертный вой гиен, шакалов и тигров и победные крики молодых
людей перед сраженными зверями. Кришна побеждал и укрощал львов. Он объявлял
войну царям и освобождал угнетенные народы. Но великая грусть оставалась в
глубине его сердца. Это сердце лелеяло одно глубокое желание, таинственное
и безмолвное, - разыскать свою мать и явившегося ему светлого старца. Он постоянно
вспоминал его слова: "Не обещал ли он мне, что я увижу его снова, когда
раздавлю главу змеи? Не сказал ли он мне, что я разыщу свою мать вблизи от
Того, Кто не меняется никогда?" Но сколько он ни боролся, ни побеждал
и ни убивал, он не видел ни светлого старца, ни свою прекрасную мать.
Однажды, услышав разговор
о Калаиени, царе змей, Кришна вызвался побороть самого страшного змея в присутствии
самого черного мага. Рассказывали, что это животное, воспитанное самим Калаиени,
уже уничтожило сотни людей и что взгляд его леденил ужасом самых смелых героев.
В назначенный день из
глубины темного храма богини Кали Кришна увидел выползающее по зову Калаиени
длинное пресмыкающееся зеленовато-голубого цвета. Змея медленно подняла свое
туловище, надула свой красный гребень, и ее пронизывающие глаза зажглись мрачным
пламенем под блестящей чешуей, как бы шлемом прикрывавшим ее чудовищную голову.
- Эта змея, - сказал Калаиени,
- знает много, много вещей. Это - демон, исполненный могущества. Он откроет
свои тайны только тому, кто убьет его, побежденных же он убивает сам. Он увидел
тебя, он смотрит на тебя, ты в его власти. Тебе остается или поклониться ему,
или погибнуть в безумной борьбе.
При этих словах душа Кришны загорелась праведным гневом, и он почувствовал,
что сердце его стало подобно острию молнии.
Он смело взглянул на змея,
бросился на него и сдавил его руками ниже головы. И тогда человек и змея покатились
по ступеням храма. Но прежде чем пресмыкающееся успело охватить его своими
кольцами, Кришна отрубил ему голову своим мечом, и, освободившись из-под тела,
продолжавшего извиваться, молодой победитель поднял с видом торжества и потряс
голову змеи. А между тем голова та была еще жива, она смотрела на Кришну и
произносила: "Зачем убил ты меня, сын Махадевы? Ты думаешь обрести истину,
убивая живых? Безумец, ты найдешь ее лишь в своей собственной предсмертной
агонии. Смерть - в жизни, и жизнь - в смерти. Бойся женщину - дочь змеи, бойся
пролитой крови. Берегись!" И змея испустила дух. Кришна выронил ее голову
и удалился, полный ужаса. Но Ка-лаиени сказал: "Я не властен над этим
человеком, одна богиня Кали могла бы своими чарами победить его".
После четырех недель,
проведенных в омовениях и в молитвах на берегу Ганга, очистившись в лучах
солнца и в мысли Махадевы, Кришна вернулся в свою родную страну, к пастухам
горы Меру.
Осенняя луна поднимала
свой сияющий диск над кедровыми лесами, ночью воздух наполнялся благоуханием
диких лилий, в чашечках которых в течение дня, жужжа, собирали свой мед дикие
пчелы.
Сидя под большим кедром,
у края лужайки, Кришна, утомленный тщетными земными войнами, устремил свои
мысли к небесным битвам и к бесконечности неба. Чем более он думал о своей
светлой матери и о явившемся ему мудром старце, тем ничтожнее казались ему
его детские подвиги и тем живее становилось в нем влечение к небесному. Успокоительное
очарование, воспоминание о чем-то божественном заливало все существо его.
И тогда благодарственный гимн Махадеве вырвался из его сердца, приняв форму
чудной мелодии, поднявшейся к небесам.
Привлеченные этим волшебным
пением, Гопи, жены и дочери пастухов, вышли из своих жилищ. Одни из них, встретив
по дороге старцев из своего селения, возвращались назад, сделав вид, что срывают
цветы.
Другие подходили ближе,
призывая: Кришна! Кришна! И затем, застыдившись, убегали. Смелея все более,
женщины начали окружать Кришну целыми группами, подобно пугливым и любопытным
ланям, зачарованные его мелодиями. Но он, погруженный в божественные сновидения,
не видел их. Возбуждаясь все более и более его пением, Гопи, не замеченные
Кришной, начали терять терпение. Никдали, дочь Нанды, упала на землю с закрытыми
глазами в припадке экстаза. Сестра же ее, Сарасвати, более смелая, приблизилась
к сыну Деваки и, прижимаясь к нему, заговорила ласкающим и молящим голосом:
- О Кришна! Разве не видишь
ты, что мы слушаем тебя и сон не слетает более в наши жилища? Твои песни зачаровали
нас, о несравненный герой! Они приковали нас к твоему голосу, и мы уже не
можем более жить без тебя.
- О спой еще, - молила
другая молодая девушка, научи и нас владеть нашими голосами!
- Научи нас священному
танцу, - просила третья женщина. И Кришна, пробуждаясь от своих дум, посмотрел
на Гопи взглядом, исполненным благоволения. Он обратился к ним с тихими речами,
посадив их на траву под шатер из больших кедров, которые затеняли их от блеска
полной луны. И тогда начал он рассказывать о том, что проносилось внутри него
- историю богов и героев, священные войны Индры и подвиги божественного Рамы.
Женщины и молодые девушки слушали его с восхищением. Рассказы эти длились
до рассвета. Когда розовая заря поднялась из-за горы Меру и птицы начали щебетать
в ветвях кедров, женщины и девушки украдкой возвратились в свои жилища.
Но на следующие дни, как
только магическая луна показывалась из-за деревьев, еще более жаждущие они
возвращались к большому кедру, Кришна, видя, как женщин восхищали его рассказы,
научил их мелодичному пению и изображению жестами высоких действий героев
и богов. Одним он дал лютни, струны которых отзывались трепетно на каждое
движение души, другим звучные кимвалы, передающие дерзновенную отвагу воинов,
третьим барабаны, издающие перекаты, похожие на гром. И, выбирая наиболее
прекрасных из женщин, он оживотворял их своими мыслями. Так, с простертыми
руками, ритмически двигаясь, как бы в божественном сне, священные танцовщицы
представляли то величие Варуны, то гнев Индры, убивающего дракона, то отчаяние
покинутой Майи. Таким образом битвы богов, которые Кришна созерцал внутри
себя, оживали в этих женщинах, радостных и преображенных.
Однажды ранним утром Гопи
удалялись в свои жилища. Отзвуки различных инструментов и их радостно поющих
голосов замирали в отдалении. Кришна, оставшийся в одиночестве, увидел, как
две дочери Нанды - Сарасвати и Никдали - повернули обратно и приближались
к нему. Подойдя к нему, они опустились на землю рядом с ним. Сарасвати, обвивая
шею Кришны своими руками, на которых звенели золотые подвески, сказала: "Научив
нас священному пению и священным танцам, ты дал нам великое счастье, но нас
ожидает такое же великое страдание, когда ты покинешь нас. Что станет с нами,
когда мы более не увидим тебя? О, Кришна! Возьми нас в супруги, мою сестру
и меня, мы будем твоими верными женами и очи наши не будут страдать от разлуки
с тобой". В то время, когда Сарасвати произносила эти слова, веки Никдали
закрылись, словно она погружалась в экстаз.
- Никдали! Почему ты закрываешь
глаза? - спросил Кришна.
- Она ревнует, - смеясь
ответила Сарасвати, - она не хочет видеть, как мои руки обвивают твою шею.
- Нет, - краснея, ответила Никдали, - я закрываю глаза, чтобы созерцать твой
образ, который навеки запечатлелся в моей глубине. Кришна, ты можешь удалиться,
я не потеряю тебя никогда.
Кришна глубоко задумался.
С мягкой улыбкой освободил он себя из рук Сарасвати, страстно охвативших его.
Затем он пристально посмотрел поочередно на Сарасвати и Никдали и обнял их
обеими руками сразу. Он запечатлел поцелуй сперва на устах Сарасвати, а потом
на очах Никдали. В этих двух долгих поцелуях молодой Кришна, казалось, вкусил
и измерил все страстные переживания земли. Затем он сказал:
- Ты прекрасна, Сарасвати,
уста твои благоухают сильнее амбры и нежнее всех цветов земли. Ты очаровательна,
о Никдали, веки твои скрывают тайну твоих очей, и ты умеешь смотреть в свою
собственную глубину. Я люблю вас обеих. Но как могу я взять вас в супруги,
если сердце мое должно разделиться между вами?
- Ах, он не полюбит никогда,
- сказала Сарасвати с горечью.
- Я могу любить лишь вечною любовью.
- Что же нужно, чтобы ты полюбил вечною любовью? - спросила Никдали с нежностью.
Кришна поднялся во весь
рост, его глаза метали молнии.
- Чтобы полюбить любовью
вечною, - сказал он, - нужно, чтобы дневной свет погас, чтобы небесная молния
упала в мое сердце и чтобы душа моя, вырвавшись из тела, вознеслась в самую
глубину небес!
В то время как он это
говорил, молодым девушкам казалось, что он вырастал на их глазах, и вдруг
им стало страшно, и они, заливаясь слезами, пошли к себе домой. Кришна направился
в одиночестве к горе Меру. На следующую ночь Гопи вновь соединились под кедрами,
но тщетно ожидали они своего учителя. Он исчез, оставив им, как воспоминание
о себе, как благоухание своего существа, священные песни и священные танцы.
