Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Благодарности

Я признателен многим людям, помогавшим мне подготовить эту книгу. Особенно хотелось бы поблагодарить четырех переводчиков – д-ра Венкатасубра-маньяна, Васанта Котхари, М. В. Раманачалам и шримати Хемамалини – которые перевели для меня материалы, написанные на тамили, гуджарати и телугу. Д-р Венкатасубраманьян и Васант Котхари помогали мне редактировать эту книгу разъясняя все нюансы в материалах, которые они для меня подготовили.

Я также не могу не выразить благодарность главе Шри Раманашрама, Шри В. С. Раманану, за разрешение на перевод и опубликование материалов, авторские права на которые принадлежат Раманашраму. Шри А. Р. Натараджан, глава Учебного центра Раманы Махарши в Бангалоре, дал разрешение на использование материала, включенного в первую и шестую главы. Я также хотел бы поблагодарить Майкла Джеймса за конструктивные советы в работе над материалом, в прояснении неясных мест, а также за разрешение на использование стихов из его неопубликованного перевода «Гуру Вачака Коваи» и материала, включенного в третью главу.

Введение

В середине 1980-х я начал собирать рассказы-воспоминания, которые писали преданные Бхагавана Шри Раманы Махарши. Вместо того чтобы собирать относительно короткие статьи, публиковавшиеся в различных журналах, прежде всего в The Mountain Path, я начал искать более объемные рассказы, которые выходили в свет на разных индийских языках и по этой причине были практически неизвестны англоязычным читателям. Моей целью было издать антологию, состоящую из длинных рассказов от первого лица – рассказов людей, которые подробно описывали, как сила и милость Бхагавана трансформировала жизнь тех, кто соприкоснулся с ним. Несмотря на то что я собрал достаточно большое количество материала, книга так и не была опубликована. Одна из причин, по которым я воздерживался от публикации, – то, что я никогда не был удовлетворен своей работой и не был уверен в том, что сделал все как надо и моя работа закончена. Как заядлый исследователь всего, что было связано с Шри Раманой Махарши, я не хотел объявлять предварительный этап сбора материала законченным. Однако основной причиной задержки было то, что мой поиск принимал порой неожиданные направления. Два источника информации, Аннамалай Свами и Пападжи, оказались сами по себе настолько притягательными, а их рассказы настолько захватывающими, что в конце концов я сделал на их материалах отдельные книги^[1]. На самом деле за последние четырнадцать лет я подготовил шесть книг на основе их рассказов, общий объем которых составил более 1600 страниц – и все это по материалам, которые, как я думал, займут едва ли 100 страниц данной антологии. В течение этих лет работа над первым томом «Силы Присутствия» фактически не велась, я вернулся к нему лишь недавно.

Теперь я решил убрать из него главы, основанные на рассказах Аннамалая Свами и Пападжи, поскольку истории об их встречах с Шри Раманой уже были опубликованы. Сначала я собирался включить в книгу в качестве введения большой очерк, где собирался описать, как милость Шри Раманы по-разному действовала на различных людей. Я отказался от этой идеи, так как уверен, что отобранные мной рассказчики прекрасно справятся с этой работой сами. Поэтому моя цель как редактора теперь гораздо скромнее – я хочу познакомить читателей с материалом о Бхагаване, который ранее был им не знаком, а также, приводя в одной книге рассказы преданных с самыми разными судьбами, показать, насколько разнообразными были отношения Бхагавана с людьми, приходившими к нему и во многих случаях посвящавшими ему свою жизнь.

Я расположил воспоминания в более или менее хронологическом порядке. Первые три главы – это рассказы преданных, которые знали Бхагавана в его ранние годы, когда он жил вблизи Аруначалы. Следующие две главы написаны преданными, которые много общались с Бхагаваном с 1920-х гг. Последние две главы составляют рассказы людей, встречавшихся с Бхагаваном в течение последних пятнадцати лет его жизни.

К шести главам я написал краткие введения, выделенные в тексте курсивом. Они состоят в основном из биографической информации о людях, чьи повествования включены в соответствующие главы. Некоторые из них, рассказывая свои истории, не очень-то хотели говорить о себе, в то время как один из них, друг детства Бхагавана Ранган, рассказал о себе предостаточно, и мое введение биографического характера было бы излишним.

У каждого рассказчика в этой книге свой собственный неповторимый стиль. Я старался по возможности не вмешиваться в их повествование, так как не хотел, чтобы собственное видение и точка зрения рассказчика искажались мнением редактора. Тем не менее, поскольку включенные в эту книгу рассказы предполагают знание о жизни и учении Бхагавана, а также знание индийской культуры, философии и терминологии, я снабдил текст своими пояснениями, которые, как я надеюсь, лучше введут читателя в курс дела. Для читателей, не осведомленных о важнейших событиях жизни Шри Раманы, в конце книги я привожу краткую хронологическую справку.

Несмотря на то что над этой книгой работало множество специалистов, я принимаю полную ответственность за ее окончательную форму. Сбор, редактирование и подготовка этого материала в 1980-х принесли мне огромное удовольствие. Перечитывая эти рассказы, многие из которых я не перечитывал более десяти лет, я могу только изумляться невероятной мощи, которая исходила от Бхагавана без малейших усилий с его стороны и трансформировала жизни и сердца тех, кого судьба втягивала в его орбиту. Когда я впервые узнал некоторые из этих историй, у меня было ощущение, словно я отыскал клад. Сейчас, много лет спустя, мне кажется, что пришло время сделать это сокровище всеобщим достоянием, чтобы каждый, кто ощущает притяжение к Шри Бхагавану, мог получить часть этого сокровища.

Предисловие ко второму изданию

Во втором издании были отредактированы некоторые переводы, приведенные в главе Шивапракаша Пиллая, также было добавлено несколько стихов в конце главы садху Натанананды.

Дэвид Годман,

Тируваннамалай, сентябрь 2001 2.

Ранган

В июне 1907 г. я с женой, матерью и дочерью пошел к Бхагавану. Я тогда увиделся с ним впервые с тех пор, как мы вместе учились в школе.

«Узнаёшь меня?» – спросил я Бхагавана.

Гортанным голосом, с огромным усилием он выдавил из себя: «Ранган». В то время, поскольку Бхагаван почти не разговаривал, ему было очень трудно пользоваться своим голосом.

Он повернулся к Паланисвами (помощнику Бхагавана), показал на мою мать и спросил: «Узнаёшь ее?»

Моя мать навещала Бхагавана, когда он жил в Павалакундру^[2] в 1890-х, и Паланисвами мог ее помнить. Она рассказывала мне о своем первом визите к нему. Кажется, тогда она спросила Паланисвами, сьест ли Бхагаван фрукт, если она ему предложит. Ей даже не пришло в голову спросить самого Бхагавана, потому что тогда казалось, что он даже не осознаёт ее присутствие. Тем не менее Бхагаван услышал ее вопрос и ответил на него жестом – протянул руку. Мать очистила банан и дала ему. Бхагаван съел его.

«Он ходит?» – спросила она Паланисвами.

Бхагаван встал и прошел несколько шагов, чтобы продемонстрировать ей, что он может передвигаться.

«Он говорит?» – спросила она, снова обращаясь к Паланисвами.

Бхагаван иногда говорил, но в этот раз промолчал. Много лет спустя Бхагаван заговорил со мной об этом случае. «В то время, – рассказал он мне, – я произносил одно-два слова, обращаясь к Паланисвами, но даже эти слова мне давались с трудом, поэтому говорил я редко. Я бы поговорил с твоей матерью, но боялся, что если заговорю и моя семья узнает об этом, меня увезут обратно в Мадурай. Поэтому я промолчал».

«Когда твоя мать впервые приехала ко мне, ее напугал мой вид аскета и облачение^[3]. Она спросила меня: „Неужели благотворительная деятельность твоего отца привела вот к этому?" Мои волосы были спутаны, тело полностью покрыто пылью, и я сидел на камнях на горе. Она ушла, потому что ей невыносимо было видеть меня в таком состоянии. К тому же она чувствовала, что ничем не может мне помочь».

После небольшой паузы Бхагаван добавил: «Поэтому никто из вас не пришел, кроме твоей матери. Вы посчитали, что на грязного аскета и смотреть не стоит, и потому даже не потрудились прийти. Так ведь?»

Бхагаван рассказал мне, что, когда он жил в Павалакундру, где моя мать встретилась с ним в 1890-х, он совершенно не осознавал течения времени. По его рассказам, иногда, когда к нему возвращалось осознание окружающего мира, он обнаруживал, что сейчас раннее утро. Иногда он открывал глаза и обнаруживал, что сейчас полдень или поздний вечер. Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз открывал глаза. Иногда при попытке встать у него кружилась голова и он терял равновесие. В таких случаях он делал вывод, что, по-видимому, провел несколько дней в состоянии, в котором не осознавал окружающий мир. Он говорил, что кроме этих периодических приступов слабости, у него не было другого способа заметить течение времени.

«Ты тогда ничего не ел?» – спросил я его. Бхагаван ответил: «Когда не осознаёшь свое тело, телесные функции тоже приостанавливаются». Из его комментария я сделал вывод, что Бхагавану в то время не нужна была пища для поддержания жизни^[4].

После этого первого визита, когда мне пришло время уезжать, я сказал Бхагавану: «Ты достиг невероятных высот». Бхагаван ответил: «Далекие горы кажутся ровными и гладкими».

Кажется, он говорил мне, что можно стать джняни, даже живя жизнью обычного человека. Вроде бы он говорил, что отречение от мирского не является чем-то особенным или великим.

Многие годы я не навещал его. Когда же в конце концов снова пришел на даршан, Бхагаван уже жил в Скандашраме. Он умывался у парапетной стены и узнал меня издали. Когда мне оставалось четыре-пять шагов до Скандашрама, Бхагаван крикнул своей матери: «Амма! Ранган идет!» «Пусть заходит», – ответила она. Я вошел и простерся перед ним.

На этот раз он сказал мне: «Даршан^[5] святого не так легко получить. Лучше приходить к ним чаще. Они ткут ткань и держат ее наготове, чтобы ты мог облачиться в нее».

Я понял это так, что если человек получил милость Бхагавана, он может достичь джняны безо всяких усилий. И несмотря на то что Бхагаван дал мне такое обещание и заверение, тогда я еще не был уверен в том, что получаю милость, и даже в том, что вообще мог ее получить. Я не осмелился спросить об этом напрямую самого Бхагавана, но спустя некоторое время попытался «заручиться гарантией», спросив об этом его мать. «Ма, вы не знаете, есть ли у меня доля в духовном капитале вашего сына?»

Я думал, что мы одни, но мать окликнула Бхагавана: «Ты слышал, что сказал Ранган?» Бхагаван подошел, улыбнулся и сказал: «Да, да! Разве он не один из нас? Конечно, у него есть доля».

В следующий раз я встретился с Бхагаваном, когда ехал в Мадрас в поисках работы. В то время мое финансовое положение было не очень хорошим. Казалось, Бхагаван знает об этом, несмотря на то что я никогда об этом не упоминал.

Как только я простерся перед ним, он сказал: «Смотри, Ранган. Мужчина может самостоятельно поехать куда ему угодно и обеспечить себя. Но женщины и дети так не могут. Достаточно ли ты оставил своей жене и детям, чтобы они могли жить?»

Я пытался переубедить его, говоря, что оставил им денег, но впоследствии выяснилось, что мои уверения Бхагавана не удовлетворили. Несколько дней спустя, когда мой старший брат прибыл в Скандашрам, Бхагаван спросил его, как живет моя семья и не испытывает ли она нужду. Меня в тот момент не было – я искал работу в Мадрасе, проведя с Бхагаваном всего несколько дней, мне необходимо было найти какой-то способ обеспечить семью.

Мой брат рассказал Бхагавану, что деньги, которые я оставил своей семье перед отъездом, кончились, и теперь они испытывают очень большую нужду.

Мои попытки найти работу в Мадрасе не увенчались успехом. Я решил вернуться домой через Тируваннамалай и еще раз получить даршан. Как только я увидел Бхагавана, он заговорил о проблемах моей семьи. «Ты сказал мне, что оставил своей семье денег на пропитание, но твой брат утверждает, что денег у них уже не осталось. Это правда?»

Я молчал, не зная, что на это ответить. Я пытался скрыть от Бхагавана свою неспособность обеспечивать семью, но провести его было невозможно. Я не был ленив. Я отдал семье все деньги, которые только мог отдать, и поехал искать работу, но не рассказал Бхагавану о наших проблемах. Тогда я оправдывал себя мыслью, что раз Бхагаван так или иначе все знает, он может изменить мою жизнь, если пожелает.

Я не смог ответить на настойчивый вопрос Бхагавана, и на этом разговор фактически закончился. Но в тот же вечер, когда я лежал на кровати, Бхагаван пришел и сел рядом со мной. Я сразу же приподнялся и сел рядом.

«Ранган, ты не можешь уснуть?» – спросил он. – Тебя беспокоит, что не хватает денег на содержание семьи? Десять тысяч рупий будет достаточно?» И снова я не смог ничего ответить.

Сидя на моей кровати, Бхагаван сказал: «Человек может увидеть сон, что его бьют и ему больно. Во время сна это кажется достаточно правдоподобным. Но когда он просыпается, он смеется над тем, что пережил во сне. Точно так же, когда он пробуждается к просветлению, обнаруживается, что весь этот мир – всего лишь сон».

Я понял, что Бхагаван говорил мне, чтобы я не слишком переживал из-за проблем мира, который в конечном итоге не был реальным. Бхагаван очень серьезно относился к проблемам моей семьи, но он мог и шутить по этому поводу.

Например, во время того же визита, когда мы вместе совершали гирипрадакшину (обход вокруг Аруначалы), он в шутку сказал: «На этой горе растет много трав, способных превратить любой металл в золото».

Я чувствовал, что он поддразнивает меня, и промолчал. Бхагаван много раз подшучивал надо мной подобным образом. Иногда он просто смеялся, видя меня в мрачном, подавленном состоянии, и спрашивал: «Ты беспокоишься из-за того, что у тебя нет денег?»

В конце концов я нашел работу в автомобильной компании – я продавал автобусы. Получая комиссионные за каждый проданный автобус, я вскоре смог скопить десять тысяч рупий, о которых говорил Бхагаван. Этих денег хватило, чтобы оплатить долги и организовать свадьбы двух моих дочерей.

Я никогда не говорил с Бхагаваном о своих финансовых трудностях и никогда не просил у него помощи. Я предоставлял все это ему. Бхагаван сам, безо всякого побуждения с моей стороны, брал на себя все мои финансовые заботы.

Я говорил ему: «Бремя моей семьи – это ваше бремя. Я всего лишь марионетка в ваших руках».

Поскольку у меня была большая семья, росшая год от года, меня никогда не оставляли заботы о деньгах. Утешая меня, Бхагаван однажды рассказал следующую историю.

«Один человек усердно медитировал, чтобы достичь джняны. Ему явился бог Шива и спросил, чего он хочет. „Дай мне бедность и сделай так, чтобы беды не оставляли меня!" „Почему? – воскликнул Шива. – Ты мог попросить столько хороших, прекрасных вещей. Что это за странная просьба?"

Преданный ответил: „Когда у нас, смертных, есть богатство, наши глаза не видят и уши не слышат того, что подобает. Если я погружен в мир, я всегда буду в плену, я буду пойман в череду смертей и рождений. Бедность же заставит меня всегда помнить о Тебе“».

«Разве мы не можем достичь джняны, наслаждаясь богатством и комфортом?» – спросил я.

«Без всяких сомнений, богатство – это препятствие, – ответил Бхагаван, – и жажда знания не возникнет, если человек не делает добрые дела».

Большую часть жизни я то залезал в долги, то вылезал из них. В конце 1920-х годов, когда я снова был в долгах, Бхагаван нашел еще одну возможность посмеяться над моей проблемой. Однажды я увидел, как он обсуждает что-то с мусульманином, и подумал, что это, должно быть, какой-то духовный вопрос.

Когда мусульманин ушел, Бхагаван повернулся ко мне и сказал со смехом: «Знаешь, что сказал мне этот мусульманин? Ты беспокоишься о том, что у тебя много долгов. Теперь у меня тоже есть долг в пятьсот рупий! Похоже, что я купил в его магазине какие-то расчески и мыло в кредит».

Я выяснил, что предыдущий управляющий ашрамом действительно купил все это в кредит у этого мусульманина. Поскольку этот управляющий уже покинул ашрам, хозяин магазина пришел к Бхагавану, чтобы выяснить, как он может получить свои деньги^[6].

Случившееся меня сильно озадачило, и я немедленно поехал в Мадрас, чтобы обсудить проблему с одним богатым преданным. Преданный тотчас же поехал в Тируваннамалай, отругал хозяина магазина за то, что он отпустил столько товаров в кредит, и уплатил ему в погашение долга 250 рупий.

Когда мои посещения Бхагавана в Скандашраме стали регулярными, мне пришло в голову, что неплохо было бы стать саньясином (нищенствующим монахом). Я знал, что желание это безответственное и глупое, так как моя семья, чье финансовое положение и так было непрочным, совсем останется без кормильца. Однако мысли об этом не оставляли меня. И вот однажды ночью, лежа в постели в Скандашраме, я не мог уснуть, потому что они без конца крутились у меня в голове.

Я беспокойно ворочался в постели, когда ко мне подошел Бхагаван и спросил: «Что случилось? Тебя что-то мучает?»

«Венкатараман (имя Бхагавана, которое он носил в детстве), я хочу принять саньясу»,  – ответил я.

Бхагаван ушел и вернулся с книгой «Бхакта-Виджая», антологией жизнеописаний самых известных святых, живших в Западной Индии много веков назад. Он открыл книгу и прочитал вслух историю, в которой святой Витхоба решил принять саньясу. Его сын Джнянадева, воплощение бога Вишну, дал ему совет. «Где бы ты ни был, в светском обществе или в лесу, с тобой всегда один и тот же ум. Тот же самый старый ум, где бы ты ни остановился». Прочитав это, Бхагаван добавил: «Ты можешь достичь джняны, даже живя в сансаре [мирских заботах]».

«Почему же вы тогда стали саньясином?» – отпарировал я.

«Это была моя прарабдха (судьба), – ответил Бхагаван^[7]. – Жизнь семьянина трудна и полна невзгод, без сомнений, но стать джняни проще, будучи семьянином».

Позже я узнал, что это был стандартный ответ Бхагавана всем людям, которые спрашивали, могут ли они отказаться от выполнения своих мирских обязанностей. Например, однажды к нему приехал ученый-гуманитарий из Франции и задал множество вопросов.

Выслушав ответы Бхагавана, он сказал: «Я не хочу возвращаться во Францию. Я хочу остаться здесь с вами навсегда».

«К чему это? – ответил Бхагаван. – Вы можете вопрошать „кто я?" в любое время, даже живя в своей стране».

Жизнь рядом с Бхагаваном возбуждала во многих людях (включая меня) дух отречения от мирской жизни, но Бхагаван всегда отговаривал своих преданных от фактического отречения от мира. Однажды я услышал, как двое разговаривали об этом.

Один сказал другому: «Если ты будешь часто приходить к Бхагавану, он сделает тебя саньясином». Второй преданный знал, что это не так, но притворился испуганным. Он пошел к Бхагавану и попросил его о просветлении.

«Мне сказали, что если я буду часто приходить к вам, вы сделаете меня саньясином. Если я стану саньясином, я лишусь зарплаты в юоо рупий. Что тогда будет с моей женой и детьми?»

Бхагаван, который, должно быть, знал, что этот преданный обеспокоен не всерьез, ответил: «Каждый в конечном итоге получит то, чего хочет».

Мое стремление стать саньясином в конце концов исчезло. Хотя сам Бхагаван отрекся от мира еще в юности, я в какой-то момент понял, что моя судьба – оставаться в миру, работать и заботиться о своей растущей семье. Мне повезло в том, что во всех вопросах моей семьи я мог положиться на Бхагавана – он заботился о нас всегда. Мы часто нуждались в помощи, и у меня очень быстро вошло в привычку рассказывать Бхагавану о наших проблемах.

В один из таких моментов Бхагаван повернулся ко мне и сказал: «Ты думаешь, что твои беды так уж велики. А что ты знаешь о моих бедах? Давай я расскажу тебе об одном случае, произошедшем со мной. Однажды, карабкаясь по крутой части горы, я держался за камень, чтобы сохранить равновесие. Камень зашатался и не выдержал моего веса. Потеряв равновесие, я упал на спину, на меня осыпались камни и я оказался частично погребенным под ними. Каким-то образом мне удалось выбраться и встать на ноги. Я сразу же заметил, что большой палец на левой руке вывихнут. Я вставил палец обратно в сустав и пошел домой».

Я думаю, что Бхагаван преуменьшил степень своих ранений, потому что, когда он рассказывал эту историю, из Скандашрама вышла его мать и сказала: «Мне невыносимо вспоминать этот ужасный случай. Он пришел домой весь в крови. Он был в таком состоянии, что я не хочу даже думать об этом».

Мне было очень легко общаться с матерью Бхагавана, так как мы были знакомы еще со времен жизни в Мадурае. Однажды в разговоре она упомянула, что ей было видение, в котором множество змей обвило шею, грудь и ноги Бхагавана, но потом все они уползли. Я думаю, Бхагаван дал ей это видение, чтобы избавить ее от иллюзии, что он ее сын.

В другой раз, когда мы с матерью Бхагавана были в Скандашраме, она сказала мне: «Десять дней назад, примерно в это же время, я не отрываясь смотрела на Бхагавана. Постепенно его тело исчезло и я увидела вместо него лингам Тиручули^[8]. Лингам был очень ярким. Я не могла поверить своим глазам. Я потерла их, но все равно видела то же самое – яркий лингам. Я испугалась, так как решила, что мой сын уходит навсегда. К счастью, лингам постепенно снова превратился в Бхагавана».

Когда она закончила рассказывать эту историю, я посмотрел на Бхагавана, ожидая подтверждения или комментария, но он просто улыбнулся и ничего не сказал. В то время мой сын писал книгу под названием «Бхагаван Паринайям» («Свадьба Бхагавана»), в которой Бхагаван женится на джняна-канья (невесте джнянё). Я рассказал ему этот случай с Бхагаваном, и он включил его в свою книгу. Несколько месяцев спустя, когда мой сын читал эту книгу вслух перед Бхагаваном, Бхагаван спросил его, откуда он знает об этом конкретном случае.

«Мне рассказал мой отец», – ответил сын.

«Правда? Неужели он рассказал тебе все это?» – спросил Бхагаван.

Другие преданные хотели узнать побольше об этом случае– никто из них никогда раньше о нем не слышал, – но Бхагаван сказал: «Это не важно» и переключил их внимание на что-то другое.

У меня было два странных, но похожих переживания в присутствии Бхагавана. Первый случай произошел на горе. Бхагаван привел меня на вершину горы и показал место, где зажигают «картикай джьоти»^[9], и несколько других мест. Когда зашло солнце, мы спустились и легли спать у Семи Источников^[10]. Я спал у ног Бхагавана, и вдруг мне было видение Бхагавана, находящегося со всех сторон от меня. Когда оно исчезло, я рассказал Бхагавану о том, что произошло, но он отказался давать какие-либо комментарии.

Другой случай был странным и загадочным. Я ненадолго вышел из Скандашрама, заметив перед этим, что Бхагаван спал внутри. Вернувшись, я увидел, что он сидит снаружи на своем ложе. Я не обратил на это особого внимания, пока не вошел в ашрам и не убедился, что Бхагаван все еще спит внутри в той же позе, в которой я его видел перед тем как выйти из ашрама.

Когда я позже рассказал об этом Бхагавану, он улыбнулся и сказал: «Почему же ты не сказал мне об этом сразу же? Я бы поймал этого жулика!»

Это была типичная реакция Бхагавана на сверхьестественные явления. Когда Бхагавану рассказывали о таких случаях, он либо игнорировал это, либо отшучивался. Видимо, он не хотел, чтобы непродуктивный интерес к чудесам уводил его последователей в сторону от их главной цели – осознания истинного Я.

Мой собственный опыт и события, которым я был свидетелем, убеждали меня, что Бхагаван – необычайно великий человек. Но в то же время, благодаря тому, что мы были друзьями с детства, мне было легко общаться с ним и находиться рядом. Я не испытывал благоговейного страха, от которого многие немели в его присутствии. И поскольку я знал Бхагавана с ранних его лет, мы порой вспоминали наше детство.

Однажды Бхагаван спросил меня: «Помнишь, Ранган, как я помочился на мурти Каруппанна Свами? Ты пригрозил рассказать об этом моему отцу, а я умолял тебя не делать этого, потому что знал, что отец побьет меня».

«Очень хорошо помню, – ответил я, – теперь мне кажется, что Каруппанна Свами должен был чувствовать себя таким счастливым, словно окунулся в воды Ганги».

В детстве Бхагаван был настоящим сорванцом, и порой казалось, что он вытворил уже все, что только мог. Я помню одну его проделку, из-за которой он имел серьезные неприятности. Когда Бхагаван был маленьким, в соседнем доме жил адвокат. Однажды этот человек закрыл дом на ключ и уехал в город по делам. Пока его не было, Бхагаван умудрился залезть в дом и вытащить бумаги, которые нашел в шкафу. Играя, он воображал, что эти бумаги были анонсами премьеры некой пьесы. Он ходил по улице, подражая разносчикам рекламных листовок, и раздавал документы всем подряд. Эти бумаги в действительности были важными документами в одном деле этого адвоката. Вернувшись, адвокат узнал, что произошло. Он потребовал, чтобы дети вернули ему бумаги, но многие листы были утеряны окончательно, так как их раздавали незнакомцам. Адвокат сообщил о проделке отцу Бхагавана.

Отец очень рассердился и приказал: «Разденьте его! Полностью выбрейте ему голову, оставьте ему только набедренную повязку и лишите еды!»

Спустя годы повторилось в точности то же самое. Приехав в Тируваннамалай, он повторно назначил себе это наказание: выбрил голову, выбросил всю одежду, оставив только набедренную повязку, и жил некоторое время без еды.

До того как я, уже будучи взрослым, впервые навестил Бхагавана, мне дал посвящение Свами из Шрингери^[11]. Когда я беседовал об этой инициации со своим братом, он сказал: «Я приму посвящение напрямую от Ишвары (Бога)».

Спустя три года мой брат впервые поехал к Аруначале, чтобы встретиться с Бхагаваном. Сначала он неотрывно смотрел на Бхагавана, словно пытался увидеть в нем того самого Венкатарамана, которого знал еще ребенком. Бхагаван пристально смотрел на него, не говоря ни слова. И вдруг неожиданно мой брат простерся перед Бхагаваном в знак почтения. Тогда он провел с Бхагаваном много дней, а по возвращении в Мадурай сообщил мне, что его инициировал сам Ишвара. В последующие годы он часто приезжал к Бхагавану и вскоре стал его рьяным последователем.

Много лет спустя он так тяжело заболел туберкулезом, что не мог самостоятельно передвигаться. Чтобы навестить Бхагавана, он взял себе в тот раз помощника. Брат хотел совершить прадакшину вокруг Бхагавана, но из-за его слабости ему это не было позволено. Уходя из ашрама, чтобы вернуться домой, мой брат заплакал. Бхагаван проводил его до двери. В глазах Бхагавана тоже стояли слезы.

Человек, сопровождавший моего брата, сказал мне: «Я вначале не поверил, когда твой брат сказал мне, что Бхагаван испытывает к нему огромную любовь. Но сейчас я своими глазами увидел, как сильно Бхагаван любит его».

Через два года мой брат принял саньясу. Он не мог не знать, что Бхагаван думал по этому вопросу, но все равно предпринял этот шаг.

Когда его жена заплакала, полагая, что останется покинутой, он ее успокоил: «Ты что, сошла с ума? Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя одну? Я буду с тобой еще сорок дней после своей собственной смерти». Так все и случилось.

Когда эту историю рассказали Бхагавану, он сказал с изумлением: «Кто может знать замысел Бога, когда он так сводит и разлучает людей? Почему он скрывает и являет Свою форму?»

Мой отец был нетипичным членом нашей семьи. Никогда он не проявлял ни малейшей религиозности, никогда не посещал храмы и не совершал паломничеств. Моя мать, напротив, была весьма религиозна. У отцовского атеизма, однако, была одна примечательная черта. Он часто болел малярией, и во время приступов лихорадки часто звал меня в бреду и говорил: «Смотри, сынок, видишь бога Шиву верхом на быке? Для него совершается арати (подношение священного огня). Иди, получи его даршан».

Когда я рассказал об этом Бхагавану, он поведал мне похожую историю.

«Жил когда-то царь, который не почитал божеств. Его жена, тем не менее, проводила все свое время в различного рода почитаниях и пении бхаджанов (религиозных песен). Поскольку она была очень недовольна тем, что у ее мужа нет никаких религиозных наклонностей, она молилась Богу, чтобы Он сделал ее мужа религиозным человеком.

Однажды, в тот день, когда с большим размахом проводились пуджи (ритуальные поклонения божествам) и пелись бхаджаны, царица вошла в спальню и увидела, что царь крепко спит. И хотя никого рядом не было, в комнате раздавался Раманам (имя Рама). Царица тщательно обыскала спальню в поисках источника Раманам и обнаружила, что звук исходит из сердца царя.

Она сразу же послала за министром и сообщила ему: „Бог услышал мои молитвы. Он сделал моего мужа очень религиозным. Объяви это людям, и пусть будет большой праздник. Завтра во всех храмах будут пуджи, бхаджаны и музыка!"

На следующий день, видя всю эту суету, царь спросил министра, что происходит. Министр рассказал ему о том, какой приказ отдала царица. Царю стало интересно, каким образом царица узнала о его скрытой религиозности, и она рассказала ему, что слышала Раманам в его комнате. Царь так огорчился из-за того, что все узнали его тайну, что хотел покончить с собой. Но царица попросила у него прощения и убедила не делать этого».

«Лучше держать свою религиозность в тайне, – заключил Бхагаван, а потом добавил: – Пока человек не уничтожит свое эго, он не достигнет реализации. Чувство личного делания должно исчезнуть».

Бхагаван проиллюстрировал это еще одной историей про другого древнего царя.

«Жил один могущественный царь. Царь соседней страны хотел завоевать его, но ему это никак не удавалось. Могущественный царь долго гордился своей доблестью, но в один прекрасный день он неожиданно пригласил к себе соседнего царя, отдал ему все свое царство и ушел в лес, жить и совершать тапас (суровую аскезу).

Спустя многие годы царь отправился в странствие. Он питался подаянием, которое выпрашивал по пути. Странствуя таким образом, он решил навестить свое бывшее царство. Жители этого царства узнали в нем своего бывшего царя, но он не желал, чтобы они выказывали ему свое почтение. Он хотел оставаться обыкновенным бродягой. Наконец он пришел к своему бывшему дворцу и стал неподалеку просить подаяния. Слуги, узнав его, хотели выразить ему свое почтение, но царь не позволил им сделать это. Он взял у них немного еды и ушел.

Так он странствовал и жил подаянием, стремясь уничтожить свое эго. Однажды он забрел в страну, царь которой недавно скончался, не оставив наследника. По традиции этой страны в таких случаях наряжают слона, дают ему гирлянду цветов и отпускают на волю. Тот, кому слон наденет на шею гирлянду, становится новым царем. В тот раз слон избрал короля-нищего. Царь не хотел принимать на себя обязанности правителя в этом новом царстве, но жители страны вынудили его, и он вступил на трон.

Тем временем царь, которому он отдал свое царство, тоже умер, не оставив наследника. К нашему царю явилась делегация и стала упрашивать стать и их царем. Он согласился и стал править двумя царствами. Но теперь он был другим. Раньше, правя царством, он считал себя великим человеком и великим правителем. Тогда его эго было огромным. Теперь же, вернувшись после совершения тапаса, он уже знал, что он – ничто, что царством правит сам Бог и что он, царь, – всего лишь инструмент в Его руках. Благодаря этой перемене оба царства стали еще более процветающими, чем раньше».

Так как я и мои братья получили так много от общения с Бхагаваном, мы стали призывать и других ехать в Тируваннамалай и получать даршан Бхагавана. Не всегда, однако, нам сопутствовал успех. Однажды мы убедили одного нашего приятеля поехать на даршан к Бхагавану. Вернувшись, он сказал нам: «К какому негодному свами вы меня отправили! Я думал, он почитает божеств, а он в день Экадаши резал лук^[12]!»

Мы пытались объяснить ему, что не должны мерить величие джняни (познавших) своими мерками, и указывали на то, что для джняни нет Бога, которого ему необходимо было бы почитать. Но приятель так и не согласился с тем, что мы пытались ему донести. Он ожидал, что человек из семьи брахманов будет демонстрировать свою святость по меньшей мере следованием устоявшимся традициям своей касты. Ну что тут можно сказать? Бхагаван и сам не стремился к тому, чтобы его понимали люди, которые того не заслуживают.

Бхагаван однажды заставил меня покончить с одной привычкой, связанной с традициями. В тот вторник было полнолуние, и все жители Скандашрама совершали ежемесячную процедуру обривания^[13]. Бхагаван сказал, что я тоже должен обрить голову. Это противоречило писаниям – семьянин не должен обривать голову в такой день – и я заявил об этом Бхагавану. Он проигнорировал мои слова и все-таки заставил меня обрить голову.

Будучи убежденным, что даршан Бхагавана пойдет на пользу всем и каждому, я посылал к нему многих людей, но Бхагаван не одобрял мою миссионерскую деятельность.

Во время одного из моих посещений Бхагаван сказал мне: «Ты и твой брат разнесли весть о том, что здесь есть Махариши. Люди верят вам до того момента, пока не приходят сюда и не видят меня, сидящего здесь в углу. Они думают: „Неужели это он и есть?“, разочаровываются и уходят, понося вас».

Я согласился с Бхагаваном, что многие люди не в состоянии распознать его величие. «Этих людей, словно туман, окутывает эго, – сказал я, – они находятся в таком плачевном состоянии, что даже встретив Бхагавана, не могут распознать его».

Затем я попытался оправдаться: «Найдя столь великого джняни, разве можем мы молчать? Мы чувствуем, что просто обязаны поделиться с другими этой радостью». И чтобы подчеркнуть сказанное, я спел строфу Таюманавара на тамильском языке, в котором выражалась та же идея:

Даже вороны не могут молчать, когда найдут пищу.

Они зовут других птиц, чтобы разделить с ними

трапезу.

А мы нашли безграничную радость, она просто

переполняет нас.

Идите сюда, люди! Придите и разделите ее с нами!

И все же Бхагаван, казалось, был немало расстроен моим миссионерством, потому как ответил: «Сейчас даже вороны перестали звать других птиц».

Однажды брат моей жены, который тоже был ярым последователем Бхагавана, привез в Тируваннамалай одного своего друга. Он рассказал ему о величии Бхагавана и убедил поехать к нему.

Во время беседы с этим человеком Бхагаван превозносил достоинства Аруначалы. Он сказал: «Важно то, что здесь Ишвара явился в человеческой форме^[14]». Человек спросил очень нетерпеливо: «Где, где он?»

Бхагаван ответил: «На этой горе растет огромное дерево с очень большими листьями. Ишвара сидит под ним».

Мой шурин принялся отчитывать своего друга: «Ты полный идиот, невежество затмило твое зрение». Указывая на Бхагавана, он продолжал: «Ты не можешь увидеть Ишвару, даже когда Он сидит прямо перед тобой!» Бхагаван, не одобряя вмешательства моего шурина, повернулся к нему и сердито сказал: «Довольно! Довольно!» Бхагавану нравилось, когда с ним обращаются как с обычным человеком, а не как с Господом-Богом. Он не хотел, чтобы тот факт, что он джыяыи, стал широко известен.

Несмотря на то что во взаимодействиях с внешним миром Бхагавану удавалось создавать видимость тощ что он человек обыкновенный, он видел насквозь, чего стоит в духовном плане каждый из приходящих к нему. Некоторые люди приходили жить в ашрам, потому что там была бесплатная еда. Такие устраивались поближе к кухне. Другие выпрашивали деньги у посетителей. Находились и такие, которые развлекались тем, что провоцировали ссоры и неурядицы между обитателями ашрама. Бхагаван знал обо всем этом. Он позволял каждому поступать так, как он хочет, но в то же время удерживал их всех привязанными к себе. Он внимательно следил за всеми и искал случая наставить их на верный путь.

Бхагавану нравилось делать вид, что у него нет никаких особых способностей. Однажды он рассказал мне такую историю, весьма одобряя то, о чем в ней говорится: «Был один святой, к которому приходило множество людей. Он каждый раз повторял, что не стоит к нему ходить, так как у него нет никаких особых способностей. Его ученик, видя, что учитель не любит, когда его беспокоят толпы людей, взял на себя обязанность отваживать посетителей. Он начал распространять слухи, что у этого святого нет никаких сверхьестественных способностей. Узнав это, святой обрадовался. Он считал, что его ученик, говоря всем, что учитель лишен особых способностей, тайно воздает ему хвалу. Одни жаждут денег, другие – славы. Этот святой не желал ничего».

Несмотря на то что Бхагаван предпочитал не демонстрировать свое духовное величие широкой публике, иногда все же давал нам возможность увидеть проблески его Силы и Знания. К примеру, однажды один из его преданных, сидя поблизости от Бхагавана, переписывал санскритские стихи и вдруг засомневался, не зная, что ему писать дальше. Бхагаван, хоть его и не спрашивали, подозвал этого преданного и рассеял его сомнения. Бхагаван читал нас всех, как открытые книги, но редко демонстрировал это так явно.

Во время одного из своих визитов в Скандашрам я был свидетелем еще одного странного случая, когда Бхагаван проявил свою силу. Два человека приехали из деревни и просили Бхагавана дать им вибхути (священный пепел) своей собственной рукой. «Вот вибхути,  – сказал он и указал на пепел. – Вы и сами можете его взять». Но люди упрашивали и умоляли Бхагавана дать им пепел своей рукой. Бхагаван отказался со словами: «Между моей и вашей рукой нет никакой разницы». Посетители были очень разочарованы и ушли из ашрама, не взяв вибхути.

Я пошел за ними и спросил: «Почему вы хотели, чтобы Бхагаван дал вам вибхути своей рукой? Почему вы так настаивали на этом?»

Один из них сказал: «Когда-то я болел проказой. Тогда я пришел к Бхагавану и он дал мне вибхути своей собственной рукой. Я нанес его на себя, и все признаки проказы исчезли за один день. Вот мой друг. У него тоже проказа. Поэтому я и просил Бхагавана дать ему вибхути своей собственной рукой».

Должно быть, Бхагаван знал, что он непреднамеренно исцелил прокаженного. Возможно, он отказался снова подать больному вибхути из-за того, что не хотел приобрести репутацию чудотворца.

Однажды при мне Бхагаван сделал интересное замечание о джняни и их способностях. «Джняни бывают двух видов – сиддхи и суддхи^[15]. Сиддхи знают о том, что они обладают необычными способностями. Суддхи тоже обладают такими способностями, но они даже не подозревают об этом».

Я думаю, что Бхагаван отнес бы себя к категории «суддха». Через него шла Сила и проявлялась во многих странных и необъяснимых вещах, но Бхагаван никогда не осознавал, что совершает какие-то чудеса.

Часто повторяют, что только джняни может распознать других джняни. Похоже, Бхагаван был согласен с этим. Он рассказывал один случай, произошедший с ним в молодости в Тируваннамалае.

Я спросил его: «Когда вы впервые приняли пищу от шудры [человека из низшей касты]?» Он ответил, что это произошло во второй день его пребывания в Тируваннамалае. Он сразу вспомнил об еще одном случае того времени. Однажды, когда он сидел на веранде чоултри [гостиницы для паломников], пришли несколько махатм (великих душ) и положили ему в рот пищу. Бхагаван заметил, что неподалеку сидело много шудр, но он видел, что они принимали махатм за обычных аскетов. Но не всегда Бхагаван был столь неосторожен в своих признаниях, что мог легко отличить просветленного от непросветленного.

Однажды преданный спросил его: «Может ли один джняни распознать другого джняни?» Бхагаван ответил: «Что джняни может распознавать? Разве для него не всё едино?»

Затем я сам задал вопрос: «Бывают ли у джняни сны?» «Так же, как и состояние бодрствования», – ответил Бхагаван. Я настойчиво продолжал расспросы: «Какие же сны вы видите?» «Я вижу храмы, священные места омовения и тому подобное», – ответил Бхагаван.

Хотя Бхагаван никогда не хвастался тем, что сам он – реализованный человек, он иногда говорил, что джняни находится в очень возвышенном состоянии. Как-то, читая «Рибху-гиту», он взглянул вверх и сказал: «Тримурти [Брахма, Вишну и Шива как единое трехликое божество] стоит перед джняни со сложенными руками, говоря: „Я к твоим услугам“. У Тримурти есть обязанность – возвышать мир, а у джняни нет даже этой обязанности».

Однажды Бхагаван привел пример того, как боги служат джняни. Он рассказал об одной встрече на Аруначале. Он бесцельно бродил по горе без еды. Старая женщина принесла ему в горшке жидкой рисовой каши. Бхагаван, который без труда мог увидеть духовное величие в самых заурядных с виду людях, сказал нам: «Я подумал, что это, должно быть, сама Мать Парвати».

А как-то раз Бхагаван упомянул о силе джняни: «Джняни может оставить свое тело, когда захочет. Когда для джняни приходит время оставить тело, приходит бог Яма [в индуизме бог смерти] и спрашивает, оставаясь в отдалении: „Пойдешь со мной?" Если джняни отвечает: „Нет, не сейчас“, Яме приходится уходить восвояси».

Бхагаван признавал, что для обычных людей очень благоприятно находиться рядом с джняни, в его присутствии. Он дал нам это понять, когда пришел один мой родственник и задал ему множество вопросов. Его последний вопрос был таким: «Теософы говорят, что великая душа сойдет на землю, и все должны быть готовы принять его. Вам что-нибудь известно об этом?»

«Я ничего об этом не знаю, – ответил Бхагаван. – Но вот что странно: они ждут, что к ним спустится какая-то великая душа, и при этом даже не пытаются узнать хоть что-то о великих душах, которые уже здесь на земле».

Бхагаван иногда говорил, что знание своего истинного Я (что и является состоянием джняни), легко достижимо, потому что мы уже являемся истинным Я, и, следовательно, уже реализованы. Но иногда он признавал, что достичь этого состояния очень трудно. В качестве иллюстрации этой второй его позиции приведу такой пример.

Однажды к Бхагавану на даршан пришла женщина. Уходя, она спросила его: «Бхагаван, мой ум блуждает в разных направлениях. Что мне делать?»

Бхагаван посоветовал ей: «Пусть он идет только в одном направлении».

Когда она ушла, я спросил его: «Если это возможно, чего нам еще желать? Это и есть джняна, не так ли?»

«Что я мог сказать или сделать? – ответил Бхагаван. – Как только люди приходят сюда, они сразу хотят стать джняни. Они полагают, что это легко. Они не видят, насколько это трудно».

Все время, пока Бхагаван был с нами, он играл самые различные роли – иногда был ребенком, а иногда строгим отцом, иногда походил на академичного ученого, а иногда казалось, что он вообще ничего не знает. И при всем при этом он ни на секунду не забывал, кто он на самом деле.

Он говорил: «Когда мужчина играет на сцене женщину, разве он забывает хоть на миг, что он мужчина? Точно так же джняни никогда не забывает, что он – истинное Я».

Когда я бывал в Скандашраме, Бхагаван будил меня в 3 часа утра, до того, как проснутся все остальные, и брал с собой на Пандава Тиртхам. Там мы купались до рассвета. Однажды утром, когда Бхагаван пришел будить меня, он обнаружил, что Дикшитар, обычно спавший недалеко от меня, ощупью искал что-то на полу.

«Ищешь свой такли?» – спросил Бхагаван. Дикшитар поднялся и сказал с удивлением: «Только что мне приснился сон, что приближается Шравана-Пурнима, день, когда все брахманы обновляют свой священный шнур^[16]. Когда вы пришли, я искал такли, чтобы сплести шнур».

Эта сцена напомнила мне о вопросе, который я задал ему днем раньше.

«Бхагаван, это правда, что джняни знают все три аспекта времени – прошлое, настоящее и будущее?» – спросил я. Бхагаван ответил: «Они знают, но это не самое главное в них. Они знают всё, что происходит в трех состояниях – во сне, наяву и в глубоком сне, и все происходящее в мире. Но какой бы мир ни явился тебе, он будет казаться настоящим, реальным. Бог дал человеку так много знаний, но скрыл от него знание будущего. Обычный человек не знает, что с ним случится через минуту».

Я уже упоминал о том, что Бхагаван мог видеть духовное величие и духовную зрелость в людях. Он также мог распознать эти качества в животных.

Однажды мать Бхагавана спросила его: «Почему эта собака все время сидит у тебя на коленях?»

Бхагаван повернулся ко мне и сказал: «Эта собака находится в состоянии непоколебимого самадхи. Великая душа пришла в форме собаки. Матушка не знает этого, она задала этот вопрос от неведения».

Выслушав это, я подумал: «Если собака может научиться входить в самадхи, для меня это должно быть не такой уж трудной задачей».

Я спросил Бхагавана: «Почему вы не научите меня нирвикальпа-самадхи?» «Какой тебе от этого прок? – ответил Бхагаван. – Ты должен быть в сахаджа-нирвикальпа-самадхи^[17]. Живя в миру, должен быть непривязанным к нему. Видя всё, ты должен быть в состоянии не-видящего».

Несколько лет спустя Бхагаван рассказал немного об этой собаке: «Здесь жила собака. Она всегда спала передо мной. Даже во время бодрствования она была погружена в нирвикальпа-самадхи. Когда она забеременела, администрация ашрама прогнала ее, опасаясь, что она родит в ашраме щенков. Собака ушла недалеко наверх по склону и родила щенков там. Покормив их на склоне, она возвращалась и ложилась передо мной».

Примерно в то время к Бхагавану из Мадурая приехал один мой приятель, весьма ортодоксальный. Когда он садился, чтобы принять пищу, один из щенков этой собаки подошел и понюхал его тарелку. Мой приятель отказался есть эту пищу, потому что ему казалось, что щенок осквернил ее. На это Бхагаван улыбнулся и начал рассказывать ему историю из жизни Даттатреи, прославленного Гуру древности.

«Однажды Даттатрея и один из его учеников шли к Гуру Даттатреи. По дороге Даттатрея предупредил ученика, что его Гуру может явиться в любой форме. Гуру явился как факир-мусульманин. Совершив простирание, Даттатрея и его ученик сели, чтобы принять пищу. Гуру достал из своей сумки кусок хлеба, обмакнул в свежее собачье молоко и подал Даттатрее. Даттатрея разломил хлеб на две части, одну оставил себе, а другую отдал ученику. Ученик, оказавшись не в состоянии преодолеть отвращение к собачьему молоку, не стал есть свой кусок. Он спрятал его, а затем выкинул. Немного спустя Даттатрея спросил ученика: „Ты съел свой хлеб?" Ученик сказал правду. Тогда Даттатрея взял кусок хлеба, который ел его Гуру, и дал съесть ученику».

Бхагаван рассказал эту историю моему приятелю и затем попросил его съесть пищу с тарелки, до которой дотронулась собака. Мой приятель ее съел. Когда это случилось, меня там не было. Мать Бхагавана во всех подробностях рассказала мне об этом в мой следующий приезд.

Были также и другие животные, которые чувствовали величие Бхагавана.

Бхагаван однажды сказал мне: «Не надо думать, что Аруначала – это всего лишь груда камней. В ее пещерах живет много йогов и святых».

Это замечание навело его на воспоминания о совершенно особенном животном, приходившем к нему. Он рассказал, что на один из его джаянти (празднований дня рождения) в Скандашрам явился золотистый мангуст, обошел все комнаты, а затем ушел. Бхагаван предположил, что одна из великих душ явилась к нему в этой форме, чтобы дать ему даршан.

Вороны, собаки, обезьяны, бурундуки, овцы и многие другие животные приходили к Бхагавану. Многие из них инстинктивно ощущали его доброту и величие, получали его даршан и уходили. Только человек полагается на свой интеллект и тогда не ощущает величие Бхагавана. Когда мы смотрим на Бхагавана сквозь искаженную призму ума, нам кажется, что Бхагаван – самый обычный, незначительный человек.

Обезьяны часто посещали Скандашрам, чтобы порезвиться на деревьях и увидеться с Бхагаваном. Однажды, когда я приехал на даршан из Мадраса, пришла целая стая. Одна из обезьян подошла к Бхагавану, села ему на колени и приобняла. Казалось, что она хихикает и что-то говорит Бхагавану.

Бхагаван сказал: «Обезьяна рассказывает мне, что сегодня она стала царем обезьян. Посмотри на обезьян, которые сидят на стене. Вот эта обезьяна – царица, первая леди королевства, а та, вторая, – младшая царица». Затем, указав на других обезьян, он продолжил: «Вот сидит главнокомандующий его армии. Все остальные – его солдаты».

Там собралось около сотни обезьян. От радости и возбуждения они прыгали по деревьям, ломая ветки, и производили много шума.

Бхагаван погладил царя по голове и сказал: «Мальчик-калека сегодня стал царем. Он пришел, чтобы сообщить мне хорошую новость».

Поскольку некоторые преданные не знали историю Нонди, «мальчика-калеки», Бхагаван повторил ее для них: «Эта обезьяна была еще детенышем, когда я был в пещере Вирупакша. Однажды другие обезьяны покусали его, нанесли ему много увечий и ушли, бросив одного. Бедный израненный малыш пришел ко мне, и я ухаживал за ним, пока он не поправился. Уже тогда я знал, что когда-нибудь он станет царем. Сегодня это случилось. Обезьяны обычно не принимают обезьяну, за которой ухаживал человек, но когда этот малыш выздоровел, его приняли обратно в стаю».

Однажды, приехав в ашрам, я узнал, что Бхагаван сидит на диете из риса и дала (суп из маша). Человек, выдававший себя за управляющего ашрамом, посадил Бхагавана на эту диету. Чтобы Бхагаван неукоснительно соблюдал эту диету, он отвергал все подношения пищи, которые присылали Бхагавану. Я немного огорчился, потому что привез из Мадраса бананов, чтобы предложить их Бхагавану. Поскольку было ясно, что есть бананы ему не позволят, я спросил совета, что мне с ними делать.

«Поступай как обычно», – ответил Бхагаван.

Когда Бхагаван принимал пищу, я поднес ему бананы. Увидев это, «управляющий» начал ругать меня, говоря, что я нарушаю предписания, данные им Бхагавану. Бхагаван вмешался и спросил: «А чем я болен, и почему я на диете?»

Еще один посетитель, приехавший из Мадраса, включился в спор. Он спросил, обращаясь к Бхагавану: «За какую цену этот человек купил вас?»

Бхагаван улыбнулся и в шутку ответил: «За 5000 рупий». Затем добавил: «Когда человек приходит ко мне впервые, он стоит на почтительном расстоянии и совершает поклоны. В каждый последующий день он подходит все ближе. А однажды, когда начинает чувствовать себя уверенно, он берет в руки палку и начинает приказывать всем остальным посетителям. Он кричит: „Пойди туда! Пойди сюда!" А на следующий день назначает себя управляющим ашрама».

В течение недели этого «управляющего» вышвырнули из ашрама преданные. Я должен сказать, что в то время в ашраме мог оставаться любой – до тех пор, пока он выполнял возложенную на него работу. Если он отказывался работать, то должен был уйти.

Мне казалось странным, что у людей, приходивших служить Бхагавану, надменность и эгоизм зачастую усиливались, а не уменьшались. Однажды я спросил его об этом.

«Как получается, что эго некоторых ваших преданных, вместо того чтобы уменьшаться, растет от общения с вами?»

Бхагаван ответил: «Прежде чем исчезнуть, эго должно сначала вылезти оттуда, где оно прячется. Когда греют воду, она сначала закипает, переливается через край, а затем только испаряется».

Бхагаван сам настаивал на том, что должен сьедать хотя бы часть предлагаемых подношений пищи, и потому нередко шел на поводу у высокомерных и заблуждающихся преданных. Так, один из таких преданных еще во времена жизни в Скандашраме регулярно подносил Бхагавану шарики из листьев ганджи (конопли).

Мать Бхагавана однажды сказала мне: «Как-то раз Бхагавану дали особенно много ганджи. Если бы кто-нибудь другой съел столько, он бы точно умер. Бхагаван сидел целый день с глазами, красными, как кровь».

Выслушав этот рассказ, я сказал этому преданному, чтобы он больше не давал Бхагавану ганджу. Я также попросил Бхагавана не принимать ее. Он ответил: «Что я могу поделать? Я должен принимать все, что предлагают мне преданные».

Как-то беседуя с Бхагаваном, я заметил, что его десны сильно «отступили» от зубов. «Вы моложе меня, – сказал я ему. – Почему ваши зубы в таком состоянии?» Бхагаван ответил: «Один человек дал мне яд, чтобы проверить меня. Яд меня не убил, но разъел мне все десны». Я посочувствовал ему: «Когда Бог Шива проглотил халахала [яд], Мать-Парвати была рядом и позаботилась о нем. Она посоветовала Шиве держать яд в горле и не глотать его, дабы он не попал в желудок. А вот Вам не повезло – у Вас не было Парвати, чтобы уберечь Вас».

В один из своих визитов в Скандашрам я заметил, что у Бхагавана из ноги идет кровь. Он только что совершил омовение и вытирался полотенцем.

«Что это за рана?» – спросил я с тревогой. Бхагаван, до этого не замечавший ее, ответил: «Не знаю».

«Как такое возможно, Бхагаван, что вы даже не замечаете, что у вас из ноги так сильно течет кровь?» Я был искренне удивлен этому.

Обдумав все возможные варианты, Бхагаван сказал: «Думаю, мне на ногу упал уголек из курильницы для благовоний и вызвал ожог». Я принес кое-какие лекарства и нанес на рану, осознавая при этом, насколько далек Бхагаван от своего тела.

Это понимание еще больше углубилось после одного случая. Мы с Бхагаваном шли по лесной тропинке вокруг горы, и в какой-то момент я наступил на колючку. Увидев, как я хромаю позади него, Бхагаван остановился, вернулся ко мне и вытащил колючку из моей стопы. Через несколько ярдов настала очередь Бхагавана: он тоже наступил на колючку. Я подбежал к нему, осмотрел его стопу и был потрясен: из нее торчало множество шипов! Некоторые были старыми, а некоторые – новыми. На другой стопе я увидел ту же картину. «Какие колючки ты собираешься вытаскивать? – спросил Бхагаван, смеясь, – Старые или новые?» Бхагаван обломал торчавшую колючку, шаркнув ногой по земле, и пошел дальше, ничуть не озаботившись. Разве это не доказательство того, что он не был отождествлен с телом? Вспоминая эту историю, я думаю, что Бхагаван намеренно показал мне, что перестал отождествлять себя со своим телом.

В другой раз, когда мы были в Скандашраме, я ощупал ногу Бхагавана от пятки до колена и сказал: «В детстве, когда мы играли и наши ноги соприкасались, ваши ноги были как железо. Ваша кожа была такой грубой, что казалось, будто меня царапали колючки. Теперь ваша кожа другая, она похожа на бархат». Бхагаван прокомментировал: «Да, мое тело полностью изменилось. Оно уже не прежнее^[18]».

Несмотря на то что Бхагаван мог ходить, не обращая внимания на шипы, вонзающиеся ему в ноги, кожа его была очень чувствительной. Однажды группа, совершавшая паломничество в Пандхарпур, зашла в ашрам принять пищу. Уходя, паломники подошли к Бхагавану обняться. Воспользовавшись случаем, я тоже решил обняться с ним, но при этом заметил, что кожа его сильно покраснела.

«Что случилось? – спросил я. – Почему ваша кожа так покраснела?»

Бхагаван ответил: «Они обнимали меня так же, как обнимали бы мурти в Пандхарпуре. Там Бог сделан из камня, а мое тело покрыто кожей. Кожа краснеет, такова ее природа».

Я пришел к выводу, что тело Бхагавана было столь чистым и чувствительным, что от неделикатного касания на коже оставались следы.

Не то чтобы Бхагаван не замечал боли – он просто был от нее отстранен. Я думаю, что на самом деле он испытывал больше боли, чем мы, и не только потому, что много болел, но и потому, что испытывал боль даже тогда, когда некоторые подходили к нему близко. Однажды он рассказал мне, что как-то к нему на поклон пришли некие люди, и он чувствовал себя так, будто его избивают. Я подумал, что эти люди, должно быть, были страшными грешниками, раз их присутствие так действовало на Бхагавана.

Я докучал Бхагавану самыми разными духовными вопросами. Иногда он отвечал терпеливо, а иногда ограничивался стандартным ответом: «Выясни, кто задает этот вопрос».

Однажды я сказал ему: «Бхагаван! Сомнения разрывают мой ум на части».

«Истинный ты – Тот, у кого нет никаких сомнений, – сказал Бхагаван. – Выясни, кто Он, и концентрируйся на Нем».

«Таких факторов, как время и расстояние, нет, – ответил Бхагаван. – За один час сна мы можем увидеть, как прошло много дней и лет. Разве ты не видел в кинотеатре, как простые тени превращаются в моря, горы и строения? Мир не снаружи тебя. Он разворачивается внутри тебя, как в кино. Маленький мирок, находящийся в уме, представляется огромным внешним миром».

Поскольку меня мучило чувство, что я не прогрессирую духовно, я однажды пожаловался Бхагавану: «Ваша милость не распространяется на меня!»

Бхагаван ответил: «Ты говоришь как человек, который стоит по плечи в Ганге во время разлива и жалуется на жажду, и при этом желает, чтобы воды ему принесли из крана в Танджавуре^[19]».

«Что вы скажете о Кайласе и других мирах? – спросил я однажды. – Существуют ли они на самом деле?»

На этот вопрос я получил очень короткий ответ: «Всё это порождения майи».

В другой раз, когда было больше уверенности, что я получаю милость Бхагавана, я сообщил ему: «Так как мне повезло получить даршан Бхагавана, мои агами- и санчита-кармы сгорели, как бумага. Осталась только прарабдха-карма^[20]».

Бхагаван ответил: «Пока существует ум, прарабдха будет действовать. Но когда ум уничтожен, где эта прарабдха и на кого она действует^[21]?»

Обычно Бхагаван очень терпеливо отвечал на мои вопросы, но однажды он заметил: «У тебя слишком много сомнений. Ты всегда хочешь, чтобы я их развеял. Но некоторые из тех, кто приходит сюда, просто сидят передо мной и в безмолвии улавливают то единственное, что нужно знать. Затем уходят, не говоря ни слова».

«Что же я могу сделать, Бхагаван? Если твой сын – никчемный болван, ты должен разговаривать с ним так часто, как это необходимо, чтобы вбить знания в его тупую башку». Бхагаван улыбнулся, но ничего не ответил.

Бхагаван предпочитал сидеть в безмолвии, когда ему не докучали вопросами. Это было его естественное состояние.

Однажды он сказал мне: «Я там, где нет слов».

«Почему же вы разговариваете?» – спросил я.

«Из сострадания», – ответил он.

Бхагаван демонстрировал невероятное терпение, когда люди приходили к нему поговорить. Когда он жил в Скандашраме, заявился ученый господин, говорящий на малаялам, который был также адептом йоги.

Он читал лекцию в течение четырех часов. Бхагаван терпеливо слушал, но во время заключительной части лекции заметил: «Вы сказали всё, что хотели сказать. Цель вашей практики йоги – получить какие-то видения и услышать какие-то звуки. Когда это случается, ум уходит в „спячку“, но потом все равно активизируется. Вы должны попытаться полностью уничтожить ум. Только полное уничтожение ума есть джняна». Казалось, этот господин согласился с ним: «Да, да. Все, что Вы говорите, правда». И несмотря на это, попрощался с Бхагаваном и ушел.

Бхагаван мог превратить самое будничное событие в повод для духовного наставления. Например, однажды Рамасвами Пиллай искал потерянный ключ. Через некоторое время он пришел в холл и рассказал Бхагавану о пропаже. Бхагаван сказал ему: «Ключ там, где был всегда. Он не потерялся. Потерялась только твоя память. Атман [Истинное Я] есть везде и всегда, но из-за аджняны [невежества] мы тратим время на его поиски».

Когда я сопровождал Бхагавана в одном из его подъемов на вершину Аруначалы, он превратил одно из моих замечаний в небольшую упадешу (урок). Когда мы смотрели вниз, я сказал: «С этой высоты все вещи и все существа кажутся одинаковыми». Бхагаван согласился и представил мое высказывание в философском ракурсе: «Да, когда идешь вверх, видишь, что все вещи одинаковы».

Позже, когда мы гуляли по горе, он указал на одно из основных различий между нами: «Ты всегда желаешь того или иного. Я никогда ничего не желаю».

Согласно моему гороскопу, 1921 г. должен был быть особенно неудачным периодом моей жизни. Бхагаван много раз говорил мне, что я не должен отходить от него, пока этот период не кончится. Похоже, он тоже признавал, что этот период мог оказаться тяжелым для меня. В этот год, когда я был в Скандашраме, один мой приятель попросил меня сьездить с ним в Мадрас. Я планировал ехать, но Бхагаван сказал мне: «Посади его на поезд и сразу же возвращайся сюда. Не оставайся ни в каких чоултри [гостиницах для паломников] в городе. Даже если будет поздняя ночь, со станции иди прямо сюда». Я последовал его совету, так как Бхагаван явно знал о какой-то скрытой опасности.

В другой раз, в тот же год, я хотел провести на могиле моего отца ритуалы, совершаемые в полнолуние. Когда я сообщил Бхагавану о своем желании, он показал мне фотографию моего отца и сказал: «Твой отец здесь. Тебе не нужно никуда ехать, чтобы проводить церемонию». В тот день Бхагаван не разрешил мне никуда идти.

Таким строгим он был не всегда. Несколько раз в течение этого периода он разрешал мне ездить Мадрас, но всегда напутствовал, чтобы я возвращался сразу же, как закончу там свои дела.

Однажды в тот год мои друзья решили ехать в Сингапур на заработки и спросили меня, хочу ли я поехать с ними. Я согласился, так как меня пугала нищета. Я пошел к Бхагавану, чтобы получить его разрешение. Выслушав меня, он ответил: «Хорошо, посмотрим», но разрешения покинуть ашрам все же не дал.

После нескольких просьб я в конце концов добился его разрешения на эту поездку. Последовав за друзьями, я узнал, что они уехали в Сингапур, не дождавшись меня. Милостью Бхагавана, а также благодаря его прямому вмешательству, я прожил тот год без каких-либо неприятных происшествий.

Своему собственному гороскопу Бхагаван, похоже, не особенно доверял. Однажды, когда я был в ашраме, Шри Ганапати Муни изучил гороскоп Бхагавана и предсказал, что в следующем месяце Бхагаван отправится в паломничество. В следующий свой приезд я спросил Бхагавана, совершил ли он предначертанное паломничество. «Он увидел мой гороскоп и предсказал мое будущее, – сказал Бхагаван. – Но гороскоп уже не действует для меня. Я пережил второе рождение».

Я спросил его, полагая, что он имеет в виду реализацию Я: «Вы достигли просветления, когда были еще в Мадурае, не так ли?»

Он ответил: «Когда я учился в школе, в мой ум неожиданно пришла мысль об Аруначале. Я почувствовал, что все мое тело горит. С того самого момента я был в самадхи. И несмотря на то что я играл в игры и разговаривал с тобой, я был в самадхи».

Мать Бхагавана умерла в 1922 г. Вскоре после того как было построено ее самадхи (усыпальница), Бхагаван ушел из Скандашрама и стал жить неподалеку. Кто-то соорудил для него маленький тростниковый навес.

В один из тех дней я приехал к Бхагавану. Он сидел один в тени навеса. Этот навес был настолько мал, что еще один человек там не поместился бы. Там не было места даже для того, чтобы лечь и вытянуть ноги. Поскольку других посетителей в это время не было, я протискивался к нему в это крошечное укрытие и там беседовал с ним. Ночью Бхагаван и я спали под большим деревом на каменных ступенях, ведущих в Пали Тиртхам. Бхагаван посоветовал положить под голову два кирпича и подстелить полотенце. Но даже на полотенце спать было неудобно, так как ступени были неровными.

Однажды вечером Бхагаван сказал: «Эти ступени неровные. Иди и позови всех садху, сидящих под баньяном». При помощи этих садху мы передвинули

большие камни и уложили их ровно, выровняв ступени. Мы начали работать в восемь часов вечера, а закончили в полночь. Проснувшись утром, мы увидели результат своей работы при свете дня: ступени были лучше, чем те, которые мог бы сложить любой каменщик.

Я провел с Бхагаваном многие месяцы в течение многих лет. Я провел с ним и много ночей. Не знаю, имеет ли это какое-то значение, но могу отметить, что ни разу не видел, чтобы он зевал или потягивался.

Однажды я сказал Бхагавану, что моя семья неконтролируемо разрастается.

«Если ты боишься, что у тебя будет много детей, у тебя их будет еще больше», – сказал Бхагаван. Затем, после паузы, добавил: «Тебя ждут еще большие неприятности». Я ответил: «Мои неприятности закончились, когда я пришел к вам». Но вскоре предсказание Бхагавана начало осуществляться. В течение следующих нескольких лет мою семью настигла целая череда несчастий.

Вначале мой сын упал в открытый колодец. У него была глубокая рана, и когда его принесли домой, он истекал кровью. Той же ночью он увидел сон, в котором рядом с ним стояла черная фигура, но вдруг появился Бхагаван, взял палку и прогнал эту фигуру. Мы отвезли моего сына в местную больницу, но врачи сказали, что надежды нет. Однако, милостью Бхагавана, мой сын выжил и через месяц вернулся домой.

Затем моя третья дочь после родов тронулась умом. Когда я написал об этом Бхагавану, ашрам ответил от его имени: «Минакши ничто не угрожает. Тебе не о чем беспокоиться». Я приложил к телу Минакши пепел вибхути, присланный мне вместе с письмом, и вскоре она излечилась. Никаких лекарств, кроме вибхути, мы не использовали.

Примерно через год Минакши родила мальчика, у которого была увеличена печень. Когда ребенка принесли в ашрам, Бхагаван лично давал ему два апельсина в день. Малыш исцелился от своей болезни без каких бы то ни было других лекарств. Это была очередная победа – милостью Бхагавана и благодаря его советам.

Мою семью ждали и другие несчастья. Моя пятая дочь заболела лихорадкой и потеряла память. Вибхути Бхагавана вернуло ее в нормальное состояние. Потом ее муж заболел туберкулезом. Я написал об этом Бхагавану и получил из ашрама новую порцию вибхути и кумкум. Мой зять вылечился, хотя в его случае это заняло несколько месяцев.

Самая большая беда случилась, когда моя старшая дочь как-то вышла из себя и упала в колодец. Спохватившись, что ее нет, мы обыскали весь город. Только потом нам в голову пришла идея заглянуть в колодец. Осмотрев его первый раз, мы ее не увидели. И только после настойчивых требований моей жены мы посмотрели внимательней и нашли ее. Мы вытащили ее на поверхность, но она была уже мертва. Увидев, что жизнь ушла из нее, моя жена сразу же бросилась в дом и стала молиться перед фотографией Бхагавана: «Бхагаван, если это правда, что мы живы и здоровы только твоей милостью, пусть моя дочь снова начнет дышать». Сказав это, она нанесла вибхути на ее мертвое тело. Почти сразу же моя дочь снова начала дышать.

Я приводил к Бхагавану всю мою семью, и Бхагаван заботился о каждом. Как-то я привел к нему свою полуторагодовалую внучку, Матхурам. Бхагаван посадил ее на колени и стал с ней играть. Он говорил ей: «Ага! Ага!», и через некоторое время она стала повторять за ним этот звук. Когда он спустил ее на пол и отослал обратно к матери, Чиндамбарам Свами, сидевший неподалеку, сказал, что Матхурам только что получила посвящение^[22].

В 1940-х гг. мы с женой присутствовали на фестивале мандалабхишекам в ашраме^[23]. Моя жена тогда страдала от острой боли в спине. Врач, работавший при ашраме, сказал нам: «Я сделаю укол, но не уверен, что он поможет». Он сделал укол и сказал жене полежать, но она все-таки решила пойти к Бхагавану и посидеть рядом с ним. Тут у нее и случился приступ, и она потеряла сознание. Мы унесли ее и уложили в доме наших знакомых. Она была в таком состоянии, что многие в ашраме забеспокоились, будет ли она жить. К счастью, она очень быстро поправилась – настолько быстро, что на следующее же утро смогла самостоятельно прийти в ашрам.

Бхагаван спросил меня: «Как себя чувствует Челламма? Я не думаю, что ее до сих пор мучают боли». Сказав это, он поводил руками в воздухе. С этого момента у моей жены никогда больше не было болей в спине.

Несчастья продолжились, когда моего второго сына укусила змея. Его зрение затуманилось, а тело посинело. Змея укусила его в деревне, где ни у кого не было ни лекарств, ни противоядия. Мы положили его под фотографией Бхагавана и стали надеяться на чудо. Рано утром на следующий день он открыл глаза и сказал: «Отец, ко мне приходил Бхагаван и похлопал меня по ноге».

«Правда? – спросил я с огромным облегчением. – Значит, ты будешь жить».

На следующий день я отвез его в больницу в Мадурай. Врачи осмотрели его и сказали, что, возможно, он умрет, а если и выживет, то ногу придется ампутировать.

Я сразу же написал Бхагавану. В своем ответном письме^[24] Бхагаван заверил меня, что не оставит тех, кто верит в него. Он добавил, что мой сын скоро поправится. Как и предсказал Бхагаван, мой сын скоро выздоровел.

В один из моих визитов в Скандашрам Бхагаван сказал мне: «Я достиг того, чего должен был достигнуть. Теперь мне нечего больше добиваться. Я могу жить так, как захочу».

«Значит, я могу привести невесту и женить вас?» – спросил я в шутку.

«Хорошо, приводи, делай что хочешь», – ответил он.

Много лет спустя, когда я пришел на его мандалаб-хишекам, Бхагаван сказал моей жене: «Ранган спросил, может ли он выдать за меня свою дочь, и я ответил: „Да“. Потом он спросил, можно ли будет сыграть свадьбу прямо здесь. Я боюсь, что он приведет вашу дочь и попросит меня своими руками завязать три узла вокруг ее шеи. Почему? Потому что тридцать лет назад он сказал, что женит меня. С того самого дня я живу в страхе, что он приведет мне какую-нибудь девушку!»

Однажды я поехал по делам в Кумбаконам. Приближался фестиваль Махамакха, очень популярный в тех местах, и в город стекались тысячи верующих. За два дня до фестиваля я уехал в Тируваннамалай, так как у меня было сильное чувство, что я должен увидеть Бхагавана.

«В чем дело? – спросил Бхагаван. – Все едут в Кумбаконам на фестиваль, а ты оттуда?» Я ответил: «Я приехал сюда, потому что знаю, что Бог, который живет здесь, более великий, чем Бог на фестивале Махамакха». Бхагаван промолчал. Я провел с ним несколько дней, и вот настало время уезжать. В момент расставания мне стало так грустно, что я заплакал. Увидев это, Бхагаван сказал: «Ты воображаешь, будто приехал из Кумбаконама и теперь едешь в Мадурай. Ты там, где был всегда, – это одно и то же место. Сейчас, когда ты со мной, ты находишься в состоянии восторга. Но когда ты достигнешь состояния Я, ты обнаружишь, что во мне нет ничего особенного. Ты узнаешь, что ты тоже есть это Я».

Это было обычное явление – люди в присутствии Бхагавана ощущали радость, ликование или восторг, а когда уходили, все эти чувства улетучивались. Несомненно, Бхагаван знал, что оказывает на людей такое влияние. Я помню одного человека, у которого была такая же проблема. Он приходил к Бхагавану, пел молитвенные песни с большим чувством и танцевал под собственное пение. Однажды после того как этот человек ушел, Бхагаван сказал: «Он танцует от радости, когда приходит сюда. Но когда уходит, забирает назад бремя своих грехов, сброшенных на время».

В один из моих визитов к Бхагавану в 1940-гг. я узнал, что управляющий ашрамом вернулся в свой родной город. Там он попросил одного преданного раздать богатым людям в округе рекомендательные письма.

Целью был сбор пожертвований на строительство храма над самадхи матери. Этот преданный написал письма многим богатым людям, в частности Четтья-раме из Девакоты. Управляющий положил все письма в сумку, чтобы взять их с собой. Когда он обедал у этого преданного перед тем как отправиться в путь, хозяин дома получил письмо из Тируваннамалая, в котором говорилось, что Бхагаван не одобряет сбор денег для строительства храма. Прочитав это письмо, преданный тайком вытащил свои письма из сумки. Закончив обедать, управляющий обнаружил пропажу. Преданный объяснил ему причину, по которой вытащил письма. Он показал управляющему письмо и сказал, что не будет помогать в этом деле, пока лично не получит от Бхагавана письмо с просьбой о сборе пожертвований. Тогда управляющий написал письмо Бхагавану, прося его разрешить собирать пожертвования. Я был рядом с Бхагаваном, когда он получил это письмо.

Прочитав его, Бхагаван сказал: «Некоторые преданные просят меня писать такое^[25]». Я попытался выразить ему сочувствие по поводу его «коммерческих» проблем: «Мы приходим сюда, стремясь укрыться от мирских забот и обрести покой. Но что мы находим здесь? Даже здесь нет покоя». Бхагаван улыбнулся и рассказал историю Сварупананды. Возможно, для того, чтобы показать мне, что в присутствии джняни всегда можно обрести покой.

«Жил когда-то один йог по имени Сварупананда. У него было много учеников. Рано утром ученики пошли к ближайшей реке искупаться. Брахманы этого города тоже совершали омовения в этой реке. Ученики похвастались перед ними величием своего мастера и показали стихотворение, сложенное в его честь. Брахманы прочитали стихотворение и заметили, что такой стихотворный размер используется только для увековечивания подвигов великих воинов, убивших в бою тысячи слонов. Ученики ответили, что стихотворный размер вполне подходящий, и пригласили брахманов взглянуть на их Учителя и удостовериться, что он поистине велик. Брахманы приняли вызов и пошли с учениками, чтобы увидеть Сварупананду и проверить его силу. Когда они сели перед ним, их ум стал абсолютно безмолвным. В конце концов Сварупа-нанда спросил, почему они сидят здесь молча. Один из них сказал: „Ваши ученики поведали нам о Вашем величии. Мы пришли проверить, правда ли то. Увидев Вас, мы поняли, что Вы действительно обладаете силой тысячи слонов. Иначе как бы Вы смогли сделать наши умы безмолвными и удерживать их безмолвными столько времени?“»

Однажды ко мне обратился преданный, который считал, что согрешил против Бхагавана, и спросил, как ему искупить свой грех. Я посоветовал ему трижды совершить прадакшину^[26] вокруг Бхагавана. Он последовал моему совету, а затем простерся перед Бхагаваном со словами: «Бхагаван, прошу вас, не держите в памяти^[27] мою ошибку!»

«Где мой ум? – ответил Бхагаван. – Если бы у меня был ум, я мог бы держать там что-то или не держать. У меня его нет».

Моя жена тоже однажды совершила прадакшину вокруг Бхагавана. Она хотела пойти вместе с ним вокруг горы, но я сказал ей: «Бхагаван перестал совершать гирипрадакшину (обход вокруг Аруначалы). Это было бы нечестно с нашей стороны – причинять ему неудобство такой просьбой».

После того как моя жена совершила обход вокруг Бхагавана, она сказала ему что получила вознаграждение, какое получил Ганеша, совершив обход вокруг Шивы^[28].

«Это произошло как раз здесь», – сказал Бхагаван.

«Разве это произошло не в Палани?» – спросил я. «Нет, это был другой случай», – ответил Бхагаван.

В один из моих визитов в 1920-х гг. Бхагаван пожаловался мне: «Смотри, Ранган, до сих пор я сидел на полу. Похоже, что больше мне не разрешат так сидеть. Они привезут из Мадраса диван из черного дерева. С этого момента я должен буду на нем сидеть. Почему я не могу сидеть на полу, как сидел всегда? Почему я не могу сидеть, как все остальные? Мне одинаково хорошо, сижу ли я под этим деревом или на мусорной куче, но эти люди не позволят мне делать так, как я хочу. Здесь я в тюрьме, только тюремщики не носят униформу». Бхагаван много раз говорил об этом. Ему совершенно не нравился диван, на котором мы заставили его сидеть.

Однажды, пытаясь переубедить его, я сказал: «Бхагаван, вы достигли более высокого состояния, чем все мы. И для того, чтобы мы могли выражать вам свое почтение, вас посадили на возвышении. Такое положение – более подобающее для вас».

«Понимаю», – ответил он, явно оставаясь при своем мнении.

Много лет спустя преданные заставили Бхагавана сидеть в столовой на стуле и есть за столом. До того момента он сидел на полу, как и все остальные. Я приехал в ашрам из Мадраса вскоре после того, как ввели это новшество.

Когда Бхагаван увидел, что я вхожу в столовую, он обратился ко мне: «Видишь, Ранган, что они делают со мной? Они приказали мне сидеть на стуле и есть за столом».

Я поспрашивал людей и выяснил, почему ввели это правило. Дело в том, что преданные заметили, что Бхагавану тяжело садиться на пол и затем вставать. Узнав это, я подошел к Бхагавану и сказал: «Разве вы сами попросите о чем-нибудь? Вы ничего не хотите. Поэтому наш долг следить, чтобы Вам было хорошо».

Бхагавана это не убедило. Он скорее был готов смириться с любым неудобством, чем пользоваться особым обхождением.

Когда я работал в Мадрасе, то навещал Бхагавана регулярно. В один из приездов я опоздал на поезд в Виллупурам и очень расстроился, потому что следующий поезд был только через несколько часов. Я рассказал о своей проблеме начальнику станции, моему приятелю, и он устроил так, что я поехал на товарняке, который шел через Тируваннамалай. Этот поезд не должен был останавливаться в Тируваннамалае, но машинист замедлил ход, чтобы я мог спрыгнуть. К несчастью, я спрыгнул неудачно, упал и повредил ногу. Я поковылял к ашраму, но тропа была видна плохо, и в конце концов мне пришлось продираться через колючие кусты и я поранился еще больше. В ашрам я явился в совсем неприглядном виде. Бхагаван спросил меня, где я так поранился, и я рассказал ему, что со мной произошло.

«Куда ты так торопился?» – спросил он. «Увидеть вас», – ответил я.

Я понял, что не зря преодолел все эти неприятности, когда Бхагаван сказал: «Жажда даршана значит больше, чем сам даршан».

Шивапракаш Пиллай

Шивапракаш Пиллай наиболее известен своей ролью в том, что Бхагаван записал свое учение о самоисследовании. В 1902 г., когда произошла их первая встреча, Бхагаван все еще пребывал в безмолвии большую часть времени. Шивапракаш Пиллай подошел к нему и задал несколько вопросов о природе «Я». Бхагаван отвечал на вопросы, выводя свои ответы либо пальцем на песке, либо мелом на грифельной доске. Шивапракаш Пиллай переписал все ответы и опубликовал их под названием «Нан яр?» («Кто я?») много лет спустя, в 1923 г., в виде приложения к написанной им стихотворной биографии Бхагавана «Шри Рамана Чарита Ахавал». Он также включил некоторые ответы Бхагавана в свои поэмы преданности. В середине 1920-х гг. Бхагаван отредактировал и переписал «Нан яр?» в форме эссе. Именно это эссе сейчас издано в «Собрании сочинений» под названием «Кто я?».

Шивапракаш Пиллай также записал некоторые свои переживания, связанные с Бхагаваном, в форме стихов. Эти стихи многим понравились и были высоко оценены как Бхагаваном, так и приходившими к нему преданными, понимающими тамильский язык. Некоторые из этих стихов регулярно читались вслух в присутствии Бхагавана в порядке ежедневной параяны.

Тамильская параяна (чтение вслух писаний) началась в Скандашраме с пения «Акшараманамалай» дважды в день. С годами добавлялось все больше и больше текстов, пока стало невозможным читать их все в один день. Тогда разработали цикл, в течение которого каждый текст читался раз в пятнадцать дней. В этот цикл были включены четыре поэмы Шивапра-каша Пиллая: «Шри Раманадева Малай», «Шри Рамана Пада Малай», «Винаппам» и «Шри Рамана Садгуру Малай». Когда эти поэмы были впервые опубликованы на тамильском, сам Бхагаван перевел на тамильский предисловие к ним, написанное изначально на английском Девараджей Мудальяром.

Шивапракаш Пиллай никогда не жил в ашраме постоянно, однако регулярно приезжал к Бхагавану на протяжении более сорока лет. Хотя сам он никогда не считал себя достойным учеником, все восхищались его смирением и преданностью. Когда Бхагавану сообщили о его смерти в 1948 г., он сказал: «Шивапракашам Шивапракашаманар», что значит «Шивапракаш стал светом Шивы^[29]».

Эта глава делится на несколько разделов. Первая часть, по большей части автобиографическая, взята из письменного объяснения, которое Шивапракаш Пиллай подал в местный суд. Каждый последующий раздел содержит полный или частичный перевод одной из его поэм.

ПИСЬМЕННОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ^[30]

Впервые я получил даршан Бхагавана в 1902 г. Тогда я работал клерком в составе второго сборщика налогов в отделении Тирукойлура. В тот год расчет подоходного налога талука Тируваннамалай (талук – маленький административный район) проводил второй сборщик налогов отделения Тирукойлура. В то время талук Тируваннамалай находился под юрисдикцией заместителя сборщика налогов Тиндиванама.

Я поехал в Тируваннамалай, чтобы произвести расчет, и услышал, что на горе живет молодой свами-брахман, хранящий безмолвие. Я отправился взглянуть на него и получить его даршан. Это и был тот самый Брахмана Свами, которого сейчас все называют Рамана Махарши. В тот год я остался в Тируваннамалае на пятнадцать дней – десять дней для налогового расчета и пять дней для проверки отчетности местного отделения.

Я задал Брахмане Свами вопросы о вопрошании себя, и он обучил меня этому. С того самого дня и до 1910 г. я каждый год получал даршан Брахманы Свами. В период с 1910 по 1917 г. я ездил к нему четыре раза в год и каждый раз оставался с ним на десять-пятнадцать дней. С 1916 по 1922 г., хотя я и ездил к нему четыре раза в год, я не оставался более чем на три-четыре дня.

В 1910 году я уволился с работы. Подав заявление об уходе, я поехал в Тируваннамалай, провел с Махарши две недели и вернулся домой.

С 1910 по 1916 г., каждый раз, бывая в Тируваннамалае, я обедал прасадом^[31] из храма Аруначалешвары. Вечером я ужинал у пещеры Вирупакша. С 1917 по 1922 г., бывая там, я и обедал, и ужинал в Скандашраме. В то время Муттаммал, Мудальяр Патти и Акхиландамма приносили еду для Брахманы Свами. Мать Махарши тоже готовила ему еду в Скандашраме. В 1922 и 1923 гг. я не ездил в Тируваннамалай по личным обстоятельствам. Я возобновил свои поездки только во второй половине 1924 г. С того момента я ездил к Махарши дважды в год.

В1902 г., когда я впервые получил даршан Махарши, он жил в пещере Гухай Намашивая. В следующий раз я встретился с ним в доме Джада Свами. В то время ему служил только Паланисвами. С 1911 г. ему начал служить Айясвами, а в 1913 г. к ним присоединился Перумал Свами. Втроем они служили Махарши на равных. Перумал Свами с Айясвами уходили во второй половине дня и возвращались, собрав бхикшу^[32] в городе. Перумал Свами время от времени уезжал на несколько месяцев.

В то время в нескольких сотнях метров над пещерой Вирупакша был маленький домик, крытый соломой. Там жил один преданный по имени Кандасвами. Он посадил и вырастил вокруг своей хижины несколько манговых и банановых деревьев и кокосовых пальм. Неподалеку из скалы бил источник, в котором иногда омывался Махарши. Когда Махарши приходил к источнику, то проводил там часа два. Я подумал, что можно было бы соорудить хижину побольше, чтобы Махарши было удобнее там отдыхать. Я рассказал Кандасвами о своей идее. Он согласился построить такую хижину и попросил меня помочь деньгами. Я дал ему 25 рупий. Однако вскоре он навсегда уехал из Тируваннамалая, так и не закончив постройку.

Когда Кандасвами покинул Тируваннамалай, он отдал деньги, которые я ему дал на строительство хижины, Нараяне Редди. Перумал Свами, друживший с Кандасвами, забрал эти деньги у Нараяны Редди, собрал еще немного и построил хижину с крышей из оцинкованного железа. Это обошлось в 100 рупий. Спустя несколько месяцев он разобрал эту хижину и построил дом из камней, скрепленных известковым раствором. Я дал еще 50 рупий на строительство этого дома. Другие преданные, включая тех, кто жил в Исанья Матхе^[33], тоже дали денег. Это место назвали Скандашрамом, поскольку всю основную работу по обустройству земли проделал Кандасвами.

АНУГРАХА
(Милость)^[34]

Славится имя Раманы Махарши!

Слава твоей прекрасной форме, дарующей

радость!

Слава твоим прекрасным словам!

Слава твоим делам, приносящим покой

и основанным на красоте!

Слава твоим глазам, дарующим милость

и уничтожающим страх!

Слава твоему взгляду, пронзающему

и сжигающему безграничную карму!

Слава твоим стопам победителя, уничтожающим

страдания заблудших душ!

Невзирая на то что приходящие к тебе люди с беспокойными и усталыми умами – грешники, не имеющие преданности, ты, подобно матери, утешающей свое дитя в страдании, таешь от любви и даешь утешение безутешным умам, и глаза твои полны сострадания.

Ты становишься отцом и матерью для всех, кто приходит к тебе. Ты даешь им пищу, зарождаешь в них знание, тем самым уничтожая их несчастья. Слава Господу, делающему это! Слава тому, кто являет собой воплощение любви! Я смею произносить эти слова потому, что ты, подобно любящим родителям, с умилением слушающим лепет своих малышей, не почувствуешь отвращения к словам, произнесенным мной – невеждой, из-за их несовершенства.

Когда я учился в английском колледже, в моем вздорном уме зародился вопрос: «Кто этот „я“, барахтающийся в этом мире?» И несмотря на поиски ответа в книгах, и несмотря на то что я искал вас и вопрошал [задавал этот вопрос], из-за того, что мой ум был нечист и сам я был нечист, подобно псу, я не смог понять ответа на этот вопрос. [В то время] вместо того чтобы воссоединиться с милостью Бога, я развлекался, блуждая различными [неверными] путями. Из-за моей прошлой кармы я пережил много бед и мой ум был взбудоражен. И тогда я обратился к вам в надежде, что обрету вашу милость и смогу освободиться.

Вы ответили мне добрыми словами: «Слово „Я" означает единую реальность, которая существует как высшее блаженство, как знание. Она нерушима, и несмотря на то что находится и в этом теле из плоти и крови, она отлична от него. Если ты хочешь познать эту высшую суть, ты сначала должен избавиться от привязанности, которая считает это тело „собой“, а затем задает вопрос „Кто я?"

Бесстрашный воин – намерение – атакуя крепость, уничтожает мечом своих врагов, когда они один за другим выходят из крепости. Затем он отбрасывает оружие и входит в крепость. Точно так же, вопрошая [„Кто я?"], даже если бесчисленные васаны (склонности ума) появляются и заслоняют Я, необходимо не пытаться удовлетворить возникающие мысли и не бояться их. Спроси: „к кому приходит эта мысль?" Ответом будет: „ко мне“. И когда ты снова спросишь себя: „кто я?“, возникшая мысль будет уничтожена. Если возникающие в уме мысли будут уничтожены одна за другой таким образом, в конечном итоге будет уничтожена „я"-мысль, и тебе откроется ни с чем не сравнимая, высшая и величайшая суть Я.

Тот, кто хочет достать жемчужину со дна моря, будет нырять туда снова и снова, подобно безрассудной особе, которая никогда не отступится, если уж чего-то хочет. И он достанет эту жемчужину, даже если перед ним были препятствия и море выталкивало его. Точно также, в уме человека, ищущего свое Я вопрошанием себя: „кто я?“, возникают кроры^[35] посторонних мыслей, чтобы помешать ему и вытолкнуть обратно в мир. Однако если он снова и снова погружается внутрь себя [подобно ловцу жемчуга, ныряющему за жемчужиной], он познает себя. Это знание Я и есть освобождение».

Вы вложили это в мое сознание. Далее, вы своей силой укротили все мои караны (ум, интеллект, чувства и т. д.) и своей милостью обучили меня методу исследования моего «я», которое слилось с этим телом в форме чистого сознания.

Когда я пытался с любовью практиковать данный Вами метод, во мне появилась страсть к красивым женщинам. Она страшно мучила меня, и когда это стало невыносимым, я захотел жениться [во второй раз]. Поскольку мне не хватило бы денег на женитьбу я был в замешательстве и пытался придумать способ избавиться от своей проблемы…

«Я уверен, что Бог существует, – подумал я. – Я расскажу Ему о своих проблемах». Подумав так, я написал: «Бог, вершитель всех деяний, Шива, Господь, мне не к кому больше обратиться, кроме Тебя. Прости мне мои прегрешения и даруй милость – напиши ответы на вопросы, написанные на этом листе бумаги, до восхода солнца, или явись мне и ответь на них. Если ты сделаешь это, я поступлю так, как ты посоветуешь. Если же ты не ответишь, мне останется только просить о помощи Брахману Свами, что живет на горе Аруначала». Я отнес письмо в храм Винаяка. Вопросы были следующие:

1. Что я должен делать в этом мире, чтобы страдание не настигло меня и не довлело надо мной?

2. Могу ли я жениться на девушке, которую выберу сам?

3. Если нет, то почему?

4. Если да, то где мне взять необходимые для этого деньги?

Не получив никакого ответа, я припал к вашим стопам, веря, что вы мне поможете. Я ждал там [у Аруначалы] несколько дней [но не получил прямого ответа.

Несмотря на то что вы хранили молчание, я чувствовал, что вы меня наставляете]: «Не желать ничего, утихомиривать свой ум, стремящийся расползаться вовне, вопрошать в свое Я и пребывать самим Я – только этот путь приведет тебя к тому, что благо».

Вы показали мне это тем, что пребывали в этом состоянии.

Думая, что не подобает задавать вам вопросы о том, где взять денег, я собирался уже возвращаться домой, так и не рассказав вам о своих затруднениях. Но однажды, мой Отец, когда я, в числе прочих, сидел перед вами, из вашей головы появился золотой ребенок, а затем снова скрылся там. Вы даровали мне это видение два или три раза. Убедившись [благодаря этому видению], что Бог есть, я расплакался от неудержимой радости и рассказал сидящим рядом ученикам [о том, что видел]. Все они стали высмеивать меня, уверяя, что это [видение] было результатом того, что я накануне принял ганджу (каннабис).

На следующий вечер [5 мая 1913 г.], когда я сидел перед вами, меня посетило еще одно видение. Может ли такой невежда, как я, описать его? Я видел сияние, окружавшее вас, подобное сиянию множества лун. Ваше божественное тело сияло светом солнца, в сравнении с которым тускнело золото. Ваши прекрасные глаза излучали божественную милость. Вы были величественны, как Владыка Владык, и даровали милость в изобилии. Через некоторое время я увидел на вашем теле белый, сияющий священный пепел. Мое каменное сердце растаяло и стало подобным воде. Я наблюдал эти видения, но те, кто сидел рядом со мной, ничего не видели. Я не спрашивал вас о них, и вы ничего о них не говорили.

Через два дня, когда я совершал джапу (устное или мысленное повторение) «Ом Субраманья» в вашем присутствии, ваше тело засверкало, как великолепный кристалл. Я ощутил блаженство, но испугался, что могу лишиться его [лишившись вашего присутствия]. Позже вы являли мне свою сияющую форму много раз, и в бодрствовании, и во сне.

Возможно ли описать вашу божественную милость? Я грешник, совершавший все те грехи, которые заставят содрогнуться любого праведного человека: похоть, гнев, употребление алкоголя, поедание мяса и ложь. Я заслуживаю быть проклятым и вышвырнутым вон. Прошу вас, смирите меня, чтобы я не сошел более с правильного пути. Позвольте мне быть у ваших благословенных ног и тем самым освободиться. Я прошу вас об этом благословении.

ШРИ РАМАНАДЕВА МАЛАЙ^[36]

1 Раманадева! Пребывая у Ваших ног, я не хозяин своему уму. Я не знаю, как с преданностью воспеть Ваше божественное сияние. Я не исчезаю, медитируя на Ваше золотое тело, покрытое вибхути цвета белой луны. Как же мне освободиться?

2 От восхода до вечерних сумерек я трачу время на пустые разговоры, не задумываясь ни на миг – кто я? Мой Бог, Вы сказали мне: «Если произнесешь одно слово, оно превратится в множество слов». Раманадева, я веду себя не так, как подобает Вашему ученику, – я только делаю вид, что я таковой.

3 Я грешник, который тратит большую часть времени, слушая рассказы о чужих грехах и обсуждая их. У меня самого множество недостатков, но стоит другим упомянуть о них, мой ум вскипает от ярости. Я без колебаний лгу по мелочам, полагая, что вреда от этого не будет. Раманадева, разве не ужасно то, что я припадаю к Вашим стопам [так, словно я Ваш ученик]?

4 Невзирая на то что я уже стар и пережил много болезней, я не смог уничтожить в себе страсть к женщинам. Призрак моего ума желает видеть их прекрасные лица, разговаривать с ними и слушать их сладостные речи. Даже несмотря на то что я даю советы [уму], он не подчиняется, а следует за красавицами. Раманадева, когда закончится это наваждение и мой ум станет твердым?

5 Хотя я не забыл Ваше наставление не впутываться в чужие дела, я лезу в них, вместо того чтобы обратить свой ум к Я. Раманадева, хотя я и самый большой грешник и не следую Вашим наставлениям, Вы должны остановить меня [чтобы я не пошел по неверному пути] и наставить меня, всецело Вашего, на истинный путь.

6 Говоря о политике, пяти великих грехах^[37] и других вещах этого мира, я без нужды беспокоюсь. Этим я лишь распускаю свой ум. Я не сдерживаю его ни в малейшей степени. Раманадева, если за этим миром следит сам Творец, зачем беспокоиться о нем?

7 Раманадева! Поскольку разум, определяющий, что правильно, а что неправильно, дарован людям милостью Бога, деяния сильных и слабых – это Его деяния. Поскольку лишь волей Бога каждое наше действие имеет свои последствия, разве [для меня] имеет значение, добро или зло творят люди^[38]?

8 Я твердо усвоил, что Вы мой Бог, а я – Ваш невольник. Я проживаю свой срок с верой, что Вы остановите меня и направите на верный путь, даже если я совершенно собьюсь с дороги. Даруйте же [мне] Вашу милость, чтобы я обратил свой ум вовнутрь. Что бы Вы ни дали мне – счастье или страдание – даруйте мне его.

9 Вы никогда не приказывали мне, как рабу, что-либо делать, и все же Вы открыли мне – Шивапракаш Пиллай процитировал высказывание Бхагавана на эту тему в пятом стихе одной из неопубликованных поэм, «Ирангал»: „Мы так или иначе находимся в теле. Все, что предопределено – хорошее, плохое ли, – обязательно должно прийти. Оно не может не прийти. Есть только один способ быть свободным от страдания – обратить свой ум вовнутрь“. Так говорил Рамана».

Вы мой единственный Бог [и учитель]. Раманадева, веря, что Вы приняли меня в ученики, я теперь освободился от беспокойства и муки.

10 Раманадева! Хотя Вы и никогда не давали никакого явного знака, что приняли меня как Вашего невольника, услышав о бедах этого глупца, Вы с любовью утешили меня. Более того, Вы утешили меня, милостью Вашей явив [мне в видении] свою сияющую форму, и также через другие деяния, которые раскрывать не следует, Вы показали Ваше отношение ко мне^[39].

11 Вы знаете, что мой характер и мои качества дурны. Вы также знаете, что я наихудший из невежественных и порочных. Вы знаете, что я не достиг успеха ни в одной из четырех садхан^[40], направленных на искоренение дурных наклонностей. И зная все это, Вы все же искали меня и мной завладели. Раманадева, как объяснить это чудо?

12 Любящий отец растопит сердце порочного сына добрым словом, помощью и истинной любовью. Тем он вернет его на правильный путь. Так же и Вы растопили мое почерневшее сердце. Раманадева, сколь прекрасно это!

13 Вы похитили мое сердце в тот день, когда я впервые возносил Вам молитву. Но даже тогда Вы не заставили мой ум непоколебимо стоять у Ваших святых стоп. Он постоянно уходит в сторону и блуждает, а потом снова возвращается к Вам. Он не может стать устойчивым даже на короткое время. Раманадева^ когда же Вы заставите мой ум непоколебимо пребывать у Ваших стоп?

14 Мой ум нечист и несвободен от темноты, но Вы из милости приняли этого несчастного, Вы дали мне пищу, оставшуюся после Вашей трапезы, как прасад^[41] – невзирая на то что я ее недостоин. Я принял ее с величайшим почтением, но все еще не достиг внутренней чистоты. Раманадева, это так несказанно тяжело – избавиться от внутренней грязи.

15 Раманадева! Вы дали мне мешочек с вибхути и велели хранить его. Вы также сказали мне, что нехорошо отступаться от традиционной садханы. Однажды, когда я появился перед Вами без пряди волос на голове, Вы заметили, что было бы хорошо вновь отрастить ее^[42].

16 Узнав, что я совершаю грех, чтобы наставить меня на правильный путь, Вы посмотрели на собаку, которая подошла к Вам с человеческими отбросами в зубах, и сказали ей, что она должна либо оставить свои привычки, либо держаться от Вас подальше. Раманадева, через тот случай с собакой Вы донесли до меня эту заповедь^[43].

17 Однажды Вы сказали, что Бог простит только три греха и не более. Я понял Вас так, что Вы тоже стерпите ошибки своих учеников лишь трижды. Даже после этого я совершил множество грехов. Раманадева, имеющий больше терпения, чем весь этот мир, – прошу, будьте ко мне снисходительны и даруйте мне Вашу милость^[44].

18 С того самого дня, как я осознал, что Вы – мой Бог, все опасности и трудности, с которыми я сталкивался, исчезли благодаря Вашей милости, подобно тому, как туман рассеивается от солнечных лучей. Вы уничтожили мое желание жениться снова и этим освободили меня. Раманадева, кто, кроме Вас, мог совершить такое чудо?

19 Раманадева! Вы сказали, что один из способов уничтожить эго – это излечить болезнь алчного желания, ходя по домам и прося подаяния. Вместо того чтобы вникнуть в смысл Ваших слов и затем, с Вашего разрешения, последовать совету, я напрасно тратил время своей жизни^[45].

20 Когда я доверился Вам, Вы переубедили меня. Когда я был очень обеспокоен из-за того, что множество препятствий мешают мне исполнить мой долг, Вы развеяли мои тревоги резким замечанием. Раманадева, даруйте мне хороший ум, который никогда не забудет Ваших благословенных стоп, ни в счастье, ни в страдании. Зачем мне эта жизнь, когда я не знаю, кто я^[46]?

21 О злых наклонностях моего ума знаем только Вы и я. Вы сами пришли и приняли к себе этого грешника, которому не хватает ни преданности, ни искренности. Раманадева, если я стану умолять Вас даровать мне освобождение, это будет не что иное, как глупость.

22 О необычайно щедрый! Вы сами искали меня и приняли меня. Вы взвалили на себя все мои тяготы. Но вместо того чтобы стоять непоколебимо, этот недостойный постоянно крутит в голове множество мыслей. Не имея смелости остановить беспокойный ум, я брожу вслед за ним, словно раб. Раманадева, тот, кто не принял волю своего Учителя как свою собственную, – может ли он называться преданным?

23 Я глупец, так и не оставивший привычку сожалеть о прошлом. Я бедный человек, ожидающий дня, когда моя жизнь станет чистой, – придет ли этот день? Из-за этого я не смею называть себя Вашим невольником. Раманадева, моя жажда знания достойна лишь насмешки.

24 Истинный преданный верит, что благословение и милость его Садгуру – его единственная опора. [Такой] предлагает Садгуру свое тело, все свое имущество и свою душу. Он складывает все свои тяготы к стопам Учителя и идет по пути, который указывает ему Садгуру Раманадева, если это так, может ли такой, как я, называться преданным?

25 Все, что приходит, приходит через Вас; все, что уходит, уходит благодаря Вам. Хотя я знаю эту истину, я не остаюсь безмятежным. Вместо этого мой ум, блуждая повсюду и считая себя «я», чувствует себя [то] счастливым, [то] несчастным. Даже если я потеряю «игрушку», нет предела несчастью, которое испытывает мой ум. Раманадева, даруйте [мне] свою милость, которая полностью искоренит представления обо «мне» и «моем»!

26 Поскольку «я» существует в состоянии бодрствования, а в состоянии сна не существует, это не истинное Я. Действия, совершаемые эго, а также все действия, совершаемые телом, – только Ваши действия. Раманадева, без Вашей божественной милости будет ли когда-нибудь уничтожено это «я»?

27 Однажды Вы сказали: «Король – это Бог, и слуга, выполняющий его приказания, – тоже Бог». Если поразмыслить над этими словами, можно прийти к выводу, что все дживы – это Ишвара. Их действия – это Его действия. Раманадева, даруйте мне это ощущение единства.

28 Я не знаю, откуда возник этот обман: «Это моя родина, это мое имущество, это мои родственники». Если я потеряю что-то, принадлежащее мне, я стану несчастным. Такое разделение [мира], переживание счастья и несчастья – всего лишь работа ума. Этот ум силен, я не могу его сдерживать. Раманадева, когда же он будет в моей власти?

29 Сознание не знает своей истинной природы из-за фантастической силы майи. Мир и мысли возникают и пропадают в сознании из-за той же фантастической силы. Раманадева, если эта неописуемая майя – это всего лишь сила, присущая Сознанию, тогда всё есть одно только Сознание.

30 «Выясни, кто ты». Это упадеша, которую Вы даете каждому, кто обращается к Вам. Раманадева, когда люди продолжают задавать Вам вопросы, имея смирение, Вы в конечном итоге даете им ответ: «Существует Высшая Сила, которая делает живыми меня, вас и всех остальных. Дайте покой вашему уму у ног этой Матери»^[47].

31 «Вы не есть ваше тело. Осознайте свою истинную природу, повернув ум вовнутрь и непрерывно вопрошая себя о своей истинной природе». Этими словами Вы показали мне способ вопрошания себя. Несмотря на то что я тренировал свой ум, он продолжал увиливать, не давая мне его сдерживать. Раманадева, когда я спросил у Вас, в чем причина этого, Вы сказали, что у меня нет силы [духа].

32 Вы сказали, что у меня нет силы для того, чтобы обратить мой ум вовнутрь. Разве это честно? Вы позволили мне блуждать по миру. Вы не просили меня ничего делать [для Вас], Вы не просили меня соблюдать дисциплину, чтобы сдерживать ум. Мое тело тоже стало слабым. Раманадева, как мне обрести силу духа?

33 «Главное условие для того, чтобы познать себя, – это собственные усилия. Милость Садгуру – всего лишь помощь. Другого пути нет». Это говорится в ведах и агамах, и Вы тоже говорите это своим ученикам. Раманадева, если даже собственные усилия – это плод милости Гуру, разве неправдой будет сказать, что та же самая милость может даровать знание своего Я?^[48]

34 Я продолжаю суетиться, не в состоянии находиться в одном положении. Ум, вместо того чтобы придерживаться одного направления, перепрыгивает с одного предмета на другой.

О Боже, мне так тревожно, так страшно оттого, что приближается смерть. Раманадева, прошу Вас, спасите меня!

35 Я не смогу сдерживать свой ум, пока не перестану общаться с порочными людьми и не начну общаться с добродетельными. Несмотря на то что я знаю об этом, я не знаю, когда я буду общаться с добродетельными людьми. Раманадева, я Ваш сын. Прошу Вас, направьте мой ум на путь добродетели и даруйте Вашу милость, чтобы я мог жить совершенной жизнью.

36 О мой Бог, что могу я сказать о силе судьбы? Несмотря на то что на меня потоком нисходит Ваша благодать, в пустыне моего ума еще не угасло пламя привязанностей. Когда я пытаюсь выяснить, как возникла моя судьба, я вижу, что она работает через «я»-мысль. Раманадева, кто я такой, чтобы устранить «я» или эго? Прошу Вас, уничтожьте его сами.

37 Верховный Бог из милости принял человеческую форму и живет на Аруначале, имя его Рамана. Раманадева, считать Вас человеком, таким же, как мы все, это все равно что называть дождевые тучи облаками черного дыма^[49].

38 Раманадева! Вы воплотились в мире как сын Сундарама Айера и Алагаммы из Тиручули.

В шестнадцать лет вы пришли в Тируваннамалай, предавались тапасу в течение трех лет, а затем начали излучать милость на благо всего мира.

39 Я не знаю точно, кто Вы – Бог или дживанмукта [освобожденный]. Вы не требуете от других, чтобы они что-то делали, и никого ни о чем не просите. Вы лишь щедро наделяете всех своей милостью. Вы знаете всё, но действуете так, словно ничего не знаете. Раманадева, Ваша лила [божественная игра] так прекрасна, что все обманываются видимостью!

40 О Величайший! Вы беспристрастны, подобно отцу тысячи сыновей, между которыми нет единства. С Вашими преданными Вы действуете самыми разными способами. Непроницательные люди могут сказать, что Вы делаете различие между преданными. Раманадева, тот, кто знает истину, никогда не усмотрит пристрастности в том, как Вы даруете милость^[50].

41 Множество людей приходит, чтобы получить ваш даршан: мудрые и глупцы, люди различных религий и каст, по-разному одетые и с разными характерами. О великий Сиддха! Такое множество мирских дел ежедневно совершается в Вашем ашраме, [но] Вы, Раманадева, подобны солнцу [незатронутому ничем мирским].

42 Может ли мой язык описать Ваше величие? Никто не может описать Ваше величие, если только Вы сами своей милостью не откроете его. Вы воспитали меня как Вашего ученика. Прошу Вас, не гоните меня прочь из-за того, что я недостоин. Раманадева, сделайте меня смиренным!

ШРИ РАМАНОПАДЕШАМ
(Учение Шри Раманы)^[51]

1 Беспорочный Шри Рамана сказал: «Назови своим Господом Бога или Гуру. Пока не достигнешь освобождения, носи в своем сердце [убеждение], что ты его слуга. Не имей желаний и живи так, как он тебе велит». О вздорный ум, почему ты забываешь об этом и позволяешь себя обманывать?

2 «Ты должен носить прядь волос на голове; ты должен носить на себе священный пепел; ты должен следовать традиционным практикам; ты должен вопрошать себя». Так приказал [мне] Рамана. О жалкое сердце, носи [эти приказания] в себе и не забывай их до самого последнего дня.

3 «Всегда, когда ты дома и свободен от работы, сосредоточивай блуждающий ум, удерживай его и практикуй самое правильное вопрошание: «Кто я?» Так сказал мне беспорочный Рамана, но что я, пес, делаю на самом деле?^[52]

4 «Всегда думай о своей истинной природе».

Я забыл это наставление и был охвачен злыми васанами. Этот несчастный теперь страдает, заслужив одну лишь смерть.

5 Ваши слова «Всегда удерживай мысль о своей истинной природе» означают «Я не есть тело, моя истинная природа – это не то, что может умереть. Непрерывно думай о том, что есть [твоя истинная природа]».

6 Что означают слова: «Сдерживай ум?» Это означает, что даже когда рождаются эго и прочие [психические функции], их необходимо полностью уничтожить, как страшного врага, не поддаваясь обману.

7 То, что называют блуждающим умом, – не что иное, как сила, думающая: «Я – тело; [принадлежащее ему] имущество, дом, родители, жена и дети – мои; те, кто делает добро, – друзья; те, кто причиняет зло, – враги».

8 Даже когда возникает мысль: «Я есть это презренное тело», уничтожьте ее мыслью: «Я не есть это презренное тело». Это способ уничтожить эго. Когда эго уничтожит себя, вы увидите, что все происходящее с этим презренным телом происходит не с вами»^[53].

9 «Не блуждай в поисках женщин, как собака, пожирающая человеческие отбросы. Если ты будешь общаться с ними, не приходи и не стой возле меня». Так сказал [мне косвенным путем] Шри Рамана. О ум, послушался ли ты запрета? Хорошо подумай об этом сам^[54].

10 «Перестань спрашивать о чувствах, уме, интеллекте и нечистом эго. Поскольку это мерзкое тело не существует в глубоком сне, а Я существует всегда как неугасимое Сознание, развей этот обман, что вы есть тело, и выясни, что такое Сознание, путем погружения глубоко вовнутрь и осознания истины». Вот учение Раманы^[55].

ШРИ РАМАНА ПАДА МАЛАЙ

(Гирлянда цветов к стопам Шри Раманы)^[56]

1 Благословенны стопы Учителя, который явился как воплощенная милость. Благословен знающий веды, чьими стопами уничтожается невежество и даруется знание.

2 Благословенны стопы Бога, овладевающего умами тех, кто Его видит. Благословенны стопы чистейшего, у кого нет ни приязни ни неприязни.

3 Благословенны стопы Господа, даровавшего видение в форме света. Благословенны стопы преданного, получившего милость древнего Господа^[57].

4 Благословенны стопы того, кто явился воплощением истины, того, кто познал истину и отринул всё [остальное]. Благословенны стопы сильного, указующего настоящую дорогу к спасению.

5 Благословенны стопы знающего, того, кто воистину знает [всё], но не демонстрирует это. Благословенны стопы великого, того, кто показывает путь высшей преданности.

6 Благословенны стопы высокого, дарующего свободу от страха тем, кто, [страшась мира], ищет у Него прибежища. Благословенны стопы Бога, принимающего даже яд как нектар^[58].

7 Благословенны стопы Высочайшего, изгоняющего все грехи. Благословенны стопы Отца, не позволяющего никакой опасности приблизиться [к его преданным].

8 Благословенны стопы Бога, делающего добро даже тем, кто делает [ему] зло. Благословенны стопы Творца, способного растопить даже каменное сердце.

9 Благословенны стопы щедрого, который, подобно небу, посылающему [дождь], не ожидает никакой награды. Благословенны стопы Бога, чьи речи сладки, как нектар.

10 Благословенны стопы говорящего: «Увидьте, кто вы есть, и отпустите не-Я». Благословенны стопы умиротворяющего, который говорит, что несчастья уйдут, как только ты станешь Я.

11 Благословенны стопы дарующего знание, что «я не есть тело, которое [мне] так дорого».

Благословенны стопы говорящего: «Доверь все свои тяготы Богу».

12 Благословенны стопы говорящего, что Бог примет любую ношу. Благословенны стопы великого, сказавшего: «Придерживайся пути, данного тебе [твоим Гуру]».

13 Благословенны стопы говорящего, что все формы суть Бог и все их дела – Его дела. Благословенны стопы говорящего, что все несчастья от эго и ни от чего более.

14 Благословенны стопы утверждающего: «То, что возникает как „я“, – это ум». Благословенны стопы возвестившего: «Видение джняны есть разрушение [ума]».

15 Благословенны стопы учащего: «Будь недвижим, не думая ни о чем». Благословенны стопы говорящего: «Пусть твой ум всегда будет сосредоточен на твоем Я».

16 Благословенны стопы возвестившего: «Пока ты не достигнешь состояния, когда ты будешь пребывать в своем Я, не ослабляй усилий по вопрошанию себя»^[59].

17 Благословенны стопы утверждающего: «Отождествление с телом будет разрушено посредством вопрошания „Кто я?“».

18 Благословенны стопы говорящего: «Блаженство будет нарастать по мере того как „я" будет погружаться все глубже и глубже внутрь».

19 Благословенны стопы Бога любимого, учащего: «Предложить блуждающий ум Богу – вот высшая преданность».

20 Благословенны стопы возвестившего:

«Не отпускайте от себя Бога, обитающего внутри вас, даже если Он явится вам во внешнем мире как нечто, отличное от вас».

21 Благословенны стопы Бога, учащего: «Если ум выскальзывает наружу, остановите его. Это означает предлагать свою душу Богу».

22 Благословенны стопы наставляющего: «Уничтожай все возникающие мысли. Это само по себе есть вайрагья (непривязанность), которая ценится очень высоко».

23 Благословенны стопы говорящего: «Есть много способов сдерживать ум. Лучший из них – вопрошание себя».

24 Благословенны стопы предупреждающего: «Если сдерживать его (ум) другими методами, он снова оживет в результате пробуждения васан».

25 Благословенны стопы сиддхи, объясняющего: «Мантра-джапа заставит ум умолкнуть. Джапа – это вичара садхана»^[60].

26 Благословенны стопы говорящего: [Размышление о] форме делает ум однонаправленным. Если правильно следовать [этому] – это тоже путь».

27 Благословенны стопы великого, учащего: «Если затихнет прана (дыхание), ум тоже затихнет. [Следовательно], пранаяма (контроль дыхания) – тоже средство [для того, чтобы заставить ум затихнуть]».

28 Благословенны стопы того, чье учение гласит: «Из всех ниям (правил самодисциплины) самая лучшая – это умеренная еда. Одно сказанное слово влечет за собой множество слов»^[61].

29 Благословенны стопы учащего: «Обуздание ума – суть многих книг. Разве [нужна] книга, чтобы увидеть себя?»^[62]

30 Благословенны стопы говорящего: «Желание и все остальное^[63] – игра атомов [васан, подобных атомам]. Прекращение желаний есть джняна».

31 Благословенны стопы освобожденного, предписывающего: «Избавься от различения между мужчиной и женщиной. Один из способов достижения этого – женитьба».

32 Благословенны стопы благородного, объясняющего: «Давать другим означает давать себе. Если ты знаешь это, кто откажется давать?»

33 Благословенны стопы того, кто явился примером смирения и говорил: «Чем больше ты умаляешь себя, тем больше тебе от этого пользы. Избавься от ненависти, даже к злым людям»^[64].

34 Благословенны стопы друга, говорящего: «Если возникает „я“, возникает и все остальное. Если „я" уходит, [все остальное] тоже уходит».

35 Благословенны стопы друга, учащего:

«Не нарушай свое слово. Не вмешивайся в дела других».

36 Благословенны стопы говорящего: «[Духовно] возвышаться своими усилиями – хорошо. Мы не возвысим тебя»^[65].

37 Благословенны стопы йога, наставляющего: «Отказ от соблюдения традиционных правил поведения ведет к разрушению. Размышляйте [над ними] и поймите их [внутреннее] значение».

38 Благословенны стопы безмолвного, учащего: «Совершайте все действия, считая себя при этом невольником Господа. Считайте мир сном».

39 Благословенны стопы Бога, говорящего: «Жене надлежит слушать своего мужа. [Если она будет его слушать], она обретет такой же покой, как и ее муж»^[66].

40 Благословенны стопы наставляющего: «Сосредоточьте ум на Я. Знайте, что только так Вы сможете выполнять веления Гуру».

41 Благословенны стопы говорящего: «Не нужно ничего мне давать. Достаточно будет, если будет устранено [чувство] разделенности».

42 Благословенны стопы утверждающего: «Формальное уважение – лишь для видимости. Когда муж и жена в постели, где все это [формальное уважение]?»^[67]

43 Благословенны стопы Гуру который даже недостатки принимает как достоинства. Благословенны стопы джняни, принявшего меня, подобного псу и не совершающего благой тапас.

44 Благословенны стопы сладостного, подобно солнцу заставляющего расцветать сердца преданных. Благословенны стопы беспорочного, живущего на прекрасной Аруначале.

45 Благословенны стопы духовно богатого, явившегося на свет в священном месте Тиручули. Благословенны стопы прекрасного, рожденного у благодатного отца Сундарама Айера.

ШРИ РАМАНА САДГУРУ МАЛАЙ

(Гирлянда для Шри Рамана Садгуру)

1 Рамана Садгуру! «Я» знает тело и мир, состоящий из пяти стихий. «Я» знает об объектах чувственного восприятия посредством пяти органов чувств. «Я» думает об объектах, воспринимаемых пятью чувствами, посредством мозга в теле.

2 Когда я наслаждался миром, вместо того чтобы выяснить истину путем активного вопрошания, кто это «я», Вы явились и открыли мне в моем уме: «Ты не тело. Ты – форма сознания Я». Затем Вы сказали: «Если у тебя есть сильное желание уничтожить эго, считающее себя телом, непрерывно думай, что ты не тело, а Я. Если ты будешь так думать, эта мысль уничтожит эго и в конце концов сама исчезнет. Тогда ты засияешь совершенством»^[68].

3 Рамана Садгуру! Когда я был смущен и растерян, подобно человеку, заблудившемуся в густом лесу и перепуганному; [когда я был смущен и растерян, подобно человеку], страдающему от голода, окруженному дикими лесными зверями, Вы явились, словно из божественного мира, дали мне пищи и вывели меня из леса. Вы развеяли мою растерянность и показали мне путь джняны.

4 Рамана Садгуру, высшее Я! Подобно оленю, пойманному силками и не знающему как освободиться, я пал к Вашим стопам, сказав: «Лишь у Ваших стоп я обрету пристанище». Ответив: «Не нужно беспокоиться», Вы освободили меня от страха и спасли меня. Таким образом Вы стали моим Богом, моим отцом и моей матерью.

5 Всем тем, кто подходит и превозносит Вас, Вы говорите только одно: «Не говори, что ты – тело, которое есть всего лишь рассадник червей. Познай свою истинную природу». Рамана Садгуру, мой Господь! Если я вдруг умру до того, как разрушу мое извращенное представление о себе как о теле, Вы должны будете даровать мне иное, благое состояние.

6 «Тело воскресает и угасает каждый день. Период, в котором оно воскресает, – состояние бодрствования. Период, в который оно угасает, – состояние сна. Но Я [сам] не воскресаю и не угасаю. Ложное знание, что Я – это тело, которое возникает, угасает и в конце концов умирает, не уйдет до тех пор, пока не будет обретена истина». Рамана Садгуру, это Ваши слова. у Рамана Садгуру, мой Отец, «я»-мысль – корень ума, известный как презренная сансара. Вы дали мне хорошую упадешу: «Полностью разрушь эту „я"-мысль [ум] путем вопрошания». Но если я причиняю себе вред, ища мирское вместо того, чтобы искать себя, что Вы можете сделать, Господь моей души?

8 Вы открыли [учение]: «Если ты будешь смотреть внимательно, где в теле впервые возникает „я"-мысль, ты обнаружишь, что это Сердце. В этот самый момент эта „я"-мысль уничтожится прямо там». Но, Рамана Садгуру, великий аскет, вместо [того чтобы делать это], я, глупец, позволяю этой «я»-мысли расти.

9 Мой ум не растворяется в Сердце. Вместо этого он возникает как «я», убегает и блуждает с огромным желанием создать карму. Я не знаю, в чем причина этого. Если это следствие моей прошлой кармы, когда закончится действие этой мешающей кармы? Рамана Садгуру, дарующий божественную милость! Если я умру, получу ли я Вашу милость в следующей жизни?

10 Поскольку все возникающие в уме мысли о жизни, смерти и рождении имеют свой источник в «я»-мысли, тот, кто пытается уничтожить «я»-мысль, не станет думать о жизни, смерти и т. д. Но я только притворяюсь, будто страстно желаю уничтожить «я» – мысль. Отец мой, Рамана Садгуру, во мне нет ни капли искренности. и Прекрасный Рамана Садгуру! Вашей милостью я узнал, что я – Сознание, а не тело, которое умрет. Я должен думать о себе, не теряя этого осознания. Жаловаться вместо этого: «Мое тело стареет. Что будет, если я утрачу это состояние?» – напрасная трата времени.

12 Будет ли жить это мерзкое тело или умрет, беды, которые с ним происходят, относятся только к этому телу, а не ко мне. Я осознал это, когда Ваша милость открыла это мне. Рамана Садгуру, не имеющий себе равных! Несмотря на то [что я это знаю], удивительно, что желание заботиться о теле и хорошо с ним обращаться все еще действует в моем уме.

13 Рамана Садгуру! Если я скажу: «Я есть тело», тогда я смогу также сказать: «Родственники, место, где я родился, и страна – мои». Если я не есть тело, могу ли я сказать это? Разве может ум того, кто уничтожил мысль «я есть тело», привязываться к этим [идеям]?

Не гневайтесь на меня, говоря: «Он глупец, в котором не вызывают гнева его заблуждения и привязанности».

14 Вы сказали мне, чтобы я возложил все свои тяготы на Бога и всегда думал с преданностью о Его стопах. Беспокоиться о достатке своей семьи и родственников – это ли не противоречит Вашим наставлениям? Прошу Вас, Рамана Садгуру, дайте мне смелости, терпения и ясности.

15 Рамана Садгуру, сведущий! Вы научили меня, что, хотя мы можем думать десятки миллионов мыслей, ничто не приносит реальных результатов без Божьей милости. Поэтому [Вы научили меня, что] самый лучший преданный – это тот, кто не имеет мыслей. И даже после этого я не принял твердо Ваше учение в свое сердце и не сдерживал ум.

16 Рамана Садгуру, умудренный! Я не следую высшему пути, который указали Вы, мой необыкновенный Гуру. Я не перестаю думать о мирском. Вы дали мне умозрительное понимание истины, что я не есть это смертное тело, но Вы не даровали мне непосредственного переживания этой истины. Добрый властелин должен сдерживать и поправлять своего невольника и не покидать его, преисполнившись отвращения к нему как к неисправимому животному.

17 Если Вы будете так же бросать меня на произвол судьбы, как же мне спастись? Я слаб и не буду поправлять себя, и Вы, мой Господь и Владыка, не будете поправлять меня. Рамана Садгуру, кто мне окажет помощь, кроме Вас, в этой жизни или в следующей? Что именно Вам нравится и что Вы намереваетесь делать со мной? Мой Гуру, правильно ли это [так поступать]?

18 Рамана Садгуру, Спаситель, отступитесь ли Вы от меня? Разве Вы не океан сострадания? [Иногда я думаю, что] Вы из отвращения перестанете обо мне заботиться и отступитесь от меня, говоря: «Он не почитал меня. Он не служил Богу». Беспокоиться таким образом – нелепо. Господь, если Вы меня отринете, кто же спасет меня и дарует мне милость?

19 Вы дали мне дар, благодаря которому мой ум будет постепенно затихать. Это можно понять так, словно оно [постепенное затихание] будет происходить и в моей следующей жизни. Неизреченный Рамана Садгуру! Мне не подобает испытывать сомнение и страх. Прошу Вас, даруйте мне состояние покоя, в котором нет ума, до того момента, как я умру.

20 Когда в мире появляется великий король и с радостью предлагает всем помощь, мудрые обратятся к нему и возьмут для себя благо, а глупцы не станут. Подобно этому, Рамана Садгуру, пока мудрые преданные служат Вам, получают Вашу милость и обретают свободу, я, глупец, слоняюсь в миру, как пес.

21 Рамана Садгуру, Господь, у Вашей милости нет недостатков. Это правда. На этот счет нет никаких сомнений. Если я не буду рядом с Вами и не буду служить Вам, как я смогу разрушить отождествление со своим умом? Только сила моей судьбы не дает мне получить эту удачу. Боже, когда же будет разрушена эта сильная карма?

22 Рамана Садгуру, миролюбивый! Даже найдя в Вас прибежище, я не отбросил свои порочные качества. О Чистый! Я сожалею о плохих делах, которые я совершил. Однако я стыжусь говорить перед Вами [об этих делах] и молить Вас о прощении. Из-за этого я в беде, подобно муравью, оказавшемуся на палке между двух горящих ее концов.

23 Рамана Садгуру\i0 Своей жизнью Вы продемонстрировали, что знание, разрушающее невежество, не может быть достигнуто, пока не отвратишься от тела, которое собирает на себя все болезни. [Вы также продемонстрировали, что знание не может быть достигнуто], пока человек не начнет выполнять высший тапас. Однако преданным, которые склоняются к Вашим стопам и спрашивают Вас, вы говорите: «Достаточно одной только вичары. Не нужно отрекаться от дома, очага и т. д.». Что это значит?^[69]

24 Рамана Садгуру, живущий в моем сердце!

Я осознал, что лучший путь – это просить Вас о том или об этом. Когда я не мог справиться со своими бедами, я просил Вас о различных вещах. Впрочем, этих [просьб, которые были в прошлом], достаточно. С этого момента, какие бы несчастья ни постигли меня, я буду справляться с ними сам. Даруйте мне твердость, чтобы я ни о чем Вас не просил.

25 Только одно существует: Сознание Я. Мир, душа и бог – лишь воображение. Те, кто знает это, не будут поколеблены ни в малейшей степени. Те же, кто не знает этого, будут верить в то, что различия реальны, и будут напуганы ими. Среди вторых – я, самый невежественный в этом мире. Рамана Садгуру, когда же кончится моя душевная мука?

26 Когда я думаю о своей жизни, мне стыдно. Если я стану говорить о ней с другими, они будут смеяться, говоря: «Удивительно!» Но Вы, зная [мою жизнь], даже при том, что я не говорил Вам о ней, – что хорошего Вы нашли во мне? Вы пришли и приняли меня. Словно трансформируя железо в золото, Вы приняли меня, чтобы устранить мои недостатки. Рамана Садгуру! Прошу Вас, завершите дело, которое Вы начали.

ВИННАППАМ
(Молитва или мольба)^[70]

23…[Шри Рамана сказал,] «избавься от всех тягот, которые ты якобы несешь, согласно твоему воображению, – переложи их все на Бога. Откажись от всех прочих вопросов и непрерывно практикуй только вопрошание „Кто я?“».

24 «Пребывай без мыслей. Если мысли появляются, не пытаясь их претворять, уничтожай их, как врагов. Как только появилась мысль, спрашивай [себя]: „Для кого эта мысль?" Появится [ответ]: „Для меня“. Затем подумай: „Кто я?" Если вы будете думать таким образом, возникающие мысли будут умирать».

25 «Я есть Сознание. Какова моя природа?» – человек должен постоянно думать об этом. Когда он проводит такое самоисследование, возникающие препятствия следует разрушать упомянутым выше чудесным оружием „Кто я?“. Тогда беспокойный ум станет ясным и будет достигнуто освобождение». Так Вы сказали. Это очень трудный путь.

26 О Бог, ты принял имя и форму Раманы и пребываешь на Аруначале. Ты похитил мое сердце – сердце грешника, имеющего множество недостатков. Ты внушил сердцу этого недостойного [убеждение], что для меня нет иной поддержки, кроме Твоих лотосных стоп. Если я не имею твоей милости, как я могу молиться Тебе?

27 Вместо того чтобы смириться с трудностями, которые являются Вашей волей, [вместо того чтобы] уничтожить это беспокойное эго, которое выскакивает как «я», и оставаться с установкой «Ваша воля – моя воля», я брел за своим воспламеняющимся умом, взращивая чувство «моего», обращая больше внимания на тело и становясь рабом чувств. Так я провожу свои дни.

28 Бесконечные мысли, возникая множеством способов, имеют свой источник в «я»-мысли. Вы сказали: «Пока не исчезнут все эти мысли, джняна не придет». Достаточно ли [всего лишь] произнести эти благодатные слова? Раманадева, освобожденный, разве это не Ваша обязанность – благословить меня мауной [безмолвием]?

29 Лишь ум и невежество не дают засиять истинной природе Сознания. Ум только вспоминает и забывает. Невежество – сон. Если разрушить их, природа Сознания будет раскрыта, словно солнце, которое начинает сиять, когда уходят закрывающие его облака. Рамана, превозносимый всем мирозданием, когда же наступит тот день, когда Вы разрушите мой ум и мое невежество?

30 Ум, возникающий вместе с именем, формой, чувствами и т. д., возникает не как что-то отдельное. Ум, возникающий в форме памяти, [тем не менее] остается единым с Сознанием. И ум, и мир возникают и исчезают вместе, одновременно. Тенденция привязываться к форме, называемой «я», и быть погруженным в невежество, возникает из-за отождествления с этим инертным умом.

31 Живя внутри джив [индивидуальных душ], погруженных в невежество, Вы предписали им познать три состояния [бодрствование, сон без сновидений и сон со сновидениями]. Эти три состояния и разнообразные картины, возникающие в состоянии бодрствования и состоянии сна, имеют своим источником возникновение эго. Является ли возникновение эго в дживах, погруженных в невежество, чем-либо иным, нежели актом Вашей милости?

32 Господь, Вы превратили это сознание, когда оно погружено в невежество, в дживы. Лишь Вы один погрузили дживы в океан сансары и ниспослали им бесчисленные несчастья. Лишь Вы один доводите их невежество до зрелости и в конечном итоге уничтожаете его, даруя им милость. Лишь Вы один даруете дживам божественность Шивы и разрушаете их сущность дживы.

33 Без Вашей милости мысли «я» и «мое» не будут разрушены. Я не знаю, моя ли прошлая карма или что-то еще не дает мне оставаться с Вами. Раманадева, живущий скрыто внутри меня! Вы должны утешить меня, дав мне даршан и избавив меня от страха. Об этом моя молитва^[71].

34 Вы, преисполненный милости, – Бог, правящий всем миром. И все же, когда я плачу и причитаю перед вами, умоляя: «Боже, спаси меня!», Вы остаетесь бесстрастным, как глухой. Разве это не удивительно? Разве это приличествует Вашей милости? Поскольку у меня нет иного пристанища, кроме как у Ваших стоп, я прошу Вас – скажите мне слово утешения.

35 Даже если тело страдает от различных болезней – пусть оно страдает. Даже если руки и ноги не могут больше двигаться – да будет так. Даже если глаза больше не видят – да будет так. Даже если пришла смерть – да будет так.

В том, чтобы пытаться предотвратить все это, нет ни малейшего смысла. Поэтому, что бы ни случилось, пусть оно случается. Я же могу только искать Вашей милости.

36 Какое бы несчастье ни произошло со мной, я должен думать, что это тоже Ваша милость, и смириться с ним. Кто бы ни истязал и ни мучил меня, вместо того чтобы ненавидеть его и испытывать гнев, я должен смириться, также считая [их действия] Вашим актом милости.

Истинно, Садгуру, это то, о чем я Вас молю.

37 Великие говорят, что ложь – это один из пяти великих грехов. В то же время все говорят, что в этом мире тяжело выполнить какое-либо дело, не солгав. Истинность этого утверждения неопровержима. Скажите, как мне жить, будучи приверженцем истины, среди поборников лжи?

38 Думая бесчисленные мысли, я устаю. Думающий ум представляется ложным «я». Поскольку источник [ума], который суть Сознание, не претерпевает никаких искажений, [безвозвратное] исчезновение ума – это состояние освобождения. Когда наступит тот день, когда Вы заставите мой ум исчезнуть? Узнает ли этот несчастный когда-нибудь об этом? Это в Ваших руках. Я нашел прибежище у Ваших благословенных стоп.

39 Ум, интеллект и эго – это разные слова, описывающие одно и то же. Это ум дает ощущение того, что ты совершаешь действия. [Ум] содержит память, ясность, сомнения и непонимание. О Сиддха! Танец, затихание и разрушение этого ума – это Ваши действия. Поэтому, если Вы не даруете мне это благо – никогда не забывать о Ваших стопах, – я никогда не смогу освободиться.

40 Моя истинная природа – Сознание, а не тело. Но поскольку истинная природа всего – Я, тело тоже является моей истинной природой. Бог и все дживы – также моя форма. Существует только моя истинная природа. Я умозрительно понял смысл всего этого. Прошу Вас, дайте мне непосредственное осознание того, в чем все сущее пребывает как «Я».

Акхиландамма

Акхиландамма родилась в 1871 г. в маленькой деревушке под названием Десур, расположенной примерно в пятидесяти километрах к северо-востоку от Тируваннамалая. В соответствии с традицией, все еще широко распространенной в то время, ее «выдали замуж» в пятилетнем возрасте. Такие малолетние невесты обычно жили со своими родителями, пока не достигали совершеннолетия, после чего переезжали в дом мужа. Однако, поскольку ее муж умер, когда ей было всего семь лет, она провела все свое детство и юность в доме родителей. По правилам того времени, она не могла повторно выйти замуж и, став взрослой, решила посвятить свою жизнь служению садху. Хотя первоначально она тянулась к Рамане Махарши, она также служила Шешадри Свами и Виттхобе, эксцентричному святому, который жил в Полуре, около тридцати километров к северу от Тируваннамалая. Бхагавана она впервые встретила в 1896 г., когда он жил в храме Аруначалешвары. Она увидела, как священнослужитель этого храма собирает молоко после абхишеки с алтаря Амман и дает его Бхагавану Первый даршан не произвел на нее особого впечатления.

И только в 1903 г., когда она поднялась на гору к Шри Бхагавану она впервые почувствовала его силу С того момента она была его постоянной посетительницей. Она не пропускала ни одного празднования дня рождения Бхагавана, всегда посещала фестиваль Дипам и пуджи Гуру Джнянасамбандхару^[72] и часто приходила и в другие дни года. При каждом своем посещении она приносила еду для Бхагавана и его преданных.

Когда она жила в своей родной деревне с матерью, многие преданные Бхагавана останавливались у нее. Для того чтобы служить таким преданным, Акхиландамма и Мастан Свами (которого она познакомила с Бхагаваном) в 1914 г. основали там матх (религиозный центр). Это был первый «центр Раманы», основанный не в Тируваннамалае. Туда привозили многих первых последователей Бхагавана – Кунджу Свами, Рамасвами Пиллая, Мадхаву Свами и Раманатху Брахмачари. Там они лечились от болезней.

Кунджу Свами, один из выхоженных ею пациентов, оставил свой отзыв в предисловии к ее биографии: «Мне известно, что в течение последних сорока лет эта женщина подавала еду Бхагавану Шри Рамане Махарши и Махану Шешадри Свами. Еще с того времени, когда Бхагаван жил в Скандашраме, когда кто-либо из учеников в ашраме заболевал, она всегда забирала их в свою деревню, в матх, и ухаживала за ними. Она отпускала их обратно только после того, как они поправлялись».

В 1903 г. я приехала в Тируваннамалай. Однажды бродя в окрестностях горы и собирая цветы, я увидела толпу людей, двигавшуюся по направлению к Баньяновой пещере, которую тогда называли пещерой Садгуру Свами. Я спросила их: «Куда вы идете? Что там интересного?» Кто-то из толпы ответил мне: «Там есть один Брахмана Свами. Он совсем еще дитя, но он сидит неподвижно, не ест и не пьет». Я удивилась и захотела увидеть этого свами. Возможно, через эти слова меня коснулась и притянула милость Бхагавана.

Моей первой мыслью было: «Могу ли я принести ему еды? Говорят, что он Брахмана Свами (что значит «свами-брахман»). Если я принесу ему еды, возможно, он не примет ее». Хорошенько обдумав этот вопрос, я купила маленькую сахарную конфету в качестве символического подношения и пошла к нему.

Как он выглядел! Я впервые увидела Бога, который словно магнитом притягивает к себе умы тех, кто его видит. Даже несмотря на то что он был грязен и покрыт пылью, его святое тело сияло, подобно золоту. Когда я увидела этого саньяшна-аскета, с таким худым телом, что кости торчали, мой ум растворился и на глаза навернулись слезы. Юный Бог открыл глаза и благосклонно обратил на меня свой взгляд. Я подошла, положила рядом с ним конфету и простерлась перед ним. Когда Бхагаван взял кусочек конфеты и съел его, садху, который был рядом, вернул мне остаток как прасад.

Состояние, в котором находилось тело Бхагавана, внушило мне одновременно благоговение и глубокую печаль. Я так распереживалась, что не могла говорить. Пока я стояла, переполненная чувствами, вошел брахман лет пятидесяти, держа в руке сладости. Увидев его, Бхагаван улыбнулся; брахман же разрыдался. Не в силах сдержать слез, он вышел, чтобы привести себя в порядок.

Я пошла за ним и спросила: «Сэр, почему Свами вам улыбнулся и почему вы заплакали?» Он ответил: «Ма, я родственник Свами^[73]. Этот Свами из нашего города. Он сын известного адвоката, но дошел до такого состояния. Мне невыносимо думать об этом, поэтому я плачу. Он улыбнулся мне, потому что знает меня».

Потом я спросила нескольких находящихся там людей: «Возьмет ли Свами пищу, если я принесу ее?» и получила положительный ответ. С того дня я приходила регулярно. Каждый раз я приносила фрукты, клала перед ним и совершала намаскар.

Затем я вернулась в Десур. В то время Бхагаван не жил на одном месте. По большей части он жил в пещере Вирупакша, а на лето перебирался в какую-нибудь из близлежащих пещер (например, в пещеру Мангового дерева или пещеру Садгуру Свами). Когда я снова приехала на даршан, Бхагаван сидел в пещере Вирупакша, лицом на юг. Паланисвами был тем садху, которому посчастливилось помогать Бхагавану в то время. Он был с ним рядом и днем и ночью и подавал ему еду. В тот день он тоже сидел в пещере Вирупакша, лицом на восток.

Я не спеша прошла внутрь пещеры, поставила рядом с Бхагаваном молоко в качестве подношения, затем вышла и встала в тени. Когда я снова увидела Бхагавана, поток безграничной любви устремился к нему из моего сердца, но вместе с этим чувством появились невыразимое уважение и страх. Это совершенно естественно для людей – чувствовать почтение и страх, находясь рядом с Бхагаваном. Так же естественно для человеческого «я» умолкать в его присутствии.

В этом святом месте царила атмосфера благодати и силы. Она лишала дара речи, заставляла неметь ум и тело – все это было столь сильно, что посетители сами по себе становились безмолвными. Там не было правил, предписывающих сохранять тишину, но в его святом присутствии посетители-новички, пришедшие на даршан, автоматически успокаивались и вели себя тихо.

Какое-то время я ждала снаружи. Вышел Паланисвами. В сосуде оставалось некоторое количество молока, и он вернул мне его как прасад Бхагавана. Я приняла его и вернулась домой очень счастливая. С того самого дня эта бедная женщина имела счастье получать прасад Бхагавана в течение многих лет.

Когда Бхагаван жил в пещере Вирупакша, Кандасвами (один из близких последователей, который очень любил Бхагавана) выбрал место для нового ашрама выше на горе. Он показал это место Бхагавану, и Бхагавану оно понравилось. Тогда Кандасвами начал строить новый ашрам. Он в одиночку вырубил колючие кусты, выровнял землю и посадил кокосовые пальмы. С того момента ашрам строился в духе служения Шри Рамане, тихо и без саморекламы. В память о Кандасвами его назвали Скандашрамом.

Когда Скандашрам еще строился, Бхагаван часто ходил туда из пещеры Вирупакша. Поскольку Паланисвами тогда был очень болен, он оставался в пещере. В один из таких моментов я пришла туда и принесла еду для Бхагавана. Я оставила принесенные мною рис, самбар и расам снаружи пещеры. Затем заглянула внутрь, но Бхагавана не увидела. Паланисвами, лежавший в пещере один, пригласил меня войти. Я подошла к нему и сказала, что принесла Бхагавану бхикшу (подношение в виде пищи). Он ответил: «Бхагаван поднялся в Скандашрам, но он скоро вернется, потому что мне нездоровится. Бхагаван думает, что здесь некому обо мне позаботиться, поэтому он скоро придет ко мне».

Услышав это, я подумала о Бхагаване, о том, как он устроил так, чтобы я служила преданным. Я осознала, что остаться с Паланисвами – мой долг. Я сразу же начала готовить для него горячую воду, чтобы он мог принять ванну. Бхагаван вернулся из Скандашрама, когда вода была почти готова. Я поклонилась ему и отошла в сторону. Бхагаван пошел прямо к Паланисвами и спросил о его здоровье. Паланисвами просто ответил: «Я сейчас приму ванну».

Я объяснила Бхагавану, что грела воду в его отсутствие и что сейчас она готова. «Очень хорошо!» – выразил свою радость Бхагаван. Повернувшись к остальным, он сказал: «Все голодны. Давайте скоро поедим».

Паланисвами тоже хотел твердой пищи, но Бхагаван сказал, что ему можно только кашу. Паланисвами ответил: «Я с удовольствием поем расам, который приготовила Десурамма (так ласково прозвали Акхиландамму). Я смешаю его с рисом и сьем». Затем он отозвал меня в сторонку и сказал: «Приготовь расам с перцем, чатни с горохом и подай Бхагавану». Я сделала так, как он сказал, и подала пищу всем, кто там был, кроме Паланисвами. Все ели, включая Бхагавана. Паланисвами я дала просто рис, смешанный с расам. Он съел его и, похоже, остался доволен. Однако это был его последний прием пищи и примерно через неделю он умер. Возможно, именно милостью Бхагавана он принял свою последнюю пищу из рук этой женщины^[74].

Когда Бхагаван только перебрался в Скандашрам, там ничего не готовили. Бхагаван и его преданные, жившие с ним, питались ежедневными подношениями посетителей. Всю пищу делили на всех поровну. Однажды Каммакши Аммал и я пришли туда и принесли еды. В тот же день неожиданно явились на даршан к Бхагавану пять или шесть руководителей матхов. Поскольку мы не знали об их визите заранее, мы не приготовили для них еды.

Когда пришло время принимать пищу, к Бхагавану подошел один преданный и сказал: «Все ждут. Можно нам приступать к еде?»

Бхагаван, зная, что еды на всех не хватит, ответил: «Подождем еще немного».

Через какое-то время неожиданно явилась группа людей. Они принесли большие посудины, полные еды. Поприветствовав Бхагавана, они предложили ему пищу. Бхагаван попросил их сначала раздать еду всем присутствующим и только после этого встал, показывая тем самым, что и он готов поесть.

В «Шри Рамана Гите» один преданный спросил: «Как распознать в человеке присутствие джняны?» На что Бхагаван ответил: «Присутствие джняны распознается по видению равностности, которая выражает себя в форме абсолютной любви ко всем живым существам». Сам Бхагаван тому пример, потому что всю его жизнь можно считать иллюстрацией такой равностности.

Бхагаван никогда не принимал ничего, что подавалось ему одному и не подавалось другим. Даже когда ему давали лекарство, он брал только часть, а остальное раздавал преданным, которые были с ним рядом. Он настаивал не только на том, чтобы подношения делились на всех, но также и на том, чтобы ему не давали больше, чем другим. Он также не брал ничего, что было бы лучшего качества, чем то, что раздавалось его преданным. Он принимал только небольшое количество еды, если преданные настаивали на том, чтобы ему подавали в первую очередь.

Приготовив еду, я всегда клала большую часть в большой котел, а остаток – в маленькую миску для Бхагавана. Когда я подносила Бхагавану эту маленькую миску, он иногда говорил: «Ты даешь мне слишком много! Разве того, что останется в этом маленьком котле, хватит на всех?» Тогда мне приходилось уверять его: «Я принесла много еды. Этого достаточно, чтобы положить каждому большую порцию».

Убедившись, что это правда, Бхагаван соглашался принять подношение.

Поскольку все знали это правило, Бхагаван доверял нам распределять пищу поровну на всех после того, как ему дадут немного. Однако в более поздние годы, когда Бхагаван узнал, что этот принцип не всегда строго соблюдается, он перестал позволять кому бы то ни было подавать ему пищу в первую очередь. Вместо этого он настаивал на том, чтобы ему подавали в последнюю очередь, когда все присутствующие уже получили свою долю. Он также не начинал есть, пока всем остальным, кто делил с ним трапезу, не закончат раздавать еду. Все эти правила соблюдались и после того, как он перебрался в новый ашрам у подножия горы.

В те годы, когда Бхагаван жил в Скандашраме, счастье делить с ним трапезу выпадало в равной степени птицам, животным и людям – его преданным. Бхагаван никогда не делал различий между людьми-преданными и животными-преданными. Всем доставалась равная доля его сострадания. Иногда казалось, что животным-преданным везло даже больше, чем людям. Примерами тому были корова Лакшми, олень Валли, пес Джеки и обезьяна по имени Нонди Пайан (мальчик-калека).

Когда Бхагаван только перебрался в Скандашрам, «мальчик-калека» приходил и ел вместе с нами. Хотя ему и давали отдельную тарелку-лист, он обычно брал рис с листа Бхагавана. Счастливчик! Ни у кого из людей не было такого преимущества.

Однажды Бхагаван со своими преданными сидел в ожидании раздачи пищи. «Мальчик-калека» сидел рядом с ним. Как только я положила еду Бхагавану, не успев еще положить остальным, «мальчик-калека» зачерпнул несколько горстей риса с тарелки Бхагавана и съел. Бхагаван брал очень мало риса, но даже эти крохи был рад разделить с обезьяной. Когда я положила еще риса на лист Бхагавана, чтобы возместить сьеденное обезьяной, обезьяна зарычала на меня, выражая агрессию. Бхагаван сразу же повернулся к нему и сказал с укором: «Эдей! Эдей! Она одна из нас». Тогда обезьяна успокоилась. Какое удивительное чувство равенства было в этих словах!

Однажды я приготовила мурукку (мелкие хрустящие изделия из рисовой муки, жаренные во фритюре) для Бхагавана и принесла их в Скандашрам. Я не сказала ему заранее, что принесу их. В тот же самый день Четтьяры из Наттукоттая также приготовили мурукку и принесли их. Когда они простерлись перед Бхагаваном и подали ему свое подношение, я заметила, что их мурукку были красивой формы и очень хорошего цвета. Мне было очень стыдно делать свое подношение одновременно с ними, потому что мои мурукку были много хуже. Я решила подождать, пока не раздадут их подношение.

Вначале мурукку, принесенные Четтьярами, поднесли Бхагавану. Он отломил от одной из них маленький кусочек и попросил, чтобы все остальное раздали всем присутствующим. Затем я достала свои мурукку и положила перед Бхагаваном. Он взял целую мурукку и съел целиком. Его помощник, Айясвами, стал раздавать остальное. Когда он проходил мимо Бхагавана, тот подался вперед и взял с тарелки еще одну штуку.

Доедая вторую мурукку, он спросил Мастана Свами: «Мастан, что туда подмешано?»^[75]

Кто может понять, чем руководствовался Бхагаван в своих действиях или что он пытался донести до нас? У Бхагавана нет санкальпы*. Он сам никогда не решает, что ему следует говорить или делать. Слова и действия Бхагавана – это спонтанные благодатные лилы вездесущего Гопода. Этот случай научил меня, что никто не может определить или объяснить, почему милость Бхагавана проявляется тем или иным образом^[76].

Когда я только начала приходить к Бхагавану, в ашраме еще не было построек и не было правил. Бхагаван почти всегда был один, под открытым небом или в пещере. Иногда с ним был Паланисвами. Даже тогда не было ограничений для преданных. Когда я подавала еду Бхагавану, я ждала, когда он закончит, а затем ела с того же листа. Так я делала много лет.

Бхагаван не только милостиво позволял мне это, но иногда даже способствовал в этом. В конце того периода, когда Бхагаван жил в Скандашраме и с ним жили его мать, Чиннасвами и многие другие, никто из них никогда не мешал мне пользоваться этим преимуществом, когда я навещала их. Даже позже, когда появился Шри Раманашрам, это право предоставляли мне всякий раз, когда я приходила туда.

Через некоторое время в Скандашраме мать Бхагавана и другие преданные начали готовить пищу сами. Даже тогда я продолжала готовить и приносить еду, потому что привыкла делать это с самого начала. Эчаммал и Камакши Аммал, невестка Мудальяр Патти, также продолжали готовить и приносить еду даже после того, как в ашраме появилось все необходимое для приготовления пищи.

Как-то раз, когда Бхагаван жил в Скандашраме, ко мне пришла Камакши Аммал и сказала: «Бхагаван с преданными завтра собираются подняться на вершину горы. Они попросили нас приготовить утром пищу и принести ее в Скандашрам». Для меня это было радостное задание. На следующее утро я встала очень рано, приготовила еду и взяла ее в Скандашрам. Камакши Аммал и Эчаммал сделали то же самое.

Вскоре после нашего прихода Бхагаван и его преданные отправились в путь. Восхождение с Бхагаваном принесло мне огромное счастье. По дороге к вершине Аруначалы, на расстоянии примерно трех четвертей пути от начала подъема, справа от тропы есть место под названием Семь Источников, – там из скалы бьют семь источников. Чуть выше этих источников камни естественным образом сложились в форме мантапам^[77]. В середине мантапам находится большой круглый камень, напоминающий сиденье. Он лежит так, будто его специально туда положили. Лучи солнца не проникают в то место. Даже в полдень там можно ощутить прохладный ветерок. Дойдя до этого места, Бхагаван сообщил нам, что останется там один, а остальным следует подняться на вершину, а затем вернуться.

Мастан Свами и Перумал Свами упросили Бхагавана остаться с ним, а остальные пошли на вершину, оставив все приготовленные припасы у Семи Источников. На спуске я заблудилась, поскольку шла медленно и отстала от остальных. Пока я гадала, как мне теперь найти Бхагавана, Бхагаван сам послал несколько человек, чтобы найти меня. Они громко звали меня, и я вышла на их зов. Я вернулась к Семи Источникам, чувствуя себя очень счастливой, ведь Бхагаван даровал мне столько милости и любви.

Когда мать Бхагавана в конце концов поняла, что ее сын – это сам Бог, она пришла к нему и обрела в нем свое прибежище. Когда она стала жить в Скандашраме, Бхагаван не только следил за ее физическим здоровьем, но также воспользовался возможностью поднять ее на высокий духовный уровень. Всех, кто приходил к нему, Бхагаван делал более духовно зрелыми своей милостью, просто направляя на них взгляд, но в случае со своей матерью он ускорил процесс духовного созревания необычайно строгими мерами. Во многих случаях, направляя на истинный путь своих брата и мать, он делая им строгие замечания, демонстрировал гнев или вовсе игнорировал их. Его целью было поднять их на более высокий духовный план. Это происходило много раз, но я расскажу только о трех таких случаях, поскольку все они произошли с моим участием.

Однажды я пришла в Скандашрам и принесла молоко и фрукты. Поприветствовав Бхагавана, я встала в стороне. Бхагаван посмотрел на свою мать, стоявшую рядом, и попросил ее отведать мое подношение. В то время мать Бхагавана еще не рассталась со своими ортодоксальными привычками, поэтому не желала принять даже фрукты и молоко, принесенные человеком не брахманской касты.

Не объясняя причины, она ответила Бхагавану: «Ешь сам». Бхагаван, зная причину, по которой его мать отказалась принять подношение, сказал ей: «Хорошо, тогда возвращайся в свой дом в Мадурае». Затем съел часть фруктов и выпил немного молока, а остальное отдал Паланисвами. Съев немного, Паланисвами отдал мне остаток как прасад Бхагавана. При каждой возможности, делая подобные замечания своей матери, Бхагаван изгонял из нее представление о кастовых различиях.

В другой раз, когда Бхагаван, его мать и несколько других преданных сидели в ашраме, я ходила по помещению, выполняя какую-то работу. Несмотря на то что я двигалась очень осторожно, осознавая, что нахожусь в присутствии великих людей, я, должно быть, ненароком задела сари матери Бхагавана. Его вывесили сушиться там, где я в тот момент работала. Бхагаван, с целью помочь матери сделать ее ум более зрелым, повернулся к ней и шутливо заметил: «Смотрите, смотрите! Ваше сари, вывешенное сушиться, соприкоснулось с телом Десураммы! Правоверность улетучилась! Идите постирайте его и совершите омовение»^[78]. Мать Бхагавана, явно смущенная, пробормотала: «Нет, нет», и замолчала.

Есть еще одна история, свидетелем которой я была и которая показывает, насколько строг был Бхагаван к матери. Однажды я пошла в Скандашрам на даршан.

После того как я поклонилась Бхагавану, его мать спросила меня: «Что ты принесла?» Я ответила, что принесла приготовленные зеленые листья.

«Что за листья?» – спросила она. Я ответила: «Листья, которые растут на горе».

Мать Бхагавана сказала с некоторой досадой: «Только вы знаете, где можно найти такие листья. Они очень вкусны, если их приготовить».

Я сделала вывод, что ей нравится этот сорт растений. В тот же день я пошла на гору, собрала еще этих листьев, принесла в Скандашрам и спрятала под кустами, которые росли рядом с ашрамом. Затем подошла к матери Бхагавана и тихо сообщила ей, что я собрала листья и спрятала их рядом с воротами ашрама. Она же не стала делать из этого секрет. Громким голосом она сказала Раманатхе Брахмачари: «Раманатха, Десурамма принесла листья. Возьми их».

Бхагаван, услышав распоряжение матери, взглянул на нее и сказал сурово: «Похоже, что вы опять по привычке просите тех, кто приходит сюда, о разных вещах»^[79].

Видя, что создала проблему для матери Бхагавана, я вмешалась прежде, чем она успела ответить: «Нет, Бхагаван, мать ничего не просила. Я сама их принесла». На это Бхагаван ответил со смехом: «Мать все так же по привычке просит».

Из этого на первый взгляд незначительного эпизода можно сделать глубокие выводы. Тот, кто пытается скрыть что-либо от Бхагавана, обманывает только себя. Это глупо – скрывать что-либо от Бхагавана. Он вскрывал такие замыслы просто для того, чтобы очистить наш ум. В этой истории, несмотря на то что я говорила очень тихо, милость и сила Бхагавана заставили его мать ответить достаточно громко, чтобы выдать мой тайный замысел. Думаю, в тот раз Бхагаван упрекнул свою мать, чтобы усилить в ней чувство отречения. Он хотел, чтобы она осознала, что не должна зависеть ни от чего в этом мире. Даже если Бхагаван не вмешивался, когда происходило что-то подобное, он все равно знал об этом. Если он молчал, то только ради своих учеников.

Однажды, когда Бхагаван был в Скандашраме, я поднялась на гору со всем необходимым, чтобы раздать бхикшу. Бхагавана нигде не было, и я спросила Акханданандара, которого также называли Аппадурай Свами, где Бхагаван. Он ответил: «Сегодня как раз тот день, когда Бхагаван обривает голову, так что нужно подождать». Он также сказал мне, что, поскольку сегодня полнолуние, это очень благоприятное время для получения упадеши [устного наставления] от великих душ, и добавил: «Когда Бхагаван придет, попроси его передать тебе упадешу посредством слов и милости».

Я по природе такой человек, что у меня нет ни желания, ни возможности просить о таком. Видеть Бхагавана, думать о нем и служить ему – этого достаточно, чтобы я была счастлива. Более того, как человек необразованный, я чувствовала, что не имею достаточных знаний для того, чтобы спрашивать его о чем бы то ни было. И даже если бы и спросила, у меня были сомнения относительно того, способна ли я понять его ответ. Тем не менее именно в этот день мне почему-то захотелось сделать так, как посоветовал Акханданандар.

Когда процедура обривания была закончена, Бхагаван пришел и сел рядом с нами. Он пока еще не совершил омовения. Я подошла к нему, поклонилась, встала и сказала: «Бхагаван, скажите мне, пожалуйста, что-нибудь».

Бхагаван пристально посмотрел на меня и спросил: «Что тебе сказать?» Я была одновременно озадачена и сконфужена. Мной овладела смесь страха, благоговения и сильного желания услышать дарующие милость слова Бхагавана, и я потеряла дар речи. Оторопевшая, я просто стояла перед ним. Бхагаван понял мое затруднение. Никто ничего скрыть от него не может. Ему достаточно одного взгляда, чтобы понять состояние души любого. Он благосклонно посмотрел на меня и сказал: «Будь, не оставляя себя»^[80].

Я не могла понять смысл этой высокой упадеши и не представляла себе, как ее практиковать, но как только эти слова слетели с уст Бхагавана, я почувствовала огромное удовлетворение и мой ум озарило потрясающее сияние! Эти слова, данные мне милостью Бхагавана, возникали в моем уме снова и снова, подобно накатывающим волнам. Они приносили мне неописуемое счастье. Я стояла, наслаждаясь чувством, вызванным одной этой фразой. Даже сейчас эта упадеша звучит у меня в ушах, и от этого у меня внутри разливается безграничный покой. Возможно ли описать милость Бхагавана?

Что было сказано мне? Как это – быть, не оставляя себя? Что значит быть оставленным? Что значит – «себя»? Пусть духовные учителя, ведантисты объясняют все эти вещи. Для меня они непостижимы. Более того, у меня нет стремления понять их. Счастье, обретаемое не только пониманием этой фразы, но также и практикованием, – то самое счастье даровал мне Бхагаван в тот момент, когда эти слова слетели с его уст. Мне не нужно понимать их умом, потому что я сразу же пережила то состояние, на которое указывали слова, даже не понимая на самом деле их значения. Я приняла этот непосредственный опыт, это абсолютное удовлетворение, как плод этой упадеши. Через этот опыт я пришла к пониманию того, что в благом присутствии Бхагавана простое высказывание, данное его милостью, может принести плоды и реализацию всех духовных практик, таких как шравана [слушание], макака [размышление] икидидхья-сана [созерцание или пребывание].

Передав мне этот наказ, Бхагаван остался сидеть и сидел очень долго. Я тоже продолжала стоять перед ним. Похоже, это имело огромное значение. Смысл состоял в том, что, передав упадешу посредством слов «будь, не оставляя себя», Бхагаван показал на примере, как это можно выполнить – пребывая в этом состоянии.

* * *

Я выражала свое почтение Бхагавану, разбивая перед ним кокос, возжигая камфору и совершая арати. Раньше, когда Бхагаван жил на горе, он милостиво разрешал мне совершать этот обряд.

Однажды Бхагаван со своими преданными пошли на гирипрадакшику. Я была в толпе, шедшей за ним. Я и еще две женщины – Эчаммал и Камакши Аммал – задумали совершить обряд почитания Бхагавана прямо в пути. Чиннасвами не любил, когда разбивали кокосы и возжигали камфору внутри ашрама. Он предпочитал, чтобы такие церемонии проводились перед усыпальницей матери (Раманы). Поэтому мы трое, никого не предупредив, принесли все необходимое для того, чтобы провести пуджу Бхагавану во время прадакшины.

Совершая гирипрадакшину, Бхагаван всегда ходил очень медленно и останавливался через равные промежутки времени. Во время одного такого привала Эчаммал разбила кокос и зажгла камфору в благом присутствии Бхагавана. На следующем привале то же самое сделала Камакши. Когда Бхагаван остановился у Ашрама Гаутамы, пришла моя очередь. Я разбила кокос, зажгла камфору и поклонилась ему. Бхагаван посмотрел на меня и мягко спросил: «Вы трое сговорились принести кокосы и фрукты?» Наш замысел был раскрыт. Бхагаван позволял нам так поступать, потому что знал, как много для нас значит возможность почитать его таким обрядом.

Однажды во время фестиваля Дипам я пошла в Скандашрам, чтобы получить даршан Бхагавана, и принесла с собой кокос и камфору. Там я впервые встретила Дандапани Свами, недавно поселившегося в ашраме. Когда я пришла, Бхагаван отсутствовал. Увидев кокос и камфору, Дандапани Свами понял, зачем я пришла. Он пытался помешать мне осуществить мой план, запретив проводить обряд почитания Бхагавана. Я не собиралась слушаться приказов, но чтобы успокоить его, молча выслушала его лекцию о том, что ритуальное почитание Бхагавана запрещено правилами ашрама. Потом пришел Бхагаван.

Он издалека заметил меня и, сопроводив свои слова благожелательным взглядом, поинтересовался: «Когда ты пришла?» Это была обычная фраза, которой Бхагаван приветствовал меня. Всегда, когда я приходила из своей деревни с едой для него, он неизменно спрашивал, когда я пришла.

Дандапани Свами очень удивился. Он приказывал и угрожал мне, полагая, что я новичок и что я никогда раньше не встречала Бхагавана. Когда он увидел, что мы с ним хорошо знакомы, он успокоился и ушел, оставив нас вдвоем. Я провела свою обычную пуджу Бхагавану, не переставая думать о его милости.

У Бхагавана было уникальное качество – он оберегал своих преданных. В отличие от большинства духовных и религиозных деятелей, он ничего от нас не хотел. Чтобы получить от глав матхов какую-то милость, преданные должны предлагать им пищу и совершать намаскар. Но Бхагаван был совсем не такой. Если он даже не хотел, чтобы его приветствовали, разве мог он желать подношений еды? Бхагаван никогда не приветствовал поклонение преданных в форме разбивания кокосов и возжигания камфоры. Некоторые из нас, давних преданных Бхагавана, все же выражали свое почтение таким образом, но Бхагаван не одобрял этого. Он не пытался запретить пуджи, так как знал, что это дает нам удовлетворение, но после окончания ритуала обычно просил больше не делать этого.

Однажды я пришла к Бхагавану с двумя кокосами, намереваясь предложить один Бхагавану, а другой – самадхи (его) матери. Бхагаван, конечно же, знал о моих намерениях. Он сказал: «Я идол, который ест. В храме стоит идол, который не ест. Разбей кокос перед Богом, который не ест».

В другой раз, перед тем как совершить гирипрадакшину, я зажгла камфору перед Бхагаваном, простерлась перед ним и ушла. Позже я узнала, что после того как я ушла, несколько молодых людей тоже зажгли камфору и совершили простирание перед Бхагаваном. Бхагаван пожаловался: «Все это из-за Акхиландаммы».

Бхагаван дарует свою милость, не дожидаясь, когда его об этом попросят. Так разве же он разливает свою милость в обмен на наши пуджи и подношения? Вовсе нет! Разве милость – не естественное его состояние?

Хорошо известно, что многие из преданных Бхагавана, получавшие его даршан в его ранние годы, когда он жил у Аруначалы, почитали его как самого Джнянасамбандхара^[81]. Этот мудрец также реализовал Я, будучи ребенком. Тот, кто захочет сравнить две эти судьбы, найдет много общего. Сам Бхагаван часто превозносил джняну Джнянасамбандхара. Они оба родились в день Ардхра Даршанам, их обоих сильно притягивала Аруначала, и оба они шли к ней одинаковым путем. На пути к Аруначале оба останавливались в храме Арайяниналлур. «Скипетр» джняны, которым Джнянасамбандхар владел до шестнадцати лет, принял Бхагаван, тоже в возрасте шестнадцати лет. Сходство между ними поразительно. Потому, когда в Шри Раманашраме ежегодно праздновалась Гуру-пуджа Джнянасамбандхара, я всегда ходила туда, получала даршан Бхагавана и предлагала бхикшу.

После того как в Шри Раманашраме начали готовить еду, я все еще хотела предлагать бхикшу всем преданным Бхагавана. Но как я могла предложить ее брахманам? Я решила эту проблему, покупая овощи и другие продукты и передавая их ашраму с указанием, что их следует приготовить для брахманов.

Сама я готовила еду для Бхагавана и преданных-не-брахманов и приносила ее в ашрам. В первое время существования Шри Раманашрама, когда еще не было всего необходимого для приготовления пищи, Бхагаван никогда не делал замечаний по поводу того, что я готовлю и приношу еду. Однако когда ашрам начал разрастаться, построили большую столовую, в которой можно было готовить и подавать несколько сотен порций еды в день. И даже тогда я продолжала готовить еду дома и приносить ее в ашрам.

Однажды после того как столовая уже была построена^[82], я принесла в ашрам бхикшу на Гуру-пуджу Джнянасамбандхара. Бхагаван взглянул на меня и сказал: «Зачем ты так утруждаешь себя? Если ты просто пожертвуешь продукты, ашрамиты приготовят и подадут их».

С этого момента, не в силах ослушаться благодатного повеления Бхагавана, я отдавала ашраму продукты, какие только могла, только бы продолжать свое служение. К тому же мне порой удавалось готовить еду для Бхагавана и его преданных, так как с этого момента мне разрешили помогать готовить завтрак для ашрама. Поскольку Бхагаван ничего на это не возразил, бывая в ашраме, я всегда пользовалась счастливой возможностью приготовить завтрак.

В последние дни жизни Бхагавана, когда я жила в Десуре, я часто думала и беспокоилась о здоровье Бхагавана. Я решила пойти увидеться с ним, потому что испытывала огромное желание получить даршан, а также огромную печаль из-за того, что он так страдал. Когда я подошла к воротам ашрама, брахман, которого я не знала, не разрешил мне войти. Мне стало невыносимо печально, потому что мое желание увидеть Бхагавана было нестерпимым. К счастью, милостью Бхагавана, там оказался один из жителей ашрама, который знал меня. Барьеры, правила и законы, созданные для того, чтобы поддерживать спокойную атмосферу в ашраме в последние дня жизни Бхагавана, не могли устоять перед ревущими волнами моего океана печали. Этот ученик сообщил Бхагавану о моем приходе и мне позволили войти в комнату Бхагавана и получить даршан. Войдя, я попыталась сдержать эмоции, но мое самообладание рухнуло в предчувствие того, что я скоро потеряю своего единственного Господа. Я разрыдалась: «Бхагаван! Бхагаван решил оставить тело! Что же мне делать?»

Тысячи прекрасных душ стояли снаружи, и все они, как и я, хотели получить даршан. Разве не безграничной милостью Бхагавана я оказалась единственной, кто был допущен к нему? Глубоко озадаченная его благосклонностью, я склонилась перед моим Господом и вышла, ошеломленная. Стоит ли говорить, что я очень не хотела уходить. После того как я вышла из комнаты, Бхагаван послал мне следующее сообщение через того ученика, который открыл мне дверь: «Почему тебе так жалко это смертное тело?»

Я догадалась, что Бхагаван утешал меня, желая сказать: «Не жалей это тело, я всегда буду твоим спасителем!» Когда до меня дошел смысл этого сообщения, я ощутила ясность ума.

Когда Бхагаван достиг махасамадхи, моя душа погрузилась в бездонный океан печали. Позже, когда я обнаружила, что милость и благотворное присутствие Бхагавана все еще живут в моем сердце, печаль, которую я ощущала из-за его физического ухода, уменьшилась.

Теперь, когда я приезжаю в Тируваннамалай, я преклоняюсь передлингамом, воздвигнутым на самадхи Бхагавана, получаю даршан преданных Шри Раманы и предлагаю им бхикшу, в зависимости от своих возможностей. Я надеюсь провести маленький остаток своей жизни^[83], продолжая это дело.

Садху Натанананда

Когда Садху Натанананда (1898–1981) впервые услышал о Бхагаване, он был школьным учителем по имени Натеша Мудальяр. История о том, как он стал преданным, рассказывалась в нескольких книгах. Следующий рассказ содержит события, описанные в книге Артура Осборна «Рамана Махарши и путь самопознания» и книге Кунджу Свами «Энаду Нинайвугал».

Натеша Мудальяр был учителем начальной школы. Прочитав работы Вивекананды, он загорелся желанием отречься от мира и найти Гуру. Один знакомый рассказал ему о Свами, который жил на гореАруначале, но добавил, что получить от него упадешу почти невозможно. Тем не менее Мудальяр решил попробовать. Это было в igi8 г., когда Шри Бхагавануже жил в Скандашраме. Мудальяр пришел туда и сел перед ним, но Шри Бхагаван оставался безмолвным. Мудальяр, не осмелившись заговорить первым, ушел, раздосадованный.

Мудальяр не понял тогда, что истинное наставление Бхагавана передается через безмолвие. Он вернулся домой, но потом часто приходил к Шри Бхагавану

После нескольких таких визитов, во время которых Шри Бхагаван отказывался говорить с ним, он решил совершить пешее паломничество в Варанаси.

По дороге туда он встретил в Шри Перумбутхуре святого-вайшнава, который выслушал его историю и сказал: «Какое глупое решение! Единственный человек, который может спасти тебя,  – это Рамана Махарши. Ты должен вернуться к нему! Я не позволю тебе сделать ни шагу дальше этого места».

Он был очень рассержен и отправил Мудальяра обратно в Тируваннамалай.

Мудальяр повернул назад, но вместо того чтобы направиться прямиком в Тируваннамалай, он написал Бхагавану длинное письмо, умоляя его не быть таким эгоистичным и безразличным к судьбам страждущих душ. Он просил разрешения прийти снова, так как считал, что его предыдущие визиты были безрезультатными. Прошел месяц, а ответа он так и не получил.

Потом он отправил заказное письмо с уведомлением о вручении. На этот раз он написал: «Сколько бы раз мне ни пришлось рождаться, я решил получить упадешу от вас и только от вас. И для этого вам тоже придется перерождаться, если вы откажете мне в этой жизни по той причине, что я не готов или не созрел для того, чтобы получить от вас упадешу. Я клянусь вам в этом».

Через несколько дней Шри Бхагаван явился ему во сне и сказал: «Не думай постоянно обо мне. Ты должен сначала получить Милость Господа Махешвары [Шивы], Бога, сидящего верхом на быке. Сначала медитируй на Него и получи Его милость. Моя помощь придет в свой час».

У Мудальяра дома была картинка, на которой был изображен Бог Махешвара верхом на быке, она помогала ему в медитации. Через несколько дней он получил ответ на свое письмо от Васудевы Шастри, в то время работавшего учителем в Веда-Патасале^[84] в Тируваннамалае. В письме говорилось: «Махарши не отвечает на письма, но вы можете прийти и лично увидеться с ним».

Прежде чем отправиться в Тируваннамалай, он написал еще раз, чтобы убедиться, что это письмо было написано по поручению Шри Бхагавана. Выполняя последовательность действий, указанную ему во сне, он сначала пошел в большой храм в городе и получил дар-шан Господа Аруначалешвары. После даршана он решил провести там ночь. Брахман, которого он встретил в храме, пытался отговорить его [от посещения Бхагавана]. «Послушай, я провел шестнадцать лет с Раманой Махарши, пытаясь получить его ануграху [милость], и все впустую. Он безразличен ко всему. Даже если ты свернешь себе шею, он даже не поинтересуется, почему. Получить его Милость невозможно, нет никакого смысла идти к нему».

…Но Натеша Мудальяр был не из тех людей, кого легко свернуть с пути.

Поскольку он был твердо намерен идти, другой брахман сказал ему: «Как бы то ни было, ты можешь узнать, удостоишься ты его Милости или нет. Это можно выяснить так: на горе живет Свами по имени Шешадри, который ни с кем не общается и обычно прогоняет тех, кто пытается приблизиться к нему. Если ты получишь знак приятия с его стороны, это будет хорошим предзнаменованием».

На следующее утро Мудальяр и его коллега, Дж. В. Субраманья, отправились на поиски неуловимого Шешадри Свами. После долгих поисков они встретили его и, к огромному облегчению и изумлению Мудальяра, Свами обратился к нему: «Бедное дитя! Почему ты печален и встревожен? Что такое джняна? После того как ум отвергнет один за другим все объекты как преходящие и нереальные, то, что останется, и есть джняна. Это и есть Бог. Всё есть То, и только То. Глупо бегать туда-сюда, веря, что джняны можно достичь, удалившись в пещеру или в горы. Иди и ничего не бойся». Так он дал мне. .. свою упадешу… теми же словами, которыми мог бы говорить и Бхагаван^[85].

Воодушевленные этим хорошим знаком, они поднялись по склону горы в Скандашрам, прибыв туда около полудня. Мудальяр сидел перед Бхагаваном пять или шесть часов, не обменявшись с ним ни единым словом. Когда пришло время ужина, Бхагаван поднялся, собираясь выйти. Дж. В. С. Айер сказал ему: «Это тот самый человек, который написал эти письма». Шри Бхагаван пристально посмотрел на него, повернулся и вышел, так ничего и не сказав.

Месяц за месяцем Мудальяр приходил на целый день и сидел перед Шри Бхагаваном с немой мольбой, но тот ни разу не заговорил с ним, а Мудальяр не осмеливался заговорить первым. Так прошел год, и Мудальяр больше не мог уже этого выносить.

Собрав всю свою смелость и пересилив опасение, что заговорить первым означает проявить неуважение, он сказал Бхагавану: «Я хотел бы узнать и ощутить вашу милость, потому что люди по-разному описывают ее».

Шри Бхагаван ответил: «Милость всегда доступна. Если ты не можешь воспринять ее, что я могу поделать?»^[86]

И даже после этого Мудальяр не понял безмолвной упадеши. Он все еще пребывал в замешательстве по поводу того, каким путем ему идти.

Вскоре после этого Шри Бхагаван явился ему во сне и сказал: «Пусть твое видение будет цельным, не цепляющимся за объекты, как внешние, так и внутренние. Тогда, по мере исчезновения различий, ты будешь продвигаться вперед».

Мудальяр понял это какуказание, касающееся его физического зрения, и ответил: «Не похоже, что это правильный для меня способ. Если такой святой человек, как вы, дает мне такой совет, то кто же даст мне истинный совет?» Однако Шри Бхагаван уверил его, что это и есть правильный метод.

Сам Мудальяр описывает следующий этап: «Я какое-то время следовал этой упадете, полученной во сне. Потом мне приснился другой сон. На этот раз Шри Бхагаван явился мне в тот момент, когда рядом стоял мой отец, и спросил: „Кто это?“ Помедлив с ответом и поразмыслив, не скрывается ли в том вопросе какой-то философский подтекст, я ответил: „Это мой отец “. Махарши как-то по-особенному улыбнулся мне, и я добавил: „Мой ответ продиктован общепринятыми представлениями, а не философией“, поскольку я помнил, что я не есть тело. Махарши привлек меня к себе и положил свою ладонь сначала мне на голову, а затем на грудь с правой стороны, нажав пальцем на сосок. Мне было довольно-таки больно, но, поскольку это была его Милость, я молча стерпел это. Я тогда не знал, почему он надавил мне на грудь с правой стороны, а не с левой»^[87]. Таким образом, не получив инициации безмолвием, он получил инициацию прикосновением, пусть даже и во сне.

Мудальяр был из тех людей, чье рвение и сильное желание приложить все возможные усилия приводит их к идее принять саньясу. Как и в других подобных случаях, Шри Бхагаван не поощрил этого: «Когда ты здесь, ты избегаешь думать о домашних заботах – так иди же домой и постарайся оставаться там столь же отрешенным и ничем не затронутым».

И все же Мудальяру недоставало абсолютного доверия, твердой веры ученика в своего Гуру, и он совершил акт отречения от мира, несмотря на запрет Бхагавана. Тогда он обнаружил, что трудностей на его пути становится больше, а не меньше – как и предсказывал Бхагаван. Через некоторое время он вернулся к своей семье и снова начал работать^[88].

В результате его религиозное чувство усилилось, и он начал сочинять стихи на тамильском языке, воспевающие Бхагавана. В конце концов он получил в более полной мере, чем большинство других, устное наставление, которого он так жаждал, потому что именно он был тем человеком, к которому была обращена большая часть объяснений, содержащихся в «Упадеша Манджари» [Духовном Наставлении] – тексте, особенно красиво выражающемучение Гуру и его Милость.

Этот рассказ, с небольшими вариациями, содержится во всех наиболее полных биографиях Бхагавана. Рассказ Садху Натанананды о том, как он стал преданным, приведенный ниже в качестве первой части воспоминаний, похоже, противоречит этой истории. Согласно его версии, Бхагаван заговорил с ним при первой же встрече. Еще Натананандауказал на то, что первым, кто рассказал ему о Бхагаване, был святой из Шри Перумбутхура. Я говорил с несколькими людьми, хорошо знавшими Садху Натанананду но ни один из них не смог объяснить это явное противоречие.

Через несколько лет после того, как Садху Натанананда стал преданным Бхагавана, он получил от него необыкновенное обещание. Он сам описал обстоятельства, при которых это произошло.

Однажды в день Въясапурнимы [фестиваля, который празднуется в день июльско-августовского полнолуния] Ганапати Муни, Капали Шастри, а также группа ученых, знавших санскрит, совершали обход вокруг горы. Они остановились в ашраме, чтобы выразить свое почтение Махарши. Когда их усадили в старом холле, они начали дискуссию на санскрите на философские темы. Я слушал дискуссию и знал, что они обсуждают философию, но смысла понять не мог. Из-за этого мой ум начал блуждать, и я забеспокоился, спрашивая себя, когда же наступит тот день, и опыт, о котором они говорят, придет ко мне. Мое желание этого опыта было столь сильным, что я совершенно перестал осознавать свое тело. Я не знал, сколько пробыл в этом состоянии. Внезапный звук голоса вернул меня в обычное состояние. Все ушли, в холле остался только Бхагаван.

«Почему ты так расстроен?  – спросил голос.  – Если бы ты действительно был неспособен осознать Я в этой жизни, ты бы не смог прийти сюда. Сила, которая привела тебя сюда, заставит тебя осознать Я. Даже если это случится не сегодня, она все равно выполнит свое обещание. У тебя нет причин расстраиваться».

Эти слова, наполненные Милостью, вернули меня к жизни, и в тот же миг в моей душе воцарился покой^[89].

Садху Натанананда обладал выдающейся ученостью, однако не любил показывать свою эрудицию. Помимо того что он составил «Упадеша Манджари», он отредактировал версию «Вичара-Санграхи» [Само-вопрошание] в вопросах и ответах, а также самостоятельно написал версию-эссе той же самой работы. В дополнение к этому он по просьбе Бхагавана расположил стихи «ГуруВачака Коваи» в том порядке, в котором они стоят сейчас, и распределил по категориям. В этом произведении, автором которого является Муруганар, излагаются в стихах наставления Бхагавана, данные им в 1920-х и 1930-х гг.

Приведенные ниже рассказы взяты по большей части из книги на тамильском языке «Sri Ramana Darshanam», написанной им в 1950-х гг. Он писал в философском и назидательном стиле в отличие от других преданных, писавших о Бхагаване, мне кажется, по причине того, что он не хотел просто пересказывать истории. Он хотел осветить и разъяснить различные аспекты жизни Вхагавана, его характер и учение.

ПОВОРОТНЫЙ МОМЕНТ

В 1917–1918 гг. мне было двадцать лет. Я работал школьным учителем. Будучи по натуре религиозным, я часто ходил по храмам, чтобы получать даршаны божеств. Один благородный человек, увидев это, по своему собственному почину принес мне две книги на тамильском – «Шри Рамакришна Виджаям» и «Шри Вивекананда Виджаям» и попросил меня прочитать их. Как только я прочитал их, меня охватило сильное желание получить видение Бога и найти Гуру, который показал бы мне путь. Я искал такого Гуру и услышал о необыкновенном величии Бхагавана Шри Раманы от одного святого, случайно встреченного мной в Шри Перумбутхуре. Второго мая 1918 г. я впервые увидел Шри Раману в Скандашраме, который находился на Аруначале.

Я горячо взмолился: «У меня есть огромное желание – по-настоящему ощутить вашу Милость и вашу мудрость. Прошу вас, исполните его!»

В то время Шри Рамана почти не разговаривал. Тем не менее он благосклонно произнес следующие слова: «Кто желает получить мою Милость? Это тело, сидящее передо мной, или это осознавание, находящееся внутри тела? Если это осознавание, разве оно не воспринимает себя как тело и просит о Милости? Если это так, пусть осознавание прежде всего узнает свою истинную природу. Тогда оно автоматически познает Бога и мою Милость. Эту истину можно осознать прямо здесь и сейчас».

Помимо этих слов он еще пояснил сказанное, используя примеры из моей повседневной жизни, которые я мог бы понять и между которыми мог бы увидеть связь.

«Это не тело желает получить Милость. Поэтому очевидно, что это осознавание, сияющее там, и есть „ты“. Для Тебя, который есть природа осознавания, во время сна нет связи с телом, чувствами, жизненной силой [праной] и умом. Пробудившись, ты отождествляешь себя с ними, даже не зная этого. Это твое ощущение. И тогда все, что тебе нужно сделать, – это увидеть, что ты не отождествляешь себя с ними. В состоянии бодрствования и сна со сновидениями старайся оставаться тем, чем ты был в глубоком сне [без сновидений]. Поскольку ты по своей природе несвязан, ты должен трансформировать состояние неосознающего глубокого сна [без сновидений], в котором ты был бесформенным и несвязанным, в осознанный глубокий сон. Только сделав это, ты сможешь упрочиться и остаться в своей истинной природе. Ты никогда не должен забывать, что это переживание придет только после длительной практики. Это переживание покажет тебе, что твоя истинная природа не отлична от природы Бога»^[90].

БОГ, ГУРУ И Я

«Я видел Бога! Я видел его лицом к лицу! Я вижу Бога так же хорошо, как вы сейчас видите меня. Тот, кто видел истину, может показать ее другим. В этих непосредственных откровениях нет места сомнениям».

Это исполненные милости слова Шри Рамакришны. Этими божественными видениями он показал, что осознание Я возможно милостью великих. Бхагаван Шри Рамана, появившийся во второй половине того же века в Южной Индии, воссиявший подобно солнцу Я и даровавший свою Милость всему миру, пошел дальше [в своих высказываниях], чем Шри Рамакришна. В своих наставлениях он провозгласил, что нет Бога, отделенного от человека, видящего Его; что нет никого, кто бы не осознавал свое бытие; что бытие человека есть бытие Бога; и что бытие суть Я и Бог. Шри Бхагаван свел воедино эти идеи, провозгласив божественную природу человека:

«Нет такого человека, который не видел бы Бога. Видение Бога естественно для каждого. Неведение – это всего лишь неосознавание истинности этого естественного Я-переживания. Поскольку ложное знание – аджняна – это всего лишь эго, которое суть привязанность к телу, утрата эго и есть обретение Бога. Знание Себя есть знание Бога, а знание Бога это только бытие Богом. Поскольку осознание Я суть осознание Бога, Я и Бог – не две различные вещи».

Бхагаван подтвердил это двадцать четвертым и двадцать пятым стихами «Упадеша Ундияр»:

24 По своей природе Бог и душа суть одна субстанция. Лишь их определяющее [упадхи] знание создает это отличие.

25 Знание Себя после того, как отброшено определение [упадхи], суть знание Бога, ибо Он сияет как собственное Я^[91].

Таким образом осознание Я, которое раньше казалось редким и труднодостижимым даже для древнихриши (таких, как Шука), Шри Бхагаван, сияющий как дарующий джняну и освобождающий всех, демонстрирует как переживание, естественное для каждого.

Намереваясь освободить человечество и следуя распространенной тактике, согласно которой дикого оленя можно поймать, показав ему прирученного оленя, Господь Шива принимал множество форм. Первой из них был Шри Дакшинамурти, первый Гуру. Знание Я, которое он прежде милостиво открыл посредством мауна-мудры [жеста безмолвия], к настоящему времени выхолостилось, превратившись в простое изучение писаний и воображение. Человечество занималось самообманом и по этой причине было на грани совершения великого греха – убийства Брахмана [тем, что не распознало Его]. Видя такое плачевное положение дел, тот же самый Шри Дакшинамурти явился в образе Шри Махарши и своим собственным опытом явил, что мауна [безмолвие] заключает в себе суть махавакьи^[92]. Несмотря на то что многие и не осознают этой истины, тайна его божественного воплощения, безусловно, состоит только в этом. Согласно изречению из «Йога-Васиштхи», «достижение иного состояния, нежели состояние мауны, в котором уничтожаются все несущиеся вихрем васаны, не есть благо». Шри Бхагаван своим безмолвием всегда указывал на то, что состояние мауны – естественное состояние человека. Далее, он также объяснял словами, что это состояние, выходящее за пределы ума, не может быть описано иначе, нежели безмолвием. Таким образом, среди великих учителей, которые воплощались, чтобы через безмолвие показать высшее состояние, Шри Рамана следует за первым Гуру, Шри Дакшинамурти. Получивших благословение Дакшинамурти было только четверо; Шри Раману же всегда окружали тысячи преданных^[93].

Способ, которым Гуру древности передавали свое учение, заключался в том, что они показывали естественное состояние человека через осознание Я. Шри Бхагаван не только использовал этот метод, но также в устной форме объяснял естественное состояние людям, которые были неспособны ощутить его из-за неразвитой интуиции. Именно по этой причине огромное количество преданных считали его своим Садгуру.

Преданным, жалующимся, что, несмотря на долгое время, проведенное с Бхагаваном, они не могут сколько-нибудь осязаемо ощутить его Милость, Бхагаван говорил следующее:

«Бхагаван всегда дарует Милость. Считать реальное нереальным, а нереальное – реальным есть неведение. Вы сами всегда естественным образом сияете как Я, Я. Разве Бхагаван существует отдельно от этого истинного осознания? Только привязанность к телу вызывает появление двух разных объектов – „ты" и „я“. Если путем направления внимания на Я она (привязанность к телу) трансформируется и станет Я-осознаванием, и если тем самым придет осознание, что реальность суть одно, – где же тогда область, в которой возможно сказать „ты" или „я"? Оставаться безмолвным, осознав истину такой, как она есть, – вот милость Гуру».

Объяснив таким образом истинную природу человека, Шри Бхагаван часто демонстрировал истинность своих слов, оставаясь безмолвным с неподвижным взглядом.

Несмотря на то что Шри Рамана не следовал никаким обычаям и ритуалам, обязательным в различных религиозных организациях, названных именами Садгуру древности, его все время окружало огромное количество преданных. Однако в его ранние годы псевдоведантисты спорили между собой о Шри Бхагаване:

«Какие наставления дает Шри Рамана и кому? Разве он предписывает своим ученикам хотя бы выполнение правил? Если бы он обратился к какому-нибудь другому Гуру и обучился чему-то, он бы обладал, по крайней мере, хоть какими-то признаками Учителя. Будучи еще школьником, он стал жертвой заблуждения. Он внезапно ушел из дома и пришел к Аруначале, обрил голову и начал носить набедренную повязку. Он провел много лет в молчании. Вот и всё.

Разве он обладает достаточной подготовкой в слушании, размышлении и т. д.^[94]? Садгуру может быть только тот, кто стал брахма-ништой (упрочившимся в Брахмане) путем слушания, размышления и т. д. Если его подготовка настолько плоха, то что тогда можно сказать обо всех этих дураках, собравшихся вокруг него? Именно поэтому все ученики Раманы, похоже, не следуют никакой дисциплине!»

Так говорили между собой псевдоведантисты.

Другие сетовали: «Он проводит все свое время, просто соблюдая молчание и ничего не познавая. Уж я-то обучил бы его хоть чему-нибудь и направил бы на путь истинный!»

Имея такие благие намерения, некоторые приходили к Рамане, чтобы дать ему упадешу, но в конечном итоге принимали его как своего Садгуру. И это была огромная удача для них. Испорченные люди приходили в надежде прославиться, если им удастся хитростью завлечь его и дать ему инициацию, но также уходили ни с чем.

Абсолютную победу безмолвия Гуру в подобных обстоятельствах Бхагаван описывал следующим образом:

«Гуру, Господь джняны, который суть сила безграничного величия Я, является высшим безмолвием, полностью уничтожающим никчемные аргументы тех, кто запятнан иллюзией мирских желаний. Не убивая тело, но одним взглядом убивая эго, притворяющееся реально существующим, Гуру в одно мгновение показывает, что нереальное не существует, а единственно реально существующее – сияние истинного Я.

Нельзя увидеть божественный танец Я-знания в Сердце до тех пор, пока пляска мятежного ума не будет остановлена божественным мечом истинного знания в руках великого воина – Садгуру, который уже обезглавил [своего собственного] призрака – ум»^[95].

Бхагаван никогда не предписывал никому никакой дисциплины. Он по своей природе был таким – наставлял своих учеников, наравне с ними следуя всем правилам поведения и дисциплине, которую налагал на духовных искателей. Однако он никогда не допускал неумеренности со стороны тех, кто полностью полагался на него. Он мягко поправлял их, когда они были наедине. Некоторые жаловались, что Бхагаван не критикует на публике недостатки в поведении своих учеников.

Увидев однажды причину терзаний одного такого человека, Шри Бхагаван сказал ему: «Кто должен кого направлять? Разве не один только Бог имеет власть направлять всех? Все, что мы можем сделать, – это исправиться самим, тем самым исправляя других».

Великие воплощения, такие как Кришна, Будда, Иисус и Мохаммед, описывали себя в третьем лице («он», «она» или «оно», а не «я»). Махарши указал на то, что оно может быть описано в первом лице:

«Осознавание – настоящая природа человека. В своем естественном состоянии не осознается „что-то“. Почему? Потому что существует только одно. Его природа – это осознавание существования. И это – естественное состояние человека, в том высшем пространстве [осознавания], недвойственном и целостном, нет места двойственности или тройственности.

Таким образом, знание Я – это не что иное, как ясное распознавание своей истинной природы как просто бытия-сознания. Это Я-осознавание, не имеющее ограничений и не допускающее „иного“, описывается как „ведение" (джняна-дришти) и Я-знание.

Поскольку Я описывается как целое (пари-пурна), а знаками целостности являются недвойственность и неделимость, в состоянии Я становится ясно, что кажущаяся тройственность видения, видящего и воспринимаемого объекта не существует в абсолютной истине, а только [возникает] благодаря воображению».

ПРИСУТСТВИЕ И МИЛОСТЬ БХАГАВАНА

В то время как преданные Шри Раманы боготворили его как Бхагавана, Махариши, а некоторые считали его воплощением божества, посторонним людям он показывал себя только с одной стороны – они видели в нем обычного человека. Сама его форма, из-за божественного сияния воспринимаемая как персонифицированная Милость, пленяла сердца многих, но только немногие могли видеть его необусловленным взглядом таким, каким он был на самом деле. Однако видеть его внешнюю форму само по себе было достаточным для того, чтобы ощутить блаженство покоя.

То, как Шри Бхагаван воспринимал себя и других, очень сильно отличалось от того, как воспринимают обычные люди, не знающие своей истинной природы. Он не только осознавал свою истинную природу, он также ясно знал истину «других». Даже пребывая среди тысяч преданных с самыми разными характерами, он всегда оставался непоколебимым в осознавании Я, и, ни в малейшей степени не отклоняясь от своего состояния, он одинаково воспринимал каждого как свое собственное Я^[96].

Для тех, кто получил исполненный милости взгляд джняни, этот взгляд высшего пространства Сознания стал их прибежищем и обителью. Шри Бхагаван демонстрировал тем, кто получал его взгляд Милости, истинность своего утверждения [в книге «Кто я?»]: «Те, на кого упал исполненный Милости взгляд Гуру, никогда не будут оставлены». Подобно тому, как воды священной Ганги очищают всех, кто прикасается к ним, божественный взгляд джняни очищает всех, на кого он направлен. Шри Бхагаван явился примером того, как просветленные, даже находясь в человеческом теле, Божественны по своей природе.

Подобно философскому камню, обладающему чудесной способностью превращать обыкновенное железо в благородное золото, присутствие Шри Бхагавана трансформировало даже неготовых людей и даровало им блаженство. После многих лет безмолвия, когда Шри Бхагаван начал немного разговаривать, ищущие начали собираться вокруг него, подобно пчелам вокруг благоухающего цветка. Некоторым самодовольным людям, заучившим кое-что из веданты так же, как они заучивали веды^[97], и имевшим привычку провозглашать, что они есть Брахман, невыносимо было видеть, какое высокое религиозное положение начинал приобретать Бхагаван. Движимые завистью, они приходили к нему с намерением унизить его в споре. Как только на них падал взгляд Бхагавана, они столбенели, подобно кошке, увидевшей тигра, и становились неподвижными, как истуканы. После долгого пребывания в таком состоянии, обретя новый светоч и глубоко раскаявшись, они просили у него прощения.

Шри Бхагаван, одаривая их взглядом, полным Милости, успокаивал их с улыбкой:

«Если все существующее – Он, кто кого прощает? Воздержания от дрохи (предательства, вреда) по отношению к Себе достаточно для спасения».

Такие интересные случаи в то время происходили постоянно.

Хорошо известно, что Ади Шанкара, которого превозносят как «учителя мира», благодаря своему непревзойденному интеллекту победил в споре множество знаменитых пандитов, сторонников первостепенности действий [последователей карма-канды] и фанатичных приверженцев разных других культов. Никто не мог сравниться с ним или превзойти его в знании адвайты. Сила божественной Милости проявлялась в речи Шанкары и озарила весь мир – и та же самая сила божественной Милости была явлена в Шри Рамане, в его прекрасных глазах, и засияла как наивысший свет, очистив мир одним лишь взглядом. Эти двое совершенно тождественны в своей божественной природе^[98].

Шри Бхагаван сказал:

«Бог и джняни суть одно. Знание себя как бытия-сознания, аннулирующее знание себя как тела, само по себе есть знание Бога. Божественное сознание не отличается от бытия-сознания, которое является истинной природой каждого. Познание Бога – это только пребывание Собой. Высший дух (Парабрахман) и ститха-праджня (утвердившийся в трансцендентальной мудрости), имеющий непосредственное переживание Я, идентичны в переживании истинного безграничного осознавания».

Шри Бхагаван, своей Милостью разъяснивший истину о Садгуру, неизменно являл собой живое свидетельство этой истины. Подобно тому, как солнце в форме огня генерирует свою собственную огненную природу посредством увеличительного стекла, на которое падают его лучи, Шри Рамана, в форме света осознавания, генерировал свое Я-осознавание в сердцах тех, на кого падал его божественный взгляд. Это переживание Я-пребывания автоматически обретается в присутствии джняни, непрерывно пребывающего в Я. Бхагаван подтвердил это в следующем стихе:

«Взгляд его [джняни], наделенного истинным знанием, есть высшая жизнь, которая приходит, подобно восхождению сотен солнц, и никогда не угасает. Он с легкостью дарует ни с чем не сравнимую джняну тем, кто омоется в Нем, тем самым спасая их и ведя их к цели – бессмертию»^[99].

Подобно тому, как воздух, по своей природе лишенный недостатков, может иметь приятный или неприятный запах благодаря веществам, с которыми он соединяется, ум, по своей сути обладающий саттвической природой, приобретает хорошие или плохие качества благодаря соединению с ними. Великие люди говорят, что божественное качество саттвы – это постоянное свойство ума, в то время как качества раджаса и тамаса^[100] неестественны и потому могут быть изменены. Также говорят, что взаимодействие с мудрыми – это средство для осуществления такой трансформации. Некоторые преданные, осознавшие истинность сказанного на своем опыте, говорили Шри Бхагавану, что состояние умиротворенности, без усилий обретаемое в его Присутствии, никакими усилиями не может быть обретено в других местах. Они молили его, чтобы он даровал им способность переживать в любом другом месте тот покой, который они ощущали в его Присутствии. Шри Бхагаван, словно одобряя их молитвы, говорил:

«Да, да. Подобно тому, как устрица превращает попавшую в нее каплю дождя в жемчужину, зрелый человек освобождается, приняв божественный взгляд Садгуру как Милость. Но незрелые, несмотря на то что они находятся в присутствии Гуру долгое время, ничего не осознают. Они подобны ослику, везущему драгоценную камфору [не осознавая ее ценности].

В Милости Гуру нет различения. Несмотря на то что солнечный свет повсюду светит одинаково, отражается он только в тонких и чистых материях, таких как зеркало или поверхность воды. Подобным образом, несмотря на то что милость Гуру даруется всем в равной степени, люди с нечистым умом, имеющие беспокойные и нечистые мысли, не получают от нее покоя. И все же, если они^[101] будут также практиковать в состоянии непривязанности к внешним объектам в других местах, как и в присутствии Гуру, они со временем смогут достичь непреходящей безмятежности ума».

Лампа, помещенная под горшок, не может светить из-за ограничения, налагаемого на нее горшком.

Точно так же из-за ограничений тела кажется, будто Я потеряло свое Я-осознавание. Однако, подобно тому, как присутствие солнца заставляет бутон лотоса распускаться, присутствие Садгуру перерубает узел, связывающий Я с телом. То же самое Я, будучи воплощенным, становится умом. Когда оно осознаёт себя, оно остается осознаванием. Поэтому джняни и невежественный человек по своей природе подобны рубину и кристаллу соответственно. Хотя кристалл и блестит, он окрашивается в цвета окружающих его предметов. Точно так же невежда, который на самом деле является осознаванием, становится дживой из-за того, что принимает или впитывает представление «я есть тело». Рубин же даже в присутствии объектов не только сохраняет свой естественный блеск, но также придает окружающим предметам свой оттенок. Следуя этой аналогии, джняни не только не теряет свое Я-осознавание, он также превращает тех, кто к нему приближается, в Себя.

Состояние непоколебимого Я-осознавания, так превозносимое «Бхагавад-гитой», было для Шри Бхагавана естественным и не требовало никаких усилий. Поэтому, как увеличительное стекло, порождающее огонь всего лишь благодаря присутствию солнца, многие преданные достигли состояния Я-пребывания, всего лишь получая даршан Махарши. Многие близкие к нему преданные знали это по своему собственному опыту.

Среди множества преданных, благословленных даршаном Махарши, было много животных. Хотя сплошь и рядом попадаются люди с животной натурой, животные с человеческой натурой встречаются очень редко.

Сам Шри Бхагаван однажды указал на святость Лакшми (коровы, которая жила в ашраме), сказав:

«Какой, должно быть, тапас она совершала в предыдущих жизнях! Может быть, она живет среди нас только для того, чтобы завершить свой незаконченный тапас».

Однажды, когда она, как обычно, пришла на дар-шан Бхагавана и стояла перед ним, Шри Бхагаван, глядя на нее с большой любовью, погладил ее по голове и, повернувшись с улыбкой к остальным преданным, спросил: «Вы знаете, в каком состоянии сейчас находится Лакшми?» Никто не ответил, и он сказал, поразив нас: «Она в нирвикальпа-самадхи», таким образом открыв для нас невообразимую силу своей Милости и духовную зрелость Лакшми.

Когда Лакшми в конечном итоге достигла нирваны, ее тело было традиционным образом захоронено в ашраме, в присутствии Шри Бхагавана. На ее могиле был установлен небольшой памятник. Среди всех тех, кто нашел прибежище у Шри Бхагавана, только Лакшми удостоилась собственноручной его эпитафии, подтверждающей ее освобождение. Он написал по этому случаю следующие слова: «Вишакам (звезда), двенадцатый день растущей луны, пятница, пятый день ани (месяца), года, именуемого Сарвадхари (iS июня 1948 г.) – день освобождения коровы Лакшми».

Среди животных, которым посчастливилось получить Милость Бхагавана, были собаки, павлины, бурундуки и коровы. История жизни каждого из них поистине удивительна. И, если очевидно, что даже животные достигали покоя в необычайно могущественном Присутствии Бхагавана, что говорить о преданных-людях? За полвека его жизни в форме Божественной Милости на Аруначале неисчислимы были случаи и бесконечно разнообразны способы, которыми Шри Бхагаван осенял своей Милостью приходящих к нему.

НЕОБХОДИМОСТЬ МИЛОСТИ

Шри Ганапати Муни, удостоившийся Милости Сарасвати (богини знания), обладал необыкновенным умом. Он досконально изучил все писания и был известен как Мантрешвара (Владыка мантр) и Кавья-кантха (тот, чья речь подобна поэзии). Последнего титула он удостоился благодаря своим стихотворным импровизациям на санскрите. Твердо веря, что можно обрести пять божественных способностей (творение, сохранение, разрушение, сокрытие и милость), почитая Шакти и выполняя йоговские практики, он провел много лет в суровом тапасе. Он также соблюдал строгие обеты и в течение этого времени получил множество чудесных видений. Однако, как отмечает Бхагаван в следующем стихе, переживание джняны происходит благодаря контакту с джняни, а не строгому соблюдению внешней дисциплины:

«Даже избавившись от всех пороков и приобретя все добродетели, отказавшись от родственных отношений и выполняя все аскетические практики, предписанные шастрами,  – разве может человек достигнуть вечного блаженства, если не встретит Гуру-джняни»^[102]?

До того, как Ганапати Муни пришел к Бхагавану, у него было около шестидесяти собственных учеников. Большинство из них было юристами и учеными-гуманитариями. Перед ним совершали простирания, признавая его махамуни (великим мудрецом).

Как-то раз он сказал: «В то время столько людей делали мне намаскар. Однажды, когда я подумал об этом, у меня появилась мысль: „В чем разница между мной и ими? Никакой разницы нет. Чего я достиг, что я познал, помимо того, что прочитал много книг? Я только истязал свое тело, практикуя бесстрастность, полагая, что это тапас. Но ничего сверх того я не осознал“. Это новое понимание обрушилось на меня, когда я пришел к Аруначале в 1907 г. В тот момент, к счастью, я вспомнил о Бхагаване. „Что же это такое? – думал я. – Люди говорят, что юноша на горе хранит молчание, и последние девять лет его глаза закрыты. Как это возможно? Должно быть, он достиг какого-то необыкновенного состояния“. Тогда ко мне пришла некоторая ясность». Это осознание собственной несостоятельности оказалось чем-то новым для Ганапати Муни. До того дня он был горд своими знаниями и своим положением.

Спустя много лет он сказал: «До встречи с Бхагаваном я решил не преклоняться ни перед одним человеком, так как думал, что я аватар Господа Ганапати. Потом внезапно меня охватило это чувство – бхакти. В тот же момент я подумал о юноше, живущем в пещере Вирупакша».

Эта новообретенная сила преданности привела его к пещере Вирупакша. Увидев Бхагавана, сидящего на настиле снаружи пещеры, он совершил простирание перед ним и дотронулся до его стоп, при этом скрестив руки таким образом, что правая рука касалась правой ноги Бхагавана, а левая – его левой ноги. Много лет спустя, когда я сидел в холле у Бхагавана, я услышал, как Ганапати Муни объясняет: «Если бы я не скрестил руки, моя левая рука коснулась бы правой ноги Бхагавана. В шастрах говорится, что это неправильно».

Итак, представившись, Ганапати Муни рассказал Бхагавану о своей проблеме: «Я прочитал все шастры, выполнял джапу с лучшими мантрами, совершил сотни видов тапаса и аскезы. И все равно я не добился реализации. Мой тапас нечист? Говорят, что я ученый человек, и все равно я не знаю. В вас я вижу свое прибежище. Помогите мне!»

Бхагаван молча и пристально смотрел на него какое-то время, а потом ответил: «Если наблюдать, откуда возникает „я-я “, ум растворится там. Это и есть тапас».

Ганапати Муни сразу же ответил: «Разве нельзя добиться того же результата, практикуя мантра-джапу?» Бхагаван ответил: «Если, практикуя мантра-джапу, наблюдать, откуда возникает звук мантры, ум растворится там. Это и есть тапас».

Во всех книгах, описывающих этот случай, приводится только один вопрос и один ответ, но сам Бхагаван сказал мне, что вышеприведенный рассказ точен^[103].

Ганапати Муни, абсолютно удовлетворенный ответом, сразу же принял Бхагавана как своего Гуру, даже несмотря на то что до того дня он был решительно настроен не принимать таковым ни одного человека. Кто может в полной мере осознать силу Милости, спонтанно изливающуюся через Бхагавана? Если даже такой великий человек, как Ганапати Муни, должен был обрести прибежище у Бхагавана для того, чтобы познать истинную природу тапаса, то совершенно ясно, что обычные преданные тем более должны предать себя Милости Гуру, если они желают осознать Я^[104].

ВИДЕНИЯ И СИДДХИ

Несмотря на то что Шри Рамана указывал на истину– постоянное пребывание в Я как чистое осознавание, в то же самое время он являлся многим людям в видениях как воплощение Бога.

Кришна уверял своих преданных: «Поскольку я сияю в сердцах всех живых существ как Я, если Меня почитают в какой-либо форме, я благословляю преданных, находясь в этой форме».

Даже сейчас Господь Кришна щедро дарует Милость своим преданным, являясь им в той форме, в которой они Его представляют.

Точно так же Шри Рамана являлся своим преданным в видениях как Господь Субраманья и как Садгуру. В этих видениях он даровал Милость преданным, давая им духовные наставления и исполнение желаний. Хорошим примером может послужить история одной женщины, которая приехала из Польши, чтобы получить даршан Шри Бхагавана. Однажды она пошла в одиночку посмотреть Скандашрам и по дороге ей захотелось пить. Не найдя способа утолить жажду, она подумала: «Если это правда, что Шри Бхагаван – это всемогущее и всеохватывающее Я, почему он не может явиться мне и избавить от жажды?»

В следующую секунду Шри Бхагаван явился перед ней с кувшином воды и она утолила жажду. Когда это произошло, Бхагаван сидел в ашраме на своем обычном месте, даже не подозревая, какая драма разворачивалась на горе. Эта полячка, испытывавшая чистую любовь и преданность, была набожной христианкой и верила, что человек может быть подобен Христу только в том случае, если он демонстрирует сверхьестественные способности. Бхагаван, будучи в высшей степени сострадательным и тронутым ее преданностью, явил ей такое чудо и исполнил ее желание. Хотя такие случаи и способствуют большей вере и преданности среди учеников с самыми различными характерами, Бхагаван, как правило, не поощрял стремящихся специально вызывать такие явления.

Сиддхи (сверхьестественные способности) и чудеса наподобие описанного выше не имеют между собой ничего общего. Сиддхи приобретаются усилиями и сопровождаются ощущением «я делаю это». Следовательно, они ограниченны. Случаи, подобные вышеприведенному, происходят исключительно благодаря божественной силе, пребывающей во всем, и она отражается во внешнем мире согласно представлениям ищущих. Эта сила безгранична.

Некоторые считали Шри Раману своим ишта-дева-той (избранной формой Бога) и ожидали, что он будет исполнять все их желания. Но Бхагаван, принимавший в качестве дара только истинную преданность, предупреждал таких охотников за земными благами: «Здесь вы не обретете сиддхи. Так что не ожидайте, что заполучите их, чтобы потом разочароваться».

В других случаях Бхагаван предупреждал преданных, что желание сиддх – препятствие на духовном пути:

«Если духовный искатель, вступивший на путь освобождения, развивает вкус к сиддхам, его эго будет расти и его путы будут становиться все крепче.

Абсолютное безмолвие ума – само по себе достижение свободы. Учитывая это, скажите, как могут те, кто привязывает свой ум к сиддхам, недостижимым без усилий ума, погрузиться в блаженство свободы, которое есть полное прекращение его деятельности?

Достижение изначального Я, знание свободы – это само по себе настоящая джняна-сиддха (достижение джняны). Остальные восемь видов сиддх относятся исключительно к играм ума и свойственной ему силе воображения»^[105].

СЛУЖЕНИЕ ГУРУ

Шри Бхагаван уделял особое внимание духовному благополучию тех близких преданных, которые проводили много времени в служении ему, веря, что служение Гуру – самый лучший вид тапаса. По мнению Шри Бхагавана, цель служения состояла в том, что умы преданных, погруженные во внешнюю работу, постепенно перестают направлять внимание на то, что не есть Я, и начинают направлять внимание на Я. Он чувствовал, что конечная цель преданных должна заключаться в том, чтобы стать Одним с ним, используя метод, описанный у Маниккавачагара: «Приближаться и приближаться, проникать в тончайшее и в конечном итоге слиться с Ним».

Чтобы объяснить это, он использовал любую возможность и часто говорил, указывая на свое тело:

«Вы верите, что эта ложная форма и есть моя истинная форма. Если вы считаете этого иллюзорного Раману своим Садгуру, вы будете разочарованы, когда его жизнь закончится и он исчезнет. Если это произойдет, не обвиняйте меня. Я сказал то, что должен был сказать. Вам решать, прислушаться к этому или проигнорировать».

Некоторые преданные, приезжающие в ашрам из далеких мест, чтобы провести там целый отпуск, имели склонность работать в ашраме по хозяйству. Они постоянно сосредоточивали свое внимание на разных делах. Они хватались за малейшую возможность поучаствовать в повседневных хлопотах и чувствовали удовлетворение от того, что такое служение само по себе было достаточным для их освобождения. Бхагаван говорил, комментируя их поведение:

«Не стоит во имя служения Гуру напрасно тратить время, занимаясь делами, а потом разочаровываться. Иначе в конце жизни можно пожалеть о своем невежестве. Нельзя ни на миг забывать о цели сатсанга. Веря, что проживание в ашраме сделает легко достижимой реализацию, которая в других местах дается намного труднее, необходимо также постоянно сосредоточивать свое намерение на осознании своей истинной природы. Нет никакого смысла в том, чтобы люди, не заинтересованные в этом [в осознании Я], считали это место каким-то особым. Лишь духовное служение преданных самим Себе, когда они прилагают усилия на духовном пути ради достижения Цели, – настоящее сакральное служение Гуру».

Таким образом он ясно дает понять, что ему не нужно от нас ничего, кроме безмолвия ума. Настоящей пользой от визитов к нему было затихание ума. Поэтому он побуждал преданных к тому, чтобы они непрерывно пытались направлять внимание на Я^[106].

Некоторые постоянные жители ашрама сначала принимали на себя обязанности по хозяйству, а затем, не осознавая своих несовершенств, жаловались, что у них нет времени медитировать.

Шри Бхагаван с юмором отзывался о тех, кто желал прекращения всех дел:

«Разве дело в том, что у вас нет времени медитировать? Может, вы просто не можете оставаться безмятежными? Если можете, делайте это! Тогда вы увидите, как все дела в ашраме естественным образом идут сами собой. Если будете так делать, с удивлением обнаружите, что помощь, которую вы получаете в своем собственном тапасе, больше, чем помощь, которую вы оказываете другим в их тапасе».

Такими возвышенными словами Шри Бхагаван при любой возможности указывал им на их незрелость.

Один человек с Запада однажды начал выметать валяющиеся у столовой листья, которые служили тарелками. Шри Бхагаван, оказавшийся рядом в тот момент, спросил этого преданного, зачем он это делает.

Преданный ответил: «С тех пор как я приехал в ашрам и до сегодняшнего дня у меня не было возможности помочь по хозяйству. Я думал, что по крайней мере это скромное дело, которое никто больше не делает, поможет мне на пути к освобождению. Поэтому я и решил подмести».

Бхагаван сказал: «Разве выметание листьев – это путь к спасению? Вы ради такого тапаса приехали сюда из-за границы? Ступайте, ступайте! Хватит с вас такого служения. Идите в помещение, сядьте у стены, обратите свой ум вовнутрь и найдите того, кто хочет быть спасенным. Служение, заключающееся в очищении своего сердца, – это и есть высшее служение. Одно только это может сделать вас по-настоящему свободным». Так Бхагаван объяснил ему суть тапаса.

Действенное служение Гуру всегда высоко ценилось. На это указывают следующие два стиха:

«Древние писания гласят: считается, что служившие дживанмукте исполнили все обеты умилостивить Шиву, Брахму и Вишну и освятили текущее свое воплощение».

«О Высочайший! Если Ты сделаешь меня пригодным для того, чтобы я мог служить Твоим преданным, благодаря лишь этому я достигну состояния блаженства»^[107].

Если такие утверждения превозносят служение великим людям, в чем тогда смысл слов Бхагавана, подразумевающих, что время, проведенное в служении, тратится впустую?

Преданное служение великим людям также осуществляется с расчетом на результат. Его цель – спасение, которое может быть обретено от дарующего благословение взгляда Гуру. Но Милость Гуру заслуживается внутренним тапасом, а не внешним служением. Только почитание Я – почитание Гуру. Служение Гуру в форме размышления над своей истинной природой можно осуществлять в любом месте и в любое время. Все, что нужно для такого служения, – это искренность и преданность.

ПРИКОСНОВЕНИЕ К СТОПАМ БХАГАВАНА И ПРОСТИРАНИЕ ПЕРЕД НИМ

Одна женщина, которая была очень преданной, выполняла традиционный ритуал для почитания мудрецов каждый раз, когда приходила к Бхагавану на даршан. Она простиралась ниц перед Бхагаваном, касалась его стоп, а затем прикладывала к глазам руки, которые касались стоп Бхагавана.

Заметив, что она делает это каждый день, Бхагаван однажды сказал ей: «Лишь Я, сияющее в твоем сердце как реальность, – твой Садгуру. Чистое осознавание, сияющее как внутренний свет Я, – Его стопы, дарующие Милость. Одно лишь прикосновение к ним [внутренним священным стопам] может даровать тебе истинное освобождение. Соединение взгляда отраженного сознания (читабхаса), который суть твое ощущение индивидуальности (джива-бодха), со священными стопами – это объединение стоп и головы – что и есть истинное значение слова „аси “^[108]. Когда эти священные стопы, что находятся внутри, можно будет удерживать легко и непрерывно, сливайся с этим внутренним осознаванием, которое суть твоя истинная природа. Одно лишь это – правильный способ освободиться от связанности и достичь высшей истины».

Некоторые люди, приходившие, чтобы получить даршан Махарши, проводили традиционный аштанга намаскар^[109]. Они верили, что эта практика, если выполнять ее с должной искренностью, необходима для тех, кто желает получить Милость Садгуру.

Чтобы убедить таких людей в том, что простое механическое выполнение какой бы то ни было садханы без понимания ее смысла и без ощущения ее результатов не принесет им благодати, Шри Бхагаван, обращаясь к одному такому преданному, сказал:

«Польза от выполнения намаскара своему Гуру заключается лишь в устранении эго. Это достигается только полной отдачей. В Сердце каждого преданного Гуру, дарующий Милость, дает даршан в форме сознания. Отдача означает в безмолвии предложить все свое умолкнувшее эго без остатка – эго, которое суть мысль «имя-форма» – ахам спхуране (сиянию Я), настоящим священным стопам Гуру, дарующего Милость. Поэтому [поскольку это так] осознания Я невозможно достигнуть, преклоняя тело – [этого можно достигнуть,] лишь преклоняя эго».

Таким образом Шри Бхагаван объяснял истинность ритуала намаскар и далее объяснял, что для того чтобы духовные практики непременно приносили плоды, их следует совершать, полностью осознавая их цель. Бхагаван раскрывает цель и смысл ритуала намаскар в следующих стихах:

«Смысл ритуала намаскар, совершаемого несовершенной дживой, когда она склоняет гордую голову к стопам Гуру или Бога, в том, что его чувство эго – „я есть тело" – должно быть уничтожено знанием Я.

Колоссальный обман, вызванный невежественным эго, создает чувство отделенности, которое порождает разграничение – деление на Гуру и учеников, на Шиву и дживу и т. д. Самый главный намаскар, который следует выполнять для своего Гуру – достижение внутри себя состояния безмолвия, в котором никогда более не возникнет состояние отделенности»^[110].

ПРАСАД ГУРУ

Согласно Шри Мулару^[111], освобождения можно достигнуть, сьедая уччистам (недоеденную пищу), оставшуюся от трапезы достигших Я-реализации. Не понимая скрытого смысла таких утверждений об уччистам-прасаде, некоторые преданные, верившие, что один лишь уччистам – это Милость Гуру, готовились к бхикше. Они набожно постились, а затем ждали, когда Бхагаван отставит тарелку из листа, с которой он принимал пищу. Преданные, особенно верившие в эту практику, заранее занимали очередь, чтобы никого не обидеть. Чтобы разрушить бессмысленное суеверие таких преданных, которые, не осознавая истину скрывавшуюся в прасаде Гуру, постились ради ложногоуччистам, Шри Бхагаван однажды сказал:

«Благословение великих, осознавших Я, само по себе есть прасад, дарующий Милость. Это [переживание Я] – внутреннее сознавание, естественное переживание великих, сияющих с безграничной удовлетворенностью как божественное Я. Если человек получает хотя бы каплю этой труднодостижимой амброзии, в тот самый миг он обретает в виде непосредственного переживания безграничный покой. Если же он отказывается от этого [состояния или переживания] и довольствуется лишь пожертвованиями в виде риса, священного пепла, фруктов и цветов, даруемыми как прасад Гуру, это приведет его лишь к разочарованию»^[112].

Объяснив таким образом истинный смысл прасада Гуру, Шри Бхагаван обвел своим божественным взглядом всех присутствующих и благословил их, погрузив в океан Брахманического блаженства.

Шри Бхагаван указал на то, что человек может вкусить его истинный уччистам, отдав ему свое отождествление с телом, или в тот же миг осознать истинную суть его исполненных Милости слов:

«Просветляющие слова наставления, исходящие из Я-реализации Гуру, и есть уччистам. Правильный способ для ученика вкушать этот уччистам – пребывать в безмолвии Я, как только он услышит эти слова.

Эго – это отождествление с телом, [проявляющееся] как „я“. Когда ученик отдает его Безмолвному Гуру, который суть Высшая Целостность, ученик достигает Я. Вкушениеуччистам Гуру – это переживание того, что остается сиять в Сердце»^[113].

Если этого нельзя достичь, мы по меньшей мере должны быть удовлетворены сознанием того, что одно лишь присутствие джняни среди нас освящает нас и очищает от пороков:

«Говорят, что одно лишь присутствие на Земле великого джняни, вечно наслаждающегося бытийностью, есть предельно чистый уччистам Бога, который устранит все грехи мира»^[114].

ПОСВЯЩЕНИЕ И УПАДЕША

Передача от Гуру к ученику священных слогов (мантр), махавакий, мудр (жестов) и воображаемых символов описывается в священных книгах как посвящение в учение (джняна-дикша). Еще одной формой посвящения, принятой во многих монашеских традициях, является выполнение действий во имя древних Гуру и различныеупадеши (устные наставления). Поскольку люди привыкли связывать упадешу с такими ритуалами посвящения, почти все приходившие к Шри Бхагавану очень хотели получить от него особую упадешу. Одному такому искателю, желавшему получить внешнюю упадешу для обретения наивысшего состояния, Шри Бхагаван ответил так:

«Джняна не дается извне, не приходит от других людей. Она может быть реализована абсолютно каждым человеком в его Сердце. Джняна-Гуру для каждого – это одно только Я, вечно являющее свою истину в Сердце каждого посредством бытия-сознавания „я есть, я есть“. Когда оно дарует истинное знание, это и есть посвящение в джняну. Милость Гуру – это одно лишь Я-осознавание, которое суть истинная природа человека. И именно внутренним сознаванием он беспрерывно раскрывает свое существование.

Эта божественная упадеша непрерывно осуществляется в каждом. Поскольку лишь этаупадеша и есть то, что являет естественное обретение Я непосредственным переживанием, зрелые люди не нуждаются в помощи внешних сил для получения джняна-упадеши. Упадеша, получаемая извне в форме звуков, жестов или мыслей, – умозрительна. Поскольку словоупадеша (упа + дешам) означает лишь „пребывать в Я" или „быть Я“, и поскольку это истинная природа человека – пока человек ищет Я вовне, осознание Я недостижимо. Поскольку Ты сам – реальность, сияющая в Сердце как бытие-сознание, всегда будь ститха-праджня (упрочившимся в мудрости), таким образом осознав свою истинную природу. Это упроченное пребывание в переживании Я описывается вупанишадах такими словами, как „суть махавакий“, „высшее безмолвие“, „быть недвижимым“, „умолкнувший ум“, „обретение истинной природы“».

Несмотря на то что обычно Шри Бхагаван даровал Милость именно таким образом, однажды, в порядке исключения, он передал мантру одному преданному-неприкасаемому. Этот преданный, очень ревностно почитавший Шри Бхагавана как своего джняна-Гуру, получал его даршан каждый день, находясь на расстоянии, в соответствии с тогдашними обычаями^[115]. Шри Бхагаван, видевший его в течение многих дней, однажды позвал его и попросил подойти ближе. Тронутый его горячей преданностью, Шри Бхагаван, глядя на него с состраданием, сказал: «Постоянно медитируй: „Шива, Шива“. Никогда не забывай об этом, даже во сне. Одно лишь это принесет тебе благословение».

ХОРОШЕЕ ПОВЕДЕНИЕ

Шри Бхагаван редко давал преданным наставления, касающиеся хорошей репутации и правильного поведения. Но в тех редких случаях, когда он все же давал советы такого рода, он делал это очень мягко. Преданные были склонны считать Бхагавана своим отцом, матерью, Гуру и Богом, но он никогда не пользовался своим положением для того, чтобы ограничивать их личную свободу. Вместо того чтобы читать нотации о необходимости благого поведения, он предпочитал демонстрировать это своим собственным безупречным поведением.

Бхагаван считал, что у садху не должно быть желаний. Живя простой и спартанской жизнью, Бхагаван демонстрировал преданным, что им тоже необходимо сократить потребление ненужных вещей и перестать делать что-либо напоказ. Я могу привести два таких примера.

Один богатый преданный однажды преподнес ему очень хорошую авторучку в качестве подношения, думая, что она пригодится ему для письма. Однако Шри Бхагаван продолжал писать старой, даже не вспоминая про эту новую. Когда один преданный заметил, что Шри Бхагавану приходится часто встряхивать чернильную ручку, чтобы чернила поступали без помех, он напомнил ему о новой ручке, сказав, что она не доставит ему таких неудобств. Шри Бхагаван ответил с безразличием святого: «Назначение ручки – писать. Для того чтобы писать, достаточно и этой. Чернила в ней плохо текут, это правда. Ее нужно часто встряхивать и закрывать [когда она не используется]. Однако завершать все важные дела, используя любые, самые обычные и легкодоступные инструменты, – это хорошая привычка. Если мы будем обращать внимание на [возможные] неудобства, мы не сможем закончить ни одно дело в установленный срок. Счастье, которое кроется в простоте, никогда не найдешь в показных вещах». Таким образом он дал понять, что его вполне устраивает обычная старая ручка.

В другой раз преданные увидели, как Шри Бхагаван собирает пробные оттиски одной книги, изданной в ашраме, и делает из них книгу. Один богатый преданный, имевший привычку выкидывать пробные оттиски, даже если их содержание было очень ценным, подумал, что усилия Бхагавана совершенно напрасны. Он подошел к нему и сказал: «Я приеду на следующей неделе и привезу эту же книгу, но красиво переплетенную».

Шри Бхагаван тут же ответил с улыбкой: «Зачем? То, что содержится в красивой книге, содержится и в этой.

Нам нужно только содержание. Цена, заплаченная за новую книгу, заплачена только за ее красоту».

Таким образом он показал этому преданному, что для него новое и старое абсолютно равнозначны.

Внешняя жизнь Бхагавана была такой же простой во всех своих аспектах. В ранние годы, когда он жил на Аруначале, он ел только ту пищу, которая сама попадала к нему. Его единственной одеждой была старая набедренная повязка. Его убежищем были лишь пещеры и глубокие ямы. Его постелью была тень деревьев или голая земля. Так он жил, счастливо и в одиночестве. Правда, казалось, что в более поздние годы его жизнь была не лишена различных удобств. Однако все подобные инициативы исходили от его преданных.

САНЬЯСА-ДХАРМА

Шри Бхагаван уделял особое внимание молодым садху, которые дали нерушимый обет брахмачарьи. Он добивался того, чтобы они не становились жертвами суеверия, разделяемого некоторыми женщинами, будто они смогут родить хороших сыновей, вступив в связь с великим человеком. Одна женщина однажды пришла к Шри Бхагавану с такой далекой от духовности целью, но ее желание не было удовлетворено. После многих визитов она стала преданной и утратила свое первоначальное желание. Бхагаван прокомментировал этот случай так:

«Брахмачарья на самом деле означает „медитация на Брахман"; она не означает просто безбрачие. Практиковать истинную брахмачарью должен каждый. Для тех, кто соблюдает ее, важно не отклоняться от дхармы соответствующей ашрамы^[116]. Легко принять внешнюю брахмачарью, но следовать ей до конца очень тяжело. На это способны только отважные и зрелые люди, в большой степени наделенные отрешенностью. Поэтому тем, кто соблюдает нерушимый обет брахмачарьи, необходимо быть крайне осторожными и бдительными в контактах с женщинами и в желании чувственных удовольствий. Различные нравоучительные тексты в пуранах, повествующие о нравственном падении разных людей, включая ведических риши, и о губительных последствиях такого падения, являются для нас наглядными примерами».

Бхагаван ожидал, что его преданные-садху будут сторониться всех мирских приманок. Если он видел, что они отклонились от этого намерения, он незамедлительно поправлял их. Однажды махараджа, получив даршан Бхагавана, стал выходить из ашрама и один садху, живший в ашраме, пошел вслед за ним. Он следовал за махараджей какое-то время, а потом вернулся.

Бхагаван, глядя на него с улыбкой, сказал:

«Должно быть, свами пошел по какому-то срочному делу! Может, у этого махараджи, обладающего восемью видами богатства, и есть причина приходить к вам^[117], но зачем ты – призванный воплощать собой покой ума – пошел вслед за ним? Если ты не знаешь даже этой простой истины, с какой целью ты отрекся от мира?»^[118]

Такими наставлениями Шри Бхагаван указывал на то, что отличительный признак саньясы – избавление от желаний. Саньясин должен иметь твердую веру, что всемогущий Бог – защитник садху и что Он один может даровать нуждающимся все, что им необходимо. Саньясин должен полностью предать себя Богу с абсолютной верой в то, что Бог о нем позаботится. Святой Аппар наглядно показал, что происходит в результате истинной отдачи себя Богу:

«Поскольку мы предали себя лотосным стопам Шанкары (Шивы), который не подчиняется никому, – то и мы не подчиняемся никому. Мы не боимся смерти, мы не будем страдать в аду, мы не будем лгать, мы не знаем болезней, мы не должны никому кланяться; мы должны всегда быть счастливыми. Для нас не существует печали».

Есть поговорка: «Для саньясина даже царь – соломинка». Бхагаван разделял такой взгляд и однажды проиллюстрировал его следующей историей.

Один мусульманский святой, узнав, что император Акбар очень любит общаться с садху, явился к нему во дворец, чтобы попросить у него пожертвование для своих преданных. Однако он увидел Акбара в царской мечети, погруженного в молитвы и просящего помощи у Бога. Внезапно к святому пришло новое осознание. Он в тот же миг покинул дворец и пошел домой. Закончив молитвы, Акбар узнал, что к нему приходил этот святой; он послал за ним. Акбар спросил его, почему, придя к нему во дворец, он ушел, не поговорив с ним. Святой тихо ответил: «Я обратился к вам, император, чтобы вы удовлетворили мелкие нужды моих преданных. Но я увидел, что у вас тоже есть нужды и что вы молитесь Богу, чтобы он их удовлетворил. Увиденное научило меня великой истине: лишь Бог всемогущий может выполнять желания всех людей. Поняв это, я тотчас же ушел». Сказав это, он пошел прочь из дворца.

Рассказав об этом случае, Шри Бхагаван пояснил, что садху должны полностью отдать себя Богу, что они не должны иметь ни пристрастий, ни предубеждений, быть свободными от мыслей и забот и что они должны получать даже самое необходимое для жизни от одного лишь Бога.

Однажды ночью в Раманашрам пробрались воры, их застали врасплох, когда они разбивали оконные стекла.

Шри Бхагаван сказал ворам с любовью: «Зачем вы так утруждаете себя, влезая в мою комнату через окна? Вы можете войти в мою комнату через дверь – мы откроем вам ее, входите и берите все, что хотите. Мы не будем вам мешать». И открыл двери.

Несмотря на это, воры применили насилие к Шри Бхагавану. Один преданный, который не мог стерпеть этого, захотел дать им отпор.

Шри Бхагаван вмешался и сказал: «Терпение! Терпение! Что это за поведение? Разве мы не должны тщательно изучить ситуацию, прежде чем начать действовать? Они – воры. Они ничего не знают.

Они выбрали воровство в качестве профессии. Разве они когда-нибудь осознают добро и зло? Они готовы сделать все что угодно, чтобы добиться своей цели. Если мы, садху, будем совершать дурные дела подобно обычным людям, закрывая глаза на правильное и неправильное, – в чем тогда разница между нами и ими? Что о нас подумает мир?»

Таким сочувственным советом он успокоил их и объяснил, что садху ни при каких обстоятельствах не должны отклоняться от своей саньяса-дхармы.

В другой раз один садху, который обнаружил, что управляющий ашрамом повел себя неправильно, потерял терпение и готов был применить силу. Когда Шри Бхагаван увидел это, он сразу же вмешался и физически удержал его от насилия. Он указал на его ошибку и дал ему совет, доброжелательно сказав:

«Моя цель – не вмешиваться в твою свободу. Поскольку твои действия оказались чрезмерными, я вмешался против своей воли – ради того, чтобы защитить саньяса-дхарму, и ради тебя. Я не даю тебе никаких советов. Поскольку ты живешь здесь, я говорю это с любовью. Если в этих словах есть что-то хорошее, прими их. Старики говорят, что слова молодежи следует принимать, если в них есть что-либо ценное»^[119].

Таким образом Бхагаван, посредством таких добрых и ласковых слов, объяснил суть садху-дхармы и успокоил рассерженного садху. С этого самого дня тот садху полностью изменился и обрел счастье в почитании Шри Бхагавана как самого Бога.

Следует отметить, что даже когда Шри Бхагаван делал то, что должен был сделать – остановить неподобающее действие садху, нашедшего в нем свое духовное прибежище, – он делал это в высшей степени смиренно. Бхагаван ожидал от своих преданных-садху , что они будут проявлять такое же смирение. Однажды он объяснил, почему это так важно для всех, кто вступает на духовный путь.

«Поскольку единственная польза от обучения и других добродетелей – это достижение смирения, одно лишь смирение – истинное украшение мудрых. Это кладезь всех прочих добродетелей, и потому его превозносят как сокровище божественной Милости. Несмотря на то что эта черта характеризует всех мудрых людей, она в особенности необходима садху.

Поскольку величие недостижимо для людей иначе, нежели смирением, все заповеди, касающиеся поведения, такие как яма и нияма^[120], предписываемые в особенности искателям на духовном пути, имеют своей целью лишь достижение смирения. Смирение – это, несомненно, знак того, что эго уничтожено. По этой причине сами садху особенно превозносят смирение, говоря, что смирение – подобающее для них правило поведения.

Более того, для тех, кто живет вблизи Аруначалы, оно просто необходимо. Аруначала – это священное место, где смиренно умолкали даже такие воплощения Бога как Брахма, Вишну и Шакти. Поскольку он (Аруначала) своей мощью может смирить даже тех, кто не смиряется ни перед чем, те, кто не стихает в смирении вблизи Аруначалы, никогда и нигде больше не обретут эту добродетель, приносящую свободу. Высочайший Бог, высший из высших, в Своем сиянии не имеет себе равных, и никто не может превзойти Его – лишь потому, что Он смиреннейший из всех смиренных. Если божественная добродетель смирения необходима даже для Высочайшего Бога, который не зависит ни от кого, разве она не является абсолютно необходимой для садху, которые не обладают такой независимостью? Поэтому, точно также как и в своей внутренней жизни, во внешних действиях садху должны обладать абсолютным и совершенным смирением. Смирение необходимо не только для преданных Бога – даже сам Бог обладает этой добродетелью».

Многие учителя и преданные думают, что Бог – это всемогущее существо, распоряжающееся властью подобно тому, как распоряжается властью великий правитель. Но Бхагаван был особенным – он утверждал не только то, что Бог обладает смирением, но и то, что Он является Высочайшим Богом лишь благодаря тому, что Он – смиреннейший из всех живых существ.

В своем величии человек доходит до смирения. Причина, по которой Бог настолько велик, что вся Вселенная склоняется перед Ним, – в Его величайшем смирении, в котором эго, единожды растворившись, не возникает неосознанно вновь.

Для мудрого искателя, стремящегося к истинному (духовному) величию, лучшая практика – совершать намаскар другим, пока не будет достигнуто полное исчезновение эго. С другой стороны, для него чревато принимать знаки почтения от других людей.

Разве не смиренное поведение Бога, вечно служащего всем живым существам, делает Его достойным всех славословий и вечного почитания во всех мирах? Видя Себя во всех, будучи смиреннее даже тех преданных, которые склоняются перед каждым, находясь на такой [недосягаемой] вершине смирения, что [никто и] ничто не может превзойти Его в смирении, – состояние бытия Высшим пришло к Господу^[121].

Говоря так, Шри Бхагаван часто указывал своим ученикам на то, что смирение – это единственный признак получения Милости и что смирение необходимо практиковать, чем бы человек ни занимался в жизни. Он также говорил, что люди, не обладающие смирением, не могут быть садху, даже если они обладают незаурядным интеллектом. Несмотря на то что все почитали его, видя в нем самого Бога, Шри Бхагаван всегда показывал истинность своих слов собственным примером, демонстрируя смирение во всем.

СОСТОЯНИЕ ДЖНЯНЫ

Джняни – лишь те, чей ум уничтожен. Их состояние невозможно представить себе, так как оно превосходит все мыслимое. Поскольку действия джняни, сияющих в своем естественном состоянии чистого бытия, – лишь проекции, существующие только в уме наблюдателя, невозможно исследовать поведение джняни и прийти к каким-либо определенным выводам.

Джняни стал единым, безмятежным и чистым. Для него эфир и остальные [из пяти элементов] – формы Я. Какие бы действия таковой ни отверг, они становятся неуместными. Какие бы действия он ни совершил, они становятся правильными^[122].

Шри Рамакришна сказал:

«Даже если мой Гуру станет посещать винную лавку я не стану считать его порочным. Почему? Потому что я знаю, что от этого Он не утратит свою природу Гуру. Я нашел в Нем прибежище не для того, чтобы испытывать его и следить за его проявлениями. Это не моя забота. Поэтому, что бы ни случилось, – он мой единственный Гуру».

Те, кто ищет помощи Махарши с целью достичь совершенства в высшей преданности, должны, как Шри Рамакришна, признать, что оценивать внешние действия джняни – бессмысленно.

Казалось бы, джняни совершают в миру различные действия, но это выглядит так лишь со стороны наблюдателя. Сам джняни знает, что он ничего не совершает. Поскольку люди видят, что джняни работают и что-то делают в миру, широко распространено мнение, будто их действия все еще определяются внутренними механизмами прарабдха-кармы^[123]. Бхагаван, похоже, подтверждал это мнение, поэтому имеет смысл рассмотреть его подробней.

Когда жизнь Бхагавана подходила к концу, одному преданному, твердо верившему во всемогущество великих людей, было тяжело видеть, как тело Махарши слабеет из-за болезни. Этот преданный обратился к Махарши со страстной мольбой, чтобы Махарши отдал свою болезнь ему и остался жить еще на какое-то время, чтобы спасти многих других преданных, оставшихся без помощи.

Изумившись детской наивности ученика, Шри Бхагаван посмотрел на него с состраданием и ответил: «Кто создал эту болезнь? Не Тот ли, кто обладает свободой изменить ее? Разве не достаточно того, что я в одиночку таскал на себе эту груду плоти, которую должны будут нести четверо [когда она умрет]? Неужели я должен продолжать и дальше нести ее?»

Такими мягкими словами он разъяснил, что в физическом мире закон судьбы неумолим. Джняни осознаёт, что все, что должно произойти в какой-либо момент времени, неизбежно произойдет, и именно в предопределенный момент. Джняни, не имея права вмешиваться в ход событий, остается лишь свидетелем, пребывающим в своем естественном состоянии.

Хотя Бхагаван и знал, что он – непроявленное Я и потому судьба не властна над Ним, из его слов зачастую можно было сделать вывод, что джняни все же каким-то образом ограничен внутренними механизмами кармы и что она определяет его действия.

«Тот, кто предопределяет [судьбу], управляет судьбой душ в соответствии с их прарабдхой. То, чему не суждено свершиться, – не свершится, как бы вы ни старались. Все, чему суждено свершиться, – свершится, как бы вы ни пытались предотвратить это. В этом не может быть сомнений. Поэтому оставаться безмолвным – благо».

Эти строки, написанные Бхагаваном в его ранние годы, когда он жил на Аруначале, адресованы его матери. Она хотела, чтобы он вернулся в Мадурай, но этими словами Бхагаван указал ей на то, что остаться на Аруначале – его судьба. Много лет спустя он сказал о своей личной прарабдхе:

«Иногда я думаю: „Не оставаться подолгу на одном месте, не строить планов на будущее, живя в соответствии с дхармой садху, которые живут, как птицы, не имея привязанностей – я хотел бы идти так, куда глаза глядят, и так проводить свои дни“. Но моя прарабдха этого не позволяет. Много раз и несмотря на все мои усилия она (прарабдха) ставила передо мной те или иные препятствия, и каждый раз, не позволяя мне уйти, она удерживает меня здесь, на этом месте. Если человек живет вот так, имея дом, имущество и помощников, – как же не возникнуть мирским заботам? Такова моя прарабдха!»

Эти слова были сказаны в ранние годы, когда он жил у подножия горы, – в то время один дрянной человек, притворявшийся преданным, подал в суд неправомерный иск о признании ашрама и прочего имущества его собственностью.

Эти два высказывания, похоже, указывают на то, что даже джняни не может выйти за рамки судьбы. Тем не менее Махарши однажды признал противоположную точку зрения:

«Знайте: как жена не может не стать вдовой после смерти мужа, [так и] все три кармы перестанут существовать, когда умрет делатель»^[124].

За этими кажущимися противоречиями стоит истина: прарабдха существует для того, чей взгляд ограничен и связан отождествлением с телом и умом, но ее не существует для того, чье видение свободно от этих ограничений. Две эти разные точки зрения представляют собой взгляд человека, живущего в миру, и взгляд человека, осознавшего Я, соответственно. Прарабдха-карма влияет только на тело и на ум. Джняни, живущий только как бесформенное Я, не имеет ни тела, ни ума, ни кармы. Это только кажется, что он находится под влиянием кармы,  – кажется людям, которые отождествляют его с телом и воображают, будто у него есть ум. Джняни иногда говорят: «Мне было предначертано совершить это». Невежественный человек, отождествляющий его с телом, подумает, что он совершил это действие под влиянием прарабдха-кармы. Джняни же, никогда не отождествляющий себя ни с каким телом, знает, что прарабдха не может коснуться Я, которое и есть его истинная природа.

Вопрос о том, есть у джняни прарабдха или нет, может возникнуть только у невежественного человека. Единственный способ устранить все сомнения по этому поводу– уничтожить эго. Поэтому Шри Бхагаван так часто говорил, что избавление от эго решит все вопросы. Путаница в вопросе об истинной природе джняни часто возникает из-за того, что джняни, казалось бы, ведет себя точно так же, как и люди, которые обращаются к нему со своими проблемами. Например, однажды сын Ганапати Муни пришел к Шри Бхагавану и стал задавать вопросы о действии мантры шакти панчакшари (Ом Хрим Намашивая). Эту мантру дал ему его отец, и он хотел узнать, сможет ли он в действительности, как сказал ему отец, осознать Я путем повторения этой мантры.

Бхагаван подтвердил, что это возможно: «Эта [мантра] – путь к освобождению».

Тогда сын Ганапати Муни задал следующий вопрос: «Если это правда, вы тоже повторяете эту мантру?»

Шри Бхагаван вынужден был ответить: «Да, да, и только ее [эту мантру]», потому что иначе мальчик бы не смог понять истинную суть состояния джняни.

Шри Бхагаван не уставал повторять своим преданным, что Он не есть тело, и что они не должны отождествлять Его самого с материальной формой. Это можно проиллюстрировать одной хорошо известной историей.

Один преданный впервые пришел на даршан Бхагавана. Шри Бхагаван в тот момент не сидел на своем обычном месте, а занимался какими-то делами вместе с другими преданными. Не зная, что это и есть Бхагаван, новичок спросил его: «Где Рамана?»

Бхагаван тут же ответил с улыбкой: «Рамана? Смотри, вот он», – и указал на медный сосуд, на котором было выгравировано имя «Рамана».

Увидев, что его ответ привел новичка в замешательство, он указал на свое тело и на сосуд, объяснив: «Это тоже форма, как и сосуд. По крайней мере, на сосуде написано „Рамана“. А на [этом теле] и того нет». И он продолжил заниматься своим делом. Тогда новичок понял смысл слов Бхагавана.

Поскольку джняни – не тело, а бесформенное Я, физическая смерть тела не влияет на Него и не изменяет Его ни на йоту. Это следует иметь в виду, размышляя о свете, появившемся в небе в момент смерти Бхагавана и исчезнувшем за Аруначалой. Некоторые люди думают, что этот яркий свет был духом Бхагавана и что, исчезнув за горой, он окончательно слился с Аруначалой. Следующие слова Шри Бхагавана об освобождении, подтверждающие адвайтическую теорию о том, что рождение и смерть иллюзорны, противоречит взглядам тех, кто связывает появление света с его (Бхагавана) завершающим поглощением.

«Когда джняни утрачивает свою отдельность, в тот же самый миг он утрачивает и „свое" тело. Подобно тому как змея не меняется, сбросив кожу, так же и в состоянии Я дживанмукты (того, кто освободился, будучи в теле) не происходит никаких изменений с утратой упадхи»^[125].

Ачарья Виноба Бхаве сказал нечто очень похожее о физической смерти Бхагавана: «Все говорят, что Бхагаван Шри Рамана покинул тело. Что бы ни думали люди о его развоплощении, на самом деле он покинул свое тело в тот самый момент, когда отбросил свое эго».

Оба эти утверждения говорят о том, что свет, появившийся в момент смерти Бхагавана, не может рассматриваться как знак соединения индивидуальной души с Брахманом.

Шри Бхагаван, утвердившийся в знании Я, заранее знал, что его физическая смерть будет незначительным событием (в буквальном смысле). Незадолго до того, как покинуть тело, он пытался объяснить своим преданным, что с точки зрения Я ничто никогда не может случиться с Ним или воздействовать на Него.

Он сказал: «Думая, что Бхагаван – лишь это тело, они печалятся, видя, как он страдает от болезни. Что же делать? Они боятся, что Свами уйдет. Куда? Как?»

Разотождествленность Бхагавана с телом замечали все, кто видел его в последние несколько месяцев его жизни. В последние дни, когда тело Бхагавана было поражено раком, он оставался безразличным к лечению, организованному его преданными. Он предоставил свое тело в распоряжение врачей, поскольку этого хотели преданные.

К тому времени относятся такие его слова: «Наша забота – быть лишь свидетелем всего происходящего. Это значит не воображать себе „то" или „иное“, что бы ни происходило».

Следуя этому, он до самого конца оставался лишь свидетелем, не испытывая тревоги. Когда преданные заметили, что в его состоянии не наблюдается улучшений даже после длительного лечения, они забеспокоились. Они хотели знать, согласится ли Шри Бхагаван пройти через радикальную процедуру, рекомендованную врачами в качестве крайней меры^[126].

Шри Бхагаван ответил: «Зачем вы меня спрашиваете обо всем этом? Разве это я просил о лечении? Не вы ли затеяли это? Представления о том, что должно случиться, а что не должно, возникают только у вас. Я не имею к этому никакого отношения». И замолчал.

Шри Бхагаван вечно пребывал в своем естественном состоянии Господа Знания – без малейшей привязанности к каким бы то ни было сценам, проходившим в его восприятии в трех состояниях. Он не желал ничего и не испытывал ни к чему неприязни. Несмотря на то что было принято информировать Махарши обо всем происходящем в ашраме, он всегда оставался таким, словно ничего не знает. Шри Бхагаван сказал:

«Как запахи не затрагивают вечно чистое пространство, так же и объекты не затрагивают джняни, всегда видящего только Я. Посему лишь состояние мауны, в котором не известно ничего, является [состоянием] чистого Знания».

Джняни никогда не теряют Я-осознавание и никогда не воображают, будто они совершают какие-то действия. Подобно тому как происходящие в природе процессы, такие как сотворение, проистекающие в присутствии Бога, не затрагивают Его, так и мирские дела преданных, происходящие в присутствии джняни, его не затрагивают. Следующие два стиха указывают на эти аспекты состояния джняни:

«В состоянии бодрствования мы наблюдаем за танцем чувств. Во сне мы видим танец ума. Во сне, свободном от мыслей, мы исполняем танец пустоты и небытия, оставаясь при этом высшей сутью».

«Подобно тому, как груда магнитной руды не двигается сама по себе и не двигает предметы, но железные предметы сами притягиваются к ней, Я не действую сам и не побуждаю „других“, но весь мир приводится в движение передо Мною»^[127].

Это и есть то, что испытывают дживанмукты. Как Бог отражает отношение преданных, так и джняни отражает отношение обращающихся к нему. Брахма-джняни (джняни, постоянно находящийся в Брахмане), имеющий трансцендентное видение, ни во что не вовлекается, ни к чему не привязан и ничем не связан.

Некоторые авторитетные источники утверждают, что прекращение беспокойств и тревог – это и есть освобождение.

Бхагаван однажды прокомментировал это, разъясняя истинную суть освобождения:

«Что подразумевается под освобождением? Разве небесные миры и небесное блаженство существуют где-то в небе? Или они должны быть познаны в каком-нибудь другом мире и в каком-нибудь другом теле, когда этот мир и это тело будут оставлены? Одно лишь Сердце – высший мир. Лишь безмятежность в форме высшего безмолвия – это величайшее блаженство, счастье освобождения.

Прекращение всех тревог – это достижение высшей истины. Состоянием бытия-сознания великая жизнь, исполненная высшего блаженства, может быть обретена в любое время, в этом самом мире и в этом самом теле».

ТИРУВАРУТ СЕЛВАМ

Сокровище милости^[128]

54 В избавлении от бремени привязанностей «я» умерло. Теперь оживляет это тело лишь бытие-сознание, которое есть мой Господь.

68 Утратив Я-осознавание, я был прикован к телу грешными чувствами. Я был освобожден Сознанием, явленным в моем Сердце как Душа моей души.

78 Когда, благословением моего Учителя, исчезли желания – ум, никогда не знавший удовлетворения, достиг полноты и целостности.

79 Обретя счастье в практике преданности стопам Бога, в изобилии дарующего милость, душа, некогда погруженная во тьму иллюзий, достигла состояния Сердца.

80 Мои глаза джняны, узревшие истину, видят Я во всем. Иллюзорные объекты в восприятии органов чувств, которые я видел, находясь под влиянием обмана, больше не появляются.

81 Когда сияет солнце, звезды не видны. Подобно этому, когда проявилась моя божественность, никакие мысли больше не приходят.

82 Джняна не сияла, когда проявлялось эго. Когда же проявилось Я, эго исчезло само.

85 Концентрируя сознание без мыслей на едином [Бхагаване], пребывающем без движения, подобно Ару начале, я погрузился в Сердце.

89 Явленный вовне как Гуру и внутри – как Сознание, он вырвал с корнем иллюзорный ум и открыл мне мою истинную природу.

Н. Р. Кришнамурти Айер

Н. Р. Кришнамурти Айер родился в 1898 г. в деревне недалеко от Тиручираппалли – большого города, расположенного в сотне миль к югу от Тируваннамалая. Он впервые услышал о Бхагаване отАппачиАйера, своего дяди по матери, который жил в Тируваннамалае. Большую часть своей взрослой жизни он провел в Мадурае – городе, где Бхагаван испытал переживание умирания в 1906 г. Он регулярно посещал Раманашрам в 1920-х, 1930-х и 1940-х гг. В присутствии Бхагавана и его Милостью Кришнамурти Айер пережил множество необыкновенных состояний, многие из которых описаны в его рассказе.

Я впервые встретил его в апреле 1914 г. Когда мы ехали в Тирупати, мои родители, дядья и их семьи остановились в Тируваннамалае. Наша группа из двадцати человек, среди которых было полдюжины детей, пошла в пещеру Вирупакша на даршан Бхагавана. Мне было около пятнадцати лет. Я почтительно поклонился Бхагавану как и все остальные. Милостивый божественный взгляд Бхагавана остановился на мне, но я обратил мало внимания на него, бегая с другими детьми. Мы нашли в пещере большую красивую белую раковину и развлекались, дуя в нее. Никто не сделал нам замечания.

Когда я вернулся домой в Тиручираппалли, где мой отец работал юристом, во мне произошла грандиозная перемена. До этого я никогда не ходил ни в какие храмы, но теперь меня словно притягивала какая-то таинственная сила к огромному и величественному Лингаму Матхрубхутешвары в храме, высеченном в скале, находящейся в центре города. Почти каждый вечер я поднимался туда, чтобы увидеть этот Лингам. Однажды в храме мною овладел глубокий покой, и невозможно описать радость, которую я испытал. Однако сильных изменений не последовало – меня по-прежнему занимала учеба, и я успешно окончил школу в апреле 1915 г.

Когда я поступил в колледж, со мной произошла еще одна перемена. Это случилось в тот момент, когда мы должны были писать еженедельное сочинение на английском языке. Когда все собрались, учитель объявил тему сочинения. Через час все ученики закончили писать – все, кроме меня.

Я лишь написал заголовок, а весь оставшийся час просидел, как истукан, и в конце отдал учителю чистые листы. За все это время ни одна мысль не потревожила мой ум. Я был в полном сознании, но мой ум был неподвижен, как монолит. Как я ни старался, я просто не мог собраться с мыслями, чтобы написать хотя бы несколько строчек.

Такие состояния находили на меня на протяжении двух лет, пока я учился на младших курсах. Даже сейчас я удивляюсь, как я выдержал промежуточный экзамен – мне не хватило лишь нескольких баллов до высшего результата. Эта удача дала мне возможность ходить на дополнительные занятия, дающие право на диплом с отличием. Мне пришлось изучать физику, хотя моим первоначальным желанием было изучать английскую литературу. Причиной стало то, что английский я сдал плохо, получив лишь проходной балл. Оглядываясь назад, могу сказать, что тогда я утратил способность мыслить творчески, в то время как способность запоминать и повторять информацию из книг у меня оставалась.

Годы, когда я посещал дополнительные занятия по физике, были для меня тяжелым временем. Работа с книгами вызывала сильные боли в голове. Большую часть времени вне стен колледжа я проводил лежа, с закрытыми глазами – так я пытался утихомирить боль. До сих пор поражаюсь, как я умудрялся каждый год переходить на следующий курс. Скорее всего, это происходило благодаря доброте профессора, который мне симпатизировал – должно быть, через него мне передавалась Милость Бхагавана.

В январе 1919 г. я навестил свою сестру в Тируваннамалае. В то же утро, когда я приехал туда из Тиручираппалли, я получил даршан Шри Бхагавана в Скандашраме. И на этот раз взгляд Бхагавана, исполненный Милости, остановился на мне. Вернувшись к сестре после даршана, я прилег вздремнуть после завтрака. Это не было обычным сном. Более двух часов я находился в полном сознании, но в то же время не осознавал свое тело и все окружающее. С огромным трудом меня подняли к обеду. И даже после подъема у меня было ощущение, что все окружающее – сон. Разумеется, все заметили мое недоуменное выражение лица и стали надо мной смеяться.

Вернувшись в Тиручираппалли, я мало-помалу восстановил свою способность к обучению, но мне пришлось продлить его срок, который составлял три года, до четырех лет. В конце концов, сдав в 1921 г. экзамены на степень с отличием, я оказался вторым в списках университета.

После выпуска я вначале намеревался изучать право, но когда мне предложили работу преподавателя физики, я сразу же согласился. Я начал свою карьеру в 1922 г. как ассистент профессора физики в Американском колледже в Мадурае и проработал там тридцать три года с американскими и индийскими преподавателями. В конце концов я вышел на пенсию профессором и деканом факультета физики и на этой должности оставался двенадцать лет, до 1955 г.

На летних каникулах, в конце первого года преподавательской работы, я навестил свою сестру. Она была замужем за Куппусвами Айером, и жили они в Тируваннамалае. Во время той поездки я получил даршан Кавьякантхи Ганапати Муни и Бхагавана Раманы Махарши.

Ганапати Муни жил тогда в пещере Мангового дерева на горе – это место было уже освящено присутствием жившего там Махарши. Однажды после полудня мы с моим приятелем Т. К. Сундарешей Айером и зятем Куппусвами Айером отправились к Ганапати Муни. Шри Т. К. Сундареша Айер рассказал мне, что он был секретарем у Ганапати Муни, который организовал «Махендра Сангу», насчитывающую десять тысяч человек со всей Индии. Целью «Махендра Санга» было практикование мантра-джсшы, проведение хомы (ведических ритуалов) и другие духовные практики с целью освобождения Индии от британского владычества. Все последователи Ганапати Муни в то время с любовью называли его «Наяна» (отец). Поскольку я слышал о нем много хорошего, я обратился к Наяне с большим почтением.

Он сидел перед входом в пещеру и показался мне величественным, как греческая статуя. На его лице сияла очаровательная улыбка, как у любящей матери. Мы простерлись перед Наяной, и меня представили ему. Когда я заговорил с ним о новейших взглядах на пространство, время и материю, он слушал с огромным вниманием, лишь изредка прерывая меня. Я закончил свою речь словами о том, что все сводится к пространственно-временному континууму, в котором, согласно определенным законам, происходит непрерывная трансформация крошечных частиц в энергию и наоборот. Наяна спросил, каким же образом Вселенная без разума, который бы следил за всеми процессами, может оставаться такой, какая она есть, не превращаясь в хаос. И тогда я вынужден был признать, что Вселенная – это континуум сознания, в котором пространство-время и все объекты, от звезд до электронов, функционируют согласно определенным законам. Я сказал ему, что твердость всех объектов – лишь иллюзия, потому что общий объем частиц, составляющих тело, ничтожно мал в сравнении с объемом тела, – подобно тому как все звезды, сложенные вместе, составили бы очень незначительную часть объема бесконечной Вселенной. Я также сказал ему, что из своих исследований сделал такой вывод: картина мира, состоящая из призрачных теней, проявляется на бесконечном экране чистого сознания.

В этот момент разговора Шри Ганапати Муни воскликнул: «Читрам! Читрам!» (Картина! Картина!) Эти слова, подобно мистическим мантрам, произвели на меня магическое действие. В тот же самый момент, на краткую вечность, мое тело исчезло, и я стал этим экраном сознания, на котором проявляется видимость мира!

Мы простерлись у ног этого великого учителя мантра-шастр (науки о мантрах) и распрощались с ним. Его слово было мантрой, а его дыхание – благословением для всего мира.

В то время я очень симпатизировал таким людям, как Ганапати Муни, действовавшим во имя политического подъема Индии. Такие люди, как Бхагаван, возмущали меня – тем, что они не пошевелили бы и пальцем ради освобождения родины. В тот год до моей встречи с Бхагаваном я нарочно вступал в яростную полемику с каждым, кто игнорировал практические аспекты жизни, при этом рассуждая о Боге.

Из-за этой своей позиции я сказал своим спутникам, что не намерен простираться перед Махарши. Однако, когда я увидел его, произошло нечто странное: как только мы вошли к нему, я растянулся на полу лицом вниз, оказавшись в традиционной позе простирания. Это спонтанное действие смутило меня, так как я знал, что мое отношение к Махарши было известно моим спутникам.

В запоздалой попытке вернуть себе утраченное хладнокровие, я пристально посмотрел на Махарши и попытался вступить с ним в полемику на философские темы. «Сейчас вы сидите здесь, – сказал я. – Но каким будет ваше следующее состояние?»

Я хотел знать, что он думает о жизни после смерти. Я думал, что сейчас он ответит мне, что есть душа, которая продолжает жить после распада тела, и что она в конечном итоге соединяется с верховной душой Бога. Мне не терпелось затеять с ним спор, чтобы доказать, что это не так. Прошло несколько минут, но ответа так и не последовало. Стояла абсолютная тишина, и две пары глаз – мои и его – пристально смотрели одна на другую.

У меня мелькнула мысль: «Интересно, он молчит, чтобы не отвечать на неудобный вопрос?» И тут же прозвучал звенящий голос Шри Бхагавана: «Вы сказали „состояние“. Что вы подразумеваете под состоянием?»

Если бы даже подо мной разорвалась бомба, это не было бы столь сокрушительно, как этот неожиданный встречный вопрос. Я понял, что должен держать ответ.

Я начал думать: «Ну, хорошо. Я не спрашивал его о теле, которое похоронят или сожгут. Внутри тела есть нечто – думающее устройство, так называемый ум. Я о нем и спросил. Теперь, если я скажу, что мой вопрос был о состоянии ума, он, конечно же, спросит, что же такое ум. У меня должен быть готовый ответ на этот вопрос».

И я стал спрашивать себя: «Что такое ум?» Но никакого ответа не было. Мой ум был парализован, способность думать полностью исчезла. Я чувствовал себя беспомощным немым. В глазах Шри Бхагавана был пронзительный блеск, приковывающий к себе мой взгляд. И наконец победная улыбка озарила его божественное лицо. Я перестал осознавать и свое тело, и окружающий мир – мое ничтожное «я» растворилось в чистом Осознавании-Бытии, в котором все названия, формы, время, пространство и действия полностью исчезают. Я был в состоянии абсолютного безмолвия, безначального и бесконечного, пылая самосияющим «Я есть». Когда я снова начал осознавать свое тело и окружающий мир, внутренний свет все еще сиял, и уже не нужно было ни спрашивать что-либо, ни отвечать. В восторге от своего головокружительного поражения, я тут же простерся перед ним и выбежал прочь.

Прежде чем рассказывать дальше, я хотел бы описать свои впечатления об организации Шри Раманашрама, который появился чуть позже у подножия Аруначалы, в месте, где летом 1922 г. были похоронены останки Алагаммы (матери Бхагавана). Свои последние дни мать Бхагавана провела в Скандашраме, который был построен на восточном склоне горы. Когда она умерла, Кавьякантха, хорошо знавший индуистские шастры, объявил, что мукта-пуруша [освобожденный] не подлежит сожжению – его тело следует захоронить в самадхи, а сверху установить священный Шивалингам. По его совету, тело матери положили в подземный склеп из кирпича и цемента, в саване, умащенном ароматным вибхути и камфорой. После того как тело уложили, склеп наполнили вибхути и закрыли гранитной плитой. Сверху установили Шивалингам, которому дали имя «Матхрубху-тешвара» (Шива, явившийся в образе матери). Шивалингам считали самим богом Шивой, и у самадхи начались ежедневные службы. Эти службы, начавшиеся в 1922 г., продолжаются и по сей день, в 1986 г.^[129] Они будут продолжаться и впредь, всегда.

Уместно было бы спросить, почему Махарши покинул Скандашрам и остался жить у подножия горы.

Последние несколько лет жизни мать Бхагавана провела со своим сыном в Скандашраме. Спустя несколько лет младший брат Бхагавана, Ниранджанананда Свами (Чиннасвами), тоже перебрался туда. К тому времени множество садху пришли жить в ашрам как ученики Махарши. Не все они были приятными людьми. У них установился агрессивный тип лидерства, однако Бхагаван не собирался сдерживать их или делать им замечания. Они заявляли право собственности на ашрам и его имущество. После смерти матери Бхагавана они даже запретили Ниранджанананде Свами брать продукты и прочее для пуджи матери, которая ежедневно проводилась у ее самадхи. Каждое утро несчастный Ниранджанананда Свами, с помощью преданных садху, таких как Кунджу Свами, вынужден был просить в городе подаяние, чтобы провести эту пуджу. Он сам проводил пуджу, прежде чем вернуться в Скандашрам, чтобы там переночевать. Так продолжалось какое-то время.

Однажды утром, через несколько месяцев после смерти матери, Бхагаван навсегда ушел из Скандашрама и стал жить в хижине, построенной у ее самадхи. Кунджу Свами очень ярко описывает это событие в интереснейшей книге воспоминаний.

Когда я пришел на даршан Бхагавана после встречи с Ганапати Муни, я заметил, что все пространство ашрама поросло настоящими джунглями из кактусов и колючих кустов. Была расчищена лишь небольшая площадка вокруг самадхи, и на ней построена соломенная хижина. Я также помню кухню под открытым небом. Когда я пришел туда, Шри Бхагаван сидел на скамейке под деревом. На этой же скамейке лежала собака, которую Шри Бхагаван гладил по голове. Позже эта собака достигла мукти [освобождения] Милостью Шри Бхагавана и сейчас захоронена в самадхи рядом с самадхи коровы Лакшми^[130].

Когда я пришел, в ашраме готовили обед. Высокий, хорошо сложенный садху в набедренной повязке готовил самбар на плите, сооруженной из трех гранитных плит. В одном большом котле уже приготовился рис, другой большой котел стоял на огне – там готовился самбар. Баклажаны размером с теннисный мяч, разрезанные пополам, варили до мягкости в кипящем самбаре. Поскольку готовились они недолго, они не потеряли форму. Почти готовый самбар источал очень приятный аппетитный запах. Меня и еще двоих гостей пригласили отобедать. Нас было всего около десятка человек, включая Шри Бхагавана, садху и гостей. Нам подали два блюда из риса, самбара и пахты – под открытым небом, на листьях вместо тарелок, которые клали прямо на землю. Эта простая еда была настоящей пищей богов. Хорошо приготовленные баклажаны буквально таяли во рту. Незабываемый вкус этой пищи до сих пор у меня в памяти. Шри Ниранджанананда Свами сказал мне, что за несколько недель до моего приезда в ашрам приходили мои родители и дали бхикшу Шри Бхагавану и другим жителям ашрама. Преданность моих родителей – самое дорогое, что досталось мне от них, и мое спасение!

Летом 1929 г. мне удалили миндалины, что привело к жестокой астме. День и ночь меня мучил кашель. Я отхаркивал мокроту с кровью. Тем не менее я не прекращал работать. Во время каникул в день архангела Михаила я поехал в Каттакал (в Малабаре) и прошел там аюрведическое лечение, но болезнь только усилилась. Аллопатическое лечение тоже не дало никакого результата. Потом один врач традиции сиддха^[131] из Мадраса дал мне лекарство, которое мне немного помогло. Тогда я поехал в Мадрас и взял у него лекарства на второй курс лечения. По пути назад из Мадраса в Мадурай я заехал в Тируваннамалай и отправился в Шри Раманашрам. Получив даршан Бхагавана Махарши, я был приглашен на обед в ашраме.

Этот визит состоялся в декабре 1930 г. К тому времени появились еще два здания. На просторной площадке вокруг самадхи матери возвели дом с соломенной крышей. Рядом с этим домом было помещение, крытое черепицей, с кушеткой на возвышении с одной стороны и пространством, где на полу могли сидеть около сорока человек, с другой. Сейчас это помещение называется старым холлом Бхагавана для медитации. Преданные медитируют в этом холле перед большим портретом Махарши, стоящим на кушетке.

Мы с моим дядей Аппачи Айером сели на пол и положили листья-тарелки перед собой. Вместе с нами обедали примерно двадцать человек, в том числе Шри Бхагаван. Нам раздали простую еду – овощное карри, рис, самбар и пахту. Я проходил лечение по системе сиддха, поэтому должен был соблюдать диету. Поскольку мне запретили есть пищу, содержащую перец чили и тамаринд (основные ингредиенты самбара), я решил, что буду есть только рис и пахту. Я сказал об этом Аппачи Айеру, сидевшему рядом со мной. На мой лист-тарелку к тому времени положили горку риса. Когда раздавали самбар, мой дядя сказал, чтобы мне его не давали, поскольку я на строгой диете. Разносчик пропустил это мимо ушей и налил на мой рис две полные ложки самбара. Аппачи Айер не смог удержаться и громко запротестовал.

Шри Бхагаван, должно быть, следил за происходящим – в ту самую секунду, когда мой дядя стал протестовать, Шри Бхагаван громко сказал: «Ты пришел сюда, чтобы освободиться от всех своих болезней, – так ешь!»

Смысл сказанного заключался в том, что это и есть мое лекарство. Я склонил голову, чувствуя себя немного униженным. Однако в то же самое время меня очень обрадовало обещание, что я избавлюсь от всех болезней. Я съел все подчистую. Полный эффект от его приказа-благословения я осознал в конце года, когда был в Мадурае.

После обеда Чиннасвами подарил мне фотографию Бхагавана в возрасте двадцати одного года и две маленькие книжки. Первая называлась «Аруначала Стути Панчакам» – пять тамильских песен, восхваляющих Шри Раману. Ее автором был Сатьямангалам Венкатарамана Айер, о котором практически ничего не известно. Близкие преданные Бхагавана считают, что Венкатарамана Айер был не кем иным, как самим Аруначала Шивой, явившимся, чтобы воспеть славу своего сына Раманы^[132].

Когда я подошел к Шри Бхагавану с этими подарками, он спросил, что это. Я вложил их в его руки и простерся перед ним. Шри Бхагаван исправил своей авторучкой опечатки в книгах, провел правой рукой над фотографией и вручил их мне своими собственными благословенными руками. Этот дар был благословением божественной жизни мне, недостойному!

Чиннасвами настаивал на том, чтобы я поужинал в ашраме, и, кроме как согласиться, выбора у меня не было. После ужина Бхагаван отправился на короткую прогулку. Я последовал за ним.

Я простерся перед ним и сказал: «Бхагаван, я совершаю Рама-мантра-джопу. Не лучше ли будет совершать Аруначала-мантра-джатгу?»

«Нет, нет! – воскликнул Бхагаван. – Они одинаковы. „Ра" означает „то есть“, а „ма" означает „ты“.

В слове „Аруначала" „а" означает „то“, „ру" означает „ты“, а „на" – „есть“».

Затем он добавил: «Используй свой ум как язык – пусть имя Рамы непрерывно вращается в твоем уме, как чакра (оружие в виде диска) Вишну. И пусть никто не знает, что ты делаешь джапу».

Я заметил: «Но если я так буду делать всегда, как я буду преподавать? Не поставит ли это под угрозу мой заработок?»

Шри Бхагаван ответил: «Тот, чье имя ты повторяешь, позаботится об этом. Пусть тебя это не волнует».

В благоговении простершись перед Бхагаваном, я попрощался с ним и вернулся в Мадурай.

Перед моим уходом из ашрама Чиннасвами попросил меня сделать в Мадурае одно срочное дело для ашрама. К тому моменту Кави Йоги Шуддхананда Бхарати завершал биографию «Шри Рамана Виджаям» на тамильском языке. Меня попросили сфотографировать Велли Амбала Натараджу – величественную статую недалеко от святая святых Сундарешвара Лингама в храме Шри Минакши, перед которой Рамана стоял подолгу еще ребенком, проливая слезы экстаза. Это было незадолго до того, как он навсегда покинул Мадурай. Еще одно дело, которое мне поручили, – поехать с хорошим фотографом в Тиручули – место, где родился Шри Рамана, – и сфотографировать башню храма, резервуар для воды, внутренний коридор храма и дом, где родился Махарши, недалеко от храма Шивы. Мне сказали, чтобы я немедленно отправил негативы в ашрам заказным письмом. Я пообещал сделать это и вернулся в Мадурай.

После возвращения в Мадурай я вернулся к работе в колледже. Я работал до самых рождественских каникул, не беря отгулов, несмотря на то что мое состояние ухудшалось. В течение этого времени я получил два письма из ашрама, в которых меня просили выслать фотографии. Скорее всего, они требовались срочно в связи с тем, что книга уже была в печати. Стоял сезон дождей; небо было затянуто тучами и непрерывно шел дождь. От лекарств сиддха-медицины у меня воспалился кишечник. Вдобавок ко всему меня по-прежнему мучила астма, а также геморрой и сильный приступ амебной дизентерии. И все же, думал я, я должен сдержать обещание, данное Чиннасвами. С одним своим студентом, П. Р. С. Мани, профессиональным фотографом, я поехал в Тиручули. П. Р. С. Мани не был уверен в том, что у него получатся хорошие снимки, поскольку от дождевых туч было темно, но когда мы вернулись в Мадурай и проявили фотографии, они были не только четкими, но и идеальными во всех отношениях. Поскольку администрация храма Минакши не разрешила фотографировать внутренние залы, вместо этого мы добыли чернильный рисунок мурти Натараджа, сделанный профессиональным художником. Я отправил фотографии и рисунок в ашрам заказным письмом. К снимкам я приложил письмо, которое написал в спешке и потому совершенно забыл упомянуть о своих болезнях. Вскоре после этого Чиннасвами прислал мне заказной почтой напечатанную книгу «Шри Рамана Виджаям». Эта книга стала для меня священным писанием и до сих пор вдохновляет меня.

К началу рождественских каникул я уже не мог вставать“. Я откашливал мокроту с кровью; кроме того у меня были страшные боли в кишечнике и я испражнялся кровавой слизью. Моя жена, нянчившаяся с нашими детьми – четырехлетним сыном и шестимесячной дочкой, – начала беспокоиться. Она позвонила своим родителям и сообщила, что моя жизнь в опасности. На следующий день я сказал жене, что, возможно, проживу всего несколько дней. Несчастная Суббхалакшми разрыдалась^[133].

Едва я произнес эти слова, в комнате появилась высокая, худая фигура. Она подошла и склонилась надо мной. Это оказался Вилачери Мани Айер, друг детства Шри Раманы. Он только что вернулся из Тируваннамалая, где присутствовал на праздновании джаянти Шри Раманы. Оценив ситуацию, он достал вибхути Бхагавана и кумкум-прасад. Он своей рукой поставил кумкумом точку на моем лбу и втер мне в лоб вибхути.

В тот же миг мое тело охватил радостный трепет, вливая в меня ощущение силы и здоровья. Я сел на кровати и сказал жене: «Мне уже хорошо, дорогая. Я не умру не бойся!» Мани Свами попрощался и ушел.

В тот же вечер приехали родители жены с моим двоюродным братом, д-ром Н. С. Раджагопалом, и он сделал мне укол. Я крепко уснул – впервые за столько бессонных месяцев. От последующих доз лекарства уменьшились боль и выделения, и в течение двух дней я выздоровел.

Осталась только астма. После рождественских каникул я взял месячный отпуск. Врач отвез меня и мою семью к себе домой, в Карур, и лечил меня целый месяц – после чего я полностью поправился и от астмы не осталось ни малейшего следа. Бхагаван Махарши, Аруначала-Шива-Рамана, вырвал меня из когтей смерти.

Тогда я вспомнил песню, которую слышал в Тричи в исполнении Парамашивана Пиллая, когда мне было три года: «Джай [победа] Шри Рамане! Победа моему Господу, Рамане-Шиве!» Моя душа пела ту же самую песню. Я вернулся в Мадурай со своей семьей и возобновил работу в колледже – даже до того, как истек мой больничный.

С 1931 г. я искал друзей детства Шри Раманы в Мадурае, а также других преданных, которые жили в тех местах. Преданные, которых я нашел в Мадурае, объединились в довольно большую группу, ежегодно праздновавшую джаянти Шри Раманы с большим размахом. В это сообщество преданных Раманы входили Вилачери Мани Свами и его брат Ранга Айер^[134], который учился вместе с Бхагаваном в школе. Были и другие знакомые Раманы – Венкатарамана Айер, Суппья Тхевар и Нараянасвами, а также преданные, которые присоединились позже, – Вишванатха Свами, его брат Сундареша Айер и молодой юрист С. Р. Субраманья Айер. Не проходило ни дня, чтобы я не встретил кого-либо из них. Каждый вечер мы гуляли вместе до поздней ночи.

На момент нашего знакомства Нараянасвами, который также был в этой группе, работал в Мадурае библиотекарем. Он рассказал мне две интересные истории из детства Бхагавана. Первый эпизод описывает довольно жестокую игру, в которую играли Бхагаван и его друзья. Они собирались в доме Бхагавана, в той самой комнате, в которой он позже пережил опыт умирания. Эту комнату выбрали потому, что ее редко использовали и посещали другие члены семьи. Маленький Рамана закутывался так плотно, как только мог, и предлагал себя другим детям в качестве «мяча» – его кидали друг другу, а иногда и роняли на пол, когда игрок не мог поймать его. Самое удивительное заключалось в том, что, несмотря на множество падений на твердый пол, Рамана ни разу не получил ни одного синяка, ни одного ушиба – не говоря уже о более серьезных травмах.

Вторая история произошла с Бхагаваном в шестинедельный период между случившейся Я-реализацией и его уходом к Ару начале. Нараянасвами видел, что его друг подолгу сидит в маленькой комнате на втором этаже. Нараянасвами, думая, что это какой-то вид медитации, спросил Бхагавана, может ли он научить его так же сидеть. Бхагаван сказал, чтобы он сел на пол, скрестив ноги. Нараянасвами сел, и Бхагаван нажал кончиком карандаша между его бровей. После этого Нараянасвами полностью перестал осознавать свое тело и окружающий мир и впал в транс, который длился примерно полчаса. Вернувшись в свое нормальное состояние, он увидел, что Бхагаван широко улыбается. Нараянасвами несколько раз пытался вызвать это переживание самостоятельно, но ему это так и не удалось^[135].

Нараянасвами приехал в Тируваннамалай вместе с дядей Бхагавана в конце 1890-х гг., когда семья Шри Раманы впервые попыталась вернуть его в Мадурай. Они нашли его в манговой роще Венкатарамы Найкера. Нараянасвами был потрясен, увидев своего школьного друга – такого жизнерадостного и полного кипучей энергии – сидящим неподвижно, как истукан. Бхагаван не подал ни малейшего знака, что узнал своего друга, и не обратил никакого внимания на его мольбу вернуться в Мадурай, где о нем будут заботиться родные. По словам Нараянасвами, он понял, что с Шри Раманой произошло нечто необратимое и он уже никогда не вернется к прежней жизни.

Ранга Айер, который тоже был в числе преданных Шри Раманы в Мадурае, часто посещал Раманашрам. В одном из разговоров, состоявшемся в Мадурае, он рассказал мне об одном очень примечательном случае, который произошел у самадхи матери в то время, когда оно еще было постройкой с глиняными стенами и соломенной крышей. Шри Бхагаван сидел на скамейке возле стены. Ранга Айер, Рамасвами Пиллай и много других садху сидели на полу перед Шри Бхагаваном. Они исполняли тамильские гимны, прославляющие Шри Бхагавана, под названием «Шри Рамана Стути Панчакам». Когда они начали петь, Шри Бхагаван сидел в сукхасане (со скрещенными ногами) на скамейке, а Ранга Айер – на полу прямо перед ним.

Ранга Айер сидел так близко от Бхагавана, что его голова была в нескольких сантиметрах от скамейки.

Четвертая строфа третьей части начинается так: «Позволь мне возложить на голову твои благословенные святые стопы…»

Когда хор произнес эту строку, стопа Шри Бхагавана опустилась на макушку Ранга Айера и оставалась там довольно долго. Вся группа, включая Ранга Айера, была словно загипнотизирована этим, и продолжала повторять ту же строфу, снова и снова. Похоже, они просто не могли петь дальше. Только когда Шри Бхагаван убрал стопу и снова сел в сукхасану, хор смог продолжить пение и завершить гимн. Все преданные увидели в этом редкий пример пададикши [инициацию прикосновением стопы Гуру]. Я разговаривал с Рамасвами Пиллаем об этом случае, поскольку он тоже присутствовал при этом. Его рассказ до последней детали совпадает с рассказом Ранги Айера.

Однажды вечером я пошел с Венкатараманой Айером домой к Суппья Тхевару. Они оба были друзьями детства Бхагавана. Суппья Тхевар жил в Пиллаярпальям, деревне на южной окраине Мадурая. Он жил там со своей второй женой-мусульманкой. Дом Тхевара походил на ашрам. В нем была комната для медитаций, и объектом почитания была фотография Шри Раманы, находившаяся в окружении гантелей и других спортивных снарядов, которые он использовал для занятий физкультурой.

В тот вечер Тхевар, Айер и я собрались в этой комнате для медитации. Айер начал читать восемнадцатую главу «Шри Рамана Гиты» – книги, написанной Кавьякантхой Ганапати Муни, в которой излагалось учение Шри Раманы. В этой главе воспеваются сиддха-пуруши (существа, достигшие совершенства), величайшим из которых был Махарши, являясь самой Аруначалой. Я слушал, закрыв глаза, и вдруг, в тот момент, когда читали строфу, начинающуюся со слова ниларавинда (глава 13, стих 13), меня охватило необыкновенное, ошеломляющее чувство.

Я внезапно почувствовал, как светящаяся вьющаяся змея поднимается вверх от основания позвоночника. Она мгновенно пронеслась по позвоночному столбу и ворвалась в череп, раскрывшись наподобие зонта из вспышек молний, которые собрались в точке между бровями, у переносицы, в яркое розовое пятно света, – и тут же ринулась назад, извиваясь вдоль позвоночного столба, словно запустив обратный цикл, устремившись в точку, откуда возникла. Вспышки были разноцветными – розовыми и бледно-голубыми. В то же самое время величественный пик Аруначалы появился над моей головой. Лавина нектара хлынула с ее вершины на мою голову, и все мое тело охватило неописуемое блаженство. На краткую вечность я потерял ощущение тела – осталось лишь сияние, мощное, яркое. Через некоторое время ко мне снова вернулось ощущение тела. Все свечения исчезли, кроме одного, которое было между бровей – оно оставалось, пока я не начал испытывать сильные переживания под взглядом Махарши во время джаянти Шри Раманы, праздновавшегося в 1934 и 1935 гг. в Шри Раманашраме.

Я не сказал друзьям ни слова о том, что пережил. Тогда они сами поняли, что со мной произошло что-то необычное, но решили, что я просто был в трансе. После окончания медитации мы втроем отправились ко мне домой, в Адимулам Пиллай Аграхарам. Когда мы шли домой, я был почти без сознания. Айер и Тхевар поддерживали меня с двух сторон за руки. Несмотря на то что я был в сознании лишь частично, я очень хорошо помню, как великолепна была сияющая полная луна.

Когда мы подошли к тому месту, где сейчас находится Шри Рамана Мандирам^[136], и оказались лицом к площадке перед храмом Минакши, я увидел нечто удивительное: царственную, прекрасную девушку лет восемнадцати, в расшитом золотом сари, со сверкающими украшениями. У нее были круглые щеки, сиявшие, как рубины, и блестящие глаза, из которых лился свет, подобный прохладному свету луны. Это была сама богиня Минакши (божество храма Мадурая) в человеческом обличье. Я был потрясен видением, но мои спутники не поняли, что со мной произошло. Они буквально отнесли меня домой и передали обеспокоенной жене в одиннадцать часов вечера. На следующее утро, проснувшись, я снова был в своем обычном состоянии и мог выполнять работу в колледже без малейших затруднений.

В 1934 г., перед началом рождественских каникул, мы с Венкатараманой решили провести неделю, включая джаянти, в Шри Раманашраме с нашими семьями. Фотограф П. Р. С. Мани тоже решил поехать с нами.

В день джаянти празднование началось с пуджи усамадхи матери Раманы Махарши. Над большой площадкой перед храмом самадхи возвели навес, под которым могли поместиться 500 человек. Плоскую соломенную крышу украсили разноцветными, сладостно пахнущими цветами, сплетенными в гирлянды – каждая такая гирлянда была длиной около метра и крепилась к крыше. Стен не было, и из-под навеса открывался вид на гору, который не загораживали ни постройки, ни деревья. Шри Бхагаван сидел на возвышении в окружении преданных. Я сидел прямо перед ним, всего в нескольких футах. Не считая звуков пуджи, едва доносившихся из храма, стояла полная тишина, и над этой тишиной царствовала махамауна (великое безмолвие) самого Шри Бхагавана. Не отводя глаз от Бхагавана, я мысленно повторял «Акшараманамалай», длинную поэму преданности, написанную Бхагаваном в 1913 г., все 108 стихов которой воспевают Аруначалу, Садгуру Бхагавана.

В последнем стихе говорится «Укрась меня своею гирляндой, о Аруначала Рамана, и позволь мне украсить Тебя гирляндой в ответ».

Когда я произносил эти слова, Бхагаван исчез, а на его месте появился сидящий бог с головой слона – Ганапати. Через некоторое время он тоже исчез. Вместо него появилась ослепительная человеческая фигура с головой вепря. Это был Вараха, аватар Вишну^[137]. Через несколько секунд он тоже исчез. И вновь передо мной сидел Махарши, как и в самом начале. Эти видения укрепили мое убеждение в том, что боги индуистского пантеона так же реальны, как и облик самого Махарши, и что Бхагаван Махарши сам является воплощением тех богов.

Когда я дошел до последнего стиха, колокола храма зазвонили в знак окончания пуджи, после которой должна была проводиться церемония арати (подношение огня) зажженным камфорным пламенем. В это мгновение все собравшиеся поднялись как один, чтобы увидеть арати.

В одно мгновение толпа сняла все гирлянды с крыши пандала. Все до единого, включая Махарши и меня, вдруг обнаружили гирлянды на своих шеях. Взглянув на Аруначалу я увидел, что она кажется прозрачной: виден был лишь ее контур, а внутри горы находился Шивалингам, доходивший до самой вершины. Вокруг лингама была обвита огромная гирлянда из разноцветных цветов. Аруначала Рамана принял мою песню-гирлянду, и в ответ украсил меня своей гирляндой! Так сбылась молитва, произнесенная мной в последнем стихе.

Вечером следующего после джаянти дня Шри Бхагаван сидел на кушетке в холле для медитаций. С. Нараяна Айер, профессор математики в Мадурайском колледже, рассказывал несколько историй о тех временах, когда он вместе с Бхагаваном учился в школе в Диндигуле.

«Когда мы играли, мы делились на две группы, которые всегда возглавляли Рамана и я. Команда, лидером которой был Рамана, всегда выигрывала. Поэтому две команды соперничали за то, чтобы сделать Тангакая^[138] своим лидером».

Когда Айер рассказал это, Шри Бхагаван засмеялся и добавил: «Ты видишь, Нараяна, у меня сейчас нет тела. Я утратил его давным-давно, когда пришел сюда. Поскольку я бестелесен, где та рука, которая зовется Тангакай? Из нас двоих, лидеров, один исчез, утратив тело. Ты, оставшийся, можешь унаследовать этот титул. Теперь ты Танга-кай Нараяна. В ознаменование этого прими мою старую трость».

Трость была сделана из сандалового дерева и подарена Бхагавану богатым преданным. Бхагаван не любил новые или дорогие вещи. Если преданные дарили их ему, Бхагаван мог один раз попользоваться такой вещью, чтобы доставить удовольствие дарителю, после чего ее убирали в кладовку ашрама.

Передавая Нараяне трость, Бхагаван сказал: «Обычно вместе с титулом дают медаль. Где мне взять золотую медаль? Вместо медали возьми эту трость!» Заканчивая речь, Бхагаван вручил профессору Нараяне трость как символ нового титула.

Затем стали вспоминать, как Шри Рамана с приятелями карабкались на высокую монолитную гранитную гору в Диндигуле. Нараяна Айер сказал, что на гору Аруначалу, покрытую толстым слоем почвы, легко забираться и что ее нельзя сравнить с горой в Диндигуле – скользкой гранитной скалой. Шри Рамана засмеялся и сказал: «Правда? Венкатарамана, отведи Нараяну завтра рано утром на вершину Аруначалы. Пусть увидит, насколько это легко».

На следующий день в 3 часа утра Шри Бхагаван отвел нас на кухню, где самолично приготовил полный сосудуппумы, чтобы мы могли пообедать на горе. Его взял Венкатарамана Айер. Умывшись, мы впятером – Венкатарамана Айер, профессор Нараяна Айер, фотограф П. Р. С. Мани и я – в 4-30 начали восхождение. Нашим проводником был Аруначала Шастри, который знал дорогу на вершину. В тот момент мой сын Сету Рам и моя дочь Мутху Минакши, спавшие вместе со мной в холле для медитаций, проснулись, стали плакать и умолять меня остаться. Шри Бхагаван успокоил их. Держа их обоих за руки, он сказал мне: «Кришнамурти! Делай свое дело – иди. Я позабочусь о твоих детях». «Мой Бхагаван позаботится обо мне и о моей семье! Он снарядил меня в путь к моему спасению, на вершину Аруначалы!» Так пела моя душа, когда я догонял ушедшую вперед группу.

Когда я вернулся, моя жена рассказала мне, что, пока меня не было, детей отвели на кухню, где они вместе с Бхагаваном чистили бобы. Позднее пришла она и взяла их на себя. Поскольку женщинам не разрешалось ночевать в ашраме, моя жена и маленький Раманан ночевали в городе, в доме Мудальяр Патти. Рано утром она возвращалась в ашрам.

Пообедав у Семи Источников, где было вдоволь прохладной и вкусной воды, мы с трудом достигли вершины горы.

К тому моменту как мы добрались до вершины, Танга-кай Нараяна Айер был уже совершенно измучен. Он растянулся на земле и простонал: «Как я мог сравнить Ару началу с горой в Диндигуле! Я не могу больше идти. Я умру прямо здесь!»

Мы дали ему достаточно времени отдохнуть, а затем по очереди помогали ему на спуске. В ашрам мы вернулись около пяти часов вечера.

Когда мы совершили простирание перед Бхагаваном, он поздравил своего старого друга: «Нараяна, неужели тебе пятьдесят четыре года? В таком возрасте это просто подвиг!» Нараяна Айер рассмеялся и позабыл обо всех своих мучениях.

Во время этого посещения состоялся интересный диалог между моим сыном и Бхагаваном. Он подошел к Бхагавану, когда тот выходил, чтобы совершить утреннюю прогулку, и обратился к нему: «Tama, mama (дедушка, дедушка), mama Бхагаван!»^[139]

Затем состоялся следующий диалог.

Махарши: Кто ты?

Мой сын: Я Сету Рам Дас.

Махарши: Кто твой отец?

Сын: Н. Р. Кришнамурти Айер.

М: Как такое может быть? Твоего папу зовут Айер.

Почему же тебя зовут Дас?

С: Меня зовут просто Сету Рам. Так хорошо, тата?

М: Хорошо. Теперь скажи, чего ты хочешь?

С: Дайте мне тросточку.

М: Зачем тебе тросточка?

С: Вчера вы дали тросточку тому тата. Дайте мне тоже, пожалуйста.

М: Разве ты старый? Сколько тебе лет?

С: Нет, я маленький. Мне семь лет. Дайте мне тогда маленькую тросточку.

М: Зачем она тебе?

С: Я буду всегда ее хранить. Так я буду всегда помнить моего тату Бхагавана.

М: Хорошо. Иди подожди в холле. Я дам тебе тросточку. (Бхагаван шепнул что-то своему помощнику Садху Рангасвами.)

Шри Бхагаван вернулся в холл, обтер ноги полотенцем и сел на кушетку. Садху Рангасвами вошел и положил перед ним трость. Это была старая, поломанная трость, которой Бхагаван когда-то пользовался. Ее отполировали и укоротили так, чтобы она подошла ребенку. И Шри Бхагаван рассказал всем присутствующим эту историю, изображая действующих лиц в своей неподражаемой манере. После этого ликующий мальчик вышел вперед и получил свой подарок из благословенных рук Бхагавана. Сейчас он инженер-химик, состоит в группе специалистов, консультирующих Центральное правительство в Нью-Дели. На следующий день после джаянти Шри Бхагаван был в холле для медитаций. Он сидел на своей кушетке, как статуя, лицом к западной части зала. Я сидел прямо перед ним, пытаясь мысленно повторять «Акшараманамалай», но вначале меня отвлекала мелодичная музыка Аламелу Аммал из Мадурая. Она пела песни из «Тируппугал» – собрания стихов о Господе Субраманье, которые были написаны много веков назад прославленным святым из Тируваннамалая – Арунагиринатхаром. У меня во лбу все еще горело пятнышко яркого света – след того, что я пережил в Мадурае. Я сопротивлялся привлекавшему меня пению и продолжал мысленно повторять «Акшараманамалай». Произнося про себя слова, я сдерживал дыхание и не мигая смотрел на форму Махарши. Вдруг левая половина тела Бхагавана превратилась в левую половину тела женщины с большой грудью. Я начал видеть в Бхагаване форму Умы-Махешвары, правая половина которой была половиной тела Шивы, а левая – половиной тела богини Парвати. Эта единая фигура мужчины-женщины известна в индуистской мифологии как Ардханаришвара и Ума-Махешвара. В писаниях, в которых рассказывается о появлении горы Аруначалы, приводится такая история: когда супруга Шивы Парвати совершала прадакшину вокруг горы, которая есть бог Шива, она слилась с горой и стала ее левой половиной, а правая половина осталась такой, какой была.

Эта преобразившаяся гора, ставшая мужчиной-женщиной, остается в том же виде и сейчас. Она также известна под именем Умаявал-Бхаган, что означает «Шива, половина которого является Умой». Этот Ума-Махешвара сейчас находился передо мной в живом теле Махарши, его взгляд был устремлен в мои глаза и не давал мне оторваться от своих. Внезапно я почувствовал, что мой череп раскололся на макушке, и сноп ярко-красного света хлынул вверх из открывшейся трещины. Одновременно с этим поток нектара хлынул из груди фигуры, сидящей передо мной, и такой же поток вырвался из той части Аруначалы, которую я воспринимал как Уму. Когда два потока соединились и сошлись на моей макушке, трещина в черепе закрылась, и от нее не осталось и следа. Огонь вскоре прекратил изливаться, но я все еще ощущал его внутри. Заключенный в черепе огонь зажег нижнюю часть свода черепа белым сиянием, похожим на свечение большой электрической дуги. Удивительно, что испепеляющего жара, присущего электрической дуге, не было. Голова и все тело были словно овеяны освежающей прохладой, несмотря на сияющее белое пламя.

Вернувшись в свое обычное осознание окружающего мира, я обнаружил, что уже вечер. Через некоторое время все люди, находившиеся в холле для медитаций, вместе с Бхагаваном, принявшим свой обычный вид, отправились ужинать. Я не пошел с ними. Вместо этого я лег на расстеленный на полу ковер, на котором ночью спали один или двое преданных, включая помощника Бхагавана, – в том помещении, где спал сам Бхагаван.

После ужина все, кто был в холле, ушли готовиться ко сну. На закате зажгли огни, и один преданный, Рамачандра Рао из Бангалора, сел перед Бхагаваном и стал читать стихи из «Рибху-гиты». Фраза «ахам Брахман, ахам Брахман» (я есть Брахман), повторявшаяся почти в каждом стихе, выражает суть этой поэмы. Слушая, как он читает нараспев, я чувствовал в точке с правой стороны груди, словно эхо, отголоски «ахам Брахман, ахам Брахман». Весь свет устремился с макушки головы и лба в эту точку, и поток благословенного, неземного нектара ударил из этого центра в груди и наполнил все мое тело. Меня охватил трепет неизмеримого блаженства * Ощущая, как этот неземной нектар изливается из каждой поры моей кожи, я выбежал из холла наружу^[140].

Захлестнувший меня поток лился и лился, распространяясь в бесконечность пространства, затапливая все на своем пути. Он был наполнен ощущением Бытия-Сознания, в котором мое тело и все другие тела были подобны призрачным снежинкам в океане прозрачной, прохладной сладкой воды. Я закрыл глаза и ощутил себя чистым небом Бытия-Сознания. Открыв глаза, я почувствовал, что я – океан божественного всепроникающего флюида. Я осознавал себя как Бытие-Сознание, и в этом божественном флюиде колыхались призрачные очертания объектов. Словно призрак, я вернулся в холл и сел на свое место. И тут во мне вспыхнула мысль: «Теперь я должен навсегда уйти в джунгли на Аруначале».

Спустя мгновение я увидел свою плачущую жену. Мой маленький сын Раманан сидел у нее на руках, рядом с ней были наш сын Сету Рам и дочка Мутху Минакши. Шри Бхагаван взглянул на меня и сказал, уверенно и твердо: «Кришнамурти! Возвращайся домой в Мадурай со своей семьей. Ты хочешь добиться спасения, уйдя в лес и став саньясином, но ты точно так же можешь спастись, живя жизнью семьянина и выполняя свою работу. Говорю тебе: возвращайся домой!» Было ли это тоже видением? Я не могу сказать, что это было.

Мой друг Венкатарамана Айер, который, кажется, переживал нечто подобное много лет назад, утешил мою жену, сказав, что я просто впал в некое подобие транса и что это скоро пройдет. Вскоре после этого он увез всех, включая меня в полубессознательном состоянии, ко мне домой в Мадурай.

Вернувшись в Мадурай, я стал потихоньку возвращаться к своему обычному состоянию. Однако моя жена, узнав о том, что я пережил, стала опасаться, что я брошу семью и стану садху. Поскольку я не мог знать, что со мной будет в будущем, я утешил ее, дав ей книгу «Тирувембавай», мистическую поэму, которую сочинил на Аруначале великий шиваитский святой Маниккавачагар более тысячи лет назад.

Через некоторое время, когда жена читала эту небольшую книгу в присутствии Бхагавана, он спросил ее, что она читает. Она подошла к нему и положила книгу в его ладони. Бхагаван взглянул на книгу и вернул ее со словами: «Хорошо, хорошо. Продолжай читать эту книгу. Не бойся».

Судя по всему, Бхагаван знал обстоятельства, при которых эта книга оказалась у моей жены, и поэтому его слова убедили ее, что я не сбегу из семьи.

После этой насыщенной событиями поездки в ашрам в конце 1934 г. мне удалось вернуться в свое обычное состояние только по прошествии некоторого времени. Когда до начала занятий в колледже оставалось всего четыре дня, я обнаружил, что мои мыслительные способности парализованы. Как же я буду читать лекции? Я впал в панику; мне казалось, что помочь мне может только Бхагаван.

Я сел в поезд и помчался обратно в Тируваннамалай. Рано утром я уже был в ашраме. Я боялся заговорить с Шри Бхагаваном, поэтому просто сел перед ним. Казалось, что моя проблема ему безразлична, – он даже не взглянул в мою сторону. Когда настало время завтрака, я пошел вслед за другими в столовую и наспех поел. После завтрака я выбрал книгу «Джняна-Васишпгха» с книжной полки Бхагавана в холле для медитаций и взял ее с собой в самадхи матери (Раманы Махарши).

Я простерся перед Шивалингамом и тихо сказал: «О Мать! Ваш сын даже не смотрит на меня. Я схожу с ума из-за бесчисленных трудностей. Вашей милостью и с помощью этой книги я должен получить окончательный ответ, который освободит меня от этих трудностей».

Я сел в углу возле окна и начал читать стихи с огромной искренностью. Я забыл о времени. Примерно к шести часам вечера я закончил чтение, потрясенный смыслом одного из стихов: «В промежутке между двумя полетами мысли – безмолвие, в котором сияет чистое сознание Я».

Я сказал себе: «Когда я повторяю „Рама, Рама“, каждое произнесение имени „Рама" – это мысль. Значит, между двумя произнесениями имени „Рама" должно быть безмолвие чистого сознания. Это Бытие-Сознание и есть Я».

Переполненный радостью от того, что произошло со мной у самадхи матери, я пошел в столовую и быстро съел свой ужин. Затем я простерся перед Бхагаваном и попрощался с ним. Махарши лишь благосклонно кивнул головой с такой улыбкой, будто все знал. На следующее утро я снова был в Мадурае, и мое состояние уже позволяло мне приступить к преподавательской работе.

Вскоре после этих событий я получил от своей бабушки, жившей в Тируваннамалае, четки, которые она использовала для чтения джапы Раманама. Я стал использовать эти четки для своей Рама-джапы. Я выполнял эту садхану так ревностно, что она занимала все время, свободное от работы и сна. Джапа не препятствовала моей преподавательской работе, которая оставалась по-прежнему успешной. Со временем я обнаружил одну закономерность. Чем больше физической работы выполняет человек, тем больше пищи ему требуется; чем больше он ест, тем больше ему нужно спать. Ненужные действия не только тратят наше время, но также приводят к большему потреблению пищи, что в свою очередь приводит к еще большей трате времени, потому что лишняя пища требует больше сна, чтобы ее переварить. Поскольку лишний сон и лишние дела оставляли мне меньше времени на джапу, я сузил круг своих занятий, оставив только работу и дорогу в пару миль от дома до колледжа и обратно. Время, выкроенное из ненужной деятельности и лишнего сна, принесло мне двойную пользу. За пять лет я повторил мантру «Рама» около восьмидесяти миллионов раз.

Я приезжал в Раманашрам один-два раза в месяц на выходные. Я заметил, что, как только вхожу в ашрам, джапа полностью останавливается, и возобновляется, когда я выхожу из ашрама. Это был эффект возвышенного безмолвия Махарши. Когда я жил в ашраме, я боялся приближаться к Махарши и проводил все время, работая на кухне. Мои руки выполняли какую-то работу, в то время как внутри я был чистым, безмолвным Бытием-Сознанием.

В конце 1940 г. мне стало очень тяжело продолжать повторение мантры. Когда меня в Мадурае навестила Шантаммал, одна из женщин, работавших на кухне ашрама, я упомянул об этой проблеме. Она сказала: «Ты должен радоваться! Имя „Рама" – это сагуна-Брахман (Брахман с проявленными качествами). Он превратился в безмолвный ниргуна-Брахман (непроявленный, бескачественный Брахман) Я, недвижимое Бытие-Сознание. Цель джапа-садханы достигнута. Поэтому джапы больше нет».

Уезжая в Шри Раманашрам, она взяла с собой мою «Рибху-гиту». Эта книга вернулась ко мне при особых обстоятельствах, когда я поехал в ашрам, чтобы поучаствовать в праздновании Наваратри в октябре 1941 г.

В 1934 г. мой отец жил в Тиручираппалли с моим братом Нараянасвами и его женой Тхаяммал. Однажды в присутствии брата у отца случилась ущемленная грыжа – болезнь, которая обычно требует немедленной операции. Мой брат послал мне телеграмму в Мадурай, а также сообщил о критическом состоянии отца моей сестре Аламелу Аммал. Получив телеграмму, моя сестра пошла в Шри Раманашрам. Отдав телеграмму в руки Шри Бхагавана, она со слезами на глазах попросила Бхагавана спасти жизнь моего отца.

Ласково глядя на нее, Бхагаван сказал: «Не бойся! С твоим отцом все в порядке!»

Когда мы с моей сестрой на следующее утро приехали в Тиручираппалли, мы обнаружили отца живым и здоровым. Мой друг доктор К. Р. Н. Чари, приехавший в наш дом, чтобы забрать моего отца в свою больницу на операцию, смог устранить ущемление осторожными движениями рук. Позже выяснилось, что манипуляции доктора Чари произвели неожиданный эффект как раз в тот момент, когда Шри Бхагаван говорил слова утешения моей сестре. Мы поразились силе слов Шри Бхагавана и выразили свою огромную благодарность перед фотографией Бхагавана в комнате для пуджи.

В мае 1936 г., во время летних каникул, я проводил исследовательскую работу в области звука в Индийском научно-исследовательском институте «Тата» в Бангалоре. Я учился под руководством тогдашнего директора института, профессора К. В. Рамана, нобелевского лауреата в области физики. Однажды ночью я проснулся от кошмара, в котором увидел моего отца, лежавшего мертвым на полу. Он упал от удара камнем по голове. Я проснулся в ужасе и сел на кровати. Со слезами на глазах я умолял Бхагавана спасти отца. Остаток ночи я провел, повторяя «Рамана Стути Панчакам».

На следующее утро я получил телеграмму от своего брата Натараджана, который был в моей родной деревне Нангаварам. В телеграмме говорилось, что у отца случилось ущемление кишечника из-за грыжи. Я незамедлительно попрощался с профессором Раманом и на следующее утро был уже в деревне.

Когда я приехал в Нангаварам, меня ждал приятный сюрприз: отец чувствовал себя прекрасно. Мой брат Натараджан рассказал мне интересную историю о том, что произошло.

«Я отправил тебе телеграмму и тут же послал человека к Сину Анне (моему брату, доктору Н. Р. Шринивасану) в Тричи. Получив сообщение, Сину Анна вызвал высококвалифицированного хирурга, доктора Т.С. С. Раджана, который незамедлительно приехал и привез все необходимое для проведения операции прямо на месте, в деревне. Оба врача приехали в машине доктора Раджана. По прибытии на место они увидели своего пациента с лопатой, копающимся в саду за домом. Они тут же принялись бранить меня за то, что я сыграл с ними шутку, которая дорого им обошлась, – впрочем, их можно было понять. В качестве извинения я сказал им, что отец стонал от боли более двух часов, а когда перестал, закрыл глаза и какое-то время лежал молча. Я испугался, что он умер. Однако через час он сказал, что абсолютно здоров, сразу же взял лопату, пошел в сад и докопал начатую яму. Когда я рассказал врачам эту историю, они поняли, что я не шутил над ними. Они сказали, что пациенту очень повезло, что они приехали именно сегодня, поскольку, по их словам, повторное ущемление может произойти в любой момент, и без медицинской помощи может наступить летальный исход.

Было решено все-таки сделать операцию и доктора начали раскладывать инструменты. Отец тут же стал на них кричать: «Эй, Сину! Мне не нужна ваша операция! Я не хочу умереть под ножом этого доктора Раджана. Проваливай отсюда и забирай своего доктора! Иди занимайся своими делами, оставь меня в покое!»

Доктору Раджану хватило великодушия не замечать его грубостей, поскольку, как он думал, они исходили от старого больного человека, который, по-видимому, был в бреду и не мог себя контролировать. Врачи уехали восвояси, так как они не могли оперировать пациента против его воли. Доктор Раджан отказался принимать плату, поскольку Сину Анна тоже был врачом».

Хотя отец так и не объяснил ничего врачам, он с жаром рассказал мне, что произошло на самом деле.

«Видишь ли, Кришнамурти, – сказал он, – это Милость Бхагавана Раманы спасла меня от лап этого доктора Раджана, под ножом которого умерла во время операции твоя мать двенадцать лет назад. Как только я почувствовал себя плохо, я простерся перед портретом Бхагавана и лег на кровать. Я повторял „Акшараманамалай" и исцелился Милостью Бхагавана. Эти врачи хотели напугать меня и стали говорить, что я непременно умру без медицинской помощи прямо здесь, в деревне, когда приступ случится в следующий раз. Я сказал им, чтобы они убирались и больше не совали нос не в свое дело. Бхагаван, который спас меня сегодня, спасет меня и в будущем. Сейчас я прекрасно себя чувствую, и вовсе не благодаря этим докторам!»

Поскольку было очевидно, что отец выздоровел, я подумал, что не нужно отсылать телеграмму моей сестре в Тируваннамалай. Когда случились все эти события, ни один слух о том, что произошло, не достиг ашрама. Совместная молитва отца и сына получила мгновенный отклик Бхагавана Шри Рамана Махарши и принесла отцу облегчение. Он вездесущ и всемогущ, и более того – он есть океан милости и сострадания!

Через несколько дней я отвез отца в Мадурай и проконсультировался со специалистом по этим вопросам, доктором Амбатом Нараяной Меноном. Моему отцу тогда было пятьдесят семь лет. Я хотел узнать, стоит ли отцу, который помимо прочего страдал астмой, ложиться на операцию, рекомендованную другими врачами.

Доктор обследовал грудную клетку, сердце, кровь и мочу и высказал твердое убеждение, что операция приведет к смертельному исходу и что ее проводить нельзя. Предчувствие моего отца, из-за которого он отказался от операции в тот день в Нангавараме, полностью подтвердилось. Доктор прописал курс лекарств и эластичный пояс, чтобы не усугублять грыжу. Купив лекарства и пояс, отец вернулся в Нангаварам. Тем не менее мне сказали, что операцию по удалению грыжи нельзя откладывать на неопределенное время. Эта операция была успешно проведена в Тируваннамалае семь лет спустя, в 1943 г., и мой отец прожил до i960 г.

В 1935 г., когда я был в Шри Раманашраме, я начал читать книгу «Шри Рамана Гита», написанную Кавья-кантхой Ганапати Муни. Второй стих второй главы, написанный самим Бхагаваном, гласит:

«В глубине Сердца сияет один лишь Брахман

в форме Атмана,

непосредственно переживаемый

как «Я», «Я».

Войди в Сердце – либо вопрошающим умом,

либо погружением глубоко внутрь,

либо посредством контроля дыхания, —

и пребывай упроченным в Атмане».

Прочитав этот стих, я ощутил желание проверить его истинность, получив непосредственное переживание Сердца. Я уже читал о духовном сердце-центре в восемнадцатом и девятнадцатом стихах «Уладу Нарпаду Анубандхам». Там сердце-центр описывается следующим образом:

18 В центре груди, между грудной клеткой и желудком, находятся шесть центров, окрашенных в разные цвета. Один из них, похожий на внутренность бутона водяной лилии, расположен на два пальца правее [середины]. Это – сердце.

19 Он перевернут, и в нем имеется крошечное отверстие, наполненное непроницаемой тьмой [невежеством], а также желаниями и т. п. Все главные энергетические каналы (нади) зависят от него. Это место обитания пран, ума и света [сознания].

Прочитав стих из «Шри Рамана Гиты» и вспомнив стихи из «Уладу Нарпаду Анубандхам», я почувствовал, как внутри меня созрело огромное желание, чтобы Бхагаван коснулся меня и дал мне непосредственное переживание этого сердца-лотоса.

Поглощенный чтением Гиты, я забыл пойти в столовую позавтракать. Позже я узнал, что Бхагаван заметил мое отсутствие. Когда он вышел на утреннюю прогулку после кофе, я последовал за ним. Я сказал: «Бхагаван, Бхагаван, прошу вас, коснитесь своим благословенным пальцем нужного места на моей груди, чтобы я мог получить непосредственное видение сердца-лотоса».

Шри Бхагаван улыбнулся и сказал: «Не думай об этом. Это всего лишь представление ума».

Его ответ меня не удовлетворил. Я подумал: «Если это всего лишь представление, почему оно так тщательно прорабатывается в двух книгах?» Я продолжал идти за Бхагаваном. Он повернулся ко мне и спросил, чего еще я хочу. «Бхагаван, – сказал я, – я хочу, чтобы вы развеяли мои сомнения».

«Очень хорошо, – сказал он, – вернись в столовую и выпей свой кофе. После этого можешь подождать меня в холле для медитаций. Там ты сможешь спросить меня о чем хочешь». Не обращая внимания на его слова, я продолжал следовать за ним.

Шри Бхагаван снова обернулся ко мне и спросил: «Почему ты все еще идешь за мной?»

Продолжая идти, я сказав: «Здесь нет ни „приходящего“, ни „уходящего».

«Почему ты не можешь задать все эти вопросы в холле, когда я вернусь?» – спросил Шри Бхагаван.

«Я стесняюсь задавать эти вопросы, когда вокруг так много людей».

Шри Бхагаван прикоснулся указательным пальцем правой руки к кончику носа. «Вот как! Нет „я“, которое приходит, и нет „я“, которое уходит. Откуда же взялось это стеснительное „я"?»

Поверженный его ответом, я выпалил: «Кто осмелится препираться с вами? Можно только хранить молчание и лежать ничком без движения у ваших стоп, сдерживая и дыхание, и слова!» Шри Бхагаван, чья улыбка сияла добротой, а правая рука была вознесена в чинмудре (традиционном жесте благословения), ответил: «Это всё! Только это есть!»

Я вернулся, пошел в столовую, и с тех пор никогда больше не поднимал этот вопрос. И все же видение сердца-лотоса у меня вскоре случилось после возвращения в Мадурай.

С начала 1935 г., вскоре после этого незабываемого опыта во время джаянти в 1934 г., я мысленно повторял мантру «Рама» все время, свободное от работы и сна. В эти моменты я ощущал вибрации мантры, но вначале не понимал, из какого места в теле они исходят. Каждую ночь я старался ухватить этот короткий промежуток времени между последним моментом бодрствования и первым моментом неосознанного сна. То же самое я делал при пробуждении, когда сон сменялся бодрствованием.

По мере практики начала вырисовываться закономерная цепочка явлений. После того как я ложился, закрывал глаза и мысленно повторял мантру «Рама», окружающий мир исчезал и растворялся в моем теле. Тело в свою очередь растворялось в центре-сердце, и вибрация мантры была единственным ощущением, пока наконец не погружалась в сонное забытье. Утром, когда сон кончался, первая в бодрствующем состоянии вибрация мантры зарождалась в точке, где находился центр-сердце, и сразу же вслед за ним «появлялись» тело и окружающий мир^[141].

Однажды после целого дня тяжелой работы я лег спать в 9 вечера. Я закрыл глаза, повторяя мантру «Рама», как обычно. Вместо темноты и забытья, которое обычно следовало после слияния с вибрацией мантры, я пережил нечто совершенно иное. Вибрация мантры слилась с безграничным и однородным океаном розового света, наполненным в каждой своей точке ощущением Бытия-Сознания и ничем более. Это переживание было подобно вспышке, и казалось, что оно вскоре исчезло; однако когда я проснулся, думая: «Какой странный сон!», я случайно взглянул на часы и обнаружил, что уже за полночь! Три часа затерялись в миге этого ярчайшего переживания.

Некоторое время спустя я встретился в ашраме с Садху Аруначалой (майором Чадвиком) и рассказал ему об этом переживании. Садху Аруначала сказал, что он тоже пережил нечто подобное, о чем сообщил Бхагавану. Бхагаван сказал ему, что это всего лишь видение и что его не следует путать с переживанием Я. Бхагаван добавил, что сияющий океан был не чем иным, как сплавом, так сказать, неведения сна и чистого света сознания Я.

В последующие ночи, закрывая глаза, я продолжал концентрироваться на точке, откуда возникает мантра-джапа, но это переживание так и не повторилось.

В одну из таких ночей у меня и было видение цветущей лилии (Сердце-Лотос) в центре-сердце. Она излучала золотистое сияние, которое наполняло мою грудь. Это было всего лишь видение, которое появилось, оставалось какое-то время, а затем исчезло; однако это было очень яркое переживание. Я знал, что это всего лишь умозрительная картина, но даже при этом мое сердце ликовало от того, что в конечном итоге Бхагаван выполнил мою просьбу и показал мне Сердце-Лотос, о котором говорится в писаниях. Конечно же, не это было целью моей садханы. Я все еще должен был много работать под руководством Бхагавана, пока наконец не достиг своей цели, своей победы – пребывания в бытии-осознавании чистого, недвижимого Я.

Я с новым рвением продолжал выполнять Рама-джапу до 1941 г. В октябре 1941 г. я получил приглашение на празднование Наваратри у храма Матери в Шри Раманашраме. В этом пригласительном письме Чиннасвами добавил, что его внук В. Ганешан, в настоящее время главный редактор The Mountain Path, которому в то время было пять лет, во время фестиваля должен был пройти церемонию Акшара-Абхьясам. В этот момент начинается обучение мальчика – торжественной передачей тамильского алфавита (акшара). Слово «акшара» также имеет эзотерическое значение: буквально – «слово» безмолвного учения Я.

Я сказал себе: «Разве я не дитя ашрама, как Ганешан? Я тоже получу свою Акшара-Абхьясам от моего Садгуру Бхагавана Махарши».

Когда я прибыл в ашрам, Шантаммал вернула мне мою «Рибху-гиту». Она сказала, что однажды Шри Бхагаван взял у нее эту книгу и своей собственной благословенной рукой исправил около сотни опечаток. Какая редкая удача для меня!

В благоприятный день Виджаядасами (последний день фестиваля Наваратри) я стоял перед Бхагаваном, держа в руке эту книгу. Когда он спросил, что я держу я дал книгу ему в руки. Я сказал: «Бхагаван, выберите для меня самый важный отрывок для ежедневного чтения». Шри Бхагаван открыл книгу и показал мне двадцать шестую главу со словами: «Чтение этой главы – само по себе самадхи».

Я простерся перед ним и взял книгу, этот драгоценный дар, из благословенных рук самого Шри Бхагавана. Эта книга была ценным дополнением к двум предыдущим подаркам, полученным мной в 1930 г.: «Аруначала Стути Панчакам» и «Шри Рамана Стути Панчакам».

Я читал «Рибху-гиту» ежедневно, пока не выучил наизусть все сорок пять стихов двадцать шестой главы. Позже непрерывное повторение стихов стало естественным для меня. Я продолжал выполнять эту садхану вплоть до одного из более поздних визитов в Шри Раманашрам.

В августе 1946 г., во время одного из моих визитов, я простерся перед Бхагаваном в тот момент, когда он возвращался в ашрам после утренней прогулки. Шри Бхагаван, у которого был ревматизм и болели колени, слегка пошатнулся, так как я неожиданно преградил ему дорогу. Он с некоторым усилием восстановил равновесие, остановился и раздосадованно сказал мне: «Что за наказание! Люди падают передо мной в самые неподходящие моменты!»

Мне стало очень стыдно, и я тут же попросил прощения. Он сразу же смягчился, на его лице засияла благосклонная улыбка. Он спросил: «Чего ты хочешь?»

Я собрался с духом и ответил: «Вашей Милостью, Бхагаван, я испытал переживание Я. Прошу вас, скажите, как сделать так, чтобы во время сна я был в непрерывном кевала-нирвикальпа-самадхи, а все остальное время – в сахаджа-нирвикальпа-самадхи?»

Шри Бхагаван ответил: «Ты не можешь ничего делать, пока спишь. Все остальное время ты должен усердно практиковать вопрошание „Кто я?" Зрелый плод, который ты желаешь получить, упадет в твои руки сам собой».

Получив это благословение, я также получил свою окончательную упадешу из благословенных уст моего возлюбленного Господа и Учителя, Садгуру Раманы. Мне больше нечего было просить у него. Я знал, что должен много работать, чтобы достичь своей цели, и что ничего другого мне не остается.

Шестидесятилетие Раманы Махарши праздновалось с широким размахом во время джаянти 1939 г. Ашрам кормил множество бедняков в течение трех дней, включая день джаянти. Преданные со всех концов Индии и со всех уголков мира собрались в ашраме для празднования. В то время горячо обсуждалось строительство большого традиционного гранитного храма над самадхи матери (Раманы Махарши). Сложились две противоположные точки зрения, но сам Бхагаван, как обычно, никак не высказывался по этому вопросу и не присоединялся ни к одной из сторон. Чиннасвами, управляющий ашрамом, намеревался построить храм. Его поддерживали старые ученики Ганапати Муни, такие как Г. Самбашива Рао, Воруганти Венкатакришная (автор биографии Бхагавана на языке телугу), профессор Суббарамайя и несколько других. Но было также сильное сопротивление со стороны довольно большой группы, состоявшей из других преданных Шри Бхагавана. Эта группа настаивала на том, что главной целью ашрама должно быть предоставление пищи и крова преданным, как живущим в нем, так и приезжающим. Они также считали, что ашрам должен кормить большое количество местных бедняков на постоянной основе. Противники строительства храма полагали, что не стоит тратить деньги на покупку камня, кирпича и цемента.

Такие преданные говорили: «Разве в Тируваннамалае недостаточно храмов? Зачем строить еще один? На те деньги, которые у нас есть, нам следует купить плодородные земли. Если у нас будет земля, мы всегда сможем иметь достаточно пищи».

Такое противодействие доводило Чиннасвами почти до слез отчаяния.

Во время моего пребывания в ашраме я однажды выразил уважение Шри Раме Йоги, который был адептом джапы Рама-шадакшари, мантры Рамы, состоящей из шести слогов. Он пользовался очень большим уважением за свои достижения в йоге. Вскоре после моего возвращения в Мадурай Шри Рама Йоги, его помощник Венкатасубба Редди и Воруганти Венка-такришная приехали ко мне домой в Мадурай. Они собирались в паломничество в несколько священных мест Южной Индии. Я присоединился к ним и примерно месяц провел с ними. Это паломничество было далеко не умиротворенным, потому что мы много спорили и в основном о целесообразности строительства храма над самадхи матери (Раманы Махарши). Шри Рама Йоги снова и снова выражал протест, утверждая, что весь этот замысел – пустая трата денег.

«Почему должен быть храм матери Махарши, – говорил он, – если даже нет храма Каушальи, матери Рамы, который был аватаром самого Вишну?» Я не соглашался с ним, и когда из Мадурая пришло письмо о том, что моя дочь заболела ветрянкой, я воспользовался этим как предлогом, чтобы вернуться домой.

Попрощавшись с паломниками, я вернулся в Мадурай. В первую ночь после моего возвращения мне приснился сон. Я был на вырубке в лесу на склоне Аруначалы. Все открытое пространство передо мной было залито светом полной луны. На вырубке я увидел Шри Бхагавана с высоким, величественным спутником, чье тело сияло, как полированное золото. Я приблизился к Бхагавану и простерся перед ним.

Как только я встал, Шри Бхагаван спросил меня: «Кришнамурти, ты знаешь, кто такая Мать?»

Я без промедления ответил: «Мать есть Бхагаван, и Бхагаван есть Мать».

Бхагаван улыбнулся и сказал: «Правильно!»

Я повернул голову, чтобы взглянуть на яркого спутника Бхагавана, и увидел, что это не кто иной, как его брат, Ниранджанананда Свами. Проснувшись утром, я первым делом послал 100 рупий Чиннасвами, снабдив их сопроводительным письмом, в котором просил принять подношение и использовать эти деньги для строительства храма Матери. Примерно через девять лет я имел счастье присутствовать при освящении храма над самадхи матери, в святая святых которого находилась Меру Чакра, освященная собственными руками Бхагавана.

Во время празднования джаянти в 1939 г. также рассматривался вопрос о приобретении дома в Тиручули, где родился Бхагаван. Когда проконсультировались с моим отцом, которого Ниранджанананда Свами с любовью называл «Вакил Тата» (букв, «дедушка адвокат»), отец пообещал оказать посильную помощь в достижении этой цели. Вскоре после этого близкий преданный и личный помощник Шри Бхагавана, юрист из Мадраса Т. П. Рамачандра Айер, приехал к нам домой с целью собрать всю необходимую информацию о владельцах родного дома Бхагавана. Незадолго до того, как Айер покинул ашрам, Бхагаван посоветовал ему взять меня с собой, поскольку я хорошо знал Тиручули. Мы с ним поехали в Тиручули, навели необходимые справки и отправили подробный отчет в ашрам.

Вскоре после этого Ниранджанананда Свами, его личный помощник Раджагопала Айер и Вакил Тата, мой отец, прибыли в Мадурай. После смерти отца Шри Бхагавана [в 1892 г.] дом продали. Пройдя через множество рук, он оказался во владении торгового сообщества в Тиручули. Они держали школу для которой закупили этот дом в качестве доверительной собственности. Когда представители ашрама обратились к ним, собственники фактически отказались продать имущество, использовав простую уловку – выставив цену юооо рупий, в то время как незадолго до этого приобрели его за 2ооо рупий. Представители ашрама настойчиво вели переговоры и после трех месяцев торга в конечном счете приобрели имущество за зооо рупий, помимо самого дома в Тиручули, который стоил 2ооо рупий. Когда переговоры были успешно завершены, представители ашрама и мой отец, Вакил Тата, вернулись в Тируваннамалай.

В то время моему отцу было шестьдесят шесть лет, он страдал грыжей и астмой. Его проблемы со здоровьем усугублялись частыми поездками между Мадураем и Тиручули. Все эти поездки были необходимой частью деловых переговоров. Вскоре после того как он приехал в Тируваннамалай, все эти дела подорвали его здоровье, и у него снова произошло ущемление грыжи. Приступ был неожиданным и сильным. Доставить его на машине в больницу в Веллор было невозможно, так как была вероятность, что он скончается по дороге. В маленькой государственной клинике неподалеку от ашрама не было необходимого оборудования для проведения серьезной операции, однако поблизости не было больше мест, где можно было бы получить неотложную помощь. Врач, проживавший в ашраме – Куппусвами Айер, который был беззаветно предан Бхагавану, – набрался смелости и соорудил импровизированный операционный стол в местной больнице. Прежде чем приступить к операции, он пришел к Шри Бхагавану и помолился ему о том, чтобы операция прошла успешно. Милостью Бхагавана, операция была успешной, и пациент очень скоро был вне опасности. Ниранджанананда Свами обеспечил моему отцу должный уход в течение тридцати двух дней, пока он находился в больнице. В этот период я в конце каждой недели садился на поезд из Мадурая в пятницу вечером и возвращался в Мадурай, проведя два дня с отцом. Я не мог проводить с ним остальные дни, так как должен был работать в колледже.

Через десять дней после операции я получил телеграмму из штаба армии, в которой говорилось, что мой брат, Нараянасвами, погиб на войне. Я подумал, что отец, ослабленный болезнью, умрет от шока, если до него дойдет слух об этом. Однако когда я сообщил эту новость Бхагавану, он сказал, что нужно немедленно рассказать обо всем отцу. Он послал вместе со мной Девараджу Мудальяра, автора книги «День за днем с Бхагаваном», чтобы сообщить отцу эту печальную весть. Мудальяр постепенно и осторожно поведал отцу о том, что произошло, и произнес несколько утешительных слов, смягчив его шок. Милостью Шри Бхагавана, у отца нашлись силы для того, чтобы выдержать боль от тяжелой утраты. Через несколько дней отца привезли в ашрам в довольно хорошем физическом и душевном состоянии.

Когда стало ясно, что жизнь моего отца вне опасности, я простерся перед Бхагаваном и сказал: «В этот раз Шри Бхагаван совершил чудо и спас жизнь моего отца!»

Шри Бхагаван вмешался: «Почему ты говоришь „этот раз"? Почему ты не говоришь „эти три раза"?»

Я был поражен, потому что Шри Бхагавану никто не сообщал о втором случае ущемления грыжи у отца в деревне. В тот раз я лишь обратился к нему с молитвой в Бангалоре после вещего сна. Разве нужны иные подтверждения того, что Садгуру Рамана вездесущ, всезнающ и всемогущ? Мой отец пережил операцию, которая, по мнению специалиста из Мадурая, должна была окончиться смертью, и прожил до глубокой старости – до восьмидесяти трех лет.

После выписки из больницы мой отец остался в Шри Раманашраме. Чиннасвами хотел оставить отца в ашраме навсегда и предложил построить домик для него, наподобие того, который построили для майора Алана Чадвика. Однако касательно отца у Бхагавана были другие планы.

Вскоре после этого Бхагаван назвал дом в Тиручули «Сундара Мандир» в память о своем отце. Примерно в это же время Чиннасвами рассказал Бхагавану о своих планах оставить моего отца в ашраме.

Шри Бхагаван отверг этот план, сказав: «Если Тата останется здесь, кто будет смотреть за Сундара Мандиром? Он должен жить со своим сыном в Мадурае и быть управляющим Мандиром в Тиручули».

Согласно этому плану, мой отец приехал в мой дом в Мадурае в сопровождении группы преданных, среди которых был Ниранджанананда Свами. Позже они торжественно установили в Сундара Мандире в Тиручули портрет Бхагавана, а также портреты его отца и матери. Группа останавливалась в моем доме в Мадурае на пути в Тиручули и обратно. Таким образом, я имел счастье принимать всех у себя дома в течение двух дней, пока они были в Мадурае.

В 1946 г. Ниранджанананда Свами с небольшой группой преданных прибыли в Мадурай и остановились у меня примерно на неделю. В то время дом, в котором Бхагаван достиг Я-реализации и который сейчас известен как Шри Рамана Мандир, был уже выкуплен. Вакил Тата принял на себя дополнительные обязанности по управлению Шри Рамана Мандиром. Он был управляющим до своего отъезда из Мадурая, когда переехал жить к моему брату Рамасвами в Кулитхалай, маленький городок примерно в пятнадцати километрах от деревни.

В 1944 г., во время летних каникул, я оставил свою семью в Ыангавараме, в моей родной деревне. Моя жена и трое наших детей жили там вместе с моим отцом. Я приехал в Тируваннамалай, чтобы отметить день махасамадхи матери (Раманы Махарши). Церемония проводилась с большим размахом. В тени просторного пандала на территории ашрама пировали около двух тысяч бедняков из различных каст и общин, включая женщин и детей. Я был среди тех, кто контролировал подступ толпы в ашрам. Мы пропускали группу за группой. Когда одна из групп проходила через ворота, женщина из касты хариджан с младенцем на руках упала посреди толпы.

Поднявшись и обнаружив, что ее ребенок обмяк и не подает признаков жизни, она начала громко кричать и плакать.

Проникнувшись ее горем, я мысленно сказал: «Как может такое несчастье произойти в тот момент, когда все ликуют и радуются? Бхагаван! Я прошу вас, спасите жизнь этому малышу!»

И тут же внутри меня голос Бхагавана произнес: «Готов ли ты пожертвовать своим собственным ребенком ради этого мальчика?»

Не колеблясь ни секунды, я ответил: «Да, Бхагаван, я пожертвую своим ребенком!»

В следующий миг, осознав, что я только что пообещал, я взмолился со слезами на глазах: «Бхагаван, умоляю вас, спасите и моего ребенка тоже!»

Тем временем женщина, услышав крик своего сына и убедившись, что он жив, побежала на праздник. Вернувшись в свою деревню, я узнал, что в тот момент, когда происходили эти события, мой малыш Раманан был чудом спасен от падения в колодец после того, как его боднул теленок.

В марте 1948 г. у меня случился интересный разговор с Бхагаваном. В то время его здоровье быстро ухудшалось, он потерял много в весе.

НРК: Это очевидно, что Бхагаван, из бесконечной Милости и сострадания, исцеляет даже смертельные болезни своих преданных. Не из-за этого ли страдает тело Бхагавана?

Бхагаван (на английском): И да, и нет.

НРК: Бхагаван, объясните, пожалуйста, подробнее.

Бхагаван: Мукта-пуруша (освобожденный) не нуждается в теле после того, как он реализовал Я. Однако пока он жив, он обладает способностью принимать на себя болезни своих преданных. Поэтому его тело страдает. Вот что означает ответ «да».

Когда он предается уединению и пребывает в кевала-нирвикальпа-самадхи, полностью забыв о совокупности тела и мира, принятая им болезнь рассеивается. Когда он возвращается к осознанию тела, его тело излечено и его первоначальное здоровье восстановлено. Продолжительность такого самадхи должна быть пропорциональна серьезности болезни.

Шри Шанкара Бхагаватпада, достигший Я-реализации в очень молодом возрасте, когда его тело было очень здоровым и сильным, вел непрерывную деятельность, пребывая в состоянии сахаджа-самадхи.

Из бесконечного сострадания он исцелял множество несчастных людей, которые приходили к нему с различными серьезными болезнями. Он исцелял их непрерывно, днем и ночью, и никогда даже не помышлял о том, чтобы восстановить свое здоровье, уединившись в кевала-нирвикальпа-самадхи. В результате он оставил тело в возрасте тридцати с небольшим лет^[142].

Как только до меня дошел смысл его слов, я воскликнул, раскаявшись: «Разве не из-за меня так страдает это тело!»

К сожалению, я понял это слишком поздно.

Вечером 10 апреля 1950 г., когда я ехал поездом из Мадурая в Мадрас по университетским делам, я вышел в Тируваннамалае, чтобы зайти в Шри Раманашрам. Шри Бхагавану оставалось жить всего несколько дней, однако он настаивал на том, чтобы ежедневно давать даршан всем своим преданным. От его комнаты и до самых ворот ашрама тянулась длинная очередь. Она медленно двигалась мимо открытой двери комнаты, где лицом к преданным лежал Бхагаван. Каждый останавливался на несколько секунд перед дверным проемом, а затем проходил дальше, уступая место следующему. Я присоединился к ним. Когда подошла моя очередь, я увидел горящий, глубокий взгляд

Бхагавана, проникнувший в меня до самых основ моего существа. Он лежал на боку, его левая рука была перевязана и лежала на кровати. Тело, когда-то красивое и сильное, превратилось в кожу и кости… Это был мой последний благословенный даршан Бхагавана.

В тот же вечер мне нужно было уезжать в Мадрас, так как я должен был проводить экзамены на степень бакалавра искусств в Государственном колледже искусств на Маунт Роуд. Согласно расписанию, экзамены должны были идти до вечера 15 апреля. Поскольку работы должны были проверяться в конце каждого дня, руководство колледжа выделило мне комнату в хостеле с верандой, выходящей на дорогу.

14 апреля после целого дня тяжелой работы я рано поужинал, лег спать около восьми вечера на скамейке, стоявшей на веранде, и мгновенно заснул. Внезапно я проснулся и сразу же бросился в комнату. Меня ослепила, словно молния, внезапная вспышка, которая на миг поглотила меня и заполнила обширное пространство вокруг. От этого потрясения я и проснулся в панике. Как только я добежал до комнаты, ослепительная вспышка света вошла в мою грудь и затем в сердечный центр, который начал пульсировать непрерывным звуком «Аруначала, Аруначала», – также, как раньше он пульсировал звуком мантры «Рама, Рама». Вибрация этого звука была столь сильной, что сотрясала все тело. Как я ни старался, я не мог остановить эту дрожь. К счастью, к рассвету пульсация затихла сама собой.

На рассвете я вышел, чтобы выпить утренний кофе в соседней гостинице. На улице я увидел объявление на стене, на котором большими буквами было написано: «Бхагаван Рамана Махарши вошел в маханирвану накануне вечером в 20.48».

Внутри меня родился крик отчаяния: «Я потерял своего любимого Бхагавана, потерял навсегда!»

В тот день мой напарник отнесся ко мне с сочувствием. Он усадил меня в углу экзаменационного зала и весь дневной объем работы проделал сам. На следующее утро, в субботу 16 апреля, я прибыл в ашрам, но благословенное тело было упрятано навеки от людских глаз в склепе-самадхи. И все же, стоя возле самадхи, я ощущал оглушительную тишину бесконечного покоя. Прощальным даром Бхагавана была передача Милости, затронувшей самую глубину моего сердца и открывшей мне вечное безмолвие, которое всегда было там и всегда там останется. Посредством этой Милости я окончательно осознал, кем был Садгуру Рамана и кто он есть, и непосредственно понял то, к чему так стремился все эти годы садханы.

На следующий день я вернулся в Мадурай. Я был бесконечным океаном чистого бытия, не осознающим ничего, кроме самого Себя. Неведение сна покинуло меня навсегда. Теперь я – экран сознания, на котором идет бесконечная игра теней-мира, и тело-тень, носящее имя Н. Р. К., поющее пять гимнов Аруначале и Рамане поочередно. Сейчас эта тень заканчивает рассказ о своем временном пребывании на этой Земле. Настанет момент, когда этот экран и все, что на нем происходит, растворится в Я, единственно сущем как чистое Осознавание-Бытие.

Джай Шри Рамана!

Джай Шри Аруначала!

Чалам и Сури

Чалам (1894–1979) был известным автором, писавшим на телугу, чьи работы широко известны в его родном штате Андхра Прадеш. Помимо пьес и рассказов он также написал ряд документальных работ, направленных на повышение статуса женщин в Индии. Он написал книгу, в которой упростил язык телугу для детей, перевел на телугу Новый Завет и составил «Бхагаван Смиртулу» («Вспоминая Бхагавана») – книгу, в которой были собраны воспоминания многих преданных Махарши.

Когда Чалам впервые встретил Бхагавана в 1930-х гг., он был радикально настроенным общественным деятелем. В течение последующих лет он постепенно подпал под влияние Бхагавана и в конечном итоге стал его преданным. Онушел жить кАруначале в 1950 г. и провел там остаток жизни.

Сури, дочь Чалама, сопровождала его во время многих ранних поездок кБхагавану и вместе с отцомушла жить на Аруначалу в 1950 г. Поскольку они посещали Аруначалу по большей части вместе, я объединил их воспоминания.

Чалам начинает с рассказа о себе

Когда я учился в школе, я был очень ортодоксальным индуистом – даже более ортодоксальным, чем старшие члены моей семьи. Я почитал Вишну читал сто-три (гимны во славу божеств), и когда поехал в Какинаду учиться в колледже, стал учеником Рагупати Венкатаратнама Найду Гару (социального и религиозного реформатора). Пока я там находился, все мои верования относительно каст, религиозных церемоний, храмов и т. п. разбились вдребезги. Я перестал выполнять джапу и прочие традиционные практики, даже несмотря на то что мне из-за этого пришлось столкнуться с враждебностью – как в семье, так и вне ее. Я все еще хотел осознать верховного Ишвару в своем сердце, но понял, что старые практики мне не помогут. Вместо этого я переключился на бхаджаны, молитвы и медитации. Я очень усердно выполнял эту садхану, и практики занимали огромную часть моего времени. После окончания учебы я устроился работать в этот же колледж. Я также вступил в «Брахмо Самадж» (индуистское реформистское движение) и стал столь ярым его последователем, что мой дом стал одним из его центров. Однако с личной жизнью у меня не ладилось. Меня мучило вожделение – и ни акты покаяния, ни преданность Богу не приносили мне ни покоя, ни освобождения. Напротив, мысли романтичной и сексуальной направленности все больше и больше одолевали меня. Чтобы больше знать в этом вопросе, я прочитал много западных книг. Эти книги изменили мое представление о жизни. Я ушел из «Брахмо Самадж», так как новые вычитанные идеи заставили меня сомневаться в господствовавших тогда индуистских представлениях о морали. Мои сомнения относительно морали в свою очередь заставили меня сомневаться и в других аспектах индуистской философии. Я не видел никакой связи между представлением о всеблагом Боге и миром, наполненным страданием, пороками и трудностями. Я утратил веру и стал сомневаться в самом существовании Бога.

Я решил, что нет никакого способа узнать, есть ли смысл у этого мира или у этой жизни, его невольницы. Я пришел к выводу, что, если и можно было обнаружить высшую истину за внешними явлениями мира, даже если и возможно примирить противоположные идеи и ценности, нет способа выяснить, как это сделать. Просто человеческий ум слишком слаб для этого, рассуждал я. Сколько бы мы ни думали, мы никогда не сможем обрести знание о высшей реальности. Пытаясь это сделать, мы просто будем ходить по замкнутому кругу. Но несмотря на это умозаключение, я не прекращал своих исканий. Поиск истины стал главным делом жизни, даже притом что в моем представлении это было бессмысленно. В глубине души я все-таки верил, что есть во мне нечто неподвластное рассудку, и также чувствовал, что решение основных вопросов жизни и мира находится в месте, для меня недоступном. Более половины жизни я провел в подобного рода замешательствах поиска истины, о которой ничего не ведал. И в результате такой поиск неизбежно должен был завести меня в тупик. Я ощущал беспричинную душевную неудовлетворенность, и в моей жизни не было ни радости, ни покоя.

В 1936 г., когда я пребывал в таком состоянии, один мой приятель, Шри Дикшитулу, взял меня с собой в свою обычную поездку в Шри Раманашрам. По дороге Шри Дикшитулу попросил меня купить фруктов для Бхагавана, но я отказался, поскольку не верил в свами. Я также отказывался совершить простирание перед Бхагаваном, пока Дикшитулу не заставил меня.

В этот первый визит мне показалось невыносимым молча сидеть среди людей, которые пришли, чтобы встретиться с Бхагаваном. С момента нашего приезда я докучал Дикшитулу требованиями увезти меня из ашрама. Чем больше я наблюдал за людьми в ашраме, тем больше росла моя неприязнь к ним.

Я спросил Дикшитулу: «Ты говоришь, что этот Махарши – великий человек, который может трансформировать людей. Но почему же люди, которые по многу лет связаны с ним, до сих пор такие?» Я остался там только потому, что Дикшитулу вынудил меня к этому.

На второй день я увидел, как Бхагаван спускается с горы. Вокруг меня группами стояли преданные и разговаривали. Бхагаван шел мимо группы, с которой беседовал я. Когда он приблизился, все, кроме меня, немного отошли, уступая ему дорогу. Я остался стоять, где стоял, так как подумал, что места пройти более чем достаточно.

Когда Бхагаван приблизился, Дикшитулу потянул меня к себе. Проходя мимо меня, Бхагаван неожиданно остановился. Он обернулся, посмотрел на меня с сердечной улыбкой и пошел дальше. В тот момент я не почувствовал ничего, но когда позже вспоминал этот случай, понял, что в тот краткий миг Бхагаван завоевал мое сердце.

Один мой приятель-атеист, Шри Гора, приехал в ашрам вечером в день джаянти. Мы оба были очень удивлены встрече, поскольку ни один из нас не ожидал встретить другого в таком месте. Он приехал в ашрам, чтобы изучить, как он говорил, «грабеж, который совершают свами». Думая, что нашел благодарного слушателя, он начал перечислять свои претензии к Бхагавану. Он критиковал Бхагавана в крепких выражениях и называл его шарлатаном.

Я обнаружил, что защищаю общество, к которому еще недавно испытывал отвращение. Я честно сказал: «Я не вижу здесь никакого обмана или грабежа. Те, кто дает деньги, делают это добровольно. Ашрам ни у кого денег не просит».

«Зачем же йогу шелковый матрас?» – не унимался Гора.

«Я не вижу никакой связи между ним и всеми этими шелковыми матрасами, – ответил я. – Когда ему их предлагают, он садится на них. Если бы ему пришлось сидеть на голой земле, он бы сидел на ней с тем же безразличием. Еще несколько лет назад он жил на горе и сидел на камнях».

Гора не обратил никакого внимания на мои слова. Он снова повторил: «Этот грабеж надо остановить», – и ушел.

Я подумал: «Существует столько видов грабежа в стольких разных местах, почему же он так распереживался из-за этого безобидного места?»

Я защищал Бхагавана и ашрам от неоправданных нападок, однако сам все еще считал, что нет ничего особенного ни в Бхагаване, ни в ашраме. Я все еще хотел уехать отсюда. Когда Бхагаван часами сидел без движения, глядя куда-то в пространство, его неподвижность, отрешенность и глубина его сосредоточенности на Я вызывали у меня прилив вдохновения. Но, с другой стороны, он казался мне некрасивым, а его голос звучал неприятно. Мне так и не удалось увидеть в нем никакой мягкости, любви или сострадания.

Однажды вечером, когда я уже не мог выносить атмосферу ашрама, я вышел погулять. Я совершил прадакшину вокруг горы, совершенно непреднамеренно. Вернувшись в ашрам, когда уже закончили читать веды, я запел в холле песню, вовсе не собираясь делать этого. Рефреном песни было «Прана Рамана». Песня произвела впечатление на всех присутствующих, и даже Бхагаван, казалось, внимательно слушал ее.

Наконец пришло время уезжать. Дикшитулу хотел попрощаться с Бхагаваном и попросил меня пойти с ним.

«Какое отношение он имеет ко мне? – спросил я. – Почему я должен просить у него разрешения уехать? Я не пойду с тобой, потому что не хочу следовать всем этим дремучим традициям».

«Хорошо, – ответил он. – Ты был гостем ашрама три или четыре дня. Может, ты по крайней мере проявишь минимальную вежливость и попрощаешься с ним?»

Я неохотно согласился и последовал за ним в холл.

После того как Дикшитулу спросил у Бхагавана разрешения уехать, я пробормотал: «Я тоже уезжаю».

Бхагаван повернулся ко мне и улыбнулся. Эта улыбка вызвала во мне неожиданную перемену. Я не знаю, что со мной случилось, только я внезапно почувствовал, что Бхагаван говорит мне: «Если ты уедешь, как же я буду жить? Мне будет так одиноко!»

Когда я подумал о том, чтобы остаться еще на какое-то время, мои ноги отказались двигаться. Но когда я вспомнил людей, холл и тишину, которая так меня раздражала, я почувствовал, что не могу остаться. Я вышел из ашрама, доехал до вокзала и заказал там горячий тост, вареные яйца, чай и сигареты в пику тому, что все эти дни в ашраме вынужден был воздерживаться от этого.

Когда я приехал в Виджаяваду, мои дети стали спрашивать меня про Махарши. Я рассказал им о том, что видел, и попытался объяснить им философию Бхагавана. Мой рассказ произвел сильное впечатление на мою старшую дочь Сури.

Из любопытства я начал практиковать вопрошание «Кто я?». Сури тоже начала выполнять эту практику, после того как я рассказал ей, как это делать.

Вскоре после этого мы переехали в Вишакапатнам. Там я продолжал медитировать, и скоро моя практика стала приносить очень хорошие результаты. Часто без каких-либо усилий с моей стороны медитация завладевала мной – я вынужден был садиться и какое-то время сидел, поглощенный ею. В такие моменты мой ум полностью останавливался. Когда мне стало ясно, что эту благую перемену во мне вызывал Бхагаван, моя вера в него возросла и мои духовные устремления обрели новую силу. Я был настроен чересчур оптимистично и думал, что скоро обрету высшее состояние. Тогда я еще не знал, что Бхагаван просто дал мне почувствовать, что такое Я, чтобы я поверил в него. Тогда я еще не понимал, что если хочу самостоятельно достичь этого состояния, я должен буду очень усердно трудиться и даже проливать кровь. Я не очень-то верил в философию Бхагавана, но все же чувствовал, что он меня ведет. Я склонялся к тому, чтобы позволить ему делать это.

Свой рассказ начинает Сури

Когда я впервые увидела фотографию Бхагавана в «The Sunday Times», я подумала: «Что это за уродливый человек? Он не только позволяет фотографировать себя полуголым и с большим животом, но еще и разрешает печатать эту фотографию в газетах». В тот момент я почувствовала отвращение к нему и к тому, что стояло за ним.

Я выяснила, что его зовут Бхагаван Рамана Махарши. Это имя звучало для меня неприятно и искусственно. Бхагаван, Рамана и Махарши: я не видела никакой связи между этими именами. Мне казалось, что он добавил к своему имени титулы просто для саморекламы, чтобы пустить пыль в глаза.

Мое эстетическое чувство было так сильно задето, что, как только я видела его фотографию в газете, я старалась как можно скорее перевернуть страницу. В то время, а мне было четырнадцать лет, я не выносила его вида. Но сейчас я знаю, что никакая красота в мире не сравнится с красотой Бхагавана. Это не просто чувство, это убежденность, это несомненное знание. Его чарующая улыбка, его мелодичный голос, кивок головы, его чудесный взгляд, который пронзает насквозь майю этого мира, – такого больше нет нигде на Земле.

Мой отец впервые поехал в Шри Раманашрам в 1936 г. с Шри Дикшитулу. В тот вечер, когда он вернулся, я лежала с головной болью. Все, кроме меня, собрались вокруг отца, чтобы послушать его рассказ об Аруначале и Раманашраме. Сначала я не обращала на них внимания, но когда услышала имя «Аруначала», мое сердце наполнилось радостью. Я встала с кровати и села рядом с отцом, потому что его рассказ начала захватывать меня. Когда я присоединилась к ним, отец как раз описывал учение Бхагавана о познании Я. Отец сказал нам, что, согласно философии Бхагавана, разум, интеллект, пять органов чувств и тело нереальны и что мы должны познать реальное Я. Самая лучшая садхана, заключил отец, – это практика, которая позволяет познать истинную природу «Я».

«Как познать истинное Я?» – спросил мой младший брат Васант.

Отец ответил: «Бхагаван говорит: „Вопрошай себя, кто ты есть“».

«Но как через вопрошание осознать Я?» – снова спросил мой брат.

«Кажется, он осознал Я, используя этот метод», – ответил, запнувшись, отец, не найдя более внятного ответа.

С самого раннего детства я задавала себе вопросы: реален ли этот мир, или это всего лишь сон? Сплю я или бодрствую? Существует ли в реальности этот мир, или я его воображаю? С детства я знала, что помимо ума есть Я, которое никак с умом не связано. Я много раз безуспешно пыталась отыскать и познать это Я. Я знала, что ум – преграда, не дающая мне достичь этой цели, но я не знала, как ее преодолеть, как выйти за пределы ума и достичь Я, скрытое за ним. До того дня я не находила способа, с помощью которого можно было бы выйти за пределы ума, но когда услышала от отца об учении Бхагавана, почувствовала, что оно указывает мне направление к искомой мной истине.

Я снова легла в постель и вытянулась во весь рост. Пришел отец и сел рядом. Он нанес мне на лоб пепел вибхути, который привез из ашрама, и дважды произнес имя Бхагавана. Я ощутила, как из пальцев отца в мой лоб идет прохладный поток. Головная боль тут же исчезла.

Через три дня, увидев отца сидящим на террасе с закрытыми глазами, мы, дети, спросили, что он делает. Он ответил: «Я практикую вопрошание „Кто я?“, как учил Бхагаван». Мне тоже захотелось попробовать эту садхану. Я прочитала книгу Бхагавана «Кто я?» и начала практиковать. Васант тоже начал выполнять эту практику вместе с нами, но через неделю заявил: «Это бесполезно. Сколько бы я ни спрашивал, я не получаю никакого ответа».

«Это не так-то просто, – ответил отец. – Ум должен полностью исчезнуть. До того момента ты не найдешь ответа».

Но Васант бросил начатое, так как ему не хватило упорства. Мы же с отцом продолжали практиковать, утром и вечером.

Учение Бхагавана так сильно повлияло на меня, что я начала думать: «Раз я – не это тело, зачем мне заботиться о нем?» Думая так, я стала пренебрегать своим телом и своими обязанностями. Вскоре у меня зародился вопрос: «Хочу ли я стать саньясином?» Тогда ответ был ясен: я точно знала, что не могу уйти от людей, потому что должна получить много опыта в этой жизни.

В начале садханы я каждый раз пыталась отгонять мысли, но вместо одной изгнанной мысли приходили десять других. Они возникали постоянно, одна за другой, как волны в океане. Это постоянно угнетало меня. «Когда же утихнут все эти мысли? Когда я осознаю Я?»

Однако через десять дней после начала садханы, когда я практиковала вопрошание себя, передо мной возникла фигура Бхагавана. До того момента я видела его только на фотографиях. В тот же миг все мои мысли сами собой затихли и мое сердце наполнилось радостью и любовью. С того самого дня, поскольку мой ум отказывался практиковать вопрошание себя, я начала медитировать на облик Бхагавана. Сначала я опасалась, что следую неправильным путем, но позже поняла, что появление Бхагавана было не порождением моего ума, а проявлением его милости – он делал это, чтобы облегчить мою садхану и вести меня дальше по моему пути. Вскоре я обнаружила, что без его милости садхана – лишь пустая трата времени. Без его милости пытаться уничтожить мысли – все равно что вычерпывать воду из океана.

Я бы оставила эту непростую садхану, так как была еще слишком молода, но обнаружила, что головная боль, терзавшая меня с раннего детства, исчезает, когда я медитирую.

Как только у меня начинался приступ, страдание прекращалось, если я спрашивала себя: «Кто страдает? Тело, ум или душа?»

С тех пор как я прочла «Путешествие в тайную Индию» Пола Брайтона, мое желание увидеть Бхагавана усилилось. Его имя постоянно звучало у меня в голове. Я заметила, что когда практикую вопрошание себя, никаких ощутимых результатов нет, но как только я произношу имя Бхагавана, мое сердце наполняется радостью и покоем. Тогда мне было стыдно, что я отхожу от высокой джняна-марги (пути знания) и встаю на путь более низкой, как мне тогда казалось, бхакти-марги (путь преданности).

Чалам описывает первую поездку с семьей в Шри Раманашрам

Сури и ее мать очень хотели увидеть Бхагавана с того самого момента, как я рассказал им о нем. Когда Сури впервые пришла к Бхагавану в мае 1938 г., она сразу же впала в транс. Я был с ней, но не получил подобного духовного опыта. Когда я сидел с Бхагаваном, мои нервы доставляли мне некоторое беспокойство, но ничего более. Я часами сидел, уставившись на Бхагавана и надеясь, что он сделает что-нибудь для меня.

Бхагаван определенно меня заметил, потому что однажды, повернувшись к кому-то, сидящему рядом с ним, спросил, указывая на меня: «Почему он часами так сидит?»

Я полагал, что Бхагаван знает о том, что я хочу и что нуждаюсь в духовном продвижении и что нет необходимости говорить ему об этом, поэтому сохранял молчание. Мне пришло в голову попросить его излечить мою головную боль и улучшить мое здоровье в целом, но тогда я решил, что он должен знать и об этом тоже. Я подумал, что он исцелит меня, если посчитает, что это необходимо. Все те годы, что я приезжал к нему, я никогда не просил его ни о чем, полагая, что он даст мне то, что мне нужно, когда придет время.

Сури продолжает

Я целый год мечтала поехать к Бхагавану, прежде чем получила шанс увидеть его. В конце того года мне на день рождения подарили поездку к Аруначале. Мои родители и моя сестра Пакапатха тоже поехали со мной. Поездка состоялась на пасхальных каникулах. Как только с вокзала я увидела Аруначалу, мое сердце наполнилось радостью и счастьем. Мы отправились в ашрам и вошли в холл Бхагавана в 8 часов утра. Увидев меня, Бхагаван улыбнулся как старой знакомой. Мне показалось, что он давно ждал меня. Я тоже улыбнулась ему. Отец простерся перед Бхагаваном. Я тогда еще не научилась это делать, поэтому просто смотрела, что делает отец, и повторяла за ним.

Бхагаван выглядел в точности, как я представляла себе. Я села перед ним и почти сразу же впала в транс. Это произошло так естественно, словно я была рыбой, которую погрузили в воду.

В первые два дня я чувствовала себя, как в раю, но на третий день, когда после обеда у меня страшно разболелась голова, мой рай превратился в ад. Мы остановились в «Трэвеллерс Бунгало» в двух милях от ашрама. Утром приходили в ашрам, оставались там до вечера и затем возвращались в бунгало. Поскольку наше жилье было далеко от ашрама, когда у меня заболела голова, мне негде было прилечь.

Кругом были люди, и шум, который они издавали, был повсюду – мне было очень плохо. Вначале мы с отцом сидели скрестив ноги на площадке возле колодца. Поскольку я не привыкла к такой позе, у меня заболели ноги, и я их вытянула. Вскоре помощники Бхагавана принесли его диван и поставили с другой стороны колодца. Бхагаван вышел и сел на него. В этот момент к нам подошел какой-то человек и начал кричать на тамильском языке. Поскольку мы не знали тамильского, мы никак не могли понять, чего он хочет. В конце концов до него дошло, что мы его не понимаем. Он подошел ближе ко мне и жестами и криками объяснил, что я проявляю неуважение к Бхагавану, вытянув ноги в его направлении.

Непривычное место и молчание Бхагавана сделали меня очень чувствительной. Когда на мою головную боль наложилось необходительное поведение того человека, мой ум взбунтовался. Мы с отцом ушли с того места и сели на большом расстоянии от Бхагавана на гору песка, который привезли для возведения столовой.

Я сидела, а в моей голове бурлили мятежные мысли: «Ну почему я не осталась дома вместо того, чтобы ехать к этим грубиянам? Бхагавану все равно, здесь я или нет. Разве он проявил ко мне хоть какое-то сострадание? И с какой стати он должен думать обо мне? Похоже, он даже не заметил, что я приехала издалека, чтобы увидеться с ним. Почему я должна преодолевать столько трудностей ради этого человека, который совершенно ко мне безразличен? Ничего не может быть глупее этого».

Я сказала отцу о том, что я думала, и добавила: «Мне здесь не нравится. Бхагаван – великий человек, но другие люди и атмосфера здесь – ужасны. Бхагаван велик, но что нам с того?»

В первые дни отец не торопился рассказывать мне о своих собственных трудностях, так как видел, что я впадаю в экстаз в присутствии Бхагавана. Мой бунт принес ему некоторое облегчение. Мы тут же решили никогда больше не приезжать в ашрам и не принимать больше Бхагавана всерьез. Решив, что верить в Бхагавана – глупо, мы договорились бросить свои духовные поиски и счастливо жить без них.

Мы оба хотели прервать поездку и уехать домой. На следующий день после обеда мы пошли к Бхагавану прощаться. Я поприветствовала его молча. Бхагаван, смотревший в другую сторону, повернулся, заглянул мне в глаза и улыбнулся с любовью. Эта улыбка наполнила мое сердце восторгом и счастьем, но мы все равно уехали.

Как только мы сели в поезд, я загорелась желанием снова увидеть Бхагавана. Это был мой первый и последний бунт против него. В последующие годы он устраивал мне много суровых проверок, проведя сквозь множество нестерпимых мук и невзгод, но мой ум никогда больше не восставал против него, а моя вера никогда больше не была поколеблена.

После этой поездки к Бхагавану моя садхана стала интенсивней. Иногда мне становилось страшно, потому что выдохи стали очень напряженными, воздух выходил со свистящим звуком. Когда я пыталась медитировать, тело и голова начинали сильно трястись. Вибрация была такой мощной, что мне казалось, шея вот-вот сломается. Иногда я падала и сильно ударялась, иногда травмировала голову. Порой мне даже казалось, что рядом со мной кто-то находится. Вначале я думала, что это мое воображение, но сила этого присутствия убедила меня, что это было нечто реальное и осязаемое. В конце концов я поняла, что это присутствие Бхагавана. Отец написал Бхагавану обо всем этом. Служащие ашрама ответили, что беспокоиться не о чем и что скоро все наладится. Вскоре после этого присутствие исчезло.

Снова рассказывает Чалам

В последующие три года мы с Сури несколько раз были в Шри Раманашраме. Она проявляла больше энтузиазма, чем я. Если бы она не оказывала на меня давление, я сомневаюсь, что ездил бы туда так часто.

Мне всегда казалось, что проводи я больше времени с Бхагаваном, моя медитация была бы глубже. Но, хотя я и чувствовал, что он может избавить меня от моих проблем и даровать мне счастье, не могу сказать, что получал удовольствие от его присутствия, – рядом с ним мне всегда было неловко. Сури, напротив, как только мы приближались к Аруначале, всегда впадала в транс и никогда не хотела уезжать. Бхагаван, входя в холл и выходя из него, часто останавливался возле Сури, смотрел на нее и улыбался. Сури любила находиться в присутствии Бхагавана, я же сидел там без особого желания.

В одну из таких поездок Бхагаван снова спросил обо мне сидящего рядом человека: «Почему он там сидит?» И даже тогда я ничего не сказал. Вначале я был немного раздосадован его вопросом, так как полагал, что он знает, почему я сижу. Позже я понял, что таким образом он давал мне совет, в котором я нуждался.

Мне казалось, что он говорит: «Что он получает, просто глядя на меня. Он должен сделать усилие, чтобы продвинуться дальше самостоятельно».

Приезжая в Шри Раманашрам, мы обычно намеревались оставаться там на несколько дней или даже недель, но нам никогда не удавалось остаться надолго. Это было отчасти по моей вине, так как в присутствии

Бхагавана я всегда ощущал невыносимое беспокойство. Когда оно начиналось, я просто хотел убежать из ашрама как можно скорее. Обычно я чувствовал себя так, словно находился в пасти у демона. Все говорили, что в присутствии Бхагавана ощущается покой, но я всегда чувствовал беспокойство. Пока я оставался вблизи Аруначалы, я не мог медитировать. Каждый раз, уходя из ашрама, я обещал себе, что никогда больше туда не войду. Но как только я покидал Тируваннамалай, мой ум снова жаждал даршана Бхагавана. Я всегда возвращался, несмотря на все свои опасения, потому что всегда надеялся что-то все-таки получить. И хотя в ашраме я никогда не был счастлив, какая-то неведомая сила все время тянула меня обратно.

В те три года регулярных приездов к Бхагавану медитация часто получалась у меня без усилий, но я никогда не чувствовал, что ощутимо продвигаюсь. Я пришел к заключению, что этому препятствует мое плохое здоровье. Я перепробовал много видов лечения, но ничто не помогло. Медитация также никогда не устраняла мои страдания, и я обнаружил, что утратил интерес даже к тем вещам, которые раньше приносили радость. Я достиг точки, в которой чувствовал усталость от всего. Я разочаровался в духовной жизни, потому что она забрала у меня все радости, тогда как мои страдания остались нетронутыми. Во многих отношениях я ощущал себя живым трупом.

Мой путь к Бхагавану был долгим и трудным. Будучи человеком с долгим атеистическим прошлым, я должен был пройти через многие годы сомнений и страданий, прежде чем смог выработать в себе достаточную веру для того, чтобы полностью принять тот факт, что Бхагаван постоянно ведет меня и защищает. Другие, более удачливые преданные имели эту веру с самых первых встреч с ним.

Я помню одного преданного – у него были вера и простота ума, которых мне не хватало. Это был старик с длинной бородой из народа телугу. Он жил в храме Драупади примерно в 300 метрах от Шри Раманашрама. Из вещей у него были только железная кастрюлька и топор, которым он колол дрова, чтобы приготовить себе на костре пищу. Он жил подаянием – просил продукты в городе и готовил их сам в своей железной кастрюльке. Каждый день по многу часов кряду он стоял и просто смотрел на Бхагавана. Ночевал он в храме – заброшенном, полуразрушенном и окруженном джунглями. Однажды я встретил его, когда он стоял один перед храмом, глядя на Аруначалу. Когда я спросил, что он делает в таком отдаленном месте, он ответил, что ночует здесь.

«Что? – воскликнул я. – Вы спите здесь один? И вам не страшно?»

«А чего мне бояться? – ответил старик. – Бхагаван освещает меня своим светом. Всю ночь меня окружает голубое сияние. Как я могу бояться, когда со мной этот свет?»

Эта встреча заставила меня устыдиться. Любовь и свет Бхагавана были дарованы в полной мере этому нищему старику.

Но в ашраме было и много таких, как я, кто называл себя его преданным, но не мог получить такую милость, так как был слишком занят содержимым своего ума.

Был еще один человек, посетитель ашрама, сильно впечатливший меня своей верой в Бхагавана. Однажды утром я сидел в холле и вдруг услышал снаружи стук трости. Я открыл глаза и увидел высокого слепого мусульманина, пытающегося нащупать тростью вход в холл. Я встал, помог ему войти, усадил напротив Бхагавана и сказал: «Сейчас вы сидите прямо перед Бхагаваном. Можете поздороваться с ним, если хотите».

Мусульманин последовал моему совету и стал рассказывать свою историю. Он жил неподалеку от Пешавара, работал учителем и пользовался всеобщим уважением. Однажды он случайно услышал, как кто-то читает о Бхагаване на урду. Он тут же почувствовал, что Бхагаван является его духовным отцом и что он должен ехать к нему в Тируваннамалай. Несмотря на слепоту, он сел в ближайший поезд и проехал один через всю Индию со многими пересадками, пока наконец не достиг Шри Раманашрама. Когда его спросили, что он будет делать дальше, он ответил: «Я буду делать все, что скажет Бхагаван».

Глубина его веры заставила меня устыдиться. Никогда раньше не видя Бхагавана, этот слепой, не колеблясь, отдал свою жизнь в руки незнакомого свами из Южной Индии. Я же преодолел целую гору сомнений и нерешительности, прежде чем наконец всерьез предал себя стопам Бхагавана.

Я проводил много времени в холле, наблюдая за Бхагаваном и внимательно следя за тем, как он реагировал на различные события, происходящие вокруг. Он всегда был для меня загадкой – я не помню, чтобы хотя бы раз полностью или даже частично понял его поведение. Это не так уж удивительно, так как простые преданные не могут постичь состояние реализованных душ и не могут понять некоторые странные аспекты их жизни. Для джняни нет стандартной модели поведения, нет мерила, которым можно было бы его оценивать. Все джняни отличаются друг от друга – и образом жизни, и тем, какие садханы они предписывают своим ученикам. Некоторые реализованные души живут среди людей, строят ашрамы и обучают учеников, в то время как другие

бродят по стране, не имея собственного дома. Одни из них поют, убеждают других или обучают, а другие хранят молчание. Даже из тех, кто дает похожие учения и действует похожим образом, одни до конца своих дней пользуются всеобщим почитанием, а другим достаются лишь бесчестье и оскорбления.

Если проанализировать этот вопрос, можно понять, что все эти различия не создаются самими джняни; так же как внешние события не могут заставить джняни поступать так, как они поступают. Если хорошенько обдумать это, можно прийти к выводу, что сам Бог заставляет их говорить и действовать так, как они говорят и действуют. Обычные люди действуют так, как подсказывает им ум, и поэтому люди легко друг друга понимают. Джняни невозможно понять, потому что их ум полностью уничтожен. Из-за этого главного различия поведение джняни отличается от поведения других, обычных людей. Поэтому, наблюдая, как джняни ведут себя с другими, можно заметить, что их жизнь полна противоречий, которые не имеют никакого очевидного или рационального объяснения. Но не все в них так уж необъяснимо, потому что в то время как некоторые поступки джняни кажутся ничем не мотивированными, другие их действия имеют явные причины.

Я упоминаю об этом только для того, чтобы подтвердить, что в жизни Бхагавана есть многое, лежащее за пределом нашего понимания. Те, кто не может принять тот факт, что он сверхчеловек, вышедший за пределы любой двойственности и ставший самим Богом, не могут понять его. Это невежество с нашей стороны – искать объяснений противоречиям в его поведении или критиковать явные несоответствия в его жизни. Бхагаван говорил и поступал в соответствии с запросом, состоянием и обстоятельствами каждого человека. Поскольку мы ничего не знаем об этих предпосылках, мы не имеем права судить его.

Например, мы не знаем, насколько он был вовлечен в то, что происходило в ашраме. Он определенно был вовлечен в эти события и в то же время оставался в стороне. Даже когда Бхагаван работал, он мог абсолютно честно сказать: «Я ничего не делаю», потому что у него не было «я», которое отвечало бы за то, что делает его тело.

Можно спросить: «Отвечает ли Бог за жестокость или несправедливость в этом мире?» Бхагаван мог бы ответить на этот вопрос так: «Все действия – деяния Бога, и все-таки сам Он ничего не делает. Он просто есть». Для аджняни (непознавшего) это абсурдный, неразрешимый парадокс, но для такого джняни, как Бхагаван, это просто констатация факта.

Мы должны воздержаться от суждений о парадоксальных утверждениях джняни о том, что он не несет ответственности за действия, совершаемые его телом. Как мы можем обвинять, критиковать или хвалить человека за действия, совершаемые не им и за которые он не несет никакой ответственности? И поскольку у джняни не осталось «я», чувства отделенности, как мы можем возносить хвалу или обвинять кого-то или что-то, что не существует в реальности, а существует лишь в нашем уме?

Имея в виду все это, было бы полезным рассказать о некоторых действиях Бхагавана. Я не намеревался давать им исчерпывающие объяснения. Это просто примеры необъяснимых его проявлений. Поскольку отношения Бхагавана с организацией, выросшей вокруг него, приводили в недоумение многих посетителей, я начну с них.

Управляющие ашрама делали многое, не спрашивая разрешения Бхагавана, так как они знали, что Бхагаван не одобрит их действия. Хотя Бхагаван знал о том, что такое происходит, он не показывал вида, пока ему об этом не сообщали. Иногда, когда ему сообщали о таких делах, он звал виновников к себе и отчитывал их, а иногда вообще никак не реагировал.

Его отношение к управляющим очень сильно различалось.

Обычно он поддерживал Чиннасвами, управляющего ашрамом, во всех спорах с преданными. Если преданные жаловались ему на управляющего, он критиковал их за то, что они жалуются, даже если их недовольство казалось обоснованным. Но и самому Чиннасвами Бхагаван часто выговаривал за различные недочеты в управлении ашрамом. Мне рассказали, что однажды, в первые годы существования ашрама, он даже побил его тростью. Видимо, он ударил его сильно, так как трость сломалась.

Чиннасвами как только мог избегал Бхагавана. Его стремление избегать попадаться Бхагавану на глаза было столь явным, что он производил впечатление нарушителя, скрывающегося от правосудия. Хотя всем это было хорошо известно, на людях Бхагаван всегда поддерживал Чиннасвами и отбивал у преданных охоту жаловаться на него.

Иногда посетители ашрама указывали Бхагавану на жестокость, несправедливость, фаворитизм и вымогательство денег, которые, как они утверждали, имели место в ашраме. Таким людям Бхагаван просто отвечал: «Зачем вы пришли сюда? Неужели вы проделали такой долгий путь лишь для того, чтобы выискивать в этом ашраме недостатки?»

Иногда такие посетители жаловались, что зарабатывание денег стало главной целью ашрама и что эти деньги используются недолжным образом. Бхагаван отвечал в таких случаях: «Они (должностные лица, которых обвиняли) пришли сюда ради денег. Если вы здесь за тем же, почему бы вам не присоединиться к ним, попросить свою долю и посмотреть, чем здесь можно поживиться?»

Из этих замечаний видно, что Бхагаван знал о нарушениях управляющих, но никогда не поощрял людей, которые пытались обращать на это его внимание.

Бхагаван абсолютно не интересовался тем, каким образом ашрам тратит подношения. Он не возражал, если люди добровольно давали деньги ашраму, но распространенная практика выпрашивания денег от его имени вызывала у него отвращение. Сотни тысяч рупий были потрачены на строительство храма Матери, и большая часть этих денег была собрана путем выпрашивания. Бхагаван много раз выражал свое недовольство, но его замечания оставляли без внимания. Он даже приказывал, чтобы перестали просить деньги, но даже его приказы игнорировались.

Но парадокс в том, что когда строился храм на деньги, собранные методом, который он не одобрял, он всецело поддерживал строительство. Ночью с фонарем в руках он тщательно обследовал каждый новый камень. И когда возведение храма было завершено, он руководил церемонией установки Шри Чакры. Он также удовлетворил просьбы руководить церемонией кумбхабхишекам (освящения) храма и несколько раз принимал участие в ритуалах, которые проводились у алтаря.

Он делал все это несмотря на то что все знали, что он не придавал никакого значения ритуалам, празднествам и процессиям. Особенно он не любил ритуального подношения цветов, разбивания кокосов, совершения перед ним арати и попыток почитать его как божество. Однако когда перед храмовыми мурти совершали арати и потом подношения предлагали и ему, он брал кумкум и вибхути и наносил себе на лоб, как и все остальные. В последние дни жизни Бхагавана, когда он был очень болен, преданные проводили или организовывали хожу планетам, чтобы продлить ему жизнь. Такие ритуалы противоречат учению Бхагавана, но он никогда не препятствовал им. Напротив, когда ему давали освященную воду и прасад от этих хеш, он с удовольствием их принимал.

Люди часто подходили к Бхагавану и простирались перед ним. Бхагаван иногда даже не поворачивал головы в их сторону. Но к другим приходящим он обращал свой милостивый взгляд, словно возвращая его из далекой и бесконечной пустоты, в которой он до этого пребывал. Когда приходили люди, пользующиеся его особой благосклонностью, он тщательно расспрашивал их о том, как у них идут дела. За много лет наблюдений я заметил, что он был особенно добр к тем, кто приезжал из далеких стран, к старикам и детям. Один из преданных однажды спросил Бхагавана, почему он игнорирует большую часть посетителей. Преданный ответил: «Так много людей падает ниц перед вами каждый день, а вы даже не смотрите на большинство из них».

«Что ты знаешь об этом? – рассерженно ответил Бхагаван. – Еще до того, как они приветствуют меня, я внутренне приветствую их». Бхагаван часто выказывал подобное неодобрение, когда преданные жаловались ему. Даже легкие жалобы могли вызвать суровую отповедь.

Например, однажды рано утром к Бхагавану пришел посетитель и сказал: «Всю ночь лаяла собака. Я не мог медитировать».

Бхагаван ответил: «Это не собака лаяла. Это лаял ваш ум».

Много разных людей приходило к Бхагавану; были среди них высокопоставленные чиновники, смиренные нищие, богачи, аскеты, набожные паломники, красивые женщины и другие. Все они хотели внимания Бхагавана, но ни один из них так и не нашел возможности убедиться в том, что получил его. Люди, приходившие с множеством вопросов, иногда не могли добиться от него ни слова, но в это самое время Бхагаван мог неожиданно позвать кого-то другого, спросить, как у того дела, и обсуждать с ним разные вопросы. Иногда Бхагаван сердился на кого-то без видимых причин и обращался с ним довольно резко. Некоторых людей он ругал или высмеивал перед всеми, и присутствующие смеялись над ними.

Один преданный после отъезда из ашрама увидел сон, в котором Бхагаван просил его вернуться в ашрам. Это стоило ему больших хлопот, но он все равно бросился обратно. Он прошел прямо в холл, но Бхагаван даже не повернул головы. В течение нескольких дней Бхагаван ни разу не улыбнулся ему и не спросил о делах, но в то же самое время оживленно разговаривал со другими. Он беседовал с ними с огромной любовью и задавал много вопросов, но вернувшегося преданного игнорировал.

Бхагаван часто уделял много внимания людям, которые, по-моему, просто рисовались. Я видел одного человека, который, как мне казалось, был преисполнен спеси. Он держал книгу, карандаш и бумагу и, задав вопрос Бхагавану, оглядывал аудиторию, явно выказывая огромную гордыню. Бхагаван же, к моему удивлению, очень долго обсуждал с ним какой-то незначительный вопрос. Тогда как другие люди, которые приехали издалека и которым нужно было срочно возвращаться домой, часто вынуждены были ждать ответов на свои вопросы по многу дней.

События, дела и диалоги, имевшие место в холле, часто казались неосведомленным наблюдателям странными или иррациональными, но это лишь потому, что они не знали, что сила Бхагавана организовывала все таким образом, что все, что должно произойти, происходило автоматически. Какое-нибудь необъяснимое событие могло оказаться «посланием» для одного из присутствующих в холле. Он мог понять смысл «послания», и впоследствии его вера или преданность могли возрасти. Остальные же, не зная всех обстоятельств, могли быть этим озадачены.

Или, в другом случае, Бхагаван мог заметить, что эго сидящего перед ним преданного растет, и мог каким-либо образом укорить его. Остальные могли интерпретировать это как беспричинную агрессию, но с точки зрения Бхагавана, это было именно то, что было необходимо этому человеку в данный момент.

Я сам был свидетелем одного случая, когда реакция Бхагавана была понятна только двоим. Один мой друг по имени Дхармапури, который не верил в свами, приехал, чтобы посмотреть на Бхагавана. Заранее решив не преклоняться перед Бхагаваном, он все время бродил вокруг ашрама вместо того, чтобы сидеть с Бхагаваном в холле. Вечером стул Бхагавана вынесли наружу к колодцу, так как было лето. Бхагаван вышел, сел на него, а преданные расселись на земле. Дхармапури в это время бродил поблизости. Увидев Бхагавана, он ощутил неудержимое желание совершить перед ним простирание. Его намерение не делать этого исчезло без следа, и он совершил у стоп Бхагавана полное простирание. Увидев это, Бхагаван громко рассмеялся. Никто из преданных, кроме меня, не понял внезапной реакции Бхагавана. Все озирались, пытаясь понять причину его смеха.

Бхагаван порой удивлял нас, уверяя со всей серьезностью, что джняни и сиддхи иногда принимают форму животных, появляющихся в ашраме. Аннамалай Свами рассказал мне об одном случае, когда одно из таких странных животных являлось кому-то из преданных Бхагавана. Лунной ночью несколько преданных совершали обход вокруг Аруначалы, читая веды. Вдруг они увидели, что посреди дороги стоит леопард и смотрит на них. По вполне понятным причинам они были парализованы ужасом. Они не могли ни идти вперед, ни бежать. Леопард долго смотрел на них, а потом медленно перешел дорогу и скрылся в джунглях, не издав ни звука. Преданные, думая, что они чудесным образом избежали опасности, завершили обхождение и вернулись в ашрам.

Бхагаван внимательно выслушал их рассказ о встрече с леопардом, а потом удивил их, сказав: «У вас не было причин бояться. Леопард был джняни, который спустился с горы, чтобы послушать, как вы поете веды. Он ушел глубоко разочарованным, потому что из-за страха вы перестали петь. Почему вы пугаетесь таких вещей?»

Многие из преданных Бхагавана были ортодоксальными брахманами. Из-за кастовых предписаний, которым была подчинена их жизнь, они ели в отдельном огороженном месте в столовой и только пищу, приготовленную брахманами. Бхагаван никогда не возражал против такого порядка, но все же выражал свое недовольство, когда кто-либо из брахманов смотрел свысока или вел себя враждебно по отношению к людям из более низких каст. Согласно традиции, брахманы испокон веков считали себя высшей кастой, но Бхагаван не разрешал таким установкам процветать в ашраме.

Была одна женщина-брахманка, которая считала себя важной персоной. Они никак не могла принять этот аспект учения Бхагавана. Она избегала всех не-брахманов, так как считала, что любой контакт с ними загрязнит ее. И вот однажды я увидел, как она обратилась к посетителю, который хотел набрать воды из резервуара в ашраме.

«Кто ты такой? – строго спросила она. – Ты знаешь, чья это вода?» Она хотела вышвырнуть его из ашрама, решив, что, погрузив свою кружку в воду, он осквернил всю воду в ашраме, так как принадлежал к низкой касте. Если этой женщины касался небрахман, она шла к Бхагавану и касалась его. Она думала, что краткий физический контакт с Бхагаваном очищает ее от загрязнения – результата прикосновения небрахмана. Шли годы, количество посетителей росло, и ей становилось все труднее и труднее добиться контакта с Бхагаваном.

Однажды в день джаянти ее случайно задел какой-то человек. Она тут же подошла к Бхагавану и сказала: «Бхагаван, только что меня коснулся шудра (представитель самой низкой касты). Коснитесь меня, пожалуйста, чтобы смыть нечистоту».

«Уходи! Я не буду тебя касаться», – ответил Бхагаван сердито.

«Но разве вы не касались своей матери?» – спросила она.

«Может, и касался, – ответил Бхагаван, – но тебя не стану». Таким образом эта важная персона осталась «оскверненной».

Эта женщина упомянула мать Бхагавана, потому что все знали, что она тоже строго придерживалась брахманских традиций и привычек. Когда она переехала жить к своему сыну, она была очень ортодоксальной, полной суеверий и собственной важности.

Бхагаван не терпел ее кастовых предрассудков. Он много раз критиковал ее и безжалостно разрушал все, что препятствовало ее освобождению от невежества и страха. Ему это прекрасно удалось, и он дал своей матери видеха-мукти (освобождение в момент смерти).

Одним из предметов ее отвращения был лук, запрещенный в употребление вдовам брахманов. Когда она отказывалась готовить лук, Бхагаван показывал ей луковицу и говорил: «Какая могущественная маленькая луковица! Она способна преградить моей матери дорогу в рай». Тогда его мать уходила и плакала где-нибудь в углу, но Бхагаван не выказывал ей ни капли сочувствия. Вместо этого он кричал: «Плачь, плачь! Чем больше ты плачешь, тем лучше!»

Колкости Бхагавана на самом деле были проявлением его любви. Страстно желая даровать ей свою милость, он безжалостно расправлялся с любыми препятствиями, мешающими ее духовному росту, как бы глубоко они ни были укоренены в традиции и какими бы «священными» ни были.

Много раз управляющий ашрама изобретал новые правила и пытался навязать их самому Бхагавану. Например, однажды руководство ашрама решило ввести правило, согласно которому никто не должен был беспокоить Бхагавана с 12 до 14 часов. Даже не обсудив это с Бхагаваном, двери холла стали закрывать на это время и Бхагаван оставался запертым внутри. Когда Бхагаван спросил, зачем это делают, ему ответили: «Бхагаван, это ради вашего здоровья».

Бхагаван воспротивился нововведению, однако его не послушали. Тогда Бхагаван стал уходить на это время и сидеть снаружи. Руководство ашрама стало умолять Бхагавана принять этот распорядок. В конечном итоге он уступил их просьбам.

Бхагаван часто давал понять, что не хочет, чтобы преданным запрещали входить к нему, но, когда он был очень болен, управляющий ашрамом взял это дело в свои руки и запретил всем преданным входить в его комнату. В последние дни жизни Бхагавана за дверями его комнаты поставили охрану и дали строгий приказ, чтобы ни один человек не тревожил его. Для такой меры были причины: Бхагаван только что перенес одну из многочисленных операций.

Но однажды пришел садху и попросил о встрече с Бхагаваном. Человек, охранявший вход, объяснил ситуацию и сообщил ему, что его просьба не может быть удовлетворена. Тогда садху пошел в администрацию и повторил там свою просьбу, сказав, что ему нужно уехать сегодня же и что он не может ждать, пока Бхагаван поправится. Сотрудники администрации отказали ему в просьбе, так как не хотели поступать вопреки предписаниям врачей. Садху смирился с отказом и, раздосадованный, направился в сторону ворот. Должно быть, Бхагаван слышал его просьбу, потому что, когда садху проходил мимо комнаты Бхагавана, он с изумлением увидел, что Бхагаван стоит снаружи и поджидает его. Садху подошел, и они смотрели друг на друга, не говоря ни слова, около десяти минут. Затем садху ушел, а Бхагаван вернулся в свою комнату.

В течение дня преданные часто приносили Бхагавану разную еду, не думая, как эта пища повлияет на его организм. Бхагаван съедал по кусочку от нескончаемых подношений, а затем терпел мучения. Но не все подношения он принимал одинаково. Он мог целиком съесть подношение одного преданного, даже если оно было обильное, но из рук другого не принять ничего, хотя еда была хорошо приготовлена и поднесена, казалось, с огромной преданностью. Иногда кто-нибудь клал свое подношение перед Бхагаваном и стоял перед ним по нескольку часов, но Бхагаван даже не удостаивал его взглядом. Многие преданные уходили расстроенными, – никто не мог заставить Бхагавана принять дар, который он решил отвергнуть. Сложно было предугадать линию его поведения. Он мог в один день съесть подношение, а на следующий день отвергнуть, хотя его мог поднести тот же человек.

Непредсказуемость Бхагавана в еде можно проиллюстрировать замечательной историей, которую рассказал мне Субраманьян, один из кухонных работников ашрама. Примерно за два года до смерти Бхагаван сидел в холле в окружении преданных. Все были голодны. Колокольчик уже прозвонил на обед, и некоторые ожидали уже в столовой. Бхагаван задерживался, так как от ревматизма у него болели колени. Перед тем как встать, ему приходилось растирать их. Закончив свой небольшой массаж, он медленно поднялся, оперся на трость и не спеша пошел к двери. В дверях он заметил деревенского молочника в хлопчатобумажном покрывале, с глиняным горшком, висящим на лямке у него на плече.

Бхагаван остановился, посмотрел на него и воскликнул удивленно: «Смотрите-ка! Неужели это Чин-напаян?»

«Да, это я, Свами», – ответил молочник с преданностью и уважением.

«Как ты поживаешь? – спросил Бхагаван. – У тебя все хорошо? Ты пришел ко мне? Похоже, у тебя все отлично. Что у тебя в горшке? Ты принес кулу (пшенную кашу)?»

«Да, Свами, – застенчиво ответил молочник. – Я принес для вас немного кулу».

«Тогда угости меня», – сказал Бхагаван. Он положил трость, сложил ладони в форме чаши, наклонился вперед и поднес ладони к губам. Молочник начал лить тонкой струйкой жидкую кашу из своего горшка в ладони Бхагавана. Бхагаван пил ее маленькими глотками, держа запястья у подбородка, а лицо бедняка сияло от счастья. Бхагаван пил, не отрываясь, словно сероватая жидкая каша была для него нектаром.

В столовой ждали проголодавшиеся люди. Некоторые начали беспокоиться, так как еду не подавали до момента, пока Бхагаван не придет и не сядет на свое место. Один из посетителей вышел из столовой посмотреть, что задержало Бхагавана. Когда он сказал Бхагавану, что все ждут его в столовой, Бхагаван возмущенно ответил: «Вы что думаете, я здесь только ради вас? Разве я принадлежу вам? Вы заботились обо мне, когда я жил на горе? Тогда я никому не был нужен, кроме пастухов, таких, как Чиннапаян, которые делились со мной своей кулу». Бхагаван пригласил молочника пообедать с ним и привел его в столовую.

Индия долго была расколота кастовыми и социальными предрассудками. Бхагаван, хорошо это знавший, осуждал преданных, если они при нем плохо обращались с людьми более низкого класса. Он был ярым защитником угнетенных и в любом споре склонялся на сторону жертв социальной несправедливости. Это можно было наблюдать в одном интересном разговоре, состоявшемся при мне в холле.

Один преданный спросил Бхагавана: «Шиву иногда называют „покровителем воров“. Почему у Бога такое имя? Действительно ли Шива покровительствует ворам?»

Бхагаван ответил: «Перед тем как идти на дело, некоторые воры идут в храм Шивы и обещают в случае удачи отдать Богу половину добычи. Закончив работу, они выполняют свое обещание и отдают Богу часть украденного. Есть много так называемых преданных, которые гораздо менее преданны Богу, чем такие воры. Они либо никогда не дают обещаний Богу, или, даже дав, не выполняют. Поэтому воры в каких-то отношениях более искренне преданны Всевышнему, чем обычные люди».

Поведение Бхагавана периодически менялось. Когда он сидел, глядя куда-то за горизонт, он напоминал Дакшинамурти в позе дхьяны (медитации). В это время его непринужденная поза была так бесконечно прекрасна, что мы не могли отвести от него глаз. Нам казалось, что мы смотрим на неподвижный, неугасающий рассвет. Ни черты его лица, ни его руки или ноги не казались мне красивыми, потому что я привык считать красивым другой типаж. Но когда Бхагаван сидел вот так неподвижно в своей обычной величественной позе, в его фигуре присутствовали невыразимая красота и грация. И не только это – в нем сияло нечто, находящееся за пределом наших привычных представлений о красоте. Он сидел в одной набедренной повязке, но нам он виделся императором в прекрасном облачении, наделенным атрибутами своей власти, сидящим на троне, украшенном бриллиантами. Когда же кто-то звал его: «Бхагаван!» – он спускался со своих неизмеримых высот на эту землю, чтобы ответить на зов. Я говорю «спускался», но что значит «спускаться» для того, кто царит повсюду?

Все мы считали, что Бхагаван выглядит весьма элегантно в своей каупине (набедренной повязке), но иностранцев почти полная его нагота смущала.

Когда Дункан Гринлис, известный британский ученый, впервые приехал к Бхагавану, он признался одному из жителей ашрама: «Моя сестра хочет приехать ко мне из Англии. Я писал ей письма и много рассказывал о Бхагаване и Ганди. Я сказал ей, что она должна увидеть их обоих, так как это два самых великих человека в Индии. Но если она решит приехать, как я покажу их ей? Оба ходят почти голыми и не особенно привлекательной наружности. Если я скажу ей, что эти двое – величайшие из индусов, что она будет думать об Индии?»

Хотя Бхагаван ходил почти нагим и жил очень скромно, большинство людей боялись к нему подходить и тем более говорить с ним. Важные люди, например высшие военные чины или элита с высоких постов, трепетали от смущения и боялись приблизиться к этому ослабленному старику, не имеющему ни светской власти, ни большого количества последователей.

Бхагаван поднимался на прогулку в гору три-четыре раза в день. Он шел немного впереди сопровождающего, следовавшего за ним и несущего для него сосуд с водой. Они поднимались медленно, шаг за шагом. Иногда Бхагаван останавливался, чтобы взглянуть на гору или сказать несколько слов своему спутнику. Такие, как я, остававшиеся внизу, смотрели на него, не отводя глаз, пока он не скрывался за поворотом. Каждый раз нам казалось, что он взойдет на гору и скроется в небе, чтобы больше никогда не возвращаться.

Боз и Йоги Рамайя однажды сопровождали Бхагавана часть пути в одной из таких прогулок на гору. Когда они поджидали его на каком-то отрезке пути, Йоги Рамайя сказал Бозу, что хорошо бы построить цементное возвышение, на котором Бхагаван мог бы отдыхать. Когда Бхагаван вернулся, они рассказали ему о своей идее, но он ее отверг, сказав: «Не делайте этого. Если вы соорудите здесь платформу, кто-нибудь придет вместе с вами и построит на ней храм».

Такие Гуру, как Бхагаван, – проявления Бога в человеческой форме. Бог время от времени спускается на землю и принимает физическую форму чтобы облегчить страдания человечества. Он принимает многих людей в ученики и очищает их, даруя им свою милость. Хотя каждый такой Гуру проявление Бога, все они обращаются со своими преданными по-разному. Учения этих Гуру часто отличаются и даже противоречат доктринам, обычаям, традициям и этике, принятым в том обществе, в котором они родились. Но как бы ни отклонялся Гуру от общепринятой ортодоксии, преданным следует безоговорочно верить ему и беспрекословно подчиняться его указаниям. Многие покидают своих Гуру, потому что не могут принять учение или образ поведения, противоречащий вековым традициям. Другие, наоборот, так привязываются к Гуру, что не могут ни уйти от него, ни принять и практиковать его учение. Такие люди, страдая от внутреннего конфликта, остаются в ашраме Гуру, но часто избегают прямого контакта с ним. Были такие и в Шри Раманашраме.

Бхагаван разрушал традиционные верования многих своих преданных и сам редко соблюдал ортодоксальные обычаи. Он пытался убедить своих последователей отказаться от традиционных практик, но ему не всегда это удавалось. Многие гордились тем, что его последователи, считая, что нашли великого Гуру, они почитали его как проявление Бога на земле. Однако когда вопрос касался отказа от традиционных религиозных практик, они не могли принять это. Они продолжали выполнять свои привычные ежедневные ритуалы, по особым случаям проводили пуджи, делали подношения богам в ожидании, что их желания исполнятся, и совершали паломничества, чтобы обрести духовную заслугу или смыть грехи.

Бхагаван говорил таким людям: «Во всем этом нет нужды. Просто будьте. Просто быть – это лучшее паломничество, которое только может совершить человек. Вы хотите посетить Бенарес? Есть ли место паломничества более великое, чем Аруначала? Это (Аруначала) и есть Гималаи. Это сам Кайлас (дом Шивы)!»

Несмотря на подобные уверения Бхагавана, его преданные продолжали совершать паломничества.

Хотя Бхагаван иногда делал пренебрежительные замечания о традиционных практиках, таких как почитание мурти, он не одобрял, когда его преданные критиковали за это других. Например, однажды кто-то спросил Бхагавана: «Разве это не глупо – сооружать идолов и почитать их, в то время как мы знаем, что Бог не имеет формы?»

Бхагаван ответил в своем духе: «Разве есть такие, кто не занимается почитанием идолов? Проснувшись утром, каждый начинает заниматься почитанием идолов, полагая, что тело, которое есть лишь воображаемая картина, – реально и обращаясь с ним, как со статуей в храме. Вы купаете его, причесываете ему волосы, предлагаете три раза в день пищу. Кому удалось избежать почитания идолов?»

Эчаммал, которая была одной из самых близких преданных Бхагавана, однажды совершила пуджу с сотней тысяч листьев и с большой гордостью рассказала Бхагавану об этом. Бхагаван ответил: «Вместо того чтобы щипать столько раз растение, могла бы ты столько же раз ущипнуть себя и тем самым совершить пуджу?» Бхагаван считал, что такая пуджа – акт жестокости, потому что она причиняет деревьям боль и наносит ущерб, которого можно было бы избежать.

Иногда Бхагаван не проявлял никакого интереса к происходящему вокруг, но бывали моменты, когда он проявлял крайнюю заинтересованность даже к мелочам повседневной жизни. Он очень заботился об одном бурундучке, потерявшем мать. А однажды, когда воробьиное яйцо выпало из гнезда, Бхагаван поднял его и берег, пока из него не вылупился птенец. После этого он радостно показывал всем маленького воробышка.

Однако после столь живого проявления интереса к мелочам он мог вдруг безразлично ответить: «А, ушел?», когда ему сообщали о том, что некто, считавшийся близким преданным, покинул ашрам.

Когда переплетали книги или собирали стенной шкаф, Бхагаван очень внимательно следил за работой. Он часто донимал людей, выполнявших работу, настаивая, чтобы все измерения были тщательными до сотой доли дюйма. Точно так же он относился к приготовлению еды в ашраме. Он давал подробные инструкции поварам и просил их в точности следовать им. Чтобы удостовериться, что его требования выполняются, он время от времени их проверял. И наоборот, когда пропадали или были испорчены какие-либо ценные вещи и ему докладывали подробности, он не проявлял ни малейшего интереса.

Например, однажды один преданный принес дорогие часы в качестве подношения и поставил их на стол перед Шри Бхагаваном, сказав: «Я хочу, чтобы Бхагаван пользовался этими часами, чтобы узнавать время».

Через четыре дня часы необъяснимым образом исчезли. Даритель был так расстроен пропажей, что пришел и расплакался перед Бхагаваном. Бхагаван не стал с ним разговаривать, но попросил находившихся рядом людей разведать, что случилось с часами. Вскоре выяснилось, что близкий родственник Бхагавана унес их, чтобы оставить себе.

«О, – сказал Бхагаван, закрывая эту тему, – мы должны быть рады хотя бы тому, что он дал нам подержать эти часы у себя четыре дня».

Когда ашрам наводняли толпы людей, помощники применяли силу, сдерживая толпу, в которой было много женщин, большими деревянными шестами. В присутствии Бхагавана важные люди дрались за право сидеть рядом с ним. Новых посетителей иногда не пускали в столовую, оставляя без еды. Бхагаван знал обо всем этом, но равнодушно наблюдал за происходящим, не вмешиваясь. Когда происходило нечто подобное, он мог с огромной любовью заботиться о каком-нибудь растении или раненой птице, и если впоследствии этому существу причиняли вред, он очень сердился.

Бхагаван производил такое впечатление, словно был выше всех мирских дел, совершающихся вокруг. Мы ощущали, что большую часть времени он был равнодушен ко всему происходящему в ашраме. Но иногда он вдруг обращал наше внимание на какую-нибудь мелочь и произносил по этому поводу длинную речь.

Бхагавана никогда не впечатляли достижения, репутация или генеалогия посетителей. Люди могли обладать богатством, красотой или властью; они могли быть знаменитыми или иметь репутацию филантропов или альтруистов; они могли выполнять множество садхан или тапасов, но это не имело никакого значения, когда они представали перед Бхагаваном. Когда приходило много таких людей, он даже не поднимал глаз, чтобы взглянуть на них. Вообще, когда ему представляли вновь прибывших, он часто не обращал на них внимания. Вместо этого он мог улыбнуться кому-то другому и спросить, как у него дела. Иногда он улыбался и выказывал огромную любовь кому-то из преданных, но в другой момент мог быть абсолютно безразличным к тому же человеку. Для некоторых посетителей он опускался на их уровень и отвечал на каждый их глупый вопрос с огромным терпением, но мог даже не открыть рта, если тот же вопрос задавал кто-то другой.

Например, кто-нибудь спрашивал: «Бхагаван, есть ли другие миры?»

Бхагаван отвечал ему: «Кто задает этот вопрос?» Но когда кто-то другой задавал этот же вопрос в тот же день, он мог произнести речь о значении смерти и дать подробное описание других миров.

Обычно Бхагаван игнорировал вопросы, на которые не хотел отвечать, но в нескольких случаях он отреагировал, продемонстрировав сильный гнев.

Один раз какой-то приезжий из Гунтура спросил его: «Когда закончится эта юга^[143], что вы будете делать? Войдете ли вы в джива-самадхи [состояние приостановленной жизнедеятельности, которое может продолжаться огромные промежутки времени], или сохраните тело в обычном самадхи?»

Бхагаван ответил очень сердито: «Кто ты такой? Ты приехал, чтобы проверить меня? Какое ты имеешь право проверять мои способности? Уходи отсюда!» С этими словами он встал и выгнал его из холла.

Люди, приходившие к Бхагавану, реагировали на его присутствие по-разному. Некоторые сразу же впадали в глубокую медитацию, в то время как другие уходили, ничего не получив. Некоторые начинали смеяться, плакать или громко рыдать от осознания собственной греховности. Некоторые кричали, другие впадали в истерику. Некоторые падали без сознания.

Иногда новички начинали превозносить Бхагавана, распевать религиозные гимны или сочинять импровизированные стихи, восхваляющие его. Некоторые подбегали к нему и пытались обнять, а другие довольствовались тем, что совершали простирания бессчетное количество раз. Многие пытались коснуться его ступней или прижаться к ним глазами. Не все подобные попытки приветствовались.

Иногда посетители бранили его или насмехались над ним. Они ставили под сомнение его величие и намеренно глумились над его предписаниями или советами. Кто-то распевал перед ним песни, а кто-то просил его сойти с пьедестала и пойти поработать. Я даже видел, как люди били себя и дергались в конвульсиях в его присутствии.

Одна женщина по имени Маракадамма неосознанно реагировала на милость Бхагавана очень необычным образом. Она часто приезжала к Бхагавану, но становилась очень беспокойной в его присутствии. Приехав в ашрам, она приветствовала Бхагавана один раз, затем выходила из зала и какое-то время топталась за дверями. Через некоторое время она возвращалась, снова падала перед ним ниц и опять уходила слоняться снаружи.

Со временем ее любовь к Бхагавану нарастала, и она порой ощущала непреодолимый позыв подойти к нему и обнять его. Ее беспокойство проистекало из ее попыток контролировать эти порывы. Иногда она все же поддавалась им, подбегала к Бхагавану и обнимала его.

Вначале помощники просто оттаскивали ее и усаживали на приличном расстоянии от дивана Бхагавана. Но поскольку она продолжала свои попытки, ее стали просто выгонять из холла, а в конечном итоге дошло до того, что ее начали бить, чтобы отбить у нее эту охоту. Но никакие наказания не могли «излечить» ее от этой страсти – ее непреодолимо тянуло к Бхагавану.

Однажды она сказала мне: «Бхагаван вызывал у меня какие-то неконтролируемые реакции. Мне кажется, что он постоянно зовет меня подойти и прижаться к нему. И в то же самое время он, похоже, вызывает у своих помощников сильный гнев, когда я приближаюсь к нему. Мне кажется, он безмолвно говорил своим помощникам: „Смотрите! Маракадамма приближается! Бейте ее!“»^[144].

Бхагаван обычно игнорировал чрезмерные проявления, которые имели место в холле. Иногда, если посетители впадали в сильное возбуждение, он смотрел на них какое-то время, и они успокаивались. Я видел, как он успокоил таким образом женщину из Андхра Прадеш, которую очень волновало социальное положение женщин. Она встала и начала говорить, обращаясь к Бхагавану, так, словно произносила речь на собрании. «Во всем мире с женщинами обращаются очень плохо, – начала она. – Вы обращаетесь с ними так же?» Бхагаван даже не взглянул на нее. Она продолжала: «Разве женщина должна проводить всю свою жизнь на кухне? Разве она должна только рожать и воспитывать детей? Неужели женщинам ничего больше не остается?»

Бхагаван игнорировал ее выступление и продолжал смотреть в сторону. Тогда женщина начала критиковать Бхагавана более прицельно: «Разве освобождение только для мужчин? Даже такие люди, как вы, демонстрируют, что у мужчин есть привилегии. Неужели йога и медитация – только для вас?»

Ее эмоциональный накал и очевидное безразличие Бхагавана довели ее до слез.

В конце концов Бхагаван повернулся к ней, в его взгляде читалось недоумение, почему она так взволнована и расстроена. Женщина, привыкшая произносить напыщенные речи с трибуны, начала таять под пристальным и безмолвным взглядом Бхагавана. Через некоторое время она спросила, уже далеко не столь решительным и бесцеремонным тоном: «Бхагаван, может, вы покажете путь к освобождению, подходящий для женщин?»

Бхагаван, не отводя пристального взгляда, спросил: «Что такое освобождение?»

Этот ответ заставил женщину окончательно смолкнуть. Она тут же села, даже не ответив на простой вопрос Бхагавана. Вскоре она ушла из ашрама и никогда больше не возвращалась.

Посетители, которым отказывала администрация ашрама, иногда шли прямо к Бхагавану и жаловались. Такие жалобы он часто игнорировал. Иногда он говорил: «Какая у меня здесь власть? В том, что касается еды, я сам в их власти. Если они не пустят меня в столовую, мне тоже придется уйти».

Но в другие моменты, когда посетители просили у него поесть, он звал кого-нибудь, кто находился поблизости, и распоряжался, чтобы этого человека хорошо накормили. Некоторым посетителям даже не нужно было его просить – он спрашивал, поели ли они, и если оказывалось, что нет, направлял их в столовую.

Когда ашрам начал процветать, Бхагаван настаивал на том, чтобы не ходить есть в столовую, пока все бедняки у ворот, коровы и другие животные, ждавшие у ворот, не будут накормлены. Если в ашраме готовили специально разбавленный самбар для бедняков, Бхагаван сердился и требовал, чтобы этот же жидкий самбар подали и ему. Таким образом он обеспечивал для местных бедняков еду хорошего качества. Он даже настаивал на том, чтобы руководство ашрама кормило коров таким же иддли, который давали ему. Руководство ашрама не одобряло этого. За его спиной они делали по-своему, а затем пытались скрыть это от Бхагавана. Ему в конечном итоге так надоели эти проблемы, что он перестал вмешиваться во все это.

Тем не менее всегда можно было быть уверенным, что он выразит недовольство, если ему давали большую порцию еды, чем остальным. Даже будучи больным, он требовал, чтобы фрукты и молоко, которые давали ему из медицинских соображений, делили на всех, кто был в холле. Он также делился всеми своими лекарствами. Он руководствовался правилом «если это полезно для меня, это должно быть так же полезно и для всех». Я слышал одну удивительную историю о том, как Бхагаван пытался вылечить всех в ашраме. Кажется, однажды он попросил, чтобы все преданные приняли по дозе касторового масла в качестве слабительного. Муруганар, один из ближайших учеников Бхагавана, отказался пить касторку. Когда Бхагаван узнал об этом, он сказал: «Если он не хочет пить касторку, что поделать? Отдайте мне его дозу». И Бхагаван выпил его порцию вместе со своей. Лишняя доза никак не повлияла на Бхагавана, однако у Муруганара случилась диарея и за следующие несколько часов он раз десять сходил в туалет.

Бхагаван не терпел, когда посетители демонстрировали особое к нему отношение. Иногда он говорил, что с преданными нужно обращаться лучше, чем с ним. Если Бхагаван замечал, что в столовой с преданными обращаются хуже, он иногда выказывал свое недовольство, отказываясь от некоторых блюд.

Однажды за обедом разносчики еды заметили, что Бхагаван отказывается от пахты. Девараджа Мудальяр, часто сидевший в столовой рядом с Бхагаваном, тоже это заметил и посетовал: «Бхагаван, мы все роскошно питаемся, но вы каждый раз отказываетесь от части своей порции. Как мы можем продолжать хорошо есть, когда видим, что вы намеренно едите меньше нас?»

Бхагаван ответил: «Чего не хватает Бхагавану? Разносчики не думают о том, нужно ли Бхагавану столько еды. Они всегда кладут на его тарелку целую гору. Но его преданным они кладут совсем другие порции».

Поскольку Бхагаван отказывался только от определенных продуктов, когда замечал, что преданные не получают то же количество, что и он, или их плохо обслуживают, разносчики приходили к выводу, что в очередной раз на его глазах кого-то обделили. Однажды путем расспросов выяснили, что произошло в одном из таких случаев. Незадолго до того из Бангалора приехала молодая женщина. Во время обеда она попросила больше расама, но разносчики невнимательно отнеслись к ее просьбе и вместо расама залили ее тарелку пахтой.

Это был не первый раз, когда разносчики совершали ошибку. Они часто не особо церемонились с посетителями, которые ели в ашраме. Иногда они даже смотрели на них свысока. Богатых людей и тех, кто сидел рядом с Бхагаваном, обслуживали очень тщательно, однако незнакомых и тех, кто сидел в отдалении, часто обслуживали невнимательно.

Хотя Бхагаван часто повторял работникам ашрама, чтобы они обращались с его преданными так же, как с ним, и чтобы обслуживали их так же, как и его, они редко обращали внимание на его слова. Поэтому, чтобы научить их равному отношению ко всем, Бхагаван время от времени отказывался от некоторых блюд, чтобы привлечь их внимание к этому аспекту его учения.

Когда Бхагаван заболевал, что случалось довольно часто, преданные советовали ему различные лекарства. Вначале он отказывался от всего, но если преданные настаивали, он обычно соглашался, принимал любые лекарства и продолжал принимать, пока их давали. Даже когда незадолго до смерти на его руке появилась саркома, он часто говорил, что ему не нужны лекарства и операции и что саркома исчезнет сама, так же, как появилась. Однако, заявив свой протест, он пошел навстречу настояниям преданных и стал принимать все, что ему давали. Он также позволил врачам провести четыре операции.

Бхагаван часто пытался избежать лечения, но ему редко это удавалось, так как преданным казалось, что они плохо выполняют свою работу, если позволяют ему болеть. Однажды в 1940-гг. Бхагаван упал и получил небольшой ушиб. Многие хотели вызвать доктора, но Бхагаван сначала не позволял делать это. И тут одна женщина в холле заплакала.

«Почему ты плачешь?» – спросил он.

«Потому что вы не разрешаете нам позвать врача», – ответила она. Бхагаван вздохнул и сдался. «Хорошо, – сказал он, – зовите врача, если хотите. У меня нет свободы».

Поскольку Бхагаван много лет страдал от ревматических болей в коленях, его помощники натирали их маслом, которое приносили различные преданные. Прежде чем встать, Бхагаван сам массировал колени. Если кто-то возражал против того, чтобы он делал сам эту маленькую работу, он отвечал: «Дайте мне тоже помассировать эти колени и тем самыми приобрести пунью [духовную заслугу]. Почему вся пунья должна доставаться вам?»

Потом он вставал и, опираясь на тросточку, медленно шел к двери. Каждый шаг причинял ему боль. Присутствовавшие внутренне содрогались, видя, как ему больно, но Бхагаван отказывался принимать помощь даже от своих помощников, предлагавших ему опираться на них. Даже после того как он упал, он по-прежнему отказывался от помощи.

В последние дни жизни он страдал от саркомы и перенес несколько операций. Его тело стало таким слабым, что ему стоило огромных усилий даже приподняться на диване. Люди, сидевшие вокруг и видевшие, насколько ему больно, ощущали эту боль в своем теле.

Возможно, была причина, по которой Бхагаван не хотел своего излечения. Невыразимое блаженство реализованного существа, которое переживал Бхагаван в своем высоком состоянии, несомненно, было благотворным для мира. Но, возможно, и мучительную боль тела он терпел на благо этого мира. Если это правда, то это может служить объяснением для нежелания Бхагавана излечиться.

Если принять точку зрения, что все, совершаемое Бхагаваном, было на благо его преданных, эта интерпретация может оказаться не такой уж надуманной, как может показаться на первый взгляд. Бхагаван постоянно излучал любовь во всей ее полноте. Все его действия и утверждения, даже вспышки гнева, были проявлениями любви, которую он к нам питал. Все его действия направлялись Я. Это означает, что они проистекали из какого-то глубинного центра, к которому никто из нас не имеет доступа. Зная это, мы не должны поддаваться искушению судить его или интерпретировать его действия.

Чалам и Сури часто посещали Шри Раманашрам во второй половине 1930-х гг. Сури описывает один из самых значимых своих визитов

Я снова приехала к Бхагавану с отцом и Шри Дикшитулу. Я входила в глубокий транс все четыре дня, что была в ашраме. Однажды днем я вошла в самадхи, но в тот момент я не знала, что это за состояние. Я узнала об этом позже, когда снова переживала нечто подобное.

Хотя я часто впадала в экстаз в присутствии Бхагавана, я все же не могла избежать трудностей, которые создавали люди в ашраме. Их традиции, способы почитания и сентиментальность постоянно раздражали меня. Кажется, я обижала их, так как мои привычки были для них необычными. Поскольку я была очень застенчивой, в новом месте я всегда ходила с отцом. Я даже сидела с ним среди мужчин во время обеда^[145].

Каждый вечер в холле раздавали прасад. Однажды вечером, когда я сидела в трансе, человек, раздававший прасад, подошел ко мне и громко сказал: «Возьми». Я тут же протянула руку но услышала в ответ ругань. Я вздрогнула и открыла глаза. Он делал жесты и показывал на мою руку. Поскольку это была левая рука, я решила, что он отчитывает меня за то, что я протянула ее для прасада. Но это было вполне естественно для меня, поскольку я левша от рождения.

Так как мне не понравилось, что помощники на меня кричат, когда раздавали прасад, я стала садиться снаружи холла под деревом.

«Почему они сердятся на меня по пустякам? – думала я. – Почему они так поступают со мной, если я не делаю им ничего плохого?» Такие мысли огорчали меня, но вскоре я поняла, что все это делает Бхагаван, чтобы искоренить мое эго.

Я не видела смысла во всех этих ритуалах. Когда священнослужители подносили арати после пуджи, Бхагаван протягивал руки к пламени, а затем наносил вибхути и кумкум себе на лоб. Мне было непонятно, почему Бхагаван ведет себя как ортодоксальный брахман. Я думала, что, раз он всегда был в сахаджа-самадхи и был джняни, считавшим мир глупой игрой, он не должен так поступать. Было много других случаев, когда я видела, что он поступает, казалось бы, вопреки собственному учению. Это сбивало меня с толку – мне казалось, что я не способна понять его. Мое замешательство было таким сильным, что мне казалось, что теперь я буду любить его меньше. Но со временем мои установки начали меняться.

«Кто мы такие в сравнении с ним? – думала я. – Какими знаниями мы обладаем, чтобы понимать его? Так что же с того, что он сказал одно, а потом сделал другое? Если Бхагаван так искренне принимает арати, как я могу быть против?» Все эти мысли о Бхагаване и арати мешали моей медитации.

Однажды я увидела, как мистер Чадвик очень искренне принимает арати и наносит вибхути и кум-кум себе на лоб. Это очень тронуло меня. Если для меня, индуистки по рождению, арати не имеет смысла, то это должно казаться еще более бессмысленным иностранцу. Мне стало интересно, видит ли он в этом какой-то скрытый смысл? Мне думалось, что нет^[146]. Мне казалось, что он с таким уважением относится к церемонии арати лишь потому, что сам Бхагаван относится к ней серьезно. С того самого дня я стала видеть красоту во всем, что делает Бхагаван.

Для меня находиться в присутствии Бхагавана было все равно что находиться в раю, но отцу холл Бхагавана казался адом. Все время, пока мы были в холле, Бхагаван казался мне реальным, в то время как мир, семья и дом казались иллюзией. Мне очень хотелось остаться рядом с Бхагаваном, но как я могла остаться одна? Отец мог проводить в ашраме только время своих отпусков^[147].

В то время вблизи ашрама не было домов. Я привыкла к домашнему комфорту и мне приходилось тщательно следить за здоровьем из-за головных болей. Я думала: «Как может такой человек, как я, жить один в этом лесу, без посторонней помощи?»

Отец предложил мне спросить совета у Бхагавана, но сама мысль об этом пугала меня. Я считала Бхагавана слишком великим существом, чтобы разговаривать с ним. Ни разу, ни тогда, ни после, я так с ним и не заговорила. Я никогда не ощущала необходимости в этом, и к тому же ни разу не представился удобный случай. Бхагаван разрешал все мои сомнения относительно садханы и прочие мои проблемы, но не в личной беседе. Все это прояснялось через сны и видения.

В конце одной из поездок я начала писать письмо другу. В письме я попыталась подвести итог основных событий нашего визита. Я также попыталась объяснить, каким образом Бхагаван духовно трансформировал меня.

Дорогой Друг!^[148]

Когда мы вышли у Аруначалы, было 8 часов вечера. Задолго до прибытия мы увидели эту темную гору, закрывавшую небо. Мы поели и пошли по странным, незнакомым улицам, наполненным громкими звуками непривычной тамильской речи. Мы вышли за пределы города, оставив позади освещенные кварталы, и узнали, что до ашрама еще две мили. Мои бедные ноги, которые я отсидела в поезде и автобусе, начали дрожать. Мое сердце сжалось, а глаза начали слипаться. Однако, напустив на себя веселость и невозмутимость, я пустилась в путь. В какой-то момент я перестала осознавать, где я и что происходит. Когда я в конце концов увидела на доске надпись «Шри Раманашрам», я обнаружила, что не помню, как шла туда. Я была словно в наваждении.

В ашраме было тихо. Нам сказали, что поскольку Бхагаван уже отошел ко сну, мы не сможем увидеться с ним. К счастью, Шри Дикшитулу убедил управляющего позволить нам войти к Бхагавану в тот же вечер. Нам сказали, чтобы мы вошли молча, не говоря ни слова, и просто получили его даршан. Войдя в холл, освещенный тусклой электрической лампой, мы увидели в углу Бхагавана, лежащего на белом диване. Рядом с ним сидел какой-то человек и натирал мазью его ноги. По непонятной причине мое сердце затрепетало от какого-то сладкого беспокойства, а потом замерло. Мой отец и Шри Дикшитулу простерлись перед Бхагаваном в знак приветствия. Я тоже поприветствовала его, не осознавая, что делаю. Как только я встала, я почувствовала, что по моему телу прошла вибрация. Это было что-то вроде физического шока, при котором кровь ударила в голову. Ничего подобного со мной никогда не случалось.

Ты можешь посмеяться надо мной и сказать, что все это мое воображение. Пожалуй, я соглашусь с тобой, потому что Бхагаван говорит, что вся эта жизнь, все наши горести и радости, любовь и гнев, все то, что мы всерьез считаем реальным, – лишь продукт нашего воображения. Более того, он говорит, что утверждение «Это мое тело» – порождение ума. Что ты скажешь на это? Разве это не звучит для тебя странно? Разве это не удивительно для тебя, что я, до недавнего времени думавшая так же, как ты, так изменилась? Для меня это тоже чудо!

Всю ночь я думала об этом странном опыте. Рано утром мы втроем пошли в ашрам из «Трэвеллерс Бунгало», совершили омовение в Пали Тиртхама и вошли в холл. Даже в этот ранний час в холле сидело много людей. Мы снова простерлись перед Бхагаваном и сели неподалеку. Он сидел на своем диване и обмахивался. Если бы я стала описывать Бхагавана так, как я описываю обычного человека, ты бы посмеялся надо мной. Ты бы сказал: «И ради этого она проделала такой путь?» Если мне придется описывать, как впечатлил меня Бхагаван, всех слов на трех языках, которые я знаю, будет недостаточно.

Раньше я могла объяснить отцу, почему люблю тебя. Но, кажется, я не смогу донести, как я люблю Бхагавана, даже до твоего сердца, которое так хорошо знает, что такое любовь, – ведь любовь, которую мы испытываем к нему, находится за пределами нашего понимания. Бхагаван чувствует такую любовь к своим преданным, к каждому из нас, к каждому живому существу. Эта любовь и вызвала во мне этот необыкновенный отклик.

Я расскажу тебе, какое впечатление он произвел на мой ум, как только я увидела его тем утром. Помнишь восковые фигуры Ганди, которые мы видели на ярмарке? Один был с прялкой, а другой читал газету. Бхагаван напомнил мне одну из этих фигур. Я не могла поверить, что мои глаза видят живое существо. И когда с его губ слетело слово – обычно он почти не разговаривает – это было так же поразительно, как если бы это слово произнесла статуя. Но больше всего мое внимание привлекли его горящие глаза. Можешь ли ты мне поверить, что даже в темноте видно было, как они горят? И когда он смотрит на нас, его взгляд, как стрела, проникает в самые сокровенные глубины сердца.

В тот вечер, когда я впервые пришла туда, Шри Бхагаван провел провод от своего вечного тока к моему сердцу. Все время, пока я была в холле, этот ток притягивал меня лишь к нему одному – и вот теперь, где бы я ни была, что бы я ни делала, мое сердце всегда обращено к нему. Может, этот провод соединил мое сердце с его? Дорогой, можешь ли ты представить, какое я ощущаю блаженство, как я счастлива?!

Все мысли покинули мой ум. Даже о тебе я попыталась подумать лишь раз. Наша дружба была для меня важнее всего в жизни, пока я не встретила Бхагавана. Но в его присутствии, когда я пыталась внести в свое сознание тебя – самого дорогого для меня человека, – твой образ таял. Мой ум с улыбкой стряхнул мысли о тебе, зная, что такие воспоминания – лишь детская забава. Ты сам можешь представить, что произошло со всем остальным содержимым моего ума!

Однажды вечером, когда Шри Бхагаван вернулся, холл был полон посетителей. Опираясь на ограду, увитую цветущим вьюном, мы с отцом сидели возле окна перед Бхагаваном. Рядом под миндальным деревом двое мальчиков из штата Гуджарат весело играли с другими детьми. Я не могла понять, почему я пришла сюда. Но потом решила: что странного в том, чтобы быть одной, если жизнь сама по себе есть одиночество? Вокруг меня может быть много людей, но если хорошенько подумать, я на самом деле всегда одна.

Когда юные брахмачари, жившие в ашраме, стали петь веды, мое дыхание синхронизировалось с их пением. Мое восприятие смещалось все глубже в сердце, и я почувствовала своим неразделенным вниманием, что мои глаза пристально смотрят на что-то неизведанное. Мое тело полностью растворилось.

Мы с отцом вошли в холл после захода солнца, протискиваясь между людьми. Вначале я не могла переносить мучительную жару, но потом полностью забыла о ней. Мои широко открытые глаза пристально смотрели на Шри Бхагавана. Внезапно взрыв эмоций вырвался из моего сердца, как огромная волна. Я закрыла глаза и впала в глубокий транс. Мое тело все больше коченело, а по сердцу пробегали волны трепета. Я медленно открыла глаза и увидела Бхагавана. Он, держащий в своих руках нити судьбы, сидел, подобный статуе Будды, глядя в пространство, и его голова была повернута в сторону, словно он ничего вокруг не осознавал, словно его не заботили все эти люди, столпившиеся вокруг.

Потом мой взгляд упал на европейского джентльмена, сидевшего прислонившись к деревянной полке. Когда я наблюдала за ним, он открыл глаза и посмотрел на Бхагавана странным взглядом. По какой-то непонятной причине я почувствовала огромное сострадание к нему. Должно быть, он приехал из самого Лондона к Аруначале, прочитав книгу Пола Брайтона, и теперь жил в таком странном месте, совершенно один.

Вокруг ног у него был обвязан широкий полотняный пояс, возможно, потому, что он не привык сидеть на земле. Он ни с кем не разговаривал. Просто сидел с закрытыми глазами в своем углу возле деревянной полки. Он построил себе домик на территории ашрама, и его единственной ежедневной обязанностью было присутствовать в холле. Я позавидовала ему. Почему бы ему не удочерить меня и не выделить мне уголок в своей хижине? У меня были смешанные чувства к нему: какая-то часть меня боялась его, а другая, видя его широкий пояс, – умилялась. Когда я видела, как больно ему сидеть на полу, мне становилось его жалко. Что за превратная судьба принесла ему всю эту боль и страдания? Ашрам был странным и одиноким местом даже для меня. Как же ощущал себя этот человек среди чужеземцев, которые даже не носили рубашек? Каково ему было жить среди этих бритых голов, в чужой стране, где царили экзотические обычаи и звучала незнакомая речь?

Когда зазвонил колокольчик, все поднялись, чтобы идти в столовую. Сердце, опьяненное сладким блаженством от присутствия Бхагавана, заставило мое тело отказаться от самой мысли о еде, приправленной к тому же специфическим южноиндийским соусом. Европейцы один за другим исчезли в темноте, шлепая тапочками.

Решив не идти в столовую, я вместо этого села одна в темноте под миндальным деревом. Я сидела там, а люди, проходившие мимо на небольшом расстоянии от меня, казалось, проплывали перед моими глазами, как бледные тени. Я посмотрела туда на окно Бхагавана, и ощутила укол чистой, неподдельной тоски. Чувствуя, что пора идти, я встала и направилась к воротам ашрама, села под манговым деревом и стала смотреть на гору. В моих ушах звучала песня «Аруначала Рамана», которую вечером пели в зале жители ашрама. На глаза навернулись слезы. Эти люди заперли Аруначала Раману в том холле, но гора не оставила своего шестнадцатилетнего возлюбленного. Она скрыла его от всех людских глаз. Я знаю!

Какой-то человек стоял в темноте на склоне горы и, казалось, был так же безутешен, как и я. В глазах у меня стояли слезы. Кто этот человек? Да и имеет ли это значение? Любовь, которую мы оба испытывали к Бхагавану, сблизила нас. И в этой любви наши различия, наши формы и качества стали одним. Мы знали, что оба страдаем от любви к Бхагавану. Какие еще нужны испытания? Из столовой доносились звуки суеты, они были похожи на далекий сон. В темноте мы открыли друг другу сердца и побеседовали друг с другом. Я не знаю, кто это был. Было так темно, что я даже не видела его лица.

После ужина ашрамиты принесли мне молока. Я выпила его, вернулась в холл и снова простерлась перед Бхагаваном. Сотворив все эти «беды» со мной, он теперь смотрел на меня невинным взглядом, словно ничего не подозревая. Интересно, он, наверное, смеется про себя, видя мое безумие? Но как он может? Разве сам он не пел, обращаясь к Господу Ару начале:

Не смейся надо мной, мое прибежище,

Даруй мне свою милостивую улыбку!

Тара написала мне письмо, в котором спросила: «Почему ты поехала к Шри Рамане Махарши? Чтобы исцелиться от головных болей? Или он дает тебе духовное руководство? Или ты ездишь для того, чтобы поговорить с ним? Но он обычно ни с кем не разговаривает, разве не так?»

Что мне ей ответить? Я подумала: «Что мне отвечать, если кто-нибудь спросит меня, когда я вернусь: „Что ты получила от такой долгой и утомительной поездки?“» И ответ пришел сам собой: «Счастье. Меня опьянила милость, дарованная Бхагаваном, и бесконечная любовь, которую я испытываю к нему».

Я не знаю, что еще сказать людям. Но если я даже и скажу это – кто поймет меня? Поймешь ли это ты, который так хорошо знает мое сердце?

Пока я здесь, я чувствую, что кроме этого места ничто в мире больше не существует. Я хочу остаться здесь навсегда. Я не хочу уезжать от Шри Бхагавана. Я хочу только одного – остаться здесь. Как я могу покинуть Истину и вернуться в майю? Но как мне остаться здесь совсем одной?

Когда я рассказала об этом своему бедному отцу, он сказал: «Спроси у Бхагавана». Моей первой реакцией было: «Что? Спросить Бхагавана?! Как я могу разговаривать с изваянием божества, с просто „идеей"? Как я могу вообще разговаривать с ним?»

Все три дня, что я провела там, меня постоянно беспокоила мысль, что я не вижу никакой возможности навсегда остаться в Шри Раманашраме. Я утешала себя верой, что если бы Бхагаван хотел, чтобы я осталась с ним, он бы сам, несомненно, сделал все необходимое для этого.

Любимый друг! Тебе не следует бояться, что я останусь здесь и ты больше никогда меня не увидишь. Бхагаван отпустит меня, только чтобы я встретилась с тобой. Даже притом что он наполнил мое сердце бесстрастием и блаженством, неужели радости, страхи и сомнения, бывшие моими спутниками последние шестнадцать лет, так легко покинут меня?

Но не надейся, что Шри Бхагаван с этого момента предоставит меня самой себе. Он сам однажды сказал, что те, кто ухватился за него, стали подобны куску мяса, попавшему в пасть тигра. Я скорее чувствую себя мышью в лапах кота. Когда я начинаю убегать, полагая, что он отпустил меня, он ловит меня снова и держит крепче, чем раньше, говоря: «Куда ты пойдешь?» И однажды наступит день, когда он, притворяясь, что все еще играет со мной, враз меня проглотит. Но сегодня еще не последний день. До того момента, как этот день наступит – я с тобой.

Не думай, что моя любовь к тебе умерла. Позволь мне объясниться. Ночью мы можем видеть лишь при свете фонаря. Мы берем с собой фонарь, чтобы освещать то, что мы хотим увидеть, но когда пробуждается сердце, это подобно солнцу, встающему над миром. Если солнце уже взошло, зачем нужен фонарь? Разве солнце, освещающее весь мир, светит не ярче, чем фонарь, светивший нам ночью? Точно так же любовь, которую мы лелеем друг для друга, не умирает лишь оттого, что она расширилась. Любовь только увеличивается от того, что она светит не отдельным людям, но всем без исключения.

Это внезапное и поспешное философское отступление, все то, что я сейчас пишу, может показаться тебе абсурдным. Но для меня это – единственно реально. Все остальное – глупость, майя. Какая трансформация произошла со мной за эти четыре дня!

Отец вместе с другими совершили омовение и пришли сюда. Сейчас мы пойдем на гору, я снова сяду за письмо в полдень. Может быть, уже сегодня мы поедем назад.

…Сейчас полдень, я пишу в поезде. Спускаясь с горы, я представляла, как я обращаюсь к Бхагавану: «Я вернусь, Бхагаван. Я не могу оставить вас. Не огорчайтесь. Не беспокойтесь, что я исчезну». Обрати внимание, как я обезумела – как будто не я должна беспокоиться, а он!

Вернувшись в холл, мы простерлись перед Шри Бхагаваном. «Я прощаюсь с вами», – сказал отец. Не говоря ни слова, я впитала его глазами. Он смотрел на меня с такой милостивой улыбкой, что все мое сердце засияло ослепительным светом.

Знает ли он о моей внутренней борьбе? Означает ли его улыбка благословение? Говорит ли он: «Приходи снова»? Или это насмешливая улыбка, означающая: «Куда ты теперь пойдешь?» А может, он утешает меня: «Что бы ни случилось, я верну тебя обратно, не беспокойся»? Или это просто назидание: «Разве для Я существует расстояние?»

Мое тело в вагоне поезда, у окна. Я наблюдаю, как отдаляется Аруначала. Стук колес напоминает мне о чтении вед, которое я слышала накануне вечером. Дым паровоза напоминает о сладком запахе благовоний, которые жгли в холле. Я ощущаю пустоту – словно я что-то потеряла. Размышляя над этим, я понимаю, что ощущение пустоты – из-за того, что я оставила позади свое «я». Я каким-то образом осталась там, потому что Бхагаван оставил меня там. Ум ищет, но не может найти это «я». Мое тело ищет его.

«Где эта пустота?» Я прихожу к выводу что в этом поезде едет только тело. Я – нет. Бхагаван – настоящий похититель!

* * *

Это письмо позже опубликовали в журнале на телугу. К тому моменту уже вышли в свет мои рассказ и пьеса, и это была моя третья публикация. Многим людям понравились рассказ и пьеса, но те же самые люди были разочарованы, прочитав это письмо. Общее мнение было таково: «Сури, писавшая так хорошо, теперь пишет всякую ерунду».

Однажды, вернувшись домой, я впала в глубокое самадхи. Когда мне не удавалось как следует помедитировать, мне становилось очень плохо. Я чувствовала, как Бхагаван все ближе притягивает меня к себе. Я перестала выполнять садхану с целью осознать Я. Я лишь хотела узнать Бхагавана и стать ближе к нему. Я хотела чувствовать его каждую минуту, потому что во время медитации его присутствие наполняло мое сердце радостью.

Мы с отцом снова поехали в ашрам в сентябре того же года. Когда поезд подъезжал к Аруначале, вид возвышенностей и седловин на горе взволновал меня. Тогда, при содействии Шри Раджа Айера, мы поселились в хорошем бунгало.

До этой поездки, когда я входила в самадхи, все предметы, которые я обычно видела глазами, исчезали, но когда передо мной проходил Бхагаван, я могла видеть его фигуру. На этот раз в один из дней, когда я вошла в холле в самадхи, все, что было передо мной – люди, стены, диван Бхагавана и сам Бхагаван, – исчезло. Я бы не испугалась, если бы я тоже исчезла или обрела освобождение, но я испытала страх из-за исчезновения Бхагавана, – для меня невыносимой была мысль о том, что Бхагаван может исчезнуть. Через некоторое время место, на котором сидел Бхагаван, заняло то, что я могу назвать только «присутствием». Оно стало медленно двигаться по направлению ко мне и вошло в мое сердце. Мое внимание тут же сосредоточилось на этом месте, и я увидела там лицо Бхагавана – он смеялся от радости. И тогда я поняла, что освобождение означает полное исчезновение представления о «я», и то, что остается после – один лишь Бхагаван.

Я вернулась домой и больше в тот год не видела Бхагавана. Однако отец и Шри Дикшитулу снова поехали к Аруначале в декабре. Отец написал мне оттуда, что Бхагаван прочитал мое письмо, опубликованное в журнале «Бхарати», и распорядился, чтобы его перевели на английский и тамильский языки. Всем ашрамитам оно явно понравилось. Я была очень рада. Когда я писала это письмо, я даже не мечтала о том, что когда-нибудь его прочтет Бхагаван.

Примерно в то же время одна моя подруга, оплакивавшая умершего сына, поехала к Бхагавану. Судя по всему, Бхагаван дал ей мое письмо и попросил ее прочитать его.

Он сказал ей: «Я плохо понимаю телугу. Прочитай мне его, пожалуйста», что было не совсем правдой. Когда она дошла до слов «бесконечное сострадание», Бхагаван перебил ее, сказав: «Мое сострадание. Видимо, я проявил такое сострадание к ней. Похоже, это дитя очень меня любит». Эта маленькая уловка удалась Бхагавану. После прочтения письма моя подруга перестала так сильно горевать.

Позже мне рассказали, что когда Бхагаван читал это письмо в первый раз, он прокомментировал последнюю строчку, воскликнув: «Она назвала меня похитителем! Что я похитил?»

В мае следующего года я снова поехала к Аруначале с отцом. Когда мы поприветствовали его и уселись, Бхагаван начал говорить про нас с Муни Свами, но когда мы подошли поближе, чтобы послушать их разговор, он замолчал. Все это время, пока мы были в ашраме, Бхагаван играл со мной таким вот образом. Когда я приходила, чтобы поприветствовать его, он делал вид, что не видит меня, но когда я поворачивалась, чтобы уйти, он говорил, обращаясь ко всем: «Знаете, кто это? Сури. Это она написала то письмо».

Однажды вечером я сидела на краю колодца. Диван Бхагавана поставили недалеко от меня. Когда Бхагаван вышел, чтобы сесть там, его помощник попросил меня встать, потому что я сидела выше, чем Бхагаван. Когда я начала подниматься, Бхагаван сделал знак рукой, улыбнулся и сказал: «Сиди, сиди». Я снова села и стала смотреть на него. Когда я смотрела на него, он смотрел в другую сторону, но люди сказали мне, что когда я не смотрела на него, он смотрел на меня. Он играл со мной в прятки, как шаловливый мальчишка! Я не могла поверить, что Бхагаван, царственный, как лев, недвижимый, как Аруначала, вечно пребывающий в сахаджа-самадхи, играл со мной, как шаловливый мальчишка.

Когда мы в следующий раз поехали к Бхагавану в декабре того же года, мама вышила на сатиновой наволочке павлина и через меня передала подарочек Бхагавану. Когда я принесла его Бхагавану, он взглянул на меня с улыбкой и сказал: «Что это?» Я отдала ему подарок и ушла, не сказав ни слова.

После той поездки я не видела Бхагавана десять лет. Когда я вернулась из ашрама в 1939 г.? Дом показался мне тюрьмой. Но когда я всерьез думала о том, чтобы вернуться к Аруначале, Бхагаван являлся мне во сне и говорил: «Зачем волноваться? Я всегда с тобой».

Я продолжала выполнять садхану дома. Если бы Бхагаван не наставлял меня во сне в этот долгий период, я много раз сбилась бы с пути, много раз впала бы в заблуждение.

В одном из моих снов Бхагаван появился и спросил меня: «Что ты выберешь, карьеру писателя или осознание Я?» Во сне я ответила, что выберу осознание Я. До того момента я лелеяла планы поселиться у Аруначалы и жить на деньги, которые зарабатывала бы писательством. На том этапе моей жизни писательство было для меня чем-то большим, нежели потенциальный источник дохода. Оно было для меня способом выплеснуть эмоции. Я записывала свои идеи, которые мне самой были не совсем ясны и которые я не знала как толком выразить. Эта практика часто приносила мне состояние душевного покоя.

После этого сна некоторые люди, читавшие мои опубликованные рассказы, спрашивали меня: «Что ты сейчас пишешь?» Когда я отвечала: «Бхагаван сказал мне не писать больше», они смотрели на меня, не веря своим ушам.

Каждый раз, когда у нас был отпуск, мы с отцом пытались поехать к Бхагавану, но все время возникали какие-то препятствия. Похоже, что Бхагаван не хотел, чтобы я приезжала. Я утешала себя мыслью: «Когда он захочет, чтобы я приехала, он сам все организует». И так и эдак я пыталась отдать себя в его руки, передавая ему мысленно все свои несчастья и тяготы. Я предоставила решать ему, оставить меня дома или забрать в Раманашрам.

В конце этого десятилетнего периода старшая сестра матери, опекавшая нас все это время, умерла. После ее смерти Бхагаван сделался мне еще ближе. Нам пришлось столкнуться со многими трудностями и проблемами, но эта смерть разорвала последнюю нить, связывавшую нас с этим миром. «Куда нам теперь идти, если не к Бхагавану?» – думали мы.

Мы собрали все свои вещи и поехали к Аруначале. Был январь 1950 г., к тому времени Бхагаван перенес три операции по удалению раковой опухоли. Он доживал свои последние дни. Когда мы выгрузились с тремя возами вещей, все жители Рамананагара (поселения, выросшего вокруг Шри Раманашрама) начали смеяться над нами. По их мнению, мы выбрали странный момент для того, чтобы поселиться там. Но для нас, независимо от того, был Бхагаван в теле или нет, Аруначала была единственным прибежищем.

Чалам описывает обстоятельства, подтолкнувшие семью к переезду, и последующие события

В конце 1949 г. моя свояченица, смотревшая за нами с самого нашего детства, умерла. Мы поняли, что она была последней нитью, связывавшей нас с миром, и решили оставить дом и переехать к Аруначале. В то время у нас не было друзей, не было денег, не было источника дохода. На самом деле у нас не было никого, кроме Бхагавана. Я думал о том, как мы будем жить у Аруначалы без денег, без дохода. В то время мне еще недоставало веры в то, что Бхагаван позаботится обо всех наших нуждах. Мы решили ехать, несмотря на все наши опасения, потому что выбора у нас не осталось.

Мы уехали в начале 1950 г. Когда мы увидели Бхагавана, он был очень болен, но все же смотрел на нас с такой любовью, словно ждал нашего приезда. Мы сняли две хижины неподалеку от ашрама, но через несколько недель после нашего приезда Бхагаван оставил тело. Мы приехали, чтобы умереть в его присутствии, но случилось наоборот – он умер у нас на глазах.

После его смерти практически все преданные разъехались, и Рамананагар опустел. Воры грабили брошенные дома среди белого дня. Только наш дом и ашрам остались нетронутыми. Нас не беспокоило то, что творилось в поселении, – мы оба чувствовали себя в безопасности, под надежной защитой. И в момент маханирваны (физической смерти Бхагавана), и в минуты ужасающего одиночества, которое последовало за этим, Бхагаван давал нам силу и защищал нас. Прежде чем оставить тело, Бхагаван уверил нас, что он не уйдет. Мы поверили его словам и остались рядом с его самадхи. Идти нам было больше некуда.

Год спустя мое здоровье ухудшилось еще больше и у нас совсем кончились деньги. Наши духовные и материальные ресурсы подходили к концу. Даже после того как я провел столько времени с Бхагаваном, я все еще не верил в Бога, в карму, в жизнь после смерти, но я верил, что Бхагаван – единственное существо, которое может как-то облегчить нашу нелегкую участь. Я верил, что он способен на это, но в то же самое время у меня не было ожиданий, что он будет это делать.

В первые месяцы после переезда к Аруначале Сури пребывала на высших планах – большую часть времени она сидела одна в самадхи. 15 августа 1951 г. ей явился Ишвара и сказал, что если мы будем следовать его указаниям, он будет заботиться о нас и защищать нас в будущем. Он также сказал, что его послал Бхагаван и что он и Бхагаван суть одно. Это был важный поворотный момент в нашей жизни. Мы последовали слову Ишвары, поверили, что он есть Бхагаван, явившийся в этой форме, чтобы вести нас, и доверили ему свою жизнь. И с тех пор он с большим успехом ведет нас.

Теперь Сури описывает эти важные события

Когда мы поселились там (у подножия Аруначалы в 1950 г.), моя медитация стала видоизменяться. Раньше, когда я видела физическую форму Бхагавана, в моем сердце начинала сиять любовь. Однажды это прекратилось, но моя преданность и любовь к нему не уменьшились. Вместо этого в моем сердце появилось непрерывное осознавание его истинного Я, а не его физического тела. Позже я поняла, почему так произошло. Бхагаван намеренно разрывал узы моей любви к нему чтобы я осознала его истинное Я.

В начале 1950 г. я часто думала, выдержу ли я шок от смерти Бхагавана, но когда это произошло, меня не было вблизи Аруначалы. Я была в Мадрасе. Известие о его смерти совершенно не взволновало меня, и я была удивлена своему безразличию. Позже я узнала, что моя спокойная реакция была проявлением его сострадания ко мне.

Будучи в Мадрасе, я получила от отца письмо, в котором говорилось, что сила самадхи Бхагавана больше, чем сила, которая раньше исходила от его физического тела. Когда я вернулась к Аруначале, ашрам был заброшен, но даже при этом я сразу же ощутила присутствие Бхагавана. Меня удивляло, что все преданные покинули ашрам лишь потому, что Бхагавана больше не было в его физическом теле. Когда я сидела возле самадхи Бхагавана с закрытыми глазами, перед моими глазами появлялось его улыбающееся лицо.

Но независимо от того, насколько я четко ощущала его присутствие, мои глаза всегда искали его физическую форму. Вскоре я обнаружила, что получаю огромную помощь в своей садхане, когда сижу возле самадхи Бхагавана. В последующие недели какая-то мощная сила начала управлять моей садхаыой, вести и направлять меня. Эта сила решала, где мне садиться для выполнения садханы, сколько времени сидеть и когда вставать. Моя медитация стала очень интенсивной, но в то же самое время мое тело становилось все слабее. Когда я медитировала, мое сердце билось необычайно сильно, но я была слишком поглощена медитацией, чтобы придавать этому значение.

Однажды вечером, когда я была слишком слабой, чтобы идти в ашрам, я сидела в медитации и моим телом овладела некая мощная сила. Мне показалось, будто кто-то схватил мое сердце и физически остановил его. Я перестала дышать. Мои руки и ноги похолодели, и я испугалась, что сейчас случится либо смерть, либо освобождение – одно из двух. Я также осознавала, что мой пульс совсем ослаб.

В этом состоянии я оставалась четыре дня. Хотя я прервала медитацию из-за физической слабости, я обнаружила, что медитация продолжается сама по себе. В конце концов, собравшись с силами, я пошла к самадхи Бхагавана и снова отдала себя его милости.

«Вы можете убить меня или дать мне освобождение, – сказала я. – Это в вашей воле. Я не боюсь. Я не стану пытаться убежать от своей кармы».

С этого момента мой страх исчез и вместе с ним исчезло ощущение, что кто-то сжимает мое сердце.

Мои родственники давали мне тонизирующие и стимулирующие средства, так как они очень беспокоились о моем здоровье. Примерно в то же время мне приснился сон, в котором мама пришла к Бхагавану и сказала ему, что она очень беспокоится о моем здоровье. Бхагаван ответил: «Не о чем беспокоиться».

Я была так слаба, что не могла даже пойти в ашрам. Мне очень нравилось туда ходить, но сила, которая истязала меня, не пускала меня. Я стояла перед фотографией Бхагавана и спрашивала: «Позволите ли вы мне пойти в ашрам?» Бхагаван, улыбаясь, смотрел на меня с фотографии, словно говоря: «Разве я не здесь?»

Вскоре направлявшая меня сила привела меня в темную комнату. Я оставалась там весь день, без возможности двигаться. Все мое тело начало трястись, а при выдохе воздух выходил со свистящим звуком. Так прошли четыре или пять дней. Медитации не было, и потому не было чувства счастья. Я лишь боролась, не в силах даже дышать. Однажды, когда мне показалось, что я не смогу больше ни секунды находиться в этой комнате, передо мной появилось улыбающееся лицо Бхагавана, и мое сердце вновь наполнилось радостью. Я позвала его: «Бхагаван! Сколько мне еще страдать в этой темной комнате?»

Он улыбнулся и спросил меня в ответ: «Хочешь ли ты крепкое, хорошее здоровье? Хочешь ли ты даршан Ишвары?» И исчез.

На следующий день, в то же самое время, явился Ишвара и сказал, что он и Бхагаван – одно и что всегда, когда мы смотрели на Бхагавана, мы на самом деле смотрели на него.

«Теперь я выгляжу так, – продолжал он, – но на самом деле у меня нет ни имени, ни формы. С этого момента мои слова будут вести и направлять тебя и других – тех, кто поверит, что я говорю через тебя».

Он дал мне информацию о моих предыдущих жизнях, а также о сотворении этого и других миров. Он подробно рассказывал о скрытом значении духовности, философии и йоги.

Я, следовавшая учению Бхагавана, вначале не принимала то, что сказал мне Ишвара, так как Бхагаван всегда предупреждал, чтобы мы не верили видениям, возникающим во время садханы. Мой ум оставался намертво привязанным к форме Бхагавана и к его любви. Хотя Ишвара явился мне в самой прекрасной своей форме, он не пленил мой ум.

Он многими способами пытался убедить меня, что он – не видение, порожденное моим умом. Он говорил мне, что его слова истинны и что я должна принять их без сомнений. Он даже сказал, что если я хочу, я могу спросить самого Бхагавана. В конце концов Ишвара исчез.

Потом мне явился Бхагаван и сказал: «То, что сказал мой отец, – правда. Делай, что он говорит». Сказав это, он исчез.

С этого дня Ишвара ведет и направляет меня и всех, кто живет в моем доме. С этого дня моя собственная воля исчезла, меня ведет Его воля.

Некоторые из наших близких друзей поверили в то, что меня направляет Ишвара, в то время как другие, довольно близкие мне, не имели веры. Многие, никогда раньше не слышавшие о Бхагаване, узнали об Ишваре и Бхагаване и стали пламенными преданными. Они обрели помощь и свет через устные указания Ишвары. Отец, почти всю свою жизнь бывший агностиком, несмотря на преданность Бхагавану, поверил мне, и Ишвара стал также и его покровителем.

Когда Анандамайи Ма приехала к Аруначале в 1950-х гг., я очень хотела увидеть ее.

«Хорошо, ты можешь встретиться с ней», – сказал Ишвара. Но как я могла это сделать, если мне было запрещено входить в ашрам?

Он сказал мне: «Ты встретишься с ней духовно, не физически».

Однажды вечером, когда она вошла в наш поселок, я почувствовала ее присутствие в своем сердце и увидела едва различимую женскую фигуру, которая стала вырисовываться передо мной. Я размышляла, упасть мне перед ней ниц или нет, но тут на ее месте возник Бхагаван со своей тростью и сел напротив меня. Какое-то время я была очарована его образом. Позже я поняла, что Анандамайи Ма уходит из поселка, так как чувствовала, как ее присутствие удаляется от меня. Бхагаван тоже встал, последовал за ней и исчез. Этот случай научил меня, что все мы – единый Бхагаван в различных формах. Никто из нас не отделен от него. Я получила его даршан вместо даршана Анандамайи Ма, потому что оба они были одно.

Что я могу еще добаваить? Бхагаван и сейчас ведет нас своей безмолвной речью. Эта музыка – лишь прелюдия к более великим событиям, которые должны произойти. Скоро она станет симфонией, наполняющей всю Вселенную. И в самом сердце этой гармонии, охватившей весь мир, будет безмолвная музыка Бхагавана. Когда наступит конец этой великой космической пьесы, которую, как узор, создает Бхагаван, находясь среди нас? Его лила проявляется сейчас также, как она будет проявляться всегда, во все времена.

Свами Мадхаватиртха

Свами Мадхаватиртха (1895–1960) был плодовитым писателем на различные духовные темы. Во время своей долгой и продуктивной писательской деятельности он читал лекции и написал более сотни книг. Некоторые из них были на английском, но большая часть была написана на гуджарати, его родном языке. С 1913 по 1919 г. он изучал веданту но в последующие пять лет его все больше и больше привлекало учение Шри Ауробиндо. В этот период состоялось несколько долгих философских бесед между ним и Шри Ауробиндо, но они не удовлетворили его. В 1926 г. он окончательно порвал с Шри Ауробиндо и продолжил свои духовные поиски.

В августе 1944 г. он приехал в Шри Раманашрам и остался там на две недели. Это была его первая и единственная поездка в ашрам. Нельзя сказать, что он стал преданным Шри Раманы, однако в своей книге на гуджарати «Рамана Махарши Паричайя Темно Ане Бодха» («Жизнь и учение Раманы Махарши) он написал, что этот краткий визит сильно изменил направление его жизни. Бхагаван посоветовал ему перестать ездить и давать лекции, оставаться на одном месте и тратить всю свою энергию на то, чтобы упрочиться в Я. Свами Мадхаватиртха впоследствии основал ашрам недалеко от Ахмедабада, сократил свою преподавательскую деятельность и провел там остаток своей жизни.

В 1944 г. Шри Мани Субедар позвал меня посетить с ним Шри Раманашрам. Мы встретились в Бомбее, как и договорились, но обстоятельства не позволили ему осуществить задуманное. Я решил поехать в пристанище мудреца Аруначалы один, поскольку много слышал и читал о нем.

Я приехал в ашрам 14 августа. Мой первый даршан Шри Махарши, состоявшийся в столовой, был настолько свободным от ханжеских обычаев, что я сразу же успокоился и почувствовал себя в его присутствии очень хорошо. Милостивый взгляд этого мудрого человека наполнил меня ощущением невыразимого счастья, и это чувство не покидало меня в течение всего времени, пока я оставался в ашраме. Я всегда имел привычку записывать свои впечатления от поездок в важные места и сохранять их для других искателей. Записи, которые я делал в Шри Раманашраме, стали основой для моей книги о Шри Рамане Махарши, написанной на гуджарати и опубликованной Шри Мани Субедаром в «Састу Сахитья».

В первую очередь мне следует рассказать об одном мистическом опыте, который я получил во время этой поездки. Очень сложно описывать такие переживания, но я должен попытаться рассказать об этом, используя аналогию из Шримад Бхагаватам.

Незадолго до рождения Шри Кришны, говорят, Господь вошел в сердце Шри Васудевы, после чего Васудева засиял подобно луне. В самый первый день моего даршана с Шри Махарши в столовой я увидел во взгляде мудреца ослепительное сияние солнца.

На следующий день, когда я сидел в присутствии Шри Махарши в холле, я увидел в его взгляде то же сияние. Казалось, оно пронзило меня до самых основ моего существа, как свет Господа проник в Деваки через взгляд Васудевы. Мне показалось, что мое дыхание остановилось, а мой ум был вознесен в некую духовную сферу, где царили неописуемый покой и счастье.

Путем отрешения и различения человек может вознестись в состояние сакшибхавы – состояние свидетельствования «я», но есть более высокое состояние, в котором человек осознаёт свое единство со всем сущим. На санскрите это называется абхиннабхава. Хотя это состояние, достигнутое Махарши, находится за пределом умственного постижения и не может быть понято обычным умом искателя, можно до некоторого предела понять природу и значение абхиннаб-хавы, находясь даже короткое время в благотворном присутствии такого великого мудреца, как Махарши.

Сидя в холле, я наблюдал Махарши, отдыхающего на своем диване, абсолютно безразличного к тому, что происходило вокруг (например, к постоянному потоку посетителей, которые падали ниц перед ним и проходили один за другим), и все же я легко мог различить в нем чувствование единства со всем сущим, абхиннабхаву. Я могу с уверенностью сказать, что эта абхиннабхава давала ему возможность касаться внутренней сути людей, которые после этого чувствовали внутри себя присутствие вселенского духа, выходящего за пределы мысли. Осознав, что Махарши излучал силу Я, я решил спросить его, как мне, находясь в его присутствии, наилучшим образом подготовиться к передаче его милости.

Вопрос: Сидя рядом с вами, какой настрой нам нужно иметь, чтобы получить прямую передачу от вашего Я?

Махарши: Сохраняйте безмолвие ума. Этого достаточно. Вы получите духовную помощь, сидя в этом холле, если будете безмолвными. Цель всех практик – отбросить все практики. Когда ум станет безмолвным, вы познаете силу Я. Волны Я наполняют собой все, и если ум находится в покое, начинаешь чувствовать их.

В: Что лучше, смотреть вам в глаза или на ваше лицо? Или я должен сидеть с закрытыми глазами и сосредоточивать свой ум на какой-то определенной вещи?

М: Смотрите на свою истинную природу. Не имеет значения, открыты глаза или закрыты. Повсюду – лишь Одно, поэтому не важно, держите вы свои глаза открытыми или закрытыми. Если хотите медитировать, медитируйте на «Я», которое внутри вас. Это Атман. Он не имеет глаз, поэтому нет нужды открывать или закрывать глаза. Когда вы достигнете Я-знания, у вас уже не будет никаких представлений о мире. Когда вы сидите в комнате, открыты окна или закрыты – вы один и тот же человек, в одном и том же состоянии. Точно также, если вы пребываете в состоянии реальности, оно одинаково, открыты ваши глаза или закрыты. Не имеет большого значения, производится внешняя деятельность или нет.

Отношения между Махарши и его абхиннабхавой и искателем, сидящим в его присутствии, подобны отношениям между радиопередатчиком и приемником. Если посетитель действительно желает получить в максимальном объеме пользу от благотворного присутствия мудреца, он должен настроить свой ум, который здесь является приемником, на нужную волну.

Безмолвие мудреца постоянно и непрерывно излучает благое влияние, независимо от того, осознает ли мудрец внешний мир или нет. Возвращаясь к аналогии с передатчиком, можно сказать, что в том, что касается мудреца, его духовное влияние передается непрерывно. Но с точки зрения духовного искателя, который все еще укрыт пеленой майи, постоянное благое влияние, излучаемое мудрецом, не будет иметь видимого эффекта, пока он, искатель, сам не будет готов получить его. В моем присутствие сам Махарши во время разговора с другим преданным сравнил излучение своей милости с радиопередатчиком.

В: Некоторые говорят, что прилагать усилия для своего собственного освобождения – эгоистично и что вместо этого нужно делать добро другим, служа им бескорыстно.

М: Такие люди думают, что джняни эгоистичны, а сами они бескорыстны, но это не так. Джняни живет в состоянии Брахмана, и это состояние излучается на весь мир. Радиосигнал передается с одной точки, но его можно услышать по всему миру. Кто хочет получить пользу от него, может ее получить. Точно так же Я-реализация джняни распространяется повсюду, и любой, кто хочет, может настроиться на него. Это не меньшее служение.

Получив удовлетворившие меня ответы на вопросы о том, как следует настраиваться, чтобы в полной мере получить пользу от милости, излучаемой Махарши, я задал еще несколько вопросов о своей личной садхане:

В: На данный момент достаточно ли во мне веры, смирения и отдачи? Если нет, как сделать их полными?

М: Вы совершенны и полны (пурна), поэтому отбросьте представление о неполноте. Нет ничего, что нужно было бы уничтожать. Ахамкара, индивидуальное «я», не реально. Усилие делает ум, а ум не реален. Как нет необходимости убивать веревку, которая кому-то показалась змеей, так нет и необходимости убивать ум. Познание формы ума приводит к его исчезновению. То, что никогда не существовало, уже «устранено».

В: Должен ли я сидеть в определенной асане? Должен ли я сидеть на травяной подстилке?

М: Устойчивое пребывание в Я – вот настоящая асана. Постоянно находитесь в этой асане. В какой асане сидит Атман? Неправильным будет сказать, что нет Я-знания без асан (поз). Атману они не нужны. Необходимость принимать определенные позы делает ум беспокойным.

В: Я веду просветительскую работу, публикуя религиозные учения. Я выполняю джапу, читаю мантры, пишу, воспеваю деяния Бога, веду исследовательскую и преподавательскую деятельность. Следует мне продолжать это или нет? Другими словами, когда я занимаюсь вопрошанием «Кто я?», должен я продолжать выполнять всю эту работу?

М: Если вы хотите продолжать выполнять эту работу и можете выполнять ее, не прекращая вопрошание себя, вы можете ее выполнять. Работа будет выполняться в соответствии с вашей прарабдхой (предопределенной судьбой). Однако сначала вы должны понять, в чем заключается цель джапы, пения и служения. Будьте как вы есть. Реальность – вот истинная джапа; джапа и Бог суть одно.

Существует тождественность между именем и поименованным. Великий бхакта Намдев сказал (в этот момент Махарши взял старую книгу The Vision («Видение») и начал читать):

1 Имя пронизывает собой и небо, и самые низшие области, и все мироздание. Кто может сказать, до каких глубин низших областей и до каких высот небес простирается оно? Невежественные проходят через восемьдесят четыре лакха [8 400 000] видов жизни, не зная сути вещей. Намдев говорит, что Имя бессмертно. Формы бесчисленны, но Имя является ими всеми.

2 Само Имя есть форма, а форма сама по себе есть Имя. Нет различия между Именем и формой. Бог стал проявленным и принял Имя и форму. Отсюда Имя, установленное ведами. Помните: нет мантр вне Имени. Кто говорит иначе – невежествен. Намдев говорит: Имя есть Сам Кешава [Бог]. Это известно лишь любящим преданным Господа.

3 Всепроникающая природа Имени может быть познана лишь тогда, когда человек узнает свое собственное «Я». Когда свое собственное имя не узнано, невозможно познать всепроникающее Имя. Когда человек познал себя, он видит Имя повсюду. Видение Имени отдельно от именованного порождает иллюзию. Намдев говорит: «Спроси у святых».

4 Никто не может осознать Имя, практикуя познавание, медитацию или аскетизм. Сначала предайте себя стопам Гуру и научитесь знанию, что собственное «Я» – и есть это Имя. Найдя источник этого «Я», растворите свою отделенность в этом единстве, которое самосуще и свободно от любой двойственности. То, что проникает за пределы двайты [двойственности] и двайтатиты [того, что находится за пределами двойственности], то Имя, вошло в три мира. Имя есть сам Парабрахман [наивысший Брахман], в котором никакое действие не порождается двойственностью^[149].

Представление о том, что «Я» есть первое и высшее имя Бога, – основное для понимания учения Махарши о природе Бога, а также средство, с помощью которого можно достичь его. Во время моего пребывания в ашраме один посетитель, спросивший о джапе, получил подтверждение этого:

В: Сейчас я медитирую на форму мурти, а также выполняю джапу в соответствии с указаниями, которые я получил от своего Гуру. Способен ли я осуществлять вопрошание «Кто я?».

М: «Я» – это также Гуру-мантра. В Брихадараньяка-упанишаде говорится, что первое имя Бога есть «Я». «Ахам нама абхават» («Я» становится именем). Ом появился позже.

Атман всегда выполняет джапу «Я», «Я». Когда нет того, кто выполняет джапу, никто не знает джапу. Каждый непрерывно выполняет джапу «Я». Сосредоточиваясь на этом «Я», вы улучшаете свою медитацию. Результат такой медитации – знание. Даже при этом, если вы желаете продолжать медитировать на форму, вы можете делать это. Садхана, которая подходит человеку, – это и есть подходящий для него метод.

Выслушав суждение Махарши об Имени Бога, я задал несколько более личных вопросов:

В: Какие книги мне следует читать для свадхьяи (самообучения)?

М: Само Я – вот настоящая книга. Вы можете читать в любом месте этой книги; никто не может забрать ее у вас. Всегда, когда у вас есть свободное время, обращайтесь к этой книге. После этого вы можете читать все, что захотите.

В: Как искоренить усталость, страх и беспокойство, возникающие во время медитации?

М: Выясните, у кого возникают эти вопросы. Когда вы будете осуществлять такое вопрошание, эти проявления исчезнут. Они непостоянны. Не обращайте на них внимания. Когда есть знание двойственности, возникает страх. Страх приходит только тогда, когда вы думаете, что есть кто-то отдельный от вас. Если вы направите свой ум к Я, страх и беспокойство уйдут. В вашем текущем состоянии, когда ум возбужден, если вы устраните один вид страха, возникнет другой, и им не будет конца. Это трудная задача – оборвать листья с дерева один за другим. Чувство «я» – корень всех мыслей. Если вы уничтожите корень, листья и ветви увянут. Вместо того чтобы нарабатывать плохие привычки и принимать от них лекарство, лучше увидеть, что эти плохие привычки не формируются.

В: Во время и после медитации у меня возникает множество мыслей о несчастных людях в мире.

М: Вначале выясните, есть ли в вас «я» или нет. Это эго-«я» (ахамкара) думает эти мысли, и в результате вы чувствуете себя слабым. Поэтому выясните, как происходит отождествление с телом. Сознание тела – причина всех несчастий. Когда вы проведете исследование эго-«я», вы найдете его источник и сможете устранить его. После этого у вас не будет больше вопросов такого рода.

Слушая ответы Махарши в течение нескольких дней, я понял, что это был стандартный ответ людям, которые говорили ему, что они беспокоятся о мире. Шри Махарши, будучи непоколебимо упроченным в состоянии недвойственности, иногда даже отказывался соглашаться, что существуют люди и мир, которые нуждаются в помощи.

В: Почему вы не делаете добро другим?

М: В моем восприятии нет «других». Кому мне тогда давать упадешу?

В: Было бы очень хорошо, если бы садху общались с людьми и изменяли их.

М: Для джняни нет «других», поэтому для него нет и общения.

Иногда Махарши соглашался, только ради своих преданных, что «другие» существуют и у них есть проблемы. Но он не чувствовал позыва идти и делать что-либо для них, потому что, как я уже упоминал, он считал, что джняни без усилий излучает свою милость на весь мир. По его мнению, преданные должны стремиться к Я-реализации, вместо того чтобы беспокоиться о судьбах мира, поскольку, как только они достигнут этого состояния, их собственная мауна, которая суть милость, излучаемая посредством безмолвия, будет помогать миру.

В: Что будет с миром?

М: Мир!

В: В мире многое происходит. Что же будет?

М: Узнали ли вы причины своих собственных несчастий, прежде чем выяснять причины чужих страданий?

В: Но вы всегда отвечаете безмолвием на такие вопросы!

М: Безмолвием можно воздействовать на весь мир.

Махарши придерживался ведантических взглядов о том, что индивидуальное «я» не существует и все, что мы воспринимаем, тоже нереально. Естественное следствие из этого, на которое он указывал тем, кто волновался о проблемах мира, – мир и все его проблемы исчезнут одновременно с исчезновением индивидуального «я».

Махарши говорил духовным искателям, что если они хотят пережить состояние, в котором ложное «я» отсутствует, они должны вопрошать себя: «Кто я?» и пытаться выяснить, что есть это «я» и откуда оно появилось. Из ответов Махарши я сделал вывод, что человек должен проводить это исследование следующим образом: сначала он должен задать себе вопрос, а затем зафиксировать внимание на том месте, откуда возникает этот вопрос. Мысль следует направить туда. Если это сделано, пелена будет сорвана и засияет свет Я. Это метод духовной практики. В то же самое время, с целью устранить препятствия не-Я (анатмы), следует упрочиться в состоянии непривязанности [вайрагья]. Для самого Махарши не было необходимости нарабатывать состояние непривязанности, поскольку оно было естественным для него, но духовным искателям, пытающимся практиковать вопрошание себя, следует взрастить в себе непривязанность.

Один человек, практиковавший вопрошание себя, задавая себе вопрос «Кто я? Кто я?», не добился никакого прогресса. Более того, он начал испытывать страх. Когда он рассказал Махарши о своих затруднениях, Махарши ответил: «Чтобы получить результат, не следует полагаться лишь на буддхи (различающий интеллект), нужно соединять его с твердым убеждением (бхавана). „Я есть": тот, у кого возникла эта мысль, – то же Я, чистое сознание. С таким чувством следует погружаться вглубь и „ухватить" это переживание».

Во время моего визита в ашрам я записал несколько бесед Махарши с посетителями на тему вопрошания себя. Послушаем самого Махарши, его объяснение, как должна осуществляться практика вопрошания себя:

В: Кто я? К кому обращен вопрос?

М: Вопрос обращен к индивидуальному «я». Он не обращен кАтману.

В: Должен ли я говорить «я есть Шива» наряду с вопрошанием «Кто я?». Мне не следует говорить «Я не есть ум, интеллект, тело и т. д.»?

М: При вопрошании вы не должны давать ответы уму. Дозволен лишь ответ, приходящий изнутри. Ответ индивидуального «я» не реален. Продолжайте вопрошать, пока не получите ответ методом джняна-марги (пути знания). Это вопрошание называется медитацией. Пассивный, исполненный покоя и знания опыт, который порождается этим состоянием, есть джняна.

В: Кто я? Откуда [я]? Нужно ли постоянно выполнять эту джапу умом, или нужно задать уму этот вопрос один или два раза, затем глубоко погрузиться туда, где находится корень «я», и там остановить все мысли о мире?

М: Не нужно выполнять джапу «Кто я? Кто я?». Задав уму этот вопрос один раз, нужно искать корень «я» и остановить прочие мысли. Если человека зовут Десай, он не должен повторять «я Десай, я Десай». Точно так же повторение таких фраз, как «я Брахман, я Брахман», не является необходимым. Во всех садханах ум должен быть тихим, но при выполнении джапы ум не будет таковым. Вместо того чтобы практиковать таким образом, тот, кто видит ум, то есть свидетель, должен быть познан в форме Брахмана, а Брахман должен быть познан как свидетель.

В: Согласно вашим учениям, когда человек осуществляет поиск «Я», переживает ли он состояние свидетеля?

М: Да.

В: После этого, если уничтожить видимое, свидетель становится формой Брахмана.

М: Правильно.

В: Следует ли регулярно практиковать пранаяму или нет? И вместе с ней следует ли задавать вопрос «Кто я?». И в процессе вопрошания следует ли удерживать внимание на вдохе и выдохе?

М: Пранаяма не является абсолютно необходимой. Если человек может вопрошать «Кто я?», не удерживая внимания на дыхании, это гораздо лучше. Пранаяма – для тех, кто не может сосредоточивать ум другими способами. Когда сила ума увеличится, пранаяма будет не нужна. Основная функция пранаямы – предоставить вожжи для управления умом, который подобен лошади.

В: Что вы думаете по поводу сиддх (сверхьестественных способностей)?

М: Я-реализация – величайшая из сиддх.

В: Когда я думаю «Кто я?», я не получаю никакого ответа изнутри.

М: Это утверждение неверно. Если вы будете хорошо искать, вы обнаружите, что «я», которое пытается найти ответ, потом перестанет существовать. Когда вы оставите мысли об имени и форме, вы будете погружаться все глубже и глубже внутрь.

В: Если бы я избавился от всех мыслей, смог бы я тогда медитировать надлежащим образом?

М: Вначале это хорошо. Но когда ваше притяжение к Я станет сильнее, начнется настоящее вопрошание себя. В этот момент все ваши усилия остановятся и возникнет новое состояние.

В: Можно ли выполнять садхану вопрошания себя дома, или нужно уходить из дома?

М: Вы в доме или дом в вас? Будьте там, где вы есть.

В: Тогда я могу оставаться в доме.

М: Не это имеется в виду. Я имею в виду, что вы должны пребывать в своей истинной природе. Вы не в доме, но дом, так же как и мир, в Вас. Домовладелец, который верит, что он не домовладелец, несмотря на то что он остается в доме, – отрекшийся. Представьте себе спящего в поезде. Движется поезд или стоит, меняют ли локомотив – для него нет никакой разницы. Точно так же по-настоящему упроченный в Атмане знает, что ничего не происходит в этом мире и ничто никогда не разрушается. Нам кажется, что что-то происходит, только тогда, когда мы находимся в состоянии праматы, знающего. Это состояние не есть наша истинная природа. Для джняни, отринувшего идею «знающего», ничто никогда не происходит^[150].

В: Может ли живущий в миру достичь освобождения?

М: Почему вы принимаете как должное то, что живете в миру? Если бы вы приняли саньясу, у вас была бы похожая мысль: «Я саньясин». Куда бы вы ни пошли, ваш ум непременно будет с вами. Корень всех мыслей – индивидуальное «я», посредством его познается мир. Вы верите, что вы мирской человек, из-за того же самого «я». Следовательно, ум нужно исправить. Если умом можно заняться в джунглях, почему нельзя заняться им дома? Как только ум исправлен, обстоятельства тоже изменятся. Когда вы делаете дела и когда вы оставляете дела, чувство «я» не должно вмешиваться.

Желание само по себе связанность. Если ваша судьба предусматривает деятельность, вы должны заниматься делами, но их следует делать без ахамкары. И если в вашей прарабдхе (судьбе) есть бездеятельность, это тоже нужно принять без ахамкары.

В: Необходим ли Гуру для получения такого знания?

М: Если нужно достичь какого-либо знания, Гуру необходим. Но на этом пути мы должны забыть все, что узнали. Когда сгорает камфора, ничего не остается. Ум должен быть как камфора. При поиске Я ум должен сгореть. Тогда не останется таких понятий, как «внутри» или «снаружи».

В: Необходимы ли четыре ашрамы (стадии жизни)^[151]?

М: Первые три ашрамы необходимы для повседневной жизни, но в них следует жить так, чтобы жизнь не противоречила Самопознанию.

В: Тогда что вы скажете о саньясе (четвертой ашраме)?

М: Саньяса не означает просто взять палку и сосуд для воды и пойти попрошайничать. Считается, что в стадии домовладельца (вторая ашрама) следует служить, в стадии ванапрастхи (третья ашрама)  – выполнять тапас, и в результате этого тапаса приходит саньяса. Саньясу следует понимать как внутреннее состояние. Внешнее облачение не важно.

Однажды, на второй неделе моего пребывания в Шри Раманашраме, я стоял у северных ворот, от которых тропа идет на гору. Со мной был преданный, накануне вернувшийся из ашрама Шри Ауробиндо. Был вечер, и Шри Махарши проходил мимо нас по этой тропе, возвращаясь со своей обычной вечерней прогулки. Я хотел узнать его мнение о теории творения, и присутствие преданного, вернувшегося из ашрама Шри Ауробиндо, побудило меня сослаться на взгляды Шри Ауробиндо. Я могу сказать, что хорошо знаком с философией Шри Ауробиндо, так как во время моих поездок к нему примерно двадцать пять лет назад я свободно обсуждал с ним эти духовные вопросы. Чтобы начать разговор, я спросил Махарши, придерживается ли он ведантических представлений о творении, которые провозглашал Ади Шанкарачарья. После этого разговор перешел на обсуждение мировоззрения Шри Ауробиндо.

В: В веданте Шри Шанкарачарьи принцип сотворения мира признается для начинающих, но более развитым преподают принцип не-сотворения. Что вы думаете по этому вопросу?

Ш: На ниродхо на чотпаттир

Набаддхо на ча садхакаха

На мумукшур на вай мукта

Итьеша парамартхата

Этот стих содержится во второй главе (стих 32, вайтхатхья пракарана) в «Кариках» Гаудапады (комментарий на «Мандукья-упанишаду»). На самом деле это означает, что нет творения и нет растворения. Нет ни связанности, ни выполняющих духовные практики, ни ищущих духовного освобождения, ни освобожденных. Тот, кто упрочен в Я, видит это благодаря своему знанию реальности.

В: Шри Ауробиндо считает, что человеческое тело – не последняя (ступень эволюции) на этой земле. Согласно его воззрениям, упроченность в Я не может быть полностью достигнута в человеческом теле, так как Я-знание не работает в нем должным образом. Поэтому на эту землю следует принести виджнянамайа-шариру (тело, состоящее из чистого знания)^[152], в котором Я-знание будет работать естественным образом.

М: Я-знание может сиять и в человеческом теле, нет нужды в каком-то другом теле.

В: Шри Ауробиндо считает, что виджнянамайа-шарира не подвержена болезням, не стареет и не умирает, если того не желает ее обладатель.

М: Тело само по себе – болезнь. Желание долго оставаться в этой болезни – не цель джняни. В любом случае следует отбросить отождествление с телом. Как сознание «я-есть-тело» не дает достичь Я-знания, точно также убежденный, что он не есть тело, станет освобожденным, даже если и не хочет этого.

В: Шри Ауробиндо хочет привнести силу Бога в человеческое тело.

М: Если, отдав «себя», человек все еще имеет это желание, значит, отдача не была успешной. Если у человека имеется такая точка зрения: «если снизойдет высшая сила, она должна войти в мое тело», это только усиливает отождествление с телом. По правде говоря, нет нужды в таком снисхождении. Когда представление «я есть тело» разрушено, индивидуальное становится формой Абсолюта. В этом состоянии нет таких понятий, как «над» или «под», «впереди» или «позади».

В: Если индивидуальное становится формой Абсолюта, кто тогда будет наслаждаться блаженством Абсолюта? Чтобы наслаждаться блаженством Абсолюта, мы должны быть в какой-то степени отделенными от него, как муха, которая пробует сахар, находясь на некотором расстоянии от него.

М: Блаженство Абсолюта – это блаженство истинной природы человека. Оно не рождается, оно не было создано. Удовольствие, которое было создано, обязательно будет разрушено. Сахар, не наделенный чувствительностью, не может попробовать сам себя. Муха должна держаться на определенном расстоянии, чтобы попробовать его. Но Абсолют есть осознавание и сознание. Он может дать свое собственное блаженство, но его природу невозможно постичь, не достигнув этого состояния.

В: Шри Ауробиндо хочет принести на землю новую божественную расу.

М: Все, что будет достигнуто в будущем, следует воспринимать как непостоянное. Научитесь понимать по сути, что у вас есть сейчас, чтобы не было нужды думать о будущем.

В: Шри Ауробиндо говорит, что Бог сотворил множество различных миров и собирается создать еще один мир.

М: Наш мир сам по себе не реален. Каждый видит свой собственный воображаемый мир соответственно своему воображению, так где же гарантия, что новый мир будет реальным? Джива (индивидуальная душа), мир и Бог – все это относительные представления. Пока есть индивидуальное чувство «я», будут существовать и эти три.

Эти три порождаются индивидуальным чувством «я», умом. Если вы остановите ум, их тоже не останется, но останется один Брахман, как он остается и пребывает уже сейчас. Мы видим предметы из-за ошибки. Эту ошибку восприятия можно исправить, исследуя истинную природу этой дживы. Даже если джива войдет в Сверхразум, она останется в уме, но когда она утратит ум, ничего не останется, кроме Брахмана. Реален этот мир или нет, обладает он сознанием или инертен, царит в нем радость или горе – все эти состояния возникают в состоянии невежества. Они бесполезны после реализации.

Состояние Атманишты (упроченность в Я), свободное от индивидуального чувства «я», – высшее состояние. В этом состоянии нет места ни для мыслей об объектах, ни для этого чувства индивидуального бытия. В этом естественном состоянии бытия-сознания-блаженства нет никаких сомнений.

Пока у человека есть восприятие имени и формы, Бог будет являться в виде формы, но когда достигнуто видение реальности, не имеющей формы, уже не будет разделения на видящего, видения и видимого. Это видение суть природа самого Сознания, недвойственная и неразделенная. Она безгранична, бесконечна и совершенна.

Когда индивидуальное чувство «я» возникает в теле, мы видим мир. Если этого чувства нет, кто тогда будет видеть мир?

Из этой дискуссии я сделал вывод, что Шри Махарши не придавал никакого значения ни одной теории творения или эволюции. В моих разговорах с ним он неизменно подчеркивал единственность и неизменность Я, или Брахмана, который является единой и единственной реальностью, по отношению к которой не может быть прогресса и в которой нет двойственности и нет различий.

В другой раз я упомянул другие аспекты учения Шри Ауробиндо, такие как теорию бхеда-абхеда (различия в единстве). Шри Махарши заметил, что если есть даже малейшее различие, должно быть и индивидуальное чувство «я», и если допускается различие, то единство будет лишь теоретическим утверждением. По его словам, все признают, что в Абсолюте не может быть индивидуального «я». Он объяснил далее, что переход от эго – ахамкары – к состоянию без эго, если его можно назвать переходом, происходит не путем изменения или эволюции от низшей к высшей природе человека. Он происходит путем полного отрицания, или разрушения, эго. Это подобно пробуждению ото сна. Такой переход от состояния сна к бодрствованию нельзя назвать эволюцией от низшего состояния к высшему; это полное отрицание одного состояния в другом. Привожу продолжение разговора с Махарши по этому вопросу:

В: То, что кажется отдельным от нас, называется миром. Когда не кажется отдельным, – называется Брахманом.

М: Да, это так.

В: Несмотря на это, в ашраме Шри Ауробиндо верят в свагата-бхеду (различия в Я). Это значит, что, подобно тому как на одном дереве есть листья, цветы, фрукты и пр., также в Брахмане мир пребывает как свагата-бхеда (различные «я»). Однако когда дерево выросло из семени, этого семени больше нет. Подобным же образом, согласно этой теории, мы не можем достичь или найти Бога после сотворения мира.

М: Мир не был сотворен из Брахмана подобно тому, как дерево вырастает из семени. Сила семени видна в большом дереве, но истинная форма и природа семени остается той же самой.

В: Даже в этом случае должно быть разделение Я (свагата-бхеда).

М: На самом деле никакого разделения Я нет. Все объекты находятся в том, кто видит. Как во сне все объекты находятся в том, кто видит, так и в состоянии бодрствования все объекты тоже находятся в нем. Если устранить того, кто видит, ничего не будет видно. Во сне без сновидений нет разделения Я. Если оно реально, оно должно ощущаться и во сне без сновидений.

В: Шри Ауробиндо считает, что множественность – не что-то неправильное. Он считает, что может быть единство с множественностью и множественность с единством. Оба могут сосуществовать вместе.

М: Если остается хотя бы малейшее чувство различия, чувство «я» останется и отдача не будет полной.

Этот разговор навел некоторых из нас на мысль спросить Шри Махарши о его взглядах на учение Шри Ауробиндо об отдаче, а также о некоторых других предметах:

В: По мнению Шри Ауробиндо, отдача себя – главная садхана.

М: Здесь такая отдача тоже признается. Но когда отдача полная, различений нет. Часто, если какой-нибудь ученик приходит к Гуру с деньгами и подарками, принимает от него посвящение и думает, что он совершил отдачу его отдача не настоящая. При отдаче «себя» необходимо отказаться от своего ума, а когда ум отдан, нет никакой двойственности. Остающийся отдельным от Бога не отдал «себя».

В: Если все действия и их результаты отдаются Богу, находится ли ум под контролем?

М: Ум при этом очищается, но не умирает. Представьте себе пьяницу, который думает, что он отдал свою карму и ее плоды Богу. Будучи пьяным, он совершает ошибку, и его бьют палкой. Он должен эти удары также отдать Богу и быть безразличным к ним. Но никто так не делает. Когда человека бьют, его состояние тут же меняется. Значит, при такой отдаче ум не полностью разрушается. Для практикующего отдачу очень сложно оставаться в этом состоянии [отдачи].

В: В ашраме Шри Ауробиндо считается, что если мы предаем себя Гуру или Богу, власть индивидуального исчезает. Взамен мы получаем поддержку большей власти, и в нас сияет божественная сила.

М: Ожидание получить большую божественную силу после отдачи – это не то настроение, с которым должна совершаться отдача.

В: Шри Ауробиндо считает, что, подобно тому как мы можем подчинить материальную природу, живущую в нашем теле, точно так же мудрец должен иметь в себе такую силу, которая может изменять материальную природу других, поскольку Я общее для всех.

М: Джняни не считает, что есть «другие», так что вопрос об изменении материальной природы других не имеет смысла. Когда воспринимаются «другие» – это невежество.

В: Хотя Джанака был джняни, он был правящим монархом, но его Гуру, Яджнавалкья, который тоже был джняни, отрекся от мира и ушел в леса. Почему это так?

М: Все происходит согласно судьбе каждого джняни. Кришна наслаждался и радовался, а Шукадева был аскетом. Джанака и Рама были царями, в то время как Васиштха был брахманом. Все они были джняни. Их внутренний опыт был одинаков, но внешне их жизни соответствовали их предназначению.

В: Шри Ауробиндо говорит: «Почему сознание должно быть ограничено лишь ниргуной (непроявленным или не имеющим качеств)? Оно может быть названо безграничным, только если оно также может стать сагуной (проявленным, имеющим качества).

М: Избавиться от всех ограничений – значит быть в истинном состоянии ниргуна.

В: Шри Ауробиндо считает, что в cam (бытии), чит (сознании) и ананда (блаженстве) аспект чит имеет не только джняну, но также и шакти (силу). И эта чит-шакти может при необходимости использоваться^[153].

М: Да, это так. Всегда, когда нужно чем-то управлять, устранить какое-либо препятствие или что-то изменить, нужно использовать шакти. Но в высшем переживании Атмана, что означает ститха-праджня (состояние упроченности в мудрости), или в состоянии за пределами гун, единственное переживание – переживание недвойственности. В этом состоянии нет иного принципа, который бы противоречил ему. Для джняни, упроченного в Я, нет ничего, что бы сопротивлялось ему. Следовательно, [ему] не нужно завоевывать какие-либо внешние вещи, потому что в этом состоянии не остается ничего, что было бы отделено. Когда Я становится всеохватывающим, никакого материального мира не существует. Поэтому, несмотря на то что шакти находится в Атмане, нет необходимости использовать ее. Если находишься в состоянии, в котором ощущается сопротивление, то чтобы проработать это сопротивление, нужна Атма-шакти.

Примечание Годмана:

Это абсолютно нетипично для Бхагавана – критиковать учение другого Гуру так открыто и так резко, как он критикует его в этих ответах. Обычно, когда его спрашивали о противоречиях в его учении и учении Шри Ауробиндо, он избегал дискуссии, говоря, что и он, и Шри Ауробиндо учили, что должна произойти отдача («себя») и что вопросы о различиях в доктринах следует поднимать после осуществления полной отдачи, если такие вопросы еще будут возможны. Следующие ответы – его типичная реакция на подобные вопросы:

В: Что вы думаете по поводу йоги Шри Ауробиндо и его утверждения, что он проник за пределы опыта ведических риши?

М: Ауробиндо рекомендует полную отдачу («себя»). Сначала следует сделать это и подождать результатов. Дальнейшее обсудим позже, а не сейчас, если это еще будет нужно. Бесполезно обсуждать трансцендентальные опыты тем, чьи ограничения не сняты…

В: А как насчет утверждения Ауробиндо, что можно начать с Я-реализации и развиваться дальше?

М: Давайте сначала реализуем, а потом увидим^[154].

В: А как насчет «надразума», «сверхразума», «сознания» и «Божественного» в терминологии Шри Ауробиндо?

М: Осознайте Я, или Божественное. Все эти различия исчезнут^[155].

Хотя были задокументированные случаи, когда Бхагаван опровергал определенные аспекты учения Шри Ауробиндо^[156], обычно он отказывался комментировать очень существенные различия между его учением и учением Шри Ауробиндо и Матери.

Сам Шри Ауробиндо обычно занимал уважительную и примирительную позицию, когда его спрашивали об опыте и учении Бхагавана:

Ученик: Рамана Махарши не верит в нисхождение [Сверхразума].

Шри Ауробиндо: В случае Махарши, он воспринял это в сердце и работал с этим, поэтому он не ощутил нисхождения^[157].

Хотя Шри Ауробиндо, когда его спрашивали о различиях между ним и Бхагаваном, иногда говорил что-то вроде «Махарши прав, и все остальные тоже правы», он не признавал, что Бхагаван говорил с позиции полной Я-реализации. Он испытывал к Бхагавану сдержанное уважение, ограниченное этим убеждением.

В: Люди говорят, что есть много сходств между нашей йогой и йогой Раманы Махарши. Правда ли это? Я также хотел бы узнать, действительно ли он великий человек.

Шри Ауробиндо: Конечно. Но я ничего не знаю о сходствах. Насколько мне известно, он не верит в восхождение и нисхождение.

В: Он убедил всех своих учеников не верить видениям и голосам и сказал, что такие вещи не имеют ничего общего с настоящим осознанием Я или с целью человека. Какое у вас мнение?

Ш. А.: Махарши в очень большой степени ведантист. Он не верит в то, во что верим мы, в нисхождение и т. д. Ив то же время ему являлась Мать в видимой материальной форме и предостерегала его от совершения того, что он намеревался делать^[158].

Он разубеждал своих учеников, потому что его целью было осознание внутреннего Я и интуиции – иными словами, полнота духовного Разума. Видения и голоса принадлежат к внутреннему оккультному чувству. Следовательно, он не хотел, чтобы они придавали [им] большое значение. Я тоже убеждаю некоторых людей не иметь никаких дел с видениями и голосами, так как вижу, что они введены в заблуждение или могут войти в заблуждение из-за таких явлений. Это не значит, что видения и голоса не имеют никакой ценности.

В: Вы всегда называли Махарши великим человеком и однажды сказали, что он постоянно живет в свете. Значит, он должен быть в Истине-Сознании. Как же он мог ошибаться, не поощряя оккультные способности учеников, даже если они не злоупотребляли ими, а духовно развивались с их помощью?

Ш. А.: Поскольку он великий человек, следует ли из этого, что все, что он думает или говорит,  – правильно? Или, если он живет в свете, означает ли это, что его свет абсолютен и совершенен? «Истина-Сознание» – это фраза, которую я использую для обозначения

Сверхразума. Он может пребывать, и пребывает, в истинном сознании, но это другой вопрос.

В: Если он живет в истинном сознании, разве он не всегда обладает полным знанием? Разве он не использует интуитивный разум?

Ш. А.: Жить в истинном сознании значит жить в сознании, в котором человек тем или иным образом духовно находится в единении с божественным.

Но из этого не следует, что, живя таким образом, человек будет располагать полной, точной и непогрешимой истиной в отношении всех идей, всех вещей и всех людей. Махарши осознаёт Божественное в определенном аспекте и обладает знанием того, что необходимо для его пути. Из этого не следует, что он будет располагать иным знанием, которое превосходит то, чего он достиг, или находится за границами этого.

Настоящая интуиция истинна в самой себе (когда она не проинтерпретирована и не изменена умом), хотя и фрагментарна – интуитивный разум смешан с умом и, следовательно, не непогрешим, так как истина, которую дает интуиция, может быть смешана или выстроена умом несовершенным образом.

В: Разве внутреннее Я не находится повсюду? Почему мы говорим о нисхождении и проявлении?

Ш. А.: Возможно, вы придерживаетесь мнения Раманы Махарши: «Божественное здесь, как оно может снизойти откуда-либо?»^[159]

Свами Мадхаватиртха продолжает свой рассказ

В один из дней моего пребывания в ашраме кто-то дал Махарши книгу на английском языке «Supreme Mystery» Мирры, Матери из ашрама Шри Ауробиндо. Шри Махарши открыл ее и прочитал: «До сего дня каждый человек в этом мире пытался достичь освобождения лишь для себя. Наша йога такова, что через нее другим также может быть дарована мокша (освобождение)».

Махарши никак не прокомментировал это, но выслушав этот отрывок, кто-то сделал замечание, что путь йоги и система санкхьи (одной из шести систем индуистской философии) даны для практики лишь в состоянии бодрствования. Из-за этого, сказал он, в бодрствующем состоянии мы видим множество отдельных людей, и поэтому возникают мысли о том, чтобы делать добро другим. Веданта же учитывает и размышляет над всеми тремя состояниями.

«Если принять эту точку зрения, – заключил этот человек, – множественности больше не будет».

Шри Махарши прокомментировал это так: «В состоянии бодрствования, если устранен тот, кто видит многих, что означает устранение чувства „я“, многих больше не будет. Если отброшено состояние наблюдателя, после этого ничто не может быть испытано. Поэтому истинная точка зрения – это точка зрения адхистаны (субстрат). Хранить знание о том, что не реально, – бесполезно».

Шри Махарши часто использовал термин «адхистана». Несколько раз он сравнил ее с нотой шрути – постоянно звучащей нотой, сопровождающей многие композиции в индийской музыке:

В: Как поддерживать мысль о том, что все есть Брахман, в круговороте повседневных дел?

М: Когда играет фисгармония, постоянно звучит одна нота, называемая шрути. Наряду с ней звучат и другие ноты. Если сосредоточить слух на этой постоянно звучащей ноте, то, слушая другие ноты, вы не забудете эту первоначальную ноту. На самом деле она дает силу всем остальным нотам. Таким образом, следует понять такой принцип: первая нота – это адхистана (субстрат), а остальные ноты представляют собой повседневные дела. Когда вы делаете повседневные дела, если [осознание] ноты адхистаны непрерывно, то все, что говорится, впоследствии делается на основе этой ноты. Но обычный человек не удерживает свое внимание на первой ноте, адхистане. Он просто слушает последующие ноты. Джняни удерживает свое внимание на первой ноте. Шукадева (мудрец Древней Индии) удерживал свое внимание и осознание на Брахмане. Когда внимание устойчиво зафиксировано на первой ноте, влияние остальных нот не будет ощущаться.

Я заметил, что Махарши часто дает наглядные примеры, чтобы донести до слушателей свою мысль. На следующий день, когда все мы еще помнили только что записанный мной разговор, несколько женщин начали исполнять бхаджаны под аккомпанемент фисгармонии.

Как только зазвучала первая нота, Махарши сказал: «Помните о ней. На основе этой первой ноты возникнут и прозвучат все остальные. Следует понять, что то же самое происходит в случае с адхистаной».

Аналогия с нотой шрути неточная, как часто подчеркивал Махарши, так как существует только Я, или адхистана. Мир и люди в нем не имеют реального независимого существования, поэтому было бы не совсем точным сравнивать их с музыкальной темой, которая звучит одновременно с шрути и которая будет продолжать звучать, даже если шрути внезапно замолкнет. Махарши продемонстрировал мне это во время обширной дискуссии о лишенном различений Я и природе знания и невежества.

В: Некоторые видят в веревке змею, некоторые палку, кто-то видит гирлянду, а кто-то – поток воды, но тот, кто видит в веревке веревку, обладает истинным знанием. Знание чужих свидетельств – неистинно.

М: Нет необходимости думать о том, что видят другие свидетели. Те другие – только в вашем воображении. Познайте Одного, видящего, и все будет хорошо.

В: Как?

М: Во сне вы видите многих, но все они в воображении того, кто видит сон. Когда вы пробуждаетесь, сон и те, кто [был] во сне, сами позаботятся о своей прарабдхе.

В: Значит, других людей не будет?

М: То же самое и в состоянии бодрствования. В «Апарокшанубхути» (трактат по адвайте, приписываемый Шри Шанкаре) автор говорит: «Внимание должно быть сосредоточено не на кончике носа, а на состоянии, в котором нет видящего, видения и видимого».

В: Это наталкивает на вопрос: как можно жить повседневной жизнью, если внимание сосредоточено таким образом?

М: Джняни оставляют свое внимание на субстрате, адхистане, даже выполняя повседневные дела, так как ничто не реально, кроме адхистаны. Понимать, что горшок – это глина, – вот должное отношение [то есть видеть суть, а не форму].

В: Горшок можно наполнить водой, но нельзя достичь того же результата, проливая воду на глину.

М: Я не говорю вам видеть глину лишь после того, как горшок разбит. Даже когда горшок цел, вы можете воспринимать его как форму глины. Так же и мир можно видеть как форму Брахмана. Обладать знанием Брахмана в состоянии бодрствования подобно тому, как обладать знанием глины в горшке.

В: Реальны ли имена и формы?

М: Вы не увидите их отдельными от адхистаны. Когда пытаетешься постичь имя и форму, обнаруживаешь только реальность. Посему обретите знание того, что реально во всех трех состояниях (бодрствования, сна со сновидениями и сна без сновидений).

В: Правда ли, что сны рождаются из впечатлений, полученных в состоянии бодрствования?

М: Нет, это не так. Во сне вы видите много новых предметов и много людей, которых никогда не встречали в состоянии бодрствования. Вы даже можете увидеть во сне еще один сон. Проснувшись от второго сна, вы можете думать, что вы проснулись, но это бодрствование первого сна. Точно также человек просыпается каждый день, но это не настоящее бодрствование.

В: Почему мы воспринимаем мир как нечто реальное?

М: Мы видим так много на киноэкране, но это не реально. Ничто не реально, кроме экрана. Так же и в бодрствовании нет ничего, кроме адхистаны. Знание состояния бодрствования – это знание знающего состояние бодрствования. В глубоком сне они оба исчезают.

В: Почему мы наблюдаем такую неизменность и устойчивость в состоянии бодрствования?

М: Мы наблюдаем это из-за неверных представлений. Когда кто-то говорит, что он дважды искупался в одной и той же реке, он не прав, потому что когда он купался во второй раз, река была уже не той же самой, в которой он купался в первый раз. Кто-то может сказать, что он каждый день видит один и тот же плод, но на самом деле в плоде многое меняется. Видя свет пламени, человек говорит, что видит то же пламя, но пламя меняется каждую секунду. По мере того как масла становится меньше, меняется пламя. Кажущаяся неизменность – это ошибка восприятия.

В: Чья это ошибка?

М: Праматы (знающего).

В: Откуда появился знающий?

М: Из ошибки восприятия. На самом деле знающий и его ложное знание появляются одновременно, и когда достигнуто Я-знание, они исчезают одновременно.

В: Откуда появился знающий и его невежество?

М: Кто задает этот вопрос?

В: Я.

М: Найдите это «я», и все ваши сомнения разрешатся. Так же как во сне возникают ложные знающий, знание и познанное, в бодрствующем состоянии происходит тот же процесс. В обоих состояниях знанием Я вы познаёте всё, и не остается ничего, что можно было бы знать. Если в состоянии бодрствования осуществляется исследование этого «я», может быть познано все и не останется ничего, что можно было бы познавать. В глубоком сне знающий, знание и познанное отсутствуют. В момент переживания истинного Я они тоже не будут существовать. Все, что вы наблюдаете как происходящее в состоянии бодрствования, происходит только со «знающим», и поскольку «знающий» не реален, на самом деле ничто никогда не происходит.

В: Когда мы пробуждаемся ото сна, почему вчерашний мир кажется тем же самым?

М: Мир, который вы видели вчера, не был реален. Это было знание нереального «знающего». Точно так же завтрашний мир тоже является знанием нереального «знающего». Для аджняни есть переживания мира в эти моменты (вчера и сегодня). Но для джняни «мира» нет ни в каком времени – ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. То, что кажется нам отдельным от нас, мы называем «миром». Он кажется отдельным от нас благодаря эго-сознанию (ахамшрё). Когда ахамкара уходит, ничего отдельного больше нет; нет «мира». Время тоже порождается праматой – «знающим». Поскольку прамата не реален, время также не реально. Профессор Эйнштейн тоже утверждал это в своей теории относительности.

В: Как же тогда делаются повседневные дела?

М: Недавно генерал-губернатор (Индии) изменил время, сместив на час. Хотя новое время и ложно, повседневная жизнь продолжается.

В: В «Панчадаси» есть такой пример: если вы хотите услышать пение своего сына, поющего с другими мальчиками в хоре, вам нужно попросить их замолчать. Точно так же, чтобы услышать голос истинного Я, необходимо прекратить все другие дела.

М: В этом конкретном примере, даже если вашего сына там нет, вы все равно будете слышать пение других мальчиков. Поскольку это другая ситуация, эта аналогия не очень подходяща. Согласно другому примеру, если мы сосредоточим внимание на главной мелодии фисгармонии, нам будет несложно слушать эту мелодию, даже если другие мелодии звучат одновременно с ней.

В: Так же как мираж, хоть и считается нереальным, появляется снова, так и мир, хоть и считается нереальным, все равно является вновь.

М: Так же как знание о воде в мираже неистинно, так и знание о мире в Брахмане неистинно. Всё есть одна Брахма-рупа (форма Брахмана). Это единственное истинное знание.

В: Согласно старой системе веданты, вначале появляется невежество, а затем возникает представление об отдельном индивидуальном существовании, но согласно новой системе, нет ни «до», ни «после». Представление об индивидуальном существовании, невежество и мир возникают одновременно, а когда достигается знание, все три исчезают.

М: Это верно. Сделав свое видение джнянамайей [исполненным знания], увидьте мир состоящим из Брахмана.

В: Такое состояние может быть достигнуто лишь посредством сатсанга [общения со святыми людьми].

М: Не надо думать, что сатсанг означает лишь беседы и разговоры. Это означает пребывание в бытийности как форма Я.

В: Что означает «Атман есть сваям-пракаша» (Я сияет своим собственным светом)?

М: Как солнце никогда не видело тьмы, так и Я никогда не видело невежества. Я не может быть знаемо, но оно может быть испытано апарокшей-анубхавой (познание Я непосредственным восприятием). Это называется «свапракашатва» (Само-освещение).

Вопросы о знании и невежестве, а также о знающем, знании и познанном естественным образом связаны с представлениями о реальности мира. Прежде чем привести мнение Махарши по этим вопросам, я должен упомянуть, что этот предмет долго интересовал меня самого – настолько сильно, что до этой поездки я написал небольшую книгу под названием «Майя», в которой попытался связать некоторые индийские представления о реальности мира с идеями, высказанными Эйнштейном в его теории относительности. Прежде чем поехать к Махарши, я отправил ему книгу, и мне было очень интересно узнать его мнение об основном тезисе моего труда.

В: Профессор Эйнштейн недавно доказал математически, что пространство, время, объекты, формы, вес, скорость и т. д. зависят от наблюдателя. Вам присылали маленькую книгу об этом под названием «Майя».

М: Да, то, что вы говорите, верно. Она мне понравилась и я прочитал ее целиком. Когда меняется воспринимающий, все остальное тоже меняется. В книге речь идет о многих воспринимающих, в реальности воспринимающий лишь один. Многие – лишь в воображении этого одного.

В этом и в последующем ответах Махарши был достаточно благосклонным, чтобы указать мне на ошибку моего подхода, показав мне, что я основал свои аргументы на ложной предпосылке. Он подробно разъяснил мне правильную точку зрения. Моей целью при написании этой книги было доказать, что концепция майи, выдвинутая Шанкарой, полностью подтверждается современной теорией относительности. Эта теория, как известно, утверждает, что время и пространство – относительные понятия, целиком зависящие от условностей, существующих между наблюдателем и наблюдаемым объектом, и что объективного пространства и времени не существует. Когда два наблюдателя, занимающие разные положения в пространстве, наблюдают определенное событие, они имеют разные пространственно-временные критерии, которые вступят в конфликт друг с другом и непременно исказят любой вывод, к которому они могут прийти при рассмотрении этого события. Шри Махарши указал мне, что предпосылка о двух наблюдателях, расположенных в двух разных точках, сама по себе необоснованна. Для меня было откровением, что Шри Махарши может без подготовки судить о таких современных теориях, как теория относительности, рассуждая лишь на основании своего собственного переживания Абсолюта^[160].

Стих 16 «Сат-Даршана» недвусмысленно излагает взгляды Шри Махарши на пространство и время:

Где пространство без Меня, где время?

Тело существует в пространстве и времени,

но Я являюсь не телом.

Я нигде, вне времени; и все же

Я повсюду и во всех временах.

Это совершенное духовное переживание, рассеивающее все ложные представления о времени и пространстве. Время – не объективная реальность, имеющая начало и конец. Сама мысль о том, чтобы приписать времени начало и конец, – абсурдна и фантастична, поскольку то, что предшествовало началу времени, и то, что будет после конца времени, также должно происходить внутри времени. Подход к проблеме времени, изложенный в стихе i6, отрицает прошлое и будущее, объявляя единственной реальностью вечное настоящее. Но такое описание единственной реальности как вечно существующего и неизменного Я требует от серьезного духовного искателя веры и убежденности в том, что осознание собственного совершенства должно быть здесь и сейчас, а не в неопределенном отдаленном будущем. Моралисты не устают превозносить некое далекое будущее как золотой век, который должен прийти после долгой эволюции. Но все эволюционные теории требуют единого, объективного времени. Согласно веданте, так же как и современной науке, объективного времени нет и быть не может. Теория относительности окончательно уничтожила его. Попытки выстроить теорию эволюции, противоречащую доказанным данным науки и умозаключениям из упанишад, сформулированным в макавакьях, могут оказаться бесполезными.

А сейчас, как и обещал, я приведу некоторые очень интересные ответы Шри Махарши на различные вопросы о реальности мира. Они не являются частью единого диалога, так как я записывал его ответы в разное время. Некоторые вопросы задавал я, но большинство из них были заданы другими посетителями ашрама.

В: Реален мир или нереален?

М: Пока есть ум, есть и мир. Во время глубокого сна ума нет, соответственно, и мира тоже нет.

В: Пока я сплю, другие люди, которые не спят, продолжают видеть мир.

М: Люди, которые в это время не спят, являются частью мира [люди, чье существование вы пытаетесь доказать], поэтому то, что они говорят, не может быть приемлемым доказательством. В этот момент [когда вы спите] следует [вначале] доказать, что другие существуют. То, что следует доказать, не может быть признано существующим без доказательств. Их существование нужно доказать независимо, но такое доказательство невозможно найти. У тех, кто бодрствует, есть ум, который движется; поэтому они видят мир. Следовательно, мир существует относительно ума. Он не является независимым и не существует сам по себе.

В: Какая связь между майей – силой, которая заставляет нас воспринимать мир как реальный, и Атаманом – самой реальностью?

М: Человек женится во сне – жених там настоящий, а невеста нет. Проснувшись, он тот же человек, что и раньше. Подобно этому, реальный Атман всегда остается таким, какой он есть. Он остается нетронутым и не испорченным майей. Он не берет в жены ни майю, ни анатму (не-Я), потому что он совершенен, в то время как материя мира не реальна. Индивидуальное «я» подобно состоянию сна. Когда оно начинает появляться, начинают работать ум и органы чувств. Когда оно исчезает, исчезают и они. Корень всех воспринимаемых материальных предметов – в этом «я». Ахам – Я – реально, но ахамкара – эго-«я» ложно.

В: Так же как в примере с веревкой знание о змее ложно, так и в Брахмане знание мира ложно.

М: Это верно. Не нужно сохранять знание о вещах, которые ложны.

В: Можно было бы сказать, что оконная рама произошла от дерева, но она все же не отдельна от дерева. Если человек может отбросить знание о работе, которая была проделана над деревом, это будет всего лишь дерево.

М: Правильно.

В: Человек видит в веревке змею. Можно возразить, что для того чтобы иллюзия сработала, человек должен был до этого увидеть настоящую змею в каком-либо другом пространстве-времени, чтобы знать, как она выглядит. Только тогда может возникнуть иллюзия. Точно так же, если человек видел в каком-либо месте реальный мир, только при этом условии его иллюзия может показаться в Брахмане.

М: Эта [аналогия] известна как аньятха-кхьяти (аргумент, выдвигаемый философской школой ньяя), но он неправомерен.

В: В алатха-шанти из «Карик» Гаудапады (стих 97) говорится, что если остается малейшая вайдхармата-бхава (представление о том, что существует нечто иное помимо Я), то единственность не будет упрочена, и пелена, скрывающая Я, не будет разорвана. Что означает вайдхармата в этом контексте?

М: В этом стихе термин «вайдхармата» следует понимать как паричинна-бхава (состояние ограниченности).

Если вы желаете Бога, он всегда здесь. Пока вы не осознали, что мир ложен, мысли о мире будут продолжать приходить. Пока вы видите змею, веревка не видна. Ум, который создает мир, не сможет признать, что мир ложен. Как это происходит в состоянии сна, так это происходит и в состоянии бодрствования. Без ума нет и мира. В глубоком сне, поскольку ума нет, нет и мира. Следовательно, не нужно думать о мире, который придуман умом. Над тем, что является нитъя-нивриттой (вовеки устраненный, то есть никогда не существовавший), вовсе не нужно размышлять. Парикмахер, выбросивший чужие волосы, не считает, сколько из них белых, а сколько черных, потому что все они – на выброс. Точно так же не нужно считать воображаемые вещи. Нужно лишь перестать воображать, будто они существуют.

Чтобы устранить из веревки змею, не нужно убивать змею. Аналогично этому, не нужно убивать ум. Когда осознается абсолютное небытие ума, он исчезает. Переживание, в котором нет ни воспринимающего, ни воспринимаемого, ни времени, ни пространства, – настоящее переживание.

Когда мы видим сон, мы видим множество различных форм. Мы верим, что одна из этих форм – «моя», и мы также верим, что «я есть то». Если мы сами создали этот сон, то мы актеры во всех формах этого сна, точно так же как мы актеры в нашей собственной форме. Тот, кто видит сон, верит, что все формы [во сне] реальны, и что они отделены друг от друга. И он также верит, что во сне он сам имеет форму. Он не осознаёт, что он – и персонаж своего сна, и все остальные формы [которые он видит]. Проснувшись, он обнаруживает, что он и только он был всем в своем сне. Так же и джняни знает, что мир [будучи лишь сном], никогда не был сотворен. Все, что есть, – это его собственное Я, единое и неделимое.

В: В золотых украшениях и золото, и приданная ему форма кажутся реальными. Единственная разница заключается в том, что кусок золота не обладает той же красотой, что и золотое украшение. Аналогично этому кажутся реальными и Брахман, и мир.

М: Имеете вы золото или золотые украшения – материал один. Имя, присвоенное форме, необходимо для повседневных нужд. Если бы кругом лежало много золотых украшений и мы сказали бы: «Пожалуйста, берите золото», то это невозможно было бы сделать. Точно так же есть только одно Я, и оно одно и то же во всех людях, но в повседневности мы не можем сказать: «Пожалуйста, позовите это „Я“». Поэтому некоторые «Я» зовут Рамачандран, а другие – Кришналал. Но даже тогда существует одно лишь «Я».

В: Если «я» в одном месте зовет другое «я» в другом месте просто «я», неизбежна путаница.

М: В повседневных делах, если ваше внимание сосредоточено на основополагающей реальности, никаких трудностей не возникнет. Но обычные люди забывают реальность и считают имя единственно реальным. Другие «я» не реальны. Есть только одно Я. Отдельное «я» подобно стражнику в крепости. Оно как защитник тела. Настоящий хозяин в каждом – это одно лишь реальное Я. Следовательно, когда отдельное «я» предает себя настоящему Я, то [поскольку исчезает представление об отдельной самости, которая «владеет» телом], «я» и «мое» уничтожаются. Истинное состояние возникает, когда, разобравшись, что кому принадлежит, эго-«я» отдает себя настоящему владельцу.

В: Если такие учения распространить по миру в мире не будет войн.

М: [Молчание].

В этой цепочке вопросов и ответов, которая начинается с вопроса о золотых украшениях, мы получили от Махарши типичные ответы. Хотя он иногда давал подробные ответы на вопросы философского характера, в других случаях он пытался увести внимание спрашивающего от теоретических вопросов и говорить о Я, о препятствиях, которые мешают человеку осознать его, и о средствах, с помощью которых ученик может осознать свою собственную, неотъемлемую истинную природу. В следующей цепочке вопросов и ответов мы видим, как Махарши рассуждает на эти практические темы. Первые несколько вопросов о Я-знании были заданы посетителем из штата Гуджарат, остальные – другими посетителями.

В: Нужно ли человеку сокращать всю остальную деятельность, чтобы попытки осознать Я были более эффективными?

М: Я не имеет никакого отношения ни к деятельности, ни к не-деятельности. Я остается таким, какое оно есть, своей собственной шакти. Подумайте об этом.

В: Как достичь Я-знания?

М: У кого возник этот вопрос? Вы должны думать о нем.

В: Является ли мула-пракрити (семя, или корень, из которого возникают все материальные явления) формой Сознания?

М: Да.

В: Правда ли, что низшая пракрита (материя) пассивна?

М: Она кажется пассивной. В реальности есть только одна суть, и поэтому все есть только Сознание.

В: Возникает ли множественность из одного, подобно тому как дерево произрастает из семени?

М: Когда вы осознаете Одно, вы уже не будете видеть многое.

В: Как же тогда возникла множественность?

М: Так кажется из-за заблуждения. В: Как возникло это заблуждение?

М: У кого возник этот вопрос? Подумайте об этом.

В: Как это сделать?

М: Заблуждение, возникшее из-за неправильного мышления, будет рассеяно правильным думанием.

В: Что такое дживатма (индивидуальная душа)?

М: У кого возник этот вопрос? Подумайте об этом, то есть подумайте о том, кто вы есть. И это думание о том, кто вы есть на самом деле, уберет все трудности.

В: В одной из ваших книг написано, что ум нужно уничтожить. Как это сделать?

М: Если человек знает истинную природу ума, ему легко уничтожить ум.

В: Умом называются воспоминания о прошлых сам-скарах [укоренившихся привычках ума, которые заставляют нас вести себя определенным образом]?

М: Самскары и результаты этих самскар не реальны. Во время глубокого сна они уходят.

В: Как контролировать такой ум?

М: Нет способа уничтожить ум, кроме вопрошания себя.

В: Как медитировать?

М: Осознавать Я – вот настоящая медитация. Когда ум оставляет привычку выбирать и решать, он обращается к своей истинной природе. В это время он приходит в фундаментальное состояние. Когда эго набирает силу входа в это состояние не происходит.

В: Должны ли мы быть патриотами? Должны ли мы служить своей стране?

М: В первую очередь будьте тем, кто вы есть. Там находится вся истина и счастье. Когда вы пытаетесь стать кем-то другим, возникает ахамкара. Вы думаете, что ваша сила подчинит себе мир, но когда вы обратитесь внутрь к Я, вы узнаете, что высшая сила уже работает повсюду.

В: Дарует ли Бог милость дживам?

М: Как бы часто вы ни вспоминали о Боге, Бог помнит о вас гораздо чаще.

В: Почему Бог допускает столько несправедливостей? Почему людям так многого не хватает?

М: Идите к Богу и спросите его об этом.

В: Я не могу пойти к нему.

М: Если вы не можете пойти к нему, зачем тогда задавать такой вопрос? Слабые не достигают освобождения.

В: Я не верю в то, чего я не могу увидеть своими глазами. Я не вижу Бога, поэтому я не верю в него.

М: Я не могу увидеть ваш мозг. Что, если я буду верить, что у вас нет мозга?

В: Должны ли мы будем отрабатывать в следующих жизнях результаты нашей текущей кармы?

М: Родились ли вы? Почему вы думаете о других рождениях? На самом деле рождение и смерть не реальны. Мысли о перерождении – это мысли невежества. Мысли о рождении и смерти лопаются от Я-знания, и человек упрочивается в Я.

Воистину деятельность не нарушает нашего покоя. Наш покой нарушается ощущением, что «мы» совершаем действия. Представление о совершении или не-совершении действий ложно. Думайте о том, кто создает карму.

В: Мы должны думать, что все люди одинаковы.

М: Усыпите всех, и все будут одинаковыми.

В: Кто спит?

М: Тот, кто знает – прамата – спит. Адхистана не спит и не пробуждается.

Во время сна тот, кто знает, средство познания и познанное растворяются, остается бездеятельное состояние Атмана.

В: Если Атман в этот момент пребывает без деятельности, как же он тогда познает себя?

М: Атману нечего познавать и нечем быть познанным. Только тот, у кого нет знания, должен совершать усилия, чтобы получить знание. Это и происходит в состоянии бодрствования. Анатман – не-Я,

который также можно назвать чидабхасой,  – отраженное сознание, которое невежественно, поэтому это отраженное сознание должно сделать усилие для джняны или знания. Знание и незнание имеют место в не-Я. Истинному Я не нужно приобретать знание, потому что оно само суть знание. Когда есть переживание того, кто знает, – это отраженное сознание, в это время присутствует аджняна – незнание. Тот, кто чувствует это незнание, делает усилие по достижению джняны, которая есть знание. Когда отраженное сознание обретает знание, его больше не существует. Это из-за того, что отраженное сознание всегда остается с невежеством, или митхьяджняной (ложным знанием). Во время глубокого сна отраженного сознания нет. Таким образом, [в этот момент] ложное знание не нужно приобретать. Познать Я означает познать форму Я. Это [объяснение] – в контексте данного разговора. В реальности есть только Атман. Поскольку это так, нечего познавать и нечему быть познанным.

В: В штате Майсур кто-то написал книгу под названием «Мулавильянираса» («Устранение фундаментального невежества»). Вы видели ее?

М: В Я нет невежества, поэтому нет нужды устранять его.

В: Я не знаю, как избавиться от кармы.

М: Почему вы верите, что вы создаете карму? Я приведу вам пример: подумайте, как вы попали сюда. Вы сели возле дома в повозку, запряженную волами, доехали до станции и сели в поезд. Затем поезд поехал и в конце концов доехал до станции, где вы сошли. Затем вы снова сели в повозку, запряженную волами, и вот вы сидите здесь. Когда я спрашиваю вас [о вашей поездке], вы говорите: «Я приехал сюда из своей деревни». Но так ли это? Повозка и поезд ехали, а не вы. Так же как по ошибке вы считаете, что движение повозки и поезда – ваше собственное движение, так и все другие дела из-за подобной ошибки вам кажутся «вашими». Эти действия не «ваши», а Бхагавана.

В: Если человек останется в таком состоянии недеяния, ум станет пустым, и он не сможет делать никакие повседневные дела.

М: Вначале достигните этого состояния, в котором не возникает различий, а потом скажите мне, можно совершать действия или нет. По правде говоря, пока есть тело, какие-то дела делать придется. Только необходимо отказаться от позиции «я-делатель». Дела ничему не мешают. Это позиция «я сделал» является помехой.

В: Если всех наделить таким объединяющим взглядом, люди скорее всего так и останутся в этом состоянии и утратят нравственность.

М: Дурное поведение, ненависть и привязанности – результат различий, вызванных разделяющим интеллектом. Когда придет соответствующее ощущение единства, мысли о плохих делах не будут возникать.

В: В состоянии нирвикальпа (состояние, в котором не возникает различий), если нет ничего, кроме Атамана, как люди достигают ананды (блаженства)?

М: Вы думаете, что вы можете обрести счастье, только когда есть контакт с чем-то отдельным от вас. Но это не так. Ананда – это сама природа Я. Счастье, которое вы получаете от других вещей, – это часть счастья Атмана, но это не полное счастье. Пока [для счастья] нужен внешний объект, ощущается неполнота. Когда вы чувствуете, что есть только Атман, постоянное счастье остается с вами.

Если бы это было не так и если бы счастье можно было получать от внешних предметов, то, например, с увеличением количества членов семьи и роста благосостояния в той же степени должно было бы увеличиваться и счастье. И когда количество всего этого уменьшается, счастье тоже должно было бы уменьшиться. Более того, во время глубокого сна, когда исчезают все внешние объекты, должно ощущаться несчастье. Однако в глубоком сне вы ощущаете, что нет ничего. И все же, проснувшись, человек говорит: «Я очень хорошо поспал». Итак, когда не существует ничего, кроме Атмана, есть счастье.

Всегда, когда то, что мы любим, предстает перед Атманом, в эти моменты ум ощущает Атман. По правде говоря, ананда существует только в Атамане, и не существует другой ананды, кроме этой. И эта ананда не отделена и не удалена. Если вы находитесь в состоянии, которое дает вам ощущение ананды, в этот момент вы на самом деле погружаетесь в Атман. Вы чувствуете блаженство Атмана из-за того, что погружаетесь в Него. Однако из-за вашей связи с неправильными мыслями вы проецируете [причину] ананды на внешние предметы. Когда вы переживаете ананду, вы погружаетесь в Атман, не зная этого. Правда об истинной природе человека, которая суть Атман, заключается в том, что это нераздельное единство. Ваша собственная реальность – ананда. Это то, чем вы являетесь. Если бы вы, обладая знанием, погружались в Атман, с убежденностью, порожденной этим переживанием, состояние Я было бы испытано.

В: Мне не дают покоя тревоги о повседневных делах и я нигде не нахожу счастья.

М: Беспокоят ли вас эти тревоги во сне?

В: Нет.

М: Сейчас вы тот же самый человек, которым были во сне, или нет?

В: Да.

М: Это доказывает, что тревоги вам не принадлежат. Те, кто верит в реальность ума, не смогут подчинить его. В состоянии, в котором ум кажется реальным, вор [ум] вас обманывает, надевая форму полицейского [чтобы притвориться, что он поймал сам себя]. Значит, мы должны понять, как уничтожить ум познанием его истинной природы. Люди спрашивают меня, как управлять умом. Я отвечаю: «Покажите мне ум». Это всего лишь ворох мыслей. Как ум, который является скоплением мыслей, может подчиниться из-за мысли об управлении умом? Достигните источника – вот вывод из всего этого. Ищите Атман. Все несчастья закончатся, когда вы обратите свой ум вовнутрь. Если вы полагаете, что мир сотворен воображением отдельной души, то это воображение нужно отбросить. Если вы думаете, что Бог создал мир, то отдайте ему все ваши заботы и оставьте ему бремя всего мира.

Во время своего визита я внимательно прочитал «Шри Рамана Гиту» – одну из книг, опубликованных ашрамом.

В этой книге есть один очень важный стих, написанный самим Махарши. Позже этот стих включил в книгу Ганапати Муни, ее составитель. Стих представляет собой краткое описание духовной садханы, а также категорическое утверждение об абсолютной тождественности Брахмана и Я. Стих гласит:

«В глубине пещеры Сердца единое Высшее Бытие (Брахман) сияет как „Я~Я “, истинный Атман. Войдя в Сердце однонаправленным умом, либо через вопрошание себя, либо погружаясь вовнутрь, либо путем контроля дыхания, пребывай вАтманиште (состоянии упроченности в Я)».

У меня было небольшое сомнение по поводу этого описания абсолютного Я, или Брахмана, как обитающего в сердце. Я спросил Шри Махарши, отведено ли в теле определенное место для Я, как говорится в стихе, и не означает ли это конечность Того, что бесконечно и всепроникающее. Если Я располагается в сердце в физическом теле, разве не будут в таком случае категории пространства и времени применяться к Абсолютному Я?

Шри Махарши милостиво напомнил мне об очень похожем вопросе, заданном Шри Рамой Шри Васиштхе, заметив: «Ответ на этот вопрос содержится в „Йога-Васиштхе“». Он взял книгу и прочитал эти строки:

21 Когда Рама спросил: «Что это за великое зерцало, в котором мы видим образ вещей? Что это такое, что называется сердцем всех живых существ в мире?», Васиштха ответил: «Когда мы наблюдаем, мы видим, что все живые существа в мире имеют два различных сердца.

22 Одно из них достойно признания, другое же достойно отвержения. Послушай, чем они различаются. Орган под названием „сердце“, расположенный в груди в физическом теле, достоин отвержения. Сердце, которое является формой чистого Осознавания, достойно признания; оно и внутри, и снаружи – оно не имеет ни внутреннего, ни внешнего.

23 Оно, безусловно, является главным Сердцем, и в нем пребывает весь мир. Это зерцало, в котором видны все вещи. Это источник всех благ. Таким образом осознавание можно назвать Сердцем всех живых существ. Сердце – это не часть смертного тела, в своей безжизненности подобного камню.

24 Следовательно, благодаря практике растворения эго в чистом Сердце, которое есть Осознавание, склонности ума, равно как и сам ум, будут покорены»^[161]

6.

Затем Махарши обобщил эти стихи и дал мне свое толкование.

«Васиштха говорит, что есть два вида сердца: одно, всепроникающее, должно быть „признано“, а другое, ограниченное временем и пространством, должно быть „отвергнуто“. Всепроникающее Сердце находится внутри точно так же, как и снаружи, и когда исчезает представление „тело есть я“, оно не находится ни внутри, ни снаружи. Это и есть настоящее Сердце. В этом [Сердце] все предметы предстают как отражение в зеркале. Когда ум избавляется от всех желаний, жизненное дыхание успокаивается, и всепроникающее Сердце переживается как оно есть».

Я хотел получить более подробные разъяснения и задал ему еще два вопроса:

В: Источник «Я» находится в теле?

М: Поскольку эго находится в теле, вопрошание его должно сначала проводиться в пределах тела. Когда источник будет найден, не будет ни «внутри», ни «снаружи». Вопрошание в Сердце есть вопрошание в «Я». «Я» и Сердце – одно и то же.

В: Находится ли Сердце в теле с правой стороны?

М: То, где возникает «Я», – Сердце. Познайте Сердце как средоточие знания.

Затем я спросил у Шри Махарши, можно ли выразить описание процесса осознания, приведенное в «Йога-Васиштхе», другими словами.

«Когда человек вопрошает себя, – начал я, – и пытается отыскать корень „я“, он достигает состояния свидетельствования Я, и когда область свидетельствования Я начинает разрастаться и покрывает все объективное бытие, оно отождествляется со всепроникающим Брахманом и объекты утрачивают свое отдельное существование».

Прежде чем я продолжил высказываться на эту тему, Шри Махарши вмешался и сказал: «Это состояние описывается в „Бхагаватам": „Ни на одно мгновение эти мудрецы, начиная с Брахмы, Санаки и Шуки, не отделили себя от состояния наполненности Брахманом“»^[162]. Поскольку я серьезно изучал «Шримад Бхагаватам», мне в тот момент пришло в голову, что Шуке очень сложно было читать i8ooo стихов поэмы перед царем Парикшитом, если Шука действительно был в этом чистом состоянии Брахмана.

Я сразу же сказал Шри Махарши о своем сомнении, на что он немедленно ответил: «Читать или не читать, и, в сущности, делать или не делать что угодно – никакой разницы нет для мудреца в состоянии Брахмана».

Тщательное изучение учения Шри Махарши показывает, что именно это состояние Брахмана он называл «сахаджатма-ништха» или «сахаджа нирви-кальпа самадхи», то есть естественное и спонтанное пребывание в Абсолютном Я. Жизнь Шри Махарши с тех пор как он переехал в Тируваннамалай более полувека назад, описанная в монументальном труде «Self-Realization», и его повседневная жизнь, как мы наблюдаем ее сейчас, являются доказательством и наглядным примером этого состояния Брахмана.

Поскольку Махарши на основании собственного переживания Я часто приводил интересные и иногда необычные толкования религиозных текстов, я решил спросить его о первом стихе «Ишавасья-упанишады», поскольку меня ставили в тупик приведенные в ней явно противоречивые утверждения.

«Все, что движется во Вселенной, включая саму

движущуюся Вселенную, исполнено Бога.

Отрекшись, наслаждайся. Не желай чужого

благосостояния».

В первом предложении говорится, что единое Высшее Бытие, вечное и неизменное, – основа для всего изменяющегося. Иными словами, там утверждается, что этот изменчивый мир – лишь проявление Божественного. Тем не менее этот же самый мир искателю предписывается отвергнуть, чтобы достичь истинного счастья. Противоречие между первыми двумя высказываниями очевидно. Если мир – только лишь Божественное, почему искателю говорят отречься от него, раз все проявленное бытие – не что иное, как единая божественная материя? Что тогда следует отвергнуть?

«Следует отвергнуть ложное знание, что существует что-то, кроме божественного, – ответил Махарши, когда я спросил его об этом. – То есть необходимо отбросить представление о том, что есть любая двойственность или множественность, каким бы ни представлялось проявленное бытие. Второе предложение означает, что следует отбросить все, кроме знания, что мир есть Ишвара-рупа (форма Бога). Это значит, что необходимо отбросить невежество или разделение».

Прежде чем привести остальные высказывания Шри Махарши, я хотел бы сказать, что это толкование упанишад очень оригинально, и мне кажется, неожиданно для любых толкователей, как древних, так и нынешних. По-видимому, нет никого, кто не считал бы само собой разумеющимся скрытое противоречие двух строк этого стиха. Однако для Шри Махарши его там нет.

Шри Махарши продолжил свои пояснения: «Высшее Бытие – это единственная реальность, единая и неизменная. Лишь она одна существует, и лишь она одна поддерживает кажущуюся множественность. Следовательно, отвергните знание о том, что существует что-либо, кроме божественного. Другими словами, отвергните чувство двойственности или множественности. Затем естественным образом вы не будете ничего желать, потому что что-либо желается только тогда, когда есть вера, что это нечто отдельное от желающего. Изначальная ошибка содержится в ощущении двойственности, из-за которого происходит отделение себя от желаемой вещи. Невежественный считает, что желание чего-либо и достижение этого – источник радости. Это не так. Испытывает радость лишь тот, кто отверг представление об отдельности. Другими словами, истинное блаженство испытывает тот, кто знает, что единое и неизменное Высшее Бытие, тождественное ему самому и всему сущему, – единственная реальность».

В этот момент двое преданных решили, что это подходящий момент для того, чтобы задать вопросы о смысле различных текстов изупанишад:

В: Вупанишадах говорится, что «Бог принял множество форм».

М: Это предназначалось для посредственных умов. Для Бога нет множественности. Для него она «абсолютна, едина и совершенна» (из благословляющего стиха «Ишавасья-упанишады»). Если произошло освобождение от своего эго, никакой множественности не остается. Таким образом, как может существовать множественность для Бхагавана?

Затем другой преданный задал свой вопрос:

В: В третьей мантре «Ишавасья-упанишады» говорится: «Брахман движется, и Брахман не движется». Как эти две противоречивые истины могут существовать вместе в Брахмане?

М: Истина о не-делании ничего – это истина о настоящей природе человека. Действие или делание можно видеть только с относительной точки зрения.

Затем, в конце короткой дискуссии на эту тему между мной и Чадвиком, Шри Махарши вмешался и сказал: «Когда отбрасывается мысль о „видящем“, ничто не может быть подтверждено. Все видимое заключено в мысли видящего, который сам есть мысль. Если видно что-либо, кроме Брахмана, причина в ложном состоянии того, кто видит».

Третий преданный, который, очевидно, сделал свой вывод из объяснений Шри Махарши, задал весьма интересный вопрос.

«Без сомнения, это хорошо, что шастры вразумляют мирян и заставляют их отбросить понятие двойственности, – заметил он, – но как примирить это учение шастр с не менее важным предписанием – отдать себя Божественному? Если нет никакой двойственности, почему тогда необходимо отдать себя, и как это возможно?»

Толкование скрытого смысла первого стиха «Ишавасья-упанишады», приведенное Шри Махарши, провозглашает абсолютное единство реальности. Мы очень хотели услышать, как он введет двойственность, присущую теории и практике отдачи себя, в свое толкование стиха. Прежде чем привести его ответ, я скажу, что ответы Шри Махарши всегда были очень убедительными. Каждое произнесенное им слово имело такую силу, что любые диспуты казались абсолютно неуместными. В этот раз вначале казалось, что он полностью проигнорировал вопрос посетителя. Он молчал минуту или две, тем самым еще больше возбудив наше любопытство – нам было очень интересно, как он решит этот вопрос. Я попытаюсь привести ответ Шри Махарши кратко и, по возможности, его словами.

«Нам хорошо известен обычай, который соблюдают некоторые люди в здешних местах, основанный на глубоком чувстве любви к Господу Ганеше. Ежедневный ритуал почитания перед его изображением (которое можно найти во всех местных храмах) – необходимая церемония перед едой. Один бедный путешественник, придерживающийся этой традиции, шел через малонаселенную местность. Не найдя нигде храма Ганеши, в котором он мог бы провести свою ежедневную церемонию перед обедом, он решил сделать статуэтку божества из небольшого кусочка пальмового сахара, который был у него с собой. Сделав ее, он со всей серьезностью принялся совершать ритуал. Вдруг он остановился в замешательстве, обнаружив, что у него нет ничего сладкого для подношения (най-ведъя) божеству. И поскольку ритуал не может быть совершен без найведъи, простодушный странник отломил кусочек сахара от самого идола и преподнес этот кусочек божеству в качестве найведъи. Ему даже не пришло в голову, что самим актом отламывания он осквернил почитаемую статуэтку, сделав и ритуал, и подношение бессмысленными^[163].

Ваше представление об отдаче своего „я" ничем не лучше этого подношения. Предположив, что ваше существование – нечто отдельное от Высшего Бытия, вы просто осквернили его. Отдали вы себя или нет, вы никогда не были отдельными от этого Высшего Бытия. В действительности в этот самый момент, как и в прошлом, и в будущем, существует одно только Божественное.

Вначале эго отделяется от Брахмана. Затем то же самое эго жаждет припасть к стопам Бога. Но если бы ему не нужно было отделяться, ему не нужно было бы и отдавать себя. Когда количество сахара в сахарном Ганеше уменьшилось, уменьшилась ли его ценность? Следует иметь привычку к тому, чтобы пытаться осознать, что все есть только одно, и следует поддерживать непоколебимую веру в это».

Прежде чем закончить, я должен отметить, что, несмотря на то что Шри Махарши часто давал прямые ответы на вопросы, он никогда не настаивал на том, что прав только он один или что все должны следовать его учению. В одном записанном мной разговоре он указал на то, что фанатичная вера, которую, к сожалению, можно увидеть во многих приверженцах различных религий, – лишь проявление их эго.

«Во многих случаях, когда возникает тема религии, люди не могут осознать свои собственные ошибки. Во многих местах эго проявляется в притязании: „Мою религию должны принять все“».

Как-то раз я наблюдал хороший пример нежелания Махарши навязывать индуистские идеи людям, которые были бы от них не в восторге. К нему однажды пришла группа набожных мусульман. Один из них спросил: «Какова наилучшая цель человеческой жизни?»

Шри Махарши ответил: «Ислам, что означает „пребывать у стоп Бога“. В результате этого человек обретает салаам, что значит „покой“».

Махарши никогда не говорил людям переходить в другую веру. Если к нему приходили за советом христиане, мусульмане и т. д., он обсуждал с ними важнейшие мистические учения их религий и побуждал приверженцев этих религий стремиться к единству с определенным избранным ими Богом.

Махарши также никогда не поощрял, как другие Гуру, прилюдное почитание его формы. Он отказывался от гирлянд, не позволял никому проводить ему пуджу, не принимал еду, если ее не раздавали поровну всем присутствующим. В первые годы существования ашрама он даже выполнял тяжелую повседневную работу наряду со всеми остальными. Единственным внешним знаком уважения, который он дозволял, было простирание ниц перед ним, и даже это разрешал делать только в холле, где принимал людей.

Один из учеников спросил его об этом: «Если один и тот же Шива присутствует в каждом человеке, почему вы позволяете людям падать перед вами ниц?»

Шри Махарши, видевший одно и то же Я во всех, ответил: «Прежде чем преданный поприветствует меня, я „мысленно" падаю ниц перед Шивой, который присутствует в нем».

Я не могу закончить свой рассказ, не включив в него забавную историю, рассказанную при мне в холле Шри Махарши, о преданном, который очень хотел уйти и медитировать в пещере на горе. Шри Махарши дал ему на то разрешение. Ученик пошел в пещеру, но там было много змей. Позже, когда ученик сидел в медитации, приползла змея и ударила его капюшоном в бедро. Ученик открыл глаза и увидел, что змея не укусила его. Она уползла, и ученик продолжил медитировать. Чуть позже змея вернулась и повторила это странное действие.

Ученик подумал: «Если это произошло опять, в этой пещере невозможно оставаться и медитировать».

Он пошел к Шри Махарши, и тот сразу же спросил его, что случилось. После того как ученик рассказал, что с ним произошло, Махарши сказал: «Змея пришла, чтобы сказать тебе: „Ты должен оставаться здесь“. Если бы ты был способен слышать, что она говорит, ты бы услышал: „Оставайся здесь“. Бог явился в виде змеи, чтобы испытать тебя». Получив этот ответ, ученик вернулся в свою пещеру.

Есть один характерный способ, которым Шри Махарши указывает духовным искателям на великую истину адвайты, которую он осознал и которая спонтанно выражается в каждом его действии. В его биографии можно найти несколько случаев, когда он находил глубокий смысл в повседневных событиях, чтобы преподать истинную мудрость. Я приведу пример из своего собственного опыта. В тот день, когда я уезжал из ашрама, я заказал фруктов, намереваясь поднести их Шри Махарши. Когда пришло время прощаться, я с почтением положил фрукты перед ним и сказал, что скоро уезжаю.

Шри Махарши благосклонно улыбнулся и сказал с лукавым огоньком в глазах: «И вот вы подносите сахар Господу Ганеше!»

Я понял, что он намекает на притчу об отдаче «себя», рассказанную им несколькими днями раньше, но какой подходящий он выбрал момент, чтобы донести на примере мораль этой притчи – что всё есть не что иное, как Божественное!

И когда Шри Махарши говорил, развеивая сомнения искателей, и когда он сидел в абсолютном безмолвии, – он давал свежий взгляд, новый угол зрения, а иногда очень вдохновляющее перенаправление духовного пути человека. Олицетворяя собой истину адвайты, единый дух, переступающий пределы пространства и времени, Шри Махарши воистину воплощает собой Университет Духовного обучения, древнюю индуистскую культуру Сердца. Так называемое университетское образование, которое дается современной молодежи в колледжах, не имеет ни видения единства, ни духа универсальности. Современная молодежь будет строить общество будущего. Целью их образования должно быть познание единства и единственности бытия, чтобы они могли выполнять обязанности граждан мира, потому что они наследуют будущее. Чтобы познать истину единства и единственности бытия, все жаждущие перенять культуру Сердца должны искать общества почтенного мудреца, живущего на горе, которая является путеводным огнем [Аруначала], поскольку он говорит и живет, воплощая собой этот покой, единство и единственность бытия. Шри Раманашрам, обиталище мудреца, являющего собой истину адвайты,  – это наивысший университет.

Краткое изложение жизни Раманы Махарши

1879 Родился в Тиручули, маленьком городке на территории современного штата Тамил-Наду, у Сундарама Айера и Алагаммы. Ему дали имя Венкатараман.

1891 Семья переехала в соседний город Диндигул.

1892 Отец умер. Венкатараман переехал с семьей в Мадурай.

1896 «Опыт умирания» закончился Я-реализацией. В конце августа он ушел из дома, ничего не сказав своей семье, и отправился к Аруначале (Тируваннамалай), где и провел оставшуюся жизнь. Первые несколько недель он провел в храме Аруначалешвары.

1897 Перешел в Гурумуртам – храм, расположенный примерно в миле от города, и прожил полтора года в храме и в расположенном неподалеку манговом саду.

1898 Его дядя Неллиаппа Айер и мать приехали к нему и попытались уговорить его вернуться домой, но он отказался. Ушел в Павалакундру – святилище на скалистом холме к северу от главного храма.

1899 Жил на склонах Аруначалы, в основном в пещере Вирупакша, но иногда также в храме Гухай Намашивая, пещере Мангового дерева и пещере Садгурусвами.

1907 Ганапати Муни дал ему имя Бхагаван Шри Рамана Махарши.

1916 Ушел жить в Скандашрам.

1922 В мае умерла его мать. Ее похоронили с южной стороны горы Аруначалы, у ее подножия. Несколько месяцев спустя Бхагаван ушел из Скандашрама и стал жить рядом с самадхи матери. На этом месте построили Шри Раманашрам. Бхагаван жил там до самой смерти в апреле 1950 г.

Источники

Ранган

Bhagavan Smritulu (Telugu), by Venkatachalam, pub. Aruna Publishing House, Vijayawada, 1999. translated by Smt. G. Hemamalini.

Я дополнил эти истории информацией, полученной от преданных, которые беседовали с Ранганом.

Шивапракаш Пиллай

Sri Ramana Deva Malai, Vinappam, Sri Ramana Pada Malai, Sri

Ramana Sadguru Malai (Tamil), pub. Sri Ramanasramam, 1983.

Life of Sri Sivaprakasam Pillai (Tamil) by Manikkam Pillai, pub. Chidambaram Vilakam, 1950.

Sri Ramana CharitaAhaval (Tamil) by Sivaprakasam Pillai, pub. Sri Ramanasramam, 1971.

Notebooks of Sivaprakasam Pillai, Sri Ramanasramam Archives. Translation by Dr Venkatasubramanian and Michael James.

Акхиландамма

Sri Ramana Anubhavam (Tamil) by Sadhu Om, pub. Ramanananda

Mathalayam, Desur, 1961. Translation by M. V. Ramanachalam.

Неаннотированная версия этой главы была издана в трех выпусках «The Mountain Path» в 1988 г.

Садху Натанананда

Sri Ramana Darshanam (Tamil) by Sadhu Natanananda, pub.

Sadhu Natanananda, 1957. Translation by Dr Venkatasubramanian.

Enadu Ninaivugal (Tamil) by Kunju Swami, pub. Sri Ramanasramam, 1980.

Ramana Maharshi and the Path of Self Knowledge by Arthur Osborne, pub. Rider and Co, 1954.

'The Turning Point', article by Swami Natanananda, The Mountain Path, 1969, pp. 108–109.

Guru Vachaka Kovai (Tamil), unpublished translation by Sadhu Om and Michael James.

Taped conversation between Sadhu Om and Sadhu Natanananda (Tamil), 1980.

Tiruvarut Selvam (Tamil), unpublished poem by Sadhu Natanananda, translation by Dr Venkatasubramanian. The original is in Sri Ramanasramam Archives.

Н. Р. Кришнамурти Айер

Основным источником для этой главы была 140-страничная рукопись, написанная Н.Р. Кришнамурти Айером на английском языке в 1986 г. Эта рукопись исчезла при перевозке несколько лет назад, когда Шри Раманашрам собрался опубликовать ее. Других копий рукописи, насколько мне известно, нет. До ее исчезновения я успел скопировать примерно треть, в основном те моменты, где автор рассказывает о своих переживаниях в присутствии Бхагавана. Оставшаяся часть рукописи была большей частью посвящена личной жизни автора и его работе. Этот рассказ был дополнен из других источников.

'Sri Ramana's Boyhood in Madurai'. N. R. Krishnamurti Aiyer.

Article appearing in Ramana Smriti Souvenir, pub. Sri Ra-manasramam, 1980.

'Sri Bhagavan's Triumphant Gaze' The Mountain Path, 1966, p. 95™97.

Чалам и Сури

Bhagavan Smritulu (Telugu) by Venkatachalam, pub. Aruna Publishing House, Vijayawada, 1999. Translation by Smt.G. Hemama-lini.

Рассказ Чалама составлен из его предисловия, главы, в которой он писал о своих переживаниях, и раздела под названием 'What I have seen, what I have heard', в которой он рассказывает о переживаниях других преданных. Истории Сури взяты из ее главы в той же книге и из «Письма другу» ('Letter to a friend') – статьи, первоначально опубликованной в журнале на телугу «Bharati». Переводчик неизвестен, однако я использовал англоязычную версию, которая была проверена и исправлена самим Бхагаваном.

Свами Мадхаватиртха

Ramana Maharshi TemnoParichayaAneBodha (Gujarati) by Swami

Madhavatirtha, pub. Sasthu Sahitya, Ahmedabad, 1948.

Vedanta Ane Yoga (Gujarati) by Swami Madhavatirtha, pub. Sandesh Limited, Ahmedabad, 1945.

The Golden Jubilee Souvenir, pub. Sri Ramanasramam, 1946.

Guidance from SriAurobindo, Vol. 1, 'Letters to a Young Disciple', pub. Sri Aurobindo Ashram Trust, 1974.

Перевод с языка гуджарати Васанта Котхари. Служащие архивов ашрама Шри Ауробиндо также проверили перевод и дали полезные рекомендации.

Глоссарий

абхишека – Акт ритуального почитания, при котором божество омывают или купают в различных жидкостях.

аджняна Невежество; отсутствие осознания Я; противоположность джняны – истинного знания.

аджняни Невежественный; тот, кто не осознаёт, что джняна – его истинная природа.

адхистана Субстрат; фундаментальная реальность, в которой появляются и исчезают все материальные и психические проявления.

Акшараманамалай Поэма из 108 стихов, адресованная Аруначале, написанная Бхагаваном в 1913 г.

ананда Блаженство

анна Устаревшая индийская денежная единица. Во времена Бхагавана рупия делилась на шестнадцать анн .

арати Часть пуджи , в которой помахивают зажженной камфорой перед божеством, а затем преподносят поклоняющимся.

Атман Истинное Я; адвайтисты считают его тождественным Брахману .

ахам «Я»; «ахам Брахман » – «я есть Брахман ».

ахамкара Эго; психическая способность, считающая себя отдельным существом.

Брахман Безличная абсолютная реальность в индуизме.

брахмачари Давший обет безбрачия; человек, находящийся в первой ашраме (стадии жизни).

брахмачарья Безбрачие; первая стадия жизни у индуистов, в которой человек обучается у религиозного учителя и остается безбрачным.

бхаджаны Религиозные песнопения, адресованные индуистским божествам.

бхакта Преданный.

бхакти Религиозная преданность.

бхикша Пища, предлагаемая мирянами садху . Варьируется от пищи, положенной в чашу нищему, до пира, организованного для большого количества людей.

васаны Склонности ума, заставляющие человека думать и действовать привычным, утвердившимся образом.

веданта Философия, выведенная из упанишад – заключительной части вед. «Веданта» означает «конец вед ».

веды Величайшее, древнейшее и наиболее уважаемое священное писание в индуизме.

вибхути Священный пепел; делается из сожженного коровьего навоза, раздается в конце пуджи . Служащие ашрама обычно вкладывали в письма, предназначающиеся к отправке, маленький пакетик с вибхути .

вичара Вопрошание себя.

гири Холм или гора; гирипрадакшина – круговой обход вокруг горы.

даршан Видеть или быть увиденным индуистским божеством или Гуру.

джапа Повторение имени Бога или любого другого сочетания священных слов.

джаянти Здесь день рождения Бхагавана и связанные с ним празднования.

джива Индивидуальное «я» или душа.

дживанмукта Достигший просветления при жизни, в противоположность тому, кто достигает освобождения в момент смерти.

джняна Истинное знание; осознание своей истинной природы.

джняни Имеющий непосредственное осознание себя как джняны ; просветленный человек.

Дипам Здесь зимний фестиваль, в ходе которого на вершине Аруначалы зажигают огонь.

дхарма Правильные действия; нравственный долг; божественный закон; религиозная традиция.

дхьяна Медитация.

иддли Рисовые выпуклые круглые лепешки; главный продукт, употребляемый на завтрак большинством жителей Южной Индии.

Ишвара Личный Бог в индуизме. кевала нирвикальпа самадхи Трансовое состояние, в котором человек осознаёт Я, но не осознаёт свое тело и мир; временное переживание Я, при котором отсутствует осознание внешнего мира.

кумкум Красный порошок, который раздается в качестве прасада в конце пуджи . Получившие кумкум ставят им знак на лбу.

лила Божественная игра; представление о том, что все происходящее в мире – занимательная пьеса, написанная Богом.

лингам Вертикальный каменный столб с закругленной верхушкой. Устанавливается во внутренних святилищах всех шиваитских храмов. Считается материальным проявлением божества.

майя Иллюзия; сила, заставляющая нереальный мир казаться реальным.

мантапа Индуистское сооружение, обычно состоящее из каменной крыши и подпирающих ее каменных столбов, без стен.

матх Индуистский центр или учреждение, часто по своему устройству похожее на монастырь; часто возводится в память о каком-либо великомсвятомпрошлого

мауна Безмолвие; синоним переживания Я, при котором отсутствуют мысли.

маха Великий или большой.

махавакьи Четыре высказывания из упанишад , утверждающих природу реальности и тождественность индивидуального «я» и фундаментальной абсолютной реальности.

махасамадхи Момент, в который просветленный покидает тело.

махатма Великая душа или великое существо.

намаскар Жест уважения, часто простирание ниц на земле, но иногда совершается просто стоя, при этом ладони складываются вместе в знак уважения.

Нирвикальпа-самадхи См. Кевала-нирвикальпа-самадхи .

параяна Чтение нараспев религиозных писаний.

прадакшина Обход вокруг священного объекта.

прана Иногда называется «дыханием жизни», жизненная сила, делающая тело живым.

прарабдха Судьба; сценарий, данный человеку на текущую жизнь; карма , доставшаяся человеку из предыдущих жизней и которую следует проработать в этой жизни.

прасад Все, что подносится божеству или Гуру, становится прасадом после того, как всё или какая-то часть подношения возвращается дарителю или раздается присутствующим Чаще всего это пища или вибхути и кумкум .

пуджа Ритуал почитания или поклонения божеству.

расам Очень острый суп, который подается на большинстве южноиндийских трапез. Его основные ингредиенты – перец и тамаринд.

риши Провидцы; те, кто узрел природу реальности.

Садгуру Просветленный Гуру, твердо укоренившийся в сат – основе бытия.

садхака Духовный искатель.

садхана Духовная практика; средство для достижения просветления.

садху Духовный искатель, отрекшийся от мира и посвятивший свою жизнь достижению просветления.

самадхи Состояние непосредственного, но временного переживания Я, как правило, состояние, похожее на транс, в котором внешний мир не осознается; захоронение святого.

самбар Острый соус, являющийся дополнением ко всем южноиндийским блюдам.

санкальпа Воля или намерение; способность ума выбирать или принимать решения.

сансара Постоянный цикл смерти и перерождения, в котором джива находится до момента освобождения; проявленный мир имен и форм, в особенности как он представляется непросветленному уму.

саньяса Четвертая ашрама, или стадия жизни, в которой человек полностью отрекается от мира и живет как нищенствующий монах.

саньясин Человек, принявший саньясу .

сарвадхикари «Управляющий всем»; так называли Чиннасвами, управляющего Раманашрамом.

сахаджа нирвикальпа самадхи Состояние абсолютного просветления, в котором человек может функционировать в мире естественным образом. «Сахаджа» означает «естественный». См. также ирвикальпа-самадхи .

сиддха Существо, достигшее совершенства; в особенности обозначает тех, кто овладел сиддхами – сверхъестественными способностями.

сиддхи Сверхъестественные способности.

ститха-праджня Упрочившийся в трансцендентальной мудрости.

тапас Напряженная духовная практика, часто включающая умерщвление плоти. Цель такой практики – «выжечь» духовную нечистоту.

упадеша Духовные наставления, в особенности даваемые ученику его Гуру.

уппума Густая острая каша, приготовленная из манной крупы и овощей.

уччистам-прасад Пища, оставшаяся на тарелке Гуру после того, как он окончил трапезу.

хома Ведические ритуалы, в которых подношения жертвуются огню.

шакти Духовная сила; богиня, олицетворяющая эту силу.

шастры Священные писания.

Шри Почтительная приставка к имени человека, обозначающая уважение.

шрути Монотонная «фоновая» нота, постоянно звучащая в индийской музыке.

Примечания

1

На русском языке вышли в издательстве «Ганга» под названиями «Жизнь с Раманой Махарши», «Свет Аруначалы» (2011) и «Ничто никогда не случалось», т. 1 и 2 (2006, 2007).

(обратно)

2

Павалакундру – храм, расположенный на скалистой горе к северу от главного храма Аруначалешвара. Бхагаван жил там непродолжительное время в 1890-х гг.

(обратно)

3

Лишь в набедренную повязку. – Прим. ред.

(обратно)

4

«Письма из Шри Раманашрама», письмо 105: «в первое время после моего приезда сюда… я не ел и не спал. Если тело двигается, еда ему нужна. Если ты ешь, тебе нужно спать. Таким образом если движения нет, то сон тоже не нужен. Для поддержания жизни достаточно очень малого количества пищи. Это было моим опытом в то время… [но] полностью отказаться от еды или от сна невозможно, если только ты не поглощен неподвижной концентрацией ума».

(обратно)

5

Что значит «видеть или быть увиденным».

(обратно)

6

Дандапани Свами в 1920-х гг. в течение недолгого времени был управляющим ашрама. Его преемником был брат Бхагавана, известный как Чиннасвами, что означает «маленький Свами» или «младший Свами». Чиннасвами управлял ашрамом до самой своей смерти в 1953 г. Цифра в 500 рупий кажется слишком большой. В 1920-х этой суммы было бы достаточно для того, чтобы обеспечить мылом и расческами весь Тируваннамалай. Если сумма верна, возможно, в счет было включено еще много товаров.

(обратно)

7

Несмотря на то что Бхагаван действительно покинул свою семью в 1896 г. и ушел жить на гору Аруначалу, он никогда не был формально посвящен ни в один из традиционных саньясинских орденов. В контексте этой беседы также следует обратить внимание на то, что его отречение от мира произошло после реализации им Я.

(обратно)

8

Храм в городке, где родился Бхагаван. Бхагаван провел там первые двенадцать лет жизни.

(обратно)

9

Картикай – название тамильского месяца (с середины ноября по середину декабря). Кульминация фестиваля, проводящегося в этом месяце и длящегося десять дней, – зажигание огня («джьоти» означает «свет») в большом котле на вершине горы. Эта церемония проводится в память об истории из Пуран, в которой Шива демонстрирует свое превосходство над Брахмой и Вишну. Когда Ранган рассказывал эту историю, котел постоянно находился на вершине горы, но после того как его украли, руководство храма решило, что котел будут приносить за несколько дней до церемонии и уносить примерно через неделю после окончания празднеств.

(обратно)

10

Место, расположенное примерно на расстоянии 2/3 пути от подножия до вершины. Природные источники, находящиеся там, – самые высокие источники проточной воды на горе.

(обратно)

11

Вероятнее всего, это Шанкарачарья из Шрингери Матха.

(обратно)

12

Для ортодоксального брахмана это двойное оскорбление: Экадаши, одиннадцатый лунный день, считается общепринятым днем поста, к тому же ортодоксальные брахманы вообще не едят лук.

(обратно)

13

Существует традиция, согласно которой садху (оставляющие свои семьи, чтобы посвящать все свое время преследованию духовных целей) должны наголо обривать себе голову каждое полнолуние. Бхагаван сам следовал этой практике до конца жизни, и так же поступали многие садху, жившие с ним. В то время, о котором повествует Ранган, все обитатели ашрама, кроме матери Бхагавана, были мужчины-садху.

(обратно)

14

Традиционное верование людей, почитающих Аруначалу, гласит, что Шива проявляется в трех формах: в форме самой горы, в форме лингама в храме Аруначалешвары и в форме йога Арунагири – аскета, живущего под баньяном высоко на северном склоне.

(обратно)

15

Слово «сиддха» можно перевести как «достигший», при этом подразумевается, что достигнуты и джняна, и сиддхи (сверхьестественные способности), в то время как «суддха» можно перевести как «абсолютно чистый».

(обратно)

16

Мужчины-брахманы носят шнур, протянутый от левого плеча через грудь к правому боку, – это атрибут кастового отличия. Раз в год, на Шравана-Пурниму (полнолуние в августе) в ходе особой церемонии им вручается новый шнур. Такли – это маленькое устройство для того, чтобы скрутить хлопковые волокна в шнур.

(обратно)

17

Нирвикальпа-самадхи – состояние, похожее на транс, при котором присутствует временное осознавание Я, но нет осознавания своего тела и мира. Сахаджа (естественное) нирвикальпа-самадхи, как говорит Бхагаван, – наивысшее состояние. У пребывающего в этом состоянии полное и постоянное осознавание Я и способность нормально функционировать в мире.

(обратно)

18

В других случаях, когда Бхагаван рассказывал эту историю, он говорил, что его слова были такими: «Это уже не прежнее тело. Прежнее тело сгорело в джнянагни (огне джняны)». Садху Ом в личной беседе сказал мне, что сам Ранган в 1940-х гг. рассказывал ему эту историю в таком варианте.

(обратно)

19

Ганга течет в Северной Индии. Танджавур находится на юге в тысяче миль от Ганги.

(обратно)

20

Многие индуистские философские школы выделяют три вида кармы: 1) санчита-карма – кармические долги, накопившиеся с предыдущих жизней; 2) прорабдха-карма – часть санчита-кар- мы, которая должна быть проработана в этой жизни; з) агами-карма – новая карма, накапливающаяся в этой жизни и переносящаяся на будущие жизни.

(обратно)

21

Многие учителя веданты учили, что в момент просветления санчита– и агами-кармы уничтожаются, а прарабдха-карма остается. Это значит, что тело просветленного существа должно исполнять то, что назначено судьбой, до самого момента физической смерти. Бхагаван не соглашался с этим, утверждая, что в момент освобождения уничтожаются все три вида кармы. В качестве примера он говорил, что когда умирает мужчина, у которого три жены, вдовами становятся все три, а не две из них.

(обратно)

22

В одной из традиционных форм инициации Гуру передает мантру, нашептывая ее ученику на ухо. Затем ученик повторяет эту мантру в качестве духовной практики.

(обратно)

23

Возможно, это был сорокавосьмидневный цикл пудж, который следовал после освящения Храма Матери. Мандала – это период из сорока восьми дней, а абхишекам – церемония, в ходе которой божество обмывают или умащивают различными жидкостями.

(обратно)

24

Все письма, приходящие в ашрам, показывали Бхагавану, но он никогда не отвечал на них сам. Если нужна была помощь или совет, Бхагаван иногда говорил кому-нибудь из работающих в ашраме людей, какой ответ написать. Все ответы составлялись сотрудниками, но Бхагаван лично изучал черновики, прежде чем отправить по почте, проверяя, правильно ли сотрудники выразили его мысль.

(обратно)

25

Бхагаван не одобрял деятельность управляющего по сбору денег на ведение дел и обустройство ашрама. Он несколько раз говорил об этом. Придерживаясь своей обычной линии поведения, Бхагаван отказался писать такое письмо.

(обратно)

26

Совершить прадакшину означает обойти по часовой стрелке священный предмет или человека. Несмотря на то что Бхагаван активно поощрял прадакшину вокруг Аруначалы, он не поощрял преданных, которые хотели совершить прадакшину вокруг него самого.

(обратно)

27

Букв, «у себя в уме». – Прим. перев.

(обратно)

28

Бхагаван перестал совершать прадакшину вокруг Аруначалы в 1926 г. Существует знаменитый миф о том, как Ганеша и Субраманья, сыновья Шивы, устроили состязание в беге вокруг Земли. Приз, который вручался самим Шивой, был, по некоторым версиям, плодом манго, а по другим – плодом познания истинного Я, или джняны. Субраманья обежал весь мир, а Ганеша удовлетворился тем, что обошел один раз вокруг Шивы. Ганеша заявил, что приз должен достаться ему, утверждая, что Шива содержит в себе весь мир. Шива принял это объяснение и присудил приз ему. Согласно традиции, считается, что состязание началось и закончилось на горе Кайлас, но в «Аруначала Махатмъям» – писании, в котором излагается мифология Аруначалы, – утверждается, что это событие произошло у Аруначалы. Есть и другие версии и уточнения этой истории (например, версия, которую излагает здесь Ранган), указывающие в качестве места действия этого мифа разные места.

(обратно)

29

 См. стихи 724–725 «Шри Рамана Чарита Ахавал».

(обратно)

30

В 1930-х гг. один возмущенный последователь по имени Перумал Свами подал в суд на Бхагавана и ашрам. Одним из пунктов дела было владение Скандашрамом. Шивапракаша Пиллая попросили предоставить суду объяснение, поскольку он участвовал в строительстве ашрама. Этот рассказ, взятый из его записной книжки, дает дополнительные подробности о его связи с Бхагаваном.

(обратно)

31

Подношение храмовому божеству или Гуру становится прасадом, когда его возвращают тому, кто совершил подношение, или раздают другим преданным.

(обратно)

32

Бхикша  в данном случае – пища, собранная нищенствующими монахами.

(обратно)

33

Индуистский монастырь, расположенный на северо-восточном склоне Аруначалы. Глава этого матха очень почитал Бхагавана.

(обратно)

34

В этой поэме Пиллай рассказывает, как он встретил Бхагавана и получил от него наставление. Он также описывает видения, полученные в присутствии Бхагавана. Поскольку это произведение не разделено на отдельные стихи, я перевел прозой, опустив только один кусок, содержащий длинные философские рассуждения.

(обратно)

35

Крор  равен десяти миллионам.

(обратно)

36

Во многих своих произведениях Шивапракаш Пиллай жалуется на то, что ему не хватает преданности и он не может следовать наставлениям Бхагавана. Один из учеников однажды сказал Бхагавану: «Шивапракаш Пиллай – такой хороший человек, пламенно преданный, один из старейших ваших учеников – написал поэму, в которой говорится, что он не может подобающим образом следовать наставлениям Бхагавана. Что же тогда говорить о других!» Шри Бхагаван ответил: «Шанкарачарья говорил то же самое в своих песнях, восхваляющих любое божество. Как еще они могут славить Бога?» («Беседы с Шри Раманой Махарши», б. 630).

Прежде чем читать последующие стихи, следует знать, что существует давняя традиция тамильской религиозной поэзии, в которой автор намеренно уничижает себя, перечисляя все свои грехи и моля Бога о милости и прощении. Поэма Бхагавана «Акшараманамалай» также содержит элементы этой традиции. Название поэмы переводится как «Гирлянда для Шри Рамана-девы». «Раманадева» означает «Бог Рамана», «Великий Рамана» или «Сияющий Рамана».

(обратно)

37

Пять великих грехов: похоть, гнев, воровство, убийство и опьянение.

(обратно)

38

Бхагаван иногда говорил, что прарабдха-карму (действия, которые должен совершить человек в течение жизни) предопределяет для каждого человека Бог, а наш выбор заключается только в том, чтобы либо идентифицировать себя с телом, совершающим предопределенные действия, либо нет. Он также утверждал, что мы переживаем последствия кармы согласно распоряжению Бога. См. «Упадеша Сарам», стих 1 и комментарии Бхагавана к нему в «Письмах из Шри Раманашрама», письмо 57 от п.08.1946.

(обратно)

39

Как указывает автор в примечании, «другие деяния» – это «резкое замечание», убедившее его, что Бхагаван принял его как своего невольника.

(обратно)

40

Садханы – духовные практики: 1) различение (вивека) между вечным и преходящим; 2)  отрешенность (вайрагья) от всех мирских удовольствий; з) желание освобождения (мумукшутва); 4) практика шести добродетелей: (а) невозмутимость (сама), (б) обуздание чувств (дама), (в) отказ от отвлекающих занятий (упарати), (г) терпимость (титикша), (д) вера (шраддха), (е) созерцание (самадхи).

(обратно)

41

Некоторые тамильские писания превозносят ценность поедания уччиста прасада – пищи, оставшейся на тарелке Гуру после завершения им трапезы. Считается, что такой прасад дарует большую духовную заслугу.

(обратно)

42

Примечание Д. Годмана:

В то время, когда была написана эта поэма, многие ортодоксальные индуисты-мужчины сбривали часть волос, оставляя одну прядь на макушке или затылке. Сбривание этой пряди означало отречение от мира. Слова Бхагавана указывали на то, что Шивапракаш Пиллай должен отказаться от своего намерения стать саньясином,  что он должен оставаться семьянином.

У Шивапракаша Пиллая был ученик по имени Маниккам Пиллай, который написал краткую биографию своего учителя после того, как ему во сне явился сам Бхагаван и вдохновил его на то, чтобы он взялся за эту работу. Вот его рассказ об этом случае:

«Однажды, размышляя над советом [Бхагавана] питаться подаяниями, он загорелся идеей принять саньясу.  В знак своего намерения он обрил голову и явился перед Бхагаваном. Узрев, что стоит за этим, Бхагаван сказал: „Будет хорошо, если ты снова отрастишь прядь“. Шивапракаш Пиллай понял, что Бхагаван не одобряет его намерение.

Бхагаван добавил: „Оставайся дома и все свое свободное время посвяти само-вопрошанию“».

Вскоре после этого в ашрам приехала сестра матери Шивапракаша Пиллая. Он долго не появлялся дома, и его семья беспокоилась, что он останется жить в ашраме. Когда она сказала Бхагавану, что пришла забрать племянника домой, Бхагаван одобрил это. Шивапракаш Пиллай к тому времени уже уволился с государственной должности. Маниккам Пиллай объясняет причины этого поступка:

«Еще одна причина его ухода с должности заключалась в том, что в присутствии Бхагавана он впадал в состояние, в котором вся его физическая и умственная активность затихала. То же состояние он переживал и на работе. Осознание материального мира исчезало, его ум сам собой обращался к Я, и вся физическая и умственная активность прекращалась. В результате всего этого он пошел к Аруначале и сообщил Бхагавану о своей отставке.

Бхагаван писал, цитируя стих 341 «Тирукурала»:  «Когда человек перестает быть привязанным к каким-либо объектам, он перестает страдать из-за них». Шивапракаш Пиллай интерпретировал эти слова как одобрение своего решения. Когда ему уже не нужно было работать, он вернулся в свою родную деревню. Маниккам Пиллай так описывает дальнейшие события:

«Он жил один на окраине своей деревни в храме Винаяка, а иногда и в близлежащем лесу, и постоянно и упорно занимался вичарой  [вопрошанием себя]. В это время его состояние внезапно изменилось. Он смеялся без видимых причин, громко пел „Тирувачакам"  и другие гимны, делал намаете  [жест почтения] всем формам [жизни], носил длинную набедренную повязку с прикрепленным к ней мешочком вибхути,  наносил вибхути  на все тело, ходил с посохом, забыл обо всех кастовых ограничениях и часто посещал места кремаций, где обитали отверженные. В это же время он посетил храм Муругана в Вайялуре близ Тиручи, дойдя туда пешком. Когда он увидел божество, ему показалось, что копье в руке бога двигается. Изумившись этому, он с огромным благоговением воспел Муругану хвалу. На обратном пути он принимал пищу от любого, даже прокисшую. Во время столь долгого пути одежда его стала походить на оранжевую одежду саньясина.  После паломничества во Вайялур он вернулся в свое обычное состояние. Он снова принялся за вичару  и начал практиковать мауну.  С того момента он посещал Бхагавана три-четыре раза в год и всякий раз оставался с ним на десять-пятнадцать дней».

(обратно)

43

В другой своей поэме Шивапракаш Пиллай признался, что его «греховным деянием» была страсть к женщинам.

(обратно)

44

В пояснительном примечании автор смягчает высказывание Бхагавана о прощении. Он поясняет, что Бхагаван сказал ему, что Бог редко прощает больше трех ошибок.

(обратно)

45

Шивапракаш Пиллай добавляет в примечании к этому стиху: «Я не последовал этому способу отречения от мира».

(обратно)

46

В примечании автор поясняет, что обязанностью, о которой идет речь в стихе, была организация свадьбы дочери.

(обратно)

47

В примечании Шивапракаш Пиллай поясняет, что слово «Мать» – синоним слова «Бог». Он пишет: «Вы сказали, что лишь Высшая Сила ответственна за все невежество и за все физические действия. Из этих ваших слов напрашивается вывод, что всё есть Брахман,  и все действия – это действия одного лишь Бога».

(обратно)

48

Примечание Д. Годмана:

В ранних тамильских изданиях книги «Кто я?» Бхагаван дает следующий ответ на девятнадцатый вопрос: «Бог и Гуру могут только указать путь к обретению свободы, но сами они по собственной воле не могут привести дживу  к свободе». Предположительно, это один из ответов, который Шивапракаш Пиллай записал в 1902 г. В более поздних изданиях версии книги «Кто я?» в вопросах и ответах вторая часть предложения была изменена следующим образом: «не приведут дживу  к свободе». Когда Бхагаван написал версию книги «Кто я?» в виде эссе, он полностью опустил этот ответ, из-за чего существуют сомнения, подтвердил ли он эти слова, которые ему приписывают.

Похоже, что Шивапракаш Пиллай был под впечатлением от утверждения Бхагавана о том, что милость – это «всего лишь помощь» в осознании Я. В моем понимании, Бхагаван учил, что милость Я или Гуру необходима, поскольку ум не может уничтожить себя своими собственными усилиями.

(обратно)

49

Дождевая туча и облако дыма могут быть похожи, но лишь дождевая туча может давать дождь. Джняни может выглядеть как обычный человек, но обычный человек неспособен даровать своим преданным милость Я. В тамильской литературе дождевая туча – распространенная метафора, символизирующая способность Бога или Гуру даровать милость.

(обратно)

50

Когда светит солнце, одни цветы открываются, а другие остаются закрытыми. Солнце беспристрастно и светит одинаково на все цветы, поэтому время раскрытия цветка зависит от того, насколько он готов раскрыться, а не от количества получаемой им солнечной энергии. Бхагаван иногда использовал эту аналогию, описывая милость Гуру. Он говорил, что Гуру, подобно солнцу, излучает милость в равной степени на всех, и на него никоим образом не влияют объекты (ученики), на которых распространяется его милость. Поэтому нельзя обвинить Гуру в пристрастности – ведь зрелые ученики распускаются в его присутствии, как цветы, а незрелые остаются «закрытыми». Сравнение Бхагавана с солнцем в следующем стихе может быть аллюзией на эту метафору.

(обратно)

51

Это одна из неопубликованных поэм Шивапракаша Пиллая. Похоже, что первоначально она содержала только девять стихов, но среди его бумаг я нашел конверт, в котором был отдельный стих с пометкой: «Включить в „Шри Раманопадешам“». И я включил его в поэму десятым стихом. Все материалы, ранее не публиковавшиеся, были взяты из записных книжек Шивапракаша Пиллая, хранящихся в архивах Шри Раманашрама. Они были предоставлены его биографом, Маниккамом Пиллаем.

(обратно)

52

Примечание Д. Годмана:

Настоятельная рекомендация Бхагавана упорного само-вопрошания очень четко прослеживается в цитате, которую я взял из раннего неопубликованного черновика книги «Кто я?».

«Разрушение ума – само по себе тапас.  Это само по себе обязанность. Тот, кто делает свою работу не будет обращать внимание на работу других. Никогда нельзя оставлять себе возможность отвлечься от сосредоточения на Я. Сколько бы ни было у вас обязанностей, все остальное время, свободное от выполнения обязанностей, необходимо посвящать только само-вопрошанию. Можно выполнять вичару  стоя, сидя и во время еды, разве нет? Если вдруг ум забудет о вопрошании «Кто я?» из-за васан,  он должен продолжать удерживать внимание на вопрошании, когда снова вспомнит о нем».

(обратно)

53

Шри Бхагаван учил, что эго не может уничтожить само себя. Он утверждал, что когда все васаны эго истреблены, сила Я, действующая милостью Бога или Гуру, поглощает эго и уничтожает.

(обратно)

54

Многие стихи указывают на то, что Шивапракаш Пиллай ощущал сильную вину из-за своей неспособности выполнять наказы Бхагавана. Его вина проистекает из убеждения, высказанного в одном отдельном стихотворении: «Из десятков миллионов грехов самый страшный – непослушание своему Гуру».

(обратно)

55

Первая строка содержит ссылку на традиционную в индуизме практику устного отрицания: «Я не есть ум, я не есть чувства» и т. д. Несмотря на то что во многих писаниях этот подход называется «вопрошание себя», Бхагаван часто критиковал его как излишне интеллектуальный. Он был убежден, что настоящее эффективное вопрошание себя состоит в удерживании «я»-мысли, пока она не затихнет в чистом Сознании – ее источнике.

(обратно)

56

Эта поэма, написанная до 1923 г., – одна из первых записей устных наставлений Бхагавана. Первые несколько стихов превозносят Бхагавана или описывают его состояние, но остальные – включают в себя по большей части его утверждения, которые автор записывал в 1920-х гг.

(обратно)

57

Первое предложение относится к видению, которое случилось у автора в присутствии Бхагавана. Второе – к Бхагавану, милостью Бога осознавшему Я.

(обратно)

58

Когда Бхагаван жил на горе, завистливый садху  пытался отравить его. Бхагаван сознательно принял яд, но он почти не подействовал на него. Я обсуждал этот случай с Раманасвами Пиллаем, поскольку он присутствовал при этом. Он сказал, что Бхагаван сидел неподвижно, «сияя, подобно Будде». Ранган также упоминает этот случай в своем рассказе.

(обратно)

59

В этом и многих последующих стихах я опустил повторение фразы «Благословенны стопы…», поскольку она затрудняет понимание пары связанных между собой мыслей, которые содержатся в каждом стихе.

(обратно)

60

Я не знаю, почему в этом стихе Бхагаван приравнивает друг к другу практику вичары (вопрошания себя) и практику джапы. Он обычно утверждал, что это были совершенно разные садханы. Если перевести «садхана» как «средство», это предложение можно истолковать как «джапа – это средство для вичары», т. е. подготовительный метод, но это не самое очевидное истолкование текста.

(обратно)

61

Говоря о ниямах, Бхагаван обычно утверждал, что будет достаточным, если преданные будут соблюдать умеренность во сне и в речах и будут принимать саттвическую пищу в умеренных количествах.

(обратно)

62

В поэме «Ирангал», стих 2, Шивапракаш Пиллай пишет: «Бхагаван спросил меня: «Каково твое желание, скажи мне – узнавать о редких и прекрасных вещах или вопрошать себя?» Я ответил: «У меня нет страсти к книгам. Меня интересует только вопрошание». О ум, почему же ты забыл свое слово и теперь желаешь книг?»

Шивапракаш Пиллай комментирует этот разговор в одном из своих стихов: «Если человек хочет познать себя, нет никакой нужды изучать писания. Если ты спросишь, что нужно делать, вопрошай себя неустанно: „Кто я?“, не произнося ни слова. Оставь все мысли обо всех иных предметах, кроме Я, и стань невозмутимым».

(обратно)

63

Сокращенное обозначение следующего: кама (желание), кродха (гнев), лоба (скупость), моха (заблуждение), мада (гордость), матхсарья (ревность). В первой строчке просто говорится: «Желание и все остальное – игра атомов». Я выбрал атомы (ану)  в значении «васаны»,  поскольку сам Бхагаван использовал это слово в таком значении в «Аруначала Аштакам»,  стих 6.

(обратно)

64

Примечание Д. Годмана

Две темы этого стиха были развернуты автором в двух стихах из поэмы «Ирангал»:

Садху  Рамана заставил этого несчастного, который не знал ничего, молиться лишь его стопам. Разве я достоин получить это счастье, дарованное им? Он велел мне не отклоняться от пути тех, кто отринул пустые разговоры и споры. «Даже если другие говорят плохо [о тебе], не печалься». Так говорил мне Рамана.

О ум, ты постоянно провозглашаешь, что Рамана – твой властелин и что ты его невольник. Рамана всегда действует со смирением, так, словно он невольник каждого. Хотя ты и сам это видел, ты споришь со всеми, не проявляя смирения. Только подумай, что это может дойти до споров с великим Раманой, уничтожившим [в себе] гнев.

В одной из своих записных книжек Шивапракаш Пиллай приводит яркий эпизод, когда Бхагаван подтверждает свои слова примером: «Некто Балананда Свами попросил Бхагавана, чтобы он приказал Шри Паланисвами выйти из пещеры Вирупакша. Когда Бхагаван этого не сделал, Балананда Свами плюнул на Бхагавана. Услышав об этом позже, Камбали Свами спросил Шри Бхагавана: «Что Вы сделали тогда?» Шри Бхагаван ответил: «Продолжал смеяться. В конце концов, это всего лишь тело, которое выплюнуто столько раз».

Поскольку Бхагаван «выплюнул» или оторвал от себя представление о том, что «я есть тело», у него не было причин сердиться, когда с телом так плохо обошлись.

(обратно)

65

Примеч. к стиху 33 поэмы «Шри Раманадева Малай» о роли милости и собственных усилий также может пояснить этот стих. Бхагаван часто использовал местоимение множественного числа «мы» вместо «я». Если прочитать эти два предложения в обратном порядке (что является допустимым при толковании тамильской поэзии), смысл получается следующий: «Если мы поднимем тебя, будет хорошо, если ты [потом] будешь возвышаться своими собственными усилиями». Это означает, что после того как Бхагаван даровал милость, теперь от самого преданного зависит ее надлежащее использование – самостоятельное выполнение садханы.

(обратно)

66

«Замужество» здесь используется как метафора для обозначения духовных отношений между Гуру и учеником. Если ученик слушает слова Гуру и действует согласно им, он обретет такой же покой, как и Гуру. В тамильском «муж» обозначается тем же словом, что и «Господь».

(обратно)

67

Примечание Д. Годмана:

Это косвенное указание на аналогию, которую Бхагаван иногда использовал. Ученик может осознать Я и достигнуть единства с Гуру но даже тогда он по-прежнему выказывает своему Гуру внешнее уважение и проявляет учтивость. Бхагаван сравнивает поведение ученика с поведением жены, которая при людях уважительно обращается с мужем, несмотря на то что у нее были с ним интимные контакты. Бхагаван более развернуто объясняет эту аналогию в «Гуру Вачака Коваи»,  стих

304:

«Обычай учеников почитать своего Гуру, который принял их как своих, если задуматься, соблюдается лишь как формальность, подобно тому, как жена выказывает должное внешнее уважение мужу, когда они на людях».

В одной из своих неопубликованных версий «Кто я?» Шивапракаш Пиллай приводит некоторые комментарии Бхагавана о равенстве, которое существует между Гуру и реализованным учеником:

«Гуру будет ждать, пока его ученик созреет. Когда ученик созреет, Гуру даст ему один взгляд. В этот момент все «другое», иное, чем этот ученик, исчезнет, как если бы его уничтожил огонь. Гуру будет обращаться с таким зрелым учеником как с равным».

(обратно)

68

Шивапракаш Пиллай объяснил связь между мыслями и чувственным восприятием в одном отдельном стихе: «Когда мысль связывается с чувством, имеет место чувственное восприятие. Если нет связи, чувственного восприятия не будет. Если мысль растворяется в Сознании, открывается природа Сознания. Следовательно, мысль надлежит растворить в Сознании».

(обратно)

69

Бхагавана однажды спросили, как он ответил бы на вопрос, заданный в этом стихе. Он ответил: «Природа ума определяется его прошлой деятельностью, его самскарами. Люди могут продолжать выполнять свою работу и при этом заниматься вопрошанием себя. В конечном итоге они становятся реализованными душами. Джанака, Васиштха, Рама, Кришна и прочие люди, подобные им, могут служить тому примером. Опять же для некоторых это покажется невозможным, им приходится удаляться в уединенные места, чтобы стать реализованными душами путем вопрошания себя… Вопрошание себя необходимо для каждого» («Письма из Шри Раманашрама», т. 2, письмо 26 от 07.12.1947).

(обратно)

70

Первые 22 стиха этой поэмы охватывают собственные представления Шивапракаша Пиллая о философских предметах, таких как страдание и творение. Поэтому я не включил их сюда. Я начал перевод с середины 23-го стиха, с момента, когда автор кратко излагает ответы, данные Бхагаваном на тему вопрошания себя.

(обратно)

71

В одном из своих отдельных стихов Шивапракаш Пиллай делает следующий вывод, касающийся даршана:

«Не осознав, что такое в действительности даршан  Раманы,

Почему ты так стремишься получить даршан  Раманы?

Поскольку истинная природа Раманы – это твоя истинная природа,

Даршан  Раманы – это всего лишь познание себя».

(обратно)

72

Джнянасамбандхар – тамильский святой, живший в VI в. Поскольку Акхиландамма чувствовала, что между Бхагаваном и этим святым есть какая-то связь, она считала обязательным для себя посещать этот фестиваль в Тируваннамалае.

(обратно)

73

В оригинальном тексте поясняется, что брахман мог быть дядей Бхагавана со стороны отца – Неллиаппой Айером, а садху, давшим Акхиландамме прасад, возможно, был Утханди Найинар – помощник, заботившийся о Бхагаване в Гурумуртаме.

(обратно)

74

Примечание Д. Годмана:

Паланисвами был ключевой фигурой в жизни Бхагавана в его ранние годы у Аруначалы. Вот что пишет о нем Вишванатха Свами (ТМР, 1975 г., с. 205):

«Паланисвами был одним из первых последователей Бхагавана Раманы. Он отличался тем, что был не привязан ни к чему мирскому. Когда Бхагаван жил в Гуру-муртам (в 1890-х гг.) и был погружен в непрекращающееся самадхи,  Паланисвами услышал о нем, пришел и остался при нем помощником. Он служил Бхагавану больше семнадцати лет – все время, пока Бхагаван жил в пещере Вирупакша на Аруначале.

Когда Бхагаван перебрался жить в Скандашрам – свое новое прибежище, построенное выше на горе, – Паланисвами решил остаться в пещере Вирупакша, потому что она была уединенным местом. Бхагаван навещал его время от времени и обнаружил, что он слабеет. Когда он заболел и больше не мог выходить из пещеры, Бхагаван стал навещать его ежедневно и помогал ему чем мог.

Однажды он увидел павлина, чем-то взволнованного и летящего из пещеры Вирупакша в Скандашрам. Бхагаван решил, что Паланисвами, должно быть, находится в критическом состоянии. Не медля ни минуты, Бхагаван спустился в пещеру и убедился, что его предчувствие было верным. Паланисвами задыхался в предсмертной агонии. Бхагаван сел рядом с ним и положил правую руку ему на грудь. Дыхание Паланисвами стало спокойным, и, почувствовав в груди Паланисвами дрожь, Бхагаван убрал руку. По словам Бхагавана, это значило, что жизнь в теле угасает. Но как только Бхагаван убрал руку, Паланисвами открыл глаза. „Я думал, он упокоится в сердце, но он ускользнул“, – заметил Бхагаван и добавил: – Говорят, это знак того, что человек переходит на более высокие духовные ступени, однако это не непосредственное растворение в Сердце“.

Бхагаван позже говорил, что Паланисвами родился в одном из высших миров дэвов.  Это первый зафиксированный случай, когда Бхагаван попытался вызвать осознание истинного Я у умирающего преданного, положив руку на его сердечный центр в момент умирания.

Наученный этим случаем, Бхагаван таким же образом успешно привел к освобождению свою мать в 1922 г.

Бхагаван описывал, что произошло, когда он положил правую руку на грудь матери, а левую – на ее голову: «Между мной и матерью происходила борьба. Ее наклонности из прошлого (васаны)  восставали снова и снова и тут же разрушались. Когда все закончилось, воцарился покой. Я почувствовал последнее слабое биение ее сердца, но не убрал руку до тех пор, пока оно не остановилось полностью. В этот раз я действовал осторожно, благодаря моему опыту с Паланисвами, и увидел, как прана  (жизнь) матери полностью растворилась в Сердце» (The Mountain Path,  1975 г., с. 206).

(обратно)

75

Примечание Д. Годмана:

Мастан Свами жил в той же деревне, что и Акхиландам-ма, и часто приезжал в Тируваннамалай вместе с ней. Он также помогал ей готовить еду. Он был тем редким человеком, который испытал переживание Я во время своей первой встречи с Бхагаваном. В разговоре с Кунджу Свами он вкратце описал произошедшее с ним:

«Когда я пришел к Бхагавану он сидел недвижимо, как скала, снаружи пещеры Вирупакша. [Его неподвижный взгляд] был преисполнен милости, сострадания и непоколебимой мудрости. Я встал сбоку от него. Взглянув на меня, он открыл врата моего Сердца, и я тоже вошел в это состояние. Я простоял восемь часов, не чувствуя ни малейшей усталости, в абсолютной поглощенности и покое. В то время Бхагаван открывал наше Сердце одним-единственным взглядом, исполненным милости, и это трансформировало нас. Не было нужды задавать вопросы – ведь он одним лишь взглядом делал нас подобными себе». (The Mountain Path,  1979 г., с. 154).

Когда Мастан Свами умер, Бхагаван распорядился, чтобы его похоронили как святого, с ритуалами, описанными в «Тирумантирам»  Тирумулара. Те же правила соблюдались при погребении Бхагавана и его матери. Усыпальница-самадхи  Мастана впоследствии стала чем-то наподобие центра паломничества, потому что многие люди сообщали о том, что просьбы, адресованные его самадхи,  обычно выполняются.

(обратно)

76

Примечание Д. Годмана:

Слово «санкальпа»  можно перевести как «воля» или «намерение». Бхагаван, как и многие другие Учителя, считал, что джняни  не имеют санкальпы.  В этом состоянии Я заставляет тело действовать определенным образом и говорить то, что должно быть сказано, но в этих словах и действиях нет выбора индивида. У Нараяны Айера состоялся разговор с Бхагаваном на эту тему, который проливает свет на этот вопрос и дает понимание того, как проявляется сила джняни:

«Однажды, когда я сидел рядом с Бхагаваном, я почувствовал себя таким несчастным, что задал ему вопрос: „Разве санкальпа джняни  не может отвести от его преданных уготованные судьбой несчастья?"

Бхагаван улыбнулся и сказал: „Разве у джняни  есть санкальпа? Дживанмукта  [освобожденный] не может иметь никаких санкальп.  Это просто невозможно“.

Я продолжал: „Тогда какова судьба всех нас, которые молятся Вам, просят Вас о милость и спасении? Разве нам не будет пользы или спасения от того, что мы сидим перед Вами или приходим к Вам?"

Бхагаван повернулся ко мне и сказал: „…плохая карма  человека заметно уменьшается, когда он находится в присутствии джняни.  У джняни  нет санкальп,  но его саннидхи  [присутствие] – самая мощная сила. Ему не нужны санкальпы,  его руководящее присутствие – самая мощная сила – может творить чудеса: спасать души, даровать душевный покой, даже приносить освобождение зрелым душам. Ваши молитвы не исполняются им, а поглощаются его присутствием. Его присутствие спасает вас, отводит карму  и приносит блага – в зависимости от обстоятельств, [но] ненамеренно. Джняни  спасает преданных, но не благодаря санкальпе,  которой у него нет, а лишь благодаря своему руководящему присутствию, его саннидхи“» (The Mountain Path,  1968 г., с. 236).

(обратно)

77

Мантап  – здание, которое часто связывают с индуистским храмом. У него есть крыша и резные столбы, но, как правило, отсутствует одна или более стен.

(обратно)

78

Ортодоксальный брахман того времени был полностью отделен от других каст, поскольку любой контакт с ними мог физически или ритуально осквернить его. Как в шутку заметил Бхагаван, единственный способ очиститься от такой «скверны» – это омыть и предмет, к которому прикоснулся человек из низшей касты, и тело. Многие правила, касающиеся ритуального осквернения, не имеют ничего общего с физической грязью или заразой, как это понимается на Западе. Вот крайний пример: священник, у которого в далеком городе умер родственник, считается ритуально нечистым в течение нескольких дней и ему не разрешается выполнять обязанности священника в течение предписанного правилами количества дней.

(обратно)

79

Бхагаван часто критиковал свою мать за то, что она не довольствовалась едой, которую приносили в ашрам. Первоначально он возражал против ее привычки готовить в ашраме, в особенности из-за того, что для этого приходилось просить или покупать продукты, которые обычно не предлагались в качестве подношения.

(обратно)

80

По тамильски – «уннай видамал иру».

(обратно)

81

Джнянасамбандхар («тот, кто связан с Богом божественной мудростью») был чудо-ребенком, жившим, согласно подсчетам большинства ученых, в конце VI в. н. э. В его биографии говорится, что к трем годам он овладел всеми ведическими знаниями, а еще раньше начал слагать стихи, славящие Шиву. Поэтический дар он чудесным образом получил в награду от самого Шивы. Остаток своей короткой, но насыщенной событиями жизни он провел, путешествуя по Южной Индии в сопровождении большого количества учеников. Его стихи составили большую часть Теварам – ранних канонических писаний южноиндийской ветви шиваизма. Когда ему было шестнадцать лет, родители организовали его свадьбу, но прежде чем она состоялась, перед ним явился Шива в ослепительном сиянии и пригласил святого пойти с ним. Джнянасамбандхар принял приглашение и исчез из этого мира вместе со всеми гостями, приглашенными на его свадьбу.

Гимны Джнянасамбандхара, воспевающие Шиву как «Бога Аннамалай» (Аруначалы), до сих пор поются в Тамилнаду.

(обратно)

82

Это произошло в конце 1930-х гг. К этому моменту Акхиландамма регулярно приносила еду в течение более тридцати пяти лет.

(обратно)

83

Это интервью было записано в 1950-х гг., когда ей было больше девяноста лет.

(обратно)

84

Школа, в которой мальчиков обучают петь веды.

(обратно)

85

Когда Шри Бхагаван услышал об этом, он изумился: «О, как точно Шешадри Свами передал Брахма-видью (знание Брахмана)! Неужели этого великого человека и вправду называют сумасшедшим? Вот уж действительно, странные у людей взгляды!» (Sri Ramana Darshanam, ist ed. p. 66). Сноска на с. 368 «Энаду Нинайвугал» (Enadu Ninaivugal) содержит похожее утверждение.

(обратно)

86

Согласно версии Кунджу Свами, Бхагаван дал такой ответ: «Милость сияет всегда. Это не что-то, что происходит [время от времени]. Она беспричинна и естественна. Ее можно ощутить путем постоянной и усердной медитации, осуществляемой в форме Я-внимания (ахамукхам)» (Enadu Ninaivugal,  p. 369). Из контекста неясно, является ли это другим вариантом того же ответа, или же высказыванием, сделанным по другому случаю.

(обратно)

87

Бхагаван прикоснулся к центру духовного сердца – места в теле, где рождается и растворяется ум. Бхагаван упорно отказывался инициировать людей прикосновением. Даже несмотря на то что это произошло во сне, этот случай можно рассматривать как редкий.

(обратно)

88

Согласно версии Кунджу Свами, Натанананда попросил Бхагавана дать ему оранжевые одежды саньясина. Натанананда принес одежды в холл Бхагавана, но Бхагаван отказался прикасаться к ним. Тогда Натанананда положил одежды на скамеечку, стоявшую перед Бхагаваном, на которую посетители клали свои подношения. Через несколько минут он забрал их и стал носить. Спустя несколько месяцев, когда Натанананда решил прекратить жить жизнью саньясина, он передал оранжевые одежды Бхагавану. Всю оставшуюся жизнь он носил только белую одежду.

(обратно)

89

The Mountain Path, 1981, с. 235. Этот случай также описан в книге «Self-Realization» (7th ed. 1968), с. 223, но в этом рассказе не говорится в явной форме, что Натанананда был достаточно духовно зрелым для того, чтобы осознать Я до момента смерти.

(обратно)

90

Глава взята из журнала The Mountain Path, 1969 г., с. 108–109. Я взял на себя смелость сократить некоторые очень длинные предложения Натанананды, как в этой главе, так и в последующих. Если бы я этого не сделал, многие его мысли было бы трудно проследить. В литературном тамильском языке зачастую встречаются предложения длиной более чем в страницу. Хотя на тамильском такие предложения красивы и понятны, буквальное их воспроизведение повлекло бы за собой длинные цепочки придаточных предложений, которые не облегчили, а затруднили бы понимание.

(обратно)

91

Примечание Д. Годмана:

«Упадеша Ундияр»,  возможно, более широко известна под санскритским названием «Упадеша Сарам».  Это поэма из тридцати стихов, написанная Шри Раманой на тамильском языке в 1927 г.

«Определяющее знание» – это перевод санскритского термина «упадхи». Упадхи  означает ограничение, наложенное на Сознание. Ум, осознание себя как индивидуального «я», – это упадхи,  как и любое другое представление, ограничивающее или разделяющее Сознание.

«Сознание – это реальность. Когда на это Сознание налагаются упадхи,  мы говорим о „я" – сознании, бессознательности, подсознании, сверхсознании, человеческом сознании, сознании собаки, сознании дерева и т. д. Неизменное, объединяющее их всех начало – Сознание». («Беседы с Шри Раманой Махарши», б. 591).

(обратно)

92

Махавакьи – четыре великих изречения упанишад, провозглашающих единство индивидуального «я» и Брахмана. При традиционной ведантической медитации практикующий размышляет над их значением с целью сформировать убеждение, что существует только Брахман.

(обратно)

93

Многие преданные замечали параллели между Дакшинамурти, просветлившим своих четырех учеников, сидя с ними в безмолвии, и Бхагаваном, который много раз говорил, что безмолвие – его любимое средство передачи учения. Однако сам Бхагаван никогда не утверждал, что он является воплощением Дакшинамурти. Тем не менее он разделял традиционное представление о том, что Дакшинамурти был первым Гуру, от которого ведут свое происхождение все остальные Гуру: «Подобно тому как банановое дерево пускает побеги, прежде чем произвести плоды и умереть, и эти побеги, будучи пересаженными, в свою очередь пускают побеги – так и первый Учитель древности (Дакшинамурти), в безмолвии избавивший от сомнений своих учеников-риши, оставил побеги, которые вечно множатся. Гуру – это побег Учителя Дакшинамурти» («Беседы с Шри Раманой Махарши», б. 17).

(обратно)

94

Шравана, манана и нидидхьясана (слушание, размышление и созерцание) – согласно традиции, три стадии практики ведантической медитации.

(обратно)

95

«Гуру Вачака Ковай», стихи 280–282.

(обратно)

96

К сожалению, в русских переводах «одинаково воспринимал каждого как свое собственное Я» зачастую переводят как «равное отношение ко всем», перенося это на поведение Раманы, якобы проявляющегося ко всем одинаково, и считая высказанным им главным критерием «просветленности». – Прим. ред.

(обратно)

97

Возможно, это означает памятование вместо понимания.

(обратно)

98

Как и все остальные. – Прим. ред.

(обратно)

99

«Гуру Вачака Коваи», стих 1127.

(обратно)

100

Взаимосвязь и относительное доминирование трех качеств (гун) – саттвы, раджаса и тамаса – определяют состояние и чистоту ума человека. Саттва – это чистота или гармония, раджас – активность или возбуждение, а тамас – тупость или инертность.

(обратно)

101

Предположительно, это люди с чистым умом, поскольку выше было сказано, что люди с нечистыми умами не ощущают покоя даже в присутствии Гуру.

(обратно)

102

«Гуру Вачака Коваи», стих 321.

(обратно)

103

Этот рассказ показывает, как обычно Бхагаван отвечал людям, спрашивающим его о садхане. Сначала он говорил, чтобы они практиковали само-вопрошание. Если из ответа на этот совет выяснялось, что человек склонялся к другому виду садханы, Бхагаван советовал ему продолжать использовать излюбленный метод, говоря, что в конечном итоге это приведет к вопрошанию об источнике и происхождении «я».

(обратно)

104

Этот раздел «Необходимость милости» был собран из нескольких источников: короткого рассказа в восьмой части «Шри Рамана Даршанам», записи беседы, состоявшейся между Садху Натананандой и Садху Омом в конце 1970-х, и рассказов «Бхагаван и Наяна» и «Реализация Я», в которых речь идет о визите Ганапати Муни к Бхагавану.

(обратно)

105

«Улладу Нарпаду Анубандхам» и «Гуру Вачака Ковай», стихи 222, 224– Восемь видов сиддх (таких, как левитация, увеличение или уменьшение тела до желаемых размеров и пр.) упоминаются во многих текстах по йоге.

(обратно)

106

[1] Кунджу Свами записал похожее высказывание Бхагавана: «Бессмысленно говорить себе: „я служу лично Шри Бхагавану. Я очищаю от пыли его ложе. Я служил ему столько лет“. Помимо физического служения Гуру  важно следовать пути, который он указывает. Самое лучшее служение Гуру  – это вичара  (вопрошание), дхьяна  (медитация) и другие практики, которые следует выполнять, соблюдая чистоту тела, речи и ума» («Энаду Нинайвугал»,  раздел 4-39).

(обратно)

107

«Кайвалья», 1.95, Таюманавар; «Парапаракканни», стих 155.

(обратно)

108

Здесь содержится ссылка на «тат твам аси» (ты есть то) в махавакьях. «Аси» означает «есть». Метафора Бхагавана указывает на то, что внутреннее состояние бытийности проявляется, когда индивидуальность сливается со «священными стопами» чистого Сознания.

(обратно)

109

«Аштанга» означает «восемь частей», а намаскар – это внешнее выражение почтения. Выполняя аштанга намаскар, человек простирается на земле в полный рост, держа кисти рук над головой. Восемь частей тела – ноги, руки, уши, лоб и подбородок – должны касаться земли, но не одновременно. Поскольку невозможно прикоснуться к земле обоими ушами одновременно, голову поворачивают, пока все четыре указанные «части головы» не коснутся земли.

(обратно)

110

«Гуру Вачака Коваи», стихи 207, 310.

(обратно)

111

Тирумулар, автор «Тирумантирам», канонического писания южноиндийской ветви шиваизма.

(обратно)

112

Поскольку слово, в тамильском языке означающее «разочарование», также содержит в себе понятие «обман», это предложение говорит также о том, что человек, принимающий лишь материальные пожертвования в качестве прасада Гуру, обманывает себя.

(обратно)

113

«Гуру Вачака Коваи», стихи 301, 302.

(обратно)

114

«Гуру Вачака Коваи», стих 303.

(обратно)

115

Не было никакого правила, запрещающего неприкасаемым приближаться к Бхагавану. Однако, поскольку в то время неприкасаемым запрещалось входить во многие индуистские храмы, этот преданный, возможно, думал, что это правило действует и в Шри Раманашраме.

(обратно)

116

Индуистская традиция различает четыре стадии жизни, которые называются «ашрама». Для каждой из них предписан свой кодекс поведения, или «дхарма».

(обратно)

117

Согласно примечанию к оригинальному тамильскому тексту, слово «вы» относится к садху вообще, а не только к тому садху, к которому обращался Бхагаван.

(обратно)

118

Рассказывая эту историю, Садху Натанананда не упоминает, следовал ли садху за махараджей в надежде получить от него денег, или же нет. Два раза было так, что после ухода махараджи один из преданных следовал за ним в надежде получить пожертвование для ашрама. В обоих случаях Бхагаван критиковал этих преданных. Похоже, что эта история – рассказ об одном из двух этих случаев.

(обратно)

119

Этим садху  был Дандапани Свами, один из первых управляющих ашрамом. Бхагаван, соблюдая индуистскую традицию, обращался с людьми, которые были старше его самого, с большим уважением. Поскольку Дандапани Свами был на несколько лет старше его самого, возможно, ему было неудобно поучать его. В другом пересказе этой истории Бхагаван в своей речи, обращенной к Дандапани Свами, объясняет, что он вмешался только потому, что не хотел, чтобы саньясины  заслужили плохую репутацию: «Мне не важно, кто победит в вашей драке. Меня это не касается. Но вы оба носите оранжевые одежды саньясинов.  Если один из вас убьет другого, о саньясинах  повсюду будут говорить плохо. Поэтому прекратите это» («Жизнь с Раманой Махарши», Ганга, 2011).

(обратно)

120

Правила поведения. Заповеди ямы регулируют отношения человека с обществом, а ниямы – индивидуальное поведение.

(обратно)

121

«Гуру Вачака Коваи», стихи 494-497

(обратно)

122

«Сварупа Сарам», стих 96.

(обратно)

123

Прарабдха-карма – это сценарий действий, которые человеку предначертано совершить в этой жизни. Бхагаван был строгим детерминистом, часто говоря, что действия, которые человек совершает в жизни, были предначертаны ему еще до его рождения и что свобода человека заключается лишь в том, чтобы не отождествлять себя с телом, совершающим эти действия. Однако, как далее поясняет Садху Натанананда, если человек знает, что он есть Я, он не имеет прарабдхи, судьбы.

(обратно)

124

«Улладу Нарпаду Анубандхам», стих 33– Помимо прарабдхи, остальные две кармы – санчита и агами. Санчита-карма – накопленная в предыдущих жизнях и не перешедшая в текущую жизнь. Агами-карма – накопленная в текущей жизни и реализующаяся в будущих жизнях.

(обратно)

125

В данном случае слово «упадхи» относится к физическому телу.

(обратно)

126

Возможно, речь идет о рекомендации ампутировать ему руку, поскольку никакие другие хирургические методы лечения не помогли.

(обратно)

127

«Сварупа Сарам», стих 15, и «Кайвалья», стих 2.24.

(обратно)

128

Эти стихи взяты из неопубликованной поэмы, состоящей из 108 стихов, которую Садху Натанананда написал после смерти Бхагавана.

(обратно)

129

Год, в который Кришнамурти Айер записал большую часть своего рассказа.

(обратно)

130

В Раманашраме – четыре самадхи животных, включая самадхи коровы Лакшми, располагающиеся рядом со столовой. Бхагаван попросил, чтобы там захоронили всех четверых. Хотя Бхагаван и подтвердил, что корова Лакшми достигла Я-реализации к концу жизни, он никогда не подтверждал и не опровергал публично, что остальные животные тоже Я-реализовались.

(обратно)

131

Сиддха – местная южноиндийская система лечения.

(обратно)

132

Сатьямангалам Венкатарамана Айер посетил Бхагавана, когда тот еще жил на горе, и пропел эти пять песен – все они были сочинены им самим и превозносили Бхагавана. Он совершил всего один краткий визит к Бхагавану. Когда Нарасимха Свами, исследуя биографию Бхагавана, попытался выяснить что-либо об этом человеке, обнаружилось, что в маленьком городе, где, по его словам, он жил, о нем никто никогда не слышал.

(обратно)

133

Примечание Д. Годмана:

Когда я разговаривал с Кришнамурти Айером в начале 1980-х, он рассказал мне удивительную историю, произошедшую с ним в описываемый период.

«Я долго болел. Я был прикован к постели, и меня терзали такие боли, что я всерьез подумывал о самоубийстве – просто потому что не мог выносить эту боль.

Однажды я решил, что больше терпеть не могу. Я забрался на крышу своего дома, чтобы броситься вниз. Когда я стоял на крыше, собираясь с духом, передо мной в ослепительном сиянии появился Аруначала Шива. Он спросил: „Что ты здесь делаешь? Мне было стыдно признаться, но солгать я не мог. „Я давно болею. Боль причиняет мне огромные страдания. Я не могу больше терпеть. Я пришел сюда, чтобы броситься с крыши, потому что жизнь слишком мучительна для меня“.

Шива стал укорять меня: „Ты полагаешь, что у тебя большая беда. Но разве ты единственный, кто чувствует боль? Люди в Тируваннамалае копают во Мне ямы и зажигают на Мне огонь, – но Я не сопротивляюсь. Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством. Я лежу в покое, и все эти вещи не тревожат Меня. А теперь спускайся и делай так же“.

Пристыженный Его словами, я вернулся на свое ложе и никогда больше не думал о самоубийстве».

(обратно)

134

Ранган, чей рассказ приведен в первой главе.

(обратно)

135

Этот малоизвестный случай, похоже, является первым, когда Бхагаван использовал свою силу, чтобы вызвать это состояние в другом человеке. Интересно, что он интуитивно знал, как это делать.

(обратно)

136

Дом, в котором в 1896 г. Шри Рамана испытал переживание умирания, приведшее его к просветлению. Шри Раманашрам выкупил этот дом и переименовал его в Шри Рамана Мандирам (храм Шри Раманы).

(обратно)

137

Первые аватары (воплощения) Вишну были животными. Седьмой и восьмой аватары – Рама и Кришна. Девятый, как утверждает традиция, был чужеземцем. Некоторые считают, что девятым аватаром был Христос или Будда. Десятым (и последним) аватаром, который воплотится в неопределенном будущем, будет Калки.

(обратно)

138

Танга-кай («золотая рука») – детское прозвище Бхагавана, данное ему за то, что его команда неизменно выигрывала. В Тамилнаду так называют людей, которым «везет» чаще, чем другим.

(обратно)

139

Когда кого-либо называют «тата», это необязательно означает родственные отношения. Это общепринятое уважительное обращение молодых к пожилым мужчинам.

(обратно)

140

Примечание Д. Годмана:

Переживания Кришнамурти Айера – классическое описание того, что происходит в момент внезапного пробуждения кундалини.  То, что это произошло с ним в присутствии великого Учителя, такого как Бхагаван, было для него большой удачей. Описано много случаев, когда у людей, оставшихся без присмотра, эти переживания, вначале радостные и приятные, затем превращались в невыносимую боль.

Кундалини-йоги  добиваются подъема кундалини  от основания позвоночника через канал под названием сушумна  к макушке головы. Когда энергия достигает сахасрары  – энергетического центра тонкого тела, расположенного над верхушкой черепа, – наступает нирвикальпа-самадхи.  Бхагаван не оспаривал, что это возможно, но он утверждал, что Я-реализация не наступит лишь из-за того, что кундалини  достигла сахасрары.  Энергия должна затем опуститься по каналу, идущему из сахасрары  к сердечному центру, который, по его словам, расположен с правой стороны груди. Это не чакра  или центр, как он понимается в классической йоге. Это, по словам Бхагавана, место в теле, где возникает и исчезает «я»-мысль. Похоже, что в переживании Кришнамурти Айера был задействован этот канал, так как поток в сахасраре  превратился в поток, центром которого был сердечный центр, расположенный с правой стороны, о котором часто говорил Бхагаван.

«…говорят, что паранади  (высший канал) поднимается от копчика через сушумну  к мозгу и опускается в сердце… йог занимается очищением нади  (психических каналов, по которым, как считается, проходит кундалини);  затем кундалини  пробуждается, поднимаясь от копчика к голове. Затем йогу рекомендуется сойти в Сердце, и это будет последний этап» («Беседы с Шри Раманой Махарши», беседа 474).

Бхагаван не поощрял выполнение практик, которые могли бы привести к пробуждению кундалини.  Вместо этого он учил, что вопрошать себя – само по себе достаточно для того, чтобы направить кундалини  в центр-сердце, расположенный с правой стороны груди.

(обратно)

141

Примечание Д. Годмана:

Бхагаван учил, что осознание тела и мира сначала возникает в этом правом сердечном центре и оттуда распространяется по телу. Сосредоточивая внимание на мантре  и наблюдая, откуда в конечном итоге возникает ее звук, Кришнамурти Айер пытался следовать знаменитому совету, который Бхагаван дал Ганапати Муни при их первой встрече в 1908 г.:

[Бхагаван, обращаясь к Ганапати Муни] «Если наблюдать за тем, где зарождается «я-я», ум утихнет в том месте. Это – тапас».  Ганапати Муни сразу же ответил: «Разве нельзя достичь того же результата при помощи мантра-джапы?»

Бхагаван ответил: «Если, осуществляя джапу  мантры, ты наблюдаешь за тем, где зарождается звук этой мантры,  ум исчезнет в том месте. Это – тапас».

На этой стадии садханы  кульминацией всех усилий Кришнамурти становился сон. Чтобы этот подход привел к успеху, нужно было, чтобы звук превратился в свободное от сна осознавание.

(обратно)

142

Примечание Д. Годмана:

В тот период, когда Бхагаван жил в Скандашраме, он входил в глубокое самадхи  почти ежедневно, обычно во время ежевечернего пения «Акшараманамалай».  Он так глубоко погружался в это состояние, что преданным было сложно поднять его к ужину В «Энаду Нинайвугал»  Кунджу Свами рассказывает, как преданные трясли его и трубили в раковину над его ухом, чтобы вернуть его в обычное состояние. Когда Бхагаван переехал в Шри Раманашрам, находившийся ниже по склону, он стал реже входить в самадхи  – примерно два раза в неделю. В 1930-х гг. они стали еще реже. В последние пятнадцать лет его жизни о таких самадхи  ничего не сообщалось, хотя часто упоминают, что Бхагаван входил в состояние глубокой погруженности. В такие моменты он сидел абсолютно неподвижно, с немигающим взглядом.

До середины 1930-х гг. Бхагаван, судя по всему, отличался крепким здоровьем. На кинопленке, отснятой в 1935 г., он выглядит на свои годы (в то время ему было около пятидесяти пяти лет) и видно, что он в хорошей физической форме. Однако на записях, сделанных в конце его жизни, его тело выглядит деформированным и слабым и на вид ему больше восьмидесяти лет, хотя на самом деле ему было меньше семидесяти.

В свете того, что Бхагаван сказал Кришнамурти Айеру в том разговоре, есть соблазн связать хорошее самочувствие Бхагавана до 1935 г. с его регулярными погружениями в самадхи.  Однако также следует помнить, что в этот период к нему приходило гораздо меньше посетителей и преданных. Возможно, его быстрое старение между 1935 и 1950 гг. было связано с тем, что ему приходилось ежедневно контактировать с большим количеством людей.

Это единственный известный мне случай, когда Бхагаван говорил, что период самадхи  может устранить болезни, взятые от преданных. Однако один раз он признал, что болезни в более позднем периоде его жизни были результатом его взаимодействия с преданными.

Когда в конце его жизни одна женщина спросила, не мог бы он делить с преданными свои болезни, так же как он делил с ними все остальное, приходящее к нему, Бхагаван засмеялся и сказал: «А от кого, по-вашему, мне достались эти болезни?»

(обратно)

143

Согласно индуистской космологии, мы живем в Кали-югу – эпоху, которая закончится в далеком будущем, и одновременно с ней исчезнет вся материальная вселенная.

(обратно)

144

Бхагаван был не единственным, с кем она так поступала. Лакшмана Свами, живший в Палакотту в 1949-!950 гг., однажды рассказал, что она пряталась снаружи, подстерегая его, чтобы броситься на него с объятиями, как только он выходил. По его словам, какое-то время он вынужден был каждый день менять свой распорядок, чтобы избежать ее. Так же она обращалась и с другими садху. Я встречал эту женщину в 1970-х в Шри Раманашраме. Она стояла за дверями холла для медитаций и пыталась одарить фруктами и объятиями мужчин, включая меня, которые провели там долгое время в медитации. Однажды она попросила меня дать ей подстилку, на которой я в тот момент медитировал. Когда я отказался, она попыталась вытащить ее из-под меня, в то время как я на ней сидел. Она умерла спустя несколько лет.

(обратно)

145

Когда я разговаривал с Сури в начале 1980-х гг., она рассказала о причинах ее проблем в Раманашраме: «Хотя я брахман  по рождению, наша семья была абсолютно европеизированной. Дома мы ели за столом, использовали ножи и вилки. Когда я была маленькой, мой отец полностью отвергал традиционную Индию – до такой степени, что я ни разу не сидела на земле и не ела руками до нашего первого визита в Шри Раманашрам. Я испытала там такой же культурный шок, как и любой иностранец. Правила поведения для брахманов  были мне абсолютно незнакомы. Все предполагали, что я их знаю, и поэтому люди сердились на меня, когда я по неведению нарушала какие-то общепринятые нормы».

(обратно)

146

Возможно, Сури ошибалась. Майор Чадвик воспринимал все аспекты индуистских ритуалов очень серьезно. Он был большим жертвователем и покровителем ведической школы ашрама, преподавал английский и математику мальчикам-брахманам, посещавшим эту школу. Он также присутствовал на всех церемониях в храме и даже виртуозно проводил очень сложную четырехчасовую пуджу Шри Чакре в 1950-х гг., когда Бхагаван ушел из жизни.

(обратно)

147

Чалам работал на государственной должности инспектором школ.

(обратно)

148

«Друг» – лишь литературный персонаж. На самом деле этого человека не существовало.

(обратно)

149

«Философия Божественного Имени» Намдева первоначально была опубликована в переводе на английский язык в 1937 г. в «The Vision», журнале ашрама Свами Рамдаса в Керале. Перевод был довольно небрежным, поэтому я позволил себе поместить здесь более точный перевод. Первоначальный перевод можно найти в «Беседах с Шри Раманой Махарши», беседа № 439– Вариант, который я использовал, можно найти в той же книге через несколько страниц (беседа № 448).

(обратно)

150

Примечание Д. Годмана:

Я должен вернуться к этой идее – что для джняни  ничто никогда не происходит – позже, так как это утверждение требует более тщательной проработки, иначе оно может привести в замешательство. А сейчас я продолжу тему домовладельцев и их садханы.

(обратно)

151

Четыре ашрамы: брахмачарья  (целомудренный период обучения до брака); грихастха  (семейная жизнь, в которой человек выполняет свои семейные и рабочие обязанности); ванапрастха  (когда семейные обязательства завершены, что обычно означает, что дети женаты или выданы замуж, человек удаляется в уединенное место, чтобы посвятить бо?льшую часть своего времени медитации); саньяса  (в этой последней стадии человек отрекается от мира, включая собственную семью, и живет жизнью странствующего нищенствующего монаха).

(обратно)

152

Возможно, это интерпретация Свами Мадхаватиртхой санскритского понятия «Сверхразум», ключевого термина учения Шри Ауробиндо. Шри Ауробиндо говорил, что человек должен развиваться как духовно, так и физически. Как станет ясно из последующего диалога, Шри Ауробиндо утверждал, что когда человек развивается до такого состояния, он достигает бессмертия.

(обратно)

153

Ответ о чит-шакти  содержится в «Веданта Ане Йоге», с. 342. В «Рамана Махарши Паричайя Темно Ане Бодха» тот же самый ответ дан без кавычек и там, по-видимому, является объяснением, приведенным Свами Мадхаватиртхой. Я решил приписать его Бхагавану по двум причинам: 1) ответ содержит утверждения, которые Бхагаван обычно подтверждает; 2) Свами Мадхаватиртха в других случаях приводил ответы Бхагавана в своих собственных объяснениях. Некоторые утверждения, например, в «Golden Jubilee Souvenir», приведенные как комментарии Свами Мадхаватиртхи, также приведены в «Рамана Махарши Паричайя Темно Ане Бодха» как цитаты из Бхагавана.

(обратно)

154

«Беседы с Шри Раманой Махарши», беседа № 201.

(обратно)

155

«Беседы с Шри Раманой Махарши», беседа № 504.

(обратно)

156

См., например, «Беседы с Шри Раманой Махарши», беседа № 159.

(обратно)

157

Evening Talks with Sri Aurobindo, 1982 ed., p. 544.

(обратно)

158

Примечание Д. Годмана:

Бхагаван часто рассказывал об одном случае, произошедшем, когда он гулял у подножия Аруначалы. Перед ним появилась женщина и стала ругать его за то, что он бродит на солнце, вместо того чтобы сидеть в безмолвии. Хотя Бхагаван признал, что это был хороший совет, рассказывая эту историю, он ни разу не упомянул, что эта женщина была проявлением Божественной Матери. Примечание на стр. 255 «Guidance from SriAu-robindo», том i,  указывает на то, что это и есть история, на которую ссылается Шри Ауробиндо.

Когда Шри Ауробиндо рассказывал эту историю (например, см. Evening Talks with Sri Aurobindo,  1982 ed., p. 558–559X он обычно говорил, что Бхагаван избегал своих учеников и своего ашрама  и что Божественная Мать убедила его вернуться туда и возобновить свою деятельность в качестве Учителя в Шри Раманашраме. Я не смог найти никаких доказательств этого ни в одной из версий истории, которые рассказывал сам Бхагаван. Один раз Бхагаван упомянул, что Парвати однажды явилась ему, когда он гулял по Аруначале, и предложила ему еду, но в этом проявлении она не давала ему никаких советов или указаний.

(обратно)

159

«Guidance from Sri Aurobindo», Vol I, «Letters to a young disciple», p. 252–255, pub. Sri Aurobindo Ashram Trust, 1974.

(обратно)

160

Комментарии Бхагавана – не опровержение теории относительности, это просто утверждение, что стандартный способ иллюстрирования теории относительности основан на недопустимой предпосылке.

(обратно)

161

Оригинал санскритских стихов взят из «Йога-Васиштхи», «Упасана Кханды», гл. 78, шл. 32–38. Бхагаван перевел их на тамильский язык и включил в «Улладу Нарпаду Анубандхам», шл. 21–24. Эту версию я использовал в этой книге. Я взял ее из книги The Collected Works of Ramana Maharshi, 6th revised edition, 1996.

(обратно)

162

Как утверждал Свами Мадхаватиртха, именно этот разговор убедил его посвящать свое время упроченности в Брахмане, вместо того чтобы читать лекции и писать.

(обратно)

163

Индуисты верят, что нанесение повреждений статуе божества – это акт осквернения. Также считается, что если статуя повреждена или деформирована, она теряет свою силу.

(обратно)

Оглавление

Благодарности

Введение

Предисловие ко второму изданию

Ранган

Шивапракаш Пиллай

  ПИСЬМЕННОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ[30]

  АНУГРАХА (Милость)[34]

  ШРИ РАМАНАДЕВА МАЛАЙ[36]

  ШРИ РАМАНОПАДЕШАМ (Учение Шри Раманы)[51]

  ШРИ РАМАНА ПАДА МАЛАЙ (Гирлянда цветов к стопам Шри Раманы)[56]

  ШРИ РАМАНА САДГУРУ МАЛАЙ (Гирлянда для Шри Рамана Садгуру)

  ВИННАППАМ (Молитва или мольба)[70]

Акхиландамма

Садху Натанананда

  ПОВОРОТНЫЙ МОМЕНТ

Н. Р. Кришнамурти Айер

Чалам и Сури

  Чалам начинает с рассказа о себе

  Свой рассказ начинает Сури

  Чалам описывает первую поездку с семьей в Шри Раманашрам

  Сури продолжает

  Снова рассказывает Чалам

  Чалам описывает обстоятельства, подтолкнувшие семью к переезду, и последующие события

  Теперь Сури описывает эти важные события

Свами Мадхаватиртха

  Свами Мадхаватиртха продолжает свой рассказ

Краткое изложение жизни Раманы Махарши

Источники

Глоссарий

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно