|
|
Петер Гостони
Кровавый Дунай. Боевые действия в Юго-Восточной Европе. 1944—1945Peter Gosztony
END KAMPF ANDER DONAU 1944-1945
ПредисловиеФридрих Ратцель, знаменитый немецкий географ и этнограф XIX века (1844–1904), был именно тем человеком, который ввел нынешнее распространенное географическое и политическое понятие «Дунайский регион» для стран среднего и нижнего течения Дуная. Судеты, Карпаты и Восточные Альпы стали сердцевиной территории этой части Восточной Европы, где после Первой мировой войны возникли новые национальные государства. Период между двумя мировыми войнами был ознаменован политической и экономической экспансией национал-социалистической Германии, которая, после «присоединения» к себе в 1938 году Австрии, постоянно следовала этим курсом. В конце 1930-х годов сказали свое слово и русские, заявив претензии на Болгарию и восточные области Румынии. (В 1940 г. Румынии пришлось вернуть СССР захваченную в 1918 г. российскую Бессарабию. – Ред.)
Всеохватывающая история семи придунайских государств в период Второй мировой войны еще не написана, хотя подобный труд был бы в высшей степени интересен. Австрия с 1818 года была в составе Германии и называлась Остмарк (Восточная марка), в Пресбурге[1] словаки пытались впервые в своей истории вести собственную государственную жизнь. Венгерское королевство, страна без короля и без выхода к морю, но с адмиралом в качестве регента[2], в социальном смысле жила еще в XIX веке, но преследовала в своей политике заявленные шовинистические цели. «Независимое» хорватское государство, одно из самых молодых государственных образований Европы, было диктатурой усташей[3] и прокладывало свой праворадикальный курс, лавируя между фашистской Италией и национал-социалистической Германией. Сербия пребывала под военным управлением Германии, а в бывшей столице Королевства Югославия – Белграде – исполнял обязанности верховного руководителя Юго-Восточного региона фельдмаршал барон фон Вейхс[4]. Румыния и Болгария были монархиями, но, тогда как первая из них считала войну против Советского Союза «войной наций» и «крестовым походом против большевизма» и в этом смысле принимала в ней участие, Болгария поддерживала с Москвой доброжелательный нейтралитет. (Однако предоставляла свою территорию и порты для базирования немецких сухопутных сил, люфтваффе и кригсмарине. – Ред.)
Это многообразие политических режимов существовало летом 1944 года до начала наступления Красной армии. Дунайский регион стал театром военных действий между немцами и русскими, на котором в эти действия тем или другим образом оказались вовлеченными и народы Юго-Восточной Европы. Сражения на этом театре продолжались почти целый год, причем русским, после первых быстрых успехов, только в результате тяжелых боев (когда, случалось, целые соединения попадали в окружение) и больших потерь удавалось занимать в этом регионе одну страну за другой, или, как это звучало в советской терминологии, «освобождать их». Когда в конце войны войска Малиновского (2-й Украинский фронт) и Толбухина (3-й Украинский фронт) занимали позиции в Австрии, над семью столицами придунайских стран развевались красные знамена. За военными победами еще в ходе войны следовали победы политические, которые Москва одерживала большой ловкостью и искусной тактикой. Широко распространенное мнение, что Восточная и Южная Европа были «проданы» русским в Ялте (1945), все же ни в коей мере не соответствует действительности. «Большая тройка» антигитлеровской коалиции решила будущую судьбу придунайских стран, скорее всего, еще в Тегеране (1943), когда британцы и американцы, очевидно по настоянию Сталина, отказались от возможности вторжения на Балканы. 12 июня 1944 года президент Рузвельт дал свое согласие на прежде замороженное в течение трех месяцев британско-советское соглашение относительно распределения зон военных действий в Юго-Восточной Европе. Это соглашение было подписано 18 июня. Согласно ему Греция и Югославия входили в зону британских, а Румыния и Болгария – русских военных операций. В октябре 1944 года это соглашение было расширено, когда Черчилль провел несколько дней в Москве. В Кремле, ближе к окончанию некоего совещания, так сказать во время перекура, британский премьер и русский диктатор пришли к джентльменскому соглашению о дальнейшем распределении сфер интересов между Востоком и Западом в Дунайском регионе. С того времени это соглашение в западном лагере интерпретируется самым разным образом, тогда как официальная советская военная история его просто-напросто отрицает. Однако то, что такое соглашение существовало, следует хотя бы из того, что Сталин в декабре 1944 года не вмешался в греческий кризис, хотя и там речь шла об установлении народной демократии. Но поскольку согласно московской договоренности (октябрь 1944 года) Греция вошла в сферу британских интересов, русские не стали создавать трудностей британским интервентам.
Сообразно этому Дунайский регион согласно Тегеранскому соглашению был русским операционным пространством, на котором вести войну против Гитлера могла единственно только Красная армия. Общая цель коалиции – устранение национал-социалистической Германии и ее союзников – требовала этого четкого разделения зон военных действий, а кроме этого, определялась и географическими условиями. Для русских Юго-Восточная Европа с военной точки зрения была задним планом. Основные усилия Сталина в 1944 и 1945 годах были направлены на то, чтобы Красная армия прошла через Польшу и Восточную Германию на Берлин и добила Гитлера, это фашистское чудовище, в его собственной берлоге. В распоряжение Жукова, Конева и Рокоссовского были предоставлены лучшие войска, самое современное вооружение и оснащение, тогда как операциям «южнее направления главного удара», то есть южнее Карпат, Ставка Верховного Главнокомандования русских уделяла второстепенное внимание.
Такое понимание событий, как в зеркале, много лет отражалось и в русской военно-исторической литературе. После смерти Сталина и во времена хрущевской эры было опубликовано множество книг о Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Однако кампания Красной армии в Дунайском регионе нашла свое отражение лишь в начале 1960-х годов в научных трудах, монографиях и опубликованной историографии отдельных войсковых формирований.
По сравнению с этим документация германского военного командования и политического руководства в Дунайском регионе весьма обильна. Опубликованы многочисленные монографии, посвященные важным вопросам германских военных действий и политики. Впечатляет поток мемуаров германских военачальников и политиков. Из трех командующих группой армий «Юг» за период между июлем 1944 года и маем 1945 года двое оставили свои воспоминания, а благодаря изданию военных дневников ОКВ (Верховного главнокомандования вермахта) намерения высшего командования также хорошо документированы. Благодаря многолетней исследовательской работе автору представленной книги удалось разыскать такие документы группы армий «Юг», которые ранее не были доступны общественности: так, например, полный, без пробелов, журнал боевых действий группы армий «Юг» с сопутствующей документацией. Путем целого ряда личных интервью с бывшими командующими дивизиями, корпусами и армиями германского вермахта и войск СС удалось также закрыть все пробелы в исторических описаниях, не подтвержденных никакими документами.
Предлагаемая читателю книга стала одной из первых комплексных работ, посвященных политическим и военным событиям в Дунайском регионе в течение последних военных лет. Она ни в коем случае не претендует на всеохватную законченность, но, как надеется автор, станет значительным вкладом в эту до сих пор малоизвестную главу истории Второй мировой войны.
Глава 1
От Констанцы до БудапештаВ середине 1944 года Вторая мировая война вступила в последнюю фазу. После достигнутого в Тегеране стратегического соглашения между Соединенными Штатами Америки, Великобританией и Советским Союзом гитлеровская «крепость Европа» была осаждена с трех сторон – на земле, по воде и с воздуха.
Если на западе англо-американские войска строили свое вторжение на территорию оккупированной Франции как маневренную войну, то в Италии далеко продвинувшиеся вперед союзные части пытались после взятия Рима (заняли без боя 4 июня. – Ред.) и Флоренции (13 августа, также без боя) приложить все силы для продвижения дальше на север. Тем временем не оставались в бездействии и русские. Лето 1944 года стало для германского вермахта периодом катастрофы на Востоке. Одна за другой волны наступления Красной армии (известные впоследствии как «десять сталинских ударов») отбрасывали все еще значительно выдвинутый на восток Восточный фронт и очищали от германских солдат занятые ими в 1941 году восточные области Советского Союза. 9 июня (а 9 июня началась сокрушительная 10-часовая артподготовка и бомбовые удары авиации, в результате которых почти все прочные оборонительные сооружения финнов в первой полосе обороны были разрушены. – Ред.) русские начали наступление на Карельском перешейке и выбили отсюда финнов, штурмом взяв Выборг (20 июня). 23 июня началось наступление четырех мощных русских «фронтов» (групп армий) против германской группы армий «Центр», в ходе которого германская группа армий в составе 28 дивизий менее чем за четыре недели была почти полностью уничтожена. С 13 июля развернулось советское наступление против группы армий «Северная Украина» (в Галиции). К концу июля Красная армия уже вышла к границе Восточной Пруссии и на рубеж Вислы. Только на южном участке Восточного фронта в этот необычно жаркий июль царило затишье. И это обманчивое затишье побудило Гитлера перебрасывать из состава группы армий «Южная Украина» дивизию за дивизией, чтобы усиливать ими вооруженные силы на других участках фронта на Востоке.
Овладение РумыниейРусские не дремали. Две усиленные группы армий – 2-й и 3-й Украинские фронты – уже несколько недель концентрировали свои силы, чтобы в указанный им срок перейти в масштабное наступление против группы армий «Южная Украина» (состоявшей из двух германских и двух румынских армий). Конечной целью этой операции было «освобождение от фашистской оккупации Молдавской Советской Социалистической Республики, выведение из войны на стороне гитлеровской Германии ее сателлитов – королевской Румынии и царской Болгарии, выход на Балканы и освобождение народов Балкан от фашистского ярма». То, что не удавалось русскому царизму на протяжении многих столетий, – выход на Балканы, к среднему течению Дуная и дальше за русло этой реки – должна была осуществить Красная армия Сталина. Политические предпосылки для этого были благоприятны: наблюдая удары русских войск, их союзники по антигитлеровской коалиции уже с конца 1943 года отказались от всех планов возможной кампании на Балканском полуострове и тем самым похоронили всякую возможность завладения Дунайского региона западными армиями – эта цель постоянно мерещилась Черчиллю.
Фронт, который летом 1944 года обороняла группа армий «Южная Украина», протянулся в длину более чем на 654 километра. Из этого пространства 267 километров было занято союзническими румынскими войсками. Как стало понятно из дальнейшего, румынские войска отнюдь не представляли собой такую же боевую силу, как германские дивизии, однако германское военное командование ожидало, что они будут упорно держаться, поскольку им предстояло оборонять свою родину. Основная линия обороны группы армий «Северная Украина» проходила от устья Днестра (лиман), шла вверх по его течению на северо-запад через Тигину[5], проходя в 20–30 километрах от Кишинева, а оттуда выгибалась на запад, проходя через Яссы и далее вдоль предгорий Карпат, снова на северо-запад, проходя западнее города Черновцы. Задача группы армий «Юг» состояла в том, чтобы «прикрывать государство Румыния и особенно проходы в долину Дуная и к нефтяным месторождениям Плоешти».
Главнокомандующим этой германо-румынской группировкой численностью около 900 тысяч солдат был пятидесятидвухлетний саксонец, генерал-полковник Ганс Фриснер, который был назначен на эту должность только 25 июля 1944 года. Он прибыл сюда из Зегевольта[6], расположенного восточнее Риги, штаб-квартиры группы армий «Север», командование которой он сменил в связи с решением Гитлера.
Чтобы ознакомиться с положением на фронте, генерал-полковник сразу же отправился в боевые части. Его фронтовые поездки дали ему поводы для размышлений: «После разговоров на фронтовых командных пунктах и разведок боем во время моих посещений частей я очень скоро обрел ясную картину тогдашнего состояния войск… Войска, как я точно установил, повсюду прилежно трудились над созданием и укреплением своих позиций и делали все от них зависящее, чтобы быть в состоянии противостоять ожидавшемуся наступлению врага. Я обрел понимание того, что они вполне могли бы противостоять русскому наступлению, если бы располагали достаточным количеством боевых средств и, прежде всего, имели вдоволь боеприпасов, если бы до сих пор поддерживающие фронт танковые дивизии остались в их распоряжении – и если бы румынские войска были исполнены тем же боевым духом, что и германские. К сожалению, все эти предпосылки отсутствовали…» Да и с политико-моральным состоянием румынских союзников, по мнению Фриснера, дело обстояло неоднозначно: «Уже во время моих первых посещений фронтовых частей до меня доходили все время скрываемые разговоры о сомнительной надежности румынских офицеров. Хотя к тому времени еще не имелось сколько-нибудь достоверных доказательств, все же различные ясные признаки указывали на то, что что-то тут не в порядке».
Немецкий генерал-полковник обладал обостренным чутьем. Красная армия уже в марте 1944 года вышла к границам Румынского королевства и заняла север Молдовы, север Бессарабии, а также часть Буковины. В Бухаресте всем уже было вполне ясно, что война стран оси не может быть выиграна. Юный король Михай I из династии Гогенцоллернов-Зигмарингенов рассматривал теперь войну, в которой он с лета 1941 года со своей 31 дивизией (в 1941 г. Румыния бросила против СССР
16 дивизий и 10 бригад (т. е. примерно 31 дивизию), к ноябрю 1942 г. 26 дивизий; в августе 1944 г. в составе группы армий «Южная Украина» (перед Ясско-Кишиневской операцией Красной армии) было 22 румынских дивизии и 5 бригад. – Ред.) принимал участие на стороне германского вермахта, далеко не с таким воодушевлением, как раньше, но как безвыходную. Он оказался достаточно вменяем, чтобы признать, что громадные потери его войск и непрекращающееся начиная со Сталинграда отступление германских частей Восточного фронта должны в конце концов привести к тому, что русские войска вступят в его королевство. Таким образом, король и некоторые его политики смогли уже в 1943 году реалистично оценить ситуацию и действовать исходя из этого.
Военные действия в Дунайском регионе и в Карпатах с 19.08 по 28.10.1944 г.
Чтобы верно понять драматические события 23 августа 1944 года в Бухаресте, следует знать, что политическое руководство в Румынском королевстве было разделено на две большие группы: с одной стороны, на группу Антонеску, возглавляемую румынским кондукатором[7] Ионом Антонеску и его однофамильцем, заместителем премьер-министра и министром иностранных дел профессором Михаем Антонеску, которая пребывала у власти с 1940 года и управляла в определенной степени диктаторскими методами, и, с другой стороны, на группу Маниу, представлявшую собой гражданскую линию и формировавшуюся из членов крестьянской партии Юлиуса Маниу и либеральной партии Константина Братиану. Хотя во внутриполитическом плане обе группы представляли противоположные интересы, в 1941 году они были едины в том, чтобы вести войну с Советским Союзом на стороне Германии с целью вернуть себе потерянные территории Бессарабии и Буковины (откуда Румыния была изгнана в течение 48 часов советским ультиматумом от 26 июня 1940 года). Когда же стала просматриваться перспектива падения Германии, обе группы стали выступать за то, чтобы вручить судьбу королевства в руки западных союзников. Однако относительно пути для реализации этой цели единства у групп не было.
Ныне уже стало известно, что первый человек, начавший чувствовать необходимость мира, появился отнюдь не в оппозиционной группе Маниу – Братиану, но им стал сам глава правительства маршал Антонеску. В ходе визита в Рим его посредника Михая Антонеску 1 июля 1943 года последний в переговорах с Муссолини зондировал возможность отпадения от Германии Румынии и других союзников Гитлера, чтобы спасти то, что еще можно было спасти. Муссолини должен был от имени всех союзников Германии поднять перед западными союзниками вопрос о сепаратном мире. Эта попытка была сорвана падением фашистского режима в Италии и арестом Муссолини в Риме 25 июля 1943 года.
Прошло еще несколько месяцев, пока румынские политики думали над тем, как найти новый выход из обозначившейся катастрофы. В то время как группа Маниу через своих уполномоченных вышла в Анкаре на контакты с представителями Великобритании и Соединенных Штатов, румынский посланник в Швеции, Фредерик Нано, по договоренности с группой Антонеску провел переговоры в Стокгольме с советским послом Александрой Коллонтай, пытаясь выяснить, на каких условиях Советский Союз был бы готов заключить сепаратный мир с Румынией.
Однако ни переговоры в Анкаре, ни обмен мнениями в Стокгольме не привели к желаемым результатам. 2 апреля 1944 года в переговорах принял участие лично Молотов, ускорив их своим заявлением о советском «невмешательстве во внутренние дела Румынии». В этом заявлении румынам торжественно гарантировалось, что «советское правительство не преследует цель отторгнуть от Румынии какие-либо части ее территории или каким-либо образом изменить существующий в стране общественный строй». В нем также говорилось, что «вступление советских войск в Румынию продиктовано исключительно военной необходимостью и продолжающимся сопротивлением вражеских сил».
Эти слова произвели задуманное действие как в Румынии, так и в странах Запада. Король и его ближайшие соратники считали, что русским можно верить, в то время как Черчилль в одной своей речи перед британской нижней палатой выразил удивление своего правительства советскими гарантиями Румынии. Равным образом Корделл Халл[8], американский Государственный секретарь, занимающийся вопросами внешней политики, воспринял разъяснение Молотова с облегчением и заверил как своих сограждан, так и румын, что «разъяснение Молотова [делает] для румынского народа понятным, что главная задача армии Советской России состоит в том, чтобы разгромить врага на поле битвы. Политические заверения, которые содержит разъяснение, могли бы помочь румынам понять, что их собственные интересы требуют изгнания германских военных сил из их страны».
Вскоре после разъяснения Молотова Москва сделала новый шаг в этом же направлении и выставила программу из шести пунктов, в которой самыми затруднительными условиями были занятие (временное) всей Румынии войсками Красной армии и немедленное и безоговорочное признание румыно-советской границы от 20 июня 1941 года. В качестве компенсации за включение бывших румынских территорий в состав Советского Союза программа все же предусматривала понимание Москвой необходимости объявления недействительным невыгодного для Румынии Венского протокола 1940 года о разделе Трансильвании между Венгрией и Румынией и упоминала возможность военной поддержки с целью возвращения Румынии венгерской части Северной Трансильвании.
После продолжительных переговоров относительно программы из шести пунктов представитель группы Маниу согласился наконец на ее принятие, но при непременном условии, что территория Румынии будет занята не только русскими войсками, но и войсками западных союзников. На встрече в Каире Маниу просил об отправке по меньшей мере двух или трех англо-американских авиационных дивизий. Просьба его осталась без ответа. Точно так же, как Гитлером и Сталиным, Восточная Европа того времени оказалась разделенной на сферы влияния, причем западные союзники сохраняли всегда гробовое молчание относительно разграничения интересов и компетенции на восточноевропейском пространстве. Следовательно, Румыния должна была быть отнесена к русской зоне операций, а в Лондоне и Вашингтоне никто и не думал о том (особенно в связи с успокоительным разъяснением Молотова), чтобы предупредить каким-либо образом политическое и военное проникновение русских в этот регион.
Для короля и его приближенных ситуация стала более чем серьезной, когда утром 20 августа 1944 года войска 2-го и 3-го Украинских фронтов после мощной артиллерийской подготовки пошли в общее наступление. Уже в первые часы этого наступления вырисовались два направления главных ударов: на фронте севернее Ясс в южном направлении, где удар наносили армии 2-го Украинского фронта под командованием генерала армии Р.Я. Малиновского, и на фронте юго-восточнее Тирасполя в западном и юго-западном направлении, где в масштабное наступление пошел 3-й Украинский фронт во главе с генералом армии Ф.И. Толбухиным. Спустя трое суток боев германо-румынский фронт был смят, причем в самом тяжелом положении оказалась находившаяся в широком выступе фронта в районе Кишинева германская 6-я армия. За несколько последующих дней она была полностью разбита и уничтожена – уже во второй раз после катастрофы под Сталинградом. (После Сталинграда восстановленная 6-я армия была разгромлена (но не уничтожена полностью) в ходе Березнеговато-Снегиревской операции 6—18 марта 1944 г. на юге Правобережной Украины – с линии фронта устье Днепра – Херсон – Каховка – Кривой Рог – южнее Кировограда к рубежу по р. Южный Буг. Разгрому тогда подверглись 8 дивизий 6-й армии, остальные сумели удрать, бросив всю тяжелую технику. – Ред.)
Только к вечеру 22 августа – много позднее, чем было бы необходимо, – поступило разрешение Гитлера на отвод войск германо-румынского фронта генерал-полковником Фриснером. И когда последний пытался организованно отвести свои войска на новые рубежи, юный румынский король ввиду катастрофического положения на фронте решил немедленно осуществить государственный переворот, планировавшийся на 26 августа.
Во второй половине дня 23 августа королевская гвардия арестовала маршала Антонеску и его министра иностранных дел. После этого король Михай I обратился по радио с воззванием к нации. Одновременно с этим были отданы приказы румынским войскам на фронте немедленно прекратить все дальнейшие военные действия против Красной армии. Вечером того же дня король принял посланника Великого Германского рейха фон Киллингера, изложил ему причины изменения внешнеполитического курса и заявил, «что, будучи Гогенцоллерном, он сожалеет о развитии событий, однако просит правительство рейха незамедлительно вывести германские войска из Румынии, чтобы уберечь существовавшее военное союзничество от самого худшего». Новое румынское правительство под руководством премьер-министра генерала Константина Санатеску уполномочило румынскую делегацию в Каире незамедлительно подписать условия перемирия на основе программы из шести пунктов. События, однако, приняли неожиданный поворот.
Прежде всего: германские части на фронте и в тыловых районах оказались совершенно обескуражены новой ситуацией. Не меньшей была растерянность германской дипломатии и службы безопасности, ничего не знавших ни о тайных переговорах, ни о подготовке государственного переворота. Еще 10 августа германский посол в Бухаресте телеграфировал своему шефу фон Риббентропу: «Положение абсолютно стабильное. Король Михай является гарантом союза с Германией». Подобно им, сообщение о перевороте как громом поразило военное командование Румынии. Генерал Герстенберг, «германский комендант румынского нефтяного района», в конце июля 1944 года высказал своему вышестоящему командованию мнение: в случае каких-либо волнений достаточно будет одной-единственной батареи зенитных орудий, чтобы подавить любой путч в Бухаресте.
23 августа 1944 года стало «черным днем» германского вермахта в Румынии. Отвод румынских армий с фронта практически открыл Красной армии дорогу в Румынию. Уже наступавшие 2-й и 3-й Украинские фронты использовали этот шанс целиком и полностью. Войска генералов армии Малиновского и Толбухина не только глубоко проникли во внутренние районы страны, но и разбили, частично при поддержке румынских частей, в течение десяти дней всю группу армий «Южная Украина». Некогда имевшая в своем составе 21 (25. – Ред.) германскую дивизию, эта группа армий, отойдя на запад, в Трансильванию, смогла спасти лишь около 10 тысяч человек, главным образом военнослужащих тыловых частей и служб. Положение немцев после 23 августа ухудшалось час от часу!
Утром 24 августа Гитлер решил предпринять с самого начала бесперспективную контракцию, призванную поставить на колени «предательскую королевскую клику». «Немедленно разгоните эту клику предателей и сформируйте новое правительство!» – приказал Гитлер по телефону главнокомандующему группой армий «Южная Украина». Но генерал-полковник Фриснер мог только обратить его внимание на невыполнимость этого приказа. Гитлера это не остановило: «Тогда уполномочьте достойного доверия румынского армейского генерала сформировать надежное правительство!» Тщетно пытался Фриснер выполнить этот приказ. Ни один из румынских армейских командиров не пожелал нарушить присягу, данную ими своему Верховному главнокомандующему, королю. Тогда Гитлер отдал приказ – совершенно не представляя себе истинного положения вещей – разбомбить Бухарест германской авиацией и занять столицу силами германских зенитных частей. Последствия этого приказа были для вермахта ужасными! Бомбежка города вызвала полную перемену в сознании румын. Они поднялись против прежних союзников. Эти действия способствовали единению румын, которые принялись сражаться против немцев даже там, где они ранее терпеливо относились к их отступлению, и не в последнюю очередь послужили для нового правительства в качестве casus belli[9]. 25 августа Румыния объявила войну Германии.
Пока в Бухаресте румынские войска сражались с немцами в пределах города и в его окрестностях, русские к концу августа – началу сентября овладели всей страной. Они действовали не как союзники, но как захватчики Румынии и вели себя сообразно с этим определением. Хотя румынские войска в соответствии с распоряжениями своего короля прекратили все военные действия, русские между 23 августа и 12 сентября 1944 года взяли в плен более 130 тысяч румынских солдат. Напрасно пытался новый начальник румынского Генерального штаба отвести соединения румынских 3-й и 4-й армий на рубеж Фокшани – Нэмолоаса-Сат-Брэила – устье Дуная и тем самым предупредить их разоружение. Русские обращались с румынами, которых они захватывали, как с военнопленными, а все, что попадало им в руки, считали боевыми трофеями. Глава правительства Румынии Санатеску 29 августа настоятельно просил русских генералов из 2-го и 3-го Украинских фронтов прекратить военные действия подчиненных им войск на пространстве между Карпатами и Дунаем и не рассматривать больше страну как зону военных операций. Понятно, что русские отклонили это настоятельное требование. Теперь им надо было как можно быстрее преследовать немцев и продвигаться в направлении на запад. Отданный 2-му Украинскому фронту Верховным главнокомандованием Красной армии, Ставкой, приказ гласил, что войска фронта должны «ударом главных сил в общем направлении на Плоешти очистить регион от немецко-фашистских войск. В дальнейшем войсковые части фронта должны продолжить продвижение вперед и выйти к Дунаю юго-восточнее города Турну-Северин». Войска 3-го Украинского фронта получили задание ускоренным маршем выйти на румыно-болгарскую границу.
Тем временем правительство Санатеску в Бухаресте прилагало все усилия, чтобы расшевелить западных союзников, убедить их перебросить американские и английские авиационные соединения в столицу – без всякого успеха. «План короля и правительства позволить США и Великобритании занять территорию Румынии не смог осуществиться», – гласит об этом стандартный официозный советский труд по истории Второй мировой войны («История Великой Отечественной войны Советского Союза»). И далее: «…также напрасно надеялись правящие круги и правительство на то, что Советский Союз приостановит продвижение своих войск». 31 августа части русской 6-й танковой армии совместно с румынской 1-й добровольческой дивизией Тудора Владимиреску вступили в Бухарест. Столичное население, которое в последние дни переживало уличные бои в городе между румынами и немцами, с радостью встретило их.
Спустя несколько дней Красная армия уже овладела всей равнинной территорией Румынии. Лишь только в Трансильвании еще находились вражеские войска. Итак, правительство Санатеску было поставлено перед свершившимся фактом. Правда, оно могло утешаться новым разъяснением Молотова (от 25 августа), в котором говорилось, что Советский Союз ввиду новых событий в Румынии продолжает держать свое слово, данное им в апреле, и «не намеревается присваивать себе какую-либо часть румынской территории [или] изменять существующий в этой стране социальный порядок», но никак не могло понять, почему должно так долго ожидать подписания соглашения о перемирии. Такое соглашение румынской делегации было предложено подписать в Москве только 10 сентября. Переговоров по этому соглашению не было никаких; румыны должны были только подписать уже готовые формулировки текста, который предусматривал куда более жесткие условия по сравнению с каирским протоколом из шести пунктов. Со стороны союзников этот договор был подписан только представителем Советского Союза, одновременно и от имени американского и британского правительств. В договоре Румыния обязывалась, кроме всего прочего, продолжить вести борьбу «за свою независимость и суверенитет» на стороне государств антигитлеровской коалиции «против Германии и Венгрии» и с этой целью сформировать как минимум 12 пехотных дивизий.
Румынские войска были подчинены русскому Верховному главнокомандованию и в оперативном отношении включены в состав 2-го Украинского фронта. Они включали в себя прежде всего дислоцированную в румынской южной части Трансильвании 1-ю армию под командованием генерала Мачичи и позднее также румынскую 4-ю армию, которой командовал генерал Аврамеску. Общая численность этих двух армий составляла более 350 тысяч человек, которые в последующие недели и месяцы – вплоть до конца войны – сражались вместе с Красной армией. Они сопровождали русских через всю Венгрию и углубились с ними на территорию Чехословакии, понеся в ходе боев потери в количестве 169 тысяч человек убитыми и ранеными.
Падение БолгарииПока 2-й Украинский фронт продолжал двигаться по Румынии, а основная часть его войск перегруппировывалась для наступления в западном и северном направлении, 3-й Украинский фронт в составе трех армий и нескольких отдельных корпусов 3 сентября 1944 года вышел на румыно-болгарскую границу. Теперь на очереди была Болгария. Тем не менее для захвата этой страны Красной армией не существовало никаких правовых оснований. Царство Болгария с декабря 1941 года находилось в состоянии войны, но только с Великобританией и США. Уже в начале германо-советской войны царь Борис III и его правительство провозгласили свой нейтралитет. Гитлер, страстно желавший того, чтобы кабинет тогдашнего дружественно настроенного по отношению к Германии председателя правительства Филова[10], подобно другим восточноевропейским режимам, участвовал в войне против Советского Союза, никак не мог сдвинуть «Пруссию Балкан» с этой позиции. Борис III не скрывал русофильских настроений своего народа и откровенно объяснял, что Болгария будет – несмотря на свое неприятие большевизма – сохранять свою верность русским и испытывать к ним братские чувства: «Болгарский народ никогда не будет сражаться против России, которой он благодарен за свое освобождение от турецкого ярма!» И хотя Болгария 25 ноября 1941 года присоединилась к Антикоминтерновскому пакту, она все же продолжала проводить дружественную политику по отношению к Москве.
Позже, в 1943 году, когда Германия на Восточном фронте стала срочно нуждаться в солдатах, Гитлер захотел включить в свои военные планы 25 дивизий сильной болгарской армии, однако болгары продолжали упрямо придерживаться нейтралитета.
Как и в случае с Румынией, в середине 1943 года перед ведущими политиками страны стоял вопрос, должны ли они пребывать в бездействии до тех пор, пока для Болгарии война на стороне Великого Германского рейха окажется безнадежно проигранной. Развитие международной ситуации не оставляло им ни пространства для маневра, ни времени. Поэтому они попытались вступить в переговоры с англо-американцами и начали было вести их, как вдруг 28 августа 1943 года царь Борис III во время визита к Гитлеру внезапно умер. Поскольку царевичу Симеону, его законному преемнику на троне, было всего 6 лет, образовалось регентство, ставшее проводить политику в русле умершего царя.
На протяжении почти всего 1944 года болгарские политики искали возможность выйти из войны. Милов, будучи членом Регентского совета, вышел из него, уступив свое место Божилову, бывшему министру финансов в кабинете Филова. Свою деятельность новый председатель Регентского совета осуществлял в двух противоположных плоскостях. В сфере внешней политики он теперь пытался вступить в диалог с британцами и американцами, чтобы обговорить приемлемые условия перемирия; внутри же страны он предпринимал энергичные действия против партизан, которые скрывались в горах и время от времени совершали нападения на полицейские участки и небольшие армейские патрули. На этом посту Божилова 21 мая 1944 года сменил умеренный аграрий Иван Иванов Багрянов, который, будучи во главе нового правительства, делал все возможное для того, чтобы как можно быстрее вывести Болгарию из войны. Была объявлена широкомасштабная амнистия, отменено интернирование членов семей партизан и ослаблены отношения (в первую очередь в сфере экономики) с Германией. Багрянов стал устанавливать контакты с оппозиционными партиями и предпринял попытки улучшить отношения с Советским Союзом. Так, например, аккредитованному в Софии советскому посланнику удалось открыть два новых консульства (в Варне и Бургасе).
Летом 1944 года правительство Болгарии обратилось к германскому Верховному командованию с требованием вывести немецкие войска из черноморских портов. Перед лицом постоянно ухудшающегося военного и политического положения Гитлеру не оставалось ничего другого, как сделать хорошую мину при плохой игре и пойти навстречу желанию Болгарии. Он лишь предпринял все возможное для того, чтобы замедлить этот процесс.
В июне 1944 года Багрянов направил своего официального представителя, а именно Стойчо Мошанова, бывшего председателя Народного собрания (парламента), в Анкару, с целью договориться с западными союзниками по антигитлеровской коалиции об условиях выхода Болгарии из войны. Представители Лондона и Вашингтона недолго думая отклонили его просьбу, ответив следующее: как и для всех других союзников Гитлера, для Болгарии существует только один путь покончить с войной – безоговорочная капитуляция. Когда же болгарин поинтересовался, как, собственно, страна может капитулировать, если на ее территории или вблизи нее нет ни британских, ни американских войск, а с Советским Союзом, армии которого вышли на ее границу, она живет в мире, представители Лондона и Вашингтона повторили только одно: сначала капитулируйте, а затем можно будет вести разговор о дальнейшем.
Эта близорукая, необдуманная политика западных союзников толкнула болгар прямиком в объятия Москвы, что полностью соответствовало желаниям Сталина.
Затем для Балкан наступил решающий месяц август. 17 августа Багрянов выступил в Народном собрании в Софии с большой речью, главным содержанием которой он сделал страстное желание всего народа Болгарии к миру. На следующий день председатель правительства принял советского поверенного в делах в Софии и передал ему устный ответ на ноту Москвы, которая была направлена 12 августа правительству страны и требовала «изменить его прогерманскую политику» и «прекратить сотрудничество с Германией». Багрянов заявил, что «Болгария готова разорвать при благоприятных условиях сотрудничество с Германией, но при этом таким образом, чтобы не возник вооруженный конфликт». Русские восприняли такой ответ с неудовольствием. 22 августа министр иностранных дел Драганов заявил, что Болгария будет в настоящее время пытаться на любых условиях заключить мир с западными союзниками и что правительство отдало приказ отвести болгарские войска из занятых ими районов Югославии и Греции.
Продвижение Красной армии по Болгарии, а также действия болгарских партизан с 06.09 по 28.09.1944 г.
В ходе этих поисков мира для кабинета Багрянова известие о государственном перевороте в Румынии стало подобно взрыву бомбы.
Правительство и Регентский совет тщетно пытались вывести Болгарию из непреодолимого потока событий. В течение недели с 2 по 9 сентября болгарам пришлось склониться перед планами Кремля. Не помогло им и то, что Багрянов в начале сентября ушел в отставку с поста премьер-министра, а на его место пришел лидер Крестьянской партии[11], центрист Константин Муравиев, который стазу же реформировал кабинет министров, включив в его состав представителей демократической оппозиции. Но и заявление его правительства от 4 сентября о том, что «Болгария обязуется поддерживать строгий доверительный нейтралитет», было расценено Кремлем как фарс. Оно нужно было Кремлю в столь же малой степени, как и разрыв Болгарией дипломатических отношений с Германией и заверение (повторное), что страна «намерена целиком и полностью выйти из войны с великими державами». Сосредоточение русских войск на румыно-болгарской границе день ото дня становилось все более угрожающим. Ввиду сложившегося положения Муравиев решился на отчаянный шаг, в надежде, что он сможет остановить красное вторжение. Утром 8 сентября его правительство объявило войну Германии.
Но даже это уже не могло помочь. План Сталина в отношении Болгарии нельзя было изменить дипломатическими средствами. Московский историк Е.А. Болтин так характеризует русское наступление: «Когда советские войска вышли на румыно-болгарскую границу, ситуация в Болгарии была весьма сложной. Народные массы с воодушевлением ожидали прихода советской освободительной армии. Правящая реакционная клика боялась вступления советской армии в страну и непременно хотела сохранить монархо-фашистский режим. Для того чтобы германские фашисты не смогли укрепить позиции своих войск, было необходимо предпринять быстрые и решительные мероприятия также и против болгарской реакции». Вечером 5 сентября Молотов по поручению правительства передал болгарскому посланнику в Москве ноту, в которой говорилось, что за прошедшие три года войны советское правительство не настаивало на том, чтобы Болгария порвала отношения с Германией, так как болгарский народ не в состоянии был противостоять Германии; однако теперь, когда политическое и военное положение меняется очень быстро, для Болгарии наступило время разорвать отношения с Германией и прогитлеровской политикой. Болгарское правительство, однако, продолжает поддерживать Германию в войне против Советского Союза. Все заявления о нейтралитете председателя правительства Муравиева представляют собой не что другое, как продолжение проводимой ранее политики. Вследствие этого, говорилось в ноте, «советское правительство не считает возможным и в дальнейшем поддерживать прежние отношения с Болгарией; оно разрывает существовавшие до сих пор отношения с Болгарией и считает, что не только Болгария находится в состоянии войны с СССР, что фактически имело место до этого, но и что отныне Советский Союз считает себя находящимся в состоянии войны с Болгарией».
Содержание этой ноты было настолько абсурдным, что ее, как позднее сообщил член болгарского правительства швейцарскому журналисту В. Бретхольцу, не приняли всерьез ни министр иностранных дел, ни кто-либо из других членов правительства. Сталин, который до этого вполне спокойно относился к «фашистским» и прогерманским правительствам Болгарии, объявил теперь войну первому коалиционному (и в определенном смысле русофильскому) кабинету Болгарии. Причем единственно на том основании, что Болгария терпит сосредоточение германских войск на своей территории. Именно так поступали все прежние правительства Болгарии в период между 1941 и летом 1944 года, не вызывая при этом никакого возмущения Москвы. Тем более что большая часть германских войск уже была выведена с территории Болгарии, а еще остающиеся в стране формирования вермахта по приказу министра обороны Маринова были болгарами разоружены и интернированы.
Все эти действия не изменили позиции Советов. Существующее на сегодня официальное (и абсурдное) представление развития событий в Болгарии гласит: «Советское правительство раскрыло предательство правительства Муравиева, то есть маскировку немецко-гитлеровско-го отступления и запланированную оккупацию Болгарии английскими и турецкими войсками». Русское военное вторжение к тому времени давно уже было делом решенным. Так сложилась трагическая (и гротескная) ситуация, когда маленькое балканское государство в течение нескольких часов оказалось в состоянии войны со всеми участвующими в мировой войне странами Европы и США.
Утром 8 сентября, пока управляемые из Москвы партизанские лидеры призывали болгар к восстанию против «правящего класса», а коммунисты вместе с представителями Отечественного фронта готовили захват власти в Софии, 3-й Украинский фронт начал свое наступление на Болгарию. Стратегическое положение было весьма благоприятным для наступательных действий Красной армии. Второй Украинский фронт, левая черта разграничения которого проходила по линии Видра – Джурджу и далее вдоль Дуная, быстро прорвалась в Велико-Валахию. Его правый фланг к 5 сентября вышел на рубеж Зимнича– Каракал и, не встречая сопротивления, продвигался далее на запад; передовые подразделения 6-й танковой армии достигли района города Турну-Северин. Германские войска групп армий «Ф» и «Е», удерживавшие Югославию, Албанию и Грецию, оказались отрезанными от армий, сражавшихся в Восточных Карпатах и Трансильвании. На море беспрепятственно действовал русский Черноморский флот, русская авиация сохраняла полное господство в воздухе.
Русские войска перешли румыно-болгарскую границу во многих местах, нигде не встречая сопротивления. Расквартированные на границе части болгарской армии – две пехотные дивизии и две бригады пограничников – после краткого замешательства отошли без боя. Моторизованные дивизии 3-го Украинского фронта поэтому могли, согласно данным русского историка Болтина, сохранять темп своего продвижения: вплоть до 9 сентября «пехотные подразделения делали до 45 километров в день, и мобильные части до 120 километров ускоренным маршем. К вечеру 9 сентября войска фронта вышли на линию Русе – Разград – Шумен – Варна».
День 9 сентября стал также и в Софии решающим днем. Накануне правительство Муравиева склонилось перед Красной армией и направило просьбу Москве о проведении военной операции. После этого оно официально ушло в отставку. Вероятно, члены правительства не знали о том, что наряду с продвижением Красной армии на Софию началось осуществление хорошо подготовленного Отечественным фронтом[12] государственного переворота.
К этому шагу уже с 5 сентября призывали различные представители Отечественного фронта. Его действия были согласованы с акциями руководимых коммунистами партизанских частей. Первый удар должен был быть направлен против членов старого правительства и Регентского совета в Софии. Повстанцы, которыми в столице руководил полковник в отставке Дамиан Велчев, получили поддержку со стороны армии.
Прологом к государственному перевороту в Софии послужили различные демонстрации населения в провинциальных городах, таких как Пловдив, Перник, Плевен, Варна и Силистра, в период между 6 и 8 сентября. В ходе этих демонстраций были взяты штурмом тюрьмы, армейские подразделения разоружены, раздались призывы к забастовке. 9 сентября эта волна докатилась и до Софии. С раннего утра началась подготовка к восстанию. Уже в 2.10 ночи штурмовая саперная рота под командованием Велчева подошла к зданию министерства обороны и без всякого сопротивления заняла здание. Все офицеры и генералы, которые ночевали в министерстве и не являлись членами Народного союза «Звено», были арестованы. Таким образом, повстанцам удалось исключить из дальнейших событий все высшее командование царской армии. В то время как другие части занимали различные министерства, ушедший в отставку военный министр кабинета Муравиева генерал Маринов совместно с полковником в отставке Велчевым отдал приказ о том, что все армейские части страны должны подчиняться новому правительству. Все мероприятия в министерстве обороны были закончены уже к 3.30 утра, и в рассветные часы восстание в столице практически закончилось, причем не прозвучало ни единого выстрела.
Жители Софии узнали о государственном перевороте только утром 9 сентября по радио. Одновременно с этим они узнали о существовании Отечественного фронта, который с этого дня намеревался определять судьбу страны.
Образованное под руководством члена группы «Звено» полковника в отставке Кимона Георгйева[13] новое правительство распределило министерские посты между представителями Отечественного фронта. Из шестнадцати министерств болгарские коммунисты получили четыре, в том числе в высшей степени важное министерство внутренних дел. Красная армия подошла к Софии только к 15 сентября, когда все внутриполитические преобразования уже были осуществлены. Хотя правительство воздвигло для встречи соединений Толбухина украшенную цветами триумфальную арку, красноармейцы – согласно сообщению очевидца, некоего венгерского дипломата, – «шли по болгарской столице в полной боевой готовности, отнюдь не как на параде. Среди солдат выделялось множество молодых людей, среди них много монголов (монгольской внешности – мобилизованные в советской Средней Азии. – Ред.). Воины Красной армии ехали на переполненных грузовиках, часто даже стоя. Первая дивизия, имеются в виду ее моторизованные части, более часа проходила по главной улице Софии. Самолеты, главным образом тогда хорошо знакомые всем штурмовики, весь день летали над городом. После того как первые части Красной армии вошли в Софию, снова стали распространяться слухи о грабежах и прочих жестокостях. Высказывания болгарских и иностранных журналистов не подтверждали эти слухи, которые были гораздо более похожи не на правду, а на выдумки, распространяемые вражеской пропагандой. Появление в городе русских почти не изменило повседневную жизнь болгарской столицы. Вошедшие войска не принимали практически никакого участия во внутренней жизни страны, так что режим продолжал существовать».
У русских и в самом деле были тогда другие заботы. Маршал Толбухин прилагал все силы к тому, чтобы в кратчайший срок занять всю территорию Болгарии войсками 3-го Украинского фронта. Он – или, скорее, Сталин в Москве – все еще опасался германского контрудара со стороны группы армий «Е», в результате которого германский вермахт мог вернуть себе Софию и Западную Болгарию, чтобы не в последнюю очередь восстановить объединение стран через Салоники, Ниш и Белград. Также определенные опасения имелись у Москвы и в отношении Турции, поскольку «не исключено, что и эта страна по указанию англо-американского Верховного командования под каким-либо предлогом вторгнется в Болгарию». И чтобы надежно держать в руках болгарскую армию (в общей сложности 21 пехотная дивизия, 2 кавалерийские дивизии и 2 пограничные бригады), она была подчинена командующему 3-м Украинским фронтом маршалу Толбухину. После этого в соответствии с приказами Верховного главнокомандования русских маршал отдал приказ о перегруппировке армии. 57-я армия была переброшена на северо-западную границу Болгарии, чтобы оттуда совместно с руководимыми Тито партизанами и войсками болгарской армии начать военные действия для захвата восточной части Югославии (включая столицу Белград). 37-я армия и 4-й механизированный гвардейский корпус должны были прикрывать южный фланг 3-го Украинского фронта и защищать его в случае неожиданного возможного удара со стороны Турции. Болгарские войска силами 9 пехотных дивизий и 4 бригад были сконцентрированы на болгарско-югославской границе, чтобы в указанное время начать наступление в направлении на Ниш. Наконец, один стрелковый корпус и одна отдельная (5-я. – Ред.) мотострелковая бригада оставались в районе Софии, образовав собой Софийскую оперативную группу.
Пока осуществлялась перегруппировка и продвижение войск, ситуация в Софии изменилась как во внешнеполитической, так и во внутриполитической области. Хотя премьер-министр «новой Болгарии» Кимон Георгиев в середине сентября на пресс-конференции для иностранных журналистов категорически отверг предположение, что правительство намерено придерживаться коммунистической системы или вообще ввести советский режим, события в стране развивались именно в этом направлении. Члены Регентского совета были выведены из состава правительства, а затем арестованы. На их место пришли двое беспартийных (В. Ганев, С. Борошевский) и один коммунист (профессор Тодор Павлов). Все министры, бывшие на своих постах с 1 января 1941 года, и многочисленные чиновники, ответственные за катастрофу Болгарии, были арестованы, а их имущество в кратчайший срок конфисковано в пользу государства. И как будто эти аресты в определенных кругах стали давно ожидавшимся сигналом, в конце сентября по Болгарии внезапно прокатилась волна террора, жертвами которой стали тысячи людей. Террор если и не был инициирован правительством, то производился с его молчаливого согласия.
В конце сентября болгарская правительственная делегация направилась в Москву, чтобы разработать и подписать соглашение о прекращении войны с союзниками по антигитлеровской коалиции, то есть с Советским Союзом. Еще до этого срока, 10 сентября, новое болгарское правительство снова объявило войну Германии, несмотря на тот факт, что это было сделано за два дня до этого правительством Муравиева. Одновременно болгарские гарнизоны на западе и юге страны были приведены в боевую готовность, а болгарская авиация (общим числом 267 в основном устаревших самолетов) нанесла удар с воздуха по двигавшимся по проселочным дорогам между Нишем и Паланкой на север германским маршевым колоннам.
17 сентября генералом Дамианом Велчевым, ставшим теперь военным министром в кабинете Кимона Георгиева, было получено письмо маршала Толбухина, в котором говорилось о необходимости «тесного сотрудничества» при проведении совместных операций обеими армиями. В письме было сказано буквально следующее: «Чтобы как можно быстрее разгромить германские армии, я считаю совершенно необходимым, чтобы болгарские вооруженные силы в оперативном отношении были подчинены мне, командующему размещенными в Болгарии советскими войсками. Для командования нашими частями в Софийском округе и оперативного управления болгарской армией в операциях, проводимых болгарским Генеральным штабом, я уполномочиваю моего заместителя, генерал-полковника Бирюзова…»
Болгарский Генеральный штаб немедленно выразил свое согласие и в тот же день издал приказ о том, что болгарская армия в оперативном отношении подчинена командованию 3-го Украинского фронта.
С 19 сентября по всей стране была проведена всеобщая мобилизация и сделано все для того, чтобы вновь сформированные дивизии к 26 сентября были готовы выступить в путь. Для того чтобы сделать войну хоть сколько-нибудь популярной у населения, правительство заявило (под влиянием коммунистов), что эта война между Болгарией и Германией является отечественной войной, которая «носит характер справедливой и освободительной войны, которую болгарский народ ведет за свою политическую и экономическую свободу». Эта декларация была выпущена в тот момент, когда на территории Болгарии не оставалось больше ни одного вооруженного германского солдата и не существовало никаких признаков того, что германский вермахт вынашивал планы ударов по стране.
Тем не менее в последние недели сентября были сформированы три полевые армии (1, 2 и 4-я армии) общей численностью 350 тысяч человек, которые были предоставлены в распоряжение 3-го Украинского фронта для проведения дальнейших операций.
Когда 3 октября – после перерыва в сражениях продолжительностью в несколько дней – 3-й Украинский фронт начал наступление на территорию Югославии, в его операциях участвовали также и эти три болгарские полевые армии.
Борьба за ТрансильваниюВ то время как Красная армия после прорывов под Яссами и Тирасполем – завершившихся окружением и уничтожением германской 6-й армии – целиком сосредоточилась на завоевании Румынии и Болгарии, командованию группы армий «Южная Украина» удалось оставшимися в их распоряжении частями удержать кусочек трансильванского Секлера (район к северо-востоку от Брашова. – Ред.) и создать там новую – и весьма тонкую – оборонительную линию, обращенную к востоку и юго-западу. Ядро германской группы армий образовывали дивизии 8-й армии (командующий – генерал от инфантерии Отто Вёлер), дислоцированные западнее участка прорыва русских под Яссами и поэтому располагавшие путями к отступлению через перевалы Карпат.
Причиной, по которой возникла столь хаотическая ситуация за германской передовой, стало то, что этот регион уже был театром военных действий. Эта территория (ранее часть Венгрии в составе Австро-Венгрии. – Ред.), с востока и юга ограниченная Карпатами, после Первой мировой войны стала румынской Трансильванией и превратилась в яблоко раздора между Румынией и Венгрией, поскольку оба королевства заявляли права на эту землю. Согласно решению Венского арбитража от 30 августа 1940 года Трансильвания, на территории которой наряду с немцами и венграми жили преимущественно румыны, была разделена между Венгрией и Румынией, что не удовлетворило ни одну из сторон. Хотя Румыния и Венгрия были военными союзниками Германии, между ними царила открытая враждебность, которая в первые годы Второй мировой войны едва не привела к «приватной войне» между Бухарестом и Будапештом. Это стало причиной того, что Румыния в течение всего своего периода участия в германской кампании на Востоке держала относительно большие силы в Южной Трансильвании. Румынская 1-я армия под командованием генерал-лейтенанта Мачичи насчитывала в августе 1944 года более 7 боеготовых дивизий, которые после переориентации страны королем Михаем I стали клином в тыл германским войскам. И для того чтобы сделать положение для командования группы армий «Южная Украина» еще более тяжелым, все перевалы в Карпатах, которые вели из Валахии[14] в Трансильванию (а стало быть, в западном направлении к Венгерской (Сред не дунайской. – Ред.) низменности), были блокированы румынами! Если бы удалось овладеть четырьмя перевалами, то относительно малыми силами можно было бы отбить удар Красной армии, направленный в глубь страны, или, по крайней мере, задержать русских на длительное время.
К этим военным проблемам добавились еще и политические. Запланированная новая линия обороны группы армий «Южная Украина» теперь проходила – что было обусловлено ситуацией – через венгерскую территорию или через ту область, которая по решению второго Венского арбитража отошла к Венгрии. Таким образом, война пришла и в эту страну, правитель которой, семидесятишестилетний адмирал Миклош Хорти, пребывал в Будапеште в качестве регента.
Реакция венгерского правительства на события в Бухаресте до этого времени – что касается военной стороны дела – была двоякой. В ходе заседания Совета министров от 25 августа 1944 года, на котором обсуждалась эта проблема, часть министров выступала за то, что дислоцированная в Южной Трансильвании венгерская 2-я армия (командующий – генерал-полковник Лайош Вереш) должна атаковать румын и немедленно занять Южную Трансильванию. Тем самым было бы наконец восстановлено венгерское господство над всей Трансильванией. Другие, и их было большинство, предостерегали от подобной авантюры. При этом они ссылались на неудовлетворительное оснащение этой армии, не располагавшей ни достаточным количеством танков, ни достаточным числом дивизий, необходимых для успешного проведения операции в Трансильвании, и в особенности на политические последствия подобной наступательной операции, которые она вызовет на не принадлежащих Венгрии территориях. Вне всякого сомнения, эти опасения проистекали из политических соображений. Королевство Венгрия с 19 марта 1944 года было занято германскими войсками, и, хотя еще существовало национальное правительство, а регент королевства Хорти пребывал в будапештском Бурге (Будайская крепостная гора, исторический центр Будапешта, где находится дворец венгерских королей), государство de facto больше не было суверенным. Истинными его господами были теперь обергруппенфюрер СС Отто Винкельман, «высший руководитель СС и полиции в Венгрии», оберштурмбаннфюрер СС Вильгельм Хёттль, уполномоченный германской службой безопасности на юго-востоке, генерал от инфантерии Ганс фон Грейфенберг, «полномочный генерал вермахта в Венгрии», и наконец, но далеко не в последней степени доктор Эдмунд Веезенмайер, занимавший должность посланника Великого Германского рейха в Будапеште с неограниченными полномочиями.
Но уже с лета ответственные государственные деятели, и прежде всего регент страны, желали избавиться как от этой опеки, так и изменить ситуацию в военной области. Они не питали никаких сомнений относительно того, что война Германией проиграна. Перед ними стояла альтернатива: либо действовать, либо праздно наблюдать, как Венгрия вместе с Гитлером падает в пропасть. С лета 1944 года Красная армия, все ближе и ближе подходившая к границам Венгрии, не оставляла уже никаких сомнений в неотвратимости занятия страны русскими. Поэтому ответственные люди в королевском дворце Будапешта искали возможности спасения Венгрии. «В качестве регента королевства я несу ответственность за мою страну и мой народ. Моим высочайшим долгом является спасение моей страны и моего народа от уничтожения, в особенности сейчас, когда не осталось никаких шансов на победу в войне. Я хочу предотвратить ненужное кровопролитие и не оставлять мою страну на театре военных действий». Именно так высказал свое кредо фон Хорти своему министру иностранных дел генерал-полковнику Хеннею. Хенней был членом «рабочего» кабинета министров, назначенного регентом после событий в Бухаресте, премьер-министром которого одновременно стал верный приверженец Хорти генерал-полковник Гёза Лакатош[15]. Поскольку немцы были слишком заняты своими собственными проблемами, в особенности развитием ситуации на Балканах, то Хорти не составило никакого труда отправить в отставку навязанный ему Гитлером в марте 1944 года кабинет министров во главе с Деме Стояи. Лишь германский посланник доктор Веезенмайер выразил пожелание, чтобы два члена кабинета Стояи (назначенные на незначительные должности министра финансов и министра торговли) вошли в новое правительство – как позднее выяснилось, не без оснований, поскольку эти двое были доверенными сотрудниками германской службы безопасности, которые немедленно информировали своих кураторов в Берлине обо всех важных заседаниях и решениях Совета министров.
Когда венгерский Совет министров по вопросу вторжения на румынскую территорию принял отрицательное решение, Гитлер 27 августа отдал приказ командованию группы армий «Южная Украина»: всеми имеющимися в ее распоряжении силами нанести удар по Румынии и занять по возможности все перевалы в Карпатах. Быстрое и энергичное развертывание наступления русских армий в Румынии вынудило немцев ограничить свои действия лишь обороной части венгерской территории. Все прочие намерения рухнули из-за отсутствия соответствующих возможностей. Некогда насчитывавшая в своем составе почти 50 дивизий сильная группа армий «Южная Украина» в ходе боев сократилась до дюжины дивизий, но и эти соединения после катастрофы последних недель сами стояли на краю гибели.
«Из разбитых частей, остатков различных полков, из отдельных орудий, разгромленных батарей, из совершенно измотанных солдат, из перемешавшихся тыловых служб – изо всех этих разнородных элементов войск в конце концов удалось создать снова боеспособные, даже до определенной степени сплоченные боевые части. Эти немногие германские части были дислоцированы на вероятных направлениях ударов русских – на многие сотни километров фронта лишь горстка бойцов, несколько капель на горячем камне. Огромные материальные потери группы армий заставляли импровизировать как только можно… Сильнее всего ощущалась – несмотря на столь близкое наличие нефтяных промыслов – нехватка горючего. Ко всему этому добавлялась разруха на румынских железных дорогах. Транспортные трудности казались непреодолимыми. Снова и снова об этом докладывали венгерские армейские части, которые стояли здесь неделями в качестве пограничной стражи. Они совершенно не производили впечатления формирований, которым можно было бы доверять. Основываясь на предыдущем горьком опыте сотрудничества с румынами, их сразу же подчиняли германским частям и перемешивали с немцами… С этими вновь организованными и наскоро сколоченными формированиями, поставленными под командование ряда энергичных офицеров и унтер-офицеров, предстояло вести битвы за Трансильванию», – вспоминал позднее Ганс Фриснер, тогдашний командующий группой армий «Южная Украина».
Фронт, который обороняли немецко-венгерские армии группы армий «Южная Украина» в первые недели сентября, протянулся примерно на 1000 километров. Отдельные армии располагались следующим образом.
На правом фланге германской группы армий находились имевшие плохой контакт с германскими оккупационными войсками в Сербии только слабые венгерские пограничные части, из которых постепенно, через создание резервных подразделений, генерал-полковник Йожеф Хесленьи формировал венгерскую 3-ю армию. Эта армия, которая контролировала почти 300-километровый участок обороны, была 21 сентября подчинена группе армий «Южная Украина» (с 23 сентября переименована в группу армий «Юг»).
По центру фронта, в районе Колошвара (Клужа), находилась венгерская 2-я армия под командованием генерал-полковника Лайоша Вёрёша и недавно созданная группа «Трансильвания», которой командовал обергруппенфюрер СС Флепс. Она состояла из остатков дивизий, потерявших связь с 6-й армией под командованием генерала артиллерии Максимилиана Фреттера-Пико. Совместно с батальонами пограничной стражи они удерживали район Секлер, населенный местными венграми.
В Восточных Карпатах участок обороны был занят частями 8-й армии под командованием генерала от инфантерии Отто Вёлера, правый фланг которой примыкал на перевале Ойтуз к 6-й армии, а левый фланг (в верхнем течении р. Белый Черемош. – Ред.) – к германской группе армий «Северная Украина» (командующий – генерал-полковник Гарпе, 23 сентября переименована в группу армий «А»). На участке фронта 6-й армии с конца августа разворачивалось русское наступление, так что немецко-венгерские защитники главной линии обороны вынуждены были отойти к перевалам.
Наибольшую опасность для группы армий «Южная Украина» представлял ее собственный протяженный фронт. Относительно предстоящих здесь действий мнения Фриснера и Гитлера расходились. Командующему группой армий «Южная Украина» было совершенно ясно, что через краткое время он должен рассчитывать на сильное русско-румынское наступление. Гитлер, наоборот, полагал, что Красная армия в Трансильвании проведет некоторое время, не прибегая к наступательным действиям. Более того, считал он, гораздо вероятнее будет форсирование ими Дуная в южном направлении и занятие Болгарии, а затем наступление на Турцию, чтобы тем самым осуществить заветную старую мечту русских о выходе к Средиземному морю (посредством захвата Дарданелл). В ходе проведения этой операции, по мнению Гитлера, среди союзников по коалиции непременно возникли бы значительные разногласия, что положительно повлияло бы на дальнейший ход войны и в особенности было бы выгодно Третьему рейху.
Однако события следующего дня продемонстрировали все-таки правоту Фриснера. Передовые румынские части в начале сентября – еще до объявления Румынией войны Венгрии – сделали попытку прорваться в Северную Трансильванию через брешь между 6-й армией и венгерской 2-й армией. Они все же были отброшены назад 5 сентября в ходе приграничного сражения, состоявшегося в районе Колошвара (Клужа) – Тыргу-Муреша. Участие Венгрии в этой акции дало основание венгерскому Генеральному штабу предпринять в качестве «необходимых мероприятий» «изгнание из венгерской области вторгнувшихся туда румынских войск». Венгерская 2-я армия даже углубилась километров на 20–25 в румынскую территорию, пока не узнала, что крупные силы русских следуют маршем через перевалы Вулкан и Турну-Рошу и эти силы 2-й армии не остановить. Армия получила приказ отступить, что привело к окончательной сдаче района Секлер. Из-за постоянного давления ежедневно усиливающейся русской армии в Трансильвании группа армий «Южная Украина» – которая 23 сентября была переименована в группу армий «Юг» – была вынуждена предпринять общее отступление. В результате отступления до 27 сентября была сдана значительная часть Трансильвании. Не удалось предотвратить и того, что действовавшие на участке венгерской 3-й армии русско-румынские части продвинулись даже до старой венгерской границы (с 1938 года) и заняли отдельные города, такие как Мако (восточнее Сегеда) и Салонта (южнее Орадя).
К этому времени закончил свое выдвижение 2-й Украинский фронт, действовавший теперь в Трансильвании. Им командовал сорокашестилетний маршал Р.Я. Малиновский, получивший это воинское звание за свою победу в Румынии, а начальником штаба был генерал-полковник М.В. Захаров, прорабатывавший последние детали плана по вторжению в Венгрию. До начала своего крупномасштабного наступления против Венгерского королевства механизированные, а также кавалерийские и артиллерийские соединения 2-го Украинского фронта получили пополнение из резервов русского Верховного главнокомандования. В состав 2-го Украинского фронта, линия фронта которого протянулась на 800 километров, входили 40-я армия, 7-я гвардейская армия, румынская 4-я армия, 27, 53 и 46-я армии, румынская 1-я армия, 6-я гвардейская танковая армия, 18-й танковый корпус, две конно-механизированные группы и 5-я воздушная армия. В общей сложности в распоряжении маршала Малиновского находилось более 40 стрелковых дивизий, 2 укрепрайона, 3 танковых, 2 механизированных и 3 кавалерийских корпуса, а также 1 танковая бригада. Тяжелое вооружение 2-го Украинского фронта состояло из 750 танков и самоходных орудий, 10 200 орудий и минометов, 1100 самолетов. 22 (позже 17) румынские дивизии, входившие в состав румынских 1-й и 4-й армий, находились в оперативном подчинении командующего 2-м Украинским фронтом. (Укомплектованность румынских дивизий была низкой. Так, 1-я румынская армия насчитывала всего 30 151 чел. – Ред.)
Оба фланга этой русско-румынской (русской при некотором участии румын – всего 2-й Украинский фронт насчитывал 698 200 чел. – Ред.) ударной мощи были надежно обеспечены. На северо-востоке 2-й Украинский фронт граничил с 4-м Украинским фронтом (командующий – генерал армии И.Е. Петров), в состав которого входили 1-я гвардейская армия, 18-я армия, 17-й отдельный гвардейский стрелковый корпус и 8-я воздушная армия.
Южнее 2-го Украинского фронта, в Болгарии, развертывался 3-й Украинский фронт под командованием маршала Толбухина, а именно занимал протяженный участок вдоль югославской границы длиной около 400 километров, проходивший в пространстве от излучины Дуная южнее Оршовы и до болгаро-греческой границы. 28 сентября его войска – а среди них с 8 октября также и три болгарские армии – совместно с югославской Народно-освободительной армией (НОАЮ) начали наступление в направлении на Белград.
Согласно плану русского Верховного главнокомандования перед русскими войсками была поставлена задача «уничтожить фашистские вооруженные силы в Венгрии и побудить эту страну окончить войну на стороне Германии.
Это позволило бы Красной армии пробиться к западной границе Венгрии и продолжить наступление в направлении Вены и Южной Германии». Эта задача была возложена на 2-й Украинский фронт, причем он мог рассчитывать на известную поддержку 4-го Украинского фронта. Об участии в боевых действиях этой осени 3-го Украинского фронта речь не шла, поскольку в московской Ставке всерьез надеялись, что после Румынии и Болгарии удастся в кратчайший срок занять также и Венгрию и перенести таким образом военные действия на территорию Австрии или Южной Германии.
Во исполнение этого замысла маршал Малиновский получил из Москвы указание нанести основной удар центром своего фронта из пространства под городом Арад в направлении Дебрецена и Ньиредьхазы, а вспомогательный удар – флангами своего фронта. Подобные действия требовали тесного взаимодействия с соседними фронтами, в особенности с 4-м Украинским фронтом, которому предстояло преодолеть Восточные Карпаты и продвинуться до верховьев Тисы. Для координации совместных действий 2-го и 4-го Украинского фронтов в сентябре в штабе Малиновского появился в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандования маршал С.К. Тимошенко.
Ожидавшая его работа была проблематична и тяжела. Операции 4-го Украинского фронта в Восточных Карпатах имели совсем другой характер и не блистали успехами. Войскам приходилось ожесточенно сражаться за каждый километр земли и продвигаться вперед лишь ценой значительных потерь. Даже советские источники указывали на то, что «наступление 4-го Украинского фронта развертывалось в тяжелых горных условиях и не может привести к значительным результатам. Советским войскам к 1 октября удалось только достичь подходов к карпатским перевалам».
К чести Тимошенко следует сказать, что он быстро понял суть сложившейся ситуации и столь же быстро принял решение для выхода из нее. 4-й Украинский фронт получил приказ временно прекратить операции по овладению перевалами в Карпатах, связанные с большими потерями, и вести боевые действия, направленные только на то, чтобы сковывать вражеские войска. Таким образом, уничтожение стоящих в Карпатах германо-венгерских сил зависело теперь целиком и полностью только от успешных или неуспешных действий 2-го Украинского фронта. Если бы армии Малиновского вышли из гор Трансильвании и пробились до Дебрецена, возникла бы угроза окружения немецких войск в Карпатах и германское командование было бы вынуждено принимать решение об отступлении или смириться с окружением своих соединений. Поэтому все усилия 2-го Украинского фронта были направлены на то, чтобы начать свое масштабное наступление как можно скорее и распространить его на всю восточную часть Венгерской (Среднедунайской) низменности.
Командование группы армий «Юг» разгадало намерения и цели Малиновского. В оценке ситуации от 27 сентября говорилось: «Советское военное руководство имеет своей целью захват пространства Карпат и изоляцию дислоцированных на пространстве Восточной Венгрии германских и венгерских сил». Генерал-полковник Фриснер считал возможными два направления ударов Красной армии:
а) удар на Будапешт, чтобы взятием столицы сразу же подавить сопротивление венгров, или
б) общее наступление в направлении на север с движением Западного фланга вдоль реки Тиса с тем, чтобы во взаимодействии с войсками, проводящими операции против Восточных Карпат, разрезать стоящие в Восточной Венгрии соединения групп армий «Юг» и «А» и уничтожить их.
При этом Фриснера в первую очередь беспокоило положение венгерской 3-й армии, поскольку измотанные и состоящие главным образом из резервистов войска (которые к тому же в результате предшествовавших операций с 19 сентября отступали), по всей видимости, были не в состоянии действенно предотвратить прорыв неприятеля на север через Дебрецен или на северо-запад через Будапешт. Он пытался поэтому просить главное командование сухопутных сил вермахта (ОКХ) об усилении его войск по меньшей мере одним танковым корпусом и несколькими пехотными дивизиями. Эта помощь в самом деле была ему оказана в течение кратчайшего времени, однако не для предусмотренной им цели. ОКХ предполагало этими силами (четыре танковые и две пехотные дивизии, всего два корпуса) создать ударную группу под Дебреценом, которая «прежде всего нанесет удар по противнику западнее выхода из Карпатского региона, а затем, круто развернувшись на юго-восток, пробьется в долины Карпатских гор и [должна] там выйти на линию, которую в течение зимы сможет удерживать незначительными силами». Этот наступательный план, получивший условное наименование «Цыганский барон», был, вне всякого сомнения, хорошо продуман. Однако его недостатком было то, что его нельзя было осуществить: заблаговременную подготовку предусмотренных для этого наступления сил нельзя было произвести своевременно и в полном объеме. К тому же внутриполитическая ситуация в Венгрии заставляла немцев принимать меры предосторожности вплоть до того, что несколько частей были расквартированы в районе Будапешта, чтобы любое изменение в позиции регента королевства Миклоша Хорти задушить в зародыше.
Утром 6 октября войска Малиновского после короткой артиллерийской подготовки и обработки германских позиций с воздуха перешли в масштабное наступление. На фронте протяженностью около 800 километров 63 русские и румынские дивизии, а также отдельные ударные группы наступали на войска группы армий «Юг». Однако силы были слишком неравны, и 28 значительно отличающихся по силам и средствам германо-венгерских дивизий не могли остановить постоянно усиливающиеся советские войска. Уже 6 октября в руки русских перешли города Шаркад, Бекешчаба, Мезеберень и многие десятки более мелких населенных пунктов. Город Орадя и столица Северной Трансильвании Колошвар (Клуж) были оставлены войсками группы армий «Юг» 11 октября. В этот же день армии Малиновского заняли первый крупный город Венгрии Сегед и во многих местах форсировали Тису. Западнее Темешвара (Тимишоары), где также русские механизированные и кавалерийские соединения вторглись на югославско-венгерскую низменность, их наступление быстро развивалось. На американских джипах с установленными на них пулеметами и заполненных пехотой с автоматами, воины 46-й армии по шоссе и проселочным дорогам преследовали противника в западном и северо-западном направлении. Однако самым опасным образом для группы армий «Юг» развивалось положение в окрестностях Дебрецена. С форсированием Шебеш-Кереша (на румынской территории называется Кришул-Репеде) ударной группой 2-го Украинского фронта линия фронта все ближе и ближе придвигалась к стратегически важному транспортному узлу – городу Дебрецену.
Генерал-полковник Фриснер трезво представлял ожидаемую катастрофу. Его оценка ситуации была абсолютно правильной: «На южном фланге нам грозит прорыв неприятеля на Будапешт и, посредством вражеского удара на север, изоляция основной массы группы армий (т. е. армейской группы Вёлера), возможно, при содействии ударных частей врага, наносящих удар из горного района на стыке Западных и Восточных Карпат, чтобы сжать и окружить стоящие под Дебреценом наши части, заключив их в котел. В данной ситуации остается лишь принять следующее решение – отвести восточный фронт группы армий (т. е. армейской группы Вёлера) за Тису и тем самым вырвать основную массу группы армий из клещей врага». Говоря другими словами, это означало сдачу оставшейся части Трансильвании и сосредоточение на рубеже Тисы.
В то время, пока командование группы армий «Юг» пыталось получить согласие Гитлера на отвод армейской группы Вёлера из района Карпат, разгорелись в высшей степени тяжелые сражения на пространстве восточнее Сольнока и западнее Дебрецена. Ударная группа маршала Малиновского – 53-я армия, 6-я гвардейская танковая армия и конно-механизированная группа генерал-лейтенанта Плиева – форсировала здесь прорыв на Дебрецен и достигла предместий города к 10 октября.
Командование группы армий «Юг» увидело, что настало время для того, чтобы нанести давно лелеемый контрудар. Изначально предназначавшиеся для осуществления операции «Цыганский барон» соединения, в том числе танковая группа Брайта (усиленный III танковый корпус), предприняли наступление юго-западнее Дебрецена во фланг наступающим на север русским передовым частям. Это привело к окружению трех русских механизированных корпусов, которые после этого захотели вырваться из котла. Разгорелось танковое сражение, которое вошло в историю Второй мировой войны как Дебреценская танковая битва. Генерал-полковник Фриснер надеялся на то, что ему удастся устроить здесь русским «новые Канны». Он бросил в эту битву последнюю оставшуюся у него боевую технику и последние живые силы, что неизбежно привело к ослаблению других участков фронта.
Таким образом, с 10 октября в районе юго-западнее Дебрецена четыре германские танковые дивизии вместе с несколькими бригадами штурмовых орудий и батареями штурмовых орудий общей численностью 104 танка и 120 штурмовых орудий противостояли конно-механизированной группе генерал-лейтенанта Плиева, в распоряжении которого находилось 389 танков и штурмовых орудий. Хотя на первом этапе сражения германские войска добились определенных успехов, долго это продолжаться не могло. Маршал Малиновский срочно бросил в сражение новые силы, перегруппировал свои войска и растянул линию фронта на этом участке к северу до города Ньиредьхаза. Из-за этого немцы были вынуждены осуществлять свои боевые действия на фронте протяженностью от 70 до 80 километров, что, учитывая их напряженную ситуацию с техникой и живой силой, было крайне невыгодно и не могло привести к ее успеху. (20 октября, несмотря на то что противник на главном направлении ввел в сражение крупные силы, 6-я гвардейская танковая армия совместно с конно-механизированными группами генералов Плиева и Горшкова ударом по сходящимся направлениям овладела Дебреценом – важным узлом вражеской обороны. В ходе Дебреценской операции 6—28 октября 1944 г. безвозвратные потери Красной армии составили 19 713 чел., санитарные – 64 297. Немецко-венгерские войска только пленными потеряли более 42 тыс. (убитыми вдвое больше), советские войска уничтожили 915 танков и штурмовых орудий (захватили 138), 416 самолетов (захватили 386), 428 бронемашин и бронетранспортеров и т. д. – Ред.)
В течение почти всего октября разворачивалась драматическая битва в Пуште[16] между Дебреценом и Ньиредьхазой, и в этот же месяц в Будапеште завязались события, которые повернули судьбу Венгрии и тем самым всего Восточно-Европейского театра военных действий на совершенно другой путь.
Безуспешные попытки венгров заключить мирТяжелое (сокрушительное. – Ред.) поражение германского вермахта на Восточном фронте летом 1944 года, выход румын и болгар (а также финнов. – Ред.) из круга союзников Германии и открытие второго фронта в Западной Европе значительно изменили военное и политическое положение Венгрии. После бухарестских событий 23 августа существовавшее в Будапеште венгерское правительство Лакатоша, верного сторонника регента королевства, стремилось к тому, чтобы каким-либо образом прекратить участие Венгрии в войне. Вполне понятно, что им хотелось капитулировать только перед западными союзниками по антигитлеровской коалиции и они были готовы продолжать оборонительные бои в Карпатах и Трансильвании против румын и Красной армии до тех пор, пока переговоры, проходившие в Швейцарии и Италии, не завершатся успехом. Однако ни время, ни политические цели западных союзников не способствовали такому решению. Румыно-советское (советское при некотором участии румын. – Ред.) наступление в Трансильвании развивалось куда быстрее, чем на это рассчитывали в Будапеште, а отрицательный ответ западных союзников окончательно похоронил надежды Хорти на занятие его страны англо-американцами. «Всегда горька доля обязанного просить о перемирии, но то, что англичане и американцы оттолкнули нас к русским, и одним только русским, придало этой необходимости характер настоящей трагедии, в которой никто не обращает внимания на желания человека… Когда Красная армия… превосходящими силами смяла отважно сражающиеся, но плохо вооруженные войска генерала Вёреша, когда пришли первые сообщения о неописуемо жестоком продвижении советских боевых частей среди готового к миру населения, мне пришлось, при всем том трагическом, что я переживал, сделать этот столь тяжкий для меня шаг. Я обратился к Москве!» Так писал Хорти в своих воспоминаниях. Действительно, для антибольшевистски настроенного регента королевства не могло быть ничего более тяжелого, как обращение к Кремлю с предложением о капитуляции. И если он все же поступил так, то только потому, чтобы спасти свой народ от ужасов войны на венгерской земле.
Решение регента королевства было все же проведено в жизнь без необходимой энергии. Несмотря на отречение от страны западных союзников по антигитлеровской коалиции, как сам Хорти, так и правительство еще питали иллюзии относительно возможного участия англо-американских войск в занятии Венгрии. К тому же приготовления для разрыва Венгрии с Германией можно назвать, с учетом ситуации, просто топорными. Не говоря уже о том, что немцы через своих посредников были информированы обо всех шагах венгерского Совета министров, даже сами ответственные государственные люди не делали тайны из своих планов. Так, уже в конце августа во время визита в Будапешт начальника Генерального штаба сухопутных сил генерал-полковника Гейнца Гудериана[17] в разговоре с ним Хорти сказал, что «в политике все время приходится иметь все больше неотложных дел». Гудериан впоследствии вспоминал: «Мне было достаточно этих слов. Умный, опытный политик имеет все больше неотложных дел или, по крайней мере, думает, что ему придется их иметь… Во время моего визита я не смог увидеть положительной картины обстановки и должен был по возвращении доложить об этом Гитлеру».
Да и ультиматум, который правительство Лакатоша по согласованию с Хорти на заседании Королевского совета 7 сентября направило Гитлеру через германского посланника Веезенмайера и уполномоченного «германского генерала в Венгрии» генерала от инфантерии фон Грайфенберга, – Венгрия будет вынуждена просить западных союзников по антигитлеровской коалиции о перемирии, если в течение 24 часов не получит срочно необходимых для обороны Трансильвании пяти танковых дивизий, – отнюдь не был предназначен для того, чтобы скрыть от Германии тайные шаги правительства. Пять германских дивизий вступили в Венгрию очень быстро, а Гудериан к тому же обещал, что «поскольку Венгрия составляет часть крепости Германия, то она будет обороняться точно так же, как и сама Германия». Однако на события на фронте и в тылу все это не возымело никакого продолжительного влияния. Под давлением русско-румынских армий Трансильвания в сентябре была потеряна, и немцы, которым за последние месяцы пришлось пережить малоприятные сюрпризы со стороны своих союзников, на этот раз были настороже.
Между тем эти заботы оказывали неблагоприятное воздействие на боевой дух подчиненных генералу Фриснеру венгерских войск. Больше всего ему хотелось бы рассчитывать на гонведов[18], как он мог рассчитывать на стойкость и выдержку венгерских солдат-фронтовиков Первой мировой войны, о которых также с признательностью вспоминали и другие германские генералы. «Полностью признавая индивидуальные качества венгерского солдата, нельзя умолчать о том, что многие венгерские части просто отказывались служить, – писал он позже в своих воспоминаниях. – Недостаточная стойкость венгров – как и румын – заключалась в том, что они просто не могли справиться с натиском Советов. У них не было достаточного количества оружия, в первую очередь отсутствовали противотанковые средства. Кроме того, они не было достаточно хорошо обучены и не в последнюю очередь испытывали на себе отрицательные влияния различных политических колебаний и влияний».
Генерал был совершенно прав. Поспешно мобилизованная в течение лета 1944 года венгерская армия как военный фактор теряла свое значение изо дня в день. Наряду с недостаточным и устаревшим вооружением и снаряжением ее боевой дух на венгерской земле был совершенно другим, чем тот, на который рассчитывали немцы. Для гонведа, простого солдата-ополченца, то, что происходило в его стране с начала сентября, представляло собой отнюдь не «отечественную войну» в смысле оборонительной войны народа, но исключительно военное столкновение между немцами и русскими, разыгрывающееся, к несчастью, на венгерской земле. Таким образом, когда война дошла до Венгрии и боевые действия стали происходить в пределах границ страны, то очень скоро большей частью населения овладели пораженческие настроения. Пожалуй, венгры испытывали страх перед приближающейся Красной армией, но страх этот все же был не настолько велик, чтобы люди стали повиноваться приказам об эвакуации, отданным властями. «Венгрия в течение восьми дней подпишет мир с Англией. Поэтому не стоит женщинам с детьми лететь в Ноймаркт (Марош-Вашаргели), пусть лучше остаются на месте!» Этот распущенный по Венгрии слух из Трансильвании, предположительно через обергруппенфюрера СС Флепса, дошел до командования армии, которое передало его генерал-полковнику Фриснеру. Германский командующий отнесся к нему весьма серьезно, поскольку в последние недели сентября ему постоянно приходили подобные сообщения. Дабы не оказаться еще раз в ситуации «румынской катастрофы» теперь уже на венгерской земле, он принял меры в тылу своих войск, направленные на то, чтобы в случае какого-либо неожиданного поворота событий в Будапеште иметь возможность маневра.
Аналогичные действия предпринимались также в уполномоченных германских представительствах в венгерской столице и в ставке фюрера. Гитлеру в столь сложной военной ситуации совершенно не хотелось испытать венгерский вариант румынской катастрофы. Германская служба безопасности (СД), СС, вермахт и Веезенмайер с середины сентября принимали все возможные меры, чтобы в зародыше подавить все попытки Венгрии выйти из войны. Вопрос, следует ли германской стороне предпринимать превентивные меры или сначала дождаться развития событий, а потом уже действовать после свершившегося, был решен только в начале октября. Под влиянием Веезенмайера и Вильгельма Хёттля, специального уполномоченного Главного управления имперской безопасности, немцами было принято решение во всех деталях разработать операцию «Панцерфауст», как была названа акция против Хорти, но с ее реализацией еще несколько повременить. Следует сказать, что такое решение было обосновано знатоком венгерской политической сцены, поскольку любая преждевременная акция против Хорти могла бы вызвать в Венгрии только хаос, который легко мог перерасти в гражданскую войну. Немцы же вполне могли рассчитывать на поддержку влиятельнейшей праворадикальной партии Венгрии, «Скрещенные стрелы», лидер которой, бывший майор Генерального штаба Ференц Салаши, уже несколько месяцев находился в теснейшей связи с Веезенмайером. Однако относительно позиции венгерской армии, от которой предстоящая акция зависела прежде всего, как «Скрещенные стрелы», так и немцы пребывали в неизвестности. Это стало понятно во время последнего тайного совещания германо-венгерских заговорщиков 3 октября, когда все присутствовавшие на нем согласились, кроме прочего, также и с тем, что, принимая во внимание неопределенную позицию гонведов, необходимо «уже сейчас заготовить приказы за подписью Хорти или «по поручению Хорти». [Поскольку] лично королевский регент пользуется уважением народа и армии, он должен и в дальнейшем – даже если это придется имитировать – продолжать находиться у власти». В ходе последующего обсуждения было согласовано, что «лично Хорти непременно должен оказаться в руках немцев, иначе все задуманное становится бессмысленным».
С этой целью во второй половине сентября в Будапешт личным приказом Гитлера был послан штурмбаннфюрер[19] СС Отто Скорцени, освободитель Муссолини. Кроме него, в Будапеште также действовал обергруппенфюрер СС и генерал войск СС фон дем Бах-Зелевски[20], который поздней осенью 1944 года (с 1 августа по 2 октября) подавлял Варшавское восстание. Именно ему были подчинены поначалу многочисленные, но далеко не такие сильные германские войска, расквартированные в Будапеште и вокруг него. Кроме нескольких дежурных подразделений войск СС и полиции осенью 1944 года в венгерской столице находилась только (пребывающая в состоянии формирования) 22-я кавалерийская дивизия СС. Вместе со Скорцени в конце сентября в Будапешт прибыли несколько батальонов парашютистов и учебная команда младших командиров из города Винер-Нойштадт. Что касается танков, то положение с ними было более благоприятно: около двух танковых бригад выгрузилось 14 октября на
Восточном вокзале, был также 305-й танковый батальон, имевший в своем составе 42 новых танка «Тигр», которые демонстративно продефилировали парадом по улицам города. Кроме того, в распоряжении Скорцени имелась особая рота, вооруженная танкетками «Голиаф», этими небольшими управляемыми на расстоянии (по проводам) и маневренными гусеничными машинами, несущими заряд взрывчатки, которые были особенно эффективными в уличных боях. Фон дем Бах-Зелевски также привез с собой кое-что из Германии: 600-мм самоходную мортиру «Карл». (Калибр 600 мм (позже на двух мортирах заменили на 540 мм), вес 600-мм снаряда 1700 кг (легкий) и 2170 кг (тяжелый), а также 1250 кг (фугасный). Вес взрывчатого вещества в снарядах 280, 348 и 460 кг соответственно. Тяжелый бетонобойный снаряд весом 2170 кг пробивал бетонную стену толщиной от 3 до 3,5 м. – Ред.) Это орудие лишь дважды имело боевое применение, при осаде Севастополя и при подавлении Варшавского восстания. (Применялась также при обстреле Брестской крепости в 1941 г. и др. – Ред.) Гитлер хотел также применить ее в августе 1944 года против восставших парижан, чтобы, как он сказал в разговоре с генералом Дитрихом фон Холтицем, оставить западным союзникам лишь «поле руин». Теперь «Карлу» предстояло заставить трепетать Будапештскую крепость и, если необходимо, превратить в «поле руин» столицу на Дунае. Бах-Зелевски совершенно не делал тайны из своих нынешних намерений. Он был готов, как он говорил, быть столь же безжалостным, как и до этого в Варшаве!
Тем временем подготовка Хорти к подписанию перемирия с русскими продолжалась. С 1 октября в Москве находилась венгерская делегация, прибывшая в советскую столицу рискованным образом. Руководителем делегации был генерал-полковник Ласло Фараго, работавший в 1940–1941 годах в Москве в качестве венгерского военного атташе, которому Хорти предоставил все необходимые полномочия и который сделал русским следующее предложение: 1) немедленное прекращение военных действий, 2) участие британских и американских войск в занятии территории Венгрии, 3) свободный выход германских частей из Венгрии.
Делегации, однако, не удалось попасть на прием к самому Сталину. Предварительный зондаж ей пришлось проводить с генерал-полковником Кузнецовым[21], руководителем Главного разведывательного управления Красной армии, генерал-полковником Антоновым, заместителем начальника Генерального штаба, и Деканозовым, представителем министерства иностранных дел. Лишь 8 октября венгерский представитель был принят министром иностранных дел Молотовым, который также представлял британских и американских союзников. Предложенные Молотовым «предварительные» условия перемирия выглядели следующим образом: «Венгрия должна вывести все войска и государственные учреждения из областей, которые до 31 декабря 1937 года были ею отторгнуты от Чехословакии, Румынии и Югославии. Их эвакуация должна начаться и осуществиться в течение 10 дней, считая от того дня, когда венгерское правительство примет настоящие условия. Для наблюдения за оставлением этих областей в Венгрию тремя союзными правительствами будут направлены наблюдатели. Венгрия обязуется, кроме того, разорвать все связи с Германией и немедленно объявить Германии войну. Советский Союз окажет Венгрии военную помощь».
Молотов откровенно растолковал генералу Фараго, что его правительству будет позволено и дальше участвовать в переговорах, только если Венгрия примет эти условия в полном объеме. Об этом венгерская делегация, имевшая постоянную радиосвязь с Будапештом, информировала регента королевства и просила об одобрении этих условий. Хорти затребовал 24 часа, чтобы принять решение.
10 октября он обсудил их в Будайском замке вместе со своими приближенными, а именно премьер-министром Лакатошем, министром иностранных дел Хеннеем, министром обороны Чатаи, начальником Генерального штаба Вёрёшем и обоими шефами кабинета министров Ваттаи и Амбрози. В ходе этого совещания были высказаны различные мнения по поводу, должны или нет гонведы по желанию русских выступать против своих нынешних товарищей по оружию, опровергающие друг друга. Министр иностранных дел Хенней в своем выступлении настаивал, чтобы «как регент королевства, так и присутствующие на сегодняшнем заседании министры единогласно отказались от объявления войны Германии и от начала военных действий против германских войск в Венгрии». Напротив, как нам известно – не в последнюю очередь из сообщений прессы по ходу послевоенного процесса над Салаши[22], на котором в качестве свидетеля выступал генерал-полковник Лакатош, – на заседании было высказано мнение, что Венгрия, в случае непринятия московских условий, значительно ухудшит свое военное положение как на фронте, так и в тылу. Участники совещания, однако, потребовали, чтобы была предпринята попытка остановить любую часть Красной армии, которая приблизилась бы к Будапешту, путем нанесения встречного удара с ходу. Было отмечено, что для венгерской 1-й армии было бы затруднительно своевременно оттянуться из Карпат на рубеж Тисы, «чтобы оттуда организовать наступление на немцев».
Нельзя, однако, оспаривать, что Хорти – а в его высоком восприятии понятия чести нет никакого сомнения – пытался по возможности уберечь себя и страну от вероломного нападения на германских солдат на территории Венгрии. Перед глазами у него явно стоял «финский пример». После заключения советско-финского перемирия 19 сентября 1944 года германской армии было позволено без боя покинуть территорию Финляндии. (Происходили боестолкновения финских войск с немцами, которые, мстя неверному союзнику, разрушали, жгли и минирование населенные пункты, мосты и дороги на севере страны и в ходе отступления. – Ред.) Однако Венгрия не была Финляндией и не находилась в аналогичном геополитическом положении. В течение столетий Венгрия была плацдармом для армий Востока в их походах на Вену и дальше, в Южную Германию. Именно в таком положении – для быстрого выдвижения Красной армии к германо-венгерской границе – виделась она также и советским стратегам. Но достичь этого они могли только в том случае, если бы группа армий «Юг», как в случае с Румынией, подверглась в Венгрии сосредоточенному удару венгерских и русских войск.
Можно предположить, что Хорти тоже пришел к этому решению, так как венгерская делегация в Москве 11 октября получила полномочия принять предложенные русскими «предварительные» условия перемирия и подписать договор о прекращении военных действий. Вечером того же дня это соглашение было подписано в Кремле. Молотов согласился с просьбой Венгрии о временной приостановке военных действий русских и сообщил генералу Фараго, что 2-й Украинский фронт на рубеже Тисы в течение нескольких дней не будет наступать.
В то время как московские переговоры урегулировали венгерско-русские отношения, правительство Лакатоша начало подготавливать изменение фронта венгерской армии и осуществление перемирия в тылу. Генерал-лейтенант Бакаи, командующий I армейским корпусом и комендант Будапешта, верный приверженец Хорти, заверил Лакатоша, что он в состоянии удерживать венгерскую столицу в течение пяти дней против вероятных германских атак, что вполне достаточно для подхода 1-й венгерской армии под командованием генерал-полковника Миклоша, которая могла бы снять блокаду столицы. В рамках этой подготовки уже на второй неделе октября штаб венгерского IV армейского корпуса (командующий – генерал-лейтенант Ференц Фаркаш) с 10-й пехотной дивизией был отведен с фронта в Карпатах и скрытно от командующего группой армий «Юг» двинулся маршем на Будапешт. Было запланировано также участие венгерской 2-й армии (командующий – генерал-полковник Вёрёш), которая после оглашения перемирия должна была открыть свой фронт перед 2-м Украинским фронтом, объединиться с русскими и атаковать немцев. В стороне оставалась только венгерская 3-я армия, не бывшая в курсе событий, поскольку ее командующий генерал-полковник Хесленьи был известен своей прогерманской ориентацией и вполне мог не подчиниться приказу регента королевства.
Командующие венгерскими 1-й и 2-й армиями в свое время получили распоряжение – после переданного по радио приказа из Будапешта «Выполнить приказ от 1 марта 1920 года» они должны были установить связь с командирами противостоящих им русских частей и повернуть свои войска против немцев. Генерал Лазар, командир королевской лейб-гвардии, и генерал Уйсасюс, начальник армейской разведки, должны были от имени правительства через посредников также установить связь с гражданскими оппозиционными партиями, которые с момента германской оккупации Венгрии в марте 1944 года находились на нелегальном положении. Так, 12 октября в Бурге состоялась тайная встреча Хорти с делегатами Венгерского фронта, головной организации демократических партий и венгерской коммунистической партии, которые пообещали регенту королевства свою поддержку в деле обеспечения условий перемирия. Было высказано также пожелание вооружить рабочих, чтобы они могли принять участие в возможных уличных боях в столице. План этот, однако, не был осуществлен, поскольку дефицит времени и условия не способствовали его реализации.
Германская служба безопасности тем временем не оставалась в бездействии. Она была наилучшим образом информирована обо всех событиях в королевском дворце, что дало ей возможность своевременно принимать соответствующие контрмеры. Кроме уже упоминавшихся военных мер немцы сосредотачивались на двух направлениях действий: на (по возможности не привлекая особого внимания) выводе основных венгерских сторонников перемирия из состава правительства и на формировании нового прогерманского венгерского правительства, которое должно было продолжать войну на венгерской территории. На эту роль была выбрана самая влиятельная праворадикальная партия Венгрии «Скрещенные стрелы», вождь которой Ференц Салаши уже в течение некоторого времени находился под личной защитой и опекой Веезенмайера. Однако немцы, что достойно удивления, не хотели иметь вместо режима Хорти диктатуру одной партии. В своем воображении им представлялась коалиция всех венгерских праворадикальных партий, в которой они усматривали наилучшую гарантию продолжения войны в Венгрии посредством тотальной мобилизации. Салаши, наоборот, желал быть единоличным правителем. В ходе переговоров он многократно ссылался на пример Гитлера, который в 1930-х годах в столь же малой степени желал прийти к власти посредством участия в коалиционном правительстве. Веезенмайер, наоборот, доказывал Салаши, что он должен прийти к власти ни в коем случае не в результате переворота, но имеющимися в его распоряжении политическими средствами.
Этот политический торг стоил его участникам много времени и нервов. В конце концов Салаши сдался: он согласился на создание Национального собрания (Nemzeti Sz"ovetseg), в котором будут представлены также и другие венгерские праворадикальные партии и группировки. Большинство в этом парламенте будет все же за «Скрещенными стрелами». Список кабинета министров, который Веезенмайер предоставил 4 октября, включал восемь министерских портфелей для партии Салаши, а именно тогдашнего премьер-министра, вице-премьеров, иностранных дел, внутренних дел и пропаганды. Остальные партии должны были довольствоваться пятью министерскими постами. 11 октября, в тот самый день, когда в Москве эмиссары Хорти подписывали с русскими условия предварительного перемирия, Салаши заключил с германским уполномоченным в Венгрии частное соглашение, которое было даже лично подписано им, что для Гитлера единственным ответственным человеком в Венгрии должен быть вождь «Скрещенных стрел».
В Вене тем временем с принятием всех мер секретности была отпечатана программа «Скрещенных стрел» и различные другие воззвания партии, которые затем на грузовике СС были доставлены в венгерскую столицу. Германские самолеты с наступлением дня разбросали над Будапештом листовки, в которых праворадикальные группы нападали на правительство Лакатоша и регента королевства. Досталось даже молодому сыну Хорти (одному из оставшихся у него двоих). Поскольку всем было известно, что он поддерживает своего отца в его попытках установления мира и сам участвует в них, в листовках предупреждали: «Молодой человек, который хочет играть у нас роль Умберто, должен уйти!» (имеется в виду наследный принц Умберто, сын итальянского короля Виктора-Эммануила III, арестовавшего в 1943 г. Муссолини. – Ред.).
«Специалисты по похищениям» из германской службы безопасности также не оставались незанятыми. Генерал Харди, командующий Дунайской флотилией, был в начале октября захвачен у себя дома и исчез в многочисленных домах, принадлежавших гестапо в Буде. Ранним утром 10 октября служба безопасности подстерегла командующего 1-м армейским корпусом и коменданта Будапешта генерал-лейтенанта Бакаи. Генерал, который всю ночь проработал в своем служебном кабинете, пропал у подъезда отеля «Риц», где у него был номер, выйдя с заднего сиденья своего автомобиля, словно став жертвой какого-то рукотворного несчастного случая. Благодаря густому туману это происшествие осталось незамеченным. Исчезновение столь важной ключевой фигуры было обнаружено в королевском Бурге только через несколько часов. Тотчас же предпринятые после этого поиски оказались безрезультатными. После этого начальник Генерального штаба генерал-полковник Вёрёш назначил преемником пропавшего генерал-лейтенанта Белу Аггтелеки, который в тот же день был принят Хорти. «Регент королевства говорил со мной весьма доверительно и привел многочисленные случаи актов насилия, совершенных немцами в Венгрии, а также происков партии «Скрещенные стрелы». Хотя он не мог посвятить меня в более подробные частности различных происшествий, он высказался вполне определенно, не допуская двойного толкования, что освобождения от немцев осталось недолго ждать и что соответствующие переговоры и подготовка уже находятся в процессе осуществления. После этого Аггтелеки получил приказ: «Обеспечить безопасность свободы передвижения высших государственных деятелей и членов правительства, исключив все внешние (германские) или внутренние (салашистские) нападения».
То, что затем имело место в Будапеште между 10 и 14 октября, было не чем другим, как представлением со многими трагикомическими эпизодами. Хотя немцы знали, что Хорти принял окончательное решение, а венгры, со своей стороны, знали, что немцы знают об их намерениях, обе стороны делали вид, что между ними царит полнейшее взаимопонимание. Даже политические заключенные, которые с 19 марта 1944 года находились в гестапо, были в соответствии с выраженной правительством волей переданы венгерским должностным лицам. Тем временем атмосфера становилась напряженнее день ото дня. Не только в Будапеште, но даже за границей темой дня стали разговоры о том, что Венгрия намерена последовать примеру Румынии и Финляндии. Не только лондонский «Экономист», но и пресса нейтральных зарубежных стран, как, например, «Нойе цюрхер цайтунг», 13 и 14 октября печатала подобные статьи.
15 октября события достигли своего апогея. В этот день регент королевства, как планировалось, должен был покинуть Будапешт и, находясь под защитой 1-й венгерской армии, обратиться к нации с воззванием, в котором сообщил бы о перемирии. До этого момента в королевском Бурге должен был собраться Королевский совет, чтобы номинально принять решение о судьбе Венгрии.
На середину того же дня Хорти пригласил к себе также посланника Веезенмайера, чтобы ему в качестве представителя Германского рейха сообщить о перемирии еще до опубликования. Он обещал Гитлеру в марте 1944 года во время переговоров в замке Клезхайм своевременно поставить немцев в известность о любых шагах, предпринимаемых Венгрией для выхода из войны.
Когда решение Королевского совета было опубликовано, сын Хорти, который этим утром хотел по соображениям конспирации посетить своего знакомого, попал в руки сотрудников германской службы безопасности. Подразделению, которым командовал сам Скорцени, удалось средь бела дня после краткой перестрелки захватить сына регента королевства и тут же вывезти его из страны. Хорти узнал о судьбе своего сына только после окончания заседания Королевского совета.
Ход заседания этого совета присутствовавший на нем министр иностранных дел Хенней описывает в своих мемуарах следующим образом:
«Регент королевства потребовал в первую очередь от начальника Генерального штаба дать ориентировку по военному положению. Прежде чем начать выполнять указание регента, генерал-полковник Вёрёш сообщил, что он с минуты на минуту ожидает поступления из германской штаб-квартиры ультиматума, в котором вся Венгрия будет объявлена «германской зоной операций». Отдание приказов в этой зоне будет компетенцией германского Верховного командования сухопутных сил. Наконец, в этом ультиматуме будет еще сказано, что изданный накануне начальником венгерского Генерального штаба приказ об отводе 1-й и 2-й венгерских армий должен быть немедленно отозван. Соответствующие изменения должны быть до 20.00 часов сообщены германскому Верховному командованию, иначе против королевства Венгрии будут осуществлены строжайшие мероприятия.
Телеграмма была составлена в весьма резких выражениях. Германские требования сводили на нет как энергичные усилия регента королевства, так и правительства, которое отдало приказы об отводе венгерского фронта от имени регента королевства как Верховного главнокомандующего… Регент, однако, принял решение, что отданные армии приказы останутся и далее в силе.
Сообщение начальника Генерального штаба о положении в стране повергло всех в смятение. Сражение при Дебрецене проиграно, пространство восточнее Тисы не представлялось возможным удерживать долее, району между Дунаем и Тисой в самый краткий срок предстояло попасть в руки неприятеля. В области между городами Хатван и Мишкольц уже вскоре должны были начаться сражения. Железнодорожная сеть и большинство вокзалов были непригодны для эксплуатации вследствие бомбовых ударов, большинство фабрик и заводов не работало, а противовоздушная оборона существовала только на бумаге. На этом фоне все новые проводимые усилия ничего не могли изменить: какая бы то ни было дальнейшая борьба была бесполезна.
На основании этого регент королевства принял решение о том, что следует искать перемирия с союзниками по антигитлеровской коалиции. Он твердо был уверен в том, что Германия находится на пороге краха; когда наступит этот момент, то Венгрии, как единственному оставшемуся союзнику Германии, предстоит ожидать тяжелых последствий. Венгрии придется подвергнуться серьезному испытанию, в ходе которого путем скорейшего выхода из войны необходимо спасти страну и население от уничтожения. Для реализации этой задачи не существует никакого третьего пути. Регент королевства особо подчеркнул, что он пришел к этому тяжелому решению не только на основании катастрофического военного положения, но также из-за не поддающегося оценке поведения германских войск и гестапо, которые можно квалифицировать лишь как планомерное разграбление и эксплуатацию страны. Венгрия проиграла войну и должна принять на себя ее последствия, как бы тяжелы они ни были…»
Для всех присутствующих, за исключением двоих – уполномоченных немцев, эти слова Хорти не стали новостью, и они согласились с официальным заявлением о том, что «война для Венгрии проиграна» и «необходимо заключить перемирие с неприятелем» без лишних споров. Все они без исключения также согласились войти в новое правительство премьера Лакатоша.
После окончания заседания регент королевства принял германского посланника. Веезенмайер едва имел возможность открыть рот: Хорти, как только узнал о судьбе своего сына, тут же обрушил на германского дипломата свое возмущение и протесты – не только как высшее государственное лицо, но и как отец. «Я сообщил Веезенмайеру, – писал Хорти в своих мемуарах, – что решение о перемирии должно быть проведено в жизнь. Веезенмайер при этих словах побледнел. Он стал апеллировать к «мифу» о имени Хорти и предложил мне, чтобы я помедлил с этим решением по крайней мере до тех пор, пока не прибудет посол Ран, который вместе со специальным эмиссаром Гитлера направлялся в Будапешт. Я ответил, что готов встретиться с господином Раном, но однажды принятое решение не может быть изменено».
Между тем наступило 11 часов, и будапештское радио начало зачитывать подготовленное заявление регента королевства. Оно продолжалось 45 минут и как в общем, так и в частностях было исполнено драматизма: нация впервые узнала, как ситуация привела к германской оккупации, что именно Гитлер обещал Хорти в марте 1944 года и как часто это слово за прошедшие месяцы многократно нарушалось немцами. Тем не менее Венгрию нельзя было обвинить в нарушении союзничества; однако теперь, когда каждому трезвомыслящему человеку понятно, что Германия проиграла войну, правителям королевства просто необходимо вспомнить слова Бисмарка: «Никакой народ не может быть принесен в жертву на алтарь союзной верности». Далее в заявлении говорилось о многочисленных происках гестапо и службы безопасности в Венгрии и упоминалось, что, помимо арестов многих венгерских политиков, сегодня произошло похищение генерала Бакаи; сообщалось о нечеловеческих методах немцев в ходе «окончательного решения» еврейского вопроса в Венгрии и подтверждалась решимость правительства относительно того, чтобы страна ни в коем случае не стала сценой заключительных боев германского вермахта. И в заключение: «На основании всего этого я сообщил местному представителю Германского рейха, что мы с нашими нынешними противниками заключили всеобъемлющее перемирие и устранили существовавшую до сих пор между нами вражду. Веря в их чувство справедливости, я надеюсь во взаимопонимании с ними обеспечить продолжение будущей жизни и осуществления миролюбивых целей моего народа. Подчиненной мне народной армии я отдал соответствующие указания; в соответствии с ними войска обязаны верно исполнять данную присягу и повиноваться назначенным командирам! Каждого честно мыслящего венгра я призываю встать на жертвенный путь ради спасения нации и следовать ему!» Это воззвание было повторено только два раза.
В то время как Хорти вел с послом Раном бесполезный долгий разговор, германо-венгерские путчисты, для которых передача воззвания стала долгожданным сигналом к контратаке, приступили к действиям. Сначала они захватили здание радиостанции, которое – как и в мирные времена – «охранялось» одним-единственным полицейским. Оглашение воззвания Хорти было внезапно прервано, вместо всех объявленных радиопрограмм в эфире зазвучали венгерские и германские военные марши, после которых в 17.00 было передано удивительное обращение генерал-полковника Вёрёша к фронтовым частям. В этом обращении говорилось, что воззвание регента королевства не способствует боевым действиям против русских. Войска должны и дальше сражаться против неприятеля, поскольку речь идет только о переговорах относительно перемирия, чей исход еще под вопросом. К этому моменту в городе уже вовсю действовали солдаты вермахта и вооруженные группы праворадикалов. Последние были организованы бывшим венгерским офицером, членом «Скрещенных стрел» Эмилем Коваржем, который с немецкой помощью до наступления темноты установил контроль над всеми стратегическими пунктами Будапешта, включая мосты и казармы. Население вело себя пассивно, на происходящее не реагировал даже рабочий класс. Практически нигде путчисты не встретили сопротивления. Один только недавно назначенный генерал-лейтенант Аггтелеки уже в утренние часы пытался поднять по тревоге гарнизон Будапешта, чтобы занять ключевые пункты города, но его приказы не выполнялись.
Подобные же сцены разыгрывались и в других столичных казармах. Тот, кто пытался выступить против путчистов, был убит или брошен в застенок. Жандармерия, всегда настроенная пронацистски, целиком примкнула к «Скрещенным стрелам». Уже к вечеру ее примеру последовали и другие правительственные силы правопорядка, среди них даже был батальон, который нес охрану резиденции регента королевства, вместе со своим командиром. Предательство и нарушение присяги царили даже в министерстве обороны, где дежурные офицеры отказывались повиноваться приказам Хорти. Так, например, они не пожелали передать в штабы 1-й и 2-й венгерских армий выглядевшую для них загадкой кодированную телеграмму «Немедленно выполнить приказ от 1 марта 1920 года». Вместо этого они передали уже упоминавшееся роковое воззвание Вёрёша, которое внесло еще больше путаницы в и без того запутанную ситуацию в войсках.
Около 21.30 радио прервало передачу маршевой музыки, диктор стал зачитывать заявление Ференца Салаши. В ней лидер «Скрещенных стрел» призывал «вооруженную нацию» к восстанию против «предательской клики Хорти». Путчисты смогли обрести превосходство в силах. К этому времени Будапешт был уже в руках приверженцев Салаши. Власть Хорти распространялась только на область, ограниченную стенами королевского дворца, где забаррикадировалась слабо вооруженная часть солдат его личной гвардии. Всю ночь тянулись бесконечные переговоры в королевском Бурге. Лакатош, Хенней и другие вели разговоры с Веезенмайером и Раном, которые все еще надеялись отговорить Хорти от его намерений. Это были тяжелые часы для семидесятишестилетнего регента королевства, который весь период своего правления постоянно уделял много внимания армии, «Верховным главнокомандующим» которой он был. Теперь же, когда ему пришлось принять и без того нелегкое решение о подписании мира с большевиками, он должен был пережить еще и то, что армия, его любимое детище, оставила его на произвол судьбы.
В предрассветные часы 16 октября зондеркоманда Скорцени начала, как и было запланировано, операцию по захвату королевского дворца. Рота парашютистов из состава парашютно-десантного батальона СС была исполнена решимости подавить сопротивление лейб-гвардии и захватить Бург. Хорти отказался от сопротивления: «В ожидании атаки я ночью около 4 часов утра переправил мою жену, невестку и внука в резиденцию нунция. Сам нунций заранее предложил нам в случае необходимости укрыться в его резиденции. Да и был ли в самом деле смысл оказывать сопротивление? Вследствие значительного превосходства сил и наличия артиллерии – многочисленные танки мы не могли не заметить – это привело бы только к уничтожению верной и боеспособной лейб-гвардии. Поскольку я не смог достичь цели – принести мир стране, то хотя бы выразил в своем радиообращении всему миру протест против подавления моей страны. Ради же моей персоны никто не должен был жертвовать жизнью. Поэтому я отдал приказ не оказывать сопротивления». Однако приказ Хорти дошел до лейб-гвардии слишком поздно. Пять немцев и четыре венгра отдали свою жизнь к тому моменту, когда схватка была прекращена. После этого Скорцени отдал приказ обезоружить лейб-гвардию, а его эсэсовцы приняли на себя охрану Бурга.
А что же Хорти? Вот как он сам описывал свою дальнейшую судьбу: «Около 6 часов утра появился доктор Веезенмайер и предложил мне вместе с ним перебраться во дворец Хатвани[23], чтобы избежать зрелища захвата немцами Бурга. Это по сути был арест, хотя и в предельно вежливой форме. Когда мы прибыли в этот дворец, который был штаб-квартирой СС, доктор Веезенмайер сказал мне: «Здесь ваша светлость находится под защитой фюрера». Мне оставалось только сказать ему, что я никогда не просил о защите и никогда не думал, что в своей собственной стране буду находиться под защитой пришлых войск. При этих словах я бросил на доктора Веезенмайера удивленный взгляд. Ему осталось только сделать вид, что он не понимает моего мнения, как я сделал вид, что не понимаю, что оказался в заключении».
Однако на этом та горькая роль, которую пришлось играть регенту королевства, еще не была закончена. Немцы настаивали на легализации нового режима Салаши. Им не хотелось, чтобы события в Будапеште были восприняты венграми и внешним миром как путч. Поэтому Веезенмайер еще 16 октября, оказав давление на Хорти – под угрозой ликвидации его сына, добился того, чтобы тот дезавуировал свое воззвание от 15 октября, снова выступил в качестве регента королевства и официально назначил Салаши премьер-министром.
Так был осуществлен захват власти праворадикальным движением «Скрещенные стрелы», вождь которого Салаши 16 октября в 16.45 в королевском дворце Буды был торжественно провозглашен своими приспешниками премьер-министром правительства.
Глава 2
Война и политика в Юго-Восточной Европе осенью 1944 годаЗахват власти правыми радикалами, прежде всего «Скрещенными стрелами», после капитуляции королевского дворца в Будапеште на всей остальной не занятой русскими территории страны прошел без всяких трений и в течение следующей недели повсюду в общем и целом был завершен. Передаче власти Салаши внешне была придана видимость легальности. Венгерский парламент – в ту осень 1944 года, скорее, обрубок парламента, поскольку оппозиция не имела возможности представлять гражданские партии, отсутствовали депутаты из занятых русскими областей страны, а часть депутатов была арестована – единогласно принял к сведению сообщение об отставке Хорти и одобрил назначение Салаши премьер-министром. По поводу немедленных выборов нового главы государства было решено, что поскольку в части страны ведутся военные действия, то эти выборы следует отложить до более благоприятного времени. До того момента его обязанности было доверено исполнять премьер-министру Салаши, которому был присвоен титул «вождь государства» (Nemzetvezet"o). Так исполнилась заветная мечта Салаши – он объединил в своем лице полномочия главы государства и председателя правительства, да к тому же внешне вполне законным путем. Надо признать, что в подобном назначении вряд ли можно было найти формальный изъян даже с точки зрения самого строгого юриста.
Первые недели салашистского режимаОдним из самых важных официальных актов первых дней после захвата власти стала благодарственная телеграмма Салаши Гитлеру. В ней венгерский вождь в патетических выражениях раболепно благодарил за оказанную ему в последние дни многостороннюю помощь, которая сделала возможным переход власти в его руки. Далее он писал: «Я представляюсь Вам в качестве назначенного ответственным премьер-министром Венгерского королевства, как высшему вождю современной гигантской борьбы мировоззрений и признанному вождю развивающегося европейского сообщества. Заверяю Вас, что Венгрия безоговорочно разделяет все принципы Антикоммунистического пакта трех государств, а венгерская армия всей силой оружия будет верно сражаться на стороне своих товарищей по борьбе… Я верю в то, что тот гений, который даровал новое мироустройство и Вас, фюрер, но не только Вашей стране, а и всей Европе, приведет под вашим руководством каждую жизнеспособную страну путем национал-социалистического мировоззрения к победе общеевропейского содружества, гармонии и порядку…» В своем ответе Гитлер именовал Салаши «ответственным премьер-министром», заверял его, что «Великий Германский рейх никогда не оставит Венгрию на произвол судьбы», и выражал надежду на личную встречу с ним, которая и состоялась в начале декабря.
Тем временем новое венгерское правительство с изрядным рвением принялось за работу. Салаши в течение девяти лет готовил захват власти. Его программа, которой он дал название «Венгеризм», теперь должна была претворяться в жизнь. Программу эту лучше всего характеризует ее определение, принятое в «Скрещенных стрелах»: «Мы должны противостоять любой форме национализма, который не является социалистическим, но также и любому социализму, который не является националистическим. Марксизм представляет собой интернациональный классовый социализм, венгеризм же – христианский национал-социализм».
Перемена декораций в королевском дворце Будапешта представляла собой не просто выход на сцену новой персоны. Захват власти салашистами знаменовал собой конец эпохи Хорти, которая в определенных аспектах, особенно в социальной сфере, в значительной степени являлась продолжением эры Габсбургов. Салаши и его партия рвались к социальной революции, распространяя свои методы и свою идеологию на широкие массы и подавляя все чуждое им. Неотложная программа так называемых «планов по переустройству земли», которая начала проводиться в жизнь уже через пару недель после их захвата власти, была тому красноречивым свидетельством.
Но прежде всего последовало распоряжение о другом. Запрещение всех политических партий, как это имело место с 15 октября, было подтверждено; исключение, естественно, было сделано только для «Скрещенных стрел», которая даже обзавелась собственной вооруженной силой, то есть третьей вооруженной силой в стране после армии и полиции. Эта сила, однако, была предназначена только для борьбы на «внутреннем фронте» и применяться только как войска правопорядка. По сути же она представляла собой не что другое, как вооруженную банду, которая по преимуществу терроризировала собранных в гетто будапештских евреев и другие нежелательные части населения. Один салашистский историк даже признавался позднее – в эмиграции, – что «после 15 октября 1944 года весь этот сброд оделся в зеленые рубахи «Скрещенных стрел», повязал нарукавные повязки с изображением скрещенных стрел, раздобыл себе оружие и боеприпасы. Зачастую они устраивали перестрелки даже с регулярными патрулями салашистов. Их жертвам оставалось только догадываться, выступают ли их мучители от имени партии или сами по себе».
Пресса также была значительно ограничена в своих публикациях, причем в ноябре дело зашло так далеко, что, кроме газет салашистской ориентации, никакие другие практически не выходили. Значительные ограничения были проведены также в культурной жизни, что прежде всего было связано с тяжелым положением на фронте. Начались преобразования и в экономической сфере: до этого времени номинальная мобилизация промышленности теперь стала грозить тотальным охватом всех отраслей экономики; стали разрабатываться планы для возможной эвакуации Будапешта и других городов, которым угрожало наступление русских. Ежемесячные расходы на армию возросли с 200 до 300 миллионов пенгё[24]. Размещение потока беженцев из прифронтовых районов в Будапешт, которые становились все многочисленнее, поставило перед правительством новые проблемы. Хаос нарастал день ото дня. С приближением фронта к столице англо-американская авиация «отделилась» от русской, чьи самолеты все чаще появлялись над Будапештом. Школы и университеты с 29 октября закрыли свои двери для учащихся. Учащиеся, студенты и профессора стали получать призывные повестки и целыми курсами оказывались в армии. Салаши хотел дополнительно к уже существующим сухопутным силам сформировать еще 14 дивизий. Корреспондент одной венской газеты с полным основанием сообщал из Будапешта, что «размах мероприятий тотальной войны [в Венгрии] ни в чем не уступает германскому».
В этом хаосе войны, в разделенной фронтом стране Салаши задумал и начал реформирование общества. В качестве образца ему послужил Германский трудовой фронт[25], по образцу которого была разработана организационная структура Профессиональной организации трудового народа. После чего все трудоспособные были разделены на 14 профессиональных групп, так что общество было в значительной степени не только экономически, но и политически унифицировано.
Правительство также принялось за скорейшее решение еврейского вопроса. Еще живущие в стране евреи были разделены на пять категорий, для которых были установлены различные ограничения. Эйхман со своим штабом уничтожения снова появился в Будапеште, и процесс депортации евреев возобновился. В тихие ночи до Будапешта уже доносилась фронтовая канонада; но, несмотря на это, Ференц Салаши задумал принести присягу стране в королевском дворце на короне святого Иштвана[26]. Наступило 4 ноября. На исторической сцене было разыграно дорогостоящее действо. В парадном зале построенной в XIX веке королевской резиденции собрались все видные деятели «новой» Венгрии. (Самая древняя часть королевской резиденции была построена в XIV веке. Затем в XVIII веке возвели новый дворец, который сгорел в 1849 году в ходе осады венгерскими революционными войсками. Затем в 1875–1912 годах дворец был восстановлен и перестроен. – Ред.) Партийные функционеры, некоторые из них в военной форме и сапогах, другие в поношенных выходных костюмах, явно чувствуя себя скованно в этой атмосфере глянца и парадности, стояли группами напротив направленных в приказном порядке делегаций армии и полиции. Многочисленные члены обеих палат парламента, которые не хотели пропустить свое причащение к режиму «Скрещенных стрел» (до этого ими презираемых), также присутствовали при церемонии. Кое-кто из этих господ, явно представлявших еще «бывший режим», натянули на себя побитые молью национальные одежды, отделанные мехами, шнуровкой и драгоценными камнями, не забыв и изогнутые сабли своих предков. Седой эрцгерцог Йожеф (Иосиф) Габсбург, который с 1914 года служил всем венгерским режимам – кроме коммунистического Белы Куна, заправлял всем, одетый в парадный мундир фельдмаршала-лейтенанта[27]. Сам же Ференц Салаши был облачен в повседневный темный полосатый костюм и, по воспоминаниям присутствовавших, бледен от волнения. Еще бы – ведь наконец настал величайший день его жизни!
Но вот наконец в зал была внесена корона святого Иштвана – величайшая венгерская святыня. Собственно церемониал принесения присяги, который занял едва ли больше тридцати минут, проходил под символической охраной коронной стражи, вооруженной алебардами и одетой в живописные средневековые мундиры. После окончания церемонии комендант отдал приказ немедленно эвакуировать корону из Будапешта в Западную Венгрию. Позднее, когда война добралась и в те места, сокровище было надежно скрыто в Германии.
Когда собравшиеся в королевском дворце еще находились под впечатлением этой редкой церемонии, столь странной для страны, разделенной линией фронта, в городе взлетел на воздух один из мостов через Дунай с оживленным движением – мост Маргит (Маргарита). Причиной катастрофы стал неисправный запал в перевозимом по мосту грузу взрывчатки, а его жертвами – состав городского трамвая, несколько автобусов и много прохожих. Погибли и около 40 германских саперов. Поскольку о саботаже речь не шла, этот «производственный несчастный случай» (как его охарактеризовал Фриснер в своих воспоминаниях) надолго омрачил германо-венгерские отношения. Многие жители Будапешта усмотрели в этом несчастье, произошедшее в день «счастливейшего часа» вождя своего государства, зловещее предзнаменование для нового режима.
Однако не надо было быть непременно провидцем, чтобы в ноябрьские дни 1944 года пессимистически оценивать внутреннее и внешнее положение страны. Даже в партии Салаши – не говоря уже о других – существовали люди, которые ввиду катастрофической ситуации на германском фронте отнюдь не стремились к предстоящему захвату власти и всячески советовали Салаши отказаться от него. Однако теперешний руководитель государства имел свое собственное мнение относительно исхода войны. Накануне путча 15 октября Салаши записал в своем дневнике – он убежден, «что в случае выхода Германии из войны Япония в течение 24 часов заключила бы тесный союз с Советами, поскольку это соответствовало бы реальности и поскольку японцы в этом отношении оценили бы положение в высшей степени расчетливо и трезво». Это также было бы оправданно, размышлял далее Салаши, так как «из всего этого следовало бы, что германская дипломатия и Лондон пришли бы к сближению, что снова могло бы коренным образом изменить ситуацию в мире».
Точка зрения, что войну, наконец, можно завершить дипломатическим путем, получила дополнительную подпитку в свете обещаний авторитетных германских учреждений относительно некоего возможного в самом кратком времени предстоящего поворота войны в пользу Германии. «Они обещают нам нечто в этом отношении. Так, применение нового чуда-оружия, «Фау-3», отправка еще не участвовавших в боях дивизий в Венгрию и, в особенности, прогнозируемое немцами возникновение непреодолимых русско-американских противоречий решительным образом окажут свое влияние на исход войны». Так писал впоследствии пресс-секретарь правительства Ференц Фиала и продолжал: «Вне всякого сомнения, Салаши совершил ошибку, когда оценивал силу противостоящей ему мощи не с необходимой трезвостью и когда был убежден в том, что ему удастся в одиночку справиться с горой проблем. Когда кто-либо был расположен к нему, Салаши испытывал к такому человеку почти безграничное доверие. Так произошло и с Гитлером, которого он видел зимой 1944 года в первый и в последний раз. Гитлер рассказал ему о чудо-оружии – и Салаши поверил ему. Только два обстоятельства он не принял во внимание – что режим, несмотря на благородные цели, мог бы по собственному почину отказаться от своих привилегий и что возможно договориться с большевиками. Когда он 15 октября 1944 года с германской помощью пришел к власти, он прекрасно понимал, сколь неблагодарная миссия предстоит ему. Его внутренней, истинной целью до этого момента была надежда на то, что он сможет привести англо-американские страны на венгерскую сцену. Уже через несколько недель после своего восхождения к власти Салаши сообщил немцам, что он не желает направлять венгерские войска на Восточный фронт…» Соответствует ли это действительности или нет – не суть важно. Во всяком случае, военная пропаганда правительства против англо-американских стран была столь же груба и агрессивна, как и против русских, а поскольку Красная армия сражалась уже в центре Дунайского региона, было тяжело представить себе, что теперь западные державы внезапно окажутся в Венгрии. Свидетельство Фиалы лишь подчеркивает то мнение, что внешнеполитическая концепция правительства Салаши отличалась в высшей степени наивностью и была лишена какого-либо логического основания.
Но были ли немцы, эти истинные режиссеры новой будапештской постановки, довольны последними актами созданной ими ситуации?
Ни политическое, ни военное руководство не смогло укрепить свои надежды после прихода Салаши к власти. Штурмбаннфюрер СС Вильгельм Хёттль метко сформулировал это, когда он без обиняков написал: «События в Венгрии после 15 октября дали право любому германскому или венгерскому учреждению, ввиду стесненной ситуации в стране, воздерживаться от каких-либо действий, чреватых возможностью внутреннего хаоса. Боевой дух венгерских войск ничуть не улучшился, но стал даже хуже прежнего: многие выдающиеся офицеры не считали для себя возможным продолжать сражаться под началом нового Верховного главнокомандующего. В Будапеште и по всей стране бесчинствовали «Скрещенные стрелы», к которым, как обычно в подобных ситуациях, естественным образом примыкала всякая чернь, воскуряя при этом фимиам захватившим власть посреди тяжелейших эксцессов; и правящий режим был озабочен еще и тем, чтобы отмежеваться от этой самой черни, не затронув при этом «Скрещенные стрелы». Не только высшие государственные учреждения, но и конторы среднего и низшего звеньев управления были заполнены по большей части новыми людьми, а поскольку имелся дефицит опытных управленцев, то это были в основном совершенно непригодные для этих функций люди, которые обладали лишь верностью правящему режиму. Из-за этого в управлении государством воцарился хаос. О мобилизации производственных сил в еще не оккупированных районах Венгрии не могло быть и речи; наоборот, неразбериха лишь усиливалась, а производство падало. Следствием такого положения было ускорение коллапса всех предприятий».
Еще хуже обстояли дела на фронте, где приданные германским корпусам и армиям венгерские части были совершенно ошеломлены сменой режима в Будапеште. Из трех венгерских командующих армиями лишь один, сам немец по происхождению, генерал-полковник Хесленьи, хранил верность новому режиму. Генерал-полковник Миклош[28], командующий стоявшей в Карпатах венгерской 1-й армией, тщетно ожидал оговоренной кодовой телеграммы из Будапешта. Она так никогда и не поступила из-за уже упоминавшегося предательства в Генеральном штабе. Когда же генерал-полковник решился действовать на свой страх и риск, немцы лишили его связи с подчиненными, приступили к ликвидации немецкого штаба связи и приняли другие контрмеры.
16 октября генерал-полковник Готхард Хейнрици, командующий германской 1-й танковой армией, вызвал Миклоша к себе «для уточнения положения». Одновременно начальник штаба 1-й танковой армии генерал Карл Вагенер отправил разведывательную группу танковой дивизии маршем на Хуст[29] «для обеспечения решения венгерской армии». Тем самым приказ Хейнрици был однозначно подкреплен. Генерал-полковник Миклош, видя, что находится в невыгодном положении (его штаб-квартира была крайне плохо защищена с тыла, а из Будапешта он по радио узнал об успешном захвате власти Салаши), и не будучи уверен в настрое большинства своих офицеров против немцев, не имел широкого выбора. Он решил для себя, что будет лучше следовать линии бывшего регента королевства и перейти на сторону русских. В сопровождении двух своих офицеров вечером 16 октября он перешел линию фронта и сдался Красной армии. Русские дружески приняли явившегося к ним без войск командующего армией, доставили его в штаб 4-го Украинского фронта к генералу армии Петрову и даже позволили обратиться с воззванием к его оставшейся за линией германского фронта армии. Генерал-полковника заверили, что в случае массового дезертирства, что означало переход на сторону Красной армии целых частей и подразделений венгров, имеется возможность сформировать под его командованием «венгерскую освободительную армию». Ее офицерским корпусом стали бы верные Хорти офицеры в смысле воззвания регента королевства от 15 октября об очистке страны от сторонников Салаши и немцев.
Но страх гонведов перед неизвестным будущим под властью русских был столь силен, что ни одно венгерское подразделение не решилось перейти на другую сторону фронта. Да и немцы осознали всю серьезность положения: в течение 48 часов они заменили Миклоша на преданного им венгерского генерал-полковника Дезё Ласло, взявшего на себя заботы о том, чтобы все полки или бригады, которые могли бы состоять в заговоре с генералом Миклошем, были отведены с фронта или даже, в случае необходимости, расформированы. Спустя несколько дней неопределенности новый командующий армией смог стабилизировать положение на этом участке фронта, однако боевой дух и стойкость войск не только не повысились, но после всех этих событий, вполне понятно, «в опасной степени» снизились.
Аналогичные последствия имели и события в венгерской 2-й армии, командующий которой генерал-полковник Вёрёш был убежденным приверженцем регента королевства. Поскольку Вёрёш был задействован в некоторых аспектах венгерско-русских переговоров, он с конца сентября стремился к тому, чтобы отвести свои войска организованным порядком на старую венгерскую границу 1938 года. Это было одним из требований московских переговоров. Он ожидал заявления Хорти о перемирии около 25 октября и был поэтому немало удивлен, услышав его уже 15 октября. Но и в этом случае страстно ожидавшаяся им кодированная телеграмма осталась лежать в Будапеште: бесценное время было проведено венгерской 2-й армией в бездействии. Напротив, немцы 16 октября с помощью начальника штаба венгерской 2-й армии, полковника Генерального штаба Козара, смогли захватить генерал-полковника Вёрёша, перехватив его на перекрестке дорог во время инспекции им войск. Несколько месяцев спустя он был приговорен венгерским военным трибуналом в 15 годам строгого заключения в крепости. Командование армией вместо него принял удобный для Фриснера и Салаши человек – генерал-полковник Ено Мейор.
Командование фронтовых частей гонведов прореагировало на намерение Хорти окончить войну перемирием с Красной армией так же, как и Верховное командование армии. Радиообращение регента было услышано и принято к сведению – несмотря на все усилия немцев помешать этому, – но этим и была исчерпана инициатива отдельных командиров дивизий. Вряд ли можно осуждать их за это, поскольку их войска находились преимущественно в отступлении. Политический хаос в Будапеште и намеренно вводящие в заблуждение приказы занятого салашистами Генерального штаба («Выражение «перемирие» не означает приказа сложить оружие. Вам не приказывается сдаваться неприятелю. Речь идет только о поисках возможности прекращения огня!»), а также панический страх перед русским пленом играли на руку только противоположной стороне. Немцы действовали быстро и с полной ясностью цели, как того требовала ситуация.
Уже утром 15 октября главное командование сухопутных сил вермахта, которое возглавлял тогда Гудериан, объявило всю Венгрию германским театром военных действий, на котором отдаваемые им приказы обязательны к выполнению всеми без исключения венгерскими частями и соединениями. А когда будапештское заявление вышло в эфир, все контрмеры принимались не только службой безопасности СД, СС и гестапо, но также и вермахтом. Венгерским командирам дивизий было предложено – в более или менее вежливой форме – выразить свое отношение к продолжению войны. В случае отрицательного ответа перед отвечающим маячила угроза ареста. И немцы лишь в немногих случаях прибегали к силе: венгры – хотя и отнюдь не с воодушевлением – выбрали продолжение войны в качестве союзницы Германии. Они предпочли меньшее, по их мнению, зло для армии и страны.
Тем временем продолжалась и чистка военного министерства в Будапеште. Доверенный приспешник Салаши, генерал-полковник Карой Берегфи[30], возглавил военное ведомство уже 16 октября, в тот самый день, когда его предшественник генерал Чатаи из страха перед арестом гестапо вместе с женой покончил самоубийством. Берегфи, ставший также новым начальником Генерального штаба, с энтузиазмом принялся заниматься решением тех задач, которые от него ожидались. Целый ряд генералов и штабных офицеров, которые ранее были уволены из армии вследствие их прогерманских или нацистских взглядов, были возвращены в ее ряды или получили повышение. Повышение следовало за повышением, которые распространялись также и на фронтовых офицеров. Информационное издание военного министерства опубликовало 13 ноября 1944 года список получивших повышение офицеров, который занял 66 страниц плотного шрифта.
Одновременно с этим все генералы, штабные офицеры и начальники управлений и отделов, слывшие сторонниками Хорти, изгонялись из армии. Офицеры, которые так или иначе упоминались в заявлении Хорти от 15 октября и своевременно не дистанцировались от регента королевства, были даже арестованы. Всем остальным военнослужащим 18 октября было приказано принести новую присягу, а именно Ференцу Салаши и «Венгерскому трудовому государству». Хотя это действо было обязательно также и для войск, переприсяга была осуществлена в полном объеме только военной бюрократией (прежде всего военным министерством) – не в последнюю очередь также потому, что Берегфи отдал приказ об этом действующей армии только 1 ноября.
Усилия Берегфи, которые были направлены не только на реорганизацию военного министерства, но также на помощь и облегчение положения сражающихся войск, успеха практически не достигли. В записках Фриснера можно прочитать, как в поступающих в его управление донесениях со всех участков фронта отразились свидетельства распада венгерской армии: «Никакой надежды на союзников больше не оставалось. Офицерский корпус и личный состав армии демонстрировали полное нежелание сражаться. Ни новое венгерское правительство Салаши, ни новый начальник Генерального штаба Берегфи признанием не пользовались».
Немецкие позиции в Дунайском регионе осенью 1944 года«Политическая битва» в Венгрии была – рассматривая ее поверхностно – выиграна немцами. Новое будапештское правительство внешне сохранило видимость изрядно потрепанного германо-венгерского братства по оружию, и – что для Берлина было еще важнее – фронт в районе Карпат продолжал держаться. Повторения румынских событий августа 1944 года можно было больше не опасаться. Сознание этого положительно действовало на положение немцев в Юго-Восточном регионе, так как стало понятно, что возможности обвала германских позиций в Дунайском регионе в случае отделения Венгрии можно более не опасаться.
Этой осенью отступление 17 немецких дивизий из Греции было еще в полном разгаре, и большая часть островов Эгейского моря была уже оставлена немцами. Им пришлось покинуть эту страну и отойти на северо-запад, поскольку после появления русских в Дунайском регионе и после изменения политического курса в Софии сохранить германские позиции на Балканах становилось невозможным. К пониманию этого пришли даже в ставке фюрера, где Гитлер, что весьма необычно, отошел от своей всегдашней стратегии «держаться во что бы то ни стало». Группа армий «Е»[31] под командованием генерал-полковника Лёра, отступая с арьергардными боями с регулярными и нерегулярными частями своих врагов (русские, болгары, греческие и югославские партизаны различной принадлежности и различных политических направлений), вышла из Эллады и к началу января 1945 года добралась, наконец, до линии Мостар – Вишеград – река Дрина. Учитывая подобное развитие событий, для германского командования на Балканах это было наилучшим ходом дел, что и подтвердилось, когда наступавшие на Кралево[32] русские войска 4-го Украинского фронта прервали свое продвижение на запад и вместо него предприняли наступление вдоль Моравы на Белград.
С угрозой падения Белграда от вторжения русских и партизанских соединений Тито немцы, разумеется, теряли и Сербию. Эта страна после крушения Королевства Югославия в апреле 1941 года находилась под управлением германской военной администрации, однако в ней существовали и гражданские органы управления, подвластные немцам, во главе которых стоял генерал Милан Недич[33], который сделал центральным пунктом своей программы спасение сербского народа от уничтожения и анархии и борьбу против коммунистов. Ему удалось даже создать «армию», состоявшую из государственной пограничной стражи и сербского добровольческого корпуса, основной частью которого были члены движения Лётича[34]. В стране она представляла, наряду с верными королю четниками и коммунистическими партизанами Тито, третью отечественную вооруженную силу и сосредоточилась главным образом на борьбе с партизанами Тито, которых она рассматривала как врага государства № 1. В течение 1944 года произошло некоторое сближение между Недичем и Михайловичем[35] (оба были по-своему верными королю офицерами), что, однако, не привело к изменению положения сербов. Провалилась и попытка сформировать с немецкой помощью боеспособную сербскую армию численностью 50 тысяч человек, которая должна была бы поддерживать германские позиции в Сербии. Гитлер, который после событий в Бухаресте и Софии не доверял никаким «друзьям и союзникам», решительно отверг все предложения Недича.
С уходом германских войск из Сербии правительству Недича также пришлось в конце концов покинуть Белград. Оно вместе со своими вооруженными полицейскими формированиями ушло через Сирмий[36] в Словению, которая тогда еще входила в состав рейха. Собственно сербская столица в начале октября была объявлена «укрепленным местом» и в течение нескольких дней подготовлена к обороне, после того как русские войска значительно продвинулись вперед в ходе своего наступления с востока и юга.
11 октября сильные моторизированные части под командованием маршала Толбухина, форсировав Мораву, приблизились к Белграду. Это были две стрелковые дивизии и один механизированный корпус, входившие в состав 57-й армии, которые должны были наступать на Белград фронтально. Тито выделил для этой цели восемь дивизий своей Народно-освободительной армии, поскольку овладение сербской столицей с национальной точки зрения было также необходимо и из соображений престижа.
С немецкой стороны незадолго до этого оборона Белграда была поручена генералу Фельберу. Он рассчитывал на Калемегдан, старую турецкую крепость в центре города, как на опорный пункт – что представлялось с самого начала – безнадежного сражения. Войска, находившиеся в его распоряжении, численно были слабы: в общей сложности от 20 до 22 тысяч человек (24 тыс. чел., 40 танков и 170 орудий, только в самом городе. – Ред.) из различных частей вермахта, полиции и войск СС. Все вместе они образовали войсковую группу «Белград». В составе этой корпусной группы не оказалось ни одной боеспособной дивизии: собранные с бору по сосенке батальоны и полки должны были сдерживать наступление противника – и как можно дольше, поскольку отступление вермахта с Балкан все еще частично зависело от обладания Белградом. Единственный оставшийся целым мост через реку Саву между Белградом и Земуном[37] был поэтому жизненно важен для отступавших немцев.
14 октября русские и югославы с юга и востока подошли к предместьям сербской (и югославской) столицы.
На участке фронта протяженностью 15 километров между Савой и Дунаем они сконцентрировались для штурма города – по центру стояли дивизии Красной армии, на флангах соединения югославской Народно-освободительной армии Тито. Для их артиллерийской поддержки было выделено более 300 орудий всех калибров и 24 гвардейских миномета («катюши»). В воздухе почти неограниченно господствовала русская авиация, действия сухопутных сил поддерживала Дунайская флотилия Красной армии в составе нескольких дюжин канонерок.
Уже в тот же день 14 октября наступающим удалось прорваться к центру Белграда. Разгорелись ожесточенные уличные бои, причем немцы прежде всего уделяли внимание обороне плацдарма около моста на Земун. В ходе сражения генерал Фельбер был смещен, но и его преемник генерал Шнекенбургер, за несколько недель до этого бывший командующим группой германских военных советников в Болгарии, ничем не мог изменить положение осажденных. В течение 17 и 18 октября немцы удерживали только несколько опорных пунктов в городе – крепость Калемегдан, высотное здание «Албания», Народный театр, Дом ветеранов войны, Терезиенплац, Центральный вокзал и плацдарм на Саве. Спустя 24 часа у них в руках оставался только Калемегдан. Под натиском войск 12-го корпуса югославской Народно-освободительной армии им пришлось оставить и плацдарм на Саве. Перед своим уходом они попытались взорвать мост, однако их замысел провалился. Простой житель Белграда, обычный гражданский человек, ветеран Первой мировой войны, идя к реке, случайно заметил электрошнур, который германские саперы оставили лежать просто на земле. Вспомнив свои былые армейские годы, ветеран взял ножницы и перерезал провод. Так что когда последний германский солдат перешел на восточный берег Савы, а саперы получили приказ взорвать мост и попытались выполнить его – ничего не произошло. Мост остался невредимым и во вполне приличном состоянии попал в руки русских.
20 октября сражение за Белград завершилось. Утром этого дня сдались части, засевшие в Калемегдане. Русский генерал-лейтенант Жданов, командовавший 4-м гвардейским механизированным корпусом, и югославский генерал-лейтенант Пеко Дапчевич совместно приняли капитуляцию немцев и после этого от всей души пожали друг другу руку. В результате пятидневного сражения им удалось овладеть Белградом, которому предстояло стать столицей создаваемой Югославии. (В уличных боях в городе немцы и их союзники (предатели из числа сербов и бывших белогвардейцев) потеряли 15 тыс. убитыми и 9 тыс. пленными. Кроме того, восточнее Белграда советские войска уничтожили 20-тысячную группировку противника. Потери советских войск во всей Белградской операции 28 сентября – 20 октября 1944 г. составили: 4350 чел. безвозвратные потери и 14 488 санитарные потери. Было потеряно также 53 танка, 184 орудия, 66 боевых самолетов. Потери югославов и болгар неизвестны. – Ред.)
Падение Сербии изменило и ход войны на восточной границе Независимого государства Хорватия, той страны, которая была создана с немецкой и итальянской помощью из западных областей бывшего Королевства Югославия. Это государство занимало особое место в планах Гитлера по созданию «нового европейского порядка». По воле Гитлера оно должно было в противоположность остальным занятым Германией областям в Юго-Восточном регионе с течением времени обрести самостоятельную государственность и «вырасти в полноправного члена нового европейского сообщества». Пока что, однако, в Хорватии были размещены германские войска. Немцы следили за созданием и обучением хорватской разновидности вермахта – домобранцев, наставляли жандармерию, бригады усташей и другие хорватские специальные части. Немецкий уполномоченный генерал в Хорватии стал бывший к. и к.[38] генерал Гляйзе фон Хорстенау австрийского происхождения, а многие бывшие к. и к. офицеры хорватского происхождения занимали многочисленные важные должности в хорватском аналоге вермахта.
Хорватия во всех областях государственного устройства сильно зависела от Италии Муссолини, а после его падения – исключительно от Германского рейха. Вождь страны («поглавник») Анте Павелич – шовинист, адвокат по профессии, ставший с 1926 года профессиональным политиком праворадикального толка, – направлял Гитлеру также солдат для борьбы против Красной армии, которые вместе с армией фельдмаршала Паулюса полегли под Сталинградом (в кольце окружения был уничтожен 100-й хорватский пехотный полк. – Ред.).
Охваченная фашистским движением усташей, Хорватия сражалась против двух смертельных врагов: большевиков и сербов. Поэтому в Аграме[39] (Загребе), столице Хорватии, с давних пор вели тайную, но ожесточенную войну против сербов (и православных), которая во всех сферах жизни потерпела поражение. При этом как четники Михайловича, так и партизаны Тито, против которых в 1942–1943 и в особенности в 1944 году проводились регулярные кампании, доставляли хорватам все большие проблемы. С поражением движения четников на первый план в Хорватии стало все больше выходить коммунистическое партизанское движение; его подавление отнимало практически все силы у хорватского воинства.
Эти вооруженные силы в 1944 году состояли из 4 егерских бригад, 3 горных бригад и 32 бригад усташей, которые были сведены в 15 пехотных дивизий. При этом три из них были совершенно определенно элитными формированиями с германским оснащением и обучением; они представляли собой по существу личную армию поглавника. Три легионерские дивизии были организованы по германскому образцу и в основном сражались с регулярными войсками противника. Восемь легковооруженных бригад использовались в качестве местного ополчения для защиты важных объектов. Включая сюда же 10 тысяч человек в составе жандармерии и 70 тысяч человек, занятых в службах тыла, можно сказать, что в 1944 году находившаяся под хорватским командованием армия насчитывала в общей сложности 235 тысяч человек.
Политический поворот и вступление Красной армии в Юго-Восточную Европу принесли с собой также и изменения в государственной жизни Хорватии. С оставлением Южных Балкан и созданием нового фронта от Струмы[40] до Железных Ворот[41] военно-политическое значение Хорватии в глазах Гитлера значительно повысилось. Она превратилась практически в важнейший тыл германских позиций на юго-востоке, особенно после того, как стало понятно, что Загреб не собирается последовать примеру Бухареста, Софии и Будапешта. Создание хорватских вооруженных сил было ускорено, а осенью 1944 года была введена всеобщая воинская обязанность. Одновременно был принят более жесткий курс во внутренней политике. Министр по делам усташей, который позволял себе не соглашаться по отдельным вопросам с Павеличем, был вынужден подать в отставку, после чего его арестовали. Верность «вождю государства» стала важным ключевым пунктом в политической и хозяйственной жизни, да и в армии режим стал избавляться от не внушающих доверия офицеров. Еще до конца года верховное командование хорватской армией принял на себя сам Анте Павелич. На одном из собраний усташей Павелич сказал среди прочего также такие слова: «Даже если в настоящий момент враг может похвастаться определенными успехами, даже если кое-кто из руководителей государства и проявляет слабость, я лично верю в нашу победу и в победу наших союзников. Мы хотим работать и сражаться, и победа будет за нами. Вместе с нашими союзниками мы будем стойко сражаться и вместе с ними победим. Хорватский народ никогда не предаст ни себя, ни своих союзников».
Павелич посетил Гитлера с официальным визитом 18 сентября 1944 года и смог, несмотря на неблагоприятное положение на фронтах и неверие Гитлера в союзников, добиться некоторых успехов – например, отзыв генерала Гляйзе фон Хорстенау, который по многим внутриполитическим вопросам (в особенности относительно обращения с сербами) не был согласен с Павеличем. Преемник фон Хорстенау, генерал Юппе, еще в сентябре получил из Берлина директиву Гитлера о том, что в будущем политическую основу хорватского государства будут составлять только усташи; все германские воинские части и учреждения в Хорватии должны всячески поддерживать курс усташей.
Хорватия той осенью сосредоточила свои военные усилия на двух фронтах. Внутри страны бушевала ожесточенная партизанская война, а на восточной границе страны, в Сирмии – под Осиеком, что в междуречье Савы и Дуная, – германские и хорватские части (усташи и домобранцы) удерживали тонкую линию фронта против русских и партизан Тито. Здесь были задействованы 2-я и усиленная 13-я бригады усташей, а также 8-й егерский полк домобранцев, одна из довольно слабых на фоне всей хорватской армии частей вооруженных сил.
Красная армия, однако, не стала продолжать свои наступательные действия против Хорватии. Она не перешла – кроме двух-трех незначительных операций демонстративного характера – через восточную границу Хорватии.
15 октября маршал Толбухин получил приказ ставки Верховного главнокомандования перейти к обороне на достигнутых рубежах и не продвигаться дальше по территории Югославии (кроме завершения операции по взятию Белграда). Это решение было продиктовано Москвой, исходя из глубоких причин военно-политического характера. Одновременно это решение представляло собой и жест по отношению к Черчиллю (который в октябре 1944 года нанес визит в Москву), которого было необходимо убедить в том, что Советский Союз не вынашивает намерений направить свои войска в Грецию (где как раз начиналась гражданская война) или на восточное побережье Адриатики. При этом перед Тито ставилась задача – что его вполне устраивало – освободить всю остальную территорию Югославии своими собственными силами. Русские же вследствие этого оказывались в состоянии произвести переброску войск на Балканском полуострове, то есть перегруппировать 3-й Украинский фронт на север в направлении к Дунаю, где эти войска в последующие недели и месяцы решительно вступили в сражение. Основная борьба за Дунайский регион происходила в бассейне Дуная, в той области, для захвата и обороны которой как с русской, так и с германской стороны были предприняты самые большие усилия.
Другим союзником Германского рейха в Дунайском регионе была Словакия, которая с момента своего основания как государство в марте 1939 года оставалась под защитой Германского рейха. Отношения Пресбурга[42] и Берлина регулировались заключенным на 25 лет договором, в котором помимо прочего было также согласовано: «Германский рейх принимает на себя защиту политической независимости словацкого государства и целостность его территории. Словацкое правительство будет создавать свои собственные вооруженные силы в тесном взаимодействии с германским вермахтом. В соответствии с согласованными договоренностями в области обороны словацкое правительство будет проводить свою внешнюю политику по согласованию с германским правительством».
В Словакии царил авторитарный режим, во главе которого стояли президент страны монсеньор Йозеф Тисо и премьер-министр Войтех Тука; внутренняя политика страны определялась одной-единственной государственной партией. Словакия присоединилась как к Трехстороннему пакту в 1940 году, так и к Антикоминтерновскому пакту в 1941 году и вступила в войну – несмотря на незначительность своей территории – на стороне Германии. В германской кампании против Польши участвовали три словацкие дивизии, при этом словацкая 3-я дивизия даже вступила на территорию Польши. Для войны против Советского Союза Тисо направил на Восточный фронт две дивизии, которые вместе с немецким вермахтом дошли до Кавказа.
Когда звезда Гитлера в 1943 году начала закатываться и конец Германского рейха стал просматриваться вполне отчетливо, появилось немало словаков, которых стали одолевать мысли, как бы им сохранить свою республику в послевоенной Европе. Перспективы этих людей нельзя было назвать радужными, поскольку страны антигитлеровской коалиции договорились относительно восстановления после окончания войны Чехословацкого государства, которое должно было возродиться по образцу исчезнувшего государства Бенеша[43] и Масарика[44]. Об этом государстве, однако, в котором словаки отнюдь не были «равноправным народом», не хотел слышать ни один словак, безотносительно к его политическим воззрениям.
Но времени для торга им оставалось совсем немного. В 1944 году Красная армия уже появилась вблизи границ Словакии, а победоносное вторжение западных союзников положило конец всем надеждам на окончание войны на основе status quo, сложившегося в Дунайском регионе. Приверженцы режима Тисо были исполнены решимости оказывать русским самое решительное сопротивление. Один из их словесных лидеров, Ф. Дурчанский, двумя десятилетиями спустя мотивировал их намерение следующим образом: «При этом они надеялись, что, несмотря на принятые совместно в Тегеране решения, государства Запада будут вынуждены пересмотреть свою политику по отношению к Кремлю, чтобы самим не оказаться под угрозой. Они надеялись на то, что самое позднее в день падения Германии западные страны смогут понять исходящие из этого последствия… И хотя эти ожидания не исполнились, сегодня вполне понятно, что логически они были вполне обоснованны». Говоря другими словами, режим Тисо, который объявил войну западным союзникам по антигитлеровской коалиции, рассчитывал – как и остальные праворадикальные режимы в Дунайском регионе, – что западные союзники «за пять минут до двенадцати» могли бы заключить с Гитлером сепаратный мир, чтобы не в последнюю очередь спасти и эти режимы от надвигающейся Красной армии!
Летом 1944 года снова начало оживать словацкое движение Сопротивления. Численно незначительные до этого партизанские формирования были укреплены русскими инструкторами, и через несколько месяцев в словацких горах уже действовало около 1200 хорошо обученных русских партизан. Поскольку страна, за исключением зоны безопасности в Восточной Словакии, не была занята германскими войсками, а части словацкой армии в это время уже симпатизировали движению Сопротивления, для партизан было относительно просто сплотиться в крепкие отряды. Целью этого было всеобщее восстание, которое по времени должно было быть приурочено к наступлению Красной армии, чтобы облегчить ей переход через Северные Карпаты и открыть путь на Вену. В планах готовивших восстание учитывалось и активное участие в предстоящей акции словацкой армии. Общая ее численность составляла 100 тысяч человек. Самой боеспособной и наиболее хорошо вооруженной частью был размещенный под Прешовом Восточно-Словацкий корпус. Он состоял из более чем двух дивизий общей численностью более 24 тысяч человек и располагал в достатке оружием и боеприпасами.
Подготовка к восстанию в общем и целом была завершена в августе. В ней участвовали даже члены правительства Тисо – Туки, а именно министр внутренних дел Мах и военный министр генерал Чатлош. Они надеялись на помощь Москвы в обеспечении независимости в будущем Словацкой Республики. Было известно, что 5-й конгресс Коминтерна в 1924 году принял резолюцию о необходимости создания независимой Словакии и с тех пор не дистанцировался от этой резолюции. Так что существовала надежда и на это, поскольку, несмотря на запрещение всех коммунистических партий, в стране нелегально действовала словацкая коммунистическая партия, которая была признана Москвой.
В середине августа 1944 года генерал Чатлош вступил с Красной армией в переговоры и стал готовить своих солдат к восстанию, которое началось 29 августа и стало расширяться с быстротой молнии. К 31 августа уже две трети страны находились в руках повстанцев, которые образовали в Банска-Бистрице политический центр движения, Словацкий национальный совет. В нем были представлены как коммунисты, так и буржуазно-демократические партии. Пока Национальный совет занимался мобилизацией сил и подготовкой отпора немцам и приверженцам Тисо, полковник В. Тальский, заместитель командира Восточно-Словацкого корпуса, перешел фронт Красной армии и, представ перед командующим 1-м Украинским фронтом маршалом Коневым, сообщил, что в случае масштабного советского наступления в юго-западном направлении 1-я и 2-я словацкие дивизии, стоящие против Красной армии, могут нанести удар в направлении на Кросно (т. е. ударить в тыл немцам, защищавшим подступы к Дукльянскому (Дукельскому) перевалу, и захватить этот перевал. – Ред.).
Русский Генеральный штаб изучил ситуацию и сообщил, что он готов провести силами 1-го и 4-го Украинских фронтов операцию с целью подготовки вторжения в Словакию. В этой операции было также разрешено принять участие 1-му чехословацкому корпусу – соединению, которое было сформировано в Советском Союзе. Чтобы придать восстанию политический характер, в Банска-Бистрице в течение следующих недель побывали несколько членов делегации чешского правительства в изгнании, в том числе военный министр правительства Бенеша в Лондоне генерал Виест. Однако в поддержке восстания оружием и солдатами словакам отказали как русские, так и Бенеш с Черчиллем. (За время восстания только с центральной базы Народного комиссариата обороны самолетами было доставлено в Словакию 2050 винтовок, 1702 автомата, 461 пулемет, более 100 противотанковых ружей и др. – Ред.) Словакия, как и весь Дунайский регион, была сферой исключительно русских операций, в которой другие части, пусть даже и союзные, не должны были пытаться участвовать.
Словацкое восстание, столь многообещающе начавшееся, в конце концов было подавлено. Причины этого разнообразны и до сего дня не вполне прояснены. Прежде всего можно обвинить словацкую армию, которая по большей части не оказала никакого сопротивления вторгшимся для ее разоружения германским войскам. Процесс этот – согласованный с братиславским правительством – был осуществлен быстро собранными силами (вермахт, войска СС, полицейские части и даже русские из армии Власова) под командованием обергруппенфюрера СС и генерала полиции в Словакии Хёфле, которые сразу же после этого начали военные действия против повстанцев. Они прекрасно понимали всю серьезность положения и прекрасно осознавали, какие последствия будет иметь для германских позиций в краеугольном камне Дунайского региона беспрепятственное преодоление русскими Карпат с севера и северо-востока.
Но и Красная армия не собиралась осуществлять запланированный прорыв. Вместо этого она начала предусмотренную ранее операцию в направлении на Кросно, проводила ее непонятно почему слабыми силами и занималась только ею весьма длительное время. (Здесь, в условиях горно-лесной местности, шли тяжелейшие бои. – Ред.) В стандартной работе советских историков об этом упоминается в нескольких строках: «Фашистские войска начали военные действия против восставших, когда в Карпатах начались проливные дожди. 38-я армия и
1-й чехословацкий корпус были вынуждены временно отложить свое наступление. Фашисты поспешили использовать это обстоятельство и подавили восстание». Сами собой напрашиваются параллели с Варшавским восстанием, когда русские в это же время придержали свое наступление и, стоя на противоположном берегу Вислы, наблюдали, как немцы подавляли восстание в Варшаве. (Измотанные более чем двухмесячным наступлением советские войска просто не смогли преодолеть здесь оборону немцев. Советская 2-я танковая армия в боях севернее Варшавы потерпела поражение, высадившиеся на левый берег Вислы в Варшаве подразделения были либо уничтожены, либо сумели эвакуироваться на правый берег. Повстанцам была оказана помощь артиллерией, боевой авиацией, а транспортная авиация сбрасывала оружие и др. – Ред.)
Весь сентябрь и октябрь бушевала борьба в Словакии. Но сражения другого рода проходили в Словацком Национальном совете в Банска-Бистрице. Раздоры между представителями различных партий, вращавшиеся в основном относительно будущего Словацкой Республики, разжигали страсти. В то время как генерал Виест, в октябре ставший уже заместителем командующего военным центром восстания, выступал за восстановление Чехословакии, словаки хотели для себя только независимого государства. Даже коммунисты поддерживали независимость, хотя стремились к варианту Словацкой Республики, как позднее и получилось при поддержке СССР (Словацкая Социалистическая Республика в составе федеративной Чехословацкой Социалистической Республики. – Ред.).
Преимущество в результате этих противоречий обрели немцы, которые в октябре силами пяти дивизий и различных полицейских частей стали хозяевами положения. В ходе двухмесячных сражений пало более 25 тысяч словаков. Голиан, один из руководителей восставших, попал вместе с генералом Виестом в немецкий плен и был казнен вместе с другими высшими словацкими офицерами (за исключением Чатлоша). «Умиротворением» Словакии занялся лично рейхсфюрер СС Гиммлер, который тотчас же объявил ответственными за восстание еще остававшихся в стране евреев. По стране прокатилась волна преследований. По достоверным данным, до конца года было арестовано 18 937 человек, из которых более половины были евреями.
1 ноября в Банска-Бистрице состоялось грандиозное празднование победы над восставшими, организованное немцами и режимом Тисо. Монсеньор Тисо выступил с докладом о победе. В нем он назвал день, когда была одержана последняя победа над восставшими, поворотной вехой в истории молодого Словацкого государства, которое отныне будет еще надежнее сражаться на стороне Германии. Была зачитана выдержанная в таком же духе приветственная телеграмма Гитлера, в которой тот выражал надежду на верность своего союзника. Хотя Тисо благодарил за подавление восстания не только немцев, но и выразил свою признательность также «частям словацких домобранцев, Глинковой гвардии[45] и Глинковой молодежи», республика, собственно, больше не располагала регулярными воинскими формированиями. Оставшиеся словацкие воинские части были разоружены и использовались на принудительных работах. Полномочия братиславского правительства были урезаны, продолжилась германская военная оккупация Словакии. Разумеется, все это обуславливалось не только внутриполитической ситуацией, но и прежде всего приближением фронта.
Наряду с войной, восстанием, внутриполитическим кризисом, партизанской борьбой и «тотальной мобилизацией» в эти октябрьские дни на пространстве Дунайского региона разыгрывалась еще и драма другого рода: драма проживающих уже в течение столетий в Юго-Восточной Европе фольксдойче – этнических немцев. Когда звезда Гитлера еще стояла в зените, они искренне ассоциировали себя с Великим Германским рейхом и становились членами действующей поверх всяких государственных границ организации «Народное содружество всех немцев». Их принадлежность к германоязычному большинству и привилегии, которых добились для них руководители этой организации у правительств стран их проживания, снискали дружную нелюбовь к ним у населения национальных государств Дунайского региона. Приближение Красной армии к границам Румынии, Венгрии и Югославии понятным образом повлияло на рост этой неприязни. Невозможно себе представить, какая судьба ждала этих людей при занятии русскими их поселений! Особенно яростной была реакция на них югославов, в чьих глазах этнические немцы были не только представителями гитлеровского рейха, но и шпионами и предателями государств, в которых проживали.
Заблаговременная эвакуация германских поселенцев из Юго-Восточной Европы была бы единственной возможностью спасти этих людей от гнева местного населения. Но Берлин пока что не хотел об этом и слушать. Идеологический лозунг гласил: «Однажды покинутые земли – это навсегда потерянные земли!» К этому добавлялись и экономические соображения: урожай в Бачке[46] и в Банате[47] – этой бывшей житнице к. и к. монархии – в 1944 году был особенно хорош. Кто стал бы собирать этот урожай, на котором не в последнюю очередь покоилась вся германская система продовольственного снабжения, если бы этот регион был освобожден от большей части своего населения? Результаты соображений Берлина были убийственными: трансильванские саксонцы испытали полный шок от румынской измены и очутились в руках русских. Из Северной Трансильвании удалось своевременно эвакуировать лишь небольшую часть тамошнего немецкого меньшинства, да и то только потому, что руководитель «Народного содружества немцев» в Венгрии, Баш, договорился с другими ответственными чиновниками об осуществлении тотальной эвакуации, несмотря на противодействие венгерского правительства и армии. Об эвакуации или оставлении 300 тысяч немцев, населявших румынский Банат, шли споры весь сентябрь. В результате проблему решили русские захватом Баната; бежать оттуда удалось лишь нескольким тысячам этнических немцев.
Лишь когда Трансильвания, весь Банат и большая часть Бачки, а также Восточная Венгрия были заняты Красной армией, Гитлер дал свое принципиальное согласие на эвакуацию фольксдойче, находящихся в еще не захваченных юго-восточных районах. В телеграмме от 14 октября 1944 года с грифом «Совершенно секретно», которая была направлена соответствующим органам власти в Берлин, Будапешт и Загреб, генерал-фельдмаршал Кейтель среди прочего сообщал: «С учетом складывающегося положения фюрер дал согласие на прием в рейх 215 000 фольксдойче из юго-восточных районов. По информации министерства внутренних дел районами приема будут: верхние и нижние области по течению Дуная (т. е. Верхняя и Нижняя Австрия), Зальцбург, Байройт, Верхняя Бавария и Саксония…»
Тем временем толпы беженцев на проселочных дорогах в Придунавье становились все многочисленнее. Во многих случаях их удавалось буквально вырвать из занимаемых неприятелем прифронтовых селений. До других, как до немцев из Бачки, приказ об эвакуации дошел уже 7 октября. «Сплошная колонна беженцев движется по дороге Сомбор – Байя в направлении на Дунафёльдвар. На 11 октября длина колонны составляет около 120 км…» – говорится в одном из современных документов. Обозы первых беженцев из восточных районов переправились через Дунай по большому мосту в Дунафёльдваре и по четырем заблаговременно наведенным переправам южнее этого моста. Какое число из 240 тысяч живших в Бачке немцев эвакуировалось в соответствии с приказом, точно установить невозможно. Многие из них уже в последние минуты приняли решение остаться, в том числе поддавшись уговорам церкви (обеих конфессий), которая принципиально выступала против оставления «отеческих земель». В комитате[48] Баранья, находящемся в так называемой Швабской Турции[49], в первую очередь были эвакуированы школьники с матерями, причем последние беженцы покинули эту область 24 ноября. Но, как и в других местах, многие не захотели покинуть ставшую родной землю. Они остались в своих домах и приняли то, что на них надвигалось.
Эвакуация живших в Хорватии этнических немцев произошла вполне успешно. Здесь немецкие поселки вывозились планомерно с востока на запад, начиная с Земуна и все дальше на запад. Весь процесс занял шесть недель. К эвакуации очередного села не приступали до тех пор, пока не было очищено расположенное восточнее его соседнее село. Разумеется, здесь приказ об эвакуации полностью соответствовал интересам немцев, которые должны были спасаться не только от русских, но и от партизан. Дело доходило даже до того, что, например, в коммуне Горьяни (округ Дьяково) партизаны сами призывали этнических немцев эвакуироваться и провожали их до следующего населенного пункта только после того, как те разминировали ранее заминированные ими же улицы и дороги. Поэтому и получилось так, что из всех этнических немцев Юго-Восточной Европы из опасной зоны была своевременно вывезена только основная масса хорватских немцев.
Русское наступление на БудапештВ конце октября разгорелось крупное танковое сражение в районе Дебрецен – Ньиредьхаза. Численный перевес русских сил сыграл решающую роль. Германским и венгерским войскам пришлось оставить часть Венгерской (Среднедунайской) низменности восточнее Тисы. На фронте на несколько дней наступило затишье, которое генерал-полковник Фриснер использовал для перегруппировки своих войск. Линия фронта, который удерживали немецко-венгерские части группы армий «Юг», проходила от города Байя на Дунае (к которому русские подошли уже 22 октября), затем пересекала Венгерскую низменность (Альфёльд, часть Среднедунайской) в направлении на северо-восток, доходила до Тисы выше впадения в нее Кёрёша и следовала далее вдоль течения Тисы до Чопа, чтобы оттуда изогнуться на север и западнее Ужгорода слиться с фронтом группы армий «А».
В своей директиве от 26 октября главное командование сухопутных сил вермахта поставило генерал-полковнику Фриснеру задачу удерживать фронт по Тисе, разбить противника в междуречье Дуная и Тисы и при всех условиях сохранять контакт с действующей южнее группой армий «Ф».
Для выполнения этой задачи генерал-полковнику были необходимы дополнительные силы и вооружение. В настоящее время группа армий «Юг» располагала снова более чем шестью германскими пехотными и пятью германскими танковыми и мотопехотными дивизиями, однако с 1 сентября потеряла 19 282 человека убитыми, ранеными и пропавшими без вести и получила пополнением лишь 8669 человек. (Цифры потерь странные, если учесть, что весь конец августа – начало сентября группа армий громилась Красной армией, потеряв безвозвратно только 2 августа – 3 сентября 400 тыс., из них 208 тыс. пленными. В Дебреценской операции 6—28 октября немцы и венгры потеряли только пленными 42 тыс., убитыми более чем вдвое больше. – Ред.)
Положение с танками было еще более напряженным. Недоставало по крайней мере 170 танков или штурмовых орудий для замены уничтоженных в боях, в особенности для пополнения танковых дивизий, понесших тяжелые потери в боях в районе Дебрецена. (Только в Дебреценской операции немцы и венгры потеряли 1053 танка и штурмовых орудия (в т. ч. 138 захвачено Красной армией) и 428 бронетранспортеров и бронемашин. – Ред.)
Венгерские войска, которые, будучи разделенными на три полевые армии, «на бумаге» располагали пока еще силой в 20 дивизий, но рассматривались германской стороной как непригодные для выполнения поставленных серьезных боевых задач. Нередко бывало, что венгерские дивизии – как, например, венгерская 20-я пехотная дивизия, которой командовал генерал Тёмёрь, в районе Надькёрёша (к северо-северо-востоку от Кечкемета) на 26 октября – в качестве боевой силы располагали только 1500 человек личного состава и не имели сколько-нибудь серьезного тяжелого вооружения (любимая песня немцев и их союзников – про «300 спартанцев», отражающих «полчища персов». – Ред.).
С такими силами группа армий «Юг» должна была удерживать фронт протяженностью более 600 километров, проходящий по совершенно плоской и открытой Венгерской низменности, тогда как многократно изгибающееся и непросматриваемое русло Тисы представляло преимущество не для обороняющихся, а для наступающих. (Советские войска действительно превосходили противника – по пехоте в 2 раза, по танкам и САУ в 1,9 раза, по самолетам в 2,6 раза, по орудиям и минометам в 4–4,5 раза. Прежде всего это было следствием огромных потерь, которые несли немцы и их союзники в конце августа-октября. – Ред.)
Поскольку на все запросы относительно усиления группы армий «Юг» как личным составом, так и вооружением из-за планов Гитлера о наступлении в Арденнах (прежде всего из-за огромных потерь на других участках Восточного фронта. – Ред.) ответ был отрицательным, Фриснеру не оставалось ничего другого, как только с имеющимися в его распоряжении средствами попытаться извлечь максимум возможного из сложившейся ситуации. Времени для этого оставалось совсем мало; Малиновский должен был скоро начать наступление на Будапешт, используя свое выгодное стратегическое положение. Поэтому германский командующий приказал своим армиям в ночь на 28 октября, учитывая недостаток личного состава, занять участок фронта вдоль Тисы лишь в отдельных подготовленных к обороне местах. С 29 октября из германской 6-й и венгерской 3-й армий была образована группа «Фреттер-Пико», которая получила задание удерживать свои позиции в междуречье Дуная и Тисы и «любыми средствами» не допустить прорыва русских к Будапешту. Для ее поддержки была приведена в боевую готовность танковая группа в районе Ясберень (в 60 километрах восточнее Будапешта), под общим командованием IV танкового корпуса.
Южный фланг группы армий «Юг» на западном берегу Дуная южнее Байя прикрывали слабые венгерские части. Они представляли собой жалкие остатки венгерской 2-й армии, примкнувшие было к «армейской группе Вёлера», но переброшенные приказом Фриснера сюда, на относительно спокойный участок фронта. Потрепанные в боях части германской 2-й танковой армии (входившей в состав группы армий «Ф») заняли полосу прикрытия на Дунае к югу и поддерживали контакт с основными силами группы армий «Ф», усиливая эту группировку совместно с соединениями группы армий «Е», выведенными из Греции.
Таким образом, немцам в конце октября – начале ноября 1944 года снова удалось создать в Дунайском регионе сплошную, без разрывов, пусть и не везде однородно сильную, линию фронта (хотя и без достаточных резервов). Уповая на стойкость своих войск и с надеждой на то, что они сделают все от них зависящее, чтобы остановить наступление русских, генерал Фриснер ожидал грядущих событий.
Тем временем после изучения положения на фронте Ставка Верховного Главнокомандования русских обнаружила слабую систему вражеской обороны перед левым флангом 2-го Украинского фронта. Дело представлялось так, что единственным ударом можно было рассчитывать разрезать деморализованные и потрепанные венгерские дивизии, после чего рухнула бы и германская оборона, открыв путь на Будапешт. Успехи Красной армии на других фронтах в Восточной Европе вселили в московскую Ставку преждевременный оптимизм. Генеральный штаб даже запланировал к концу года выход на линию Острава– Брно, занятие Вены, Будапешта и Братиславы и установление контроля по всему течению Дуная. Основанием для этого послужили такие быстрые успехи, как взятие Белграда (20 октября), Сегеда (12 октября), Дебрецена (20 октября) и Мукачева (26 октября).
Исходя из этих предпосылок, Верховное главнокомандование русских 28 октября отдало приказ маршалу Малиновскому уже на следующий день перейти в наступление в междуречье Тисы и Дуная силами 46-й армии и двух гвардейских механизированных корпусов (2-го и 4-го МК). Ближайшей целью наступления было смять германскую оборону на западном берегу Тисы, что сделало бы возможным форсирование реки 7-й гвардейской армией. В качестве более отдаленной цели планировался удар 46-й армии, усиленной двумя механизированными корпусами, в направлении Будапешта и уничтожение находящихся на подступах к городу вражеских сил. Известной всем тайной в штабе Малиновского было намерение маршала взять венгерскую столицу к 7 ноября, очередной годовщине большевистской революции.
К началу этой операции, в результате которой немцы должны были быть отброшены с рубежа Тисы, а с другой стороны – венграм предстояло сдать Будапешт, армии 2-го Украинского фронта были значительно усилены. Русские находились в действительно выгодном исходном положении, поскольку за последние недели значительно, практически вдвое, сократили протяженность занимаемого ими фронта – с 1400 до 700 километров – и, кроме этого, оставили у себя в тылу горные районы и поставили под свой контроль обе значительных реки Венгерской низменности. Наряду с этим они смогли значительно укрепить свои фланги, правый у Чопа и левый на Дунае, примкнув их к 4-му и 3-му Украинским фронтам.
Во второй половине дня 29 октября части 46-й армии перешли в наступление. Его поддерживали значительные силы авиации и от 200 до 300 танков обеих механизированных корпусов. (Т. е. по численности танков равных одной, полнокровной немецкой танковой дивизии. – Ред.) Наступающие войска за несколько часов рассекли фронт армейской группы «Фреттер-Пико» в районе Кечкемета. Уже через двое суток русские овладели этим городом, который с его 80 тысячами жителей был пятым по величине городом Венгрии. Сражавшаяся на этом участке фронта венгерская 3-я армия понесла тяжелые потери и была вынуждена отойти к северу. Наступавшие на узком участке русские танки даже вызвали панику среди пехотинцев. (Бросаемые на фронт новобранцы не успевали приобрести боевой опыт в условиях отступления и продолжающегося разгрома – их либо брали в плен, либо убивали, а вместо них бросались новые новобранцы. – Ред.) Переброшенная сюда Фриснером помощь – три германские танковые дивизии – прибыла слишком поздно и не смогла спасти положение. Прорыв русских удался, танки механизированных корпусов, наносившие удар на узком участке фронта, продвинулись почти без сопротивления в северо-западном направлении и к 4 ноября с юга подошли к дальним подступам к Будапешту. Успех русского наступления произвел такое впечатление на представителей прессы в Москве, что они уже 1 ноября телеграфировали в свои газеты: «Наступление на Будапешт… за последние 48 часов настолько ускорилось, что фронтовые корреспонденты русских уже в середине сегодняшнего дня (1 ноября) предсказывают скорое взятие венгерской столицы». Когда затем передовые танковые части 2-го механизированного гвардейского корпуса с пехотинцами на броне ворвались в Шорокшар, один из южных пригородов Будапешта (сейчас в городской черте), в одной из лондонских газет появилось сообщение: «Будапешт пал. Русские танки уже в его пригородах».
Будапешт, однако, оказался крепким орешком для Красной армии. Политико-стратегическую ценность этого города понимали даже в ставке фюрера «Вольфшанце»[50]. Утром 4 ноября генерал-полковнику Фриснеру поступило распоряжение Верховного командования сухопутных сил, которым Гитлер приказывал собрать все имеющиеся в распоряжении силы в районе Цеглед – Сольнок и перебросить по направлению к Кечкемету для удара во фланг и в тыл наступающим на Будапешт войскам русских. Откуда Фриснер должен был раздобыть силы, необходимые для подобного предприятия, если и на другом участке фронта, на Тисе, с успехом наступала русская 7-я гвардейская армия, которая готовилась форсировать реку? Тем не менее генерал-полковник смог найти отчаянное решение. Имея 15 танков, 600 мотопехотинцев и несколько артиллерийских и истребительно-противотанковых подразделений, а также подошедший несколько позднее заградительный батальон, он нанес по русским войскам фланговый удар из района северо-западнее Цегледа.
Операция началась 5 ноября, но, несмотря на первоначальный успех, удар совершенно недостаточных сил был отбит неприятелем уже 7 ноября. Однако своей цели он достиг: «Немецко-фашистское командование в срочном порядке перебросило сюда из района Мишкольца три танковые и одну моторизованную дивизии, которые оказали войскам 46-й армии упорное сопротивление. В связи с этим Ставка Верховного Главнокомандования в дальнейшие действия советских войск внесла важные коррективы. 4 ноября она указала командующему 2-м Украинским фронтом, что атака Будапешта на узком участке силами только двух механизированных корпусов с незначительным количеством пехоты может привести к неоправданным потерям…» (История Второй мировой войны. М., 1978. Т. 9. С. 196). Поэтому Ставка приняла решение о том, что в операции по взятию Будапешта наряду с 46-й армией должны также принимать участие 7-я гвардейская армия, 27, 40 и 53-я армии. Для этого они должны переправиться на западный берег Тисы и направлять свои удары таким образом, чтобы двигаться на венгерскую столицу широким фронтом, обходя ее с юга, северо-востока и севера.
В результате такого решения весь фронт от Байя до Чопа в первые недели ноября пришел в движение. Поочередно пять русских армий (а с ними и две румынские) наносили удары по германо-венгерской обороне и смогли во многих местах проделать глубокие прорывы. Города Сольнок, Цеглед, Адонь один за другим попали в руки наступающих. Фронт все ближе и ближе подступал к Будапешту, куда оттягивались, по приказу или без него, потрепанные в боях войска Фриснера. Генерал Тёмёть описывает это отступление в следующих выражениях: «Вечером 4 ноября я разыскал генерала Ностица, КП которого находился уже севернее Цегледа. Нельзя сказать, что встреча с этим ни холодным, ни дружественным, ни вежливым, ни грубым немецким генералом относится к самым приятным воспоминаниям моей жизни! Когда я появился на его КП, он встретил меня вопросом: «Где сейчас ваши войска отсюда и отсюда?» – и показал при этом на карте район западнее Цегледа. На это я мог бы ответить ему таким же вопросом относительно Надькёрёша и Цегледа. Но когда он заметил, что сотни здоровых венгерских солдат без приказа следуют в Будапешт, я мог бы ответить на это, что я также видел германские части, которые, явно не побывав в боевых действиях или обменявшись с противником парой выстрелов, также уходят от линии фронта. Но последние делают это не пешим маршем, не безоружными, не смертельно измотанными, как наши гонведы, но сидя в грузовиках, с оружием в руках и следуя стройными колоннами. Разница эта была значительной, но, когда я хотел все это высказать Ностицу, он даже не словами, но просто взмахом руки дал мне понять, что «все кончено». Зато я сказал ему, что последние боеспособные части дивизии, боевая группа Ботонда, все еще удерживают предусмотренные для нее оборонительные позиции. У них в распоряжении все еще имеется чуть больше двух батальонов и трех артиллерийских батарей, но я уверен, что они не побегут! Ко всему этому я прибавил, что западнее Цегледа наших солдат больше нет, и нет никого, кого можно было бы перебросить на эти позиции. Он согласился с моим мнением, что не имело больше никакого значения, что всех людей, кого удастся в течение ночи наскрести из имеющихся под рукой частей, следует днем перебросить туда. Однако будущей ночью все они оттуда просто сбегут…»
Катастрофическое положение на северном фланге группы армий «Юг» побудило Фриснера 8 ноября обратиться с запросом ОКХ (главному командованию сухопутных сил) о поэтапном отводе 8-й армии на линию Мишкольц – Кошице. Ответ был дан отрицательный. После этого Фриснер доложил ОКХ о том, что, «несмотря на отдельные, остающиеся нам верными, части, командиры и подразделения основной массы находящихся на нашем фронте венгерских войск, в том числе офицерский корпус, явно потеряли всякую волю к продолжению борьбы и при любом сколько-нибудь серьезном наступлении русских безоглядно оставляют свои позиции». В его положении это был, пожалуй, единственно возможный выход предупредить заранее о грядущем фиаско, объяснив его поведением гонведов. Но не только венгерские, а также и германские войска исчерпали свои возможности сражаться. Донесение одной из армейских группировок однозначно свидетельствует об этом: «Войска выносят нечто невероятное… но полностью измотаны и апатичны».
К этому моменту в распоряжении всей группы армий «Юг» имелось только 146 танков и штурмовых орудий, то есть столько, сколько должна была бы иметь одна полностью укомплектованная танковая дивизия. Положение требовало немедленного пополнения в размере 20 тысяч солдат, 170 танков и других специальных частей. Ответ Гитлера поступил 16 ноября. О пополнении не могло быть и речи, зато было приказано: «Все подготовленные для обороны позиции должны удерживаться до последней возможности».
Но об этом все-таки больше не могло быть и речи. Командующий группой армий «Юг» радовался уже тогда, если ему удавалось обеспечить неразрывность фронта и более или менее координировать вынужденное отступление армий. Фронтальное наступление русских превосходящими силами продолжалось весь ноябрь. Овладеть же Будапештом, что и было главной целью их усилий, им, однако, не удалось, хотя три русские армии совместно с румынской 4-й армией и несколькими механизированными корпусами к концу месяца смогли подойти к предместьям венгерской столицы с востока, а правый фланг фронта вплотную приблизился к горным массивам Бюкк[51] и Матра[52]. Операции правого фланга 2-го Украинского фронта принесли Малиновскому частичный успех: 27-я армия пробилась в район Мишкольца, одного из самых значительных промышленных центров Венгрии, в то время как левый фланг 46-й армии со своей стороны достиг южных предместий Будапешта и там остановился.
Операции Красной армии в Дунайском регионе с 27.09 по 13.02.1945 г.
Итак, на 26 ноября фронт группы армий «Юг» проходил вдоль Дуная от Байя до плацдарма у Будапешта и оттуда через Хатван (с 25 ноября был уже в руках русских), Мишкольц, Шаторальяуйхей до Требишова, где он смыкался с фронтом группы армий «А». Венгерская 3-я армия 13 ноября приняла на себя оборону всего течения Дуная от Байя до излучины реки у Ваца (севернее Будапешта). Эта армия в составе своих пяти дивизий подчинялась непосредственно командованию группы армий «Юг» и должна была предотвратить возможную переправу русских сил на западный берег реки. Ее войска состояли из остатков разбитых пехотных, кавалерийских, речных пехотных[53] и жандармских подразделений, усиленных венгерскими же зенитчиками и подразделениями германских дивизий. Венгерское военное командование приняло решение упразднить 2-ю армию, войска которой в предшествующих сражениях и в ходе отступления из Трансильвании практически перестали существовать (формально существовала до 30.11.1944 г.).
Генерал-полковник Фриснер в эти дни лично провел рекогносцировку линии фронта и инспектировал на месте войска. В своих мемуарах он приводит свой отчет об этом: «Когда я посетил районы сражений, то убедился в том, что состояние войск полностью соответствует поступающим донесениям. Следующие примеры могут дать представление о неравенстве сил и самоотверженности исполнения долга нашими солдатами: в составе батальонов оставалось от 100 до 200 человек личного состава. На 100 метров линии фронта приходилось по 3,5 человека.
Отсутствовали необходимые средства тяги для противотанковых орудий. Особое беспокойство вызывало положение с танками. В 13-й танковой дивизии еще имелось несколько боеспособных танков T-IV и Т-V, но в 24-й танковой дивизии боеспособных танков не осталось вообще, имелось лишь 7 боеспособных бронетранспортеров. В самой сильной танковой дивизии осталось всего 8 машин, остальные располагали от 4 до 5 танков. Наибольшую обеспокоенность вызывало следующее обстоятельство: в последнее время выходили из строя даже только что поступившие с завода танки». Несмотря на все эти обстоятельства, в середине ноября Фриснер доложил начальнику Генерального штаба сухопутных сил генерал-полковнику Гудериану, что ему было бы достаточно от пяти до шести германских пехотных дивизий и пары танковых дивизий, чтобы полностью изгнать русских из Венгрии.
Ни для кого не было тайной, что продвижение 2-го Украинского фронта по Венгерской низменности было достигнуто ценой большой крови и значительных потерь в танках и другой военной техники. Официально число русских потерь названо не было; соответствующие германские донесения – в которых только число подбитых русских танков оказывается равным 664 машинам – следует воспринимать с изрядной осторожностью. Начальник штаба 2-го Украинского фронта, нынешний Маршал Советского Союза М.В. Захаров, в своих воспоминаниях отмечает исключительно то обстоятельство, что «в состоянии личного состава, с августа находящегося в наступлении, отмечается усталость, при этом нас самым серьезным образом стали беспокоить вопросы снабжения фронтовых частей боеприпасами и бензином». (В настоящее время данные о потерях открыты. В ходе Будапештской операции 29 октября 1944 – 13 февраля 1945 г. (т. е включая тяжелые бои по отражению попыток деблокады Будапешта и штурм Будапешта – описаны в книге далее) советские войска (2-й и 3-й Украинские фронты, Дунайская военная флотилия) потеряли: 80 026 человек – безвозвратные потери, 240 056 – санитарные потери, 1766 танков и САУ, 293 самолета, 4127 орудий. – Ред.)
Едва немцам удалось остановить продвижение 46-й армии и 7-й гвардейской армии на восточной окраине Будапешта, как на самом дальнем участке южного фланга группы армий «Юг» возникла новая опасность. 3-й Украинский фронт, который занял в сентябре Болгарию, в октябре взял Белград и в начале ноября – в соответствии с директивами Верховного главнокомандования – должен был сосредоточить свои военные действия в бассейне Дуная, теперь был переориентирован на борьбу за Венгрию, прежде всего за Будапешт.
3-й Украинский фронт под командованием маршала Ф.И. Толбухина состоял из трех армий и 17-й воздушной армии. В то время как одна из этих армий, 37-я, несла гарнизонную службу на занятой территории Болгарии и охраняла болгарскую юго-восточную границу от Турции, 57-я армия и вновь образованная 4-я гвардейская армия с одним из танковых корпусов находились на марше к исходным позициям. После падения Белграда (20 октября) только 75-й стрелковый корпус (входивший в состав 57-й армии) с частями Югославской народно-освободительной армии двигались с боями дальше в направлении на северо-запад, где и заняли позицию на фронте протяженностью 120 километров южнее Сомбора на восточном берегу Дуная. Толбухин, бывший царский офицер и один из самых выдающихся полководцев Красной армии в ходе Второй мировой войны, принял решение начать форсирование Дуная 75-м стрелковым корпусом, не дожидаясь того, чтобы все войска заняли свои места на предусмотренных для них исходных позициях. Принять это решение ему было тем легче, поскольку на этом участке фронта немецкая оборона была особенно слабой, что и учел в своих планах маршал.
Усиленные стрелковые роты двух русских дивизий начали наступление. Они провели разведку боем в ночь на 7 ноября в районе городка Апатин и в ночь на 9 ноября в районе селения Батина. Под покровом темноты, без артиллерийской подготовки и только с использованием небольших рыболовных баркасов и других подручных переправочных средств им удалось своим неожиданным появлением ошеломить немцев и занять два небольших плацдарма на западном берегу Дуная. На следующий день командир 75-го стрелкового корпуса переправил через реку основные силы обеих дивизий с целью расширения и объединения плацдармов между собой. Разгорелась ожесточенная борьба, продолжавшаяся день и ночь. В некоторых местах через Дунай были наведены переправы, в других войска вплавь приблизились к германским позициям. Русские понесли значительные потери в личном составе; их положение начало становиться критическим. Вся 57-я армия была готова форсировать Дунай, однако наведенные понтонные мосты и переправы, которые через заболоченные пространства вели к плацдармам, противник держал под постоянным обстрелом.
Старший воинский начальник на этом участке фронта, генерал артиллерии де Ангелис, командующий германской 2-й танковой армией (которая только называлась танковой, поскольку имела в своем распоряжении едва ли дюжину танков), осознал опасность положения во всей ее полноте. Из-за незначительности имеющихся в его распоряжении сил он не мог ничего сделать с имеющимися на западном берегу Дуная плацдармами русских, однако он располагал теоретически достаточным запасом времени. Затребованные им от главного командования сухопутных сил подкрепления подошли к нему лишь отдельными группами и частично с опозданием. Из Боснии была переброшена моторизованная дивизия «Бранденбург» (сформирована 21.09.1943 г. на базе полка особого назначения «Бранденбург», в октябре 1944 г. преобразована в моторизованную. – Ред.), из Италии спешно перебазировалась 44-я пехотная дивизия, хранительница традиций гроссмейстеров Тевтонского ордена (в феврале 1942 г. уничтожена под Сталинградом, с марта 1943 г. восстановлена на Западе, с 01.06.1943 г. именовалась 44-й рейхсгренадерской дивизией «Хох унд дойчмейстер». – Ред.). По ходу своего марша ее неоднократно атаковали партизанские соединения. Сразу после выгрузки ее батальоны прямо с платформы вокзала были тут же брошены в бой на самые опасные участки фронта. Тем временем русские, не обращая внимания на потери, перебрасывали через Дунай все новые и новые части: 13 ноября 64-й стрелковый корпус в район Батины и целиком 75-й стрелковый корпус в район Апатина. Им удалось 23 ноября объединить оба плацдарма, и в тот же день в оборонительных боях здесь приняла участие 44-я пехотная дивизия вермахта.
После расширения и объединения плацдармов у Батины и Апатина маршал Толбухин отдал приказ бросить в бой всю массу своих войск. Эта мера одним ударом изменила все положение на плацдарме. К 26 ноября русские захватили на западном берегу Дуная исходное пространство для дальнейших операций шириной около 50 километров и от 14 до 17 километров в глубину. Этим же были созданы условия для относительно нормального форсирования Дуная новыми частями русских.
Как же повело себя высшее германское командование в этом критическом положении? Отрицательную роль сыграло прежде всего то, что у вермахта в Дунайском регионе не было никакого собственного командования. В этом регионе действовали не только две в значительной степени независимые друг от друга группы армий, но и единое командование было затруднено тем, что юго-восток был разделен на два театра военных действий: группа армий «Юг» относилась, как и все группы армий Восточного фронта, к театру военных действий главного командования сухопутных сил (ОКХ); тогда как группа армий «Ф» находилась под командованием штаба оперативного руководства Верховного главнокомандования вооруженных сил (ОКВ). В ноябре 1944 года главное командование сухопутных сил намеревалось даже разделить Венгрию на два театра военных действий, которые должны были находиться под командованием двух различных военных ведомств, против чего энергично запротестовал генерал-полковник Фриснер, что и предотвратило проведение в жизнь подобных планов. Однако разделение обеих групп армий к югу или к северу от города Байя было деянием, которое сейчас в значительной степени было на руку русскому командованию. Намечавшееся направление удара было выбрано русскими не только из-за недостаточности германских сил в этом регионе, но также и из-за его положения на стыке двух групп армий (находящихся под командованием различных органов управления – ОКХ и ОКБ).
Общее наступление русских началось 27 ноября. Уже в первый день военных действий 64-му стрелковому корпусу в составе трех дивизий удалось овладеть венгерским городом Мохач и тем самым обеспечить исходное пространство для дальнейшего продвижения. В последующие 24 часа пали Дунасекчё и Байя. В результате этого обозначилось направление удара только что задействованной в боях 4-й гвардейской армии: Будапешт. Но и удары русских, направленные против внутренних районов Придунайской области, также имели успех. Закаленная в боях под Сталинградом 57-я армия, которой командовал генерал-лейтенант М.Н. Шарохин, овладела значительными пространствами в направлении на Печ, при этом германский фронт под давлением наступающих быстро распался. Печ, значительный университетский город на юге Венгрии, находящийся в 50 километрах от Дуная, 29 ноября без боя перешел в руки русских. От дивизии «Бранденбург» осталась только одна боеспособная часть численностью около половины полка, 31-я добровольческая пехотная дивизия СС «Богемия и Моравия» была уничтожена в боях под Сентлеринцем (юго-запад-нее Печа), другие части вовлеченной в катастрофу 2-й танковой армии (официально 2-я танковая армия здесь с 01.12.1944 г. – вместо 2А (венг.) с учетом переброшенных сюда соединений вермахта. – Ред.) предпочли отступить. Тщетными оказались все усилия 44-й дивизии «хранителей наследия гроссмейстеров Тевтонского ордена», а также в «спешном порядке» переброшенной в Венгрию 1-й горнострелковой дивизии: им не удалось остановить продвижение 57-й армии. Дивизии 57-й армии Шарохина преодолели низкогорный массив Мечек (высота до 681 метра), проделали в течение следующей недели марш в 125 километров, овладев при этом не только 300 селами, но и городами Сигетвар и Капошвар. 7 декабря передовые части гвардейской стрелковой дивизии достигли южного берега озера Балатон у селения Балатонкерестур. Только там, в пространстве между Барчем на Драве и южной оконечностью Балатона, перед незаконченными сооружениями линии «Маргарита», которая должна была прикрывать нефтяные районы Венгрии, продвижение русских войск остановилось. Причиной этого, однако, стало отнюдь не сопротивление немцев, но истощение их собственных ударных сил – значительные потери как личного состава, так и техники вынудили русских сделать передышку в наступлении.
Для группы армий «Юг», наконец, положение на 29 ноября стало угрожающим, даже катастрофическим, когда 4-я гвардейская армия генерала армии Г.Ф. Захарова форсировала Дунай в районе Мохача, перерезала железнодорожную линию Байя – Батасек – Боньхад на стыке групп армий «Юг» и «Ф» и стала быстро продвигаться вдоль Дуная постоянно расширяющимся фронтом в направлении на Будапешт. Ее наступление угрожало смять всю дунайскую оборонительную линию генерал-полковника Фриснера.
Неожиданное замешательство в германской обороне было изрядным. Первый приказ главного командования сухопутных сил относительно противодействия 3-му Украинскому фронту поступил Фриснеру только 30 ноября. После этого он собрал все имеющиеся в его распоряжении силы на пространстве между Дунафельдваром и Секешфехерваром, чтобы после прояснения ситуации бросить их в бой против русской группировки восточнее Печа или против 4-й гвардейской армии. Командующий группой армий «Юг» считал возможными направлениями ударов русских два: через область венгерских месторождений нефти между Дравой и Балатоном или через перешеек между Балатоном и Будапештом.
30 ноября 4-я гвардейская армия смяла слабую германо-венгерскую оборону на южном фланге группы армий «Юг», разметала вооруженные зенитными и противотанковыми орудиями заслоны, продвинулась дальше на север до выхода из гористой местности западнее Дуная у Боньхада. Обозначилась явная угроза коллапса всего южного фланга германского фронта на Дунае вплоть до Будапешта и даже вместе с венгерской столицей! Эта опаснейшая ситуация вынудила германское командование пойти на предельный риск: единственная имеющаяся в его распоряжении дивизия – 23-я танковая дивизия – была снята с фронта восточнее Будапешта и двинулась маршем в Придунайскую область, чтобы быть там брошенной в бой против 4-й гвардейской армии. Было задумано задействовать против продвигающихся русских также и венгерские силы; 20-я пехотная дивизия при поддержке германских танков и под командованием генерала, командующего LVTI танковым корпусом, должна была ударить во фланг 4-й гвардейской армии и либо уничтожить последнюю, либо вынудить ее к отступлению. Генерал-полковник Хесленьи, командующий венгерской 3-й армией, расценивал новое положение в Придунайской области на конец ноября еще с известной степенью уверенности в успехе. Он олицетворял мнение, что теперь – в отличие от катастрофы под Кечкеметом и Цегледом в конце октября – для достижения успеха достаточно быстрых наступательных действий германо-венгерских сил. Решающим фактором, как он считал, было время, а именно своевременный выход предусмотренных для наступления сил на исходный рубеж.
Дело, однако, обстояло иначе: Хесленьи не получил от германской стороны информации о самых последних продвижениях 4-й гвардейской армии и занятых ею районах, а также слишком поздно узнал о том, что вместо ранее предусмотренных двух германских танковых дивизий только одна – а именно 23-я танковая дивизия – будет защищать угрожаемый участок фронта. К тому же едва можно было рассчитывать на то, что эта танковая дивизия будет задействована ранее 1 декабря. Взаимодействие между высшим германским и венгерским военными командованиями осуществлялось с некоторых пор не очень хорошо, поскольку германское командование давно уже потеряло всякую веру в венгерские войска. Вряд ли можно удивляться этому. Еще в конце октября приверженец Хорти, бывший начальник Генерального штаба генерал-полковник Янош Вёрёш, перешел к русским, предположительно не с пустыми руками. 7 ноября полковник Генерального штаба Хатцеги, бывший начальником штаба венгерского VII армейского корпуса, на самолете «Физелер-Шторьх»[54] приземлился в расположении русских войск, прихватив с собой ценные документы относительно складов боеприпасов, радиостанций, дислокации войск и, что было еще важнее, топографические карты с указанием самых удобных мест форсирования Дуная.
1 декабря в сводке военных действий вермахта говорилось о «подготовительных контрмероприятиях» в При-дунайской области, однако группе армий «Юг» не удалось предварительно создать и оборудовать новую линию фронта. Помощь главного командования сухопутных сил выразилась лишь в организационных мероприятиях: оно подчинило группе армий «Юг» 2-ю танковую армию севернее Дравы, снова распространив район командования германской 6-й армии как входящей в армейскую группу «Фреттер-Пико» (германская 6-я и венгерская 3-я армии) на западный берег Дуная. Однако не было ничего удивительного в том, что группа «Фреттер-Пико» не имела возможности эффективно действовать против 4-й гвардейской армии. 23-я танковая дивизия и несколько батальонов 20-й пехотной дивизии не могли остановить русских. Вследствие давления 4-й гвардейской армии, постоянно пополняемой как механизированными соединениями, так и свежими пехотными частями, оборонявшиеся были вынуждены постоянно отходить все дальше и дальше назад.
Несмотря на перегруппировку и передвижения русских сил на Дунайском фронте, в сражениях на других участках фронта русские не смогли прорвать оборону группы армий «Юг». В то время как действия частей 7-й гвардейской армии по обе стороны Хатвана и в западной части горного массива Мечек продолжались, 27-я армия перешла 29 ноября в новое наступление восточнее Миш-кольца, нанося основные удары в направлении к Шайо и Хернаду, рекам бассейна Дуная (Хернад – приток Шайо, Шайо – приток Тисы, Тиса впадает в Дунай). Командующий 27-й армией, генерал-лейтенант С.Г. Трофименко, располагал не только собственными дивизиями, но и румынской 1-й армией, части которой теперь были поделены между двумя русскими армиями.
Маршал Малиновский лишь в малой степени доверял румынской армии. После того как румыны достигли своей национальной цели, вернув себе Трансильванию, их боевой дух значительно упал. Уставших от войны румын ничуть не привлекала кампания в Венгрии, да и их стойкость в обороне, даже против незначительных локальных атак немцев, оставляла желать лучшего. К тому же высокие потери, которые они несли вследствие чуждых им методов ведения войны русскими, не считающимися ни с какими потерями личного состава, подрывали их боевой дух. Русские продолжали энергично рваться вперед. Когда румынские части в начале ноября во время сражения за Сольнок самовольно покинули свои позиции и отошли в тыл, Малиновский позволил сотрудникам НКВД «очистить» румынские батальоны от пораженцев.
Русское наступление на Мишкольц встретилось в этом районе с решительным и подготовленным сопротивлением войск под командованием генерала от инфантерии Отто Вёлера. Командующий 8-й армией уже за несколько дней получил данные о готовящемся ударе на этом направлении от румынского перебежчика. Однако достаточных контрмероприятий в необходимом масштабе подготовлено все же не было. Его запрос о присылке свежих подкреплений был отвергнут генералом Фриснером под предлогом критического положения в Придунайском регионе, и Вёлер еще мог считать себя счастливым хотя бы потому, что у него, после вмешательства главного командования сухопутных сил, хотя бы не отняли 24-ю танковую дивизию. Первоначально Фриснер хотел и ее перебросить в Придунайский регион под Секешфехервар.
Русские атаковали Мишкольц, этот значительный промышленный город, одновременно с востока и с юга. Однако немцам пришлось в непрерывных боях за город, чье «непременное удержание» уже было объявлено Гитлером, отбивать не только натиск русских, они должны были еще и обороняться против жителей Мишкольца. Фриснер свидетельствовал: «С обострением положения под Мишкольцем ко всем прочим проблемам обороны добавилась еще одна, с которой мы до сих пор не сталкивались: в этом промышленном городе проживало около 20 000 строптивых заводских рабочих, и они, когда борьба разгорелась на подступах к городу, который штурмовали солдаты различных наций, сами по большей части из рабочей среды, не могли не прийти к ним на помощь. Рабочие Мишкольца оказали германским войскам отчаянное сопротивление. По ночам они стреляли в немецких солдат. Было совершенно ясно, что они желали передать Советам промышленные предприятия по возможности неповрежденными. Венгры принимали лишь символические меры против рабочих военных заводов, так что их место в конце концов заняли германские саперы. Вооруженные орды гражданского населения поддерживали врага. По городу тысячами разбрасывались коммунистические листовки. Венгерская жандармерия вела себя пассивно. Все это в значительной степени усложняло действия сражающихся войск».
На 1 декабря положение в районе Мишкольца стало критическим. Непрерывно сражавшаяся здесь в течение одиннадцати дней 3-я горнострелковая дивизия была отведена и уступила свои позиции другим частям. 2 декабря последние германские солдаты покинули Мишкольц, а на следующий день русские вступили в город «под звон всех колоколов и звуки военных маршей». Взятие этого города было столь высоко оценено Москвой, что Сталин издал по этому поводу даже особый приказ, в котором подчеркивал значение этой победы для Красной армии. Вечером 3 декабря в честь этой военной победы в Москве даже был дан салют 20 залпами из 224 орудий – честь, которой до сих пор удостаивали лишь взятие столиц и столичных местностей. (Неверно. Первый такой салют был произведен 5 августа 1943 г. в ознаменование освобождения от немецких захватчиков городов Орел и Белгород. И в дальнейшем – в честь крупных побед. – Ред.) Возможно, таким образом власть хотела отвлечь внимание от фиаско (всего лишь задержкой. – Ред.) русских со взятием Будапешта, – но об этом можно только догадываться. (В ноябре – начале декабря 1944 г. войска 2-го Украинского фронта, несмотря на усталость (четвертый месяц вели непрерывные боевые действия), на центральном участке фронта преодолели оборону врага на глубину до 70 км, обойдя Будапешт с северо-востока, а на левом фланге с боями прошли 70–80 км и отбросили противника за Дунай. При этом они уничтожили десятки тысяч вражеских солдат, взяли в плен более 22 700 человек, подбили и уничтожили 450 танков и штурмовых орудий, сбили 12 самолетов. – Ред.)
Также 3 декабря войска 4-го Украинского фронта, которые тем временем пересекли Восточные Карпаты и в своем продвижении старались выдерживать темп наступления 2-го Украинского фронта, вступили в Шаторалья-уйхей, центр комитата Земплен. Тем самым вся Восточная Венгрия, включая Рутению (Карпатскую Русь), оказалась занятой Красной армией, и это обстоятельство тотчас же использовал Сталин, чтобы превратить военный триумф в политическую победу путем законной аннексии этой части страны. (Карпатская Русь была до 1939 г. частью Чехословакии. При разделе Чехословакии после мюнхенского сговора Гитлера (при участии Муссолини) и премьер-министрами Англии и Франции Чемберленом и Даладье Венгрия урвала свой кусок, захватив Карпатскую Русь и юг Словакии. В 1945 г. Карпатская Русь вошла в состав СССР (как Закарпатская область Украинской ССР). – Ред.)
Окружение БудапештаК середине декабря 1944 года 2-й Украинский и 3-й Украинский фронты заняли новые области Венгрии. Действующая на правом фланге 2-го Украинского фронта 40-я армия в период между 12 и 18 декабря вышла к довоенной (до оккупации венграми юга Словакии) венгеро-чехословацкой границе, а в нескольких местах даже перешла через нее. Главные силы возглавляемого Малиновским 2-го Украинского фронта – три общевойсковые армии, одна танковая армия и в качестве резерва одна кавалерийская армия (конно-механизированная группа. – Ред.) – после нескольких дней насыщенных боев вышли на рубеж восточнее Озда, северных склонов низкогорного массива Матра и южного берега реки Ипель в районе города Балашшадьярмат. Подчиненная до этого момента 2-му Украинскому фронту 46-я армия была распоряжением Ставки Верховного Главнокомандования с 12 декабря передана 3-му Украинскому фронту маршала Толбухина.
Центры боев в эти предрождественские недели находились как севернее Будапешта, на Ипеле в районе города Шаги, так и южнее венгерской столицы, в Придунайской области. Обе кризисные точки создавали значительные трудности для командующего группой армий «Юг». Город Шаги представлял собой ключевой пункт для выхода на Верхневенгерскую (Южно-Словацкую. – Ред.) низменность. Если бы русским удалось овладеть тесниной Ипеля, они бы могли прорваться в направлении на Братиславу, а этим открывался и свободный путь на Вену. Однако Малиновский не смог правильно оценить представившуюся ему возможность: он был так заворожен взятием Будапешта, что не обращал внимания на все остальные стратегические преимущества. 5 декабря он приказал 7-й гвардейской армии наступать в направлении на Шаги, направил для ее поддержки хорошо отдохнувшую 6-ю гвардейскую танковую армию и привел в боевую готовность кавалерийские дивизии КМГ генерал-полковника Плиева – но все же это наступление должно было завершиться полным окружением Пештского плацдарма, но не прорывом на Верхневенгерскую (Южно-Словацкую) низменность.
Понимая всю критичность ситуации, генерал-полковник Фриснер лично прибыл на самый угрожаемый участок фронта под Шаги. Здесь, на месте, он совместно с генералом Вёлером и генералом-танкистом Клееманом попытался организовать действенное сопротивление наступающим. Несмотря на ожесточенное сопротивление сильно потрепанных в боях сил германского IV танкового корпуса, русские все же смогли менее чем за неделю овладеть 40 поселками и городками, в том числе городами Вац на Дунае и Балашшадьярматом. При этом солдаты испытанных частей Дирлевангера[55], в которых можно было найти всех – от разжалованных эсэсовцев до коммунистов и штрафников, – группами перебегали к русским. Во время одной из инспекционных поездок даже генерал Фриснер вместе со своим штабом чуть было не попал в руки русских. Когда наконец русских на Ипеле удалось приостановить, другой кризисный участок группы армий уже давно выказывал опасность обратиться катастрофой: фронт в Придунайской области.
Здесь с 4 декабря положение складывалось следующим образом: поскольку группа армий «Юг» не располагала никакими резервами, армейская группа «Фреттер-Пико» не смогла создать вместе с ней сплошной фронт против 4-й гвардейской армии. Состоявшие преимущественно из стрелковых дивизий войска генерала армии Г.Ф. Захарова могли продвигаться практически без сопротивления до тех пор, пока не натыкались на отдельные германские или венгерские боевые группы, которые, по большей части не имея никакой связи с соседними частями, пытались сдержать наступление передовых советских частей. Однако все их усилия оставались тщетными: 4-я гвардейская армия даже ускорила свое продвижение на перешейке между озерами Балатон и Веленце (Веленцеи-То), намереваясь, по всей видимости, с ходу преодолеть сооруженные там в середине ноября германские полевые укрепления. Для достижения этой цели, следствием чего могла стать блокада венгерской столицы с запада, 4-я гвардейская армия в течение первой недели декабря была пополнена свежими силами – кавалерийским казачьим корпусом из 57-й армии и дивизиями 46-й армии, которые 1 декабря в районе селений Мадоча и Харта и 4 декабря в районе поселка Эрчи переправились с восточного на западный берег Дуная. Поскольку немцы целиком и полностью были заняты ведением оборонительного сражения в предполье на перешейке между озерами, 46-я армия не только смогла – с относительно незначительными потерями – форсировать реку у селения Эрчи, примерно в 30 километрах южнее Будапешта, но и за несколько дней занять в При-дунайской области плацдарм, имевший 11 километров по фронту и 7 километров в глубину. Спешно переброшенная сюда 271-я ополченческая (народно-гренадерская) пехотная дивизия не могла отбросить русских обратно за реку, поскольку у Малиновского были намерения ударом с этого плацдарма прорваться к городку Бичке.
В такой ситуации вряд ли можно было говорить о каком-либо оперативном руководстве оборонительным сражением с немецкой стороны. Фриснеру только и удалось, что отвести с участка фронта под Будапештом 1-ю танковую дивизию и вместе с только что сформированной ОКХ 8-й танковой дивизией ввести их в бой под Секешфехерваром, хотя этих сил все равно было недостаточно для достижения ощутимого успеха. Поэтому 23-я танковая дивизия, 271-я народно-гренадерская дивизия, венгерские 20-я и 23-я пехотные дивизии и другие разрозненные соединения германо-венгерских войск были отведены перед лицом численно намного превосходящего противника в единственной надежде остановить этими силами врага на линии «Маргарита».
Линия укреплений «Маргарита», возведенная на рубеже озеро Балатон – Секешфехервар – озеро Веленце (Веленцеи-То) – Будапешт, образовывала ядро германской обороны западнее Дуная. Привести ее в готовность для обороны было делом нескольких часов. Однако в этот критический момент времени линия не была еще полностью готова. Частично залитые водой полевые укрепления не представляли собой серьезного препятствия, отсутствовали минные поля, укрепления не были заняты свежими войсками, в них не было установлено тяжелое вооружение. Но в удержании этой линии – которая, несмотря на проливные дожди, спешно днем и ночью достраивалась саперными частями и гражданским населением – был единственный шанс стабилизировать фронт на этом важном рубеже и успешно обороняться, используя особенности местности.
Все усилия Фриснера закончить строительные работы быстрее или усилить позиции подтянутыми войсками окончились ничем. Вместо затребованных им двух германских пехотных дивизий Гитлер предложил командующему группой армий использовать в обороне линии «Маргарита» единственное остававшееся у него в резерве соединение – 153-ю полевую учебную дивизию. Фриснер вспоминал: «Не говоря уже о том, что процесс обучения в этой дивизии не был завершен, я всегда считал, что учебные части и военные школы не должны использоваться в боях, и характеризовал Гитлеру их использование как преступление. Гитлер цинично ответил мне: «В таком случае я уже давно преступник». Это его замечание, брошенное вскользь, тогда меня глубоко потрясло». Однако эта точка зрения ничуть не помешала Фриснеру задействовать в сражении полевую учебную дивизию, как не был он щепетилен и в отношении того, чтобы послать в бой курсантов венгерских военных училищ и выпускников военных академий, когда, по его мнению, этого требовала сложившаяся обстановка.
Утром 8 декабря отступающие германо-венгерские части добрались до укреплений линии «Маргарита» и изготовились к обороне в следующем порядке: на правом фланге от Балатона до озера Веленце (Веленцеи-То) заняли позицию войска под командованием LVTI танкового корпуса в составе 1-й и 23-й танковых дивизий, усиленные 153-й полевой учебной дивизией и отдельным пулеметным батальоном Лаузица; на левом фланге от озера Веленце (Веленцеи-То) через Мартонвашар до окрестностей Будафока (пригорода Будапешта, сейчас в черте города) позиции занимал LXXII армейский корпус с 271-й народно-гренадерской дивизией и потрепанными в боях, отбившимися от своих соединений, разрозненными частями, в том числе 2-м и 3-м полками венгерской 1-й кавалерийской дивизии и боевой группой Кессеё; в районе Вертешачи в качестве армейского резерва располагалась 8-я танковая дивизия.
Генерал артиллерии Фреттер-Пико, расположивший свой КП на полигоне Хаймашкер, получил приказ всеми имеющимися в его распоряжении силами предотвратить прорыв русских войск между озером Балатон и Дунаем и не допустить окружения Будапешта.
Занявшим оборону войскам оставалось лишь совсем немного времени, чтобы подготовить линию укреплений «Маргарита» до подхода русских сил. Между 9 и 14 декабря стрелковые подразделения 4-й гвардейской армии сделали несколько попыток пробиться в глубину линии; на отдельных ее участках им даже удалось при этом выбить из укреплений германские части. В это время восточнее венгерской столицы кольцо русского окружения стягивалось все туже – здесь, в районе Эрчи к югу от Будапешта, 10 декабря войска 46-й армии соединились с частями 4-й гвардейской армии. Этим войска Малиновского и Толбухина установили за Дунаем единый русский фронт.
Невзирая на в высшей степени критическую ситуацию в Венгрии, особенно на положение между Балатоном и Будапештом, начальник Генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Гудериан отказал в отправке второй свежей танковой дивизии, которая вместе с тремя уже находящимися в пути батальонами «Пантер»[56] должна была принять участие в едином контрударе. Прибытие этих подразделений ожидалось только в середине декабря, как раз к тому моменту, который приказом Гитлера уже давно был определен как время запланированного удара против 4-й гвардейской армии. Однако продвижение 7-й гвардейской армии и 6-й гвардейской танковой армии сдвинуло основную тяжесть сражений на захваченный в момент отступления правый фланг армейской группы «Фреттер-Пико» (севернее Будапешта).
Новые силы – три батальона «Пантер» по 60 танков Т-V в каждом, а также 3-я и 6-я танковые дивизии – были по указанию главного командования сухопутных сил переброшены в район Секешфехервара. На месте они могли решить, действовать ли им в южном направлении против 3-го Украинского фронта, наступающего на Будапешт вдоль Дуная, или, в случае прорыва русских через Ипель на севере, против 2-го Украинского фронта.
Гитлер не мог из своей ставки, расположенной в нескольких тысячах километров (преувеличение автора – в 750 км по прямой. – Ред.) на Восточном фронте, принять решение о действиях сосредоточенных в Венгрии германских танковых дивизий. В общем виде операция «Шпетлезе»[57] – ей было присвоено такое условное наименование – должна была быть направлена против 4-й гвардейской армии. Удар германских сил, поддержанный 400 танками, из района между озерами Балатон и Веленце (Веленцеи-То) должен был врезаться в группировку русских с юго-восточного направления и вынудить их к отступлению. Из-за непроходимой местности – несколько недель непрерывно шли дожди – генерал-полковник Фриснер считал танковую операцию такого крупного масштаба нецелесообразной. Тщетно настаивал Гитлер на скорейшем проведении операции «Шпетлезе». Из Венгрии он получил на это ответ, что «было бы безответственно немедленно бросить в бой собранные танковые силы в подобную распутицу – сначала следует дождаться стабилизации фронта, чтобы затем иметь возможность действовать вне зависимости от состояния грунта».
Морозы все никак не устанавливались. Однако до 19 декабря положение западнее и севернее Дуная существенно изменилось. Резерв группы армий, 8-я танковая дивизия вынужденно была переброшена для пресечения опасно развивающегося прорыва русских под городом Шаги в полосе действий германской 8-й армии. Ее удар, однако, своей цели не достиг. В составе этой дивизии просто не было пехоты, без которой невозможно осуществление любой успешной операции. Поскольку ни с какого участка фронта, который обороняла группа армий, нельзя было снять пехотные части, а главное командование сухопутных сил не имело в своем распоряжении никаких свободных частей, генерал-полковник Гудериан принял неординарное решение, которое вызвало в штабе группы армий «Юг» едва скрываемое ошеломление. 19 декабря он отдал приказ перебросить 3-ю и 6-ю танковые дивизии – без танков – через город Комаром (Комарно) (на правом берегу Дуная венгерский Комаром, на левом словацкий Комарно. – Ред.) в район восточнее реки Грон, чтобы совместно с 8-й танковой дивизией участвовать в наступлении. «Расписание» этого предприятия, проводить в жизнь которое было уполномочено командование германского LVTI танкового корпуса (Кирхнер), выглядело следующим образом: массированное наступление всех соединений частей, оттеснение русских за низкогорный массив Бёржёнь, восстановление соединения с восточным флангом германской 8-й армии, находящейся под городом Балашшадьярмат, а затем возвращение в Придунайскую область, чтобы там изготовиться к новым сражениям.
Но при реализации этого плана все пошло совсем наоборот! Уже разделение танков и пехоты одной танковой дивизии шло против всех основополагающих законов применения танковых соединений и имело своими последствиями ослабление двух важнейших фронтовых участков группы армий «Юг». После отхода мотопехотного полка на пространстве под Секешфехерваром оставшиеся танковые батальоны и подразделения штурмовых орудий дивизии остались без прикрытия, тогда как, с другой стороны, мотопехотинцы без сопровождения танков на поле боя несли тяжелые потери. Вынужденные необходимостью действия Гудериана, который пытался явно недостаточными силами исправить ситуацию одновременно как в сражениях на севере, так и обеспечить оборону на юге, вокруг венгерской столицы, привели к тому, что имевшиеся у группы армий «Юг» силы оказались распыленными.
Последствия не заставили себя долго ждать. В то время как мотопехотинцы вместе с венгерской элитной дивизией «Святой Иштван» еще только двигались к своему новому участку фронта, русские перешли в мощное наступление, которое преследовало цель, не обращая внимания на погоду и на ожидаемые потери, проникнуть в Будапешт. Падение города стало бы после этого вопросом нескольких дней.
Приказ к началу этого наступления поступил лично от Сталина, который никак не мог понять, почему его победоносной армии до сих пор никак не удается на второстепенном театре военных действий, в Венгрии, достичь давно запланированной цели. Подготовка Красной армии к наступлению заняла почти десять суток. Для обеспечения дезинформационного прикрытия предстоящего наступления маршал Малиновский на северном участке своего участка фронта вблизи города Кошице 16 декабря собрал фронтовых, в том числе американских, корреспондентов по случаю только что произошедшего взятия города Шарош-патак. Отвечая на многочисленные вопросы журналистов, маршал заявил, что все фронтовые корреспонденции, в которых предрекается скорое овладение Будапештом и «ураганное развитие» наступления на Кошице и Братиславу, не соответствуют действительности. При этом он сослался как на чрезвычайные трудности с транспортом и снабжением, которые приходится переносить его войскам, так как железнодорожные линии и шоссе не только в Восточной Венгрии, но и в России заснежены.
Делая это заявление в Шарошпатаке, Малиновский уже получил директиву Ставки Верховного Главнокомандования от 12 декабря 1944 года, которая приказывала ему «совместными действиями 2-го и 3-го Украинских фронтов окружить будапештскую группировку противника и одновременным ударом обоих фронтов уничтожить ее». Московский план ставил Малиновскому задачу произвести удар из района Шаги в направлении на Солдины (Сводин), выйти на левый (северный) берег Дуная напротив Эстергома и отрезать отход будапештской группировки германо-венгерских войск на север. Одновременно с этим его фронт должен был частью сил наступать на Будапешт фронтально с востока и овладеть городом. 3-му Украинскому фронту Толбухина была поставлена задача ударом из района озера Веленце на север, в направлении на Бичке, выйти на правый (южный) берег Дуная на участке Эстертом – Несмей и отрезать противнику отход на запад. Отсюда часть сил фронта должна была нанести удар от Бичке на Будапешт и совместно со 2-м Украинским фронтом взять столицу. Линией разграничения между районами действия двух фронтов был установлен Дунай.
Основным ответственным за операцию был назначен 3-й Украинский фронт. Толбухин поставил 46-й армии задачу прорвать линию укреплений «Маргарита» на 10-километровом участке фронта между Барачкой и Каполь-нашнеком силами двух стрелковых корпусов и затем вести наступление основными силами на Бичке. Прорыв затем должен был быть расширен в глубину и на флангах, чтобы вслед за этим совместно со 2-м Украинским фронтом окружить будапештскую группировку противника и уничтожить ее. Из 4-й гвардейской армии наступать в северном направлении должен был только один стрелковый корпус, в то время как основные силы армии должны были быть развернуты на северо-восток и на запад с целью образовать внешний фронт окружения.
2-й гвардейский механизированный корпус и 7-й механизированный корпус получили приказ пребывать в качестве «маневренных сил армии». 18-й танковый корпус должен был вступить в бой после развития ситуации, при этом было предусмотрено, что после прорыва линии «Маргарита» он будет тотчас же наступать на Бичке и к вечеру второго дня наступления окажется в районе Эстергома, где соединится с войсками 2-го Украинского фронта.
К этому моменту 46-я армия в составе своих шести стрелковых дивизий занимала участок фронта длиной 70 километров между поселком Дьёнк и озером Веленце (Веленцеи-То). Для большей концентрации сил занимаемый ею фронт 15 декабря был сокращен до 38 километров, а сама армия усилена одним стрелковым корпусом. Командующий армией генерал-лейтенант И.Т. Шлёмин с 18.00 19 декабря перевел всю армию в состояние боевой готовности.
Усиленные и пополненные соединения обоих фронтов русских маршалов начали свое общее наступление с артиллерийской подготовки и обработки штурмовиками с воздуха как из района линии «Маргарита», так и севернее Дуная из района Шаги. Это наступление началось в тот момент, когда мотопехотинцы 3-й и 6-й танковых дивизий еще находились на марше и переправлялись с южного на северный берег Дуная. Теперь-то и сказалось то обстоятельство, что танки оказались оторванными от своей мотопехоты. Хотя основной состав обеих танковых дивизий был тотчас же переброшен на позиции линии «Маргарита», они все же не смогли долго оборонять их против наступающих 20 стрелковых дивизий и 2 механизированных корпусов, рвущихся по обеим сторонам от озера Веленце, 4-й гвардейской армии и 46-й армии, не имея в своем распоряжении положенной им пехоты и без руководства соответствующими штабами. Защитники линии «Маргарита» были смяты волнами русских пехотинцев. Контрудары немецких танковых батальонов не достигали цели: «Русские пехотинцы прикрывались броней идущих впереди них танков и прерывали коммуникации снабжения. Когда группы германских танков, отстреливаясь, отходили назад к своим базам снабжения, чтобы пополнить боезапас и заправить машины, враг, используя эти моменты, рвался вперед и захватывал территорию».
В результате такой тактики наступающие смогли глубоко вклиниться в оборону и даже прорвать фронт обороняющихся в нескольких местах, однако понесли значительные потери в живой силе и технике. Стойкое сопротивление германо-венгерских войск стало сюрпризом для русского командования, которое бросило в битву новые подкрепления. Хотя германскому III танковому корпусу удалось отбить несколько последовательных атак русских на правом фланге линии «Маргарита» на участке 1-й танковой дивизии, давление противника на Секешфехервар ничуть не ослабло. История сражавшейся здесь 23-й танковой дивизии дает этому объяснение: «В то время как 1-я танковая дивизия, находившаяся несколько в стороне от направления главного удара, смогла удержать свой участок фронта, 23-я танковая дивизия к вечеру 20 декабря располагалась у своей базы снабжения по линии от железнодорожной насыпи восточнее железнодорожной станции Алшосомль, расположенной у поселка Сабадбаттьян, что лежит южнее холмистой части Секешфехервара. В предвидении развития событий позиция «Ольга» севернее города была занята обозом. Остатки 126-го мотопехотного полка с двумя танками и тремя бронетранспортерами, а также 51-й саперный танковый батальон и 128-й мотопехотный полк с двумя батальонами заняли позиции близ вокзала Сабад-баттьяна. В течение ночи часть позиций была потеряна, солдаты 128-го мотопехотного полка дрогнули и отошли. Кишфалуд, четыре раза переходивший из рук в руки, после гибели почти всех зенитчиков к утру 21 декабря был окончательно потерян. Натиск наступающих советских войск не ослаб ни к утру, ни в течение всего дня 21 декабря. Неприятель избегал сражений за немецкие узлы сопротивления, обходил их и глубоко внедрялся в тыловые районы. В руки неприятеля попали пять венгерских орудий, одно противотанковое орудие 128-го мотопехотного полка было потеряно в ходе атаки, перешедшей в рукопашный бой…»
К утру второго дня наступления замыслы и направления ударов обеих русских армий стали уже вполне понятными. Продвижение 4-й гвардейской армии генерала армии Захарова к Секешфехервару и прорыв 46-й армии генерал-лейтенанта Шлёмина к Бичке развивались весьма успешно. У германской стороны уже не оставалось никаких резервов. Главное командование сухопутных сил в последний момент успело отклонить ходатайство Фриснера об отводе с Будапештского плацдарма 8-й кавалерийской дивизии СС и вводе ее в бой на западном берегу Дуная в качестве усиления 271-й народно-гренадерской пехотной дивизии. Главное командование сухопутных сил (в Цоссене[58]) опасалось, что отвод из Будапешта германских войск чреват возможной потерей венгерских союзников.
На этот момент линия укреплений «Маргарита» уже была прорвана во многих местах. Но самым опасным было все же положение на участке озеро Веленце – Барачка, где части 271-й народно-гренадерской дивизии и другие германские и венгерские части уже несколько дней отбивали сосредоточенные атаки трех русских корпусов. Хотя взятие поселков Позманд, Вереб, Тордаш и Валь частями 46-й армии и представляло собой обретение выгодной позиции для предусмотренного удара в направлении Бичке – Эстергом, но все же прорыв русских развивался не удовлетворявшими их темпами. Поэтому 22 декабря «подвижный резерв» маршала Толбухина, 18-й танковый корпус, был введен в бой, но не в полосе наступления 4-й гвардейской армии, как ранее предусматривалось, а только для поддержки главного удара 46-й армии в районе Фельзопеттенда.
Массированное применение 394 танков и штурмовых орудий, а также 7 стрелковых дивизий на фронте шириной 15 километров породило кризис в и так уже понесших тяжелые потери германских войсках. Постоянно нанося контрудары, но все же вынужденные отступать, германские войска были постепенно отброшены на север. У селения Ловашберень погибли остатки доблестно сражавшейся венгерской 1-й кавалерийской дивизии, тогда как русские танковые клинья веерообразно устремились на север, северо-восток и восток. Падением в течение следующих 24 часов города Бичке, поселков Биаторбадь, Жамбек и дюжин еще более мелких городков и селений было отмечено продвижение войск генерал-лейтенанта Шлёмина. 24 декабря в 13 часов местного времени передовые танки 18-го танкового корпуса перерезали основную транспортную магистраль, по которой шло снабжение Будапешта, жизненно важное Венское шоссе, и тем самым отрезали город от его западных тылов. Теперь единственной ниточкой, связывающей столицу Венгрии с остальной страной, стала трасса через Эстергом вдоль берега Дуная. Но и этот путь прослужил лишь несколько часов. Утром 25 декабря 49-я советская стрелковая дивизия вышла к Дунаю – всего в 10 километрах севернее Будапешта.
Между тем в это же самое время севернее Дуная, в районе низкогорного массива Бёржёнь, вовсю полыхало сражение, в котором с 20 декабря танковые соединения 6-й гвардейской танковой армии генерала Кравченко, стрелковые дивизии 7-й гвардейской армии генерала Шумилова, кавалеристы и танкисты КМГ генерала Плиева день ото дня усиливали интенсивность своих атак. К 23 декабря 6-й гвардейской танковой армии и 7-й гвардейской армии удалось – после отражения короткого германского контрудара – более чем на 30 километров углубиться в германские оборонительные порядки, после уличных боев взять город Соб, переправиться на запад через Ипель и наконец 26 декабря выйти на северный берег Дуная напротив Эстергома. При этом была полностью уничтожена венгерская 2-я танковая дивизия, причем стойкость дивизии «Святой Ласло» (Владислав) под Леткешем позволила осуществить своевременный отход германскому LVII танковому корпусу. В дальнейшем выдвинутый вперед центр 8-й армии удалось постепенно, несмотря на запрет отступления, вывести из-под вероятного удара, а генерал от инфантерии Вёлер столь эластично провел сокращение своей линии фронта, что даже не потерял связи со своим соседом.
В древнем венгерском городе, резиденции епископа[59], Эстергоме на Дунае, предполагавшейся точке встречи обоих русских фронтов, в эти дни царил совершенный хаос. Гром битвы приближался к нему одновременно с севера и юга. Дневник одного оказавшегося в городе швейцарца описывает эти драматические события следующим образом:
«21 декабря. Эстергом становится фронтом, мы находимся в самом центре района боевых действий.
22 декабря, 7 часов утра. Совершенно ужасная ночь, мы провели ее, так сказать, в коридоре, стены которого не толще стен нашей комнаты. Слышны не только разрывы снарядов, но и постоянная перестрелка.
23 декабря. До половины одиннадцатого все было спокойно. Затем внезапно снова канонада… Возобновился обстрел города.
24 декабря. Сочельник. С неба падают крупные хлопья снега и покрывают землю прекрасным чистым ковром. Он остается не тронутым грязной обувью, поскольку никто не выходит на улицу. Не видно и никого из военных. В эту ночь немцы погрузили весь город в глубокую тишину.
25 декабря. Кажется, в городе больше не осталось ни одного солдата…
26 декабря. Сегодня рано утром город заняли русские…»
С падением Эстергома Будапешт лишился своей последней автотрассы, связывающей его с западом. Окружение венгерской столицы было полностью завершено. В ходе этой операции, между прочим, командиру 10-й гвардейской стрелковой дивизии генералу Рубанюку удалось отрезать часть германо-венгерских войск западнее Будапешта, окружить их в излучине Дуная в районе низкогорного массива Вишеград-Хедьшег и 30 декабря уничтожить.
Все усилия генерала артиллерии Фреттера-Пико незамедлительно восстановить связь с городом вследствие недостатка резервов оказались тщетными. Вокруг Будапешта окончательно сомкнулось кольцо Красной армии. В то время как стрелковые части 46-й армии наступали на город с запада и уже вели уличные бои в его предместьях, 4-я гвардейская армия совместно с казачьей дивизией 5-го гвардейского кавалерийского корпуса в период с 26 по 31 декабря образовала от озера Балатон до Несмея на Дунае непрерывный внешний фронт, который отстоял от внутреннего фронта на расстоянии от 30 до 50 километров.
Известие об окружении Будапешта уже 24 декабря было получено в штаб-квартире Гитлера в Цигенберге под Бад-Наухаймом[60]. В этот рождественский вечер ответственный за ход войны на Востоке, начальник Генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Гудериан вновь пытался втолковать присутствовавшим масштаб ясно обозначившейся катастрофы на Востоке. Он даже предложил прервать начавшееся масштабное наступление германских войск на Западе, Арденнскую операцию, и освободившиеся в результате этого силы спешно перебросить в Восточную Пруссию, пока Красная армия не возобновила свое наступление на Висле. «Мои доводы о том, – сообщал Гудериан, – что в Рурской области производство прекратилось из-за бомбежек западных союзников СССР… что, напротив, верхнесилезская экономическая область еще сохранила способность выпуска продукции, что основная производственная база германского вооружения переместилась теперь на восток региона, что потеря Верхней Силезии приведет к остановке военных действий на Востоке через пару-тройку недель – все это для них ничего не значило!» Начальник штаба оперативного руководства Верховного главнокомандования вермахта генерал-полковник Йодль привел такой контраргумент: «Мы не должны выпустить из рук только что вновь обретенную нами инициативу», а Гитлер высказал мысль, что переброшенные с запада на восток дивизии вскоре снова придется перебазировать обратно. Если он и проявлял в эти дни какое-либо беспокойство по поводу на Восточном фронте, это касалось в первую очередь судьбы Будапешта. (После войны эта позиция Гитлера станет предметом частой критики. Генерал фон Типпельскирх, автор «Истории Второй мировой войны», напишет об этом следующее: «Освобождение города и района Западной Венгрии стало для Гитлера навязчивой идеей, которой он подчинил все остальные соображения и которую он обосновывал то внешнеполитическими причинами, то насущной необходимостью сохранить последние оставшиеся месторождения нефти в Венгрии и Австрии, без которых продолжение войны… не было бы возможно».)
Для деблокады венгерской столицы Гитлер уже в тот же самый канун Рождества отдал, не поставив в известность Гудериана, приказ о том, что IV танковый корпус СС под командованием обергруппенфюрера СС Г.О. Гилле из района Варшавы, а также 96-я танковая дивизия из Галиции должны быть незамедлительно переброшены в Венгрию. Оба соединения должны были как можно быстрее снять блокаду с Будапешта и восстановить прежнее положение на линии «Маргарита». Первые транспорты с личным составом и техникой дивизий вошли на территорию Венгрии 30 декабря юго-западнее города Комаром. Однако на их вступление в бой нельзя было рассчитывать ранее 1 января 1945 года.
В этот период произошли также изменения в высшем командовании группы армий «Юг». Гитлер искал, как он часто поступал в ходе войны, козлов отпущения за поражение в Придунайском районе и «нашел» их в лице командующих группой армий «Юг» и армейской группой «Фреттер-Пико», Фриснера и Фреттер-Пико, которых он в первую очередь посчитал ответственными за окружение Будапешта и потерю линии укреплений «Маргарита». В ночь с 22 на 23 декабря – прямо в ходе сражения! – генерал-полковник Ганс Фриснер был смещен со своего поста и заменен на бывшего ранее командующим 8-й армией генерала от инфантерии Отто Вёлера, который, по словам Гитлера, был «пусть никаким национал-социалистом, но, по крайней мере, мужчиной». Приказ о его смещении, который был передан из штаба главного командования сухопутных сил по телефону, ошеломил Фриснера. «Я сам включился [в этот телефонный разговор], – писал он впоследствии в своих мемуарах, – и стал настаивать на том, чтобы узнать причину моего смещения, на что я, как генерал и командующий группой армий, особенно в критическом положении, имел право. Но когда Венк[61] снова заверил меня, что не может сообщить мне никаких подробностей, я попросил его соединить меня с Гудерианом. Но и тот не мог дать мне ясного ответа. Тогда я позвонил начальнику управления кадров сухопутных сил и спросил, когда бы я мог переговорить лично с Гитлером. Ответом на это было: «Фюрер благодарит!»
Пришлось уйти и генералу артиллерии Фреттеру-Пико. «Причина моего смещения осталась для меня неизвестной. Вы можете усмотреть причину в том, что я был противником обороны Будапешта, и, прежде всего, в том, что я отказывался осуществлять операцию «Шпетлезе» до улучшения погодных условий. Я не считал для себя возможным наступать танковыми силами только по дорогам, когда противник был готов применить массированную танковую оборону, и взять на себя ответственность за это. Успех мог быть достигнут только при наступлении танков широким фронтом на равнине, подсушенной морозом… Но дело просто в том, что для высоких постов я перестал быть «удобным». Припомнили мне и более ранние случаи. Вообще было обычным делом, когда ненадежных генералов смещали без каких-либо оснований военного характера». Так написал Фреттер-Пико два десятилетия спустя в одном из писем автору. На посту командующего его сменил опытный танкист, генерал танковых войск Герман Бальк, до этого бывший командующим группой армий «Ц» на Западе. Командование 8-й армией принял генерал горных войск Крейзинг.
В результате тяжелых десятидневных боев к концу декабря 1944 года Красная армия заняла значительную часть Придунайской области и – самое главное – добилась окружения Будапешта. С другой стороны, группа армий «Юг» смогла предотвратить прорыв русских северо-восточнее Дуная, на участке 8-й армии, а также на юге, на участке германской 2-й танковой армии. К концу года бои в излучине Дуная в значительной мере стихли, и фронт стабилизировался. Исключением стала армейская группа «Бальк» (ранее бывшая армейской группой «Фреттер-Пико»), которая и в последний день года вела местные бои, результатом которых стало лишь некоторое выравнивание линии фронта на отдельных участках.
Глава 3
Борьба за БудапештС 1 ноября, как только до города дошли первые сообщения об успехах Красной армии на территории между Дунаем и Тисой и о прорыве 2-го гвардейского механизированного корпуса к южным предместьям Будапешта, на венгерскую столицу легла тень грядущих событий. Когда же судьба города не была решена – как пророчествовалось – «в течение 48 часов» и «без уличных сражений» в пользу русских, каждому жителю Будапешта стало совершенно ясно, что, несмотря на все успехи обороняющих его войск в предместьях столицы, война суровой действительностью входит в повседневные будни горожан. Пока немцы не заняли Венгрию, то есть до марта 1944 года, авиация союзников не совершала никаких воздушных налетов на Будапешт, если не считать едва ли стоящих упоминания налетов русской авиации (первый налет советских ВВС был произведен 6 сентября 1942 года). И даже англо-американские армады бомбардировщиков, которые во второй половине 1944 года часто появлялись над городом, имели своей целью прежде всего промышленные районы, расположенные вокруг столицы. Теперь это относительно спокойное время осталось в прошлом.
В течение ноября городские власти выпустили целую груду распоряжений военного характера. Венгерской армии требовалось пополнение, предместья следовало срочно укреплять, промышленные предприятия и органы управления срочно эвакуировать. Чем плотнее сжималось кольцо Красной армии вокруг города и чем отчаяннее становилось положение на фронте, тем резче становились формулировки в предписаниях гражданских и военных властей. И наконец, 10 декабря 1944 года министр Коварж издал приказ о всеобщей и «тотальной» мобилизации: она практически без исключений распространялась на все население в возрасте от 14 до 70 лет. Одновременно в городе было введено осадное положение.
Ситуация в БудапештеНесмотря на то что венгерская столица была против воли своего населения объявлена фронтовым городом, жители Будапешта не позволили себя запугать. Они практически не обращали внимания на приказ о мобилизации, эвакуация осуществлялась медленно и в большинстве случаев только под давлением властей. И хотя город уже давно находился в пределах досягаемости русской артиллерии и авиации, а до передовой можно было добраться на городском трамвае, жители города прилагали все усилия, чтобы сохранять привычный им прежний стиль жизни.
«Будапешт как фронтовой город – нечто единственное в своем роде! – так выразил свое удивление и восхищение немецкий военный корреспондент Вернер Ханнеман. – На всех мостах через Дунай, соединяющих Буду и Пешт, через каждые двадцать шагов наталкиваешься на германского часового. Винтовку он не носит на ремне через плечо, а держит наперевес. Вдоль набережной Дуная, где вытянулись в ряд здания всемирно известных отелей «Риц», «Бристоль», «Хунгария» и «Карлтон» и где некогда в светлые летние ночи прогуливались под зажженными лампионами беспечные щеголи, тянутся колонны мобилизованных. Но, как и раньше, завсегдатаи кофеен встречаются в 17 часов в «Негреско» и лениво сплетничают, заплетая в косички бахрому скатертей, чтобы в 19 часов перекочевать в «Дюбарри» или в бар гостиницы «Хунгария», где заказывают себе давно привычный флип[62] или бокал отличного токайского. Иногда случайный русский самолет неприцельно сбрасывал в пригородах бомбу или давал несколько очередей трассирующими пулями. Ближе к вечеру советские артиллеристы посылали несколько тяжелых снарядов, которые рвались в городских кварталах. Но официанты продолжали сервировать столы в ресторанах, не обращая на все это никакого внимания. В течение дня по крайней мере три-четыре раза объявляли воздушную тревогу…»
Эти заметки отражают, однако, только часть облика того, что с начала декабря называлось «неприступным городом». Партия Салаши и правительство были в курсе всего, что происходило внутри и вокруг Будапешта. Внезапные облавы, преследования дезертиров и пораженцев, немедленное приведение в исполнение приговоров или негласные исчезновения противников режима – все было пущено в ход городскими партийными комитетами, действиями которых руководил двадцативосьмилетний служащий Эрвин Чики, а позднее представитель министерства внутренних дел доктор Эрнё Вайна.
Когда несколько позднее русские заняли город Вац и тем самым перерезали железнодорожную линию Будапешт – Братислава – Вена, все правительство в середине декабря покинуло город. Сам Салаши, вернувшись после встречи с Гитлером в Берлине, еще провел несколько дней в Будапеште, после чего перебрался в Кёсег, небольшой город вблизи западной границы Венгрии. Поскольку в Западной Венгрии больше не оставалось под контролем центрального правительства ни одного крупного города, министерства и другие органы центрального управления были размещены в нескольких маленьких городах, где они попытались продолжать свою деятельность. Полным ходом шла погрузка и отход грузовых судов, курсировавших по Дунаю, которые теперь осуществляли эвакуацию промышленных предприятий и перемещение сырья в направлении Австрии. Национальный банк закрыл свои кассы: весь объем наличности, 9 миллиардов пенгё, был переведен в город Дьёр, а золотой запас и валютные резервы – даже в австрийский Зальцбург. Культурные ценности – живопись, скульптура и другие предметы культуры – также были эвакуированы. Профессора, студенты и художники должны были покинуть город; труппам Оперного и Национального театров также было предложено уехать, как и высшим и средним государственным служащим. Исполнение всех этих мероприятий, однако, натолкнулось на сопротивление людей; мало кто был готов покинуть свой родной город ради неизвестной судьбы. Поэтому были введены жесткие санкции, военные власти строго карали сопротивляющихся эвакуации.
Будапештский корреспондент одной известной швейцарской газеты так написал об этом в своих до сих пор не опубликованных воспоминаниях: «Времена резко изменились. Теперь петля все туже затягивалась не только вокруг шеи евреев, но также и вокруг шеи неевреев. Велась охота не только на евреев, но и на дезертиров и людей, которые не выполняли приказ об эвакуации. Точно так же они прятались от облав, а если не прятались, то шли вдоль Венского шоссе на запад с рюкзаком за спиной, как и евреи… Особо мне запала в душу эвакуация подростков. Как известно, все подростки в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет были членами полувоенной организации «Левенте». Они находились в ведении министерства обороны, которому было приказано организовать эвакуацию «Левенте». Десятки тысяч детей были оторваны от своих родителей и вывезены в Германию. Дело зашло так далеко, что хождение по мукам евреев перешло в хождение по мукам всего народа. И ни у кого не нашлось мужества, чтобы выступить против этого… Если и находилось несколько мужественных людей, которые решались противодействовать этому, то они непременно становились жертвами предательства, как это случилось 23 ноября с офицерской группой генерала Киша…» Генерал Янош Киш был руководителем движения Сопротивления в армейской среде, которое было образовано в Будапеште после перехода власти «Скрещенным стрелам». Во главе всего движения стоял оппозиционный депутат парламента Эндре Байчи-Жилински, с 1933 года ярый противник национал-социалистов, демократ и отважный патриот. Вокруг него с 15 октября группировались противники нового режима, как офицеры, так и гражданские. При содействии перешедших на нелегальное положение лидеров запрещенных после занятия страны немцами гражданских партий они совместно организовали Венгерский фронт, в котором во имя национального единства принимала участие и численно незначительная коммунистическая партия Ласло Райка. Стоя перед трагическим выбором из двух зол, а именно немецкой или русской оккупацией, эти люди действовали в убеждении, что если не страну, то хотя бы ее столицу удастся спасти от разрушения иностранными захватчиками путем скорейшего окончания войны. Организуемые ими акты саботажа, воззвания и подготовка к восстанию были направлены в первую очередь против низовых организаций «Скрещенных стрел». Когда же штаб-квартира борцов Сопротивления была 23 ноября раскрыта из-за предательства и разгромлена, все подпольные группы остались без центрального руководства, что означало практически конец движения Сопротивления в Будапеште.
Не считая немногих групп, преследующих несколько иные цели, основная масса 800 тысяч жителей Будапешта в эти наполненные событиями месяцы оставалась относительно спокойной, скорее даже, в предвидении грядущих событий, пассивной. Готовность населения к активному сопротивлению была весьма низкой. Тщетно правительство пыталось путем разделения города на отдельные узлы сопротивления пробудить в жителях дух борьбы; все его усилия не приносили почти никаких результатов.
Отношение жителей Будапешта к его обороне, естественно, не было секретом для командования группы армий «Юг». Тот факт, что в один из дней из 1862 человек, призванных на воинскую службу, на сборный пункт явилось только 29, а из 262 мобилизованных на трудовой фронт пришли только 9 человек, ясно свидетельствовал, в какой степени население игнорировало оборону города. Поэтому уже в начале ноября обсуждался вопрос, не следует ли – без оглядки на отрицательное влияние на еще исполненные боевого духа венгерские части – объявить Будапешт не «крепостью», но «открытым городом». Но поскольку было понятно, что Гитлер никогда не пойдет на это, командование группы армий «Юг» подготовило другой план, который предусматривал оставление густонаселенного Пешта, а задачей группы армий становилась оборона его предместий.
Гитлер не желал ничего и слышать о таком «компромиссном решении» и отдал приказ об обороне Будапешта даже в случае его полного окружения русскими. Первая директива о ведении военных действий в районе Будапешта поступила в группу армий «Юг» 23 ноября 1944 года. В соответствии с ней оборона должна была осуществляться в боях за каждый дом, без различия городского квартала или наличия населения. На вопрос, как должно вести себя командование группы армий в случае открытых враждебных действий населения, которое, возможно, не пожелает бездеятельно смотреть на уничтожение своего города, Верховное командование сухопутных сил дало ответ, что чернь столицы должна быть либо своевременно эвакуирована, либо ее выступления должны быть подавлены силой. Генерал-полковник Фриснер после этого ответа потребовал от коменданта Будапешта, оберфюрера СС, который одновременно был и начальником введенных в город полицейских сил и сил безопасности, в случае необходимости принять по своему усмотрению все требуемые обстановкой полицейские меры против соотечественников. С этим вариантом Гитлер согласился.
1 декабря 1944 года обергруппенфюрер СС Отто Винкельман, «высший руководитель СС и полиции в Венгрии», был назначен «военным комендантом крепости Будапешт», однако уже 5 декабря 1944 года был заменен на этом посту генералом войск СС обергруппенфюрером СС Карлом Пфеффером фон Вильденбрухом, который в то же время, как командующий IX горнострелковым корпусом СС, оставался в тактическом отношении подчиненным армейской группе «Фреттер-Пико».
Крепость Будапешт не обладала никакими современными укреплениями. Противотанковые рвы и отдельные узлы сопротивления в виде полевых позиций, построенные в основном в пригородах, должны были служить некоторой защитой обороняющимся. Не обладал город и соответствующим статусу крепости гарнизоном. Изначально приближению Красной армии город мог противопоставить только 8-й германский полицейский полк под командованием полковника Дёрнера да находящуюся еще в стадии формирования 22-ю кавалерийскую дивизию СС «Мария-Терезия», которой командовал генерал-майор войск СС бригадефюрер СС Цеендер, занимавшие позиции в самом городе и вокруг Будапешта; с дальнейшим обострением положения численность германских войск к началу декабря выросла до пяти дивизий, которые в своем большинстве уже в течение нескольких недель принимали участие в оборонительных боях в восточных предместьях венгерской столицы.
Венгерское правительство, которое первоначально не собиралось приносить в жертву свою столицу, настаивало сначала на том, чтобы не планировать Будапешту судьбу второго Сталинграда. В этом плане оно многократно вело переговоры с командованием группы армий «Юг», а также с различными венгерскими гражданскими организациями. Однако, когда Гитлер 4 декабря встретился с «вождем государства» Салаши, министром иностранных дел Кемени и министром обороны Берегфи и среди прочих проблем решил окончательно и эту (согласно своему пониманию), венгерское правительство покорилось этому решению. 7 декабря в королевском дворце Будапешта Салаши заявил командующему группой армий «Юг», что он готов «во имя значимых европейских ценностей не объявлять Будапешт открытым городом, но приготовить его к обороне».
Вторая часть заявления Салаши осталась без каких-либо реальных последствий, так как министру обороны Берегфи не было представлено в распоряжение никаких свежих частей для обороны столицы. Поэтому гарнизон крепости Будапешт образовали только уже находившиеся в городе и потрепанные в боях разрозненные части (пополненные предусмотрительно сформированными чрезвычайными силами и силами правопорядка), которые поступили под команду генерал-лейтенанта Ивана Хинди из венгерского I армейского корпуса. Их численность достигала примерно 37 тысяч человек. В составе германского IX горнострелкового корпуса СС, по надежным источникам, было около 33 тысяч солдат. Таким образом, комендант крепости Будапешт обергруппенфюрер СС Пфеффер фон Вильденбрух имел в своем распоряжении в общей сложности 70 тысяч солдат, чьи боевые качества как в моральном, так и в техническом отношении значительно разнились. (Следует учитывать также отброшенные к Будапешту соединения после прорыва 46-й советской армии восточнее озера Веленце, а также мобилизованных на защиту города мужчин призывного возраста. Всего в окружение попали 188 тыс. солдат и офицеров противника, 138 тыс. из которых позже было пленено. Автор же в лучших традициях западных историков откровенно и явно лукавит, называя первоначальную, до окружения, численность защитников. – Ред.)
Когда 24 декабря оборонительная линия «Маргарита» между озером Балатон и Будапештом была в ходе наступления двух русских армий окончательно ими преодолена, 8-я кавалерийская дивизия СС как раз находилась в готовности для выхода на передовую линию восточнее Будапешта. По настоянию командования группы армий «Юг» главное командование сухопутных сил согласилось, несмотря на опасную ситуацию в Придунайской области, перебросить эту кавалерийскую дивизию на западный берег Дуная и отдать ей приказ вести наступление в направлении озера Веленце. Но этим дело не ограничилось. Когда дивизия, до этого занимавшая позиции в восточных предместьях Будапешта, ясным морозным вечером в канун Рождества двигалась по городу, был прорван германо-венгерский фронт западнее Будапешта. Через позиции немногих оставшихся в живых солдат 271-й народно-гренадерской дивизии, которой командовал генерал-майор Бибер, к Будапешту прорвались механизированные части 46-й армии. Когда русские танковые клинья врезались в ошеломленные их ударом западные предместья Будапешта, такие как Швабхеди, основные силы II гвардейского механизированного корпуса продвигались, минуя город, на север. В течение 24 часов красноармейцы без боя захватили Венское шоссе, Обудаштрассе и Хидегкутерштрассе, то есть все дороги, которые вели на запад. А когда XVIII танковый корпус подошел к низкогорному массиву Пилиш, кольцо Красной армии вокруг Будапешта было замкнуто.
Появление русских на западной окраине города, как и прорыв отдельных танковых клиньев до центра Буды, стал для населения города более чем неожиданностью. Многим жителям Будапешта, которые еще во второй половине дня отправились в Пешт за рождественскими покупками, довелось увидеть свои дома и семьи лишь спустя несколько месяцев (полтора месяца. – Ред.), после окончания осады, поскольку их жилища уже 24 декабря попали в руки русских.
В эти часы ошеломляющей неожиданности крепость Будапешт пребывала в величайшей опасности. Русские могли в любую минуту прорваться в еще не занятую ими Буду, захватить и закрепиться на холмах и высотах и нанести защитникам города удар в спину. Низменный, плотно населенный Пешт, расположенный на восточном берегу Дуная, удержать в этом случае не было бы никакой возможности. Части Толбухина с легкостью овладели бы этой частью города!
В качестве первоочередных мероприятий Пфеффер фон Вильденбрух подтянул 8-ю кавалерийскую дивизию СС и вместе с остатками 271-й народно-гренадерской дивизии – которая выступала теперь в качестве боевой группы Кюндингера – и группой Верешвари (будапештский охранный батальон, батальон жандармерии и семь штурмовых орудий) поспешно занял позиции в Буде. Теперь можно было ценой оставленных на произвол судьбы пештских предместий поставить заслон русскому прорыву в Буде и прежде всего образовать новую непрерывную оборонительную линию. Поскольку комендант крепости, как и все высшие руководители СС, имел прямую связь с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером и со ставкой фюрера, он смог еще вечером 24 декабря доложить об угрожающей ситуации в Будапеште. Той же ночью ответ фюрера был получен в казематах Будайской крепости, где Пфеффер фон Вильденбрух оборудовал свой командный пункт. От имени Гитлера бригадефюрер СС Фегелейн[63] сообщил, что Будапешт следует оборонять при любых обстоятельстах. Для деблокады Будапешта были приняты меры: IV танковый корпус СС под командованием обергруппенфюрера СС (генерала войск СС) Гилле получил приказ срочно пробить дорогу к крепости.
Несмотря на это, 26 декабря в Будапеште была предпринята одна акция, которая предусматривала оставление города войсками и прорыв в направлении на запад. Она завершилась только на стадии подготовки, поскольку строжайший приказ Гитлера и соответствующее этому приказу распоряжение командования группы армий «Юг» запрещали все мероприятия для прорыва из котла. Гарнизон крепости получил приказ выполнять свой долг до последнего человека. Любая попытка вырваться из котла и прорваться к германской линии фронта должна была рассматриваться как дезертирство.
Обороняемое пространство в Пеште сокращалось день ото дня. Бои становились все ожесточеннее, и потери в живой силе с обеих сторон росли скачкообразно. Оборонявшиеся сдавали один пригород за другим, не столько из-за давления русских, сколько из необходимости сохранять силы, которые, как все еще думалось, будут необходимы для создания обороны Буды. Русские и румынские войска попытались осуществить прорыв к Дунаю. Этот прорыв был поддержан артиллерией и авиацией. Тем не менее в период с 26 по 31 декабря, даже «ценой тяжелых боев», им не удалось продвинуться на расстояние больше чем от 4 до 12 километров, что означало только вторжение во внешние предместья Пешта.
Да и в районе Буды в послерождественские дни войскам 3-го Украинского фронта удалось добиться лишь незначительных успехов. Особенно медленно русские продвигались вперед в Келенфельде, одном из южных предместий Буды. Напрасно русские бросили на этом участке в бой против обороняющихся элитную воинскую часть, 83-ю бригаду морской пехоты. Ее поражение вызвало такое недоверие и возмущение в штабе 46-й армии, что генерал-лейтенант Шлёмин лично прибыл на КП 23-го гвардейского стрелкового корпуса. (За всю Будапештскую операцию бригада морской пехоты (численностью 7500 чел., организационно относилась к Дунайской военной флотилии) потеряла 112 чел. убитыми и пропавшими без вести (это по поводу «поражения»). – Ред.) Не в состоянии поверить объяснениям генерала, командующего корпусом, он захотел лично наблюдать за ходом сражения. После успешного наступательного прорыва обоих Украинских фронтов русский командующий армией был твердо уверен в том, что Будапешт не сможет долго продержаться в обороне. По дороге к участку фронта, где сражались морские пехотинцы, Шлёмина сопровождал полковник С.А. Андрущенко. Из-под пера последнего вышло следующее описание происходившего:
«Прибыв в Келенфельд, мы через несколько минут уже были на КП командира бригады полковника Л.K. Смирнова, который буквально накануне нашего появления получил ранение. Оставив его на попечение санитаров, командующий армией прошел на наблюдательный пункт в здании фабрики, в северо-восточной стене которой имелись наблюдательные амбразуры. Оттуда хорошо просматривалось все поле боя. Морские пехотинцы отважно сражались за каждый дом и за каждый этаж.
Пока командующий армией наблюдал за ходом боя и выслушивал доклад начальника разведки бригады, санитары закончили перевязку командира бригады. Он тоже пришел на наблюдательный пункт и обстоятельно доложил о положении каждого из батальонов бригады и о действиях неприятеля…
Генерал-лейтенант теперь воочию увидел, что причиной медленного продвижения бригады является особенно ожесточенное сопротивление противника. Лично убедившись в тяжести ситуации, командующий армией отдал приказ применить в бою, наряду с отдельными штурмовыми группами, также и подразделения огнеметчиков, саперные и артиллерийские части. Мне он сказал, что я должен передать его указание командующему армией усилить бригаду противотанковыми средствами, и обещал откомандировать в распоряжение командира бригады подразделения огнеметчиков и оказать сражающимся в Буде войскам поддержку с воздуха…»
Когда наконец Малиновский и Толбухин, которые изначально считали, что взятие Будапешта может быть делом трех-четырех дней, убедились, что до конца года венгерскую столицу не взять, они приняли решение склонить обороняющихся к сдаче посредством парламентеров. Решение это было в первую очередь продиктовано тем обстоятельством, что задействованные под Будапештом войска срочно были необходимы для решения других целей – прежде всего для наступления в долине Ипеля на Братиславу и Вену. Оба маршала пошли даже на то, чтобы в случае капитуляции гарнизона Будапешта предоставить свободный выход всем венгерским войскам и «почетное обращение» всем германским солдатам. Русский ультиматум был датирован 29 декабря.
Однако из обоих русских парламентеров только одному, капитану Остапенко, удалось пересечь немецкую передовую и добраться до КП командира 8-й кавалерийской дивизии СС бригадефюрера СС Румора. Второй парламентер, капитан Штейнмец, по дороге попал в своем автомобиле на минное поле и погиб. Русские тотчас же решили, что он, несмотря на свой белый флаг, был убит немцами, и это сразу же ожесточило боевой дух красноармейцев. К несчастью, миссия капитана Остапенко тоже стоила ему жизни. После того как Румор соответственно приказу отверг условия капитуляции, капитан Остапенко на обратном пути к своим попал под огонь венгерской артиллерийской батареи и погиб вместе со своим сопровождающим, в живых остался только переводчик.
Судьба парламентеров ожесточила напряженность боев за Будапешт. Чем ближе продвигались русские к центру города, тем больше разгорались бои на улицах и площадях и тем больше страдало от боевых действий население венгерской столицы и ее здания.
Германские попытки деблокады БудапештаГлубокий снег укрыл Придунайскую область, сцену кровопролитной борьбы последних недель декабря, незадолго до начала 1945 года. Холодная погода заставила стихнуть боевые действия с обеих сторон. В то время как на севере германская 8-я армия со своим новым командующим, генералом горных войск Крейзингом, удерживала позиции на высотах близ города Левице, фронт вдоль реки Грон наконец-то стабилизировался. Подобным образом застыла и ситуация в Придунайской области, где армейская группа «Бальк» сумела восстановить непрерывный фронт по линии озеро Балатон – г. Мор – Дунай у Комарома. И лишь 2-я германская танковая армия докладывала о подготовке русскими наступления, что позднее оказалось всего лишь перегруппировкой.
Главной заботой нового командующего группой армий «Юг» Отто Вёлера оставалась судьба крепости Будапешт, приказ на деблокаду которой был отдан ставкой фюрера и которая находилась на расстоянии всего только от 60 до 80 километров за линией русских войск. До прибытия обещанного главным командованием сухопутных сил подкрепления Бальк, новый командующий германской 6-й и венгерской 3-й армиями, не мог со своими потрепанными частями вести серьезные военные действия, период же для деблокады определялся только тем временем, в течение которого русские могли удерживать предполье Будапешта своими слабыми силами.
Подготовка и пополнение боеприпасами позволяли начать наступление не ранее 1 января 1945 года.
Планы наступления, которые ОКХ (главное командование сухопутных сил) разработало вместе с генералами Вёлером и Бальком, предусматривали две возможности: южное и северное решение. Южный вариант, предусматривавший наступление из района между Балатоном и Секешфехерваром в направлении на северо-восток, проходил по благоприятной для танков местности и в оперативном отношении был более выгодным, поскольку в случае успеха позволял отрезать все находящиеся западнее Будапешта русские силы. Недостатки же его заключались в том, что его следовало осуществлять из уже обозначившегося центра напряженной борьбы и он был бы направлен на уже существующий оборонительный фронт русских. В ходе дальнейшего его осуществления оба фланга наступающих сил оказывались открытыми, что требовало значительных дополнительных сил и средств.
Северный вариант предусматривал, напротив, наступление из района юго-восточнее Комарома в направлении на юго-восток и имел, по причине происходящих здесь маневренных боев, хорошие шансы на внезапность. К тому же благодаря развиваемому вдоль Дуная наступлению и расположенному на северном берегу реки германскому LVII танковому корпусу северный фланг наступающих сил был бы прикрыт. Таким образом, наступление могло бы быть осуществлено менее значительными силами. К тому же было возможно – при незначительном расходе топлива на перегруппировку задействованных сил – начать наступление на пять дней раньше. Отрицательным моментом этого варианта было то, что операция должна была развертываться вдоль северного склона Средневенгерских гор (низкогорные массивы Герече, Будаи-Хедьшег и др.) и местность для действий танков здесь куда менее пригодна, чем в южном варианте, хотя можно было надеяться на быстрое использование трассы, проходящей по южному берегу Дуная. Оттуда появлялась возможность продвинуться до Этергома и обойти силы русских в Средневенгерских горах.
Главное командование сухопутных сил приняло решение, не в последнюю очередь вследствие временного фактора, в пользу северного варианта. Генерал Бальк мог теперь приступить к его осуществлению. В качестве первого этапа группа Брайта (германский III танковый корпус) должна была поддержать главный удар IV танкового корпуса СС отвлекающим ударом на Еши, на юге фронта, и сковывающим ударом в направлении на Фельшёгаллу танковыми частями 3-й и 6-й танковых дивизий. На втором этапе на фронте на Гроне (севернее Дуная) пехотная народно-гренадерская дивизия ополчения должна была сменить мотопехотные части 3-й и 6-й танковых дивизий, которым предстояло быть переброшенными для поддержки IV танкового корпуса СС в районе наступления. В ходе третьего этапа после взятия возвышенностей у Бичке, наконец, должен был последовать удар танковых частей на Будапешт, взлом кольца окружения на западной окраине города и затем вместе с германским III танковым корпусом и главными силами Будапештского гарнизона возвращение оборонительной линии «Маргарита».
Однако предназначенные для наступления войска частично находились вне Венгрии. Поэтому Бальку, которого поджимало время, пришлось досрочно начать всю операцию с отвлекающего маневра на Эши. Якобы для улучшения собственных позиций он в течение всей первой половины дня 31 декабря 1944 года штурмовал подразделениями усиленной 1-й танковой дивизии полосу обороны 31-го стрелкового корпуса. С наступлением ночи наступление было продолжено при поддержке артиллерии.
1 января 1945 года в 22.30 основные силы усиленного IV танкового корпуса СС двинулись из района Насали – Тата – Фельшёгалла, нанося главный удар. Стояла очень холодная и ясная ночь. Свет полной луны помогал соединениям танкового корпуса преодолеть первые километры по вражеской территории. Поскольку наступление началось без всякой артиллерийской подготовки, его внезапность была полностью достигнута. Германские танки с ходу преодолели передовую полосу обороны 31-го гвардейского стрелкового корпуса, который, имея в составе три потрепанные в боях дивизии, удерживал участок фронта длиной 48 километров, и захватили значительную территорию. В то время как 5-я танковая дивизия СС на правом фланге и 3-я танковая дивизия СС на левом фланге наступали через Тату в направлении на Тарьян и Бичке, 96-я пехотная дивизия на северном берегу Дуная продвинулась до реки Грон, переправилась через нее на 100 штурмовых лодках через реку в районе города Ньергешуйфалу и штурмом овладела им и городом Шутто.
Тем самым в кратчайший срок удалось осуществить на участке 31-го гвардейского корпуса прорыв, который для русских был более чем опасен. В первый раз за три прошедших месяца крупное германское соединение в Венгрии снова перешло в наступление, причем в тот самый момент, когда командующие обоими Украинскими фронтами пребывали в уверенности, что группа армий «Юг» после нанесенного ей в декабре удара больше не способна к наступательным действиям. Хотя передислокация IV танкового корпуса СС из Польши в Венгрию не осталась не замеченной маршалом Толбухиным, он не смог разузнать его новое место сосредоточения вплоть до начала боевых действий. Тем не менее он предупредил командующего 4-й гвардейской армией генерала армии Захарова о том, что немцы однозначно могут пустить в ход в Придунайском районе полученные ими подкрепления. Захаров же считал – не в последнюю очередь благодаря германскому обманному маневру под Эши, – что операция противника может последовать только на левом фланге его участка фронта. Поэтому он сосредоточил свои главные силы именно на левом фланге: один механизированный корпус, одну стрелковую дивизию и несколько артиллерийских дивизионов. В остальном же 4-я гвардейская армия – состоявшая из 13 дивизий и 1 механизированного корпуса – была не подготовлена к обороне. Ее оперативное построение не было эшелонировано, а ее правый фланг, куда немцы и собирались нанести удар, чтобы прорвать фронт, не занял выгодные позиции.
Планы германской группы армий «Юг» по деблокаде Будапешта на конец 1944 г.
Захаров позвонил Толбухину еще в ночь германского прорыва и сообщил своему боевому товарищу о прорыве врага. «Я уже предупреждал вас об этом!» – яростно прорычал в трубку маршал в ответ. Опытный командующий тотчас же просчитал все возможные последствия германского удара. Ставкой в игре был не только Будапешт. За несколько дней до этого командные посты 2-го Украинского фронта в Придунайском районе были также перенесены на западный берег Дуная. В горном районе Пилиш, недалеко от Будапешта, маршал Малиновский развертывал свои силы, готовя дальнейшие операции своего фронта против Братиславы, Вены и Южной Германии. Следовало как можно быстрее проинформировать и предостеречь его и его штабы… Так что теперь Толбухин только вполуха выслушивал объяснения своего командующего армией, который винил себя в том, что он не подумал о возможном германском наступлении и все еще не мог себе представить, что неприятель столь успешно замаскировал свои передвижения. Уже той же ночью генерал Бобрук, командовавший 31-м гвардейским корпусом, получил артиллерийскую поддержку. Немецкое наступление пока еще не воспринимали со всей серьезностью.
Лишь только 2 января в штабе маршала осознали всю серьезность складывающейся ситуации. К этому времени резервы 31-го гвардейского стрелкового корпуса были полностью брошены в бой и не могли воспрепятствовать развитию германского наступления. Фельшёгалла, Тарьян и Байна были взяты неприятелем, и, пока 96-я пехотная дивизия наносила удар в направлении поселка Токод-Грон, танки 3-й и 5-й танковых дивизий СС катили дальше на юго-восток, к важному транспортному узлу Бичке.
Однако гористая местность и густые леса играли на руку обороняющимся: танки могли двигаться только по дорогам с твердым покрытием, что было чревато попаданием под огонь русских заслонов с противотанковыми орудиями и постоянными русскими контрударами во фланги и в тыл. Продвижение германских войск резко замедлилось. Плотность русской обороны нарастала буквально по часам. Не только Толбухин лично принимал меры к ее усилению и мобилизовал все резервы своего фронта, но и сами красноармейцы делали все возможное, чтобы удержать свои позиции до подхода подкрепления. «Сам Гитлер 3 января появился на фронте, чтобы лично командовать операцией (против Будапешта)», – вещали пропагандисты 4-й гвардейской армии, чтобы поднять боевой дух солдат.
Правда, вплоть до 3 января сколько-нибудь значимых резервов воинам Красной армии, ожесточенно сражавшимся на участке фронта 31-го гвардейского стрелкового корпуса, так и не поступило. Захаров, который еще не отбросил окончательно возможность второго германского наступления из района Еши, издал свой приказ о перегруппировке сил слишком поздно. Необходимы были срочные действия.
С центрального участка фронта 4-й гвардейской армии была снята одна стрелковая дивизия и брошена против 5-й танковой дивизии СС. 5-й гвардейский кавалерийский корпус и 18-й танковый корпус (обе части были резервами 3-го Украинского фронта) двинулись маршем на Бичке. Штурмовавшая Будапешт 46-я армия временно прекратила свои атаки, передав одну из своих дивизий 4-й гвардейской армии. Все было брошено на то, чтобы сорвать германский прорыв к Бичке, поскольку этот населенный пункт обладал только слабым гарнизоном, после уничтожения которого наступающих на Будапешт остановить было уже невозможно. По приказу Толбухина против IV танкового корпуса СС с 3 января были задействованы основные силы 17-й воздушной армии (около 900 самолетов!).
Первая попытка (северное решение) деблокады Будапешта группой армий «Юг». Положение на 05.01.1945 г.
Все эти меры вскоре дали свои результаты. «4 января на направлении главного контрудара против немецко-фашистских войск были сосредоточены три стрелковые дивизии, одна механизированная бригада, один полк тяжелых танков и шесть саперных батальонов. Средняя плотность артиллерии составляла более 40 орудий и минометов на километр». В этот день 5-я танковая дивизия СС смогла продвинуться только на 5 километров. С другой стороны,
3-я танковая дивизия СС в последующие дни прорвалась через Жамбек и даже подошла к линии железной дороги, проходящей через Бичке, в нескольких местах перейдя ее. К этому же дню IV танковый корпус СС уничтожил или захватил 79 танков, 160 орудий и 107 противотанковых орудий и стоял теперь всего лишь в 21 километре от Будапешта. Мотопехотинцы СС были уверены, что местность перед ними более открыта и танкодоступна. Им уже казалось, что их усилия по взлому кольца окружения вокруг города увенчаются деблокадой венгерской столицы.
Однако эти надежды оказались иллюзиями. С 5 января сопротивление русских окрепло и свело на нет все дальнейшие атаки IV танкового корпуса СС. Генералу армии Захарову удалось создать мощный оборонительный фронт на линии Бичке – Мань – Тинье – Кёртелеш, который непрерывно усиливался. За Бичке 6, 7 и 8 января разгорелось ожесточенное сражение. Тщетно пытались Гудериан и Вёлер личным присутствием на КП IV танкового корпуса СС как-то повлиять на ситуацию: сил дивизий, которые за прошедшие дни потеряли почти 3 тысячи человек убитыми и ранеными и понесли значительные потери в технике, уже недоставало для дальнейших наступательных операций. Они были вынуждены перейти к обороне.
Незначительные успехи обозначились только на левом фланге IV танкового корпуса СС, где 711-я пехотная дивизия вечером 6 января вышла к городу Эстергом на Дунае и тем самым обеспечила безопасность восточного фланга 96-й пехотной дивизии в ходе дальнейших боев за Шаришап, Сольнок и Кёртелеш.
Наступление немецких войск почти полностью остановилось 6 января. «Вероятно, неудача наступления заключалась в том, что успех сражения вечером 1 января не был развит наступившей ночью и не привел к решительному прорыву. У нас больше не было того фюрера и тех войск, которые мы имели в 1940 году, иначе мы бы смогли добиться здесь успеха, сохранить силы и на некоторое время остановить фронт на Дунае». Так написал в своих воспоминаниях Гудериан.
Гилле же все еще не сдавался. Он приказал произвести перегруппировку танковых дивизий СС в смысле изменения при этом направления основного удара южнее Дуная, в районе Эстергома. Именно оттуда предполагалось повторить наступление на Будапешт через возвышенность Пилиш. Однако, пока 5-я танковая дивизия СС выходила из района Бичке, инициатива перешла ко 2-му Украинскому фронту, который в тот самый день, когда Эстергом перешел в руки немцев, нанес удар по германо-венгерским позициям на северном берегу Дуная.
Тем временем русская Ставка Верховного Главнокомандования задумала осуществить новое наступление на северном берегу Дуная в направлении на запад. Эта операция должна была достичь двух целей: овладение городом Комарно (Комаром) на Дунае и облегчение положения сильно потрепанных в боях войск 4-й гвардейской армии южнее Дуная путем продвижения танковых частей к городу Комаром (Комаром на южном, венгерском берегу, Комарно на северном, словацком). Они должны были появиться в тылу германской ударной группы и совместно с силами 3-го Украинского фронта нанести по ней удар.
6 января соединения 6-й гвардейской танковой армии и 7-й гвардейской армии в ходе ночной атаки без артиллерийской подготовки преодолели вражеские позиции на фронте на реке Грон на ширине 15 километров и уже в первый день наступления глубоко вклинились в участок фронта, занимаемый дивизией «Святой Ласло» (Владислав) и 211-й пехотной народно-гренадерской дивизией. Четыре русские стрелковые дивизии, один танковый корпус и один механизированный корпус, а также одна отдельная танковая бригада, всего 162 танка и самоходных орудия, а также имея 719 орудий различных калибров, в последующие дни сошлись с германскими силами в междуречье Нитры и Грона в кровопролитном сражении. Русский прорыв угрожал ударом в тыл не только IV танковому корпусу СС. Утрата Комарно (Комарома) могла доставить германскому командованию значительные проблемы, поскольку этот город был не только значительным транспортным узлом, имевшим важную железнодорожную станцию для выгрузки личного состава и снаряжения и обладавшим хорошо оборудованным портом, но и со своим мостом через Дунай представлял собой единственную на протяжении 100 километров коммуникацию группы армий «Юг» с германской 8-й армией. Взятие города Красной армией свело бы на нет всю перегруппировку германских армий!
Когда танковые клинья 9-го механизированного гвардейского корпуса прорвались в район Комарно и на северном берегу Дуная стали занимать один поселок за другим, сложилась единственная в своем роде боевая ситуация: разделенные течением реки, противники наступали навстречу друг другу; немцы с запада на восток южнее течения Дуная, а русские с востока на запад по северному берегу реки!
Сражавшийся в районе реки Грон LVII танковый корпус ввел в бой свой единственный резерв, 8-ю танковую дивизию, бросив ее в контрудар. Ее сил оказалось недостаточно, чтобы остановить прорыв русских. Угроза Комарому становилась более чем реальной, поскольку части 7-й гвардейской армии 7 января уже вышли на рубеж Карва – Кёбёлькут и начали перегруппировку для дальнейшего продвижения. Для упрочения положения командующий LVTI танковым корпусом принял решение 8 января обратиться к командованию группой армий «Юг» с просьбой предоставить в распоряжение LVTI танкового корпуса находящуюся на марше 20-ю танковую дивизию, предназначавшуюся первоначально для наступления на Будапешт. Одновременно из Братиславы был переброшен батальон сил безопасности, а под Комарно был в спешном порядке образован плацдарм, обращенный на восток и северо-восток.
Еще до того, как свежие германские силы севернее Дуная смогли развернуться в боевые порядки и оказывать действенную помощь своим сражающимся частям, 6-я гвардейская танковая армия преодолела еще 20 километров и взяла штурмом поселки Исо и Хетень. К вечеру 8 января русские танки достигли уже предполья Нойойзеля (Нове-Замки[64]), тогда как другие русские танки с пехотой на броне стояли под Комарно, готовясь к дальнейшему наступлению. Но все же германские контрудары сорвали попытку Малиновского достичь своих целей с ходу и остановили продвижение русских буквально у ворот этих городов. Напрасно маршал бросил в сражение значительное подкрепление – три стрелковые дивизии и одну танковую бригаду; с прибытием 20-й танковой дивизии и частей 3-й танковой дивизии германская оборона значительно укрепилась, позволив командованию даже думать о нанесении локальных контрударов.
В «Истории части» 7-й гвардейской армии говорится: «Продвижение наших частей происходило в критической ситуации. В результате тяжелых боев их боеспособность в определенной степени упала. В составе трех танковых корпусов 6-й гвардейской танковой армии на 11 января оставалось только 72 боеспособных танка. Пополнение боекомплекта и снабжение продовольствием в значительной степени осложнялись обильными снегопадами и оледенением дорог. В результате всего этого был затруднен переход через реку Грон; саперы вплоть до 14 января не могли навести сколько-нибудь пригодной переправы через реку».
С тяжелым сердцем Малиновский принял решение прекратить дальнейшее наступление, обязав свои войска, однако, удерживать позиции, занятые ими на реке Нитре. В последующие дни это привело к отдельным локальным сражениям, в части которых немцам удавалось потеснить русские войска. Комарно (Комаром) продолжал оставаться в руках группы армий «Юг», сколько-нибудь достойного упоминания перегруппировки германских частей из Придунайской области не произошло, а потому и давление на 4-ю гвардейскую армию, окружившую Будапешт, не уменьшилось. Единственным результатом шестидневного наступления русских войск стало их продвижение на 50 километров. (Однако 20-я танковая дивизия немцев завязла в боях к северу от Дуная и не была брошена в бой под Будапештом. – Ред.)
Хотя армейская группа «Бальк», командование группы армий «Юг» и главное командование сухопутных сил еще 7 января обсудили и приняли план, предусматривающий передачу I кавалерийского корпуса, переброшенного из Придунайской области, LVTI танковому корпусу для проведения запланированного на 9 января контрудара, в последующие дни они изменили свое мнение, в особенности после первых успехов 20-й танковой дивизии.
Перегруппирование IV танкового корпуса СС было завершено 9 января. 5-я танковая дивизия СС была снята с ранее занимаемого ею участка фронта и переброшена на северо-восток. Противник навряд ли обратил внимание на это перемещение: на месте дивизии из состава войск СС теперь под Бичке сражались войска III танкового корпуса. Против них Захаров бросил в бой только что прибывший 18-й танковый корпус. Этот танковый корпус состоял, как впоследствии вспоминал генерал-майор С.П. Тарасов, тогдашний начальник оперативного отдела штаба 4-й гвардейской армии, в одном из своих военно-исторических исследований, из трех истребительно-противотанковых полков, имевших каждый от 40 до 50 противотанковых самоходных орудий, сконцентрированных в городе Бичке и вокруг него. Кроме этого, в районе Бичке находилась большая часть артиллерийских резервов 4-й гвардейской армии; на километр линии фронта там приходилось 33 орудия.
Одновременно с перегруппировкой 5-й танковой дивизии СС командование группы армий «Юг» приказало – исключительно из тактических соображений – создать второе направление главного удара против 4-й гвардейской армии южнее Мора. Чтобы оживить заглохшее было наступление Гилле, группа Брайта (III танковый корпус и I кавалерийский корпус) 7 января предприняла атаку на 20-й гвардейский корпус, который своими тремя стрелковыми дивизиями занимал 28-километровый участок фронта. При этом I кавалерийский корпус должен был пробиваться на Замой и Чаквар и обойти Бичке по возможности с юга.
Этот удар не застал русских врасплох. Командовавший 20-м гвардейским стрелковым корпусом генерал-майор Н.И. Бирюков, из допросов пленных знавший о готовящемся германском наступлении, еще до его начала получил в качестве подкрепления 7-й механизированный корпус, который и расположил в полной боевой готовности примерно в 10 километрах от своей передовой. Операция германских войск сначала развивалась довольно успешно: войска генерала Хартенека уже в первый день наступления углубились в русскую оборону на 5 километров. 8 января 3-я танковая дивизия взяла поселок Шаркерестеш, а усиленная танками и штурмовыми орудиями 4-я кавалерийская бригада, несмотря на упорное сопротивление русских, приблизилась к поселку Замой.
Положение на участке 4-й гвардейской армии было более чем напряженным и грозило превратиться в критическое. Тот факт, что считавшаяся почти разбитой группа армий «Юг» оказалась в состоянии в течение одной недели осуществить два хорошо организованных и нанесенных крупными силами контрудара, вызвал неудовольствие и озабоченность в Ставке Верховного Главнокомандования. Московские сводки военных действий, до сих пор оценивавшие германские усилия как «тонущие в собственной крови попытки противодействия», внезапно изменили свое мнение и стали называть сражения в Венгрии самыми тяжелыми со времен Сталинграда: «На пространстве в несколько сотен квадратных километров в черте Будапешта и вокруг него ведется одно из самых больших, если не самое крупное сражение со времен Сталинграда. <…> С обеих сторон сюда устремляются массы техники и живой силы, чтобы восполнить громадные потери этой гигантской битвы. <…> Немецкие части ежедневно теряют в боях до 70 танков и около 2000 человек убитыми. <…> С промышленных предприятий Австрии в зону боев постоянно поступают новые танки, «Тигры» и «Пантеры», а в хорошо организованных полевых мастерских подбитые германские танки приводятся в боевое состояние…»
Наступление группы армий «Юг» с целью деблокады Будапешта. Развитие ситуации с 06.01 до 11.01.1945 г.
Положение снова опасно обострилось в районе Бичке. Поскольку германское наступление с северо-запада продолжалось, для генерала армии Захарова возникла опасность того, что I кавалерийский корпус под командованием генерала Хартенека, двигаясь из района Замой – Чаквар и обходя Бичке с юга, поведет наступление на восток и заставит пасть краеугольный камень русской обороны. Несмотря на энергичные атаки 7-го механизированного корпуса в боях под городом Замой, немецкие части упорно продвигались вперед. Лишь когда Захаров ввел в бой значительные подкрепления, в особенности артиллерию, сняв их с других участков фронта и бросив против частей генерала Хартенека (кроме остальных – кавалерийскую и стрелковую дивизии, а также и механизированную бригаду), ему удалось остановить 3-ю танковую дивизию перед Чакваром. Однако Замой был взят 11 января совместными действиями I кавалерийского корпуса и 1-й танковой дивизии.
Поскольку перегруппирование IV танкового корпуса СС тем временем затянулось и дальнейшее продвижение против постоянно усиливающегося 20-го гвардейского стрелкового корпуса выглядело бесперспективным, бои в полосе наступления группы Брайта (III танковый корпус и 1-я танковая дивизия) постепенно затихли.
В то же самое время обегруппенфюрер СС Гилле с 5-й танковой дивизией СС находился западнее Эстергома и готовился атаковать части 46-й армии, которая запирала дорогу на Будапешт через возвышенность Пилиш. Очень скоро стало понятно, что генерал-лейтенант Шлёмин расположил здесь не боевые части, но почти только одни тыловые подразделения, которые обеспечивали снабжение стоящих вокруг Будапешта дивизий (главным образом 10-й гвардейской стрелковой дивизии). 10 января началось германское наступление, которое развивалось вдоль древней римской военной дороги, ведущей через возвышенность Пилиш в Будапешт. Части войск СС, использовав внезапность, продвинулись вперед на значительное расстояние. К своему удивлению, они обнаружили вблизи селения Пилишсентлелек целый полевой лазарет, полный раненых немцев, которых пришлось оставить в этом месте после неожиданного прорыва частей 3-го Украинского фронта 22 декабря 1944 года. Ни раненым, ни медицинскому персоналу за эти десять дней не было причинено никакого вреда, хотя русские их обнаружили. За неимением достаточных сил красноармейцы отказались от занятия этого поселка.
12 января полк «Вестерланд» при незначительном сопротивлении врага занял поселок Пилишсенткерест. Теперь германские части находились всего в 21 километре от Будапешта. Утром следующего дня командир дивизии штандартенфюрер СС Ульрих, находясь в местечке Добогоке, смог рассмотреть в бинокль вздымающиеся из пелены утреннего тумана шпили зданий осажденного города. Над холмами можно было различить вспышки выстрелов, мотопехотинцы войск СС ясно слышали гром битвы за Будапешт. Похоже было на то, что прорыв после десятидневных боев успешно завершается.
И в этой ситуации поздним вечером 12 января им пришел приказ командующего армейской группой «Бальк»: все дальнейшие операции в этом регионе прекратить. Все находившиеся на КП IV танкового корпуса СС не могли поверить своим глазам. В лихорадочной спешке был послан запрос о перепроверке приказа. Ответ на него сомнений не оставлял – приказ был подлинным. Тщетно пытался после этого Гилле добиться отзыва приказа, связываясь с генералами Бальком и Вёлером, а потом и лично с рейхсфюрером СС Гиммлером: приказ исходил лично от Гитлера и не мог быть отменен.
Гитлер уже 10 января принял решение заменить далеко зашедшее северное решение южным решением и в соответствии с этим перебросить IV танковый корпус СС на южный фланг армейской группы «Бальк». Направление главного удара – в этом он был убежден – должно было проходить южнее озера Веленце: и чем дальше от нынешнего района наступления группы Брайта, тем лучше. Оттуда наступающие совместно с частями сухопутных сил должны были нанести удар южнее Секешфехервара в обход Будапешта. Напрасно генералы Вёлер и Бальк пытались протестовать против этого плана, поскольку считали главной задачей освобождение гарнизона Будапешта – Гитлер настаивал на своей идее, которая заключалась в том, чтобы отрезать силы неприятеля в районе излучины Дуная и затем уничтожить их. «По всей вероятности, «малый успех» (деблокада Будапешта) был чересчур незначителен для него, и поэтому должен был быть нанесен более масштабный удар (южное решение)», – написал в 1962 году Гилле в письме к автору. После этого обергруппенфюрер был обязан выполнить приказ об остановке наступления и отвести свои танки от почти достигнутой цели.
14 января, после того как на поле боя появились последние резервы 4-й гвардейской армии, 5-й гвардейский кавалерийский корпус с двумя казачьими дивизиями, русские снова овладели поселком Пилишсенткерест, а арьергард 5-й танковой дивизии СС был отведен.
Для поддержания надежды в осажденных и продолжения ими сопротивления Гитлер принял решение наряду с перегруппировкой и переброской IV танкового корпуса СС на юг начать символическую операцию, сутью которой должна была стать если не деблокада, то хотя бы моральная помощь окруженным. После взлома русского заслона у Эстергома бронетанковая группа под командованием подполковника Филиппа должна была продвинуться по третьеразрядной дороге, идущей вдоль берега Дуная, через Эстергом – Вишеград до Будапешта и подойти к окруженному городу с севера. После первоначального успеха мотопехотинцев СС в районе возвышенности Пилиш Гитлер полагал – после молниеносной акции Скорцени по освобождению Муссолини в сентябре 1943 года он просто обожал специальные операции, – что вследствие плотной насыщенности передовых линий 3-го Украинского фронта его тылы почти оголены или заняты лишь небольшими частями.
Операция началась в ночь с 15 на 16 января, когда подполковник Филипп, выбранный для ее осуществления лично Гитлером, вступил в Эстергом с 284-м пехотным полком. На следующий день 284-й пехотный полк преодолел русскую передовую.
Тогда к спланированной операции приступил подполковник Филипп со своей танковой группой, которая состояла из трех штурмовых орудий и одного танка. Но так как штурмовые орудия с мотопехотинцами (большей частью молодыми и неопытными) двигались, не произведя предварительной разведки минных полей, уже в первые часы движения два из них вышли из строя. Когда третье орудие и единственный танк добрались до прибрежной дороги вдоль Дуная и прошли по ней едва 5 километров, они наткнулись на спешно переброшенных сюда казаков из 5-го гвардейского кавалерийского корпуса. Все дальнейшие попытки группы Филиппа достигнуть желанной цели оказались безуспешными. Филипп был вынужден перейти к обороне, а наступившей ночью начать отступление. Для деблокады Будапешта это предприятие, осуществленное совершенно недостаточными силами, не имело никакого значения, будучи остановлено неприятелем в 5 или 10 километрах восточнее Эстергома.
С отходом IV танкового корпуса СС из района Бичке– Эстергом на участке фронта армейской группы «Бальк» постепенно наступило затишье. Красная армия 12 января начала ожидавшееся германским Генеральным штабом сухопутных сил масштабное наступление в Польше в районе Баранува против группы армий «А». (С Сандомирского плацдарма. Кроме того, удар был нанесен с Магнушевского плацдарма, а Висла была также форсирована и в других местах. – Ред.) Причем уже в первые часы русские достигли там больших успехов, однако положение на Дунайском фронте в основном представлялось неизменным. Это обстоятельство позволило командованию группы армий «Юг» прийти к заключению, что ей позволено провести планомерную перегруппировку для разработанного главным командованием сухопутных сил южного решения и своевременно собрать предусмотренные для наступления силы на исходных рубежах севернее озера Балатон. Оттуда они должны были выступить на широком фронте для повторной попытки деблокады Будапешта.
Весь план был построен на внезапности наступления для русских. «Ситуация обстоит так, – говорится в «Журнале боевых действий» группы армий «Юг», – что необходимо как можно скорее пробиться к Дунаю, чтобы затем под прикрытием развернуть направление удара с юга на север и продолжить его. <…> Цель наступления… отрезать расположенные между Дунаем и горным массивом Вертеш силы неприятеля от их тыловых коммуникаций и восстановить сообщение с гарнизоном крепости Будапешт».
Маскировочные мероприятия германской перегруппировки полностью удались. Хотя перемещения германских войск в Придунайской области не остались не замеченными русскими, штаб 4-й гвардейской армии считал, что противник намерен продолжить попытки прорыва на участке фронта армии, и не стал перегруппировывать свои силы на другие направления. Генерал армии Захаров в своей оптимистической оценке ситуации пошел еще дальше и издал приказ о том, что «наблюдение на всем фронте армии должно быть существенно усилено, чтобы исключить не замеченное ночью отступление врага перед нашими войсками».
Эти взгляды русского командования армии поддерживались теми фактами, что отводимые из 2-й танковой армии и армейской группы «Бальк» соединения двигались все в одном направлении, на Комаром, где все они, как это и было предусмотрено, через Прагу должны были быть переброшены на находящийся под угрозой фронт в Польше. Опьяненные первыми сообщениями о победах на фронте у Вислы, даже младшие офицеры гвардейской армии пребывали в плену иллюзий. Илья Маркин, офицер штаба Захарова, выразил их следующим образом: «Положение нашей гвардейской армии в настоящее время коренным образом изменилось. Теперь нечего рассчитывать на новый удар врага. Наоборот, мы должны теперь скорейшим образом провести перегруппировку, чтобы наступательными действиями принудить неприятеля вывести свои войска из Венгрии в Польшу».
И эти ошибочные выводы русского командования вскоре ему отомстили! Уже поздним вечером 16 января одна за другой части IV танкового корпуса СС покинули Комаром. За одну ночь они были переброшены в район Веспрема, расположенный несколько севернее озера Балатон, где 1-я и 3-я танковые дивизии были переданы под командование штаба корпуса СС. На следующий день дивизии вышли на исходные позиции в район Берхида– Варпалота. Группа Брайта была приведена в состояние готовности к наступлению.
Согласно приказу боевой порядок операции «Конрад-3», как официально было названо южное решение, был следующим:
IV танковый корпус СС состоял из:
5-й танковой дивизии СС «Викинг»;
3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова»;
1-й танковой дивизии с подчиненными последней 509-м батальоном «Тигров» и
1-й роты 24-го батальона «Пантер»;
1, 3 и 23-го танкоразведывательных батальонов;
403-го народно-артиллерийского корпуса;
17-й народно-минометной бригады и отдельных пехотных частей.
К III танковому корпусу относились:
3-я танковая дивизия (без танкоразведывательных батальонов);
23-я танковая дивизия (без танкоразведывательных батальонов);
503-й батальон тяжелых танков;
351-я рота огнеметных танков;
рота «Тайфун», а также
венгерский VIII армейский корпус с подчиненными ему войсками.
I кавалерийскому корпусу были подчинены:
6-я танковая дивизия;
3-я кавалерийская бригада;
96-я пехотная дивизия;
711-я пехотная дивизия, а также
3 германских и 1 венгерский артиллерийский дивизион.
Как и раньше, в ходе операции предусматривались действия 303-й бригады штурмовых орудий и 19-й народноминометной бригады. Накануне начала наступления из Германии в Веспрем прибыла 303-я бригада штурмовых орудий, имевшая в своем составе 50 штурмовых орудий и около 750 человек личного состава. В последующие дни она была подчинена 5-й танковой дивизии СС. (Всего немцы здесь имели до 550 танков и штурмовых орудий. – Ред.)
18 января, около 5 часов утра, после короткой артиллерийской подготовки, наступление началось атакой усиленного IV танкового корпуса СС на позиции русских войск. Боеспособность наступающих частей была относительно высокой: некоторые только что сформированные части прибыли прямо из Германии, где они были пополнены как танками, так и личным составом. Показала себя и германская авиация: 135 самолетов 4-го воздушного флота поддерживали наступающие части. (Только в течение первого дня немцы потеряли 37 самолетов. – Ред.)
Уже в ходе боев первого дня Гилле удалось прорвать оборонительные позиции 4-й гвардейской армии, причем этот прорыв за второй день достиг глубины 65 километров. Генерал танковых войск Бальк 19 января удовлетворенно записал в своем дневнике: «Уже второй день мы наступаем. <…> Все идет так, как запланировано. Под вечер с определенными трудностями были форсированы каналы от Секешфехервара к Дунаю. Однако удалось сделать и это. И сегодня мы значительно продвинулись вперед, хотя и не так быстро, как надеялись. Венгры воодушевлены. Сегодня один из их генералов побывал на нашем КП, чтобы обговорить празднование по поводу нашего вступления в Будапешт. Такие заботы мне по нраву. Хотя лучше бы озаботиться ими после Балатона. К северу от Дуная нам, к сожалению, придется в значительной мере снизить темпы наступления, поскольку 8-я и 20-я танковые дивизии уходят в Польшу. Тем не менее я доволен. Мы уже разбили 4 дивизии, 1 танковый корпус и 1 механизированный корпус врага. Но и предстоит еще немало пройти. И это не пара пустяков…»
20 января 3-я танковая дивизия, представлявшая собой внешний правый фланг IV танкового корпуса СС, подошла к местечку Дунапентеле[65] на Дунае. При этом войска 3-го Украинского фронта были расколоты на две части. Теперь германские танки должны были бы повернуть на север, чтобы поддержать своими действиями пробивающиеся к Будапешту две танковые дивизии СС. Но другие подразделения, которые должны были в соответствии с планом принимать участие в этом броске (1, 3 и 23-й танкоразведывательные батальоны), еще продолжали сражаться, поэтому 3-й танковой дивизии пришлось ограничить свои дальнейшие операции, чтобы быть в состоянии выстроить действенное фланговое прикрытие с юга.
В тылу германского наступления, на его левом фланге, тем временем разгоралось сражение за город Секешфехервар. Военный корреспондент войск СС так описывал его:
«На второй день наступления мороз усилился, над отрогами низкогорного массива Вертеш свистел пронзительный ветер, который проносился и над замерзшей гладью озера Балатон, и над его пустынными берегами. Он заносил грузовики и танки пышным слоем свежевыпавшего снега, колол острыми льдинками легкие мотострелков и насквозь продувал их шинели. После короткого, но ожесточенного боя, когда в атаку шли попеременно то танки, то мотопехота, германскими частями был взят поселок Сабадбаттьян.
Было уже 14.30, когда наше наступление возобновилось. Перед нами в пределах досягаемости лежит Секешфехервар, он представляется нам легкой добычей, кажется, что городом можно овладеть одним неожиданным ударом, выбив оттуда большевиков. Однако поставленной перед нами целью является не Секешфехервар. Нам приказано выйти к южной оконечности озера Веленце восточнее города.
Генерал ведет головной танк, приняв на себя командование и рекогносцировку местности первой танковой ударной группой. И снова наше продвижение развивается, как по часам во время учений на полигоне: в 16.00 мы переваливаем через автомагистраль, в 16.15 преодолеваем железнодорожную насыпь, по которой проходит железнодорожная ветка к Будапешту. После насыпи долго двигаемся, преодолевая заболоченную равнину, но наконец достигаем цели наступления дивизии – выходим к южной оконечности озера.
Сегодня суббота, третий день наступления – и стрелки часов показывают точно 18 часов 25 минут. Пронзительный холод не ослабевает. С самого первого утра нашего наступления солдаты не имели возможности хоть на час забыться сном, они выглядят как черти, наполовину обледенев на морозе. Полевые кухни с горячей едой не могут поспеть за нами, у людей подводит животы от голода, и они украдкой докуривают последние сигареты. Но все это не так существенно, мы все охвачены одним только желанием – гнать большевиков все дальше и дальше…»
Сражение за Секешфехервар продолжалось фактически трое суток. С юга и с востока на него наступали германские и венгерские силы – с добровольческой боевой группой Нея во главе. Русский гарнизон, в который влились остатки 135-го стрелкового корпуса, отведенного сюда из района прорыва, энергично оборонялся. У обороняющихся хватило даже сил, чтобы артиллерийским огнем перекрыть пути снабжения IV танкового корпуса СС. Чтобы снова овладеть этим важным узловым пунктом сообщения между озером Балатон и озером Веленце, генерал танковых войск Бальк принял решение бросить в бой против Секешфехервара также и 23-ю танковую дивизию с севера.
Атака танковой дивизии была запланирована на 21 января. К этому времени 1-я танковая дивизия расположилась полукругом южнее Секешфехервара, будучи правым соседом 3-й танковой дивизии СС. На левом фланге последней находилась 23-я танковая дивизия. Широко развернутые изгибы фронта на южной окраине города требовали значительных пехотных сил, которые и без этого были необходимы для зачистки занятой территории, где еще находились многочисленные русские солдаты, отсеченные от своих подразделений. Вследствие этого снабжение и подход подкреплений в направлении озера Веленце можно было осуществлять только с вооруженным сопровождением. В руки германо-венгерских войск Секешфехервар перешел только утром 22 января после ожесточенной и кровопролитной ночной схватки, поскольку момент неожиданности германской акции был упущен и русские смогли преодолеть первоначальный шок.
Провести энергичные контрмероприятия генерал армии Захаров, конечно, был не в состоянии. С 18 января его армия пребывала в чрезвычайно сложном положении, которое распространялось не только на его собственный участок фронта, но и на всю оборону 3-го Украинского фронта.
Вторая попытка (южное решение) деблокады Будапешта группой армий «Юг». Развитие ситуации с 12.01 по 26.01.1945 г.
Вследствие неожиданного для него массированного наступления IV танкового корпуса СС на пространстве в 25 километров между озером Балатон и Варпалотой русского фронта больше не существовало. Оборонявшиеся в этом районе части 135-го стрелкового корпуса были просто захвачены врасплох и отрезаны друг от друга. Резервы корпуса не могли спасти положение: они действовали так, как «если бы кто-нибудь пытался с помощью одного-единственного камня построить преграду несущейся воде». Германские танковые дивизии, почти не встречая сопротивления, продолжали свое продвижение к Дунаю, и тут Захаров сосредоточил все подвижные резервы своей армии на до сих пор кризисном участке своего фронта (в районе Будапешта), в то время как в основном более не боеспособные русские войска находились между продвигающимися германскими частями и Дунаем.
Когда до вышестоящего командира Захарова, маршала Толбухина, дошли первые сообщения о тяжелейшем положении 4-й гвардейской армии, последнего охватило безграничное беспокойство: «Как вы могли мне только что докладывать, что неприятель на вашем правом фланге уже отступает? Пока вы готовили свои войска на этом фланге к «преследованию» врага, вы в то же самое время были атакованы на вашем другом фланге! Как вообще работает ваша разведка?» Толбухин приказал Захарову в срочном порядке ввести в бой против немцев все резервы артиллерии и 7-й механизированный корпус, чтобы по меньшей мере притормозить продвижение неприятеля.
7-й механизированный корпус, который в предшествующих боях понес значительные потери в личном составе, вследствие этого не смог ни остановить, ни сдержать продвижение IV танкового корпуса СС. Более того, корпус был почти полностью уничтожен.
Тем временем Захаров привел в движение все имеющиеся в его распоряжении резервы и – безоглядно ослабив остальные участки фронта – перебросил их в район озера Веленце. В штабе гвардейской армии, исходя из интенсивности германского наступления, всем было ясно, что для противостояния продвижению танковых дивизий Гилле собственных сил армии совершенно недостаточно. Для создания надежного заслона между озером Веленце и Дунаем кому-то надо было принять на себя удар германских танков и сорвать их прорыв к Будапешту. С этой целью были подняты по тревоге 1-й гвардейский механизированный корпус и 113-я стрелковая дивизия, которые вместе с 5-м гвардейским кавалерийским корпусом[66] маршем покинули район севернее Будапешта. Начальник штаба этого кавалерийского корпуса, генерал-майор Дуткин, десять лет спустя так описал эти драматические события в Придунайской области:
«Наш казачий корпус получил приказ передислоцироваться в район озера Веленце, чтобы там не допустить осуществления замыслов гитлеровцев. Оказавшийся очень трудным марш начался вечером 18 января и продлился весь день 19 января. Дороги были покрыты толстым слоем льда, что весьма затрудняло передвижение. При переходах через холмистую местность лошади часто скользили и падали. Грузовики и даже танки останавливались и буксовали на дорогах, перекрывая дорогу для двигающихся за ними. За 24 часа мы, несмотря на все эти трудности, проделали путь в 95 километров и поздней ночью вышли на линию Барачка – Эрчи. Оценивая наше положение, мы должны были принимать во внимание то обстоятельство, что уже на следующее утро нам придется принять тяжелый бой. И мы должны быть готовыми к этому бою – нам предстояло готовиться всю эту ночь! Пять темных ночных часов мы имели в своем распоряжении, чтобы у селения Капольнашнек, что находилось в 3 километрах от Эрчи, занять выгодную позицию на возвышенности.
Стояла очень темная ночь, снег падал крупными хлопьями. Мы разместили на передовой все танки, штурмовые орудия, полевую и противотанковую артиллерию и отдали приказ вести огонь прямой наводкой. К утру 20 января наши войска занимали фронт протяженностью 18 километров от озера Веленце до Дуная, пребывая в полной готовности к обороне. Однако вражеские танки появились здесь только утром 21 января. Лишь позднее из допросов военнопленных мы узнали следующее: штаб IV танкового корпуса СС считал, что между озером Веленце и Дунаем 19 января не было никаких русских войск. Наше появление на этом участке фронта ошеломило их. Гитлеровцам пришлось прежде всего разведать местность и перегруппироваться. Тем самым они потеряли целый день и начали совершать чреватую тяжелыми последствиями для их судьбы ошибку. Если бы германский корпус ввел в бой утром 20 января на узком участке фронта все свои 330 танков, то вряд ли мы смогли бы оказать ему такое же сопротивление, какое оказали 21 января…»
Эта 24-часовая пауза в боевых действиях, по существу, спасла положение русских севернее озера Веленце. Занявшие здесь позиции шесть дивизий имели в своем распоряжении накануне германского наступления более 200 танков и самоходных орудий, а также более 600 полевых орудий и минометов различных калибров. Дуткин: «21 января неприятель атаковал нашу 63-ю кавалерийскую дивизию в районе Капольнашнека. Казаки встретили врага в полной готовности. Разгорелось четырехчасовое сражение, в ходе которого немцы потеряли около 25 танков. Вперед они не продвинулись ни на шаг…»
Но в этот день командующего 3-м Украинским фронтом заботило все же не столько потеря Секешфехервара или некоторое продвижение немцев по направлению к Будапешту, но положение в южной части Придунайской области. После прорыва IV танкового корпуса СС к Дунаю на этом фронте между Шиофоком (на Балатоне), Цеце и Дунафельдваром образовалась громадная брешь, закрыть которую еле-еле удалось остатками разбитых частей двух стрелковых корпусов. Толбухин, который в этот день – как сообщает его биография – был болен (открылись раны, полученные им еще на Первой мировой войне), обдумывал даже возможность отвода своих войск за Дунай. Как он впоследствии сообщал, «наше положение было чрезвычайно тяжелым, и мы даже были уполномочены решать, не было ли более целесообразным занять плацдарм западнее Дуная». Переоценивая ударные силы противника, маршал опасался того, что тот совместной операцией со 2-й танковой армией возьмет в клещи находящиеся на юге Придунайской области русские, болгарские и югославские части и окажется в состоянии их уничтожить. Он отправил генералов своего штаба в боевые порядки войск, с тем чтобы они на месте оценили ситуацию, и отложил свое решение вплоть до получения от них информации. Об этих драматических часах своего командующего нам поведал генерал-полковник Шелтов:
«Когда мы, генералы Неделин, Судец и Котляр, вечером 19 января вернулись на выдвинутый к передовой КП маршала, то заметили, что Толбухин не принял еще окончательного решения. Последний должен был сделать это, закончив свой разговор со Ставкой Верховного Главнокомандования. Наш начальник штаба Иванов уже начал разработку планов на случай отвода войск за Дунай. Мы все были против такого решения. Во-первых, потому, что такой шаг вселил бы в войска неуверенность, и, во-вторых, потому, что для подобного маневра не существовало реальных возможностей. По Дунаю шел ледоход, что не позволило бы нашим саперам за необходимое время соорудить переправы.
Когда наше обсуждение было в самом разгаре, зазвонил телефон.
– Не было ли более целесообразно переправиться через Дунай? – задали вопрос маршалу из Ставки.
– Это невозможно, – решительно возразил Толбухин. – Войска еще можно переправить через Дунай, но никак не технику. Все переправы через Дунай уже разрушены.
– Взвесьте еще раз все обстоятельства, а мы тут подумаем, как вам можно помочь.
После этого Федор Иванович связался по телефону с командующим 57-й армией М.Н. Шарохиным, который и сообщил ему, что немцы находятся уже в 20 километрах от армейских переправ через Дунай, тогда как основные силы армии отстоят от них на 120 километров. Если бы мы решили предпринять отвод войск, то немцы оказались бы на Дунае куда раньше нас. Поэтому было лучше занять оборону на месте».
20 января кризис русских войск достиг своего апогея. Они нуждались во всем: недоставало подкреплений, а также боеприпасов, поскольку после ошеломляющего продвижения немцев оба важнейших понтонных моста через Дунай, у Дунапентеле[67] и Дунафельдвара, уже 19 января были взорваны русскими. (Неверно. Переправы ночью были снесены штормом. – Ред.) Тыловые базы снабжения 3-го Украинского фронта находились на восточном берегу Дуная, а оставшиеся временные мосты у острова Чепель и в районе города Байя по своей пропускной способности не могли обеспечить перевозки для трех армий (4-я гвардейская армия, 46-я и 57-я армии). «Целая лавина тыловых частей скопилась у этих двух мостов, возле обоих мест переправы сгрудились тысячи и тысячи грузовиков и подвод». Снабжение оставалось на складах, и потребовалось не так уж много времени, чтобы штаб 3-го Украинского фронта задействовал для подвоза боеприпасов авиацию.
От генерал-полковника Судеца, командующего 17-й воздушной армией и одного из ближайших соратников Толбухина, нам известно, что в те январские дни даже выдвинутый к передовой КП маршала подвергался опасности вместе со всем штабом стать добычей передовых частей германской армии. Этот КП располагался всего в нескольких километрах от шоссе Цеце – Дунапентеле и прикрывался только одной батареей 45-миллиметровых орудий. «Положение было очень опасным. Мы предложили маршалу вместе с частью его штаба перебраться на восточный берег Дуная, так как положение на фронте в любую минуту могло измениться и весь штаб оказался бы в опасности. Командующий наотрез отказался сделать это. На следующий день по телефону ему позвонил Верховный Главнокомандующий (Иосиф Виссарионович Сталин). Он предложил Толбухину отвести свои войска на восточный берег Дуная. Толбухин возразил ему.
– Отступление на восточный берег Дуная в нашем положении равнозначно уничтожению войск фронта, – сказал он.
А после разговора с Верховным Главнокомандующим Толбухин сообщил нам свое решение: мы будем держаться на западном берегу Дуная. Он сам тоже в любом случае остается здесь, по крайней мере до тех пор, пока не стабилизируется оборона. Необходимо сообщить войскам, что никто – кроме раненых – не имеет права пересекать Дунай в восточном направлении!»
21 января стала ощутимее помощь 2-го Украинского фронта или, скорее, 57-й армии. Малиновский занял восточный берег Дуная от городка Дунапентеле напротив городка Шольт силами 30-го стрелкового корпуса. Отведенный сюда из района Будапешта корпус получил приказ предотвратить все попытки немецких войск форсировать здесь Дунай. Шарохин одновременно принял меры к созданию оборонительного фронта на рубеже Шиофок (на озере Балатон) – Цеце – Дунафельдвар. Здесь в его распоряжение поступили жалкие остатки разбитых в два предшествующих дня стрелковых корпусов (133-го и 135-го), а также столь же сильно пострадавшего 18-го танкового корпуса, который только что был вызволен из германского котла. Единственной полностью боеспособной частью оставался резерв 57-й армии – 32-я механизированная бригада.
Окончательное решение о занятии южной части Придунайской области зависело теперь от направления дальнейшего продвижения германских частей. Когда 22 января стало известно о падении Секешфехервара, а также о направлении наступления обоих танковых корпусов СС в район к северу от озера Веленце, что исключало их удар на юг, Толбухин понял, что опасность для него миновала.
Ночной штурм и взятие Секешфехервара, богатые трофеи и предшествующие наступательные успехи окрылили части Гилле. Хотя взятие города и было оплачено многочисленными жертвами, особенно со стороны венгерских добровольцев Нея, но западновенгерский район был теперь единственным участком на всем фронте, где германские сухопутные войска вели наступательные действия. Германские солдаты шли вперед с единственной мыслью: вперед на Будапешт! В то время как в окрестностях Секешфехервара проводила зачистку 1-я танковая дивизия, 3-я танковая дивизия СС 23 января продвинулась до селения Капольнашнек, а 5-я танковая дивизия СС 23 января вышла к окружному центру Адонь на Дунае. Тем самым было полностью завершено рассечение 3-го Украинского фронта.
На следующий день IV танковый корпус СС находился на берегу речки Вали-Виз между Дунаем и городком Валь и пребывал в готовности повернуть на северо-восток в направлении Будапешта. Одновременно группа Брайта возобновила свое наступление на позиции 20-го гвардейского стрелкового корпуса, причем русские, чтобы благодаря сокращению линии обороны сохранить силы для отражения удара IV танкового корпуса СС, отошли к главной гряде низкогорного массива Вертеш. Тем не менее центр тяжести сражения продолжал оставаться на перешейке между озером Веленце и Дунаем, где явно уставшим русским удалось благодаря созданию заслона остановить наступление группы Гилле. При этом своей беззаветной, на грани самопожертвования, отвагой отличился 5-й гвардейский кавалерийский корпус.
Чтобы взломать русский заслон, обергруппенфюрер СС Гилле решил 23 января нанести удар севернее от Барачки в направлении на селение Валь, чтобы в удобном для переправы месте пересечь речку Вали-Виз и продвигаться далее на восток. Он перегруппировал свои силы и снова двинулся в наступление. При этом сразу проявилась нехватка следующей за ним пехоты, которую было бы необходимо задействовать для зачистки захваченного пространства и прикрытия флангов. Для обеспечения безопасности южного и северного флангов при наступлении его собственных сил на Будапешт оставалось только задействовать обе танковые дивизии СС, 1-ю танковую дивизию и 403-й народно-артиллерийский корпус. В присутствии генерала от инфантерии Отто Вёлера (лично прибывшего на КП IV танкового корпуса СС) он снова попытался пуститься в наступление. Селения Кайясосентпетер, Барачка, Вереб и Валь, которые месяц тому назад уже были центром тяжелых боев, снова стали аренами ожесточенных сражений. Отход русских был оплачен ценой больших потерь германских войск.
Ожесточенность боев приводила к многочисленным злоупотреблениям. Как можно судить по сообщениям очевидцев, в этих местах как солдаты СС, так и красноармейцы совершили тягчайшие военные преступления: пленные уничтожались на месте, раненые добивались. Не делалось исключений даже для гражданского населения.
Фронты застыли на месте. 25 января в районе Валя неожиданно появилось подкрепление из состава 2-го Украинского фронта Малиновского: 104-й стрелковый корпус и 23-й танковый корпус, спешно переброшенные из Придунайской области на пределе пропускной способности понтонного моста у Чепеля. Для германских войск особенно опасным представлялось прибытие танкового корпуса, имевшего в своем составе более 165 танков и штурмовых орудий и 264 орудия. Ему было приказано пробиться от Пазманда до Кайясосентпетера и замедлить продвижение передовых германских частей или же уничтожить их. Это боевое задание было корпусом полностью провалено: «Корпус – оснащенный танками иностранного производства, имевшими слабое бронирование, – был брошен в бой без артиллерийской и авиационной поддержки и в боях между Веребом и Пазмандом понес тяжелые потери. Свое задание корпус выполнить не смог», – докладывал генерал-майор Тарасов.
Не обращая внимания на контрудар русских, в новое наступление двинулась 1-я танковая дивизия – и 25 января овладела Баранкой. Затем она перегруппировалась и продолжила свое наступление на северо-запад, так как здесь крупные русские силы ожесточенно удерживали подступы к большой автостраде, ведущей на Будапешт. План операции предусматривал прорыв через Петтенд на Тарнок, что открывало, с одной стороны, дорогу для удара в спину русским войскам у Барачки и, с другой стороны, освобождало путь на Будапешт. Одновременно с этим 3-я танковая дивизия СС в районе Эрчи должна была перейти в наступление с целью пробить дорогу на север к будапештскому аэродрому Будаёрш, расположенному в пригороде венгерской столицы. Русские пришли в замешательство и бросили против войск СС механизированную бригаду. Это облегчило дальнейшее продвижение 1-й танковой дивизии, во главе которой снова шел избранный Гитлером как «освободитель Будапешта» подполковник Филипп с ударной бронетанковой группой. 26 января ударная группа миновала поселок Валь и подошла к первым домам Тордаша. Много русских танков – главным образом Т-34 и некоторое число «Шерманов» – были уничтожены в бою. После чего немцы подошли на расстояние от 15 до 18 километров до кольца окружения Будапешта. Окончательный прорыв к окруженному гарнизону города казался в пределах досягаемости.
Штандартенфюрер СС Дёрнер, командовавший боевой группой на западной окраине Будапешта, уже установил радиосвязь с подполковником Филиппом и приветствовал его словами: «Сердечно поздравляю вас с вашим успехом и нашим освобождением! Десять тысяч раненых ожидают вас!»
В это время, незадолго до наступления темноты, командирский танк 1-го танкового полка получил по радио приказ для танковой группы Филиппа. Он гласил: «Стоп! Наступление прекратить! Ожидать нового приказа!» Командир группы оторопело выслушал этот приказ, затем приказал радисту запросить его подтверждение и узнать, что, собственно, произошло. Чуть позже он получил новый приказ, теперь уже отданный напрямую всей армии: «Вернуться на исходные позиции – собраться у Вереба!» Ввиду угрозы со стороны отступившего восточнее района Валя противника продвижение с целью деблокады гарнизона Будапешта в полосе наступления 1-й танковой дивизии – всего в 16 километрах западнее кольца окружения – было прервано.
Тем самым все попытки деблокады были похоронены. Русские тем временем крупными силами танков и пехоты нанесли удар через Бичке на Ловашберень и вынудили к отступлению фланговое прикрытие 1-й танковой дивизии. Принесшая надежду защитникам Будапешта танковая группа вынуждена была незамедлительно отойти к Валю, чтобы не оказаться в котле. В германском командовании вновь царили разногласия. Гилле уже несколько дней, не обращая внимания на фланги, рвался вперед, в Будапешт, мечтая прорвать окружение и вывести гарнизон. Бальк: «Его идея – немедленно пробиться в Будапешт – в лучшем случае привела бы к тому, что в городе вместо одного оказались бы запертыми два корпуса, поскольку у него просто не было сил, чтобы удерживать открытым выход из города против неуничтоженных сил русских!»
Вечером 26 января последние части 104-го стрелкового корпуса прошли по понтонному мосту у Чепе ля и в течение ночи присоединились к уже сражающемуся в районе Валя 23-му танковому корпусу. Это ознаменовало собой полный поворот событий! Потрепанные в предыдущих почти непрерывных десятидневных боях войска IV танкового корпуса СС не смогли долго сопротивляться давлению значительно превосходящих сил противника. (В начале своего наступления 18 января IV танковый корпус СС имел почти в 2,5 раза больше танков, чем противостоящие ему войска 4-й гвардейской армии. Теперь положение выровнялось. – Ред.) Согласно приказу Ставки Верховного Главнокомандования Толбухин должен был с помощью новых полученных им сил в обозримый период времени «уничтожить сражающиеся в окружении вражеские группы и восстановить прежнее положение на фронте».
Провал попытки германской группы армий «Юг» деблокировать Будапешт. Развитие ситуации с 27.01 по 31.01.1945 г.
Наступление северной ударной группы, которое началось 27 января, развивалось, несмотря на ожесточенное сопротивление противника. Потери в живой силе и технике у русских, должно быть, были чрезвычайно высоки – не в последнюю очередь из-за их настойчивого желания достичь быстрого успеха. Об этом, например, свидетельствует донесение фельдфебеля Бауэра, когда его группа, состоявшая из трех «Королевских тигров» (танк T-VT), этим днем должна была принять бой в районе Петтенда против нескольких дюжин русских Т-34. «Они двигались вдоль железнодорожной линии с северо-востока по направлению к Петтенду. Было похоже на то, что к полудню против нас была брошена в бой вся бригада Т-34, поскольку мы втроем к вечеру подбили 39 (!) русских машин да еще две подбил командир нашего батальона, который из-за неисправности мотора должен был отойти в тыл около 12 часов дня. Итого в целом 41 уничтоженный вражеский танк! Причем немыслимые потери русских объяснялись не только выдающимися характеристиками 88-миллиметрового орудия «Королевского тигра», но и тактической неспособностью русского командования, которое послало свои танки в атаку на Петтенд на редкость странно – колонной один за другим, вместо того чтобы развернуть их широким фронтом один подле другого. Местность была просто идеальной для такой фронтальной атаки…»
Несмотря на локальные успехи, немцам пришлось отступить (под ударами советских войск, бросая технику, попадая в окружение. – Ред.). К 29 января войскам 4-й гвардейской армии удалось остановить германское фронтальное наступление на участке Валь – Пазманд– Барачка. Пока 4-я гвардейская армия противостояла германскому наступлению, Толбухин поспешно перегруппировывал свои войска в Придунайской области. Из 30-го и 133-го стрелковых корпусов, а также из 18-го танкового корпуса, пополненного новыми танками, он образовал 26-ю армию, которой сначала командовал генерал-лейтенант Л.C. Сквирский, а с 30 января генерал-лейтенант H.A. Гаген. Эта армия должна была нанести удар с юга, чтобы связать действия германских сил.
Прогнозы русского командования оказались верными: 27 января командование группы армий «Юг» решило «принять предложение главного командования сухопутных сил о переходе к оборонительным действиям на северном и восточном участках группы «Бальк» и после быстрого перегруппирования III танкового корпуса (1, 3 и 23-й танковых дивизий, а также отдельных венгерских пехотных частей) разгромить неприятеля перед южным флангом». Кроме этого, главное командование сухопутных сил продолжило удерживать переправу у Дунафельдвара. До успешного удара дело, однако, не дошло. Тем временем 26-я армия западнее Дунапентеле оказалась в состоянии совершить глубокое вклинивание в направлении на Шарошд и поставила под угрозу линии снабжения 3-й танковой дивизии. Еще до того, как 1-я танковая дивизия, которая вечером 27 января была для готовящегося удара отведена из района Петтенда и смогла занять свое прежнее место на южном фланге, передовые подразделения 3-й танковой дивизии оказались в котле у Дунапентеле и были отрезаны от III танкового корпуса.
29 января обострилось положение также и на севере, где обе танковые дивизии СС под ударами 4-й гвардейской армии были вынуждены перейти к обороне. «Неприятель целый день атаковал нас по всему фронту. Сильные налеты вражеской авиации. Многочисленные глубокие вклинения. Их удалось остановить лишь ценой ввода в бой всех имеющихся резервов. В течение ночи несколькими контратаками удалось выровнять линию фронта. К тому же сегодня днем мы должны перейти в наступление и пробиваться к Будапешту. По данным начальника разведотдела штаба армии, нам противостоит только потрепанная в боях кавалерийская дивизия врага. Однако вместо нее к русским подошел новый танковый корпус со 180 танками…» Продолжения германского наступления так и не состоялось. Войска были обескровлены и вследствие их раздробленности более не способны даже к успешной обороне. Под ударами 4-й гвардейской армии в ночь с 29 на 30 января германская линия фронта сместилась назад с северного берега озера Веленце до рубежа Капольнашнек – Петтенд – Барачка. Началось германское отступление.
Несмотря на это, командование группы армий «Юг» еще вечером 29 января оценивало ситуацию для продолжения наступления III танкового корпуса в южном направлении как «благоприятную». Оно лишь настаивало на том, чтобы расширить наступательные действия армейской группы «Бальк» при выполнении операции «Ледокол» соответствующими действиями 2-й танковой армии. Это решение, которое предусматривало ввод в бой частей 2-й танковой армии против русской 57-й армии, было в период между 18 и 20 января разработано командованием группы армий «Юг» и 21 января доведено до генерала артиллерии де Ангелиса, командующего 2-й танковой армией[68]. После этого армия должна была силами своих трех дивизий – 71-й пехотной, 118-й егерской и 1-й горнострелковой дивизий – в ночь с 24 на 25 января прорвать позиции советских войск на узком участке фронта под Капошваром и прорываться в направлении Дуная.
Но так как германская попытка деблокады была остановлена, начало этой операции также задерживалось. Когда был принят новый срок ее начала – 31 января, генерал от инфантерии Вёлер надеялся на то, что армейская группа «Бальк» с прибытием обещанной главным командованием сухопутных сил 356-й пехотной дивизии укрепит свое положение и сможет предпринять новое наступление. Поэтому де Ангелис 30 января привел части XXII горнострелкового корпуса в состояние готовности к выступлению. Вместо наступающих занятые позиции должны были занимать солдаты венгерских крепостных батальонов, которые тем не менее ни в коей мере не выполнили ожиданий германского командования.
Усталость от войны в венгерских войсках под впечатлением от тяжелых неудач германской армии не только в Придунайской области, но и на других фронтах в эти дни стала столь тяжелой, что перебежчики целыми группами и с оружием переходили к русским – поверив в их обещания о немедленном освобождении, – еще больше поколебав доверие германского Верховного командования относительно их союзнической верности. Жесткие мероприятия, репрессалии и не в последнюю очередь протесты соответствующих венгерских учреждений были совершенно тщетными. Боевой дух гонведов – исключая отдельные элитные части – падал, а их поведение вызывало недоверие не только командования, но и германских солдат-фронтовиков. Это можно понять по заметке одного из германских военных корреспондентов: «В любом немецком полку, в каждой дивизии постоянно задают один и тот же вопрос: «Какие части стоят справа и слева от нас, германские или венгерские?» И разве могло не выйти наружу здесь то, что ранее оставалось отчасти скрытым, когда наш фюрер в своей речи под Новый год вполне ясными словами назвал венгерской изменой!»
Между тем 2-я танковая армия к своему наступлению так и не приступала, поскольку события с армейской группой «Бальк» свели на нет все предпосылки к возобновлению германского наступления. В то время как на юге 1-я танковая дивизия вызволила из окружения под Дунапентеле окруженные передовые части 3-й танковой дивизии и вместе с ними пробилась вплоть до поселка Перката, 26-я советская армия продвигалась все дальше и дальше на север. 2 февраля ударные группы 4-й гвардейской армии и 26-й армии встретились вблизи поселков Адонь и Пустасабольч, завершив тем самым окончательное вытеснение германских войск с западного берега Дуная. Отдельные русские танковые клинья смогли продвинуться до Секешфехервара, но город все же пока еще удавалось удерживать с помощью резервных частей.
2 февраля в армейскую группу «Бальк» влились первые части подошедшей из Италии 356-й пехотной дивизии. Однако этих сил все же было теперь недостаточно для стабилизации положения на фронте. Германская передовая проходила теперь на новом рубеже на удалении от 30 до 40 километров от Дуная. Таким образом, русские не только восстановили контакт между северным и южным флангами 3-го Украинского фронта, но и смогли обеспечить прикрытие путей снабжения вдоль Дуная. В командовании группы армий «Юг» теперь уже не поднимались разговоры о продолжении германского наступления на Будапешт. Даже главное командование сухопутных сил своей директивой от 6 февраля поставило генералу от инфантерии Вёлеру задачу: «Для продолжения германской оборонительной борьбы обеспечить защиту жизненно важных промышленных районов Надьканижа, Секешфехервара и Комарома и ни в коем случае не допустить прорыва [русских] к Вене». Для брошенных на произвол судьбы защитников Будапешта эти слова прозвучали поминальной молитвой.
Начало февраля на германо-советском фронте в Венгрии стало временем ожиданий и обоюдных прощупываний. Маршал Толбухин продолжал свои по большей части вялые атаки в Придунайской области с незначительными локальными успехами, в то время как генерал танковых войск Бальк в предвидении опасности русских прорывов на Секешфехервар отвел свои войска со значительной части захваченной им восточнее города территории. Благодаря такому сокращению линии фронта были высвобождены значительные силы для обороны собственно города, которые были брошены в бой в последующие недели.
Решающие бои за крепость БудапештНачиная с последних дней 1944 года Будапешт упорно противостоял постоянному натиску двух русских фронтов (отведенных для этой цели нескольких соединений из состава 2-го и 3-го Украинских фронтов (Будапештская группа войск). – Ред.). Осажденные были настроены на серьезную борьбу и поначалу не отчаивались. Хаос проходящих по городу германских и венгерских частей, под напором русских отходящих на запад, вскоре сменился более организованной обстановкой. Оборонительные позиции защитники города своевременно продолжили на запад путем занятия одной из частей города (Буды). Исходя из этой ситуации и твердо надеясь на подход обещанных Гитлером деблокирующих соединений, обер-группенфюрер СС Пфеффер фон Вильденбрух сделал все возможное, чтобы крепость Будапешт могла противостоять приступу русских сил. Об отходе ее гарнизона первоначально не могло быть и речи. Хотя главное командование сухопутных сил и провело определенные предварительные мероприятия для осуществления этого, оно оставило за собой право отдать приказ об оставлении города.
Одной из самых насущных забот окруженных с самого первого дня осады стало снабжение города, которое осложнялось тем, что в нем кроме военных оставалось еще около 800 тысяч гражданских жителей, совершенно не готовых к длительной осаде. Хотя с самого начала было понятно, что снабжение города по воздуху продовольствием и боеприпасами не покроет потребностей осажденных, Гитлер возложил на 4-й воздушный флот немедленную организацию воздушного снабжения. Ежедневный объем снабжения, затребованный группой армий «Юг» для крепости, составлял более 80 тонн грузов, главным образом боеприпасов, горючего, продовольствия и медицинских препаратов. В первое время снабжение осуществлялось главным образом по ночам транспортниками Ю-52, летавшими в котел. Однако по мере сокращения района сражений и после потери импровизированного аэродрома (территории ипподрома) командование 4-го воздушного флота стало выступать за снабжение города посредством грузовых планеров или сброса грузов на парашютах. От появившегося было плана сажать машины на зеленое пространство перед королевским дворцом после нескольких попыток пришлось отказаться, поскольку грунт здесь не был пригоден для этого. Чтобы продолжать вывозить по воздуху из котла раненых и доставлять срочные бумаги, где-то в недрах воздушного флота разыскали некоторое количество самолетов «Физелер-Шторьх» и стали использовать их для этих целей. Значительные потери, которыми было оплачено это предприятие, не шли ни в какое сравнение с его результатами: 105 самолетов и 138 погибших, раненых и пропавших без вести стоили «воздушные мосты» Папа – Будапешт или Сомбатхей – Будапешт. В конце концов генерал-лейтенант Конрад, стоявший во главе службы снабжения люфтваффе для окруженной венгерской столицы, был вынужден признать, что ему не удалось выполнить порученную ему задачу. Из-за постоянного усиления русской противовоздушной обороны снабжение по «воздушным мостам» было прекращено. Последний самолет с грузом был сбит 9 февраля 1945 года над королевским дворцом в Буде.
Наряду с нехваткой боеприпасов положение защитников Будапешта осложнялось почти полным отсутствием горючего. На момент окружения города 13-я танковая дивизия и венгерская 1-я танковая дивизия располагали примерно 70 боеспособными танками, бронетранспортерами и штурмовыми орудиями. Вследствие нарастающего бензинового кризиса приходилось думать о том, чтобы взрывать боевые машины одну за другой.
Чтобы снабжать Будапешт боеприпасами, один из штабов вермахта запросил главное командование сухопутных сил, нельзя ли организовать поставки в окруженный город водным путем. Появилась надежда прорваться в венгерскую столицу через два русских фронта на одном из самых современных дунайских речных судов с грузом артиллерийских боеприпасов и бензина. После того как вопрос был решен положительно, это мероприятие – без всякого сомнения, самоубийственное – было в период с 31 декабря по 3 января успешно осуществлено. Хотя 40-тонное судно и не добралось до Будапешта, поскольку в 17 километрах от города село на песчаную мель, гарнизон города организовал его разгрузку и доставку груза в город на моторных лодках.
Тем временем бои за венгерскую столицу продолжались. Центр тяжести операций русских войск с самого начала находился на восточном берегу Дуная, в городском квартале Пешт, где советско-румынские части, невзирая на собственные потери, непрерывно штурмовали позиции осажденных. В течение новогодней недели германо-венгерские войска были вынуждены отойти к центру города, причем опасность разъединения частей обороняющихся становилась все больше. 7 января 1945 года Пфеффер фон Вильденбрух, который разместил свой КП в казематах королевского дворца (в бывшем бомбоубежище Хорти), докладывал командованию группы армий «Юг»: «Трудности сражений за Будапешт приобретают с каждым часом все большую тяжесть для его гарнизона вследствие растущей ожесточенности боев. На одиннадцатый день сражения бои за город приобрели исключительную интенсивность, в особенности на восточном направлении. Неприятелю удалось, неся при этом тяжелые потери, взломать линию обороны по обоим берегам Дуная и при мощной поддержке артиллерии, танков и авиации ворваться на территорию города. Ожесточенные уличные бои разгорелись в Кишпеште[69], южнее Восточного вокзала удалось контрударами ликвидировать два прорыва неприятеля. Передовая линия обороны, имеющая ряд опорных пунктов, несмотря на все усилия штабов и тыловых служб, из-за высоких потерь день ото дня становится все тоньше. Положение со снабжением после прекращения «воздушных мостов» совершенно катастрофическое. Общие потери с 24 декабря по 6 января включительно составляют 5612 человек…» К этому времени в Пеште понятия «фронт» в полном смысле этого слова уже не существовало. Фронт проходил по улицам, через дома и даже по квартирам и подвалам, в которых сражались изолированные небольшие группы. Связным еще удавалось под вражеским огнем кое-как поддерживать связь между различными штабами. Лежащий в пожарищах город, с заваленными обломками домов улицами, казался вымершим. Оставшееся в нем гражданское население попряталось в подвалах, где они спасались от смерти без электричества, газа и воды. Потери обороняющихся росли день ото дня. Не было возможности тушить пожары и погребать мертвых. Раненые истекали кровью там, где их застали пуля или осколок, поскольку не было никого, кто бы мог оказать им помощь.
Русские, которые в ходе своих атак сами несли тяжелые потери, время от времени устраивали в каньонах улиц загонные охоты на германских солдат. Военный корреспондент Н. Смирнов, сам бывший участником сражений за Будапешт, описывает в своей книге русского снайпера, который поклялся жестоко отомстить за своего погибшего товарища: «Однажды утром он нашел удобное место для засады на крыше трехэтажного дома недалеко от передовой линии. Вскоре он заметил на соседней улице одного немецкого офицера и взял его на прицел. Гитлеровец осторожно продвигался вдоль стены дома, затем оглянулся по сторонам и побежал через улицу. Афонин тщательно прицелился и прострелил офицеру ногу. Немец споткнулся и упал посередине улицы. Снайпер намеренно не стал убивать офицера первым же выстрелом. Он выжидал. И его расчет оправдался. На помощь раненому офицеру из подвала соседнего дома выбрался солдат. Едва он ступил на улицу, как Афонин выстрелом сразил его наповал. После этого офицер попытался сам ползком скрыться с улицы, но русский снайпер остановил его еще одним выстрелом. Немец больше не двигался, а только стонал. Через несколько минут на улице из подвала появился второй солдат. Афонин насмерть поразил и его, и лишь затем добил раненого офицера…»
От артиллерийского огня, в течение нескольких дней обрушивавшегося на город, взлетел на воздух склад боеприпасов, унеся при этом жизни тысяч гражданских жителей города. Русские громкоговорители, установленные наступающими на улицах города, в кратких перерывах между артобстрелами, оглашали цели следующих обстрелов и настаивали на том, чтобы солдаты, в особенности венгры, переходили на сторону русских, не забыв при этом взять с собой котелки для еды.
Но посреди этого ужаса люди сражались. Военный наблюдатель из нейтральной страны в Будапеште описал свои впечатления тех дней следующими словами: «Это была ужаснейшая битва: со времен Сталинграда никто не видел ничего подобного. Борьба шла за каждый дом и даже за каждую комнату. Улицы, площади и все дворы были завалены телами погибших… Весь город был опутан облаками дыма и гари… Только 5 января на улицах было подбито 22 германских танка. Страдания гражданского населения невозможно описать…» Другой корреспондент, немец, дополняет эту картину: «Тошнотворный запах разлагающихся тел разносится проливным дождем по развалинам города… Германские солдаты все обросли бородами. Короткие часы передышки они используют для того, чтобы упасть в каком-нибудь подвале на охапку соломы и спать, спать… Ни на одну минуту нельзя выпускать врага из поля зрения. Есть приходится, спрятавшись за мешками с песком и окнами подвалов, прямо из котелков, рядом с пулеметом и изготовленной к броску гранатой…»
Единственной надеждой обороняющихся была своевременная деблокада Будапешта. Осажденные, ожидая спасения, следили, насколько это было возможно из пределов города, за всеми германскими операциями в При-дунайской области. Тихими ночами до них иногда долетали отдаленные громы сражений на западе, которые все приближались, различимее все явственней. «Они идут! Наши «Викинги» и «Мертвые головы»! Прошлой ночью уже даже можно было различить дульное пламя танковых орудий!» – передавали друг другу осажденные, и имя Гилле, героя Ковеля и Черкасс[70], было у всех на устах. В казематах королевского дворца, на КП командующего IX горнострелковым корпусом СС уже царило настроение на прорыв. Все рвались навстречу приближающимся войскам, чтобы вместе с ними пробить себе дорогу из котла. Но внезапно смолк гром сражений обеих танковых дивизий IV танкового корпуса СС (3-й и 5-й танковых дивизий СС, а также наступавших вместе с ними на Будапешт 1,3, 6 и 23-й танковых дивизий, трех отдельных батальонов тяжелых танков и др. – Ред.), Гитлер настаивал, несмотря на срыв первой попытки деблокады, на дальнейшей обороне всего города. Об отходе из Пешта и о сдаче восточных частей города нечего было и думать, так как главное командование сухопутных сил включило частично еще не поврежденные мосты через Дунай в свои дальнейшие планы: они должны были служить для продолжения германского наступления на восточном берегу Дуная в качестве линий снабжения.
Советское командование решило для автономного управления уличными боями в городе образовать из сражающихся в Пеште двух русских и одного румынского корпусов Будапештскую группу войск, во главе которой был поставлен молодой командующий корпусом И.М. Афонин. Одна атака следовала за другой. Афонин делал все возможное, чтобы как можно скорее сломить германское сопротивление и водрузить, наконец, над Будапештом красное знамя. Когда русские дивизии в отдельных городских кварталах вышли к Дунаю, в Ставку Верховного Главнокомандования в Москве было отправлено донесение: «Германский гарнизон в венгерской столице находится при последнем издыхании». Однако это утверждение было справедливо только по отношению к восточным районам города, в которых действительно дело шло к концу.
16 января Гитлер наконец дал разрешение для отхода с восточных плацдармов Будапешта. После этого Пфеффер фон Вильденбрух принял энергичные меры к тому, чтобы в ночь с 17 на 18 января срочно вывести все войска из Пешта. «По мостам через Дунай солдаты покидали Пешт, они спешили изо всех сил, спасая свои жизни под плотным огнем противника. Приказ о подготовке к взрыву мостов, ведущих на Будайскую сторону, внес беспокойство в солдатские массы. Полицейская дивизия генерала Хичлера была уничтожена в Пеште за несколько часов. Части дивизии «Фельдхернхалле», 13-й танковой дивизии и подразделения люфтваффе под обрушившимся на них невообразимо адским огнем противника понесли немыслимые потери. Мосты постоянно обстреливались плотным огнем, но, несмотря на это, по ним потоком безоглядно двигалось все, что только могло бежать, ехать и ковылять, пробираясь из Пешта в Буду. Транспортные средства всех видов, запряженные лошадьми телеги, гражданские беженцы, пугающиеся лошади, зовущие своих детей матери, плачущие женщины и дети и громадное множество раненых солдат».
Так В. Йестер (Естер), германский солдат, переживший падение Будапешта, описал отступление из восточной части города. Когда оставшиеся защитники города заняли позиции на западном берегу Дуная, все мосты через реку, гордость Будапешта, были один за другим взорваны.
В этот день русские сообщили, что они в Пеште взяли в плен 11 тысяч солдат. (18 января войска противника в Пеште начали сдаваться в плен. Всего в боях за Пешт было убито 36 тыс. солдат противника, взято в плен 63 тыс., подбито и захвачено 3 тыс. танков и штурмовых орудий, 1044 орудия и миномета и др. – Ред.) Многие из них, особенно венгры, наверняка намеренно остались в Пеште и пытались скрыться, переодевшись в гражданскую одежду. Их боевой дух упал до нуля, любое продолжение борьбы они считали бессмысленным и только пытались, по крайней мере, спасти свою жизнь. Единственно венгерские артиллеристы, в частности батальон штурмовых орудий генерала Билнитцера, следуя за своим командиром, отважно сражались против своих врагов, прежде всего против румын, «заклятых врагов мадьяр». Поэтому их части были брошены в бой в район Восточного вокзала, и там их противники своей жизнью оплачивали каждый метр своего продвижения вперед. В Пеште осталось также еврейское гетто, в котором – в двух отдельных поселениях – около 160 тысяч неполноценных «в расовом отношении» заключенных ожидали решения своей судьбы. Кроме того, в Пеште находилось около 40 тысяч евреев, среди которых было много бежавших в Венгрию словацких, польских, югославских и даже немецких евреев, проживавших с фальшивыми документами (в таком «арийском» районе города, каким был Пешт). Они стали людьми вне закона для салашистов, которые – если им удавалось схватить и определить таких евреев, обрекали их в те январские ночи на смерть, а трупы сбрасывали в ледяные воды Дуная. Одно время жизнь заключенных в гетто людей висела на волоске – салашисты из «Скрещенных стрел» планировали при отступлении из Пешта разрушение гетто и уничтожение проживающих в нем евреев. Однако полиция, охранявшая территорию гетто, была против этого замысла, а когда салашисты для исполнения своего плана попытались привлечь на свою сторону СС и, прежде всего, обергруппенфюрера СС Пфеффера фон Вильденбруха, то получили не только резкий отпор, но и прямой запрет. «Всю свою жизнь я носил чистый мундир. И я никогда не предприму каких-либо действий против беззащитных женщин, детей и стариков. И я не мог допустить того, чтобы здесь с ними что-либо произошло!» – так впоследствии объяснил свое решение Пфеффер фон Вильденбрух. Комендант крепости направил дополнительный наряд под командованием подполковника для охраны гетто, который оставил по приказу свой пост и отступил в Буду только тогда, когда первые русские солдаты подошли к гетто и освободили его обитателей.
Несмотря на отступление и нужду, настроение в Буде было не столь подавленным, как можно было бы заключить на основании сложившегося положения. Буда, будучи меньше Пешта, со своими многочисленными холмами и зелеными массивами, был в гораздо большей степени приспособлен к обороне. Шли также разговоры о новом, гораздо более масштабном наступлении Гилле, которое теперь должно было быть в достаточной мере мощным, чтобы взломать кольцо окружения вокруг города и освободить изрядно уменьшившееся число его защитников. «Гилле уже идет! Спасение близится! Нам остается только следить за его прорывом… Еще только семь-восемь километров – и потом Гилле снимет окружение… И тогда снова можно будет спокойно вздохнуть и исполниться волей к жизни!»
Русские между тем совершенно точно знали, что гарнизон возлагает все надежды на деблокирующие ударные группировки, и усиливали ураганный огонь своей артиллерии и атаки с воздуха. 19 января 1945 года Пфеффер фон Вильденбрух предложил группе армий «Юг» посодействовать тому, чтобы германская авиация не только бомбила важные в тактическом отношении артиллерийские позиции русских в предместьях города, но и показывалась над крепостью. «Вид нашей авиации будет моральной поддержкой обороняющимся», – подчеркивал он в одном из донесений о положении в крепости. Но ее защитники не могли долго отбивать атаки все более активно применяемых русских танков. Но все же, даже несмотря на отчаянное положение с продовольственным снабжением (в конце января дневная порция сражающегося солдата состояла из миски супа из конины и примерно 150 граммов хлеба), истощенные солдаты продолжали оборонять город.
Тяжелораненые, число которых достигло уже 3 тысяч человек, с 20 января получали ежедневно только по одной порции похлебки и должны были терпеть нечеловеческие условия, будучи размещены в переполненном центральном лазарете, оборудованном в подвалах королевского дворца. «Чудесные королевские ковры и затканные золотом атласные занавеси с вышитыми вензелями венгерских королей безжалостно разрезались, чтобы послужить подстилками для несчастных раненых, уложенных на них. Питаться им приходилось вареной кониной, поскольку продовольствия не хватало. В залах, превращенных в лазарет, не смолкали стоны и неописуемые вопли, поскольку врачи оперировали раненых прямо в импровизированных «палатах», среди других раненых, а над всем царил ужасный смрад. Снаружи непрестанно доносились разрывы снарядов, бомб, очереди бортового оружия самолетов и рев их моторов, поскольку у нас не было достаточного количества боеприпасов, чтобы отражать атаки вражеских самолетов, которые с 8 часов утра и до 5 часов вечера постоянно кружили над Будой, обрушивая на нее свой смертоносный груз. Однако надо было держаться…»
Многие венгерские солдаты и офицеры, которым из-за страданий населения и ненужного пожертвования столицы страны война опостылела, добровольно переходили на сторону русских. С их стороны это была сомнительная попытка побыстрее прекратить ставшую для Венгрии бессмысленной войну. То, что они были готовы сражаться теперь за эту цель, они доказали созданием Будайского добровольческого полка, который под командованием венгерского подполковника О. Варихази в составе Красной армии в последние десять дней осады сражался по-ротно против немцев. (После боев в Будапеште в полку уже было 5 батальонов, насчитывавших 2534 человека. – Ред.) Хотя с военной точки зрения действия этих добровольцев не представляли собой весомой помощи русским, это имело довольно значительное политическое воздействие, в особенности для еще сражающихся на стороне немцев венгерских солдат.
Трудности создавали также венгерские силы порядка, которые, будучи созданы из вооруженных групп салашистов, вместо того чтобы сражаться, предпочитали заниматься убийствами и грабежами. «Отношения между партией «Скрещенные стрелы» и гонведами становились напряженнее день ото дня с самого начала блокады города», – докладывал в одном из разговоров по радио генерал-лейтенант Хинди, командовавший оставшимися в городе венгерскими войсками. О партизанских действиях речи, однако, не было, и население, которое в большинстве своем вело себя пассивно, не создавало сражающимся в обоих лагерях никаких трудностей.
В этой ситуации все надежды защитников Буды были устремлены на вторую попытку деблокады IV танкового корпуса СС. Доктор Хюбнер из дивизии «Фельдхернхалле» сообщает: «Каждый час приносил нам новые слухи о продвижении генерала Гилле. Мы знали и о телеграмме фюрера, и о призыве Гиммлера. Однако каждому из нас было ясно, что продержаться мы могли лишь краткие дни, если не часы». Йестер (Естер) дополняет его: «Слухи о продвижении Гилле доходили до каждого окопа. Он мог в любой момент вытащить нас из котла. Имя его было у всех на устах, мы все просто молились на него. Все трудности на какое-то время отступали, мы жили только надеждой на прорыв котла. Спасение близилось!»
Однако все усилия IV танкового корпуса СС подойти к окруженной крепости с юго-запада и прорвать ее окружение были тщетными. Когда передовые части 1-й танковой дивизии остановились в 16 километрах от Будапешта и Пфеффер фон Вильденбрух уже намеревался с остатками своей 13-й танковой дивизии прорвать котел изнутри, чтобы облегчить задачу прорывающейся деблокирующей армии, Гитлер запретил ему покидать крепость.
Вместо горячо ожидаемой деблокады пришел приказ фюрера «доблестным защитникам Будапешта» и дальше оборонять крепость – и 29 января 1945 года над котлом был сброшен с самолетов груз продовольствия в виде конкретной помощи ее защитникам.
«Прошло еще три-четыре дня, но армия прорыва все еще не подошла к городу. Разочарованные и подавленные стояли мы на НП, прислушиваясь к отдаленному грому сражения, становящемуся все менее и менее громким. Наконец он совсем затих вдали. Теперь все наши взоры были обращены на рацию, из которой мы так надеялись услышать ободряющие нас новости. Однако все приходящие известия подтверждали лишь то, во что мы сами никак не хотели верить: нас окончательно списали! Но все же мечты о деблокирующей армии не угасли…»
Тщетно настаивали командиры дивизий на том, чтобы, пренебрегая запретом Гитлера, на собственный страх и риск прорываться из котла. Пфеффер фон Вильденбрух строго придерживался отданного ему приказа. Он продолжал следовать ему, хотя сам был убежден в том, что ни стратегическое, ни политическое положение не оправдывает дальнейшее сопротивление. Итак, борьба продолжалась – без всяких надежд и без всяких иллюзий. Будапештская группа войск Красной армии, теперь уже состоявшая из шести дивизий (численность советской стрелковой дивизии, как правило, составляла 5–6 тысяч человек. – Ред.), в первые недели февраля применила в боях значительное число огнеметных танков, чтобы этим как можно быстрее сломить вражеское сопротивление. Были сформированы штурмовые офицерские группы (действовали просто штурмовые группы по образцу сталинградских. – Ред.), которые получали задание проламывать особо упорно обороняемые участки. Матросы советской Дунайской флотилии завязывали кровопролитные сражения во время атак на цитадель, располагавшуюся на горе Геллерт. Потери русских на этом участке никогда не оглашались. По всей видимости, они были чрезвычайно высоки. (За всю Будапештскую операцию
Дунайская флотилия (точнее, бригада морской пехоты в ее составе) потеряла 112 человек убитыми и пропавшими без вести. – Ред.) Даже сам командир Будапештской группы, генерал-лейтенант Афонин, был 22 января тяжело ранен при взрыве боеприпасов. После этого командование группой принял генерал-лейтенант И.М. Манагаров. (Штурмовавшие Будапешт имевшие огромный боевой опыт советские войска действовали очень эффективно. Примером высокого воинского мастерства, смелости, находчивости, неудержимого победного натиска могут служить действия батальона 659-го полка 155-й стрелковой дивизии, которым командовал капитан С.Н. Сиротюк. С 26 декабря 1944 г. по 18 января 1945 г. в Пеште батальон освободил много кварталов города, захватил 9 бронетранспортеров, 33 орудия и миномета, уничтожил 70 огневых точек и взял в плен около 1 тыс. солдат и офицеров противника. – Ред.)
Силы обороняющихся, разумеется, были уже на исходе. В некоторых кавалерийских частях СС появились случаи неповиновения. Снова и снова рядовые солдаты обращали оружие против своих командиров, когда те приказывали им идти в контратаки. Офицеры тоже стали впадать в своего рода «летаргию». Приведу сообщение одного рядового войск СС: «В последние дни осады я в последний раз видел нашего командира [бригадефюрера СС Иоахима Румора]. Я доставил в его блиндаж срочное радиодонесение. <…> Он в компании еще нескольких офицеров СС своего штаба сидел за столом. На столе лежало несколько карт и стояли бутылки со шнапсом. Я ужаснулся при виде нашего «старика». Это была смесь скорби, сомнения и покорности судьбе. Он приветствовал меня трехэтажным матом: «Заходи, парень, выпей – если дела будут и дальше так идти, от нас останется одно только дерьмо!»
Лишь когда «в руках обороняющихся остались только гора Геллерт и Замковая гора, а прорыв наступающих между этих двух возвышенностей к Дунаю представлялся неизбежным, орудия же все вышли из строя и боеприпасов и еды совершенно не осталось, командующий приказал идти на прорыв», комендант крепости принял решение о прорыве на свой страх и риск. «В первой половине дня
11 февраля 1945 года офицер Генерального штаба сообщил в штабе дивизии, что прорыв должен начаться сегодня вечером, в 20.00. Он обязал их сообщить об этом лишь командирам дивизий, а командирам полков не ранее 16.00; солдаты же должны были узнать об этом непосредственно перед началом прорыва. Таким образом, должна была быть соблюдена секретность, а русские были бы совершенно обескуражены начавшимся прорывом. Прорыв предполагалось осуществить следующим образом: две боевые группы, впереди части 8-й кавалерийской дивизии СС и 13-й танковой дивизии, должны были прорываться на запад и северо-запад, тогда как 22-я кавалерийская дивизия СС сначала должна была прикрывать их тыл, а затем следовать за их правым флангом. Еще одна группа численностью 500 человек должна была пройти до сих пор не обнаруженной русскими подземной системой канализации и облегчить продвижение боевых групп…»
После утреннего донесения от 11 февраля весь день из Будапешта не поступало никаких донесений от соответствующих германских организаций. Уже вечером, в 22.40, генерал танковых войск Бальк наконец доложил командующему группой армий «Юг», что он получил следующее радиодонесение из штаба IX горнострелкового корпуса СС: «Продовольствия больше нет, последние патроны в стволах. Выбор один, иначе капитуляция или гибель гарнизона Будапешта без боя. Я с последними боеспособными германскими войсками, гонведами и салашистами пойду на прорыв 11.02 с наступлением темноты. Прошу принять нас между Сомором и Мариахалом. Если это невозможно, я буду пробиваться в горный массив Пилиш. Прошу встретить у Пилишсентлелека».
Тщетно штаб армейской группы пытался установить связь со штабом IX горнострелкового корпуса СС в Буде. Радиостанция Пфеффера фон Вильденбруха молчала. Обергруппенфюрер СС незадолго до 20.00, после последней передачи своего решения о прорыве, предусмотрительно приказал взорвать свою радиостанцию, чтобы не иметь возможности получить противоречащий этому решению приказ. Собравшиеся для ночного прорыва силы состояли из 23 900 немцев (из них 9600 раненых), 20 тысяч венгров (из них 2 тысячи раненых) и 500 членов «Скрещенных стрел» (большинство из них с женами и детьми). Тот, кто еще мог идти и чувствовал себя более или менее сильным, становились в ряды групп прорыва. В качестве последней надежды для тяжелораненых (около 2 тыс. человек) Пфеффер фон Вильденбрух передал их судьбу в руки папского нунция монсеньора Анжело Ротты, который на всем протяжении блокады оставался в Буде. Однако когда раненые узнали о предстоящей им передаче русским, немалое число из них воспользовались оружием, чтобы свести счеты с жизнью. Особенно не хотели попадать живыми к русским солдаты войск СС. Так, покончили с собой командиры 8-й («Флориан Гейер», отличились своими зверствами на оккупированной территории СССР. – Ред.) и 22-й («Мария-Терезия», венгерская (из фольксдойче). – Ред.) кавалерийских дивизий СС; первый – будучи тяжелораненым, второй же изначально считал прорыв обреченным на неуспех.
Хотя прорыв и начался в соответствии с намеченным планом, «ошеломленных русских» почему-то не наблюдалось.
«Секунда в секунду в 20.00 русские обрушили на Бург (королевский дворец) и его окрестности невероятной силы артиллерийский огонь. Одновременно из всех ворот и дверей Бурга на прорыв пошли его участники. Снаряды, бомбы и ракеты пресловутых «сталинских органов» рвались прямо среди человеческих масс, запрудивших узкие улицы. В конце концов стало совершенно невозможно вообще выйти из ворот, потому что они были заблокированы горами трупов и остатками транспортных средств».
С громадными усилиями основная масса прорывающихся все же смогла добраться до Олас-Фаторете, той самой улицы, которая вела в Будайский лес, тогда как германский и венгерский штабы вместе с Пфеффером фон Вильденбрухом и генерал-лейтенантом Хинди прокладывали себе путь по подземному руслу небольшой реки (по канализационной трубе. – Ред.). Попытались вырваться из Будапешта и несколько танков. Однако они скоро были вынуждены остановиться перед завалами из баррикад, обломков зданий и сгоревших автомашин или подорвались на минах. Германским частям еще удалось продвинуться на пару километров под плотным артиллерийским огнем противника, однако вскоре его возросшая интенсивность положила конец попытке прорыва. Русские также довольно быстро сумели прознать и про подземную речку (канализационную трубу). Когда первые солдаты появились из выхода этой трубы в районе академии Бойяи, русские открыли по их колонне огонь. Авангард колонны со штандартенфюрером СС Дёрнером погиб сразу же, а венгерский штаб, генерал Хинди со своей женой, а также полковник Генерального штаба Хорват попали в плен к русским. Пфефферу фон Вильденбруху еще удалось вместе с сопровождающими какое-то время укрываться в заброшенном доме, но на следующий день его постигла судьба венгерских штабистов. После пленения он был доставлен к маршалу Малиновскому. Советский военачальник бросил в лицо генералу СС несколько жестких слов: «Если бы я не отвечал за вашу голову, то лично повесил бы вас прямо в Бурге!»
Только 785 солдатам (из приблизительно 50 тысяч!) – причем треть из них были личным составом дивизии «Фельдхернхалле» – под командованием полковника Вольфа удалось к вечеру 13 февраля добраться до германских позиций в районе городка Жамбек. Все остальные попали в плен к русским или погибли в лесах, окружающих Буду.
Падение Будапешта было отмечено всеобщим официальным трауром на остатке территории Венгрии, который объявило правительство Салаши. Генерал Хинди и сотрудники его штаба, о которых не поступало никаких известий, были повышены в воинских званиях и награждены, Будапешт был провозглашен парламентом страны «городом героической обороны». Не оказался забытым ставкой фюрера и Пфеффер фон Вильденбрух. Подобно генерал-фельдмаршалу Паулюсу, командовавшему обороной германских войск в Сталинграде, он в последние дни осады Будапешта был награжден дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. Все старшие офицеры войск СС в Будапеште еще в последний день сражения за город получили повышение. Сам Гитлер воспринял сообщение о падении крепости и предполагаемой попытке прорыва гарнизона «без отклонений».
Германской общественности смысл двухмесячных усилий войск в Дунайском регионе некоторое время спустя был разъяснен в полуофициальном еженедельном журнале «Дас рейх» следующим образом:
«Выполнила ли борьба за Будапешт свою стратегическую миссию или же закончилась поражением? В этом не может быть никакого сомнения! В Будапеште была защищена Вена. Если мы на мгновение представим себе, что крупномасштабное вражеское наступление из района Секешфехервара, которое ныне привело к окружению венгерской столицы, завершилось бы возникновением нового театра военных действий западнее города, которое привело бы к захвату Верхневенгерской низменности и тем самым Вены, оставив Будапешт в стороне, – этого достаточно, чтобы оценить роль города в спасении Вены.
Деблокировать Будапешт было не суждено… но тем самым Будапешт не был больше краеугольным камнем некоего закрытого фронта, но стал выдвинутым вперед волноломом и очагом, о который разбились и сгорели силы, предназначенные и достаточные для достижения оперативной цели – захвата Братиславы и Вены.
Удалось связать вражеские силы и перемолоть их, те самые силы, которых не хватило для нового советского удара, удалось выиграть время, чтобы выстроить новую германскую линию обороны и стабилизировать фронт…»
Москва чествовала завоевателя венгерской столицы маршала Малиновского всеми имевшимися в ее распоряжении почестями, хотя последний не особенно радовался сам своему успеху, принимая во внимание значительную продолжительность кровопролитных сражений.
Из-за неожиданно долгой осады Будапешта его армии застряли в городе и вокруг него на 51 день и тем самым просрочили выполнение поставленной перед ним главной задачи – вступление в Австрию, занятие Вены и захват Южной Германии. Пока его фронт, не так далеко находившийся от германской территории, топтался на месте, армии маршалов Жукова и Рокоссовского уже 20 января приблизились к Одеру и угрожали своими танковыми клиньями Берлину.
Да и общее число пленных внушало Малиновскому опасения. Во время осады крепости он все время в разговорах со Ставкой Верховного Главнокомандования обосновывал свое медленное продвижение вперед значительным числом защитников города более 180 тысяч человек. После того как он стал хозяином жалких остатков германо-венгерского гарнизона Будапешта и сообщил командованию о пленении 110 тысяч (138 тыс. – Ред.) человек, он должен был также отправить такое число пленных. Проблему он решил тем, что взятых во время уличных облав мужчин из городского населения соединил (переодевшихся в гражданское венгерских солдат. – Ред.) с действительно взятыми в плен защитниками города, получив необходимое число. (О первоначальном количестве окруженных в районе Будапешта есть достаточно надежные данные, а косвенно мы можем об этом судить хотя бы по числу пошедших на последний прорыв. Всего в боях в ходе уничтожения окруженной группировки было взято в плен 138 тыс. (из них до 63 тыс. в Пеште), остальные 50 тыс. (из них 36 тыс. в Пеште) убиты. – Ред.)
Город Будапешт, который почти три месяца (менее двух месяцев. – Ред.) «связывал вражеские силы» и перед своими стенами «оборонял Вену», представлял собой почти сплошные руины. Кроме смерти 19 718 своих жителей, город лишился 32 753 зданий, целые городские кварталы являли собой пустыню, все знаменитые мосты через Дунай были взорваны, не действовали системы газо-, водо– и электроснабжения. Но все же на улицы города мало-помалу стала возвращаться жизнь, хотя теперь и под красным флагом.
Глава 4
За фронтамиПочти три месяца крепость Будапешт находилась в центре интересов воюющих государств Дунайского региона. В этот период времени здесь, в этой критической точке, сосредоточились усилия как русских, так и немцев. Поэтому на остальных участках фронтов этого театра военных действий конец года оказался относительно более спокойным. Однако это спокойствие отнюдь не касалось политической жизни придунайских стран, территории которых в прошедшие месяцы стали стратегическими плацдармами Красной армии или германского вермахта, а правительства либо отчаянно сражались за свои национальные интересы, либо безвольно склонились перед оккупантами.
Вступление Красной армии в Юго-Восточную Европу поставило страны, которых это коснулось, перед лицом новой политической ситуации. Несмотря на все торжественные заверения и обещания государственных деятелей стран антигитлеровской коалиции (включая русских) относительно неприкосновенности существующего общественного порядка в освобожденных от немцев странах, уже с осени 1944 года началась борьба, в ходе которой речь шла о том, чтобы обеспечить господство коммунистов в национальных правительствах и способствовать воцарению социалистической народной демократии в странах Дунайского региона. В один из редких часов своего откровения Сталин сам поведал Миловану Джиласу[71] о политических целях своей армии следующими словами: «Эта война не похожа на войны прошлого; кто занимает некую область, тот и устанавливает в ней свою собственную общественную систему. Каждый проводит свою собственную систему до той черты, куда может дойти его армия. И по-другому просто не может быть!»
Они называли себя «освободителями»София, а вместе со своей столицей и вся Болгария, в ноябре 1944 года переживала тяжелые дни. Надежда на то, что благодаря событиям 9 сентября страна останется вне непосредственных боевых действий, начинала исчезать. Численно незначительная Болгарская коммунистическая партия день ото дня становилась все могущественнее: ее вождь[72] вернулся из эмиграции, а вместе с ним и все те болгары, которые до сего времени состояли на советской государственной службе. Они получили ключевые посты в самых важных министерствах – как, например, в министерстве обороны и внутренних дел – и почти незамаскированное задание проводить политику в интересах болгарской коммунистической партии и СССР.
Двумя самыми влиятельными русскими, занявшими страну силами 37-й армии, были маршал Толбухин и генерал-полковник Бирюзов. Толбухин, профессиональный полководец, ставший офицером еще до 1917 года (окончил школу прапорщиков в 1915 г., позже командовал ротой и батальоном, штабс-капитан. – Ред.), был – по свидетельству очевидца – отнюдь не фанатиком-коммунистом. (Член компартии только с 1938 г., хотя в Красной армии с 1918 г. – Ред.) На несколько недель он оторвался от событий, происходящих в этой стране, и руководил военными действиями снова в качестве командующего 3-м Украинским фронтом. Бирюзов, напротив, был до мозга костей политическим солдатом, умным человеком, обязанным своей кометоподобной карьерой прежде всего слепой преданностью партии и Сталину. В конце сентября 1944 года ему было доверено блюсти интересы Советского Союза и Красной армии в Болгарии. (Председателем Союзной контрольной комиссии в Болгарии с сентября 1944 года был Толбухин, а Бирюзов с октября 1944 года занимал пост главного военного советника Болгарской армии.)
Бирюзов вступил в Софию в середине сентября. Вместе с несколькими советскими офицерами он был принят генералом Дамианом Велчевым, новым болгарским министром обороны. «Встреча была весьма официальной, – писал впоследствии в своих воспоминаниях Бирюзов. – Велчев вел себя предельно корректно, но держался очень холодно. Я знал, что он был активным членом группы «Звено», очень закрытый и молчаливый человек, не испытывающий особых симпатий к СССР». По дороге с аэродрома в город Бирюзов обратил внимание на то, что замеченные им на улицах болгарские солдаты носят на своей военной форме царские эмблемы, а дома украшены флагами, на которых также имеются символы царского времени. «Я думаю, – сказал я про себя, – мне придется еще хлебнуть много неприятностей с этими людьми!»
Эти неприятности вполне можно было предугадать. Бирюзов прибыл в Софию, чтобы мобилизовать болгарскую армию для заключительных боев против Германии. При этом речь шла не о тех трех полевых армиях, которые в течение ноября на югославской территории поддерживали операции 3-го Украинского фронта, а после взятия Белграда (20 октября) должны были возвратиться на родину, но о создании своего рода «экспедиционного корпуса», который под командованием Толбухина должен был вдали от Болгарии сопровождать поход Красной армии в Дунайском регионе. За исключением коммунистов, ни один политик в Софии, как и министр обороны
Велчев, не поддерживал этот план. Уже первые бои в составе 3-го Украинского фронта обернулись для болгар очень большими потерями. Нельзя было даже вообразить, для чего Болгария в конце войны должна участвовать в военных действиях, тем более что эта война, если исходить из национальных интересов страны, ничего ей не сулила. Один болгарский офицер Генерального штаба сформулировал эту точку зрения следующими словами: «Как офицеры, так и народ рассматривали участие в войне против Германии с болгарской точки зрения как абсолютно ненужное дело. Всем было ясно, что мы в результате этих сражений не выиграем совершенно ничего. Мы должны были убраться из Македонии и Фракии и не имели никакой надежды получить обратно эти области даже с помощью русских. Любые жертвы, понесенные армией, также были бы напрасными и могли бы послужить только укреплению коммунистической власти в стране».
Демократические и ориентированные на Запад партии, которые вошли в состав правительства Народного фронта, тогда еще питали иллюзии, что Великобритания и Соединенные Штаты могли бы воспрепятствовать Советскому Союзу в преобразовании Болгарии в коммунистическую страну. Они ссылались на провозглашенную президентом Рузвельтом и премьер-министром Черчиллем 14 августа 1941 года Атлантическую хартию[73], которая гарантировала всем народам право выбирать форму государственного устройства по своему желанию, а также на многократные заявления Рузвельта, Черчилля и Сталина о том, что великие державы не будут вмешиваться во внутренние дела других государств, сколь бы велики или малы они ни были.
События, однако, преподали болгарам совсем другой урок. Одна британская военная комиссия, в конце сентября прибывшая в Софию из Турции, была в 24 часа выдворена из страны советскими военными властями, и больше русские уже не допускали в страну никаких комиссий западных союзников. Соглашение о перемирии с Болгарией было подписано в Москве 28 октября с участием и других союзников по антигитлеровской коалиции (помимо СССР, также США и Англии. – Ред.), но все прописанные в соглашении права были гарантированы только советским военным командованием. Среди прочих упоминалось здесь и право беспрепятственного передвижения войск по болгарской территории, которое болгары должны были обеспечивать «всеми имеющимися в их распоряжении средствами». Тем самым все болгарские сухопутные силы были поставлены под контроль советского Верховного командования, а болгары обязывались продолжать борьбу против Германии.
Итак, в течение ноября была сформирована новая болгарская 1-я армия – шесть пехотных дивизий общей численностью около 100 тысяч человек, которая была подчинена 3-му Украинскому фронту. Согласно современному болгарскому историку, она должна была «под командованием Толбухина принимать участие в военных действиях в Венгрии, тем самым способствуя делу пролетарского интернационализма».
В то время, когда болгарский генерал-полковник занимался формированием и оснащением болгарской 1-й армии, коммунисты готовились нанести удар по старому офицерскому корпусу. Их цель состояла в том, чтобы свергнуть власть офицеров, принадлежащих к политической партии Народный союз «Звено»[74], и сосредоточить руководство вооруженных сил в руках своих людей. Действия компартии были подготовлены весьма искусно и маскировались другими событиями. Так, еще в начале декабря компартия вдруг озаботилась тем, чтобы положение в Софии и других крупных городах страны не успокаивалось. Были организованы уличные демонстрации, участники которых требовали «безжалостного преследования военных преступников», «продолжения военных действий против фашистской Германии» или «демократизации государственного аппарата».
Велчев и некоторые лидеры демократических болгарских партий попытались дать отпор этим махинациям коммунистов. Против лозунга коммунистов «Все для фронта, все для победы!» они выдвинули лозунг «Мира, хлеба и свободы!», который означал нечто другое, а именно то, что для страны лучше платить репарации русским, чем бесцельно проливать кровь на фронтах сражений против немцев. Бирюзов: «Опасность подобного лозунга состояла в его внешней непогрешимости. В сущности, он мог послужить тому, что народ отвернулся бы от интересов своей собственной страны. Участие болгарской армии в войне против гитлеровской Германии было абсолютно необходимо, уже хотя бы для укрепления международных позиций новой Болгарии». При этом необходимо еще раз подчеркнуть то обстоятельство, что этого участия в войне, которое согласно официальным русским военным историкам, представляло собой «основополагающие интересы болгарского народа», желала только Москва. Великобритания и США высказывались против подобной необходимости.
Генерал Велчев также попытался спасти своих товарищей-офицеров от происков коммунистов. Еще зимой 1944 года ему удалось добиться решения Совета министров, согласно которому все офицеры, арестованные как «военные преступники» или «коллаборационисты», должны были быть амнистированы или освобождены из заключения, если они добровольно заявили о своей готовности активно сражаться на фронте в заключительных боях против Германии. Этот декрет № 4 напугал коммунистов, поскольку он мог поставить под сомнение работу народных судов, вызвать изоляцию или отстранение широких народных масс и тем самым затормозить захват власти коммунистической партией. Лидер болгарских коммунистов Димитров спешно стал разыскивать Бирюзова, которого не было в тот момент в Софии. Русский генерал-полковник сразу же вернулся в столицу, где – как он пишет в своих воспоминаниях – «уже состоялись рабочие демонстрации, которые, будучи организованы компартией, требовали аннулирования декрета № 4. Я посетил премьер-министра Кимона Георгиева и нашел его в глубоком раздумье… «Что с вами случилось?» – удивленно спросил я его. Георгиев только устало махнул рукой: «Ничего страшного. Я попал в автокатастрофу». Затем он добавил: «У меня сейчас много хлопот. Приходится многое проглатывать. Некоторые члены правительства продолжают оскорблять меня и пытаются читать мне политические лекции…»
Георгиев и в самом деле попал меж двух жерновов. Кому должен он служить, на чью сторону он должен встать? Политическая группа «Звено», основная сила переворота 9 сентября, представляла себе будущее своей страны отнюдь не как вассала Москвы. Все больше офицеров этой политической группы испытывали неприязненные чувства, видя махинации коммунистов, которые с помощью Красной армии неприкрыто стремились к однопартийной власти. То, что Георгиев в конце концов встал на сторону компартии, видно в одном из высказываний Бирюзова, который в своих воспоминаниях аттестует премьер-министра как «истинного патриота и убежденного антифашиста», который тотчас же «смог понять, что развитие Болгарии как независимой и свободной страны со своим собственным правительством невозможно без социальных преобразований и без тесного союза с СССР».
В течение зимы 1944/45 года внутриполитическое положение Болгарии заметно ухудшилось. Швейцарский журналист Вольфганг Бретхольц так описывает тогдашнюю ситуацию в стране, которая официально все еще продолжала оставаться царством: «Со времени моего последнего пребывания [осенью 1944 года] коммунистический террор еще более обострился, и целый ряд политиков и журналистов, с которыми я в прошлый раз разговаривал, тем временем были схвачены или исчезли. Коммунистическая милиция при поддержке советских оккупационных войск была хозяйкой в стране, а ее шеф, коммунистический министр внутренних дел Антон Югов, гордился тем, что ему удалось, организовав народную милицию по советской системе, обуздать профашистское сопротивление не только в городах, но и в сельской местности, а также основательно очистить Болгарию от фашистских, национально-реакционных и антидемократических элементов. Но эти «антидемократические элементы» в действительности были защитниками свободы и демократии, отчаянно пытавшимися противостоять коммунистическому террору».
Чтобы самому составить мнение о положении в Болгарии, швейцарец даже сопровождал лидера болгарской Крестьянской партии[75], доктора Георга Димитрова, известного как Гемето, в его многодневной поездке по Южной Болгарии. Стоял февраль 1945 года.
«Димитров, этот молодой и энергичный политик, вернулся из эмиграции на родину, в противоположность своему коммунистическому однофамильцу, который предпочитает и поныне оставаться в Москве и оттуда дирижировать болгарскими коммунистами. Гемето тотчас же после своего возвращения начал с того, что вместе со своим заместителем Николой Петко стал воссоздавать организацию крестьянской партии и стал мобилизовывать миллионные массы болгарского крестьянства на борьбу за сохранение свободы. Он быстро вошел в конфликт с коммунистами, которые видели в нем своего самого опасного врага и выставляли его «англо-американским агентом», поскольку годы своей эмиграции он провел на Западе.
Каким авторитетом обладал Гемето, который сам происходил из крестьянской семьи, я понял во время нашей поездки. В каждой деревне, в которой он произносил свою речь, его встречали бурными восторгами тысячи людей, а в городах – десятки тысяч. И сильнее всего люди аплодировали ему, когда он говорил, что Крестьянская партия будет прежде всего защищать свободу, в том числе и от того меньшинства населения страны, которое сегодня, под защитой новой оккупационной армии, выступает в качестве хозяина страны. Во многих пунктах его поездки коммунисты пытались сорвать его выступления, но они не могли ничего предпринять против крестьян. Во время многих доверительных бесед, которые вел Гемето и на которых я присутствовал, местные руководители партийных комитетов говорили ему: «Дай нам оружие, чтобы мы могли обороняться против коммунистов, иначе мы пропадем». Несколько коммунистов, которые есть в каждом селении, просто вступали в народную милицию и, заполучив винтовки и револьверы, могли терроризировать жителей-некоммунистов. Но Гемето всякий раз говорил им, что он не может раздавать оружие…»
Бретхольц присутствовал также на процессе военных преступников в Софии. Об этом процессе он сообщает следующее:
«На этом фоне в начале 1945 года в Софии состоялся чудовищный процесс против более чем сотни «военных преступников», на последних заседаниях которого вплоть до вынесения приговора я присутствовал. На следующий же день после моего приезда я получил в министерстве пропаганды пригласительный билет на этот процесс вместе с потоком пропагандистских речей о том, что этот процесс докажет, как решительно Болгария порывает со своим «фашистским» прошлым. Перед зданием суда, безобразным строением в неоклассическом стиле, построенным между двумя мировыми войнами, с утра до вечера стояли тысячи людей, которые все время, так громко, что это было слышно в зале суда, скандировали лозунги: «Смерть военным преступникам!», «Повесить фашистов!», «Мы требуем смертной казни предателям!». Сам же трибунал был превращен в театральную сцену, с прожекторами, громкоговорителями и зрителями, которым никто не препятствовал во время допросов обвиняемых выражать свое «презрение» и «негодование».
В несколько рядов стояли друг за другом скамьи, на которых теснились обвиняемые, общим числом 162 человека, образуя, пожалуй, самый «выдающийся» корпус обвиняемых, известный в истории правосудия: 3 регента, среди них один принц крови, 3 премьер-министра, 26 министров, 8 королевских советников и более чем 100 депутатов парламента. Среди обвиняемых было несколько человек, которые – правда, если и не в юридическом, но в моральном смысле – были ответственны за совершенные преступления, которые во время войны творились в самой Болгарии или в занятых болгарами областях Югославии и Греции. Но вина подавляющего большинства обвиняемых состояла лишь в том, что они в качестве премьер-министров, министров или депутатов просто проводили в жизнь политику или же не смогли предотвратить крушение государственного корабля…
«Если бы царь Борис не умер столь внезапно, – заявил прокурор, – то он предстал бы перед этим судом в качестве главного обвиняемого!» И как принц Кирилл в былые времена представлял своего «старшего брата» на парадах и празднествах, так он представлял его и утром 2 февраля 1945 года, когда подсудимым был вынесен приговор, приведенный в исполнение поздним вечером того же дня. Это был ужасный приговор, не имевший ничего общего с законностью и справедливостью. Из всех 162 подсудимых не менее 96 были приговорены к смертной казни, в том числе все три регента, два премьер-министра – Божилов и Багрянов, 17 министров, 8 советников царя Бориса и 66 депутатов Национального собрания. Тридцать обвиняемых были присуждены к пожизненным каторжным работам, 18 – к каторжным работам сроком 15 лет, остальные к тюремному заключению на срок от одного до восьми лет…»
За процессом политиков уже в феврале последовал судебный процесс офицеров. 14 февраля перед народным судом предстали 12 бывших генералов и большое число других высших офицеров болгарской армии, обвиненных в «пронемецких взглядах», а также в «преследовании и жестоких расправах с членами Национального освободительного движения». Их всех ожидал смертный приговор. Когда же затем волна преследований стала надвигаться на офицерский корпус, угрожая членам политической партии Народный союз «Звено», генерал Велчев попытался спасти тех своих товарищей, которым угрожал арест, отправив их во фронтовые части сражаться в Венгрии.
Непрерывная политическая борьба за власть в Болгарии, проводимая численно незначительной коммунистической партией, захватила даже разросшуюся до 100 тысяч человек болгарскую 1-ю армию. Не только ее офицерский корпус, но и простые солдаты, которые в подавляющем большинстве происходили из крестьян и были членами Крестьянской партии Гемето, не могли и не хотели представлять, что они в настоящее время, когда их страна переживает один политический кризис за другим, должны что-то искать вне пределов Болгарии. Бирюзов попытался объяснить беспокойство в армии «само собой разумеющимися» происками «агентов Велчева», причем он также соглашался с тем, что циркулирующие в солдатской среде мнения «Лучше платить репарации, чем умирать на фронте» и «Пусть немцы дерутся с русскими, на что нам их война?» находят отклик в войсках. Все более частыми становились случаи неповиновения, дисциплинарных нарушений, даже дезертирства. Обычным делом становились отказы целых подразделений от дальнейшего продвижения, в особенности пересекать Дунай в западном направлении; так, например, в 24-м пехотном полку (входившем в состав 3-й пехотной дивизии) отдельные подразделения отказались уходить за Дунай у города Илок, расстреляли офицеров-коммунистов и самовольно пустились в путь на восток, обратно на родину.
В этой внушающей опасение ситуации армия и встретила весеннее наступление группы армий «Юг», которое вызвало довольно тяжелый кризис и немалые потери в живой силе и технике. Но здесь, на вражеской территории, армия сражалась более храбро и несколько позднее приняла участие в крупном русском наступлении вместе с 3-м Украинским фронтом, который наносил удар через Венгрию в Австрию.
После падения Белграда, который был взят 20 октября 1944 года в результате совместной операции русских и коммунистических сил сопротивления Югославии, Верховный штаб Народно-освободительной армии Югославии и Национальный комитет освобождения Югославии перенесли свою ставку в освобожденную столицу. Королевское югославское правительство в Лондоне было поставлено перед свершившимся фактом и было вынуждено сделать хорошую мину при плохой игре. Ведь Тито, которому руководство некоего подобия Народного фронта, находившееся под влиянием коммунистов, присвоило в 1943 году звание маршала, решительно выступал против возвращения югославского монарха, двадцатидвухлетнего Петра II, в Югославию. Будущее монархии, как постановило Антифашистское вече народного освобождения Югославии, должно было быть решено после окончания войны путем свободного всенародного волеизъявления.
Произошедшее под очевидным давлением англичан признание короля соединило в 1944 году вместе Тито и Петра II. В своей произнесенной по радио осуждающей речи монарх сдал своего бывшего до сих пор его посредником в Югославии Драже Михайловича («Никто не имеет права заявлять у меня за спиной, что он мой полноправный представитель»), дистанцировался от движения четников («Я требую от всех своих подданных безоговорочно примкнуть к армии Тито») и переформировал 17 мая 1944 года свое правительство. Новый премьер-министр доктор Иван Шубашич прибыл 1 ноября 1944 года в Белград, где от имени своего правительства подписал с Тито соглашение о «предварительной» совместной работе. «Наш обмен мнениями прошел в весьма сердечной атмосфере и касался создания единого национального правительства для Югославии».
Создание этого правительства, которое должно было состоять из верных королю политиков и представителей гражданских партий из протитовского антифашистского движения, подверглось яростной критике в грядущие месяцы противостояния, преимущественно со стороны русских. Они упрекали короля в том, что он не воспринимает «всерьез» совместную работу с Тито, рассматривает ее лишь как «временное мероприятие» и рассчитывает «под влиянием своего реакционного окружения на возвращение гражданской войны».
Попытка Шубашича обрести симпатии Москвы не удалась. Он, правда, был принят 25 ноября 1944 года в Кремле, но эта встреча со Сталиным была лишь одним из рутинных его дипломатических приемов в течение этого года. Не менее удивительным было отношение Сталина к Тито. Известно, что к началу войны оба маршала находились в далеко не лучших отношениях. Русский диктатор инстинктивно ощущал в хорватском партизанском вожде своего будущего смертельного врага и с неохотой следил за колоссальным ростом и влиянием титоистского партизанского движения. Он впервые выразил свое негативное отношение к Тито после того, как Черчилль направил британскую военную миссию в штаб-квартиру партизан Тито и «Большая тройка» в 1943 году в Тегеране приняла решение признать Тито и его движение военным союзником стран антигитлеровской коалиции. Лишь после этого, в феврале 1944 года, была направлена советская военная миссия в партизанскую штаб-квартиру в горах под Петровацем. В. Дедиер, боевой товарищ и биограф Тито, так обосновывает это промедление в своей книге: «Лишь много позже Сталин объяснил свое противодействие: он был против лозунга «Югославия для югославов». Он предпочел бы видеть ее находящейся в сфере влияния той или другой из великих держав».
В то время как русские обвиняли югославского короля в проведении политики, «противопоставленной интересам народа», англичане также не сдерживали своей критики югославской внутренней политики. При этом Черчилль ссылался на свое соглашение со Сталиным от 21 октября 1944 года в Москве, в котором «оба правительства пришли к согласию о том, чтобы проводить в Югославии совместную политику, направив всю энергию против продолжающих слабеть немцев и решить внутренние трудности Югославии путем объединения королевского правительства и Национального освободительного движения. Право югославского народа самостоятельно решать вопросы его будущего государственного устройства, само собой разумеется, остается при этом в неприкосновенности. Когда 3 декабря 1944 года Черчилль в своей ноте вновь выразил свое недовольство политикой маршала Тито, Сталин ответил ему в своем обычном тоне: «Я подтверждаю Ваше заявление о том, что советское и британское правительства пришли в Москве к соглашению придерживаться, насколько это возможно, проведения совместной политики относительно Югославии. Я надеюсь на то, что Вы с маршалом Тито сможете договориться и что достигнутое между ним и господином Шубашичем соглашение будет поддержано».
Речь здесь шла об учреждении Регентского совета, что требовал Тито, но против чего возражал Петр II. Ситуация особенно обострилась после того, как маршал выдвинул новое требование: Антифашистское вече народного освобождения Югославии должно и в дальнейшем оставаться высшим законодательным и исполнительным органом, национальное правительство должно быть переформировано таким образом, чтобы в него вошли ведущие коммунисты. Это новое правительство было бы должно иметь своей главной задачей проведение в определенное время свободных выборов. Затем выбранные делегаты должны были бы разработать новую конституцию страны.
Согласие Черчилля и Сталина вскоре было получено. Однако король Петр II тем не менее хранил молчание. Будучи поставлен в известность о сдержанной реакции югославского монарха, Черчилль вскоре испытал один из своих знаменитых припадков бешенства. В своей ярости он дошел даже до того, что, выступая 18 января 1945 года в палате общин, заявил: «Если король Петр не удостоит нас своим согласием, мы все равно будем действовать так, как если бы располагали его согласием. <…> Нам, британцам, совершенно все равно, какую форму правления в Югославии принесет с собой победа. Думаю, что немного найдется людей в Великобритании, которым будущая конституция Югославии представит собой повод для удовлетворения или недовольства…»
Эта неприкрытая угроза, сопряженная с «рекомендацией о проведении демократизации Югославии» со стороны государств – участниц Ялтинской конференции в адрес Петра II, переубедила монарха. Шубашич получил полномочия для подыскания подходящих членов будущего Регентского совета, что и было сделано. После этого король своим указом от 2 марта 1945 года дал свое согласие на образование такого органа. Менее чем через неделю было сформировано коалиционное правительство Тито и Шубашича. Премьер-министром стал Иосип Броз Тито, который одновременно с этим занял пост министра обороны. В новый кабинет министров вошли лишь четыре члена прежнего правительства в изгнании Шубашича, тогда как остальные же были в большинстве своем коммунистами или представителями Антифашистского совета Национального освобождения Югославии.
Все тот же Вольфганг Бретхольц вскоре после окончания войны посетил Тито в Белграде: «Когда я в июне 1945 года разговаривал с Тито, коалиционное правительство еще было у власти, а Югославия, по крайней мере по названию, оставалась еще королевством. Однако я не спрашивал у нового хозяина дворца «Белый двор» о его внутриполитических планах. Не делал этого я потому, что ни на мгновение не усомнился в том, что как только он не на словах, а на деле обретет власть, то немедленно регенты вместе с лондонскими министрами будут изгнаны, вся государственная власть будут вырвана с корнем, а Югославия – преобразована в народную республику».
С осени 1944 года над Румынией также стали сгущаться угрожающие ей тучи. Кабинет генерала Константина Санатеску – по сути дела, военное правительство – оказался не в состоянии решить самые разнообразные проблемы страны. Армия должна была и дальше вести войну, страна находилась практически под контролем Красной армии, и коммунистическая партия, использовав переворот от 23 августа 1944 года к своей пользе, намеревалась подготовить свой собственный захват власти. «С вооруженного восстания началась народно-демократическая революции в Румынии, – сказал годы спустя вождь коммунистической партии Георгиу-Деж. – Оно покончило с фашистской диктатурой и одновременно с избавлением от фашистского ига открыло румынскому народу путь к победе под руководством рабочего класса – той победе, которая позволила ему создать новую, цветущую социалистическую Румынию».
Румынская коммунистическая партия, которая после 23 августа 1944 года поднялась из подполья, на первых порах делила власть с другими, так называемыми «историческими партиями» – либералами, Крестьянской партией и социал-демократами. В первые недели она даже сохраняла видимость коалиции. Лишь в начале октября 1944 года коммунисты поднялись против кабинета Санатеску. В своей партийной прессе и на собраниях они поддержали русские требования устранения генерала и близкого друга короля Михая. Санатеску, будучи до мозга костей роялистом и кавалерийским офицером, в свое время вместе с румынской армией участвовал в войне против Советского Союза, и теперь Кремль, который еще несколько недель и месяцев тому назад признавал этого человека как партнера по переговорам, не пожелал принять генерала в качестве премьер-министра Румынии.
Напрасно Санатеску 4 ноября сформировал свое правительство, введя в кабинет министров наряду с такими буржуазными политиками, как Константин Братиану и Юлиу Маниу, также и коммунистов. Уже на следующий день русский генерал Виноградов, председатель Союзной контрольной комиссии в стране, вручил Санатеску новую ноту своего правительства, в которой высказывался энергичный протест против несоблюдения условий соглашения о прекращении военных действий. Румынам ставилось в вину то, что в стране еще не все немецкие и венгерские граждане были интернированы; что они пытались склонить союзнических (читай: советских) военнопленных к невозвращению на родину; и что они оказывали недостаточную помощь тем комиссиям, которые занимались поисками машин и товаров, в последние годы перемещенных из Советского Союза в Румынию. В своем ответе Санатеску протестовал против того, что русские, несмотря на то что румынская армия принимает участие в войне на территории Венгрии, практически разоружили территориальные войска Румынии. По информации начальника Генерального штаба генерала Радеску, русские зашли при этом весьма далеко и лишь после энергичных протестов оставили под ружьем по крайней мере три дивизии по 3 тысячи человек в каждой.
Положение стало еще более критическим, когда в начале ноября А.Я. Вышинский, первый заместитель народного комиссара иностранных дел, внезапно объявился в Бухаресте. Официально его миссия состояла в том, чтобы передать поздравления советского правительства королю Михаю по случаю освобождения всей Трансильвании от венгерского владычества. В действительности же он потребовал устранения Санатеску. Одновременно с этим Вышинский сообщил королю, что, хотя румынская армия с помощью Красной армии и покончила с германской оккупацией Северной Трансильвании, советское правительство не считает, что настоящий момент времени подходит для того, чтобы передать эту часть страны под контроль румынского гражданского управления.
Это было прямое нарушение соглашения о прекращении военных действий от 12 сентября 1944 года, в котором Румынии не только безоговорочно гарантировалась трансильванская граница по состоянию на 28 июня 1940 года, но также было согласовано, что «румынское гражданское управление будет восстановлено во всех областях Румынии… исключая районы, удаленные от линии фронта на расстояние от 50 до 100 километров». Это положение больше не соответствовало военной ситуации в ноябре; поскольку фронт в этом месяце уже удалился на несколько сотен километров от Трансильвании (на самом деле в начале ноября фронт проходил примерно в 100 км (кое-где дальше, а кое-где ближе) от румынской Трансильвании. – Ред.). Решение русских, однако, имело свою основу.
Прежде всего чисто военную: вслед за регулярными войсками в Северную Трансильванию проникли также многочисленные банды террористов, которые, охваченные националистически-шовинистическими чувствами, взяли на себя задачу осуществить кровавую месть венгерскому меньшинству за оккупацию. Особенно свирепствовали террористы в Секлере (юго-восток Трансильвании), называя себя при этом «гвардейцами Маниу», и организовывали различные общественные казни представителей национального меньшинства. Также их жертвами становились оставшиеся здесь сотрудники венгерских органов гражданского управления, которых террористы обезглавливали топорами на глазах их односельчан. За то, что эта вакханалия кровавой мести длилась не более нескольких недель и что террор не распространился на всю Северную Трансильванию, следовало благодарить русских, которые энергичными действиями подавили эту резню и вытеснили из Северной Трансильвании так называемых «гвардейцев Маниу». После этого русские создали в городе Клаузенбурге (Клуже)[76] совместную румыно-венгерскую комиссию, которой было поручено осуществлять гражданское управление в Северной Трансильвании.
Вторая причина для такого решения Сталина имела чисто тактическую природу. Поскольку этот регион уже при Гитлере, да и раньше, был яблоком раздора между Румынией и Венгрией, то ему следовало еще какое-то время таким и оставаться. Статус же Северной Трансильвании даже после 4 декабря не изменился, когда под давлением Вышинского король сместил Санатеску и уполномочил сформировать правительство под руководством бывшего до этого начальником Генерального штаба румынской армии генерала Николае Радеску.
Новый премьер-министр Румынии пользовался репутацией не только убежденного патриота, но даже и антифашиста. В свое время он яро выступал против политики отца Михая I, короля Кароля II, и его оппозиционные взгляды стали причиной его досрочного ухода в отставку. Когда затем к власти пришел Антонеску, находящийся на пенсии генерал даже был заключен на несколько месяцев в лагере для интернированных. «Русские, которые знали, что я всегда выступал против германского господства в Румынии и был противником войны против Советского Союза… ошибочно полагали, что у меня должно быть тяготение к коммунизму», – писал позднее Радеску, будучи в эмиграции. И далее: «7 декабря 1944 года сформированный мной кабинет министров был приведен к присяге. В новом правительстве примерно три пятых министерских постов были заняты членами Национальной крестьянской партии и Национальной либеральной партии. Эти партии во время всех предвоенных выборов получали более чем 60 процентов голосов избирателей и по всем возможным опросам еще могли рассчитывать на поддержку подавляющего числа жителей страны. Оставшиеся две пятых министерских постов в кабинете принадлежали членам незначительных политических группировок, входивших в так называемый Национально-демократический фронт (коммунисты, социал-демократы, Крестьянский фронт «Фронт земледельцев» и т. д.). Сам же не был членом ни одной из вышеупомянутых партий и поэтому занимал нейтральную позицию внутри кабинета; я занял также ключевой пост министра внутренних дел, который в предыдущем коалиционном правительстве занимал представитель одной из сильнейших партий в стране, Национальной крестьянской партии».
Из первого правительственного заявления нового премьер-министра от 7 декабря можно было понять, что Радеску готов изменить прежнюю румынскую политику и что он трезво смотрит на ситуацию в стране. «Главным пунктом моей программы является твердая решимость сохранять как можно более прочные дружественные отношения с нашим могучим восточным соседом, Советской Россией. Если какой-нибудь другой из наших политиков не разделяет подобного взгляда, то такая позиция равносильна почти верному самоубийству. <…> Я считаю своим почетным долгом, ничуть не колеблясь, соблюдать условия подписанного соглашения о прекращении военных действий!»
За сказанными Радеску словами очень быстро последовали и дела. Уже 12 декабря он отдал приказ о немедленном интернировании всех граждан Германии и Венгрии и распорядился начать преследование праворадикальных высших сановников государства – требование, на котором давно настаивали русские. Были арестованы также и все члены ранее действовавших румынских правительств в период между 1940 годом и 23 августа 1944 года. Правительство строго контролировало перечисление репараций России. Русские, со своей стороны, отвечали на хлопоты Радеску встречными уступками. Так, они пошли навстречу пожеланиям румынского Генерального штаба и положили конец разделению румынских полевых армий в Венгрии. С 19 января 1945 года все румынские войска (за исключением тех, которые пребывали непосредственно под советским командованием, например добровольческая дивизия «Тудор Владимиреску») опять были подчинены командованию румынских 1-й или 4-й армии (в Словакии). Однако советско-румынский медовый месяц продолжался недолго. Румынские коммунисты подготовили удар по правительству.
Тактика численно небольшой румынской коммунистической партии во всем напоминала тактику ее братской партии в Болгарии. С 23 августа 1944 года партийное руководство прилагало усилия для создания в Румынии блока левых сил. Их лозунг гласил: «Объединение всех сил для последовательной борьбы против фашизма и за истинную демократизацию страны». Это предполагало кампанию запугивания против всех инакомыслящих, поскольку понятие «фашист» в этот период внутренней борьбы было весьма растяжимым. Было создано некое подобие Народного фронта, Национально-демократический фронт, в котором были представлены коммунисты, социал-демократы, профсоюзные работники, члены Крестьянской партии левого направления (Фронт земледельцев) и другие группы подобной направленности. Во главе этого объединения должен был встать доктор Петру Гроза, крупный румынский землевладелец из Трансильвании, председатель Фронта земледельцев и уже заместитель премьер-министра во втором кабинете Санатеску.
Относительное внутриполитическое затишье в декабре резко изменилось во второй половине января 1945 года, когда Георгиу-Деж вернулся в Бухарест из своей поездки в Москву. Уже 28 января Национально-демократический фронт опубликовал свою правительственную программу, в которой утверждал: «…враждебная народу политика реакционных элементов правящих кругов национал-либералов и Крестьянской партии внутри и вне правительства, которое противится демократизации страны, проводит саботаж и применяет тактику проволочек при выполнении соглашения о прекращении военных действий, а также другие препятствия, которые эти круги чинят необходимым экономическим и социальным реформам, привели страну к тяжелой ситуации: она стоит на пороге экономического и политического краха. Эта антидемократическая политика реакционных кругов и саботаж соглашения о прекращении военных действий вызывают серьезное недоверие СССР по отношению к румынскому правительству, в котором реакционные элементы взяли верх».
В «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза» об этом сказано так: «Национально-демокра-тический фронт реально оценивал ситуацию. Страна пребывала в тяжелейшем состоянии. Отступая, германские войска частично разрушили железнодорожную сеть и линии связи. Локомотивный парк уменьшился наполовину, число вагонов – на треть. Число действующих предприятий на момент освобождения составляло едва 9 процентов от довоенного времени…»
Едва ли можно сомневаться в этих числах. По всей вероятности, они точно соответствуют действительности. Между тем сам собой возникает вопрос, не были ли локомотивный парк, вагонный состав и число действующих заводов столь сильно уменьшены стараниями оккупационных русских властей? Принимая во внимание то обстоятельство, что в ходе германской катастрофы в Румынии в августе 1944 года, когда вермахту пришлось бросить в стране около 80 процентов своего воинского имущества, в панике покидая страну, довольно трудно себе представить, что у немцев тогда еще было время и возможность вывезти с собой столь объемное оборудование! (Вывезти – не было, уничтожить – было. – Ред.)
Если коммунисты представляли румынское правительство сборищем «антидемократических» и «реакционных» элементов, то и Радеску в написанных им воспоминаниях не стеснялся в своих обвинениях в адрес коммунистов:
«В период времени, предшествовавший Ялтинской конференции, и в особенности накануне того, когда я на заседании кабинета министров высказал свое решение о более раннем проведении свободных парламентских выборов – которых коммунисты из-за своей непопулярности имели основания опасаться, – эти цели стали предметом нападок обычной коммунистической агитации, вместо того чтобы посредством их решить один из основных вопросов. Между тем на второй и третьей неделях февраля коммунисты объявили правительству открытую войну. Помимо актов насилия в отношении местных органов управления, под давлением коммунистической партии по прямому приказу советских властей были закрыты последние оппозиционные газеты. В еще сохранившейся прессе и на открытых собраниях стали высказываться резкие нападки на мою персону и на введенных в кабинет министров, принадлежащих к Национальной крестьянской партии и Либеральной партии…
В противоречии с официальными заявлениями, данными от имени советского правительства, я был обвинен в саботаже выполнения соглашения о прекращении военных действий. Коммунисты – помощники Государственного секретаря начали наступление на своих начальников управлений, не бывших членами компартии. Когда последние отказались выполнить их требования, поскольку желали оставаться в составе кабинета, в правительстве сложилась «анархическая» ситуация, ставшая впоследствии предлогом для вмешательства Советского Союза. Для ее разрешения и прекращения подобных махинаций я издал декрет, упразднивший должности помощников госсекретаря, отставленные помощники бросились в штаб-квартиру коммунистической партии, которая начала рассылать указания своим местным органам; они призывали к восстанию против правительства. <…> Для этого были также задействованы крестьяне, страна была ограблена и захвачена в ходе беззаконного процесса и без учета прав и требований солдат, которые в этот момент сражались на фронте…»
С 13 февраля действия коммунистов в столице и в провинции шли полным ходом. Одна демонстрация сменяла другую. Крестьянство требовало разделить между ними арендованные земли. «Под руководством коммунистов народ изгнал фашистов с предприятий и из органов управления, занял мэрии и префектуры, поставив во главе этих органов своих собственных представителей. В период до 6 мая 1945 года 52 из всех 60 округов страны были заняты членами Национально-демократического фронта».
Над всей Румынией нависла опасность гражданской войны. Линия фронта проходила вполне отчетливо: по одну ее сторону находились монархисты и буржуазия, которых поддерживали патриотически настроенное студенчество и армия; по другую – объединенные в Национально-демократический фронт левые группы. Поддерживая последних, на заднем плане стояла Красная армия, в то время как монархисты могли рассчитывать только на «доброжелательный нейтралитет» англо-американской миссии, которая появилась в Бухаресте поздней осенью 1944 года и старалась держаться подальше от всего происходящего в стране.
24 февраля в Будапеште дело дошло до кровопролитных столкновений. Тысячи людей в колоннах демонстрантов прошли по улицам столицы, скандируя: «Долой правительство Радеску!» и «Требуем правительство Национально-демократического фронта!». Были слышны также громкие призывы типа «Радеску – фашист!», «Мы хотим Петру Грозу!» и тому подобные. Когда перед королевским дворцом собрались массы демонстрантов и попытались штурмом взять королевскую резиденцию, дело дошло до ожесточенной перестрелки между армией и демонстрантами. Что послужило поводом для открытия огня – так до сих пор остается неясным. Коммунисты утверждают, что премьер-министр «приказал стрелять в безоружных демонстрантов», тогда как он сам «в окружении своих английских и американских советников, сидя в кресле на террасе отеля «Афина Палас», наблюдал за кровавой бойней». Им возражает Радеску: «В качестве министра внутренних дел я приказал, чтобы не чинили никаких помех демонстрантам. <…> Однако требовались жертвы, чтобы оправдать вмешательство русских, поэтому были попытки спровоцировать столкновения. Но нескольких выстрелов, произведенных коммунистическими агентами по королевскому дворцу, местопребыванию премьер-министра и штаб-квартире полиции, оказалось недостаточно, чтобы спровоцировать солдат, которые были предупреждены о возможных провокациях. Когда же ближе к вечеру возбуждение демонстрантов грозило уйти в песок, то самозваные представители «народа» прибегли к типично коммунистическому методу: они застрелили восемь своих же собственных демонстрантов, чтобы иметь возможность заклеймить меня «убийцей народа».
В последующие дни в Бухаресте и крупнейших городах страны циркулировали самые ужасные обвинения против Радеску. Советские армейские подразделения патрулировали улицы городов, перед королевским дворцом, охраняя его, стояли танки. В румынской территориальной армии был введен запрет на увольнения из расположения части, практически она была интернирована в своих казармах. Маршал Малиновский приехал с фронта в Бухарест, из Москвы сюда же 28 февраля приехал первый заместитель народного комиссара иностранных дел Вышинский. За этим последовали новые переговоры между королем и заместителем народного комиссара, тон которого, при виде явного нежелания Михая отправлять в отставку Радеску, становился все резче. Вышинский: «Я вынужден заявить – и тем самым я выражаю взгляд моего правительства, – что состояние противостояния в стране не может дольше продолжаться. Вашему величеству следовало бы немедленно отправить в отставку Радеску». Когда Михай попытался убедить заместителя народного комиссара в том, что румынское правительство вполне демократично, поскольку в него вошли представители всех массовых политических партий, а его формирование соответствует решениям Ялтинской конференции, он получил такой ответ: «В Ялте не было принято таких решений, которые касались бы правительства Радеску!»
В конце концов король, не получивший никакой поддержки от западных союзников, был вынужден склониться перед желаниями русских. 28 февраля Радеску со всеми своими сотрудниками отправился в отставку. «Протесты народных масс, – утверждает в наше время официальная история, – вынудили к отставке правительство Радеску. Сам же Радеску нашел убежище в британском посольстве, а позднее вылетел на американском самолете в США. Это ясно свидетельствует, кто стоял за ним!»
Однако это еще ни в коем случае не разрешило до конца правительственный кризис. Кандидатура предложенного королем в качестве нового премьер-министра (принца Барбу Штирбей) была отвергнута как Вышинским, так и коммунистами. Представители Национально-демократического фронта дали ясно понять, что они войдут в состав кабинета министров только в том случае, если во главе его будет стоять «истинно демократическая личность». 1 марта Вышинский назвал имя этого кандидата: доктор Петру Гроза. И добавил к этому следующее: он уполномочен своим правительством сообщить королю, что этот политик, председатель Национально-демократического фронта, в сложившейся ситуации был бы самым подходящим человеком в качестве будущего премьер-министра Румынии. 2 марта 1945 года Гроза был уполномочен королем осуществить формирование нового правительства. Ему, однако, не удалось создать желаемую (русскими и королю) коалицию: обе крупнейшие гражданские партии, Либеральная и Крестьянская партия (партии Братиану и Маниу), наотрез отказались входить в новое правительство. Они ушли в оппозицию. 6 марта кабинет министров Грозы был сформирован. Принимая во внимание неприкрытую угрозу русских, король Михай не мог долее отвергать назначение Грозы. «Много месяцев спустя Гроза рассказал королю Михаю, что он, прибыв в тот вечер на аудиенцию к королю с окончательным списком своих министров на утверждение, также имел при себе письменное воззвание к революции. Если бы король отказался утвердить новый кабинет министров, в стране при поддержке русских была тут же провозглашена республика».
Сталин вполне мог быть доволен. В течение шести месяцев ему удалось повернуть ситуацию в Румынии в свою пользу. Королевство получило правительство Народного фронта, в которое вошли многие политики левого толка, а во главе которого – как в случае с Болгарией и поначалу с Югославией – встал человек, не бывший коммунистом, но которого – при известных обстоятельствах – легко можно было сделать инструментом Кремля. Сталин мастерски владел не только методом кнута, но и методом пряника. 9 марта 1945 года в своей телеграмме он сообщил «господину премьер-министру Грозе», что он ничуть не станет возражать, если румынское гражданское управление будет введено во всей Трансильвании. Этим предложением было выполнено желание короля и всего народа, оно также позволило отодвинуть в прошлое закончившийся тяжелый кризис. Возвращение румынской власти над Трансильванией вызвало не только всеобщую радость, но и значительно укрепило внутриполитическое положение правительства Грозы.
Страна, расположенная севернее Трансильвании, на южных склонах Карпатских гор, между Словакией и границей Румынии 1920 года, стала зимой 1944 года сценой удивительного представления. Карпатская Украина[77], область в 12 600 квадратных километров, в течение тысячи лет принадлежала венгерской империи Стефана. (В X–XI вв. Карпатская Русь была частью Древнерусского государства, и только в XI в. венгры заполучили эту закарпатскую русскую землю, возвращенную России (в обличье СССР) в 1945 г. – Ред.). Согласно Трианонскому договору (1920 года) она стала областью Чехословацкого государства и в марте 1939 года, снова вернувшись в состав Венгрии (оккупирована войсками Хорти. – Ред.), испытала вступление войск Красной армии. Части 4-го Украинского фронта вошли на территорию Карпатской Украины в качестве союзника лондонского правительства в изгнании Бенеша, однако не только для того, чтобы изгнать из страны германские и венгерские войска, но также и для того, чтобы занять ее для себя. Поскольку предстоящее преодоление Карпат войсками 4-го Украинского фронта генерала армии Петрова неизбежно должно быть оплачено значительными потерями, для него была более благоприятной ситуация, когда германская 8-я армия совместно с венгерской 1-й армией в течение октября вследствие потери Трансильвании ушли из Карпат и по большей части добровольно оставили многочисленные укрепленные пункты. 26 октября город Мукачево перешел в руки русской 18-й армии, а на следующий день русские заняли второй по значимости город этой области – Ужгород. К 28 октября вся Карпатская Украина уже надежно удерживалась Красной армией.
Теперь на первый план вышли политики. Сталин даже не помышлял о том, чтобы вернуть Карпатскую Украину Чехословакии. Несмотря на то что он совсем недавно, 8 мая 1944 года, подписал соглашение советского правительства с чехословацким лондонским правительством в изгнании, в котором черным по белому говорилось: «Коль скоро какая-либо часть освобожденных областей может стать ареной военных действий, чехословацкое правительство принимает на себя там выполнение задач общественного управления в полном объеме и будет оказывать советскому [союзническому] высшему воинскому начальнику в этом районе через свои гражданские и военные органы управления всестороннюю поддержку и помощь», в действительности СССР полностью игнорировал этот договор применительно к Карпатской Украине.
Представителем чехословацкого правительства в изгнании для освобожденных областей был назван социал-демократ Франтишек Немец, который уже в июле 1944 года вылетел вместе со своим небольшим штабом в Восточную Галицию, чтобы там дожидаться своего часа. После начала Словацкого восстания он появился в Банска-Бистрице, где заседал Национальный совет, и работал в его составе в контролируемых повстанцами районах, осуществляя функции государственного управления вплоть до второй половины октября. Когда восстание было подавлено превосходящими силами немцев, он вернулся сначала во Львов, а потом оттуда направился в Хуст, город в Карпатской Украине, уже занятый частями Красной армии. Какому бы то ни было отправлению им правительственных функций препятствовало здесь то обстоятельство, что Хуст еще находился в зоне боевых действий. «К тому времени не было даже намеков на то, что эта область не должна остаться неотъемлемой составной частью Чехословацкой Республики, – рассказывал позже Немец в своем выступлении перед чешскими журналистами. – Вскоре после своего прибытия я выступал вместе с Турьяником, коммунистическим председателем Национального совета Карпатской Украины, на большом собрании в Хусте, будущей столице. Турьяник сердечно и решительно говорил о единстве Чехословацкой Республики. Это выступление было вполне созвучно духу его статей, которые появились в коммунистической ежедневной газете «Правда» во время восстания в Банска-Бистрице. В течение нескольких дней, однако, коммунисты заняли совершенно противоположную позицию, следуя внезапно начавшейся систематической кампании, которую озвучивала радиостанция Киева и которая заключалась в нападках на Чехословакию и в необходимости присоединения Карпатской Украины к одной из советских республик».
Уже в начале ноября русские начали – на территории другого государства! – набор в армию годных к военной службе из числа жителей Карпатской Украины. Все протесты чехословаков Москвой были отклонены. Посол Бенеша в Москве, Зденек Фирлингер, социал-демократ по своей партийной принадлежности, сообщал 22 ноября в Лондон, что вопрос Карпатской Украины он долго обсуждал с представителем Народного комиссариата иностранных дел Валерианом Зориным. По информации Фирлингера, Зорин утверждал, что Красная армия набирает в свои ряды добровольцев под давлением всеобщего воодушевления населения и насущной необходимости в живой силе. В своем сообщении Фирлингер употребил выражение «Карпатская Украина», до сих пор бывшее предосудительным во внутриведомственной чехословацкой переписке, и советовал лондонскому правительству в изгнании «спокойно смотреть на происходящее» и не проявлять «излишней нервозности». «Только так можно удовлетворительным образом урегулировать происходящие события», – писал он.
Тем временем как кампания киевского радио, так и агитация за немедленное присоединение к Советскому Союзу продолжали в Карпатской Украине расширяться. В конце ноября генерал Гашек и его штаб, которые имели задание поставлять солдат для чехословацкой армии в фактически находящийся под командованием русских чехословацкий 1-й армейский корпус, были вынуждены покинуть страну. 1 декабря Немец получил письменное уведомление Национального совета Карпатской Украины о том, что этот орган власти принял решение о выходе из состава чехословацкого государственного союза. На этом основании они порывали все отношения с Немцем и его штабом и требовали от них в течение трех дней покинуть страну.
Этому событию предшествовало состоявшееся 26 ноября собрание в Мукачеве, на котором был создан 1-й конгресс Народных комитетов Карпатской Украины. В ходе его работы местные коммунисты заявили от имени всего населения, что «во исполнение его святой воли (!) необходимо покончить с тысячелетним чужим игом и соединиться со своим старшим братом, народом Советской Украины».
В манифесте, принятием которого завершилась работа этого конгресса, значилось:
«Основываясь на непреклонной воле всего народа Карпатской Украины, выраженной в петициях и резолюциях рабочих и крестьян, интеллигенции и духовенства, направленных в адрес конгресса из всех городов и сел Карпатской Украины, о воссоединении Карпатской Украины с Советской Украиной, 1-й конгресс Народных комитетов всей Карпатской Украины постановил:
1. Карпатская Украина воссоединяется со своей великой матерью, Советской Украиной, и выходит из союза с Чехословакией.
2. Просить Верховный Совет Украинской Советской Социалистической Республики о принятии Карпатской Украины в состав Украинской Советской Социалистической Республики».
Сказано – сделано. Без всенародного волеизъявления, без предварительных консультаций с чехословацким правительством в изгнании и без каких-либо исторических прав. Карпатская Украина никогда не была русской или украинской государственной территорией, даже в Средневековье она никогда не входила в Киевское княжество, не говоря уже о Московском княжестве. (В X–XI вв. Карпатская Русь входила в состав Киевской Руси. – Ред.) Но Бенеш и его правительство были вынуждены принять этот акт в качестве свершившегося факта. Более того, тогда же чехословацкий президент выразил опасение, что дальнейшее продвижение Красной армии по словацкой территории может вызвать и у населения Словакии неудержимое стремление к присоединению к Советскому Союзу. И когда в декабре 1944 года Бенеш получил от Молотова гарантии того, что Словакия останется составной частью Чехословацкого государства, он облегченно вздохнул и закрыл вопрос с Карпатской Украиной.
Будучи опытнейшим политиком, он уже давно понимал, что восстановление независимой Чехословакии и его собственное возвращение на родину в Прагу зависят куда в большей степени от Советского Союза, чем от западных союзников. Поэтому он проглотил горькую пилюлю, теперь именовавшуюся «Карпатской Украиной», и отправился в Москву, чтобы обсудить там со Сталиным способ своего возвращения в Чехословакию. Календарь показывал начало 1945 года. Хорошие новости были теперь для Бенеша изрядной редкостью. Чехословацкий 1-й армейский корпус под командованием генерала Людвика Свободы намеревался выйти из подчинения лондонскому правительству в изгнании. 18 января 1945 года – борьба шла уже в Центральной Словакии, и корпус, который в предшествующих боях, особенно под Дуклей[78], понес тяжелые потери, мог восполнить их, только привлекая в свои ряды людей из жителей освобожденной Восточной Словакии, – Свобода с помощью посланника Фирлингера смог преобразовать статус своих войск. Корпус стал теперь армией и получил это имя.
«Лондонское министерство обороны и чехословацкое правительство были против того, чтобы созданный в Советском Союзе чехословацкий 1-й армейский корпус вырос до армии и стал носить это название. Буржуазное правительство не хотело согласиться с тем, что мы, новые чехословацкие вооруженные силы, были созданы на национальных (!) и демократических (!) основах. Министерство обороны имело твердое намерение перевести в феврале 1945 года так называемое Верховное командование в Восточную Словакию и организовать там новую, само собой разумеется, буржуазную армию под командованием генерала Ингра, – писал позднее Свобода в одной из своих статей и добавлял: – Эти планы лондонским эмигрантам осуществить не удалось! Несогласие Свободы со своим правительством – понятно, не без поддержки Сталина – уже случалось и прежде. Так, зимой 1944 года генерал разошелся с мнением министерства обороны, которое пожелало переобмундировать бойцов корпуса после пересечения ими границы родины. Но Свобода не хотел и слышать об отправленной из Лондона униформе и требовал обмундирование, пошитое по чехословацкому образцу, но из сукна, из которого шилась форма Красной армии.
Бенеш прибыл в Москву не с пустыми руками. Чтобы подготовить почву для политических дискуссий, он 30 января 1945 года разорвал отношения с находящимся в Лондоне польским правительством в изгнании и первым из глав государств Запада признал созданное русскими люблинское «правительство»[79]. Несмотря на этот жест – в значительной степени предательский по отношению к его до сего времени военным и политическим союзникам, с которыми он еще в 1942 году строил планы создания после войны чехословацко-польской федерации, – Бенеш не получил сколько-нибудь значимых уступок. «Представители буржуазии были вынуждены распрощаться со своими первоначальными планами на возрождение довоенной капиталистической Чехословакии, поскольку против этого восстал ведомый коммунистической партией рабочий класс, главная сила народа», – написано в изданном в Праге историческом труде об этих переговорах.
В конце марта президент Бенеш после шести с половиной лет изгнания снова ступил на землю ЧСР в восточнословацком Кошице. 4 апреля было создано «правительство Национального фронта», в котором «впервые в истории Чехословакии буржуазия больше не была решающим фактором». Другими словами: Бенеш вступил на тот же самый путь, которым тогда уже пошли все занятые (освобожденные. – Ред.) Красной армией страны Восточной Европы. Премьер-министром его правительства стал социал-демократ Зденек Фирлингер (в то время еще никто не мог предположить, что однажды он отречется как от своей партии, так и от национальной политики, чтобы безоговорочно предать их в руки местной компартии), а его заместителем – председатель коммунистической партии Клемент Готвальд. В остальном министерские портфели были поделены между шестью входившими в Национальный фронт политическими партиями, при этом буржуазные партии получили в свое распоряжение в основном экономические ведомства, а коммунисты – министерство внутренних дел и министерство информации.
Новое правительство опубликовало в Кошице свою программу, которая представляла собой коренной поворот внутренней и внешней политики по отношению к довоенному периоду. Назывались основания для (будущего) изгнания немцев и венгров, существующие органы управления дополнялись образованием национальных революционных комитетов, провозглашалась будущая земельная реформа, говорилось о наказании коллаборационистов путем предания их суду особых трибуналов, о конфискации собственности немцев и венгров и местных фашистов. Во всем остальном кошицкое правительство представляло собой типичное коалиционное правительство из лондонских и московских эмигрантов, во главе которого стоял Бенеш в качестве президента страны. Как гарант демократических основ страны, он во всем мире пользовался хорошей репутацией и как для Лондона, так и для Вашингтона являлся залогом того, что страна, пусть и находящаяся в сфере влияния русских, сохранит западные демократические традиции.
Английский историк профессор Сетон-Ватсон, один из лучших знатоков восточноевропейской истории, в своем труде отмечает: «Чехословацкая коммунистическая партия могла бы в 1945 году перетянуть на себя всю полноту власти, если бы захотела этого. По веским основаниям, однако, она решила этого не делать. Ответственность за это решение лежит на Готвальде, партийном лидере… который благодаря этому получил репутацию «умеренного и патриотичного» коммуниста, что, как показали последующие события, было совершенной ошибкой. Деятельность чешских коммунистов соответствовала обычной, опробованной русскими и коммунистами во всей Европе тактике народных фронтов, отличаясь в несущественных деталях от практики в соседних странах лишь тем, что в союзники брались несколько другие партии».
Что же происходило тем временем в Венгрии, где Красная армия с сентября 1944 года километр за километром завоевывала территорию страны? После провала попытки Хорти последовать румынскому примеру и неудачи генерал-полковника Миклоша перетянуть армию гонведов на сторону русских во исполнение воззвания регента королевства, фронт прокатился через всю территорию страны, своим катком сокрушая и уничтожая все ведомства, общественные институты, органы управления, устоявшийся порядок, экономику и вообще все венгерское общество. За ним оставался только хаос, население, погруженное в глубокую летаргию, которое, едва сумев пережить непосредственный ужас военных действий, видело перед собой не только руины, но и беспросветное будущее.
Коммунистическая партия Венгрии первой приступила к работе и путем своей пропаганды в Восточной Венгрии попыталась снова возродить политическую жизнь. Это оказалось непростой задачей – все-таки прошедшие 25 лет она пребывала загнанной в подполье и на нее до сих пор падала тень террористического режима Белы Куна 1919 года[80]. Популярность ее среди населения была ничтожной: в 1942 году в ней состояло только от 400 до 500 человек, а к январю 1943 года вследствие преследований это число сократилось до 70–80 человек. К этому количеству присоединились еще и их лидеры из Москвы, где они – вдали от венгерской действительности – многие годы стыли в эмиграции. Однако эти деятели проводили в жизнь изощренную и искусную тактику, заключавшуюся в том, чтобы собирать по стране своих приверженцев. На одном собрании коммунистов, состоявшемся в Сегеде 19 ноября 1944 года, Йожеф Реваи говорил именно о воле партии, которая не желала никакого буржуазно-капиталистиче-ского общественного строя, «но общество народной демократии, в котором демократические свободы народа являются отнюдь не фиговым листком, в котором средства производства и земля находятся в руках крестьян, а органы государственного управления – в руках народа…», однако одновременно с этим и подчеркивал, что в создавшейся ситуации речь идет не о строительстве социализма, но «главной задачей является централизация всех национальных сил для освобождения Венгрии от германских фашистов».
Именно в этом смысле и был в уже контролируемых Красной армией районах страны в конце ноября 1944 года образован Венгерский национальный фронт независимости, в который вошли буржуазно-демократическая партия, партия мелких землевладельцев, национальная крестьянская партия, социал-демократическая партия и коммунистическая партия. Этот Венгерский национальный фронт 30 ноября 1944 года опубликовал в газете «Неплар» «Программу национального возрождения». Главными требованиями этой программы были: помощь Красной армии при изгнании из страны немецких оккупантов; призвание к ответственности предателей родины и военных преступников; прекращение деятельности фашистских, прогерманских и других враждебных народу организаций; предоставление народу политических свобод, и прежде всего всеобщего, тайного и равного избирательного права; чистка государственного аппарата от враждебных народу и предательских элементов. Главными социально-экономическими требованиями программы были: проведение всеобщей земельной реформы, направленной прежде всего на ликвидацию феодальной земельной собственности; введение государственного контроля за монополиями и крупными банками; национализация природных богатств, горнорудных предприятий и объектов энергетики; введение всеобщего восьмичасового рабочего дня.
В сфере внешней политики программа требовала установления добрососедских отношений с приграничными государствами, а также с Великобританией и Соединенными Штатами и, не в последнюю очередь, тесной дружбы с Советским Союзом. «Совершенно необходимо покончить с иллюзией венгерского империализма, с реакционной мечтой о Великой Венгрии, целью которой было бы господство над живущими вдоль Дуная народами».
5 декабря программа была принята представителями пяти партий. Повсюду в стране возникали Национальные комитеты, которые, с одной стороны, под контролем Красной армии принимали на себя функции гражданского управления, а с другой стороны, были нацелены на то, чтобы путем непрямых выборов направить представителей коалиции в создающееся в Дебрецене будущее Национальное собрание.
6 декабря от перрона одного из московских вокзалов отошел специальный состав, в котором в Дебрецен отправились будущие члены правительства новой Венгрии. В Москве в ноябре было принято решение: из числа членов венгерской делегации, некогда направленной Хорти в русскую столицу, чтобы согласовать и подписать со Сталиным соглашение о прекращении военных действий, и которые после 15 октября с многочисленными приключениями добирались к русским, образовать будущее правительство. Это правительство должно было возглавляться генерал-полковником Миклошем и пополняться представителями находящихся в стране оппозиционных партий. После долгих и трудных переговоров, протекавших не без личностных трудностей, появился список членов кабинета министров, который должен был быть представлен на утверждение по возможности быстро созванному в Венгрии будущему Национальному собранию. Сами члены этого будущего венгерского правительства были поражены тем, с какой политической сдержанностью русские составили этот проект кабинета министров. Никто даже не ожидал, что Сталин допустит образование правительства, ведущими членами которого станут венгерские генералы армии Хорти и представители аристократии.
Генерал от жандармерии Габор Фараго, член бывшей делегации по подписанию соглашения о прекращении военных действий и министр продовольствия в кабинете Миклоша, попытался понять мотивы этого шага. От Йозефа Габора, венгерского политэмигранта, вернувшегося из Москвы деятеля коммунистической партии, он получил следующий ответ: «Почему мы посадили в кресло премьер-министра одного из генералов Хорти? Ну, с нашей точки зрения, все венгры имеют право работать на благо своей страны и сражаться за нее. <…> Что же до этого конкретного случая назначения Миклоша в качестве премьер-министра, то… по всей видимости, Венгрия еще долгое время будет оставаться полем боя. За немцев, к сожалению, все еще сражается немало венгерских офицеров и солдат. И эти венгры наверняка задумаются, когда узнают, что премьер-министром венгерского антифашистского правительства стал не кто другой, как высший по званию генерал армии. Мы надеемся, что венгерские офицеры сделают из этого выводы и выступят против немцев. Таким образом, генерал-полковник Миклош сможет благодаря своей высокой должности сократить страдания венгерского народа…»
Еще в Москве было согласовано местопребывание временного Национального собрания и правительства. Поскольку в ближайшее время вряд ли можно было рассчитывать на падение Будапешта, венгры предложили Сегед, город на юге страны, относительно меньше пострадавший от превратностей войны. Молотов имел по этому поводу другое мнение. «Если я хорошо помню, – сказал он, обращаясь к присутствующим, – то Лайош Кошут 12 апреля 1849 года перед тогдашним Национальным собранием объявил о свержении династии Габсбургов и призвал в этом городе к созданию республики. Не желая оказывать давление на присутствующих, я все же считаю, что Дебрецен больше подходит в качестве местопребывания временного Национального собрания и правительства, чем Сегед!» Это предложение было единогласно принято, поскольку венгры сами чувствовали, что им, в их нынешнем положении, вполне логично повести борьбу за новую Венгрию оттуда, откуда ее повел и Кошут, чье имя было известно каждому венгру, за сто лет до сего времени.
Прибывшие в Дебрецен путешественники разместились в единственном в городе большом отеле «Арани бика»[81]. Только для генерал-полковника Миклоша нашлось отдельное жилье.
В последующие дни в Дебрецене внезапно закипела активная жизнь. Генерал Шушейков, который вместе со своим штабом отвечал перед Москвой за организацию и процесс становления венгерского правительства, с громадным пылом и усердием стал собирать вокруг себя тогдашних политиков и общественных деятелей, которых можно было разыскать в занятой русскими части страны. Настроение жителей города также стало постепенно улучшаться. За прошедшие недели Дебрецен перенес много неприятностей от русских солдат. Около 7 тысяч голов племенного скота дебреценских фермеров, которые паслись в Хортобадьской пуште, были согнаны русскими в одно место и увезены. Равным образом и женщины были для них дичью, на которую можно спокойно охотиться. Все больницы и приюты города были полны этими несчастными, пишет в своих воспоминаниях доктор Йозеф Вазари, брат бургомистра Дебрецена. «Когда же из Советского Союза прибыл специальный поезд с венгерскими генералами и стало известно, что через пару-тройку дней в Дебрецен должны прибыть также и английские и американские генералы, его жители воспрянули духом. Давление русских постепенно стало совершенно непереносимым, но теперь городское население надеялось, что создание венгерского правительства сможет облегчить их долю».
Начались приготовления к установлению Временного национального собрания. Поскольку возможности сообщения с сельской глубинкой из-за идущих военных действий были весьма ограниченными, то Миклош, Фараго, Вёрёш, Телеки и остальные должны были удовлетвориться только проведением выборов в городах. В результате их усилий из 38 городов и крупных селений в Дебрецен были направлены 212 депутатов. Они представляли 1,4 миллиона человек, что составляло около 14 процентов от всего населения довоенной Венгрии.
Первое заседание Временного национального собрания состоялось 21 декабря в помещении старой кальвинистской коллегии. В ходе первого дня своей работы оно приняло резолюцию, в которой говорилось, что собрание, «воплощая волю народа и олицетворяя суверенитет страны, лишившейся руководства, берет дело управления государством в свои руки». 22 декабря Временное национальное собрание избрало Временное правительство, во главе которого встал генерал-полковник Бела Миклош. В правительство вошли по два представителя социал-демократической партии и партии мелких сельских хозяев, три представителя коммунистической партии, один представитель национальной крестьянской партии и четверо беспартийных (три генерала и граф Телеки). «Дебреценское правительство», как оно стало называться в народе, смотрело на свои заседания не как иначе, как на работу коалиционного кабинета министров старого стиля. Соответственно этому было обязательно и голосование. Один высокопоставленный венгерский офицер, который нес службу в ближайшем окружении Миклоша, описывал эту работу следующим образом: «В 1919 году я был членом офицерской роты сегедских контрреволюционных войск и в качестве добровольца одним из первых покинул Сегед, чтобы освобождать занятый коммунистами Будапешт. И хотя события былого затягиваются туманом времени, я хорошо вижу различие между тоном коммунистов Куна и «дебреценским правительством». «Трепещи, скрывающийся в темноте контрреволюционер!» – такими плакатами в 1919 году был обклеен весь Будапешт. Теперь же, в Дебрецене 1944 года, это называлось «братское и тесное взаимодействие всех общественных классов», и не слышно было ни единого слова о коммунизме, не говоря уже о диктатуре пролетариата!»
О диктатуре пролетариата мечтали только немногие старые коммунисты образца 1919 года, у которых с приходом Красной армии ожили былые надежды на то, что они теперь смогут продолжить свою политику с того рубежа, на котором им пришлось остановиться в 1919 году. Они совершенно не представляли себе новых директив Москвы. «Они думали, что их товарищи, которые последние 20 лет провели в эмиграции в Москве, ежедневно беседуют в Кремле со Сталиным, постоянно обращающимся к ним за советами по тому или другому вопросу. Они не знали, что большая часть из эмигрировавших в Москву венгерских коммунистов была ликвидирована в ходе большой чистки конца 1930-х годов, тогда как остальные коротают свои дни в Москве в полнейшей уединенности, неустанно интригуя друг против друга. Это вполне объясняет то, что теперь, в декабре 1944 года, эти люди, преследовавшиеся режимом Хорти, изолированные от новой мировой ситуации и политики старые коммунисты, донимали своих вернувшихся из Москвы товарищей совершенно невероятными требованиями, как, например: Красная армия не должна требовать с Венгрии никаких репараций, поскольку Венгрия была первой страной, которая в 1919 году последовала призыву Ленина; или: следует немедленно создать венгерскую Красную армию и бросить ее в бой против румын и чехов. Когда затем русская Красная армия разобьет гитлеровский вермахт, венгерская Красная армия одержит верх над румынским и чешским империализмом, и тогда Венгрия, которая в 1919 году была разорвана на части, что сопровождалось изгнанием венгерского меньшинства из Трансильвании и Верхней Венгрии (Словакии), сможет снова проводить великовенгерскую политику». Об этом поведал в своих неопубликованных воспоминаниях Иштван Андреанский, бывший в правительстве Миклоша руководителем управления полиции в составе министерства внутренних дел.
О создании армии в дебреценском правительстве было много разговоров зимой 1944/45 года, сходились на том, что она должна быть ни в коем случае не «красной», но в значительной степени «национальной» и «демократической» армией. 20 января 1945 года Миклош подписал в Москве договор о прекращении военных действий с представителями Советского Союза, Великобритании и Соединенных Штатов. Важнейшими условиями этого соглашения были: Венгрия принимала на себя обязательство выставить по меньшей мере восемь пехотных дивизий с пополнением для участия в войне против Германии под общим руководством союзного (то есть по сути русского) командования, оснастив их необходимым вооружением и снаряжением; Венгрия отказывалась от всех прав на занятые ею после 31 декабря 1937 года области Чехословакии, Югославии и Румынии и должна была возвратить Советскому Союзу, Чехословакии и Югославии все вывезенные оттуда материальные ценности; венгерское правительство обязано было распустить все праворадикальные организации в стране; вплоть до подписания мирного договора издание, переводы и распространение литературных произведений, а также сценическая деятельность, радиопередачи и деятельность других органов распространения информации должна была осуществляться только по согласованию с русским Верховным командованием. Соглашение предусматривало восстановление гражданского управления во всех областях Венгрии, которые были удалены от линии фронта по крайней мере на расстояние от 50 до 100 километров. Гражданские власти были обязаны выполнять указания русского Верховного командования. Наконец, статья 18 соглашения предусматривала для контроля за выполнением условий прекращения военных действий создание союзной Контрольной комиссии под общим управлением союзного (то есть по сути русского) Верховного командования.
Эта Контрольная комиссия была создана еще в январе 1945 года в Дебрецене. Ее председателем стал русский маршал К.Е. Ворошилов, членами комиссии были один американский и один английский генерал. Отвечавший до сего времени за создание венгерского правительства генерал Шушейков был отозван в Москву и позднее, вероятно, потому, что он сделал всю порученную ему работу в Венгрии, командирован в Бухарест. Там он в марте 1945 года занял пост впавшего в немилость генерала Виноградова.
Венгры поначалу восприняли создание национальной армии весьма серьезно. Офицер Генерального штаба Золтан Палфи-Нюхорай, бывший в начале 1945 года начальником управления кадров министерства обороны дебреценского правительства, повествует: «Все офицеры в Дебрецене по вопросу создания армии придерживались единого мнения, поскольку знали, что будущее страны в ходе идущих мирных переговоров в первую очередь зависит от нашего участия в борьбе против фашизма и нашего деятельного участия в борьбе против Гитлера. Само собой разумеется, мы не желали создания армии коммунистического типа, и коммунистам это было прекрасно известно. Вследствие этого создание сильной армии, которая после войны смогла бы обеспечить порядок в стране, не соответствовало их интересам». А генерал Ласло Секеи, командир первого воинского формирования дебреценского правительства (6-й пехотной дивизии), дополняет эту картину следующими словами: «Наши намерения относительно создания армии в начале 1945 года были вполне единодушными. Мы знали, что нашей стране – если бы нам удалось послать на фронт восемь дивизий – в ходе грядущих мирных переговоров припомнили бы не только «грехи», но и добродетели. Благодаря нашей антифашистской борьбе нам, возможно, удалось бы добиться более благоприятных условий мира. А это могло бы означать для нас обладание Трансильванией или ее половиной. <…> Что же касается экономических предпосылок для формирования восьми дивизий, я могу сказать только одно: любому офицеру, связанному с вопросами организации и оснащения, было совершенно все равно, будут это русские или венгры, поскольку с первой же минуты стало вполне понятно, что в разоренной войной, разорванной стране создание подобной армии без помощи русских в столь краткий срок было бы абсолютно невозможно».
Эта русская помощь, однако, поступала весьма скупо и зачастую со значительным запозданием. Явно не в интересах Кремля было предоставлять войскам Миклоша играть хотя бы символическую роль в сражениях за Западную Венгрию. Могли играть здесь роль также и другие факторы. Например, не в последнюю очередь известные противоречия между Венгрией и ее соседями в Дунайском регионе, которые вряд ли хотели бы видеть, что Венгрия примыкает к победителям в мировой войне и благодаря участию своей армии буквально в последнюю минуту может изменить характер заслуженного ею послевоенного воздаяния. Особенно тяжелые обвинения против Венгрии выдвинул во время своего визита в Москву президент Бенеш.
В результате всего этого до конца апреля 1945 года были сформированы только две пехотные дивизии, которые отправились на фронт в Австрию. Они успели добраться только до Винер-Нойштадта[82], однако в военных действиях участия не принимали. Окончание войны сделало их участие ненужным.
В начале марта правительство Миклоша перебралось в Будапешт. Из многочисленных проблем, требовавших своего решения, одна была исторически особенно насущной: объявление и проведение аграрной реформы. Структура сельского хозяйства Венгрии вплоть до сего времени оставалась феодальной. «Проведение венгерской земельной реформы является почетной задачей Красной армии» – таким образом один русский офицер объяснил венгерскому бургомистру стремление русских к упразднению крупного землевладения. Эти планы, однако, вполне соответствовали устремлениям всех демократических партий страны, которые также десятилетиями выступали за проведение здравой аграрной реформы. Министр сельского хозяйства в правительстве Миклоша, коммунист Имре Надь (1896–1958; повешен за участие в мятеже 1956 г., есть версия, что участвовал в расстреле царской семьи в 1918 г. (в списке цареубийц наряду с Юровским и другими значится и Имре Надь) (тот самый, который в 1953-м и затем снова в 1956 году станет премьер-министром), разработал планы по расчленению крупных землевладений и 26 февраля опубликовал основные направления земельной реформы. Вслед за этим земельные владения предателей народа, коллаборационистов, членов партии «Скрещенные стрелы» и членов немецкой пятой колонны должны были быть конфискованы без всякой компенсации, тогда как крупные землевладельцы и не занимающиеся обработкой земли землевладельцы, чьи земли были бы разделены между крестьянами, должны были получить компенсацию от государства.
При разделе крупных землевладений, принадлежащих церкви, во владении каждой церковной общины оставалось 100 югеров[83] земли. Аграрная реформа означала, что более 2 миллионов крестьян, которые раньше либо вообще не владели землей, либо владели столь малыми наделами, что не могли прокормиться с них, входили в число мелких сельских владельцев участков земли, с которых вполне могли кормиться.
Декрет о земельной реформе (крупные землевладения площадью более 100 югеров, то есть около 56 гектаров, должны быть разделены, верхняя граница крестьянских наделов не должна превышать 200 югеров) был единогласно одобрен всеми партиями Венгерского национального независимого фронта и 18 марта как закон № 600/1945 вступил в силу.
Хотя Венгрия первой половины 1945 года еще оставалась театром военных действий, причем в ее глубинке порядок и спокойствие были редкими гостями, проведение реформы обошлось без сколько-нибудь заметных выступлений ее противников (как это имело место в Болгарии и Румынии). То тут, то там происходили интернирования и люди, известные своими прогерманскими действиями, оказывались в заключении, но правительство всеми имеющимися в его распоряжении средствами не допускало никаких актов произвола и массовых казней. Достойно удивления то, что во всей Венгрии произошло только несколько публичных казней, причем только одна в Будапеште в конце февраля 1945 года, когда трое бывших венгерских солдат, бесспорно участвовавших в убийстве 124 беззащитных евреев, были приговорены народным судом к смертной казни и публично повешены. Ужасы гражданской войны – какие, например, имели место в Югославии – обошли Венгрию стороной.
Красная армия и населениеДля всех русских солдат, которые поздним летом 1944 года в составе 2-го Украинского фронта Малиновского и 3-го Украинского фронта Толбухина пересекли Румынию и в пределах Дунайского региона ступили на землю Центральной Европы, это был чуждый им мир. За прошедшие двадцать лет в Советском Союзе было много сказано о капитализме и закабаленных трудящихся. Пропагандистские фильмы, театральные постановки, «документальные данные» рассказывали о нищете и эксплуатации рабочего класса в Центральной и Западной Европе. Публиковались и многочисленные фотографии, которые обосновывали все ту же тему. То, что эти документы по большей части относились к началу 30-х годов, к временам Великой депрессии, со времени которой в мире за пределами
Советского Союза произошли значительные изменения экономического характера, кремлевские пропагандисты тщательно умалчивали. В их изображении Европа была Европой не 1940-х годов, но Европой начала 1930-х годов. И вот теперь офицеры и солдаты победоносной Красной армии подошли к воротам Европы, перешагнули ее порог и пытались разобраться в западном мире. Миллионы русских солдат первый раз в жизни оказались в странах с куда более высоким уровнем жизни, чем в России, в которых крестьянские дворы свидетельствовали о зажиточности их хозяев, а самые обычные магазины выставляли в своих витринах товары, о которых русские солдаты до сих пор не могли даже мечтать. Румыния 1944 года – первая «западная страна» на пути русских к сердцу Европы – отнюдь не могла похвастаться изобилием товаров, но даже в ней выбор предметов народного потребления в больших универсальных магазинах Бухареста был куда обильнее и разнообразнее, чем в Советском Союзе.
Вольфганг Бретхольц пишет: «Особое веселье у бухарестцев вызывали многочисленные русские женщины-солдаты, которые, будучи военнослужащими Красной армии, вместе с ней оказались в Бухаресте и на которых первая встреча с «буржуазно-капиталистическим миром» произвела неожиданное впечатление. Эти женщины, которые своей грязной военной формой и старыми солдатскими сапогами смеялись над понятием женского очарования, бросались на разнообразную косметику, на модные туфли, чулки и белье, которые было возможно купить в магазинах Бухареста, и, без всякого сомнения, пытались, по крайней мере поверх и под военной формой, которую не имели права снять, подражать элегантным дамам Бухареста. Однажды мне довелось видеть, как такая женщина-красноармеец, сидя в центре города на тротуаре, окруженная толпой смеющихся румынских прохожих, без всякого стеснения переодевалась, заменяя свои шерстяные носки на шелковые чулки, разбитые солдатские башмаки на элегантные дамские туфли с высокими каблуками, и, не умея на них ходить, ковыляя, гордо удалилась под громкий смех веселящихся зрителей. Других женщин – военнослужащих видели, когда они, с неумеренной косметикой, с лицом под толстым слоем пудры, с покрытыми ярко-красной помадой губами и дерзкими прическами под солдатскими шапками, выходили из косметических салонов и веселье, которое они вызывали, воспринимали как признание удачно пройденного курса женской красоты».
Политические отделы русской армии прилагали видимые усилия, чтобы компенсировать эти впечатления от заграничной жизни усилением партийной работы в войсках. Они обязывали агитаторов в воинских частях активизировать пропагандистскую деятельность и повышать бдительность, приводя им достойные подражания примеры: «Небольшой отряд проходил по селу, когда солдат Шишкин заметил: «Только посмотрите, товарищи. У всех домов в селе настоящие крыши, а не как у нас. Черт побери, хорошо же они живут здесь!..» Агитатор тут же ответил на это: «Может быть, у этих крестьян хаты с настоящими крышами, но тракторов у них как не было, так и нет!»
Не только различные фронтовые газеты, но даже «Правда», орган Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, вынуждена была прийти на помощь политическим агитаторам. Леонид Соболев, известный советский публицист, в своей статье, опубликованной в сентябре 1944 года, уделил внимание положению в Румынии. Сатирически и снисходительно описывал он в своей статье «поверхностность, пошлость и коммерциализм» Бухареста, «униженное лакейство» перед Красной армией, «хорошо одетых людей в уличных кафе», многочисленных торговцев и спекулянтов. «Бухарест не является типичным румынским городом. В Констанце проживают 80 ООО человек, однако там нет ни одного театра, ни единого концертного зала, не выходит местная газета и только две школы-семилетки и две десятилетки. Солдаты! Нам придется пройти еще по многим иностранным государствам. Ваши глаза часто могут быть ослеплены. Но не позволяйте обмануть себя этими внешними признаками так называемой цивилизации. Думайте о том, что истинной является та культура, которую вы несете в себе. <…> Когда закончится война, другие народы снова заживут своей собственной жизнью, но в их сердцах всегда будут жить воспоминания о вашем человеческом величии, останется память о душе советского народа…» Низины Румынии, продолжал он, истощены веками возделывания, и все имущество, добытое разбоем, свозилось в Бухарест. «Спокойно, с иронической усмешкой на губах, ходят наши солдаты по этим роскошным улицам. <…> Румыны дрожали при мысли о том, что в город ворвутся эти «русские звери». Им мерещились убийства, разбой и насилия. Однако ничего подобного не произошло. <…> Несколько бандитов в советской форме, которых схватили на месте преступления, оказались румынскими дезертирами…»
Однако на самом деле все обстояло далеко не так просто. В громадной, несколько миллионов, русской армии (в начале 1945 г. на советско-германском фронте Красная армия имела, без учета резервов Ставки, 6,7 млн чел. (против 3,7 млн чел. в немецких и венгерских войсках). – Ред.) было достаточно много солдат, которые воспринимали политику освобождения народов Восточной Европы от фашистского ига на собственный лад. Ослепленные расточительной – по их понятиям – жизнью людей Центральной и Юго-Восточной Европы, они пытались поправить и свое собственное благосостояние. Наряду со словами «свобода» и «хлеб» команды «давай часы!» и «давай деньги!» стали первыми русскими словами и выражениями, которым румыны, югославы, венгры и словаки научились от красноармейцев.
Грабежи и разбои принимали во многих местах немыслимые размеры, и дезертиры – число которых росло по мере продвижения в Центральную Европу в ужасающих масштабах – доставляли военному и политическому руководству армий немалые проблемы. Ему приходилось размещать в занятых тылах целые подразделения НКВД, чтобы иметь возможность совладать с бандами дезертиров. «Я своими глазами видел, когда мне приходилось бывать в глубинке, – писал Имре Ковач, ярый противник нацистов и лидер венгерской Крестьянской партии, – тысячи пойманных русских дезертиров. Где бы я ни появлялся, в каждом крупном селе и в каждом небольшом городе, мне доводилось видеть их и слышать голоса этих дезертиров, доносящиеся из мест их заключения. Они молили о хлебе, воде и сигаретах. Общая суровая судьба побуждала их сбиваться в своего рода сообщества, и, пока их ловили, эти бандформирования блуждали по стране. Порой им удавалось держать в страхе целые комитаты. Они поселялись в опустевших крестьянских дворах, лесах, охотничьих избушках, создавали службу наблюдения, оборудовали оборонительные позиции, даже минные поля и давали отпор патрулям и частям НКВД. Запуганное население снабжало их продуктами, которых им постоянно не хватало. Они вымогали еще деньги и напитки, похищали женщин и создавали трофейные «общаки». На любое сопротивление они отвечали огнем из оружия…»
Вполне понятно, что в Ставке Верховного Главнокомандования в Москве достаточно быстро поняли, что подобные «освободительные методы» не смогут усмирить покоренные страны, но вызовут партизанское движение, которое нанесет удар в спину сражающимся войскам. При этом командование желало также провести некую грань между «заклятыми врагами» – немцами и их союзниками. Поэтому Государственный Комитет Обороны СССР (своего рода высший орган управления страной во время войны) принял 27 октября 1944 года историческое решение, согласно которому Красная армия вступала в Венгрию не с целью оккупации страны, не для аннексии тех или других ее частей и не для изменения существующего общественного строя, но только из военной необходимости, «не как завоеватель, но как освободитель венгерского народа от немецко-фашистского ярма».
После этого решения военный совет 2-го Украинского фронта обратился с особым воззванием к венгерскому народу. Все советские военные органы и политические отделы развили энергичную деятельность по претворению в жизнь решения Москвы, которое должно было сохранять свою актуальность на всем протяжении ведения боевых действий на территории Венгрии. «Особое внимание при этом они уделяли требованию устанавливать корректные отношения между советскими солдатами и венгерским населением», – говорится в «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза». «Военный совет 53-й армии писал в своем обращении к солдатам: «Чувство мести к врагам мы должны обрушить на головы главных виновников этой кровопролитной войны. <…> Ни в коем случае не следует путать венгерских трудящихся, вдвойне угнетавшихся германским и венгерским фашизмом, с преступным венгерским правительством». В приказе командующего 2-м Украинским фронтом от 30 октября мы читаем: «Следует с величайшей ненавистью бить и уничтожать врага, но к мирному населению следует относиться со всей справедливостью». После этого все командиры, политические органы и партийные организации стали принимать все меры по воспитанию и укреплению в солдатах чувства пролетарского интернационализма. Этот вопрос обсуждался на партийных и комсомольских собраниях, на совещаниях командиров частей и соединений и в речах пропагандистов. Агитаторы снова и снова поднимали его в своих статьях во фронтовых, армейских и дивизионных газетах, публикуя в них статьи об образцовом поведении солдат социалистической армии за границей.
В действительности все это были совершенно необходимые, но вынужденные шаги, поскольку грабежи и насилия в стране лишь время от времени стихали, но никогда не прекращались полностью. В целом же количество всех этих эксцессов было значительно меньше (даже если они тяжелее воспринимались населением), чем в армиях Жукова (1-й Белорусский фронт), Конева (1-й Украинский фронт) и Рокоссовского (2-й Белорусский фронт) в Восточной Германии.
Особенно печальной главой были отношения красноармейцев с женским населением покоренных стран. Писатель Лайош Зил ахи, бывший после окончания войны долгое время председателем Общества венгеро-советской дружбы и живущий ныне в Соединенных Штатах, так написал об этом в одной из своих книг: «Понимание чести женщины примитивным русским солдатом совершенно противоположно нашему пониманию. Некоторые из этих солдат происходят из племен, живущих в тундре или в киргизских степях, где муж, принимая путника или незнакомца, зашедшего в качестве гостя в его хижину, предлагает ему вместе с сырым замороженным мясом и кумысом также и лоно своей дочери или жены. Дикий половой голод бушевал в советских солдатах оккупационной армии. Женщина была самой важной и нужной ему добычей. Но даже в рядах этой армии были разные люди. Я сам видел, как один пожилой солдат ударом кулака сбил на землю пьяного майора, своего командира, и утешал перепуганную девушку, прижав ее к своей груди: «Не бойся, барышня, у меня тоже есть дочь пятнадцати лет».
Разгул солдат особенно бурно проявлялся в глубинке – бойцы Красной армии в течение нескольких лет были оторваны от семей, поскольку в ходе войны отпуск им, как правило, не предоставлялся, – и это еще долгое время отягощало отношения между венграми и русскими. Однако эта тема долго была табу в Венгрии, о ней должны были молчать даже коммунистические писатели. «Когда я на одной из встреч венгерских писателей коснулся этой темы, – рассказывал лауреат Сталинской премии Тамаш Ацел, – Матьяш Ракоши, генеральный секретарь компартии, раздраженно бросил мне: «Ах, да оставь эти глупости! Для чего писать об этом? В Венгрии есть три тысячи общин. Скажем, в каждом селе были изнасилованы три женщины. В общей сложности это девять тысяч женщин. Что, это так много? Стоит ли из-за этого поднимать шум? Вы, писатели, не знаете закона больших чисел!» Так что мне пришлось закончить свой роман в соответствии с точкой зрения партии.
Такое отношение красноармейцев к местному населению было характерно не только в Венгрии, но и в соседних странах. Биограф Тито, Дедиер, сообщает: «В последние дни войны отдельные части Красной армии принимали участие в наших операциях против немцев. <…> Везде, где они проходили, слышался женский плач. Женщины подвергались домогательствам, многие были изнасилованы, доходили слухи об убийствах и ограблениях. Поначалу мы представляли эти случаи населению как отдельные случаи, но число преступлений не становилось меньше». Все подобные случаи – когда конфликт между Советским Союзом и Югославией достиг своего максимума, то есть в начале 1953 года, – были описаны в подготовленной к выходу «Белой книге», в которой с подзаголовком «Злодеяния под покровом социализма» содержались многочисленные свидетельства очевидцев и тяжелые обвинения. Поскольку после внезапной смерти Сталина книга так и не была опубликована, эти свидетельства не стали достоянием гласности, хотя отдельные ее оттиски и были тайно переправлены на Запад.
Как и в частях 2-го и 3-го Украинских фронтов, так и в переваливших через Северные Карпаты русских войсках общая дисциплина солдат была не лучше. Один словак, кавалер русского ордена Боевого Красного Знамени и майор чехословацкого 1-го армейского корпуса, рассказал автору в ответ на вопрос последнего, что чехословаки также имели подобные проблемы, как и во всех странах, где прошла Красная армия, и защищали местное население от эксцессов. «Поначалу мы пытались бороться с подобными случаями, докладывая командирам подразделений для принятия теми штрафных санкций. Видя же, что это не помогает, мы сами взялись за оружие. С этого времени для населения наступил покой, поскольку на всякие попытки учинить бесчинства мы отвечали оружием!» – «Но разве у вас в этом случае не было неприятностей с русской комендатурой?» – «Никогда, – был ответ офицера, в настоящее время живущего на Западе. – Мне кажется, многие из них сами стыдились поведения своих солдат».
Поскольку военное командование было не в состоянии совершенно замолчать творимые солдатами бесчинства, оно решило прибегнуть к уловке. На обвинения красноармейцев в творимых ими злодеяниях уполномоченные армией органы ответили, что это вполне может быть делом рук говорящих по-русски людей, одетых в русскую форму, но не относящихся к Красной армии. Это якобы могли быть власовцы, члены Русской освободительной армии, служившие в германском вермахте под командованием генерала Власова, которые теперь – чтобы разрушить добрые отношения между Красной армией и населением – занимаются партизанщиной в тылу русских войск. То обстоятельство, что военнослужащие власовской армии вообще не участвовали в боях в Венгрии, а в других местах сражались только в составе ограниченных частей, командование совершенно не смущало. У него и без того хватало забот – было необходимо восстанавливать жизнь в тылу и обеспечивать снабжение сражающихся войск. Красная армия не везла за собой никакого обоза, но жила, как позднее выразился командовавший войсками союзников после войны в Австрии, генерал Марк Кларк, «главным образом дарами той страны, которой овладела». Уже цитировавшийся Имре Ковач смог провести свое собственное исследование этого вопроса и получил соответствующие цифры по одной только Венгрии. Он установил, что Красная армия не везла с собой из Советского Союза ни зерна, ни мяса. Она реквизировала в Венгрии 4 миллиона тонн пшеницы и кукурузы, 500 тысяч лошадей, 2,2 миллиона свиней, 1,5 миллиона овец, 1,2 миллиона голов крупного рогатого скота, 18 миллионов кур и других птиц, несколько миллионов литров вина и спиртных напитков. Но интересы «трофейных команд» не ограничивались только продуктами питания. Они изымали и отправляли в Москву ценнейшие документы из государственных архивов, среди которых были даже боевые знамена времен венгерской демократической революции 1848–1849 годов. Особая группа занималась банками, богатства которых были изъяты и вывезены. (Ущерб, нанесенный венграми на оккупированной советской территории в 1941–1944 гг., был многократно большим. – Ред.)
Об этом организованном «разбойничьем набеге» подробно повествует в своих воспоминаниях, основанных на свидетельстве очевидцев начала 1945 года, посол Швейцарии в Будапеште. Ужасы инфляции также были предсказуемы, поскольку Красная армия присвоила себе право неограниченно печатать венгерские бумажные банкноты и распределяла их среди населения в качестве законного платежного средства.
И все же было бы несправедливо видеть в пребывании Красной армии в Дунайском регионе только отрицательные аспекты. Ставка Верховного Главнокомандования с начала 1944 года готовила наступление Красной армии в Придунавье. Заблаговременно были подготовлены на различных курсах знающие язык офицеры, которые затем назначались комендантами занятых Красной армией городов. Они изучали не только языки, но также и историю и менталитет соответствующей нации, причем были достаточно хорошо подготовлены к предстоящей им миссии, во всяком случае, куда лучше, чем глава британской военной миссии в Венгрии, генерал-майор О.П. Эджкамб, который, будучи направлен в начале 1945 года в Венгрию, должен был в первую очередь взять в руки карту страны, поскольку, как он сказал, «я никогда там не был и не представляю точно, где проходят ее границы». Русские коменданты городов, без сомнения, внесли значительный вклад в возрождение жизни в тылу. Заводы и фабрики снова начинали работать, открывались магазины, а русские простирали свои заботы даже до того, что открывали церкви для верующих. Разумеется, они делали это прежде всего в противовес враждебной им пропаганде, вещавшей о преследованиях верующих в Советском Союзе. Когда епископ города Дьёра в Страстную пятницу 1945 года был убит пьяными солдатами за то, что пытался спасти укрывшихся у него в резиденции женщин, комендант города организовал его почетное погребение с почетным караулом из русских солдат.
Не состоялся и систематический увоз в Сибирь несовершеннолетних подростков, о чем постоянно твердила салашистская пропаганда. Зато немалое число гражданских лиц было выгнано на улицы и в качестве «военнопленных» увезено в Россию (как правило, переодевшихся в гражданскую одежду венгерских солдат – ранее говорилось о поголовной мобилизации, которую осуществляли салашисты. – Ред.). То, что русские в завоеванных странах – прежде всего в Румынии и Венгрии – не спешили с установлением диктатуры пролетариата, а допускали и порой в известном смысле требовали работы буржуазно-демократических партий, вызывало кое-где удивление.
Нигде и никогда также не было отмечено, что вступление Красной армии в Дунайский регион положило конец устаревшим феодальным установлениям и социальному угнетению, которые до сих пор не могли быть устранены имеющимися недостаточными средствами, а теперь навсегда и безвозвратно отошли в область былого.
С усилением немецко-венгерского сопротивления в конце 1944 – начале 1945 года в головы солдат и даже части офицерского корпуса начали приходить «известные мысли» о том, что после крупных успехов 1943 и 1944 годов внезапно наступают трудности. «Следует разъяснять солдатам, что действия 2-го и 3-го Украинских фронтов облегчают выполнение задач, которые вытекают из направления главного удара Красной армии в ходе зимней кампании 1945 года, поскольку они сковывают значительные силы неприятеля». Когда затем советские войска в середине января 1945 года начали наступление в направлении Варшава – Берлин, фронтовая газета 3-го Украинского фронта в одной из своих статей писала: «Солдат 3-го Украинского фронта! Ты должен гордиться тем, что твои удары, которые ты наносишь немецким захватчикам в Венгрии, являются одной из предпосылок нынешнего наступления Красной армии!»
Офицерский корпус в тылу также создавал трудности командованию. Коррупция процветала и во многих местах, несмотря на «социалистическое воспитание», втягивала в свои объятия ответственных русских командиров. Имре Ковач, например, повествует об одном майоре, который в предшествующих боях заслужил множество наград и получил столь тяжелое ранение, что ему пришлось ампутировать одну руку. Оказавшись же на ответственном посту в советской администрации в Бухаресте, он целиком и полностью погряз в коррупции. Будучи арестован НКВД, он был приговорен в 25 годам заключения. Бретхольц повстречал – опять-таки в Бухаресте – одного своего приятеля, директора фабрики, который испытывал трудности со своевременными поставками по репарациям. «Через щель приоткрытой двери я видел, как в соседней с моей комнатой майор, одетый в форму Красной армии и выглядевший очень воинственно, весьма по-дружески общался с директором фабрики. Под конец разговора он, как нечто само собой разумеющееся, принял от директора конверт (с несколькими миллионами леев). За это он обещал, что со следующими поставками по репарациям все будет в совершенном порядке. «Они такие же продажные, как и наши чиновники при короле Кароле[84] и мадам Лупеску[85], когда мы получали государственные заказы. Только теперь они стоят куда дороже и появляются слишком часто», – сказал мой приятель, когда русский удалился».
Даже члены высших контрольных органов в оккупированных странах не могли избегнуть соблазна поначалу им чуждого, но все же столь приятного стиля жизни. Если поначалу они еще робко и осторожно осваивались в новой для них обстановке, то уже через несколько месяцев они вполне ее восприняли. Бирюзов в своих мемуарах упоминает, что он поначалу даже опасался принять приглашение болгарского министра побывать с ним в одном из ресторанов. «Рестораны меня не интересовали. В моем сознании тут же всплывал случай, когда в годы «новой экономической политики» один мой мнимый друг смог затащить меня в ресторан, где я оказался в компании пьяных спекулянтов и полуобнаженных девиц». Вскоре, однако, пришло понимание того, что «в чужой монастырь со своим уставом не ходят» (Бирюзов). Это означало не что иное, как тот факт, что высший слой русского военного командования в оккупированных странах очень скоро приобщился ко всей той роскоши и уюту, которые до сих пор официально отвергались.
В качестве одного из многих примеров можно упомянуть маршала Ворошилова, который, будучи в течение нескольких лет председателем Союзной контрольной комиссии в Венгрии, так полюбил эту страну и тамошнюю жизнь, что с тяжелым сердцем в 1947 году расстался с Будапештом. Ворошилов занял под свою резиденцию бывший дворец некоего аристократа, в его распоряжении были охотничий замок, целый парк автомобилей и прислуга. Многочисленные приемы и другие мероприятия с участием видных деятелей местной и иностранной общественности изменили даже этого старого большевика. Знавшие его люди рассказывают, что бывший кузнец из Луганска, один из первых пяти маршалов Советского Союза стал жизнелюбивым, обходительным и любезным господином. Однако занимаемая маршалом должность была не так уж небезопасна для него; из секретного доклада Хрущева 1956 года мы знаем, что Сталин планировал арест и обвинение своего товарища по революционной борьбе, поскольку тот, установивший в Будапеште такие хорошие отношения с англичанами, попал под подозрение как «британский шпион». (Большая часть фактов «секретного» доклада Хрущева на XX съезде КПСС насквозь лжива. – Ред.)
Русский диктатор неодобрительно следил за контактами своих генералов с западными союзниками. Эти удивительные отношения ярче всего проявляются на примере взаимодействия союзников в области проведения воздушных операций. Как известно, в Красной армии не имелось стратегической авиации. (Была дальняя авиация, но ее задачи существенно отличались от тех, которые решала авиация Англии и США. – Ред.) Радиус боевого действия применения авиации составлял всего лишь самое большее от 100 до 150 километров за линией фронта. Когда фронт переместился в Дунайский регион, положение стало критическим: американская 15-я воздушная армия с начала 1944 года все чаще появлялась над Югославией, Болгарией, Румынией и Венгрией для бомбардировки важных в военном отношении объектов. Штаб американской армии в Европе был обеспокоен тем обстоятельством, что однажды вследствие ошибки может произойти столкновение в воздухе между американскими и русскими пилотами, и попытался достичь с русскими соглашения о координации ударов.
«Я получил телеграмму от генерала Арнольда[86], – пишет в своих воспоминаниях Джон Р. Дин, руководитель военной миссии США в Советском Союзе во время войны, – в которой он предлагал мне передать его поздравления маршалу Василевскому по поводу наступления Красной армии и поставить его в известность о том, что 15-я воздушная армия США получила приказ поддерживать своими действиями наступление Красной армии в те дни, когда по погодным условиям она не имеет возможности выполнять свою основную задачу – наносить бомбовые удары по городам Германии. Далее я должен был передать Василевскому, что имеющиеся на вооружении 15-й воздушной армии машины позволяют наносить удары для поддержки Красной армии по Софии, Бухаресту, Плоешти и Будапешту. Далее я должен был узнать у Василевского, желательны ли для него также воздушные удары по другим целям. Василевского в тот момент не было в Москве. Я передал оба этих вопроса заместителю начальника Генерального штаба генералу Антонову. Ни на один из них я не получил ответа».
Русские не согласились также и на предложение американцев создать авиационный штаб связи при войсках Малиновского, чтобы на месте оперативно координировать воздушные операции. Ответ Ставки Верховного Главнокомандования на это предложение гласил: «Действия авиации на Балканах должны будут координироваться в Москве». В конце концов удалось только согласовать разделительную линию для районов действий бомбардировщиков: британские и американские операции должны были ограничиваться западным берегом Дуная, русские же действовали на востоке Дунайского региона.
Переговоры относительно этого соглашения еще шли, когда произошедший в Югославии инцидент снова обострил недоверие Сталина к своим союзникам по войне.
7 ноября 1944 года боевые самолеты 15-й воздушной армии нанесли удар по двигавшейся по шоссе от города Нови-Пазар колонне русских военных грузовиков, ошибочно приняв ее за немецкий конвой. Генерал Антонов выразил резкий письменный протест против этой акции и даже высказал предположение, что этот воздушный налет, во время которого погиб командир корпуса, два офицера и три солдата, «мог быть не просто ошибкой».
Несмотря на этот прискорбный случай или даже благодаря ему, западные союзники продолжали прилагать усилия для того, чтобы организовать свой собственный штаб при 2-м и 3-м Украинских фронтах. Одно время казалось, что при армиях 2-го Украинского фронта Малиновского это удастся сделать, но едва полковник армии США Джон Ф. Батлер обосновался там и принялся за работу, как Малиновский получил указание из Москвы не допускать пребывания американского штаба в своем штабе. И позднее, в начале 1945 года, западным союзникам так и не удалось прийти к согласию по вопросу взаимодействия между ВВС западных союзников и СССР. Когда американцы попытались добиться у Ставки Верховного Главнокомандования разрешения для своих бомбардировочных армад (которые все еще действовали из Южной Италии) организовать промежуточную базу в Дебрецене, на их ходатайство был дан отрицательный ответ.
Обоснование этому очень метко сформулировал Дин, написавший в своих воспоминаниях: «На протяжении всей войны русские не только ни разу не обратились к нам с просьбой оказать поддержку их действий нашей авиацией, но зачастую отказывались от таковой. Подобная позиция вполне ясно свидетельствует о том, как они расценивали нас в качестве союзников: мы должны были сражаться против общего врага, но все же каждый по-своему. После войны американцы не должны были иметь оснований выдвигать свои ошибочные претензии относительно своего участия в разгроме немцев на русском фронте».
Последний бастион ГитлераЗимой 1944/45 года Хорватия пребывала в весьма сложной ситуации. Хотя в ее столице Загребе непосредственные последствия войны еще в достаточной степени не ощущались, но общее настроение постоянно падало под влиянием плохих вестей со всех фронтов. Анте Павелич пытался бороться против этого как оптимистической пропагандой, так и террором. Проведя в течение осени
1944 года несколько чисток в рядах близко стоящих к нему политиков, он надеялся и дальше справляться с положением в стране вплоть до конца войны, которая должна была завершиться либо германской победой (благодаря применению Гитлером своего чудо-оружия), либо подписанием сепаратного мира с западными державами. Однако эти надежды вместе с ним разделяли все меньшее и меньшее число соотечественников. 24 декабря 1944 года хорватский прибрежный флот попытался действовать самостоятельно и вышел из порта Фиуме (Риека), чтобы примкнуть к западным державам. Попытка провалилась: только один командующий флотом смог благополучно добраться до итальянского побережья. «Поглавник» принял жесткие меры для подавления бунта. Немцы же ограничились отнюдь не военно-юридическими методами. 5 января 1945 года они разоружили весь хорватский флот и отделили от него морскую пехоту. На протесты руководства страны они ответили, что немногие надежные части войдут в хорватский легион морской пехоты, который под командованием германских офицеров будет участвовать в боях на побережье Северного и Балтийского морей, а затем станет основой новой хорватской морской пехоты.
Напрасны были все протесты Павелича. Даже осуждение флотских бунтовщиков было проведено в соответствии с германскими военными законами. Недоверие Гитлера по отношению к хорватскому союзнику рейха в эти январские дни было столь велико, что он даже запретил формирование хорватской лейб-гвардии, поскольку здесь речь шла «о создании новой, трудноконтролируемой воинской части, способной уменьшить германское влияние».
Все это привело Павелича в состояние с трудом сдерживаемой ярости. Теперь он чересчур хорошо знал, что может уповать единственно только на Германский рейх: его государство, его движение и его собственная жизнь держатся или падают вместе с Гитлером. В разговоре с немецким гауляйтером Райнером Павелич однажды сказал, что надеется удержать город Загреб. «Он представляет себе, – докладывал Райнер своему начальству, – что может контролировать уже не так много. На следующий день он отправил свою жену в Германию, что должно быть залогом его лояльности. Не следует забывать, что у диких народов всегда было обычным делом отдавать супругу в качестве заложницы, а потом бросать ее на произвол судьбы».
Для германского вермахта территория Хорватии в первые месяцы 1945 года играла важную стратегическую роль. Штаб-квартира командующего группой армий «Ф» находилась в Загребе, откуда фельдмаршал барон фон Вейхс руководил отражением ударов русских, болгар и не в последнюю очередь армии (теперь уже регулярной) Тито. Командующий группой армий «Е» генерал-полковник Лёр получил приказ силами подчиненных ему хорватских домобранцев, трех легионерских дивизий и десяти германских дивизий в районе северо-западнее реки Дрины удерживать фронт, уходящий до Фочи и далее через Калиновик на Мостар. В середине января 1945 года хорваты предприняли наступление на Любушки и Меткович, которое было отбито силами партизан Тито. После этого пришлось оставить Герцеговину, что стало причиной образования нового кризисного очага и основного района обороны на юге Дунайского региона.
Этот участок был важнейшей частью фронта, обороняемого группой армий «Е». В декабре 1944 года маршал Толбухин через город Оршова на Дунае провел крупные силы войск 3-го Украинского фронта в район к северу от Дуная, где они сменили соединения южного фланга 2-го Украинского фронта. В конце ноября войска 3-го Украинского фронта Толбухина переправились через Дунай в районе городов Апатин и Байя и силами общевойсковой армии (4-й гвардейской) начали наступление на западном берегу Дуная в северо-западном направлении. Этим они совершили обходной маневр немецко-венгер-ских позиций в Сирмии (Среме), которые прикрывали Белград.
Январь и февраль 1945 года были отмечены активными боевыми действиями в этом стратегически важном районе Югославии. Германские и хорватские войска под командованием генерал-полковника Лёра осуществили многочисленные удары по силам Тито, нанеся своему противнику тяжелые потери. Котловина у селения Пожега и низкие горы Папук, бывшие базами партизан, были основательно прочесаны, но и в дальнейшем продолжали оставаться очагом опасности, угрожая тылам и коммуникациям сражающихся войск (немцев и их союзников). В начале 1945 года группа армий «Е» в Хорватии располагала более чем 17 немецкими и примерно 18 хорватскими дивизиями (не считая специальных и полицейских сил). Им предстояло отразить ожидавшееся крупное наступление сил Тито, которое маршал готовился осуществить силами своих четырех армий (примерно 800 тысяч человек) совместно с русскими и болгарскими частями.
К этому же времени хорватский глава государства предпринял свое последнее усилие, в результате которого он – в качестве Верховного главнокомандующего хорватскими сухопутными силами – осуществил организацию пяти усташских корпусов, сформировав в них от трех до четырех своих домобранческих дивизий. Этим было завершено создание чисто партийной армии; Павелич осуществил свою давнюю мечту, сделав всю хорватскую армию одним слепым инструментом партии усташей. На последнем этапе войны I, II и частично III усташские корпуса были дислоцированы в Словении, остальная часть III, а также IV усташский корпус располагались на севере Боснии, а V усташский корпус в самом центре страны готовился отразить масштабное наступление.
К началу 1945 года «империя» венгерского вождя Салаши съежилась до размера нескольких комитатов в При-дунайской области, которые уже стали тыловыми районами группы армий «Юг». Сам же Салаши перебрался в маленький городок на венгерско-австрийской границе, где проводил время частично за написанием своих мемуаров, а частично в поездках по остававшейся в его распоряжении территории. Эти пропагандистские посещения различных сельских общин всегда происходили при строгом соблюдении всех протокольных предписаний. Так, например, по приезде Салаши в село маленькие дети вручали ему крошечный лавровый венок, украшенный разноцветными лентами. Каждый ребенок должен был произнести приветствие, в котором должно было быть не больше четырех – шести слов. Затем следовало общение с народом в доме общины, само собой разумеется, с соблюдением строжайших требований безопасности. Сначала Салаши произносил речь, а затем отвечал на заранее поданные ему в письменном виде вопросы.
«В селе Надьценк один из жителей попросил его рассказать о положении на фронтах. Ответ Салаши был таков: англичане, американцы и русские поставлены нами в безвыходное положение. Они отчаянно стараются как можно скорее приблизить конец войны. Вы спросите, почему они так спешат? Ответ: потому что они прекрасно знают, что германское чудо-оружие, которое вот-вот будет создано, означает их полное уничтожение. В селе Тат бургомистр заикнулся о такой проблеме: «Деревенские жители воротят носы против призыва на воинскую службу еще не военнообязанных подростков. Что в этом случае делать?» На это Салаши сказал: «Каждый нос принадлежит какому-то телу. У тела есть имя и фамилия. По этому имени каждый такой нос – если он еще будет высовываться – заставят навсегда замолчать».
И без того террор был самым распространенным методом салашистов, чтобы унимать возбужденные умы в этих комитатах. Сам Миндсенти[87], впоследствии венгерский кардинал и тогдашний епископ Веспрема, не смог ускользнуть от ищеек салашистов. После того как он высказал свой протест против воцарения Салаши, он был схвачен и интернирован. «Даже если мы и не сможем долго держать этого попа за решеткой, то, по крайней мере, это послужит ему уроком» – так высказался по этому поводу тогдашний салашистский министр Коварч. Сам Салаши все меньше и меньше занимался текущими повседневными делами. Эти заботы он переложил на своего премьер-министра Ено Селлоши, аптекаря по профессии, «который, вероятно, в мирное время и был бы хорош на этом посту, но никак не в те месяцы, когда история обрушивала на нас многотонные скалы». Так написал его пресс-секретарь в своих записках. «Он захватил свою мелочность из своей старой профессии. <…> Будучи премьер-министром, он в Кёсеге все дни до полудня был занят тем, что высчитывал, сколько сигарет должно быть выделено чиновникам на следующей неделе. Даже будучи премьер-министром, он не хотел отказаться от своих аптекарских привычек».
Правительство также пребывало в плену иллюзий: оно надеялось на скорое применение нового чудо-оружия, на свежие германские дивизии, с помощью которых «к концу года мы будем снова стоять на вершинах Карпат», и на скорый развал антигитлеровской коалиции. Оно ставило на германскую победу, хотя втайне опасалось ее. Сильная национал-социалистическая Германия допустила бы существование Венгерского рейха, о котором мечтал Салаши, только в пределах Дунайского региона. Поэтому глава Венгерского государства стремился установить хорошие отношения с Муссолини, с помощью которого он рассчитывал «после войны» стать самостоятельным политиком. То, что страх перед германским превосходством возник не из воздуха, показывает, кроме всего прочего, и пренебрежительное отношение полномочного представителя Гитлера в Венгрии доктора Эдмунда Веезенмайера к Салаши и его государственной идее.
Гнев венгерского вождя государства на Гитлера стал нарастать еще с 1 января 1945 года. В своей новогодней речи Гитлер упомянул все государства, которые «по причине трусости или нерешительности руководства стали предателями Германии»; среди прочих там была названа и Венгрия. Это вызвало неудовольствие Салаши, ожидавшего совсем другого, а именно одобрения действий Венгрии, причем о своем мнении он поставил в известность полномочного генерала германского вермахта в Венгрии, генерала от инфантерии фон Грейфенберга. Поведение частей вермахта, практиковавших тактику выжженной земли во время своего отступления из Венгрии, также не способствовало улучшению дружеских отношений, которые предполагались между союзниками.
Вождь венгерского государства, вероятно, ничего не знал о пресловутом распоряжении генерал-полковника Гудериана от 3 декабря 1944 года, гласившем: «Согласно приказу фюрера все требуемые в интересах ведения военных действий германскими войсками разрушения и выведение из строя промышленных предприятий и транспортных средств, электрических, газовых и водонапорных станций должно проводиться основательно и в плановом порядке. При этом венгерские интересы, к сожалению, не могут быть приняты во внимание. Если венгерское правительство или венгерский министр обороны будут придавать значение этим действиям, им можно только посоветовать больше заботиться о том, чтобы все боеспособные венгерские мужчины принимали участие в обороне своей страны на стороне германского союзника по борьбе. Вся до сего дня выказанная венгерским боеспособным населением активность не соответствует этим ожиданиям».
Тем временем члены правительства пытались на остававшихся территориях Придунайской области поддерживать сколь-либо нормальную жизнь государства. Министерство внутренних дел прилагало огромные усилия для поддержания порядка в «тылу» и готовило эвакуацию женщин и детей с подростками в Германию. 20 февраля на заседании Королевского совета был ратифицирован закон о «решительном и строжайшем окончательном решении еврейского и цыганского вопроса». Министр иностранных дел посетил Загреб, чтобы там со своим хорватским коллегой урегулировать вопросы, связанные с пребыванием на территории Хорватского государства венгерского этнического меньшинства, после чего он в Большом зале ратуши города Дьёра доложил: «Жизненное пространство народов Юго-Восточной Европы после войны должно пребывать под венгерским управлением, точно так же, как два других европейских жизненных пространства, германо-славянское и латинское, должны находиться под управлением Великого Германского рейха и Италии!»
Министр сельского хозяйства, который, с одной стороны, торопился провести радикальную аграрную реформу (проведение которой, однако, могло появиться на повестке дня лишь после победоносного окончания войны), должен был, с другой стороны, заботиться не только о пропитании вооруженных сил, населения и беженцев, но также и поставлять значительное количество продовольствия в Германию, чтобы венгерские беженцы, согласие на прием которых дал Германский рейх, не страдали от нехватки продуктов. Гитлер разрешил «временное размещение» венгерских беженцев в определенных районах Остмарка[88], но принять на себя еще и заботу об их пропитании Германское государство не могло.
Однако решать самые трудные и масштабные задачи выпало на долю министерства обороны. Войска находились в состоянии прогрессирующего распада; всего только 11 ослабленных дивизий и бригад, представлявших собой 1-ю и 3-ю армии, продолжали сражаться в марте 1945 года на стороне Германии. (В начале 1945 г. на стороне Германии сражались 16 дивизий и 1 бригада венгров. – Ред.) 1-я венгерская армия отходила из Верхней Венгрии (Южной Словакии. – Ред.) и заняла позиции в приграничных землях Словакии, откуда не хотела возвращаться в Венгрию, несмотря на все усилия генерал-полковника Берегфи. Она сражалась за потерянные позиции и снабжалась совершенно недостаточно, так как этапная служба была затруднена хотя бы тем, что надо было получать разрешение словацкого правительства для прохождения каждого поезда, уходящего из Венгрии в северном направлении. Одна только 3-я армия, разделенная между германскими дивизиями, оставалась на венгерской территории. Общая численность войск составляла 214 463 человека, из них примерно 50 тысяч человек пребывало невооруженными в рабочих командах. Ситуация с вооружением была просто катастрофической. На 2 февраля 1945 года на вооружении венгерской армии было более 142 335 винтовок, 1290 пулеметов, 159 минометов и 115 орудий. В войсках имелось также крайне ограниченное число танков, штурмовых орудий и самолетов. Министр обороны в середине февраля был вынужден издать распоряжение, согласно которому погибших следовало хоронить только в нижнем белье. Военная форма погибших из-за трудностей снабжения должна была использоваться повторно.
Еще хуже обстояло положение с боевым духом гонведов. 7 февраля 1945 года правительство было вынуждено (по германскому примеру) пригрозить введением ответственности для членов семьи за дезертирство ее главы. Это была сомнительная попытка – без видимого результата – улучшить состояние дисциплины. Во время одной из крупномасштабных облав было задержано 995 дезертиров из частей действующей армии, 2325 гонведов без удовлетворительных документов, 64 рабочих военной промышленности, покинувших без разрешения свое рабочее место, 5 партизан и 129 человек, сбежавших из своих рабочих команд. Не лучшим образом действовали на жителей отдельных небольших городов Придунайского региона и находящиеся в них офицеры, раздражающие обывателей своим числом. Так, например, местная полицейская служба сообщает из Шопрона: «В городе бросается в глаза значительное число находящихся здесь офицеров. Местные жители не могут понять, почему эти офицеры находятся здесь, когда давление русских на фронте столь интенсивно. Утверждается, что в Шопроне сейчас можно видеть куда больше генералов и штабных офицеров, чем раньше во всей австровенгерской армии». Эти офицеры, большей частью бежавшие сюда с семьями из оккупированных областей страны без приказа, теперь пытаются благодаря своей форме заполучить привилегии. Они требуют приоритета, например, при распределении продуктов питания, всячески напирая при этом на свой статус беженцев. И совершенно оправданно один такой офицер услышал в ответ на свои требования от чиновника, что тому приходилось слышать о признанном статусе «беженца из Секлера», которому в любое время будет оказана всякая возможная помощь, но еще ни разу не приходилось слышать о «беженце-офицере»!
Нельзя сказать, что правительство оставалось в неведении относительно этих проблем. Оно пыталось посредством различных организационных мероприятий овладеть положением. В феврале 1945 года Салаши передал через генерала фон Грейфенберга письмо, адресованное Гитлеру, в котором он помимо прочего предлагал реализовать следующие свои пожелания: 1) предложение о скорейшем наступлении в Венгрии; 2) просьбу о символической передаче верховного командования над германскими и венгерскими войсками в Венгрии главе Венгерского государства (без всяких практических изменений существующего положения); 3) сохранение своих прав на еще формируемые венгерские части войск СС; 4) определение новых директив для венгерских «добровольных помощников» вермахта; 5) отвод оставшихся венгерских формирований из германских частей и соединений; 6) продолжение формирования чисто венгерских дивизий в Германии.
Последний пункт этих предложений в особенности заботил венгров. Они понимали, что при существующем положении невозможно провести на отечественной земле никакого крупномасштабного преобразования армии, как им представлялось. Так же как и Анте Павелич, Ференц Салаши вынашивал планы преобразовать венгерскую армию на основе партийной идеологии. 15 февраля 1945 года газеты сообщили, что «королевский венгерский министр по делам гонведов и главнокомандующий гонведами принял решение о формировании четырех новых венгерских дивизий. Эти дивизии должны стать ядром новой венгерской армии. Создаваемые дивизии будут носить имена Кошута[89], Гёргея[90], Петёфи[91] и Клапки[92]. Эти дивизии с именами носителей венгерской свободы пойдут в бой против большевиков и будут сражаться за свободу Венгрии. <…> Воины этих дивизий получат особые привилегии…»
К этому времени большой штаб под командованием генерал-полковника Майора (ранее начальник расформированного в ноябре 1944 года 2-го армейского командования) уже находился в Австрии и Южной Германии, где занимался формированием и подготовкой «будущей армии». Истребители танков проходили обучение под Санкт-Пёльтеном[93], мотопехотинцы в Баварии, а пехотинцы даже в Дании (Южная Ютландия) или в ходе запланированного крупного наступления немцев в Дунайском регионе. «Венгерским гонведам необходимо научиться не только обращению с оружием и его применению, – объяснял генерал-фельдмаршал Кейтель одному сотруднику венгерской прессы. – Им также необходимо получить законченный обзор национал-социалистического мировоззрения, к которому гонведы и приобщаются в германских учебных лагерях. <…> Рейх будет стремиться к тому, чтобы в кратчайший срок возникли хорошо обученные, отлично оснащенные и идеологически вооруженные новые венгерские дивизии, которые в ходе совместной борьбы Германии и Венгрии приложат все силы, чтобы очистить Венгрию от врага…» Сам Салаши также еще в марте 1945 года высказывал мнение, что 1945 год будет иметь решающее значение для всего Дунайского региона, поскольку победа близка и для ее достижения необходимо только сохранять веру в руководство.
Подобно Венгрии, с начала 1945 года Словакия также была разделена проходящим по ней фронтом. После падения Кошице германская 8-я и венгерская 1-я армии были вынуждены в течение нескольких дней отойти к истокам реки Ваг, что позволило Красной армии силами 4-го и 2-го Украинских фронтов выйти на линию, которая начиналась западнее города Попрад, уходила на юг, переваливая через Низкие Татры и Словацкие Рудные горы, затем шла на запад и юго-запад до окрестностей Левице и оттуда почти напрямую тянулась до самого Дуная. В городках Средней Словакии местное население было уже эвакуировано, как и в городе Ружомберок, который ранее был местопребыванием лидера националистов Глинки, откуда в марте 1945 года все мужское население было вывезено для строительства оборонительных укреплений.
Уже в феврале германский командующий в Словакии позаботился о том, чтобы гарнизон объявленного крепостью города Братиславы был усилен до полка. Остальная часть Словакии находилась в тот момент в подчинении у Генерального штаба (германских) сухопутных сил, в распоряжении которого имелась только 153-я полевая учебная дивизия и несколько батальонов так называемых территориальных сил, личный состав которых был набран из мужчин непризывного возраста, подобно германскому фольксштурму. Словацкой армии на этом последнем этапе войны на отечественной земле уже не было. Она существовала только на бумаге. Из бывших пяти дивизий одна находилась в Венгрии и одна в Северной Италии, где, будучи безоружными, ее солдаты занимались строительством укреплений. Все остальные ее части вместе с подразделениями, принимавшими участие в Словацком национальном восстании, были разоружены и находились большей частью в германских лагерях для военнопленных. Всю зиму проводилась чистка офицерского корпуса: только в январе 1945 года 230 офицеров были разжалованы и изгнаны из армии. Лишь в конце зимы правительству удалось убедить немцев в том, что далеко не все части принимали участие в восстании осенью 1944 года. После этого из германского плена были освобождены несколько сотен солдат, которые все же не получили оружия.
Да и внутриполитическая ситуация в Словакии изо дня в день становилась все тяжелее. Авторитарный режим покоился, как и прежде, на партии власти (Народной партии) и на Глинковой гвардии. После того как премьер-министр Тука удалился в частную жизнь, Йозеф Тисо осенью 1944 года назначил новым премьер-министром Штефана Тисо, своего троюродного брата, ранее бывшего судьей в городе Тренчин. Однако сделать хоть что-нибудь он был не в состоянии: страна была в той или иной степени оккупирована немцами, восточная ее часть управлялась русскими, а в занятом Красной армией Кошице только что созданный Словацкий национальный совет своей телеграммой заверял Бенеша в том, что «новая Словакия готова в рамках новой Чехословакии сотрудничать в деле создания республики». Из-за границы тоже приходили неутешительные известия. 4 марта 1945 года нейтральная Швейцария признала новую Чехословакию и поставила правительство Тисо в известность о том, что отныне между Швейцарией и Словакией существуют только консульские отношения. На эту ноту Тисо отреагировал бурно. Через своего министра иностранных дел он отправил в Берн резкий протест, что, однако, ни на кого не произвело впечатления. Часы братиславского правительства были уже сочтены…
Вена, некогда имперский город, позднее столица Австрии, а со времени ее аншлюса 1938 года – «провинциальная столица» Великого Германского рейха, с осени 1944 года все больше и больше жила ожиданием грядущих событий. Внутреннее сопротивление происходящему появилось в ней уже с началом войны. Хотя национал-социалисты и австрийские немцы, сторонники единой великой Германии, и входили в качестве представителей Остмарка в политические организации Германского рейха, все же существовало известное различие между немцами и австрийцами. Немецкие путешественники постоянно упоминали, что Вена представляет собой недружелюбный, враждебно относящийся к чужакам город. Однако начало войны задержало возникновение политического сопротивления. В то время как число немцев в Остмарке постоянно увеличивалось, австрийские офицеры и солдаты отправлялись на службу в самые отдаленные уголки. В 1942–1943 годах в бывшей Австрии было арестовано много ее жителей: сначала были схвачены так называемые легитимисты, позднее проводились репрессалии в связи с событиями 20 июля 1944 года[94]. В это же время исчез бывший социал-демократический бургомистр Вены Карл Зейц, которого до этого времени жители Вены часто видели во время его прогулок по городу и сердечно приветствовали.
В августе 1944 года один иностранный обозреватель описывал внутреннее положение Вены как ситуацию, «когда все старые австрийские политические группы – легитимисты, христианские социалисты, земледельцы, социал-демократы и коммунисты – живут в атмосфере всеобщего взаимопонимания, однако не могут создать какую-либо организацию, поскольку любое проявление активности немедленно подавляется, причем участвующие лица порой бесследно исчезают». Тогда же венцам – помимо прочих лишений – довелось испытать на себе и бомбовые налеты авиации. Американская 15-я воздушная армия в конце 1943 года в первый раз бомбила Вену, а с лета 1944 года начала делать это систематически.
Положение заметно ухудшилось с того времени, когда наступающая Красная армия вошла в Дунайский регион, Румыния и Болгария открыли фронты, русские перешли через Карпаты и с каждым днем стали все ближе подходить к Остмарку. Был организован фольксштурм, объявлена «тотальная мобилизация», что, кроме всего прочего, означало также конец всей театральной и музыкальной жизни Вены. Всемирно известная Венская опера была превращена в кинотеатр, поскольку – как заверял прессу бургомистр Блашке – «для подобного шага имелись все предпосылки». 10 сентября 1944 года Вена пережила самый тяжелый из осуществленных до сих пор налетов на город: в результате него погибло 728 человек и было разрушено много жилых домов и общественных зданий. Но уже 10 октября 1944 года еще выходившие в городе газеты утверждали, что «имперская Венская область гордится результатами призыва добровольцев [непризывной молодежи]. Не менее 91 человека из каждой сотни членов венской организации гитлерюгенда 1928 года рождения последовали призыву имперского руководителя молодежи Аксмана и добровольно встали в ряды сражающихся частей, две трети из них в пехотные войска, а одна треть – в войска СС». После того как были призваны шестнадцатилетние подростки, настала очередь населения Вены. «С юго-востока рейха надвигается опасность», – возвещали газеты и информировали, что гауляйтер Вены призывает население города на строительство Юго-Восточного вала. «Под его руководством в эти дни начинается возведение оборонительных сооружений, которые будут соответствовать всем требованиям военных». Чтобы предупредить возникновение паники, пресса тотчас же торжественно заверяла: сооружение этих позиций начинается не потому, что опасность велика, но исключительно «потому, что приближается зима. Зимой же куда труднее будет возвести подобный вал, так как почва промерзает и вести строительные работы гораздо сложнее».
Относительно военной ценности этого предусмотренного Юго-Восточного вала и истинных настроений венцев существует один в высшей степени интересный национал-социалистический документ. Его автор, начальник полиции безопасности и службы безопасности, обергруппенфюрер СС и генерал полиции доктор Эрнст Кальтенбруннер, посетил Вену осенью 1944 года и сообщал рейхсляйтеру НДСАП Мартину Борману свои впечатления от этого визита:
«…настроение, которое я ощутил в Вене, столь плохое, а стойкость почти всех слоев населения требует столь немедленного вмешательства, что я не хотел бы скрывать свои впечатления от Вас. <…> Наряду с подавленностью и безрассудством в Вене господствует такое состояние, что никакая политическая фигура не сможет найти политическую опору или вдохновить население в доступной ему форме. Единственное, что «ниспослано сверху», – это планирование линии укреплений, которая в различных вариантах проходит от Северной Словакии через Тебенер Когел[95] к озеру Нойзидлер-Зее, а затем более или менее безостановочно через Оденбургские Ланды или несколько западнее них и заканчивается где-то на подходе к перевалу Земмеринг. При этом каждый член Имперского оборонного совета прекрасно осведомлен о том, что из-за болезни гауляйтера доктора Юри остается неясным, кто будет осуществлять работы на отдельных участках, а также то обстоятельство, постоянно упоминавшееся, что гарнизон этой линии укреплений состоит только из трех батальонов территориальных войск.
Оборонительные линии планируют строить, чтобы они помогали обороняться мужественным и стойким защитникам, однако не для того, чтобы вселить дух мужества меньшинству населения крупного города, испытывающему страх, который очень скоро может перерасти в панику. И сравнения с энергичной защитой Восточной Пруссии совершенно неправомерны, поскольку там крестьянский элемент был готов защищать «свой дом и скарб» вполне искренне. В Восточной Пруссии, кроме того, достаточно сильные армейские формирования знали, что в случае необходимости их отступления укрепления будут заняты новыми защитниками, в Вене же американские и английские воздушные гангстеры нападали с неба, вызвали падение венгров, которые затем переметнулись и стали коммунистическими, и нет никакой надежды, что отходящие германские части, например из Греции, будут сражаться за Вену. Пораженческие настроения в Вене обусловлены восприимчивостью населения ко всем известиям с юго-востока, ко всем мерзким слухам, к известным «австрийским тенденциям» и, разумеется, к любой коммунистической пропаганде. Личные впечатления в рабочих кварталах и городских пригородах… отнюдь не вдохновляют…»
Когда известные личности стали обдумывать возможную эвакуацию населения Вены «в крайнем случае», Генрих Гиммлер запретил любые дискуссии по этому вопросу.
Венцы могут и должны выйти навстречу войне, поднявшись на стены своего города, они непременно должны защищать его!
Наступил новый год, а вместе с ним пришло и время суровых испытаний. В течение всей зимы стратегическая авиация США постоянно «гостила» в небе над городом. Город, который по сравнению с масштабами разрушения других германских городов слыл в германском общественном мнении «бомбоубежищем рейха», в эти холодные зимние месяцы познал весь страх и все страдания современной воздушной войны. Воздушные налеты приносили с собой не только многочисленные человеческие жертвы, бомбами были превращены в пустыню целые городские кварталы, их жертвами стали такие всемирно известные произведения искусства, как Государственная опера, Музей истории искусств, городской театр. Значительные повреждения получил собор Святого Стефана и дворец Шёнбрунн. Изрядно пострадали водо– и газоснабжение города; почта и транспорт порой совершенно бездействовали. С развитием наступления русских к стенам города приближалась также и опасность с востока. 10 января 1945 года из Вены выступили первые батальоны фольксштурмистов. Им предстояло занять позиции на бывшей австрийско-венгерской границе.
В сводке военного округа от 6 марта 1945 года общая ситуация в Вене освещена подробно и реалистично: «…настроение населения крайне подавленное. Повсюду испытываются военные трудности, заметны крайнее раздражение населения и если не только пораженческие, то во всяком случае деструктивные тенденции, причиной чему в значительной степени служат… тяжелые терроризирующие налеты на Вену. Надежды на окончательную победу германского оружия убывают с катастрофической быстротой. <…> Это пессимистическое настроение, естественно, служит отличной питательной средой для вражеской пропаганды. Она проявляется в надписях на стенах, написанных от руки листовках. Дело доходит даже до того, что после тяжелых террористических воздушных налетов вспомогательные отряды вермахта и партии подвергаются оскорблениям и даже откровенным угрозам. Все шире распространяется слушание радиопередач вражеских радиостанций. <…> Самые невероятные слухи вызывают доверие и передаются дальше. Над объявленным применением нового чудо-оружия посмеиваются, считая его пропагандистским блефом. <…> От вражеской же пропаганды исходит (и поддерживается ею) постоянный разлад и травля бывших граждан старой империи…»
В этой же сводке упомянуто также австрийское движение Сопротивления и процитированы его лозунги («Сама собой она не закончится, мы должны положить конец этой проклятой войне!»). Это движение организовалось уже поздней осенью 1944 года и стало известно под названием "Osterreich (т. е. Австрия. – Ред.) 1945, а также под сокращенным – по первой букве и последней цифре – 0–5. Самые различные политические группы вошли в этот единый фронт и пытались путем листовок, подпольных газет и (позднее) активных действий поднять широкие народные массы на дело становления свободной и независимой Австрии.
Другой (и печальной) страницей стала последняя военная зима в судьбах юговосточно-европейской эмиграции в Вене.
Город был местом сбора для всех тех беженцев, которых официальная пропаганда называла «нашими юго-восточными друзьями». Зимой 1944/45 года старый имперский город был «временным местопребыванием» тех политиков, которые рассчитывали на политическое будущее в отвоеванном Юго-Востоке. Так, например, в Вене обосновался командующий румынской Железной гвардией[96] Хория Сима[97], объявивший себя главой румынского «национального правительства» и пытавшийся из военнопленных румын создать «национальную армию» и поставить ее на ноги. Строил здесь большие планы и болгарский профессор Александр Цанков, бывший царский министр и председатель праворадикального софийского движения (создал в 1932 г. фашистскую партию Народносоциальное движение. – Пер.), вставший здесь во главе правительства в изгнании, премьер-министром которого он был с сентября 1944 года. С декабря 1944 года в Вене собрались прогерманские эмигранты из Сербии, Черногории, Албании и Греции, которых поддерживал Герман Нойбахер, особый уполномоченный представитель министерства иностранных дел Германии. «Официальная политическая линия такова: мы возвращаемся на юго-восток. В качестве первого этапа вы услышите тяжкий шаг 60 дивизий, которые должны отбросить русских. Но вся политическая эмиграция занимается только бессодержательной возней, за которой нет ни силы, ни мысли».
В конце февраля и начале марта настроение многих венцев начало было меняться: через город шли дивизия за дивизией отдохнувших, одетых в новую военную форму молодых солдат, с новым оружием в руках, колонны пехоты сменялись на марше колоннами многочисленных танков и самоходных орудий – все они двигались на восток в направлении Венгрии. Неужели Гитлер еще сможет сохранить власть? И вдруг «последние резервы» рейха не просто пропагандистский вздор, а подлинная сила, которая лишь придерживалась для решительного удара, который будет нанесен противнику в момент его упоения победой? Некоторые начинали вспоминать о том, что Людендорф, чье влияние на Гитлера было хорошо известно, в одной из своих работ 20-х годов предвещал, что следующая война, которая разразится в Европе, закончится в районе озера Балатон. И неужели этим солдатам Гитлера, лица которых еще не покрыла военная усталость, дано свершить на следующих неделях решительный поворот на востоке и спасти от поражения всю империю?
Глава 5
Последнее крупное наступление Германии в ходе Второй мировой войныИдея Гитлера о проведении в начале 1945 года крупной наступательной операции на территории Венгрии родилась уже в начале декабря 1944 года. Принимая Салаши 4 декабря в Берлине, Гитлер сообщил венгерскому вождю, что «он возьмет на себя тяжелый риск и отправит в Венгрию 6-ю танковую армию СС». Срок переброски этих сил назван не был. Недавно созданная 6-я танковая армия СС была сформирована из элитных подразделений танковых частей войск СС и сначала отправлена на Западный фронт, где с 16 декабря участвовала в Арденнском наступлении. Когда же операция «Вахта на Рейне», как было названо это наступление, потерпела крах, 6-я танковая армия СС была после 8 января 1945 года снята с фронта. Ее в спешном порядке пополнили, чтобы использовать в новых боевых действиях. В окружении Гитлера определенно рассчитывали на то, что четыре элитные дивизии войск СС вскоре будут снова отправлены на Восток, для прикрытия Берлина, где со времени мощного зимнего наступления Красной армии складывалась очень серьезная ситуация. В середине января русские достигли Силезии, вышли к Одеру в районе Кюстрина и сейчас стояли всего лишь в 65 километрах от ворот столицы рейха. (Советские войска на Берлинском направлении вышли на Одер в самом конце января и с ходу 31 января – 3 февраля овладели двумя небольшими плацдармами севернее и южнее Кюстрина. Позже оба плацдарма были объединены в один шириной по фронту до 44 километров и глубиной 7—10 километров. Этот плацдарм сыграл большую роль в успешном проведении начавшейся 16 апреля Берлинской операции – с него нанесла удар группировка из четырех общевойсковых армий и одного танкового корпуса. – Ред.)
21 января берлинский фольксштурм был приведен в состояние готовности. В городе нарастали панические настроения, которым поддались также и семьи некоторых высших руководителей национал-социалистической партии: фрау Геббельс уже начала обдумывать самоубийство своей семьи.
В этой напряженной обстановке генерал-полковник Гудериан предложил все высвободившиеся на Западе силы перебросить в район восточнее Берлина и дислоцировать их там двумя группами: одну в районе Глогау[98]– Котбуса, а другую в Померании восточнее Одера, чтобы этими сосредоточенными крупными силами остановить далеко продвинувшиеся передовые клинья наступающих русских войск и – пока они еще относительно слабы и испытывают трудности со снабжением – отрезать их от основных сил. Гитлер, однако, высказался против этого плана. Он преподнес своим совершенно ошеломленным генералам другую идею – задействовать 6-ю танковую армию СС не для защиты Восточной Германии или даже Берлина, но в Дунайском регионе. Никакие аргументы Гудериана не смогли переубедить Гитлера. Он обосновывал необходимость наступления в Венгрии в первую очередь экономическими соображениями. В течение целого дня обсуждалось это «злосчастное решение» (Гудериан). Гитлер оставался при своем мнении: «Если вы не получите больше горючего, то ни один танк не сдвинется с места и не взлетит ни один самолет. Это вы должны ясно сознавать. Но мои генералы ничего не понимают в военной экономике!» Фюрер ссылался на венгерские нефтяные месторождения и расположенные около них нефтеперегонные заводы, которые после бомбовых ударов по германским заводам по производству синтетического горючего стали совершенно незаменимыми и приобрели решающее значение для ведения войны.
Однако в действительности решение Гитлера в куда большей степени определил другой фактор. После многочисленных поражений на фронтах он был должен продемонстрировать своему народу и вермахту новый военный успех. Своему начальнику прессы доктору Дитриху Гитлер оптимистично сказал 20 января: «Я ударю по русским там, где они не ожидают. 6-я танковая армия СС следует в район Будапешта. Если мы проявим активность в районе Дуная, русским там тоже придется пошевелиться!» Он рассчитывал, что у русских в Дунайском регионе удерживают фронт значительно более слабые части да еще формирования их балканских союзников. Наступлением на территории Венгрии он рассчитывал снизить давление русских на всем Восточном фронте.
В конце января 1945 года обергруппенфюрер СС (генерал-полковник войск СС) Зепп Дитрих, один из самых высокопоставленных военачальников войск СС, оказался в Берлине. Будучи командующим 6-й танковой армией СС, он должен был осуществить в Венгрии настоящее чудо. Дитрих, исконный крестьянин, «старый борец» и член партии без военного образования, но не без способностей, пользовался, без сомнения, симпатиями национал-социалистического руководства. Гитлер как-то сказал о нем в 1942 году: «Роль Зеппа Дитриха единственна и неповторима. Я всегда давал ему возможность оказаться в самых опасных местах. Он одновременно совмещает в себе умелого, энергичного и жестокого человека. Несмотря на свои кавалерийские наскоки, Дитрих показал себя как серьезный, добросовестный и надежный офицер. А как он заботится о своих войсках! Это явление масштаба Фрундсберга[99], Цитена[100] и Зейдлица[101]. Он представляет собой своего рода баварского Врангеля[102] и совершенно незаменим. Для немецкого народа Зепп Дитрих является национальным достоянием!» Отзывался о нем и Геббельс: «В германской армии времен Веймарской республики он стал бы в лучшем случае фельдфебелем. Ничто не может поколебать его. Везде, где появляется, он спасает положение!»
Теперь Зеппа Дитриха ожидала невероятная задача – силами его армии взять в Венгрии в свои руки судьбу всего Восточного фронта и осуществить ее решительный поворот. Сам же Дитрих был разочарован планом Гитлера: он предпочел бы прибыть в Берлин, чтобы участвовать в обороне столицы. Гитлеру пришлось обещать генералу войск СС, что сразу по достижении 6-й танковой армией СС поставленных перед ней целей (освобождение Будапешта, выход на линию Дуная и создание плацдарма на восточном берегу реки) он будет сразу же переведен в Берлин. С тяжелым сердцем Дитрих распрощался с Гитлером. «У меня было чувство, что я с ним больше не увижусь», – рассказывал он впоследствии. Он отправился на юг Германии, где в течение следующих дней и недель принялся организовывать переброску 6-й танковой армии СС в Венгрию.
Четыре дивизии армии выступили из района Кёльн– Кобленц. Их передислоцирование в Венгрию было осуществлено в 290 транспортных эшелонах и продолжалось около 10 суток. I танковый корпус СС в составе 1-й танковой дивизии СС лейбштандарт «Адольф Гитлер» и 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» сосредоточился севернее Комарно в местечке Одьялла[103]. II танковый корпус СС в составе 2-й танковой дивизии СС «Рейх» и 9-й танковой дивизии СС «Гогенштауфен» выдвинулся южнее Дуная и, перейдя через Рабу, остановился между городами Папа и Веспрем. Вся операция проводилась с соблюдением всех маскировочных и дезинформационных мероприятий. Солдаты войск СС сняли свои нарукавные нашивки и называли себя «строительным штабом», а штаб 6-й танковой армии СС фигурировал под названием Высший саперный штаб в Венгрии. Сам Зепп Дитрих до 2 марта 1945 года вообще не появлялся в Венгрии, чтобы случайно не свести на нет успехи маскировочных мероприятий.
Появление в Венгрии новых танковых дивизий СС произвело неожиданно хорошее впечатление не только на простых солдат, но и на офицеров, и даже на высшие штабы. Вновь прибывшие танкисты, в своей новой форме и хорошо оснащенные, вдохнули в немцев новое мужество и новые надежды. 6-я танковая армия СС «находилась в великолепном состоянии!» – вспоминал десятилетия спустя генерал-лейтенант фон Грольман, начальник штаба группы армий «Юг», который, не скрывая своего мнения, откровенно высказался в присутствии офицеров-штабистов, что дела рейха, вероятно, не так уж плохи, если Гитлер на шестом году войны имеет возможность направить такую армию не на основной театр военных действий. Офицеру войск СС Эриху Керну, проделавшему путь в Венгрию вместе с войсками Дитриха, приходилось, как он впоследствии писал, только хвататься за голову: «Неужели я неверно оценивал ситуацию и ничего не видел? Неужели я под конец войны все видел в неверном свете, неправильно рассчитывал? Неужели я был так ослеплен своей мыслью [что война проиграна], что не мог адекватно воспринимать происходящее вокруг меня? Я пребывал в растерянности. Вокруг меня одна за другой двигались и двигались дивизии. Катили танки, шагали солдатские батальоны, скакали конные полки, готовые преследовать неприятеля, когда танки прорвут его оборону, и все это двигалось вперед. <…> Лозунгом этой армии было: «К дню рождения фюрера 20 апреля 1945 года преподнесем ему нефтяные источники Румынии! С обретением нефти новые машины люфтваффе поднимутся в небо против американской авиации и очистят от нее небо рейха! А освободившись от этого постоянного давления, рейх всеми своими силами двинется на русских и снова выбросит их из Европы!»
Правда, цели проводимой в Венгрии операции были не столь широко доведены до штаба группы армий «Юг». В приказе фюрера, поступившем 25 февраля 1945 года в группу армий «Юг» и командующему юго-восточным направлением относительно операции в Венгрии, говорилось только о выравнивании линии фронта между Дравой, Дунаем и озером Балатон в качестве ее «конечной цели». В качестве сил для проведения этой операции были предусмотрены от группы армий «Юг» армейская группа «Бальк» (6-я германская и 3-я венгерская армии),
6-я танковая армия СС и 2-я танковая армия, от группы армий «Е» (оперативное командование «Юго-Восток») три пехотные и одна кавалерийская дивизии. Основная операция получила кодовое название «Весеннее пробуждение» и стала с учетом предназначенных для ее проведения сил – 5 армий в составе около 30 дивизий (31 дивизия. – Ред.), в том числе 11 танковых дивизий – последним германским масштабным наступлением в ходе Второй мировой войны.
Положение Красной армии в Венгрии к началу немецкого наступления2-й Украинский фронт в составе 40-й и 53-й армий, 7-й гвардейской армии, 46-й армии и 5-й воздушной армии, а также румынских 1-й и 4-й армий, находившихся в оперативном подчинении фронту, на середину февраля 1945 года дислоцировался в Чехословакии и Венгрии на линии Брезно – Зволен – река Грон – Гат. 7-я гвардейская армия, удерживавшая плацдарм на правом берегу Грона восточнее Комарно, была готова возобновить свое наступление именно с этого плацдарма.
3-й Украинский фронт в составе 4-й гвардейской армии, 26, 27 и 57-й армий, 17-й воздушной армии и подчиненной ему в оперативном отношении болгарской 1-й армии занимал оборону на рубеже Гант – западный берег озера Веленце к востоку от Секешфехервара – юго-восточный берег озера Балатон – поселок Надьбайом – река Драва и далее вдоль течения этой реки до селения Торянц. В нижнем течении Дравы находились позиции югославской 3-й армии. Дунайская флотилия оперативно подчинялась 3-му Украинскому фронту. Новая 9-я гвардейская армия, которая находилась в резерве Верховного главнокомандования русских и предусматривалась для запланированного крупного наступления на Вену, сосредоточилась юго-восточнее Будапешта.
Ставка Верховного Главнокомандования поставила 17 февраля 1945 года перед 2-м и 3-м Украинскими фронтами задачу подготовить и провести наступательную операцию, разбить группу армий «Юг» и овладеть районом Братислава – Брно – Вена – Надьканижа. Войска обоих фронтов должны были наступать с рубежа реки Грон и с плацдарма на правом берегу Дуная в направлениях на Брно, Вену и Грац, разбить германские силы, овладеть всей Венгрией, захватить нефтяные месторождения в районе города Надьканижа, взять Вену и создать предпосылки для вторжения в Южную Германию, где располагалась значительная часть производственных мощностей противника. В ходе этого наступления Красная армия должна была перерезать пути отступления германской армейской группе «Е» из Югославии и «принудить противника ускорить капитуляцию его войск в Северной Италии».
Кроме уже упоминавшейся 9-й гвардейской армии, в резерве маршалов Малиновского и Толбухина находились пополненная 6-я гвардейская танковая армия и 1-я гвардейская конно-механизированная группа. Оба этих соединения должны были участвовать в Венской наступательной операции 2-го и 3-го Украинских фронтов.
Начало операции было назначено на 15 марта. Координатором всей операции обоих фронтов Ставка Верховного Главнокомандования определила маршала С.К. Тимошенко, который уже осенью 1944 года успешно действовал в этом качестве. Подготовка к наступлению началась сразу же после поступления директивы. В течение месяца фронты должны были пополнить свои войска. Из-за относительной удаленности от границ Советского Союза это оказалось довольно трудной задачей.
Примерно на середине этого этапа подготовки 8-я немецкая армия пошла в наступление из района Комарно, расположенного севернее Дуная, в направлении реки Грон, с целью «ликвидировать вражеский плацдарм на Гроне и обеспечить к югу от Дуная свободу действий для предстоящей крупной операции». Наступление, получившее кодовое название «Южный ветер», осуществлялось не только тремя «старыми» основными дивизиями 8-й армии, но проходило при поддержке I танкового корпуса СС (1-я и 12-я танковые дивизии СС). Их ввод в бой стал ошибкой, тяжкой своими последствиями, хотя эта операция, начавшаяся ранним утром 17 февраля и закончившаяся в общем и целом 24 февраля возвратом потерянного ранее пространства, считается успешной для группы армий «Юг» (и для главного командования сухопутных сил). Однако русские, считавшие, что после падения Будапешта и после бурного развития наступления их войск в направлении Берлина Гитлер сосредоточит все свои силы на обороне Берлина и откажется от проведения ненужных операций на второстепенных театрах военных действий, таких как здесь, в Дунайском регионе, были в высшей степени удивлены и обеспокоены появлением в Венгрии новых танковых дивизий СС.
Русской разведке уже на третий день боев на Гронском плацдарме удалось захватить в плен несколько германских солдат, которые рассказали, что их подразделения должны были быть переброшены в Венгрию как части 6-й танковой армии СС. Эти данные поначалу вызвали большие сомнения в Ставке Верховного Главнокомандования в Москве, поскольку не соответствовали информации от англо-американского командования. Начальник штаба армии США генерал Маршалл сообщил 20 февраля начальнику Генерального штаба Красной армии генералу армии Антонову, что германские войска готовятся к контрнаступлению и создают на Восточном фронте две группировки сил: одну в Померании для удара на Торунь и вторую – в районе Вена – Острава для наступления в направлении на Лодзь. Согласно этому сообщению, 6-я танковая армия СС относилась к южной группировке. Подобная информация поступила также и от британского Верховного командования. Русская разведка работала с предельным напряжением сил и также еще до конца февраля получила подтверждение о предстоящем германском наступлении за Дунаем. Строгие мероприятия Зеппа Дитриха по сохранению секретности, маскировка переброски войск и надежды на то, что русские в Дунайском регионе будут оставаться в неведении, оказались напрасными!
24 февраля 1945 года 7-я гвардейская армия (до апреля 1943 г. 64-я армия, сражавшаяся в Сталинграде, взявшая в плен десятки тысяч немцев, в том числе Паулюса. – Ред.) оставила правый берег Грона. Она понесла тяжелые потери. Но и потери немцев оказались совсем не малыми. «Наши молодые солдаты в первый раз узнали, что значит воевать с русскими, и даже старые опытные ветераны, повоевавшие в России, были удивлены, что совсем молодые парни сумели добиться такого прогресса, сражаясь в артиллерии, на самолетах и в танках. Несмотря ни на что, им удалось одним ошеломляющим ударом разгромить русский плацдарм на Гроне!» Но цена, которую немцы заплатили за этот успех, оказалась высока: в I танковом корпусе СС на 23 февраля оставалось только 43 из 102 (возможно, в оригинале ошибка – по советским данным, удар наносили 400 немецких танков и штурмовых орудий. – Ред.) бронированных машин, а в каждой танковой дивизии СС потери составляли около тысячи человек только убитыми.
Вынужденная сдача плацдарма на правом берегу Грона, собственного «трамплина» для броска к Вене и Братиславе, теперь не слишком беспокоила Ставку Верховного Главнокомандования. Там знали, что ее войскам в Венгрии предстоит куда более трудное испытание: 6-я танковая армия СС с ее основными дивизиями была весьма серьезным противником. Маршал Толбухин издал приказ, требовавший «усилить оборону на участке 3-го Украинского фронта, чтобы отразить наступление противника в районе озера Балатон и создать выгодные предпосылки для перехода наших войск в наступление. При этом ни в коем случае не должна прекращаться подготовка Венской наступательной операции».
К началу германского наступления в составе 3-го Украинского фронта имелось 5 армий с 37 стрелковыми дивизиями и 6 болгарских пехотных дивизий, кроме этого еще 2 танковых корпуса, 1 механизированный корпус и 1 кавалерийский корпус. Их действия была готова поддерживать также входившая в состав фронта 17-я воздушная армия. Общая численность войск составляла 407 тысяч солдат и офицеров, они располагали 6890 орудиями и минометами, 407 танками и самоходными орудиями, а также 965 самолетами. (Немцы же сосредоточили против них свыше 430 тыс. солдат и офицеров, более 5600 орудий и минометов, около 900 танков и штурмовых орудий, 900 бронетранспортеров, 850 самолетов. – Ред.)
Толбухин принял решение сосредоточить основные усилия своих войск на обороне участка фронта между озерами Веленце и Балатон. В конце февраля он собрал всех своих армейских командиров вместе с начальниками их штабов на совещание по положению на фронте. «С каждым днем опасность, угрожающая нам, становится все сильнее и сильнее, – сказал он в ходе этого совещания. – По всей видимости, враг не ослабевает. Его цель ясна: он хочет отбросить нас на правый берег Дуная. В январе он уже предпринял три попытки сделать это. Теперь он хочет навалиться на нас еще более крупными силами. Мы же надеемся, что и на этот раз ему не удастся принудить нас отступить!» Основной упор, по предположению маршала, следует сделать на организации действенной противотанковой обороны. При этом он исходил из того, что немцы будут планировать нанести свой удар из района Секешфехервара, поскольку оттуда им потребуется пройти всего только от 30 до 40 километров, чтобы достичь Дуная. Самый опасный участок фронта – тот, который удерживают 4-й гвардейская армия и 26-я армия. А отсюда вытекал и план обороны.
Войска фронта должны быть сгруппированы в две оперативные группы. Первая опергруппа будет включать в себя 4-ю гвардейскую армию в составе восьми дивизий, 26-ю армию в составе десяти дивизий, которым будут приданы для усиления армейская группа (артиллерия, противотанковые пушки и т. д.), 57-ю армию с шестью дивизиями и болгарскую 1-ю армию, также в составе шести дивизий. Вторую опергруппу составят 27-я армия, которая должна будет занять позиции за войсками 4-й гвардейской армии и 26-й армии. 18-й и 23-й танковые корпуса, 5-й гвардейский кавалерийский корпус, одну стрелковую дивизию и несколько артдивизионов Толбухин оставил у себя в резерве.
В то время, когда войска занимали свои новые позиции или спешно трудились над их оборудованием, они получили директиву военного совета 3-го Украинского фронта, строго предписывавшую им наносить контрудары в строго ограниченных пределах и лишь при особенно выгодных условиях. «Главная задача армий состоит в том, чтобы прочной танковой обороной ослабить и обескровить и тем самым создать предпосылки для контрударов и контрнаступления резервов фронта».
Большинство частей фронта до начала масштабного германского наступления успели оборудовать свои участки обороны, создав там, несмотря на ограниченность времени, три полосы обороны, промежуточные позиции и подготовив отсечные позиции. Оперативное положение войск 3-го Украинского фронта Толбухина, несмотря на произведенную подготовку, представлялось далеко не выгодным. Незначительная глубина пространства, обороняемого русскими за Дунаем, многочисленные водные препятствия в тылу их обороны и разновысокость пространства за озером Веленце (Веленцеи-То) с одним только узким проходом к Дунаю затрудняли оборону, ограничивали возможные переброски войск и боеприпасов и резко осложняли снабжение войск. Подвоз боеприпасов с восточного берега Дуная был связан с совершенно неожиданными трудностями. Германская авиация разрушила переправы через реку (в случае разрушения наплавные мосты быстро восстанавливались. – Ред.), а начавшийся на Дунае ледоход резко осложнил работу паромных переправ. Пришлось в спешном порядке создавать подвесную дорогу и трубопровод, с помощью которых удавалось ежедневно обеспечивать переброску через Дунай до 1200 тонн грузов и боеприпасов, а также необходимого горючего.
Наряду с материально-технической подготовкой войск к отражению германского наступления Толбухин укреплял и командные кадры своих частей. Командующий 4-й гвардейской армией генерал армии Захаров был в одночасье отстранен от командования, поскольку ему, командиру, который должен был находиться на одном из самых опасных участков фронта, после его неудачного командования в январе маршал больше не мог доверять. На место Захарова 1 марта 1945 года заступил генерал-лейтенант Захватаев.
Доставляли заботы Толбухину и болгары. По показаниям перебежчиков из вражеского лагеря можно было предположить, что возможно наступление немцев не только севернее, но и южнее озера Балатон. Поэтому еще 5 марта Толбухин побывал в Сигетваре, на южной оконечности своего оборонительного фронта, чтобы там на месте обсудить положение с командующим болгарской 1-й армией Стойчевым. Он дал болгарину дополнительные указания по предстоящему сражению, обещал усилить болгарский участок фронта русскими войсками и заверил относительно дополнительного снабжения болгарских частей из запасов 3-го Украинского фронта.
К этому времени русские и болгарские войска за Дунаем были приведены в состояние полной боевой готовности. Германское наступление, операция «Весеннее пробуждение», не застало их воинов врасплох.
Операция «Весеннее пробуждение»С самого начала эта операция пребывала под несчастливой звездой. Сосредоточение войск и подготовка к наступлению продолжались до утра 6 марта и осуществлялись с максимальным напряжением сил, причем некоторые части, как это произошло с мотопехотным полком «Фюрер» (2-й танковой дивизии СС «Рейх»), батальоны которого совершили 20-километровый марш-бросок с полной боевой выкладкой, прибыли на исходную позицию для наступления с опозданием и уставшими.
Структура, численность, районы сосредоточения и первичные цели наступления были следующими.
Под командованием группы армий «Юг» находились;
2-я танковая армия с LXVIII армейским и XXI горнострелковым корпусами (пять германских дивизий и несколько венгерских разрозненных формирований); направление главного удара от города Надьбайом (40 км восточнее города Надьканижа) на восток. Ближайшей целью наступления определен Капошвар;
6-я танковая армия СС с I кавалерийским корпусом, I и II танковыми корпусами СС (шесть германских дивизий). Район сосредоточения восточнее северного берега озера Балатон. Ближайшие цели наступления – переправы через реку Шио (I кавалерийский корпус и I танковый корпус) и овладение Дунафёльдваром (II танковый корпус СС);
армейская группа «Бальк» (6-я германская и 3-я венгерская армии) с III венгерским армейским корпусом, расположенным за озером Балатон, и III танковым корпусом в качестве передового наступающего соединения части юго-восточнее Секешфехервара. На примыкающем к нему с севера участку обороны находились IV танковый корпус СС и VIII венгерский армейский корпус – общей численностью восемь германских и пять венгерских дивизий. Ближайшей целью наступления III танкового корпуса был узкий проход между Дунаем и озером Веленце.
В качестве резерва группы армий «Юг» находились следующие соединения:
92-я моторизованная бригада для 2-й танковой армии, 44-я пехотная дивизия и 25-я венгерская пехотная дивизия для 6-й танковой армии СС, 23-я танковая дивизия в качестве атакующего резерва группы армий располагалась за 6-й танковой армией СС и танковые части 6-й танковой дивизии для армейской группы «Бальк» – в дефиле у Мора. (Всего немцы сосредоточили 877 танков и штурмовых орудий, в т. ч. много тяжелых (T-V «Пантера» и Т-У1Б «Королевский тигр») и даже с приборами ночного видения. Советские войска имели вдвое меньше танков и САУ, причем среди них много легких САУ Су-76. – Ред.)
К этой группировке немцев и венгров относились также четыре дивизии группы армий «Е», которые должны были поддерживать наступление 2-й танковой армии в направлении Дравы в районе Дони-Михоляц – Вальпово[104]. Эта операция получила кодовое наименование «Лесной черт» и должна была осуществляться одновременно с операцией «Весеннее пробуждение».
В основе германского плана наступления лежала идея о том, что русские меньше всего ожидают германского удара между озером Балатон и каналом Шарвиз, так что именно здесь можно скорее всего добиться успеха в прорыве их обороны и продвижении вперед. Предупреждение венгров о том, что эта болотистая местность недаром носит свое имя (S"arviz = Kotwasser[105]) и совершенно нетанкодоступна, в ставке фюрера пропустили мимо ушей. Рассчитывали, возможно, на холодное время года и не придали этой «детали» никакого значения.
Последствия этого оказались ужасными, поскольку погода в конце февраля – начале марта внезапно повернула на тепло: днем термометр показывал до 11 градусов выше нуля, солнце ярко светило, дни стояли теплые. В соответствии с этим дорожные условия резко ухудшились. Многочисленные дороги с недостаточно прочным покрытием стали из-за распутицы непроезжими для колесного транспорта. Проселочные дороги и открытая местность были доступны для проезда только гусеничному транспорту и танкам.
4 и 5 марта на всем фронте в Венгрии было спокойно. В сводках вермахта в эти дни сообщали, что «сколько-нибудь значительных боевых действий не происходило». Выделялась только усиленная активность русской авиации, самолеты-разведчики которой кружили преимущественно над озерами Балатон и Веленце.
6 марта в 4 часа утра началась операция «Весеннее пробуждение».
Первые бои начались на южном участке 3-го Украинского фронта. В ночь на 6 марта части 297-й пехотной дивизии и 104-й егерской дивизии, выступив из района Дони-Михоляц, на нескольких дюжинах штурмовых десантных лодок форсировали Драву и высадились на ее северный берег. Через несколько часов им удалось оттеснить с позиций болгарскую 3-ю дивизию и навести понтонный мост через Драву. Хотя в сражении тут же приняла участие русская штурмовая авиация, особенно интенсивно наносившая удары по наводимым переправам, все же немцам к 7 марта удалось переправить через реку около двух третей артиллерии, 15 легких танков и 5 штурмовых орудий. С их поддержкой наступавшие стали расширять захваченный плацдарм в сторону Шиклоша. Их целью был Печ, чтобы из района этого города поддержать продвижение войск 2-й танковой армии в направлении к Дунаю.
2-я танковая армия под командованием генерала артиллерии Максимилиана де Ангелиса 6 марта переместилась в район Надьбайом – Куташ, развернувшись для наступления на фронте в 10 километров. Решительный прорыв, после которого она намеревалась устремиться вперед, смяв части 1-й болгарской и русской 57-й армий, закончился для нее неудачей. Таранный удар передовой группы Конрада (усиленный LXVIII армейский корпус) уже в ходе первого дня наступления наткнулся на стойкое сопротивление противника. Не способствовала успеху наступления и погода: в ночь на 6 марта пошел проливной дождь. Отдельные германские соединения поначалу продвинулись далеко вперед (не очень далеко – менее чем на 10 км. – Ред.), как, например, великолепно сражавшаяся 71-я пехотная дивизия, в рядах которой дрался также и венгерский полк «Баконь». Но все же энергичное сопротивление противника, сумевшего хорошо использовать особенности местности, и другие неблагоприятные для наступающих факторы не позволили достичь ближайшей поставленной перед ними цели – овладеть Капошваром. Вследствие этого группе Конрада удалось своими действиями только связать находящиеся перед ее фронтом силы противника, но не выполнить поставленную задачу – осуществить прорыв в направлении Печ – Дунай.
Поэтому основной удар операции «Весеннее пробуждение» был нанесен из района между озерами Балатон и Веленце. Танковые, пехотные и кавалерийские соединения 6-й танковой армии СС и 6-й армии пошли здесь в наступление на фронте шириной около 35 километров, частично без артиллерийской подготовки. Они направляли свой удар прежде всего против 1-го гвардейского укрепрайона 4-й гвардейской армии и 30-й стрелковой дивизии 26-й армии. Однако переход германских армий в контрнаступление не застал Толбухина врасплох. От перебежчиков он знал не только о подготовке наступления, но даже день его начала.
Германские войска встретили упорное сопротивление и были вынуждены преодолевать хорошо оборудованную линию обороны и брать одну позицию за другой, неся весьма чувствительные потери, особенно в танках. Ожесточенные бои продолжались весь день. 356-й пехотной дивизии (армейская группа «Бальк») удалось прорвать русские позиции у поселка Белыпёбаранд и при поддержке танков занять поселок Шерегели. При этом она углубилась в русскую линию обороны на 4–5 километров. Тем временем 6-я танковая армия СС достигла меньших успехов. Она смогла продвинуться только на 2–3 километра в глубину, не в последнюю очередь из-за болотистой местности, которая тут же сковала как своевременное развертывание сил, так и применение всех боепригодных танков. Поэтому из 504 танков и штурмовых орудий танковой армии лишь незначительная часть боевых машин смогла поддержать наступление мотопехоты. Дитрих: «Дороги были для тяжелых танков совершенно непроходимы. «Королевские тигры» со своими 67 тоннами веса (69,8 т. – Ред.) вязли в земле по верхнюю ветвь своих гусениц. Об их участии в боях не могло быть и речи!»
В ночь с 6 на 7 марта генерал от инфантерии Вёлер провел долгий телефонный разговор с Гудерианом. Вёлер сообщил, что он недоволен результатами первого дня наступления. Распутица и новый снегопад перечеркнули все надежды на значительный успех. Танковые части почти не принимали участия в наступлении, поскольку не могли действовать на бездорожье. Имевшиеся же дороги также были достаточно плохи, к тому же заминированы и перекрыты огнем противотанковой артиллерии. Поэтому бои вела по преимуществу только пехота, и такое положение сохранится и в ближайшие дни. Нельзя ожидать от нее быстрых успехов, потому что ей приходится вести ожесточенные бои, к тому же расходуя куда больше боеприпасов, чем это было предусмотрено. В остальном же русские в большей или меньшей степени ожидали здесь удара, так что о внезапности речи не идет. Успешнее всего развивалось наступление на Драве, поскольку там плацдарм был образован без ожесточенных боев. Против 2-й танковой армии русские задействовали одну новую дивизию. Наступление между двумя озерами завтра будет медленно, но определенно продвигаться вперед. Весьма жаль, что не была своевременно получена информация о невозможности наступления II танкового корпуса СС. От 6-й танковой армии СС вчера между 20 и 21 часами было получено донесение, что последний будет готов наступать. Но в действительности и сегодня корпус еще не перешел полностью к наступательным действиям.
Второй и третий дни наступления прошли в тяжелых и упорных боях. На участке кавалерийской дивизии спешившиеся кавалеристы, шестикратно превосходя обороняющихся, были вынуждены, обходя русские позиции, сражаться буквально за каждый метр. Между озером Балатон и каналом Шарвиз танковая дивизия СС также была вынуждена отвоевывать каждый метр территории: в каждый из дней она продвинулась вперед едва ли на 6 километров. Остановилось и наступление группы «Бальк». На участке III танкового корпуса в районе Шерегели происходили только отдельные локальные бои; командир корпуса генерал Брайт использовал день главным образом для приведения в порядок дорог и наведения мостов, чтобы иметь возможность использовать бронированные транспортные средства и подтянуть тяжелое вооружение.
За это время яснее обрисовались основные направления германских ударов, и маршал Толбухин начал маневрирование своими «подвижными резервами». Южнее Шерегели были подтянуты свежие стрелковые части, занявшие своевременно подготовленные оборонительные рубежи. Участок между озером Веленце и каналом Шарвиз также был существенно усилен: казачий кавалерийский корпус и бригада самоходных артиллерийских орудий заняла позиции между поселками Шимонторнья и Озора, рубеж которых отныне стал камнем преткновения для всего наступления 6-й танковой армии СС. Но Дитрих непременно хотел овладеть обоими населенными пунктами, прежде чем развернуть основные силы своей армии в направлении города Дунафёльдвар на Дунае.
9 марта войскам 1-й и 12-й танковых дивизий СС удалось прорвать позиции 135-го стрелкового корпуса (26-я армия) и к вечеру этого дня выйти на линию Бозотпатак – Дег – Уйходос – Эньинг. К этому времени в бой были брошены все резервы с целью форсировать наступление. Зепп Дитрих в эти дни почти постоянно был впереди среди своих сражающихся войск, чтобы на месте оценивать положение и помогать наступающим преодолевать трудности. Заметное влияние на ход операции оказывали не только сопротивление русских, проходимость местности и бесчисленные мины, но также и нехватка боеприпасов и горючего. Испытывал трудности также и II танковый корпус СС (2-я и 9-я танковые дивизии СС), который действовал восточнее канала Шарвиз в районе поселка Аба. Он перешел в наступление лишь 8 или 9 марта и сейчас отставал от других частей армии. Это отставание ставило под угрозу продвижение Дитриха на юг. Генералу, командовавшему этим танковым корпусом СС, группенфюреру СС и генерал-лейтенанту войск СС Вильгельму Биттриху, пришлось действовать на особенно сложной местности. От дождей и талого снега вся местность превратилась в бездонное болото, противник же действовал с хорошо оборудованных и укрепленных позиций и оказывал стойкое сопротивление. К тому же на всех окружающих высотах над полем боя господствовали противотанковые батареи русских, выводившие из строя многочисленные германские танки. Среди тяжелораненых оказался и командир 2-й танковой дивизии СС. Появление Зеппа Дитриха на выдвинутом вперед КП II танкового корпуса СС едва ли могло изменить положение. Даже 15 лет спустя после этого сражения обергруппенфюрер СС не мог забыть название отбитого его войсками поселка Калоз на канале Шарвиз, у места переправы через канал, «где приходилось сражаться буквально за каждый метр земли».
10 и 11 марта мотопехотинцы I танкового корпуса СС пробились к городку Шимонторнья, ворвались в него и форсировали 30-метровую реку Шио.
Сражение к западу от Дуная продолжалось уже пять дней. 3-й Украинский фронт находился в тяжелом положении. К 11 марта все резервы Толбухина – в том числе танковые и механизированные части, как и подразделения самоходных артиллерийских установок, – были брошены в бой. К этому моменту Ставка Верховного Главнокомандования подчинила фронту 9-ю гвардейскую армию, состоявшую из девяти стрелковых дивизий, свежую, недавно сформированную армию, которая была сосредоточена юго-восточнее Будапешта и предназначалась для наступления на Вену. Маршал Толбухин, ссылаясь на опаснейшее положение на фронте, просил у Ставки разрешение на использование 9-й гвардейской армии или части ее для соединений оборонительных операций. Ответ Москвы был отрицательным: 9-я гвардейская армия может быть задействована только в предстоящей Венской операции, которая должна начаться самое позднее 16 марта! Лишь с большим трудом удалось Толбухину заполучить две танковые бригады (около 50 танков Т-34) из состава 6-й гвардейской танковой армии, которые он спешно подчинил понесшей тяжелые потери 27-й армии.
12 марта сражение на перешейке между озерами приобрело особую напряженность. III танковый корпус (в составе двух танковых дивизий и одной пехотной дивизии), наступая вдоль южного берега озера Веленце, вышел к городку Гардонь и попытался развить этот успех в восточном направлении. Для его поддержки с участка фронта IV танкового корпуса СС была отведена 6-я танковая дивизия, которая теперь вместе с другими танковыми дивизиями III танкового корпуса действовала против неприятеля у городка Пустасабольч. Русский танкист Г.Н. Кузнецов, который вместе со своим Т-34 принимал участие в обороне этого места, даже спустя 17 лет вспоминал об ужасе этого сражения: «Будапешт в опасности. <…> Немцы хотят изменить здесь исход войны. <…> Мы должны отбросить их, мы должны разгромить их, так сказали наши офицеры, когда нас рано утром подняли по тревоге и бросили к фронту. Мы двигались навстречу врагу. <…> По дороге мы заметили вражеские танки. <…> К этому времени я побывал уже не в одном танковом сражении, но у меня до сих пор стоит перед глазами эта немыслимая картина – масса двигающихся на нас вражеских танков. Впечатление было такое, словно Гитлер сосредоточил здесь все силы, которые у него еще оставались.
Боевые действия в Венгрии с 13.02 по 15.03.
За несколько минут до начала сражения – мы не слышали лязга танковых гусениц, рева моторов, не прозвучало еще ни одного выстрела – казалось, будто я смотрю немой кинофильм. <…> Но затем тишину разорвали взрывы снарядов, танки открыли по нас огонь, начался бой…» По сообщениям русских, с немецкой стороны южнее озера Веленце в боях принимали участие около 500 танков и штурмовых орудий. (Между озерами Веленце и Балатон одновременно действовало от 170 (в периоды некоторого снижения интенсивности атак) до 450 танков и штурмовых орудий немцев, а также крупные силы пехоты на бронетранспортерах. – Ред.)
В сводке о боевых действиях группы армий «Юг» от 13 марта сообщалось: «Армейская группа «Бальк» в ходе наступления южнее озера Веленце незначительно продвинулась на восток. Неприятель получил здесь решающее усиление и удерживает сплошной оборонительный фронт. Его многочисленные контрудары были отбиты. Между озером Веленце и горным массивом Вертеш и в районе Бичке замечено оживленное передвижение войск неприятеля по направлению к фронту. Необходимо учитывать возможность усиления ударов противника на этом участке».
То, что сообщали немногочисленные воздушные разведчики о передвижении противника севернее озера Веленце, оказалось истинной правдой. С 10 марта в северной части занятой советскими войсками территории за Дунаем оживилась переброска свежих частей Красной армии. В тылу 46-й армии (2-го Украинского фронта) и 4-й гвардейской армии (3-го Украинского фронта) дислоцировалась 9-я гвардейская армия, а также 6-я гвардейская танковая армия, которая с конца декабря 1944 года находилась на доукомплектовании, а теперь располагала более чем 425 танками и самоходными орудиями и сосредотачивалась в этом районе. 16 марта 9-я гвардейская армия была подчинена 3-му Украинскому фронту.
13 и 14 марта немцы предприняли попытку на юге территории к западу от Дуная расширить свой плацдарм на северном берегу Дравы. Им также удалось образовать второй плацдарм восточнее селения Дони-Михоляц, напротив Валпово. Теперь здесь сражались против болгарских и югославских частей 11-я авиаполевая дивизия и казачий полк из состава казачьей дивизии вермахта. Многие селения в этом районе, такие как Дравапалконья, Дравачехи, Дравасабольч, Ковачхида и другие, после ожесточенных уличных боев по нескольку раз переходили из рук в руки, получив при этом значительные разрушения. К примеру, Дравапалконья была прозвана русскими солдатами «маленьким Сталинградом», поскольку в этом селении было разрушено более 95 процентов домов. Но все же группе Конрада не удалось совершить решительного прорыва в направлении Капошвар – Дунай. «Мы продолжаем утопать в грязи», – записал генерал Бальк в своем дневнике. И добавил к этому: «Чтобы быть ближе к событиям, я перебазировал свой командный пункт в Хаймашкер. Тем не менее мои поездки на фронт продолжались невыносимо долго, все препятствовало нам, разъезженные дороги утопают в грязи. 6-я танковая дивизия СС свою задачу не выполнила. Корпус Присса (I танковый корпус СС) вышел к Шио, но практически уничтожен. Бездонные грязевые трясины засосали все его вооружение…»
На 15 марта германский фронт проходил по линии Гардонь – Шерегели – Шарошд – Шаркерестур – Шимонторнья – Мезекомаром и далее до озера Балатон. Дальше он не продвинулся. При создании истории своей дивизии Рольф Стовес, участник битвы в Венгрии, разочарованно записал: «Сильные танковые ударные группы III танкового корпуса и 6-й танковой армии СС, имея в своем составе более чем 10 танковых дивизий, несмотря на все жертвы и ежедневные проявления выдающейся отваги, из-за неблагоприятных условий (прежде всего стойкости героически сражавшихся советских воинов. – Ред.) оказались не в состоянии достичь даже первой цели наступления – выйти к Дунаю между городами Пакш и Дуна-фёльдвар!»
Командование группы армий «Юг» уже несколько дней вело разговоры о том, что остановившемуся наступлению следует придать новый импульс изменением направления главного удара. Зепп Дитрих выступал за то, чтобы признать всю операцию проваленной и немедленно переходить к обороне. Его беспокоили сообщения воздушной разведки о том, что 14 марта была замечена моторизованная колонна неприятеля, состоявшая по меньшей мере из 3 тысяч транспортных средств, среди которых наблюдалось большое количество танков. Они выдвигались из глубины района под Будапештом и двигались через Будаэрш, Бичке, Чаквар в направлении на Замой. В этом районе находились лишь незначительные германские и венгерские силы (IV танковый корпус СС и венгерская 1-я кавалерийская дивизия), которые к тому же несколько дней тому назад были ослаблены отводом с этого участка 6-й танковой дивизии. На предупреждение командующего 6-й танковой армией СС Бальк (не водивший дружбу с СС) ответил, что не стоит так возбуждаться, поскольку речь, скорее всего, идет лишь о каких-нибудь «пустяках». На это Дитрих ответил: «По сообщениям воздушной разведки, там не такие уж «пустяки»!»
Но и другие предупреждения, полученные, например, от русских перебежчиков, о предстоящем крупном наступлении 3-го Украинского фронта Толбухина, не побудили командование группы армий «Юг» принять необходимые меры. Оно лишь намеревалось перебросить на участок армейской группы «Бальк» 92-ю моторизованную бригаду из состава 2-й танковой армии да еще, в случае необходимости, при обнаружении наступления с юга перебросить на этот же участок 13-ю танковую дивизию СС. Эти мероприятия должны были бы занять по меньшей мере четверо суток.
В ночь на 15 марта Вёлер снова связался по телефону с Гудерианом. Он хотел получить у Гитлера согласие на перегруппировку сил либо же на новое направление главного удара из района перешейка между озерами. Можно было собрать все силы на участке II танкового корпуса и III танкового корпуса и из района Гардонь – Шаркерестур нанести удар сначала в направлении к Дунаю, а затем – после разворота – для прорыва на юг. В этом случае противник восточнее канала Шарвиз был бы отрезан от своих тыловых баз. «В случае концентрации сил I танкового корпуса СС, II танкового корпуса СС и III танкового корпуса группа армий гарантирует нанесение прорывного удара. Наступление можно было бы начать после донесения 6-й танковой армии СС 20 марта».
Тем временем командование группы армий «Юг» подготовило данные о числе потерь и ситуации с танками после первой недели наступления (с 6 по 13 марта). Потери в живой силе и технике оказались весьма высоки. Из состава пяти участвовавших в боях армий выбыли из строя (убитыми, ранеными и пропавшими без вести) 15 117 человек. В III танковом корпусе из пошедших 6 марта в наступление 153 танков и штурмовых орудий на 13 марта оставалось на ходу 63 танка и штурмовых орудия. В 6-й танковой армии СС вместе с подчиненной ей армейской группой на 15 марта из общего количества 595 машин оставалось боеспособными 185 танков и штурмовых орудий. (В ходе Балатонской оборонительной операции советских войск противник потерял более 40 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, около 500 танков и штурмовых орудий, более 300 орудий и минометов, свыше 200 самолетов. Безвозвратные потери 3-го Украинского фронта составили 8492 чел. – Ред.)
При восполнении потерь, в случае перегруппировки или же изменения направления главного удара достижение поставленной цели исключалось. Дальнейшее развитие операции «Весеннее пробуждение» перешло к Красной армии.
Мощное наступление русских в направлении ВеныРанним утром 16 марта все было готово для давно запланированного мощного наступления русских войск на участке между озером Веленце и Дунаем. Согласно приказу Ставки Верховного Главнокомандования войска 2-го и 3-го Украинских фронтов к западу от Дуная должны были нанести по противнику два мощных, раскалывающих его группировку удара: один в направлении Варпалота – Веспрем и другой на Дьёр. В ходе развития наступления должен был быть очищен от неприятеля южный берег Дуная и продолжено наступление в направлении на Шопрон – Вена. Ударные группировки на юге оперативно прикрывались наступлением центра и левого фланга 3-го Украинского фронта в направлении на Сомбатхей и Марибор на Драве и на севере ударом центра 2-го Украинского фронта вдоль северного берега Дуная в направлении Братиславы.
Нанести первый удар приготовились две полевые армии (4-я и 9-я гвардейские армии) и одна танковая армия (6-я гвардейская танковая армия). Эта ударная группировка должна была наступать в полосе шириной 31 километр между поселком Гант и озером Веленце. На этом участке была достигнута большая плотность сосредоточения артиллерии (всего в ударной группировке имелось 3900 орудий и минометов), которая должна была расчищать путь наступающей пехоте, поскольку действия обеих гвардейских армий поддерживали только 122 танка. Для предстоящих сражений все резервы танков были сосредоточены на участке 26-й и 27-й армий, а 6-ю гвардейскую танковую армию Толбухин хотел задействовать только после прорыва германских позиций. (Ударная группировка 3-го Украинского фронта имела всего 197 танков и САУ, причем большей частью это были маломощные легкие СУ-76М (на шасси легкого танка Т-70) с открытой сверху и сзади рубкой. У немцев танков и штурмовых орудий было не меньше, причем много тяжелых. – Ред.) С воздуха ударную группировку 3-го Украинского фронта поддерживало свыше 800 самолетов 17-й воздушной армии.
Второй удар должна была нанести 46-я армия (2-го Украинского фронта) во взаимодействии с 2-м гвардейским механизированным корпусом (99 танков и самоходных орудий) южнее Дуная. Армии в составе ее 12 стрелковых дивизий и 66 танков (то есть всего в ударной группировке 2-го Украинского фронта было 165 танков) по приказу маршала Малиновского предстояло проломить вражескую оборону севернее Чаквара и продвигаться в направлении Дьёра. Частью сил армия также должна была нанести удар на Комаром, чтобы отрезать вражеским войскам путь отхода от Эстергома, прижать их к Дунаю и во взаимодействии с Дунайской флотилией ликвидировать. К этому времени русская Дунайская флотилия, согласно приказу, должна была высадить десант в тылу вражеских войск у поселка Несмей. Чтобы прикрыть действия ударных группировок с севера, 7-й гвардейской армии предстояло проломить германскую оборону на реке Грон и наступать в направлении Братиславы.
Для воздушной поддержки операции 2-й Украинский фронт располагал около 800 самолетами 5-й воздушной армии. 147 машин находилось в распоряжении 46-й армии для поддержки ее наступления.
Обоим маршалам приходилось непросто. У Малиновского были трудности с организацией снабжения своих войск и пополнением частей. Толбухин все еще не до конца пришел в себя от тех испытаний, которые пришлось пережить ему и его войскам в районе озера Балатон, едва не приведших к «катастрофе». Потери его войск в живой силе и технике, как можно понять из русских трудов по военной истории (в которых, однако, не называются даже примерные цифры), оказались очень высоки. (В настоящее время данные о потерях открыты. В Балатонской оборонительной операции 6—15 марта безвозвратные (убитые и пропавшие без вести) потери 3-го Украинского фронта составили 8402 чел., санитарные – 24 407 чел. – Ред.) В большинстве стрелковых дивизий осталось от 2500 до 3 тысяч человек. Однако боевой дух войск, вне всякого сомнения, оставался в удовлетворительном состоянии. Над его повышением неустанно трудилась партийно-политическая система.
Хотя тыловые службы снабжения полностью использовали все преимущества этого этапа операции, все же они с огромным напряжением сил поддерживали необходимый уровень обеспечения войск, сконцентрированных в исходном районе, вследствие плохих дорожных и погодных условий. Подобно тому, что происходило за неделю до этого по другую сторону фронта в ходе продвижения 6-й танковой армии СС, теперь с аналогичными трудностями приходилось бороться уже русским армиям. При этом им можно было успокаивать себя хотя бы тем, что войска противника численно и по вооруженности им уступают (превосходство у советских войск было только в живой силе, артиллерии и авиации: по танкам и САУ было равенство при качественном превосходстве немцев, имевших большое количество тяжелых машин. – Ред.).
Семь германо-венгерских дивизий держали оборону на участке фронта между Секешфехерваром и впадением Грона в Дунай. Против 4-й и 9-й гвардейских армий располагался IV танковый корпус СС, который со своими 200 танками и штурмовыми орудиями (против 197 в ударной группировке 3-го Украинского фронта. – Ред.) с 13 февраля занимал позиции на относительно спокойном участке фронта у Секешфехервара. «На нашем фронте сохраняется полное затишье. Имеет место только обычная активность, войска только ведут наземную разведку. Никакого артиллерийского огня, авиация бездействует», – записал в своем дневнике в начале марта офицер войск СС из 5-й танковой дивизии СС.
В полосе главного удара 46-й армии находилась венгерская 1-я кавалерийская дивизия с отдельными пехотными подразделениями, три артиллерийских дивизиона и один зенитно-артиллерийский дивизион. Дивизия эта располагала в общей сложности девятью ослабленными батальонами и ограничивалась тем, что, по донесениям ее командира полковника Шелла, на отведенном ей участке обороны образовала в низкогорье Вертеш несколько опорных пунктов, из которых вела наблюдение за немногими дорогами, ведущими в горы.
«Мы приняли часть этого участка в феврале от германской кавалерийской дивизии, – вспоминал один гусарский офицер. – Каждая отдельная германская боевая группа имела в своем распоряжении более 44 автоматов, миномет и тяжелое противотанковое оружие. На место каждой из таких групп я мог выставить только половину отделения (1 капрал и 3 гусара). Немцы не хотели сдавать нам этот участок фронта, поскольку думали, что я намеренно держу свои резервы в тылу. Когда же они в конце концов отошли с занимавшегося ими участка, то были убеждены, что русские просто могут пройти здесь прогулочным шагом, когда это им вздумается!» Другой офицер, майор Фойхтерслебен, дополнил эту мрачную картину: «Пополнение личного состава прибыло к нам уже в подавленном состоянии. Несколько человек уже на следующий день просто перебежали к русским. Немцы прислали нам однажды в качестве резерва унтерштурмфюрера (лейтенанта) СС с 20 солдатами, которых можно было использовать в бою только с разрешения их собственного командира. Они также расположились у нас в тылу, возможно, для того, чтобы держать нас в страхе. Когда я им сказал, что у нас на передовой почти нет оружия, так что пусть либо они отдадут нам свое оружие, либо займут места в окопах на передовой, они внезапно исчезли из нашего расположения. <…> В этом гусарском взводе я был единственным профессиональным офицером. <…> Рядовой же состав оказался весьма неоднородным: многие раньше служили в различных тыловых частях и понятия не имели о действиях на передовой».
Положение кавалерийской дивизии в низкогорном массиве Вертеш заметно ухудшилось в первой половине марта. Об этом повествует полковник Шелл: «Все началось с того, что противник изо дня в день стал усиливать свою подрывную пропаганду. Русские громкоговорители вещали без умолку весь день. Сначала они только упоминали о предстоящем русском крупном наступлении, позднее уже совершенно открыто говорили о своих надеждах на успех наступления. Куда более активными стали на нашем участке фронта и разведгруппы противника. Особых успехов это им не принесло, но они явно поняли всю нашу слабость. <…>
Боевые действия в Венгрии, а также в пограничной области с Югославией с 16.03 по 20.03.1945 г.
После 10 марта начались систематические артиллерийские обстрелы нашего участка фронта. <…> Через линию фронта перебирались беженцы, которые однозначно сообщали о крупном сосредоточении русских войск южнее низкогорного массива Вертеш. Вся эта информация, собранная вместе, безошибочно свидетельствовала о подготовке предстоящего русского крупномасштабного наступления. Я разговаривал об этом как с нашими, так и с германскими вышестоящими командирами. Но я пытался докричаться до глухих. Все наши предупреждения воспринимались как «преувеличенные», и перегруппировка германских сил, находившихся севернее нашей дивизии, на юг, в район Секешфехервара, была продолжена. Возможно, ожидалось наступление русских из этого района? Согласно сообщениям германского штаба связи, германское командование отнюдь не предполагало, что русские войска пойдут в наступление в низкогорном массиве Вертеш и севернее его, в лесах низкогорья Пили. С гораздо большей вероятностью оно предполагало русское наступление между Секешфехерваром и Мором». (Там советские войска также наносили удар. – Ред.)
Это тоже было актуально. Приказ о перегруппировке 1-й танковой дивизии из поселка Динньеш и 12-й танковой дивизии СС с рубежа Шио был отдан уже 15 марта, и войска находились на марше по направлению к Секешфехервару. Что же касается ситуации к северу от IV танкового корпуса СС, то генерал Бальк еще до русского наступления отдал приказ заранее расположить в качестве резерва один батальон и одну батарею из состава IV танкового корпуса на стыке сил IV танкового корпуса СС и венгерской 1-й кавалерийской дивизии, на шоссе, «которое просто предлагало противнику совершить обходной маневр». Свидетельствует Бальк: «Я получил донесение о выполнении этого приказа и спокойно ожидал развития событий. <…> В ходе тяжелого фронтального боя IV танковый корпус СС остановил на своем участке наступление русских, но, поскольку резерв на стыке соединений оказался не там, где ему было приказано, русские прошли именно здесь и смяли всю венгерскую 1-ю кавалерийскую дивизию. Гилле, по своему обыкновению, не повиновался. <…> Ситуация складывалась совершенно неутешительной…»
Во второй половине дня 16 марта после сильной артиллерийской подготовки перешел в наступление 3-й Украинский фронт – на участке фронта между Секешфехерваром и поселком Замой шириной 14 километров. В операции участвовали 4-я гвардейская армия под командованием генерал-лейтенанта Н.Д. Захватаева и 9-я гвардейская армия под командованием генерал-полковника В.В. Глаголева. Но IV танковый корпус СС не допустил запланированного русскими прорыва (к исходу дня продвижение советских войск не превышало 3–7 километров). Немцы оказали наступающим стойкое сопротивление, умело использовав оборонительные условия местности: «17 марта. В течение ночи мы получили новые подкрепления. Все незначительные прорывы были ликвидированы. Мы прочно удерживаем главную линию обороны. Левее нас противник добился глубоких прорывов. Многочисленные воздушные атаки. <…> 18 марта. Вклинения противника на левом фланге в течение ночи ликвидировать не удалось. Полк понес тяжелые потери от артиллерийского и минометного огня. С рассветом противник усиливает давление на наш левый фланг. Он вводит в бой все новые и новые танки…» (Напомним, что танков здесь у немцев было не меньше, причем много тяжелых. – Ред.)
К этому времени на левом фланге 2-го Украинского фронта уже вступила в бой 46-я армия под командованием генерал-лейтенанта A.B. Петрушевского. Ее наступление обеспечивалось не только артиллерийской подготовкой, но и участием нескольких штрафных батальонов. Перед ней была поставлена задача оттянуть на себя вражеский огонь, чтобы обнаружить силы и позиции противника, а также облегчить наступление основного ядра войск. Всей мощи лобового удара 46-й армии противостояла только оборонявшаяся в районе низкогорного массива Вертеш венгерская кавалерийская дивизия.
Эти драматические часы описывает в своих воспоминаниях полковник Шелл:
«Уже ранним утром 17 марта ко мне поступило донесение о том, что в течение ночи неприятельские силы во многих местах просачиваются через наш участок обороны. После этого последовали одна атака русских за другой. На нашем северном участке обороны мне в первой половине дня доложили, что русским удалось сломить сопротивление соседних частей и выйти на линию железной дороги Сар – Фелсёгалла – Банхида, фронт в этом месте прорван, а германские части отходят. Расположенная западнее нас Татабанья уже находится в руках русских, русские танки наступают из этого района на Тататоварош и Кернье.
4-й кавалерийский полк обойден врагом и просит разрешения (если еще возможно) отойти на Кернье. Одновременно пришло донесение от 2-го кавалерийского полка с нашего южного оборонительного участка, что им удалось в ближнем бою отбить атаку русских. Полк прочно удерживает свои позиции. Но русским удалось прорвать оборону в районе городка Замой. По информации немцев, находившийся там IV танковый корпус СС намеревался перейти в контратаку, но, по мнению нашего командира полка, ему это не удалось сделать, так как гром сражения уже перемещался на запад и северо-запад. С центрального участка мне пришло донесение, что 3-й кавалерийский полк ведет тяжелый бой, несет большие потери и у него заканчиваются боеприпасы. <…> Во второй половине дня положение еще больше обострилось. Со всех участков требовали резервов, которыми я не располагал. Связи с соседними дивизиями больше не было, а потом пропала связь и с вышестоящим командованием. Отправленные с донесениями связные вернулись ни с чем; им нигде не удалось разыскать штабов, повсюду господствовал хаос. Сражение продолжалось, напор неприятеля все усиливался.
Во второй половине дня в бой вступила русская авиация. <…> Село, в котором расположился мой штаб, заполыхало. Несколько позднее к нам поступило сообщение о том, что пал город Тата, а в тылу нашего северного фланга, где находился 4-й кавалерийский полк, замечены русские. Гусары намеревались прорываться на Кернье. Я не мог проверить ситуацию с Тата в настоящий момент. Было только ясно, что позади нас германские части и тыловые службы, потеряв голову, спешно отступают на запад и северо-запад. Однако наша оборона в горах Вертеш еще держалась, за исключением разве что участка 4-го кавалерийского полка! Ближе к вечеру нам удалось неподалеку от моего КП взять в плен русскую батарею противотанковых орудий, которые тянули уставшие лошади. Батарея беспечно и без охранения двигалась по шоссе на запад. Они считали, что в горах Вертеш уже больше не может быть никакого сопротивления. <…> Вечером мне пришлось осознать, что нам просто необходимо начать отход, пока мы еще не полностью окружены. Прорывы русских на участках наших соседей с севера и юга, которые, по всей видимости, уже не удастся ликвидировать, не позволяют удерживать наши позиции. Поэтому я отдал приказ отвести наши войска на линию Кечкед – Бокод – Баконьшаркань…»
Подробное описание событий, произошедших с венгерской 1-й кавалерийской дивизией, преследует одну особую цель. Они должны разрушить созданную не одной-единственной публикацией распространенную легенду о том, что гусарам удалось «за несколько минут остановить русский прорыв и отбросить наступавших». Наступление русских рассекло германо-венгерский фронт надвое и в столь значительном масштабе, что кризис армейской группы «Бальк» уже 18 марта перерос в катастрофу всей группы армий «Юг». Направления основных ударов наступавших очень быстро обрисовали планы Красной армии: окружение германских войск в Венгрии и прорыв на Вену!
Как же реагировало на это командование группы армий «Юг»?
Генерал от инфантерии Вёлер во второй половине дня 17 марта «временно» приостановил дальнейшее германское наступление восточнее канала Шарвиз и начал перегруппировку танковых дивизий 6-й танковой армии СС из ее нынешнего района боевых действий по направлению к Секешфехервару. Оттуда они должны были совместно с одной пехотной дивизией нанести массированный контрудар в северном направлении на Замой. Об успехах 46-й армии севернее низкогорного массива Вертеш командование группы армий «Юг» к этому моменту еще не было информировано. Только 19 марта Вёлер понял всю серьезность сложившегося положения: «Неприятелю удалось, – записал он в своем военном дневнике в эти дни, – а) силами центральной наступающей группировки войти в Секешфехервар; б) силами этой же центральной группировки на участке между Секешфехерваром и Мором продвинуться в направлении Варпалоты и занять значительное пространство; в) силами северной наступающей группировки прорваться в Верхневенгерскую низменность через Коч на Мочу, занять промышленный район Тата– Товарош и выйти на южную окраину промышленного района города Татабанья». Самым важным было то, что в результате этих действий могли быть отрезаны силы, занимавшие позиции южнее перешейка между озерами Балатон и Веленце, – вся 6-я танковая армия СС, тогда как на севере возникала угроза потери связи между германской 6-й и венгерской 3-й армиями!
Теперь один приказ следовал за другим. Секешфехервар, этот краеугольный камень всего фронта, следовало удерживать всеми силами. Эта задача была поставлена перед 5-й танковой дивизией СС, которая вместе с другими отбившимися от своих соединений частями удерживала город, ведя тяжелые оборонительные бои. Чтобы сконцентрировать ответственность за разъединенные фронты, генерал Вёлер 19 марта в 14.00 отдал приказ передать руководство силами между озерами Балатон и Веленце командованию 6-й армии (Бальк), а между озером Веленце и Дунаем – 6-й танковой армии (Дитрих). Отход 6-й танковой армии СС, который начался уже 17 марта на канале Шарвиз, должен был осуществляться ускоренными темпами. Нервозность командования, обусловленная множеством противоречащих друг другу донесений и не в последнюю очередь усилившейся активностью русской авиации, передавалась также и войскам, уже десять дней непрерывно ведущим бои. Предписанный приказами «постепенный отвод фронта по обеим сторонам канала Шарвиз» никак не мог быть осуществлен. Бесчисленные транспортные средства тонули в грязи, требовавшие ремонта танки и штурмовые орудия бросали, поскольку войска старались при любых обстоятельствах избежать грозившего им окружения (тяжелые танки и штурмовые орудия немцев при отступлении было крайне трудно эвакуировать. Поэтому «Тигры», «Пантеры» и другие машины, которые было нелегко поразить в бою, в случае обхода противником и вынужденного быстрого отступления немцам часто приходилось бросать, выводя из строя своими руками. Так было на Украине и в Белоруссии в 1943–1944 гг., в Нормандии в ходе отступления за Сену и в ходе завершающих войну катастрофических для вермахта операций Красной армии. А советские Т-34 и открытые сзади и сверху самоходные артиллерийские установки СУ-76М (любимые нашей пехотой за поддержку огнем, но имевшие неблагозвучное прозвище «сука», из-за чего не столь прославлены после войны, как «катюши») проходили почти везде. – Ред.).
Для дивизионного командования в эти дни наступила их «черная пятница»: поскольку подчиненность частей в эти последние дни едва ли не ежечасно менялась, случалось так, что во время отхода соседней дивизии пехотинцы и унтер-офицеры считали, что их «высшие» про них просто-напросто «забыли». Поэтому даже годы спустя один бывший офицер 44-й пехотной дивизии обвинял (несправедливо) Зеппа Дитриха в том, что он «в ходе мартовского наступления явно забыл о подчиненных ему 23-й танковой дивизии и 44-й пехотной дивизии. Обе эти дивизии поняли всю серьезность своего положения только тогда, когда далеко в тылу у них в небо поднялись столбы земли от разрывов снарядов. Лишь энергичными действиями удалось на какое-то время приостановить взрывников Зеппа Дитриха и спасти отдельные подразделения этих дивизий, отведя их через перешеек между озерами».
Несмотря на осуществленный прорыв, маршал Толбухин остался недоволен успехами своих войск. Их продвижение, особенно в районе Секешфехервара, происходило не так быстро, как было предусмотрено. За Секешфехервар, который перекрывал путь тем русским армиям, которые наступали с севера во фланги и тыл основным силам 6-й танковой армии СС, разгорелось ожесточенное сражение. Командующие 4-й и 9-й гвардейскими армиями, докладывая маршалу, который побывал у них на выдвинутых вперед КП, ссылались на труднопроходимую местность (леса, болота, горы), делавшую невозможным быстрое продвижение, и на упорство противника, умело использующего каждое естественное препятствие для обороны. К 19 марта русским удалось осуществить прорыв только шириной 35 (36. – Ред.) километров по фронту и на глубину 15 (20. – Ред.) километров. Чтобы отрезать пути отхода 6-й танковой армии СС, Толбухин отдал приказ 6-й гвардейской танковой армии под командованием генерал-полковника А.Г. Кравченко втягиваться в наступление раньше, чем это было запланировано. Она должна была продвигаться в направлении Эшкю – Веспрем – Берхида и окружить 6-ю танковую армию СС юго-восточнее и юго-запад-нее Секешфехервара.
Вечером 19 марта Толбухин узнал, что начался ускоренный отход танковых дивизий СС. Чтобы устроить немцам у северной оконечности озера Балатон новые Канны, оставалось только надеяться на решительность и быстроту гвардейцев-танкистов. Удары 4-й и 9-й гвардейских армий обрели новую мощь, и все 425 танков и САУ 6-й гвардейской танковой армии устремились вперед, горя желанием выполнить поставленную перед ними задачу. На рассвете 20 марта войска 26-й и 27-й армий форсировали канал Шарвиз для наступления, которое они должны были повести отсюда через Польгарди и Лепшень на Варпалоту, чтобы перекрыть с запада район Секешфехервара. Сражавшиеся здесь кавалерийский корпус и венгерская 25-я пехотная дивизия попытались, сдерживая наступающих, выиграть время. Поселок Шерегейеш, за который разгорелся жаркий бой и из которого еще пять дней тому назад немцы планировали нанести новый удар по направлению к Дунаю, был оставлен 1-й танковой дивизией, что положило конец последним надеждам германского командования придать новый импульс операции «Весеннее пробуждение».
Командование группы армий «Юг» уже несколько дней и не рассчитывало на такую возможность. Дони-Михоляц на Драве 15 марта пришлось оставить из-за сильного давления противника, из Валпово между 20 и 22 марта ушли «вермахтовские» казаки и солдаты авиаполевой дивизии.
2-я танковая армия еще продолжала наносить удары, но, кроме небольших захватов территории, уже ничего не могла достичь. Отводить дивизии с разваливающегося фронта на Дунае Гитлер категорически запретил, как и выравнивание плацдарма венгерской 3-й армии, которая с 20 марта была прижата тылами к Дунаю и отрезана от остальных германо-венгерских войск к западу от Дуная. Одна печальная весть следовала за другой: Малиновский севернее Дуная на многих участках перешел в наступление против германской 8-й армии, генерал горных войск Крейзинг отвел назад свой фронт на левом фланге в районе Банска-Бистрица и оставил сам город.
Тем временем из Секешфехервара, который на протяжении нескольких месяцев уже трижды переходил из рук в руки, должна была отойти 5-я танковая дивизия СС. Эти последние часы, проведенные в оставляемом городе, описывает уже упоминавшийся нами офицер СС: «21 марта… около полудня… Приказ фюрера гласит: Секешфехервар должен быть удержан! Приказ этот – совершенное безумие. Вряд ли возможно таким образом связать боем вражеские войска. Русские продвигаются на север, они уже подошли к городу Папа! Военный совет в дивизии. Либо выполнять приказ фюрера – тогда с КП дивизии следовать в Секешфехервар – либо прочь отсюда! О быстром продвижении русских лучше не думать. Даже куда лучше нас вооруженные дивизии лейбштандарт «Адольф Гитлер» и «Гитлерюгенд» спешно уходят на запад. Новые радиопереговоры о том, что, согласно приказу фюрера, следует удерживать Секешфехервар. Около 22 часов командир решился нарушить приказ фюрера и отдал приказ об оставлении Секешфехервара… 22 марта. Отход из Секешфехервара по единственной ведущей на юго-запад дороге происходит без осложнений и без существенных помех со стороны противника. Уже к рассвету все части собрались в районе Урхида… Мы еще удерживаем фронт на юге, поддерживая с ним связь… Все дивизии, включая сомкнутые роты «Тигров», в панике уходят в западном направлении к Веспрему. Последними отступают части дивизии «Викинг» (5-я танковая дивизия СС). Ей удалось пробиться на запад. При этом почти все еще боеспособные танки, штурмовые орудия и бронетранспортеры, а также 2-й артиллерийский дивизион самоходных орудий были потеряны. Но личному составу, сплотившемуся в некие подобия ударных групп, по большей части удалось прорваться…»
С этими войсками, лишившимися тяжелого вооружения, измотанными атаками противника, обессилевшими в арьергардных боях, Вёлер попытался образовать новый фронт между озером Балатон и Дунаем, который должен был быть достаточно прочным, чтобы остановить продвижение русских. В своем приказе от 22 марта германский командующий мог только дать самые общие тактические указания и приказать: «Не оставлять без боя ни одного метра земли. Я запрещаю любой самовольный отвод фронта. Наступающие части противника должны повсеместно и в любое время окружаться и уничтожаться. Там, где враг наступает превосходящими силами, – держаться до последнего человека. Сплотившись, мы будем бороться и побеждать!»
В эти дни командующий германской 6-й армией генерал танковых войск Бальк, который согласно новому указанию фюрера удерживал этот участок фронта вместе с Зеппом Дитрихом, записал в своем личном дневнике, что, после того как 6-я танковая армия СС счастливо избежала грозившего ей окружения, ему «после Секешфехервара всякое лыко ставят в строку». Ему было приказано удерживать «все». «Я тотчас же повыкидывал все, что было на транспорте лишнего. Все, кроме самого необходимого. Благодаря этому нам посчастливилось отвести танковые дивизии в более или менее нормальном состоянии. (Однако немцы потеряли много танков, которые пришлось бросить. – Ред.) Так же поступил и кавалерийский корпус, которым спокойно и уверенно командовал генерал Хартенек. Через несколько дней самого критического положения основное ядро армии было спасено, катастрофа предотвращена. Теперь 6-я армия располагалась севернее озера Балатон, примыкая к нему своим правым флангом. Левый фланг заканчивался севернее Веспрема. Но положение ни в коей мере не внушало оптимизма. Хотя 6-я армия была спасена от уничтожения в районе южнее Секешфехервара, однако ее положение оставалось крайне тяжелым. Боеприпасы и продовольствие были на исходе, горючее закончилось. Люди перепуганы и лелеют только одно желание – как бы не оказаться в котле…» Бальк выдвигал особо тяжелые обвинения в адрес войск СС. Они совершенно потеряли боевой дух и считают дальнейшую борьбу и положение безнадежными.
Бальк повествует: «Я проезжал вдоль фронта в тылу 6-й танковой армии СС. В то время как на передовой отважные командиры войск СС вместе с горсточкой своих людей вели беспримерно отважное сражение, за их спинами двигались в тыл сплоченные подразделения при полном вооружении, причем все шли «на отдых и пополнение». Я встретил несколько вполне укомплектованных рот 2-го полка «Лейбштандарта» (1-я танковая дивизия СС), целый саперный батальон дивизии «Гогенштауфен» (9-я танковая дивизия СС) и минометчиков дивизии «Гитлерюгенд» (12-я танковая дивизия СС). Вечером я позвонил Гудериану, назвал ему имена командиров и названия частей, а также время и место, где я их видел, и просил его разобраться. Свое обещание он выполнил…»
Гудериан пришел в ярость от этой информации. Кроме всего прочего, он не мог уже полагаться на эти до сих пор считавшиеся элитными дивизии. «Я первый раз слышал от него такие выражения, которые он употреблял в адрес СС, – вспоминал позже Вёлер. – Это был очень серьезный знак, предвестник бури!» Разъярен был и Гитлер, когда узнал о случившемся с войсками СС в Венгрии. Он приказал танковым дивизиям СС, в том числе и 1-й танковой дивизии СС «Лейбштандарт» (а также 2, 3 и 9-й ТД), снять нарукавные ленты (на левом рукаве эсэсовцы носили черные ленты, на которых серебром были вышиты названия и эмблемы их дивизий), а также отправил в Венгрию для расследования и принятия мер рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, который по дисциплинарным вопросам был прямым вышестоящим начальником войск СС. В усадьбе Эстерхази состоялся крупный разговор между командирами войск СС и генералами вермахта. Гиммлер, который в качестве военачальника на поле боя оказался совершенно несостоятельным (до середины марта он был также командующим группой армий «Висла», сражавшейся в Восточной Померании (пока ее оттуда не выбила Красная армия 6 марта 1945 г.) и на рубеже р. Одер от низовьев до Фюрстенберга, т. е. прикрывавшей Берлин. – Ред.) думал поправить свой пошатнувшийся авторитет и свою безопасность в высшей степени жестокими карами. По его приказу на западной границе Венгрии были размещены заградительные батальоны, которые должны были расстреливать каждого эсэсовца, задержанного без оружия. Эту меру Гиммлер хотел бы применить и к военнослужащим вермахта, и даже к венгерским солдатам и лишь благодаря энергичным протестам присутствовавших генералов, которые особо опасались возмущения венгров, отказался от этой идеи.
С венграми и без того приходилось нелегко. Находившийся в Кёсеге, на западной окраине страны, венгерский министр обороны Берегфи попытался провести положение о том, что сражающаяся на севере Словакии 1-я венгерская армия с ее четырьмя пехотными дивизиями теперь может быть задействована только для обороны оставшейся части венгерской территории к западу от Дуная. Согласно планам венгерского руководства эта армия – вместе с другими венгерскими соединениями – должна была занять отдельные позиции на оборонительной линии «Мария», к марту этого года еще совершенно неподготовленной оборонительной линии на рубеже озеро Балатон – низкогорье Баконь – городок Зирц – Дьёр, и внести тем самым свой вклад в стабилизацию фронта. Однако ни время, ни другие обстоятельства не позволили осуществить этот план. 6-я танковая армия СС 24 и 25 марта под давлением наступавших русских была вынуждена отходить на запад. Ее шесть потрепанных в боях и ослабленных дивизий не могли удерживать определенный им фронт протяженностью 115 километров. Зепп Дитрих высказался по этому поводу так: «Еще у Дьёра было невозможно образовать хоть сколько-нибудь стабильный фронт!»
Тем временем достигла больших успехов, посадив на броню пехотинцев, 6-я гвардейская танковая армия генерала Кравченко. Хотя незадолго до этого ей не удалось окружить танковые дивизии СС в районе Секешфехервара (что перечеркнуло план Толбухина), в дальнейшем русские танки действовали на неблагоприятной для них местности с убийственным размахом. И все же меньше чем за десять дней русские потеряли, согласно достоверным источникам, 267 танков, а о потерях личного состава и говорить нечего! (За такие же 10 дней с 6 по 15 марта немцы потеряли около 500 танков, продвинувшись всего на 20–30 км, и в конечном счете были вынуждены спешно отступать, бросая тяжелую технику. – Ред.) Но за это время им удалось продвинуться на 45 километров на запад, к 25 марта расширить прорыв на 100 километров по фронту и вынудить немцев к оставлению всей Западной Венгрии.
«Давление неприятеля между озером Балатон и Дунаем столь интенсивно, что с нашими значительно уменьшившимися силами невозможно организовать сколько-нибудь прочный фронт, который было бы возможно удерживать», – был вынужден сообщить Гудериану Вёлер 24 марта. Пополнение и свежие части, которые он непременно рассчитывал получить, поступали, как и в случае с 1-й народно-горнострелковой дивизией (до марта 1945 г. называлась 1-й горнострелковой дивизией; воевала, в частности, на Кавказе – именно горные стрелки этой дивизии установили 21 августа 1942 г. флаги на обеих вершинах Эльбруса. – Ред.), либо с опозданием, либо не поступали вообще. Отправка на передовую военнослужащих тыловых служб – последняя мера командующего – не принесла фронтовикам сколько-нибудь заметного облегчения. Боевой дух венгров опустился до нуля. Снова стало возрастать число перебежчиков, и даже командиры дивизий не проявляли желания сражаться дальше. «Боевое применение венгров самостоятельными соединениями долее невозможно. Они могут сражаться только будучи в составе германских соединений» – такая запись появилась 25 марта в журнале боевых действий группы армий «Юг».
Развитие ситуации в ходе боев в Венгрии с 20.03 по
Венгерское правительство, насколько можно судить, вплоть до 26 марта не представляло, до какой степени острым становится положение вокруг него. Ходили разговоры об одном заседании Совета министров, посвященном необходимости переселения правительства в Австрию (в качестве предполагаемого временного расквартирования назывался Земмеринг), но все присутствующие получили заверения о том, что нет никаких оснований для серьезных опасений.
Передовые машины русских танковых клиньев уже вели бои за города Дьёр, Веспрем, Папа, Тапольца, Девечер и Комаром, которые уже либо пали, либо отчаянно сражались с наступающими русскими войсками. Венгерская 3-я армия, теперь подчиненная германской 8-й армии, теперь намеревалась покинуть Трансданубию и перебраться на северный берег Дуная.
Эта операция, в ходе которой было спасено около 20 тысяч человек (а 17 тысяч окружено, уничтожено или пленено. – Ред.), частично с тяжелым вооружением, была осуществлена по приказу генерала Крейзинга, которому хватило мужества взять на себя ответственность за оставление плацдарма южнее Дуная. Ему недоставало как раз этих трех переправившихся на северный берег Дуная дивизий, когда 25 марта мощное наступление 2-го Украинского фронта Малиновского в считаные часы сломило германское сопротивление в нижнем течении Грона и широким фронтом двинулось дальше на запад – в направлении городов Нове-Замки и Братиславы.
Это наступление русских было поддержано также кораблями Дунайской флотилии. 28 марта торпедные катера высадили в районе городка Мадоча десант морских пехотинцев, которые удерживали свой плацдарм в глубине германской обороны до тех пор, пока не соединились с наступавшими широким фронтом стрелковыми дивизиями 7-й гвардейской армии. 30 марта корабли и десантники Дунайской флотилии ворвались в речной порт города Комаром. При их поддержке этот город был взят. Севернее 7-й гвардейской армии вели наступление части 53-й армии, а между этими двумя общевойсковыми армиями на запад продвигалась 1-я гвардейская конно-механизированная группа генерал-лейтенанта Плиева, месяц назад отведенная с фронта, пополненная личным составом и получившая новые танки и самоходные артиллерийские установки.
Весь фронт на Дунае от Савы до Бескид[106] пришел в движение.
На юге, в районе действий группы армий «Е», маршал Тито 20 марта начал крупное наступление своих войск. Его главной целью было полное освобождение территории Югославии от вражеских войск. Собранные в четыре полевые армии бывшие партизанские отряды – в общей сложности более 800 тысяч человек – провели в марте и начале апреля ряд совместных операций, в результате которых германские и хорватские войска были вынуждены оставлять все новые и новые районы страны.
Германский командующий группой армий «Ф» на Юго-Восточном театре военных действий фельдмаршал барон фон Вейхс был отстранен от должности. На его место заступил командующий группой армий «Е» генерал-полковник Лёр, который 26 марта перевел свой штаб из города Джяково (между Осиеком и Славонски-Бродом), откуда он командовал боями на Драве, в Загреб (штаб же группы армий «Ф» отбыл в распоряжение группы армий «Висла»). Тем временем его войскам пришлось оставить Сирмий[107], причем Лёр до 7 апреля удерживал район города Брода на Саве (на левом, северном берегу Славонски-Брод, на правом Босански-Брод. – Ред.), сохраняя возможность свободного отхода отступающим из долины реки Босны немцам и хорватам.
29 марта в контрнаступление перешли русские и болгарские войска на фронте между озером Балатон и Дравой. Буквально в течение нескольких часов им удалось отбить у 2-й танковой армии поселок Надьбайом и подавить попытки нанести контрудары на этом участке фронта. Попытки стабилизировать здесь германский фронт провалились. Войска де Ангелиса постепенно отошли на (частично оборудованную) позицию «Маргарита II», хотя Гитлер не давал на это разрешения.
Критическое положение снова сложилось в районе между озером Балатон и Дунаем. Ни 6-я армия (Бальк), ни 6-я танковая армия СС (Дитрих) не были в состоянии остановить наступающие войска противника ни на одном участке фронта, в котором повсюду зияли значительные бреши. Самая крупная из них (шириной около 20 километров) возникла на стыке между 6-й армией и 6-й танковой армией СС. Толбухин не преминул воспользоваться этим шансом. Посадив пехоту на броню танков и САУ, 6-я гвардейская танковая армия устремилась в эту брешь, повернула на север, заняла город Шопрон на венгероавстрийской границе и 31 марта вступила в пределы Германского рейха.
Только теперь, когда русские вступили в Австрию и их танковые клинья уже угрожали Винер-Нойштадту, Гитлер дал согласие на постепенный отход войск на центральном участке фронта. Согласно его новым указаниям, теперь Вёлер должен был занять и удерживать позицию на границе по обоим берегам озера Нойзидлер-Зее, занять севернее Дуная позицию «Прибина», проходящую от Братиславы через Нитру и дальше в низкогорье, тогда как 2-й танковой армии предстояло обороняться на территории Венгрии.
Связь между 2-й танковой армией и 6-й армией поддерживалась теперь только через слабые силы прикрытия.
2-я танковая армия потеряла свой левый фланг, была вынуждена отступить от озера Балатон и оказалась в опасном положении, поскольку ей грозило окружение надвигающимися с севера войсками неприятеля. 5-й гвардейский кавалерийский корпус получил задание пробиться из района города Кестхей на Балатоне к Надьканиже и тем самым вынудить де Ангелиса оставить позицию «Маргарита II» и отступить из района венгерских нефтяных месторождений. На долю этого кавалерийского корпуса выпали тяжелейшие сражения.
Неблагоприятная для действий кавалерийских частей местность и стойкое сопротивление немцев стали причиной тяжелых потерь в рядах наступающих. Но корпус все же выполнил поставленную перед ним задачу, оттеснил немцев на лишь наполовину оборудованную позицию «Доротея», понеся при этом столь высокие потери, что Ставка Верховного Главнокомандования после завершения боевых действий в комитате Зала была вынуждена исключить 5-й гвардейский кавалерийский корпус из числа боевых соединений. (Автор ошибается. После того как 5-й гвардейский Донской казачий корпус устроил немцам и венграм котел к югу от Балатона, он продолжал воевать до конца войны уже в Австрии. В мае корпус получил приказ передислоцироваться в район венгерских городов Нхёрменд и Надьканижа, а оттуда на родину. За время боевых действий с момента своего формирования (22 ноября 1942 г.) корпус истребил 59 045 вражеских солдат и офицеров, взял в плен 23 852 чел., уничтожил 676 танков и штурмовых орудий, 128 бронемашин, 947 орудий, 97 самолетов, 1362 пулемета, 4572 автомашины, захватил 11 бронемашин, 311 орудий, 15 самолетов, 988 автомашин, 14 паровозов, 11 248 лошадей. – Ред.)
2 и 3 апреля продолжали активно осуществляться отлично руководимые и быстро проводимые массированные удары русских войск. Ставка фюрера постоянно настаивала на осуществлении контрударов, тогда как командование группы армий «Юг» больше заботило то, чтобы германская линия фронта не имела разрывов. Большие бреши между 2-й танковой армией и 6-й армией, а также между 6-й армией и 6-й танковой армией СС все еще не были закрыты. К нехватке пехоты, танков, горючего и поддержки с воздуха примешивалась все большая и большая физическая и моральная измотанность личного состава войск.
4 апреля германские войска оставили последние населенные пункты на венгерской территории. В тот же день русское информационное агентство ТАСС передало сообщение из Москвы: «Начавшееся 16 марта 1945 года масштабное наступление войск 2-го и 3-го Украинских фронтов завершилось 4 апреля 1945 года освобождением всей территории Венгерского государства от германских захватчиков».
Теперь начиналась последняя глава. Красная армия подошла к границам Великого Германского рейха также и с юго-востока. Борьба за Австрию, Остмарк, началась.
Глава 6
Красная армия в АвстрииПрапорщику Федору Ивановичу Толбухину был 21 год, когда он в начале 1915 года воевал в Карпатах в составе царской армии. Перед этой армией тогда была поставлена задача прорвать австро-венгерскую оборону и через Дебрецен – Будапешт-Дьёр донести победное знамя Николая II до Вены. Эти намерения потерпели неудачу. Лишь тридцать лет спустя, в апреле 1945 года, Толбухин, уже будучи Маршалом Советского Союза, ступил на австрийскую землю после того, как семи (восьми – 4-й и 9-й гвардейским, 26, 27 и 57-й армиям, 6-й гвардейской танковой армии, 1-й болгарской армии, 17-й воздушной армии. А также 4 отдельным корпусам. – Ред.) его армиям удалось изгнать германский вермахт из Венгрии и преодолеть в нескольких важных пунктах пограничные укрепления, так называемый Юго-Восточный вал Гитлера. Винер-Нойштадт, первый значительный город на пути к австрийской столице, уже 2 апреля пал перед танками генерала Кравченко, в то время как 4-я и 9-я гвардейские армии продвигались к Вене с востока и юга.
Также и 2-й Украинский фронт маршала Малиновского добился крупных успехов на южном и северном берегах Дуная. 46-я армия зачистила северо-западную оконечность Венгрии, а 7-я гвардейская армия 1 апреля пробилась к предместьям Братиславы, отстоящей от Вены всего на 40 километров.
Объявленная крепостью Братислава смогла продержаться всего лишь несколько дней, хотя город располагал относительно сильной артиллерией (около 100 стволов), отлично выстроенными укреплениями и большими запасами боеприпасов и продовольствия. С другой стороны, комендант крепости полковник барон фон Олен-унд-Адлерскрон имел в своем распоряжении всего только от пяти до шести пехотных батальонов (в основном фолькс-штурмистов или бойцов территориальных войск). Имелись надежды, что при отводе фронта в Братиславе останутся по крайней мере две или три дивизии, с которыми можно было бы обеспечить костяк обороны города. Однако этого не произошло. План высшего военного руководства Германии – превратить Братиславу в дунайскую крепость Бреслау, связать вражеские силы и задержать или замедлить удар русских сил на Вену – провалился.
3 апреля русские открыли по городу артиллерийский огонь, который вскоре принял такую интенсивность и мощь, которые «до сего дня еще не случалось переживать».
Весь горный массив Колибы[108] заволокло дымом. Горы тряслись, в городе поднимались к небу языки пламени от многочисленных горящих домов, а появившаяся в небе русская авиация начала систематическую бомбардировку братиславских укреплений. Командующий 7-й гвардейской армией Шумилов (герой обороны Сталинграда, командовавший тогда 64-й армией, преобразованной в марте 1943 г. в 7-ю гвардейскую армию. – Ред.) для овладения городом бросил в бой два стрелковых корпуса, которые улица за улицей подавляли (по-сталинградски. – Ред.) сопротивление противника. 4 апреля словацкую столицу покинули последние германские солдаты, занявшие новые позиции на западном берегу реки уже на австрийской территории. Ставка Верховного Главнокомандования, с удовлетворением воспринявшая известие о быстром овладении Братиславой, присвоила 23-му стрелковому корпусу, проделавшему львиную долю уличных боев за город, почетное наименование «Братиславский» и поставила в своем приказе солдатам 7-й гвардейской армии вместе с 3-м Украинским фронтом задачу скорейшего продвижения в Австрию.
В связи с проведением операций на территории государства Австрия Ставка Верховного Главнокомандования 2 апреля поручила военным советам фронтов довести до сведения австрийского населения воззвание к нему. В нем следовало разъяснить, что Красная армия ведет борьбу только против немецких оккупантов, но ни в коем случае не против населения Австрии и, более того, призывает население не покидать своих городов и сел, продолжать мирный труд и содействовать русским войскам в деле поддержания порядка и продолжения работы в промышленности, торговле, коммунальном хозяйстве и на предприятиях. До сведения населения следовало донести, что
Красная армия вступила в пределы Австрии только для того, чтобы преследовать отступающий германский вермахт, уничтожить его, освободить страну от гитлеровской оккупации и вернуть ей государственную независимость.
Это воззвание находилось в соответствии с политикой Сталина и западных держав. Уже осенью 1943 года Антони Иден[109], Корделл Халл и Вячеслав Молотов пришли в Москве к соглашению о будущем статусе Австрии, которую после окончания войны они хотели видеть свободной и независимой страной в границах на март 1938 года. Эта Московская декларация от 1 ноября 1943 года должна была быть не только ориентиром для австрийских патриотов, но апеллировала также к движению национального Сопротивления нацистам содержащимся в ней утверждением, что «память о том, как она сама [Австрия] будет способствовать своему освобождению, не может быть предана забвению».
Исполняя это указание, Толбухин в двух воззваниях обратился к австрийскому населению. В первом из них, появившемся непосредственно после пересечения его армиями государственной границы Австрии, то есть в начале апреля 1945 года, он разъяснял цели Красной армии в Австрии. «Красная армия действует на основании Московской декларации союзных держав о независимой Австрии», – подчеркивал он. Союзные державы намерены восстановить в этой стране то положение, которое существовало в ней до 1938 года. «Красная армия вполне представляет себе различие между австрийцами и германскими оккупантами. Красная армия пришла в Австрию не как оккупационная, но как освободительная армия». Далее Толбухин обещал, что «частная собственность, а также все имущественные права австрийских граждан и предпринимателей» останутся неприкосновенными, церкви могут и далее невозбранно отправлять культовые службы, и энергично протестовал против «распространяемой гитлеровскими приспешниками лжи» о том, что Красная армия намеревается физически уничтожать всех членов НСДАП. «НСДАП будет распущена, но рядовые члены национал-социалистической партии не будут преследоваться, если они проявят лояльность советским войскам. <…> Мирному населению Австрии беспокоиться не о чем…»
6 апреля, когда русские войска уже вели бои в пригородах Вены, последовало второе воззвание Толбухина, обращенное к населению австрийской столицы. В нем говорилось: «Жители города Вены! Красная армия, сражающаяся с немецко-фашистскими войсками, подошла к Вене. <…> Настал час освобождения Вены, столицы Австрии, от германского господства. Но отступающие германские войска хотят превратить Вену в поле битвы, как они поступили с Будапештом. В этом случае Вене и ее жителям угрожали бы те же разрушения и ужасы войны, какие были причинены Будапешту и его жителям немцами». Маршал обещал австрийцам от имени войск и советского правительства не оставлять город на произвол судьбы и воспрепятствовать тому, чтобы немцы его заминировали. Воззвание заканчивалось словами: «Граждане Вены! Помогайте Красной армии в освобождении столицы Австрии Вены, вкладывайте свою долю в дело освобождения Австрии от немецко-фашистского ига!»
6 апреля 1945 года начался штурм Вены Красной армией. Для овладения австрийской столицей Ставка Верховного Главнокомандования задействовала 4-ю и 9-ю гвардейские армии и 6-ю гвардейскую танковую армию 3-го Украинского фронта. По указанию Сталина командующий 2-м Украинским фронтом Малиновский должен был перебросить 46-ю армию, один танковый и один механизированный корпуса на северный берег Дуная, чтобы обойти Вену с севера. Войска правого фланга 3-го Украинского фронта, напротив, должны были продвинуться южнее Дуная и обойти Вену с юго-запада. Выполняя эти указания, Малиновский переправил 46-ю армию на северный берег Дуная выше Братиславы, приказал ей преодолеть рубеж обороны на реке Мораве и затем развивать наступление, обходя Вену с севера.
В течение трех суток Дунайская флотилия перебросила через Дунай около 46 тысяч человек, 743 орудия и миномета, 138 танков и САУ, 542 автомашины, 2230 лошадей, 1032 тонны боеприпасов и много другого вооружения и снаряжения. 8 апреля корабли флотилии десантировали у поселка Орт-ан-дер-Донау восточнее Вены стрелковый полк, который должен был способствовать скорейшему продвижению 46-й армии на Вену. В ходе своего наступления на Вену 9-я гвардейская армия также достигла больших успехов. Ее части быстро продвинулись в северо-западном направлении и обошли город с юга. Толбухин, в руках которого наконец-то сосредоточилась вся ответственность за Венскую стратегическую наступательную операцию, теперь ввел в бой 6-ю гвардейскую танковую армию, перед которой поставил задачу полностью обойти Вену и перерезать все пути, ведущие к городу с запада. Все внимание маршала в эту апрельскую неделю было теперь сосредоточено на районе Вены и на как можно более скором овладении австрийской столицей, что для него было делом чести.
Группа армий «Юг» в АвстрииС 1 апреля 1945 года положение на фронте группы армий «Юг» все более обострялось. Русским удалось в пяти местах прорвать линию обороны группы армий, и весь фронт оказался под угрозой окончательного коллапса. В то время как потерявшая всякую связь с районом озера Балатон 2-я танковая армия еще вела сражения на венгерской территории, по крайней мере, ей еще удавалось удерживать Надьканижу (взята Красной армией 2 апреля. – Ред.), город Шопрон и область вокруг озера Нойзидлер-Зее были оставлены германскими войсками.
Приграничные укрепления, так называемый Юго-Восточный вал, оказались целиком и полностью непригодными для обороны. К этому времени они еще не были достроены, не имели гарнизонов и оказались во многих местах – параллельно с отходом немцев – прорваны танковыми клиньями русских.
Реорганизация германской обороны также была из-за хаоса на дорогах в значительной степени блокирована. Прорыв сил Толбухина и Малиновского оказался для скопившихся в Западной Венгрии беженцев и для большей части населения полной неожиданностью. «Русские находились всего в нескольких километрах от Кёсега, когда там состоялось последнее заседание кабинета министров. Веезенмайер сообщил присутствующим, что правительство Германского рейха предоставило правительству Венгрии в качестве местопребывания «Австрийский двор» в Зальцбурге. Премьер-министр правительства Ено Сёллоши, однако, остался при своем мнении, что правительство должно «временно» перебраться в район Земмеринга, совершенно игнорируя тот факт, что перевал Земмеринг находится всего в 30 (60 по прямой. – Ред.) километрах от венгерской границы и не было никаких признаков того, что Красная армия остановится у Земмеринга. Отдельные партийные функционеры, которые принимали участие в этом заседании, настаивали даже на том, что необходимо как можно скорее перебираться в Земмеринг, поскольку все остальные решения были бы пораженчеством, а скорое применение германского чудо-оружия вскоре положит конец войне. Большинству же присутствующих решение о «временном местопребывании» правительства было совершенно без разницы, поскольку они прекрасно понимали, что все и так окончательно потеряно…»
В течение буквально нескольких часов в венгерских приграничных городах вспыхнула паника, вызванная видом отходящих германских и венгерских войск. Гражданские беженцы, которые, в большинстве своем, уже несколько месяцев кочевали с одного места на другое, отдохнув несколько дней здесь, буквально запрудили все ведущие на запад дороги. Уполномоченные правительства и члены местных органов управления не могли ничего поделать с воцарившимся хаосом. Все органы правопорядка исчезли, партийное и армейское руководство тут же «растворилось» в происходящем. Солдаты-гонведы просто-напросто поодиночке и группами уходили на запад. Теперь, когда они покидали последние клочки отеческой земли, все дальнейшее сопротивление представлялось им бессмысленным делом. Некоторые переодевались в гражданскую одежду, другие сдавались наступавшим русским войскам.
В одной из своих корреспонденций праворадикальный журналист Л. Маршалко, переживший панику и хаос в Кёсеге, описывает некоего венгерского подполковника, которого гражданские беженцы просили хотя бы навести порядок на дорогах. «Я должен давать вам указания? – устало усмехнулся офицер. – Фронт рухнул, солдаты пьяны или бегут. Даже жандармы уже тронулись в дорогу. Ничего уже просто нельзя сделать!» А один юный салашист, функционер партии, который собственными глазами видел, как отходящие солдаты войск СС грабят по дороге брошенные дома, играя желваками, посоветовал своим людям направить еще имеющиеся у них пулеметы на восток и на запад, «поскольку врагов Венгрии можно найти и в том и в другом направлении!».
«Журнал боевых действий» Верховного главнокомандования вермахта так зафиксировал ситуацию на 3 апреля на фронте группы армий: «Бои под руководством командования 2-й танковой армии в районе города Надьканижа. Неприятелю удалось осуществить прорыв на широком фронте. Танковая армия отошла и образовала фронт, проходящий с северо-запада на юго-восток. Атаки против его левого фланга, при этом наши контрудары своей цели не достигают. На фронте образуются бреши; [после чего] 6-я армия занимает оборону вдоль границы. Она отбивает атаки на ее правый фланг и наносит удар в долине реки Раба. Однако южнее образуется брешь на участке фронта 6-й танковой армии СС. Севернее Вены имеются лишь незначительные боевые группы; крупные части скапливаются в предместьях города при отходе. В этот же район направлена предназначавшаяся ранее для отправки в район Гёрлица гренадерская дивизия. Приказано принять все меры для удержания города. Снова образовалась брешь между Винер-Нойштадтом и озером Нойзидлер. Оттуда и до Дуная враг отбит. <…> Однако ему удалось осуществить прорывы на участке фронта от Братиславы на северо-восток. Удары неприятеля в долине реки Ваг пока отражаются, как и у Кремницы и Банска-Бистрицы…»
Распад германской группы армий «Юг» после провала операции «Весеннее пробуждение»: с 16 марта по 4 апреля 1945 г. войска Красной армии сокрушили германские оборонительные позиции южнее и севернее озера Балатон, в районе Дьёра, а также на реке Ваг севернее Дуная. С боями советские войска взяли Винер-Нойштадт и Братиславу. После взятия Вены (13 апреля) и Санкт-Пёльтена (15 апреля) весь фронт – за исключением северного его участка – замер вплоть до подписания капитуляции 7 (8. – Ред.) мая 1945 г.
Кризис на фронте привел и к кризису в высшем командовании. Гитлер неистовствовал, когда узнал о прорыве фронта на Дунае. «Теперь даже мои генералы СС стали предателями» – так выразился он о Зеппе Дитрихе в бункере рейхсканцелярии. Не избежал опалы и командующий группой армий «Юг» Вёлер. Потрясая воздетыми в воздух кулаками, Гитлер 27 марта кричал Гудериану: «Вёлер всегда относился к национал-социализму с высокомерной надменностью. Он не вдохновлялся этой идеей. Как можно ожидать от такого человека, что он выстоит в час испытаний?» Вёлеру пришлось уйти. Его преемником, третьим с лета 1944 года командующим группой армий «Юг», стал выходец из Остмарка (Австрии) генерал-полковник Рендулич, который до 4 апреля командовал германской группой армий в Курляндии и был известен в особенности своей упорной оборонительной тактикой.
6 апреля Рендулич вылетел в Берлин, где сразу же был принят Гитлером. «Его телесный облик стал неузнаваемым. Он согнулся, левую ногу подтягивал при ходьбе. Правой рукой он постоянно поддерживал кисть левой. <…> Во время моей аудиенции по ходу обсуждения было заметно, что его физическое состояние также оказывает влияние и на его дух». Гитлер ввел генерал-полковника в курс его нового назначения. Главнейшей задачей группы армий «Юг», сказал он, является остановка продвижения противника. Необходимо предотвратить выход русских к Альпам и в долину Дуная. Вену следует удерживать при всех обстоятельствах. В общем же в разговоре с Рендуличем фюрер оценил обстановку как обнадеживающую и подчеркнул, что русским должно быть оказано решительное сопротивление.
Новый командующий группой армий «Юг» в ночь на 8 апреля появился в городке Санкт-Леонхард-ан-Форст в Нижней Австрии к западу от Вены, куда была перебазирована штаб-квартира группы армий. К этому времени ему уже было вполне ясно, что Вену, против которой уже несколько дней были направлены удары русских войск, едва ли можно продолжать оборонять. «Вена оказалась непосредственно на линии фронта. Я чувствовал весь трагизм положения этого единственного в своем роде, столь близкого мне города, который снова, уже в который раз в своей истории, подвергался нашествию вражеских войск. Но на этот раз обстоятельства складывались по-другому. От обороны Вены зависела не только будущая судьба самого города. Немедленная сдача Вены была невозможна, поскольку этому препятствовал полученный мной приказ, а также потому, что в случае ее сдачи занимавшая позиции северо-восточнее Вены 8-я армия была бы обречена. Однако для себя я решил сделать борьбу за город, если позволят обстоятельства, как можно более краткой».
Рендулич позволил себе сообщить командующим подчиненными ему армиями правду о положении войск. Особенно подробно, со всеми многочисленными проблемами и трудностями, он довел информацию до 6-й танковой армии СС и 6-й армии. Дисциплина в войсках тут же заколебалась. Измотанный личный состав стал угрожать занять новую линию обороны. Недостаток горючего губительно действовал на боевую технику отдельных дивизий. Из-за отсутствия горючего приходилось время от времени взрывать танки и грузовики. Так, например, из 20 танков 128-го истребительно-противотанкового батальона (23-й танковой дивизии) 14 танков были взорваны самими экипажами из-за технических повреждений и недостатка горючего. 509-й танковый батальон (имевший на вооружении тяжелые танки T-VT «Тигр» и T-VTB «Королевский тигр») на конец марта 1945 года по дороге в Австрию потерял 20 танков, которые пришлось взорвать. «Повсюду одно и то же: отказы моторов, отсутствие горючего. <…> Если бы не всеобщая катастрофа, мы, по всей вероятности, потеряли бы только 2 вместо 20 машин!» Чтобы спасти то, что еще можно было спасти, в конце марта все командиры дивизий были вынуждены превратить все транспортные средства – кроме командирских – в буксируемые колонны, что сделало из мобильных подразделений медленно тянущиеся на запад эшелоны, лакомую приманку для штурмовиков русской авиации.
7 апреля было отмечено незначительное улучшение общего положения. Генерал Бальк в это время находился в рядах действующих войск. «Слева был потерян контакт с 6-й танковой армией СС, но на правом фланге связь с 2-й танковой армией снова восстановлена. В тылу моих частей тянулся поток венгерских беженцев, которые двигались вместе с подчиненной мне венгерской 3-й армией в Штирию и к еще заснеженным альпийским перевалам. Если бы дрогнула 6-я армия, то нам грозила бы неслыханная катастрофа, прежде всего балканским войскам, которые пока еще не все подошли сюда. <…> Венгерскую 3-ю армию я приказал разоружить и отправить в тыл…»
Уже в конце марта командующим германскими армиями стали массово поступать донесения о «полной ненадежности венгерских войск», которые «целыми подразделениями перебегают к неприятелю». Было отмечено также, как сообщалось в донесении от 30 марта из 6-й танковой армии СС, что «солдаты в венгерской воинской форме, вероятно также венгерской национальности, сражаются в рядах врагов». Далеко не единичные командиры германских частей были склонны объяснять свои поражения (справедливо или несправедливо) малой стойкостью венгров. Бальк, например, мог обосновывать свои обвинения якобы точными донесениями. Так, 31 марта он утверждал, что противнику удалось осуществить глубокое вклинение на левом фланге 6-й армии у селения Як южнее Сомбатхея по той причине, что оборонявшиеся там остатки одной венгерской дивизии, которая до этого момента стойко держалась, «целыми подразделениями перебегали к врагу, а затем вместе с прорвавшимся неприятелем пошли в наступление на запад».
Поэтому Вёлер в свое время отдал приказ, что армии «при явлениях ослабления или распада венгерских частей или же при обоснованном подозрении в намерении перейти на сторону врага имеют полную свободу произвести немедленное разоружение этих венгерских частей». Разоруженные подразделения должны по возможности использоваться в качестве рабочих батальонов либо же включаться в состав германских взводов и рот. Теперь генерал Бальк больше не ждал ни минуты. Введенный в заблуждение сфальсифицированным донесением («Венгерская дивизия «Святой Иштван» 30 марта 1945 года перешла на сторону русских и под командованием русских открыла военные действия против германских войск»), он уже 31 марта отдал приказ, согласно которому «все без исключения венгерские части на участке 6-й армии должны быть немедленно разоружены». Он позволил отобрать у венгров не только оружие и боеприпасы, но также и весь грузовой автотранспорт. Доведенным почти до уровня военнопленных гонведам теперь оставалось только идти пешком по дорогам на запад. И хотя они отваживались, пользуясь хаосом на дорогах, передвигаться только проселками, все же во многих встречавшихся им по дороге селениях их задерживали местные партийные функционеры и сотрудники общих СС[110].
Те венгерские части, которые проделали отступление в Австрию вместе с соединениями 2-й танковой армии или же 8-й армии, избежали столь позорной дискриминации. Они и в дальнейшем принимали участие в боевых действиях на фронтах и разделили – вплоть до дня капитуляции – судьбу своих немецких товарищей по оружию.
Все усилия генерала Балька в эти апрельские дни были направлены на то, чтобы любыми средствами стабилизировать положение на своем участке фронта. «Мне было совершенно ясно, что одним только тупым сопротивлением никак не удастся преодолеть сложившееся положение. Армию следовало по-новому организовать, вооружение и снаряжение привести в порядок. В этом нам оказали содействие промышленные предприятия, имевшиеся в Штирии. Куда труднее решался вопрос с горючим. <…> Сотрудничество с многими правительственными службами оказалось плодотворным. Исполнило свой долг и местное население, так что поступившее в наши войска шти-рийское пополнение отважно обороняло свою родину».
На долю Балька выпала еще не самая трудная задача. Напротив его участка фронта располагалась всего только одна русская армия, перед которой была поставлена задача связать германские силы. Основной же удар русского наступления был направлен севернее Земмеринга в Венскую котловину и севернее Дуная, где с одной стороны Толбухин намеревался взять австрийскую столицу, а с другой стороны Малиновский продвигался в северо-западном направлении, чтобы овладеть городом Брно.
Борьба за ВенуРешение об обороне Вены «при всех обстоятельствах» было принято на исходе осени 1944 года. Гитлер требовал этого как от вермахта, так и от остмаркского партийного руководства и органов управления регионом. Когда 24 февраля 1945 года имперский наместник и имперский комиссар обороны Бальдур фон Ширах вместе с доктором Хуго Юри[111], гауляйтером Нидердонау (Нижнего Дуная), приехали в Берлин, чтобы вместе с другими сановниками Третьего рейха принять участие в торжествах по поводу двадцатипятилетия провозглашения партийной программы, Гитлер задал ему вопрос: «Вы будете удерживать Вену, Ширах?» На это последний ответил: «До сих пор венцы выполняли свой долг и будут делать это и впредь!» В своих опубликованных в 1967 году воспоминаниях Ширах дополняет этот эпизод: «Это было все, что я мог сказать, но также и самое малое из того, что я должен был сказать. Так мы распрощались в последний раз: он в уверенности, что я принесу в жертву два миллиона венцев, послав их в бой ради продления его жизни, – а я в убеждении, что рейх уже давно потерян и что я буду бороться теперь не за Гитлера, но ради сохранения города и его жителей…» В своей же официальной ипостаси имперский наместник Вены представлял другую точку зрения. Выступая 11 марта 1945 года перед группой членов гитлерюгенда, отправлявшихся добровольцами на фронт, он воодушевлял их следующими словами: «…всего лишь несколько дней тому назад, во время посещения фюрера, я снова пережил на себе чудо соприкосновения с его личностью. Адольф Гитлер ничуть не изменился. <…> Его первые вопросы были о Вене, о людях и о городе, который он так любит. И еще его вопросы касались прежде всего юношества: испытаны ли они как защитники, хватит ли у них отваги, чтобы принять на себя тягчайшую ношу? И я верю, что вы не разочаруете фюрера! Не напрасно же вы столько лет носили его имя!»
В конце марта, когда венцы узнали о катастрофе вермахта на озере Балатон, а газеты с редкой открытостью сообщили о приближающейся с востока опасности, в городе было введено чрезвычайное положение. Соответствующий указ был подписан опять-таки Бальдуром фон Ширахом, который кроме прочего требовал «от каждого немца» решимости сражаться и самоотверженности, а трусам и забывшим свой долг людям грозил всей строгостью закона. 31 марта жителям Вены было запрещено покидать город «без разрешения». Началось формирование батальонов фольксштурма, с 1 апреля были закрыты школы. Все тот же Бальдур фон Ширах объявил по венскому радио, что «час испытаний для Вены настает». После этого он представил своим слушателям защитников Вены: оберст-группенфюрера (генерал-полковника) СС Зеппа Дитриха, который со своей стороны в краткой речи заверил венцев, что «все, что есть в человеческих возможностях, будет сделано для того, чтобы удержать этот юго-восточный бастион нашего германского фатерланда. Обещать большего означало бы дерзко испытывать судьбу. Борьба будет тяжелой, успех достанется нелегко…»
Однако все это были только слова. Да от Дитриха и нельзя было ожидать ничего другого. Он возвратился в Вену с жалкими остатками своей некогда столь гордой армии и нашел приют в доме Шираха. «Я спросил его, – рассказывал позднее Ширах, – сколько танков осталось у него. Дитрих ответил: «Мы называемся 6-й танковой армией, поскольку у нас есть еще шесть танков!» (Несмотря на огромные потери, кое-какая техника у немцев еще оставалась – Дитрих здесь утрирует. – Ред.) Затем он яростно обрушился на Гитлера. «Адольф требовал от нас, чтобы мы наступали там, у Балатона, хотя вся местность от проливных дождей стала сплошным болотом. Если предпринимается танковая атака, то танкам нужна прочная почва. Но Адольф не желал подождать хотя бы пару дней. Поэтому все наши танки и завязли в болоте!..» – «И с этими оставшимися машинами ты хочешь оборонять Вену?» – Черта с два я буду, – возразил Зепп Дитрих. – Все это только фантазии прошлого. Мы можем только вести сковывающее сопротивление, чтобы у Шёрнера[112] в Чехословакии не было оголенного фланга…»
Спустя несколько дней русские вели бои в пригородах Вены и начали обходить город с запада – Дитрих покинул Вену. Ширах со своими ближайшими сотрудниками тоже перебрался на запад. Он утверждал, что выполнял «приказ фюрера». На самом же деле он просто-напросто бросил партию, население, молодежь и военнослужащих вермахта на произвол судьбы. Вместо себя он назначил 2 апреля 1945 года командующим войсками в районе Вены генерал-лейтенанта Рудольфа фон Бюнау, а также генерала войск СС и обергруппенфюрера СС Вилли Биттриха, который с остатками своего II танкового корпуса СС должен был оборонять город. Оба этих генерала должны были организовать оборону города силами фольксштурма, солдат вермахта и войск СС. В самую последнюю минуту (5 апреля) город был объявлен зоной обороны, а не крепостью. Таким образом, Вена избежала судьбы Будапешта.
Бюнау и Биттрих с чрезвычайной поспешностью приступили к работе. На всех въездах в город были возведены баррикады, большинство уже под обстрелом русской артиллерии. В многочисленных общественных зданиях были складированы боеприпасы и оружие, прежде всего фаустпатроны. В районе городского театра окопались войска СС. Во Внутреннем городе[113] солдаты Биттриха создали многочисленные опорные пункты. Все магазины были закрыты, населению по радио запрещено появляться после 17.00 на улицах. Охрану порядка в городе стали нести патрули СС и фельджандармерии (полевой полиции). Венская полиция была сведена в так называемые «тревожные группы». Они должны были участвовать как солдаты в обороне города.
Зона обороны Вена быстро превращалась в поле битвы. Центр обороны должен был располагаться южнее Дуная. При этом внешняя граница города образовывала первое кольцо обороны. В качестве второго кольца предусматривались Гюртель и Ринг[114], при этом Придунайский район должен был служить в качестве резервной позиции. В самый последний момент Вена получила еще несколько подразделений из хорватского учебного лагеря в Штоккерау и несколько батальонов из состава спешно подтянутой сюда из Италии 701-й пехотной дивизии. Для обороны Вены также были направлены два венгерских артиллерийских дивизиона (88-й и 103-й артдивизионы). И все же, несмотря на подход этих новых формирований, для обороны двухмиллионного города сил было слишком мало. Положение осложнялось еще и тем, что местное население не желало вести бои внутри города. Особенно пассивно при этом вели себя рабочие венских предприятий, а часть из них были настроены прямо враждебно по отношению к вермахту и войскам СС. «Руководитель одной из ячеек района Абсберг в десятом округе, – читаем мы в секретном донесении венского отделения гестапо начальнику службы безопасности в Берлине, – сказал: «Я убежден, что если бы мои соотечественники получили оружие, то дело тут же обернулось бы стрельбой». К этому автор донесения добавляет: «То, что во всех этих процессах видно не просто шоковое воздействие от воздушных налетов, но речь идет уже о глубоком разложении самых широких слоев населения, видно из многочисленных высказываний… Активные члены партии весьма удручены констатацией этого факта и не могут больше полагаться на рабочие кварталы…»
Командование обороной Вены испытывало беспокойство еще и оттого, что в Вене находились многочисленные иностранные рабочие из Юго-Восточной Европы, в особенности югославские, поведение которых во время сражения могло стать опасным.
Чего, однако, не принимали во внимание оборонявшие Вену войска, так это существования активного австрийского движения Сопротивления, которое, несмотря на ужасающий пример трагедии 20 июля 1944 года[115], было готово пойти на риск открытого выступления в ожидавшихся боях. «Было известно, что восточные части Австрии должны [после окончания войны] сначала пребывать под советским управлением. Было предельно ясно, что только в сотрудничестве с русскими войсками военные действия вокруг Вены и в восточных частях Австрии могли быть сокращены. В качестве идеального варианта успеха можно было бы рассматривать передачу Вены без борьбы. Планы военной организации Сопротивления были направлены на то, чтобы сократить до минимума бессмысленную борьбу, спасти Вену от тотального разрушения, а жителей города – от ужасов длительного штурма…» Так в настоящее время представляет цели австрийских патриотов участник движения Сопротивления доктор Фердинанд Кёз.
Это движение – собственно, группа 0–5 – изначально намеревалось освободить город собственными силами или, по крайней мере, при поддержке Красной армии. Когда обрисовалась невозможность этого замысла, было решено послать своих людей, чтобы установить контакт с русскими и поставить их в известность о точном плане новой организации обороны Вены. Первые попытки связи с русскими были предприняты уже 3 апреля, когда (тогдашний) руководитель Фердинанд Кёз от имени австрийского движения Сопротивления и по поручению военной организации Сопротивления достиг соглашения с Толбухиным. После этого сразу же был прекращен артиллерийский обстрел Вены, были даны заверения в особом отношении русских к австрийским военнопленным. Толбухин также обещал, что в случае открытого восстания австрийцев в Вене поддержит их всеми имеющимися средствами. Он также проинформировал венцев, что найден бывший государственный канцлер Австрии доктор Карл Реннер[116], который в настоящее время находится на пути к штабу 3-го Украинского фронта. Вполне понятно, что сократить в максимальной степени борьбу за Вену было также и в интересах Толбухина, тем более что еще не были забыты его фиаско и задержка его войск в Будапеште в течение двух месяцев.
Штурм Вены начался 7 апреля утром. Адольф Шерф, позднее ставший федеральным президентом Австрии, как свидетель описывает эту борьбу:
«Уже в пятницу, 6 апреля, русские вступили в город с юга; 7 апреля они заняли Фаворитен[117] – тем самым остановился основной хлебозавод, снабжавший население. В воскресенье 8 апреля русские вошли в город и с западного направления, преодолели первую линию обороны, проходившую за внешней чертой города в Венском лесу, и через лес вышли в Хюттельдорф[118], Оттакринг[119] и Дорнбах[120]. Социалисты каждого из округов, в которые проникли русские, и прежде всего в большом селении Сандляйтен, провели работу с личным составом их защитников, уговаривая их «разоружиться», что означало сложить оружие и снять форму. Для этого преобладающие среди жителей Сандляйтена социал-демократы предоставили тем свою гражданскую одежду. Таким образом, около 3 тысяч солдат стали гражданскими лицами. Когда появлялись русские солдаты, доверенные люди из числа местных жителей сообщали им, что им не будет оказываться никакого сопротивления: Сандляйтен, как и весь Оттакринг и Хергалс, вывесил белые флаги! Таким образом вошедшие в город с запада русские еще 8 апреля без всяких боев дошли до Гюртеля, а кое-где перебрались и через него.
Гюртель представлял собой вторую линию обороны Вены, но первую внутри городской застройки. Двигаясь от Хюттельдорфа к Вене, наступавшие в этот же день преодолели Мариахильфер-Гюртель, причем проникли до здания пожарной охраны и института повышения квалификации на Моллардгассе. Но затем, по всей линии от Мариахильфа до Альсергрунда, они были несколько оттеснены назад, хотя через некоторое время уже были в районе нового корпуса Общественной больницы, расположенного между Шпитальгассе и Гюртелем: к вечеру этого дня Красная армия удерживала линию Гюртеля от Зюдтиролерплац до Дёблинга[121]. Они были задержаны на этой линии только на одну ночь. Если бы кто-нибудь во время боев выглянул в сумерках в окно, через которое он не мог видеть пожары в городе, то он ужаснулся бы виду багрово-красного неба над городом. Грохотали орудия, на бреющем полете проносились самолеты, русские войска, пройдя улицами пригородов, появились уже в пределах Гюртеля…»
8 апреля защитники города одержали «победу». Путем предательства («одного австрийца, служившего лейтенантом германского вермахта и занимавшегося национал-социалистическим воспитанием личного состава, для которого безумный приказ Гитлера значил больше, чем судьба его родного города и его жителей») им удалось захватить городской штаб военного Сопротивления. Только начальнику этого штаба, майору Карлу Сцоколю удалось бежать. Остальные же три офицера – майор Карл Бидерман, капитан Альфред Хут и обер-лейтенант Рудольф Рашке были приговорены военно-полевым судом к смерти и тут же повешены на центральной площади Флоридсдорфа[122] на уличном фонаре. Они умерли как настоящие солдаты, со словами «За Бога и Австрию!» на устах.
К этому времени сражение за Вену достигло своей кульминации. Силы Толбухина составляли восемь танковых дивизий (в основном штурмовали город стрелковые соединения 4-й и части сил 9-й гвардейской армии, которые поддерживались танками, в частности 1-го гвардейского механизированного корпуса. – Ред.), одна стрелковая дивизия, а также около пятнадцати отдельных стрелковых батальонов. В то время как 46-я армия обходила город с севера и соединилась у Корнойбурга[123] с наступающей с юга 6-й гвардейской танковой армией, 4-я гвардейская армия получила задание овладеть Веной в уличных боях. Ее частично поддерживали части 6-й гвардейской танковой армии. Согласно русским источникам, бои как на подступах к Вене, так и в самом городе были в высшей степени ожесточенными. «Враг хотел воспрепятствовать прорыву наших частей в город, сильным огнем из всего оружия и постоянными контратаками пехоты и танков… В самом городе шли непрерывные уличные бои; днем сражались главные силы, по ночам действовали отдельные подразделения. В лабиринте узких улочек и переулков вели бой мелкие штурмовые группы и отдельные танки, которые зачастую во время боя отрывались друг от друга и действовали автономно».
Особенно опасными для русских были солдаты, вооруженные фаустпатронами. Солдатам было трудно ориентироваться в лабиринтах средневековых улочек, но тут им на помощь пришли пригнанные иностранные рабочие, из которых многие уже долгое время жили в Вене и говорили как на славянских языках, так и на немецком – они добровольно становились для наступающих русских своеобразными «лоцманами» в этом городе.
В то время как 6-я танковая дивизия вермахта сражалась в Пратере, а 2-я и 3-я танковые дивизии СС удерживали позиции на южной окраине Вены, недавно подтянутая в город гренадерская дивизия «Фюрер» была задействована на северной окраине против ударных групп 4-й гвардейской армии. Оборонявшиеся знали, что Красная армия стремится осуществить полное окружение Вены. Судьба 6-й армии в Сталинграде и брошенного на произвол судьбы Будапештского гарнизона не была забыта ни войсками, ни командованием.
Население Вены также испытывало свои трудности. В «Журнале боевых действий» Верховного главнокомандования вермахта было отмечено: «Часть населения потеряла самообладание». С 9 апреля немцы уже повсюду сражались в пределах городских кварталов. Мосты через Дунай, которые уже стало невозможно удерживать, были один за другим взорваны. Поддерживать связь между отдельными частями и подразделениями становилось все труднее. Со временем стало невозможно понимать, где проходит линия фронта. Командные пункты отдельных дивизий периодически функционировали лишь как органы отдачи приказов. Под напором русских пал Гринцинг[124], жаркие бои разгорелись за вокзалы города. С каждым часом множились разрушения Вены, поскольку русские предпочитали пробивать себе проходы в лабиринте городских улиц огнем артиллерии и танков. (Советские войска старались ограниченно применять артиллерию, чтобы максимально снизить разрушения в одном из красивейших городов Европы и мира. – Ред.) В этот день танковые части, поддержанные стрелковыми и саперными подразделениями, овладели более чем 350 жилыми домами. В парке «Бельведер» занял позиции гвардейский артиллерийский полк и открыл оттуда сосредоточенный прицельный огонь по Внутреннему городу, в особенности по территории вокруг Оперного театра.
Теперь даже Биттриху стало ясно, что удерживать далее Вену сколько-нибудь долгое время становится невозможным и что дальнейшее сопротивление означало бы только полное разрушение Вены и ее невосполнимого культурного богатства. Он и без этого был противником обороны Донауштадта[125], который он куда охотнее увидел бы «открытым городом». Поэтому он решил, вопреки полученному приказу, оставить город и с еще имеющимися в его распоряжении войсками отступать через Дунай на северо-восток в направлении Флоридсдорфа и Корнойбурга.
Тем временем русские уже овладели Рингом. В районе Хайлигерштадта[126] и в Эрдберге они дошли до Дунайского канала[127]. Парламент, университет и изрядно пострадавшая ратуша (на левой боковой башне которой кто-то, оставшийся неизвестным, вывесил красно-белый флаг Австрии) стали передовой линией боя. К счастью, не на долгое время. Войска СС 10 апреля покинули Внутренний город и заняли новые позиции вдоль Дунайского канала. С них они пытались – главным образом 2-я и 3-я танковые дивизии СС – дать отпор наступающим русским. Запланированная Биттрихом сдача Вены, как и можно было заранее предвидеть, не была утверждена ставкой фюрера. Теперь, согласно поступившему приказу, вся ответственность за оборону города ложилась на генерала фон Бюнау, который и должен был удерживать город при любых обстоятельствах. Когда после получения этого приказа генерал известил о нем Биттриха, уже больше половины Вены находилось в руках русских. Тем не менее теперь предписывалось и дальше удерживать занимаемые позиции, как это и было приказано изначально.
В последующие дни, 10 и 11 апреля, артиллерийский огонь в Вене усилился. Русские намеревались овладеть переходами на остров через Дунайский канал, чтобы захватить Пратер. Под обстрелом германской артиллерии обратилась в развалины набережная Франца-Иосифа, во Внутреннем городе вспыхнули многочисленные пожары. 11 апреля огонь добрался до хорового дома собора Святого Стефана, а оттуда перекинулся и на сам собор. Неработающий водопровод и непрерывный обстрел не позволяли бороться с огнем. Символ австрийской столицы три дня полыхал огнем и почти совершенно выгорел.
12 апреля русские пошли в генеральное наступление. Перед ними была поставлена задача форсировать Дунайский канал и очистить северо-восточную часть города от немецких войск. «В этой части города неприятель обладал хорошими возможностями для обороны. Дунайский канал, имеющий глубину 3 метра и шириной от 50 до 60 метров, был практически непреодолим для танков. В атаку на немцев пошли штурмовые группы, поддерживаемые артиллерией, и лишь ценой тяжелых потерь личного состава им удалось выполнить эту задачу». В течение этого дня войска СС были постепенно со всех сторон оттеснены к мосту Флоридсдорф-Брюкке. Удерживаемый ими плацдарм становился все меньше, и генерал Бюнау прекрасно понимал, что любые его попытки удерживать город пропадают втуне. Тем не менее он приказал держать оборону плацдарма «до последнего человека». Объясняя этот свой приказ командиру 2-й танковой дивизии СС, Бюнау сказал, что не хочет пройти по этому мосту на север живым. Он прекрасно знал о судьбе коменданта Кёнигсберга генерала Отто фон Лаша, который руководил обороной этого города-крепости. За капитуляцию гарнизона 9 апреля фон Лаш был уволен из вермахта и, как и его семья, заочно приговорен к смертной казни. Сражение за Вену следовало продолжать…
13 апреля для Вены забрезжил свет надежды. Стрелковые дивизии генерала Бирюзова сосредоточили свои атаки на все еще находившемся в руках немцев мосту Флоридсдорф. Части войск СС были вынуждены отступить. Огрызаясь арьергардными боями, начиная с первой половины дня они потянулись назад, за Дунай, одновременно с началом своего отступления взорвав мосты Северо-Западный железнодорожный, Флоридсдорф, Северный железнодорожный и Штадлауер. Целым и невредимым пока еще оставался Имперский мост. Для оставления Вены он был неудобен. Чтобы исключить непредусмотренные взрывы, командующий группой армий «Юг» еще 9 апреля приказал разминировать уже подготовленные к взрыву остальные мосты. Войскам было сообщено, что это было сделано по прямому приказу фюрера. Возможно, эти мосты окажутся необходимы для новых, осуществляемых свежими силами ударов по русским войскам. Только в самую последнюю минуту (13 апреля) из Верховного главнокомандования вермахта пришел приказ взорвать также и Имперский мост, как только последний германский солдат покинет Вену. Но для выполнения этого приказа уже не было времени (его взрыв был предотвращен самоотверженными действиями солдат батальона 21-го гвардейского стрелкового полка во главе с капитаном Д.Ф. Борисовым – они сумели проникнуть под мост и успели перерезать провода. – Ред.). К вечеру 13 апреля арьергарды 2-й танковой дивизии СС оставили южный берег Дуная. Им пришлось со всей поспешностью следовать на запад, поскольку в этот день передовые части 46-й армии уже были в Эслинге, а Дунайская флотилия в тылу 6-й танковой армии СС близ Клостернойбурга высадила десант морских пехотинцев, которые там тотчас же образовали плацдарм.
В этот день Толбухин смог доложить Сталину о победе над немцами и о взятии Вены – пятой европейской столицы за время его военной кампании. Москва салютовала в честь этой победы 24 залпами из 324 орудий и наградила орденами и медалями 84 воинские части и многие тысячи красноармейцев. Маршал Толбухин стал кавалером ордена Победы, а командир 20-го гвардейского стрелкового корпуса 4-й гвардейской армии генерал Н.И. Бирюков, на войска которого пала основная тяжесть боев в Вене, стал Героем Советского Союза.
Громадный город в этот момент оказался без водоснабжения, не было ни электричества, ни газа. На его улицах лежали мертвые тела солдат и гражданских жителей, громоздились кучи щебня и мусора. Не существовало полиции, царило беззаконие. Таким образом, Вена познала всю тяжкую долю завоеванного города. (В ходе Венской наступательной операции 16 марта – 15 апреля 1945 г. войска 2-го и 3-го Украинских фронтов прошли с боями 150–250 км. Они разгромили 32 дивизии противника, взяв в плен более 130 тыс. солдат и офицеров, захватив и уничтожив более 1300 танков и штурмовых орудий, 2250 полевых орудий. Потери советских войск: 38 661 чел. безвозвратные (плюс 2698 болгар), 129 279 чел. санитарные (плюс 7107 болгар), 603 танка и САУ, 614 самолетов, 764 орудия и миномета. – Ред.)
Последние сражения в АвстрииНа падение Вены Гитлер прореагировал в Берлине весьма жестко. Он сразу же отдал приказ предпринять все необходимое, чтобы отбить город обратно. Был брошен лозунг: Берлин останется немецким и Вена снова будет немецкой! Потеря города на Дунае укрепила Гитлера в его решении встретить уже предвидимую катастрофу в столице Германии. «Я уже потерял одну столицу – Вену. Я не могу потерять еще и Берлин», – сказал он генерал-фельдмаршалу Шёрнеру, который 20 апреля снова появился в Берлине, чтобы вывезти из него Гитлера.
Командующий группой армий «Юг» попытался воспользоваться временем, пока Толбухин был занят штурмом Вены. Имелась определенная возможность стабилизировать фронт между Дравой и перевал Земмеринг в восточных отрогах Альп. Собственно, Земмеринг можно было удерживать благодаря тому, что генерал Рендулич перебросил сюда одну дивизию с южного фланга своей группы армий. Кроме этого он перебазировал маневренные части 2-й танковой армии и 6-й армии в неприкрытый район западнее Вены, между Земмерингом и Дунаем. Это удалось сделать в последний возможный для подобного маневра момент, так как 9-я гвардейская армия Толбухина уже 15 апреля подошла к Санкт-Пёльтену и овладела Тульном.
Тем временем маршал Малиновский тоже не сидел сложа руки. Войска правого фланга 2-го Украинского фронта во время сражения за Вену продвинулись в глубь Чехословакии. К середине апреля 40-я и 53-я армии вместе с двумя подчиненными им румынскими армиями дошли до реки Моравы и образовали плацдарм на ее правом берегу. Тем самым им удалось не только совершить бросок на 100 километров в западном направлении, но и установить тактическое соединение с чехословацким 1-м армейским корпусом, который входил в состав 4-го Украинского фронта.
С окончанием Венской наступательной операции – 13(15.– Ред.) апреля – Ставка Верховного Главнокомандования отдала приказ Толбухину прекратить наступление его войск на правом фланге по достижении поселка Трайзен (около 20 км южнее Санкт-Пёльтена. – Ред.). По решению Москвы 9-я гвардейская армия должна была быть отведена с фронта и дислоцирована в лесах западнее и юго-западнее Вены в качестве резерва. Толбухин также должен был передать 6-ю гвардейскую танковую армию в состав 2-го Украинского фронта. Вместо нее он получал под свое командование всю Дунайскую флотилию, перед которой была поставлена задача сосредоточиться в районе Вены. К 15 апреля войска 3-го Украинского фронта вышли на линию река Морава – Штоккерау – Санкт-Пёльтен – западнее Глогница (перевал Земмеринг) – восточнее Марибора и далее вдоль левого берега Дравы. Ставка Верховного Главнокомандования предписывала этим войскам укрепить достигнутые рубежи и перейти к обороне. «В случае отступления противника советские войска должны немедленно перейти в наступление, выйти на рубеж Фишбахские Альпы – Грац и закрепиться на нем».
Что же произошло? Из-за чего Ставка Верховного Главнокомандования отдала победоносным войскам Толбухина приказ перейти к обороне?
Над этой же загадкой предстояло думать и командующему группой армий «Юг». «Во второй половине апреля, – писал в своих воспоминаниях фон Рендулич, – обнаружился удивительный факт – перед фронтом группы армий русские работали над возведением того, что больше всего напоминало эшелонированную оборонительную полосу около 20 километров в глубину. Понять смысл этого мероприятия мы не могли, поскольку они никак не могли ожидать с нашей стороны наступления. Затем на большей части фронта южнее Дуная в последние дни апреля заработали громкоговорители русской пропагандистской службы, которые снова и снова повторяли несколько фраз: «Готовится величайшая измена в мировой истории. Если вы не хотите и дальше вести с нами войну вместе с капиталистическими державами, то переходите на нашу сторону!» Мы ломали себе голову над смыслом этого обращения. И тут мне все чаще вспоминалось сообщение Верховного главнокомандования вермахта о возможном окончании этой войны политическим путем. Последние события выглядели так, словно русские рассчитывают на то, что англосаксонские державы могут выступить против них.
Сейчас мы знаем, не в последнюю очередь из воспоминаний маршала Конева, что в период с начала до середины апреля Сталин и в самом деле питал подозрения, что Гитлер в последнюю минуту мог не только заключить сепаратный мир с западными державами, но и вступить с ними в военный альянс против Советского Союза. Переговоры Гиммлера с графом Бернадотом (кстати, без ведома Гитлера), зондирование ситуации относительно частичной капитуляции германского вермахта в Италии, развертывавшееся между Даллесом и обергруппенфюрером СС Карлом Вольфом в Швейцарии, и, не в последнюю очередь, намерение британцев наступать на Берлин были для Сталина подтверждениями его теории. Маршал Конев, который в апреле 1945 года командовал 1-м Украинским фронтом и сам в это время вел бои на подступах к Берлину, пишет в своих мемуарах следующее: «Мы не хотели думать о том, что наши союзники могут заключить соглашение с германским руководством. Но в любом случае, поскольку мы не только знали о многих фактах, но и об еще большем подозревали, мы не имели права закрыть глаза на подобную возможность». Отношение Сталина к Западу, к его «капиталистическим союзникам», которым он изначально не доверял из-за их «антинародной, антикоммунистической позиции», привело его к тому, что он сразу же поверил в возможность такой измены.
Во второй половине апреля центр тяжести усилий русских в Дунайском регионе находился в районе к северу от Вены. Войска 2-го Украинского фронта под командованием Малиновского развернули здесь свои операции с целью овладения городом Брно. В то время как правый фланг фронта наступал в Восточной Словакии, маршал на левом фланге своего фронта ввел в бой 6-ю гвардейскую танковую армию с пехотными силами для того, чтобы поддержать Братиславско-Брновскую наступательную операцию (25 марта – 5 мая) на австрийской территории. Его противником были сильно потрепанные части 6-й танковой армии СС и 8-й армии. «Небольшими боевыми группами мы вели безнадежные, но кровопролитные бои в маленьких поселках и на холмах Венского Леса. Зачастую наша артиллерия имела не более шести снарядов на одно орудие в сутки. Наши стрелки и пулеметчики получали боеприпасы, на картонных упаковках которых имелись зеленые нашлепки: «Внимание! Срок хранения превышен. Только для учебных целей!» Но мы были вынуждены использовать их в боях. Порой мы получали чешские боеприпасы, которые для нашего оружия были покрыты слишком толстым слоем жировой смазки, что порой приводило к воспламенению. Местное население не воспринимало нас более как свою защиту, но скорее как досадное стихийное бедствие. Прокоммунистически настроенные женщины сплошь и рядом проводили советских солдат тайными тропами по нашим тылам. Однажды они даже выбросили наших раненых, которых мы по необходимости оставили во дворе деревенского дома, обратно на улицу. Но другие, увы, немногие, оставались с нами, вместе с нами сражались и умирали вместе с нашими солдатами».
Политического руководства в эти дни практически не существовало. Доктор Юри, гауляйтер Нижнего Донау, постоянно был где-то в бегах. Когда его однажды разбудили известием, что в Мюнхене произошло восстание против национал-социализма, он поднялся с постели, стеная: «Но это совершенно невозможно, этого просто не может быть никогда!»
В то время, когда 8-я армия и 6-я танковая армия СС отступали, ведя арьергардные бои, командованию группы армий «Юг», непременно желавшему удержать, согласно приказу фюрера, Восточный фронт, пришлось решать новые проблемы. Части американской 3-й армии к середине апреля с боями продвинулись до Регенсбурга. К концу месяца американская 11-я танковая дивизия достигла Пассау. Поскольку мосты оказались разрушенными, а береговую линию обороняли солдаты фольксштурма, дивизия двинулась в район севернее Дуная. Вскоре после этого другие американские соединения форсировали реку Зальцах в районе Зальцбурга и начали медленно – не встречая особого сопротивления – продвигаться на восток. «При этом возникла удивительная картина, вполне способная сойти в качестве загадки, которую нам задало поведение русских. Под Ламбахом у группы армий был крупный склад продовольствия. К этому складу следовали колонны моей армии одновременно с американской колонной, везущей американскую же муку. Перемешавшись, наши армейские колонны вместе с американцами проследовали по автобану на Линц, после чего спокойно двинулись к своему месту назначения».
К этому времени западный фронт группы армий «Юг» (которая по воле командования сменила это уже неподходящее ей название и с конца апреля называлась группой армий «Австрия») проходил по линии Пассау – Халлайн (южнее Зальцбурга) и далее вдоль Тауэрнбана[128] до северной границы Каринтии. Чтобы предотвратить хаос, который бы мог возникнуть, если бы американцы зашли в тыл сражающимся против русских германским войскам, Рендулич после ослабления русских ударов южнее Дуная снял с фронта несколько дивизий (по большей части танковых дивизий войск СС). Им было поручено держать охранение в долине реки Энс, но также служить резервом – в случае, если Красная армия продолжит свое движение в долине Дуная на запад.
В конце апреля генерал-полковник Рендулич получил срочный приказ от главного командования сухопутных войск, гласивший: «Удержание Восточного фронта имеет решающее значение для судьбы рейха. Американцам следует оказывать все же только почетное, но сдерживающее их сопротивление. Перед русскими и американцами следует разрушать все мосты и пути сообщения». Тем не менее оставалось лишь вопросом времени вступление американских войск в Верхнюю Австрию, то есть туда, где были расположены самые крупные и важнейшие базы снабжения группы армий. Оказывалась при этом в опасности и австрийская военная промышленность, которая до сих пор относительно мало пострадала от американских воздушных бомбардировок и поэтому могла работать пока еще на полную мощность. Еще в конце апреля Рендуличу удалось пополнить парк боевых машин своих танковых дивизий на внушительное количество 65 «Тигров» и «Пантер», которые, как он впоследствии писал, сошли с работавших до последнего дня конвейеров танкового завода в Линце.
В эти дни венгерский министр обороны Берегфи издал один из своих последних приказов. Этот приказ имел гриф «Строго секретно», направлялся только командирам частей и не должен был «ни при каких обстоятельствах» попасть в руки немцев. Приказ определял поведение венгерских гонведов в течение последующих недель. Согласно этому приказу еще боеспособные и обученные части должны были продолжать боевые действия против Красной армии на стороне вермахта. Все остальные части и соединения, в том числе колонны беженцев, должны были немедленно следовать в область западнее линии Инн[129]—
Зальцах. «В случае приближения англо-американских или французских войск частям гонведов следует оставаться на месте. Старшему по званию офицеру следует поставить в известность об их присутствии оккупационные власти, также и от имени всех находящихся в этом населенном пункте венгерских военнослужащих и гражданских лиц». Одновременно Берегфи называл двух высокопоставленных венгерских генералов в качестве «представителей интересов тех войск, которые в будущем могут оказаться на иностранной территории». Он предостерегал гонведов от каких-либо противоправных актов относительно гражданского населения во время их пребывания на иностранной территории и от актов мести немцам. Венгерские войска, согласно этому приказу, также должны были ни в коем случае не расставаться со своим оружием.
Хорватская армия в это время также получила приказ покинуть свою территорию. 2 мая немецкий командующий войсками на юго-востоке получил известие о капитуляции находящихся в Италии германских войск. Этот факт, а также мощное продвижение югославских армий на запад свело на нет планы обороны Загреба. Генерал-полковник Лёр в тот же день сообщил руководителю Хорватии, что он отдал приказ об ускоренной эвакуации всех германских частей из Хорватии и рекомендовал Павеличу отдать такой же приказ его армии. Лёр понимал, что война должна окончиться через несколько дней и намеревался сдаться со своими войсками не югославам или русским, но англо-американцам. В Загребе хорватское правительство собралось на ночное заседание. Павелич отдал своим войскам приказ об отходе и направил одного из своих министров в Италию, где тот должен был вступить в переговоры с союзниками. Хорватский эмиссар отправился выполнять поручение и бесследно исчез.
4 мая Лёр покинул Загреб. Хорватское правительство примкнуло к отступавшим немцам и перенесло свое местопребывание в Клагенфурт. В последнюю минуту министрами был отвергнут план дать на хорватской земле «последнее крупное сражение перед гибелью». Теперь еще оставалась надежда на западных союзников, которые, возможно, в последнее мгновение захотят спасти хорватское государство. Тот факт, что германские сухопутные силы уже подписали мирное соглашение с западными союзниками[130], тогда как на Востоке еще шли упорные бои, питал иллюзорную надежду на сепаратный мир с западными державами.
В то время как дивизии Лёра в организованном порядке двигались из последнего района своих боевых действий «на родину» по шоссе Марибор – Целе, к ним примкнули в качестве арьергарда также и хорватские войска, уходящие на запад. В маршевых колоннах шли также и от 70 тысяч до 80 тысяч беженцев, которые не хотели ни при каких обстоятельствах попасть в руки преследующей их армии Тито. Этим же шоссе воспользовался и покинувший Загреб «поглавник» Анте Павелич.
Тем временем генерал-фельдмаршал Кессельринг был назначен командующим всеми расположенными на юге частями вермахта. Сразу же после этого назначения с ним связались как Лёр, так и Рендулич, чтобы прояснить ситуацию и скоординировать действия. Из Берлина уже несколько дней не поступало никаких известий, кроме единственного – от 1 мая о том, что Адольф Гитлер «пал в бою против большевизма» и что гроссадмирал Дёниц, находящийся в Плёне или Фленсбурге, стал его преемником. Рендулич вспоминает: «Политически смерть Гитлера именно к этому моменту рассматривалась как облегчение нашего положения… Спекуляции относительно возможности сотрудничества с западными противниками получили новую пищу… Я же решил для себя прежде всего по меньшей мере прояснить ситуацию с окончанием войны в Верховном главнокомандовании вермахта и ожидать от него соответствующей информации…»
После того как 6 мая восточнее Линца произошел непродолжительный, но тяжелый бой между американской 11-й танковой дивизией и 3-й танковой дивизией СС, закончившийся отступлением американцев, Рендулич направил начальника штаба 6-й армии генерала Гедке парламентером к Паттону, командующему американской
3-й армией. Гедке должен был передать Паттону личное послание, в котором Рендулич просил Паттона разрешить немцам доставить на Восточный фронт сквозь американские позиции медицинские средства, которые «складированы где-то на западе». Помимо этого Гедке имел еще одно задание – склонить Паттона к тому, чтобы тот позволил пройти сквозь американские позиции свежим германским частям, которые тоже «сосредоточены где-то на западе», для поддержки группы армий.
Представление Рендулича о политической ситуации едва ли могло быть в большей степени наивным. Или же он находился в полном неведении относительно сложившейся обстановки? Как только и можно было ожидать, Гедке получил от Паттона резкий отказ. «Как вы можете думать, что я позволю пройти через мой фронт войскам, которые явно предназначены для борьбы с нашими союзниками!» – с раздражением ответил Паттон немцам.
Теперь, когда были потеряны его последние надежды на продолжение войны с Красной армией, Рендулич принял решение окончить войну по крайней мере в своем районе. «Как-либо связаться с Верховным главнокомандованием вермахта было невозможно. Мне также не было ничего известно о том, как обстоит дело с переговорами командования вермахта с противником. Об этом, как и об условиях капитуляции, я узнал только утром 8 мая, то есть в тот момент, когда я сам уже был военнопленным. Тем не менее я отдал два своих последних приказа. Один из них требовал принимать меры для обеспечения тылов задействованных в боях частей против враждебных действий со стороны американцев вплоть до 8 часов 7 мая. Аналогичный приказ, направленный войскам Восточного фронта, имел, вероятно, своими последствиями стихийный распад фронта, поскольку я приказывал четырем сражающимся на Восточном фронте армиям начиная с вечера 7 мая с наступлением темноты отходить на запад…»
Связь 2-й танковой армии с Рендуличем была прервана с 5 мая. Командующий армией генерал де Ангелис со своей стороны отключил связь с группой армий «Австрия», которой был подчинен, и принял участие в совещании с генерал-фельдмаршалом Кессельрингом, на котором присутствовали также генерал-полковник Лёр и генерал Рингель. Речь на этом совещании шла прежде всего о предстоящей капитуляции. Генералы предпочитали капитулировать перед западными союзниками, чтобы избежать русского плена для себя и своих войск. В ходе этого совещания Рингель был уполномочен незамедлительно вступить в контакт с англичанами в долине реки Энст и побудить последних продвигаться как можно дальше на восток. Миссия Рингеля провалилась: командующий британской 8-й армией даже не принял германского генерала. Тем временем стало известно о капитуляции всего вермахта (8 или 9 мая), и поступило предписание установить контакт с русскими для сдачи оружия. Поскольку это было якобы отклонено русскими – они были готовы вести переговоры только с фронтовыми дивизиями, – «командование армиями не считало себя более обязанным пребывать на месте и приняло решение уходить как можно дальше на запад». Русские, а вместе с ними и болгарская 1-я армия и югославская 3-я армия, все не решались нанести удар по германским силам, и поэтому 2-й танковой армии удалось со всеми своими десятью дивизиями достичь зоны оккупации англо-американских войск и там сдаться в организованном порядке.
6-ю армию Балька, которая еще в первые дни мая была в состоянии успешно наносить локальные контрудары, капитуляция не застала врасплох. Хотя Бальк в течение последней недели не получал никаких политических, оперативных или тактических указаний, он был достаточно предусмотрителен и стал сам добывать информацию о положении дел. О продолжении борьбы в Альпийской крепости и так не могло быть и речи: 4 мая британские войска подошли к Линцу, а американские части прошли по дороге (шоссе и железнодорожная магистраль) через перевал Фернпас и под Куфштайном ступили на землю Австрии. На аэродроме в Юденбурге Бальк встретился с Кессельрингом и после разговора с ним принял решение. Поскольку среди ставших к этому времени известными условий капитуляции было и такое положение, что каждая германская часть должна стать пленником той страны, против которой она сражалась, Бальк принял решение развернуть свою армию и буквально в последние часы войны атаковать pro forma позиции американцев. Таким образом он хотел избежать русского плена. Бальк позднее рассказывал: «Армия тотчас же выступила маршем, оставив австрийцев. «Добровольные помощники»[131] также остались на месте. Вооружение остается с арьергардом. Ничто не выводится из строя. Все, кто только может, садятся на грузовые автомобили. Сейчас мы пожинали плоды того, что в свое время самым строжайшим образом экономили горючее. Направления движения: IV танковый корпус СС – в Каринтию к англичанам, III танковый корпус – через Лицен к американцам и обе горнострелковые дивизии – через горы в Верхнюю Австрию. Утром 8 мая, убедившись, что все покинули свои стоянки, мы с начальником моего штаба и прикомандированным офицером Генерального штаба тоже пустились в путь».
В этот момент Бальк еще не знал, примут ли западные державы капитуляцию его армии. Но он все же демонстрировал свой оптимизм как перед своими офицерами, так и перед еще остающимися на своих местах национал-социалистическими сановниками. «В Граце мы еще раз заглянули к местному гауляйтеру. В свое время мы с ним вполне успешно сотрудничали. Он отдал последнее ради обороны своей штирийской родины. Теперь он, совершенно потерянный, наблюдал последний акт завершающейся драмы. Я сказал ему, что он может делать все что угодно, но только не кончать жизнь самоубийством. Мы должны были дать немецкому народу отчет и не могли уклониться от этого».
В конце концов Бальк все-таки встретил американцев. Генерал Макбридж приказал доставить германского генерала в селение Киршдорф. Бальк повествует: «Прекрасный внешний вид и выправка солдат. Отдающие честь часовые. Безупречный прием. Поначалу сдержанно-холодное поведение с обеих сторон. Я излагаю все без утайки, а именно наше желание избежать русского плена. Он проявляет полное понимание, и через пять минут согласований по карте все было решено: наше выдвижение, район сбора армии, оцепление американцами для предохранения от преследующих русских. Прощание было куда сердечнее. По его телефону я сообщил мои указания оставшимся в Лицене. Затем мы двинулись обратно к армии, с совсем другим настроением, чем по дороге сюда. Армия будет спасена…»
По условиям капитуляции после 9 мая всякое передвижение войск должно было быть прекращено. С предельным напряжением последних сил находящимся в долине реки Энс частям все же удалось до вечера 9 мая без всяких помех пересечь американскую демаркационную линию. Когда 9 мая в районе Лицена появились русские танки, большая часть 6-й армии уже находилась в плену у американцев. Остальные смогли сдаться британской армии.
Как же складывалась ситуация с 6-й танковой армией СС? Вскоре после окончания боев за Вену 2-й Украинский фронт значительно превосходящими силами стал развивать наступление дальше на запад и на северо-запад. Русские быстро заняли Цистерсдорф с его нефтяными месторождениями и нефтеперерабатывающими заводами, и все попытки немцев отбить его обратно остались безрезультатными. Постепенно фронт армии стал сокращаться, один населенный пункт за другим переходили в руки русских. Сам же Дитрих как бы выпал из хода событий. Если поначалу он еще думал о том, что Гитлер возложит на него ответственность за потерю Вены, то по драматическому развитию событий в последние недели апреля и первые дни мая он понял, что в сумятице всеобщей катастрофы он может не опасаться каких-либо репрессий со стороны своего фюрера. Он пассивно и равнодушно взирал на все происходящее вплоть до последнего дня и вместе со своим штабом сдался подошедшим американцам.
Наоборот, интенсивной боевой деятельностью в первую неделю мая характеризовалось положение 8-й армии. Малиновский, который с 15 апреля готовил свое новое наступление на Брно, попытался прорвать фронт на широком пространстве. 26 апреля немцы были вынуждены сдать Брно. Состоявшая из 16 дивизий и все еще в значительной мере боеспособная 8-я армия с боями стала отходить в направлении на Прагу. Советская Ставка Верховного Главнокомандования, которая в первые дни мая была особенно озабочена освобождением Праги от немецкого господства, задействовала силы трех фронтов для уничтожения германских сил на территории Чехословакии. Главный удар должны были наносить 1-й Украинский фронт (Конев) с севера и 2-й Украинский фронт с юго-востока, в то время как 4-й Украинский фронт (новый командующий с конца марта – генерал армии Еременко) продолжал бы свое наступление с востока.
В соответствии с общим планом операции Ставка Верховного Главнокомандования направила необходимые директивы фронтам. Маршалу Малиновскому было поручено нанести основной удар из района южнее Брно в направлении на Прагу. Маршалу предстояло самое позднее между 12 и 14 мая выйти на рубеж городов Йиглава (Чехия) – Хорн (Австрия), после чего пробиваться к реке Влтаве и Праге. Часть 2-го Украинского фронта должна была одновременно продолжать наступление на Оломоуц. Поскольку в начале мая Сталин – когда Берлин пал, Гитлер был уже мертв и германский вермахт находился в состоянии распада – отказался от своих подозрений относительно совместного выступления немцев и англо-американцев против Красной армии, он приказал произвести перегруппировку сил в зоне действия 3-го Украинского фронта. Не только 6-я гвардейская армия перешла к Малиновскому, но и с 5 мая до сих пор находившаяся в резерве 9-я гвардейская армия влилась в ряды 2-го Украинского фронта, заняв свое место на участке между 7-й гвардейской армией и 46-й армией. Отсюда она должна была предпринять наступление в направлении на Нова-Бистрице – Пльзень.
7 мая началось наступление на Прагу. Малиновский задействовал для этой цели четыре общевойсковые армии, одну танковую армию и одну конно-механизированную группу, которые с воздуха поддерживали 1100 самолетов 5-й воздушной армии. Основной удар Малиновский осуществлял, как ему и предписывалось, из района Брно, разворачиваясь затем к участку германской 1-й танковой армии, которая входила в состав группы армий «Центр». 8-я армия, сосед справа 1-й танковой армии, должна была подвергнуться ударам советских войск только 8 мая.
Тем временем командованию 8-й армии стало известно о результатах переговоров Рендулича с американцами, после чего генерал-полковник уже 6 мая отдал приказ подчиненным ему командующим армиями о прекращении военных действий против американской армии с 8.00 7 мая. К вечеру того же дня эти армии должны были отойти с удерживаемых ими участков Восточного фронта в западном направлении. В то время как русские сосредотачивали на своем фронте артиллерийские и пехотные силы 8-й армии, генерал Крейзинг, равно как и другие командующие армиями группы армий, готовили добровольный отход с занимаемых ими участков фронта и отступление армий за американскую демаркационную линию. На участке 96-й пехотной дивизии (входившей в XXXXIII армейский корпус) все это выглядело следующим образом: «7 мая генерал Харрендорф еще раз собрал всех командиров своих частей на КП в Мариатале неподалеку от города Холлабрунн. Во время этого совещания царило весьма серьезное и подавленное настроение. Генерал сообщил, что под давлением неприятеля Австрия отделилась от Германского рейха и с 4 мая признана странами антигитлеровской коалиции в границах 1937 года как независимое государство. Ранним утром в Реймсе была подписана капитуляция германского вермахта[132]. Таким образом, война окончена, капитуляция, которая воспрещает всякие передвижения войск, вскоре должна вступить в силу. Речь сейчас может идти лишь о том, чтобы ускоренным маршем продвинуться как можно дальше на запад, чтобы попасть в плен к американцам, 3-я армия которых должна продвинуться до Линца и Ческе-Будеёвице. Сам генерал видит теперь свою задачу в том, чтобы по возможности избавить своих отважных солдат 96-й дивизии от ужасов русского плена…»
После этого вечером 7 мая, передав свой участок фронта моторизованному арьергарду, 96-я пехотная дивизия снялась с фронта и маршем двинулась в направлении на запад. Расстояние между русскими и американскими линиями составляло 90 километров. Этот марш представлял собой бросок в неизвестность, поскольку никто не знал, примут ли американцы капитуляцию дивизии. Так же как и другие командующие соединениями группы армий «Австрия» – за исключением 6-й армии, генерал Харрендорф должен был лично вести с американцами переговоры о капитуляции. Командиру американской 26-й дивизии он никак не мог втолковать, почему американский плен предпочтительнее, если также и русские должны в течение 14 дней отправить взятые ими в плен части на родину. В ходе четырехдневных настойчивых переговоров ему наконец удалось уломать американца. Тот сообщил, что готов принять капитуляцию 96-й пехотной дивизии в своей зоне.
Сковывающие военные действия прошедших недель и дисциплинированно и с тактическим мастерством проведенный отрыв от Красной армии позволили основной массе группы армий «Австрия», которая еще в мае насчитывала около 600 тысяч человек, практически в последние часы избежать русского плена. Лишь севернее Дуная, на отдельных участках 8-й армии, где германские части в ожесточенных боях держались против прорывающихся к Праге танковых, кавалерийских и стрелковых соединений Малиновского, им не удалось оторваться от наступавшей Красной армии. (Перед войсками 2-го Украинского фронта Малиновского с 1 по 9 мая капитулировало 85 507 солдат и офицеров противника, после 9 мая – 474 605. Всего в ходе Пражской операции 6—11 мая 1945 г. войска 1-го, 2-го и 4-го Украинских фронтов взяли в плен 860 тыс. солдат и офицеров врага, в т. ч. 60 генералов. Безвозвратные потери советских войск составили 11 265 чел. – Ред.) Ни на одном участке фронта группы армий «Австрия» американцам и русским так и не удалось соединиться друг с другом вплоть до общей капитуляции и установления согласованной между ними демаркационной линии, проходящей по рубежу Энс – Линц – Будеёвице.
Следующие за отходящими германскими частями войска Толбухина и Малиновского продвигались вперед довольно медленно. Хотя они также не верили в существование Альпийской крепости Гитлера (их разведка в этом отношении была куда лучше, чем американская), но все же продвигались на запад в высшей степени осторожно. На отдельных участках, например севернее Дуная, они приблизились к демаркационной линии с американцами лишь 11 мая – спустя два дня после общей капитуляции германского вермахта. Толбухин заявил американцам резкий протест против неоправданного приема теми капитуляции у германских войск. По его утверждению, он смог доложить Москве о взятии нескольких десятков тысяч военнопленных. (Перед войсками 3-го Украинского фронта Толбухина с 1 по 9 мая капитулировало 80 603 солдата и офицера противника, после 9 мая – 153 416. – Ред.) Среди них находились также многочисленные военнослужащие венгерских, хорватских и прежде всего антибольшевистских русских частей, на передачу которых Красной армии или армии Тито западные державы в конце концов дали свое согласие. Немцы из бывшей Балканской группы армии – группы армий «Е» – далеко не все смогли спастись от русского плена за американскими или английскими линиями. Около 150 тысяч солдат оказались в плену югославской армии. Их бывший командующий генерал-полковник Лёр, несмотря на то что уже пересек демаркационную линию западных держав, по собственной воле вернулся к югославам, чтобы уладить вопросы капитуляции находящихся на хорватско-словенской территории войск. Когда начальник штаба спросил Лёра, что он лично может ожидать от югославов, тот ответил: «Конечно, только смерти!» В этом он оказался прав. Позднее он был осужден как военный преступник (за расстрелы партизан), приговорен к смерти и казнен в июне 1946 года.
Какая же судьба ожидала теперь союзников и вассалов Германского рейха, которых конец войны застал в зоне действий группы армий «Австрия»?
С капитуляцией германского вермахта их роль тоже была сыграна. Те, кто не смог «раствориться» и каким-нибудь чудом исчезнуть в спасительной «загранице» (таких оказалось около 180 тыс. только предатели из числа граждан СССР). – Ред.) – за океаном, были опознаны американцами и позднее переданы русским или же новым правительствам восточноевропейских государств.
Хорватское правительство было взято в плен в городке Ройтте, что в 50 километрах к северо-западу от Инсбрука. Но среди плененных не оказалось поглавника Анте Павелича. Он и несколько самых его близких соратников покинули Загреб в первые дни мая 1945 года, бросив армию и народ на произвол судьбы. По фальшивым документам им удалось бежать через Италию в Южную Америку. Павелич вернулся в Европу лишь в 1955 году и умер в 1959 году в Мадриде.
Сербские политические эмигранты оказались куда менее удачливыми. Еще в конце апреля 1945 года Лётич попытался при посредничестве Германа Нойбахера переправить через Швейцарию в Соединенные Штаты двух церковных деятелей, Таврило и Николая, с тем «чтобы там были радетели за сербскую нацию». Этот план провалился. Сам же Лётич незадолго до конца войны упал в своем автомобиле в ущелье и погиб. Генерал Недич, другой сербский лидер, встретил конец войны в небольшом пансионе в австрийском Кицбюэле, где также пребывал и руководитель греческих изгнанников Гектор Цироникус. Некоторым сотрудникам этих людей своевременно удалось с фальшивыми швейцарскими паспортами скрыться в спасительной «загранице». Недич с несколькими своими приближенными остался. Нойбахер вспоминает: «Я предостерегал его от этого шага, но он сказал: «Я знаю, что понесу свою голову под мышкой, но я остаюсь!» Он был доставлен в Белград и там, будучи под следствием, покончил жизнь самоубийством.
Также в Кицбюэле встретили 9 мая румын Хория Сима и болгарин профессор Александр Цанков[133]. Однако они не стали ждать, когда за ними придут. Руководителю болгарского правительства в изгнании Цанкову удалось бежать из Европы. В середине 60-х годов он умер где-то в Южной Америке. Хория Сима тоже скрылся и жил под фальшивым именем где-то в Западной Европе[134].
Монсеньор Тисо и его правительство уже в начале апреля покинули Вену и бежали дальше на запад. В городке Кремсмюнстере они пережили вступление американской 3-й армии генерала Паттона. «Тисо пытался найти на немецкой земле помощь американской армии» после того, как ему не удалось вывезти в Швейцарию словацкие государственные ценности. Тисо и его сотрудники были выданы правительству Бенеша и предстали перед судом по обвинению в государственной измене. Тисо был повешен 18 апреля 1947 года в Братиславе.
Руководитель Венгерского государства Ференц Салаши провел апрель и первые дни мая в поселке Маттзе около одноименного озера неподалеку от Зальцбурга, в гостинице «Зевирт». Здесь же при нем хранилась и корона святого Иштвана. 28 апреля Салаши женился. Церемония, как вспоминал впоследствии местный пастор, «была очень простой, как у совершенно обычного человека». Венгерское правительство в последние недели войны было расквартировано в зальцбургском отеле «Австрийский двор», в котором также состоялось и последнее заседание венгерского Совета министров. Появился министр Кассаи, который накануне был уполномочен запросить через Веезенмайера правительство Германского рейха, какую позицию по отношению к оккупационным властям могла бы занять Венгрия. «Лицо его было пепельно-серым, он произнес сдавленным голосом: «Венгерское королевское правительство прекращает свое существование». Я взглянула на своих соратников, – вспоминала участница этого совещания фрау Катона, – а потом снова на Кассаи. Серые лица, пустые бездушные взгляды были мне ответом. Я чувствовала, что и сама выгляжу точно так же…» Кассаи продолжал: по его словам, Веезенмайер советовал членам правительства добровольно передать себя в руки оккупационных властей. «Никакой другой возможности не существует. Война проиграна, борьба заканчивается. Мы больше не противники, но побежденные». Германский полномочный представитель полагал, что за этим последует самое большее шестинедельное интернирование, пока дело не будет улажено. В заключение Веезенмайер поблагодарил правительство Салаши за верное сотрудничество, в результате которого Венгрия сражалась на стороне Германии до самого конца войны.
Салаши и его сотрудники были взяты в плен американцами и переданы будапештскому правительству. Все члены правительства периода Салаши предстали перед судом, были приговорены к смерти и, за исключением двух министров, повешены; сам Салаши был казнен в марте 1946 года.
9 мая в Дунайском регионе не только закончилась война, но одновременно началась новая политическая эпоха, которая принесла народам Юго-Восточной Европы мир, но отнюдь не спокойствие.
Условные обозначенияAK – армейский корпус
ГСК – горнострелковый корпус
КК – кавалерийский корпус
КМГ – конно-механизированная группа
ТА – танковая армия
ТД – танковая дивизия
ТК – танковый корпус
СК – стрелковый корпус
ПриложениеОбщие сведения о соединениях в германском вермахте, в Красной армии, в королевских сухопутных силах Венгрии и в царской армии Болгарии.
1. Германский вермахтПехотная дивизия
Германская пехотная дивизия по штату 1944 года насчитывала 12 352 человека личного состава (до 1944 года 16 860 человек). В ее состав входили 3 пехотных полка, 1 артиллерийский полк и другие части (саперы, связисты, снабженцы, зенитчики).
Танковая дивизия
По штабу 1944 года личный состав германской танковой дивизии насчитывал 13 725 человек. Она имела более чем 1 танковый полк (48 танков типа T-IV и 48 танков типа Т-V «Пантера»[135], а также дивизион штурмовых орудий – который имелся не всегда – и других боевых машин, как, например, командирские бронетранспортеры), 1 артиллерийский полк, 1 мотопехотнй полк, 1 механизированный пехотный полк и другие пехотные части (как в пехотной дивизии). (Германская танковая дивизия по штату 1944 г. должна была иметь 200 танков, 49 штурмовых и самоходных орудий, 290 бронетранспортеров и много другой техники, фактически же дивизии имели, как правило, большой некомплект (кроме эсэсовских дивизий), танковая дивизия вермахта в 1945 г. по штату имела только 42 танка и 38 штурмовых орудий. – Ред.)
Моторизованная дивизия
Состояла из 3 моторизованных и 1 артиллерийского полка, разведывательного и саперного батальонов, батальона связи и истребительно-противотанкового дивизиона; с 1942 года также 1 танкового батальона и/или 1 дивизиона штурмовых орудий.
Егерская дивизия
Егерские дивизии обладали большей мобильностью на местности благодаря оснащению более легкими боевыми машинами. Они включали в себя 2 егерских полка по 3 батальона в каждом.
Горнострелковая дивизия
2 полка трехбатальонного состава; батареи горных орудий; снабжение осуществляется с использованием вьючных животных и гусеничных тракторов. Оснащение и обучение для действий в горной местности.
Народно-гренадерская дивизия
Народно-гренадерские дивизии существовали с сентября 1944 года. По своему составу напоминали пехотные дивизии устава 1944 года, однако имели частично меньшую численность, особенно служб снабжения. Поэтому они должны были иметь особенно хорошее и современное вооружение, как, например, штурмовые винтовки. На практике лишь незначительно отличались от прочих пехотных дивизий.
Народно-артиллерийский корпус
Народно-артиллерийский корпус имел в своем составе от 1 до 2 артиллерийских полков с весьма разнообразным оснащением и вооружением. Вследствие дефицита личного состава и вооружения народно-артиллерийский корпус порой обладал лишь ограниченной боевой ценностью.
Полевая учебная дивизия
Полевая учебная дивизия осуществляла обучение новобранцев в боевых условиях в тылу действующих войск. В соответствии с потребностями войск на передовой она состояла из пехотных и саперных частей; ее личный состав представлял собой необученных новобранцев. Полевые учебные дивизии не предназначались для действий на передовой.
Дивизии войск СС
Имели преимущество в оснащении и вооружении. Часто несли значительные потери, как и обычные дивизии сухопутных сил, однако всегда быстро пополнялись личным составом. Их боевая ценность по сравнению с другими частями сухопутных сил была относительно выше. Танковая дивизия СС состояла (по словам бывшего командира такой дивизии) из 3 батальонов по 75 танков типов T-IV или Т-V. В отдельных случаях третий батальон оснащался тяжелыми танками типа Т-ЛТБ «Королевский тигр». Итого одна танковая дивизия СС располагала, как правило, 200 танками и 30 и более штурмовыми орудиями. Батальоны тяжелых танков имелись только в 1, 2 и 12-й танковых дивизиях СС (далеко не только в этих дивизиях. – Ред.), имелся также отдельный батальон тяжелых танков при IV танковом корпусе СС.
4-я полицейская пехотная, с февраля 1943 года моторизованная дивизия СС имела боевой состав и ударную силу обычной моторизованной дивизии.
Вследствие высоких потерь с 1943 года боевая численность германских соединений значительно снизилась. К концу 1944 года некомплект полевых частей вермахта составил 700 тысяч человек, то есть в среднем 2600 человек на дивизию. Батальоны боевой численностью более 300 человек считались, как правило, укомплектованными выше среднего уровня.
Боевая численность танковых дивизий также значительно упала. Так, например, в ходе сражения под Дебреценом с германской стороны участвовало более четырех танковых дивизий, однако общее число немецких танков не превышало их количества в одной нормальной танковой дивизии.
Танковые дивизии, имевшие в своем составе от 20 до 30 танков, в неофициальных разговорах именовались термином «торсо»[136].
Немцы имели обыкновение исключать из списков воинских частей целые дивизии. Если дивизия несла высокие потери, ее части исключались из списков, остатки отводились в тыл, где на их основе формировалась новая дивизия, которой присваивался новый номер. Именно поэтому номера германских дивизий столь высоки. В ходе танковых сражений случалось и такое, что в боях погибала вся дивизия вместе со службами снабжения, так что кадровым службам не оставалось другого выхода, как формировать дивизию заново. В ходе Первой мировой войны случалось, что погибали целые полки, но никогда – целые дивизии. Поэтому в те времена еще оставалась часть личного состава или же такую часть выводили из боя, чтобы затем пополнить ее состав из числа маршевых батальонов[137].
2. Красная армияПехотная (стрелковая) дивизия
Русская стрелковая дивизия по штату 1944 года имела численность 9200 человек. Она включала в себя 3 стрелковых полка, 1 артиллерийскую бригаду (в составе легкого артиллерийского полка (20 76,2-мм пушек), гаубичного артиллерийского полка (20 122-мм гаубиц) и тяжелого минометного полка (20 160-мм минометов), а также саперные, противотанковые зенитные подразделения и подразделения связи, обеспечения и тыла).
Численность личного состава была, как правило, ниже штатной и составляла в среднем 5–6 тысяч человек.
Танковый корпус
Танковые дивизии в Красной армии в большом количестве были только в начальном периоде войны (в составе мехкорпусов и отдельные). С 1 мая 1942 года и до конца войны сохранялись только 2 танковые дивизии. С весны 1942 года в Красной армии формировались танковые корпуса, ставшие основным оперативно-тактическим соединением танковых войск. Советский танковый корпус в начале 1944 года имел численность свыше 10 тысяч военнослужащих. Он имел 207 танков, 63 САУ, 182 орудия и миномета, 8 боевых машин реактивной артиллерии, около 1500 автомашин.
Кавалерийская дивизия
Кавалерийские дивизии большей частью действовали в составе кавалерийских корпусов, имевших 3 дивизии общей численностью 19 тысяч человек, включая 8 тысяч сабель.
Механизированный корпус
Примерно соответствовал германской моторизованной дивизии. Состоял из 3 механизированных бригад и 1 танковой бригады, 1–2 самоходных артиллерийских полков, минометного, зенитного артиллерийских полков, дивизиона реактивной артиллерии, частей обеспечения и обслуживания. По штату конца 1943–1945 года в мехкорпусе числилось 16 369 человек, 246 танков и САУ, 252 орудия и миномета, свыше 1800 автомашин.
Укрепрайон
Огневая мощь укрепрайона соответствовала одной стрелковой дивизии. Укрепрайоны создавались для обороны важнейших направлений и объектов, но применялись также для связывания сил противника на побочных направлениях и прикрытия флангов главных группировок войск. Они были особенно хорошо оснащены пулеметами и минометами.
Гвардейские части
Гвардия была создана в сентябре 1941 года, когда русское руководство решило придать моральную значимость особо квалифицированным и выдающимся армейским частям. Солдаты гвардейских частей считались принадлежащими к элитным войскам и имели преимущество в денежном содержании, снабжении, вооружении и прочем обеспечении.
Советская стрелковая дивизия по сравнению со штатной численностью на июнь 1941 года в ходе войны стала значительно меньше и по штату, и по реальной численности (в июне 1941 г. по штату, принятому в апреле 1941 г., в ней должно было быть 14 500 чел., но фактически большая часть стрелковых дивизий имела по 8–9 тыс. – Ред.). Когда генерал Эйзенхауэр рассказал маршалу Жукову, что американская дивизия имеет 17 тысяч человек личного состава, Жуков был удивлен и заметил, что, хотя он старался поддерживать численность дивизии на уровне 8 тысяч человек, все же их численность в ходе долгой полевой кампании уменьшалась на 3–4 тысячи человек. Без сомнения, это было результатом русского метода, когда поредевшее соединение не пополнялось новым личным составом до штатной численности, но в случае больших потерь либо расформировывалось по достижении критической численности, а потом выводилось в тыл, где остатки нескольких дивизий объединялись и создавалась одна новая дивизия. Несмотря на центральную роль, которую сыграла пехота в ходе немецко-русской войны, в нее попадали самые малопригодные новобранцы. (В пехоту брали, как правило, уроженцев сельской местности, прежде всего из русской деревни. Именно стойкость, выносливость, неприхотливость и смекалка сыновей русских крестьян позволили стране выстоять и победить в тотальной войне на уничтожение. – Ред.) Пехотинцы задействовались в бою как ударные группы и, по большому счету, рассматривались как «пушечное мясо», как и в любой другой армии. Красная армия не считалась с крупными потерями личного состава пехоты; такие потери рассматривались как нечто неизбежное.
3. Королевская армия Венгрии (гонведы)Пехотная дивизия
3 пехотных полка и полковая группа общей численностью 17 тысяч человек (по штату). Дополнительное вооружение составляли 300 пистолетов-пулеметов, 108 ручных и 36 станковых пулеметов, 18 50-мм минометов, 18 20-мм противотанковых ружей, 20 82-мм минометов, 20 43-мм противотанковых орудий, 9 75-мм противотанковых орудий. Также в состав входит артиллерийский полк из 2 батарей 105-мм орудий и 1 батареи 155-мм гаубиц. Тыловые и снабженческие службы до 75 процентов не механизированы.
Дивизия резерва
Имела более слабое оснащение, чем нормальные полевые войска, но аналогичный состав и численность. Резервные дивизии изначально использовались в качестве «легких» дивизий на Украине для несения гарнизонной службы (а также проведения карательных акций против партизан и гражданского населения. – Ред.) и лишь позднее участвовали в боевых действиях. Летом 1944 года имели в своем составе 3 пехотных полка со слабой артиллерией.
Полевая вспомогательная дивизия
В действительности представляла собой по боевым возможностям эквивалент пехотной бригады (около 5500 человек). Личный состав ее был переведен из 3-й дивизии резерва и дополнен военнослужащими старших возрастов. Артиллерия не только была слабой, но еще и большей частью устаревшей (большинство орудий принимали участие еще в Первой мировой войне!).
Танковая дивизия
1 танковый полк, 1 моторизованный стрелковый полк двухбатальонного состава, 1 отдельный танковый батальон, 1 противотанковый дивизион, 1 моторизованный артиллерийский полк, 1 саперный батальон и 1 разведывательная рота. Оснащена танками T-III и Т-V (немецкого производства) и танками типа «Туран»[138] с 40-мм и 75-мм орудиями.
Кавалерийская дивизия (гусары)
Представляла собой элиту вооруженных сил. Имела в своем составе 3 кавалерийских полка, 1 мотоциклетный батальон, 1 танковый батальон, 2 артиллерийских дивизиона, 1 зенитно-артиллерийский дивизион, 1 саперную роту и роту разведки.
4. Королевские вооруженные силы РумынииОрганизация и численность по германскому образцу. Из танковых дивизий две были полностью оснащены боевыми машинами и вооружением германского производства. В военно-воздушных силах имелись только германские и итальянские машины.
Румыны получили от немцев намного больше оборудования и материалов, чем венгры. В 1942 году они располагали не менее чем 31 дивизией, участвовавшей в боевых действиях. На начало 1944 года их осталось 25.
5. Королевская армия БолгарииНа лето 1944 года Болгария располагала более чем 21 пехотной дивизией, 2 кавалерийскими дивизиями и 2 пограничными бригадами. Вооружение и оснащение по большей части было получено в аренду от немцев. По меньшей мере 10 дивизий имели современное оснащение и вооружение. Военно-воздушные силы имели на своем вооружении 267 самолетов, из них 49 современных типов; в танковых частях числился 121 танк, главным образом T-IV.
Болгарская 1-я армия, сражавшаяся в рядах 3-го Украинского фронта в Югославии, Венгрии и Австрии, насчитывала в декабре 1944 года 99 662 человека. К концу войны ее численность увеличилась до 120 тысяч военнослужащих. (В начале Венской наступательной операции (16 марта – 15 апреля) болгарская 1-я армия насчитывала 100 900 чел. В ходе операции ее безвозвратные потери составили 2698 чел., санитарные – 7107 чел. – Ред.) В составе болгарской 1-й армии имелось более 25 артиллерийских дивизионов, из них 19 на конной тяге; но только 25 боепригодных танков, в основном устаревших («Шкода», I–IV). (14 марта 1945 г. Государственный Комитет Обороны постановил передать на вооружение болгарской Народной армии 344 самолета, 65 танков Т-34, 935 орудий и минометов, 28 500 тысяч винтовок и автоматов, 1170 ручных и станковых пулеметов, 280 противотанковых ружей, 369 радиостанций, 2572 телефонных аппарата, 370 автомашин. – Ред.)
Ультиматум Красной Армии защитникам «крепости Будапешт»
УЛЬТИМАТУМ
Командующему немецко-венгерскими войсками в Будапеште!
Командирам германской 13-й танковой дивизии, танковой дивизии «Фельдхернхалле», 271-й пехотной дивизии, 8-й и 22-й кавалерийских дивизий СС, 239-й бригады штурмовых орудий, а также венгерских 1-й танковой дивизии, 10-й, 12-й и 26-й пехотных дивизий, 10-го караульного полка, 3-го полицейского полка и 206-го вспомогательного полка!
Всему офицерскому составу окруженных в районе Будапешта германских и венгерских войск!
После занятия Эстергома и соединения армий 2-го и 3-го Украинских фронтов советские вооруженные силы завершили окружение оставшихся в Будапеште германских и венгерских войск. Советские войска намереваются очистить Венгрию от немцев. Одновременно с успехом осуществляется их продвижение в Чехословакию. Окруженные в Прибалтике войска под командованием генерал-полковника Шернера обречены на уничтожение. На Западе так превозносившееся Гитлером наступление заканчивается крахом и более не способно изменить ход войны.
Вы уже не можете ожидать помощи ни с какого участка фронта. Все пути отступления перерезаны, и мы обладаем подавляющим перевесом в силах. Как командующий, вы также должны понимать, что продолжение борьбы совершенно бессмысленно и приведет только к уничтожению Ваших войск, гибели многочисленного и ни в чем не повинного гражданского населения и к разрушению венгерской столицы.
Для предотвращения бессмысленного кровопролития, для спасения исторических и культурных памятников, которыми столь богат город Будапешт, мы предлагаем Вам принять следующие условия капитуляции:
1. Все окруженные германские и венгерские войска во главе с Вами и Вашим штабом немедленно прекращают боевые действия.
2. Они передают нам весь личный состав, оружие, все военное снаряжение, транспортные средства и все воинское имущество в неповрежденном состоянии.
3. Мы гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность. Германским военнопленным мы также гарантируем после окончания войны возвращение либо в Германию, либо в любую другую страну по их выбору. Все сложившие оружие венгры будут – после проверки и опроса – сразу же освобождены и смогут вернуться к местам своего жительства.
4. Всему личному составу сдавшихся войск будут сохранены военная форма, знаки различия и ордена, личная собственность и ценные вещи, высшему офицерскому составу также и холодное оружие.
5. Всем раненым и больным будет оказана немедленная медицинская помощь, все солдаты будут поставлены на довольствие.
6. Всем генералам, офицерам, унтер-офицерам и солдатам гарантируется продовольственное снабжение.
Ваш ответ в письменной форме должен быть направлен с Вашим представителем, который в автомашине с белым флагом должен следовать из Будапешта по шоссе, ведущему в Вечеш (юго-восточнее Будапешта. – Ред.).
Вашего представителя уполномоченный на то советский офицер будет ожидать на вышеуказанном шоссе 30 декабря 1944 года в 12.00 по московскому времени.
Если же Вы отклоните наше предложение о сложении оружия, то войска Красной армии и ее военно-воздушные силы приступят к действиям по уничтожению немецко-венгерских войск. Ответственность за их уничтожение, за разрушение Будапешта, а также за тяжкие жертвы мирного населения города ляжет только на вас!
Декабрь 1944
Командующий 2-м Украинским фронтом (подпись) Малиновский, Маршал Советского Союза
Командующий 3-м Украинским фронтом
(подпись) Толбухин, Маршал Советского Союза
(Опубликовано на венгерском языке в: Felszabadulas, 26 сентября 1944 – 4 апреля 1945. Будапешт, 1955. С. 66–68.)
Примечания
1Пресбург – с 1918 г. Братислава, столица Словакии (до марта 1939 г. и в 1945–1993 гг. в составе Чехословакии). (Здесь и далее примеч. пер.)
(обратно)
2Миклош Хорти, дворянский титул Хорти де Надьбаньяи (венг. vitez nagyb"anyai Horthy Mikl"os, нем. Nikolaus von Horthy und Nagyb"anya; 18 июня 1868 r. – 9 февраля 1957 г., Португалия) – правитель (регент) Венгерского королевства в 1920–1944 гг., контр-адмирал (1918).
(обратно)
3У с т а ш и {хоре. Ustase – «восставшие», «повстанцы») – хорватское фашистское движение, основанное Анте Павеличем в 1929 г. в Италии.
(обратно)
4Вейхс Максимилиан фон, полное имя – Максимилиан Мария Йозеф Карл Габриэль Ламораль райхсфрайхерр фон унд цу Вейхс ан дер Глонн (нем. Maximilian Maria Joseph Karl Gabriel Lamoral Reichsfreiherr von und zu Weichs an der Glonn; 12 ноября 1881 г., Дессау – 27 сентября 1954 г., Борнхайм (Северный Рейн-Вестфалия), под Бонном) – немецкий военачальник, генерал-фельдмаршал (1943). Титул райхсфрайхерр – имперский барон присваивался только во времена Священной Римской империи, аристократический «предикат» с большим числом служебных слов «фон унд цу Вейхс ан дер Глонн», что значит «наследственный и владетельный дворянин имения Вейхс на реке Глонн».
(обратно)
5Т и г и н а – название г. Бендеры в периоды между 1460–1535, 1918–1940 и 1941–1944 гг.
(обратно)
6Зегевольт – немецкое название г. Сигулда в Латвии.
(обратно)
7Кондукатор – вождь (рум.).
(обратно)
8Халл Корделл (1871–1955; Вашингтон) – американский государственный деятель. Занимал пост Государственного секретаря
(обратно)
9Повод к войне (лат.).
(обратно)
10Филов Богдан Димитров (10 апреля 1883 г. – 1 февраля 1945 г.) – болгарский археолог, искусствовед и политик. В 1938 г. занял должность министра народного просвещения, а с 1940 г. – премьер-министр Болгарии. Под его руководством Болгария вступила во Вторую мировую войну на стороне гитлеровской Германии. Кроме того, в 1937–1944 гг. занимал пост президента Болгарской академии наук.
Занимал должность премьер-министра Болгарии в 57-м и 58-м правительствах (1940–1943), а также регента при малолетнем царе Симеоне II (1943–1944). Ушел в отставку за несколько дней до коммунистического переворота. Арестован и по приговору Народного трибунала расстрелян вместе с множеством других болгарских политиков. Реабилитирован посмертно решением № 172 Верховного суда Болгарии в 1996 г.
(обратно)
11На самом деле – Болгарского земледельческого народного союза.
(обратно)
12Отечественный фронт (ОФ) – коалиция, созданная в Болгарии во время Второй мировой войны левыми антифашистскими партиями. В состав ОФ входили: Народный союз «Звено»; Болгарская рабочая партия (БРП); одна из фракций Земледельческого союза; Болгарская рабочая социал-демократическая партия (объединенная).
Отечественный фронт возник в 1942 г. по инициативе БРП как широкая коалиция антифашистских сил. 9 сентября 1944 г. ОФ совершил переворот, в результате которого правительство Кимона Георгиева заключило перемирие с Советским Союзом и включилось в войну против Германии. 15 сентября 1946 г. по результатам всенародного референдума Болгария была объявлена «народной республикой».
(обратно)
13Георгйев Кимон Стоянов (11 августа 1882 г., Пазарджик – 28 сентября 1969 г., София) – болгарский государственный и военный деятель, премьер-министр (1934–1935; 1944–1946), генерал-полковник (1946).
(обратно)
14Валахия – историческая область на юге Румынии, между Карпатами и Дунаем.
(обратно)
15Лакатош де Чиксентшимон Г ё з а, венг. Csikszentsimoni Lakatos Geza (30 апреля 1890 г., Будапешт – 24 мая 1967 г., Аделаида) – венгерский генерал, краткое время (29 августа 1944 г. – 15 октября 1944 г.) занимавший должность премьер-министра Венгрии.
(обратно)
16П у ш т а (венг. Puszta) – обширный степной регион на северо-востоке Венгрии.
(обратно)
17Гудериан занимал эту должность с июля 1944 по март 1945 г.
(обратно)
18Слово «гонвед» означает «защитник родины» и часто служит для обозначения солдата в звании рядового.
(обратно)
19По другим данным, к этому времени он уже имел звание обер-штурмбаннфюрера СС.
(обратно)
20Бах-Зелевски фон дем – родился в Померании в семье фон Зелевски (или Целевски – среди прусского дворянства у многих были славянские корни), воспитывался в приемной семье. С 1939 г. официально именовался фон дем Бах, отказавшись от звучащей по-славянски фамилии. Хотя, например, такие, как фон Белов или фон Тресков, не отказались. (Примеч. ред.)
(обратно)
21Имеется в виду Кузнецов Федор Федотович, с апреля 1943 до июля 1945 г. – начальник Управления военной разведки Генерального штаба, затем Разведывательного управления Генерального штаба – заместитель начальника Генерального штаба Красной армии.
(обратно)
22Салаши Ференц (наст, фамилия Салосьян – от деда-армянина; венг. Sz"alasi Ferenc; 6 января 1897 г., Кашша (ныне Кошице, Словакия) – 12 марта 1946 г., Будапешт) – венгерский нацистский деятель, с октября по декабрь 1944 г. – глава Венгрии, глава венгерской нацистской партии «Скрещенные стрелы», «последний союзник Гитлера».
(обратно)
23Хатвани Шандор – один из ведущих венгерских промышленников и меценатов конца XIX – начала XX в. Его венгерский дворец был захвачен немцами и «ариезирован» (у Хатвани имелись еврейские корни).
(обратно)
24Пенгё (венг. Peng"o – звонкая монета) – денежная единица Венгрии в период с 21 ноября 1925 по 1 августа 1946 г.
(обратно)
25Германский трудовой фронт (нем. Deutsche Arbeitsfront), DAF – в нацистской Германии объединенный профсоюз работников и работодателей.
Германский трудовой фронт был образован 10 мая 1933 г. в результате реформирования независимых профсоюзов и передачи их имущества с отменой права на проведение забастовок. Его правовой основой стал Закон о порядке национального труда от 20 января 1934 г. Германский трудовой фронт взял на себя функцию организации рабочих Германии для создания, по словам ее руководителя Роберта Лея, «социального и производительного общества». В 1935 г. Германский трудовой фронт поглотил бывший нацистский профсоюз – НСБО.
Несмотря на добровольный порядок вступления в организацию, она насчитывала около 22 миллионов человек. Германский трудовой фронт строился по образцу НСДАП в соответствии с «принципом фюрера» и просуществовал вплоть до окончания войны в 1945 г.
Своей целью организация ставила «борьбу за права рабочих, против капитализма, либерализма, революции и поддерживала национал-социалистическое государство». В своей деятельности Германский трудовой фронт пытался выступать в качестве посредника между рабочими и владельцами предприятий. В отношениях с работодателями Фронт поддерживал национализацию государством крупных предприятий и настаивал на установлении контроля над уровнем заработной платы рабочих.
Был внедрен достаточно высокий уровень заработной платы, улучшились условия труда, для рабочих открылись столовые, была создана целая сеть социальной поддержки и организации досуга рабочих на основе входившей в состав Германского трудового фронта организации «Сила через радость». Благодаря этим достижениям Германский трудовой фронт пользовался популярностью и благосклонностью рабочего класса Германии.
(обратно)
26Корона святого Иштвана (венг. Szent Korona) – традиционная корона венгерских королей, признаваемая одним из главных символов венгерской государственности. Это единственная корона, которая и сегодня считается священной, отсюда второе название – Святая корона Венгрии.
Существует несколько версий происхождения короны, и некоторые характерные особенности повторяются из версии в версию. По одной из них, корона составлена из двух частей: верхней и нижней. Вторая имеет надписи на греческом языке, в то время как первая – надписи на латыни.
По другой версии, корона принадлежала королю Иштвану, впоследствии канонизированному. По этой версии, в Венгрию корона была возвращена папой Сильвестром II в 1001 г. За время своего существования корона принадлежала 55 венгерским королям. Тем не менее было два правителя, которых не венчали этой короной, – Янош II и Иосиф. В 1805–1806 гг. корону прятали от Наполеона в Мукачевском замке.
Последним венчанным на царство этой короной стал Карл IV, чья коронация состоялась 30 декабря 1916 г. В 1946 г. Венгрия стала республикой. Корона, вывезенная нацистами в Австрию, попала в руки американских войск. В 1951 г. она была помещена в хранилище золотых запасов США (Форт-Нокс), но в 1978 г. после венгерско-американских переговоров снова вернулась в Венгрию.
(обратно)
27Фельдмаршал-лейтенант (австр. – венгр., ист.) – звание, соответствующее генерал-лейтенанту.
(обратно)
28Миклош-Дальноки Бела, венг. D"alnoki Mikl"os Bela (11 июня 1890 г., Будапешт – 21 ноября 1948 г., Будапешт) – венгерский генерал, премьер-министр Венгрии в 1944–1945 гг. (глава просоветского правительства на занятой советскими войсками территории).
(обратно)
29Хуст – город областного подчинения в Закарпатской области Украины. С 1919 г. Закарпатская Украина входила в состав Чехословакии. После расчленения Чехословакии в результате мюнхенского сговора (1938) с 1939 по 1944 г. Закарпатская Украина находилась в составе Венгрии, с 1945 г. вошла с состав СССР, став в 1946 г. областью Украинской ССР.
(обратно)
30Берегфи Карой (13 февраля 1888 г. – 12 марта 1946 г., Будапешт) – венгерский нацист, прогерманский член Регентского совета на заключительном этапе Второй мировой войны (страной правил Ференц Салаши), управлявшего Венгрией с 04.11.1944 г. по 28.03.1945 г. 12 марта 1946 г. был повешен вместе с Салаши и Йожефом Герой.
(обратно)
31Группа армий «Е» была сформирована 1 января 1943 г. на основе 12-й армии. Соединения этой группы армий дислоцировались в восточной части Средиземноморского региона, включая Грецию (с островами), Сербию и территорию усташской Хорватии. Главной задачей подразделений группы армий было осуществление оккупационных функций и борьба с партизанским движением на территориях Греции и Югославии.
(обратно)
32Кралево – название нескольких населенных пунктов на Балканах, здесь Кралево на р. Ибар близ впадения в Западную Мораву, к юго-западу от Крагуеваца в Сербии.
(обратно)
33Недич Милан (2 сентября 1877 г., Белград, Сербия – 4 февраля 1946 г., Белград, Югославия) – сербский генерал Королевства Югославия, министр обороны (1939–1940), с 1941 г. – премьер-министр марионеточного правительства (так называемого «Правительства национального спасения») в оккупированной гитлеровцами Сербии. По окончании войны отдан под суд за измену и покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна.
(обратно)
34Лётич Димитрие (12 августа 1891 г., Белград – 22 апреля 1945 г., Словения) – сербский политик, участвовавший в коллаборационистском правительстве М. Недича.
Был министром юстиции в 1931 г., однако ушел в отставку после того, как король Александр I Карагеоргиевич отверг его предложение о включении в конституцию положения о проведении всеобщих свободных и тайных выборов. В 1935 г. возглавил профашистскую партию ЗБОР, которая, однако, была весьма непопулярна (всего 0,86 % голосов на выборах в том же году).
После захвата Югославии в 1941 г. немцы первоначально предложили ему сформировать правительство, но он отказался и предложил кандидатуру генерала Недича. Тайно поддерживал контакты с четниками генерала Дражи Михайловича. Погиб в автокатастрофе (его автомобиль упал с моста). Похоронен в Словении.
(обратно)
35Михайлович Драголюб (Дража) (27 апреля 1893 г. – 17 июля 1946 г., Белград) – югославский сербский военный деятель, участник Балканских войн и Первой мировой войны, командующий движением четников во время Второй мировой войны.
(обратно)
36Сирмий – ныне Срёмска-Мйтровица – город в автономном крае Сербии – Воеводине.
(обратно)
373 е м у н – бывший город в Сербии, ныне район Белграда, расположенный на правом берегу Дуная и левом берегу Савы.
(обратно)
38K. und k. или k. u. k. (нем. kaiserlich und k"oniglich) – сокращение, обозначающее «императорский и королевский», принятое в отношении государственных учреждений Австро-Венгрии после заключения Австро-Венгерского соглашения 1867 г. и преобразования Австрийской империи в дуалистическую монархию. Обозначало принадлежность императору Австрии (Kaiser) и королю Венгрии (K"onig), которым короновался после заключения соглашения император Франц-Иосиф I.
(обратно)
39Аграм – название Загреба во времена Австро-Венгерской империи.
(обратно)
40Струма – река в Болгарии и Греции.
(обратно)
41Железные Ворота – сужение в русле Дуная в месте, где реку сжимают горы, слева Карпаты и справа Стард-Планина (речные ворота) на границе Сербии и Румынии ниже г. Оршова. Длина этого участка – 15 км, ширина реки здесь – 162 м.
(обратно)
42Пресбур г – название Братиславы во время Австро-Венгерской и Австрийской империи.
(обратно)
43Бенеш Эдвард (28 мая 1884 г. – 3 сентября 1948 г.) – государственный и политический деятель Чехословакии (Чехии), второй президент Чехословакии в 1935–1948 гг. (фактически в период с 1935 по 1938 и с 1945 по 1948 г., в 1938–1945 гг. за границей, в 1940–1945 гг. как президент в изгнании; с точки зрения теории продолжения существования Чехословацкого государства в 1938–1945 гг., признанной державами-победительницами во Второй мировой войне, президентские полномочия в период 1938–1945 гг. не прекращались). Один из руководителей движения за независимость Чехословакии в годы Первой мировой войны, министр иностранных дел Чехословакии в 1918–1935 гг., руководитель чехословацкого зарубежного Сопротивления в годы Второй мировой войны.
(обратно)
44Масарик Томаш Гарриг (7 марта 1850 г., Моравия, Австрийская империя – 14 сентября 1937 г., Чехословакия) – чешский социолог и философ, общественный и государственный деятель, один из лидеров движения за независимость Чехословакии, а после завоевания ею независимости – первый президент республики (1918–1935).
(обратно)
45Глйнкова гвардия – полувоенная организация Словацкой народной партии в 1938–1945 гг., свое наименование получила в честь Андрея Глинки.
Андрей Глинка (27 сентября 1864 г. – 16 августа 1938 г., Ружомберок) – словацкий католический священник и политик клерикально-националистического толка. Создал партию, стремившуюся к автономии Словакии в рамках Чехословакии, а позднее к полной независимости.
Через год после его смерти, после оккупации немцами Чехословакии, его партия, Глинкова словацкая народная партия, пришла к власти в Словакии и провозгласила его национальным героем.
(обратно)
46Бачка – историко-географический район в Центральной Европе, расположенный на Среднедунайской низменности, между реками Тиса и Дунай.
Большая часть региона входит в состав сербского автономного края Воеводина, меньшая в состав венгерского медье Бач-Кишкун.
(обратно)
47Банат – историческая местность, разделенная между Сербией, Румынией и Венгрией. С трех сторон границы Баната определяются реками: на севере Мурешом, на западе Тисой и на юге Дунаем. Восточную границу образуют Карпатские горы. По площади Банат сравним с территорией Бельгии.
(обратно)
48Комитат – сельский округ в Венгрии.
(обратно)
49Швабская Ту р ц и я – треугольник, образованный озером Балатон и реками Драва и Дунай.
(обратно)
50«Вольфшанце» (нем. Wolfschanze) «Волчье логово» – главная ставка фюрера (нем. F"uhrerhauptquartier – FHQ) и командный комплекс Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии в лесу Гёрлиц недалеко от города Растенбурга, Восточная Пруссия (ныне город Кентшин в Варминско-Мазурском воеводстве Польши).
(обратно)
51Бюкк (венг. B"ukk) – низкий (до 959 м) горный массив на северо-востоке Венгрии.
(обратно)
52Матра (венг. M"atra) – низкий горный массив в Северной Венгрии. Кекеш (1014 м) – самая высокая гора не только массива Матра, но и Венгрии.
(обратно)
53Можно предположить, что, подобно морской пехоте, венгерская Дунайская флотилия располагала аналогичными частями пехотинцев, которые должны были действовать в приречных районах.
(обратно)
54«Физелер-Шторьх» Fi 156 (нем. Fieseier Fi 156 Storch, более известен как просто «Шторьх» – в переводе с нем. – аист) – малый немецкий самолет, производившийся и массово использовавшийся в Третьем рейхе и союзных с ним странах в период с 1937 по 1945 г.
(обратно)
55Дирлевангер Оскар Пауль (нем. Oskar Paul Dirlewanger, род. 26 сентября 1895 г., ум. предположительно 5 июня 1945 г.) – немецкий офицер вермахта, затем войск СС (оберфюрер, 1944). Возглавлял зондеркоманду «Дирлевангер», впоследствии преобразованную в 36-ю гренадерскую дивизию СС «Дирлевангер», которая отметилась особой жестокостью при совершении карательных операций: на ее совести уничтожение ряда белорусских деревень (Хатынь и др.), участие в подавлении Варшавского восстания и др. Подразделение состояло из бывших уголовников, с января 1943 г. на правой петлице вместо рун СС были изображены скрещенные винтовки и граната. После окончания войны был объявлен военным преступником.
(обратно)
56«П а н т е р а» (нем. Panzerkampfwagen V Panther, сокр. PzKpfw V Panther) – немецкий танк периода Второй мировой войны. Эта боевая машина была разработана фирмой MAN в 1941–1942 гг. как основной танк вермахта. По немецкой классификации «Пантера» считалась средним танком. В советской танковой классификации «Пантера» считалась тяжелым танком, ее именовали Т-5 или T-Y. (Масса 45 т, лобовая броня 80—100 мм, длинноствольная (70 калибров) 75-мм пушка, скорость до 46 км/ч.)
(обратно)
57Sp"atlese – поздний сбор винограда (а также вино из винограда позднего сбора) (нем.).
(обратно)
58Ц о с с е н – город в Германии, в земле Бранденбург. В близлежащем городке Вюнсдорф находились бункеры, где с 1939 по 1945 г. располагались главное командование сухопутных сил и Верховное главнокомандование вермахта. После 1945 г. здесь находилось командование Группы советских войск в Германии. В настоящее время – музей.
(обратно)
59Архиепископ Эстергомский носит титул примаса Венгрии.
(обратно)
60В горном лесном массиве в низкогорном хребте Таунус, неподалеку от курортного города Бад-Наухайм, находилась одна из ставок Гитлера.
(обратно)
61В е н к Вальтер (18 сентября 1900 г., Виттенберг (совр. Лютерштадт-Виттенберг), Германская империя – 1 мая 1982 г., Бад-Ротен-фельде, ФРГ) – один из самых молодых генералов германской армии во Второй мировой войне.
(обратно)
62Флип – яичный коктейль.
(обратно)
63Фегелейн Герман (полное имя Ганс Георг Отто Герман Фегелейн; 30 октября 1906 г., Ансбах, Бавария – 29 апреля 1945 г., Берлин) – член нацистской партии № 1200158 и СС – № 66680, муж сестры Евы Браун. Офицер связи рейхсфюрера СС со ставкой фюрера. В описываемое время уже имел звание группенфюрера СС. Расстрелян в последние дни войны по приказу Адольфа Гитлера.
(обратно)
64Нов е-Замки – город в Юго-Западной Словакии на реке Нитра. Население около 42 тыс. человек.
(обратно)
65С 1950 г. – г. Сталинварош, ныне г. Дунауйварош.
(обратно)
66Полное наименование 5-й гвардейский Донской казачий Краснознаменный Будапештский кавалерийский корпус.
(обратно)
67Дунапентеле – будущий Сталинварош (до 1956 г.) и нынешний Дунауйварош.
(обратно)
68К тому времени в составе армии танков уже не было, только пехота и горные войска.
(обратно)
69Кишпешт – тогда юго-восточный пригород Будапешта, сейчас городской район.
(обратно)
70В конце января – начале февраля 1944 г. Гилле командовал своей дивизией во время боев в окружении под Корсунем-Шевченковским (недалеко от Черкасс) – тогда в котле оказались 2 немецких армейских корпуса (XI и XXXXII) с 9-ю дивизиями, насчитывавшие в общей сложности 54 тыс. человек. Резко выступил против капитуляции, предложенной советским командованием, руководил прорывом немецких войск из окружения в ночь с 16 на 17 февраля 1944 г. За вывод части германских войск из окружения был награжден мечами к Рыцарскому железному кресту.
С 16 марта 1944 г. Гилле руководил обороной Ковеля от превосходящих сил Красной армии. Он смог организовать упорное сопротивление, объединив под своим началом разрозненные и не имевшие боевого опыта воинские части. 4–5 апреля 1944 г. немецким войскам – 131-й пехотной дивизии, 4-й и 5-й танковым дивизиям и боевой группе дивизии «Викинг» – удалось установить связь с окруженными, которые затем в течение двух дней были выведены из города (удалось эвакуировать 2 тыс. раненых и технику). 19 апреля 1944 г. за оборону Ковеля Гилле был награжден бриллиантами к Рыцарскому железному кресту.
(обратно)
71Джйлас Мйлован (12 июня 1911 г., с. Подбишче, Королевство Черногория – 20 апреля 1995 г., Белград) – югославский политический деятель и литератор черногорского происхождения, известный как популяризатор концепции «нового класса» – партийной номенклатуры, правящей в коммунистических странах.
(обратно)
72Димитров Георгий Михайлович (настоящее имя: Георги Димитров Михайлов; 18 июня 1882 г. с. Ковачевци, ныне Перникская область, Болгария – 2 июля 1949 г., Барвиха под Москвой) – деятель болгарского и международного коммунистического движения. После того как в Болгарии был установлен советский режим, Димитров в ноябре 1945 г. прибыл на родину. С 6 ноября 1946 г. – председатель Совета министров. С декабря 1947 г. и до своей кончины – генеральный секретарь ЦК БКП.
(обратно)
73Атлантическая хартия – один из основных программных документов антигитлеровской коалиции. Была подписана британским премьером У. Черчиллем и президентом США Ф.Д. Рузвельтом на борту линкора «Принц Уэльский» 14 августа 1941 г., в Атлантическом океане. Позже, 24 сентября 1941 г., к хартии присоединился и СССР.
Атлантическая хартия была призвана определить устройство мира после победы союзников во Второй мировой войне, несмотря на то что Соединенные Штаты в войну еще не вступили.
(обратно)
74Фракция в парламенте, в политическую группу «Звено» входили интеллигенты, отставные офицеры, а также политики, разочарованные в существовавших партиях.
(обратно)
75Так в тексте. На самом деле Георги Михов Димитров (не следует путать с болгарским коммунистическим деятелем Георгием Димитровым) возглавлял Болгарский земледельческий народный союз «Пладне». В сентябре 1945 г. эмигрировал в Италию, а оттуда – в США.
(обратно)
76Клаузенбург – ныне г. Клуж-Напока на северо-западе Румынии.
(обратно)
77Карпатская Украина – непризнанное государство, провозглашенное 15 марта 1939 г. в городе Хуст на территории одноименной автономной земли из состава «второй» Чехословацкой Республики и просуществовавшее ровно один день – до 16 марта, когда этот город захватили венгерские войска (по другим сведениям – до 18 марта, когда Венгрией была оккупирована вся территория Карпатской Украины).
(обратно)
78Дукельский перевал (Дукльянски-Прьесмик) – перевал через Восточные Бескиды на польско-словацкой границе, 502 м над уровнем моря. Через перевал проходит дорога Дукля – Свидник – одна из старейших торговых дорог из Польши в Венгрию.
В сентябре – октябре 1944 г. перевал в ходе Карпатско-Дуклинской операции (часть Восточно-Карпатской операции) штурмовала Красная армия, которая шла на помощь Словацкому народному восстанию.
(обратно)
7930 июля 1941 г., после нападения Германии, СССР признал «лондонское» правительство в изгнании; на советской территории были сформированы из польских граждан подчиненные ему войсковые части, в 1942 г. выведенные из СССР и впоследствии отличившиеся в боях в Италии (армия Андерса). 25 апреля 1943 г. СССР порвал отношения с лондонским правительством из-за его антисоветской позиции в связи с расстрелом польских офицеров. После этого Сталин создает из оставшихся в СССР польских граждан подчиненную ему 1-ю пехотную дивизию Войска польского им. Тадеуша Костюшко под командованием полковника Зигмунда Берлинга, покинувшего армию Андерса, отказавшуюся воевать на советско-германском фронте и вывезенную через Иран на Запад.
Вместе с частями советской армии к границам Польши продвигалась и дивизия Берлинга. 20 июля 1944 г. Красная армия пересекла линию Керзона, а уже на следующий день был создан Польский комитет национального освобождения, руководимый коммунистами (Люблинский комитет), взявший на себя при советской поддержке функции временного правительства.
(обратно)
80Кун Бела (венг. Kun Bela; 20 февраля 1886 г., Трансильвания – 30 ноября 1939 г., Москва, СССР) – венгерский и советский коммунистический политический деятель и журналист. В 1916 г. попал в русский плен, где вступил в партию большевиков. В марте 1919 г. вместе с Т. Самуэли провозгласил Венгерскую советскую республику, просуществовавшую в итоге 133 дня.
(обратно)
81Arany Bika – «Золотой бык» (венгр.)
(обратно)
82Винер-Нойштадт – город земельного подчинения на востоке Австрии, в федеральной земле Нижняя Австрия.
(обратно)
83Ю г е р – старинная мера земельной площади, примерно равная 0,55 га.
(обратно)
84Кароль II (15 октября 1893 г., замок Пелеш, Синая, Румыния – 4 апреля 1953 г., Эшторил, Португалия) – король Румынии с 8 июня 1930 по 6 сентября 1949 г., представитель династии Гогенцоллернов-Зигмарингенов, маршал Румынии (1930).
(обратно)
85Мадам Лупеску – любовница Кароля II Елена Вольф, она же Лупеску; эта женщина имела большое влияние на Кароля и осталась с ним до конца жизни.
(обратно)
86Арнолд Генри Харли (1886–1950, американский военный деятель и теоретик, генерал армии (1944). Возглавлял ВВС армии США с февраля 1942 по февраль 1946 г. Написал несколько трудов по теории воздушного боя, применению авиации и др.
(обратно)
87Мйндсенти Йожеф (настоящее имя Йожеф Пехм, 29 марта 1892 г. – 6 мая 1975 г.) – венгерский кардинал; архиепископ Эстергома и примас Венгрии; кардинал-священник с титулом церкви Санто-Стефано-Ротондо с 18 февраля 1946 г., активный деятель Венгерского восстания 1956 г. 25 марта 1944 г. Йожеф Миндсенти был поставлен в епископы и назначен епископом Веспрема. 31 октября 1944 г. новый веспремский епископ опубликовал декларацию с призывом, направленным против фашистского правительства Ференца Салаши, за что был брошен в тюрьму и освобожден лишь после окончания войны в 1945 г.
(обратно)
88Остмарк – наименование Австрии после аншлюса на жаргоне немецких фашистов.
(обратно)
89К о ш у т Лайош (19 сентября 1802 г. – 20 марта 1894 г., Турин) – выдающийся венгерский государственный деятель, революционер и юрист, премьер-министр и правитель-президент Венгрии в период Венгерской революции (1848–1849).
(обратно)
90Г ё р г е й Артур (30 января 1818 г. – 21 мая 1916 г., Вишеград) – венгерский военачальник, революционер.
(обратно)
91Петёфи Шандор (наст, имя и фамилия Александр Петрович (его отец овенгерившийся серб, мать словачка); 1 января 1823 г. – 31 июля 1849 г., Шегешвар) – национальный поэт Венгрии, революционный демократ, один из руководителей революции 1848–1849 гг. в Венгрии, погиб в бою с русскими войсками.
(обратно)
92К л а п к а Дьёрдь (7 апреля 1820 г. – 17 мая 1892 г.) – венгерский военачальник, участник Венгерской революции 1848–1849 гг.
(обратно)
93Санкт-Пёльтен – город в Австрии, столица земли Нижняя Австрия.
(обратно)
94Имеется в виду заговор 20 июля 1944 г. с целью убийства Гитлера.
(обратно)
95Тебенер Когел – немецкий эквивалент названия горы Девинска Кобыла (514 м) в Малых Карпатах на территории Братиславы.
(обратно)
96Железная гвардия (рум. Garda de Fier) – название крайне правой политической организации, действовавшей в Румынии в период между двумя мировыми войнами.
(обратно)
97Сима Хория (1907–1993; родился в Трансильвании) – румынский политический деятель фашистского толка. Учитель по профессии. Второй и последний лидер Железной гвардии, сменивший Корнелиу Кодряну после его гибели в 1938 г.
(обратно)
98Г л о г а у – ныне город Глогув в Польше.
(обратно)
99Фрундсберг Георг фон (нем. Georg von Frundsberg; 1473–1528) – предводитель германских ландскнехтов на службе у императоров Священной Римской империи Максимилиана I и Карла V (он же испанский король Карл I). Георг Фрундсберг был известен как доблестный солдат, был почитаем во времена господства Третьего рейха. В честь него была названа и сражалась в ходе Второй мировой 10-я моторизованная, с апреля 1944 г. танковая дивизия СС.
(обратно)
100Вероятно, имеется в виду Ганс Иоахим фон Цитен (нем. Hans Joachim von Zieten; 1699–1786) – знаменитый прусский генерал либо граф Ганс Эрнст Карл фон Цитен (1770–1848) – прусский военачальник эпохи Наполеоновских войн, генерал-фельдмаршал (1839).
(обратно)
1013 е й д л и ц Фридрих Вильгельм фон (нем. Friedrich Wilhelm von Seydlitz; 1721–1773) – барон, прусский военачальник, командующий кавалерией армии Фридриха Великого.
(обратно)
102Врангель Фридрих Генрих Эрнст фон (нем. Friedrich Heinrich Ernst von Wrangel; 1784–1877) – граф, прусский военачальник, генерал-фельдмаршал.
(обратно)
103Одьялл а – ныне Гурбаново в Южной Словакии.
(обратно)
104Городок Дони-Михоляц находится на востоке Хорватии, в долине Дравы, в 4 км от самой реки, по которой здесь проходит граница с Венгрией. В 25 км к юго-востоку находится городок Вальпово.
(обратно)
105Грязная вода (нем.).
(обратно)
106Бескйды – полоса северных хребтов Западных и отчасти Восточных Карпат в пределах Чехии, Словакии, Польши, Украины.
(обратно)
107Сирмий в древности, ныне Срем – плодородный район Средне-дунайской низменности между реками Дунай и Сава, лежащий частью в Хорватии (Вуковарско-Сремская жупания), а частью – в Сербии (Сремский округ). Крупнейший город – Сремска-Митровица.
(обратно)
108К о л и б а – микрорайон Братиславы, округа Братислава III, района Нове-Место, Словакия. Расположен у подножия Малых Карпат, часть района занимает Братиславский лесной парк.
(обратно)
109Иден Антони (1897–1977; с 1961 пэр и 1-й граф Эйвонский) – британский государственный деятель, консерватор, в 1935–1938 (кабинет Болдуина) и в 1940–1945 (военное правительство Черчилля), министр иностранных дел, в 1955–1957 гг. 64-й премьер-министр Великобритании.
(обратно)
110Общие СС (нем. Allgemeine SS) – подразделения войск СС, формировавшиеся на постоянной основе либо временно, строевые либо резервные. В отличие от войск СС (Waffen-SS) они, как правило, не имели собственных знаков отличия, штандартов и названий. Провинившиеся чем-либо солдаты войск СС могли быть переведены в Allgemeine SS. В свою очередь, многие подразделения Waffen-SS пополнялись за счет Allgemeine SS, но две эти структуры существовали самостоятельно.
(обратно)
111Юри Хуго (нем. Hugo Jury; 13 июля 1887 г. – 9 мая 1945 г.) – партийный деятель НСДАП, гауляйтер и рейхсштатгальтер Нидердонау (Нижний Дунай), обергруппенфюрер СС (21 июня 1943 г.).
(обратно)
112Ш ё р н е р Фердинанд (1892–1973) – генерал-фельдмаршал Третьего рейха. Единственный, кто дослужился в германской армии до высшего воинского звания – генерал-фельдмаршал, начав службу рядовым солдатом. Кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. С января 1945 г. командовал войсками группы армий «Центр», с 30 апреля главком сухопутных войск. Сдался в плен американцам, выдан советским властям. Осужден военным трибуналом, в 1955 г. освобожден, уехал в Западную Германию.
(обратно)
113Внутренний город – центральный (1-й) округ Вены.
(обратно)
114Гюртель (нем. пояс) и Ринг (нем. кольцо) – улицы в центральной части Вены.
(обратно)
115Имеется в виду неудачное покушение на Гитлера 20 июля 1944 г. и попытка захвата власти (операция «Валькирия») – участники этого заговора были казнены (в лучшем случае им дали покончить с собой, как Роммелю и Клюге).
(обратно)
116Реннер Карл (1870–1950) – выдающийся австрийский политический деятель, социал-демократ и теоретик австромарксизма, первый федеральный канцлер Австрии после распада Австро-Венгерской империи и первый президент Австрии после Второй мировой войны.
(обратно)
117Фаворитен – 10-й округ (район).
(обратно)
118Хюттельдорф – часть 14-го округа Вены, Пенцинга.
(обратно)
119Оттакринг – 16-й округ Вены.
(обратно)
120Дорнбах – часть 17-го округа Вены.
(обратно)
121Дёблинг– 19-й округ Вены.
(обратно)
122Флоридсдорф – 21-й округ Вены.
(обратно)
123Корнойбург – город в Австрии, в федеральной земле Нижняя Австрия, северо-восточнее Вены.
(обратно)
124Гринцинг – одна из самых дорогих и престижных жилых зон в 19-м округе Вены – Дёблинге.
(обратно)
125Донауштадт – один из центральных (22-й) округов Вены.
(обратно)
126Хайлигерштадт – район и станция метрополитена в 19-м округе Вены.
(обратно)
127Дунайский канал (нем. Donaukanal) в Вене – рукав Дуная (не искусственный канал, несмотря на название). Он ответвляется от основного русла в Дёблинге и сливается снова в Зиммеринге, образуя таким образом остров из двух районов Вены: Бригиттенау и Леопольдштадта. Длина Дунайского канала составляет 17,3 км. В отличие от самого Дуная Дунайский канал граничит с Внутренним городом, центром Вены. В этом районе в него впадает река Вин.
(обратно)
128Тауэрнбан – отрезок железнодорожного пути между станциями Шварцах-им-Помгау в федеральной земле Зальцбург и Шпитталь-ан-дер-Драу на Драве в Каринтии (Австрия). Проходит по горным ущельям, через хребет Высокий Тауэрн пробит туннель.
(обратно)
129И н н – река, берущая начало в Швейцарии, где она вытекает из озера Зильзерзее на высоте 1815 м, у перевала Малоя, а затем течет по территории Австрии и Германии. Является правым притоком Дуная и впадает в него в городе Пассау, в месте слияния трех рек (Дуная, Инна и Ильца).
(обратно)
1301 Общей капитуляции Германии предшествовала серия частичных капитуляций крупнейших формирований, остававшихся у Третьего рейха:
29 апреля 1945 г. акт о капитуляции группы армий «Ц» (в Италии) подписал в Казерте ее командующий генерал-полковник Г. Фитингоф-Шеель;
2 мая 1945 г. перед Красной армией капитулировал Берлинский гарнизон под командованием Гельмута Вейдлинга;
в тот же день у нового главы германского правительства гроссадмирала Карла Дёница состоялось совещание. Оценив военную обстановку как безнадежную, участники совещания решили сосредоточить главные усилия на том, чтобы спасти возможно больше немцев от сдачи Красной армии, избегая военных действий на Западе и продолжая действия против англо-американцев только в той мере, в какой они будут препятствовать попыткам немецких войск уклониться от Красной армии. Поскольку же, ввиду соглашений между СССР и западными союзниками, добиться капитуляции только на Западе трудно, следует проводить политику частных капитуляций на уровне групп армий и ниже;
4 мая вновь назначенный главнокомандующим германскими ВМС адмирал флота Ганс Георг Фридебург подписал акт о капитуляции всех германских вооруженных сил в Голландии, Дании, Шлезвиг-Гольштейне и Северо-Западной Германии перед 21-й группой армий фельдмаршала Б. Монтгомери;
5 мая перед американским генералом Д. Деверсом капитулировал генерал пехоты Ф. Шульц, командовавший группой армий «Г», действовавшей в Баварии и Западной Австрии. Однако на юге у рейха оставалась еще крупная группировка групп армий «Центр» и «Австрия» (быв. «Юг») под командованием генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга.
(обратно)
131Так называемые Hilfswillige – вспомогательные служащие вермахта (представители местного населения оккупированной страны).
(обратно)
13230 августа 1944 г. в Реймс вошли войска союзников; после освобождения города генерал Эйзенхауэр расположил в Реймсе свой штаб. В Реймсе в зале технического колледжа (сейчас – Лицей Рузвельта) немецким генералом Йодлем был подписан Предварительный протокол
о капитуляции Германии (7 мая 1945 г., в 2.41), в котором германское Верховное командование обязалось немедленно отдать приказ армии и флоту прекратить активные боевые действия 8 мая с 23.01 по центральноевропейскому времени и остаться на позициях, занимаемых к этому моменту. Эта дата является датой окончания боевых действий в Европе. На следующий день, 8 мая 1945 года, по требованию Советского Союза состоялось второе подписание Акта о капитуляции в Берлине генерал-фельдмаршалом Вильгельмом Кейтелем. Эта дата является датой безоговорочной капитуляции Германии во Второй мировой войне.
(обратно)
133Цанков Александр Цолов (1879–1959, Буэнос-Айрес, Аргентина) – болгарский политический деятель, премьер-министр (1923–1926). Ученый-экономист, академик Болгарской академии наук (1935, член-корреспондент, 1919).
(обратно)
134Имеется информация, что он жил в Париже, а затем в Испании и скончался в Мадриде.
(обратно)
135Обозначения германских танков приводятся согласно советской танковой классификации.
(обратно)
136Torso – здесь: каркас, основа (нем.).
(обратно)
137Маршевое подразделение – временно сформированное подразделение, обычно рота (эскадрон, батарея), батальон (дивизион) или команда (экипажи танков, самолетов), направлявшееся маршем, в ходе военных действий, из запасных частей (соединений) (тыла) на фронт для пополнения (доукомплектования) частей и соединений действующей армии.
(обратно)
13840М «Т у р а н» (венг. 40М Turan) – венгерский средний танк периода Второй мировой войны. Создан в 1940 г. на основе чехословацкого танка Т-21, разработанного фирмой «Шкода». «Туран» выпускался серийно с апреля 1942 по 1944 г.; всего, по разным данным, было выпущено от 424 до 459 танков, не считая прототипов. «Туран» стал наиболее многочисленным венгерским танком Второй мировой войны и составлял основу венгерских танковых дивизий во второй половине войны, активно используясь в боях 1944–1945 гг. Вес 18,2 т, броня от 25 мм (борт) до 50–60 мм (лоб), пушка 40-мм (51 калибр) или 75-мм (25 калибров), пулемет 28-мм. Скорость по шоссе до 47 км/ч. Экипаж 5 человек.
(обратно)Оглавление
Предисловие Глава 1 От Констанцы до Будапешта Овладение Румынией Падение Болгарии Борьба за Трансильванию Безуспешные попытки венгров заключить мир Глава 2 Война и политика в Юго-Восточной Европе осенью 1944 года Первые недели салашистского режима Немецкие позиции в Дунайском регионе осенью 1944 года Русское наступление на Будапешт Окружение Будапешта Глава 3 Борьба за Будапешт Ситуация в Будапеште Германские попытки деблокады Будапешта Решающие бои за крепость Будапешт Глава 4 За фронтами Они называли себя «освободителями» Красная армия и население Последний бастион Гитлера Глава 5 Последнее крупное наступление Германии в ходе Второй мировой войны Положение Красной армии в Венгрии к началу немецкого наступления Операция «Весеннее пробуждение» Мощное наступление русских в направлении Вены Глава 6 Красная армия в Австрии Группа армий «Юг» в Австрии Борьба за Вену Последние сражения в Австрии Условные обозначения Приложение 1. Германский вермахт 2. Красная армия 3. Королевская армия Венгрии (гонведы) 4. Королевские вооруженные силы Румынии 5. Королевская армия Болгарии
Наш
сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального
закона Российской федерации
"Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995
N 110-ФЗ, от 20.07.2004
N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения
произведений
размещенных на данной библиотеке категорически запрешен.
Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.
 |
|
Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно
